Читать книгу Мое инопланетное детство - Ольга Эдуардовна Бондарева - Страница 1

Планида!

Она судьба, и она планета.

Судьбы, как и планеты,

бывают разными;

и все они неповторимы.

Глава 1. Ребенок Земли

На любимом холмике у заводи я ожидал друга.

В темно-синем небе сияли звезды и светила Белая Луна.

Поддувал теплый ветерок.

Мигали своими зелеными фонариками светлячки.

Был обычный летний вечер.

− « −

Лето являлось единственным временем года, которое я знал. Здесь, где я проживал с моими родителями, всегда было одно только лето.

− « −

Холмик, на котором я расположился, и всю землю вокруг, как ковром, покрывал мягкий пушистый мох, даривший ощущение уюта.

Повсюду по сторонам, и в заводи тоже, росли “тутошние”, как выражалась мама, деревья. Они были настоящими великанами: с необъятными могучими стволами, широченными раскидистыми кронами, и верхушками, казалось, доставали до проплывавших в вышине облаков.

Неимоверные размеры деревьев вкупе с испещренной глубокими извилистыми бороздами их корой свидетельствовали о весьма почтенном возрасте − столь почтенном, что мысли уносились в глубины веков.

О глубинах веков заставляли думать и дугами вздыбленные над землей массивные корневища деревьев, и высоко взбиравшиеся по древесным стволам языки мха, и множественные завалы из опадавших и сгнивавших во времени ветвей.

Подавляющая часть деревьев относилась к группе лиственных, но встречались и деревья хвойные.

И листья, и хвоя вырастали очень большими – под стать деревьям. Листья – величиной с зонт, хвоя – с ручку зонта. К таким сравнениям прибегали мои родители.

Листья были крайне бледными, с едва зеленым оттенком, и обладали исключительной прозрачностью, поэтому сквозь них прекрасно просматривалось небо, с его солнцем, луной, звездами и облаками.

Хвоя имела цвет зеленый темный, и сквозь нее не просматривалось ничего.

Деревьев было великое множество, и они образовывали лес, простиравшийся на многие мили. Он брал начало у подножий огромных холмов, что следовали чередой вдоль берегов холодного океана, в своем продолжении восходил на холмы и спускался по их обратным склонам, а после так же всецело охватывал холмы, стоявшие позади.

Лес рос не только на суше. Два лесных массива вели свое существование в океанских водах, будучи немного ими подтопленными.

Являлось очевидным, что во времена былые давние эти лесные массивы занимали поверхности двух совсем невысоких мысов, которые тесно соседствовали друг с другом.

Но потом что-то произошло в природе, и мысы были затоплены, превратившись в мелководные океанические пространства с деревьями на них.

Родители, а с ними и я, называли эти пространства “заводями”.

Заводи располагались у подножий двух холмов. Раньше при каждом холме имелся свой мыс. После затопления мысов при каждом холме появилась своя заводь.

Среди этих холмов протекала речка. В океан она впадала между заводями, оставляя по сторонам от себя их ближние края.

За дальними краями заводей распростерлись желтые каменные пляжи, которые нескончаемо тянулись по океанским берегам.

− « −

Все, что меня окружало, принадлежало миру неизвестной планеты, на которой я очутился вместе с родителями, когда был совсем маленьким. Таким маленьким, что не умел еще ходить.

Одним из важнейших обстоятельств, которое помогло нам быстрее приспособиться к жизни в новых условиях, была одинаковая продолжительность здешних суток с сутками земными. К данному выводу пришли родители, основываясь на своих внутренних ощущениях.

Как и в сутках земных, в сутках на этой планете, были светлая и темная пора.

Не знаю, как в других местах планеты, но в месте, где жили мы, темнело всегда рано, и наступали долгие вечера, которые скрашивал свет Белой Луны.

Она была очень большой, в несколько раз больше Красного Солнца, которое освещало планету днем, и на смену которому приходила, обрисовывая свой контур в мрачнеющем небе, когда Красное Солнце тонуло в океане на его далеком крае.

В скором времени пространство внутри лунного контура наполнялось ослепительно белым светом, небо обретало глубокую синеву, и в нем загорались звезды.

− « −

Каждым вечером, с появлением Белой Луны, я встречался с моим единственным другом.

В багряных лучах восходов и потом, когда Красное Солнце начинало сиять светом алым, я не видел друга. Не видел я его и в часы багровых закатов. Мы бывали вместе лишь при Белой Луне, парившей среди звезд в темно-синем небе.

Друг мог быть рядом со мной только по вечерам, потому что лишь с их наступлением он освобождался от каждодневных хлопот по выживанию.

Наши встречи происходили на берегу заводи, что была у холма, который располагался за правым берегом речки. На океанском склоне этого холма обосновалась моя семья.

Мы с другом оба были детьми. Нас объединяло родство душ и общие детские забавы. К примеру, мы любили вместе плавать в заводи и просто барахтаться в ее воде.

Мне исполнилось шесть лет. Друг был того же возраста. Меня звали Артемкой. Друга я и мои родители звали Тыром.

Когда он был чем-либо недоволен или встревожен, то немыслимо быстро повторял один и тот же звук: “тыр”. Во всяком случае, мне и моим родителям слышалось именно так.

“Тыр-тыр-тыр-тыр!” – громкой трелью выдавал мой друг, если c растущего поблизости дерева обваливалась отмершая ветка.

А самые большие ветки были в обхвате, как я сам.

Чтобы не угодить под падающие ветки деревьев, надлежало держать ухо востро, к чему с успехом приноровились я, мои родители, Тыр и вся обитающая в этой юдоли живность.

“Тыр-тыр-тыр-тыр….” – тревожно и продолжительно бурчал мой друг, когда вспыхивали молнии и слышались раскаты грома – предвестники проливного серого дождя.

“Тыр-тыр!” – отрывисто вскрикивал он, заслышав подозрительный шорох или учуяв запах опасного чужака.

Тыр произносил и другие звуки. Ими были писк и свист.

В зависимости от обстоятельств и писк, и свист звучали по-разному, и было понятно, что они обозначают.

Писком друг мог выразить удовольствие, возмущение, обиду, боль.

Свистом – зов, приветствие, просьбу, радость, но также сильный испуг и тоже боль.

Тыр был животным, и не умел говорить на человеческом языке. Но для общения со мной и моими родителями ему этого умения и не требовалось.

Он обладал замечательной способностью считывать наши мысли и передавать нам мысли свои, необъяснимым образом вкладывая их в наши головы. Однако его возможности простирались гораздо дальше: он распознавал и наши чувства.

− « −

В ожидании друга я всегда мечтал о Земле.

Мне верилось, что когда-нибудь я вернусь на родную планету и познакомлюсь там с мальчишками и девчонками – моими сверстниками. Они с неподдельным интересом станут меня слушать и передавать из уст в уста рассказы о планете моего детства, которым не будет конца. У меня появится друг в кругу мальчишек и подружка среди девчонок.

Мы будем делиться теплом наших душ и поддерживать друг друга в трудные минуты жизни.

Мы будем усердно учиться и обмениваться полученными знаниями.

Земля представлялась мне планетой чудес, потому что на ней можно было глубоко постигать разные науки, овладевать техникой и становиться специалистом любого профиля. Словом, жить полно, насыщенно, развивая свои лучшие способности и применяя их во благо себе и людям.

О технике, что существовала на Земле, я узнавал от родителей. Но этой техники было так много, что всю ее вообразить себе я не мог. Однако кое-какую – у меня получалось.

В своих мечтах я ехал на “обыкновенном”, как отзывалась о нем мама, автобусе, и по “обыкновенному”, тоже с ее слов, городу. Мне же и автобус, и город представлялись необыкновенными, даже фантастическими!

Я видел себя в капитанской рубке корабля, плывущего по бушующему океану, и наблюдал, как огромные волны поднимали корабль на свои гребни и опускали в свои впадины, бились о его борта и заливали палубу. Но страха я не испытывал, так как мама объяснила мне, что корабли – очень надежные сооружения.

Корабль рисовался в моем воображении величайшей лодкой, а игрушечную лодочку из ветки дерева вырезал для меня отец.

При создании лодочки он использовал свой замечательный складной ножик, сохранившийся с Земли. Когда лодочка была готова, отец впервые спустил ее на воду как раз у холмика, на котором я всегда ожидал Тыра, и лодочка поплыла.

Мечты уносили меня ввысь на небесном лайнере – стальной птице. Большой, как дракон, но не пугающей, как он.

О стали, ее несокрушимости и красоте я знаю по тому самому ножику отца, сохранившемуся с Земли. В сложенном виде его стальное лезвие прячется в таком же стальном корпусе. Открывается ножик совершенно незамысловато: нажатием на кнопочку в торце корпуса. Внутри корпуса прежде крепилась и расческа. Но для удобства постоянного использования отец высвободил ее из корпуса и отдал на сохранение маме.

Что до драконов, то с ними я познакомился на этой планете. Драконы здесь – дело обыденное, житейское, хотя и опасное. Но о них – не сейчас.

Я представлял себе собственные компьютер, мобильный телефон и грезил о них – понял из разговоров родителей, какие это увлекательные и необходимые вещи.

Да о чем я только не мечтал!

Я мечтал обо всем из того прекрасного земного, про которое мне становилось известно от родителей.

− « −

Вот и нынче, сидя на холмике у заводи, мыслями я был на планете, где имел счастье родиться.

Так продолжалось, пока до меня не дошло, что Тыр почему-то запаздывает.

Разволновавшись за него, я вскочил на ноги и стал вглядываться в ту часть леса, откуда он всегда появлялся.

Наконец где-то там прозвучал свист − неподражаемый и милый моему сердцу. Это был Тыр! Кто же еще. Просвистев, он дал мне понять, что соскучился и спешит.

Пролетели мгновения, и из-за ближайшего ко мне завала стал доноситься смачный хруст.

Несомненно, хруст был делом зубов Тыра.

Друг задержался за завалом, не преминув отгрызть веточку с повстречавшегося там кустика, и теперь лакомился ею.

Тыр любил поесть и ел почасту. Однажды он объяснил мне, что постоянного питания требует быстрый обмен веществ в его организме.

Вскоре хруст стих, и Тыр выпрыгнул из-за завала.

Объявившись тем самым в поле моего зрения, он присел на задние лапки и передними стал торопливо умываться после откушанной им веточки.

− « −

Когда Тыр присаживается на задние лапки, он делается ростом с меня. Если же привстает на задних лапках, становится выше меня, но не намного. Лапки у него короткие – что задние, что передние. Но данная природная особенность не мешает другу бегать очень быстро и ловко огибать всевозможные препятствия, если он не в состоянии через них перескочить.

Точно так же не мешает завидной проворности друга его упитанность.

− « −

В то время как Тыр умывался, я лишь наблюдал за ним, оставаясь на холмике.

Стоило выждать, пока мой жизнерадостный друг выплеснет первую радость от встречи. Иначе не миновать мне ушибов и ссадин. Тыр не владеет собой, когда радуется. Он куролесит! Носится взад-вперед и по кругу, брыкается, подпрыгивает в воздух и разворачивается в нем задом наперед. При всем при этом шаловливо трясет головой, склоняя ее набок.

Даже удивительно, как он может трясти ею в принципе. Шея у него коротенькая, толстенькая, неприметная и, по идее, должна быть неповоротливой. Но все наоборот.

− « −

Мне нравится наблюдать, как Тыр куролесит. Я веселюсь. А заодно

любуюсь его нежной шелковистой шерсткой, которая потрясающе переливается в лунном свете, когда друг движется быстро.

В основном шерстка у друга черная в бледно-желтых пятнах, и длинная. Лишь на мордочке, животике и лапках шерстка у него белая, и на этих частях тела, а также на ушках она коротенькая, как у мышки.

К слову сказать, этих шуршащих созданий в лесу планеты водится предостаточно, и все они такие же серенькие маленькие и худенькие, как на Земле.

Но куда больше в лесу планеты водится жирных зверьков, обличьем напоминающих родителям земных сусликов. Только они крупнее: вырастают размерами с земных зайцев.

− « −

Умывшись, Тыр предпринял свои приветственные скачки. Потешаясь с него, я то и дело ловил его лукавый взгляд.

Лукавство во взгляде Тыра присутствует всегда, но оно словно приглашает к игре и лишь в этом смысле действительно присуще другу.

