Читать книгу Агнесса среди волков в овечьей шкуре - Ольга Арнольд - Страница 1

Выяснение отношений у них протекает в довольно грубой форме, потому что среди волков не принято соблюдать каких-либо дипломатических правил. Они не привыкли к особым тонкостям. Законы у них волчьи, а шкуры дубленые.

Бернард Гржимек "Животные – жизнь моя"

1. Агнесса ввязывается в книжный бизнес

Лев Толстой утверждал, что все счастливые семьи счастливы одинаково, но классик ошибался. Я думаю, что мы с Марком – не самая несчастная супружеская пара на свете (во всяком случае, во втором варианте, когда мы снова стали жить вместе после многих, то есть десяти с половиной, лет разлуки), хотя со стороны это может выглядеть иначе – уж больно бурно мы иногда выясняем отношения и подшучиваем друг над другом довольно зло. Но я свято придерживаюсь того правила, которое, на мой взгляд профессионального психолога, гарантирует прочность брака: я никогда не говорю мужу сакраментальные слова "А что я тебе говорила!", даже когда оказываюсь права не на сто, а на все двести процентов. Зато Марк не стесняется и, как только ему предоставляется случай, со смаком произносит:

– А что я тебе говорил!?! – и в голосе его звучит нескрываемое злорадство.

И когда мои потуги заняться книжным бизнесом привели к тому, что я оказалась замешанной в криминальную историю с убийством, да еще чуть ли не в качестве главной подозреваемой, он с издевкой сказал именно это:

– А что я тебе говорил!?!

Увы, тогда он еще не видел «МК-сплетницу» с заметкой об этом таком неприятном для меня деле. Озаглавлена она была просто изумительно: «Убийство между «М» и «Ж»» (имелось в виду, что труп нашли на площадке между мужским и дамским туалетами). А когда я прочитала про себя: «Согласно нашему источнику в правоохранительных органах, сначала в убийстве подозревали нашедшую труп Агнессу И. (выходя замуж за Марка, я сохранила свою девичью фамилию Ивлева, что звучит гораздо красивее, нежели Крутикова). Теперь подозрения с нее практически сняты: в момент преступления она была так пьяна, что просто не в состоянии была нанести прицельный удар» – я застонала. Марк взял у меня газету и ехидно засмеялся:

– Так, теперь все будут знать, что я женат на алкоголичке! Постой, тут про тебя еще: «По нашим сведениям, Агнесса И. каким-то образом связана с еще одним неопознанным трупом, обнаруженным несколько месяцев назад в помещении, которое снимала фирма «Астарта». Неплохо – оказывается, ты не только пьянь подзаборная, но и серийная убийца к тому же!

Тут уж я не выдержала и запустила в него нетяжелым предметом – кажется, это был уголовный кодекс, который я в тот момент изучала (я взяла себе за правило не швырять в него ничего тяжелее книги среднего формата, дабы не причинить любимому мужу увечье), а он не остался в долгу и довольно больно схватил меня за руки; конечно же, я сопротивлялась, и в конце концов этот эпизод окончился именно так, как должна завершаться любая борьба между мужчиной и женщиной, если они молоды и влюблены… ну, не влюблены – очень трудно сохранить подобную свежесть чувств после почти пятнадцатилетнего и чересчур близкого знакомства – но по-прежнему сексуально привлекательны друг для друга, а вот с этим у нас с Марком проблем никогда не было. Уже потом, когда мы поднимались с ковра (добраться до дивана времени не хватило), Марк, отодвигая опрокинувшееся в пылу схватки кресло, назидательно заявил:

– Мужа всегда надо слушаться! Ибо, как сказано в Книге Бытия, жена да убоится мужа своего…

– А апостол Павел сказал: "Муж оказывай жене должное благорасположение", – огрызнулась я, потирая запястья. – Вот увидишь, синяки останутся.

– Дай Бог, чтобы все ограничилось только синяками… Ты же прекрасно знаешь правила жизни для замужней женщины: Пункт первый. Муж всегда прав. Пункт второй. Если муж не прав, то смотри пункт первый.

Мы порой играем в грозного мужа и послушную жену, при этом оба прекрасно знаем, что я буду делать то, что считаю нужным. Но на этот раз Марк был прав, а я ошибалась. Однако эту свою ошибку – попытку заняться изданием книг – я совершила бы снова, даже если бы знала заранее, чем мне это грозит. Это самостоятельное плавание в мутных волнах российского бизнеса было захватывающей авантюрой, а я не могу жить без авантюр!

Но обо всем по порядку. После того, как мы с Марком снова стали жить вместе, я фактически потеряла работу. До этого я считалась переводчиком на вольных хлебах, а на самом деле работала в фирме "Компик" у своего двоюродного брата Юры референтом, переводчиком и еще Бог знает кем. Впрочем, это "Бог знает кто" можно расшифровать: в последние месяцы своей службы я фактически выполняла функции няньки при одной красавице-алкоголичке, которая, на мое несчастье, была женой богатого делового партнера Юры. После того, как эта дама по имени Виолетта свернула себе шею, а меня чуть не убили, Марк категорически запретил мне иметь дело с фирмой брата – он обвинял его в том, что тот сознательно поставил под угрозу мою жизнь. На самом деле это только предлог, просто Юра невзлюбил моего мужа с самой первой их встречи, а Марк немедленно ответил ему полной взаимностью. Брат был очень рад, когда мы разошлись, а снова увидев меня в объятиях бывшего супруга, не смог сдержать своих эмоций. Я всегда шутила, что Фрейд был бы рад проанализировать отношения нас троих – Марк до сих пор подозревает, что наша с Юрой взаимная привязанность куда крепче, чем ей положено быть между родственниками. Надо сказать, что и брат тоже не слишком настаивал, чтобы я осталась: на самом деле, когда в офисе «Компика» появилась его жена Алла, для меня места там уже не нашлось. Алла, хоть и идеальная женщина, но страдает припадками ревности, впрочем, вполне обоснованной; теперь, когда она восседает в одном кабинете с мужем, он у нее всегда под контролем. Заодно она избавилась и от меня – она всегда подозревала, что я поощряю Юрины похождения на стороне, хотя это и не так. *1)

Марк был бы счастлив видеть меня в роли домохозяйки (он готов даже запереть меня на ключ, но не осмеливается).

– Что тебе еще надо? – вопрошал он меня. – У тебя есть компьютер, сиди и переводи свои любовные романы. Если хочешь, я куплю тебе последнюю модификацию с плазменным монитором и прочими прибамбасами.

– Но издательства ничего не платят. Стыдно работать за такие гроши, даже если и удастся их выцарапать.

– Тогда не работай, а наслаждайся жизнью. Я уж как-нибудь прокормлю нас двоих… Или даже троих, если бы ты соизволила заняться делом, более подходящим женской природе, чем шляться по всяким подвалам и закоулкам, убегая от убийц.

– Пока нас только двое, я должна что-то делать, иначе я сойду с ума и буду регулярно сжигать и обед, и ужин, пока тебе кусок не станет поперек горла, и ты сам будешь умолять меня смилостивиться и выйти на работу в твое детективное агентство.

– И не думай. В "Ксанте" ты не будешь работать никогда! – заявил он, как отрезал. – Женщине, и тем более авантюристке, там делать нечего.

Я уже почти скисла, как подходящее дело мне само подвернулось – на этот раз судьба выступила в образе красивой, образованной и умной дамы, владелицы книгоиздательской фирмы "Астарта".

Я не помню, кто нас познакомил, зато помню где: это произошло несколько лет назад на книжной ярмарке на ВДНХ (одно время она называлась ВВЦ, а сейчас, кажется, снова ВДНХ); кто-то из коллег-переводчиков посоветовал мне обратиться в это издательство – вдруг там подвернется какая-нибудь работа? С Натальей Рукавишниковой, для друзей Натали, мы понравились друг другу с первого взгляда; к тому же у нас оказались одинаковые литературные вкусы, и еще она умела хорошо одеваться и в выгодном свете подавать свои и так незаурядные внешние данные, а я в женщинах это очень ценю. Внутреннему содержанию должна соответствовать внешняя оболочка, и наоборот.

«Астарта» издавала самые разные книги, беллетристику и так называемую «полезную литературу», но специализировалась в основном на женских романах. Хороших остросюжетных женских романах. Когда границы открылись и к нам, кроме всего прочего, хлынул мутный поток так называемых «романов для горничных», которые взахлеб поглощали недолюбленные домохозяйки и тайком читали элегантные дамы бальзаковского возраста, издательство держало класс – оно принципиально не печатало макулатуру.

Мы с Натали быстро и легко сошлись, и очень скоро я знала обо всех проблемах и бедах ее фирмы. Беды были такие же, как почти у всех небольших частных издательств: планов громадье, но для того, чтобы развернуться как следует, хронически не хватало денег. Натали находилась в постоянном поиске потенциальных инвесторов. К тому же у нее разладились отношения с ее бывшим мужем и партнером Сашей Петровым, личностью мне глубоко несимпатичной; он сказал, что уходит из фирмы. Теперь Рукавишниковой нужны были не просто деловые партнеры, а настоящие компаньоны. И тут я призадумалась. Я реально могла достать деньги!

