Читать книгу Шкура - Ольга Брюс - Страница 1

– Опять девка! – Фрол в пятый раз с нетерпением ждал рождения сына. – Кто их замуж возьмет? Неужели останутся в старых девах? Не умеешь рожать, не берись! – Фыркнув на жену, только что родившую пятую дочку, мужик вышел из бани и громко хлопнул дверью.

Дошел до дома, сел на завалинку, вынул из кармана широких штанов самокрутку и задумчиво закурил. В большой семье не хватает пацанов. Ой, как не хватает… Старость близится, силы уже на исходе, а Стешка одних баб на свет производит. Давно бы бросил неумеху, да совесть не позволяет. Что люди скажут? Как соседи смотреть будут? Да и не положено расходиться, когда в доме полно ребятишек. Фрол затягивался едким дымом и смотрел в одну точку.

– Все! Хватит на сына рассчитывать! – ударив себя по колену, поднялся. – Больше, Стешка, я к тебе не притронусь!

Вошел в дом, чтобы выпить квасу и немного успокоиться. В кухне была Галя, старшая дочка. Она ползала по деревянным доскам, намывая их до блеска, и что-то напевала себе под нос.

– Юбку опусти! – гаркнул на нее Фрол, увидев белые ляжки. – Взяли моду оголяться! Лучше бы замуж вышла, а то так и будешь до самой старости песни напевать и на моей шее сидеть!

Галя испугано подняла глаза на рассерженного отца.

– Бать, ты чего такой?

– Какой? – Фрол плюхнулся на лавку и вытянул ноги.

– Злой.

– А что прикажешь делать, когда твоя мамка еще одну бабу народила? Куда мне вас всех девать? В бочке прикажешь солить? Тебе уже семнадцать годков, Нюрке со дня на день пятнадцать стукнет! Надьке скоро двенадцать! Глашка-семилетка по двору шастает. И еще одна десять минут назад вылупилась! Где я на всех вас женихов найду?

Галя смотрела на отца снизу вверх и улыбалась.

– Чего скалишься, курва? – Фрол сдвинул брови к переносице. – Когда за тридцатник перевалит, волком завоешь.

– А чего мне выть? Я же не собираюсь всю жизнь одной прозябать, – Галя бросила в алюминиевый таз тряпку, встала, потерла поясницу.

– Ну да, ну да. Кто на тебя позарится? Доска – два соска.

– Бать, а это уже не твое дело. Выйду замуж, я сказала, вот увидишь. Да за такого, что все в округе обзавидуются.

– Полы домывай, сказочница. А лучше стиркой займись. Последние портки засалились. Хотя их у меня всего двое.

Галя подняла таз с грязной водой и вынесла его на улицу. Сегодня у нее должно состояться свидание. Тайное. Правда, потенциальный жених еще не знает, что он приглашен, но Галя, построив в голове план, была полностью уверена, что Степан, сын зажиточной семьи, обязательно клюнет, а там уж дело техники. Ополоснув таз и постелив половую тряпку у порога, Галя вытерла руки о передник.

– Нюрка!

– Оу! – Нюра сидела в комнате и ставила заплатки на застиранном пододеяльнике.

– Подь сюда!

Воткнув иголку в ткань, девушка потопала к сестре.

– Чего тебе?

– Постираешь вместо меня, а? – Галя щурилась, подняв голову к небу.

– С чего это? – Нюра не желала выполнять чужую работу.

– А с того, – опустив глаза на младшую сестру, Галя прикусила губу. – Если поможешь, то я, когда выйду замуж, заберу тебя к себе.

– Да кому ты сдалась? – задорно рассмеялась Нюра. – Правильно отец говорит, на тебя без слез не взглянешь!

Из хаты послышался крик разъяренного отца.

– Чтоб вас всех волки погрызли, тетехи окаянные! Чтоб у вас цыпки на руках повыросли! Овцы безрогие, опять иголку на кровать бросили!

– Ой, – Нюра приложила ладонь ко рту и вытаращилась на сестру, – кажется, я забыла иглу убрать. – Убежала в дом.

Галя усмехнулась от безалаберности Нюры, представив, как батька даст ей подзатыльника и забросает оскорблениями. Она не любила младших сестер. Вернее, терпеть их не могла. Все детство Галя была надзирателем. Хотелось с подружками на речку убежать, но мать заставляла за малышами присматривать. И за каждый недосмотр Галине ой как доставалось. Выросли девчонки, можно и Нюрку с Надькой привлекать, но мать настаивала, мол, ты же старше, обязана, должна…

– Чтоб тебе по полной прикатило, – Галя все ж решила стирку на Нюру переложить. – А то Нюрка помладше, с нее и спрос гладок. Тьфу! Быстрее бы замуж выскочить, да сбежать из дому.

Конечно, Нюре попало от отца, потому что он своим задом нащупал острие иглы. Отвесив дочери тяжелую оплеуху, Фрол швырнул на пол пододеяльник и подкинул его ногой. Нюра чуть не расплакалась. Убрав постельное в шкаф, она вытерла проступившие слезы, вышла на крыльцо, надув щеки. Следом прилетело и Гальке, которая намыла пол так, что можно упасть и голову расшибить. Галя насупилась.

– Надька! Давай шустрей, нам еще гряды полоть! – крикнула она третьей сестре, прибежавшей из магазина.

– Сегодня не моя очередь, – ответила Надя, пробегая мимо сестер. – Сегодня я вместо мамки на ферму иду.

– Разве? Она же меня отправить хотела.

– А ты за Глашкой присматривать будешь и помогать с новорожденным. – Выглянула Надя из открытой двери.

– А стирать кто будет?

– Ты.

– Нет уж, дудки. Стиркой пусть Нюрка занимается. Я на прошлой неделе белье на речку таскала. Все руки чуть не оторвались.

– Ничего не знаю. Мать сказала, что ты…

– Ладно. – Махнув рукой на сестру, Галя расстроилась. – Будто мне больше всех надо.

Сегодня вечером у оврага собирается молодежь. Будут жечь костер и петь песни под гармошку. Но, видимо, Галя не сможет попасть на вечерние посиделки, потому что слишком много домашней работы на нее взвалили.

– Ох, Степа, как же быть? – поплелась Галя в огород. – А если тебя какая-нибудь девица окрутит?

Она еще не знала, что Нюра тоже присмотрелась к красивому парню и жаждет встречи с ним. Проводив задумчивым взглядом сестру, Нюра побежала в баню, чтобы посмотреть на маленькую девочку и отпросится у матери на гулянку.

Глава 2

Осторожно открыв дверь, девушка прислушалась. Из бани доносится тоненький мамин голосок. Она что-то приговаривает, лежа на полке и уставившись на спящую девочку. Нюра осторожно вошла, встала перед мамой и улыбнулась новому человеку.

– Как ее зовут?

– Лена, – ласково ответила Стеша.

– Красивое имя. Мам, – Нюра дотронулась пальцем до головы ребенка, – можно я сегодня с девчонками к оврагу схожу?

– По дому все переделала, что я тебе наказывала?

– Все.

– Тогда иди. Гале скажи, чтобы чистых простыней принесла. Полежу еще немного и пойду корову доить.

Нюра оповестила сестру о просьбе матери, та принесла простыни, обернула ребенка и забрала его домой. Стеша, охая, поднялась с лавки, скрутила окровавленные тряпки и бросила их в корыто, залила холодной водой, затем отправилась доить Зорьку. Фрол лежал на кровати и слушал, как Галя бормочет что-то новорожденному дитя.

– Лишний рот – нож в спину, – Фрол подложил руку под голову. – Лучше бы не доносила.

– Бать, ты что такое говоришь? – услышала страшные слова Галя. – Она же живая.

– Надеюсь, не выживет, – Фрол повернулся на бок. – Глашка вон слабенькая родилась, но Стешка ее выходила. Дура баба, на кой черт ночами подскакивала? Задохнулась бы и дело с концом.

– Какой ты злой, – Галя выглянула из комнаты.

– А с чего добрым быть? Было бы из-за кого хребет ломать. Вон, у Лидки Мясниковой четыре бабы. И только двоим удалось пристроиться. Вторая косая родилась. А четвертая и вовсе с короткой ногой.

– Это да-а, – согласилась Галя. – Не повезло Маньке с Валькой. С ними и дружить никто не хочет. С самого детства сами по себе.

– Об чем и говорю, если бы пацаны были, то их с руками бы оторвали. Мужику что, его и шрам красит. А бабе надо быть сочной и с лица красивой. В нашем роду страхолюдин не было. И в кого ты такая дощатая уродилась? – засыпая, пробормотал Фрол.

Галю перекосило от злости. Батька всю жизнь ее за уродину считает, с детства шпыняет, недолюбливает. Когда мама была беременна во второй раз, отец с нее чуть пылинки не сдувал, с нетерпением ждал рождения малыша. Но родилась Нюрка. Батька чуть позлился, разок напился, а потом решил, что им третий ребенок нужен. Он был уверен, что на этот раз точно родится мальчишка. Третья беременность сорвалась. Стеша перетаскивала навоз в корыте на грядки, муж ей не помогал. Он отсыпался после двухдневной рыбалки с соседом. Стеша родила, будучи на шестом месяце беременности. Родила мальчика, мертвого, но мужу ни слова об этом не сказала. Иначе прибьет к чертовой матери за его несбывшуюся мечту. Доложилась, мол, девка была. Фрол не расстроился. Зачем ему еще одна деваха в доме? Потом был двухгодичный перерыв. И все ж Стеша забеременела. Родилась Надя. Фрол задумался, что за напасть такая? Одни девки рождаются, неужели на его семени проклятие наложено? Целый год Стешу лаской не одаривал, сдерживался. Ему одна бабка наплела, что нужно выждать время. Слишком часто он к жене пристает, поэтому надо обождать. Ровно год не ложился со Стешей в одну постель, на сеновале ночевал, думал о сыне, иногда горькую с соседом за лекарство принимал. А сосед возьми и ляпни:

– Стешка твоя, окромя девок, никого не родит. Она у тебя порченная.

Подвыпивший Фрол схватил соседа за шиворот и отмутузил. Разозлился, в общем. Порченная, не порченная – одному богу известно. Фрол со Стешой до свадьбы встречался, поэтому сей факт доказать не может. Не помнит, потому как темно было, кровь на ее платье он не рассматривал. После рождения Глашки Фрол совсем поник, как старая береза под ливнем. Ходил весь серый, в мыслях Стешку проклинал, себя жалел, местным мужикам, у которых пацанов в избытке, завидовал. Почти шесть лет на Стешку не смотрел, боялся, что пузом наградит, а там вновь девка. Но однажды не выдержал, затащил жену в баню, как следует, оприходовал и начал ждать результата. Через девять месяцев Стеша оповестила мужа о наступающих родах. Спряталась в бане, а Фрол вокруг ходил и бога молил, чтобы тот сына ему послал. Но, видимо, чем-то прогневил он бога, потому что пятая дочь родилась. Разозлился Фрол, плюнул, да и спать завалился.

Стеша подоила корову, накормила курочек, проверила Леночку и прилегла отдохнуть.

– Подвинься, тетеха, – сквозь сон прошептал Фрол. – Лучше б в бане осталась.

– Прохладно там ночью. Баня остыла. – Ответила Стеша.

– Вот и надо было девку там оставить. – Фрол моментально проснулся, приподнял голову и уставился на жену. – Зачем в дом притащила?

– Что ты такое говоришь, окаянный? Это же твой ребенок. Родной, кровный.

– И что с того? Какая от нее польза? Ты можешь своим куриным умишком хоть немного подумать, для чего она нам? Пятая! – растопырил пальцы Фрол. – Понимаешь или нет? Пятая!

– Ну и что?

– Ох и глупая ты курица, – Фрол повернулся на другой бок. – Эти девки с лица корявые. Что первая, что пятая. Ни одна местным парням не сгодится. Все, как на подбор, кривые. Одна тощая, другая короткая, третья лупатая… Ни одна на меня не похожая.

– Не дури. У каждой от тебя есть что-то. У Гали нос твой, у Нади – рост.

– Что? – Фрол поднял голову. – Хочешь сказать, это я лупатый?

– Спи, хватит напраслину возводить. Придумал тоже, лупатый он.

Дождавшись, когда родители уснут, Нюра надела единственное праздничное платье, которое ей от старшей сестры досталось и было перешито на ее комплекцию, вышла из комнаты.

– Куда это ты? – Галя только что вошла в хату, закончив всю домашнюю работу.

– На гулянку.

– А кто тебя отпустил?

– Мамка.

– Спать ложись. Мамка не могла тебя отпустить.

– А ты у нее спроси, – прошмыгнув в приоткрытую дверь, Нюра выскочила на улицу.

Поправила прическу, пригладила подол платья и зашагала в сторону оврага.

– Ну погоди, – Галя смотрела на нее из окна. – Узнает батька, получишь по первое число.

Решив проследить за сестрой и встретиться с суженым, Галя быстро переоделась и побежала следом.

Глава 3

Нюра проскочила мимо дома деда Пафнутия, завернула за усадьбу и побежала через поле к главной дороге.

– Куда это она? К оврагу? – Галя семенила следом между липами и иногда останавливалась, чтобы пригнуться, когда сестра оборачивалась. – Сейчас узнаем, куда ты так торопишься.

Перебежав пыльную, ухабистую дорогу, Нюра занырнула в кусты можжевельника.

– А-а, – сообразила Галя. – Теперь ясно.

За кустами пахло костром, были слышны смех и разговоры молодежи. Нюра, появившись перед веселой компанией, громко поздоровалась.

– Привет! – ответили хором ребята.

– Я думала, ты уже не придешь, – Люба, подруга Нюры, взяла ее за руку и посадила рядом, на трухлявое бревно.

– А Галя где?

– Ее не отпустили, – с гордостью ответила девушка, натягивая на колени подол платья.

– Кого это не пустили? – из кустов вылезла Галя.

Нюра насупилась. И что ей здесь надо? Приперлась, зараза…

– Галь, Ванька гармонь не расправляет, тебя дожидается, – спрыснула Олеся, косясь на молодого гармониста.

– Угу, – Галя, переступив край бревна, села, осмотрела каждого, кто здесь был, и, не найдя Степана, расстроилась. – А где Митька?

– Со Степкой где-то, – отозвался один из парней.

– Они к бабке Марфутке за самогоном отправились, – предупредил гармонист.

– Опять напьются и будут к девкам приставать, – передернула плечами зеленоглазая Светлана.

– А и пусть! – Галя положила ногу на ногу. – Не убудет!

– Ты что такое говоришь? – Нюра побагровела от стыда. – Не совестно?

– А ты вообще молчи, – фыркнув, Галя зашептала. – Скажу батьке, что без спроса ушла, он тебе задаст.

– Да пошла ты. Я у мамки разрешения спросила.

– Вот и посмотрим, кто у кого спросил.

Вдруг затрещали ветки можжевеловых кустов. Молодежь повернула головы и увидела Митяя, а за ним – Степана.

– Во! – Митя поднял обе руки с самогоном. – Видали? Сейчас отдохнем, расслабимся.

Девчонки поджали ноги, чтобы парни смогли пройти. Галя, подняв хитрые глаза на Степана, закусила губу. Нюра от смущения опустила голову. Степан, заметив свободное место рядом с Галиной, плюхнулся на него, Митя присел рядом с гармонистом.

– Ну? Кому? – достал из-за пазухи граненый стакан, вынул бумажную пробку из бутылки и налил полстакана мутной жидкости.

– Мне! – Галя подняла руку.

– Сдурела? – покосилась на нее Нюра. – Батька узнает…

– Пошла ты со своим батькой, – Галя толкнула сестру плечом в плечо и подошла к Мите.

Забрала у него стакан. Резко выдохнула и выпила самогон за два больших глотка. Девушки посмотрели на нее с удивлением. А что, Галя уже пробовала спиртное, если опрокинула его, как мужик?

– Ух! – сделав последний выдох, Галина размашисто вытерла рукой губы.

– Ничего себе! – воскликнул Митя. – Вот это по-нашему! Еще?

– Не, – покачнувшись, Галя еле удержала равновесие. Гадкая водица моментально проступила по́том.

Девушка села на прежнее место и глубоко вздохнула.

– Ничего себе, – Степан смотрел ей в лицо и не верил, что девки могут так пить. – Где научилась?

– А нигде. Я – понятливая.

Степе понравилась самоуверенность Гали. Он что-то почувствовал к ней. Какая-то искра пробежала. Решив, что сегодня он пойдет провожать ее, Степа выпил, достал из кармана штанов яблоко и угостил Галю. Нюра следила за ними. Следила и нервничала. Настроение у нее испарилось, но желание прогуляться со взрослым красивым парнем не исчезло. Степу она заметила на днях, когда бегала на речку стирать белье. Степан с друзьями купались в одних трусах. Рассмотрев самого фигуристого парня, Нюра поняла – он предел ее мечтаний. Его рельефные мускулы и шикарный торс выглядели привлекательно. Забыв о простыне, которая выпала из рук в воду, Нюра, когда очнулась, поняла, простыня уплыла.

Веселая компания, допив горькую, спела пару народных песен о любви, потушила костер. Пора разбредаться по домам. Нюра встала рядом со Степаном. Галя покосилась на нее.

– Иди домой, – грозно приказала сестре.

– Не хочу. Рано еще, – огрызнулась Нюра.

– Иди, говорю.

– Сама иди.

Степа в это время прощался с друзьями. Он уже надумал проводить Галю, но друзья уговаривали сходить на реку и посидеть там еще немного.

– Всего час ночи, Степ, айда с нами.

– Да, время детское. Успеем еще выспаться.

– Не-е, – Степу слегка шатало. – У меня другие планы.

– На нее, что ли? – Митя кивнул на Галю.

– Я пошел, – Степа не ответил и развернулся к сестрам. – Ну, пошли?

Он взял Галю за руку и повел сквозь можжевельник. Нюра разозлилась. Подскочив к сестре, она больно дернула ее за косу.

– Ты чего? – Степа растерялся.

– А того! – гаркнула Нюра, занырнув в кусты.

– Психованная, – Галя пролезла сквозь плотно прилегающие ветки. Нюры и след простыл.

– Ну? Куда? По дорогам шататься? – Степа поравнялся с Галей.

– Не-а, пусть все уйдут, – девушка смотрела на освещенное лунным светом лицо Степы.

Компания потихоньку расходилась, а молодая парочка стояла на одном месте и провожала каждого прощальным словом. Когда все скрылись из поля зрения, Галя взяла поддатого парня за руку и повела обратно, к оврагу. Остановившись у еще дымящегося костра, она сняла со Степы накинутый на плечи пиджак. Постелила его на примятую траву и села на него.

– Я хочу, чтобы ты был у меня первым, – полушепотом произнесла она и легла на спину.

Глава 4

Подвыпивший Степан сделал свое дело и уснул. Галя обняла его, поцеловала в щеку, погладила по голове.

– Степа, Сте-оп, – попыталась разбудить, но тот не шелохнулся.

Дикая усталость и хмель разморили парня. Он спал без задних ног, лежа на спине. Галя с улыбкой смотрела в его умиротворенное лицо. Какой же он красивый, спасу нет!

– Степа, Степочка, – приговаривала она, не веря в произошедшее.

Она не знала, что это бывает так… как будто вырастают крылья за спиной и хочется взлететь высоко-высоко, а потом упасть камнем. И, возможно, разбиться, потому что в эти минуты тебе становится безразличен этот мир.

– Степа-а, – Галя потрепала его густую шевелюру. – Пойдем домой.

– М-м, – Степан не мог открыть рта.

Его челюсти были расслаблены, как и все тело. Он не чувствовал рук и ног. Наверное, сейчас не понимал, где он находится, и что вообще произошло. Вернее, с кем.

– Степушка, вставай, пойдем домой.

На самом деле Гале не хотелось уходить. Но уже светало. Наверняка, сельчане уже проснулись. Скоро женщины погонят коров в поле. Надо бы поспешить, иначе отец очухается и поймет, что Галя не ночевала дома.

– Нюрка доложится, – вспомнила девушка о вредоносной сестрице. – А пусть. Теперь мной нельзя командовать. Я стала взрослой женщиной…

Положив голову на плечо Степана, Галя уставилась на небо, еле проглядывающее между ветвистыми деревьями, густо покрытыми зеленой листвой. Рассвет идет. Наступает утро.

– Степа, – приподняв голову, Галя глубоко вдохнула. – Степ, а ты меня любишь?

– М-м, – промычал парень, не дернув ни одним мускулом на лице.

– Любишь? – Галя ждала положительного ответа.

Ее сердце учащенно колотилось, потому что Галя уже представила, как Степан ведет ее к свадебному столу.

– М? Любишь?

Но парень продолжал смотреть сны, едва подергивая одной ногой.

– Степа, просыпайся. Домой пора.

Бесполезно. Он спит, как убитый. Галя не стала дожидаться, когда он проспится. Поднялась на ноги, поправила платье на груди, застегнула пуговицы. Оставив Степана отсыпаться, она вышла на дорогу. Сладко потянулась.

– Правильно сделала, что увязалась за Нюркой, – зевнув, довольная девушка зашагала в сторону дома.

Вот уже и мычания издалека слышны. Идут коровки в поле, зеленую травку щипать. Галя шла и улыбалась своим воспоминаниям. Представляла, как она со Степаном будет каждый вечер проводить, стол для него накрывать, его портки штопать. А он сидит на лавке, ножи точит, не сводя влюбленного, прищуренного взгляда со своей любимой Галочки.

– Ты где была?

Красочные мечты мгновенно рассеялись. К Гальке подскочила Нюра.

– Тебя батька спрашивал.

– А ты, что натрепала? – Галина начала сверлить сестру строгим взором.

– А я сказала, что ты Зорьку погнала. На, – Нюра передала сестре прут. – Гони. А то мне домой надо. Мамка на ферму ушла, а я за Леной смотрю.

Нюра ускакала к ребенку, а Галя повела корову к пастуху. Идет, сама себе улыбается, о Степане думает.

– Сегодня тоже на свиданку пойду, – вслух сказала девушка и весело замахала длинным, тонким прутом. – Шевелись!

Проводив Зорьку к ее «подругам», Галя поспешила домой. Весь день она только и делала, что думала о Степане. Из рук все валилось, что-то разбилось, где-то порвалось. Галя с улыбкой исправляла косяки и не слушала, как ее ругает отец.

– Курва безрукая, – сидя на лавке, Фрол наблюдал, как на пол падают кусочки огурцов. – И зачем ты только такая уродилась? От тебя ж одни убытки.

Галя молчала. Ей было плевать, что там бухтит батька. Пусть психует, ей сейчас не до него.

– И кому ты такая сдалась? Ни один парень не посмотрит на чувырло худосочное. На тебе ж, как на досках, все кости сотрешь.

Услышав, как отец поносит ее тощую фигуру, Галя резко развернулась.

– Чего зенки растопырила, вобла? Правду говорю, а ты слушай. Слушай и думай, как дальше жить будешь. Мне не с руки тебя кормить. Толку от тебя, как от вороны. Что та просто так живет на белом свете, что ты. Девка ты уже рослая, могла бы и сама свою судьбу пристроить. Я в твои годы пахал, как вол, а ты только и можешь, что кусок хлеба в глотку совать. Не в коня корм! – гаркнул Фрол и тут же расхохотался, широко раскрыв щербатый рот.

Бросив нож на стол, Галя засопела и пулей выскочила на улицу. Покрутив головой, она подлетела к калитке, с силой распахнула ее и побежала, куда глаза глядят. Обидно, что родной отец куском хлеба попрекает. Обидно, что говорит о ней, как о каком-то больном животном. На душе стало так гадко, что захотелось убежать из села и больше не видеть ненавистного батьку. На дороге ей попался помятый Степан. Он шел вразвалочку, курил и почесывал взъерошенный затылок.

– Степка! – Бросившись ему на грудь, Галя зарыдала. – Давай поженимся! Степка, я хочу с тобой жить!

– Сдурела? – глаза еще не проспавшегося Степана поползли на лоб. – Какой жениться? Я еще погулять хочу.

– Погулять? – Галя подняла заплаканное лицо. – С кем?

– А это уже не твоя забота. Иди, куда шла. А мне домой надо. Все тело ломит, будто всю ночь поросей из сарая перетаскивал.

Отцепившись от дурно пахнущего с перепоя парня, Галя шагнула назад. Все? Любовь закончилась? Она смотрела в припухшие глаза Степы и не верила, что он после ночного случая ничего к ней не чувствует. Надумав себе что-то, Галя резво рванула в другую сторону, туда, где живут родители Степана. Прибежав к высокому забору, она отворила ворота, влетела во двор и заорала во все горло:

– Тетка Марфа!

Из открытого окна высунулась голова в платке. Женщина с суровым выражением лица спросила:

– Чего тебе?

– Тетка Марфа, ваш Степка… – вдруг замешкалась девица.

– Чего он учудил?

– Пусть женится на мне! – выдала Галя, задыхаясь после бега.

– Ха-ха! – расхохоталась Марфа, подперев челюсть натруженной ладонью. – Ишь, чего захотела! Кто ты, а кто он? Думай, что городишь!

– Если Степка на мне не женится, то я всему селу расскажу, как он меня сегодня ночью обесчестил! – грудным голосом выкрикнула Галя.

– Что он сделал? – из сарая вышел хозяин дома – Панкрат Федосеевич. Его пушистые брови опустились на глаза, и Панкрат стал похож на Лешего, о котором рассказывают местные бабки непослушным внукам.

– Что слышали! Все знают, что я не гулящая! Стоит только рот открыть, и вашему Степке не будет жизни среди честных людей! Если он на мне не женится, то люди ваш дом будут стороной обходить!

Глава 5

Панкрат задумался. Голова Марфы скрылась за занавеской. Женщина вышла на крыльцо, поставила руки на бока и начала оправдывать сына.

– Степка не мог такое совершить! Он у нас хороший парень! Да чтобы о-он, да поле-ез… – помотала головой Марфа. – Брешешь ты, девка. Ей-богу, брешешь.

Панкрат перевел сердитый взгляд с девушки на входящего во двор сына. Степан, окинув всех удивленным взором, остановился.

– Она говорит, что ты ее снасильничал. – Панкрат держал в руке плетку. – Было? Нет?

Глаза Степана округлились, лицо вытянулось.

– Да она сама… – не успел обвинить девушку Степа, как отец огрел его плетью по предплечью.

– Ах ты паразит! – Панкрат понял, что Галя не врет. – Да чтоб у тебя стручок отсох! Надумал девок портить? Ты что, хочешь нас с матерью до могилы довести?

Степан, прикрывая голову руками, крутился по двору, как волчок.

– Батька, за что?

– Панкрат! Не смей бить сына! – завизжала Марфа, схватившись за голову. – Убьешь ведь!

– Я из тебя все хотелки выбью, – приговаривал Панкрат, резво размахивая плеткой. – Я тебя научу, как до свадьбы на девок лазать. Вот тебе. Вот. Держи. Как? Расхотелось дева́х чести лишать?

Галя смотрела на скорчившееся от боли лицо любимого Степы и морщила нос. Она как будто на себе чувствовала удары плетью. Свист в воздухе оглушал Галю, а каждый хлесткий удар заставлял содрогнуться.

– Бать, я не виноват, она сама на меня вешалась, – Степа уже не мог терпеть жгучую боль и начал постанывать.

– Степушка! – Марфа, не выдержав, подскочила к сыну и закрыла его собой. – Ты что ж наделал, ирод? Ты ж его до смерти забил, – она положила на окровавленную рубаху голову и истошно заплакала.

– Чтоб женился на ней, – сложив плеть пополам, Панкрат вытер запястьем взопревший лоб. – Нечего на мою семью напраслину возводить. Мой род позорить не дам! – замахнулся он и сразу опустил руку. – Мой прадед был при дворе. Деда уважали. Отца побаивались. А меня, Панкрата Федосеевича, засмеют, что не смог честь семьи сберечь? Женишься! Вот мое слово!

– Да пошто она нам сдалась? – Марфа покосилась на зажатую Галину. – Ты ж глянь! Такая тощая, что того и гляди, переломится. Какой с нее толк? Работать не сможет, а кормить просто так, чтобы с голоду не подохла – не вижу смысла. Гони ее, Панкратушка. Вон, как из-за нее Степушке досталось.

– Я сказал, свадьбе быть! – топнул ногой Панкрат. – Забыла, кто в доме хозяин?

– Свадьба, так свадьба, – сдалась Марфа, уставившись на напуганную девушку.

«Ну смотри, паскудница, захотела жизни сытой? Так я тебя накормлю. Ой, досыта накормлю» – подумала она, затаив злобу на невестку.

Марфа помогла сыну подняться, повела его в баню, чтобы вытереть кровавые следы и промокнуть порезы настойкой, иначе попадет инфекция и кожа загноится.

– Жди сватов. – Строго сказал Панкрат. – Сделаем все, как полагается.

Улыбнувшись будущему свекру, Галя поспешила домой, обрадовать сестру и мать. Мама не поверила, что зажиточная семья готова принять бедную девушку в своем доме. Решив, что над Галей пошутили, а она поверила, мама заставила Галину пойти в поле и переворошить сено.

– А зачем ты наврала? – за старшей сестрой увязалась Нюра. – С чего ты взяла, что Степан женится на тебе? Он сам тебе это сказал?

– Его отец так сказал, – Галя уже вовсю чувствовала себя богачкой. Она вообразила, как будет выглядывать из окна добротного дома и брезгливо коситься на прохожих, будто на противных мух.

– Ересь. Обыкновенная чепуха.

– Вот увидишь, я выйду за Степана и будут жить у них.

И действительно, через день в доме Фрола объявились сваты вместе с Панкратом и Марфой. Фрол не мог поверить, что такая знатная семья вдруг заинтересовалась какой-то дощатой Галькой. До последнего не верил, пока не сыграли свадьбу. Ох и довольный был Фрол. Ходил важный, сам на себя не похожий: руки в карманах, грудь колесом, браво шагает, носом небо цепляет. Два дня праздновали во дворе Панкрата свадьбу. Еды было навалом, настойки – хоть залейся. Свекор специально устроил свадьбу с размахом, чтобы все видели – Степан женится на любимой девушке. Через два дня, когда свадебное торжество было закончено, Марфа подозвала сына и тихо задала ему важный вопрос:

– Ты ее в брачную ночь не тронул?

– Нет, мам. Даже не целовал. Все, как ты наказала.

– Умница. Пускай поживет отдельно, а там посмотрим, как она выкручиваться будет. Галя! Поди сюда, – Марфа держала в руках плотно набитую подушку.

Галя вышла из комнаты, отведенной ей и Степе, встала перед свекровью и приготовилась слушать.

– На, – Марфа отдала ей подушку. – Ночевать будешь в сенях. И смотри, чтобы Панкрат тебя не застукал. Позже ложись, раньше вставай.

– Как это? Я же должна спать с мужем, – растерялась Галя.

– А вот пройдет времечко и узнаешь, – Марфа хитро посмотрела на сноху. – И не вздумай начудить, иначе быстро к мамке отправлю.

– Во-первых, я ЗА-МУ-ЖЕМ, – Галя задрала нос кверху. – Во-вторых, Вам надо, Вы в сенях и ночуйте. И в-третьих, я Вам тут не собачка, чтобы меня шпынять. Ясно? Или пояснить еще раз?

Глава 6

Побледнев от неслыханной наглости, свекровь взяла за руку сына и отвела в сени.

– Не прикасайся к ней, слышь? – зашептала она, оглядываясь, не подслушивает ли Галя. – Не верю я, что ты ее силой взял. Да и вообще, что ты позарился на эту засушенную воблу.

Степан стоял с угрюмым видом и внимательно слушал.

– Ой, Степушка, если б не Панкрат, летела бы у меня Галька через все село вверх тормашками. И зачем нам такая родня? Голая нищета. Шибко совестливый он у нас. А у этой – совести ни грамма. Видал, как она себя поставила? Хозяйкой себя почуяла? Так я покажу ей, кто тут хозяйка. Будет у меня день и ночь по грядам ползать, увижу хоть один сорняк – сожрать заставлю. Ох, Степушка, попали мы с тобой, как кур в ощип.

Марфа не сводила сердитых глаз с сына, сетуя на плачевное положение.

– Гляди у меня, не лезь к девке. Подождем немного, посмотрим, как она потом в бутылку полезет, доказывая, что ты с ней был. Был, не? – Она въедалась прищуренным взором в посеревшее лицо Степы и ждала, когда тот мотнет головой. – Чего молчишь? Правду матери говори.

Степан не помнил, было или нет. Пьяный был, проснулся у оврага. Вроде и целовались, а дальше…

Пожав плечами, парень громко выдохнул.

– Вот, вижу, что самому противно от того, как эта девка ловко хомут на тебя накинула. А что ж поделать, сынок, батька наш как сказал, так и будет. Ничего-ничего, потерпим месяцок-другой, а там возьмем метелку и выметем лисицу облезлую из нашей хаты.

Не удалось Марфе выселить сноху в сени. А крик поднимать тоже не стоит. Если Панкрат узнает, что Галя спит не в комнате мужа, то быстро всех научит Родину любить. Боится огласки, Панкрат. Нельзя допустить сплетен о его семье, иначе доброе имя сотрется с лица Земли. До́роги Панкрату память и чествование его фамилии. Фамилии, которую с гордостью носили деды и прадеды – Стрелецкий. Громкая фамилия, значимая. Когда в роду Панкрата дворяне были, в крепостных никто не числился.

Марфа науськала сына, чтобы ложился спать одетым, отвернувшись от Галины, и начала ждать окончание срока, установленного собственноручно. Месяц проходит, свекровь косится на Галю и выжидает. Та двор метет, свеколку поливает, картошку полет и даже не потеет. Второй прошел. У Марфы руки зачесались. Со дня на день девка должна недомогание ощущать. Но, увы. Галина все также бойкая и шустрая. Носится по огороду, как озорной теленок по цветущему полю.

– Все! – Марфа весь день ждала мужа из города. И вот он вошел в хату. – Я была права! Эта доска неотесанная нашего Степу оговорила! Бери, Панкрат, плеть и гони брехло к самому ее дому!

– Только через порог переступил, а ты уже загадку мне задаешь, – Панкрат скинул с плеча на пол скрученный в кольцо канат, купленный на базаре.

– Галька-то ваша пустая, как скворечник по осени! Гони, говорю, эту падлу! Набрехала на Степку, чтоб послаще жрать в моей избе!

– Ты бы потише басни сказывала, – нахмурившись, Панкрат сел на лавку, вытянул ноги и харкнул в темный угол, куда, обычно, плюет, когда ему что-то не по нраву. – Степка признался, или тебе сон приснился?

– Не брюхатая, понимаешь? – Запрыгала рядом с ним счастливая женушка, посчитав, что вывела сноху на чистую воду. – Два месяца со Степкой не сношались! Два месяца он от нее нос воротил, чтобы доказать – не было между ними соития!

