Читать книгу Я, андрогин - Олеся Николаевна Бондарук - Страница 1

День 1

Так когда все это началось? Я пытаюсь вспомнить, и у меня нет ответа. В тринадцать лет, когда я в первый раз надел мамину одежду? Или позже, в пятнадцать, когда я начал мастурбировать, разглядывая фотографии сексуальных красоток, и я хотел не их, нет, я хотел быть ими, одной из них… Или это было гораздо раньше, когда мне было восемь, и я решил, что мне не нравится мое имя, и в своих одиноких играх я стал мысленно называть себя по-другому, я выбрал новое имя – Амира. Почему-то именно сейчас, когда все так неуклонно идет к концу, мне так важно стало вернуться в начало, найти ту самую первую точку, и я не могу.

Я бы поговорил с Ратхой, потому что она всегда слушает меня, и она наверняка подсказала бы мне, где искать. Но я не могу, и в этом вся проблема. И я думаю, думаю о прошлом, о своем далеком детстве в Марокко, которое было, наверное, таким же, как у всех. Кроме секретов, которые я хранил, ясно понимая, что о таком говорить просто нельзя. Но ведь и остальные дети хранят секреты, у всех у нас есть маленькие грязные тайны, которые мы ревностно охраняем и прячем глубоко, под ворохом розовых лент, игрушечных машинок, деталек от конструктора и тоннами конфет: все что для нас символизирует чистое, правильное детство. Только какие-нибудь маньяки удостаиваются того, что умные взрослые люди начинают копаться в этой куче, выискивая их постыдные секреты. Я маньяком не стал и мог прожить правильную, обычную жизнь, а может, со стороны кажется, что я ее и прожил… Что же, придется обойтись без помощи дипломированных специалистов и делать все самому. Ратха, любимая, даже ты не можешь мне помочь.

Когда я вспоминаю о себе маленьком, я все время вижу себя на кухне, рядом с мамой. Подростком, я возвращался из лицея и шел туда же, на кухню. Я разговаривал с женщинами, помогал им готовить, смеялся над их шутками, расспрашивал о новых рецептах. Мой отец презирал меня за это. Пока он с братьями болтал о футболе и занимался НАСТОЯЩИМИ МУЖСКИМИ ДЕЛАМИ, которые заключались в просмотре телевизора и пересказе сальных шуток, которые они услышали на работе или от других таких же, стопроцентных, настоящих мужчин, я старался быть как можно дальше. А вечером они выходили на улицу, чтобы встретить таких же бездельников, подпирающих стены и рассматривающих женщин, которые проходят мимо, неважно, носят ли они хиджаб или европейскую одежду. Что ж, папа, после многих лет попыток доказать тебе, что я стою внимания, сообщений без ответа и диалогов по телефону, длящихся десять секунд, во время которых ты объяснял, как ты занят и почему ты не можешь поговорить сейчас, после всего этого я могу открыто заявить – я тоже презираю тебя. Ратха пришла бы в ужас, она сказала бы: «Ты что, это же твой отец», и даже нашла бы тебе какое-нибудь оправдание. Но я не она, я не обладаю этим даром любить всех и каждого. И в какой-то мере сейчас мне все равно.

Сегодня я говорю о далеком прошлом, о том, что было до Ратхи, хотя иногда мне кажется, что до нее никакой жизни-то и не было… Я вспоминаю себя, три года до нашей встречи, и я чувствую только омерзение, к самому себе, к этому миру, к людям, которые встречались мне на пути. Я начинал свой день с косяка, и когда достигал того уровня отрешенности, который позволил бы мне примириться с тем дерьмом, в которое превратилось моя жизнь, я открывал свою дверь и выходил. На учебу, потом на работу, иногда в какой-нибудь бар с Джо, единственным человеком, с которым я хоть как-то разговаривал. К вечеру я повторял все снова, потому что спать я не мог. Марихуана смазывала цвета, чувства, лица, я просто не думал ни о чем. Я лежал на своей кровати, курил, слушал музыку, я вставал только для молитвы, и чтобы сходить в туалет. Иногда меня накрывала тоска, особенно в выходные, и я шел в церковь, садился на скамейку подальше от остальных, и плакал. Слезы текли по моим щекам, пока я смотрел на статуи святых, и я даже не вытирал их. Что бы сказала моя мать, истовая мусульманка, если бы она знала, что я хожу в католический собор?

Но сейчас это все не то, сейчас я ищу ту самую первую точку, момент осознания того, что я не соответствую тому, чего от меня хотят, что во мне видят. Может, мне обвинить во всем собственную мать, которая так сильно хотела дочку, что решилась на четвертого ребенка, хотя первые три сына были уже достаточно взрослыми, а ее здоровье не очень хорошим. Бог снова дал ей сына – на первый взгляд. Но может, ее желания и молитвы были так сильны, что за внешними признаками мальчика скрывалась та самая нежная принцесса, о которой она мечтала? Во всяком случае, она об этом так и не узнала, моя мама, работающая с раннего утра до ночи, исправно читающая Коран и носящая хиджаб.

Мне жаль, что на всех фотографиях она с покрытой головой, потому что я помню ее другой, домашней, какой ее не видел никто из посторонних. В последнее время она сильно располнела, судя по фото, и возраст начал давить ей на плечи, она все еще выглядит сильной, но она уже не идет вперед. Она просто ждет, что же с ней случится дальше. А ведь я помню ее совсем другой. Когда я еще жил в родительском доме, я занимался стиркой. И я помню, что однажды в ворохе грязного белья я нашел пояс для чулок и сами чулки. Невероятное открытие! Конечно, я знал, что мои родители занимаются сексом, я даже знал, где они хранят презервативы, но найти такое! Я не решился их примерить, я просто не знал, как. Так странно представлять себе собственную мать, которая пытается быть кокетливой и желанной для моего отца! Никакого другого мужчины она не знала, он взял ее замуж, когда ей было шестнадцать, и с тех пор они всегда были вместе. С каждым годом она становилась все ворчливее, а ее религиозность приближалась к фанатизму. Но иногда она была и другой, простой, милой, готовящей для всех сладкие пироги и потихоньку подсовывающей мне один попробовать, хотя остальные должны были ждать до конца ужина.

Я давно уже не ездил повидать ее. Сама она никогда не покидала Марокко и пришла бы в ужас от мысли о поездке во Францию, где женщины позволяют свободно гулять с непокрытой головой и голыми ногами. Она говорила так, словно в Марокко таких женщин не было. Но в Марокко она могла осуждать их громко, не стесняясь. В другой стране она бы себе такого позволить не смогла, моя бедная мама, для которой критика других – одна из радостей жизни. Она так хочет быть хорошей мусульманкой, что иногда я спрашиваю себя, не упрекает ли она сама себя за простые удовольствия вроде просмотра сериала или вкусной еды.