В Тыре нет хитрости и тем более коварства. Он прямодушен и доверчив, честен и покладист.

− « −

Вволю наскакавшись, Тыр кинулся ко мне. Забросив на мои плечи передние лапки, он уткнулся розовым носом в мою щеку, и по ней быстро-быстро заскользил его влажный язычок. Мое лицо тем временем защекотали воздушные кустики тонких и восхитительно длиннющих усов друга.

В ответ я чмокнул Тыра в его мохнатую щечку. Вкушая блаженство, он на мгновенье прикрыл глаза − необыкновенно красивые. Моя мама говорит, что они похожи на черные бусины. А блестят они, как смола, проступающая на стволах деревьев планетного леса.

− « −

Больше всего смолы проступает на стволах деревьев хвойных.

Деревья эти богаты на орехи, которые вырастают в шишках. Но шишки не падают на землю, когда в них созревают орехи, а лишь раскрывают множество своих створок и усеивают орехами землю под деревьями. Скинув созревшие орехи, шишки смыкают створки и начинают растить внутри себя орехи новые. Скорлупа у орехов не толстая и запросто ломается при сжатии орехов пальцами. Цвет скорлупы коричневый, а под ней сокрыты желтые ядрышки. Они вкусные и большие. Одно ядрышко занимает всю мою ладошку и во рту не поместится, поэтому я ем ядрышки, откусывая по кусочку.

Во рту Тыра ядрышко помещается. Он мне как-то продемонстрировал. И все же Тыр ест ядрышки на мой манер: откусывая по кусочку. Так ему удобнее пережевывать.

Чтобы добыть ядрышки, Тыр разгрызает орехи четырьмя передними зубами, каковыми являются два верхних и два нижних резца. Это очень длинные и острые зубы, а стыкуются они, как ножницы. Остальные зубы у друга короткие, и они жевательные.

Поедая орехи, Тыр придерживает их у земли передними лапками. На них у него по четыре пальчика, а на задних лапках − по три. Пальчики оканчиваются длинными загнутыми коготками, которые помогают другу рыться земле в поисках полезных для него корешков некоторых растений, а также − причесывать свою шерстку.

− « −

Родители считают, что Тыр невероятно схож с земной морской свинкой, хотя и во много раз больше той.

”Морскими свинками”, как рассказала мне мама, люди назвали забавных маленьких зверьков из южных заморских стран Земли. Зверьки имели благодушный нрав, и торговцы из других стран стали привозить их в свои страны на продажу и для развлечения своим детям.

Звуки, которые издавали зверьки, напоминали те, которые издают свиньи. В обличиях и смешных повадках двух этих животных тоже было что-то общее.

Но поскольку зверьки были маленькими, их назвали уменьшительно-ласкательно: ”свинками”, − а морской способ доставки зверьков в другие места Земли прибавил к их названию слово “морские”.

− « −

– Как дела, Артемка? – вежливо промыслил Тыр, когда мы обменялись нежностями.

Поскольку я не обладал телепатическим даром, какой был у друга, мне требовалось проговаривать свои мысли. Поэтому я произнес:

– Спасибо, хорошо. А как твои дела? И отчего ты припозднился?

– За стаю сражался, – с достоинством подумал Тыр. – Вот уж несколько дней, как повадился к нам голубой лис. То здесь, то там стал объявляться на территории стаи. Всегда ощерившийся, клыками клацающий. Все выжидал, когда кто-нибудь из нашей малышни зазевается и отобьется от стаи, а он его сцапает. Стае постоянно приходилось образовывать круг и прятать в нем малышню. С рассвета и до заката не давал нам лис покоя. Но сегодня и после заката остался. Вот и решил я с ним сразиться, чтоб неповадно ему было к стае наведываться. Бросился я на него, с ног сбил, стал топтать. Внезапность моей атаки ввела его в растерянность, и он лишь пытался из-под меня вывернуться. Когда же он это сделать сподобился, я пребольно куснул его за вильнувший прямо перед моим носом хвост. Он заскулил и сбежал.

− « −

У голубого лиса были большие страшные клыки, и зверем он был не маленьким. Ровня Тыру, только тощий. Однако силы ему было не занимать.

Переживая за друга, я второпях проговорил:

− Как же ты не побоялся?! Лис опасен! Его клыки наверняка, что ножи, и хватка такая же − железная!

− Не побоялся. Откуда храбрость взялась, не знаю, но внутри все взбунтовалось, и лиса я атаковал, − удивился сам себе Тыр.

Я же преисполнился гордости за него.

Он тем временем продолжил ход своих мыслей:

− Мама меня потом отругала, посчитав, что я юн еще, чтобы с лисом тягаться. Но дед заступился и растолковал ей, что из меня настоящий мужчина вырастает − защитник стаи. Он сам смолоду отважным слывет, потому вожак, и давненько уж. В стае с дедом согласилась, и все стали меня хвалить. Мне сделалось приятно, но мысли мои были заняты не похвалами, а тем, что в схватке с врагом необходимы внезапность, натиск и вера в победу.

− Я это запомню, − сказал я другу, восхитившись им.

− Да уж, запомни. − Тыр сделался важным.

Но зазнайства в нем не было ни капли. Он вообще не умел зазнаваться, как не умел и хвастать. Просто был искренним.

− « −

Лис и вправду уродился голубого цвета. Сродни цвету дневного неба этой не родной мне планеты. Хотя мама говорила, что дневное небо Земли точно такое же.

Голубая шерсть лиса была везде коротенькой и приглаженной, отчего его длинный и всегда извивающийся хвост походил на змею. Лис мог сворачивать хвост спиралью и цепляться им за ветки деревьев, когда добирался до них по стволам, используя свои цепкие когти.

При помощи хвоста он затаивался на ветках, чтобы исподтишка воровать из птичьих гнезд яйца и птенцов.

Лис был под стать собственному хвосту: гибким, изворотливым.

Он стал появляться в лесу у нашей заводи несколько лет тому назад, будучи еще детенышем. Примерно тогда, когда я познакомился с Тыром. Мама первой прозвала этого небольшого в ту пору зверька “голубым лисом”, а попутно – “хитрой бестией”.

Он был всегда настороже, поводя по сторонам торчком стоящими остроугольными ушами. Избегал нас, людей, и любое крупное зверье. Питался зверьем мелким, а иногда, как было сказано, разорял птичьи гнезда.

Прежде я ни за что бы не поверил, что наступит время, когда лис надумает охотиться на представителей семейства моего друга.

Но вот лис вырос и, как выяснилось, обнаглел.

− « −

У нас с Тыром оставалось мало времени в этот вечер. Мы понимающе переглянулись и поскорей полезли в воду, чтобы успеть поплавать. Я предварительно разулся и сбросил с себя одежду. Тыру сбрасывать с себя было нечего − не собственную же шкурку (не пугайте меня!).

− « −

Вода в нашей заводи и в заводи соседней была не соленой, как везде в океане, а почти пресной. Все − благодаря речке, которая впадала в океан между заводями. Бесконечно отдавая им свои пресные воды, она существенно разбавляла в них соленые океанские. Потому-то деревья в заводях не погибали. Однако для питья вода из заводей не годилась. За питьевой водой моя семья, да и семейство Тыра тоже отправлялись к речке, но, надо сказать, никогда у нее не встречались.

− « −

Мне было жаль, что припозднившемуся Тыру вскоре следовало возвращаться домой. Но я утешил себя надеждой, что голубой лис больше не потревожит семейство друга, и впредь, когда Белая Луна станет приходить на смену Красному Солнцу, друг продолжит объявляться у нашей заводи без задержки. Значит, мы будем вместе намного дольше − как обычно.

− « −

“Белая Луна” и “Красное Солнце” − не я придумал. Мама! Она поистине мастерица давать всему правильные названия.

По словам мамы, луна этой планеты бела, как снег. Которого я, правда, никогда не видел.

Светила она очень ярко, и ее лучи проникали в самые укромные уголки леса.

Она бывала полной, как ныне, и неполной − месяцем, − но неизменно оставалась чрезвычайно блесткой.

Ее всегда можно было видеть со склона холма, с берега заводи и с берега речки, где бы в небе ни появлялась она на закате и где бы ни исчезала на рассвете.

Рассвет приходил из-за холма, и над ним поднималось Красное Солнце. На восходе оно было багряным − по-другому, ярко красным. Днем делалось алым. На закате окрашивалось в цвет багровый, который тоже красный, но густой и с едва заметной просинью. Иначе сказать, мрачно-красный.

В общем, солнце планеты всегда оставалось красным.

− « −

Далеко от берега мы с Тыром никогда не отплывали, чтобы не заплутать среди деревьев заводи.

Деревья эти не теряли ветвей и завалов не создавали. Но их верхние корни крутыми изгибами выпячивались надо дном, как и верхние корни деревьев, произраставших на суше, выпячивались над землей. Поэтому, огибая в заплыве деревья заводи, я и Тыр лавировали между этими корнями.

На воде, загораясь, как огоньки, и тая, наверное, как снежинки, играли лунные блики, и мы любовались ими.

В полнолуние мы любовались белоснежной дорожкой, которую прокладывала на воде Белая Луна, и обязательно проплывали по этой дорожке.

От мамы я знаю, что на Земле плыть по лунной дорожке считается к счастью. Я и Тыр были счастливы, плывя по лунной дорожке на Планете Белой Луны и Красного Солнца.

− « −

Поплавали мы совсем немного, когда мои внутренние часы подсказали, что Тыру пора собираться домой. Считав мои мысли, он утвердительно пискнул и указал мне глазами на очень большое дерево, что росло в нашей заводи неподалеку от берега. Тем самым Тыр напомнил мне, что я еще должен забрать ловушку для рыбы, которую моя мама привязывала по утрам к выступающему под водой корню этого дерева.

Ловушка для рыбы представляла собой высокую корзину и крышку к ней в форме воронки, сплетенные мамой из тонких и гибких, как лоза, веточек кустарника, который в изобилии произрастал по берегам речки. В корзину мама помещала червей, добытых из земли подле того или иного завала. Чтобы черви не могли выбраться из корзины через имеющиеся в ней щели, мама нанизывала их на тоненькую полоску коры кустарника и связывала полоску колечком.

Почуявшая червей рыба заплывала в корзину через отверстие в ее крышке-воронке, а заглотав их, не могла найти выхода и затихала в корзине. За день ее набиралось довольно нашей семье на ужин, а зачастую и больше.

В речке мама не рыбачила. Привязать корзину в речке было не к чему, и ее бы попросту унесло течением.

− « −

Подплыв за корзиной, я отвязал ее от подводного корня и почувствовал знакомую тяжесть: улов состоялся. Что, впрочем, было обычным делом.

Корзину я доставил на берег.

Тыр был уже там и энергично трясся, освобождая от воды свою шерстку.

Я зажмурился от летящих на меня брызг. Когда они иссякли, я глаза открыл.

Тыр на тот момент с усердием причесывал себя коготками.

Хотя хвостом природа его обделила, ухаживая за собой, он следовал выражению “от головы до кончика хвоста” и достигал высочайшей степени чистоплотности. Моя мама в этом отношении ставила мне его в пример.

Пока Тыр причесывался, я осмотрел содержимое корзины. Для этого мне пришлось поставить ее вертикально, чтобы из нее не повыпрыгивала рыба, снять с нее крышку, а после приподняться на цыпочках, потому что высота корзины соответствовала моему росту.

Семь серебристых рыбешек с красноватыми плавниками, каждая размером с крупную земную уклейку, как ту живописал мне отец, активно трепыхались внутри, желая выпрыгнуть наружу. Но напрасно они колотились в своей тюрьме. Покинуть ее было им не по силам.

Кроме рыбешек, в корзине оказался большой, в пять моих ладошек, речной рак, захотевший поохотиться в заводи.

Раки – редкий улов, но от их мяса ни я, ни отец не в восторге. А маме оно нравится, да так сильно, что она называет его “деликатесом”.

Гостинцы из заводи порадовали. Рыбы хватало, чтобы приготовить на ужин и еще засолить для дальнейшего вяления.

Закончив с осмотром улова, я обтерся опавшим с дерева листом. Приходилось так делать за неимением полотенец, каковыми люди пользуются на Земле.

За обтиранием последовало одевание.

Облачившись в свою незатейливую одежду из шкурок сусликов, которой были надевающаяся через голову безрукавка и короткие штанишки, я всунул ноги в сапожки, тоже из шкурок сусликов, а на сапожки надел лапти.