– А тебе откуда известно, что они врозь ночи проводили, а? Подглядывала? Подслушивала? Или тебе они сами каждое утро докладывались?

– Я Степку научила, чтоб к ней любви не проявлял! Сроки все вышли, а девка-то пустая!

– И что? Может, с первого разу не туда попал? – усмехнулся Панкрат, погладив пушистые с рыжиной усы.

– Как же! У нас же с первого раза Федька получился!

– Да-а, – загрустил Панкрат, вспомнив старшего сына, умершего от тяжелой болезни много лет назад.

– У Вальки Подоприхи тоже с одной ночи дите прижилось! – продолжала Марфа доказывать, что Галька оболгала Степу. – Милка Ляшкина с полпинка забрюхатила!

Панкрат приподнял одну бровь, искоса посмотрел на жену и выдал:

– Откуда тебе-то известны такие подробности? Свечку держала? – Медленно поднявшись с лавки, мужик рассвирепел. – Сколько разов предупреждал, чтоб сплетни не собирала, а?

Заметив, как муж сжал кулаки, Марфа сбавила тон.

– Да пойми ты, Фома неверующий, девка эта с хитринкой. Захотелось жрать от пуза, вот и наговорила на нашего сына.

– Ты, сорока, по себе не суди, – Панкрат двинулся в комнату. Тяжелые шаги от кирзовых сапог эхом зазвучали в голове Марфы. – Забыла, как меня в оборот взяла, чтобы я на тебе женился? – И скрылся за дверью.

Втянув губы, ошарашенная женщина насупилась. В дом вошла Галя. Поставив на стол ведро, до краев заполненное куриным яйцом, она села на табурет и выдохнула с облегчением.

– Чего расселась, клуша? Вставай и бегом сено ворошить. – Рыкнула на нее свекровь.

– Устала, – вытерев вспотевший лоб рукой, Галя сняла с головы косынку. – Тяжко мне.

– С чего вдруг тяжко стало? – С насмешкой спросила Марфа. – Ты давай, поворачивайся, а то я тебя мигом к мамке с батькой отправлю. Нечего прохлаждаться. Ты не барыня, чтоб сиднем сидеть. А ну? Кому говорю?

– Тяжелая я, – простонала Галя, поставив локти на стол и приложив ладони к голове. – Дурно мне, спасу нет.

– Тяжелая? – Вылупившись на побледневшую сноху, Марфа подошла к ней вплотную. – Значит, Степка и ты… Два месяца назад…

– А Вы до сих пор не верили?

– Ну и шкура же ты! – завелась Марфа, хлопнув кулаком по столу. – Вонючая шкура дохлого осла!

Глава 7

Из комнаты крикнул Панкрат:

– Марфа! Что у вас там? – его грубый голос доказывал, что он услышал, как Марфа ругает сноху.

– Я говорю, дура! – не растерялась женщина. – Дурно ей, а сама ведра таскает! Пора бы о себе подумать…

Настроение у хозяйки стало таким удрученным, что она чуть не заплакала. Вот горе-то! Видать, скоро станет бабушкой. Нет, она вроде и рада внуку, но только мать у внучка не та. Другую бы, с богатым приданым и помясистее.

– Заболела? – Панкрат подошел, чтобы удостовериться, что за болезнь у снохи.

– Беременная, – через силу ответила Галя.

– Что? – и лицо грозного мужика расплылось в улыбке. – Надо пир закатить на весь мир! – воскликнул он, хлопнув в ладоши. – Радость-то какая, мать!

Подхватив жену на руки, крутанул два раза и поставил на ноги. Марфа успела взвизгнуть и стукнуть радостного мужа по плечам.

– Марфа! Собирай гостей!

Глаза Панкрата светились от счастья.

– Будет внук! Чтоб меня на части разорвало! Внук!

– Чего разошелся? – Марфу передернуло от восклицаний мужа. – Еще доказать надо, Степкин ли…

– Кончай галдеж! – Панкрат переменился в лице. – У тебя не язык, а клубок змей во рту. – Уставился на притихшую сноху. – Галька, ты полежи. Отдохнуть тебе надо. Не ровен час, дите скинешь с таким здоровьем.

– В поле надо идти, сено…

– Никакого сена! – оборвал еле выговаривающую слова Галю Панкрат. – Работа подождет! Марфа сама на сено сходит. Дождей нынче не будет, а Марфе тоже размяться не помешало. Ишь, хозяйка выискалась, все хозяйство на молодуху скинула. Собирайся!

Марфа чуть не гаркнула в ответ. Сдерживая свой длинный язык, она повязала косынку на голове и, сжав челюсти, потопала на улицу.

– Сам гостей позову. Такое событие грех не отметить.

Вечером в доме Панкрата собрались родственники, которые жили в селе, и самые близкие знакомые. Наливка текла рекой, столы ломились от мяса и овощей. Как будто вторую свадьбу играют.

– Нехорошо это, – старенькая женщина наблюдала за молодыми, сидящими во главе стола. – Нельзя праздновать. Дите еще не родилось, а его уже внуком нарекли.

– А что с них взять, с богачей. Зажиточным только дай волю, они каждый день праздники устраивать будут. – Поддерживая разговор, Стеша косилась на молчаливую дочь.

Редко заходит Галя к родителям, потому что теперь у нее своя жизнь. Семейная. Сестер видеть не хочет, а отца – тем более. Матери помогать есть кому, пусть не обижается, но видеть, как отец хвалится чужим добром – надоело. Фрол каждый божий день разговоры об удачном сватовстве ведет. Мужикам надоел хуже горькой редьки. Те уже и слушать не хотят, как он с Панкратом самогон пьет и в карты играет. Все знают, что Панкрат с простыми дружбу не ведет, но доказать ложь Фрола не могут. Породнились, все-таки. Кто его знает, пьют они вместе или нет. Одни сомневаются, другие молча слушают, третьи за спиной посмеиваются. А Фрол знай себе павлином ходит, хвост распушит, носом чуть ли небо не протыкает. Важничает, значит. Вот и сегодня он не смог промолчать. Выпил лишку, поднялся с вытянутой рукой, держащей стакан, и громко сказал:

– Вот, каких девок удачливых производить надо!

Гости замолкли. Несколько пар глаз устремились на опьяневшего Фрола.

– Панкрат Федосеевич! Жаль, что у тебя нет еще парочки сыновей, а так бы породнились еще крепче! У меня ж еще две девки подрастают. На выданье! Остальные малы пока что, но для них бы заранее подходящую партию отыскать. Нет ли у тебя в родне таких же славных парней, как твой Степан?

Сдвинув брови, Панкрат закурил.

– Нету? Жаль, – посетовал Фрол. – Ну! За внука!

Одним махом осушив стакан, он сел и чуть не упал. Ухватившись за край стола, получил маленький нагоняй от жены.

– Хватит глотку заливать, – зашептала Стеша. – Стыдно. Что о нас Панкрат и Марфа подумают?

– А что тут думать? – Фрол заговорил в полный голос. – Родня мы или нет?

Он стукнул кулаком по столу.

– Если что, Галька может в любой момент собраться и уйти! Такую невестку днем с огнем не сыскать! Повезло Панкрату с невесткой-то! Да, Федосеевич? Она и стирать могет, и с огородом управляется. Вон, какая шустрая, уже и внука сообразила! Держись за нее, Панкратушка, да и нас не забывай. Мы же родители ее, а не кто-нибудь. Не посторонние. Я тут давеча спросить хотел – не соизволишь ли одолжить коня? Так сказать, в безвозмездное пользование.

Панкрат еще больше нахмурился. Фрол продолжил наглеть, забыв, кто он и где находится.

– А то ж люди… Хотя, какие они люди. Так себе, людишки. Не верят треклятые, что мы с тобой теперь рука об руку, как братья! Панкрат! А давай мы вот, что сделаем! – разошелся Фрол не на шутку. – Объединимся! Отстроим в твоем дворе пристройку, мы с семьей к тебе переедем. Так уж и быть, продавать имущество не стану, все до последнего гвоздика к тебе перевезу. Пользуйся на здоровье. Ничего не жалко!

– Иди-ка ты, родственник, домой, – грозно сказал Панкрат. – У тебя своя семья, у меня – своя.

– А что так? – Фрол ощутил, как его лицо наливается жаром. – Или ты угла для друга пожалел?

– Кого друга? – поднялся Панкрат. – Иди, по-доброму. Нечего здесь воду баламутить.

– А-а, так ты решил, если урвал лучшую невестку, то можешь ее отцом помыкать? – завелся пьяный мужик. – А я вот сейчас возьму и заберу ее. Галька! Подымай зад, айда до дому! Теперь посмотрим, как они запоют! Вставай, говорю! Или отцовское слово тебе уже не указ?

Галя, которую тошнит до потери сознания, не стала подчиняться. Она вышла из-за стола и громко объявила:

– У меня теперь другой отец, не чета тебе. Знай свое место. – Повернувшись к свекру, Галя добавила. – Спасибо, батька, – поклонилась ему, – что принял в своем доме, как родную. Вовек не забуду твою доброту.

Глава 8

Гости с открытым ртом смотрели на невестку Панкрата и ее отца Фрола. Не ожидая от снохи такого лизоблюдства, Марфа чуть с лавки не навернулась. Это ж надо как ластится, кошка драная! Хитрая лисица с ободранным хвостом! Шкура! Вонючая шкура!

– Это что еще за новости? – Фролу не понравилось, что дочь унизила его при всех. – Что ты тут концерт устраиваешь, а? Кланяется она, – разведя руки в стороны, мужик поднялся. – Ты кому кланяешься?

Медленными шагами направился к Гале.

– Мне должна в ножки падать! Мне! – стукнул Фрол себя кулаком в грудь. – Благодаря мне ты на этом свете появилась!

Его покрасневшие от злости глаза смотрели в упор. Галя сощурилась.

– Чего вылупилась? Домой, сказал!

Фрол выкатил грудь вперед и поставил руки на бока.

– Ничего я тебе не должна, – усмехнувшись, Галина села за стол. – Мужу должна, – показала головой на притихшего Степана. – Родителям его. За то, что дочкой родной кличут. А ты! Меня всю жизнь поносил и за человека не считал! Поэтому иди отсюда, пока я на тебя Полкана не спустила.

Огромный лохматый пес будто услышал молодую хозяйку и вылез из будки. Сел и грозно гавкнул.

– Чего-о? – Фрол аж побелел. – Ты кому это говоришь, курва? А ну! Руки в ноги и брысь до хаты!

Из его рта полетели слюни, самого затрясло из-за неподчинения какой-то соплячки. Привык, что вся семья по струнке ходит.

– Уйди, Фрол, – Панкрат загородил собой ухмыляющуюся сноху. – Она теперь в нашей семье.

– Куда-а? Куда ты лезешь? – Фрол кинулся с кулаками на свата.

Панкрат чуть покрепче, чем Фрол, и ростом повыше. Схватив пьяного мужика за запястья, он выволок его за ворота и бросил в пыльную яму.

– Фрол! – Стеша побежала к упавшему мужу.

Закрыв за ней ворота, Панкрат отряхнул ладони.

– И так будет с каждым, кто посмеет тронуть мою сноху! Мою семью не дам в обиду.

Марфу чуть удар не хватил. Покосившись на Галю, она заметила, как та радуется.

– Ну подожди, гадюка подколодная, я найду способ, чтоб от тебя и духу здесь не осталось.

За воротами поднялась ругань. Фрол несвязно что-то кричал Гале, два раза приложился к воротам кулаком, разок плюнул и ушел, подгоняя жену. Дома «наградил» Стешу ударом сапога по хребтине, старших девок мокрой простынею погонял, затем улегся спать полностью одетым, пропахшим кислым по́том и наливкой.

Переодевшись в ночную сорочку, Галя расчесывала у окна волосы и наблюдала, как Степан уносит со двора лавку и табуреты. Она любовалась его статной фигурой, широкими плечами и твердой поступью. Повезло Гале с мужем. Ой как повезло! Самый красивый достался, самый сильный, самый богатый.

– Молодец я, – Галя заплела косу и отошла от окна, – вовремя к нему подход нашла.

Прикусив губу, она вышла в кухню, чтобы попить воды.

– Осталось теперь от свекрухи избавиться, чтоб спокойней жить стало. – Галя зачерпнула кружкой воду из ведра.

Глава 9

– От кого ты избавляться собралась? – неожиданно послышалось за спиной.

Рука с кружкой зависла перед лицом Гали. Повернув голову, девушка увидела Марфу.

– От детенка? – и свекровь заулыбалась.

– Вам показалось, – выпив воду, Галя ушла в комнату.

– Да не-ет, милая, не показалось. – Затаив недоброе, Марфа села за стол. – Значит, чтобы позор скрыть, ты решилась на повитуху? – крикнув ей вдогонку, Марфа рассмеялась. – Я так и знала, что ты брехунья! Прижила с кем-то дите, а на моего Степку повесила! Ха-ха! Наконец-то ты попалась! Наконец-то Панкрат узнает, кто ты есть на самом деле!

Она так противно хохотала, что терпение Гали лопнуло. Выглянув из комнаты, она приложила руку на дверной косяк.

– По себе, что ли, судишь, а? – сама не заметила, как начала фамильярничать. – Чем докажешь, что Степан рожден от своего отца? Что-то ничего похожего у них нет. Ни черточки.

Мгновенно закрыв рот, Марфа засопела.

– Я смотрю, ты девка с наглецой. Зря мы Степана на тебе женили. Ох зря-а-а, – с шипением заговорила Марфа. – Твое место рядом с твоим батькой – под забором. Потому как таких приблуд достоинству не обучали. Посадить бы вас на цепь и три дня не давать ни хлеба, ни воды.

Галя вернулась в спальню.

– Вот ты и будешь сидеть на цепи, – буркнула себе под нос, забираясь под одеяло.

Позже подтянулся и Степан. Молча лег на кровать и уставился в потолок.

– И долго ты будешь в портках спать? – ласково спросила Галя. – Не надоело под мамкой плясать? Мы ж семья, как никак.

Степан и сам не рад, что послушал властную маму – согласился не разделять с женой постель. Повернувшись на бок, он внимательно посмотрел в глаза Гали.

– Дошло, наконец?

– О чем ты? – Степа подложил руку под голову.

– Она из тебя веревки вьет, а ты мучаешься. Сколько ночей мы с тобой потеряли?

– Не счесть, – смутился парень, представив маму, науськивающую с сердитым лицом.

– Снимай штаны, – проведя двумя пальцами по виску мужа, Галя откинула одеяло.

Как назло, мимо проходила свекровь. Услышав скрипящий звук, она остановилась у закрытой двери.

– Прости Господи, чтобы у тебя со всех щелей потекло, – плюнув, Марфа стиснула зубы и потопала в свою комнату.

В душе горит. И что это за природная потребность такая – целоваться и… Тьфу!

– Была б моя воля, издала бы закон, чтобы мужик и баба спали порознь. Захотели ребенка – и одного раза пообниматься хватит. Захотели двоих – два раза. И до свадьбы ни-ни.

Марфа села на кровать, вспоминая те две ночи, которые провела с Панкратом. Ну ничего же хорошего, одна усталость. Лежишь потная, голова гудит, в ушах звон. Что к чему? Как полезет целоваться, так сердце сжимается. Противно, слов нет. Никакого удовольствия.

– Вот и славно, деток народили – и достаточно. Правда, Феденьку жалко…

Всхлипнув, Марфа подумала о первом сыночке, которого не смогла выходить. Долго болел Федя, угасал на глазах. Всего два годика ему было, жизни не повидал… Дождавшись мужа, Марфа уснула. Ей снился будущий внук, бегающий по двору с радостными воплями. Он размахивал прутиком и гонял своенравного петуха, который вступал в неравный бой с храбрым мальчонкой. Марфа улыбалась во сне, глядя на внука, который так похож на ее Феденьку.

Утро началось с трагедии. Галя проснулась в луже крови. Она смотрела на испачканную простынь и рыдала в три ручья.

– Сынок, погоди! – Марфа задерживала Степу в сенях. – Не ходи никуда. Поздно уже. Ничем ей не поможешь.

– Мать, отпусти, – Степа смотрел на нее, как на врага. В эту минуту он был готов оттолкнуть вцепившуюся в его рубаху женщину, чтобы успеть за бабкой, лечащей разными травками. – Она помрет, если я за теткой Ефросиньей не подоспею.

– Поздно, говорю. Сходи покури, а Галька пусть полежит.

– Да у нее кровь, понимаешь? Истечет и кони двинет! Отпусти, сказал!

Степа вырвался и пустился за знахаркой.

– Дура, – Марфа пришла с проверкой в спальню молодых. – Было бы из-за чего реветь. Скинула и слава богу. Нечего плодиться, если все против этого ребенка.

– Замолчи! – заорала во все горло Галя. – Это из-за тебя! Сглазила! Порчу навела!

– Тю! Оно мне надо? Если с другой стороны посмотреть, то ты сама виновата. Зачем уступила Панкрату в празднике? Что за дурость, праздновать, когда там дите с наперсток? А-а, так же, как и твоему отцу, хвальбы захотелось. Мол, смотрите, люди добрые, как меня здесь на руках носят? Так? Вот теперь сиди и лей слезы горькие, потому что ты за свой тяжкий грех будешь отвечать. Ответила? Так тебе и надо. Нечего было в мой дом с грязными ногами заходить.

– Уйди отсюда! Не испытывай меня! – Галя вытирала лицо ладонями и хлюпала носом. – Уйди от греха подальше.

– Ты еще мне угрожать будешь? В моем доме? Да я тебя в два счета на улицу отправлю!

– А попробуй! Посмотрим, что на это мой свекор скажет! Возьму и скажу ему, что это ты меня ребенка лишила! Думаешь, я не вижу, что он на моей стороне!

– Не докажешь! – захлопнув дверь, Марфа села у окна и стала ждать сына.

Степан привел знахарку. Та дала Гале попить каких-то травяных сборов. Наказала, чтобы не нервничала и не таскала тяжести. Соблюдать постельный режим два дня и ждать, что будет дальше. Вечером вернулся Панкрат. Узнав о беде, он сел перед иконой и начал усердно молиться. Марфа была в шоке, когда застала мужа стоящим на коленях перед красным углом.

– Значит, за Федю ты не просил Бога, а за этого выродка готов лоб расшибить, – она стояла за спиной мужа и шипела, как змея.

– Закрой рот, беспутная, – Панкрат вдруг обернулся. – Если бы Федька был моим, я бы не только лоб – всю землю перевернул, чтобы найти лучшего врача или знахарку.

Отступив назад, Марфа прикусила язык. Откуда он знает, что Федя не его сын?

Глава 10

Весь день она ходила ниже травы, тише воды. Старалась не попадаться мужу на глаза. Обед накрыла, пока он был в сарае, ужин готовила, когда Панкрат чинил колесо телеги. Степан крутился вокруг отца, помогал в мужской работе, а Галя лежала на кровати и просила малыша не покидать ее чрево. Она была уверена, если этот ребенок сохранится, то свекор полностью попадет под ее влияние.

– Так тебе и надо, – Галя слышала утренний разговор между родителями Степана. – Теперь ты будешь молчать, а я потихоньку возьму власть в свои руки. Повезло мне со свекром. Ох, как повезло.

Галя слушала, как за окном муж и его отец работают, переговариваются, обсуждают важные вопросы.

– Кроватку сам сооружу, – Панкрат вешал колесо на ось. – Да такую, чтоб лет на десять хватило.

– Так в чулане есть. Еще от меня осталась, – Степа сидел на корточках и наблюдал за руками отца.

– Нет. Пусть у внука будет новехонькая. Мог бы и купить, но не стану. Мой дед, мой отец своими руками для детей кроватки собирали. Традиция у нас такая. Если ребенок спит в такой кроватке, то набирается отцовской силы.

– Пап, а мама рассказывала, что ты для Феди с рук брал…

– И что? Брал и брал. Мне тогда не до кроваток было.

– Из-за брата?

– А это ты к чему?

– Просто слышал как-то, что ты на него злобу держишь. Почему вы не общаетесь? К нам дядька не ходит, и ты к нему ни разу не ездил.

– По кочану. – Насупился мужик, отпустив колесо. Крутанув его, Панкрат улыбнулся проделанной работе. – Готово.

Степан поднялся на ноги, сунул в карман штанов руку и достал пачку с папиросами.

– Чего задумался? – отец вытащил из его пачки одну папиросу. – Из-за мало́го? Не переживай, – хлопнул сына по плечу. – Будет жить. Сердцем чую.

Оба закурили. Помолчали, посмотрели на дорогу, потом – на телегу. Панкрат выдохнул серый дым, цокнул и сплюнул рядом с колесом.

– Хорошая тебе жена досталась, сын. Я б за такой, как за горой был.

– А откуда знаешь, что она хорошая? – Степан уставился на отца.

– Жизнь прожил. Теперь все вижу, чувствую.

– А мать? Тоже для тебя хорошая?

– Ну-у, ладно. – Панкрат не стал отвечать на вопрос. Махнув рукой на телегу, затушил о подошву сапога окурок и строго сказал: – ужинать пора. Потом проверим. А ты Гале отнеси харчи. Вставать ей не вели. Иначе точно без мальчонки останемся. Береги ее. Она теперь твоя правая рука. В общем, живите дружно.

– Я не уверен, что…

– Я тебе дам! – гаркнул отец, замахнувшись кулаком. – Не уверен он. Жив наш Федос! Жив, я сказал.

Плотно поужинав свежей картошкой, пожаренной на сковороде, и засоленным салом с парным молоком, мужики разбрелись по комнатам. Панкрат вернулся, заглянул к Гале, спросил о ее самочувствии, еще раз напомнил о постельном режиме, а потом сел у красного угла. Марфа услышала, как ее муж шепчет молитву. Шепчет, хлюпая носом.

– Паразит, – шепнула она, навострив уши. – Во как, к девке сердцем припек. С чего бы это? С какого перепугу он так о ней заботится?

Ответ был прост – Панкрат всегда мечтал о дочке. Он так хотел иметь дочь, что даже фантазировал, как она будет выглядеть, какого цвета у нее глаза, как звучит ее задорный смех. Он и имя ей дал еще до рождения Федора – Настасья. Об этом он никогда и никому не рассказывал. Мечтал себе втихомолку и улыбался, когда перед его взором возникала маленькая девчушка, носящаяся по полю, как угорелая. В его роду только мальчишки рождаются. Отец всегда говорил, что без мужской руки семьи не существует. Маленький Панкрат слушал и соглашался, потому как перечить отцу противопоказано.

Прошел месяц. Галя ходит сама не своя. Ждать ли красных дней календаря или можно рыдать в подушку, горюя о потере ребенка? Каждое утро она просыпалась в страхе, что обнаружит на простыне красное пятно. Осторожно приподнимаясь, Галя проводила ладонью сначала по подолу сорочки, потом – по простыни. Сухо. Слава тебе Господи, сухо! Выходя из комнаты, она широко улыбалась.

– Чего скалишься? – Марфа вытаскивала из печи чугунок с молочной кашей. – Бегом корову отвязывать. Я не успеваю мужиков кормить и за скотиной приглядывать.

– Как же Вы раньше без меня жили? – поддевала Галя свекровь, выходя в сени.

– Счастливо жили. У-у, стерва, – Марфа провожала сноху колким взглядом и ждала, когда сын вернется после купания.

Летом и до середины сентября Степан часто бегал на речку, чтобы искупаться, подумать о самом сокровенном, встретиться с другом.

– Степ, как оно – быть женатым? – Митька выжал трусы, надел их и потянулся за штанами.

– Да я еще не разобрал. – Выходя из воды, Степан попрыгал на одной ноге, постучал ладонью по уху, чтобы выбить воду из слухового прохода.

– Да ла-адно! – друг затянул ремень на поясе. – Тебе ж все карты в руки! Обнимайся, сколько хочешь, целуйся. Не надо теперь к девкам приставать. Слушай, а как она, а?

– Что, как? – Степа встряхнул свои штаны.

– Ну-у, лучше Любки грудастой? – вытянув шею, Митя приготовился к признанию во всех оттенках.

– Пошли домой, – одевшись, Степа потопал на дорогу.

– Чего-то я тебя не узнаю, – догнав друга, Митя поравнялся с ним. – Давай, рассказывай. Как там у вас, а?

– Отстань, Мить. – Удивительно, но Степан не хотел выкладывать интимные отношения на всеобщее обозрение. Он чувствовал, что это будет нечестно по отношению к Гале.

– А это, ну-у. Кусается, не?

– Еще раз спросишь, я тебе грудь пробью, – разозлился парень и прибавил шагу.

Дома ждал его сюрприз. Да такой, что Степан ненароком в глаз получил, потому что отец слишком резво размахивал кулаками.

Глава 11

– Сказал же, отойди! – прикладывая намоченное холодной водой полотенце к виску, Панкрат сидел на завалинке и косился на сына, которому Галя прижала капустный лист к покрасневшей скуле. – Куда ты лезешь, сморчок?

– Бать, кто ж знал, что мне… прилетит, – исподлобья поглядывая на рассвирепевшего отца, Степан краем глаза ловил натянутую улыбку дяди Егора, подпиравшего спиной колесо телеги.

– Ты всегда должен быть за отца. Если он машет кулаками, твое дело – помогать, а не разнимать! – Панкрат злился и сопел, раздувая ноздри.

В кухне за столом сидела Марфа и осторожно поглядывала из-за занавески, глотая слезы. А на крыльце стояла Галя. Она смотрела на дядю Егора, как завороженная. Слышала когда-то, что бывают люди, похожие как две капли воды, но никогда не встречала таких. Сейчас было стойкое ощущение, как будто на нее смотрит второй Панкрат Федосеевич.

– Я с тобой еще разберусь, – прохрипел Панкрат, закуривая папиросу. – Чтоб дорогу к моему дому забыл. Зачем приперся? Я ж тебя предупреждал.

– Я ж по-людски хотел, брат. – Еле дыша ответил Егор. – Сколько можно из себя барышню изображать? Давай поговорим… – аккуратно потрогал нос, – по-мужски.

– Поговорили уже, – вполголоса ответил Панкрат. – Иждивенец. Я ж чуть тебя на тот свет не отправил.

Немного поостыв, Панкрат уже не мог злиться на родного брата. Он с наигранным презрением поглядывал на Егора, делая вид, будто тот ему безразличен. Но в душе Панкрат был не просто рад, в его груди запели птицы. Столько лет не знаться… У каждого гордость взыграла.

Много лет назад, выгнав Егора из своего дома, Панкрат был уверен, что сделал одолжение ему – сохранил жизнь. В тот злополучный день, когда он застал Марфу и Егора обнимающимися, на глаза мгновенно опустилась пелена. Панкрат был похож на дикого зверя, рычащего на соперника, отобравшего добычу. Драка была знатной. Панкрат чуть ли не все кости пересчитал Егору. Марфа пряталась от мужа за сараем, опасаясь за свою внешность. Муж пообещал исполосовать вдоль и поперек, потому что не поверил ее оправданиям.

– Он сам ко мне пристал! Я его не звала! – прошмыгнув мимо разгневанного Панкрата, молоденькая Марфа рванула в самый конец двора.

«Поупражнявшись» как следует над братом, Панкрат отправил его восвояси и чуть ли не проклял, крича вслед угрозы: если тот еще раз попадется Панкрату на глаза, то будет возвращен родителям в виде отбивной. Вот и сегодня Панкрат не успел выкурить папиросу, прохаживаясь с конем по полю за сараями, как увидел чужака, прошмыгнувшего в хату. Недоброе почуял мужик. Привязал скакуна к невысокому столбику, вкопанному в землю, и поспешил к дому. И вот случилась такая оказия – Панкрат ворвался внутрь и увидел, как Марфа вытирает слезы, а тот стоит рядом и держит ее за руку. Ревность разбушевалась. Не слушая брата и жену, мужик выволок Егора на улицу и начал мутузить изо всех сил. В это время вернулся Степан. Он пытался оттащить отца, испугавшись за дядю, но отец развернулся и вдарил.

– Бать, а как это? – Галина до сих пор рассматривала незнакомца, сидящего на земле.

– Что, как? – выбросив окурок, Панкрат поднялся на ноги.

– Кто это? Родственник?

– Близнец, чтоб его перекосило.

– Брат, – несмело добавил Степан. – Дядя Егор.

Галя не знала, что у Панкрата есть брат. Нет, слышала, что много родни умерло, но о близнеце никто не рассказывал.

Ей было неловко видеть одинаковых мужиков. Медленно войдя в хату, она наткнулась на свекровь, подсматривающую за ними.

– Чего они там? Успокоились? – с хрипотцой спросила женщина.

– Да-а, – протяжно ответила Галя и набрала воды из ведра.

– Слава тебе Господи. Может, помирятся…

– А почему поссорились? Они же братья… – сев на лавку у печи, Галя вытаращилась на свекровь.

– А тебе какое дело? Не суй свой нос, куда не просят, – съязвила Марфа.

Дверь открылась, и обе повернули головы на входящего Панкрата.

– Собирай на стол, – сказал он жене. – Черт с ним, выпьем, поговорим, а там видно будет. Что душа подскажет, то и порешаю.

В глазах Марфы блеснул дьявольский огонек. Прикусив губу, женщина засеменила в погреб. Она ощущала прилив счастья, да такой бурный, что чуть не выдала себя, вернувшись с банкой соленых огурцов и салом.

– Тебя будто напоили, – Панкрат заметил, как его жена вся светится. – Что с тобой?

– Радуюсь вашей дружбе, – Марфа не смела поднять глаза. – А то что ж – родные, а столько лет в контрах были. – Нарезав сало ломтиками, спешно отправилась за вяленым мясом.

– Хм, – Панкрат что-то заподозрил.

Открыв бутылку с наливкой, подставил под нее стакан. Егор потирал руки. Давненько он не пробовал самодельной выпивки.

– Ну что, рассказывай, как ты жил все это время? – поставив наполненный стакан перед братом, Панкрат налил себе.

– Нормально жил, – Егор схватил стакан, чуть не расплескав содержимое. – Женился, разошлись. Опять женился… Не везет мне с бабами.

Он смотрел на красноватую наливку жадным взглядом и ждал, когда брат даст команду.

– А что так? – Панкрат медлил.

– Ну не нашлась такая, как твоя женка. У тебя Марфа всем бабам – баба! Ух, как вспомню, аж в жар бросает! – выговорившись, Егор осушил стакан и хлопнул донышком о стол.

Глава 12

У Панкрата волосы на голове дыбом встали. О Марфе такие речи толкает? О его жене? При всех? Молниеносно сорвавшись с табурета, мужик схватил Егора за грудки и встряхнул. Он стал похож на остервенелого быка, перед носом которого помахали красной тряпкой.

– Что ты? Что ты? – взмолился Егор, втянув голову в плечи.

– Ты что это, бестолочь, про женку мою прилюдно запеваешь? – Панкрат так крепко сжал пальцы на рубахе брата, что ткань затрещала. – Совсем допился?

– Какую жену? Причем тут Марфа? – усмехнулся Егор. – Я про своих бывших тебе толкую.

Пальцы медленно разжались, Панкрат сел на место и резко протер ладонью лицо.

– Бр-р, не то подумал. Показалось. – Выпив наливку, сразу налил еще. – Извини.

– Да ладно, что уж там. – Егор виновато поглядывал на брата, как шкодливый щенок. – Ну что, примешь меня на время? Сам знаешь, податься мне некуда…

– А что так? Батька больше не желает на шее катать? – Панкрат чуть не рассмеялся, вспомнив юность, когда отец доказывал всем подряд, что его сын Егор слаб по натуре своей. Ни силы мужской не имеет, ни здоровья.

Он родился через пять минут после Панкрата. Закричал не сразу. По отцовским рассказам Егорушка был синюшного цвета, откачивали его долго. Рос хилым, говорить начал позже старшего брата, плохо ел и мало спал. Но в твердой памяти Панкрата закрались другие воспоминания. Егор был ленив. Лодырь, каких свет не видывал. Чуть что, моментально показывал пальчиком на шустрого братишку и плакал:

– Это он!

Федос боялся за жизнь сына, верил ему непрекословно. Ругал Панкрата за то, что тот плохо за братом присматривает, обижает, не хочет брать с собой к друзьям. Пользовался отцовским доверием Егор, до тех пор, пока не повзрослел. С юности он уже умел пить, воровал у отца табак, и при этом, когда был пойман с поличным, с легкостью доказывал, что вредные привычки ему привил старший брат. Поначалу мать лупила Панкрата за подлость по отношению к Егору. Верила в любую ложь Егорушки. Отец уже посматривал на сына искоса из-за его нежелания работать, бить баклуши и часто выпивать. Но мать настаивала:

– Трудно ему. Родился слабеньким, жизнь не складывается. Как бы в одиночестве не сгинул.

После жуткой ссоры между братьями, мать приняла решение: пусть Егор живет в родительском доме. Пока у нее с отцом силы имеются, будут помогать сыну. Но Егор не оценил материнскую заботу. Пил, гулял, два раза женился, развелся и прикатил к Панкрату. Потому что отец выгнал его из дома. Шутка ли, мужику под сраку лет, а он, как барин, палец о палец не ударит, ест дармовые харчи, родительскими руками добытые.

– Ну почему же, – втянув душный воздух ноздрями, Егор выпил. – Сам ушел.

– А что так? – прищурился Панкрат.

– Ну а что. Поумнел, решил судьбу свою по-человечески строить.

– А что ж с отцом не строится?

– Да-а… пьющий он, – выдал Егор, показав глазами на бутыль.

Панкрат понял намек. Плеснул в стаканы и поднял свой.

– Чокнемся.

И в кухне прозвенел звон стекла. Оба выпили. Егор продолжил рассказывать о своих планах на будущее.

– Понимаешь, жить под родительским крылом, это как – быть под постоянным надзором. Вот тебе понравилось бы, если мать ночью будет сидеть у окна и ждать твоего возвращения?

Панкрат приподнял одну бровь.

– Вот и я не выдержал. Сколько можно за мной следить? Я тут как-то с одной девахой закрутил, так мать мне на ухо и нашептала, мол, не пара она тебе, ищи ту, что поплечистей будет. Мол, у меня ж силов никаких, а баба в доме для мужской работы сгодится.

– А отец?

– А что отец? Старый стал. Того и гляди, на днях скопытится. Спивается, к чертовой матери.

– М-да-а, – Панкрат загрустил. – Давненько мы с отцом не здоровались.

– И не езди туда! – вдруг всполошился Егор.

– А че так?

– Неужто забыл, каких собак он на тебя спустил, когда узнал, – наклонив голову, Егор зашептал, – что ты с Марфой спутался?

– Хм, – Панкрат покрутил головой в поисках жены.

Через секунду она появилась на пороге. Вся сияет, как новенькая монетка. В руках у нее мясцо пахучее, с губ улыбка не сползает. Панкрату не понравилось, что жена вдруг стала такой радостной, с той минуты, когда Егор здесь объявился.