Дело в том, что мой отец умер, когда мне исполнилось шестнадцать, и с тех пор мама, сохранившая свою красоту (мне до нее далеко), жила одна. В прошлом году она поехала в гости к нашим родственникам в Штаты и там вышла замуж за простого американского миллионера; правда, он еще был к тому же и университетским профессором, иначе бы она на него и не взглянула. У меня такое впечатление, что все наши женщины, приезжающие в Америку, выходят замуж за миллионеров – их там пруд пруди. Молодожены недавно приезжали в Москву, чтобы новоявленная миссис Флауэр могла познакомить супруга с его русскими родственниками. Я не знаю, какое впечатление мы с Марком и Юра с Аллой произвели на Годфри, он же на меня не произвел никакого. Так, крепкий коренастый мужичок средних лет, слегка лысоватый и в очках, с типичной американской улыбочкой: "Be happy, don't worry". Ну, если маму он устраивает, то меня тем более. Он упорно приглашал нас с Марком в гости, и когда-нибудь мы туда поедем, а пока некогда, Марк по уши загружен работой в своем агентстве.

Так вот, меня осенила идея: а что если предложить Годфри вложить деньги в такое прибыльное дело, как русский книжный бизнес? Это даст ему не какие-то несчастные три процента годовых, а значительно больше. Впрочем, хватит ему и пять процентов, скажем, не за год, а за месяцев восемь – Натали гарантировала, что за этот срок мы провернем деньги три раза.

Естественно, мне пришлось посоветоваться с Марком, и тут мой муж встал на дыбы – я такого от него не ожидала. Мы даже крупно поссорились – впервые за то время, что снова стали жить вместе. Сначала он был категорически против, но я, как всегда, добилась своего, и он скрепя сердце вынужден был согласиться – правда, поставив мне ряд условий. Для начала он потребовал, чтобы его ознакомили со всей документацией «Астарты». Тут уже встала на дыбы Натали, но, поняв, что иначе ей никак не светят бешеные американские деньги, смирилась.

Если вы представили себе, что мой муж – частный сыщик, который выслеживает неверных жен или мужей, или, тем паче, накачанный тип с мускулами, заменяющими мозги, всегда готовый по сигналу командира на захват понравившегося заказчику предприятия, вы сильно ошибаетесь. В агентстве "Ксант", где в роли вице-президента подвизается его старший брат Сергей, от Марка требуется напряжение главным образом не мышц, а мозгов, поэтому в деловой документации он разбирается не хуже самого дотошного налогового инспектора. Пришлось выучиться.

В один прекрасный для меня и мрачный для него день мы вместе приехали в издательство. Если у него плохое настроение было с самого утра, то уже в офисе он дошел до точки кипения, потому что Натали Рукавишникова опоздала на встречу на сорок минут. Впрочем, это время не пропало даром – Марк успел познакомиться с сотрудниками; как и всякий нормальный мужчина, он в достаточной мере ревнив и считает жену своей хоть и движимой, то все-таки собственностью, и потому он очень придирчиво изучал людей, особенно мужчин, с которыми мне предстояло работать.

Офис "Астарты" располагался в подвале обычного жилого дома. Нельзя сказать, что он был роскошным – процветающие фирмы не арендуют подвалы – но мне там нравилось: там было уютно, и атмосфера, как и во многих частных лавочках, казалась семейной. Тем более что начиналось все как семейное предприятие: Натали когда-то основала фирму вместе со своим бывшим мужем. В данный момент Натали была едина во многих лицах: она была и генеральным директором, и коммерческим, и главным редактором издательства. Вторым редактором была Полина, ближайшая ее подруга еще с детских лет. Это была крупная симпатичная женщина в очках; ей, как и мне, было уже за тридцать, но насколько она продвинулась к сорока, с первого взгляда определить было трудно. Она слегка сутулилась, и ее фигуру скрывал бесформенный темный свитер; по тому, как она держалась, можно было сразу сказать, что ее идеал женской красоты – грациозная маленькая газель, и она стесняется своего роста, широкой кости и полноты.

Реализатором (в книжном мире реализатор – это продавец, торгующий оптовыми партиями книг) в издательстве служил Володя Баранкин, мужчина лет сорока, высокий, худой и с донжуанскими усиками. Баранкин в своей прошлой жизни был милиционером, а в настоящей нашел себя как продавец книг. Наконец, был и бухгалтер, его звали Алик; это был молодой или моложавый – я сразу не разобралась – парень с приятным лицом, который приходил в офис от случая к случаю – он работал еще в нескольких местах.

Были и другие сотрудники: курьер, редактор по макетам – но их в тот момент в офисе не наблюдалось. Зато в большой комнате, где Алик работал на допотопном компьютере, а Полина все время пыталась его прогнать, чтобы найти какой-то необходимый ей позарез файл, расположилась шумная переводчица, пышная невысокая блондинка в оригинальной кожаной шляпке с полями. Все время трезвонил телефон, и Полина стереотипно отвечала:

– Наталья Андреевна будет чуть позже.

Марк вытащил меня в коридор под предлогом перекура (он не курит):

– Аньес, мне тут не нравится!

– Чепуха! Любое хорошее дело начинается в подвале!

– Может быть… Только обстановка здесь не того, несерьезная какая-то. К тому же серьезные люди не опаздывают на деловые встречи.

– То серьезные люди, а то деловые женщины… Не забывай, что Натали – в первую очередь женщина.

– Вот это-то мне и не нравится.

– Кончай ворчать!

Я прекрасно понимала, что не понравилось Марку: офис выглядел несолидно. В просторной комнате, отведенной художникам, было пусто; в ней стоял очень потертый зеленый диван, явно выкинутый кем-то за ненадобностью, и возле конторского стола с изрезанной крышкой примостился дряхлый стул, грозивший вот-вот рассыпаться. В углу были свалены пачки книг. Стены украшали яркие цветастые макеты обложек, в основном какие-то фантастические картины с драконами, а на стеллаже расположились образцы изданных "Астартой" книг. Самого главного художника не было – он накануне уволился, что-то не поделив с начальством.

Я усмехнулась про себя – интересно, что сказал бы Марк, если бы знал, что в подвале очень уютно чувствуют себя крысы? Какие бы изощренные крысоловки на них не ставили, избавиться от них было невозможно. Изредка вылавливали какую-нибудь горемыку, но в целом они были неистребимы. Завели даже кота Ваську, гулену и бабника, который при малейшей возможности сбегал, а потом поджидал, чтобы его впустили и накормили – обычно с исцарапанным носом и голодным, но удовлетворенным видом. При нем крысы вели себя потише, но и только. У меня было подозрение, что Полина, любительница животных, даже их подкармливает.

Наконец в офис ворвалась Натали, стремительная, как вихрь. Извинившись за опоздание (застряла в пробке, мимоходом заметила она, а не позвонила, потому что батарейка села), она открыла своим ключом дверь малюсенького кабинета, и мы вошли и уселись вокруг ее большого стола. Из железного сейфа были извлечены документы, и я почувствовала, как Марк сосредоточился: он весь напрягся, как будто готовился к прыжку – на самом деле он просто боялся пропустить и упустить что-нибудь важное.

Разговор шел непросто; я и не подозревала, насколько мой муж может быть въедлив. Он даже надел очки, что делает крайне редко – не такое уж у него плохое зрение – и не просто изучал бумаги – казалось, он их обнюхивал. Мне стало смешно: в конце концов, кто собирается вступать в дело – он или я? Несколько раз они с Натали чуть не поцапались; сначала его сомнения вызвал бизнес-план. Он попросил подробнее раскрыть каждый из пунктов, на что владелица ответила противным голосом:

– Это коммерческая тайна!

Марк уже начал подниматься со стула, а я тянула его вниз за рукав, когда Натали наконец смекнула, что от будущего компаньона у нее не должно быть никаких тайн, даже коммерческих. Правда, в каких-то цифрах она запуталась, и в кабинет поочередно вызывали бухгалтера, Полину и даже реализатора Баранкина. Наконец, после двухчасовой беседы, Марк был вроде бы удовлетворен.

– Ну все! – выдохнула Натали. – Теперь я предлагаю по этому поводу выпить шампанского!

– Нет, еще не все, – Марк был по-прежнему мрачен и суров. – Завтра мы с Агнессой осмотрим склад и после этого примем решение.

– То есть я приму решение, – поправила его я.

Марк поморщился, но промолчал; Натали поморщилась, но позвала Баранкина, дала ему денег и что-то шепнула на ухо. Через четверть часа бывший мент явился с двумя бутылками шампанского и фруктами, и мы выпили – за успех нашего предприятия.

– Шампанское, кстати, дешевенькое, какое-то ненастоящее, – заметил Марк на обратном пути. – Боюсь, что и бизнес тут какой-то ненастоящий.

– Просто ты придираешься. Из вредности.

Другие условия, поставленные мне Марком, тоже, как мне казалось, проистекали из вредности его характера. Во-первых, он заявил мне, чтобы я не рассчитывала на покровительство процветающего агентства "Ксант" и не заикалась бы о займе. И, конечно, не смела бы вести какие-нибудь деловые разговоры с Сергеем Крутиковым за его спиной. Мне оставалось радоваться тому, что надо мной незримо витало грозное обаяние этого имени – "Ксант", – прославившееся в период самого дикого капитализм, в конце прошлого века, разборками с криминальными структурами.