Она настолько старается быть правильной, что не допускает и мысли о том, что ее мнение может быть неправильным. Я отдалился от нее, и все, о чем мы говорим, – это рецепты, новости из жизни многочисленной родни и очередные финансовые безумства моего отца. Последнее – неприятная тема, после которой она обычно просит денег, чтобы погасить очередной кредит, не уставая повторять, что это мой сыновний долг. А потом она идет работать и работает порой по четырнадцать часов, готовя многочисленные блюда для своих клиентов. Даже сейчас, когда она уже немолода, она не дает себе отдохнуть. Но моя мама не виновата в том, что я такой. Я могу упрекнуть ее в черствости, в странном понимании семейных ценностей, в нежелании принять Ратху в нашу семью, но не в этом, не в этом…

Воспоминания, воспоминания, сейчас у меня больше нет ничего, кроме воспоминаний. Я решил дать себе еще тридцать дней, чтобы рассказать о себе. И сегодняшний день я посвятил поискам отправной точки.

Что ж, возможно, все началось с момента рождения… Что-то пошло не так с гормонами, или с чем-то еще… Мне больше нравится думать, что Бог создал меня таким, что он создал такой мою душу. Однажды я понял, что я не мужчина, но и женщиной я не ощущал. Мне казалось, во мне есть и то, и другое. Сложно сразу найти слово для того, чего вокруг тебя просто нет, о чем не говорят, что считают грехом. Уже потом я нашел целую гендерную классификацию, но боже мой, я пишу не для того, чтобы обсуждать уместность терминов.

Я встречал людей, которые называют себя небинарными, чтобы подчеркнуть, что они против деления строго на две группы: мужчин и женщин. Они не хотят просто сменить пол и стать вместо женщины мужчиной или наоборот. Они не могут определить свой пол или ощущают оба пола.

Чаще всего нас, таких как я, называют трансгендерами. В этом слове есть идея перехода от одного пола к другому, навсегда или временно. Я тоже часто так себя идентифицирую.

Но больше всего мне нравится слово «андрогин», потому что в нем есть и мужчина, и женщина. Так я называю себя, я, траснсгендер, квир, гендерфлюид, андрогин.

День 2

«Извращенец», – сказала мне Момо, когда я робко попытался просто намекнуть ей, кто я есть. Я приготовил себе все пути к отступлению. Я сказал примерно так: «Ты знаешь, ха-ха, ты умрешь со смеху, я пару раз переодевался в женскую одежду, представляешь, ха-ха!» На что я надеялся? Я же знал ее прекрасно, мы встречались к тому времени уже целый год. Если она приходила ко мне, мы занимались сексом, иногда болтали о пустяках, пили пиво, но я никогда не позволял ей оставаться у себя ночевать. И если я шел к ней, я старался вернуться спать к себе. Мы встречались примерно два раза в неделю, и уже через три месяца таких встреч у меня сложилось стойкое ощущение, что мы спим друг с другом, как автоматы. Я использовал ее, как резиновую куклу из сексшопа, а она приходила ко мне, потому что так ей было удобно. Я не был даже добр с нею. Когда она делала свои колкие замечания, а делала она их постоянно, я не сдерживался в ответах. Мне было все равно, ранят ли ее мои слова, а ей было все равно, что я думаю о ней.

Зачем мы вообще начали встречаться? У меня был сложный период, я отходил от своих первых серьезных отношений с женщиной, которая оказалась наркоманкой, и которая любила своего бывшего мужа. Периодически она возвращалась к нему, через пару дней он ее избивал, и она звонила мне. Я был влюблен, я хотел ее спасти. От чего? Я и сам не знаю. Она держала меня на поводке, то приближала, то прогоняла… А я мучился своей двойной идентичностью, у меня были проблемы с деньгами, а главное, мне просто не с кем было поговорить. Вряд ли она хоть раз искренне спросила, как у меня дела.

И вот однажды я решил окончательно с ней порвать, я просто послал ее, когда в очередной раз она позвонила и завела старую пластинку: ах, мне так плохо, ах, он меня опять ударил, он забрал все деньги и потратил их на дозу, что мне делать. Мой ответ продлился секунд пять, потом я повесил трубку и отправился в бар, чтобы напиться, и там я встретил Момо.

Мы встречались целый год, и ни разу я не сказал ей ласкового слова. А когда она назвала меня извращенцем, я ударил ее, дал ей пощечину. Никогда, ни до этого, ни после, я не позволял себе ударить женщину или ребенка. Мне до сих пор стыдно за тот эпизод, но я ничего не мог с собой поделать.

Эта стерва обозвала меня мудаком, но даже и не подумала уйти! Мы начали ругаться, как всегда, а потом я выставил ее за дверь. Через неделю она позвонила, я пошел к ней, и мы снова занялись механическим сексом, как будто ничего и не было. Ратха, любимая моя, как мне стыдно говорить теперь об этом! Как эти две женщины далеки от тебя, ни в одной из них не было той нежности, той любви, чтобы есть в тебе. А самое главное, в них просто не было понимания, я им был неинтересен. Одна пользовалась мной, чтобы не оставаться одной, пока ее бывший не соизволит обратить на нее внимание, а вторая хотела «отношений», и ей было все равно с кем, лишь бы у нее был бойфренд, лишь бы можно было сказать подружкам, что у нее есть мужчина. Но мужчину в женском платье она бы не потерпела, а тем более если бы этот мужчина вдруг сказал, что он хочет иногда быть женщиной.

Я бросил ее, как только она стала заводить разговоры про то, что мы уже давно вместе, нам надо развивать наши отношения… Как пошло! Какие отношения? Она вряд ли знала, что у меня есть братья, какие книги я читаю, что меня волнует. Ей нужна была только форма, а я устал от этого. Я просто сказал ей, что не хочу никаких отношений, что не хочу ее, и что она может катиться куда подальше, потому что она надоела мне. Она вспомнила все цветастые выражения, которые я, по ее мнению, заслужил, и не стесняясь повысить голос, высказала мне все. Она продолжала орать, даже когда вышла из квартиры, и когда закрылась кабинка лифта. Она заблокировала мой номер телефона и закрыла мне доступ на ее страницу в социальных сетях. Я не видел ее с тех пор, даже случайно не пересекался с ней. Мне никогда не было интересно, что с ней стало, нашла ли она кого-то себе, может, даже вышла замуж. Я вспомнил о ней только когда стал встречаться с Ратхой.

Ратха не спрашивала меня о прошлых романах, она была слишком деликатна для таких тем. Но я сам хотел быть с ней откровенным, ведь и она была откровенной со мной. Я рассказал, как влюбился в Стефани, и это было больше похоже на помешательство, чем на любовь, и каким болезненным было отрезвление. Я рассказал о Момо, и я видел неодобрение в ее глазах. Но я не рассказал ей об этой робкой попытке честности. Я не знаю, почему я попытался рассказать все Момо, может, я слишком устал хранить секрет, я хотел, чтобы хоть кто-то знал обо мне все. Именно поэтому я и ударил ее, это было ударом и мне тоже, я словно ударил самого себя, и боль от того удара я ощущаю до сих пор. Я просто слишком надеялся, слишком многого ждал от этого разговора.

Я был чересчур наивным в тот раз, а потом слишком осторожным с Ратхой. Я так боялся ее потерять, что решил никогда ей об этом не говорить. Мне было больно представить, что и она тоже может сказать, что я извращенец, что и на ее лице я увижу презрение или даже отвращение.