– Чего уставилась? – грубоватым тоном спросил он. – Или думаешь, что я твоего полюбовника в моей хате жить оставлю?

Егор чуть на пол не свалился. Вылупившись на брата, он отодвинул стакан и откашлялся.

– Думай, что несешь, – вырвалось из его рта. – Это ж ты ее под меня подложил.

Марфа захлопала глазами. Руки опустились, и мясо упало у ее ног.

Глава 13

– Так это что ж? Сговорились? – выкрикнула Марфа в сердцах, и слезы хлынули градом. – Вы на меня поспорили, да?

Она выскочила на улицу и пулей полетела в баню, чтобы переварить то, что услышала и, как следует, нареветься. Егор с Панкратом обменялись нахмуренными взглядами. Панкрат встал, прошелся туда-сюда, два раза кашлянул в свой кулак, потер усы и бороду.

– Это что сейчас было? – резко сел на лавку. – Я что-то не пойму, откуда ты это взял?

Егор проделал тоже самое и вернулся на прежнее место.

– Что взял? Или у тебя память отшибло? – покосившись на братца, налил из бутылки, дернул и с выдохом выпустил отрыжку. – Ляпаешь, как доярка поутру рядом с фермой в кругу подружек.

Егор точно также погладил усы двумя пальцами. Бороду трогать не стал. Закусил салом, отломил мякиш черного хлеба, скатал шарик и положил его в рот. Панкрат не знал, что ему сейчас предпринять: выгнать братца или дождаться разъяснений.

– Кого я под тебя подложил? – спросил вполголоса он и потянулся за бутылкой, в которой осталось наливки примерно треть.

Второй рукой взял стакан, посмотрел сквозь него и передумал. Поставив его на лавку, перевернул бутыль горлышком в рот и выцедил все пойло. Егор расстроился. Еще не успел разогреться, а брательник осушил остатки.

– А еще… есть? – жалобно спросил он.

– Выложишь правду – будет. – По венам Панкрата потекла живительная влага, все тело обдало жаром, и мужика слегка разморило.

Вся ненависть куда-то улетучилась. Устраивать братские бои не было желания. Панкрат ждал, когда Егор расскажет, что случилось на самом деле много лет назад. А он ведь не из тех, кто ворошит прошлое, но час суда настал. Либо сейчас разобраться, в спокойной обстановке, либо послать братца ко всем чертям. Панкрат выбрал первый вариант.

– Я жду, – упершись спиной и головой в печную кладку, он закинул ногу на ногу.

Егор что-то промямлил себе под нос, сунул руку в карман штанов, которые были порваны на колене после драки, вытащил пачку с папиросами и закурил. Галя и Степан в это время сидели в своей комнате и подслушивали. Отец им запретил выходить, чтобы не мешали серьезному мужскому разговору. Галя стояла у закрытой двери, прислонившись ухом, а Степан находился рядом с ней, чуть согнувшись. Когда убежала свекровь после страшного признания дядьки Егора, Степан чуть не ахнул во весь голос. Галя вовремя прикрыла ему рот рукой.

– Тс-с, молчи. Иначе всю разведку сдашь, с потрохами. – Зашептала она, округлив глаза до неимоверных размеров.

Степа моргнул, дав понять, что громко вздыхать не собирается. Галя вновь прижалась ухом к деревянным доскам и затаила дыхание. Оба ожидали услышать что-то сокровенное, какую-то страшную тайну.

– Ну-у, – Егору не хотелось вспоминать былое, но трубы горят так, что он готов выложить все, что попросит Панкрат. – А что рассказывать-то? Да ты и сам все знаешь. Батька ж выложил, когда гнал тебя из хаты.

– Я хочу знать все. Не припомню, чтоб я Марфу к тебе подсылал. – Панкрат смотрел на брата в упор, не сводя глаз.

– Да не знаю я, как все произошло. Ночь была кромешная. До этого с Харитоном у него за сараем самогонку пили. Ну, в общем, пили-пили. Память так отшибло, что я не знаю, как до дома дошел. В дом заходить не стал. Батьку побоялся. Решил на сеновале отоспаться.

– Не тяни кота за хвост. Сворачивайся. – торопил его Панкрат.

– Ну а что. Иду, значит, спотыкаюсь, встаю, а передо мной батька. Смотрит так, ехидно. Куда, мол, пьяная морда, ползешь? Ну я и отвечаю…

– Сворачивай, сказал. Нет мне резону слушать каждую мелочь, – Панкрат уже представил, как Егор с Марфой целуются.

– Иди, говорит, на сеновал, там тебя подарок ждет. Панкрат кое-что для тебя припас.

– Какой подарок?

– А мне почем знать? Я про бутылку тогда подумал. – Облизнулся Егор. – Налей еще, а?

– Налью, когда все расскажешь.

– Ну вот. Лезу, значит, на чердак, кряхчу, дух испускаю. Панкрат, я что вспомнил. – Егор сглотнул, почесал затылок. – А помнишь, как батька меня на Марфе женить хотел?

– Чего-о? – у Панкрата вытянулось лицо.

– А ты и не знал? Ха! Вот батька, а? Черт скрытный, – рассмеялся Егор, чем и разозлил брата.

– Замолчь! Нечего тут хихоньки да хаханьки устраивать! – треснул кулаком по лавке сердитый мужик.

– Меня он хотел женить, понял? Всю душу из меня вытряс, черт старый. Все мозги выел, все причитал, что Марфа шибко сбитая. Работать за троих будет. Ты же знаешь, что я с детства силой обижен. И за что боженька меня хиля́кой сотворил? – Всплакнул Егор, прижав ладонь ко лбу.

– Батька вас свел? – догадался Панкрат.

– А кто ж? Это я сейчас понял, что он набрехал, а в ту пору я тебе благодарен был. Брата не обидел… Вот только понять не могу, а зачем ты на ней женился?

– Чтоб ты спрашивал, – буркнул тот.

Выслушав поддатого братца, Панкрат ушел. Нашел рыдающую жену в бане, извинился перед ней, вернул в хату, а сам сел на завалинку. Покурить. Ах вот, почему батька не позволял на Марфе жениться. Кричал, ногами топал, кулаками размахивал.

– Если женишься на ней, то я тебя в дом не пущу! – вспоминал слова отца Панкрат. – Некуда будет женку привести! Пойдешь вместе с ней на край света, чтоб глаза мои вас не видали!

– Подсовывал, значит, мою невесту брату, – хмурился Панкрат, прижимая руку с папиросой к щеке. – Ишь ты. Всю жизнь его на руках носили, как золотое яйцо, а мной помыкали. Вот черти.

И грех Марфы уже не так тяжел. Не виновата Марфа, что братья копией друг дружки родились. Их даже родня путала, не то, что вся деревня. Накурившись до тошноты, Панкрат вернулся в хату. Егор сидел на прежнем месте и допивал наливку – вторую бутылку – которую ему дал Панкрат.

– Завтра же до батьки доеду, – прошептал расстроенный до глубины души мужик.

– Зачем? – чуть не подавился салом Егор.

– Хочу в глаза ему посмотреть. Хочу узнать, как он мог братьев одинаковых, как отражение в зеркале, разводить в разные стороны. Должок у меня перед ним. Тогда не смог ему в лицо правду сказать, а сейчас готов всю душу очистить.

– Не вздумай, Панкрат! Не человек ты, что ли? – заерзал Егор, проглотив кусок целиком. – Он спился! Старый, как трухлявый пень!

– Не боись, кулаками махать не стану. Пришло время собирать камни! – прогремел Панкрат и, махнув на стол рукой, тяжелым шагом направился в койку. – Спать на печке будешь! Допьешь и полезай!

– Мать моя женщина, – съежился Егор, сунув под колени пальцы. – И что ж теперь будет, а?

Глава 14

Он выпил наливку всю, до капельки, доел закуску, облизал пальцы и посмотрел на печь. Уф, и как на нее залезать? В глазах двоится, тело обмякло, Егор покачивается на табуретке, а вставать надо. Приподнявшись, он с грохотом сел обратно и прислушался. Панкрат повернулся на другой бок, молодые не вышли узнать, что за шум, – значит все в порядке. Егор вновь встал, ухватившись за край стола. На полусогнутых ногах он добрел до печи. Прислонился к ней плечом, выдохнул. Покурить бы, да пальцы не слушаются. Ай, черт с ним, спать так спать! Упершись лбом в деревянную лестницу, мужик засопел. С губы на бороду потянулась прозрачная ниточка, организм заносит, а лезть надо. Подобрав слюни, он поставил одну ногу на первую ступеньку, левой рукой вцепился в шторку, а правой – в перекладину. Подтянулся, покряхтывая, переставил вторую ногу на перекладину повыше, но промахнулся. Так и рухнул задом на деревянный пол, озвучив тупую боль, возникшую в пояснице, жалобной фразой «чтоб тебя через коромысло». Хозяева проснулись. Первый прибежал Панкрат. В кухне темно, хоть глаз коли, но скрюченную человеческую фигуру у печи разглядеть смог. Спасибо лунному свету, пробивающемуся в небольшое окошко.

– Шмякнулся? – догадался брат, протирая сонные глаза. – Так тебе и надо. Чего пораньше спать не ложился? – сунув руки под мышки Егора, потянул его наверх.

– Так я-а-а, это… ну… того самого, – заикался пьяный гость, повиснув на руках крепкого хозяина.

– Пьянь болотная, – Панкрат пытался поставить брата на ноги, но они висели, как тряпки на просушке. – Стой! Становись! – ругался Панкрат, потея от натуги.

Вроде брат и весит чуток поменьше, но тяжелый – сил нет.

– Поставь свои крэгли. – Пыхтел Панкрат. – Сейчас брошу, мать твою.

За его спиной стояла Марфа. Она всматривалась в полумрак и в мыслях жалела Егора. Бедолага, угораздило же… Лишь бы темечком не ударился. Кое-как поставив пьянющего мужика на «костыли», Панкрат подтянул его к лавке, усадил, поднял голову (взявшись за бороду), внимательно посмотрел ему в лицо. Крови нет – уже хорошо.

– Жив?

– Жж (ик) иво-ой, – криво улыбнувшись, еле выговорил Егор.

– Здесь будешь спать. На полу, – показав указательным пальцем на доски, Панкрат ушел в комнату за подушкой и запасным одеялом.

Марфа наклонилась, быстро провела осмотр головы и, убедившись, что мужик не покалечен, отошла назад.

– Марфушенька, – ласково заговорил Егор, – солнце мое ясное.

– Тс-с, молчи, – грозно приказала женщина.

– Угу, – Егор втянул губы, чтобы не ляпнуть лишнего.

Галя и Степан тихо хихикали за дверью, когда Панкрат пытался справиться с братом, а потом улеглись в кровать.

– Чудной, – порадовалась Галя, укладывая голову на плечо мужа.

– Я его почти не помню. – Степан укрыл одеялом девушку. – Можно сказать, вообще не помню. Только знал, что он где-то живет…

– А дед с бабкой?

– А про них разговору не было. Как-то спросил у отца, так он говорить о них не желает.

– А мать?

– Мать ничего хорошего про них не сказала, – с выдохом ответил Степан.

– Такие злые? – приподняла голову Галя и с сочувствием посмотрела в глаза мужа.

– Ложись спать, завтра работы много. – Погладив жену по голове, Степан уставился в потолок.

Не доставало ему деда и бабушки, всю жизнь не доставало. Но, чтобы поехать к ним и проведать – духу не хватило. Отец не одобрит. Поэтому Степану пришлось оставить эту затею. Закопать в дальнем углу своего сердца.

Панкрат, вернувшись в кухню, бросил на пол одеяло и подушку.

– Ложись. Утром, как встанешь, поможешь Степану картоху выкопать.

– А ты? – встав на четвереньки, Егор пополз на одеяло.

– А я по делам поеду.

Панкрат сладко потянулся и потопал досыпать. Марфа поспешила за ним. Егор забыл, что рано утром его брат собирался к родителям. Забыл и уснул мертвецким сном. Всю ночь храпел, кашлял, разговаривал с кем-то, садясь и почесывая промежность. Ночь пролетела, как один миг. Панкрат проснулся с петухами. Одевшись, он обошел спящего брата и вышел на улицу. На дворе туман, прохладно. Соловьи поют, собаки неподалеку чужака осыпают собачьим матом, а Панкрат волнуется. Самому неприятно стало от того, как сердце зашлось. Но нет. Пересилив себя, он двинулся в путь. Если решил – отступать назад нельзя. Он ведь мужик, как никак. Долго добирался Панкрат до родной деревушки. Минув две деревни и три поселка на перекладных, он наконец ступил на родную землю. Идет по проселочной дороге, а в груди щемит. Тяжело. По обе стороны поля́ еще зеленые расстилаются, солнце уже высоко в небе, в воздухе запахло детством. С каждым шагом ноги становятся увесистее, по спине пот течет, а в голове только одна мыслишка: только бы не рассопливиться. Малодушия ему тут не хватало. Здоровый детина вырос, крепкий, а сердце не каменное. Столько лет прошло, не виделся с родной сторонкой, не нюхал местного запаха, не давал о себе вестей. Как расчертил между родителями и своей семьей широкую линию, так и забыл, как их звали. Свернув с ухабистой дороги, Панкрат закурил. Все семь километров курит и думает, о предстоящей встрече рассуждает. И чем ближе родная улица, тем тревожнее на душе. Вот она – калитка с веревочкой. Хм, до сих пор веревочкой запираются. А вот и дом на четыре комнаты. Двор с будкой и грядками, а позади дома – сараи. Любопытно, сколько голов держат? Панкрат откинул веревку на столбик и открыл скрипучую калитку.

– И где ж ты шляешься, баламут бородатый? – из открытого окна высунулась голова незнакомой молодой женщины. – Я что, сама должна за твоим выводком приглядывать? Куда деньги дел, черт бесхвостый?

И вдруг дверь дома распахнулась, и к ногам Панкрата выбежала целая орава ребятишек!

– Папка! – Кричали они хором, хватаясь за штанины пришлого мужика.

Брови Панкрата взмыли на лоб. Все тело будто окостенело. Он смотрел на маленьких ребятишек – мал мала меньше – грязных, полуголых и недоумевал: это ж чьи такие оборванцы?

Глава 15

– Иди домой! – женщина в окне вопила, как сумасшедшая. – Так бы и дала по маковке! Сколько можно, а? Сидим впроголодь! По соседям побираемся!

Панкрат не мог пошевелиться. Дети тянули его за штанины, какая-то взъерошенная баба орала, а у него в голове спутались мысли. Кто это? Где мать с отцом?

– Уважаемая! – наконец, мужику удалось прийти в себя. – Позови Федоса Стрелецкого, будь добра!

– Какого Федоса, пьянь ты непробудная? Все мозги уже пропил? Ну я сейчас тебе всю бороденку выщиплю, – через секунду незнакомка выскочила на крыльцо.

Заметив в ее руках ухват, Панкрат насупился.

– Отойдите от него! – визжала баба на голосистых детей, направив ухват на мужика. – Сейчас ты у меня попляшешь!

Она двинулась на Панкрата. Тот не сводил изумленного взгляда с металлической рогатки. Дети, облепившие его, кричали и плакали. Панкрат напрягся. Женщина была настроена воинственно. Она подходила все ближе, натянув грозную маску. Оставалось три метра. И вдруг хозяйка переменилась в лице. Остановившись чуть поодаль, она опустила ухват и встала, как вкопанная.

– Егор? – засомневалась она. – Не-ет, ты не Егор.

Втянув щеки, а потом выдохнув, женщина оттянула край века, чтобы настроить зрение.

– Непонятно. Вроде Егор, а вроде и нет.

– Извините, что я без предупреждения. А Вы кто будете?

– Да и голос чем-то отличается, – размышляла вслух пораженная сходством баба. – Разойдитесь! – гаркнула она на стонущих ребятишек. – Это не ваш батька! Быстро в хату, цыплята немытые! Кому сказала?

Детишки, испугавшись материнского окрика, отстали от постороннего дядьки и ринулись в дом.

– А ты… Вы откуда? – переминаясь с ноги на ногу, женщина с любопытством рассматривала мужика и опиралась двумя руками о черенок ухвата.

– Я Федоса и Глафиру разыскиваю. Стрелецких. Они здесь когда-то проживали.

– Так это свекры мои. Федос помер. Три года уж. А Глафира в доме, – женщина показала рукой на трухлявую избу. – Пойдемте. – Она двинулась к крыльцу, задавая на ходу вопросы. – А Вас как звать?

– Панкрат Федосеевич. – Угрюмо топал мужик.

– А-а, то-то вы с Егором схожи. Он только о Вас и говорит. Все уши прожужжал. Панкрат то, Панкрат это. Я не верила, что вы, как две капельки схожи. Я ж приезжая. Дунькой меня кличут. Егор меня сюда привез и поселил. А где он, кстати?

Они уже вошли в дом. На последний вопрос Панкрат не ответил, потому что застрял на пороге. В доме воняло чем-то тухлым. Воздух был таким безбожно спертым и неприятным, что Панкрат задержал дыхание на несколько секунд.

– Не обращайте внимания на беспорядок, – Дуня приставила ухват к печке. – Некогда мне уборкой заниматься. Шестеро ртов. Шутка ли. Ни хлеба, ни молока. Приходится по соседкам бегать, милостыню просить.

Сложив грязные железные тарелки, ложки и кружки в одну большую гору посреди стола, она ладонью смахнула мусор со столешницы и предложила гостю присесть.

– Даже угостить Вас нечем.

Панкрат стоял, как замороженный, и не верил своим глазам. Что за обстановка внутри дома? Где добротная посуда, иконы, самовар? Пол местами провалился, из подпола тянет сыростью, у стола углы будто топором порублены, табуретки перекошенные, одна разломана и валяется под столом. Ни занавесок, ни горшков. Зато вдоль стены стоят пустые баклажки из-под выпивки. Печка и та трещинами пошла. Когда ее последний белили? Во времена юности Панкрата?

Слезы навернулись на глаза. Как зажиточные люди смогли профукать все добро?

– А коровы и… – Панкрат выдавливал из себя каждое слово. Ему с трудом удавалось не расплакаться.

– А что коровы. Были и нетути. – Развела руками Дуня.

– Дуняша-а, – из комнаты раздался тягучий, стонущий голос, будто кого-то душат.

– Иду-у! – отозвалась хозяйка. – Вона, лежит, помирает, – кивнула Дуня. – Сегодня или завтра распрощается с душой.

– Мама? – передернуло Панкрата. Он рысью бросился в комнату.

– Ну да, – неслышно ответила Дуня.

Панкрат вбежал и чуть не упал, споткнувшись о ворох какого-то тряпья, небрежено валяющегося перед входом. Повернув голову налево, он увидел огромную кучу прожженных одеял, из которых торчала маленькая головенка в давно нестиранном платке. Женщина лежала лицом вверх и таращилась в закопченный потолок.

– Дуняша, – умирающим тоном произнесла она.

Приблизившись к подобию постели, Панкрат наклонился.

– Мама, – тихо сказал он, всматриваясь в сухонькое личико. – Мам, ты меня слышишь?

– Панкратушка, – старенькая мама узнала голос пропащего сына. – Панкратушка пришел. А я так ждала, так ждала. Дождалась…

– Мама! – истошно вырвалось из горла, и здоровенный мужик упал на колени, обхватив гору вонючих одеял дрожащими руками.

Глава 16

Дуня стояла в дверном проеме и наблюдала за драматической сценой. На ее лице читалось – не жаль ни мужика, рыдающего над старушкой, ни эту полумертвую женщину. Наелась Дуня, живя в доме свекрови. Так наелась, что чувство жалости ей не свойственно.

– Я тебя к себе возьму, – Панкрат хлюпал носом, упираясь головой в одеяла. – Мама, прости меня, что раньше не приехал.

– Вот теперь и умереть спокойно можно, – прошептала женщина, улыбаясь загаженному потолку. – Теперь я счастлива…

– Ты не умрешь. – Подняв голову, мужик вытер рукавом под носом. – Будешь жить у нас. Мы тебя выходим.

– Э-э! – прорезался голос у бойкой Дуняши. – Куда? А как же мы? А жить-то как? Мы ж тут с голоду подыхаем.

Она кивнула на соседнюю дверь комнаты, где баловались ребятишки.

– Мы ж все родственники. Каждый из шалопаев рожден от Егора. Брата вашего, – акцентировала Дуня. – Неужто бросите на произвол судьбы?

Она громко всхлипнула и закрыла лицо руками.

– Никому не нужны, ни отцу, ни родне. Привезли меня сюда девчонкой зеленой, бросили с хвостом… Да что ж такое делается то, а? – последние слова она выкрикнула с такой болью, что Панкрат обернулся.

Дуни уже не было. Она выбежала на улицу, села на крыльце и начала выдавливать из себя слезу, чтобы казаться жалкой и беспомощной. Панкрат вздохнул, подумал немного и решил:

– Мама, сейчас по соседям пробегусь, попрошу, чтобы коня с телегой дали…

– Не надо, сынок. Я не поеду.

– Поедешь. Не спорь. Вижу… – Панкрат с ужасом огляделся, – бедствуете.

– Ничего. Многие так живут. И не жалуются.

– Мам, как так получилось? Как вы докатились до такой нищеты?

– Бывает, – не стала Глафира говорить правду. – Бог дал, бог взял.

Панкрат погладил маму по морщинистой щеке и поднялся на ноги.

– Надо собираться, – сказал он вслух. – Есть какие-то пожелания? Может, ты хочешь что-то взять с собой? Хотя… что тут брать, один хлам, – покрутил головой мужик.

– У меня только одно желание, – Глафира продолжала улыбаться. Она была счастлива, что наконец услышала голос сына. Почти слепая, ослабленная, но счастливая.

– Какое? – наклонился Панкрат.

– Я хочу увидеть Егора.

– Так, – Панкрат задумался. – А когда ты его в последний раз видела?

– Не помню. Давно. Сынок…

– Да, мама.

– Живите дружно. Если у тебя есть место для брата, приюти его, Христом Богом прошу.

– Мама… – опешил тот.

– Поклянись, что ты поможешь брату и моим внукам. Нельзя всю жизнь жить в раздоре. Это грех, сынок.

– Хм, – Панкрат стоял перед мамой и немного вскипал про себя.

Какого рожна она беспокоится за Егора? Он уехал, бросил жену с выводком, оставил их без хлеба, приперся к Панкрату, напился от души и, видимо, всю жизнь кутил, провел последние годы за бутылкой, не думал о семье и матери, а она его жалеет! В душе всколыхнулась ненависть к собственному брату. Панкрат синел от злости, сжимая челюсти и нервно шевеля усами.

– Мам, я все понимаю, но и ты пойми…

Не успел он договорить, как Глафира зашептала:

– Доживешь до моих годков, многое поймешь. Я ведь тоже раньше не понимала, отца вашего слушала, подчинялась беспрекословно, души в нем не чаяла. Думала, что он во всем прав. А теперь лежу тут и соображаю, как я была не права. Сынок, послушай маму, мудрость приходит не с молоком матери, а с болезнью и старостью. Знаешь, как я боялась не увидеть тебя, не успеть? Егор искал тебя, исколесил всю округу, но возвращался ни с чем.

– Егор, говоришь? – Насупился мужик. – Искал?

– Да. Уедет, вернется через неделю и плачет, сидя у моих ног – не нашел брата. Мы уже и мысль страшную затаили, что нет тебя в живых…

– Ясно.

Панкрат обернулся на детские крики. В комнате, судя по звукам, ребятишки устроили драку.

– Мам, погоди.

Он пошел проверить, кто там бунтует. Открыв дверь, увидел неприятную картину: у окна сидит трехлетний мальчик, а рядом с ним – девочка, чуть постарше. Мальчишка с захлебывающимся криком прячет грязные ручонки за спиной, а девочка пытается у него что-то отобрать. Остальные же сидят по углам и таращатся на драчунов.

– Что там у вас? – Панкрат в два шага приблизился к детишкам. – А ну, покажь.

Девочка подняла голову. Панкрат был ошарашен. Он никогда не видел такого озлобленного взгляда в детских глазенках. Ребенок был похож на дикого звереныша, попавшего в капкан. Панкрат испытал легкий шок. Его лицо побледнело. Через мгновенье он чуть не зарыдал крокодильими слезами, когда открыл ладошку давящегося плачем мальчика. Тот прятал кусок заплесневелой корки, которую, скорее всего, хотел съесть, пока никто не видит.

– Голодные… – через силу проговорил Панкрат, ощущая, как к горлу подкатывает удушающий ком. Подавляя в себе надвигающуюся жалость и слезы, он постоял пару секунд молча, а потом громко сказал: – Мам, едем к нам! – и тихо добавил. – Все вместе едем.

Глава 17

Погладив обиженного мальчонку по слипшимся белесым волосам, Панкрат задал вопрос притихшей ораве:

– Ну что, ребятишки, поедете ко мне в гости?

– Да-а! – радостно ответили трое сорванцов, вскочив на ноги.

– А куда? – старшая девочка Лида все также настороженно смотрела на незнакомого дядьку.

– В село Яшкино. – С улыбкой ответил Панкрат.

– Зыть? – спросил пятилетний Ваня, который не выговаривал несколько букв.

Панкрат внимательно посмотрел на него и ласково ответил:

– Жить.

– А там есть калтоска? – Ваня подошел ближе.

– Есть.

– А самогонка?

– А тебе зачем? – усмехнулся Панкрат.

– Папка осень любит пить, – Ваня встал рядом с добрым дядей и взял его за руку.

– А молоко ты любишь?

– Осень.

– Молока хоть залейся. Всем хватит. Дуня! – Панкрат вместе с Ваней вышли из комнаты. – Дуня! Собирай детей!

Услышав зов Панкрата, Дуня влетела в дом, как ураган.

– Куда это? – прикинулась дурочкой, будто не понимает.

– К нам поедем. Собирайся. Бери что есть. Только рванье не прихватывай. В моем доме две хозяйки, пошьют рубашек ребятишкам, навяжут носков. Ты вязать-то умеешь?

– Да некогда вязать. У меня ж во, – Дуня кивнула на детей, высунувших головы от любопытства.

– Разберемся. Дед Панас жив еще? Помню, у него телега была. Конь ретивый… Мать в порядок приведи. Что она там в лохмотьях лежит. Переодень. Платок смени.

– Я сейчас сбегаю. Только… поместимся ли? Она ж лежачая. Ее бы… в больницу определить. – Не хотелось Дуне, чтобы Панкрат брал с собой старушку. А вдруг она лишнего нагородит?

– Домой приедем, там видно будет. Я пока до магазина дойду, а ты тут скарб собирай. Мам! Я скоро! – опустив глаза на мальчонку, Панкрат предложил ему пойти с ним за покупками.

– Конфету купис? – поинтересовался Ваня.

– Сначала хлеба, – Панкрат повел ребенка на улицу.

Дуня засуетилась, забегала по хате, ища одежду для детей. Открыв старый, обшарпанный сундук, она выпотрошила его. Расшвыряла вековые свекровкины платья по полу, рассмотрев каждое. Нашла одно, целехонькое, молью не поеденное. От платья шел затхлый запашок. Встряхнув его, Дуня откинула одеяла.

– Что надо? – недавно Глафира шептала, а сейчас ее тон был несколько резок.

– Переодевать тебя буду, – Дуня просунула руки под мышки старушки.

– Без тебя справлюсь, – ударив сноху по рукам, старушка внезапно села.

– Вот чувырла, а! – воскликнула Дуня. – Я ж говорила Егору, что ты припадочная!

– Захлопнись, – рявкнула на нее свекровь, расстегивая пуговки на стареньком халате. – Если Панкрату скажешь, то я тоже молчать не буду. Останешься со своими хвостами без хаты и пропитания.

– Фу! – не найдя слов для достойного ответа, Дуня развернулась и ушла в другую комнату, выбирать в куче тряпья, сваленного на кровати, что-то поприличнее для детей.

Через полчаса вернулись Панкрат и Ваня. Мальчик держал в руке кусок рафинада и с огромным удовольствием облизывал его. Дети мгновенно обступили брата, заметив у него сладость.

– Дай!

– Дай!

– Дай!

Заголосили хором, протягивая руки.

– Каждому принесли, – Панкрат перевел внимание детей на себя. Вынул из кармана горсть белых кубиков и начал раздавать по одному. – Держи.

– Тебе.

– И тебе.

– Бери.

Дядька угощал голодных сорванцов, а те, в свою очередь, выхватывали сахар и разбегались в разные стороны, чтобы братья и сестры не отобрали.

– Богато живете, Панкрат Федосеевич! – выглянула Дуняша в окно.

– Спасибо, не жалуемся. – ответил мужик, глядя на спрятавшихся в укромные места детей. – Ну что, все собрала?

– Да-а-а, – протянула Дуня, покусывая губы. – Брать-то нечего. Только сжечь осталось.

– Дуня, – Панкрат подошел к окошку, – я тут Иваныча встретил…

– Пьянчужку местного? Тю-у-у, – замахала руками женщина перед своим лицом, словно разгоняет мошек. – Вы его больше слушайте. Он Вам такого напоет, что уши в трубочку свернутся.

– Скажи честно, Дуня, как на духу…

Женщина выставила грудь, будто собралась защищаться. Сомкнула губы, спрятав улыбку, и приготовилась отмазываться от каверзных вопросов.

– Батька мой пил?

Дуня медленно втянула душный воздух ноздрями, приподняв набухшую грудь повыше, мельком взглянула на облачное небо, выдохнула и спокойно ответила:

– Пил так, что мамка ваша вона, до сих пор подняться не может.

– Получается, все органы ей отбил?

– Выходит – так. Мы с Егоркой ее собой укрывали. И Егорке доставалось, и мне.

– А я надумал на его могилку посмотреть, – разочарованно вздохнул мужик.

– Нечего туда ходить. Свекровь приказала не шлындать к нему. Всю кровушку он ей попортил.

Задумчиво покачав головой, Панкрат расправил плечи.

– Ну что, за телегой пойдешь или мне самому? Давненько я тут не был. Надо бы с соседями поздороваться.

– Лучше я сама. За разговорами и времечко пропустим. А дорога, как я чую, неблизкая.

– Это верно, – одобрил Панкрат, почесав шею сзади. – Давай, Дуняша, иди. А я за ребятишками пригляжу.

Дуня быстро нашла телегу и коня. Она привела Игоря Викторовича, который переехал в деревню год назад с семьей, получив в наследство от умерших родителей небольшое хозяйство. Он не знает о жизни Федоса и Глафиры Стрелецких, не любопытствует о чужой личной жизни, не пьет, не курит, в помощи людям не отказывает. Договорившись об оплате, Игорь пригнал коня, пожал руку Панкрату, порадовался за семейство Дуняши, мол, новое место равно новая жизнь.

Панкрат принес маму и положил на покрывало, которое постелила Дуня поверх сена. Деток рассадили по краям телеги, Дуня с Панкратом сели у ног матери. Игорь взял вожжи, запрыгнул на козлы и приказал коню начать движение.

– Ну, с богом, – сказал негромко Панкрат, мысленно прощаясь с отчим домом.

Глава 18

–Цып, цып, цып! – Марфа раскидывала зерно перед суетливыми курами и искоса посматривала на Егора, прохаживающегося вдоль забора, разделяющего огород от придомового участка. Егор курил и завистливо осматривал владения брата.

– Это ж сколько тут свеклы насажено, а? А грядок-то, грядок… – Егор открыл калитку и начал загибать пальцы, подсчитывая количество широких борозд.

– Двадцать, – с ехидством подсказала Марфа, наблюдая за любопытным мужиком.

– Очуметь! – почесал Егор затылок. – Пахать – не перепахать. Это что ж, ты одна за этим хозяйством ухаживаешь?

– Угу, – кивнула Марфа, перевернув ведро, чтобы высыпать остатки трухи.

– Ох и сильна ты, Марфушенька, – заискивающе заговорил мужик, выронив окурок изо рта. – Я смотрю, ты совсем не изменилась. – Он подошел к женщине и начал накручивать на палец кончик обожженного уса.

Марфа, смущаясь, опускала хитрый взор на пустое ведро, потом вновь поднимала глаза на заигрывающего мужика и, отворачиваясь, прикладывала край платка ко рту, хихикая от удовольствия.

– А помнишь, как мы…

– Цыть, – переменилась в лице женщина. – Ты чего тут собираешь? Хочешь, чтоб сын услышал?

– Да он же со своей женой картоху копает, – усмехнулся Егор.

– А усадьба где? Вона, – Марфа показала рукой на сараи. – Там, в конце.

– И что? Нас же не слыхать, – нахмурился Егор.

– Ага. У меня невестка, знаешь какая? У-у, – потыкав кривым кулаком в нос гостя, Марфа сплюнула на землю. – Еще та гадюка.

– Да брось, солнце мое ясное, у твоей невестки любовь. Ей нет дела до нас, – взяв женщину за руку, которой она только что махала перед его лицом, Егор поцеловал тыльную сторону ладони и нагло так предложил уединиться. – Может, вспомним молодость, а? Я тебя… как раньше…

– Аха-ха-ха! – по скотному двору рассеялся заливистый смех. – Дурачок! Все об одном думаешь.

– А что, разве плохо нам было?

– Хорошо, но потом было так худо, что из дому бежать хотелось, – Марфа выдернула руку. – Вспоминать не хочется.

– Это ж было сто лет назад. Чего сейчас об этом говорить? Солнце мое, Панкрат уехал, чтоб он не вернулся, а эти (дети) картоху копают. А нам что терять? – нежным голосом спросил Егор и тут же сдвинул брови к переносице. – Или Панкрат получше меня будет?

– В этом деле лучше тебя нет никого, – выдохнула Марфа и загрустила. – Что ж ты раньше не очухался? Столько времени ушло, а теперь уж поздно.

– Никогда не поздно. Что ты? Вот я! – Егор развел руки в стороны. – Бери! Весь твой!

Марфа пришла в неописуемый восторг от поведения любвеобильного мужика. Неужели до сих пор он ее любит? Кажется, так и есть: две жены было, ни с кем не смог ужиться, все Марфушу свою ненаглядную ждал.

– Ой, – аж сердце зашлося, – заохала впечатлительная Марфа, положив руку на грудь.

– Пора действовать, пока оно заднюю не дало, – пробурчал Егор и подхватил завороженную женщину на руки.

***

– Умаялась, – Галя выпрямила спину, вытерла пот со лба, тяжело вздохнула.

– Батька скоро вернется, а у нас всего пять борозд выкопано, – Степан поставил ногу на лопату и опустил подбородок на кисти рук, ухватившиеся за край облезлого черенка. – Он не любит, когда дело до конца не сделано.

– Знаю, но спину гнуть больше не могу. Мать-то у тебя хитрая, сказала, что по дому хозяйничать будет, а сама с дядькой разговоры разговаривает. С обеда треплются, как бабки на базаре.