Родители носили такие же одежду и обувь.

Два месяца в году на ногах мы носили еще и повязки из змеиных шкур.

− « −

В лесу у заводей водилось множество змей.

Большую часть года змеи вели себя миролюбиво. Агрессивными они были лишь раз в году − в свой брачный период, который длился около двух месяцев.

Нам на счастье брачный период у змей начался спустя месяцы после нашего обоснования на склоне холма.

Все первые сутки с начала этого периода отец оберегал нас с мамой от змеиного нашествия. Зная про ядовитую природу некоторых видов змей земных – хоть их и меньше, чем видов неядовитых, – он вынужден был убивать змей инопланетных, проникавших в наше жилище, которым была пещера. Ничего другого попросту не оставалось.

С отца сошло семь холодных потов, поскольку инопланетные змеи оказались не менее вероломными и увертливыми, чем змеи земные.

По ходу дела он обратил внимание, что инопланетные змеи стороной обползали тела убитых отцом своих сородичей. Данную поведенческую особенность инопланетных змей отец немедленно использовал, чтобы обезопасить, наконец, наше жилище от страшных гостей. Для этого он раскидал шкуры убитых им змей на входе в пещеру и внутри нее. Ползучие гады соваться в пещеру перестали.

Сразу следом отец сделал всем нам на щиколотках повязки из змеиных шкур, и мы смогли выйти из пещеры.

Все предпринятые против змей меры безопасности были не напрасными. В последовавшие дни мы смогли убедиться воочию, что укусы большинства змей являлись смертельными для обитающих в лесу зверей. Коль так, их укусы могли быть смертельными для нас тоже.

Тыру и его сородичам укусы змей были не страшны, поскольку вызывали у них лишь временное состояние глубокого сна. Проще говоря, организм инопланетных морских свинок умел вырабатывать змеиное противоядие.

К сожалению, организм земных морских свинок, как сказала мне мама, змеиного противоядия вырабатывать не умел.

− « −

С Тыром я знаком четыре года.

В ближайшие два года он станет больше чуть ли не вдвое. Что в длину, что в ширину, что в высоту. Когда это произойдет, у него закончится период физического становления и внутреннего возмужания. Обо всем этом ему сообщила его мама.

Мне же топать и топать, прежде чем такой период закончится у меня. Расти и внутренне мужать я буду долгие годы. Об этом мне сообщила мама моя.

Среди сверстников в своей стае Тыр, как мне стало известно от него самого, больше любого, и, судя по всему, догонит своего деда-вожака − самого большого самца стаи. А то и перегонит.

− « −

Мои родители очень любят Тыра − он спас мне жизнь. Собственно, так я с ним и познакомился.

Было нам в ту пору по два года. Я всегда находился с мамой. Тыр же вел себя весьма самостоятельно и вечерами убегал из стаи, чтобы попутешествовать по лесу и поплавать в одной или в другой заводи.

Одним из вечеров той поры мама по обыкновению пришла со мной к заводи нашей, чтобы забрать улов.

Усадив меня на любимом мной холмике, она поплыла к дереву, за подводный корень которого утром прикрепила ловушку для рыбы. Прежде я послушно дожидался ее на холмике, но тем вечером сполз с него и очутился в воде. У берега тогда мне было ее по пояс, но шажок-другой, и меня поглотила глубина. Забарахтавшись, я стал то выныривать головой на поверхность, то идти обратно ко дну. Отчаянно и тщетно сражаясь с водной стихией, от неожиданности и страха я не издавал ни звука. На производимый мною, крохой, тихий плеск мама внимания не обратила. Уж очень походил он на привычный плеск воды, омывающей берег заводи и деревья в ней.

Но мои злоключения увидел Тыр.

Уже несколько вечеров кряду он появлялся лишь у нашей заводи, потому что заприметил у нее меня. Все эти вечера Тыр тайно наблюдал за мной, пока я с мамой был у заводи, и в итоге я ему приглянулся. Он почувствовал родственность наших душ.

Душа внутри нас. Ее не увидеть глазами, не пощупать руками, но она есть, и она живая: радуется и тоскует, смеется и плачет вместе с нами. Душу нельзя ударить, но можно обидеть грубым словом и дурным поступком. Ее нельзя погладить, но можно приласкать теплым словом и добрым поступком. Живые существа познают друг друга своими душами.

Мама не рассказывала мне о душе ничего такого. С годами ее суть я осознал сам.

− « −

В вечер моего непослушания Тыр тоже не спускал с меня глаз, прячась за ближайшим к берегу завалом. Как он признался мне многим погодя, ему нестерпимо хотелось подпрыгнуть ко мне и лизнуть меня в щеку. Но он остерегался моей мамы.

Когда же я оказался в воде и стал тонуть, а Тыр понял, что моя мама ничего из этого не видит, не слышит и на помощь мне не придет, он громко заголосил: ”Тыр-тыр-тыр-тыр!..”

Не дожидаясь, пока мама, услышав его, сообразит, в чем дело, мой будущий друг выметнулся из-за завала и, перейдя на бедовый свист, ринулся к берегу заводи.

Домчавшись до него, он со всего маху прыгнул в воду и оказался подле меня, барахтавшегося из последних сил. Я ухватился за шерстку на его спине, и со мной он поплыл назад к берегу.

Когда мы оказались у него, подоспела и мама.

Она обернулась на странные громкие звуки, которые издавал мой спаситель, и увидела его и мое чудесное спасение.

Бросившись к нам, мама вытащила меня на берег. Мне было трудно дышать, так как в мои легкие попала вода. Я сильно кашлял, и с кашлем вода вырывалась наружу. Но вскоре в легких ее не осталось совсем, и ко мне вернулось нормальное дыхание.

Убедившись, что с моим самочувствием сделался порядок, мама обратила свой взор на Тыра. Он к тому времени успел выбраться на берег, стряхнуть с себя воду и прихорашивался, причесывая коготками взлохмаченную шерстку.

Не дав ему завершить сию гигиеническую процедуру, мама схватила его в охапку и стала горячо целовать его в мохнатые щечки.

“Тыр-тыр-тыр-тыр”, − с тревогой пробубнил Тыр, не зная, чего от него надо моей маме. Ведь морские свинки не целуются, как люди.

Но дальше Тыр бубнить не стал, потому что мамины поцелуи пришлись ему по нраву. Тыр почувствовал, что происходили они от сердца.

Прекратив тревожиться, он в мыслях передал маме следующее:

− Я с Вами не знаком и оттого не совсем Вас понимаю. Но мне приятно то, что Вы делаете.

Для Тыра это было первым общением с людьми, и он только начинал испытывать на нас свои телепатические способности. Но, адресованные моей маме, его мысли достигли ее. Больше того – они достигли меня тоже.

Я нисколько не удивился прочтению чужих дум, как многому из того, что приводит в удивление взрослых, не удивляются дети.

Мама же вздрогнула и, прекратив расцеловывать Тыра, стала смотреть на него с неверием, что ей передались его мысли.

− Да-да, Вы действительно “услышали” меня своим умом. Я могу передавать свои мысли и узнавать мысли других. Также я могу понимать чувства других, − подумал Тыр, глядя на маму своими лукавыми глазами-бусинами.

− Ну и ну! − воскликнула мама, продолжая держать Тыра в объятиях.

Она таки убедилась в его телепатических способностях.

− Вы меня не обидите? – все так же мысленно поинтересовался он у нее на всякий случай.

− Нет! Что ты, дитятко?! Спаситель! Я никогда тебя не обижу, и всегда помогу, если понадобится. − Мама почему-то вмиг распознала, что Тыр − малыш, как и я.

− Тогда Вы меня сейчас отпустите, а то мне домой пора. Но разрешите прибежать сюда завтра вечером и поиграть с Вашим сыном Артемкой, − снова обратившись к маме, промыслил Тыр.

− Конечно, прибегай. Конечно, играй, − ответила мама, выпуская Тыра из объятий.

Она уже поняла, что мое с ней родство и его степень Тыр распознал из ее мыслей и чувств. А мое имя стало известно ему как из ее мыслей, так и потому, что постоянно было у нее на устах.

− Можно я лизну Артемку на прощание? – испросил Тыр напоследок дозволения у мамы.

− Лизни, коль хочется, − улыбнувшись, сказала она.

Тыр метнулся ко мне молниеносным прыжком, и на моей щеке запечатлелось мокрое касание его язычка.

Лизнув меня, Тыр заливисто свистнул, взбрыкнул и понесся в направлении речки.

В лесу за ней обитала его стая.

− « −

Помню, еще в начале нашей дружбы я спросил у Тыра, как члены его стаи общаются меж собой. Мне казалось, что одних только звуков, которые они способны издавать, как и он, для этого мало. Тыр дал ответ, что в большей степени члены его стаи общаются меж собой в мыслях. Так, как это делает он, общаясь со мной и моими родителями.

− « −

Тыр убегал столь стремительно, что его целостный облик не улавливался взглядом.

Он убегал, а я ощущал его счастье. Он был счастлив, что познакомился со мной.

Тыр торопился домой не один, а с исполнившейся мечтой!

Она летела перед ним светлым облачком, и в том облачке был человеческий ребенок по имени Артемка, оставшийся стоять на извечно летнем берегу лунной заводи.

− Как тебя звать, дорогой?! − крикнула ему вдогонку мама, почти не надеясь получить в своих мыслях ответ.

Слишком уж далече всего за несколько мгновений умчался звериный детеныш.

Крикнув, мама вспомнила, как он голосил, а потом бубнил свое ”тыр-тыр-тыр-тыр…”, и подумала, что хорошо бы было звать его Тыром.

Тем же мигом из мира мыслей донесся ответ: “Как подумали, так и зовите”.

− « −

С той поры я дружу с Тыром. Первые годы дружбы за нами присматривала моя мама, так как и она, и мой отец были уверены, что мы еще слишком малы для самостоятельных встреч. С четырех с половиной лет я получил свободу в передвижении к нашей заводи и смог отправляться на встречи с Тыром в одиночку. Единственно, пришлось дать родителям слово, что находиться в воде я буду исключительно вместе с Тыром. Свое слово я держу.

− « −

Одевшись и обувшись, я поправил под безрукавкой маленький мешочек, который всегда носил на шее.

Родители тоже носили такие мешочки. Всем нам их сделала мама. Материалом для них стали все те же шкурки сусликов.

Для начала мама вырезала из шкурок три круглых кусочка и двенадцать узеньких полосок. Далее, проколов по краям кусочков много дырочек и продев в дырочки на каждом кусочке по полоске, мама затянула полоски и завязала их на узелки. Края кусочков собрались гармошкой, и получились мешочки. Из остальных полосок мама сплела три косички, чтобы мы могли носить мешочки на шеях.

В мешочках находилась слюна дракона − самого большого и кровожадного хищника приютившей нас планеты.

Была она едко зеленого цвета, густой и вязкой, а еще обладала очень сильным и крайне неприятным запахом, который, собственно, и был запахом дракона.

Этого запаха сторонились все крупные звери планеты, включая хищников, которые, безусловно, представляли для нас опасность.

Сторонились они его потому, что драконы на них охотились.

Эти звери становились добычей драконов, когда ходили на водопой к большой реке, которая существовала на планете, или когда появлялись на других открытых пространствах планеты.

В лесу драконы ни для кого угрозы не представляли, потому что были чересчур громоздкими созданиями, чтобы в него попасть, а тем более по нему передвигаться.

Но это понимали мы, люди, а звери, на которых драконы охотились, не понимали, и тем слюна дракона сберегала наши жизни.

Звери мелкие запаха дракона не чурались, и вообще не реагировали на него никак. Видимо, потому, что ввиду незавидных своих размеров не изведали драконьих зубов в поколениях.

Это было здорово! Ведь иначе вся пузатая мелочь сбежала бы из нашей округи от идущего от нас запаха дракона. И каким бы тогда мясом питалась моя семья? Никаким!

Раз в неделю все мы развязывали свои мешочки, чтобы обработать себя их содержимым. Именно неделю держался на нас драконий, с позволения сказать, дух.

Каждый захватывал пальцем немного слюны дракона и смазывал ею места на теле, где запах сохраняется дольше всего: области за ушами, заднюю часть шеи, внутренние поверхности локтей, задние поверхности коленей и пупок. Волосы (на них запах сохраняется тоже долго) мы слюной дракона не пачкали. Довольно было и без того.