Однажды Ратха спросила меня, а что было бы, если бы я и дальше встречался с Момо? Я не знаю. Я никогда не думал об этом. А вдруг бы я смог быть по-настоящему влюбленным в нее, в эту девушку, которую родители решили назвать Мораль (вряд ли бы нашлось на свете более неподходящее для нее имя), может, я однажды бы стал счастливым с ней. Сейчас мне сложно представить себе кого-то другого вместо Ратхи. И вряд ли это была бы она, Момо, любительница марихуаны, виски с колой и коротких черных юбок. Наверное, проблема в том, что я так и не разглядел в ней человека, как и она во мне, мы были слишком эгоистичными, любили каждый себя, и нас мало волновало, что думает другой.

Момо однажды подарила мне кружку для чая. Я так и не вытащил ее из коробки. А когда мы расстались с ней, я поставил коробку на полку, как напоминание, как предостережение. Я помню, как Ратха однажды спросила, может ли она вытащить кружку, потому что у нас слишком мало посуды, а вечером должны были прийти на чай наши друзья.

– Нет, – резко ответил я.

Я увидел, как вытянулось ее лицо, она обиделась на мою грубость, тем более что я даже не потрудился объяснить, почему я не хочу пользоваться этой кружкой.

– Хорошо, как хочешь, – сказала она, и мне стало стыдно.

– Собирайся, пойдем купим кружки, – я постарался произнести это так, словно говорил «прости меня».

Я знал, что она поймет, и она поняла. Мы купили шесть чайных чашек, а по дороге назад я рассказал, откуда у меня эта коробка. Вряд ли Ратха до конца поняла, почему я храню ее, да еще и на видном месте, но больше она про это разговора не заводила. Она брала коробку в руки, только когда протирала пыль с полки. А я старался не забывать, насколько это низко и пошло – отношения без любви и даже без взаимного уважения.

У Момо такого шанса нет, потому что за весь год, что мы были вместе (если это можно назвать «быть вместе») я не подарил ей даже крошечного сувенира. Все мои траты на нее ограничивались покупкой выпивки и презервативов. Я больше никогда не хочу таких отношений. Даже встречи на одну ночь и то честнее и чище, чем такая связь.

Стоит ли удивляться, что она меня не поняла и не приняла? А вдруг она бы рассказала бы мне свой секрет или что-то, что заставляет ее страдать? Смог бы я посочувствовать ей или просто выдавил бы «А, окей» и попытался бы сделать заинтересованный вид?

Она считает меня извращенцем, а я ее – пустой и неинтересной. Но ведь и я не делал никаких попыток узнать ее получше, стать с ней ближе. Она неплохой человек, просто нам никогда не надо было быть вместе. У нас просто ничего не получилось.

День 3

«Да у тебя просто настоящих проблем нет! Вот поголодал бы, бросил бы думать о всякой ерунде! Выдумывают себе невесть что, придурки, психопаты больные, изолировать вас надо, или на общественные работы отправить!» Слава богу, я не слышал этого лично в разговоре, но мне такое писали. И не только мне, а моим знакомым трансгендерам тоже. Почему-то считается, что если у тебя проблемы с гендерной идентичностью, то это потому что у тебя других забот не хватает. Глупости это все, потому что моя жизнь точно не была похожа на сказку. И когда я в Париже не мог найти денег даже на еду, когда я голодал три дня, когда я жил целый месяц на улице, я не переставал об этом думать. Это был мой второй приезд.

Первый раз все было не так, все прошло как по маслу. Моему отцу важно было показать, что все его сыновья учатся во французских университетах, и даже я, двоечник и позор семьи, смог поступить на юридический факультет. Один год – это было терпимо для моей семьи. Меня отправили к тетке в Лионе, она отличалась мерзким характером и привычкой все контролировать. О, мой отец знал, к кому он меня отправляет! Там у меня была простая жизнь, учеба, никаких карманных денег, и каждый вечер приходилось выслушивать теткины наставления. Через пару месяцев я нашел работу, у меня наконец появились деньги, и я стал сбегать от нее по вечерам, шатался по барам, ходил в кино. Я помню, как ходил в магазины и рассматривал женскую одежду, мечтал, что однажды смогу купить себе платье, чулки, юбку, что я надену сережки, накрашусь… Но даже если бы у меня и были деньги, я не мог сделать этого в теткином доме! И уже тогда я знал, что мне надо будет приехать сюда снова, но жить одному, накопить денег, и тогда я смогу хотя бы наедине с собой быть тем, кто я есть, позволить женщине внутри меня выйти, быть свободной, хоть на несколько минут!

Я вернулся в Марокко и жил только этой надеждой. Я устроился на работу и без зазрения совести врал матери о своей зарплате. Я получал намного больше, чем говорил, чтобы не отдавать ей все, чтобы скопить хоть немного. И через год я подал документы в магистратуру в университет Тулузы, оплатил общежитие, купил билет и просто уехал, хотя вся моя семья была этим недовольна. И вот в Париже я пытаюсь купить себе билет на автобус, и ничего не выходит! Моя банковская карта заблокирована, я не могу снять деньги, наличных почти нет, никого из знакомых тоже.

В банке мне сказали ждать, пока разберутся, обещали уладить все за неделю. Просто сказать, неделю! Я, конечно, мог бы позвонить домой и попросить их выслать мне денег, но я был гордецом, угрюмым и нелюдимым, и я бы ни за что не согласился выслушивать причитания матери и торжествующие речи отца. Конечно, они говорили мне остаться, продолжать работать в колл-центре и спокойно жить в семье, а не искать счастья за границей, это было не для таких неудачников, как я.

Я решил, что неделя – это не так уж долго, как-нибудь переживу. Так вот, я заявляю во всеуслышание: неделя – это чертовски долго! Время тянется, и чем больше дней ты не ел, тем длиннее становится минута. Я помню, когда Ратха в первый раз решила соблюдать со мной пост во время Рамадана. Она сказала мне, это же всего лишь на месяц, это недолго.

– Это долго, ты просто не понимаешь, насколько это долго, – заявил я ей. – Ты же даже не мусульманка, ты уже и не индуистка, ты настоящая атеистка, зачем тебе поститься?

– Я хочу все делить с тобой, и я хочу тебя поддержать. Я знаю, что это сложно, и тебе будет легче, если ты будешь знать, что я с тобой, – так она ответила мне.

Она упрямица, моя Ратха, и я понимал, что тут с ней спорить бесполезно. И, честно говоря, в душе я был этому рад. Не то что бы я надеялся, что однажды она разделит со мной мою веру (хотя это было бы для меня лучшим подарком судьбы, после встречи с самой Ратхой, разумеется), но мне просто было приятно, что она хочет выдержать это вместе со мной.

Но я отвлекся, Ратха, чертовка, ты всегда отвлекаешь меня! Что за силу дал тебе всевышний, что я не могу пройти мимо тебя, не могу отделить мысли о тебе от мыслей о чем-то другом? Ведь тогда, в Париже, я знать тебя не знал, я даже не надеялся, что в моей жизни будет кто-то, как ты. Далеко еще было до тебя, и до Момо, хотя уже совсем близко до Стефани…

Итак, эта планируемая неделя в Париже показалась мне не такой длинной на первый взгляд. Она, правда, обернулась целым месяцем безденежья и голода, но тогда я этого не знал. Но вот уже через три дня мне казалось, что я живу здесь вечно, в этом городе, в котором столько людей, и никому из них не было до меня дела. Три дня я гордо ночевал на улице и ничего не ел, пока один из бомжей не показал мне, где по утрам таким, как мы, дают бесплатную еду. Там давали хлеб с маслом и вареньем и огромный стакан очень сладкого кофе. Я питался так целый месяц, и с тех пор я ненавижу кофе. Я пытался найти какую-нибудь работу, и иногда мне это удавалось, на арабском рынке или в ресторанчиках, где посудомойщики работают нелегально, и я откладывал те деньги, что не тратил на еду и на дешевые ночлежки, чтобы купить билет.