Во-вторых, Марк попросил меня заключить с ним джентльменское соглашение: не вкладывать в дело те деньги, которые он приносит домой.

– Я вполне могу прокормить наше маленькое семейство, и мне совсем не нужно, чтобы ты тоже зарабатывала. Но содержать милейшую "Астарту" со всем ее начальством и сотрудниками я не в состоянии!

– Почему тебе так не нравится моя затея?

– Я просто не хочу вместе с тобой вылететь в трубу!

На склад, который располагался в бывшем бомбоубежище, мы тоже съездили с ним вместе, несмотря на мои возражения; для этого он даже взял отгул у себя на фирме. Там было неприглядно и к тому же дико холодно, и мы с Натали позорно ретировались, пока Марк вместе с кладовщиком, мужичком алкашеского вида с красным носом, пересчитывал книги, сверяя цифры. Несмотря на то, что на календаре было еще лето, погода вдруг испортилось, ночью были даже заморозки, и солнце, хоть день был и ясный, почти не грело. Свирепствовала какая-то гриппозная инфекция, более характерная для холодного сезона, и заведующий складом Беляк хоть и приехал, но совершенно больной, заявил, шмыгая носом, что он прибыл лишь засвидетельствовать свое почтение, в подвал спускаться не стал, а отправился домой, отлеживаться. Я видела его впервые, и он мне не понравился; это был статный, но сильно хромавший на правую ногу мужчина. У него была смазливая физиономия, из тех, что нравятся домохозяйкам – поклонницам мыльных опер, но глаза были маленькие – и бегали. Верный признак того, что полагаться на него не следует! Все книги оказались в наличии и, к великому огорчению моего мужа, придраться было не к чему. Отогреваясь на усталом сентябрьском солнышке, мы завершили свой разговор на ходу.

– Ну так как, вы согласны? – спросила Натали, хмуро рассматривая моего мужа; ноздри у нее раздувались, как у большой хищной кошки, готовой к прыжку. Марк обычно нравится женщинам, но тут был совсем иной случай: чувствовалось, что она не прочь в него вцепиться.

Я решила вмешаться, но Марк почувствовал мое настроение и сделал отвлекающий маневр:

– Собственно говоря, в дело вступает только Агнесса, а не я. Я здесь только для того, чтобы убедиться, что моя жена не попадет в какую-нибудь неприятную ситуацию.

– Ну и как, убедились? – продолжила наступление Натали; в тоне ее явственно проступала враждебность.

– Я лично давно в этом убеждена, иначе я не стала бы все это затевать, – взяла я на себя инициативу, – но не забудь, Натали, что Марк работает в детективном агентстве, подозрительность у него чисто профессиональная.

Натали вспомнила, что Марк – не только мой муж, но еще и представитель могущественного "Ксанта", и тут же взяла себя в руки:

– Извините за мой выпад, но меня обижает, когда мне не доверяют, – сказала она с улыбкой, озарившей ее тонкое лицо; теперь она вся была сплошное очарование. – В конце концов, мы с Агнессой давно знакомы, и разве я хоть раз ее обманула?

– Нет, конечно, – подтвердила я.

В самом деле, за все, что я делала для "Астарты", я получила деньги сполна – разве только с небольшой задержкой, но что такое опоздание в несколько недель на фоне государственных и частных фирм, которые не платят вообще?

Так что расстались мы на этот раз друзьями. Вечером Марк еще раз, последний, попробовал отговорить меня, но, конечно, тщетно.

– Я не понимаю, чего ты взъелся на Натали… – я пыталась рассуждать спокойно, но он меня прервал:

– Она скорее не женщина, а кошка, так и кажется, что сейчас зафырчит и выгнет спину, – отвечал мне Марк. – Не люблю таких. К тому же она чересчур эмансипирована.

– В романах, которые я перевожу, героиня непременно обозвала бы тебя сексистской свиньей. Но я всего лишь напомню тебе, что пора ужинать, и даже подам тебе ужин собственными руками.

Тем не менее мы до самой ночи дулись друг на друга и спали на этот раз, повернувшись вдруг к другу спиной. Впрочем, уже на следующее утро Марк был почти мил, как обычно (он не может быть слишком приятен по утрам, потому что по натуре он сова и соня).

Но уговорить Марка было еще полдела. Уговорить моего нового американского родича расстаться с деньгами – вот это была задачка! Естественно, я действовала через маму. Моя мама – чудесный человек, но она немножко не от мира сего. Она – представительница того поколения, для которого всякие там маркетинги и консигнации – всего лишь иностранные слова, засоряющие великий русский язык. Я никак не могла ей объяснить, тем более по телефону, для чего мне нужны деньги, почему мне нужно их так много (я просила сто тысяч баксов) и каким образом я их собираюсь возвращать. Гарантии? Я хотела предложить ее разлюбезному Годфри приехать и самому осмотреть наши активы, но вовремя прикусила язык – не хватало еще до смерти заморозить отчима.

Получив первый (но далеко не последний) счет за переговоры с Америкой, я подумала, что Марк в чем-то прав: до вступления в дело еще далеко, но я уже вылетаю в трубу! Впрочем, о чем это я? Все мои ближайшие родственницы, если не по крови, то по натуре, прекрасно умели и вылетать из трубы, и возвращаться обратно по дымоходу, правда, при помощи некого совершенно необходимого инструмента, а именно – помела. Эта мысль меня ободрила и даже вдохновила на своего рода подвиг – за неимением дома метлы я взяла половую щетку и вымыла пол на кухне. Не так-то просто выбить меня из колеи!

Тем не менее через два месяца я получила от отчима тридцать тысяч баксов. Каким образом – это тоже тема для авантюрного романа, но совсем другого, еще не время об этом рассказывать. Я думала, что Натали расстроится, не получив всю необходимую ей сумму, но на самом деле она страшно обрадовалась.

– Лучше тридцать тысяч, чем ничего! Как только мы начнем разворачиваться, то новые инвесторы придут сами.

Мы составили устав нового товарищества, Натали становилась президентом фирмы, а я – генеральным директором. Все основополагающие решения должны были приниматься с нашего обоюдного согласия.

– Главное, чтобы ты не отвечала за чужие долги, – настаивал мой муж. – Ты и сама успеешь их наделать.

– И вовсе не собираюсь. И откуда ты взял, что у "Астарты" есть долги? Ты же сам видел подтверждение, что Натали расплатилась с банком.

– Дорогая моя бизнесвуменша, русский бизнес без долгов не бывает!

Скрепя сердце Марк пожелал мне удачи – на физиономии у него при этом было такое выражение, как будто он хлебнул чистого уксуса. И через несколько дней бухгалтер Алик повез документы новой фирмы – ООО "Астарта+" – на регистрацию.

2. Издательские будни

И потекли будни совершенно новой для меня жизни в качестве совладелицы фирмы, хотя пока еще только номинальной – за внесенные мною баксы Рукавишникова выдала мне долговую расписку. Мне раньше казалось, что я досконально знаю, как работает издательство – в конце концов, мне довелось побывать в шкуре не только переводчика, но и редактора, и рецензента. Но эти ощущения – ощущения Хозяйки – оказались совершенно для меня новыми. Мне, например, казалось, что я неплохо разбираюсь в чисто деловых вопросах – когда я работала у брата, у него не было от меня секретов. Но я чувствовала, что оба мои "верхних" образования: лингвистическое и психологическое – мне тут не помощники. Это совершенно разные вещи: быть наемным работником, пусть даже самым квалифицированным, и принимать решения. В моей новой роли я должна была брать на себя ответственность, причем я отвечала уже не только за себя, но и за других. Собственно говоря, я этого никогда не боялась, но нельзя сказать, что этот груз на меня не давил.

Тем более что обстоятельства, да и сама Натали тоже, отнюдь не облегчали мне задачу. Пока новое издательство не было официально зарегистрировано, я мало что могла сделать: активами с полным правом распоряжались Рукавишникова с Петровым, и печать была в руках (вернее, в дипломате) у бывшего мужа Натали. У нее с Сашей сложились очень странные отношения: Натали бросила его больше года назад, но тем не менее они продолжали выливать друг на друга, когда встречались по делам, всю накопившуюся горечь супружеского разочарования. Саша походил на тяжелоатлета, рано вышедшего на пенсию: высокий, богатый телесами и мордатый, его когда-то мощные мышцы заплыли жирком и производили впечатление не силы, а рыхлости. Судя по всему, в юности он был внешне очень даже ничего, у него были неплохие черты лица с выступающим упрямым подбородком, но теперь, хотя ему еще не было сорока, физиономия его обрюзгла, а животик нависал над поясом. К тому же он был рыж, как Чубайс. Впрочем, Чубайс был мне в чем-то симпатичен, а Петрова я терпеть не могла – ни как мужчину, ни как человека, ни тем паче как бизнесмена. Он отличался исключительно мерзким характером, к тому же считал, что выполняет в этой жизни важнейшую миссию – растит в своем лице достойного представителя класса новых русских, которые и спасут Россию, а потому все обязаны на него работать хорошо, безропотно и, главное, практически бесплатно. Иногда я диву давалась, что Натали в нем нашла, и однажды ее об этом спросила, на что она ответила:

– Он подвернулся в неудачный для меня момент и этим воспользовался.