По мере надобности мы пополняли наши мешочки из запаса, которым обладали.

Мы могли бы и не носить на шеях эти мешочки, но носили, поскольку с ними чувствовали себя в большей безопасности.

То, что я купался, не снимая мешочка, и он через дырочки пропускал в себя воду, содержащейся в нем слюне дракона не вредило. Наоборот, контакт с водой способствовал ее сохранности, и мы с родителями ежедневно ей такой контакт обеспечивали.

Попала она в наше распоряжение по воле случая, о котором речь впереди. Однако пришла пора сказать, что ее запах имел свойство въедаться во все вокруг. Въелся он и в Тыра.

Запах Тыру не нравился. Как, собственно, и нам самим. Но из любви ко мне друг притерпелся к нему.

В стае друга тоже притерпелись к въевшемуся в их соплеменника запаху дракона, поскольку уважали нашу дружбу.

Когда, подросши, я смог понять, как опасны для Тыра его одиночные путешествия по лесу, он стал жаловаться мне, что от него уж совсем безысходно разит драконом. Я с фальшивым недоумением в глазах пожимал плечами, старательно изгоняя из своей головы мысли, как украдкой на исходе каждой недели ухитрялся мазануть слюной дракона по шерстке друга. Я переживал за него!

Его стая всегда держалась сообща и могла за себя постоять.

Взрослые и подросшие члены стаи, почуяв приближение опасного чужака, образовывали, как упоминалось ранее, круг, в котором прятали малышей.

Заняв таким способом оборону, они выставляли напоказ свои длинные и острые передние зубы. Те глубоко протыкали тело решившегося на нападение хищника, и раны от них плохо заживали.

Хищники не понаслышке знали о поражающих свойствах зубов морских свинок и на рожон старались не лезть.

Но Тыр был одним таким в стае, кому не сиделось на месте. Сызмальства, как уже говорилось, его одолевала любознательность, и он начал в одиночку путешествовать по лесу. Познакомившись со мной, он каждым вечером стал проделывать путь ко мне и обратно все через тот же лес. Одиночные смелые вылазки делали Тыра уязвимым перед хищниками. Он осознавал свою уязвимость и свой риск. Однако натуру не переделаешь, и Тыр вновь и вновь шел у нее на поводу.

Чтобы обезопасить себя по максимуму, он наловчился передвигаться стремительно, воспитал в себе смекалку и находчивость, приучил себя ежесекундно быть начеку, не упуская из виду ни малейшего шороха, ни любого подозрительного запаха.

Но я не мог положиться на предпринимаемые Тыром меры безопасности и не переставал исподтишка наносить слюну дракона на его шерстку, потому что слишком любил его.

− Можно ли любить слишком? − спросил я как-то у мамы.

− Только так и можно любить, если по-настоящему, − ответила она.

Тогда я понял, что моя любовь к маме, отцу и Тыру – настоящая!

− « −

Буквально на чуточку мы с Тыром прилегли на холмике и стали смотреть на Белую Луну.

В этот вечер у нас не было времени, чтобы рассуждать о чем-либо. Но обычно мы рассуждали. В том числе о Белой Луне.

Я считал, что побывать на ней вполне возможно. Летали же такие, как я, то есть люди, на Луну Земли! Были бы они здесь, обязательно бы создали аппарат для полета на Белую Луну и на нее бы отправились.

Тыр полагал, что добраться до Белой Луны невозможно.

Я никогда не спорил с ним. Он не спорил со мной. Каждый из нас приводил свои доводы и внимал доводам другого. Для нашего общения были свойственны обоюдное внимание и уважение чужого мнения.

Тыр знал, что я родом с планеты Земля, но мое происхождение значения для него не имело. Важным для него являлось, что я существовал на свете и мог быть рядом с ним.

Хотя Белая Луна отлично просматривалась сквозь прозрачную листву древесных крон, она выглядела усыпанной ветвями. Ибо листья растут на ветвях.

Тем не менее, ветви не мешали созерцать на ней темные и светлые пятна, которые, как мы с Тыром думали, могли быть материками и океанами.

− « −

От созерцания Белой Луны нас отвлекли донесшиеся со склона холма шорохи. Тыр рывком присел на задние лапки и опасливо вскрикнул: “Тыр-тыр!” Его зоркий взгляд устремился на склон холма, а нос заходил ходуном, распознавая запах нашумевшего. Спустя мгновение-другое к Тыру вернулось спокойствие, и он осведомил меня, что идет моя мама. Но я и без него почувствовал маму. У Тыра имелся нюх, а у меня интуиция − нюх внутренний. Мама называет его “шестым чувством”.

− Добрый вечер, мои дорогие, − поприветствовала нас мама, показавшись среди деревьев.

Я ответил маме тоже устным приветствием, а Тыр, как всегда, выразил радость от встречи, затеяв носиться взад-вперед и кругами, брыкаться, делать прыжки с разворотом и уморительно потряхивать головой.

Мама заулыбалась. Повадки Тыра ее очаровывали.

И вообще она полагала, что моему другу присуща особая магия, которая проистекает из его душевной открытости и доброты.

Тыр совладал с бурей чувств, когда мама была уже на подходе. Подскочив к ней, он прижался к ее ногам. Она наклонилась к нему и, обняв, пощекотала носом его ушки. От удовольствия Тыр тихонько запищал.

По устоявшейся традиции и искренне переживая за моего друга, мама поинтересовалась, как прошел его день. Тыр с радостью сообщил ей о своей победе над голубым лисом.

Радость Тыра, однако, маме не передалась. Она нахмурила брови и с тревогой в голосе произнесла:

− Впредь, Тыр, будь осторожным с этой хитрой бестией. Лис − везде лис. Хоть на Земле, хоть на этой планете. Хоть рыжий, хоть голубой.

− Мне грозит опасность? − вопросил Тыр к маме своим непревзойденным телепатическим способом.

Тщательно подбирая слова, мама ответила:

− Он не простит тебе своего позора и постарается отомстить. Ты должен предпринять дополнительные меры безопасности.

Меня охватило сильное волнение. Я припомнил коварный способ лиса охотиться из неожиданной засады. Бывало, я и родители ненароком видели, как, орудуя своими цепкими когтями, лис взбирался повыше на стволы деревьев и там выжидал добычу, а выждав, сверху набрасывался на нее.

Незаметно развязав узелок на своем мешочке, я зачерпнул пальцем слюны дракона и провел им по спине друга, будто погладил. То была добавка специально для лиса.

− Что ж, я научусь бегать еще быстрее! – отослал Тыр маме свою решительную мысль.

− Правильно, − похвалила его мама, − потому что лис − не промах. Он незаурядный хищник. Наверное, когда он был лисенком, в силу его детской наивности запах дракона для него срабатывал, отпугивая от нас, тебя и твоей стаи, которой запах передавался тоже. Если и не срабатывал, то он попросту не лез к тем, кто больше его или же ему ровня, поскольку силенок тягаться было еще маловато. Но теперь лисенок стал лисом, вошел в свою полную силу и, несомненно, понимает, что ни мы, ни ты и твоя стая − не драконы. Его уже не проведешь, как остальных, на подобных штучках.

− Мне тоже так кажется. Сужу по злокозненному взгляду, какой он бросил на меня сегодня убегая, − подумал Тыр.

Мое сердце зашлось в панике от слов мамы и согласия с ними друга. Получалось, что я тщетно пытался защитить его от лиса содержимым своего мешочка. С другой стороны, запах дракона, как следовало из тех же слов мамы, основанных на нашем семейном опыте, отпугивал всех прочих, опасных для нас, Тыра и его семейства, хищников. Потому что по уму те не могли тягаться с лисом. Значит, прок от моих действий в защиту друга все же был.

Между тем мама обратилась ко мне:

− Артемка, нам тоже нужно предпринять дополнительные меры безопасности. В общем, с завтрашнего дня ты всегда будешь уходить в лес с факелом. Мы с отцом тоже. Огня даже лис поостережется.

− Хорошо, мамочка, − послушно ответил я.

− « −

На склоне холма, среди деревьев, завиднелось плавающее пятно огня. Это отец поводил по сторонам факелом, выглядывая нас с мамой.

Он, конечно же, подтопил в нашей пещере печь, чтобы в той быстрее сварилась уха из части ожидаемого улова, и подбросил ветвей в костер, горевший снаружи пещеры, на котором поджарилась бы часть другая. Отец делал так всегда, а потом с факелом встречал меня и маму.

Мама взялась за корзину с уловом и стала его разглядывать. Увидев под уклейками рака, обрадовано заморгала.

Раков мама накалывала на ветки, обломанные ею с того или иного лесного кустарника, и обжаривала над костром. Готовые раки остывали, и, разломив панцири, эту хитиновую броню раков, мама с аппетитом вкушала богатое йодом мясо, которое скрывалось у раков под панцирями.

Мы с отцом если раков и ели, то без энтузиазма, а лишь для пользы, так как организму для здоровья необходима пища разнообразная.

− « −

Мама все еще разглядывала улов, когда Тыр захрустел раздобытой с куста по соседству веткой, несчетное количество которых он сгрызал за день.

Хруст зазвучал чересчур уж громко, что говорило о намерении Тыра откланяться. В такте ему отказать было трудно.

Распознав намек, мама отстранилась от улова, чтобы попрощаться с Тыром. Пожелав ему счастливого пути, она чмокнула его в обе мохнатые щеки.

Заполучив прощальную ласку моей мамы, Тыр метнулся ко мне. Мы обнялись, и он помчался в сторону речки.

Я увидел, что друг действительно прибавил в скорости, как и обещал моей маме. На душе у меня полегчало.

Мне передалось, что и на душе у мамы сделалось легче. Полным надежды взглядом мама всматривалась в тот кусочек леса, где в последний раз промелькнул Тыр.

Ощущая единство в нашей любви к нему, мы с мамой прижались друг к другу.

Постояв так немного, мы взялись за корзину с уловом и направились к месту нашего домашнего очага.

Белая Луна освещала нам путь, а маяком, к которому мы устремлялись, служил огонь отцовского факела.

Глава 2. Чужой мир

Я появился на Земле и был долгожданным ребенком.

Родители поженились рано: еще студентами-второкурсниками. Проживали они в общежитии, перебивались на свои небольшие стипендии и позволить себе детей не могли. Как говаривала, вспоминая, мама: “Ни своего жилья, ни денег − какие уж тут дети!”

− « −

Из рассказов мамы я понял, что жилье на Земле несоизмеримо комфортнее, чем наша пещера на холме неизвестной планеты.

Про деньги мама подробно растолковала мне, что ими являются разрисованные отрезки бумаги, которые именуются “денежными купюрами”, и отчеканенные из недорогих металлических сплавов кружочки, называемые “монетами”.

На Земле − не как на Планете Белой Луны и Красного Солнца, где все достается бесплатно: вода в речке, рыба в заводи, дичь в лесу… − перечислять можно бесконечно.

На Земле почти все – чужое, и люди вынуждены зарабатывать деньги, чтобы на них приобретать у других то, что необходимо им для жизни.

Мы на этой планете тоже много трудимся, но только на себя. На Земле же принято работать и на себя, и на других.

Однако ничего не попишешь, уверяет мама, − таков закон жизни человеческого общества. Людей на Земле много, и они способны выживать, лишь помогая друг другу.

Вот только есть на Земле люди без совести, которые несправедливо присваивают себе гораздо больше, чем им нужно, и тем обездоливают других, но это тема для отдельного разговора.

− « −

На предпоследнем курсе университета родителям предложили распределение на работу в сельскую местность, где для жительства каждой молодой семье выделялся отдельный коттедж с земельным участком. Родители без колебаний подписали договор о таком распределении и решились меня родить. Не найти где-то в капусте, не ждать от какого-то аиста, а взять и по-настоящему родить.

Рождение человека − процесс сложный, и когда-нибудь позднее мама обещала просветить меня на этот счет. Но сперва, как она сказала, мне предстояло освоить анатомию − науку о строении живых организмов, и в ней отдельно − анатомию человека.

− « −

День за днем с тех пор, как я себя помню, мама учит меня всему, что знает.

Я умею писать и пишу заточенным птичьим пером на гладкой внутренней стороне кусочков коры кустарников. Чернилами мне служит сок малиновых ягод, которыми щедр лес. Само собой, я научился читать, но из-за отсутствия книг читаю мало – только записи, сделанные на кусочках коры мной и мамой. Зато я много слушаю и приспособился запоминать мамины уроки на слух.