Через неделю я снова пришел в банк, где мне сказали, что в целях безопасности они переустанавливают систему, поэтому обслуживание клиентов отменяется на неделю. Еще неделя! Я к тому времени устал, устал бесконечно… И вы думаете, я забыл, кто я такой? Нет, именно там, в Париже, ночуя на лавке, я больше всего думал об этом. Я представлял, как я куплю наконец женскую одежду и смогу ее носить, хотя бы в своей комнате, пусть даже никто не увидит меня. Я представлял себя принцессой, которая попала в передрягу, и которая ждет, когда добрая фея спасет ее. Я мечтал о том, чтобы люди видели во мне не бородатого тощего парня, вечно хмурого и брюзжащего, как старый дед, а женщину, со всем тем прекрасным, чем может быть женщина.

Через месяц, как я и сказал, все разрешилось, и я смог уехать из Парижа. Но даже сейчас, когда я вспоминаю об этом, я помню не только чувство отчаяния и голод. Я помню, как рассматривал витрины магазинов, и какие прекрасные платья и туфли я видел. Я помню, как я называл себя своим правильным именем. Наверное, тогда особенно остро я начал ощущать несоответствие того, кем я себя ощущаю, с тем, что я видел в зеркале. Я не мог даже нормально помыться, не то что красиво одеться.

Обычно я хитрю с одеждой, например, покупаю джинсы и футболки в бутиках для женщин. Конечно, это не то же самое, что носить платье или юбку, но я ведь знаю, что мои джинсы и рубашки – для девушек, а не для парней. А если добавить украшение, даже в стиле унисекс, например, пару браслетов или колец, можно немного утихомирить свою тоску по другому телу, другой внешности. Но там, в Париже, мне даже и это давалось с трудом. Я не мог бриться, принимал душ через день или два, если он был в ресторанчике, где я подрабатывал, или в дешевой гостинице. И я все равно понимал, что я внутри – женщина. Никакие проблемы не заставили меня об этом забыть.

Я помню, как мечтал о чистоте после хорошего душа, когда можно намазать все тело душистым кремом, аккуратно уложить волосы, надеть выглаженную одежду и просто пойти погулять. Мне казалось, что взгляды, которые бросают на меня люди, не видят во мне мою истинную личность, потому что я просто не прикладываю достаточно усилий. Именно там, в Париже, я решил, что буду делать все, чтобы выглядеть более женственно. Мне было все равно, что под лавкой, на которой я сижу, шевелятся крысы, или что рядом сидит бомж, от которого разит дешевым вином и недельным потом. Я знал, что даже если мне придется бродить без денег по стране всю свою жизнь, я не перестану хотеть быть женщиной.

Я остро чувствовал голод, но я не забывал о том, кто я такой. Кто я такая. Я мерз ночью, но я хотел не теплое одеяло, а шелковое платье и туфли на высоком каблуке.

Я помню, как я мечтал о любви.

День 4

Вчера я закончил на том, что я мечтал о любви. И конечно, моя двуполость давала мне выбор – любить женщину или мужчину. Женщина внутри меня просила нежности, романтики, слов на ушко, прикосновений, поцелуев, всего, что может дать любимый человек. И конечно, мне хотелось секса с мужчиной, хотелось понять, как это, когда в тебя проникают, когда тобой овладевают, когда ты позволяешь себя любить.

Сначала это были просто мечты, сладкие сны, все казалось нереальным, воображаемым. Но однажды я решил перейти к конкретным действиям. Боже, как мне было страшно! Я боялся всего, быть отвергнутым, боялся боли, боялся унижений и насмешек, боялся, что все вокруг узнают об этом, и я стану изгоем. А еще я боялся, что меня начнут обзывать педиком, унижать, а я ведь никогда не был гомосексуалом! Я хотел отношений с мужчиной, как женщина. Можно ли найти такого мужчину? И где? И что говорить? И как признаться, что у меня это в первый раз? И как сказать, что я на самом деле женщина?

Я помню этот страх, который преследовал меня, даже когда я просто регистрировался на сайтах знакомств. Мне казалось, что об этом обязательно узнают, что я попаду на кого-то знакомого, или кто-нибудь увидит мой профиль. Смешно говорить об этом сейчас, после всего того, что я вытворял при помощи всех этих сайтов знакомств! Но в первый раз мне было трудно, это было невыносимо. А самое главное, я не мог даже никому пожаловаться, ни с кем посоветоваться. Вот бы удивился Джо, если бы за очередной рюмкой в баре я бы произнес что-то вроде этого:

– Ты знаешь, чувак, так хочется, что меня трахнул мужик! Ищу вот на сайтах знакомств, да все как-то тяжело идет. Вдруг маньяк попадется, а у меня же это в первый раз, хочется романтики, нежности…

А ведь он говорил мне много раз о своей тоске, своем желании любить и быть любимым, конечно, речь шла про девушек. Добряк Джо, высокий, нескладный, с широченной улыбкой и темной, как ночь, кожей, тоже хотел любви. И эта жажда любви так переполняла его, что он влюблялся просто во всех девушек подряд. Я помню, как мы ходили с ним на лекции в университет, и он вздыхал, глядя сначала на одну девчонку, потом на другую, и так на всех по очереди. Он был влюблен в каждую из них, даже толстуха Соня казалось ему прекрасной богиней. Он тоже пытался знакомиться на сайтах знакомств, в основном безуспешно, ходил по клубам, где приглашал на танцы женщин всех возрастов. Однажды одна из них, худенькая, маленькая, почти в два раза меньше его ростом, резко остановилась во время танца и оттолкнула его. Я не мог понять, в чем дело, пока он не обернулся. Бедняга Джо так возбудился, что это увидели абсолютно все, а он стоял посреди клуба, смущенно улыбаясь и пытаясь прикрыть подозрительно торчащие спереди штаны. И при всей своей стеснительности и безграничной любви к женщинам, он был просто ужасным гомофобом. Именно он совершенно серьезно заявлял, что в африканских странах закон об однополых браках не нужен, потому что черных геев вообще не бывает! Разве что метисы, которые родились и выросли в Европе, этакая ошибка, генетический сбой. Я долго потешался над его физиономией, когда однажды познакомил его с парой геев из Чада, он никак не мог в это поверить, а потом говорил, что это, наверное, шутка какая-то… Что за ирония судьбы, ведь он был долгое время моим единственным другом! Как я мог сказать ему, даже намекнуть ему на то, чего я хотел? Я продолжал подтрунивать над ним, как продолжаю делать это и сейчас.