– Пусть поговорят. Они ж столько лет не виделись, – Степан закурил.

– Пойду шею ополосну, – Галя ощущала, как ей душно. Она вся вспотела, и жажда мучает.

– Иди, а у меня перекур.

Высыпав картошку из ведра в мешок, Галя вновь вытерла косынкой взопревшую кожу на шее и поволокла ноги к дому. Уже сентябрь наступил, а солнце до сих пор жарит по-летнему. Пройдя вдоль огорода, девушка остановилась, отдышалась и потопала к крыльцу. Ее голова была занята мыслями о ребенке. Подождать еще месяцок или все ж съездить в районную больницу? Входя в дом, Галина приложила руку к стене и часто задышала. Переутомилась. Головокружение не заставило себя долго ждать, и девушка присела на лавку, что стоит у стены. Обратив внимание, как вокруг тихо, Галя встряхнулась.

– Работница чертова, – шепотом обругала свекровь, – небось дрыхнет пузом кверху.

Не было сил, чтобы открыть вторую дверь. Слабость навалилась на плечи, и Галя уже решила не возвращаться на усадьбу. Кое-как отворив тяжелую дверь, она переступила порог. И вдруг из дальней комнаты послышались какие-то звуки. Словно кто-то кряхтит, когда запор случается. Галя не раз слышала, как ее отец мучается после славной попойки.

– Дядя Егор? Пить надо меньше, – буркнула себе под нос девушка, взяв ковш. – И почему в доме? На улице кустов мало?

Она набрала воду из ведра, отхлебнула несколько раз и с облегчением выдохнула. Замерев на мгновение, она поняла, что вместе с ее выдохом раздался какой-то звук, уж слишком напоминающий стон.

– Кто здесь? – еле слышно пролепетала Галя, испугавшись до смерти.

Она встала на цыпочки и прокралась к ближайшей комнате. Осторожно заглянула в нее. Там никого нет. Девушка тенью прошмыгнула ко второй комнате – спальне свекров – и незаметно приоткрыла дверь.

– Мамочки мои, – пронеслось в ее голове. На постели лежали двое.

– Марфа! – послышалось с улицы.

– Панкрат Федосеевич, – Галя подскочила к окну и увидела кучу народа, сидящего на телеге, и веселого свекра.

– Марфа! Встречай дорогих гостей! – Панкрат спрыгнул с телеги и помог слезть Дуняше.

Глава 19

Тишина повисла в доме. Галя, закусив губу, начала быстро обдумывать дальнейшие действия. Сейчас свекор войдет, и разразится скандал на все село. Надо срочно что-то придумать. Еще раз выглянув в окно, она увидела, как Панкрат Федосеевич торопится к двери.

– Свекор вернулся! – закричала Галя во все горло и побежала встречать родственника.

Они столкнулись уже в сенях. Галя неожиданно прижалась к Панкрату и негромко прошептала: – Вас так не хватало…

– Соскучилась? – немного опешил мужик.

– Да. Без Вас тоскливо в доме.

– Спасибо, – лицо Панкрата расплылось в улыбке. Давненько он не слышал ласковых слов в свой адрес. – А Марфа где? Почему не встречает?

– А она спит… Устала… – неловко врать, но это шанс, чтобы поджать под себя свекровь.

– Картоху копала?

– Угу.

– Марфа! Собирай на стол! У нас гости! – Панкрат хотел войти внутрь, но Галя не дала.

– А кто там?

– Родственники.

– Все? – Галя видела, что свекор приехал с огромным количеством ребятишек.

– Все. Дети и жена Егора.

– Жена-а? – Галя побледнела.

Вот это да! Оказывается, у дядьки Егора есть жена! А сам сказал, что одинок…

– Ну где она там? Марфа! – Панкрат надрывисто звал жену, не зная, что она мечется по комнате и пытается привести себя в порядок.

– Быстро полезай на печь, – она еще не в курсе, что ее ждет умопомрачительный сюрприз. Но уже слышит, как на улице визжат чьи-то ребятишки. – Натягивай штаны и бегом спать. Ой, угораздило же меня… – Марфу трясло от страха. Если сейчас муж войдет – жди беды. Ничего не докажешь, потому что факт измены налицо.

– А что он так рано? На пару дней собирался, а сам одним днем обернулся. – Егор попал ногами в одну штанину. Его так колотило, что прошиб холодный пот. – Или не доехал?

– А мне откуда знать? – нервничала Марфа, натягивая платье через голову. – Что у него на уме – только ему известно. Все, быстро выходим и врассыпную.

Она открыла дверь и высунула голову. Из сеней слышен разговор между мужем и снохой.

– Как вовремя пришла эта малахольная, – обрадовалась Марфа и вытолкала Егора.

Тот бросился к лестнице, как вдруг Панкрат вошел и встал на пороге.

– Наработался? – заметил, что у брата спадают штаны. – А я тут родственников привез.

– Каких еще родственников? – Егор поддерживал штаны на пузе, пытаясь взобраться наверх.

– Здравствуй, Панкратушка, – Марфа кинулась обнимать мужа. – Что-то ты раньше…

Панкрат сощурился. У жены платье не только наизнанку, но и задом наперед, да и вид какой-то неопрятный.

– Что с волосами? – спросил он грудным голосом, глядя на торчащие в разные стороны локоны.

– Да вот, хотела голову помыть… – глаза Марфы забегали, и она начала судорожно приглаживать растрепанную шевелюру.

Догадываясь, почему жена ведет себя, как нашкодивший ребенок, Панкрат повернулся к брату, зависшему на лестнице. Марфа вытаращенными глазами показывала Егору, чтобы он лез на печь, но Егор не мог пошевелиться. Он был прикован тяжелым взглядом брата.

– Иди женку встречай, пьяница, – сердитый Панкрат сделал шаг назад, выходя спиной в сени. – И ораву, которую наплодил.

– Какую ораву? Чью женку? – руки Марфы зависли над головой. – Егор? Что он такое говорит?

Глава 20

Неожиданно под ногой Егора сломалась перекладина, и он оказался на полу. Штаны слетели до колен, Егор ушиб свой уже отбитый зад и заохал. Панкрат усмехнулся над братом и отправился за гостями. Марфа, поставив руки на бока, уставилась на Егора. Тот потирал бедро, пытаясь сидя подтянуть штаны.

– Женка? – прошипела Марфа, вспоминая все те ласковые слова, которыми несколько минут назад одаривал ее Егор. – Ребятишки? – кожа лица начала багроветь. – А говорил, что всю жизнь только обо мне…

И тут она резко пришла в себя – Галя стоит рядом. Разошлась баба, совсем мозги растеряла. Подняв разъяренный взгляд на сноху, Марфа поостыла. Та стояла, упершись спиной в стену, и ехидно улыбалась.

– Что зенки вылупила? – рявкнула Марфа, разозлившись не на шутку.

– Допрыгалась, – сквозь смех дерзко проговорила Галя, скрестив руки на груди. – Доскакалась наездница по кочкам.

– Ты что несешь, дурында? Совсем ополоумела? – завизжала Марфа, замахав руками. – Забыла, в чьем доме харчи подъедаешь?

– Скоро твоя очередь придет подъедать! – расхохоталась Галя, широко раскрыв рот. – Видела я, как ты с дядькой-то… Кувыркалась!

Галина показала глазами на Егора.

– Все видела. Интересно, что об этом подумает Панкрат Федосеевич, когда я ему доложусь? А?

– Что ты видела, курица слепая? – по лицу Марфы было заметно, как она растерялась. – Что ты городишь?

– Думаю, и Панкрат Федосеевич сам все заметил. – Продолжала нервировать свекровь Галя. – Посмотри на себя, чувырла, платье швом наверх нацепила и задком вперед перевернула. Ха-ха-ха! Чую, заработала ты сегодня на калачи! С маком!

Развернувшись, Галя переступила порог и с силой захлопнула дверь. Марфа вытаращилась на платье. Матерь божья, это что за мода такая?! И как не доглядела? Пуговки назад, воротничок в глотку врезался…

– А я-то думаю, что ж так шею режет… – Марфа, не видя, куда пристраивает зад, плюхнулась мимо табурета.

– Марфуш, прости меня, грешника окаянного, – запричитал Егор, тяжело поднимаясь на ноги. – Думал, Дунька не дождется, отстанет, а я вздохну и без того слабыми легкими. Ан нет, принесла ее нелегкая. Замучила она меня – спасу нет. Каждый год рожает, будто кошка плодовитая. От кого приплод несет, понять не могу.

– Погодь, дети не твои, говоришь? – вылупилась на него Марфа.

– Конечно нет! Вот те крест! – перекрестился мужик и протянул руку, чтобы поднять женщину.

– А что ж ты с ней живешь, если она гулящая? – ухватившись за скрюченные пальцы Егора, Марфа встала.

– А каким наглядным образом я докажу, что они не от меня? Как назло, что не дите – моя копия.

– Маленькие – все друг на дружку похожие. А ну, покажь, кого там Панкрат приволок. – Двинулась к двери Марфа. Но сразу остановилась и предупредила: – и не трись подле меня, а то Панкрат обоим ноги повыдергает. Ох, еще и со снохой придется дружбу водить. Вот малахольная! Когда она успела нас поймать?

Егор скромно пожал плечами и потопал вслед за нервной Марфой. Улица была переполнена детскими криками. Старшие ребятишки носились по дороге, играя в догонялки, самый маленький, которому нет и года, сидел на руках молодой женщины и молча посасывал большой палец. Панкрат беседовал с Игорем Викторовичем – владельцем коня, уговаривая его зайти в дом и плотно поужинать.

– Спасибочки, но мне пора в обратную дорогу, – любезно отказался Игорь, залезая на козлы.

Марфа наблюдала за мужем, еще не зная, какой сюрприз ее ожидает. Вдруг Панкрат протянул руки в телегу и поднял что-то, завернутое в старое покрывало. Марфа увидела босые ноги. Вытянув шею, она раскрыла глаза пошире.

– Бывайте. Но-о-о! – дав команду коню, Игорь встряхнул вожжи.

Конь радостно заржал из-за облегченной повозки и рысцой поспешил в родную деревню. Панкрат кивнул на прощание и повернулся. На него из-за забора смотрели Марфа и Егор. Наизнанку надетое платье заставило Панкрата нахмуриться. Чтобы хоть как-то переключиться от предстоящего серьезного разговора с женой, Панкрат позвал детей в дом.

– Айда ужинать! – и первым вошел в калитку, неся на руках полусонную мать.

Детишки поспешили за дядькой. Панкрат прошел мимо, одарив Егора и жену осуждающим взором. Егор спрятался за спину Марфы, подальше от сердитого брата, а та, узнав в сухонькой старушонке противную свекровь, чуть не вскрикнула от моментально нахлынувших эмоций. Этого еще не хватало! Свекровь?! На черта она тут сдалась?

– Помирает? – с надеждой в голосе спросила опешившая хозяйка.

Но Панкрат ей не ответил. Он вошел в хату, за ним – веселая, чумазая детвора, а перед Марфой предстала жена Егора. Марфа внимательно на нее посмотрела и с сожалением вздохнула. А девка-то помоложе будет! Вон, какая грудь наливистая, тело складное, да и лицо румяное. Покосившись на Егора, Марфа спросила:

– Звать-то как?

– Дуняшей, – ответила гостья, приблизившись к мужу.

Сейчас бы закатить ему скандал, да в чужом доме неудобно. Что хозяйка подумает? Егор стоял с опущенной головой и ждал, когда тонкий крик жены вонзится в его уши, но не дождался. Дуня протянула руку хозяйке, та ответила рукопожатием.

– Надолго ли? – глядя исподлобья на симпатичную Дуню, Марфа готова была заорать на Егора, но держалась изо всех сил.

– А это как Панкрат Федосеевич порешит, – кокетливо ответила женщина и двинулась к крыльцу, живо покачивая мясистыми бедрами.

Ну и дене-ок… Жена, дети… Свекровь! Марфа постояла еще немного, вслушиваясь в сопение Егора, который не двинулся с места, переминаясь с ноги на ногу, и поплелась в дом. Теперь настанет не жизнь, а малина!

В кухне шумели дети. Девочка Лида заплетала сестре Свете косички, сидя на полу, мальчишки носились из комнаты в комнату, горлопаня во все горло, Дуня передвигалась по дому, как тень, рассматривая богатое убранство, а Панкрат уложил маму на свою кровать и рылся в шкафу, ища подходящую одежду для нее. Через минуту Галя привела Степана, который уже заждался, когда она вернется, чтобы собирать картошку. Степан встал в дверях и замер.

– Ого! Целый детский сад!

– Какие смешные, правда? – Галя любовалась бесившейся малышней, поглаживая свой живот, который не давал признаков на беременность.

– Марфа! – позвал жену Панкрат. – Быстро сюда!

Марфа прошмыгнула между прыгающими детишками и занырнула в комнату.

– Теплой воды, полотенца и найди что поприличней для матери, – басом отчеканил мужик, разворачивая пятый платок, расшитый красными цветочками. – На стол собери. Надо детей накормить.

Марфа подошла к постели и взглянула на тихую свекровь, наклонившись очень низко.

– Помрет. Наверное, сегодня и помрет.

– Я тебе помру, – прошептала Глафира, открыв глаза. – Мне бог отмерил немало. Не надейся. Я еще тебе переживу.

Марфа чуть не отпрыгнула, испугавшись до смерти.

– Что уставилась? Кашу мамке, картоху – гостям! – Панкрат был зол на жену.

Марфа поспешила накрывать стол и греть воду для свекрови. Через сорок минут свекровь была накормлена, помыта и переодета. Засыпая, она поблагодарила бога за то, что тот услышал ее молитвы и прислал сына ей на подмогу. Позже за стол сели гости и хозяева. Им предложили картошку, сало, мясо, яйца. Дети уплетали еду за обе щеки, отбирая друг у друга лакомые кусочки. Дуня кормила младшего сына Кузю вареной картошкой, давала запить молоком, а сама все больше налегала на соленые огурчики и помидоры.

– Неужто седьмого дожидаешься? – пошутил Панкрат, осушив стакан с наливкой.

Дуня засмущалась.

– Что, правда, что ли? – нахмурился он, всматриваясь в стыдливые глаза.

– Угу, – еле слышно ответила Дуня и поцеловала Кузю в темечко. – Пятый месяц уже…

Глава 21

Панкрат, Егор и Марфа обменялись неодобрительными взглядами. Егор поспешно вышел из-за стола и удалился на перекур, Марфа засопела и тоже встала.

– Куда? – Панкрат налил в свой стакан наливки и поднял его. – Садись. Дети – это цветы жизни. – И выпил одним махом.

Марфа с презрением посмотрела на Дуню, а та, улыбаясь, вытирала Кузе рот рукавом платья.

– Ну что ж, – Панкрат окинул присутствующих серьезным взором, – кхе-кхе, будем строить вторую хату. Здесь мы все не поместимся.

– Не утруждайтесь, Панкрат Федосеевич, – залебезила Дуня. – Нам и одной комнатки хватит. Мы не хотим Вас обременять. Будем сидеть тихо, Вы нас даже и не заметите. В тесноте, да не в обиде.

– У нас одна комната свободная, да только там склад теперича. Освободим, пока новую хату справим. Огородом поделимся, за скотиной вместе смотреть будем. Все ж мясо, молоко, яйца имеются. Вволю есть станете. Не переживай, Дуня, одним большим семейством справляться будем.

Марфа слушала и злилась. А чего это муж так охотно заботится о чужом семействе? Жалостливый стал – аж тошно.

– Комнатенка та для внука пригодится, – беспардонно влезла Марфа в разговор. – Я ему там так красиво все устрою, что он будет счастлив и весел.

Галя чуть едой не подавилась. Во дела-а! А свекровь-то о внуке печется. То не нужен был, а сейчас прям песни ему воспевает. Да и неизвестно еще, когда ему суждено родиться. Ждет Галина следующего месяца, ждет и побаивается, как бы ошибочка не вышла.

– Галька у нас тоже с приплодом, – Марфа показала рукой на сноху. – Зачем же их уплотнять, коли они нам роднее, чем эти, – кивнула на молчаливую стайку ребятишек.

– А ну цыть! – ударив кулаком по столу, Панкрат нервно поправил ремень на штанах. – С Галькой еще погодить можно, да и непонятно, прижилось или нет. Мамка будет в нашей комнате жить, потеснимся, чай не сахарные. Детей с Дуней в дальнюю поселим…

– А Егор? – Марфа заволновалась, что муж ни слова не сказал о брате.

– А этот… прости Господи, – зашевелил усами Панкрат, – в сарайке поночует, покамест хату не сладим. Так, Степан! – мужик обратился к сыну. – Что с картохой? Всю успели перетаскать?

– Не, бать. Нам с Галиной несподручно вдвоем колупаться. – Лениво ответил сын.

– Как вдвоем? А ты где была? – резко повернулся мужик к жене.

– Стирала… – замялась брехливая баба, – устала, прилегла отдохнуть.

– А этот дохляк, чем занят был?

Степа и Галя пожали плечами. Галя с ухмылкой взглянула на свекровь и сразу прикрыла рот ладонью, чтобы не расхохотаться.

– Ясно, – поднялся Панкрат. – Степан, берешь лопату и мигом на усадьбу. Галя с детьми пускай посидит. Отмой их тут, одежу какую справь, а ты, – грозным взглядом посмотрел на жену. – За матерью приглядишь.

– Лучше я картоху покопаю, – Марфа резво повязала косынку на голову.

– Я сказал, за матерью будешь ухаживать, – рыкнул на нее Панкрат. – Дуня Галинке подмогни. Что где сшить, пришить – в общем, разберетесь сами.

Погладив двумя пальцами усы, Панкрат подмигнул мальчику Ване, который очень внимательно слушал его все это время. Тот вскочил на ноги и попросился помочь копать картошку. Панкрат согласился, тогда Ваня взял дядю за руку и повел за собой на улицу. На крыльце сидел задумчивый Егор. Он потягивал найденный в траве окурок и думал, как жить дальше.

– Говори прямо, – Панкрат ступил на крыльцо и остановился, отпустив цепкую ручонку Ванечки. – Было чего?

– Где? – всполошился Егор, и, не успев докурить, уронил «бычок» себе за пазуху. –А-ай! – Моментом вскочив, вытряхнул жгучий огрызок папироски и уставился на брата.

– С Марфой, – не стал Панкрат ходить вокруг да около.

– Слушай, брат. Это хорошо, что ты Дуньку с ребятишками привез. Иди, Ванька, погуляй, пока мы с твоим дядькой покалякаем.

Ваня послушно отправился к сараю, смотреть домашнюю живность, а его отец продолжил вешать брату лапшу на уши.

– Ты ж за порог, а она как накинется. А Степа с женкой своей уже ушли на усадьбу. Я дернулся вправо, так пальцы у ней такие крепкие, что чуть рубаху мне не порвала. Во, погляди. – Егор показал дыру на рукаве под мышкой, думая, что Панкрат не помнит, как самолично порвал одежду. – Я влево, а она как запрыгнет, и давай целовать во все открытые места. На кровать меня потащила, а я что, я ж мужик, слабоват на это дело.

– Было что? – повторил свой вопрос Панкрат, всматриваясь в наглые глаза Егора.

– Да не-е, ты что. Как я могу? Она ж теперь жена твоя. А у меня своя есть. Я Дуньку, знаешь, как люблю? У-у-у, аж весь трясуся.

– Оно и видно. Семерых настрогал.

– Ну-у, как бы тебе это сказать, – почесал за ухом Егор. – Дело-то не хитрое.

Из дома вышел Степан.

– Все на картошку, – приказал Панкрат, и Егор расслабился.

Он ждал, что брательник вдарит за жену, но Панкрат почему-то сдержался. Удивительно, разлюбил Марфу, что ли? А раньше таким прытким был, что хоть из дома беги. Чуть что, за Марфу кулаками махал без разбору.

Выкапывая картошку, Панкрат обдумывал, успеют ли трое мужиков поставить хату до наступления холодов. Прикинув, что где-то через месяц уже похолодает, Панкрат решил – стройкой заниматься лучше по весне.

Конец октября.

Марфа стирала в тазу замызганные свекровью простыни и мысленно ругала ее за то, что больше месяца хитрая старуха прикидывается больной. Она уже пыталась поговорить об этом с мужем, но тот принял ее слова в штыки. Не верит. Но больше всего бесит, что Глафира уговорила Панкрата заставить Марфу ухаживать за ней. Мол, те девки – молодые, вдруг нечаянно покалечат или накормят отравой, а Марфа уже старая (по словам свекрови) и более опытная – если что, всю вину обрушить на нее и судить по всей строгости закона.

– Да не бегайте тут, окаянные! – Марфа отвлеклась на девчонок, окруживших ее и кричащих на весь дом. – Брысь отсюда, пока я вас мокрой тряпкой не отходила!

В сени вышла Галя. Вот уже несколько недель свекровь и сноха не общаются, но сейчас Галина пришла узнать важную вещь, так как чувствует что-то странное в животе. Спросила бы у Дуни, да та к новой подруге сбежала, бросив детей на Галю.

– Что-то плохо мне, – сноха прикладывала ладони к животу и прислушивалась. – С кишками что-то.

– Жрать надо меньше, – фыркнула свекровь, не обращая внимание на девушку. – Целыми днями что-то жует, а потом кишки у нее выворачивает. Вона, как раздобрела на моих курах и молочке.

– Не все ж тощей быть, как некоторые, – съязвила Галина, прислонившись спиной к стене. – Ой, вот опять!

Потрогав пальцами сбоку, Галя покраснела.

– Погоди-ка, – Марфа пристроила свои ладони книзу небольшого животика и застыла. – Батюшки! – воскликнула она, почувствовав легкий толчок.

– Газы?

– Дите, дурында ты неотесанная! Дите у тебя там!

Галя засияла от счастья. Столько времени ждала, надеялась, и вот свершилось! Уставившись на свекровь, девушка видела, как та тоже рада, правда что-то она побледнела вся. Через мгновение улыбка с губ Марфы слетела, и женщина кинулась на улицу.

– Быть тебе, дядька Егор, отцом в восьмой раз, – Галя стояла под дверью и слушала, как душа свекрови просится наружу. – Ох, прибьет тебя Панкрат Федосеевич, – обрадовалась она, представляя себя полноправной хозяйкой дома и скотного двора.

Глава 22

Наконец, Галя обрадовала свекра новостью, что тот скоро станет дедушкой. Панкрат был счастлив услышать, что его молитвы сохранили жизнь малышу, который дал о себе знать первыми шевелениями. Только Марфа не была рада. Она сидела в жарко натопленной бане и ждала, когда из нее потекут греховные реки.

– Стыдоба. – бубнила она себе под нос, разлегшись на верхней полке. – Сорок седьмой годок подбирается… Ой, что люди подумают? Эх, Марфа, Марфа, и где твои мозги были, когда ты мужицкой плотью утешалась? Ой батюшки мои, грех-то какой. А ну, вытряхивайся, яйцо приросшее. Не девка я, чтоб тебя вынашивать. Горе горькое! Словно черт меня попутал. И куда ты, паскудница старая, глядела? Каким местом думала?

Пока Марфа себя ругала, задыхаясь от жаркого, банного воздуха, Дуня вокруг свекровки пела дифирамбы, понимая, что карге старой долгий век отпущен и надо бы отношения наладить, а там глядишь, и жизнь, как по маслу пойдет. Заглядывается Дуня на брата Егора, нравится он ей. Справный мужик, крепкий, рассудительный. А заботливый какой! С таким, хоть оброжайся, всех ребятишек под свое крыло возьмет, каждого накормит и оденет.

– Марфа! – Панкрат спохватился жены. – Где ты?

– Она в бане, – Галя сидела на кровати и вязала будущему малышу носочки.

– Что ей там делать, не суббота, поди? – Принеся запутанные сети, мужик кинул их на пол и плюхнулся на лавку. – Завтра поутру на рыбалку пойдем. Для тебя, голуба моя, рыбех наловим. Ну и для Дуньки тоже.

– А свекровь что? Неужто обделите, Панкрат Федосеевич? – спрашивала из своей спальни Галя.

– А ей зачем? Она ж не брюхатая. Отрожалась уже.

– Хи-хи, – Галя отложила спицы и направилась к свекру. – Панкрат Федосеевич, а как Вы думаете, можно ли родить, когда тебе уже пятьдесят?

– Что это у тебя за вопросы такие? – Панкрат искоса посмотрел на сноху. – Оно-то можно, но тебе до полтинника, как до Москвы ползком.

– Да так, просто. – Пожала плечами Галя, садясь на табурет. – А если бы Ваша жена понесла, то как бы к этому отнеслись?

Панкрат чуть слюной не подавился. Приподняв сеть, он посмотрел на узлы, выдохнул в голос и неразборчиво промолвил:

– Это у тебя от беременности мысли всякие в голову лезут? Иди лучше своим делом займись.

Галя развернулась и ушла, поглаживая живот. Распутывая сеть, Панкрат подумал о жене. Хм, смешно! Какие дети в их возрасте? Курам на смех. Соседи засмеют. Да и неоткуда детям взяться, постель давно охладела.

Марфа просидела в бане почти час. Уже вся кожа морщинами покрывается, а результата никакого.

– Да что ж ты будешь делать? – взмолилась женщина, сползая с полка. – Срок-то мизерный, пора бы выплюнуть семя бесовское.

Вспомнив, что она забыла принять на грудь, обматерилась, оделась и мокрая побежала к дому.

– Откуда такая размякшая? – Панкрат предстал перед ней, когда она влетела на крыльцо.

– Полотенца забыла прихватить, стирка у меня, – нашла что ответить Марфа. – А ты на рыбалку?

– С утреца пойдем. – Панкрат угрюмо осмотрел взъерошенную жену.

– А сейчас, чем займешься? – Марфа ждала, когда он смоется из дома.

– Пойду в сарай.

– Ну иди, иди.

Панкрат развесил сети на заборе, закурил и потопал к сараю. Марфа, дождавшись, когда тот скроется в хлеву, прихватила бутылку красненькой в сенях и убежала в баню. Там сделала два больших глотка, потом еще три и вновь залезла на полок. Через пять минут Панкрат позвал на помощь Егора, мол, надо бы в сарае пол перестелить, а до этого приглядеть за свинками, пока Степа с Панкратом прогнившие доски снимут. Через час работа в сарае была закончена, поросята загнаны в стойло, и мужики собрались поужинать. Громко обсуждая предстоящую рыбалку, Панкрат запустил мужиков в дом и вдруг со стороны огорода послышался тоненький голосок, будто кто-то струну натянул и отпустил. Держась за дверную ручку, Панкрат обернулся. Из бани выплывала Марфа, поддерживал между ног полотенце. Мужик сощурился. Что это с ней, почему согнулась в три погибели? Захлопнув дверь, неожиданно Марфа затянула народную песню.

– Парней так много холосты-ых! (ик)

– А я люблю жена-атого-о!

– Чудна́я какая-то? – нахмурился Панкрат и спрыгнул с крыльца.

Марфу изрядно качало во все стороны. Она широко улыбалась и еле переставляла ноги.

– Пьяная, что ли? – удивился Панкрат и поспешил завести жену домой, чтобы никто из соседей ее не услышал.

Глава 23

Марфа начала смеяться, как сумасшедшая, когда муж подхватил ее под руки. Полотенце упало на землю, и Панкрат увидел красные пятна на нем. Сообразив, что к чему, он сжал челюсти так сильно, что в ушах захрустело, и поволок бесстыдницу в хату.

– Чего это она? – подумала Галина, услышав дикий хохот. Выглянув из спальни, она оторопела.

Марфа машет руками, Панкрат тащит ее, а по полу тянется кровавый след.

– Божечки, – приложив ладонь ко рту, девушка вытаращилась на ребятишек, которые носятся вокруг свекров, как угорелые.

Схватив тряпку, Галя вытерла красные дорожки и загнала детей в комнату.

– Ложись, пьянь подзаборная! – Панкрат пытался уложить жену в постель, а та вырывалась и ржала, как необузданная лошадь. – Ляг, я сказал!

Лицо Панкрата краснело от злости и напряжения. Он прижимал Марфу к матрасу, больно стиснув зубы, и сверлил ее испепеляющим взглядом. Глафира, уставившись на странную картину, не верила своим глазам. Зрение уже плохое, но рассмотреть, что происходит, удалось. Вот Марфа, хохочущая на всю округу, пытается выскользнуть из крепких рук Панкрата, и вот Панкрат, давящий на нее всем телом и сопящий, как старый пес после длительной гонки.

– Забыли, что ли, обо мне? – рявкнула старушка, повернувшись на другой бок. – Совести у вас нет. Детей полный дом, а они тут любезничать вздумали.

Мама своим неоднозначным намеком смогла привести Панкрата в чувства. Он резко отпустил жену и выпрямился.

– В наше время на сеновалах прятались, а тут, как погляжу, уже невмоготу? – бубнила женщина, накрываясь с головой одеялом.

– Мама? – растерялся Панкрат. – У тебя и руки на месте и язык не отсох?

Надо же! Столько времени ее с ложки кормили, мыли, переодевали, а тут она вон, как разговорилась. Глафира скрутилась калачиком. И кто за язык тянул? Угораздило же выдать себя с потрохами.

– Мам, значит, на поправку пошла? – Панкрат подошел к ее постели и присел. – Как ты себя чувствуешь? Сесть можешь?

– Можешь, – перекривляла его женщина, повернув голову. – С вами тут не только оживешь, но и чокнешься. Что вы тут вытворяли? В таком возрасте в любовь играть? Постыдились бы.

– Какая любовь? – Панкрат перевел отрешенный взгляд с матери на… Марфа пропала.

– Панкрат Федосеевич! – Галя истошно позвала свекра. – Держите ее! Угорела, что ли? Как будто с ума сошла!

Выбежав из спальни, Панкрат увидел Галю, тянущую дверь на себя, чтобы не выпустить Марфу.

– Точно, угорела, – смекнул Панкрат. – Выпила и перегрелась.

Кое-как удалось уложить жену, которая вела себя так, словно сбежала из психушки. А ночью Марфу отвезли в районную больницу. Панкрат весь день не находил себе места. Хмурясь от пережитого стресса, он бродил по двору, выкуривая одну папиросу за другой, и думал о том, что сказал врач Степану, когда тот ездил узнать, жива ли его мать.

– Кровотечение остановили, но ребенка спасти не удалось.

– Стерва, – глаза Панкрата наливались кровью. – К брату моему приставала? Забыть его не можешь?

Вызвав на улицу Егора, Панкрат начал допытывать его.

– Говори правду, с тобой она дите прижила?

Егор трясся от страха, но признаться не смог.

– Откуда мне знать? И когда бы мы успели? У меня ж Дунька под боком. – Егор прятал глаза, переминаясь с ноги на ногу.

– Полюбовника нашла? Кто он? – опешил Панкрат.

Предательница! С мужем ночи проводить отказывается, а сама на стороне дружка заимела.

– Прибью, – и Панкрат быстрым шагом вошел в хату.

Три дня он ни с кем не разговаривал. Молча следил за хозяйством, спать ложился затемно, вставал, как обычно, в четыре утра и сразу шел в сарай.

– Ой, что-то будет, – Галя кормила огромное семейство и думала о свекрови. – Явно сладкой жизнь ей не покажется.

Егор, помогая Степану рубить дрова, часто делал перерыв на перекур. Вслух рассуждал о будущем, вспоминал детство и постоянно задавал один и тот же вопрос:

– Были ли у батьки женщины, кроме Марфы?

Усмехнувшись, Степан размахивал топором и делал вид, будто не слышит. Нечего спрашивать о том, чего быть не может. Отец у Степана самый верный, каких поискать.

В доме все также было шумно. Ребятишки прыгали, кричали, бегали, играли, чем не давали покоя сердитой бабушке. Теперь Глафира не лежала днями, уставившись в потолок. Рассекретилась, значит, поднимайся, шевелись, не прикидывайся умирающей. Глафира медленно переставляла ноги, подходя к окошку, и бубнила себе под нос ругательные слова, адресованные маленьким непоседам. Встанет у окна, постоит, полюбуется промозглой погодой, увидит людей – сама с собой их обсудит, а потом идет к теплой печке кости греть. Посидит на лавке, прижавшись спиной к побеленной кладке, улыбнется своим воспоминаниям, побеседует с Галиной. Вроде девка ничего, сговорчивая, нравится она Глафире. А вот Дунька, кошка плодовитая, раздражает. Давно бы избавилась от ленивой прохиндейки, да только Егорушку жалко. Обслуживать мать его не может, а если он жены лишится, тогда и вовсе Егор пропадет. Какая-никакая, но хоть штаны заштопает. Пока Глафира распаривала старую кожу, в дом вбежал Панкрат.

– Сегодня Марфу выписывают? – запутался мужик в датах.

– Сегодня, – кивнула Глафира, потирая острые коленки.

Панкрат тут же удалился в спальню. Из комнаты послышался скрип дверцы шкафа, затем что-то упало на пол. Глафира сощурилась, вслушиваясь в каждый звук.

– Что ты ищешь? – крикнула сыну.

Тот не ответил и продолжал греметь крышкой сундука, табуреткой и шкафной дверцей. Пока Панкрат «наводил порядок» в вещах Марфы, та уже вернулась. Она вошла в дом, сухо поздоровалась с свекровью и расстегнула пальто.

– А-а, пришла? – Панкрат осуждающе посмотрел на бледную Марфу. – Как пришла, так и уходи. – И бросил к ее ногам чемодан и узелок.

Глава 24

У Марфы затряслась нижняя челюсть. Опустив печальный взор на чемодан, она прокрутила в голове только что состоявшийся разговор с Егором. Там, за домом. Женщина предчувствовала, что Панкрат встанет в позу. Она боялась громкого скандала, пока ехала домой. И огласки на всю округу. Думала, если Панкрат заартачится, то лучше уйти по-тихому с его братом. Но Егор проявил себя не так, как она ожидала. И представить не могла, что Егор откажется с ней жить. Даже в мыслях не было. Она так и не поняла, что брат мужа никогда не уйдет от сытой жизни.

– Не-е, я с тобой кочевать по деревням не буду. У нас ничего общего. Ты замужем, я – женат. Побаловались и хватит.

Всю жизнь себе испоганила. Жила лучше всех. Голода не знала. Так не же, приспичило с Егором покувыркаться. Ну как, понравилось? А теперь расхлебывай, Марфушенька, бери свои тряпки и иди, куда глаза глядят. В кухне звенела удушающая тишина. Глафира молча смотрела на сноху, Панкрат ждал, когда она поднимет чемодан и уйдет. Но Марфа медлила. Обдумывая на ходу, как жить дальше, она ничего другого не придумала, как вымаливать прощения. Неожиданно Марфа упала на колени перед мужем, обхватила руками его ноги и закричала:

– Прости меня, Панкратушка! Ой, прости! Не виноватая я! Ни в чем перед тобой не виноватая!