От мамы я приобрел познания по родному языку и литературе, по арифметике и географии, истории и рисованию, а также по некоторым другим школьным предметам, включая один из иностранных языков.

В последние два года к маме активно присоединился отец. К физкультуре и труду, которым обучал меня с первых моих шагов, он приплюсовал алгебру, геометрию, астрономию и основы физики − науки об устройстве материального мира.

Стало быть, наукам я обучаюсь с малых лет.

Так распорядилась судьба, которая через шесть месяцев после моего рождения перенесла меня и родителей с Земли на неизвестную планету.

− « −

Шесть месяцев мне исполнилось к моменту переезда моей семьи к новому месту жительства.

Работодатели родителей вряд ли предполагали, что их новые сотрудники прибудут не одни, а с ребенком. Но если это проблема, то проблема работодателей. В договоре о распределении графа о детях отсутствовала. Подписывался он за год до получения родителями дипломов, срок переезда к месту распределения наступал спустя три месяца после получения дипломов, и, следовательно, времени, чтоб обзавестись мной, у родителей имелось предостаточно. Но они тянуть не стали. Я родился через девять месяцев после подписания родителями договора о распределении. Таким образом, к моменту переезда я успел достигнуть шестимесячного возраста.

− « −

Мы прибыли к нашему жилищу ночью начала октября.

С деревьев уже опадала желтая листва, а приспевший холод заставлял людей кутаться в теплые одежды.

Сначала мы добирались на поезде, а от вокзала нас подвез случайный таксист, и никто в округе не заметил прибытия новичков.

Согласно адресу, указанному в договоре о распределении, мы высадились на окраине населенного пункта перед одноэтажным кирпичным домом, выстроенным на большом участке земли, который огораживал невысокий забор из деревянного штакетника.

Дом на участке и значился по договору “коттеджем”.

Такое название было для него громким, потому что изначально “коттеджами” именовались загородные жилые дома с двумя этажами.

Участок земли был большим, поскольку проектировался также под сад и огород, но пока на нем ничего посажено не было.

Коттедж располагался по центру у тыльной (задней) границы участка и вместе с ним образовывал домовладение, которое находилось среди множества таких же домовладений с похожими коттеджами, образовывавших улицы.

Фасад коттеджа имел три окна. Смотрели они на грунтовую дорогу, по которой мы прибыли.

За дорогой простиралось поле, а за ним чернела в ночи и шумела ветром далекая роща.

Позади рощи, как следовало из давнишних слов работодателей, протекала речка.

Кроме света луны да тускло горевших лампочек, вкрученных над входными дверями всех коттеджей, другого освещения кругом не наблюдалось. Фонари, установленные вдоль дороги, были темны, как ненастная ночь.

Калитка в заборе нашего домовладения оказалась запертой на внутреннюю щеколду, которую легко можно было отодвинуть, находясь снаружи. Отец щеколду отодвинул, и калитка распахнулась вовнутрь. Родители со мной и багажом вступили на собственную территорию.

В правом от входа и ближнем к дороге углу земельного участка строители предусмотрительно соорудили колодец. Он был нужен для полива сада и огорода. Но также мог выручить самих хозяев, если бы случились неполадки с центральным водоснабжением и из кранов в коттедже вода бы поступать перестала.

Наземная часть колодца была сложена из кирпича, а сверху, как и положено, была дополнена конструкцией с барабаном для подъема воды − колодезным воротом. Конструкция заканчивалась пластиковым навесом от дождя. У внутреннего края колодца на специально вделанном крючке висело железное ведро, соединенное с колодезным воротом намотанной на тот длинной цепью. Зев колодца прикрывался откидной железной крышкой для защиты воды от пыли. В целях удобства пользования, с края на наружной стороне крышки была приварена ручка, которая одновременно выполняла функцию дужки для навесного замка. Другая дужка находилась на железном ободке, покрывавшем наземную кладку колодца, и располагалась симметрично ручке на крышке.

Колодцы виднелись и на соседних участках. Все как один они были близнецами-братьями колодцу нашему.

Прямо у калитки начиналась бетонированная дорожка, которая вела к двери коттеджа.

Родители пошли по дорожке и на полпути обнаружили зажигалку, потерянную, вероятно, кем-то из строителей. Отец зажигалку поднял и попытался высечь из нее огонь. Он не курил, потому что курение вредно как для здоровья собственного, так и для здоровья окружающих, а вдобавок загрязняет природу. Но исправная зажигалка могла пригодиться в хозяйстве.

Огонь из зажигалки высекся, и отец засунул ее в нагрудный карман рубашки, надетой на нем под курткой.

Ключи от коттеджа работодатели вручили родителям еще при подписании договора о распределении, и вот мы оказались внутри.

Коттедж состоял из трех жилых комнат, кухни, ванной, туалета и кладовой, под которой имелся погреб. Комнаты и кухня были обставлены необходимой мебелью, и где нужно в них была припасена мелкая житейская утварь.

Коттедж с землей и предметы быта предоставлялись молодым специалистам не бесплатно. Отцу и маме предстояло расплачиваться за все это годами.

Электричество в коттедже работало, но батареи не грели и вода из кранов не поступала.

Меня уложили на широкую двуспальную кровать в одной из жилых комнат коттеджа.

После этого, нимало не медля, мама достала из кармана своего драпового пальто пластмассовый флакончик со спреем, содержащим эфирные масла лекарственных растений, и распылила спрей в этой комнате, а затем и во всех других помещениях коттеджа.

Она распыляла спрей и в занимаемом нами поездном купе, когда мы ехали к нашему месту назначения. Делалось все это ею для профилактики у нас простудных заболеваний, которые становятся особенно коварными с наступлением в природе холодов.

Закончив, мама автоматически положила флакончик со спреем обратно в карман пальто и оставила пальто в прихожей.

Вместе родители принялись распаковывать вещи и совершать другие безотлагательные действия по нашему обустройству.

Я, проспавший в такси всю дорогу от вокзала до коттеджа, продолжал тихонько посапывать во сне, лежа на кровати.

После всего проделанного родителями возникла потребность в воде. Набрать ее можно было из колодца. Идти к нему вызвалась мама, пожелав внимательнее оглядеться снаружи.

Прихватив на кухне новое пластмассовое ведерце, она снова надела пальто, обулась в свои короткие демисезонные сапожки и вышла во двор.

Когда за мамой захлопнулась дверь, отец закончил расставлять на подоконнике белые стеклянные тарелочки с приготовленными им бутербродами и выудил из распакованного скарба электрический чайник, чтобы в нем вскипятить воду, которую принесет мама.

Он собирался заварить мне из пакетика детскую кашку быстрого приготовления, а себе и маме – чаю.

С боков у изголовья кровати располагалось по тумбочке, и в стене над каждой было по розетке. Водрузив пустой чайник на одну из тумбочек, отец присел на кровати, и тут я проснулся.

− « −

С этого момента я начал себя помнить и осознавать происходящее вокруг.

Согласно общепринятым нормам, я был еще очень маленьким для осознанного восприятия действительности. Но, вопреки данным нормам, со мной произошло невозможное.

Обо всем случившемся до этого момента мне известно из родительских воспоминаний о пережитом. Картина последовавших событий сложилась у меня как из родительских, так и из собственных воспоминаний.

− « −

Мимоходом глянув на отца, я обратил глаза к окну комнаты. Оно было самым близким к колодцу. Мне отчего-то сделалось очень страшно. Мое личико сморщилось в гримасе плача, и, задергавшись в укутывавшем меня ватном одеяльце, я закричал диким голосом. Пухлый кокон из одеяльца со мной внутри закачался на кровати.

Я рос тихим ребенком и до того истерик не закатывал. Не на шутку встревожившийся отец попытался успокоить меня обычным родительским улюлюканьем и яркой цветной погремушкой, которой затрусил надо мной, но бесполезно. Я не переставал дергаться и кричать, не сводя глаз с окна.

Наконец, отец принял во внимание мой нацеленный на окно взгляд и почуял неладное. Подхватив меня с кровати, он понесся к прихожей. Наспех всунув там ноги в кроссовки, он выскочил на крыльцо коттеджа.

− « −

Благополучно набрав воды с помощью железного ведра, принадлежности колодца, мама переливала ее в пластмассовое ведерце, взятое на кухне, когда услышала мой душераздирающий крик.

Она рванулась к коттеджу, бросив наземь ведро железное. Но оно зацепило и опрокинуло ей под ноги пластмассовое ведерце, и, споткнувшись о то, мама упала. В падении она ударилась головой о край колодца и потеряла сознание.

Очнувшись, мама увидела выбегающего на крыльцо отца, который к груди прижимал меня.

Заметив маму, я страх растерял и замолчал.

Родители, наверное, собрались обрадоваться окончанию моей истерики, но им помешало возникшее в колодце гудение.

− « −

Слабое вначале, гудение быстро пошло нарастать, и повсюду задрожала земля. На ней задрожал коттедж, на его крыльце − отец и я на отцовских руках. У колодца задрожала еще не успевшая встать на ноги мама.

Было впечатление, что через колодезную скважину пытается вырваться из-под земли нечто, чему под землей стало тесно.

Так и оказалось.

В колодце что-то бухнуло, и из него выплыло облачко тумана. Гудение пропало. Дрожь земли унялась. За облачком первым появилось второе, и “колодезные” облачка продолжили прибывать одно за другим, окутывая все вокруг непроницаемым туманом.

Не стало видно ничего. Даже света из окон нашего коттеджа, не говоря уже о свете лампочки над его входной дверью, возле которой мы с отцом находились.

Вдруг я ощутил, что мне стало тяжело дышать. Широко открывая рот, я силился захватить им как можно больше воздуха, но воздуха мне все равно не хватало.

Тяжело задышал и отец. Его сильные руки сделались слабыми. Он с трудом удерживал меня. Мне также передалось, что он едва держался на ногах.

Покачнувшись в одно из мгновений от накатившей на него немощи, отец слетел вместе со мной с крыльца на землю и за малым на нее не упал. Он устоял, но я почувствовал, что ненадолго.

Лишь только ко мне пришло это чувство, от тумана не осталось и следа. Он попросту исчез, и облачка из колодца больше не выплывали.

Я задышал глубоко, с наслаждением − свободно. Возле меня так же свободно задышал отец. У колодца делала глубокие вдохи уже вставшая на ноги мама. Она была жива-здорова.

Увидев ее, я вознадеялся, что сейчас она подбежит к нам с отцом. Но мама не двигалась с места. Не отрывая глаз, она смотрела на колодец.

Я расслышал бульканье в нем. Отец, по-видимому, тоже расслышал это бульканье, поскольку помахал маме рукой, чтобы она поспешила к нам.

Мама махи отцовской руки заметила и отца послушалась, но у нее получилось сделать всего несколько шагов.

Из колодца с неимоверной скоростью стала вытекать какая-то темная жижа, заливая землю нашего участка. В мгновение ока она нагнала маму, обволокла ее сапожки и вынудила остановиться, поскольку оказалась очень вязкой.

Похожая на кисель, в отличие от него, жижа источала скверный запах гнили, который завладел окружающим пространством.

Отец было кинулся к маме, но жижа тем часом добралась и до его ног. Пленив кроссовки отца, она задержала его на месте.

Мама смотрела уже не на колодец, а на меня, и тянула ко мне руки.

Я заплакал.

Кто бы знал, с какими новыми потрясениями нам еще предстояло столкнуться.

Они не заставили себя ждать.

− « −

Вся стекшая на землю жижа спешно втянулась обратно в колодец, чудом не повалив родителей с ног. В колодце опять загудело, и из него вырвался невиданной силы ветер. Он снес колодезный навес, оторвал родителей от земли и, швырнув их друг к другу, взметнул всех нас над колодцем. Я оказался меж отцом и мамой. Меня обнимали отцовские руки, но вместе со мной была и мама. Она приникла ко мне, обхватив отца. В таком виде ветер закрутил нас над колодцем и утащил в него.

По всем правилам мы должны были упасть в воду, которая находилась в колодце, но невероятным образом оказались несомыми ветром в холодной тьме.

Сначала мы испытывали ощущение падения. Его сменило ощущение стремительного горизонтального полета. Потом снова возникло ощущение падения. Было жутко. Сколько все это длилось? – Мне показалось, что очень долго. Родители, вспоминая, предположили, что не более четверти часа.

