Оглавление
Олеся Николаева. Апология человека. Избранные стихи
Предисловие
Августин. Роман в стихах
Богатый юноша
«Ходила я по земле Отечества моего…»
«Здесь все бывает: здесь вода горит…»
Стихи о богатом юноше
Скоро
Три дня
Похвала Ольге
Судьба иностранца в россии
Знаешь ли ты
Ангел времени. Осьмогласник
Семь начал
Путешественник
I. Стансы
II. «Путешественник напоминает комету…»
III. «Путешественник оказывается в центре Вселенной…»I
IV. «Путешественника сопровождают ангелы…»
V. «Путешественник стоит обедни, трапезы Господа. Своего…»
VI. Путешественника поминают с недугующими…»
VII. «Путешественник чает новой жизни – и болеее. ничего…»
И разлука поет псалмы…
Гимн
Отцу (I)
Отцу (II)
Рождество
«Невидимая брань»
«Сердце – предатель. Сердце – всадник и странник…»
Переписка Грозного с Курбским
«Я все больше думаю о твоем вероломстве…»
Март
«Это называется – «брань». И она – невидима…»
«Вылезает из-под лиственного спуда…»
Дочь
До небесного Ерусалима
Танцующая Зоя
Исход
«Когда бы ты, тогда б я все могла простить, забыть могла!..»
Снаружи и внутри
Апология
«Человеку, бросающему курить, объявляется сразу война…»
Гость
Вечером
«Текст твердя молодой и кондовый…»
Немощь
Соловей
Деревья
Искушение
Саул и Давид
Имя
Три вопроса
На правах погорельца
Человек
Адмирал Нельсон
Командор
Праздник Рождества
Исцеление
Рэкетир
«Ах, как Леня – нынешний замминистра культуры – у нас танцевал!..»
Счастливая тетя
В брачной одежде
Мальчик Петя
На правах погорельца
Сценарий
«Потемки, ночь: душа чужая…»
«…И яблони – до пояса в известке…»
Пригласите Сережу
Соседка
Три сестры
Семейные страсти
Девичник
Простая история
Просто…
Апология человека. Стихи в прозе
Отрывок из книги
У христианской поэзии множество трудностей. Как ей остаться искусством и не пожертвовать своим идеализмом, своим пафосом? Как ей произносить свое исповедание веры и при этом сохранить ту недоговоренность и тайну, без которых и лирика-то не существует? Мы, читатели, являемся свидетелями уже многих неудач на этом пути. Я не говорю сейчас о второсортных литературных поделках, но ведь существует достаточно широко распространившаяся так называемая «литература добрых намерений», или, как именовал ее Пушкин, «приходская литература» – не претендующая на художественную ценность, стремящаяся к поучительности и доходчивости, к тому, чтобы вразумить или растрогать. Слов нет, подобные книжки нужны – самый, как принято говорить, «элитарный» читатель многим им обязан – зачастую его жизнь в Церкви начиналась именно с них. Но вот поэзия, искусство в точном смысле этого слова?.. Могут ли они «вместить» содержание, которое больше их? Может ли выдержать художественная форма этот внутренний напор огромной – больше всего мира – идеи?
Мне потому и по сердцу поэзия Олеси Николаевой – она вся в борьбе, в усилии, в труде. И автор, почти постоянно (во всяком случае, в самых сильных своих текстах) на наших глазах стремящийся преодолеть себя, – ослабевающий, падающий, негодующий на свою слабость; и стихи, как будто желающие стать чем-то другим, нежели то, что они есть (прозой, даже проповедью!), – и все же остающиеся стихами. О внутренней энергии, то убывающей, то возрастающей, говорят даже метры и ритмы поэзии Николаевой – эта непривычно длинная, с изломом цезуры, как с необходимым вздохом после предпринятого усилия, грузная строка, словно тоже что-то преодолевающая, поднимающая тяжесть:
.....
Книга начинается небольшой поэмой «Августин» и заканчивается то ли философской поэмой в прозе, то ли лирическим трактатом «Апология человека» – произведениями, которые ясно показывают, как решительно Олеся Николаева подходит к самым границам возможного, привычного в лирике. Ход повествования в «Августине» – сложный, двуслойный, разом вводящий читателя и в историю тайного монашеского жития в горах Кавказа, и в историю юного бродяжки, жулика, присвоившего чужое имя. Сложность увеличивается за счет того, что повествование прерывается, словно делясь на доли: в него вторгается неведомый голос, самый авторитетный для автора, голос того, «кто поручил мне Августина». Эти вторжения задают всему рассказу не только особенный ритм, но и глубину и высоту: ведь неизвестный собеседник постоянно говорит о том важнейшем, что соединяет людей, делает не чужими друг другу и Августина, и кавказских отшельников, и автора, и вообще – всех и вся. Та же нота слышна в «Апологии человека» (благодаря этому складывается своего рода рамочная композиция сборника). Казалось бы, антропологическое рассуждение, построенное (как и подобает трактату) тезисно, исследующее доказательно и логически всю внутреннюю структуру человека, все противоречия личности и ее уклонения от первоначального Замысла о ней. Но вместе с тем, это – и самая горячая исповедь, рассказ о себе и о других, о том, что всех нас объединяет в Адаме, делает родными.
Я бы сказала так: борясь с материалом, отвергая отработанное и общепринятое, Олеся Николаева поступает так же, как поступает с самой собой, со своей натурой, характером, на которые негодует, кривизны которых обличает, к которым даже применяет силу. Как тут не увидеть общность, сходство между искусством и действительностью? Ни поэзия (если только это настоящая поэзия), ни жизнь христианская не терпят механистичности, штампованных повторов, заученных приемов. И здесь, и там должен быть риск выбора и ответственности, самовоспитания и – если надо – самоотказа:
.....