Когда мы с Ратхой начали жить вместе, он перестал приходить ко мне без предупреждения, чтобы выкурить косячок или увести меня в какой-нибудь бар. Но мы все еще дружим, и он все еще влюбляется в каждую встречную женщину, так и не может выбрать себе одну. Было время, когда я даже ревновал Ратху к нему. Сначала он отнесся к ней настороженно, но потом он не стеснялся делать ей комплименты и говорить мне, как мне с ней повезло. Я так пугался, что однажды Ратха начнет смотреть на него по-другому или решит, что ей нужно искать кого-то более достойного, что после каждого такого комплимента я не мог заснуть. Я обнимал Ратху руками и ногами, прижимал ее к себе и не отпускал всю ночь.

Ну вот, опять Ратха затмила все мои мысли… А ведь я собрался рассказать, как это случилось в первый раз с мужчиной…

Я слукавил, когда сказал, что начал искать своего первого мужчину во Франции. У меня была наивная и короткая история еще в Марокко. Мне было лет тринадцать, я только вошел в пубертат, но уже понял, что мне нравятся не только девочки, но и мальчики. Я никогда ни с кем об этом не говорил, даже с Ратхой, но первый раз влюбился я именно в мальчика, в нашего соседа. Он так ничего и не узнал. Мы дружили детьми, но когда я понял, какие чувства я к нему испытываю, я испугался. Испугался позора, испугался гнева родителей, божьего наказания, насмешек соседей. Я сделал все, чтобы рассориться с моим другом, который так и не понял, в чем его вина, и который сохранил обиду на меня до конца нашей учебы в одной школе.

Это странно, но именно тогда, когда мы поссорились, в школе ко мне стал подходить старшеклассник, с которым мы до этого почти не говорили. Однажды он позвал меня поговорить в углу школьного двора. Там, весь красный, задыхаясь от смущения, от спросил, не хочу ли я попробовать «это» с ним потихоньку. Такие истории совсем не редкость в Марокко: религиозные родители ревностно следят за девочками, многие с четырнадцати лет носят хиджаб, а в пятнадцать уже выходят замуж. Пригласить кого-то на свидание, а тем более рассчитывать на секс обычным мальчишкам можно только с проститутками. Мой старший брат, который так и не женился, лишился девственности в тридцать с ловкой профессионалкой, и это были его единственные сексуальные отношения за всю жизнь!

Я думал о том мальчике, с которым рассорился, о том, что мне предстоит жить с несчастной любовью к нему. Ведь тогда это чувство показалось мне таким сильным, что я думал, что оно никогда не пройдет! Я буду вечно терзаться этими желаниями, которые я даже не мог точно определить… Я хотел, а чего хотел, я не знал… И когда тот старшеклассник предложил мне это, я подумал, что возможно, это и есть ответ на мой вопрос. Что если я попробую это с кем-то еще, я перестану мучиться. Что я просто неудачно выбрал объект любви, но когда я усилием воли заставлю полюбить кого-то другого, эта боль уйдет. Я был таким наивным! Я путал все, чувства, сексуальные желания, простое любопытство, желание прикоснуться к чему-то, что остается тайной для большинства сверстников… Короче, я покраснел не меньше, но сказал да.

Мы уединились в школьном туалете, где попробовали сделать «это». У нас просто ничего не вышло. Мы не знали, как это происходит, не знали, что нужна смазка, боялись, что кто-нибудь войдет и увидит нас. Я помню, как стоял спиной к нему и чувствовал твердое между ягодиц, что-то, что напрасно пыталось проникнуть в меня, но это все, что мне удалось ощутить тогда. Мы расстались смущенные, не смотря друг на друга. Я никогда его больше не видел. Говорили, что он перестал ходить на занятия. Может, он просто сменил школу, тогда это было не редкостью. Каждый раз, когда я вспоминал об этом эпизоде, мне становилось жарко и тесно от стыда.

Но это было давно, давно… Все почти стерлось из памяти… А вот тот первый раз в Тулузе – нет, слишком отчетливо я его запомнил, хотя очень долго старался забыть…

В итоге я все-таки зарегистрировался на сайте знакомств и довольно быстро получил первое предложение. Мы встретились в кафе, и я не ушел сразу только потому, что не знал, смогу ли я найти кого-то еще. Он мне не понравился. Он был толстым, с лысиной, окаймленной редкими светлыми волосиками и с ужасным каталонским акцентом. Мы потягивали пиво, и он рассказал мне о себе. Он женился в двадцать лет, до сих пор живет с женой. У них дети и внуки, маленькая булочная в деревне и кафе при ней. И всю жизнь, примерно с восемнадцати лет, он спит с мужчинами, для чего ездит в большие города, чтобы не узнали знакомые. На сайтах знакомств искать легче, раньше было сложно, приходилось искать через таких же, как он, обмениваться телефонами и адресами «особых» баров.

Мне было одновременно и противно, и жаль его. Я не представлял себе, как можно вот так провести всю свою жизнь, прячась, притворяясь не тем, кто ты есть, нагромождая ложь на лжи, чтобы вырваться на пару дней из этой лицемерной жизни, чтобы ощутить себя настоящим где-нибудь в гостиничном номере с незнакомым типом. «Вот что тебя ждет. Это твоя жизнь тоже», – подумал я. Но я точно знал, что я бы от такого задохнулся. Я бы не смог делить постель с человеком, которого я не люблю, много-много лет. Но легко говорить «Да я! А вот я бы!», легко решать за другого. Я ведь тоже не спешил рассказать родителям или даже Джо о том, кто я на самом деле. Я просто предпочитал напиваться и плакать мерзкими пьяными слезами от жалости к себе и от слабости, которая не давала мне покончить с этим кардинально, раз и навсегда, например, повесившись в своей убогой квартирке.

Я решил довести дело до конца только из-за жалости. Мы пришли ко мне, и я просто не знал, что делать дальше. Я признался, что это мой первый раз, и что я не знаю, как именно нужно себя вести. Он сказал, что мы не будем торопиться, что можно просто раздеться для начала и потрогать друг друга. Голым он оказался еще более уродливым, и я всерьез пожалел, что пригласил его. Он быстро возбудился, взял мою руку и положил ее на свой член. Я начал водить ею вверх и вниз, и уже через несколько секунд он кончил. Все его тело содрогалось от конвульсий, его живот колыхался, а рот исказился, как будто у него случился приступ. Когда он успокоился, он оделся и ушел, а меня долго рвало в туалете. Я помню, как мыл полы, после чего выбросил тряпку в мусорное ведро, а потом пил виски прямо из бутылки, закрыв глаза.

В тот же вечер я удалил свой профиль с сайта знакомств. Происшедшее со мной показалось мне таким мерзким, что потом целый год я не делал никаких попыток сблизиться с мужчиной, я даже перестал смотреть порно, потому что при виде голого актера я сразу вспоминал того, другого, и меня опять начинало тошнить.

Я перестал мечтать о сексе, но все еще мечтал о любви, и с каждым днем реальность казалось мне все чернее, а жизнь – бессмысленней.

День 5

Это мой пятый день, я начинаю привыкать писать, начинаю привыкать вспоминать. Я ворошу свою память и нахожу удивительные вещи, о которых не вспоминал много лет. Я нахожу страхи, которые ушли, и страхи, которые остались. Я нахожу маленькие радости и победы, маленькие сувениры, минуты счастья и горя. Про тот самый первый раз я уже давно не вспоминал. А ведь тогда казалось, что это все, никаких отношений у меня не будет, ни с женщиной, ни с мужчиной.