Самое смешное при этом было то, что меня-то он уважал. Познакомились мы с ним при весьма забавных обстоятельствах. Однажды в прошлой, добизнесовой жизни я пришла в офис "Астарты" за гонораром, который Натали мне обещала выплатить именно в этот день. Но, как это случалось нередко, в данный момент у издательства был кризис с наличностью; Натали долго мялась, объясняя мне это. Как назло, обрывки нашего разговора услышал Петров; топоча, как табун перекормленных зебр (в подвале шаги отдаются особенно гулко), он ворвался к нам в большую редакторскую и налетел на меня, как взбесившийся жеребец-производитель:

– Какое право вы имеете требовать деньги в неурочное время? – вопил он, и на губах у него пузырилась слюна. – Вы разве не знаете, что у нас отведены специальные дни для выплат в конце месяца?

Это была наглая ложь: никаких особых дней выплаты гонорара не было (как, впрочем и зарплаты постоянным сотрудникам), просто надо было поймать тот момент, когда в офисе заводились деньги, и успеть получить их до того, как на на них объявятся другие претенденты. Как я узнала впоследствии, с редакторами и переводчиками Натали и Полина нередко расплачивались из своего собственного кармана. Но меня возмутил на этот раз не смысл его слов, а его тон: я не выношу, когда на меня кричат.

– Молодой человек, – произнесла я ровным и спокойным голосом, медленно поднимаясь на ноги, – я не совсем понимаю, о чем идет речь. – И вообще, я пришла не к вам и не с вами разговариваю, – эти слова я уже не проговорила, а проорала, а чтобы до него яснее дошло, еще затопала ногами (оказывается, топот – это очень заразительно). – Я никому не позволю на себя кричать! Вон отсюда!

И – он действительно выбежал и больше в тот день не появлялся. Смущенная, но довольная Натали извинилась и объяснила мне, кого я выгнала из комнаты: получилось, что я вытурила из офиса его хозяина! Я долго хохотала, но если бы я заранее знала, кто такой был этот Саша Петров, я сделала бы тоже самое, с еще большим душевным удовлетворением.

После этого Петров относился ко мне трепетно и даже не раз спрашивал моего совета: наверное, не так много нашлось на свете людей, которые смогли поставить его на место! Возможно, в своей внутренней табели о рангах он поставил меня где-то на одном уровне с собой. Когда Натали злилась по любому поводу, она всю свою ярость выливала на бывшего супруга, выбранного ею в качестве козла отпущения. Именно эти проявления бурного темперамента отталкивали от нее Марка. К тому же красота Натали, наличие которой он неохотно признавал, оставляла его равнодушным. Марк любит в женщинах округлости, а Натали с помощью всяческих диет, аэробик и шейпингов изгнала из себя последние намеки на выпуклости – ее фигура, с мальчиковыми бедрами, столь удивительными у матери взрослого сына, казалось, принадлежала совсем девчонке. Так что я могла быть в одном отношении совершенно спокойной – частые встречи мужа с моей новой партнершей мне ничем не угрожали. Конечно, Марк никогда не позволил бы себе ухаживать за кем-нибудь на моих глазах, но береженого Бог бережет… Тем более что я не верю в женскую дружбу; у меня много приятельниц, но истинная подруга только одна – Катя, с которой мы вместе с самого нашего детства и которой нравятся совсем не те мужчины, что мне.

К сожалению, сложности былых супружеских отношений Натали и Саши непосредственно сказывались на делах фирмы. Во-первых, так как они еще недавно были не только компаньонами, но и мужем и женой, то и имущество у них было общим и его еще только предстояло поделить. Хотя Петров и заявлял вслух, что ни на что не претендует, тем не менее он наложил лапу и на книги, и на счет "Астарты". Он предложил Натали разделить все по-братски: ей – долги, ему – активы. И как я не уговаривала Натали установить с ним временное перемирие, чтобы провести переговоры вне поля боя, она, соглашаясь со мной в принципе, в частности выходила из себя, едва только завидев знакомый рыжий ежик.

Таким образом, мне оставалось пока только одно: ждать – и тем временем входить в курс дела. Я и входила; если можно так выразиться, я это делала всеми силами души и тела. Я уселась за учебники курса бизнес-школы; я чуть ли не часами общалась с нашим ментом Баранкиным, пытаясь вытянуть из него секреты книготорговли – но, к сожалению, Володя лучше продавал, чем об этом говорил, так что от него я почерпнула не так много. Немало времени я провела и с Полиной, изучая ее файлы и списки, чтобы составить общее представление о деятельности издательства. И, конечно, я желала, чтобы в первую очередь информацией со мной поделилась Натали, но у нее вечно то не было настроения, то не хватало времени. Чувствовалось, что всякие мелкие подробности нашего конкретного бизнеса ее не интересуют – не в этом было ее сильное место. Натали была стратегом, а не тактиком, и у нее был особый нюх – она как будто заранее знала, какие книги будут пользоваться особым спросом в ближайшие полгода. Хорошие книги она чуяла на расстоянии. Она умудрялась быть в прекрасных отношениях со всеми действующими в Москве агентствами по авторским правам и набирала права на произведения лучших зарубежных авторов впрок, как свой самый драгоценный капитал.

Больше всего мне помог в постижении азов книгоиздательского дела Игорь Кирьянов, независимый издатель и литагент. Это был невысокий светловолосый мужчина примерно моего возраста, с приятной внешностью. Его не так легко было разговорить, но когда на него находил стих и он рассуждал о том, что его действительно интересовало, то вдруг становился просто златоустом. Его вдохновляли две вещи: во-первых, хорошие книги, во-вторых, водный спорт – в юности он с друзьями любил путешествовать на байдарках или сплавляться на плотах, а сейчас увлекался хождением под парусом. И, конечно же, он отлично ориентировался во всем, что имело хоть какое-то отношение к нашему бизнесу. Про него ходили слухи, что когда-то он страстно был влюблен в Натали, но был отвергнут. Утверждали также, что он все еще любит Натали; мне казалось, что эти слухи распускает сама Рукавишникова, никаких особых проявлений мук неразделенной страсти в его отношении к Натали я не обнаружила, по-моему, она ему даже не нравилась. Натали считала само собой разумеющимся, что все окружающие ее мужчины влюблены в нее. Мне же эти сплетни принесла на язычке Леночка Фирсова, зашедшая в наш офис "на огонек". Великолепная переводчица, Леночка в издательском мире славилась, однако, совсем другими талантами – эта прирожденная сплетница знала абсолютно все о людях, имеющих хоть какое-то касательство к книгам: кто с кем живет и кто с кем уже не живет, кто на кого глаз положил и кто кого сглазил. К сожалению, ее знания в области финансовых дел издательств были крайне ограничены, а это, как выяснилось впоследствии, и было самым важным.

Время шло, а наш, то есть теперь мой личный бизнес, стоял на месте. Новое издательство наконец было зарегистрировано, но что толку, если у него не было активов – Петров делал все, чтобы нам нагадить, и делиться желал только на словах. И, конечно же, денег Годфри на раскрутку не хватало, нужно было искать еще состоятельных людей, готовых рискнуть.

3. Первый труп

Увы, больше всех рисковала я, и я поняла это очень быстро. Я не проработала в издательстве и месяца, как случилось ЧП. Мы собирались в офисе не раньше одиннадцати, и как-то в один погожий октябрьский день я приехала на работу примерно в четверть двенадцатого. Дверь была прикрыта, но не заперта, и я обрадовалась, что пришла не первая – неуютно было как-то в нашем подвале в одиночестве. Я действительно оказалась не первой – включив свет, я обнаружила на полу в коридоре лежащего мужчину. Вернее, его тело. Лампочка светила тускло, и сначала я решила было, что это кто-то из наших. Но нагнувшись, я увидела распухшую небритую физиономию, и резкий запах сивухи убедил меня окончательно, что это чужой. Чтобы получше разглядеть незнакомца, я распахнула настежь дверь – пусть и скудно, но солнце сюда все-таки проникало. За дверью оказался спешивший на работу Баранкин, к моей великой радости, и с возгласом:

– Володя, посмотри, там кто-то лежит! – я пропихнула его вперед, а сама спряталась у него за спиной. Володя подошел к мужику и наклонился над ним, а потом вернулся к двери, доставая из кармана сигареты; руки у него слегка подрагивали.

– Он мертв, – сказал он, закуривая. Я удивилась: опер из угрозыска должен был бы привыкнуть к виду трупов, но Баранкин как-то странно побледнел, ему явно было нехорошо. Впрочем, мне некогда было рассуждать об этом, потому что внезапно мне тоже стало дурно. Жадно хватая воздух ртом, я спросила:

– Ты знаешь, кто это?

– 

– Нет, не имею ни малейшего представления, – теперь цвет его лица приобрел уже зеленоватый оттенок.

Я взяла у него сигарету – крепкая, я такие не курю, затянулась и спросила – не Баранкина, а скорее обратилась в пространство:

– Что же нам теперь делать?

Тут реализатор вспомнил свое ментовское прошлое и спохватился:

– Во-первых, никого в подвал не пускать. Во-вторых, вызвать милицию.