− « −

Неожиданно наш захватчик завихрился на месте. В завихрении маму оторвало от нас с отцом, и ветер стих, отпустив всех нас в свободное падение. Оно оказалось коротким, а приземление − довольно мягким. Удар пришелся на родительские спины. От него отцовские руки разжались, и я перелетел на грудь упавшей рядом мамы. Мама приняла меня в свои объятия, и я сделался счастлив.

Но мое счастье было враз омрачено отвратительным запахом гнили, который мне пришлось обонять еще у колодца. Исходил он от знакомой нам жижи, в которой родители теперь лежали. Жижа и смягчила удар от приземления.

Вокруг властвовал холод, но было светло, как днем. Ночь осталась у колодца.

Превозмогая вязкость жижи, родители начали подниматься на ноги, а я с любопытством сверлил взглядом все, что попадалось мне на глаза.

Жижа оказалась зеленой и сплошь покрывала пол просторной, как дворцовый зал для балов, пещеры из желтого камня, имевшей закругленные стены и купольный свод. Уровень жижи в пещере был куда ниже, чем когда она растеклась по нашему участку, и это обстоятельство позволило родителям в ней передвигаться.

Купольный свод пещеры зиял в центре большой черной дырой, которая находилась прямо над нами. То, что мы выпали аккурат из нее, являлось единственным вариантом.

Наполнявший пещеру дневной свет излучали проступавшие из ее стен матово-голубые кристаллы. Они были весьма большими, больше меня тогдашнего, и их было не счесть.

Кое-где на стенах, словно приклеенные к ним, торчали маленькие серые образования в форме пирамидок, которые блестели, как отцовский ножик.

В одной из стен темнел приподнятый над полом большой овальный проход.

С родительской одежды зелеными пригоршнями ниспадала жижа. Ударяясь на полу о родственную массу, она и тягостное эхо от ее падения – единственные производили шум в давящей тишине подземелья.

− Непонятное место, − оглядевшись, сказал отец.

− Что же с нами происходит?! − воскликнула мама.

Отец пожал плечами.

− А там выход наружу? − с надеждой произнесла мама, глазами указав отцу на темнеющий в одной из стен проход.

− Сейчас посмотрю, − сказал отец.

Я моментально испытал тревогу за него и заплакал в знак протеста против его намерения отправиться к проходу. Мама стала качать меня на руках, утешая. Но спокойствия в моей душе не наступило. Напротив, тревога возросла, и я разразился криком. Он удержал отца на месте.

Пальцем отец ласково погладил меня по носу, но отцовская ласка действия не возымела. Не переставая кричать, я стал извиваться в одеяльце. Меня обуял жуткий страх. Нутром я почуял приближение кого-то враждебного, и не ошибся.

− « −

Из прохода стал доноситься звук, походивший на стрекотание уймы огромных сверчков.

От мгновения к мгновению он делался громче и дополнился тяжелой множественной поступью.

Вместе они наполнили пещеру гулом, который заглушил мой крик.

Перестав себя слышать, я замолчал.

В пещеру ворвался смрад как от протухшей рыбы. Он перебил запах жижи, в сравнении с которым был нестерпим.

Какие-то большие и зловещие существа были уже на подходе к пещере.

О больших размерах существ говорили их сильные голоса и их тяжелая поступь.

Зловещими я воспринимал существ потому, что от них исходил запах смерти.

Отец выдвинулся на шаг в сторону прохода, загородив собой меня и маму.

Когда он так сделал, ужасающее ожидание зловещих существ кончилось и началось куда более ужасающее знакомство с ними.

Они, с кожей синего цвета, прямоходящие, обладатели массивных вытянутых туловищ и толстых длинных хвостов, одно за другим стали обрисовываться в проходе на своих полусогнутых мощных ногах с перепончатыми пальцами и большими загнутыми когтями на них. Обрисовавшись, каждое из существ замолкало и спрыгивало на пол пещеры, прямо в зеленую жижу.

Примерно одного роста, выше моего отца более чем вполовину, в момент прыжка незваные гости прижимали к груди свои непропорционально короткие, но мускулистые руки, оканчивающиеся такими же, как и на их ногах, перепончатыми пальцами с большими загнутыми когтями.

Спрыгнув, они равномерно рассредоточивались в две линии по бокам от прохода.

Двигаясь прямолинейно, эти существа волочили за собой свои тяжеленные хвосты. Меняя траекторию движения, они их задействовали. В такие моменты хвосты изгибались, и на них существа возносились в воздух. Мгновение, и в воздухе существа разворачивались в избранном ими направлении. Еще мгновение, и они опускались ногами на пол пещеры.

Всего существ оказалось десятка три.

Одежды на них не было никакой, и по внешним признакам все они выглядели бесполыми.

Их синяя кожа была сплошь в пупырышках, покрытых роговыми чешуйками тоже синего цвета.

Небольшие, с продолговатыми мордами, головы существ, абсолютно лишенные волос, держались на коротких крепких шеях.

Нижние челюсти существ отвисали, словно под своим весом, и их пасти были постоянно приоткрыты, демонстрируя треугольные острые зубы.

Щеки на вдохе надувались и оттопыривались снизу, а на выдохе опадали и снизу прилипали обратно.

Черные глаза-щели, страшно сверкавшие в свете пещерных кристаллов, не сулили ничего хорошего.

− « −

− Синие чудища, − чуть слышно вымолвила мама.

В попытке защитить меня и ее, отец раскинул в стороны руки.

Реакцией на отцовский жест были взорвавшийся невероятно громким стрекотанием воздух пещеры и направленные на нас устрашающие рывки, которые стали проделывать синие чудища своими туловищами.

Они возмущались и угрожали!

Отец мужественно продолжал стоять с раскинутыми руками.

У мамы же сдали нервы и, высунувшись из-за отцовского плеча, она прокричала:

− Изверги! Чего вы хотите?! Верните нас домой! Немедленно!!!

Заслышав мамин голос, синие чудища заткнулись, будто в удивлении, и повернули головы к главарю, стоявшему в центре всей их группы спиной к проходу. Обратив на него взоры, они застыли в ожидании приказа, как быть.

Главарь выделялся среди остальных. В нем было больше роста, мощи. Он единственный не застрекотал в ответ на движение отцовских рук. Он один не изменил положения головы после маминых слов.

Главарь сверлил нас нещадным взглядом и, казалось, раздумывал, как с нами поступить. Его раздумье было кратким.

Невесомо приподняв над жижей свой невероятно могучий хвост, он нацелил его концом на нас, и оттуда выстрелило облачком. Оно накрыло нас, сделав невозможно вялыми и лишенными дара речи. Я обмяк в своем ватном одеяльце, а родители на подкосившихся ногах стали медленно оседать на залитый жижей пол пещеры.

Облачко моментально рассеялось, и мы увидели, что покрывавшая пол жижа пошла пузыриться и резко прибывать в пещеру из невидимого источника.

Ее становилось все больше, и она подступила ко мне на маминых руках, соприкоснувшись с моим одеяльцем.

Внутренне я ужаснулся: сейчас мы утонем в этом гадком месиве! Хотя до конца не понимал тогда, как это – утонуть.

Родители же, оседавшие и оседавшие в прибывающую жижу, понимали, и смотрели на меня с невыразимой мукой в глазах, полных слез.

Но, видно, не для погибели нас унесло под землю. Или не для столь скорой.

Лишь только жижа соприкоснулась с моим одеяльцем, главарь выбросил перед собой правую руку, и трое стоявших сразу справа от него синих чудищ рванули к нам.

Легко взмахнув неподъемными хвостами и с силой их опустив, они взметнулись над расплесканной ими жижей и достали до нас каждый одним прыжком.

Плюхнувшись перед нами на излете, синие чудища безо всяких усилий выдернули родителей из жижи, и одно из них отобрало меня у мамы. Сделав дело, они вознеслись на своих хвостах, чтобы развернуться, а развернувшись, шагом двинулись к главарю.

Их недюжинной мощи была нипочем вязкость жижи и ее толща, которая уже доходила им до средины туловищ.

Щекой я поневоле уткнулся в чешуйки поверх пупырышек на теле захватившего меня синего чудища. Вплотную ощутив исходивший от него запах протухшей рыбы, я чуть было не задохнулся, но мои легкие справились. Труднее было справиться сердцу. Ему – со страхом.

– « –

Дождавшись посланных за нами “сотоварищей”, главарь развернулся к проходу и запрыгнул в него. Обремененные нами синие чудища по порядку последовали за ним. Сначала – то, что несло отца, потом то, что маму, а последним запрыгнуло синее чудище, на руках которого был я.

Все мы попали в каменный тоннель.

Откуда-то спереди в него проникал дневной свет. Вне всяких сомнений, там был выход. Однако какой мир мы с родителями увидим на выходе, сказать было сложно.

Позади один за другим раздавались хлопки хвостов о жижу, означавшие, что прочие синие чудища тоже запрыгивали в тоннель.

Процессия стал продвигаться к свету цепочкой.

Главарь задал спокойный темп, и я чувствовал, как размеренно переставляло свои дугообразные ноги-тумбы несущее меня синее чудище.

Мой страх пропал. Помнится, я подумал: “Чему быть, того не миновать”, − или что-то в этом роде.

Перестав бояться, я стал разглядывать чешуйки на теле моего похитителя, которые мог видеть. Каждая была величиной с ноготь взрослого человека, и все они, кроме одной, плотно прилегали к пупырышкам, которые покрывали. А та единственная отшелушилась и вот-вот должна была с пупырышка отвалиться. Она приковала к себе мой взгляд, и я дождался момента, когда она таки отвалилась.

Полетев вниз, чешуйка упала мне на подбородок и с него соскользнула куда-то под одеяльце. Почему-то я обрадовался, что чешуйка со мной.

Но еще большую радость я испытал, когда синие чудища наконец вынесли родителей и меня из тоннеля.

– « –

Мы попали в мир лета с Красным Солнцем, которое ярко сияло в голубом небе.

Вонь от несущего меня синего чудища сделалась меньше. Ее непрерывно уносил бойкий теплый ветерок. Он согревал мое лицо, и мне захотелось сжаться тельцем, чтобы меж мной и одеяльцем образовалось свободное пространство, куда бы ветерок смог проникнуть и согреть меня всего. Но сжаться тельцем мне не удалось. Меня продолжала сковывать невыразимая слабость, вызванная действием облачка, которым выстрелил из конца своего хвоста главарь синих чудищ. С родителями было не лучше. Они беспомощно свисали с рук двух других синих чудищ.

Выход из тоннеля находился в основании большой горы из желтого камня, на которой не было никакой растительности. Перед горой была ровная гладкая пустыня из такого же камня.

В воздухе над пустыней, на незначительном удалении от выхода из тоннеля, зависало устройство, размеры которого потрясали воображение. Даже синие чудища смотрелись на его фоне крупинками, не говоря уже о моих родителях и тем более обо мне.

Состояло устройство из множества расположенных крест-накрест обручей одинакового размера и маленького ядра в их центре. Обручи казались созданными из сияния Красного Солнца, а ядро было черным.

Устройство бездействовало, пока тоннель не покинуло последнее синее чудище. В тот самый момент в устройстве что-то оглушительно загудело, и обручи начали совершать обороты вокруг ядра. Одинаковые размеры обручей этому процессу не препятствовали. Встречаясь, обручи взаимопроникали и затем разъединялись.

От возникшего в устройстве гудения стало больно ушам. К этой боли добавилась боль в глазах, потому что с началом вращения обручей ядро устройства засверкало ослепительными искрами.

Защититься от этой боли можно было, лишь зажав ладонями уши и зажмурившись. Но в силу возраста зажать ладонями уши я не мог. А если б и мог, все равно не зажал бы, потому что был обездвижен. Желание зажмуриться было пересилено во мне любопытством к диву вращавшихся обручей.

Проработало устройство недолго. Гудение в нем пошло на убыль, обручи стали притормаживать, а ядро − утрачивать искры. В конце концов, гудеть устройство прекратило, обручи остановились, а ядро снова сделалось черным.

Спустя мгновения устройство заволоклось туманом и превратилось в туманный шар над каменной пустыней.

Синие чудища, стоявшие до того мордами к устройству, немедля развернулись левым боком к тому, чем оно стало, и выстроились вдоль горы в ряд.