Оттолкнув жену, Панкрат отошел назад. На крик прибежали ребятишки и уставились на ревущую женщину. Самый маленький, Кузя, заплакал от испуга. Лидочка взяла его на ручки и понесла в комнату. Остальные дети последовали ее примеру.

– Прости меня! – голосила Марфа, упершись лбом в недавно помытый пол. – Грех на мне! Грех!

– Встань! – грозно выкрикнул Панкрат. Он ощутил внезапно нахлынувший стыд. Не за жену, а за себя. – Вставай и уходи!

Слушая крики свекрови, Галя прижала к груди подушку. Жалко женщину, очень жалко. Куда она пойдет? На дворе сейчас рано темнеет. Родственников у нее нет. А с родней мужа она не очень-то и дружелюбна. Подруг тоже не имеется. Куда она приклонит голову? На могилу матери и отца?

– Не виноватая я! Бес попутал! Он меня силой взял! Взял, а я промолчала. Как я могла о таком признаться? С него и спрашивай, с него – паршивца!

– Кто? – нахмурился мужик, глядя на платок, покрывающий голову жены. – Кто? Признавайся!

– Братец твой, кто ж еще?! – Марфа подняла голову. Ее глаза были наполнены такой жгучей болью, что Панкрат потерял самообладание.

Выскочив на улицу, он бросился к Егору. Тот висел на заборе, лениво потягивая папироску, которой угостил племянник. Степан был в бане, мыл руки и уже собирался идти в дом ужинать, как вдруг услышал душераздирающий крик отца:

– Убью, паскуда!

Быстро вытерев руки от мыльной пены, Степа выглянул из бани. Отец со всей силы размахивал ногами, а дядька лежал на земле, свернувшись калачиком. Видимо, батя вырубил его с одного удара, потому что дядя Егор даже не стонал. Подбежав к отцу, Степа обхватил его за пояс и оттащил.

– Опять?! Да что все не поделите? – последняя бойня между братьями была еще свежа в памяти парня. – Гляди, у него лицо в крови!

– Мало ему, – тяжело дыша, проговорил Панкрат. – Живьем закопать, чтобы знал, как в чужом дому кучу накладывать!

Домой возвращалась Дуня. Она была у подруги, которая недавно родила. Много общего у Люси и Дуни – куча ребятишек, муж пьяница. Разговоры ведут, правда, не о детях, а о любви. И Люся, и Дуня мечтают стать зажиточными бабами, чтобы все в сельчане завидовали и пальцем на них показывали. Удивительное дело, подруги похожи друг на друга, как сестры, только Люся покрупнее будет. Природа у нее такая.

Подходя к забору, Дуня услышала вопль Степана и поняла – Панкрат и Егор подрались. Но, когда она увидела мужа на земле без признаков жизни, тут же рванула калитку на себя и ринулась к еще теплому телу.

– А-а-ай, убили-и! Уби-или-и! – заорала во все горло Дуня, завалившись на еле дышащего мужика.

Егор хрипел, изо рта и разбитого носа текли красные ручейки, глаза его были закрыты.

– Помогите! На кого ж ты нас покин-ул! – Дуня так кричала, что дети, узнав ее голос, высыпали на улицу.

Лида придерживала Кузьку, а остальные стояли на крыльце и смотрели на убивающуюся горем мать.

– Он здесь жить не будет, – Панкрат метался по двору, пытаясь прикурить. – Этот шакал сам себе вырыл яму. Я его приютил, а он мне плюнул в душу.

Неожиданно девочка Света и два ее брата начали реветь, подходя к горластой матери. Узнав в побитом мужике отца, они стали так отчаянно горлопанить и звать его, что Панкрат обомлел. Остановившись, он уставился на детей. В памяти возродились картинки из прошлого, когда его отец Федос подрался с местным мужиком, который украл у них курицу. Правда, вор нехило отметелил батю, и тот чуть не умер. Маленькие Панкрат и Егор точно также стояли рядом с валяющимся во дворе отцом и рыдали в три ручья. Было очень страшно.

Протерев ладонью лицо, Панкрат поднял девчонку на руки и понес домой. На полу все также сидела Марфа, всхлипывая после истерики. Сунув девчушку матери, Панкрат поднял на ноги жену и посадил на лавку, рядом с мамой.

– Всю душу вынули, – стукнул себя кулаком в грудь. – Только из-за детей я его в живых оставлю. Из-за детей…

Глаза Панкрата блестели от слез. С каждым словом, он бил себя в грудь, чтобы боль не давала заплакать. Панкрат кусал губы и смотрел на маленькую Светочку, которая обняла бабушку и рыдала.

– Ведите его в баню. Пусть там отмокает. Пусть там живет. Чтоб глаза мои его не видели…

Глава 25

Сорвав с гвоздя фуфайку, он пулей выскочил из хаты. Направляясь к калитке, заметил краем глаза сидящего на земле Егора, который держался за голову, а рядом – его жена. Мальчишки обступили отца с матерью и громко всхлипывают. Сердце сжалось от жалкого вида этой никчемной семейки. Толкнув ногой калитку, Панкрат выскочил на дорогу. Остановился. Вынул из кармана пачку, понял, что она пуста. Смял и выбросил на обочину. До поздней ночи никто не знал, куда ушел Панкрат. Все сидели в своих комнатах, тихо, не общаясь между собой, и только Степан с Галиной закрывали на ночь сараи, накормив скотину. Входя в дом, они переговаривались шепотом, чтобы никто не услышал.

– Я так и не понял, почему отец вспылил. Из-за ребенка? – Степан снял калоши и поставил их под лавку в сенях. – Сначала с матерью поругался, потом на брата кинулся. Белены, что ли, объелся?

– Ту белену изменой называют, – ответила Галя, снимая платок.

– Какой еще изменой? Дядька нашел кого-то? Когда успел, он же дальше двора никуда не ходит?

– Нашел, прямо тут, в нашей хате. – Галя открыла вторую дверь. – Только тс-с. – Поманив мужа пальцем, повела его в комнату.

Степан поспешил за ней. Галя закрыла за ним дверь, села на кровати и еле слышно рассказала, какая у него «благородная» мамаша. Вытаращившись на нескромную на некоторые словечки жену, Степа медленно опустился на кровать.

– Брехня. Быть такого не может, – выдавил из себя, небрежно расстегивая пуговицы на рубахе.

– Не веришь? Сходи, у батьки своего спроси, – Галя развязала поясок, и длинная юбка упала на пол. – Гульнула, чуть в подоле не принесла… Она ж в бане почти два часа просидела. Забыл? Напилась, как алкоголичка. Фу. Таким способом от нежелательного дитя и избавляются.

– А ты, откуда знаешь? – уставился на раздевающуюся жену Степан.

– Оттуда. Ложись, ночь на дворе.

– Не, я батьку подожду. Хочу с ним об этом поговорить.

– Лучше не стоит, иначе и тебе достанется. Спи, – Галя занырнула под одеяло и прикрыла глаза.

Со свекровью все понятно. От нее избавиться не составит труда, осталось выждать время, но в доме столько родственников собралось, что ступить негде. Как этих выселять? Галя незаметно погладила живот, представив, как будет выглядеть ее ребенок. Пусть будет девочка. Так хочется иметь маленькую куколку, чтобы утереть нос сестрам. Те, припадочные, ни дружить не умеют, ни помогать. А доченьку Галя научит всему, что сама умеет. Будут вместе пирожки лепить, носочки вязать, морковку полоть. Представив маленькую девчушку с хвостиками на голове, сидящую на корточках и дергающую пухлыми пальчиками травинки, Галя невольно улыбнулась.

– Вы все ей в подметки не сгодитесь, – случайно сказала вслух, вспомнив о сестрах.

– Что? – Степа лежал на боку, уставившись в темноту и думал о матери.

– Ничего. Спи.

Галя проснулась в три часа ночи из-за грохота в сенях, потому что их комната расположена ближе, чем все остальные. Она подумала, что опять кто-то из детей ходит по ночам и балуется, ковыряясь в чулане. Такое уже было пару раз, но кто именно занимается ночным баловством – неизвестно. Никто ни разу не пойман. Почему решила, что это дети? Потому что взрослые спят, как убитые. Да и не будут, например, бабка или сама Марфа чудить. Глупо. Галя нехотя вылезла из-под одеяла и двинулась к двери. Приоткрыв ее, оставила узенькую щелочку, чтобы с поличным поймать непоседу, мешающую отдыхать. В кухне темно, но в окно пробивается лунный свет, который даст понять, кому не спится, когда он будет возвращаться обратно. Подождав несколько секунд, девушка поняла, что интерес пропадает, потому что безумно хочется спать. Но ложиться не стала. В сенях вновь зашумели. Раздался отвратительный скрежещущий звук, будто чем-то острым царапают стекло.

– Бр-р, – передернуло Галю. – Что он там делает?

Она почему-то думала на Ваньку. Тот слишком надоедливый, всюду лезет, задает нудные вопросы, пытается помогать, хотя у самого руки не из того места растут. Поначалу Галя показывала, как чистить картошку, подметать пол, пришивать пуговицу, но потом так надоело, что Ванька ей опротивел. То иглу оставит на ее кровати, то палец порежет, а потом хнычет, как девчонка, а недавно полез в печку дровишек подкинуть, так чуть не спалил всю хату. Правда досталось Алешке, потому что свекор застал его с коробком спичек в руке. Благодаря Галине трехлетний мальчонка был спасен от попытки отлупить его.

– Ну иди же быстрей, – пробормотала Галя, вновь заглянув в щелку. – Долго ты там возиться будешь? Сейчас я тебя за уши потаскаю.

В сенях наступило затишье. Галя уже успела расстроиться, а вдруг этот шалопай проскочил, и она его не заметила?

– Нет уж, я сейчас всем докажу, что это ты банку со сливками разбил, а не Федька.

Осторожно прокравшись через кухню к двери, девушка приложилась к ней ухом и замерла. Там кто-то шебуршит, двигает предметы. Неужели ворует еду и ночью ест втихомолку? Кормят детей от пуза, почему бы и не попросить, если ты не наелся? Вдруг из-под двери потянуло жженой травой. Это еще что, курить вздумал?

– Ну я тебе сейчас покурю. Не хватало, чтобы дом сжег, паршивец малолетний, – Галя резко распахнула дверь и одной ногой переступила порог. – Ты что здесь вытворяешь, ночной курильщик? А ну, быстро спать!

Рявкнула она, прищуриваясь, чтобы разглядеть, куда спрятался мальчишка.

– Я сейчас веник возьму и как дам, – помахала кулаком в воздухе.

– Молчи, чего разоралась? – из чулана кто-то подал голос. – Иди сюда, а то разбудишь всех.

Галя встала на пороге чулана, и вдруг темная фигура выпрямилась во весь рост. Это явно был не ребенок.

– Теть Люсь, а Вы что здесь забыли? – опешила девушка, увидев подругу Дуни.

Глава 26

– А Дунька где? – воровка прятала за пазуху сало, завернутое в газету. – Чего не вышла? Дрыхнет? Вот подстава-то, а? Обещала прикрыть, а сама бока отлеживает.

Галя стояла в дверном проеме, как столб, и не верила своим глазам. Тетка Люся залезла в чужой дом, без зазрения совести набирает чужое добро и не пытается сбежать. Вот это сила духа! Вот это наглость! Галя, глотнув, протянула руку к дверной ручке.

– Дуня Вас прислала?

– А что? – Люська сунула руку в бочку, вынула и лизнула пальцы. – Рассол? Огурцы? Не, мне это не надо. Мясо. Мясо где?

– В тюрьме! – выкрикнула Галя и захлопнула дверь.

– Ты что надумала? – зашипела ночная воровка. – А ну, открой!

– Помогите! – заорала Галя во все горло. – Спасите! Карау-ул!

Прижав спиной дверь, она ждала, когда выбежит муж, чтобы сдать Дуньку с поличным. Свекра в доме нет, одна надежда на Степана.

– Чего вопишь, суматошная? – Марфа выскочила из хаты первой. – Весь дом перебудила.

– Воры! Воры! – Галя чувствовала тычки в дверь. – А-а-а!

– Галька! Кончай народ пугать! Пьяная, что ли? – Дуня выглянула в сени. – Чего ночами шастаешь?

– А того и шастаю, чтобы воришек уличить!

– Каких воришек? Очнись, малахольная! – рассмеялась Дуня, широко открыв рот.

– Подруг твоих, которых ты сюда сама и впустила, – распахнув дверь, Галя вытянула руку и показала пальцем на Люську.

Та, увидев Марфу, отпустила подол, в который наложила спичек, папирос и сахара. Все рухнуло на пол, и Люська ринулась на улицу, сбив беременную Галю с ног.

– Куда? – неожиданно в сени вошел Панкрат и перегородил дорогу Люське.

Она встала как вкопанная. Бежать некуда. Нахмурившись, Панкрат дернул на груди воровки пуговки, и все услышали характерный звук падающих предметов.

– Воруешь? – усы мужика зашевелились, как живые. – Воруешь там, где тебя кормят?

Муж Люськи иногда подрабатывает у Панкрата. За бутылку наливки. Но Панкрат платит не только выпивкой, но и салом, мясом, картошкой, чтобы Андрей мог покормить своих детей. Жалел Панкрат ребятишек, всех без исключения. Жалел, потому что с детства видел голодающих, тощих, недокормленных.

В сени выползла Глафира. Обведя полуслепым взглядом Люську, потом – Дуню, поставила руки на бока и громко объявила:

– Вот ведь как, сынок, ты им хлеба, а они тебе пинок поддых! Я давно заметила, как Дунька из чулана продукты своей подружайке таскает, да только говорить стеснялась. Она ж и у нас в дому подворовывала, относила прихлебателям мясо, а мы потом с голым задом остались. Сынок, не могу боле молчать, сил моих нет смотреть, как вторую хату лодыри обносят.

– Ты что несешь? – возмутилась Дуня и встала вплотную к свекрови. – Ты чего мелешь?

– Правду. Правду хочу говорить, пока ты и второго моего сына по миру не пустила.

– Не городи! Сейчас ему лапши навешаешь, а он нас за порог выставит! А ты о детях моих подумала?

– О своих детях сама думай, – зафыркала свекровь. – Нарожала нам обузу, а сама о них не заботишься. Панкрат, у нее ж на уме одни гулянки! Сейчас и этого, – показала глазами на живот, – нам подкинет и усвистает на неделю-другую. Первый раз, что ли? Попомни мое слово, сынок, нахлебаешься еще с этой прорвой. Гони их за ворота, а Егорушку в дом верни. Он ни в чем не виноват. Раньше я как думала, мол, пусть живут. Какая-никакая жена ему нужна, чтобы Егорка наш один на белом свете не остался. А теперь гляжу на эту борзую бабу и вижу, что пропадет он с ней. А раз ты, Панкрат, доброе сердце имеешь, брату помогаешь, значит, можно и помереть спокойно.

– Ишь ты-ы, как заговорила! – Дуня замахала руками перед свекровью. – А про мужика своего ты не забыла?

– Замолчь! Не твоего ума дело! Не лезь туда, где тебе не постелено!

– А я скажу! Я все скажу! Панкрат Федосеевич, – подскочила Дуня к опешившему от услышанного хозяину дома. – Я сейчас всю правду доложу…

Все уже и забыли, по какому случаю собрались. Люська, прошмыгнула в открытую дверь, пока Панкрат мать слушал, и убежала домой.

– Не слушай ее, сынок! – Глафира начала отталкивать сноху, чтобы пробиться к Панкрату, но та не двигалась с места. – Не слушай! Дурная она!

– Всем молчать! – не выдержал бабских склок Панкрат. – В этом доме я – хозяин! Так, Дуня, говори.

– Давай, давай, лупи правду-матку! – Глафира стукнула Дуню в плечо. – Закатывай нас всех в одну бочку.

Дуня помялась немного, секунду подумала, стоит ли выдавать тайну о Федосе, а потом громко шмыгнула и сказала то, о чем и представить страшно:

– Федос живой. В больнице лежит. Покалеченный он. Это Егор ему хребет переломал. По пьянке.

Глава 27

Глаза Панкрата становились все шире и шире. Покалеченный? Егор избил отца? Окинув родственников осуждающим взглядом, он пошатнулся.

– Панкрат! – всполошилась Марфа и бросилась к нему.

Прислонившись головой к холодной стене, мужик простонал:

– М-м-м, – и его левая рука легла на грудь в районе сердца.

– Разойдитесь! – подхватив мужа под руку, Марфа повела его в дом. – Только не переживай, – подбадривая Панкрата, женщина отмахнулась от Глафиры, которая хотела помочь. – Не переживай. Все будет хорошо.

Марфа увела Панкрата, а Дунька, Галя и Глафира остались стоять в сенях. Они переглянулись, покачали головами, и Галя вдруг выдала:

– Можете смело собираться. Свекор с норовом, терпеть вас здесь не станет. Показали свой характер, теперь пеняйте на себя.

– Ишь ты! – разошлась Глафира. – Ты тут кто? Хозяйка? Яйца учат курицу? Рот прикрой и иди спать! Тебя забыли спросить, кому собираться, а кому оставаться! Я – мать! Меня он не посмеет выгнать. А вот Дуньку с ее хвостом надо бы выпроваживать. Что смотришь? Развела тут выводок, а сама по подружкам… – и тут она вспомнила, что несколько минут назад в дом прокралась Люська. – Ах да-а. Ты ж воровку привадила, вот Панкрат тебя и выпнет. Сейчас оклемается, и я ему напомню.

Дуня поняла, теперь и дети не удержат Панкрата, погонит к чертовой матери на улицу. Где жить, чем питаться? Опустив голову, она поплелась ложиться спать. Открывая дверь, увидела, что дочки сидят на кровати в обнимку и всхлипывают.

– Быстро под одеяло, – прошипела женщина, – нечего уши греть.

Лида подтолкнула Свету в плечо, та легла, и Лида обняла ее.

– Спи, – прошептала старшая сестра, погладив младшую по голове. – Спи, а то дядька Панкрат всех накажет.

Хотя она и видела, что дядька-то неплохой, а добрый, но помнила, как мать каждый день предупреждает, чтобы Лида присматривала за младшими. Нельзя шуметь, иначе дядька разозлится, и все семейство потеряет теплый угол. Но, пока Дунька ошивалась у подруги, дети забывались и начинали носиться по всей хате, догоняя друг друга и крича во все горло. Дядька ни разу не отругал, даже подзатыльником не одарил. Вот и пойми, хороший он или злой. Мать-то другому учит.

Позже по комнатам разбрелись Галя и Глафира. Старушка молча легла, не спросив, как себя чувствует Панкрат. Марфа лежала рядом с ним и гладила по руке, успокаивая его. Галя, закрыв за собой дверь, сощурилась. Степан лежал в постели, накручивая волос на палец.

– А ты чего лежишь? – присев на край кровати, спросила девушка. – Не слышал, что случилось?

– Слышал, – шепотом ответил Степан и тяжело вздохнул.

– И? Забоялся? – Галя легла рядом.

– Нет. Лежу и думаю, как мне все это надоело.

– Что именно?

– Все. Склоки эти, ругань. Почти каждый день какая-то несуразица происходит. Жили раньше спокойно, а теперь, как на бочке с порохом. Даже домой идти не хочется. То дети визжат, то мамка с батькой скубутся, дядька Егор – пропойца какой-то. Ни работать не желает, ни помогать. Живет у нас почти два месяца, два раза с батькой подрались. Что за братья такие? Поубивать друг друга готовы. На Дуньку смотрю и не понимаю, как можно жить, не думая о завтрашнем дне? Детей шестеро, седьмой на подходе, сидят на нашей шее. И зачем отец их притащил?

– А ты не заметил?

– Чего?

– Как он к детям относится?

– Не знаю, некогда замечать. Работы по хозяйству выше крыши.

– Жалеет он их. Как своих, как родных… – Галя положила голову на грудь мужа и улыбнулась потолку. – И у меня каждый день спрашивает, как мое здоровье. За дите переживает. Не то, что ты.

– Я тоже переживаю, – строгим тоном заговорил Степан. – Или ты думаешь, что я бесчувственный? А? Думаешь?

– Ничего я не думаю. Степ, а раз тебе тоже тут тяжко, может переберемся в другую хату?

– Тоже? Ты сказала «тоже»? – приподнял голову Степан.

– Да, – разочарованно вздохнула Галя. – Устала я что-то. Столько народу, что не продохнуть.

– Батьку жалко, да и мамку… Поживем – увидим, как там дальше сложится. Авось, построим им отдельный дом…

– Угу, в нашем дворе, чтобы продолжали глаза мозолить.

– Спи, там видно будет. Может, батька уже передумал, только нам ничего не говорит. А что там про деда было?

– Ты о чем?

– Ну я слышал, как деда вспоминали. Дунька сказала, мол, в больнице помер?

– Живой он. Живой.

– Как?

– А вот так. Неходячий. Ох… боюсь, Панкрат Федосеевич и его сюда притащит.

Панкрат не спал всю ночь. Душа болела, в сердце ныло, голова гудела. Отец… как же так, отец? А куда мать смотрела? Как позволила тебя покалечить и в белых палатах оставить? Сказала, что умер батька, на местном кладбище похоронен… То-то Иваныч, пьянчужка местный, про батьку ничего путного сказать не смог. Мол, был и нету. По глазам видно, все вокруг лгут. Да так лгут, что волосы дыбом встают. Эх, что за напасть такая? Что за родня? Жестокие, хуже зверей.

Все обиды, как горным ручьем, смыло. Панкрат потирал грудь слева и думал об отце. Неужели пил? Правду говорят, что он мать по двору гонял? Раньше он таким грубым по отношению к матери не был. Или Панкрат запамятовал?

Рано утром он встал, выпил молока с хлебом и собрался в дорогу.

– Куда в такую рань? – Глафира как чувствовала, проснулась и прибежала к Панкрату, когда тот уже выходил.

– К батьке поеду. Проведаю, – ответил он, открывая дверь.

– Зачем тебе? Панкрат, не нужен он тут, – поняла Глафира, если Панкрат узнает правду, то притащит Федоса сюда. – Послухай, оставь его там. Пусть последние дни доживает. Хватит небо коптить, пора и честь знать.

– Чего? – сдвинув брови, мужик выпрямился в струну. – Небо коптить?

Появилось огромное желание про брата тоже самое сказать, но он не стал, потому что знал – мать за брата горой стоит.

– Сынок, зачем нам лишний рот, а? Оставим все, как есть, – засуетилась старушка, дергая мужика за рукав фуфайки. – Он же столько крови у меня выпил, что я чуть душу богу не отдала. Вспомни, как ты приехал, а я вся побитая лежу, минуты считаю.

Ничего не ответил Панкрат. Толкнул дверь и вышел.

– Сынок! Ты о матери думать должен! Слышь, не? О матери! Я вас выносила и родила-а!

Панкрат выдвинулся на дорогу и поспешил в больницу, сделав вид, будто не слышит мать.

– Ой, и что теперь будет? – запричитала Глафира, уставившись в окно. – Он же ему глаза откроет – и пиши пропало… Это ж надо, а, какой совестливый оказался, поехал навестить. Чтоб у этой Дуньки язык отсох, помело трескучее.

Добравшись до районной клиники, которая находится недалеко от его родной деревни, Панкрат поговорил с врачом, узнал, в какой палате находится отец и поспешил навестить его. Сердце трепыхалось, как у ребенка, нашкодившего и ожидающего нагоняй от строгого родителя. Панкрат открыл дверь палаты и заглянул внутрь. Она была просторной, человек на десять. Каждая койка занята мужиками разного возраста. По левую сторону лежачие, по правую – более живые.

– Кого ищете? – худощавый мужичок с седой бородкой оторвался от чтения книги в потрепанной обложке.

– Стрелецкого… – растерялся немного Панкрат. – Федоса.

– А вот он, – показал глазами незнакомец на соседнюю койку у окна. – Вы только погромче говорите, глуховат он. Если моргнет, значит – «да», если мычит, значит – протестует.

– Мычит? – сделав три робких шага к койке, Панкрат вытаращился на тощее серое лицо, которое ну никак не напоминало отца.

– Бать, – прошептал он, подойдя еще ближе. – Бать, это я…

Глаза прикрыты, нос крючком… Не лицо, а одни скулы и две ямки вместо глаз. Даже чем-то мать напомнил, она практически также выглядела, когда Панкрат к ней приехал.

– Бать, – гость встал у кровати, – ты меня слышишь?

Федос приоткрыл отяжелевшие веки. Увидев старшего сына, тяжело задышал.

– Здравствуй, батя, – присел на стул Панкрат. – Узнал?

– Ыы-ы-, – издал странный звук старик и заплакал.

Глава 28

Федос так широко раскрыл рот, что сын заметил обрубок языка.

– Что это? – спохватился он, вытаращившись на отца. – Где язык?

– А бог его знает, – ответил второй мужчина, лежа на боку и наблюдая за посетителем. – Я сюда второй раз попал. Сердцем маюсь, а он все лежит, никто к нему не ездит. Слышал, как доктор говорил, что язык он не сам откусил, а ему его пытались вырвать.

– Что? – лоб Панкрата покрылся испариной, руки задрожали, спину скрутило от внезапно нахлынувшего переживания.

Он взял отца за руку, вытер ему слезы на висках и сам чуть не разрыдался. Кто посмел? Кому руки оторвать? Это ж какую силу и бесстрашие надо иметь, чтобы так поступить с живым человеком?

– Я тебе к себе забираю, – твердо сказал мужик и замахнулся, чтобы ударить со злости по кровати, но вовремя опомнился.

Здесь лежат больные, нечего показывать свою злобу. Надо собраться с мыслями и увозить отца. Дома и стены помогают! К вечеру Панкрат и Федос уже были в селе Яшкино. Поблагодарив водителя грузовика, Панкрат понес немого старика в дом. Когда он вошел в сени, все расступились. Никто не ожидал, что Панкрат приедет не один. Глафира надеялась, что ее муж уже похоронен, Дуня переживала меньше всех. Она была полностью уверена, что парализованный свекор никому не нужен. Но, когда в окно увидела Панкрата, несущего высохшего старичка, задрожала, как осиновый лист. Хана Егору! Сейчас вся правда откроется, и Панкрат разнесет дом в щепки… Спрятавшись в комнате с детьми, она дождалась, когда Панкрат уйдет в свою спальню, и выскочила на улицу. Добежав до бани, отдышалась, влетела в предбанник и затараторила, как сорока с перебитым крылом:

– Егор! Быстро прячься!

Тот чуть с полка не упал, услышав нервный крик. Встав на колени, уперся взъерошенной макушкой в потолок.

– Что такое? Милиция?

– Панкрат батьку привез. Не жить тебе, Егор, беги отседова!

– Как? Зачем? Для чего он его… – свесив ноги, Егор почесал затылок и вдруг заулыбался. – А мне-то что? Он теперь немой, никому ничего не расскажет.

– А мамка? Это ж она про отца ночью правду открыла, – ехидно произнесла Дуня.

– Да-а? – удивился заспанный мужик.

– А то! Взяла и выложила, что он живой. Я ж твоему брату о могилке рассказывала, а мамаша, стервозина такая, ляпнула, что ты спину ему поломал. Берегись, Егор, Панкрат на кулак резвый. Тем более, ты это уже и сам знаешь. Прячься, иначе он тебе хребтину голыми руками вынет и высушит.

– Зачем?

– Удочку смастерит, – хихикнула Дуня.

– Беда-а, – испугался Егор, сползая на пол.

– Давай быстрей, а то сейчас сюда нагрянет – костей не соберешь.

Егор накинул фуфайку, натянул сапоги и забегал по предбаннику.

– Чего ищешь? Хватай ноги в руки и деру! – торопила его жена. – Ой, не дай бог, правда наружу выползет. Ой, Егорушка, – обняв его на прощание, поцеловала в щеки несколько раз. – Ну давай, с богом.

Приоткрыв дверь, Егор выглянул на улицу. Никого. Почувствовав толчок в спину, обернулся.

– Ну? Чего тянешь? Прибьет он тебя, так и знай, – подначивала Дуня. – Сделает калеку, как ты из батьки.

Егор задрожал, представив себя навечно прикованным к постели. Ни выпить, ни покурить – все! Жизнь кончена! Сердце застучало, стало тревожно и безумно страшно.

– А жрать я, чо буду?

– Не трусь, придумаем чего-нибудь. Ты давай-ка, схоронись где-нибудь подальше, а через дня три знак подай, чтобы я тебе сала принесла.

– А где прятаться-то? Я ж тут дружков не имею.

Дуня подумала с минуту и дала подсказку:

– За магазином, через улицу, Гречкины! Уехали к родне, дом пустой. Можешь пока там схорониться. – зашептала она, распахнув глаза до предела.

– А ты откуда знаешь?

– Оттуда. Да, там еды тоже навалом, это мне Люська рассказывала. Припасов – тьма. Так что, беги в их хату и прячься.

Прикинув, где находится тот дом, Егор с размаху пнул ногой дверь и рванул огородами к хате Гречкиных. Дуня прикрыла баню, пригладила волосы на висках и бравым шагом двинулась к дому. Идет, улыбается, планы в хитрой голове выстраивает. Так, от мужа, считай, избавилась. Да и не муж он вовсе, а так, сожитель. Со свекровью чуть посложнее будет, та быстро на лету переобувается. Да и мать она Панкрату, тут ничего не поделаешь. Хотя… мать – не мать, а Панкрат ее из дома не выселит. Да, еще и женка Панкратова – Марфа. Что там у них за ссора случилась? Как бы подробности узнать? Ай, черт с ней, Марфа ушла на второй план. Как мышь стала, бесхвостая. Невестка и сын… ну тут тоже ничего страшного. Как Панкрат скажет, так и будет. А теперь надо придумать, как его к себе привадить. Расположить, так сказать. Ох и видный мужи-ик! Богатый, добрый, но чересчур строгий. Батьку привез, жалостливый. Ну ничего, этот тоже на ладан дышит. На днях скопытится. Настроив себя на счастливые дни, Дуня вошла в хату, молча прошла мимо Гали и Марфы, которые готовили ужин, и закрылась в комнате. Сегодня лучше никуда не ходить. Надо переждать маленько, чтобы в доме наступили тишь да покой.

Панкрат, положив отца на постель в своей спальне, приказал сварить ему бульон, нагреть воды, а сам вытащил из шкафа рубаху и штаны. Пока отца мыли, он сунулся в баню, чтобы поговорить с братом и выяснить, правду ли его жена сказала, что Егор покалечил отца? Не найдя в бане брата, Панкрат решил подождать его в доме. Через пару часов вновь зашел с разговором, но Егора до сих пор не было.

– Ладно. Гуляешь? Гуляй, но я все равно с тобой побеседую.

Панкрат был настроен решительно. Если брат признается и попросит прощения у отца, то так и быть, останется здесь. А если будет врать, то Панкрат выкинет его на улицу, как плешивого кота. В семье нет места лжи.

Егора хватились на второй день. Степан отправился топить баню и заметил, что дядьки след простыл. Обошел владения, покликал, но дядька так и не ответил. Протопив баню, он посидел на крыльце, покурил, еще раз позвал. Потом спросил у домочадцев, видел ли кто Егора, но те только головами помотали, мол, не знают о нем ничего. Через неделю заволновались, с мужиком явно что-то случилось. Нет его в округе, никто не видел и не слышал. С третьей неделей – смирились. Сбежал Егор, пьет где-то. Живя с матерью, он именно так и уходил в загулы. Надолго.

Спустя месяц нашли Егора в пустом доме, далеко от хаты Гречкиных, обнимающего огромный бутыль с самогоном, и почти безликого.

– Крысы поели, – обсуждали мужики тяжелый случай.

Глава 29

– Ой, на кого ж ты нас покину-ул! – рыдала на похоронах Дунька, кидаясь к усопшему мужу. – Как жить-то теперь? Ой, люди добрые-е! Что ж мне делать-то-о? Детишки без отца остали-ись! Я – без кормильца-а! Ой, как мне теперь их подыма-ать? – показала она рукой на детей, стоящих в рядок и опустивших головы. – Кто ж их теперь приласкае-ет! А как же с неродившимся бы-ыть? Он даже не узнает, кто ж его батька-а-а…

Соседей на прощании не было, их не позвали. А зачем, если Егор ни с кем не общался? Ну был там один алкаш, да и тот не знает Егора. Выпили пару раз и разошлись. Да и народ собирать на такие мероприятия – негоже. Это семейный траур, а не общественный. Панкрат пристально смотрел на покрытый простыней силуэт и в душе жалел брата. Ничего-то он в жизни хорошего не сделал, не работал, не радовал семью, только пил да по бабам шлялся. А, нет, шестерых на свет божий произвел. А что толку? Он с ними жил, как сосед, не играл, не учил пацанят строгать доски, молотком работать, дочек ни разу по голове не погладил. Пил, кутил, прозябал. Марфа стояла рядом с мужем и закусывала губу до боли. Такого молодца потеряли! Душевный был, слова плохого от него не слышала… Господи, ну почему Панкрат не такой? Хотя нельзя сравнивать Панкрата и Егора, хоть и братьями были. Разные они, с лица одинаковые, а внутри разные. Рядом с Егором душа пела, сердце трепетало, жить хотелось, а с Панкратом… ох тяжко с ним. Так тяжко, что выть, бывает, хочется. Давно бы сбежала, да некуда. Покрутив головой, Марфа заметила, что нет Глафиры. Ах да-а, она же в доме убивается. Как узнала, что любимый сынок с жизнью распрощался, сразу в слезы ударилась. Покричала-покричала, а потом и замкнулась. Сидим на постели, в окошко глядит, думы какие-то в пустой голове гонят.

– Степ, надо бы увозить, – обратилась Марфа к сыну.

Степа стоял позади нее и смотрел вдаль. Жалко дядьку, жалко его жену и детей. Как же так получилось, что ты, дядька, в чужом доме помер? Как ты туда попал?

– А? – почувствовав, как мать тормошит за рукав, Степан перевел опечаленный взгляд с серого горизонта на нее.

– Неси крышку, сынок.

– Нет, – Галя вцепилась в мужа. Ее лицо было напугано. – Примета плохая. Нельзя ему прикасаться к гробу, иначе…

– Да иди ты со своими приметами, – огрызнулась Марфа. – Тут горе такое, а она циркачку из себя строит. Сама принесу.

Как бы громко Дунька не голосила, но короткий разговор между Марфой и ее снохой услышала. Перестав лить пустые горькие слезы, она выпрямилась, громко шмыгнула и поправила на плечах пуховый платок, затоптанный временем. Марфа притащила крышку, накрыла Егора. Панкрат вбил гвозди. За воротами стояли два мужика, которых попросили отвезти гроб на кладбище. Погрузив его на телегу, один мужик взялся за вожжи, а второй сел рядом с ним. Семья вереницей потянулась за гробом. Глафира так и не смогла проводить сына в последний путь. Увидев в окно, как Егора грузят на телегу, завыла, словно волчица, потерявшая своего волчонка.