Но это проще было сказать, чем сделать, потому что в это мгновение появилась Натали, стремительная, как вихрь. Раз в жизни она не опоздала – именно тогда, когда нужно было бы опоздать! Мы не успели ее остановить, как она со словами:

– Что вы тут курите, когда надо работать! – отодвинула нас и ворвалась в подвал.

Через какие-то секунды она возвратилась, уже медленно и слегка пошатываясь, и присела на грязную ступеньку в своем роскошном новеньком плаще, надетым не для тепла, а для форса. Баранкин протянул ей сигарету, как спасительный якорь. Некоторое время мы все молчали, ожидая, пока она придет в себя, потом она произнесла весьма неоригинальную фразу:

– Что же нам теперь делать?

Но Баранкин уже вызывал по своему мобильнику участкового – по счастью, он с ним был знаком, приходилось улаживать кое-какие разногласия с жильцами кооперативного дома, где мы арендовали помещение. Потом приехала опергруппа, все это длилось достаточно долго, и все это время мы сидели на лавочке во дворе и курили. К нам присоединилась и Полина, но она не курила. Я решила позвонить Марку – не потому, что он мог реально что-то сделать, а просто по привычке, но его не было на месте, и я попросила секретаршу позвать к телефону Сергея.

– Ничего серьезного, Сережа, бомж какой-то к нам забрался и упился до смерти, но все-таки неприятно.

Действительно, судя по всему, это был бомж – не зря же от него так разило перегаром, да и одет он был соответствующе, в какую-то рваную телогрейку. Документов при нем никаких не было. Ребята из опергруппы заставили нас вызвать всех сотрудников, и вскоре к нам присоединились Эля и надутый Алик, у которого на этот день были какие-то свои планы. Саши Петрова в Москве не оказалось – он уже три дня как был в отъезде, в Белоруссии у него умер дед. Никто убитого не опознал, не только мои коллеги, но даже жильцы дома – опера пригласили посмотреть на труп, прежде чем его увезли, любопытных старушек, гревшихся на солнышке во дворе; эти божьи одуванчики с видимым удовольствием, и глазом не моргнув, выполнили «свой гражданский долг», но и они заявили, что никогда его не видели, здесь этот бедолага никогда не бомжевал.

Сергей Крутиков, хоть я его и не ждала, приехал прежде, чем труповозка, и быстро нашел общий язык с ментами. Старший опер быстро и нехотя писал протокол, а председателя кооператива и одну из старушек пригласили в качестве понятых. У меня в груди похолодело –раз никого из сотрудников не позвали, значит, мы все под подозрением? Но, как выяснилось, померших бомжей находят то и дело, и мало кого это волнует. Милиционерам все было ясно. На столе в редакторской осталась пустая водочная бутылка с этикеткой «Московская», скорее всего, паленая, как обронил мимоходом участковый, и пустой стакан из наших запасов. Ночи стоят очень холодные, вот бездомный бродяга и забрался в теплое помещение и упился до смерти (медэксперт, приехавший одновременно с санитарами, забиравшими тело, сказал, что умер он вчера вечером или в крайнем случае ночью, но никак не позже).

Возник вопрос – а как он к нам забрался? Никаких следов взлома не было. Подвал запирался на врезной замок, а снаружи на двери для надежности висел еще старинный кондовый амбарный замок, при всей своей уродливости почти антикварный. Его уже при мне принес откуда-то с дешевого рынка Баранкин после того, как Натали с Петровым поскандалили особенно бурно, и наша президентша заявила, что в офис его больше не пустит. Мы все ходили с огромными связками ключей, как средневековые ключники какие-то. Обычно запирал дверь тот, кто уходил последним. Чаще всего это была Полина, и Натали уже готова была наброситься на нее с упреками, но я встала на ее защиту: вчера около половины седьмого мы уходили вместе, вдвоем проверяли, всюду ли погашен свет, и, главное, выключены ли обогреватели. Закрывала дверь на все запоры она, но я все время находилась рядом и готова была поклясться, что все было сделано надлежащим образом.

Значит, у бомжа были ключи… А как они к нему попали? У всех тех, кто постоянно работал в офисе, были ключи от подвала, кроме Алика, который здесь появлялся редко. Мне передали связку уволившегося художника. Мы уже посматривали друг на друга подозрительно, лишь белый и пушистый Алик ухмылялся, как вдруг Рукавишникова призналась, что свои ключи она не видела уже около двух недель, думала, что они пропали у нее где-то в квартире, затерялись при уборке, но, очевидно, она просто выронила их сумочки.

В общем, нас никто ни в чем не подозревал, лишь участковый упрекнул за то, что не удосужились поставить офис на охрану (Натали на этом экономила). Вскоре после того, как тело увезли, менты засобирались, успокоив нас тем, что еще вызовут. Сергей Крутиков попрощался с ними за руку, и они ушли. У всех нас настроение было нерабочее; Баранкин сказал, что ему срочно нужно на склад, Алик уехал с ним – им было по пути, Эля принялась за уборку. Бутылку опера зачем-то унесли с собой, однако надтреснутый стакан остался на столике, и прежде чем Эля до него дотронулась, Сергей в него вцепился. Присутствовавшие с изумлением наблюдали, как он осторожно заворачивает стеклянный сосуд в свой носовой платок, потом в целлофановый пакет и прячет в кейс. Это было так похоже на то, как это делают в кино, что сразу было понятно: великий детектив занимается этим первый раз в жизни.

– На всякий случай, – пояснил он в ответ на наши недоуменные взгляды.

После этого девицы, Натали с Полиной, пошли заливать шок шампанским, а Сергей повез меня домой (я в тот день была безлошадной). Несмотря на ранний час – было еще только около пяти – Марк дожидался меня в квартире, он был голодный и злой, появление брата его хоть и успокоило, но не слишком. Предоставив Сереже право рассказывать, я собирала на стол. Марк с каждым Сережиным словом становился все мрачнее и наконец высказался:

– Вот, вечно ты ввязываешься в какие-то истории! Трупов тебе мало!

– Ты говоришь так, как будто она виновата, что нашла этого несчастного! – вступился за меня Сергей.

– Конечно, виновата! Нечего было связываться с Рукавишниковой, которая не может поставить в своей так называемой конторе даже решетки на окнах и теряет ключи!

– Решетки у нас есть! – возмутилась я. – К тому же ты сам недавно забыл где-то ключи от гаража и так и не нашел!

– Успокойтесь, дети! – тоном умудренного взрослого произнес Сергей, который во время нашей пикировки не терял времени и принялся за еду. – Гм, а готовить ты, бизнес-леди, еще не разучилась!

Я пила коньяк в качестве успокоительного, а Марк весь вечер на меня дулся, как будто это я сама себе подложила мертвеца, и только уже в постели спросил:

– Ты заснешь так или, может быть, примешь что-нибудь? Все-таки такое пережить… вдруг тебя будут мучить кошмары?

– Нет, спасибо, коньяка достаточно. А кошмаров я не боюсь, только вот меня мучает одна мысль – почему-то лицо этого типа показалось мне смутно знакомым, хотя я его точно не знаю. Наверное, это все-таки шок.

– Спи давай. Если бы не эти проклятые деньги Годфри, я бы завтра же заставил тебя уйти из издательства.

– Причем тут наша фирма?

– Как знать, как знать…

Я постаралась поскорее забыть об этом неприятном эпизоде, не задумываясь о том, что Марк может оказаться прав. Эта история выбила нас всех из колеи, а надо было работать. И, по счастью, чтобы разогнать мрачное настроение, вовремя подвернулся праздник.

4. Книжная ярмарка

У всех, кто имеет хоть какое-то отношение к книгам, есть свои профессиональные праздники – книжные ярмарки, и чем больше ярмарка, тем ярче этот праздник книжной жизни. И совсем особое значение имеет та ярмарка, которая каждый год еще с советских времен происходит на территории ВДНХ. Этой осенью я в первый раз появилась на ярмарке не как праздная зевака, читательница-покупательница, а как ее полноправная участница. Более того, я появилась там не одна, а в двуедином качестве, то бишь вместе с мужем. Правда, отнюдь не по собственной инициативе: Марк заявил, что в субботу, когда он не в командировке и не в офисе, он должен был бы наслаждаться более чем заслуженным отдыхом в обществе лелеющей и холящей его жены. Но если жена собирается его бросить в такой священный день, то он этого не допустит: он будет меня сопровождать, хотя посещение ярмарки не совсем соответствует его представлению о полноценном уик-энде. Тут он лукавил: еще в те времена, когда хорошую книгу можно было достать только в тени Первопечатника*2) на пятачке и за десятерную цену, он был страстным собирателем книг, а свою натуру не переделаешь. Но надо же было ему поворчать! Я давно привыкла не обращать внимание на эту его милую привычку, и если на первой фазе нашего брака, много лет назад, его бурчание могло довести меня до белого каления и швыряния тарелок, то теперь я пропускаю его мимо ушей.