Первым был главарь, за ним стояли синие чудища с родителями и мной, далее были остальные.

Перед главарем, в желтом каменном грунте под его ногами, находилась расщелина, из которой проступала неподвижная серая лента. Она имела заметную глазу толщину, а по ширине была такой, что края ее просматривались с боков главаря.

Приподнимаясь до его туловища, лента загибалась в противоположную от него сторону и делалась параллельной грунту. В своем продолжении она воздушной тропкой тянулась в неразличимую даль, правым краем прилегая к горе.

Главарь топнул ногой, и со скребущим звуком лента поползла из расщелины, не собираясь в ней кончаться. Он на ленту запрыгнул, а за ним, соблюдая заданную ранее очередность, на ленту стали запрыгивать другие синие чудища. Лента ничуть не прогнулась, выдержав вес всех.

Значительно позже родители объяснили мне, что эта лента являлась траволатором, каковыми на Земле именуют движущиеся бесступенчатые дорожки.

Все мы поехали.

Слева по ходу траволатора царствовала каменная пустыня. Думалось, ей не будет конца, но мало-помалу в ней стали возникать островки земли, поросшие травой. Таких островков делалось все больше, они объединялись в пространные зеленеющие участки, и однажды плодоносящая земля полностью заместила собой пустыню.

Тем же временем впереди завиднелась долина с широкой рекой и цветущими у каменистых речных берегов лугами. Пролегала долина наперерез движению траволатора.

Влево она просматривалась, сколько хватало глаз, и в том направлении несла свои воды река. Справа она скрывалась за желтой горой, вдоль которой все мы продвигались.

Достигнув долины, траволатор обогнул подножие горы и, продолжая ее придерживаться, последовал вдоль другого ее склона. Движение его сделалось устремленным к верховьям реки.

По ту сторону долины, за рекой, тоже была гора. Но у подножия той горы и на ней самой произрастали исполинские деревья с бледно-зелеными кронами.

В один из моментов траволатор отвернул от желтой горы, и дальше его путь пролег над долиной, через реку − к горе, поросшей деревьями.

На новом отрезке пути траволатор стал отстоять от земной поверхности все выше и выше.

Более всего он возвысился в пространстве над рекой, и я сильно испугался. Слишком высоко, слишком узким стал казаться траволатор. Один шажок вбок любого из синих чудищ или секундная потеря им равновесия, и оно свалилось бы в воду, о которую и разбилось бы. Если бы это произошло с синими чудищами, удерживавшими родителей и меня, мы разбились бы вместе с ними.

Но трое этих здоровяков никаких движений не предпринимали и вообще держались молодцом, уверенно стоя своих на изогнутых ножищах и надежно упираясь в траволатор своими могучими хвостами. Мой страх отступил.

С другого берега реки от нее отходило несколько каналов, которые затем скрывались под поросшей деревьями горой. Все они располагались справа по ходу траволатора, то есть выше по течению реки.

В каналах, лихо вскидывая тяжеленными хвостами и производя фонтаны брызг, плавали и резвились такие же синие чудища, как те, что находились на траволаторе. Ощущалось, что вода являлась любимой стихией этих существ. Причем любимой настолько, что пловцы не обращали никакого внимания на сородичей на траволаторе.

Миновав пространство над рекой, траволатор доставил всю процессию к большому куполу, расположенному у подножия поросшей деревьями горы.

Поверхность купола имела матово-голубой цвет, и от нее исходило сильное сияние. Все это делало купол невероятно схожим с кристаллами, которые проступали из стен пещеры в желтой горе. Купол можно было принять за огромный такой кристалл, если бы не дверь, которая была в нем.

Она вертикально отъехала куда-то в стенную толщу купола, когда траволатор подвез к ней главаря, который был в процессии первым.

Через открывшуюся дверь траволатор стал втягиваться под купол.

За входом он почти сразу загибался книзу и, не прекращая движения, исчезал в щели пола под куполом.

Дальнейший маршрут траволатора пролегал не иначе как под землей и неминуемо вел назад: к входу в тоннель в голой желтой горе.

Синие чудища стали поочередно спрыгивать с траволатора на пол.

Дверь опустилась за последним из спрыгнувших синих чудищ в процессии. Но траволатора она не коснулась, застыв в паре сантиметров над ним.

Все мы оказались в пустом помещении, занимавшем половину пространства под куполом. Другая половина была отделена стеной, и в той половине находились комнаты, на что указывали двери в стене, подобные двери в куполе.

Стена, сам купол изнутри и пол под ним были такого же матово-голубого цвета, как купол снаружи, и тоже излучали сильное сияние, которое прекрасно освещало все под куполом.

Наших похитителей никто не встречал.

Меня с родителями отнесли в одну из средних комнат, что были за стеной, и там положили на пол. В комнате тоже было пусто.

Как и дверь, ведущая под купол, дверь в комнату вертикально отъехала в стенную толщу, когда к ней первым приблизилось синее чудище с отцом на руках. Назад к полу она опустилась, когда последнее из трех несших нас синих чудищ покинуло комнату.

− « −

Ко мне и родителям понемногу возвращались силы, отнятые облачком, выстрелившим из хвоста главаря. Наши голосовые связки тоже приходили в норму.

Совсем скоро мама смогла присесть на полу и взять меня на руки. У отца достало сил, чтобы подняться на ноги, и он начал обходить комнату, упираясь в ее стены руками, словно проверял их на прочность. Три стены являлись внутренними и были прямыми. Четвертая, наружная, плавно закруглялась от пола вплоть до верха противоположной стены, делаясь над нашими головами покатым потолком.

Все стены оказались прочными, и отец оставил их в покое.

Повернувшись к нам с мамой, он увидел, что из-под нее что-то торчит, и сказал ей об этом.

Удерживая меня одной рукой, мама пошарила под собой другой и вытащила… окровавленную детскую рукавичку. В маминых глазах вспыхнули ужас и боль.

Отец забрал у мамы рукавичку и, спрятав ту в кармане своих брюк, твердо маме сказал:

− Что бы ни случилось здесь до нас, ты обязана верить в лучшее.

− Я постараюсь, − ответила мама, со слезами глядя на отцовский карман, куда была упрятана окропленная кровью детская вещица – свидетель детского страдания.

− « −

Словно подслушав родителей, синие чудища безотлагательно приняли меры, чтобы лишить мою семью веры в лучшее.

Одна из боковых стен комнаты мгновенно сделалась экраном, с которого стала транслироваться видеозапись.

На ней мы увидели комнату под куполом, похожую на ту, в которой находились сами. У наружной стены комнаты стояли люди − мужчины и женщины разного возраста. Их трясло, и они тесно жались друг к дружке. Все были в грязной изодранной одежде и очень худы. В глазах каждого застыл ужас.

У стены напротив рядком расположились синие чудища. За тем из них, что стояло по центру, виднелась открытая дверь комнаты.

Посреди комнаты высился куб в человеческий рост. Был он прозрачным, как воздух, и лишь отсветы граней делали его доступным взору.

Недолго думая, стоявшее у двери синее чудище перепрыгнуло через куб и подхватило на руки женщину, которая оказалась перед ним. Подняв женщину над собой, оно забросило ее на куб. Грани куба завибрировали, словно он был из желе, и куб стал втягивать женщину в себя. Не в силах ему сопротивляться, женщина страшно закричала, но крик ее оборвался, как только куб сокрыл ее в себе с головой.

В кубе женщина стала выглядеть распластанной над полом, и ничто не свидетельствовало о том, что она жива.

Грани куба вибрировать перестали, и куб пошел вертикальными трещинами, которые поделили его на несколько неравных частей и рассекли женское тело поперек. Образовавшиеся части разъехались, представив на обозрение внутренние органы, кости, кровеносную систему… − все то, из чего состоит человек.

Кровь на срезах не сочилась. Органы бездействовали.

Немного постояв по отдельности, все части куба, кроме той, в которой были ноги женщины, сдвинулись в обратной последовательности и соединились меж собой.

Образовавшая пространственная фигура вытеснила из себя обезноженную женщину, и она упала на пол.

После всего происшедшего невозможно было представить, что женщина еще жива, но, упав на пол, она открыла глаза и взвыла от невыносимой боли.

Из обрубков ее ног хлестала кровь.

Часть куба, в которой оставались ноги женщины, вытеснила их из себя, и они тоже упали на пол.

Две опустевшие составные куба придвинулись друг к другу и соединились. Куб вернул себе подлинный вид.

Возле него в кровавой луже лежали обезноженная женщина и ее ноги. Вконец обескровленная, женщина сделалась бездыханной.

Пол поглотил человеческую кровь, впитав ту, как губка, и без остатка растворил ее красный цвет в своем голубом.

На этом месте жуткая видеозапись прервалась, экран пропал, стена снова сделалась стеной.

− « −

Отходя от шока после увиденного, мама запоздало прикрыла мои глаза рукой. Я горько заплакал. Отец был суров как никогда.

Как же обидно устроены миры…

Греющее солнце в светлых небесах, животворящий воздух, благодатная природа − жить бы, радуясь, и не мешать жить другим.

Так нет, обязательно найдутся такие, которые осквернят счастье существования злобой, ненавистью и жестокостью.

Но “таким” нужно противопоставлять добро, любовь и милосердие!

− « −

Пусть я многого не осмыслил тогда, но мне удалось понять основное: женщина уже никогда не будет живой, она умерла, и синие чудища не пощадят нас тоже.

Смерть представилась мне самосознанием, навечно растворяющимся в абсолютной черной пустоте. На меня стала накатывать паника, но ее победило чувство, что родители обязательно спасутся от синих чудищ и спасут меня.

− « −

− Синие твари. Я буду биться с ними, пока жив, − стиснув зубы, произнес отец.

− Мы будем биться вместе, − полным решимости голосом поддержала его мама.

− Да, мы будем биться вместе, − подтвердил отец и вытащил из кармана своих брюк складной ножик, с которым не расставался на Земле.

“Выпроставшуюся на одежде ниточку срезать, занозу вытащить, карандаш подточить − чем еще, если не дома?” − говаривал он маме во времена былые.

Отец мой − мужчина хозяйственный и аккуратный. Но на этот раз он достал ножик с совершенно иными намерениями.

Щелкнув кнопкой в торце корпуса, отец высвободил лезвие. Длина лезвия немногим превышала длину среднего пальца отцовской руки, но этого вполне хватило бы, чтобы причинить синему чудищу тяжелое ранение (например, если попасть ему в нос или в глаз), и отец смотрел на ножик, как на боевого товарища.

− « −

Тем временем синие чудища вспомнили о нас опять. Дверь комнаты немного приподнялась, и какое-то синее чудище просунуло под нее свои руки, в которых были две маленькие сырые рыбешки и шарообразный сосуд с коротким узким горлышком, закрытым пробкой. В сосуде, наполняя его почти под завязку, колыхалась очень похожая на воду жидкость. Все это было заброшено в комнату, синие руки исчезли за дверью, и она опустилась к полу.

Сосуд, судя по его виду, был из стекла, однако не разбился от удара об пол – лишь немного покачался на нем, как Ванька-Встанька, и замер на крохотном плоском донышке, которое тогда и стало у него заметным.

− Мы должны это есть? − спросила у отца мама, глядя на сырые рыбешки.

Отец вернул лезвие ножика в корпус и ответил:

− Думаю, синие чудища сами едят сырую рыбу и считают, что для нас она съедобна тоже.

− Вот почему люди, которых нам показали, такие истощенные. Они голодали, − скорбно заключила мама.

К ”съестным” подачкам синих чудищ родители не притронулись.

Вода − другое дело. Мы давно не пили, в горле каждого пересохло и першило. В моем − уж точно.

Воду мне начали давать с четырех месяцев. Она мне нравилась, я к ней привык и в ней нуждался.

Спрятав ножик в кармане брюк, отец откупорил сосуд и принюхался.

− Вода как вода, − сказал он, пожав плечами, и отхлебнул из горлышка.

Слегка выждав, передал сосуд маме. Мама сделала пару глотков. Я дернулся к сосуду, и мама дала мне попить из него тоже.

Меня давно мучил голод. Испив воды, есть захотел еще больше и захныкал. Мама покормила меня грудью, а покормив, надумала переодеть.