– Вот тебе и подарочек к Новому году! – Глафира рвала на голове волосы. – Хороший подарочек ты мне преподнес, сынок! Ой батюшки мои, не могу, душа горит! Любимого сыночка порешили! Ему еще жить да жить, а он замерз! Бросили его! Бросили в холодной хате, пьяного и слабого. Всю жизнь был слабенький, всю жизнь хиленький, богом обиженный… Егор, Егорушка, не уберегла. Прости меня, сынок, не уберегла…

На поминках было сказано всего пару слов о Егоре, так как никто не знал, что хорошего можно о нем сказать. Панкрат просто поднял стопку и с грустью вымолвил:

– Помянем раба божьего Егора.

Марфа не стала расхваливать достоинства Егора прилюдно, потому как из всех, что она знала, было только одно – постель. В ней Егор был настоящим виртуозом, знал столько о любви, что у Марфы голова кружилась. Она подняла свою стопку, повторила слова мужа и выпила. Пришла очередь Степана. Он так растерялся из-за последнего события, что не мог выговорить ни слова, когда встал и посмотрел на отца, мать, тетку Дуньку и ее ребятишек.

– Хороший был человек дядя Егор, – слезы блеснули в глазах парня. Одним махом выпив наливку, он сел, подпер рукой голову и тихонько заплакал.

Галя погладила его по голове, а потом увела в комнату. Дуня сидела смирно. Она ела, кормила младшего, грозила пальцем старшим, чтобы не баловались, и не сводила влюбленных глаз с Панкрата.

– Ну вот, детишки, пришла пора возвращаться, – всхлипнув, произнесла она. – Отец нас покинул, кому мы теперь тут нужны?

Подняв глаза на невестку, Панкрат нахмурился.

– Чужие мы здесь, – продолжила жаловаться на черную судьбу Дуня. – Будем как-нибудь сами выживать. Ну а что ж… значит, судьба у нас такая.

Она вытерла слезы, поцеловала Кузьку, сидящего на ее коленях, в голову и еще раз всхлипнула.

– Так. – Панкрат встал. – Никуда ты не пойдешь. Вы не чужие, а, что ни на есть, самые родные. Ты, Дуня, невестка мне, дети, – обвел серьезным взглядом малышню, – племянники. Здесь ваш дом.

– Панкратушка, – вдруг заикнулась Марфа, пытаясь вставить свои пять копеек насчет родни. – Их бы обратно…

– Здесь, я сказал! Я уже бросил родителей однажды. И видишь, что получилось? – он с укором взглянул на жену, кивнув в сторону комнаты, где сейчас находятся мама и папа. – Не позволю, чтобы моя кровь блуждала по белу свету! – во все горло выкрикнул мужик. – Здесь их дом и баста!

Глава 30

Дунька стыдливо опустила глаза. Она еле сдерживала довольную улыбку. Свершилось! Жить ей в этом доме и питаться от пуза! За детьми Галька будет присматривать, Марфа – готовить, а свекровь летом грядки полоть, а зимой печку топить. Вот это жи-изнь! И кто бы мог подумать, что через каких-то восемь лет Дунька Кулакова станет владелицей богатого дома и несметного хозяйства. Ой, кому расскажи – не поверят!

– Ой, что-то в боку закололо, – пожаловалась Дуня на внезапную боль справа. – Пойду, полежу.

– Иди, – кивнул Панкрат, садясь за стол. – Отдыхай.

Проводив коротким взглядом невестку, Панкрат заговорил с женой:

– Вдовая. Столько ребятишек и вдовая. Она одна их не вытянет. Помочь надо.

– Конечно, не вытянет, – разозлилась Марфа. – Работать не хочет, за детьми пригляду нет. Бегает к своей подружке языком чесать, а ты тут как хочешь, так и крутись. Зря хомут на себя повесил, Панкратушка. Это ж надо, а? Сам себя в тяжелые оковы заковал.

– Заковал, когда на тебе, охочей до мужиков, женился, – растопырил усы Панкрат.

Марфа покраснела.

– Что, не отшибло память-то? Обманула, а правда долго ждать не заставила.

У Марфы сбилось дыхание.

– Степан-то тоже на меня не похож. Правду скажешь или из тебя ее выбивать?

– При ребятах-то не дюже силушку показывай, – Марфа намекнула на малышню, сидящую за столом.

– Хм, – выдохнул Панкрат, посмотрев на притихших детей.

Он встал, накинул старую телогрейку, проверил карманы и вышел на перекур. Марфа покачала головой и подумала:

«Если бы ты не поехал в свою деревню, то до сегодняшнего дня жили бы, как раньше. Жили – не тужили».

– Все наелись? – строго спросила детей и тут же добавила. – А теперь шагом марш в свою комнату. И чтоб тихо было.

Убрав со стола, женщина села у окна, подперла кулаком нижнюю челюсть, посмотрела на белоснежное покрывало, обложившее весь двор, и медленно выдохнула. Эх, Егорка, ума бы тебе да рук работящих – цены б тебе не было. И что любовь с людьми делает? Почему баб тянет к громким, хвастливым, ленивым, к жизни неприученным? Что за женская природа такая? Почему бы не влюбиться в заботливого и бескорыстного? Вон Панкрат все в дом тащит, такой дворец отгрохал своими руками, скотину завели, усадьбу разбили. И что ж тебе нужно, сердечко неприкаянное? Зачем плачешь о пьянице беспросветном? Куда тебя тянет? Что ты ноешь, как дитя капризное?

Непрошенная слезинка покатилась по щеке. Закусив сгиб указательного пальца, Марфа закрыла глаза.

«Прости меня, Егорушка» – раздалось в ее голове, и она, положив голову на руки, мелко затряслась, безмолвно заливаясь слезами.

Новый год.

Степан принес елку и положил в сенях, чтобы она немного оттаяла ото льда. Галя и Марфа готовили праздничные блюда, а Глафира давала указания.

– Куда столько соли? Хочешь, чтобы у меня суставы не гнулись? – стояла она рядом с Марфой и зудела, как надоедливая муха. – У меня желудок в последнее время сдает, а ты как будто издеваешься.

– Отстань, – шипела в ответ Марфа, закрывая собой стол, чтобы свекровь не видела, как она готовит. – Отойди.

Галя искоса поглядывала на женщин и усмехалась про себя. Так тебе и надо, пусть твоя свекровь над душой стоит. В свое время меня носом тыкала, а теперь сама хлебни сполна. Панкрат сидел у кровати отца и разговаривал с ним. Тот уже не реагировал на слова сына. Он лежал с закрытыми глазами и не понимал, кто с ним говорит, где он находится, какой сейчас год, лето или зима… Недолго осталось Федосу занимать старую койку.

– Сильно мясом не разбрасывайтесь, завтра девять дней Егорке, – Глафира начала вести подсчет, кто сколько съел мяса, яиц, картошки. – У нас поминки на носу, а вы тут целую свадьбу устраиваете.

– Народу много, всех накормить надо, – влезла Галя, очищая вареный картофель от кожуры. – Какой будет стол, таким будет и год.

Напомнила она старую примету.

– Верно, но сейчас это неуместно, – Глафира, не отрываясь, наблюдала за Марфой. – Сыночка моего помянуть надо, как следует.

Вдруг она всплакнула и мгновенно потащилась в комнату, проливать горькие слезы.

– Мам, ну что опять? – Панкрат не любил женского плача. Уж слишком он нудный был, надоедливый.

– Не хватает мне сыночки, – Глафира села на стул и обняла спинку. – Ой, Егорушка, как же так? Какой изверг с тобой сотворил такое?

– Мам, сказано было – перепил, уснул и замерз. Хватит выдумать, будто его кто-то зашиб.

– Зашибли, ей-богу, зашибли моего мальчика. Он добрый был, никого никогда и пальцем не тронул.

– Угу, – Панкрат вспомнил, как в детстве Егор задирал каждого, кто не желал исполнять его прихоти.

– Найти бы того изверга да поломать, как палку гнилую, чтоб знал, каково матери терять родного сына. – Продолжала завывать Глафира.

Всегда так было, когда что-то случалось с Егором. Чуть что, Глафира винила всех вокруг, мол, Егор не мог закидать птичку камнями – это его кто-то или оговорил, или научил, Егор не курил – ему в карман папиросы подкинули, Егор не ломал чужого забора, потому что силенок у него не хватит. Егор ни при чем, его оговорили, оболгали, подставили. Прокручивая в памяти давно ушедшие детские годы, Панкрат держал отца за руку. Вдруг он ощутил, как Федос резко пошевелил пальцами и застыл.

– Бать, – наклонился Панкрат, решив, что тот сейчас откроет глаза, – вставать надумал? Ну что ж, пора. Хватит лежать, все бока уже отлежал. Кожа синяком покрывается, тебе шевелиться надо.

Он это сказал не подумав, что отец не может ходить. Само как-то вырвалось.

– Бать, – Панкрат вдруг почувствовал неладное.

Глафира, повернув голову, перестала рыдать. Уставившись на мужа, она прищурилась.

– Помер?

Панкрат наклонился еще ниже, поднес к носу Федоса палец, потом приблизился ухом.

– Помер, – прошептал он, сжав челюсти.

– Туда ему и дорога. – Глафира облегченно вздохнула, поднялась со стула, вытерла глаза и, как ни в чем не бывало, потопала в кухню, управлять малочисленным женским коллективом.

Глава 31

Панкрат будто не услышал последние слова матери, которые она бросила перед уходом. Погладив медленно остывающую кожу лица бати, он скрестил его руки на груди и встал.

– Что ни день – то «праздник», – опустив голову отправился в кухню. – Стол отменяется. – сказал он, переступив порог. – В доме покойник.

На что Глафира ответила:

– Вынеси его в сарай и пусть три дня там вымерзает. Чтоб духу его тут не было.

Марфа и Галя переглянулись. Они поняли, что Федос испустил дух, но почему его жена говорит такие страшные слова?

– Мать, ты бы язык попридержала, – Панкрату ой как не понравилось материнское высказывание. – Думай, о чем просишь.

– А что тут думать? – Глафира поставила руки на бока и громко цокнула языком. – Если бы ты наведывался к матери почаще, то видел своими бесстыжими глазами, как он надо мной измывался. Ты что, батьку пожалел? А мать? Мать тебе не жалко? Ишь ты-ы, привез его сюда, чтобы в тепле помирал, а как мать твоя по морозу да босиком от него улепетывала – не знал? Да если бы не Егорушка, сидела бы я сейчас на белом облачке, свесив ножки, и наблюдала, как вы жируете, а мой сыночек, – всплакнула женщина, – последнюю краюху доедал. С работы за правду гнали, а калым перепадал нечасто.

– Мам, – громоздкая волна вины обрушилась на Панкрата.

– Что «мам»? – она вытерла слезы под глазами краешком потрепанного платочка. – Он из меня всю душу вытряс, пока ты тут жизни радовался. Все здоровье из меня высосал, столько кровушки попил. У-у-у-у – завыла белугой старушка и уткнулась носом в широкую грудь сына.

Глядя на плачущую женщину, Галя вспомнила о своем отце, как он устраивал разборки дома с мамой. Злость подкатила к горлу, вот так взяла бы дровину и опустила на его бестолковую голову, со всей силы. Пожалела Галя старушку, представив на ее месте свою маму. Сходить бы к ней в гости, да отца видеть нет желания, слышать его голос, пакостные издевки, унизительные оскорбления. Виделась Галя недавно с мамой да только та поздоровалась и прошла мимо, даже «как дела» не спросила. Понятно, почему она так себя ведет. Отец обиделся на Панкрата Федосеевича, шибко обиделся, что тот его при всех за ворота выкинул. За дело же выкинул! Незачем было на чужое добро свой пьяный глаз класть. Теперь это добро Гальке принадлежит. Улыбнувшись последним мыслям, Галина выпятила грудь вперед.

– Чего лыбишься? – прошипела Марфа. – Отпраздновали. К похоронам готовиться надо.

Праздник не состоялся. Обмыв тело, Панкрат и Марфа одели его в чистое, новое, что было у Панкрата. На следующий день купили все атрибуты для похорон, позвали копщиков могил, а через день попрощались с Федосом. Никто не плакал над его телом. Все были с хмурыми лицами, только Панкрат часто вздыхал и думал над словами матери:

«Гонял по морозу. Издевался…»

– Не верится, – прошептал Панкрат, наблюдая, как закапывают гроб. – Отец был слишком серьезен, но чтобы бить… жену… Не верится.

На поминках, когда все выпили за усопшего по первой стопке, Панкрат вдруг задал давно мучавший его вопрос. Странно, что раньше не спросил, видимо, был чересчур загружен разными мыслями.

– Егор за нее заступился – это я понял, – погладил мужик жесткую бороду, – а где же он язык потерял?

Глафира моментально повернулась к детям и начала успокаивать двух братишек, которые толкали друг друга из-за стула. Мол, Федя хотел сесть у окна, но это место занял Алеша. Ребятишки постанывали, пытались друг друга ущипнуть да посильнее, но бабушка их быстро усмирила.

– Цыть, безбожники. Кому говорю, цыть. Вам тут не гулянка. На поминках сидите, а не на свадьбе.

Сняв Федю со стула, она легонько шлепнула его чуть пониже спины и отправила в комнату. Федя расстроился. Завыв от обиды на строгую бабушку, он приложил ладошки к попе и побежал прочь. Алеша выпрямил спину, чтобы бабушка его не отругала. Так ему и надо, Федьке этому, пусть не лезет!

– Мам, – Панкрат хотел продолжить разговор, но мать за секунду переключилась на Дуню.

– Совсем за ними не следишь. От них столько шума, что у меня вечерами голова раскалывается. Нет от вас покоя, ироды. Пристроились на чужом горбу и ездят.

– Дуня, хоть ты мне скажи, – Дуня тут же поспешила переодевать Кузю.

– Обмочился, я сейчас, – она подхватила малого под мышку и понеслась в спальню, искать запасные штаны.

Панкрат понял, увиливают от ответа.

– Ну, раз вы молчите, тогда я сам узнаю, – поднялся он и обратился к сыну. – Степан, собирайся, завтра поедем в деревню.

– В какую? – Глафира резко развернулась, округлив глаза.

– В нашу. – с сарказмом в голосе выдал Панкрат и вяло потопал в комнату.

Глафира побледнела и сразу поскакала следом.

Глава 32

Они долго о чем-то спорили, Глафира иногда повышала голос, повизгивала, а потом наступило затишье. Галя и Степан краснели от ожидания, что там происходит? Марфа не спешила, она сидела за столом и прислушивалась к каждому шороху. Дети уже поели, оделись и убежали на улицу, играть в снежки. Дуня так и не появилась на кухне. Она осталась у себя, чтобы Панкрат не лез к ней с дурацкими вопросами. Пусть мамашу свою донимает, а Дуня ни в чем не виновата. Не она кидалась на мужа с кулаками, когда он пытался вразумить Егора. Нет Егора, нет свекра – дышать стало легче.

– Ты куда? – спросила Марфа сына, когда он встал из-за стола.

– Пойду, гляну, что они там замолчали, – Степан повернул голову на мать.

– Сядь. Не наше дело. Сейчас влезешь и сразу схлопочешь. Видишь, как бабка зад свой прикрывает? О-о, всей кожей чую, что-то здесь не та-ак.

Степан постоял немного и сел за стол. Но Галя медлить не стала.

– А тебя куда понесло? – свекровь посмотрела на нее так, будто сейчас пронзит прищуренным взглядом.

– Надо, – ехидно ответила сноха, не останавливаясь.

Она вошла в комнату и через секунду выскочила оттуда пулей.

– Степан! Беги сюда!

– Зачем? – растерялся парень.

– Батьке плохо!

Марфа кинулась смотреть, что там случилось. Панкрат сидел на стуле, держась за сердце, а Глафира поглядывала в окно. Вот стерва, и даже не пикнула, что мужик от боли корчится!

К вечеру Панкрат оклемался. Он лежал на постели и слушал, как жена отчитывает его мать. Женщины находились в кухне, детишки бегали по дому, а Степа и Галя не отходили от грустного отца.

– Не лезь, куда собака нос не совала, – огрызалась свекровь, попивая чай. – Я тебе ничем не обязана.

– Из-за тебя чуть Панкрат не умер. Второго сына хочешь похоронить? Не будет этого, – Марфа металась по кухне, разъяренная, как дикая кошка. – Если бы не Степка, то и еще одного на кладбище снесли. Да какая ты мать после этого?

– Да, я – мать, а ты – гулена. Забыла, как с Егором по сеновалам шастала? Помню, как Федос вас поймал, а ты потом ему в ножки кланялась, чтобы он Панкрату ничего не говорил. Забыла?

– Замолчи! Что было, то прошло. Мы с Панкратом душа в душу жили, пока ты тут не появилась. Гляньте-ка, привез полудохлую, а она тут ожила.

– Да, ожила, потому что так бог решил. Значит, Ему угодно, чтобы я рядом с Панкратом находилась, потому что…

– Да он из-за тебя чуть не помер!

– И что? Похоронила одного сына, значит, судьба такая, чтобы похоронить и второго.

– Да что ты такое говоришь, безмозглая? Кто тебе дал право…

В кухню вышел Панкрат. Женщины притихли. Он был бледен, можно сказать, слаб. Упершись плечом в дверной косяк, погладил пальцами усы, глядя на мать исподлобья.

– Не была б ты моей матерью, давно б обратно отвез, – проговорил он охрипшим голосом.

– Панкрат, как так «отвез»? – захлопала глазами Глафира. – Как ты с матерью разговариваешь?

– Как заслужила, так и говорю, – выдохнул мужик.

– Побойся бога, я тебе не кто-нибудь, а мать.

– Мать, которая смерти мне пожелала?

Марфа ахнула. Глафира поднялась, поправила платок на плечах и подошла к сыну.

– Ты меня не так понял, – ласково погладила его по руке. – Я сказала…

– Помню, что ты сказала: «Лучше бы с Егором местами поменялись».

– Гони ее к чертовой матери, Панкрат! – заорала Марфа. – Ты же сам видишь, что из-за нее одни беды в нашем доме!

– Не в вашем, а в нашем, – поправила ее свекровь. – Ты здесь никто.

– Да что она несет?! – от злости осипла Марфа.

– А то. Панкратушка, она ж не только Федьку, но и Степушку нагуляла. Вот ведь, живешь и не знаешь, что дети не твои.

– А чьи? – мужик начал потихоньку сползать по косяку.

– Врет она! Вывези ее обратно! – голосила Марфа, боясь, что и ее выставят за порог.

– Вывезу, – прошептал Панкрат и рухнул на пол.

Глава 33

Марфа завизжала от страха, когда на ее глазах грохнулся муж. Подхватив его голову, начала вопить, как сумасшедшая. Степан бросился к отцу. Оттолкнув мать, которая была не в себе, потащил батю в спальню. Начался небывалый переполох. Дети от страха спрятались в комнату и расплакались, Дуня выглядывала в дверную щелку, переживала за хозяина дома и свои еще не исполнявшиеся планы. Глафира осталась в кухне. Поджав ноги, она сидела на лавке и прислонялась спиной к печке. Пусть сами вокруг Панкрата прыгают, а против воли бога не попрешь, если помрет, значит тому и быть. Галя мигом метнулась за водой и чистым полотенцем. Когда Степан положил батьку на кровать, Галя начала делать примочки, прислушиваясь к его дыханию. Свекор лежал на спине с приоткрытыми глазами и высоко вздымал грудь, как будто вдыхает какой-то приятный аромат.

– Все будет хорошо, – уверяла его Галина, смачивая лоб и шею. – Полежишь, и станет полегче.

Марфа носилась по комнате, схватившись за голову, и причитала:

– Ой, батюшки! Ой не дай бог!

– Молчи, мам. Не видишь, ты его оглушаешь? – бубнил Степан, стоя перед постелью.

– Я богу за тебя буду молиться! – плакала Марфа. – Не отдам! Рано тебе еще!

– Рано – не рано, а у каждого свой срок, – ехидно поддакивала Глафира, прислушиваясь к воплям снохи. Она бормотала себе под нос всякую ересь. Вела себя так, будто разговаривает с Егором. – Забрали счастье – получите несчастье. Все возвращается на круги своя. Ишь ты, Панкрат богом поцелованный, что ли? Был злыднем, злыднем и остался.

Несколько дней пролежал Панкрат в постели. Галя привела местную знахарку, которая принесла с собой травки и заварила их. Пояснила, какие внутрь принимать, а какими умываться.

– Порча на нем. Застарелая порча, – ошарашила женщина Марфу. – Кто-то смерти ему желает. Приноси-ка мне водицы со своего колодца, будем мужика на ноги ставить. Молодой еще, крепкий. Выкарабкается.

И началось лечение народными средствами. Пролежал Панкрат в постели почти месяц. В одно раннее утро вдруг сам сел и попросил сопроводить его на улицу, чтобы покурить. Левая нога не двигается, да и одна рука не слушается.

– Куда тебе, окаянный? – прошептала Марфа, повернувшись на бок. – Спи, а я пойду в сарай. Слышь, как корова зовет? Доить пора…

Панкрат посидел немного, проводил печальным взглядом жену и лег. Тяжело на душе, спасу нет. За ним и жена и сноха ухаживали, а он, как ребенок, не мог переодеться, помыться и поесть. Вроде и стыдно, но зато сразу стало видно – кому он дорог, а кому на него плевать.

– Мать, спишь, не? – повернув голову на противоположную койку, – Панкрат знал, что она уже проснулась, но ждал, когда женщина подаст голос. – Чего молчишь? Ты же рано подымаешься.

Покряхтев, Глафира повернулась.

– С вами не поспишь, то храпите, но бубните, – огрызнулась она, подтягивая одеяло к подбородку.

– Я чего спросить хотел… Что ж ты ко мне ни разу не подошла? Не приголубила, как родной матери положено?

– А ты что, ребенок малый? Вон, какой вымахал, а все титьку мамкину подавай. У тебя теперь жена есть, вот пускай и растрачивается на твои хотелки.

– М-да-а, – вконец разочаровался Панкрат, – а ведь я тебя сюда привез, чтоб ты в своей халупе с голоду не померла.

– Что? – приподнялась женщина. – Коркой попрекаешь? Меня? Ту, которая над тобой ночами не спала?

– Знаю я, как ты не спала, – с выдохом произнес Панкрат. – Все помню.

– Что ты можешь помнить? У малых память короткая.

– Но только не у меня.

Опять вереницей понеслись воспоминания, как мать Егорку жалела, а Панкрата прутом гоняла или крапивой.

– И слова твои недавнишние помню, и кому любви больше дала…

– Ой, не напускай напраслину. Или ищешь виноватого в своих бедах? Так у тебя есть, кого винить – Марфу.

– Не трожь ты ее. Мы с ней уже столько лет бок о бок, а ты все старое вспоминаешь.

– Вот и ты не вспоминай. Мало ли, кому любви больше досталось.

– А я и не вспоминаю… – Панкрат сел. – Но и слов твоих никогда не забуду.

Он имел в виду то, как мать сетовала на умершего Егорку, а сам Панкрат жив остался.

– Собирайся, мать, – приподнялся мужик на одной ноге. – Пора и честь знать.

– Не смеши. Никуда я не поеду, – завернулась Глафира в одеяло и легла. – А если не успокоишься, то я найду на тебя управу. Нынче можно и к председателю обратиться.

– Ах вот ты как заговорила? А ну, поднимайся! – громогласным тоном заговорил Панкрат. – Поднимайся или я тебя на своих руках на мороз вынесу!

– А-а, ты погляди, как на батьку-то похож, – захихикала Глафира. – Тот тоже морозцем грозил. Да только спасибо моему сыночку, не дал отцу мать заморозить. Ты весь в батьку, просто вылитый.

– Не пойму, что между вами произошло? Как он мог так опуститься? – вслух рассуждал Панкрат.

– А это ты у Дуньки спроси, может признается?

И тут Дуня, услышав слова свекрови, открыла дверь пошире и заохала.

– Что с тобой? – громко спросил мужик.

– Рожаю я! – отозвалась та и закрыла дверь.

Пригладив оттопыренные волосы на макушке, Панкрат сел.

– Степан!

– А? – тот тоже давно уже проснулся.

– Беги за лошадью, Дуньку в родильную надо отвезть!

Совсем забыл, что и эта брюхатая.

– Сослать бы вас всех, да совести не хватает, – Панкрат с трудом натянул рубаху. – Навалились на мою голову…

Глава 34

Не успели Дуньку доставить в роддом. Родила по дороге здоровенькую девочку и приказала вернуться обратно.

– Сама все знаю, научена, – тараторила она, прижимая девчушку, завернутую в старое одеяло, к груди. – Что я там не видела? Пуповину перекусила, и будет.

Степан косился на вывалившую наружу грудь женщину и дивился: мороз, а она дитя кормит. А страшно-то как было, когда Степан услышал детский крик, будто ножом по сердцу. Дунька – бой-баба, сама родила, сама ребенка вытерла и обернула… Раньше он был уверен, что женщины кричат в родах, их Буренка же мычала, когда теленка на свет производила, а оказалось, что просто громко дышат, матерятся и песни поют. Никогда Степан не видел рожающую женщину, а теперь сам убедился – пять минут и готово, ни боли, ни криков. Впечатленный увиденным, он сидел рядом со стариком Потапычем, управляющим лошадью, и щурился. Снег валил, как из бездонного мешка. Запорошило все вокруг – дороги невидно. Дунька еле слышно что-то напевает, ребенок спит, а Степан думает о своей жене. Скоро и она должна подарить ему мальчонку. В их роду, в основном, мальчики рождаются. Интересно, на кого будет похож?

Панкрат, увидев входящую в дом Дуньку, так обрадовался, будто это его дочка или внучка. Передав мужику дите, Дуня переоделась, вышла из комнаты и громко отчеканила:

– Повезло ей родиться здесь, в Яшкино, рядом с добрым дядькой. Ох как повезло, что даже мне завидно.

– Хорошенькая, – Панкрат держал на одной руке новорожденную и любовался симпатичным личиком. – Пусть растет счастливая.

Вернул дитя матери.

– Конечно, будет счастливой с таким-то… – Дуня хотела вновь похвалить родственника, но тот поднялся с лавки и медленно зашагал в спальню, опираясь на черенок от лопаты.

– Дай глянуть, – Марфа наклонила голову, – в кого ж такая? – всматриваясь в спящую девочку, попыталась сравнить с ее отцом.

– В батьку своего, в кого ж еще, – Дуня отвернулась.

– А мне? – Галя, услышав, как Панкрат отзывался о девочке, вышла посмотреть на нее.

Дуня показала дочку и упорхнула в комнату. Ее свекровь сидела у окошка и даже не думала знакомиться с внучкой.

– Делать мне нечего. Еще одного прихлебателя притащила. Тьфу, всех не прокормишь. Из-за них по миру пойдем.

– Что ты там говоришь? – Панкрат лежал на кровати и потирал онемевшие пальцы на руке. – Всех подымем, – он уже забыл, как поругался утром с матерью и собирался отправить ее в деревню. – Дети не виноваты, что родились на этот свет от Егора. Не повезло им с батькой.

– Да что ты такое городишь? – вспылила мать. – Как это «не повезло»? Хорошим Егор был отцом, получше, чем… некоторые. Да только не для всех батькой числился.

– Ты о чем? – приподнял Панкрат голову и уставился на мать.

– Не все его дети. Только двое, – зашептала Глафира, пытаясь настроить сына против Дуньки. – Я вот, что тебе скажу, – она подошла к койке и села рядом с Панкратом. – Надо бы тех, кто не Егоровы, отправить в приют. Пускай там живут. А наших, кровных, оставить. Ты сам подумай, зачем тебе неизвестных кормить? Вырастут, нож в спину всадят потому, что ты для них никто. Кто его знает, от каких мужиков рождены. Дунька хвостом так мела, что дым коромыслом стоял.

– Мать, зачем брехать, а? Видно же, что на Егора похожи.

– А это, как с коровой, забыл? Даже та на хозяйку становится похожая, потому как – забота.

– Не глуми мне голову. Дай отлежаться. Детей отваживать не стану. Так и знай, – отвернулся мужик.

– Тьфу ты, – занервничала Глафира. – Да что ты будешь делать, – стукнула себя по колену. – Ему говорят, что скоро без корки хлеба останется, а он нос воротит. Они ж тебя в скором времени объедят. И так уже картоха на исходе.

Панкрат молчал. Он рассматривал узор на ковре и думал о детях. Помнит Панкрат, как его в детстве гоняли. Разделили отец с матерью братьев. Одного залюбили, второго за человека не считали. Нельзя детишек по сторонам разводить. Пусть с малых лет вместе будут. Мать продолжала зудеть, чтобы хоть как-то достучаться до сына, но все бесполезно. Не избавился Панкрат от ребятишек. Еще больше душой к ним прикипел, потому что Ваня и Лида каждый день заглядывали к нему в комнату и показывали свои рисунки, на которых изображен Панкрат верхом на коне.

Март.

Ближе к ночи, когда уже все ложились спать, Галя почувствовала, что пришло время для появления на свет ее малыша. Степан уговаривал не ехать в больницу, так как сам видел – роды идут легко, это ж не корова и не лошадь, которые мучаются часами.

– Дурачок, что ли? – охая, Галина собирала вещи в дорогу. – У Дуньки их семеро, а у меня первый. Мать рассказывала, как всех моих сестер рожала. Не дай бог помру, кто сына растить будет? Мать твоя? Да она спит и видит, чтобы от всех избавится. А ты давай, как договаривались, кроватку собери, мебель подвинь…

Галю увезли в родильный дом, и Степан принялся за кроватку, которую смастерил его отец. Вытащив ее из чулана, собрал и поставил у окна, где было больше свободного места. Волновался парень, пока занимался перестановкой, переживал и ни о чем другом думать не мог.

– Все рожают, и она родит, – Марфа стряпала пирожки с картошкой. – Вон Дунька, как в магазин сходила. Да и вообще, природой задумано – рожать. А ты лучше дров принеси, не мужицкое это дело – о родах кумекать.

Галя благополучно разродилась на следующий день ближе к вечеру. На свет появилась хорошенькая девочка. Узнав о внучке, Панкрат чуть не расплакался.

– Вот и дождался я Настеньку, – вытирал мужик проступающие слезы.

– Было бы чему радоваться, – Марфа поняла, теперь Панкрат будет носиться с девчонкой, как с писаной торбой. – Девка и девка. Велика радость.

Через положенный срок Галю выписали. Она вошла в дом с ребенком на руках и сразу почувствовала себя в качестве полноправной хозяйки.

– Ну здравствуй, дом, – шепнула она, вдохнув еле уловимый печной запах. – Вот и моя очередь пришла показать, кто в доме хозяйка.

Глава 35

– Наконец-то! – дед, как только в окно увидел Галю, поспешил встретить ее.

Передав дочку Панкрату, с нетерпением ожидающего ее приезда, Галина заглянула в спальню, проверила все ли указания выполнил Степан, а потом села на лавку и сладко потянулась.

– Кормишь? – с недовольством в голосе спросила Марфа.

– Молока – хоть залейся, – с гордостью ответила молодая мать. – Даже пришлось одного мальчонку покормить, потому что у Нины пусто.

– У какой еще Нины?

– У соседки по палате.

Марфа стояла у плиты и косилась на мужа, сидевшего на стуле. Он с таким умилением смотрел на внучку, что Марфа заревновала.

– Нечего на нее дышать, положи в кроватку.

– Дай наглядеться, – Панкрат прослезился. – Такое счастье… у нас девочка.

– Не у нас, а у… – Марфа глубоко вздохнула и продолжила помешивать кисель, который вот-вот загустеет.

С улицы пришел Степан, мать тут же отчитала его.

– И где ты ходишь? Дрова закончились, принести надо. Сена коровам положить…

– Сейчас все сделаю, – Степан уставился на отца. – Красивая, правда?

– Не то слово. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Мать! – Панкрат позвал Глафиру. – Где ты есть? Иди, глянь, какая у нас Настенька появилась.

– Делать мне больше нечего, – старушка лежала на кровати и морщила нос. – Сами с ней возитесь. Я свое уже отработала.

– Ну, как хочешь. – передав спящую внучку Галине, Панкрат попросил чаю и удалился отдыхать.

Марфа засуетилась. Достала кружку, выставила на стол кулек с пряниками. И вдруг из комнаты, где спали дети, послышался плач грудничка. Пять минут все молча слушали, как ребенок надрывается. Марфа психанула, бросив ложу на стол, и побежала успокаивать младенца. Галя, покачивая на руках Настю, шепотом спросила у Степана, принесшего дрова, почему она приехала, а старушка и свекровь злятся на нее.

– Дунька пропала, – нахмурившись, ответил муж. – Уже три дня не появляется.

– Как пропала? – глаза Гали медленно округлились.

– А вот так. Опять начала к подружке бегать. Сначала на час, потом – на три. Один раз ночью поддатая приползла. Девка не спит, есть хочет, мать психует, а ребенка ведь не выкинешь. Кормит молоком коровьим, ночами с ней вошкается. Сходила к Люське, а та говорит, мол, Дуня с каким-то мужиком укатила.

– О боже мой! А дети? – пожалела деток Галя и сильнее прижала к груди свою кровиночку.

– А что дети? Спрашивают мамку, а мать им и говорит, что она сбежала.

– Вот зачем так говорить, а? Вернется ведь.

– Я уже и сам сомневаюсь. – Раздевшись, Степан сел на табурет. – Тут бабуля кое-что нам рассказала, только ты тс-с-с, – приложил указательный палец к губам.

– Чего? – любопытство пробрало Галю.

Она наклонилась к мужу, чтобы получше расслышать, какой он ей секрет расскажет.

– Дед с Дунькой мутил…

– Как это? – не поняла она.

– Ну как, вот так, – Степа вытянул указательные пальцы и потер их друг о дружку.

Галина смекнула, что муж имеет в виду.

– Да ну-у, брехня какая-то.

– Мне тоже не верится, но бабуля так убедительно рассказывала, что мы тут все обалдели.

– А сбежала-то зачем? И что за мужик?

– Не знаю. Но вроде как с кем-то познакомилась, что ли… Бабуля сказала, что Дунька с разными любовь крутила. Она это сама видела, а доказать дядьке Егору не могла. Батька аж посинел от злости. Сам на себя ругался, что поверил бедной бабе, а она его вокруг пальца обвела. Скинула детвору и умотала за новыми приключениями.

Дверь комнаты, где жила Дуня, распахнулась и перед молодежью появилась Марфа. Она одарила сноху злобным взором и поднесла орущую девочку.

– Молока, говоришь, хоть залейся? Тогда на, корми. А у меня уже сил нет трясти ее. Руки не гнутся. С мамкиным молоком она дрыхла, как кот на подоконнике, а сейчас уже три дня горло дерет.