Однако когда выяснилось, что у опеля, который он весьма небрежно припарковал у нашего подъезда, поцарапано крыло и разбит подфарник, Марк дошел до такой точки кипения, которая превышала мои возможности его игнорировать. Мы уже здорово опаздывали, поэтому, когда я предложила ему поменять коней и пересесть на мою старую машинку, он вынужден был на это согласиться – но, поймав его убийственный взгляд, я отвернулась, предчувствуя веселенькое путешествие. Он молча сел за руль, и мы поехали. Я вожу автомобиль не хуже него, но он никогда с этим не согласится и всегда садится за руль сам. Даже когда мы с ним идем в гости, он ограничивается бокалом шампанского, предоставляя мне возможность расслабляться в свое удовольствие – лишь бы не дать мне порулить. Но к моей старой восьмерке у него вообще особое отношение – она перешла ко мне от брата, а все, что исходит от Юры, вызывает у моего мужа подозрение. И еще больше его задевает то, что мой плебейский автомобильчик всегда на ходу – благодаря умельцу дяде Пахому, с которым меня познакомил опять-таки Юра, – а его красивый, весь сверкающий серебристым металликом опель то и дело простаивает.

Да, день начался для нас не слишком удачно. Сначала не на том поехали, потом нас оштрафовали. Когда откормленный гаишник нас остановил, то Марк сначала не понял, за что, и был страшно удивлен, что – за превышение скорости. Расставшись с несколькими купюрами, он пришел в такое настроение, что впору было поворачивать обратно.

– Девяносто пять километров, – шипел он, глядя вперед, но обращаясь ко мне. – Кто же знал, что твоя древняя развалина способна на такое.

Впрочем, наши дорожные неприятности остались позади, когда мы оставили «восьмерку» у Хованского входа ВДНХ и добрались до своего павильона. Первое, что мы увидели – это длиннющую очередь, выстроившуюся за билетами. Читающая страна, ничего не скажешь! Нас поджидал Володя Баранкин с пропусками; впрочем, мы оказались не последними – вслед за нами, запыхавшись, прибежала Рукавишникова и, как всегда, дала стандартное объяснение:

– Застряла в пробке.

С трудом протолкавшись через толпу, мы оказались наконец возле нашего стенда. К моему великому удивлению, там уже с весьма важным видом хозяйничал Саша Петров. Я отвела Натали в сторону:

– Прошу меня извинить, но что тут нужно твоему бывшему мужу?

Натали пожала плечами:

– Те книги, что мы сейчас продаем, мы печатали вместе. К тому же он выложил

денежки за аренду места – ровно половину. Не обращай на него внимания, вот и все.

Марк, чья физиономия при виде книг заметно разгладилась, моментально испарился; я знала, что часа два никакая сила не оттащит его от книжных развалов. Мы с Натали уселись за небольшой круглый столик в центре отведенного фирме "Астарта" пространства и стали ждать покупателей и других важных посетителей. Первым у нашего стенда появился мужчина огромного роста, притом не просто тучный – нет, он и в ширину был совершенно неохватный, куда там запорожцам, пишущим письмо татарскому хану. На мысль о запорожцах меня навели его усы, длинные и висячие; впрочем, висели они отнюдь не уныло – обладатель их улыбался, не только всем своим крупным ртом, соответствовавшим широкому лицу, но и плутоватыми азиатскими глазками. Словом, его нельзя было не узнать, увидев его хоть раз – это был Владимир Робертович Скряжников, с которым я познакомилась, еще работая в фирме брата. В пластиковое дачное кресло, которыми нас обеспечили организаторы, его обширные телеса просто не вмещались; Саша Петров, который приветствовал гостя с преувеличенным почтением, почти подобострастно, принес для него два стула покрепче и поставил рядком. Кряхтя, гигант наконец уселся и сразу заговорил о деле.

Впрочем, я его не слушала; я схватила Натали за рукав ее модного пиджачка из какой-то переливистой ткани и оттащила к соседнему стенду, пока пустующему – хозяева его еще не озаботились привозом книг, хоть и назывались они "Утром".

– Натали, ты знаешь, кто такой этот Владимир Робертович? – вопрошала я ее

громким шепотом.

– Знаю, конечно. Это опытнейший книготорговец и книгоиздатель, владелец фирмы "Скряжников, Москитов и компания". Нам с Сашей повезло, что он помогал нам продавать книги – без него мы могли бы пролететь. У него нюх, как у пса – чует заранее, что будет пользоваться спросом, а на что вообще не найдется покупателя.

– Натали, а ты уверена, что он не жулик?

– В какой-то мере, несомненно, – да. Когда играет в карты, а играет он по- крупному, то плутует, не без этого, но поймать его еще не удалось никому. А почему ты спрашиваешь? Тебя что-нибудь в нем не устраивает?

– Слушай, я с ним встречалась раньше. Мне он показался, в лучшем случае, аферистом. К тому же, насколько я знаю, где-то с полгода назад он разорился.

– Разорился? – Натали удивленно приподняла одну бровь, отчего ее лицо стало похоже на физиономию лукавой старшеклассницы. – Ничего об этом не слышала. Знаешь такие люди, как он, умеют качаться на волнах, их дела идут то лучше, то хуже, но они никогда не тонут, даже когда штормит. А насчет разорения – кто знает, может быть, ему выгодно было объявить себя банкротом?

– И ты собираешься дальше с ним работать?

– Собираюсь. А ты против?

– Вообще-то говоря, да. Я ему не доверяю.

– Не беспокойся, Агнесса, у меня все под контролем!

Мне очень не понравился покровительственный тон, которым была произнесена последняя фраза. И еще больше мне не понравилось сотрудничество "Астарты" с толстым шулером, которому, как я уже имела случай убедиться, необыкновенно подходила его фамилия. Но пока я имела право только совещательного голоса – и свое мнение я высказала.

Мы с Натали вернулись к нашему стенду; Скряжников уже разглагольствовал вовсю, пустив в ход свое неординарное обаяние – и я тоже чуть не попала под его чары.

– Сейчас полно литературы для женщин, – рассуждал он, – этими книжками завалены все прилавки. Ну, сами знаете: "Как выбрать себе мужа", "Как быть счастливой в браке и вне его" – и тому подобная хренотень. Но никто не пишет руководства для мужчин – типа "Как стать настоящим мужчиной". А мужской род хиреет, что там говорить… Так вот, третьего дня меня нашел некий полковник и принес рукопись, – и он потряс толстой пачкой машинописных листов, причем два из них упали на пол, и Саша тут же их подобрал. – Впечатляюще, впечатляюще… Я назначил ему свидание у вашего стенда.

Баранкин стоял у прилавка и показывал книги одиночным покупателям. Торговля шла вяло, оптовиков наш стенд пока не слишком заинтересовал, только седовласый мужчина в клетчатой рубашке с неподъемным рюкзаком за плечами отбирал для себя образцы. Внезапно нарочито пружинистой походкой к нам подошел невысокий человечек и, энергично отодвинув в сторону рюкзаконосителя и даму в шляпке, перебиравшую женские романы, оказался прямо перед нами.

– Это и есть полковник Бражиновский, о котором я вам говорил, – представил нам его Скряжников.

Поздоровавшись и усевшись на стопку нераспечатанных книжных пачек, новоявленный автор заявил:

– Сам я считаю себя настоящим мужчиной, двадцать пять лет отслужил в армии и знаю, как это трудно – быть мужчиной в полном смысле этого слова. Я себя делал долго и трудно и хочу помочь другим пройти этот путь безо всяких лишних препятствий. Пусть идут по моим стопам и не повторяют моих ошибок!

При ближайшем рассмотрении настоящий мужчина оказался довольно плюгавеньким, он был приблизительно моего роста (а у меня 164 сантиметра), костлявый, черноволосый, чернобровый и черноусый. Держался он необыкновенно прямо, как будто проглотил палку – наверное, подсознательно надеялся таким образом компенсировать свой малый рост. Я инстинктивно взглянула на его ботинки – нет, каблуки не слишком высокие, с этим все в порядке. Интересно, почему высокорослые, успешно идущие по жизни и довольные собой красавцы не учат других, как стать настоящим мужчиной?

Впрочем, я скоро отвлеклась от этих мыслей – моим вниманием целиком завладел Скряжников. Он начал торговаться с полковником – и как он это делал, просто блеск! Для начала он предложил ему два с половиной процента (то есть два с половиной процента от себестоимости тиража – это для тех, кто не разбирается в тонкостях нашего бизнеса, то есть для подавляющего большинства). Автор возмутился и стал настаивать на десяти:

– Издательство "Кубань" предложило мне сразу пятнадцать, – сблефовал он, – но я

понимаю прекрасно, что в Москве книгу могут издать несравненно лучше – и большим тиражом, поэтому я согласен на десять – и половину авансом.

Но куда ему было тягаться с таким классным игроком, как Владимир Робертович!

– Аванс? – Скряжников одновременно возвел кверху и очи и брови, и руки. – О чем вы говорите? Я рискую, я вкладываю в вас, автора совершенно неизвестного, деньги – а вы еще просите аванс! Пушкину, между прочим, никаких авансов не выдавали.

Да, как Скряжников торговался – любо-дорого было посмотреть! Я люблю наблюдать за работой профессионалов и следила за ним, как зачарованная. Через пять минут полковник уже соглашался на восемь процентов и без аванса, через сорок пять – на три процента через полгода после появления книги на прилавках. Настоящий мужчина оказался очень наивным и далеко не таким психологически устойчивым, как представлялся. Правда, договор сразу не подписали – Натали настаивала, чтобы рукопись сначала показали специалисту.