Но конечно, я не перестал быть собой после того неудачного первого раза. Мне нужно было сделать что-то, помочь самому себе найти себя. И я купил себе свою первую помаду.

Я сделал это в супермаркете, чтобы избежать взглядов и разговоров с продавцом. Я накупил какой-то ерунды, чипсов, пива, фруктов, каких-то консервов, лишь бы заполнить корзинку. А потом я быстро пошел к стенду с косметикой и просто схватил первую попавшуюся помаду. Я подумал, что все на меня смотрят, и что на кассе я могу сказать, что это подарок для сестры или для моей девушки. Но у меня никто ничего не спросил, кассирша пробила помаду, не взглянув на меня, сразу после банки зеленого горошка и перед упаковкой пива. Я быстро сгреб все в хозяйственную сумку, задыхаясь от волнения, и выбежал из супермаркета.

Я шел домой пешком и думал только об одном: я приду, достану помаду и накрашу свои губы, как настоящая женщина. Эта мысль так взволновала меня, что мне было тяжело идти. Я дошел до дома, перевернул сумку с покупками, чтобы вытряхнуть ее содержимое над постелью, при этом та самая банка с горошком упала и закатилась под кровать, и мне пришлось лезть и доставать ее. Я долго не мог найти в этой куче заветный тюбик, мне даже в какой-то момент показалось, что я его потерял. Наконец я его отыскал.

Никогда не забуду этот момент. Я сбросил с себя всю одежду и остался голым. Мне казалось, что мужская одежда никак не подходит для меня, что она меня душит. А потом я увидел в зеркале свою небритую рожу и побежал в ванную, чтобы побриться впервые за неделю. Я хотел, чтобы в этот момент я был готов, чтобы я соответствовал тому, что собираюсь сделать. Я даже принял душ, чтобы быть чистым. И потом наконец я открыл помаду. Она была бледно-розового цвета, такие обычно идут блондинкам. Ратха никогда не красилась такой, она вообще редко красит губы. Иногда немного блеска, и только по каким-то особым случаям – яркая, темно-красная. Ратха вообще не покупает помаду, она просто залезает в мой ящичек для косметики и выбирает. При мысли, что мы можем разделить многое, даже помаду, меня наполняет счастье. А она только смотрит на меня и смеется, потому что у меня глупый вид, когда я ее разглядываю. Но я опять отвлекся.

Мне, как оказалось, розовая помада тоже не идет. Но тогда это не имело никакого значения. Просто взяв заветный тюбик в руки, я возбудился до предела. Неумелыми движениями, дрожащими руками я накрасил свои губы и практически сразу внезапно кончил. Я никогда не думал, что такое вообще возможно, я словно снова пережил ночную поллюцию, только не во сне, а бодрствуя. Я весь вечер смотрелся в зеркало, не одевался, не прятался под одеяло, не осмеливался пить или есть, чтобы не стереть случайно помаду. Периодически я подходил к зеркалу и подкрашивал губы. Я так и уснул, с накрашенным ртом, поверх одеяла, рядом с так и неубранными банками пива, консервами и яблоками.

Но конечно, этого было слишком мало. Мне нужна была настоящая косметика, а не супермаркетовская дешевка. Я боялся идти в бутик косметики, где ярко накрашенные продавщицы порхали от клиента к клиенту и радостно, не переставая улыбаться, рассказывали о своих богатствах, как будто волшебные феи. Иногда в коммерческом центре я останавливался напротив такого бутика и смотрел на них, этих беззаботных девушек. Они всегда выглядели безукоризненно, от них пахло духами, и их голоса звенели, как колокольчики.

Почему я не родился такой же, как одна из них? Такой, чтобы прийти на свою работу в ярком платье, с нарочито небрежно уложенными длинными волосами, с идеальным макияжем, и там встречать только радостных, счастливых людей, которые пришли, чтобы стать еще красивее, а значит, еще радостнее, счастливее. Вместо этого я работал посудомойщиком в ресторане, чтобы заработать на жизнь и продолжать учебу, отчего мои руки были вечно с облезшей кожей и обломанными ногтями.

Нет, таким как я, нельзя заходить в царство фей. Таким, как я, нельзя портить радость жизни своим угрюмым видом. Мне казалось, что мне стоит только войти в этот бутик, как завоет сирена, наподобие той, что включается, когда из магазина пытаются вынести украденный товар. Только эта сирена покажет, что вошел тот, кому доступа нет! И все магазинные феи перестанут улыбаться и будут смотреть на меня грустно и строго, пока я не выйду и не уберусь туда, где мне самое место: в ночлежку, бесплатную столовую для бомжей или в крохотное ресторанное помещение с посудомойной машиной, надежно скрытое от посетителей, на худой конец.

Сейчас я улыбаюсь, когда вспоминаю об этом. Однажды я все-таки решился войти в бутик с косметикой и даже отважился заговорить с одной из фей. Она спросила:

– Вам в подарок?

А потом, увидев смятение, ужас и отчаяние на моем лице, добавила:

– Или для себя?

Я что-то пискнул и отчаянно закивал головой.

– Вы в первый раз? Если да, то мы оформим вам карту, и вы сможете постепенно купить все, что вам нужно.

Она была такой милой, такой красивой, в ее взгляде не было ни тени осуждения. К моему удивлению, я потом не раз еще встречал таких людей, но в этот раз я готов был расплакаться от облегчения от того, что мне не надо ничего выдумывать, что можно вот так просто купить косметику для себя. Дар речи вернулся ко мне, и я смог кое-как ответить на ее вопросы, чтобы получить заветную карточку. Я сказал, что хочу полный набор, все, что нужно. Но я был так взволнован, что плохо понимал, что она мне говорит.

– Не торопитесь, осмотритесь, – подбадривала меня красавица, – давайте я помогу вам подобрать основные вещи.

И она взяла крохотную проволочную корзиночку и начала наполнять ее: тональный крем, пудра, подводка для глаз, тени, подводка для губ, блеск для губ, помады трех оттенков, тушь для ресниц, средство для снятия макияжа, спонжи, какие-то специальные салфетки.

– Потом вы сможете докупить другие оттенки, если захотите, – ласково сказала она.

Я не произнес и трех слов за весь разговор, я даже не смотрел, сколько это все стоит. Моя Ратха, которая иногда умеет быть очень циничной, однажды сказала, что это нормальное поведение для продавщицы, ей же выгодно продавать, а кому и для кого, какое дело. И она будет ласковой и милой, чтобы ты приходил к ней еще и еще. Но я знаю, что я просто наткнулся на добрую фею, которая по мановению волшебной палочки может сделать из дурнушки принцессу, и что она была по-настоящему, а не по-коммерчески, доброй и милой.

– Скажите, а вы знаете, как всем этим пользоваться? – спросила прекрасная фея, когда я расплатился.

– Нет, – честно признался я. – Я научусь как-нибудь.

– А вы посмотрите видеоуроки, их сейчас много. Есть специальные, для мужчин тоже. И форумы есть, где можно спросить совета, – говорила она мне тихим заговорщическим голосом.