Она развернула на мне одеяльце и сняла с меня испачкавшиеся ползунки и подгузник. Вместо них обмотала меня хлопковой блузкой, которая до того была на ней, и собралась было снова завернуть меня в одеяльце, но увидела на нем синюю чешуйку. Ту самую, что отвалилась с пупырышка несшего меня синего чудища.

С отвращением взяв чешуйку кончиками пальцев, мама повела рукой, чтобы отбросить эту, как она сказала, ”гадость” куда-нибудь подальше в угол. Но в последний момент не отбросила. Задержав руку на весу, она внимательно чешуйку оглядела, словно о чем-то размышляла, и засунула ее в карман своего пальто.

Завернув меня в одеяльце, мама нашептала что-то на ухо отцу. Вскинув в изумлении брови, отец стал “переваривать” услышанное и чуть погодя сказал маме:

− Хоть бы ты оказалась права.

Родители прилегли на пол, чтобы просто отдохнуть. Из осторожности они не смыкали глаз. Я же заснул подле мамы сном младенца, каковым, собственно говоря, и был.

Когда проснулся, стены, пол и потолок комнаты сияния больше не излучали. Вокруг царил полумрак. Полной темноты не было, потому что снаружи в комнату проникали лучи какого-то светила, из чего родители сделали вывод, что в новом для нас мире имеется своя Луна.

Мама снова меня покормила, и отец сказал:

− Пора нам уже попытаться.

Мама взяла меня на руки, и отец помог ей подняться.

− Забери сосуд с водой, − попросила она его.

Отец подхватил сосуд с пола и зажал его подмышкой.

Мама вынула из кармана пальто чешуйку и с заговорщическим выражением на лице передала ее отцу. Взяв чешуйку рукой, подмышкой которой был зажат сосуд с водой, другой он вытащил из кармана брюк ножик.

Родители подошли к двери, и отец поднес к ней чешуйку. Он даже не коснулся чешуйкой двери, но фантастика: дверь поплыла вверх и пропала в притолоке.

Я не понял, почему так поучилось. Узнал от мамы, когда подрос.

Решив выбросить оказавшуюся на моем одеяльце чешуйку с синего чудища, мама вдруг подумала: ”Все двери открываются перед синими чудищами сами собой. Все синие чудища сплошь покрыты чешуйками, которые являются частью их плоти. А что если попробовать воспользоваться этой одной чешуйкой, обнаружившейся на одеяльце Артемки? Вполне может статься, что двери перед ней и откроются!”

Вот до чего додумалась мама, и вышло, как она предположила.

Ай да мама!

Глава 3. Бегство

Прижавшись друг к дружке, родители выскочили из комнаты. За дверью комнаты тоже царил полумрак. В этом полумраке родители чуть не наступили на синее чудище, которое разлеглось перед порогом комнаты. Глаза нашего стража были закрыты. Он спал.

Родители замерли, дверь в комнату опустилась за их спинами. Страж задвигал ноздрями, его смеженные веки задергались. Он начал просыпаться.

Отец нажал на заветную кнопочку в корпусе ножика, и выскочило лезвие.

В тот самый момент синее чудище открыло глаза и, оскалившись, стало подниматься на ноги с явным намерением на нас броситься.

Отец выставил в его направлении ножик, но тут в происходящее вмешалась мама.

Удерживая меня одной рукой, другой она выхватила из кармана своего пальто находившийся там флакончик со спреем, содержащим эфирные масла, и принялась распылять спрей прямо в морду синего чудища.

Броска от него не последовало. Судорожно задергав ноздрями, надув щеки и оттопырив их снизу, синее чудище вобрало в себя все порции распыленного мамой спрея и бессильно бухнулось на пол.

Мама спешно продолжила распылять спрей и израсходовала его весь, но целясь уже непосредственно в ноздри упавшего на пол синего чудища.

В результате оно еле слышно застрекотало и беспорядочно задрыгало руками, ногами, хвостом.

Родители отпрянули назад к двери, боясь быть ушибленными конвульсиями большого существа.

Те продлились секунды, и синее чудище испустило дух.

Обойдя поверженного врага, родители побежали к траволатору. Над ним была ведущая на волю дверь.

Если, конечно, можно назвать “волей” просторы мира, в который мы попали не по своему желанию.

Как бы то ни было, на этих просторах нас ждала надежда на жизнь.

Траволатор бездействовал. Из чего явствовало, что синие чудища отключали его при отсутствии надобности.

У траволатора родители остановились, и отец помог взобраться на него державшей меня маме. Взобравшись вслед за ней, он поднес к двери в куполе чешуйку. Дверь отползла вверх, в стенную толщу купола. На нас пахнуло прохладой летней ночи, и родители вылетели наружу со скоростью выпущенных из рогатки камешков.

− « −

Большая Белая Луна блистала в темно-синем ночном небе, полном красивых звезд. Они были, как земные, и небо было почти земным. Отличали его волшебно синий цвет и эта Белая Луна на нем. Во много больше Луны Земли, она и куда ярче светила над планетой, спутником которой являлась.

Речная долина была как на ладони. Легкий ветерок нежно колыхал в ней луговую траву.

От реки доносились слабый шум ее течения и тихий плеск ее воды у берегов.

В природе царили красота и покой.

Жаль, но наслаждаться ими мы не могли. Родители осознавали: погоня неминуема, и начнется, как только откроется наш побег. Что могло произойти в любую минуту. Нам нужно было срочно скрыться. Но где? В прекрасной, манящей к себе долине не затаишься. Там открытое пространство, и на нем, как в ловушке.

Спасение было в лесу, что рос у подножия горы. По его краю можно было двинуться вдоль реки к ее низовьям, подальше от синих чудищ. Родители так и поступили. Река являлась источником необходимой нам пресной воды и потому сделалась для родителей ориентиром.

Хотя они не ели и не спали больше суток, воздух свободы придал им энергии.

Взрослые легче переносят голод и умеют бороться со сном. Они могут долго терпеть физические невзгоды, что доказали ночь нашего побега, последовавший день, и не они одни.

Сосуд обеспечивал нас водой на первое время, и в него можно было запасать воду в дальнейшем, набирая ее из реки. Наш побег должен был удаться.

Отец забрал меня у мамы. Я все-таки был уже тяжел для женских рук. Особенно, если со мной нянькаться второй день кряду. Мама приняла от отца сосуд с водой, который весил значительно меньше, и родители бегом добрались до леса. Благо он начинался всего ничего от купола.

В лесу родители продолжили бежать еще какое-то время, но, устав, перешли на быстрый шаг.

Когда они одолели значительное расстояние от купола, из леса, что произрастал на склоне горы, до нас стали доноситься грозное рычание, леденящие душу завывания и болезненные вскрики.

Ночные хищники планеты вышли на охоту.

Кто-то из них ловил добычу, кто-то ее упускал. Добыча либо погибала в их зубах, либо уносила ноги.

Кому как везло.

Ясным было одно: звери не меньше нашего опасались синих чудищ, раз для жизни выбрали места подальше от их логова.

Со временем звериные голоса стали раздаваться все ближе, но уже только рычащие и завывающие. В них ощущались мощь и угроза. Со склона горы к нам спускались крупные хищники, почуявшие в нас добычу.

Отец остановился у первого на пути хвойного дерева и сказал, что будет делать факел. Разжечь его было чем: зажигалкой, в недавнем прошлом подобранной отцом на ведущей к нашему коттеджу дорожке и остававшейся в кармане его рубашки.

Передав меня маме, отец стал бегло осматривать ствол дерева и увидел на нем то, что искал: потеки древесной смолы. Смола была свежей, так как еще не успела застыть. Себе под нос отец буркнул:

− То, что нужно.

Я не знал тогда, что звери боятся огня и его избегают, как не знал, что смола деревьев является горючим веществом, а смола деревьев хвойных обладает самой большой огненной силой. Отец же знал и то, и другое, и третье.

Пальцами он счистил смолу со ствола и скатал из нее шарики. На время отложив их в сторону, с завала по соседству он взял подходящую для факела ветку и ножиком расщепил ее толстый конец на четыре части. Расширив расщеп руками, отец вставил в него вперемежку шарики смолы, кусочки мелких веточек, обломанных им с росшего неподалеку кустарника, кусочки мха и кусочки опавшей хвои.

Факел был готов.

Щелкнув зажигалкой под его верхушкой, отец высек пламя, и вовремя.

Страшные звериные голоса стали раздаваться совсем близко от нас, и меж деревьев замелькали зеленые огоньки враждебных глаз.

Пламя быстро обползло верхушку факела, и он разгорелся!

Из маминой груди вырвался стон радости.

Приподняв факел и поводя им по сторонам, отец стал обходить нас с мамой круг за кругом.

Зеленые огоньки меж деревьев пропали. Звериные голоса постепенно отдалились.

Звери подались прочь от огня.

Родители решили, что можно двинуться дальше.

Оставляя наше пристанище у хвойного дерева, они обратили внимание на лежавшие под этим деревом округлые плоды, которые без сомнений были орехами. Но намерения их испробовать родители не выказали, поскольку не знали, съедобны ли инопланетные орехи для человека.

Наш побег продолжился.

Мама пошла впереди с факелом и сосудом, а отец со мной – за ней.

Родители старались держаться как можно ближе к реке, прислушиваясь к шуму ее вод, доносившемуся слева по их ходу.

За ночь они сделали всего один привал. Мама покормила меня грудью и пожаловалась отцу, что молока у нее уменьшилось. Отец в ответ лишь проскрипел зубами.

Материнское молоко является пищей младенца, и от его достатка в тот период зависела моя жизнь. Чтобы оно прибывало, маме надлежало часто и помногу кушать. Но в ту первую ночь в новом мире отец еще не знал, как добыть еду.

Покинув привал, родители увидели сову нового мира (так называемую пернатую кошку ночи) и зверька, подобных которому стали именовать позже ”сусликами”. Сова пролетела над родительскими головами и накрыла собой этого зверька, который неожиданно выскочил из-за завала, что был впереди на пути родителей. Зверек взвизгнул и оказался обмякшим в когтях совы, улетевшей с ним куда-то в ночь.

Увидев совиную охоту, отец вдохновился надеждой, что тоже сможет охотиться на таких зверьков, и приободрил маму, сказав ей об этом.

Я той ночью всю дорогу спал на руках отца и проспал случившееся, но позднее узнал обо всем из воспоминаний родителей.

− « −

Перед рассветом от реки стал расходиться туман. Он прокрался в лес у горных подножий, и родители оказались идущими в нем, захватившем их по пояс.

Тогда я и проснулся.

Небо было серым, но помалу его осиял багряный восход, возвестивший о начале дня, и небе поголубело.

Жизнерадостно защебетали проснувшиеся птахи. Сначала луговые, что в речной долине, а им вторили птахи лесные.

Восход сделался ярче, туман расселся, и со стороны речных верховий на небо стало спешно выкатываться Красное Солнце.

Факел в руках мамы по-прежнему горел. Она не потушила его, потому что в лесу не могли не водиться опасные для нас хищники дневные, а огня они должны были бояться не меньше хищников ночных.

К тому же от факела можно было разжечь костер на запланированном родителями привале.

Погони за нами не наблюдалось, звери нас не тревожили, и, невероятно уставшие, родители организовали привал, когда на пути снова попалось хвойное дерево. Под ним лежали орехи, и утренний свет позволил увидеть коричневый цвет их скорлупы.

Мама развела костер. Отец соорудил два новых факела.

Смолы в этот раз на стволе дерева не было, и отец добыл ее с помощью ножика, сделав на стволе несколько надрубок.

Мама меня перепеленала, и вместо ее блузки на мне оказалась ее юбка. Сама она осталась в пальто и нижнем белье под ним.

Наперед скажу, что в ближайшем будущем меня пеленали в мамины блузку, юбку и в отцовскую рубашку, и не всегда эти необычные мои новые пеленки бывали чистыми. Но я радовался уже тому, что они хотя бы успевали просыхать на родительских плечах.

Ползунков, которые мама сняла с меня в логове синих чудищ, я лишился. Они потерялись во время побега, случайно выпав из кармана маминого пальто, в который она их положила.

Я снова был накормлен, но молоко у мамы убывало катастрофически, и я не наелся. Отнятый от рано опустевшей груди, я обиженно скривился и распустил нюни. Мама выразительно посмотрела на отца: ему надлежало отправляться на охоту.

Но отец и сам это понимал. Не проронив ни слова, он разжег один из новых факелов и с ним скрылся в лесу.