Галя отдала дочку Степе, взяла Дунькину девочку и положила на колени. Расстегнула пуговки на платье, вытащила одну грудь и сунула девчушке. Та сразу замолчала, жадно вцепившись деснами в сосок.

– Я ж говорила, титька ей нужна была. Без мамки всем туго. Вот и бери себе на воспитание. Дуньку как ветром сдуло. Не вернется, паскудница гулящая, а ребенка сбагрить чужим людям даже я не смогу. Корми, кроватку к вам перетащу, пускай Манька у вас спит.

– Пускай, – согласилась Галя.

Но через два месяца пожалела, потому что все заботы о детях полностью легли на ее плечи. В три часа ночи она оторвала голову от подушки, когда услышала плач своей дочери. Следом за Настей, вой подняла и Маня. Галя с трудом вылезла из-под одеяла. Ее покачивало, глаза слипались, в ушах стоял нескончаемый звон.

– Степ, возьми Маню, покачай. Мне надо Настю покормить.

– М-м, – Степан спал без задних ног, уставший от вчерашней посадки картофеля вручную.

– Степ, возьми ее, покачай, – бормотала Галя, поднимая Настю. – Сначала дочку покормлю, потом ее.

– Угу, – Степан не двигался. Он лежал на спине, раскинув руки, и улыбался во сне.

Галя присела на кровать, прижала дочку к груди и начала качаться взад-вперед. Маня надрывалась так, что у Марфы лопнуло терпение.

– Что ты ее голодом моришь? – приоткрыла она дверь. – Вставать скоро, а у вас тут песни на весь дом. Быстро займись дитем. Надоело слушать ночные вопли.

– Не могу я, устала, – выдавила из себя Галя, склонив голову над дочкой и прикрыв глаза.

– Взялась ухаживать, так ухаживай, как полагается. Соседи узнают, что у нас девка голодает, сразу заявят, куда следует.

– Если бы я присматривала только за этими двумя, то было б полегче. Но вы ж взвалили на меня всю детвору.

– И что? Раньше и по десять детей рожали, и ничего, вырастили. А ты ишь, цаца выискалась. С двумя справится не можешь. Успокой ее. Быстро!

Жалко девчонку, аж сердце кровью обливается. Галя положила уснувшую дочь на свою подушку и подошла к кроватке, в которой надрывалась Маня. Подняла ее на руки, села и попыталась накормить. Девчонка хватала грудь губами, затем откидывала голову назад и кричала еще громче.

– Ну ешь, ешь, что ты ерепенишься? – уговаривала девочку измотанная донельзя Галина.

Кое-как удалось заставить ее поесть. У Гали не было сил. Она сидела на кровати и «клевала носом». Потом переложила дочь в кроватку, а Маню – рядом с собой. Сон как рукой сняло. Галя лежала на боку и думала о Манечке. Какая бессовестная ее мамаша, сдернула и ищи-свищи. Дочке уже три месяца, а Дунька и ухом не ведет.

– Чтоб тебя в старости также бросили и не кормили, – пробубнила Галя, поглаживая лысенькую головенку.

За окном уже светает. Люди спешат накормить домашнюю живность. А Галя лежит и тихонько плачет. Она, как многодетная мамаша, обзавелась детьми и мается. Только семеро не ее крови, а восьмой – родной. Чувствуя, что силы на исходе, Галя еще громче пустилась в слезы.

– Ты чего? – Степан выспался и открыл глаза, услышав тонкий писк.

– Не могу я так больше, Степушка. Мочи нет за каждым штаны стирать и сопли подтирать. Поехали отсюда, любимый мой, заберем Настю с Маней и поедем.

– Да куда мы с тобой денемся? У нас же и дома второго нет. – очумев, Степа резко сел на кровати.

– Я уже все обдумала. Поедем в старый дом твоей бабки, там и останемся. Разведем скотину, вскопаем огород. Пойми меня, Степа, таким макаром я до старости не доживу. Пора свое гнездо вить. Поехали, Степа, поехали.

Глава 36

Степан задумался. В последнее время в доме такая шумиха, что действительно хочется тишины. Будто не в своей хате живешь, а в каком-то детском саду: дети бегают, орут, плачут, дерутся… В комнате закроешься, а все равно слышно, как Лидка кричит на Алешку, Светка гоняет Федьку, Кузя плачет ночами, да и Манька такая горластая, что перекрикивает Настю.

– Предлагаешь Маньку с собой забрать? – задумчиво спросил Степан, опустив ноги на пол.

– Боюсь, намучается с ней твоя мать и сдаст в детский приют. А девчонка еще совсем маленькая… Степ, я как представила, что нашу Настю вот такой же малышкой отдадут чужим людям, аж плакать хочется, – всхлипнула Галя и поцеловала Маню в лоб.

– С одной стороны, думаю, ты права. Сам устал от бесконечного нытья… – выдохнул Степан. – Голова постоянно раскалывается. Ладно! – он встал, шлепнув себя по колену ладонью. – Нам надо самим подниматься. Всю жизнь за пазухой у родителей не проживешь. Правда, оставлять родную деревню неохота…

– Степ, лучше подальше уехать, а то будут мне скидывать ребятишек, а я уже, если ты не заметил, даже приласкать тебя не могу. Сил нет.

Улыбнувшись, Степа начал одеваться. А ведь верно! Вдвоем побыть не дают. Дети ошиваются во всех комнатах, сюда прибегают с просьбой покормить, малого помыть, если обмочился, сказку рассказать.

– Завтра с отцом поговорю. Выпишут из больницы, заберу и… – сделав паузу, Степа продолжил. – Я бы, конечно, пока не спешил. Сейчас горячая пора, сама понимаешь. Надо сена заготовить, картошку вырастить… Батька хворый, Галя, он сам не справится.

– Нет, дорогой мой, – успокоилась наконец Галина, – если мы сейчас не уедем, то застрянем здесь навечно. Потом – уборка урожая, заготовка дров… Или уезжаем, или я уйду. – утвердительно сказала она, поднявшись с постели. – Хватит на мне ездить. Сама хозяйкой хочу быть, а не слушать наказы твоей матери. Почему-то твои родители переехали много лет назад, а ты боишься? Знаешь что, я думала, что вышла замуж за настоящего мужика, который имеет свою волю, свои думки, а ты какой-то малахольный, ей-богу. Он в поле устал, а я, ночами не спавши, здорова, как вол. Так что ли? Не стыдно тягаться с бабой?

Степа покраснел. За живое Галя зацепила, ткнула в середину яблочка. Не понравилось парню, что его ниже бабы опустили.

«Мужик ты или не мужик? – эхом раздалось в его ушах».

Сердце забилось, как птица в неволе. Степа сунул ноги в штаны, застегнул их на поясе, кивнул и ушел завтракать. Галя, переложив девочку в кроватку, поняла – спать ложиться нет смысла, надо причесаться и заняться стиркой. Пеленок накопилось столько, что придется натягивать еще пару веревок, чтобы было куда повесить детскую одежду. Вспомнив, что в бане лежат штанишки, маечки, рубашки, Галя тяжело вздохнула, застелила кровать, надела старенькое платье, подпоясалась и потопала греть воду для большой стирки.

В кухне было тихо, потому что ребятишки еще спали. Свекровь пекла блинчики, беседовала с сыном, напоминая ему, что завтра нужно забрать отца из города. Галя заметила, что муж сидит за столом и задумчиво кивает.

«Решиться не может, – подумала она, проходя мимо стола»

– Куда? – громко спросила Марфа, наливая черпаком блинное тесто в чугунную сковороду.

– Стирать, – ответила Галя, надевая калоши.

– А скотину покормить? Не видишь, я занята?

– Сама покормишь, – неожиданно огрызнулась сноха, открывая дверь. – Я батрачить не нанималась.

– Это что за разговоры? – Марфа уперла кулаки в бока. – Дрыхнет часами, а потом еще и оговаривается!

Галя вернулась. Посмотрев с прищуром на мужа, она догадалась – этот человек никогда не сможет вставить слово поперек материнского норова. Встав в ту же позу, Галина выдала:

– Дрыхнуть я буду, когда умотаю отсюда, да Степан?

Щеки Степки налились румянцем. Он молчал, держа в руке горячий блин. Повернувшись на сына, Марфа сообразила, что-то здесь не так.

– Это о чем она, а?

Степа откусил кусок блина и сгорбился.

– Чего молчишь? Не дрыхнет, так тебе в черепушку воды заливает? Учит, как с матерью разговаривать?

Марфа повысила голос. Из-за ее громогласного говора проснулась Маня. Крик поднялся на всю хату. Галя наморщила лоб.

– А теперь иди и укладывай. – Перешагнув порог, она резко хлопнула дверью.

Вслед за Маней ор подняла и Настя. И тут Степка прозрел:

– Да ну вас! – бросил сложенный вчетверо блин в тарелку и выдвинулся на улицу.

– Это что еще за новости?! – опешила Марфа, провожая удивленным взглядом сына.

Степан молча вышел и также громко захлопнул дверь. Весь день парень чувствовал какую-то небывалую свободу. Он представлял, как переедет с женой в новый дом, там тишина, покой и нет толпы народа. Захотел охладиться – прошелся по хате в одних трусах, захотел ласки – приголубил жену. Никто не сует нос в твою комнату, никто не жужжит над ухом: а ты косу поточил, бурьян скосил, дров наколол? Сам себе хозяин, сам себе работник, сам себе приказчик.

Вечером, когда пришла пора возвращаться на ночевку, Степа представлял разговор с отцом, который должен состояться завтра. Набравшись смелости, он придумал, как доложит батьке, что пора бы и отделяться. Семья, все-таки, надо самому мужиком становиться, а не жить под родительским крылом. Воодушевившись предстоящей беседой, Степа заснул с улыбкой на губах. А утром, открыв глаза, быстро оделся и уехал за Панкратом. Но его храбрость быстро улетучилась, когда он столкнулся с батькой нос к носу. Не смог Степа заикнуться о переезде. Отец шел к нему медленно, подтягивая левую ногу, рука болталась, как бельевая веревка, рот слегка перекошен, сам худой, бледный. Всю дорогу Степан еле сдерживался, чтобы не раскваситься. Отца жалко, кто его поддержит, если не сын родной? В доме только два мужика, на их плечах хозяйство держится.

Встретив свекра на крыльце, Галя запустила его в дом и сразу пристала к мужу.

– Ну что, поговорил?

– Галь, ты посмотри на него. Боюсь, если скажу, то он опять в больницу загремит, – опустив голову, промямлил Степан.

– И что? Нам теперь еще год тут засиживаться? –Галя чуть не заплакала от безысходности. – Ты издеваешься? Хочешь, чтобы я вместе с твоим отцом в больницу попала?

– Галюш, ну… – Степа хотел было приобнять жену, но она вывернулась и побежала в дом.

Хватит с нее тягомотины, пора брать свою судьбу в свои руки!

– Панкрат Федосеевич! – подскочила она к свекру, сидящему на кровати в большой комнате, и затараторила. – Спасибо Вам за все, за хлеб-соль, крышу над головой, но мы со Степаном переезжаем. Сами понимаете, пора жить по-семейному, отдельно. Учиться самим добывать хлеб. А как иначе? Мы же должны детям своим пример показать, что нехорошо зависеть от родителей…

– Галя! – Степан пулей влетел в спальню.

Панкрат поднял уставший взор на сына, и тот увидел душевную боль в его глазах, обузданную глубокой печалью.

Глава 37

Степан как будто проглотил язык. Галя не умолкала. Она приводила яркие примеры того, что взрослые дети, которые создали семьи обязаны отделиться, чтобы вить собственное гнездышко. Слушая сноху, Панкрат изредка кивал.

– Бать… – наконец, у Степана прорезался голос.

– Погоди, – Панкрат осторожно шлепнул ладонью на свободное место рядом с собой, намекнув, что сыну надо присесть.

Тот сел, опустил голову и пробурчал:

– Поехали с нами.

Панкрат, набрав воздуха полные легкие, протяжно выдохнул, словно освободил ослабленное тело от тяжелого груза.

– Все правильно, – сказал он, погладив бороду. – Все верно.

– Ты согласен? Поедешь? – оживился Степан, взглянув на подавленного отца.

– Когда-то я оставил свой дом, а теперь пришло время собирать камни… – Панкрат будто не слышал сына. – Все возвращается на круги своя. Вот и я вернулся к своему поступку. Езжайте, сынок, ваше решение – верное. Только не забывай мать с отцом, навещай по возможности.

Глаза Галины засияли от счастья. Наконец-то она освободится от права быть служанкой! Будет хозяйничать в собственном доме, не услышит свекровкиного нытья над душой, не будет чувствовать себя посторонней. Свершилось! Свобода!

– Надо бы дом для вас справить, – Панкрат размышлял вслух. – Поставить вон там, – махнул рукой на противоположную стену, – за усадьбой…

– Бать, ты не понял, мы из села хотим уехать, – подсказал Степан, взяв отца за руку.

Панкрат повернул голову. Степану показалось, что отец сейчас заорет на него, но тот лишь кивнул и сжал пальцы сына так крепко, что в груди Степана похолодело.

– Да, верно, ты же сказал, что вы уезжаете… – Панкрат медленно поднял правую руку и обвил шею единственного сына.

– Уже приехали?! – в дом вбежала Марфа. Забыв о времени, она так углубилась в разговоры с домашней птицей, то когда опомнилась, сразу рванула проверять, привез ли сын ее мужа.

– Панкратушка, как ты? Как твое здоровье? – перепрыгнув порог, женщина кинулась к мужу. – Что врач сказал? Лежать, не вставать?

Оттолкнув сына, Марфа заключила молчаливого Панкрата в свои объятия и расцеловала щеки и лоб. Тот спокойно перенес ее грубые прикосновения, а потом также спокойно промолвил:

– Собери узелок…

– Зачем? – отпрянула женщина, выкатив на него округлившиеся глаза.

– Не перебивай, – строже проговорил муж. – Собери узелок. Посуду, ложки, полотенца. Подушки не забудь, одеяла. Харчей на первое время. Да, и денег дай.

– Ты куда это собрался? – Марфа села по левую руку мужа и скрестила между собой пальцы.

– Степан будет строить свою семью. Отдельную.

– Ха-ха! Какую «отдельную»? – слова мужа развеселили Марфу. – Ты что? Пусть тут сидит. Завтра порося заколем, сала насолим. Надо Чернушку с быком свести. У нее охота началась. Печку надо бы в бане переложить. Из тебя теперь какой хозяин? Вот, пускай Степка вместо тебя хозяйничает. А как же, испокон веков сын менял отца…

– Не тараторь, – Панкрат показал глазами на Галю, стоящую у шкафа. – Дай ей ниток, иголок, пряжи какой, с чего-то надо начинать. Погляди постельное и матрас…

– Это что ты тут мне нагородил? – Марфа медленно поднялась с постели. – Это она, что ли, Степку настропалила? Ах ты гадина!

Марфа было кинулась к снохе, но Степан закрыл жену своим телом.

– Так и знала, что эта гадюка нашу семью располосует! – завизжала женщина, размахивая кулаками. – Дитем прикрывалась, а сама сына моего из дома выдернуть задумала!

– Замолчи! – Панкрат встал, опираясь на палку. Подтянув ногу, он приблизился к жене. – Отойди, – грубо оттолкнул ее. – Сынок, собирай скарб, а там, дай бог, разживетесь. С утра поедете, к вечеру хату в порядок приведете. Правда… там не хата, а сарайка уже.

– Справимся, бать.

– А за малолетками, кто присматривать будет, а? – Марфу затрясло от мысли, что ей придется везти на себе непосильный воз. – За ними ж глаз да глаз нужен!

– Маню мы заберем с собой, – Галя встала рядом с мужем.

– А остальных куда? Солить? – свекровь чуть не вцепилась в Галю.

Вот зараза-то, а? Всю воду взбаламутила!

– С дитями сами управимся, – Панкрат открыл дверцу шкафа. – Голодными не останутся…

– А что у нас тут за крики, а драки нет? – в дом пришла Глафира и сделала вид, будто рада услышать голос сына. – А я иду и думаю, когда же сыночка моего подвезут? – поцеловав Панкрата, Глафира хитро посмотрела на Марфу. – Ну? Сердечко стукает?

– Стукает, – Панкрат вынул деньги, завернутые в носовой платочек.

– Вот и славненько, – хлопнула в ладоши старушонка.

– На, – свекор отдал Гале часть денег и, сложив платочек, как было, положил обратно. – На первое время.

– А что это за время такое, что всем деньги раздают? – Глафира запомнила, куда сынок спрятал сверток.

– Уезжаем мы, бабуль, завтра, – Степан ощутил такое облегчение из-за разумного поведения понятливого отца, что ему захотелось сходить к другу и попрощаться с ним за стаканом наливочки.

– Как уезжаете? – Глафиру перекосило от удивления. – Заболел кто?

– Насовсем уезжаем, – Степан положил руку на плечо жены.

– Куда?

– В твой дом.

– В какой… мой?

Побледнела бабушка, и этот факт приметили все разом.

– Не пущу! – неожиданно завопила старушка и тут же заохала, положив руку на грудь.

Глава 38

– Мать, заканчивай концерт. – Панкрат не стал заострять внимание на вымышленные припадки матери. Он уже успел насмотреться на ее дурачества и понять, когда ей действительно дурно, а когда она прикидывается. Все время, которое мать здесь проживает, она падала в обмороки, хваталась за сердце, задыхалась, выдавливала из себя слезы – каждый прием был похож на актерскую игру.

Глафира сделала три приставных шага и упала на свою кровать. Конечно, если завалиться на пол – больно будет. Она легла на бок, склонила голову и начала постанывать, мол, сердце колет. Марфа уже и забыла, по какому поводу истерику закатила. Она смотрела на «умирающую» свекровь и насмехалась над ней.

– Опять прикидывается. Сколько ж можно наши души мотать?

Степан и Галя тоже не изъявили желания бросаться на помощь. Бабка-то с придурью. Да ну ее, надо начинать сборы, завтра предстоит дорога дальняя. Развернувшись, они удалились в свою спальню.

– Может, с утра начнем вещички упаковывать? – Степан снял рубаху через голову и бросил ее на табурет.

– С утра обязательно что-нибудь изменится. – шептала Галя, поглядывая на спящих девочек. – А так встанем и сразу укатим.

Открыв шкаф, она начала вытаскивать одежду и складывать стопкой на одеяле. Степа, покусывая губы, наблюдал за женой и думал об отце. Больной он, слабый, и как они тут все справятся без Степана? Дунька – бесстыдница, о детях не вспоминает. Додумалась же младенца бросить? Степа представил, чтобы он сделал, если бы Галя поступила точно также. Нафантазировав ужасную картинку в голове, он засопел от злости.

– Чего шипишь? – Галя услышала характерные звуки. – Вытаскивай чемоданы и простыни, сейчас складывать будем.

Поднявшись на ноги, Степа окинул сердитым взором пожитки. Галя вытащила все, что лежало на полках, разложила на кровати и ушла в кухню за посудой. Выбирая тарелки и кружки, она выставляла на стол ту утварь, которую заберет с собой.

– Эти не трожь, – Марфа пришла с проверкой. – А эти поставь на место.

Открыв дверцу разделочного стола, свекровь вынула старую посуду и сунула в руки Гали.

– Эти возьмешь.

Галя заметила, что края тарелок в множественных сколах, убрав старье на прежнее место, сказала:

– Эту рухлядь выбросить пора. С нее есть противно будет.

– А ты покупала, чтоб выбрасывать? – рявкнула Марфа, скрестив руки на груди. – Ишь, богачка выискалась. Бери, что дают, иначе из собачьей миски питаться будешь. Злыдня подколодная, это ж надо, а? Влезла в чужую семью, приклеилась к моему сыну, как банный лист, присосалась к моему мужу, как пиявка, и добилась-таки своей цели. У-у, – помахала кулаком Марфа. – Шкура подзаборная.

Галя с ухмылкой смотрела на нервную свекровь. Ее радовало, что эта женщина останется одна, будет пахать, как лошадь, и беситься из-за того, что ее сын живет у черта на куличиках.

– Сама ты шкура, – еле слышно произнесла сноха, наклонив голову к Марфе. – Я тебе еще не за все отомстила. Поплачешь горькими слезами, ой как поплачешь.

Глазные яблоки свекрови чуть не выпали из глазниц.

– Мстить надумала? За что? За то, что я тебя в своем доме приняла? Ах ты ведьма-а, погоди у меня, придет время, я с тебя три шкуры спущу. Степка наживется вдали от матери и обратно прискачет, а ты, вобла тощая, одна с дитем останешься. Мужики тебя будут стороной обходить, так и помрешь не обласканной старухой.

– Ты ж не померла, – и Галя расхохоталась в голос.

– Замолчи, стерва, замолчи, я сказала. – Посинела от нахлынувшей злобы Марфа. – Если бы не было Панкрата рядом, я б сейчас тебе все волосенки повыдергивала. Ишь, какая-то сопля будет передо мной барыню строить.

– Сама ты сопля, – фыркнула Галя, слыша, как стучит палка о деревянный пол. Она поняла, что свекор идет сюда. Выкатив грудь вперед, Галя громко сказала: – Спасибо большое за тарелочки!

Распахнув навесной шкаф, достала те, что поновее, и понесла в комнату. Марфу чуть кондратий не прихватил. Провожая жгучим взглядом сноху, она туго сжала кулаки.

– Ну что, все собрали? – спросил Панкрат, садясь на лавку.

– Все, бать! – отозвался Степан, завязывая концы простыни.

– Вот и хорошо. Завтра коня моего возьмете.

– С ума сбрендил? – всплеснула руками Марфа. – А мы как же?

– Переживем. Нового купим. А гнедого надо молодым отдать. Пусть пашут, сеют… Им же надо с чего-то начинать.

Глафира, заметив, что все разошлись по хате и не прыгают перед ней, вскочила с постели и поспешила в кухню.

– Раз уж в родную деревню кто-то едет проживать, то и пускай меня с собой увозят. – выдала она, плюхнувшись на лавку рядом с сыном.

Глава 39

Панкрат с укором взглянул на мать.

– Ты же так рада была, когда я тебя забирал, – сказал он, погладив усы. – А теперь что? С чего вдруг заднюю включила?

– Ой, Панкратушка, ты сам виноват. Помнишь, как хотел меня, больную, на улицу вынести? Да зимой? Боюсь я тебя, хоть ты и сын мне, ой как боюсь. Женка твоя на меня волком смотрит, оговаривается. А где это видано, чтобы сноха на свекровь молнии метала, а? Я что, ровесница ей? Подружанька или дочка ее?

Степа слушал бабушку, сидя на кровати в своей комнате, и думал:

«Ну все, погулял по хате без штанов, проветрился, с женой наобнимался… Будут Галя и Степа под надзором у старушки. А Степка уже крылья расправил, хату мысленно облюбовал… Эх, видать, не жить им без родственников…»

Выслушав мать, Панкрат смутился. Да, было дело, ляпнул что ни попадя.

– Сынок! – кликнул он Степана.

Тот нехотя поднялся, но не успел выйти. Его опередила Галя.

– Панкрат Федосеевич, – встала она перед свекром и поклонилась ему. – В одну реку дважды не войдешь. А давайте мы к вам каждые выходные приезжать будем. Все ж радостней долгожданной встречи ничего не бывает. Вы соскучитесь, мы затоскуем, а как приедем всем скопом – столько счастья сразу нагрянет! Куда ж бабушку с нами отправлять, если у нас еще несколько месяцев бессонных ночей предвидится? А приболеет по нашей вине, то как Вы к нам относится станете? Я не за себя боюсь – справимся, я за мать вашу переживаю. Детки малые столько хлопот доставляют, что сама с ног валюсь. А устанет от деток мама ваша, тогда что? Обратно везти? И сколько мы так кататься будем? Не хочу я вашу старушку нашими заботами обременять. Вот подрастут девчонки, тогда милости просим.

И поклонилась еще раз.

– А ведь верно рассуждаешь, – улыбнулся свекор умной снохе. – И правда, мам, зачем колесить по свету, когда у тебя и дом есть, и мы под боком? Решено! – стукнув пальцами по лавке, Панкрат тяжело поднялся. – Остаешься, мать, с нами, а Степан и Галя с ребятишками будут нас навещать.

Степа, услышав, как его жена разрулила неловкую ситуацию, заулыбался.

«Умница моя, спасибо…»

Свекровь, послушав всех троих, втянула губы. Вот дерзкая девчонка, все у нее с рук сходит. И откуда такие речи припасла, неужто набралась от кого? В кухню выбежали дети. После обеденного сна они проголодались и начали наперебой просить кто кашу, кто суп, а кому и сладенького захотелось. Марфа, оглушенная детскими криками, схватилась за голову.

– И за что мне все это, а? Панкрат! Угомони их!

Рассмеявшись, Панкрат посадил на здоровое колено Кузю, цокнул пару раз языком, а мальчонка возьми и схватись пухленькой ручкой за бороду.

– Вот так и Степка бороды моей не любил. Все детство выщипать пытался! – Панкрат так развеселился, что аж слезы потекли.

Счастлив мужик, так счастлив, что у него полный дом ребятишек… Жаль только, Настенька от него уезжает. Поутру отчалит единственная внученька, и увидит ее дед ровно через неделю, как пообещала Галя.

Галя вернулась к мужу. Открыв дверь, она проверила деток, укрыла их легкими одеяльцами и села на кровать.

– Молодец, – шепотом похвалил ее Степа.

– А то, – догадалась Галя, что он имеет в виду. – Нам с тобой вдвоем намного легче будет. Я под приглядом своего батьки была, а потом – твоей матери. Спасибо, теперь одиночкой пожить хочу.

– Без меня? – пошутил Степа.

– Нет, конечно, глупенький. Теперь нам с тобой никто не помешает. – обняла мужа Галя.

Ночь переночевали вполглаза. Степан и Галя перешептывались из-за предстоящего переезда, часто вставали к детям, чтобы покормить и уложить, Марфа переваливалась с боку на бок и нервничала из-за снохи, которая взбаламутила приличное семейство. Ей и в голову не пришло, что Степан первым когда-то заикнулся о разделении хозяйства и отдельном доме. Глафира то садилась на койке, то ложилась, кряхтела, вздыхала и охала. Не удалось прилипнуть к молодым и смыться в родную деревню. Аж тошно стало. А Панкрат лежал на спине и вспоминал прошлое. А ведь верно говорят: «Бог шельму метит». Что посеешь, то и пожнешь. Вот и пожинает плоды Панкрат, теряя сына. Но слава богу, будут молодые приезжать в гости. Не оставят родителей без весточки о себе.

Утром все встали с первыми петухами. Глафира попробовала набиться в семейство Степана через Галину, но та быстро отмела глупые намерения старушки, сказав, что когда-нибудь они привезут ее в свой дом, а сейчас не нужно торопить время. Погрузив в телегу пожитки, Степан попрощался с родителями, бабушкой и ребятишками, которые не понимали, почему тетя Галя и ее муж уезжают. Бегая вокруг телеги и дразня коня, дети улюлюкали и радостно хохотали.

– Ну, в добрый путь, сынок, – всплакнула Марфа, обнимая Степу. – Приезжай почаще.

– Приедем, мам, – Степану страсть как хотелось поскорее запрыгнуть в козлы и дать команду гнедому, но мать прижимала его к себе так крепко, что не вырвешься. – Мам, ну все. Пора.

Галя сидела в телеге и улыбалась. Косясь на ее ехидную улыбку, Марфа мысленно проклинала тот день, когда согласилась женить сына на этой оборванке. Кто бы мог подумать, что эта девка разворошит их семейный быт и разделит семью пополам. Маня и Настя лежали на теплом одеяле. Маня смотрела на белоснежные облака и агукала, а Настя спала без задних ног.

– Ну, прощайте, – отошел к забору Панкрат и махнул рукой.

– Я тебе дам «прощайте»! – взвизгнула Марфа. – До скорой встречи! Вот, как надо говорить!

Из окошка высунулась маленькая головенка Глафиры, она вытерла глаза краем прозрачного платочка и спряталась за занавеской. Обиделась старушка на Степана и Галю, даже не вышла проводить. Степа залез в козлы и громко крикнул:

– Но-о!

Конь поднял голову повыше, его ноги сделали тяжелые шаги, и телега двинулась с места.

– Счастливо оставаться! – радости Гали не было предела.

Она энергично замахала одной рукой, другой придерживала корзинку с провиантом на коленях, и улыбалась так широко, что свекровь готова была запульнуть в ее гадкий оскал огромным камнем.

– Вернется Степка, – пробурчала Марфа, глядя на уменьшающуюся в размерах телегу. – Вернется, вот увидишь.

Глава 40

После обеда семейство Степы прибыло к новому месту жительства. Не сразу удалось найти дом бабушки, потому что Степан не помнил, где точно он стоит. Пришлось обратиться к женщине, которая первой попалась на пути.

– Да там никто не живет. Померли, поди, – ответила грузная баба, несущая ведра с водой. – Да и домом это назвать трудно. Одна рухлядь.

Галя искоса посматривала на полные ведра и думала:

«Верная примета. Случится что-то чересчур хорошее»

Выслушав местную жительницу, Степан поблагодарил ее и дернул вожжи. Усталый конь еле передвигал копытами, ожидая привала. Галя отмахивала надоедливых мух от детей, рассматривая улицы. Деревня, как деревня, ничего особенного: домики, дворы, огороды, беспокойные собаки, куры, мужики и бабы с ребятишками.

– Сердцем чую, что здесь мы будем счастливы, – улыбалась Галя новым местам. – Вот прям душа горит, как я рада, что именно сюда нам надо было приехать.

– Знаешь, Галь, – обернулся Степан, – а у меня ведь тоже такое ощущение, что не зря тебя послушался. Надо было пораньше отделиться, глядишь, и жизнь по-другому бы сложилась.

– Сложится, Степушка, никуда не денется.

Конь подвез телегу к тихому двору, у которого покосился забор, и остановился по велению нового хозяина. Степа спрыгнул, бросил вожжи на телегу и обошел гнедого.

– М-да-а, – Галя узрела полугнилую развалюху, и ее редкие брови медленно поползли на лоб.

– Ничего себе! Это как же? – она спустила ноги, и Степан помог ей слезть. – Это что за сарай?

Приложив руки к шее, молодая мать чуть не обматерила жилье, к которому она так спешила. Степа тоже изумился, как огромное семейство могло проживать в этом доме? Тут даже животное не выживет: окна местами битые, дверь покосилась, почти вывалилась, доски на стенах висят как будто на соплях, всюду щепки, плесень, мох.

– Очуметь, – Галя сняла петлю с калитки и ступила на двор, – это не дом, а хлев.

– Хм, – Степан прошелся вдоль дома, чтобы осмотреть сарай. – Да тут работы… Я один года два буду это исправлять.

Галя вошла в хату и ахнула. Внутри стоит упорный затхлый запах. Паутина, развешена так искусно, словно ее не пауки плели, а люди. Прямо бери и складывай, будет симпатичная скатерть. Пол прогнил, местами в дырах, печкой давно не пользовались, так в ней (в русской) птица гнездо свила. Ни посуды, ни мебели путной, одни развалины.

«Здесь будто бомбежка была, – прохаживаясь по комнатам, думала Галина. – А как мы ночевать тут будем? Крыша и та в пробоинах. Вон, потолок черный, как будто горел. Кровать промята до пола, занавесок нет, а тут, – она приблизилась к окошку и сунула пальца в дыру, – стекло побито…»

– Ой, мать моя женщина, – вслух заговорила сама с собой Галя, – тут же никаких денег не хватит, чтобы все заново обустроить. Проще новую хату поставить…

– Галь! – с улицы позвал Степан. – Девка орет! Не слышишь, что ли?

Галя поспешила на зов и неожиданно споткнулась об огромное кольцо, врезанное в пол. Наклонившись, Галина присмотрелась. Так это же подпол! Надо же, какое красивое, резное, железное колечко… и не подумаешь, что здесь когда-то жили богачи.

– Степ! – высунулась Галя на крыльцо. – А точно, что они зажиточными были?

– Да точно! Точно! Иди, Манька надрывается! Мокрая вся, – Степа взял на руки плачущую девчушку. – А эта, ха! Надо ж как, спит и не слышит, – полюбовался спящей дочерью.

– Давай ее сюда, – подбежала жена и протянула руки. – Степ, спать там нельзя. Все плесенью покрылось.

– А где ж мы ночевать будем?

– Может, к соседям попроситься?

– А пустят ли?

– За спрос денег не берут. Поди, узнай. – Галя села поудобнее на крыльце, сняла с девчонки пеленку и принялась кормить Маню.

Молока становится все меньше, не хватает на двоих детей, надо бы корову купить… Хотя свекор обещал одну отдать. Галя задумалась. Если на днях отправиться за коровой, то бабка вновь увяжется в деревню, а если обождать, то дети будут голодными.

– Покупать придется, а там видно будет.

Степа вернулся через десять минут. Но Гале показалось, что он пробыл у соседей чуть ли не час.

– Да что так долго-то? – начала злиться она. – Пить охота, а тебя и след простыл.

– Молока дали, гляди, – Показал тряпичную сумку Степа. – Хлеба и пирожков. Вечером хозяин обещался зайти и помочь поправить крышу. Говорит, дождь сегодня ночью будет.

– А ночевать пустят? – с надеждой в голосе спросила Галя.

– У них родня на побывку приехала, завтра или послезавтра отчалят. Но предложили детей к ним отправить, мол, кроватка имеется.

– Ага, сейчас. Никого я им не отдам. Сами как-нибудь справимся. Вынеси старые матрасы и сожги их, поду́хи тоже прихвати. Сейчас девок накормим, кровати вымою, пол подмету, а ты давай паутину снимай и на проплешины в полу доски положи. А то ночью встанешь в уборную и ноги переломаешь. Кстати, проверь, что там с уборной-то, наверное, чистить надо. Возле дома костер надо развести, обед готовить буду.

– А из чего готовить-то, Галь?

– Из молока. Крупы насыплю, будет каша. Батька твой обо всем позаботился, – кивнула на телегу Галя, – мешочек того, мешочек этого. Коня-то распряги, пусть ноги разомнет. Глянь, какие у него глаза печальные, аж сердце жмет. Сарай проверил?

– Да. Там полный капут, – огорченно махнул рукой Степан.

– Куры не сбегут?

– Не должны.

– Так выпусти их. Пусть обживаются, – хихикнула Галя. – Дверь запри, а завтра загон для них построишь, чтоб под солнышком погуляли. Огород видел?

– Видел, – с тяжелым выдохом ответил муж. – За день не скосишь.

– Не переживай. Если соседи такие сердобольные, то и обкосить, и вскопать помогут.