Меня словно окатило водой. Я даже не обиделся на слово «мужчина», в тот день оно казалось мне очень неуместным по отношению ко мне. Только сейчас мне пришло в голову, что я-то, наверное, такой не один. Что есть и другие, кто чувствуют себя не в своем теле. Что есть, наверное, и форумы, и группы в социальных сетях.

– Спасибо вам, спасибо вам большое, – напоследок сказал я, и мой голос был практически нормальным.

Дома я достал коробку из-под новых кроссовок и аккуратно переложил туда всю косметику. Я уже не так волновался, как с первой помадой, я хотел сделать все правильно, посмотреть, как надо краситься, как не превратиться в клоуна.

Но сначала – поиск. Поиск таких же, как и я. Всю ночь и читал форумы, рассказы разной степени депрессивности, писал запросы на вступления в закрытые группы, комментировал чьи-то записи в Фейсбуке.

Я не один – была моя первая мысль.

Я лишь еще одно одиночество в этой сумрачной толпе, большая часть которой живет секретной жизнью – была моя мысль перед тем, как я заснул на рассвете прямо за компьютером. И мне снился косметический рай и прекрасные феи, мир, полный добра, радуги и единорогов.

День 6

Ратха, я перечитал свои записи, и понял, что все время пишу о тебе, даже когда рассказываю о событиях, случившихся задолго до твоего появления. Моя чертовка, моя любимая, мое счастье! Сегодня я не позволю тебе влезть в события, где тебя не было! Я просто не буду писать о таких событиях. Сегодня я буду писать только о тебе.

Наша первая встреча, вот о чем сегодня я буду писать. Я помню, как увидел тебя впервые. Ты приехала с компанией моих друзей в парк на пикник, а мой ресторанчик находился совсем рядом. Я вышел к вам в перерыве и мне представили тебя. Индианка, браслеты на обеих руках, а во лбу, словно звездочка, крохотный голубой камушек. Ты уже давно жила во Франции, но продолжала носить бинди и длинные юбки с павлинами, и легкие курти. Но тогда на тебе были простые джинсы и поношенная куртка, и к ним – бинди и браслеты. Я подумал, что ты странная, и вкус у тебя тоже странный. Что ты подумала обо мне, расхаживающем в декабре в шортах и шлепанцах на босу ногу, ты мне рассказала потом, уже когда мы жили вместе.

Это была просто ничего не значащая встреча, и я продолжал жить своей скудной жизнью, не думая о тебе. Сейчас я думаю об этом и говорю, что был идиотом. Надо было сразу хватать тебя, забрать от бесконечных любовников и поклонников, закрыть в своем доме и быть с тобой. Я бы провел с тобой на два месяца больше этой жизни!

Мы встретились с тобой снова через месяц, в январе, когда я позвал всю компашку на раклет. Эти девчонки и мальчишки из университета стали моими друзьями, когда я начал немного отходить от разрыва с Момо. В какой-то момент я осознал, в какое дерьмо превращается моя жизнь. Я завязал с ежедневной выпивкой и перестал курить перед занятиями в университете. Я уже закончил магистратуру и проходил год преддокторантуры. Я понимал, что никто не возьмет меня в докторантуру, если я не постараюсь. А я хотел остаться во Франции, хотел доучиться, хотел доказать отцу, что я тоже чего-то стою. Я стал общаться с людьми и даже вписался в интернациональную компанию, у нас были парни из Франции и Габона, девчонки из Перу, России и Мадагаскара.

Они все пришли ко мне, принеся в мою крохотную квартирку-студию смех, разговоры, музыку, все как всегда. И они привели ее, мою Ратху, которая весь вечер сидела напротив меня, и с которой я проговорил почти до утра. Пока остальные болтали, пили пиво, танцевали, я беседовал с ней об индийской культуре, о классической музыке, о религии, о любимых книгах и фильмах. Она пила вино и смотрела на меня своими карими глазами, и я не мог поверить, что в первый раз за много лет я чувствую себя так легко. Я улыбался и что-то ей доказывал, со стороны я казался, наверное, пьяным, но на самом деле за весь вечер я не выпил ни одной рюмки. Я пока что не думал ни о каких отношениях, ведь я был уверен, что у нее кто-то был! Я просто был рад, что она стала частью нашей компании, и что я наверняка увижу ее снова.

Я нашел ее в Фейсбуке на следующее утро и написал ей. Мы переписывались с утра до вечера три недели, и я все время перепроверял телефон, ждал нового сообщения. Я помню, что был четверг, когда я понял, что хочу ее видеть. Я позвонил одной из девчонок из нашей компании, чтобы спросить, как мне быть. Я боялся сделать неправильный шаг, боялся бездействия, боялся повторения того, что у меня было со Стефани. Хохотушка Анна, которая приехала из Перу, а потому говорила по-французски с мягким испанским акцентом, обозвала меня идиотом и сказала, что я не просто идиот, а слепой идиот:

– Ты же видишь, что ты ей нравишься? Пригласи ее куда-нибудь.

– Анна, ну как я могу, посмотри на меня. Ну что она интересного во мне нашла?

Анна обозвала меня снова, на этот раз какими-то испанскими обидными словами, которые я не разобрал, и тут же, при мне, позвонила Ратхе. И хотя я делал ей отчаянные знаки глазами, руками и всем своим телом, напрямую спросила, хочет ли она пойти со мной на свидание.

– Не дрейфь, – сказала она мне. – В пятницу все вместе пойдем в бар, посидим, тебе будет легче. Но ты за ней зайди, и в бар вы пойдете вместе одни, а потом пойдешь ее провожать. Ну а дальше, как пойдет, – она подмигнула мне и убежала на какие-то свои очередные лекции.

Я тут же написал Ратхе и еще раз, от своего имени, пригласил ее пойти в ирландский бар. Она сразу ответила, что она согласна и ждет меня в восемь вечера у себя, потому что она не знает, где находится этот бар. Я провел весь день пятницы, думая о том, что надеть, сбривать ли бороду или оставить, надеть ли кольца и браслеты или нет. Я боялся показаться слишком женственным. Я боялся показаться слишком некрасивым. Я боялся сказать глупость. Я боялся быть слишком нерешительным.

Весь мой страх кончился, когда я постучал в квартиру Ратхи, и она открыла мне дверь. Играла какая-то индийская музыка, а она поманила меня рукой, сделав знак войти, а сама убежала, чтобы надеть куртку. Я вдруг увидел, что она не ждет от меня ничего сверхъестественного, я не должен ничего доказывать, я могу просто быть рядом.

Весь вечер в баре мы сидели рядом, и я касался ее бедра своей ногой. Мы почти не говорили друг с другом, потому что было слишком шумно. Как могли, мы участвовали в общем разговоре, пили пиво, смеялись. Посреди вечера к нашей компании подошел пьяный парень и начал говорить с Ратхой. Я почувствовал ярость, я не хотел, чтобы она говорила с ним, я не хотел, чтобы она даже смотрела на него! Она как-то отшутилась, и он ушел, и в тот момент я понял, что я не допущу, чтобы кто-то другой касался ее, смотрел на нее, был с ней рядом. Это было мое место!

Я был слегка пьян, когда мы отправились назад, только я и она. Мы говорили о каких-то пустяках, и я понимал, что надо сказать что-то, пока мы не придем к перекрестку, откуда она может уйти к себе, а я – к себе.