Этим специалистом, естественно, оказалась я. Через пару дней я выбрала время и посмотрела эту "нетленку". Боже! Что я там только не обнаружила! Рассуждения о богоизбранной природе казацкого народа, казарменный юмор самого низкого пошиба, подробная инструкция, как уложить в постель бабу… Помимо всего прочего, сама форма руководства сильно смахивала на армейский устав – все было расписано по пунктам и подпунктам, причем в ультимативном виде. Мне попадались, например, такие перлы: "мозг женщины меньше мужского (на 200 г), поэтому в сложных ситуациях она больше доверяет интуиции, а не разуму" или "Крупная золотая (мужская) серьга, золотая оправа очков либо суровая татуировка подчеркивают в вас мужское начало и сразу привлекут к вам внимание, а сверкающий золотой перстень с бриллиантом на пальце руки прикует внимание слушателей к ее жестам". Среди всего этого словесного сора я вдруг обнаружила одну главу, посвященную проблемам общения и написанную в высшей степени прилично. Я сначала удивилась, потом призадумалась и наконец вспомнила, что нечто вроде этого недавно попадалось мне на глаза. Я достала с полки западное руководство по общению, которое еще не удосужилась прочесть, только просмотрела, и тут же все стало ясно: Бражиновский списывал текст прямо абзацами, не меняя ни слова; впрочем, он всюду, согласно укоренившейся с годами армейской службы привычке, проставил пункты и подпункты. Когда потом господин полковник явился в наш офис и Натали швырнула ему прямо в физиономию рукопись, обвинив в плагиате, то он даже не смутился: как он объяснил, настоящий мужчина просто обязан в своей практической деятельности использовать новейшие достижения научной мысли.

Такова была моя первая встреча с графоманом и плагиатором одновременно, но, увы, не последняя: и тех и других мне пришлось повидать достаточно. Впрочем, графоманы хоть и бывают чересчур настырными, но на самом деле они обычно безобидные создания, в отличие от плагиаторов. Собственно говоря, для меня понятия "плагиатор" и "вор" фактически одно и то же: не все ли равно, что ты присваиваешь: деньги, имущество или мысли? Плагиаторы бессовестные просто нагло крадут чужую интеллектуальную собственность и выпускают ее под своим именем – особенно в этом деле отличались некоторые профессора старой советской закалки, не из благородных – в те времена жертва ограбления не могла подать на них в суд. Плагиатор же деликатный обычно утешает себя тем, что если он и воспользуется чужими мыслями без ведома их хозяина, то всем от этого будет только лучше: с ними познакомится большее число людей. Особенно это относится к кражам книг западных специалистов, например, психологов – расчет строится на том, что вряд ли у них есть сверхдотошный литературный агент, который будет сличать русский текст какого-нибудь Иванова с английским оригиналом некого Джонсона. Образец плагиатора такого рода предстал перед нами в тот же день и даже час, что и «настоящий полковник».

Это был Сергей Гремучин, мужчина лет тридцати пяти с гладко зачесанными темными волосами и в очках; ничем: ни фигурой, ни ростом, ни лицом – он не выделялся бы из толпы, если бы обуревавшие его чувства – явно нехорошие – не выплескивались бы наружу. При ходьбе он чуть склонялся вперед и нагибал голову, как бычок; плечи его были скованы, а физиономия искажена внутренним напряжением. От него прямо-таки исходили волны злобы, так что даже находиться рядом с ним было неприятно. Он прошел мимо Баранкина, не удостоив того взглядом, и остановился прямо перед Скряжниковым в такой позе, будто собирался с ним бодаться.

– Где мой гонорар? – начал он с ходу, и мы с Натали, поежившись, отодвинулись подальше. Петров же, раздувая щеки, поднялся на ноги и встал рядом с огромным коммерсантом, как бы собираясь его защищать.

– Какой гонорар? – невинным тоном спросил Скряжников, сузив и без того узкие азиатские глазки.

– Мой гонорар за мою собственную книгу! – в подтверждение своих слов потряс перед самым носом Скряжникова брошюрой в черно-белой обложке.

– Простите, уважаемый Сергей Александрович, мы с вами заключали договор, как с автором, не так ли?

– Вы обязаны были мне заплатить два месяца назад…

– Но, как выяснилось, вы не написали книгу сами, а просто ее перевели, но насчет

перевода мы ведь с вами не договаривались!

– Это клевета! – в голосе Гремучина появились не просто высокие нотки, а даже какое-то шипение. Позже я узнала, что в издательском мире за ним закрепилась кличка

Гремучка-Шипучка.– Немедленно выплатите мне деньги!

– И не подумаю, – все широкое лицо Скряжникова засветилось в самодовольной улыбке – наверное, если крокодилы умеют плакать, то именно так они улыбаются.

Гремучин попытался еще что-то выкрикнуть, но у него вышел только непонятный свистящий хрип: мощный Петров сделал шаг вперед и очутился прямо перед ним, а справа к нему неслышно подошел бывший мент, выразительно поигрывая кулаками. Плагиатор счел за лучшее удалиться и быстро ретировался как-то боком, по-крабьи; но последнее слово осталось-таки за ним – уже находясь на безопасном расстоянии, он выкрикнул:

– Я подам на вас в суд!

– Подавай, подавай, голубчик, – Скряжников продолжал все так же плотоядно улыбаться, облизывая при этом губы.

Натали быстро объяснила мне, что к чему. Этот Гремучин был технарь, даже кандидат каких-то там наук; он предложил Скряжникову пособие для автомобилистов – как предохранить свою машину от ржавчины или что-то вроде этого. Скряжников никогда не печатал техническую литературу, не собирался он делать исключение и на этот раз, но когда по телевидению стали рекламировать некое чудодейственное средство для продления жизни автомобилей, нюх подсказал ему, что он наткнулся на золотую жилу. Неизвестно, заплатил бы он гонорар Гремучину или нет (а мой собственный нюх подсказывает мне, что все равно бы не заплатил), но когда брошюра вышла из типографии, личный шофер Скряжникова Петя вдруг доказал, что не зря в свое время окончил автомобильный вуз. Он принес хозяину американскую книжку, с которой Гремучка-Шипучка слизал свое гениальное творение, кое-где подсократив, кое-где дополнив, но в основном в точности придерживаясь оригинального текста. Скряжников, естественно пришел в восторг – теперь он со спокойной совестью мог кинуть горе-автора, а брошюра попала в струю и расходилась на "ура". Тем временем другие издательства, почуяв, что тут еще есть чем поживиться, стали издавать бесконечные варианты методичек на ту же самую тему – естественно, уже без указания имени Гремучина. Самое смешное, что плагиатор сам всерьез уверовал, что самостоятельно написал свое сочинение, и стал кошмаром для некоторых моих коллег – он их преследовал с той же неустанной настойчивостью, что и давал от своего имени чужие советы автомобилистам.

5. Знакомство с автором женских романов

Нашу с Натали беседу прервал громкий женский голос:

– А когда вы, Владимир Робертович, собираетесь платить гонорар МНЕ? – заданный почти бархатным тоном, вопрос тем не менее прозвучал скорее как предупреждение, нежели как просьба.

Я подняла голову; перед нами стояла интересная… нет, скорее эффектная женщина лет тридцати с небольшим… или уже большим. В лице ее не было ничего выдающегося от природы, разве что высокие скулы и короткий чуть вздернутый нос, но эти в общем-то тривиальные черты она сумела выгодно подать при помощи умело наложенного, но почти незаметного грима. От природы, наверное, она была блондинкой или светлой шатенкой (сейчас ее волосы были выкрашены перышками), потому что брови у нее были светлые, а глаза – светло-карие. На ней был хорошо сидящий костюм цвета морской волны – его можно было бы назвать деловым, если бы не очень короткая юбка, высоко открывающая сильные мускулистые, но тем не менее хорошей формы ноги – ноги спортсменки или балерины. Да и вся она была подтянутая, чересчур сухая, как будто состояла из одних мышц без капли жира – так выглядят женщины, которые когда-то серьезно занимались спортом и теперь вынуждены все время поддерживать форму, чтобы не расползтись по всем направлениям. Рядом с ней переминался с ноги на ногу симпатичный круглолицый мальчишка лет восьми; я бы никогда не догадалась, что это ее сын, если бы она сама его так не представила – ничего общего между ними не было, волосы ребенка были иссиня-черными, маленький носик чуть приплюснут, а глаза выдавали его происхождение – типичные для монголоидной расы глаза, с эпикантусом, то есть складкой кожи у верхнего века. При виде этой парочки все наши встрепенулись, а Скряжников даже попытался приподнять свое громадное тело над стульями со словами:

– Какие проблемы, Танечка – приходите завтра ко мне в офис, там и поговорим.

Танечка нахмурилась, но ей некогда уже было вести бесполезные разговоры с толстым издателем – ее схватила за руку Натали и потащила в наш уголок – тем более что Скряжников и Петров занялись следующим посетителем, оптовиком из дальней провинции. Натали была – само очарование, и по ее поведению я поняла, кто такая наша гостья: это была Татьяна Чернецова, начинающая, но уже модная писательница, и Рукавишникова сделала на нее ставку. Ее первый роман – что-то про любовь и дельфинов – имел достаточно громкий успех.