Почти всю неделю Степа и Галя трудились, чтобы привести запущенный дом в надлежащий вид. Сосед, Илья Ильич – крепкий старик – помогал вечерами: подлатать, прибить, замазать. Его жена, Прасковья Алексеевна, присматривала за детьми, пока Галя драила хату изнутри. Так же Гале помогала дочь соседей Алена. Она оказалось чрезвычайно приветливой женщиной и отличной помощницей. Разговорившись с ней, Галя узнала, что родители ее свекра были слишком зажимистыми, жалели коробок спичек для соседей не то, чтобы дать яиц или молока, когда Алена переехала сюда с родителями. Она помнит Федоса, как сурового мужика, который часто поднимал крик, если видел, что Илья Ильич чинит свой забор, который соприкасается с их огородом, и Федос всегда считал, будто отец Алены отступил на десять сантиметров, чтобы захватить клочок соседской земли. Глафира, жена его, тоже не очень-то обходительна была с людьми. Она всегда находила малейший повод, чтобы начать ссору с женщинами. Не любила она женский род, но почему – неизвестно.

Наслушавшись недобрых рассказов о своих родственниках, Галя смущенно спросила:

– А сколько ж мы вам должны за помощь?

– Должны? – возмутилась Алена, домывая пол в хате. – Обидеть хочешь?

– Ну как… Вы же всем семейством для нас столько всего сделали. Мы бы вдвоем не справились и за все лето.

– Глупая, – усмехнулась Алена, выжимая в ведро тряпку. – Мне за радость, что у моих родителей теперь будут нормальные соседи. Только меня тут один вопрос мучает, – женщина расстелила тряпку у порога. – Которая из девок не ваша? Ну не могла же ты родить их с разницей два месяца?

– Манька… – Галя пригорюнилась, – ее родители померли, вот мы ее себе и взяли.

– Достойный поступок, – улыбнулась соседка, – человеческий.

Вечером, распрощавшись с соседями, Галя и Степан обсудили, что надо бы заняться погребом. Все-таки, в конце лета, необходимо заняться припасами, а засолы ставить некуда.

– А я прямо сейчас и вычищу, постелю доски. Там особо и делать нечего, только старье выкинуть и землю разровнять.

Степа быстро сбегал в сени за лопатой, откинул крышу подпола и занырнул в него.

– Подсветить? – Галя подошла к краю и наклонилась.

– Свечку дай!

Жена взяла с подоконника свечу, зажгла ее и опустила Степе. Он воткнул свечу в землю и принялся орудовать лопатой. Неудобно, подпол не такой уж и глубокий, зато широкий. Галя присела на табурет, который смастерил Илья Ильич, и поправила косынку на голове. Вдруг из-под пола послышался звон.

– Что это?

– Не знаю, – еле слышно ответил Степа.

Через несколько секунд он выпрямил спину, и Галя увидела половину головы мужа, на лице которой таращились на нее два огромных глаза.

– Галь, глянька-ка, – Степа поднял руку и выставил на трухлявые доски графин.

Галя встала на колени, вылупилась в прозрачное стекло, покрытое земельным налетом, а Степа уперся в края пола руками и ловко выпрыгнул на свет божий.

– Галь, что это, а? – он сразу понял, как только обнаружил находку, что в ней лежит, но побоялся сама себе в этом сознаться.

Галя подняла удивленные глаза на мужа.

– Теперь, дорогой мой, мы стали богачами, – хитро улыбнулась она и взяла в руки старый графин.

Глава 41

Степа протер грязной ладонью лоб, пригладил волосы назад и выдохнул.

– Откуда это здесь?

– Какая разница? – Галя взяла тряпку с лавки и протерла графин. – Полным полна моя коробочка, – хихикнула она, вытаскивая газетную пробку. – Да здесь столько, что нам надолго хватит.

– Галь, – потерянный Степа сел на табурет. Сердце колотилось так, будто он натворил что-то ужасное, – надо бы отдать, – проговорил он дрожащим голосом.

– Кому? – Галя сунула в горлышко графина указательный палец, чтобы достать купюру.

– Дом бабкин, значит, это принадлежит ей.

– Не смеши. – сообразив, что деньги так просто не вытащить, Галя поспешила в сени за молотком.

– Галь! – Степа пошел за ней, – не наше это. Бабуля узнает…

– А кто ей скажет? – положив графин на крыльцо, Галина аккуратно стукнула молотком по стеклу. Тара отозвалась глухим звуком, и стекла разложились, как лепестки розы.

– Ну как… – Степа стоял за спиной жены и нервничал. – Нехорошо это.

– А ты научись молчать. Тебе семья дороже или бабуля, которая свое хозяйство распустила и жила, как нищенка? Хочешь, чтобы она и эти деньги спустила? А мы их в дело пустим, заживем, как нормальные люди.

– А если кто узнает?

– Прикусишь язык, никто не узнает. По капельке будем тратить. За год на ноги встанем, а там кому какое дело, каким путем мы обжились?

Степа обошел жену, краем глаза узрел кипу скрученных в трубочку купюр и тут же отвернулся, прошелся по двору, покурил и подумал. А ведь верно говорит жена, зачем старой столько богатства? А они молодые, им жить и жить. Согласившись с Галей, первым делом Степа купил новые кровати.

Постепенно молодые начали обставлять хату новой мебелью, закупать разную утварь, потихоньку делали ремонт. Покупками занимались в городе, чтобы никто из местных не заподозрил, откуда у приезжих такие деньжищи, если Степан калымит и не состоит в совхозе. Но нашлись и сердобольные, которые за каждую работу платили Степе живностью. Помог поставить сарай – дали козочку, срубил в одиночку сруб – одарили телочкой. Повезло Галине и Степану с соседями, повезло с новым местом жительства, стали молодые счастливыми и зажиточными. В дом особо никого не пускали, чтобы у гостей глаза не разбежались от новых занавесок, половичков, посуды. Галя купила швейную машинку и начала шить одежду и постельное. Приобрела прялку, чтобы было на чем прясть, а потом вязать рукавички да носочки. Глаза у Гали горели ясным пламенем, когда она садилась за рукоделие. Шибко любит она это дело, спасу нет!

Декабрь.

– Хозяюшка-а! – услышала Галя, неся ведро с молоком в дом.

– Оу! – остановилась она у крыльца.

– Возьми письмо-о! – почтальонша встала у калитки, не собираясь входить.

Галя занесла ведро в сени, поставила на табурет и вернулась.

– Опять? – протянула руку через забор.

– Ага, – улыбалась румяная от легкого морозца девушка двадцати трех лет. – Каждую неделю вам пишут. Скучают, видимо.

– Угу, – Галя уже знала, от кого письмо.

Сунув его в карман телогрейки, сказала «спасибо» и потопала по заснеженной тропке к дому.

– Надоели, – забубнила она, сжимая конверт в кармане, – как вы мне надоели.

Нечаянно применив силу при закрывании двери, Галя так от души ею стукнула, что в дальней комнате раздался детский плач. Галя ругнулась про себя, подняла ведро и понесла в основную часть дома. Слушая, как Манька пытается оглушить Настю, Галя вынула из кармана письмо, открыла печную дверцу и бросила скомканную бумагу в топку.

– Туда тебе и дорога, – напутственно прошептала молодая женщина, глядя на воспламенившийся конверт. – Не ори, сейчас приду! – крикнула девочке, расстегивая телогрейку. – Чуть что, сразу в крик! Пуп надорвешь!

Повесив на гвоздик телогрейку и скинув валенки, Галя быстрым шагом направилась успокаивать самую крикливую девочку. Неугомонная Маня только и знает, что поднимать вой на весь дом, как только услышит громкий стук или какой другой шум. Подняв ее на руки, Галя нежно пошлепала девчушку по спинке.

– Ну-ну, хватит глотку драть, а то опять температура поднимется. Ну что еще тебя вспугнуло? Хлопок? Звон крючка? Ну что ж ты у нас такая плаксивая. Глянь на Настю, сидит и в ус не дует. Ей что гром, что вопли – все по барабану.

Спокойная Настя сидела на полу и катала самодельную деревянную машинку, которую для нее смастерил папа. Не обращая внимание на ревущую «сестричку», она что-то бурчала на своем младенческом языке и улыбалась, весело подергивая ножкой.

Стук уличной двери отвлек Галю от громогласной Мани, и Галина пошагала встретить мужа.

– Что-то ты долго сегодня! – Крикнула она, огибая печь.

– Здравия желаю! – распахнулась вторая дверь.

У Гали на голове зашевелились волосы. Ни с того ни с сего к ним в гости нагрянула свекровь.

– А что ж на письма не отвечаем, в гости не приезжаем? Полгода, как сыночка я не видела. Степка, ау! Где ты есть? – Марфа сняла теплые рукавицы и принялась стягивать заснеженные валенки.

Глава 42

Галя, чуть не уронив ребенка, аккуратно поставила его на ножки. Маня всхлипнула, уставившись на незнакомую тетю, и сунула большой палец в рот.

– Степа-а! – продолжала звать сына свекровь, двинувшись быстрым шагом в комнаты и не обратив внимания на девочку.

Она водила носом всюду и звала Степана. Увидев Настю, сидящую на полу, даже бровью не повела и не бросилась обнимать единственную внучку. Крутила глазами и не забывала бегло осматривать убранства помещений.

– Хм, а где он? – вышла свекровь к хозяйке дома. – И откуда у вас столько добра?

– Заработали, – осипшим голосом ответила сноха, пребывая в ступоре.

Зачем она приехала? Какого лешего ее принесло?

– Заработали? – вытаращилась Марфа на Галю. – Каким это макаром? Мы годами добро наживали, а вы за несколько месяцев управились? Обворовали, что ль, кого? – злобно хихикнула она.

– Вы зачем приехали? – Галя вспомнила о письмах, которые она нещадно сжигала в печке, не читая.

– Как это? Что за вопрос, дорогуша? Я к сыну приехала, соскучилась. Почему он мне не писал, а? Что за мода не отвечать матери? – закрутила головой гостья, разглядывая мебель в кухне. – Ничего себе! – всплеснула руками, подходя к столу. – Откуда такой сервиз? Он же таких деньжищ стоит.

Покрутив в руках заварочный чайник, потом – сахарницу, Марфа потянулась к навесному шкафчику.

– Не трогай! – неожиданно рявкнула Галя, поставив руки на бока. – Ты здесь не хозяйка!

– А ты чего такая громкая? – повернула на нее голову свекровь. – Хозяйкой себя возомнила? Так дом тебе не принадлежит. Он – наследие моего мужа. Кстати, Панкрат ждет от Степки весточки. Что это сын забывает об отце, а? Или у него в памяти отшибло, как отец его растил, кормил, в дорогу собирал? Денег дал, подушек, а сынок и думать забыл, что у него родители имеются. Или это ты ему весь мозг проела, чтобы он у нас не показывался? Ты смотри мне, а то я быстро Степке голову на место поставлю. Из дома выселитесь, Степку обратно возвратим, а ты к своим покатишься, в горелую лачугу!

– Как горелую? – побледнела Галя, подумав о матери и сестрах.

– Обыкновенно, – отошла от шкафчика Марфа. – Батька твой напился, и что ему в бестолковую голову пришло, что он открыл печку и раскидал угольки по хате. Мол, бесов отгонял.

– А мама? – нижняя челюсть Гали отвисла от удивления.

– Не боись, не было никого в хате. Они дрова заготавливали. Что ж ты и мать свою не навещала, а? Я у нее узнавала, пишешь ли ей, а она только руками разводит и глаза прячет. Уехала, забросила и нас, и их. Совесть не гложет, а?

– Хм, – поникла Галя, нащупывая за спиной табурет.

А с чего вдруг свекровь о ее матери вспомнила? Она ж ее ни в грош не ставила, за голодранку считала и за глаза обсмеивала? Жалко стало Галине маму, да и сестер тоже. Живут с отцом-мучителем, света белого не видят. Оказывается, теперь бабский отряд дрова заготавливает, а батька пьет и не помогает. Впрочем, как и раньше.

– И где они живут? – слезы блеснули в глазах Гали, когда она подняла опечаленный взор на гостью.

– Знамо где, в сарае. Обложились соломой, чтоб не дуло, и живут, – и Марфе приспичило посмеяться, когда она представила, как семейство Гали в холодном сарае друг к дружке прижимается, чтобы согреться.

– Ничего смешного, – стиснула зубы Галя. – Завтра же поеду туда и заберу маму и сестер.

– Куда это ты их заберешь? Сюда? – показала пальцем в пол Марфа. – В наш с Панкратушкой дом? А кто тебе позволит?

Неожиданно в хату вошел Степан и замер, увидев мать.

– Ой, Степушка! – кинулась обнимать его Марфа. – Наконец-то свиделись! – расцеловывая удивленное лицо сына, запричитала она. – Куда ж ты запропастился? Мы с отцом уже дурное о тебе подумали!

– Дурное? Да что со мной случиться может? – он смотрел на жену и показывал на мать глазами, мол, откуда она здесь.

Галя пожимала плечами и опускала уголки губ, давая понять, что сама не знает, с какого перепуга она приехала.

– Галь! Ну погоди, мам, – опустил он руки матери, когда та хваталась за лицо, чтобы наклонить голову Степана пониже. – Я там еще сена привез. Теперь на двоих хватит.

– Сена? – отпрянула Марфа. – У вас и хозяйство имеется?

– А то! Благодаря… хм, спасибо людям, помогли, чем смогли, – запнулся Степан, чуть не проговорившись о находке.

– А ну-ка, пошли смотреть, кого вы там завели, – схватив телогрейку, Марфа ловко ее накинула на себя, сунула ноги в валенки и, оттолкнув сына, побежала к сараю.

– А где отец? – Степа был в шоке от внезапного приезда мамы.

– Не знаю. Она не сказала, – ответила Галя, подняв на руки девочку, которая все это время стояла рядом и слушала чужую тетю.

– Странно, – широким шагом переступив порог, Степа вышел в сени и отправился за мамой, которая уже вовсю охала в сарае, прикладывая руки к груди.

– У меня даже слов нет, что сказать… – крутила головой женщина, уставившись то на теленка, то на корову, одновременно заглядывая краем глаза в стойло, где умиротворенно похрюкивала свинка. – И порося у них имеется, и куры, коровы, кролики… Господи, да если бы я знала, что у моего сына до того умная голова, что он сумел так быстро разбогатеть, ни в жиссь бы жениться не дала! Степан! Где ты есть? Это сколько добра у тебя, сыночек, что даже мне трудно представить, как ты так умудрился-то, а? Объединятся нам надо! Слышь? У нас приказ вышел, пришлось Буренку сдать, а Пятнашку пришлось под нож пустить. Ноги у ней больные были. Степа!

Степан стоял рядом с сараем и курил. Он делал глубокие затяжки и думал:

«Объединиться было бы неплохо, но так привык жить отдельно, что назад даже не тянет».

– Сын, – выглянула из сарая Марфа, – чего молчишь? Съехаться нам не помешало бы.

– Оно-то можно, – замялся парень, сплевывая на снег, – а что Галина на это скажет?

– Да ты с дуба рухнул или как? Она что, указ нам, что ли? Да кто такая – эта Галина?

– Так-то женой мне приходится.

– И что? Сегодня одна жена, завтра – другая. Сынок, нам подмога нужна, мы ж с отцом уже не молодые.

– А почему о бабушке ничего не говоришь? Как она? – и Степа густо покраснел из-за въедливой мысли о найденном графине.

– Мы ее в больничку определили, пусть полечится. Бабка нынче свихнулась. Днем сюда просится, со слезами и воем, а ночью подскакивает и батьку твоего клянет. Встанет посреди комнаты и давай матерными словами его поливать. Не выдержал батька, тоже в лечебнице лежит.

– А с кем же ты детей оставила?

– А нету у нас их. Корова языком слизала, – состроив виноватую мину, Марфа сгорбилась, будто ожидает хорошего леща.

– Как слизала?

– А вот так. Всех в интернат распределили, как полагается. А что? Я им мамка, что ли? То сопли, то вопли. У меня тоже здоровьице не молодецкое, сынок. Дело близится к старости. Так что, милый мой, – потрепала сына за щеку, – бери мамку на постоянное проживание. Вместе веселее.

Глава 43

– Какое проживание? – выронив папиросу, обмер Степан.

– Постоянное, – повторила мать, вглядываясь в его потерянный взор. – А что? Или ты против?

Степа молчал. Надо же с женой поговорить, а потом давать ответ. Как решать без Гали? И была б какая-нибудь тетка – вода на киселе, а тут – родная мать.

– А отец как же?

– А что отец? Лечится.

– Его навещать надо. Как ты будешь каждый день к нему ездить в такую даль?

– Зачем «каждый»? Да и какой смысл? Он все равно говорить не может.

– Как это?

– Парализовало бедного. Мать его так довела, что Панкрат теперь и не мужик вовсе, а так, рыба безмолвная.

Степа представил, как батя лежит на больничной койке и смотрит в потолок, а вокруг чужие люди… Ох, в груди защемило.

– Надо его забирать, – выдавил из себя парень и затоптал окурок в снег.

– Да пускай лежит, ему там лучше будет, – уперлась Марфа. – Ты знать не знаешь, как за лежачими тяжко ухаживать.

– А ты, знаешь?

– А кто ж за его батькой присматривал, ты что ли? – усмехнулась женщина. – Я за ним горшки выносила, кашей кормила…

– Один раз чуть не избила, – добавил Степан, опустив голову.

– Неправда. Не было такого! – вспылила мать, нервно хлопнув в ладоши. – Я его переворачивала, а он…

– А он обделался. – с выдохом произнес парень, собираясь идти в дом.

– Что ты из меня тирана делаешь? Ты что на меня напраслину возводишь?

Степа медленно зашагал по хрустящему снегу.

– Ты зачем на мать такое наговариваешь? – засеменила следом Марфа, размахивая руками. – Как тебе не совестно такое говорить? Это Галька из тебя предателя сделала? Это она тебя научила, как с матерью разговаривать?

Степа поднялся на крыльцо, открыл дверь и вошел в сени.

– Чего молчишь, предатель? Стыдно матери в глаза посмотреть? А ну, повернись! – Марфа чуть не упала на ступеньках. Упершись рукой в стену дома, она закряхтела, не переставая поносить сына. – Ирод неблагодарный! Да я из твоей Гальки всю душу вытрясу! Я ей покажу, как сына против матери настраивать!

Она почти заползала в хату, потому что нога неудачно соскользнула с порога, и Марфа чуть не выбила себе зубы, рухнув всем телом на промерзший порожек. В этот момент Степа уже стоял перед женой и нехотя снимал валенки.

– Галь, – начал он, – за отцом ехать надо.

– Я уже поняла, что он серьезно приболел, – Галя успела замесить тесто для пирога, пока муж и его мать осматривали сарай.

– Галя, – Степан поставил валенки под лавку, – он не говорит.

– Да ты что? – от услышанного Галя случайно рассыпала часть муки на пол.

– Он мне деда напомнил, когда тот мычал и плакал, – слезы проступили, и Степа вытер их рукавом фуфайки.

– Не волнуйся. Завтра поедешь и привезешь его. Выходим, – Галя сметала муку в совок.

– А меня вы спросили? – наконец, Марфа вошла в хату. Она потирала колено и морщила нос от боли. – По какому праву распоряжаетесь моим мужем, а? Пусть лежит, его там быстро на ноги поставят!

– Мы сами его поставим, – ответила Галя, убирая веник и совок за печку. – Заодно и моих сестер с мамой заберем. Нечего им по сараям кочевать.

– Я тебе заберу! – взвизгнула Марфа, стукнув себя по больному колену. Она застонала и плюхнулась на лавку. – В эту хату только мы имеем право въезжать. А твои родственники тут лишними будут. Только посмей притащить сюда эту шоблу, не позволю жить в доме, который им не принадлежит.

– Он и тебе не принадлежит, – с усмешкой сказала Галя, уставившись на свекровь. – Здесь полноправные хозяева мы со Степаном и Панкрат Федосеевич. А если будешь на рожон лезть, то я свекру всю правду выложу.

Посмотрев с удивлением на жену, Степан перевел ошарашенный взгляд на мать.

– О чем это вы? – спросил он охрипшим от волнения голосом. – Мам, что за секреты?

Глава 44

– Вот видишь, сынок? – вскочила с лавки Марфа. – Как она нами крутит? Неблагодарная оборванка! Ее приютили, откормили, а она сплетни о твоей матери распускает! Брехунья ты! – повернулась женщина к снохе. – Наглая брехунья!

– Это я-то брешу? – посинела от злости Галя. – А не ты ли с дядькой Егором в постели нежилась, пока Панкрат Федосеевич сюда ездил, а? Он к матери отправился, а его женка с его же братом да на семейном ложе!

– Брехня! – подлетела свекровь к Гале и замахала кулаками перед ее лицом. – Да за такие речи в наше время тебя смолой бы измазали и утопили!

Женщины начали друг друга оскорблять, демонстрируя познания в матерных словах. Степа недолго слушал бабские крики, поднялся и гаркнул на весь дом:

– Хватит! Угомонились!

Обе посмотрели на него с изумлением. Да чтобы Степан кричал на родных? Вдруг кто-то постучал в дверь и сразу распахнул ее.

– Галюш, я к тебе.

– Ой, здравствуйте, Алена, – улыбнулась Галя, увидев соседскую дочь.

– Здравствуй. Дело у меня… – переведя нахмуренный взор на Марфу, Алена замолчала.

Обе женщины смотрели друг на друга, как на диковинку. Марфа щурилась, не веря своим глазам, Алена сжимала челюсти, не ожидая увидеть здесь лохудру из прошлого.

– Здрасьте, – еле слышно поздоровалась она с Марфой.

– Здрасьте, – ответила та также тихо.

– Помочь чем-то? – рассеяла Галя сердитые взгляды, и Алена ответила:

– Отец вызвал, мать приболела. Галечка, мне вечером уехать надо. Завтра вернусь, а ты присмотри, пожалуйста, за моей матушкой. Так неожиданно все сложилось, что я не успела ничего по дому сделать. Съезжу, разберусь с делами и вернусь. – сунув руки в карманы черного пальто, Алена сжала кулаки.

– Хорошо-хорошо, – Галя кивнула. – Не волнуйтесь, я пригляжу.

– Спасибо. До свидания, – попрощалась Алена и еще раз пристально посмотрела на Марфу.

Выходя, она еще раз сказала «спасибо», захлопнула дверь, и в доме нависла звенящая тишина. Даже дети в комнате притихли, когда бабушка с мамой поднял ор. Удивительно, но Маня не расплакалась из-за шума, а наоборот, приобняла Настю и что-то пролепетала ей на ухо.

– Чего ей здесь надо? – прохрипела Марфа, нарушив тишину. – Что она сюда таскается?

– Не таскается, а заходит. По-соседски, – огрызнулась Галя, накрывая тесто полотенцем. – Пойду гляну, что там с Прасковьей Алексеевной.

– Тьфу, делать нечего, как ходить к этим лентяям. – выговорилась свекровь.

– Мам, ты почему так к людям относишься? – спросил Степан. – Что ты, как мегера, говоришь о них так грязно, что аж противно слушать?

– Потому что… – Марфа хотела было высказать свое мнение о соседях, но не стала. Нечего сыну знать того, что может опорочить честь самой Марфы. – Делайте, что хотите. Не мое дело…

Махнула она рукой и ушла в комнату. Проводив ее краем глаза, Галя начала собираться к соседям.

– Галь, – Степа был настолько подавлен склоками между мамой и женой, что не знал, как поступить дальше, – не ругайся с ней, ладно?

– А пусть не лезет, – фыркнула жена, одеваясь потеплее. – Она всюду свой длинный нос сует. Вон, даже на дом этот свой бл…

Не смогла сказать вслух, потому что муж сурово посмотрел на нее.

– … глаз положила, – одернула себя Галя, повязав пуховый платок на голове.

– Завтра к отцу поеду.

– Подожди, я к своим собиралась, – опешила Галя. – Им жить негде. А ты за детьми присмотришь.

– Мой батька лежачий, понимаешь? Мне надо первому к нему смотаться.

– А мои мерзнут на морозе.

– Галь, ты меня не слышишь?

– Это ты меня мне слышишь! – рявкнула Галина. – Твой в тепле, а моя мать, небось, все ноги себе отморозила. Да и сестрам еще рожать. А ты тут об отце. Сказала же, заберем его к себе. Только с мамашей своей разберись для начала. Я с ней под одной крышей не уживусь. И спроси, с чего это она так легко свой дом бросила, когда там, кроме коров, куры, поросята, кролики. От людского осуждения сбежала, поди. Ха, не удивлюсь, если ее сплетнями прижучили, а она сюда прискакала, чтобы схорониться.

Степан молчал. В голове роились разномастные мысли о матери. Наверное, Галина права, но отправить мать восвояси… Это ж кто на такое осмелится?

Не дождавшись от мужа ответа, Галя ушла к соседям. Увидев ее в окно, Марфа поспешила учить сына уму-разуму.

– Ну? Чего сидишь, как сыч? Собирай ее манатки и на выход? Ишь, хозяйку из себя строит, а сама-то до свадьбы ноги раздвинула, честная какая, – захихикала Марфа, поставив руки на бока и стоя перед сыном. – Разве такую жену я для тебя хотела? Она должна была себя блюсти до первой брачной…

– Замолчи, – пребывал Степан в раздумьях. – Замолчи, мам, не могу тебя слушать.

– А ты слушай! Слушай и делай, как я говорю, потому что, пока ты еще молод, можно все изменить.

– Что изменить?

– Съехаться и начать жизнь сначала. Степушка, – приобняла она парня за плечи, – хорошо ведь жили, пока она в нашем доме не появилась. Ты ж вспомни, как ладно быт вели – все вместе, без ссор, а стоило только этой чувырле к нам поселиться, сразу все кувырком пошло. Степка, черная у них семейка. Сами голодом живут, вот и нас по миру пустят. А знаешь, что?

– Что? – Степа смотрел в ее хитрые глаза и чувствовал, как голова становится тяжелой от множества дум.

– Не приворожила ли она тебя? А? Ты же раньше таким добрым был, а теперь вот, даже на мать кричишь. Да когда такое было? Да кто б это мать родную голосом брал? Подумай, сынок, хорошенько подумай, что тебя дальше ждет? Изведет она тебя, и будешь, как батька наш, немой и немощный. Раньше Панкрат не был силушкой обделен, а теперь сам не свой. А ему еще только пятьдесят. Сыночка, кроме матери, никто тебе правды не скажет.

Глава 45

Степа прошелся по кухне, несколько раз почесал затылок, глубоко вздохнул и выдохнул, сопроводив выдох протяжным стоном.

– Завтра за отцом поеду, а там видно будет, как будем уживаться, – твердо ответил он, направляясь к детям.

– Опять на меня калеку повесить хочешь? Мало я за своим свекром ухаживала? Всю душу мне вымотали бесконечные судна и бульоны! Степа! Не смей перечить матери!

Развернувшись, Степан выпятил грудь вперед.

– Калеку? Ты что сейчас сказала – калеку? – сдвинув пушистые брови к переносице, парень слегка наклонил голову.

Его ужасающая мимика заставила вздрогнуть Марфу.

– А как его теперь назвать? – вполголоса спросила она. – У меня и сил уже нет, чтобы каждого ворочать и подмывать. Что ж вы со мной делаете?

Закрыв руками лицо, мать так истошно зарыдала, что у Степана сжалось сердце. Приобняв маму, он сказал ласково:

– Мы сами будем ворочать, – погладил маму по голове. – Сами.

– Это не с дедом носиться, тут другой подход нужен. Степа, не езди. Он говорить не может, глазами вращает, а сам молчит. Вроде как, врач сказал, что не соображает наш Панкратушка, у-у-у, – затянулась горьким плачем Марфа, уткнувшись сыну в могучую грудь. – Ему уже все равно, а у меня самой сердечко часто шалит. Не хочу видеть его в таком состоянии. Пускай Бог приберет, зато мы спокойне́й и дальше жить будем, – подняла глаза Марфа и громко шмыгнула.

Отпустив мать, Степан сел на койку. Пристально посмотрел на детей, которые все также играли на полу, потом – на маму. Задумался. Вспомнил похороны деда и дядьки. Передернул плечами от вставшего перед глазами образа посиневших родственников. Видел и одного, и второго, когда мать и бабушка их мыли. Видел, как омертвевшее лицо не подавало признаков жизни: глаза полуприкрыты, рот приоткрыт, кожа в ужасном состоянии – вся будто чем-то серым покрыта, или земельным. Бр-р-р, а у дядьки не было носа и губ. Закрыв лоб ладонями, Степан поморщился. Дед умер в постели, потом мать все белье часами перестирывала. От простыней очень долго воняло мочой и калом. Ужас!

Вскоре вернулась Галина.

– Степ! – крикнула она, снимая фуфайку. – Алена уехала, так я завтра поутру забегу к Прасковье Алексеевне!

– Сходи, сходи, – ни с того ни с сего выперлась из комнаты свекровь. – А лучше, я сама ее проведаю, – заискивающе продолжила она.

– Зачем это? – удивилась Галя.

– А что ж, я не могу по-соседски со стариками поздороваться? – она так гадко улыбалась, что Галя отвернула голову.

– Ну-у…

«Пусть идет, все-таки, она с ними знакома» – подумала Галина, спуская платок с головы на плечи.

– Не волнуйся, сама схожу, помогу, чем надо.

– Бабуле нужно лекарство дать и покормить…

– Умею, сама знаешь. А ты лучше детьми занимайся. А еще вот, – показала свекровь пальцем на полотенце, оставленное на столе. – Тесто подошло.

Галя обошла Марфу, заглянула в комнату. Там дети играют, а рядом с ними сидит Степа. Вроде бы ничего необычного, но Галя что-то заподозрила. С чего вдруг свекровь залебезила перед ней? Что это за «телячьи нежности»? Занявшись пирожками, Галина думала о том, как с утра поедет в родное село, проведать мать. Наверное, у них и одежка вся погорела… Тканей Галя прикупила много, обшить – на всех хватит. Комнат тоже предостаточно – всех разместят. А вот как быть с батькой?

На следующее утро Галина подоила корову, Степа накормил живность, почистил стойла, принес воды. Галя наказала мужу, чем накормить деток, пока она будет в отъезде.

– К вечеру вернусь. Ты кровати в тех комнатах застели. За девчонками приглядывай. А то, бывает, Маня Настьку обижает. Нет-нет, да и даст ей подзатыльника.

– Понял, – Степа слушал, а сам думал о своем.

Через некоторое время, проводив жену, он и сам засобирался в дорогу.

– Мать! Детей оставляю на тебя! – спешил Степан, накручивая портянки на ногу.

– Надолго уходишь? – вышла та, жуя вчерашний пирожок с картошкой.

– Я все уже сказал, – сунул парень ногу в валенок. – За отцом поеду.

Кусок пирожка так и выпал изо рта Марфы. Она чуть не подавилась, когда, наконец, поняла, что сын, один черт, сделает по-своему.

– Да куда ж ты поедешь? – завопила она, роняя картофельные кусочки на подбородок. – Ой, смерти моей хочешь! – положила руку на грудь, скорчившись от надуманной боли.

– Так! – встал с лавки Степан. – Я сказал, что еду за отцом! И хватит мне тут дурочку ломать! За девками чтоб глаз да глаз был. Не дай бог, что с ними случится – пеняй на себя.

Последнюю фразу он сказал таким грубым тоном, что Марфе моментально стало лучше. Степан выскочил на улицу, закурил и быстрым шагом отправился на дорогу. Вышел за калитку, покрутил головой, бросил короткий взгляд на окна своего дома. У окна стояла мать и смотрела на него. Степану показалось, будто мама шепчет что-то, но увидев его, она скрылась. Поправив ушанку на затылке, Степа двинулся по наезженной колее к трассе. Авось, кто подсобит. Дорога дальняя ему предстоит. Придется добираться перекладными. А там, в городе, можно будет найти кого-нибудь, кто поможет перевезти отца домой.

Почти семь часов добирался Степа до районной больницы, которая находится недалеко от его родного села. Заехать бы туда, посмотреть, что с хатой стало, но Степан решил не терять времени. Так и весь день на передвижения убить можно. Уставший от долгой езды, парень, наконец, очутился у ворот больницы. Покинув городской автобус, он двинулся к мрачному зданию. Остановился у ступенек. Потоптавшись у входной двери, набрался смелости и открыл ее. Неважно, как выглядит отец, лишь бы он узнал своего сына.

Ровно пять минут провел в больнице Степан. Через пять минут, он оказался на улице с выпученными глазами. Почесав затылок, Степа закурил.

– Не было, значит, – забормотал он. – И не поступал…

Глава 46

Словно воды ушат обрушили на Степана. Он сделал два круга вокруг скамейки, расположенной у крыльца, выкурил две папиросы, поднял голову и посмотрел на окна. В одном из окон стоял мужчина лет шестидесяти. Он смотрел вдаль, видимо, ждал своих родственников. Его лицо было обрамлено печалью, и Степу передернуло.

– Домой надо ехать. К родне. Может, они что-то знают.

Высморкавшись на снег, Степа широким шагом направился к автобусной остановке. Автобус подъехал быстро. Люди набились, как куры на нашест – плотничком. Они ругали друг друга за слишком тесное соприкосновение телами, оттоптанные ноги и манеру грубить в ответ. Степа стоял у двери, вжимаясь в нее. Было безумно душно. Окна автобуса запотели так, что невидно, какую улицу они проезжают. Услышав очередное объявление водителя, парень выскочил на третьей остановке и подбежал к автовокзалу. Купив билет, он встал под навесом и задумался. Через час подойдет транспорт, можно будет доехать до Васильково, а там до Яшкино рукой подать. Либо пять километров пешком, либо три – через лес. Лучше, конечно, попросить кого-нибудь подкинуть до села, надо торопиться. Вернуться раньше жены. Степа ждал автобуса и думал об отце. Как мать смогла сбагрить его и со спокойной душой приехать к ним, в Лыткино? Почему не писала, не оповещала о состоянии отца, не попросила помощи? Хоть бы телеграммку отправила, чтобы Степан был в курсе, что со здоровьем у отца? Чудная мать какая-то. Налетела, как коршун, села рядом и давай трындеть одно и тоже:

– Не забирай Панкрата. У меня здоровье хлипкое…

Раньше мать за отцом, как курица за цыпленком носилась. Что могло между ними произойти, что она так легко сдала отца в чужие руки и не хочет ухаживать за ним? Степа рассуждал, думал, соображал, но никак не мог понять мать, почему она сейчас другая, не такая, как раньше. Автобус подошел, Степа сел и уставился в окно.

– Надеюсь, родня подскажет, в какую именно больницу был доставлен батя. Может, мать что-то и перепутала.

Хотя он прекрасно помнил, как мать поясняла, куда его положили, особо и выбора нет, но почему отца там не оказалось?

Через час Степан был на месте. Идя вдоль нагруженной снегом обочины, он встретился с мужиком, который лениво управлял конем.