– Хочешь зайти ко мне, я сделаю чай, – выдавил я из себя и сразу пришел в ужас. Какой чай? Надо было предложить вина или какое-нибудь оригинальное интересное времяпрепровождение.

– Да, хочу, – сказала она в ту же секунду, как я задал вопрос.

Я не мог поверить, что она так легко согласилась, она словно ждала этого.

Мы пришли ко мне, и я действительно отправился готовить чай. Была уже полночь, когда мы пришли, и мы пили чай до четырех утра! Мы продолжали говорить обо всем, слушали музыку, я показывал свои рисунки и говорил, что когда-нибудь сам нарисую эскиз для своей первой татуировки. Я не решался сделать первый шаг и поцеловать ее. Я боялся, что она встанет и скажет, что ей уже пора, и тогда ничего нельзя будет исправить!

И вот, когда зазвучала какая-то очередная песня, я предложил посмотреть клип, и мы сели рядом, близко-близко. Она всем телом прижалась ко мне, и я просто обнял ее и поцеловал. И мы продолжали говорить, но уже о другом. Она рассказала о себе, о неудачном браке в Индии и многочисленных связях во Франции, которые ничем хорошим не закончились. Она говорила об этом просто, не пытаясь казаться невинной овечкой, но и не играя в роковую женщину. А когда я поцеловал ее второй раз, она сказала, что она ужасная мерзлячка, поэтому на ней надето двое колготок под джинсами и две кофты. А я просто ответил, что это все можно снять, и тут же начал снимать с нее одежду, одно за одним.

Мы занимались любовью до рассвета, и я боялся того момента, когда она скажет, что ей надо уйти. Примерно в одиннадцать утра она сказала, что ей нужно сходить к себе, взять кое-что, но что она вернется сразу же. Была суббота, мой ресторан был еще на каникулах, и Ратха тоже не работала.

– Нет, – сказал я ей. – Не уходи.

Я был в ужасе, потому что был уверен, что она уйдет и не вернется. Она прочла все на моем лице.

– Я сразу же вернусь, я обещаю, – сказала она очень серьезно. – Смотри, я оставлю это здесь.

Она протянула мне единственную вещь, которую я не снял с нее – цепочку с медальоном в виде головы Ганеши.

– Видишь, это мое любимое украшение, я оставляю его здесь, в залог. Я вернусь через час.

Этот час показался мне вечностью. Как только она ушла, комната показалась мне пустой. Через десять минут томительного ожидания я написал ей сообщение: «Так странно, что тебя здесь нет».

Она ответила: «Мне тоже странно, что я не с тобой», и я почувствовал, что меня наполняет счастье.

Она пришла, как и обещала, через час. Я не отпускал ее ни на минуту два дня. В понедельник у нас были дела, и нам пришлось расстаться до вечера. Как только она написала мне, что она уже дома, я побежал к ней. И как только я зашел, я сказал, чтобы она собирала вещи, потому что мы будем жить вместе у меня. А еще я добавил, что сегодня, так и быть, мы останемся у нее, завтра я вернусь к себе, чтобы сделать уборку и подготовить квартирку к ее переезду, освободить ей полки в шкафу, например. А ей остается собрать вещи на первые дни, а потом постепенно перевезти все, что ей нужно.

Я до сих пор не понимаю, почему она не сказала нет. Она действительно переехала ко мне, и с тех пор, вот уже десять лет, мы живем вместе. Мы сменили мою крохотную студию на более просторную, светлую, с террасой, а потом переехали в трехкомнатную квартиру, когда я защитил диссертацию, стал работать в адвокатской конторе, и нам стали позволять средства. Но мне плевать на квадратные метры и интерьеры, с ней я мог бы жить даже в картонной коробке, и при этом я чувствовал бы себя счастливым.

День 7

Я помню, почему я затеял ту уборку перед тем, как Ратха должна была переехать ко мне. Конечно, мою квартирку не мешало прибрать и отмыть, но дело было не только в этом. Я понимал, что когда она будет жить со мной, она сможет увидеть все, что хранится у меня, в том числе и женское белье, и косметику. Я боялся этого до ужаса. Я боялся потерять ее, боялся той же реакции, как у Момо.

К тому моменту у меня уже было немного женской одежды. Я помню, как вытащил все в центр комнаты и думал, что мне со всем этим делать. Я перебирал все свои скудные сокровища, и у каждого была своя история.

Свой первый комплект белья, трусики, бюстгальтер и пояс для чулок, я получил в подарок. Это было, когда я отошел от своего первого неудачного опыта с мужчиной и снова стал задумываться о том, что хочу ощутить себя настоящей женщиной, хочу побыть с мужчиной. Я опять отправился на сайты знакомств, но в этот раз стал осторожнее и разборчивее. Я начинал с переписки, пытался узнать человека получше, хотел понять, чего он хочет. Большинство хочет одного: быстрого одноразового секса, многие даже предлагали встретиться в общественном туалете или на парковке супермаркета. Некоторые вместо сообщения присылали мне сразу фотографию своего члена, реже – своей задницы. С такими я даже не начинал разговор.

Я понимал, что это будет история на одну ночь, но даже в этом случае я не хотел быстрого траха возле грязного унитаза. Я хотел хоть немного романтики. А самое главное, я хотел найти того, для кого я был бы не гомиком, а женщиной. Мне пришлось осознать, что многие гомосексуалы – такие же нетерпимые, как и остальные люди. Они часто ненавидят и унижают трансгендеров, не воспринимают их как людей. Это было еще одно неприятное открытие, еще один период депрессии.

Однажды мне написал один мужчина из соседнего города, ровно на сорок лет меня старше. Он жил один, писал мне сообщения без орфографических ошибок и был очень вежливым. Мне нравилось говорить с ним, потому что он говорил не только о сексе и не торопил меня, как остальные фразами типа: «Когда?», «Я приду сейчас, давай свой адрес», «Ты где, у меня уже стоит». Мы переписывались несколько дней, и я был с ним откровенным. Он предложил мне научить меня всему. Он сказал, что купит мне женскую одежду, и у него дома я буду носить только ее. Но конечно, не все было так просто. У него были свои представления об отношениях: он хотел сделать из меня свою рабыню. Я должен был спать голым на полу возле его кровати, должен был подчиняться, терпеть пощечины и шлепки по заднице. Я попросил время, чтобы подумать. И после нескольких дней размышлений я все-таки согласился. В конце концов, он не собирался приковывать меня к батарее наручниками. Он сказал, что будут дни, когда мы будем встречаться, и я буду жить по его правилам. Вне его дома я мог делать все, что хочу. Я могу остановиться, когда захочу, и он тоже. Меня это устраивало.

Когда мы встретились с ним, я в первый раз почувствовал… не могу правильно подобрать слово… не просто плотский интерес с его стороны, но и не любовь, конечно… Я почувствовал симпатию и, наверное, сочувствие. Он не говорил о себе, о своей истории. Я не знаю, как давно он начал спать с мужчинами, делает ли он это в открытую или, как большинство геев, прячась от бдительных общественных глаз. Но я каким-то образом понял, что он тоже прошел тот же путь, что и я: растерянность, смущение, желание любить и нравиться, поиск самого себя.