Натали нас познакомила; рукопожатие у Татьяны было крепкое, почти мужское. Она уселась за наш столик, устроилась поудобнее, раскрыла кожаную папку, которую держала в руках, и разложила свои рукописи и отдельные книжки. Пока мальчик сосредоточенно облизывал эскимо, которым угостил его Баранкин, мы с Натали просматривали то, что она принесла. Меня поразило,, что Татьяна писала совершенно в разных жанрах: на поверхности стола лежала научно-популярная книга о дельфинах, сборник экологических очерков, криминальная мелодрама и любовный роман – покетбук издательства "Греза". Я взяла в руки первые попавшиеся мне страницы и начала читать:

"Ольга Нагаткина всеми своими корнями связана с Кубанью. Ее беллетристический дар не случаен; она происходит из древнего обедневшего дворянского рода Нагаткиных, связанного родственными узами с семьей Аксаковых. Среди ее предков есть еще один литератор – поэт Сергей Марин, друг Дениса Давыдова, адъютант Багратиона и герой войны 1812 года; прославился он в свое время не только и не столько своими сатирами, не пережившими его время, сколько участием в заговоре против Павла I…"

Татьяна отобрала у меня листки.

– Агнесса, извиняюсь, это совсем не то, это попало сюда совершенно случайно.

– А что это такое?

– Это моя биография для издательства "Кубань". Они искали авторов из местных, вот я и решила мимикрировать под казачку…

– И что, вы действительно связаны с Кубанью?

– Да нет, конечно. Единственное, что в этом правда – что моя бабушка во время гражданской войны жила в станице Староминская и казаки не дали ей с детьми умереть голодной смертью. Ну и ее девичья фамилия действительно была Нагаткина.

– А Аксаковы и герой войны 12го года – это ваши фантазии? – поинтересовалась я.

– Как ни странно, нет, – рассмеялась писательница. – Проще написать правду, чем зря напрягать воображение.

– Ну и как, они вас напечатали?

– Нет, мы не сошлись в цене. А я сейчас зарабатываю на жизнь как литератор, – и лицо ее в один миг разительно изменилось: челюсти сжались, и женской мягкости и даже миловидности как ни бывало. Да, такая может вырвать свой гонорар даже из цепких лап Скряжникова, подумала я.

Татьяна неправильно истолковала выражение моей физиономии:

– А чему вы удивляетесь, Агнесса? Подумаешь, кубанская писательница! Здесь тоже рынок, и каждый стремится заработать, как может. Вот, кстати, видите того мужчину в затемненных очках? – и она показала мне на кого-то в толпе, но я смогла увидеть только спину долговязого парня в сером пиджаке. – Это идет одна вторая Мелиссы Пильс, не читали?

Нет, я не читала произведения Мелиссы Пильс, только о ней слышала. Говорили, что ее романы, выдержанные в историко-любовном ключе, легко читаются и хорошо продаются.

– Так вот, эта самая Мелисса на самом деле – двое соавторов, наших русских и при этом мужчин. Как видите, у них это неплохо получается.

Тут Натали завела с Татьяной разговор о деле; издательница сулила писательнице золотые горы за новый роман, а Чернецова упорно подсовывала ей что-то из прежнего, – якобы теперь ее новыми вещами распоряжается не она сама, а ее литературный агент. Рассеянно взяв со стола книжечку карманного формата с полуголыми молодыми людьми в недвусмысленной позе на обложке, я начала ее просматривать.

Я так увлеклась, что даже не заметила, как к нам подошел Марк с сумкой, набитой книгами, а потому страшно довольный.

– Привет, чем вы тут занимаетесь? – спросил он, но вопрос был чисто риторический, потому что он не стал дожидаться ответа, а выхватил у меня из рук книжицу и стал ее перелистывать. – А, любовный роман…

Марк, как и я, читает быстро, и не прошло и минуты, как лицо его расплылось в язвительной улыбке:

– Прелесть что за шедевр! Нет, вы только послушайте:

"Флоринда успела только слегка пискнуть, как его пылающий рот прижался к ее губам; он так сильно прижал ее к груди, что у нее заболели ребра, одно, кажется, даже треснуло… Как чудесно было целоваться с мужчиной, близким ей по духу"… Большей чуши мне давно не доводилось читать!

– Марк, – тихо произнесла я, дернув его за рукав, но его понесло, и никто на свете не смог бы его остановить. Отмахнувшись от меня, он продолжал:

– А вот еще перл: "В этот момент, когда Флоринда и Пьерджорджо стояли рядом, скованные одной цепью, девушка почувствовала, что она счастлива, как никогда в жизни."

- Марк!!! – я взывала уже очень громко, но он меня не слышал. Рядом со мной кусала губы Натали, пытаясь не расхохотаться вслух, а лицо Татьяны было непроницаемо – как будто она надела на себя маску вселенского спокойствия, за которой бушевали страсти.

-"И так их двоих, слившихся в одно целое, потащили к фургону и швырнули туда – а следом за ними на цепи волочилась, бледная и униженная, Лючия", – мой муж читал вслух выразительно, как диктор на радио, наслаждаясь каждым нюансом. – Нет, надо же написать такое! А кстати, кто это написал?

– Я, – произнесла писательница тихим спокойным голосом.

Надо отдать Марку должное: он все-таки смутился, а это с ним бывает крайне редко. Последовала немая сцена в духе Гоголя, тишину прерывали только всхлипы, вырывавшиеся из мощной груди Скряжникова – все остальные боролись со смехом почти бесшумно. Татьяне, я думаю, было не до смеха, но через минуту она справилась с собой и мило улыбнулась охальнику:

– Нас не представили друг другу, и я это сделаю сама. Я…

Но тут я быстро вмешалась:

– Марк, познакомься, это Татьяна Чернецова, писательница. А это мой муж Марк, который ничего не понимает в любовных романах.

Но, как мне кажется, они меня не слышали. Татьяна встала, и со стороны могло показаться, что они играют в гляделки – их взгляды скрестились, и они смотрели друг на друга, не отрываясь. Мне стало неприятно, потому что замешательство на физиономии моего мужа сменилось совсем другим чувством; такое выражение его лица мне было до боли знакомо: оно появлялось тогда, когда он общался с женщинами, которые ему нравились. Хотя на первый взгляд это не его тип, тем не менее…

После неловкой паузы Татьяна заговорила первая:

– Я с вами не согласна, Агнесса, наоборот, ваш муж, наверное, кое-что понимает в литературе, во всяком случае, умеет отличать хорошую от плохой. Но дело в том, что я писала не совсем любовный роман, а, скорее, пародию на него – и к тому же не под своим собственным именем.

Тут Марк наконец нашелся:

– Глядя на вас, я должен признать, что вы просто не можете не знать толк в любовных романах, так что каюсь и беру свои слова обратно. А чтобы искупить свою вину, я приглашаю вас в бар. Надеюсь, вы меня простите и не откажетесь? – и он галантно предложил Татьяне руку и потом небрежно приказал нам с Натали:

– Пойдем, девчонки. Надеюсь, мужчины здесь справятся и без вас.

Но не успели мы отойти, как услышали слова Скряжникова, обращенные к Петрову и по неосторожности сказанные слишком громко:

– Ишь, фифа! Вырядилась, как налоговая инспекторша, и еще чукчонка своего с собой привела!

Мгновенно спокойная и уверенная в себе женщина превратилась в тигрицу, защищающую свое единственное дитя. Она резко повернулась, уперла руки в боки и, глядя толстому столпу бизнеса прямо в глаза, прорычала:

– От арийца слышу. Интересно узнать, кто были ваши предки – небось, разбойники

с большой дороги?

Это было явно не последнее ее слово; мы с Натали вцепились в нее с двух сторон, пытаясь оттащить от нашего стенда, но положение спасли не мы, а мальчик:

– Оставь, мама, ты же сама говоришь, что если человек дурак, то это надолго, – и она сразу же расслабилась и дала себя увести.

Через толпу мы долго пробивались к лестнице – бар был в подвале. Натали по дороге то и дело обменивалась приветствиями со знакомыми. Наконец мы спустились вниз, уселись за свободный столик и Марк, как образцовый кавалер, принес нам шампанское, кофе и пирожные. Сыну Татьяны с чисто русским именем Коля досталась огромная порция мороженого в металлической вазочке; он принялся медленно, со вкусом его поглощать, одновременно листая какую-то красочную детскую книжку.

Мне Чернецова сразу не понравилась – не люблю таких чересчур уверенных в себе дам спортивного покроя,– но я знала, что мне следует быть с ней в нормальных отношениях – что может сделать издатель без автора? К тому же ей за десять минут досталось два сильнейших удара, и она их держала – качество, которое меня одинаково восхищает и в мужчинах, и в женщинах.

Натали у нас похитил высокий парень в свитере ручной работы, которого она представила как Толю из Витебска, книгопродавца и торговца канцелярскими товарами; они устроились в уголке и что-то тихо обсуждали. Татьяна же все еще кипела после столкновения со Скряжниковым и громко и возбужденно говорила, обращаясь в основном к Марку: