Читать книгу Забыть Александрию - Ольга Игоревна Ядзе - Страница 1

Часть 1. Отум Люмерийская

Глава 1. Падение Старой Королевы

То был мир, в котором цвет небес каждый месяц плавно перетекал из одного в другой. Когда небеса были неприветливого серого цвета, на свет появилась Галатея. Когда небеса были багряными, будто свежая кровь, родился ее будущий муж Магнус.

Галатея происходила из известного рода Драконьих покорителей, она была невысокой коренастой девушкой с волосами, отливающими золотом на солнце. При дворе короля Магнуса с ней приходилось считаться, потому что именно с этой наложницей Король проводил все свои ночи. Помимо Галатеи у Магнуса было пятьсот наложниц, из которых в фаворитки выбилось всего пятеро, и все до единой ее ненавидели. Но больше всех Галатею ненавидела законная жена Магнуса по имени Дора, завидная красавица, к которой муж напрочь утратил всякий интерес.

Малышка Отум, дочь Галатеи, не унаследовала ни ястребиный взгляд матери, ни ее роскошные волосы – у девочки они были тусклого соломенного цвета, да и тело у нее было щуплым. Ей исполнилось всего десять, когда придворные уже вовсю шептались: да, из принцессы Отум не выйдет ни красавицы, ни могучего война, ведь физических задатков у нее нет ни для того, ни для другого. Но Отум была мягкосердечной, кроткой и старательной. Она вставала рано, как велели старшие, и посвящала себя учебе и рукоделию. Отум рано научилась читать, вышивала большие картины, шила платья и рисовала, но это придворных не интересовало. Все, что окружающие подмечали в принцессе, сводилось к тому, что она всего лишь тихая и зашуганная, словом, серая мышка. Ни то, что ее старшая сестра Александрия! Вот, кого во дворце обожали! Во-первых, Александрия была красавицей. Ее белые локоны ниспадали на плечи, а корсеты подчеркивали ее оформившиеся женственные формы. Во-вторых, по поведению она всем напоминала свою мать, Королеву Дору. Александрия никогда не повышала голоса, никогда не ныла, не ругалась, и будучи маленькой уже смотрела на всех так, словно она по положению стоит выше всех, кто живет во дворце.

Все занятия у девочек были в одно время, с утра и до обеда. Из-за разницы в возрасте Александрии давали задания чуть сложнее (в то время, как Отум вышивала птичек ее сестра вышивала корабли, или же когда Отум учила географию родной Люмерии, ее сестра изучала другие страны). Но они все равно были лучшими подругами, и никакая разница в возрасте и вражда матерей им не мешала. На занятиях Александрия всегда помогала сестра, и они неизменно дарили друг другу свои лучшие рисунки и вышивки.

Наверное, в сердце маленькой Отум старшей сестре принадлежало самое большое место. Она проводила с ней очень много времени. Александрия гуляла с ней, завтракала и обедала с ней, рассказывала ей о своих первых влюбленностях, шутила над ней. Александрия для Отум была не только родственницей, но и единственным другом.

Галатея же звала к себе дочь перед сном, да и то ни каждый день.

Отум не любила мать. Она была в курсе слухов о том, что Галатею притащили во дворец наложницей насильно, и, будучи беременной, она ни раз пыталась избавиться от ребенка. Мятежный характер женщины был одной из причин плохого отношения к ней людей во дворце, и то, что Галатея оказалась посредственной матерью, лишь подкрепляло это отношение. Она проводила дни в праздных увеселениях и плетении интриг, отголоски которых тоже доходили до Отум в виде слухов. Девочка не понимала, чем же ее мама так заинтересовала короля.

Когда Галатея принимала дочку у себя в просторной спальне, уставленной вазами с роскошными букетами, она неизменно выгоняла всех служанок и самолично подливала себе вина, а Отум – молока.

– Не доверяй тут никому, кроме меня! – наказывала она каждый раз дочери, лежа на диване в своем шелковом синем халате на голое тело.

– Позвольте, матушка, Александрия никогда меня не обидит, – противилась Отум.

– Ее мать совершила на меня столько покушений, сколько у тебя волос на голове! Поверь, не будь ты от крови короля, тебя бы уже давно отравили! Ну ничего, милая, я сумею нас защитить. Ты обязана мне доверять. И обязана во всем быть лучше Александрии. Пускай отец видит, что ты достойнейшая наследница.

Отум знала, что отец любит ее и так. Александрии он совсем не уделял внимания, а к Отум часто захаживал в гости и дарил ей всякие мелочи. Отец был большим и сильным, у него были доспехи с узорами в виде драконов, множество шрамов и огненно-рыжие волосы. Ей приходилось умалчивать о его визитах, потому что сестра заметно ревновала Отум к отцу. Но, бывало, Александрия видела в комнате сестры новую игрушку, и сама обо всем догадывалась. В ее красивых выразительных глазах что-то угасало. Отум ненавидела видеть сестру расстроенной.

– Как думаешь, почему он не любит меня? – спросила она однажды, когда они сидели наедине.

– Он любит тебя! – уверенно возразила Отум, хотя в глубине души не была в этом уверена. Она обняла сестру, от которой всегда приятно пахло чем-то сладким, и добавила: – Ты просто старшая. Ты унаследуешь нашу большую страну. Он тебя более строго воспитывает.

Александрия на это ничего не ответила, и на объятия, вопреки обыкновению, тоже.

А потом наступил день казни, и Отум уже не знала, что ей думать и что говорить сестре. Она просто перестала что-либо понимать, и тот спокойный мир, полный игр с сестрой, первых достижений и неудач в учебе, окрасился кровью.

Однажды Отум и Александрию без объяснений повезли в карете на Дворцовую площадь, и там было невероятно много людей. Отум никогда не видела столько народа в одном месте, и вокруг стоял такой гул, что у девочки начала кружиться голова. Ее сестра, обычно уверенная и веселая, была бледна, и ее тонкие изящные руки дрожали. Когда карета остановилась, и лакей открыл им дверь, Александрия вжалась в свое сидение и напрочь отказалась выходить.

– Пожалуйста, пойдем! – взмолилась Отум. – Иначе нас будут ругать!

– Нет! Я не могу! – Она замотала головой. – Ты разве ничего не понимаешь?

– Понимаю. Столько людей приходит поглазеть только на казнь, – пытаясь оставаться спокойной вымолвила девочка. – Но ты ведь смелая. Куда смелее меня.

– А вдруг казнят мою мать? – спросила Александрия и разрыдалась.

Отум опешила. Она никогда не видела, как плачет ее сестра. Даже когда Александрию били – а она иногда нарушала правила, и за это даже детям королевских кровей полагалась пара-тройка ударов палкой, – она оставалась невозмутимой. Да и сама мысль, что кто-то во дворце мог заслужить казни, казалась немыслимой. Тем более Королева Дора, неизменно вежливая и величественная, красивая, словно нимфа. Она не сочеталась со словом «преступление».

– Почему должны казнить Королеву?

– Твоя мать постоянно строила против нее козни, – с трудом дыша, прогнусавила Александрия. – Король давно перестал доверять ей… Перестал звать ее к себе…

Прежде они никогда не говорили об этом, и Отум вконец растерялась, не зная, что ответить.

– Вам следует выйти. Король Магнус уже ожидает. Народ ожидает, – напомнил лакей, держащий дверь. Отум кивнула, и дрожащими руками достала из кармана своего платья носовой платочек.

– Держи. Лекси, нам стоит выйти. Иначе отец разозлится.

Александрия шумно высморкалась и заставила себя собраться. Ее лицо покрылось красными пятнами и опухло, но она сумела придать ему собранное холодное выражение. Они вышли из кареты и прошли по «живому коридору», образованному солдатами, чтобы девочек не смела бушующая толпа.

– Да здравствует огненный Король! – кричал кто-то.

– Долой Королеву-отравительницу! – кричали другие.

– Да здравствуют принцессы! – кричали третьи.

– Казнить шлюху Галу! – вопили четвертые.

Отум нашла своей потной ладошкой ладонь сестры и крепко сжала ее, но Александрия выдернула свою руку.

– Нужно сохранять достоинство. Мы – дочери короля, – напомнила она ни то сестре, ни то самой себе.

Они поднялись по ступенькам на деревянный помост. На нем, напротив виселицы, стоял длинный стол, за которым сидел Магнус с главным советником Марком по левую сторону и с наложницей Галатеей по правую. Галатея, отдавая ей должное, выглядела прекрасно: на ней красовалась корона с сапфирами, чуть ли не в два раза больше, чем у короля. А вот Магнус казался раздраженным чем-то, да и оделся он в траурный кафтан.

«Возможно, Александрия и права. Королевы я тут не вижу», – испугано подумала Отум и покосилась на сестру. Александрия продолжала сохранять спокойный вид. Вдруг к Отум подошла служанка Галатеи и попросила ее сесть возле матери.

– Нет! – возмутилась Отум, бросив злой взгляд на мать. – Если Лекси не предложат сесть, я тоже не сяду!

– Не будь дурой, – прошипела Александрия. – Сядь возле мамы. Не зли отца еще больше.

Александрия редко позволяла себе ругаться на сестру, но даже эти злые слова не сумели разубедить Отум.

– Нет! Почему тебя тоже не позвали ко всем за стол?! – Вдруг младшая принцесса поняла, что, возможно, это казнь даже не Доры, а Александрии, и ее глаза наполнились слезами. Не обращая внимания на то, что вокруг поданные, и на то, что на них прямо сейчас взирает отец, девочка порывисто обняла Александрию, уткнувшись ей куда-то в ключицы.

– Отум, довольно! Ну же, соберись. – Сестра довольно строго отстранилась. – Эй, что вы стоите? Отведите ее к матери!

Служанка чуть ли ни силком протащила девочку за стол к Галатее. Стоило Отум опуститься на табурет, обитый бархатом, как мать со всей силы наступила ей на ногу. Отум захныкала, а наложница наклонилась к дочери и, дрожа от ярости, прошептала:

– Что ты здесь устроила?! Если я сегодня услышу от тебя еще хоть один писк, то, будь уверена, я прикажу слугам высечь тебя.

Отум кивнула, и, пытаясь не плакать, посмотрела на Александрию, стоящую напротив стола. Ее осанка была безупречна, а красные глаза безразлично смотрели на короля. Выдержке юной девушки можно было только позавидовать.

Король поднялся со своего места и поднял руку, призывая толпу к тишине. Когда гул стал тише, он провозгласил:

– Приведите Королеву.

На деревянный помост взошла тонкая и высокая Дора. Ее белые волосы развевались по ветру и блестели, словно шелк. На ней была серая льняная сорочка и кандалы на руках. Королева встала рядом с дочерью и ободряюще улыбнулась ей. От этой улыбки все внутри Отум заледенело. Если бы ее мать была на месте Доры, она бы давно уже порвала всех вокруг на мелкие кусочки, испепелила бы всех своих взглядом. Но Дора стояла и улыбалась, и когда она посмотрела в глаза короля, все равно не выказывала страха.

– Дора, принцесса Проспары, Королева Люмерии, первая среди жен. Мать наследной принцессы Александрии. – Король выдержал паузу. – Ты обвиняешься в попытке убийства моей наложницы Галатеи. Попытке убийства меня, своего короля. И в убийстве наложницы Маргит, носившей ребенка. Суд постановил, что ты виновна.

Дора беззлобно усмехнулась. Ее дочь же выглядела так, словно ее загнали в угол. Александрия в отчаянии смотрела то на отца, то на мать.

Галатея же с трудом сдерживала свою радость. Отум была уверена: в душе она танцевала.

– Мне горько признавать, что женщина, с которой я делил трон и постель, виновна в столь тяжких преступлениях. Я вынужден назначить тебе смертный приговор через повешение. Твоя корона королевы перейдет Галатее из рода Драконьих покорителей, а твоя дочь никогда не увидит трона. Я назначаю наследной принцессой свою дочь Отум.

В толпе снова начал нарастать гул. Отум показалось, словно ее огрели по голове. Она перестала понимать на мгновение, где она находится и что происходит, но блаженная улыбка на устах матери привела ее в чувство.

Дора, услышав вердикт о судьбе своей дочери, заметно поникла, но все равно не утратила достоинства. Бывшая Королева, посмотрев на Александрию, что-то прошептала и виновато улыбнулась.

– Есть ли что-то, что ты скажешь перед смертью? – спросил Магнус.

– Да, – хрипло, но звучно произнесла Дора. – Я желаю вам долгих лет правления, мой государь, и новых завоеваний.

Магнус скривил лицо, будто она пожелала ему покрыться гнойниками и поскорее отдать Богам душу, и махнул рукой, давая солдатам знак. Двое из них взяли Дору за плечи и потащили к виселице. Истощенная женщина едва перебирала ногами. Александрия же не сдвинулась с места, просто смотрела ей в спину, дрожа от сдерживаемых рыданий.

– Наглая сука! – проворчал Магнус, садясь на свое место и подливая в свой кубок вино.

– Такое лицемерие, – кивнула Галатея.

Слова родителей показались Отум отвратительными. В ее глазах происходящее было в высшей степени бесчеловечным. Она не могла поверить, что эту милую женщину, которая столько раз угощала ее пирожными, которую так любили все во дворце, которая всегда сохраняла лицо и родила такую идеальную дочь, ведут к виселице, как какую-то разбойницу.

Доре бросили на шею тяжелую петлю.

А потом пол провалился у нее под ногами, и в тот миг тишина воцарилась над Дворцовой площадью. Для королевы все быстро закончилось, но Александрия, чья осанка оставалась такой же ровной, продолжала смотреть. Ее глаза остеклели, будто слезы принцессы застыли вместе с ее выражением лица.

Отум не выдержала и заплакала.

– Ну полно, малышка, – проворковала Галатея. – Злодеи должны быть наказаны.

Магнус встал и они с Марком отправились решать какие-то государственные вопросы во дворец, Галатея встала следом и повела за собой Отум (ей пришлось взять дочь за руку, чтобы та не вздумала побежать к сестре), а Александрия осталась смотреть, как труп ее матери снимают с веревки.

– Бедная девочка, – произнесла Галатея без особой жалости в голосе.

Новая Королева с дочерью уже сошли с деревянного помоста, когда Александрия окликнула Галатею. Та замерла на пару секунд, словно решая, оборачиваться или нет.

– Да, принцесса? – наконец, спросила она, повернувшись к Александрии, догоняющей их.

– Ваше Высочество, где похоронят мою мать?

Галатея до боли сжала руку дочери в своей.

– Отныне я для вас «Ваше Величество». Все, что я знаю – вашу мать без почестей сожгут и развеют ее прах над Великим Океаном. Если вам угодно, можете спросить все подробности у нашего августейшего короля.

Александрия опустила глаза и присела в реверансе, а женщина с Отум двинулись дальше.

«Как?» – стучало в голове Отум в ритм топота коней, когда их карета двинулась с места.

Ее мать, беззаботно улыбаясь, поедала орешки в сахаре из посеребренного блюдца.

– Ты убила мать Александрии! – выпалила Отум.

Мать посмотрела на нее так, словно дочь плюнула ей в лицо, после чего аккуратно поставила блюдце на сидение и, замахнувшись, от души залепила девочке пощечину.

– Не смей так говорить со мной! – заявила она и снова взяла еду в руки.

– Но это правда! Ты долгие годы клеветала о ней перед отцом.

– Это твоя сестричка тебе сказала? – фыркнула Галатея. – Так вот, это твоя сестричка ни слезинки не проронила во время похорон матери. Их род лживый. Запомни это, дитя. Ты можешь доверять во дворце мне одной, ясно?!

– Я не верю, что Королева Дора покушалась на отца! Она бы никогда не осмелилась!

– Это постановил суд! И теперь ты – наследная принцесса! Если тебе хватит мозгов, ты станешь править этой огромной страной, но если ты и дальше будешь такой наивной, то не доживешь до коронации!

Они спорили всю дорогу до дворца. Но стоило им выйти к прислуге, пришедшей их поприветствовать, разговоры были оставлены. Отум окинула взором белые башни родного дворца, увитые красивыми цветами всех цветов, и ей стало тошно. Как после этой гнусной казни стены этого здания не треснули от гнева Богов? Почему небеса остались такими же чистыми после того, как красивое лицо Александрии впервые омрачило осознание собственного одиночества?

Новая Королева двинулась по высоким мраморным ступенькам, и пажи выстроились за ней в стройный ряд. Отум на ватных ногах пошла за ней. Они оказались в гостином зале, залитым солнечным светом, и на девочку со всех сторон взирали глаза ее предков, изображенных на портретах и фресках. Она впервые за весь день осознала, что ей, возможно, придется унаследовать Люмерию и управлять людьми, миллионами людей. Ей стало не по себе: как же так, ведь ее сестра подошла бы для этого гораздо лучше?

Отум захотелось накинуться на Галатею с кулаками. Она смотрела на корону матери, идущей впереди, и ее кулаки сжимались.

«Я должна ее любить. Я должна ее понять! – приказала себе Отум. – Она же моя мать. Ее привезли сюда насильно. Она, должно быть, не хотела такой судьбы, и теперь зла на всех, кто здесь обитает. Но я не должна быть такой, как она. Я не должна быть злой, не должна уподобляться ей! Нет, ни за что! Я должна поддержать Александрию. Она всегда будет моей сестрой».

Но какая-то частица Отум понимала, что сестра, наверное, ненавидит ее теперь. Эта мысль отравляла ее душу, потому что она не хотела оставаться совсем одна. Мысль, что возможна жизнь без старшей сестры, казалась ей просто невыносимой. Лучше было умереть, чем жить с ненавистью Александрии.

Галатея с дочерью проживали в одной башне, и женщина приставила к двери Отум охрану, чтобы девочка не вздумала сбежать к Александрии. Отум, оказавшись совсем одна, наконец, выплакалась и начала думать, как ей обхитрить стражей. Ее сестра жила в соседней башне, ее спальня была над комнатой лекаря и кухнями. Маленькая принцесса почти осмелилась на то, чтобы поползти по плющам, обвивающим дворец, но вовремя поняла, что это по-ребячески глупо и ненадежно. Тогда она решилась на отчаянный шаг: Отум вышла к страже и заявила, что плохо себя чувствует.

Мужчины переглянулись и один из них сказал:

– Госпожа, я сейчас же позову лекаря.

Это Отум не подходило, и она, призвав на помощь все свои актерские умения, упала на каменный пол. Чтобы это выглядело натурально, ей пришлось утратить всякий контроль над своим телом, и при ударе девочка заработала пару синяков. Стражники тотчас проверили ее пульс.

– Странно, высокий, как у кролика, – сказал один из них, явно что-то подозревая.

Но им ничего не оставалось, кроме как понести ее к лекарю. Уже на больничной койке она открыла глаза, при этом часто моргая, дабы ее обморок выглядел более убедительно. Лекарь по имени Рмин был старым и подслеповатым (Магнус держал его при дворе лишь потому, что, когда он был маленьким, Рмин спас ему жизнь), и относился к своей работе очень ответственно. Он выгнал стражей, самолично дотошно осмотрел принцессу и вымолвил:

– Госпоже сегодня пришлось перенести ужасные переживания… Все дело в этом.

– Рмин, приготовьте мне, пожалуйста, ваш успокаивающий настой! – попросила Отум.

– Что ж… Он понижает количество сердечных сокращений, но раз уж у госпожи наоборот колотится сердечко… несмотря на обморочное состояние… я не вижу препятствий.

– Спасибо, – слабо улыбнулась Отум, откинулась обратно на подушки и закрыла глаза.

Рмин, кряхтя, поднялся и подошел к своему столу, над которым висели разные засушенные ароматные травы. Теперь, когда он встал к ней спиной и был увлечен готовкой, Отум ничего не мешало. Она встала с койки и на цыпочках подошла к приоткрытому окну. Комната лекаря находилась на первом этаже и она, стараясь не издавать лишнего шума, открыла окно настежь и спрыгнула на стриженный газон. Прежде тихоня Отум никогда не обманывала Рмина, но в этой ситуации страх перед наказанием не мог сравниться с тем, чтобы не быть возле Александрии в эти страшные минуты.

«Она не должна быть одна!» – вопила про себя Отум и бежала по зеленым дорожкам, не обращая внимания на удивленных садовников. Ее платье надулось, будто парус, и принцессе приходилось приподнять его юбки руками. Отум боялась опоздать, она боялась, что с каждой секундой Александрия ненавидит ее все сильнее и сильнее.

Отум подбежала к тяжелой двери из дуба, за которыми скрывались покои сестры. Там не стояло стражи, и она, не задумываясь, потянула за увесистую ручку-кольцо. Комната Александрии была меньше, чем у нее, но была лучше обставлена. Ее мать позаботилась, чтобы в спальне наследницы, выполненной в цвете слоновой кости, были только лучшие ткани и самая дорогая мебель. Обычно комната поражала своим убранством, но теперь казалось, что в ней все растерзал дикий зверь. На полу валялись перья и битые вазы, а посреди комнаты, спрятав лицо в ладонях, сидела Александрия. Ее спина была выгнута дугой, и все ее тело тряслось.

– Лекси! – хотела закричать Отум, но с ее губ сорвался жалкий шепот. Она подошла на ватных ногах к своей сестре. – Ты все еще любишь меня?

Александрия не ответила. Отум присела возле нее и обняла сестру. Она не отпрянула, и они сидели так долго-долго, пока старшая принцесса, наконец, не показала ей свое лицо. Осунувшаяся и уставшая Александрия посмотрела на заплаканную Отум, взяла ее ладонь и поцеловала.

– Я знаю, что ты не виновата, – сказала она. – Цветочек, мне не за что злиться на тебя. Я никогда не перестану любить тебя, можешь быть уверена.

– Моя мать не доверяет тебе! – воскликнула Отум. – Ты должна как-то доказать ей свою лояльность, иначе… иначе…

– Все хорошо, я знаю. – Александрия прижала ее к себе, поцеловала в горячий лоб и уставилась перед собой, о чем-то напряженно думая. – Знаю.

Глава 2. Чернокнижник Гавлон Гущ

Отум было пятнадцать, и она все еще была некрасива. Ее волосы, как бы служанки не пытались их украсить, казались тусклыми и безжизненными, а чертами лица она не пошла в своих знаменитых родителей. Отум в своих серых и коричневых строгих платьях походила на тень, и не было во дворце человека, считающего, что из этой немногословной затворницы выйдет славная Королева.

Но она старалась: девушка никогда не пропускала занятия у учителей под надуманными предлогами и присутствовала на заседаниях Тайного совета – мать еще не позволяла ей участвовать в них, но Отум впитывала в себя все происходящее и извлекала уроки. Отец ее, Король Магнус, умер два года назад, и теперь страной управляла Галатея в качестве регента. Первым же указом она приказала отдать гигантские королевские покои Магнуса своей дочери. Они состояли из трех комнат: кабинета, спальни и тайного кабинета. Отум использовала от силы одну треть выделенных ей покоев.

Александрия часто смеялась над ней.

– Цветочек, хватит уподобляться монашкам! Радуйся своей молодости и смени уже эти скучные наряды! – Так она любила говорить.

Дочь королевы Доры, которой теперь было восемнадцать, была похожа на прекрасный цветок куда больше, чем Отум. Ее густые локоны водопадом ниспадали на небольшую белую грудь, которую Александрия всегда подчеркивала чувственными декольте. Отум не понимала, как такие вульгарные и пестрые платья могут на ком-то смотреться столь утонченно, но Александрия была способна украсить собой все, что угодно. Младшая сестра немного завидовала этой способности, но сама искренне не любила яркие цвета и избыток в чем-либо, в том числе праздности и роскоши. На ее глазах Галатея, после смерти мужа и принятии огромной власти, превратилась из красивой женщины с опасным огоньком в глазах в толстую ленивую пьяницу. Государственные дела мало заботили ее: она часто не выходила целый день из своих покоев, проводя часы в компании своих фрейлин, вина и различных яств. Теперь ей было незачем ухаживать за собой –уже не нужно было конкурировать с сотнями наложниц. Да и всех своих врагов она уже уничтожила.

Ее привычка призывать к себе в покои дочь с годами не ушла. Отум, подходя к дверям в спальню матери, частенько видела, как оттуда выходили министры, один страшней другого.

– Всегда заводи любовников с умом, доченька, – усмехаясь, советовала Галатея из раза в раз, наливая Отум в кубок розовое вино, к которому она и не думала прикоснуться. – Тебе не придется забивать свою голову ничем лишним, если окружишь себя верными людьми. А верность заслужить просто.

– Делая министров любовниками? – хмурилась Отум.

– Включая это. Поучись уму у этой суки Александрии, которую ты так обожаешь. Когда она идет, кажется, словно у нее сейчас сиськи вываляться из платья. Но дело даже не в них. Дело в той власти, которую может получить мужчина, если ты понесешь от него. Само осознание этой власти пьянит мужчин. Нет министра, который не хотел бы стать королем.

– Я не думаю, что найдется такой идиот среди министров, который на самом деле думает, что ты готова беременеть от кого-либо.

– Многие из них думают, что я дура. Наивно, не так ли? Я, человек уничтоживший Дору и всю ее шайку! Ха! Но нет, я все-таки не глупа. Матку мне вырезали в тот же день, когда тебя пришлось вынимать из чрева Кесаревым. Я попросила.

Отум еще долго держала в голове эти слова. Она не понимала, как можно было после рождения первого ребенка лишить себя возможности беременеть. Ребенок мог умереть – такое ведь не редкость, особенно во дворце, где соперницы травят друг друга и даже чужих потомков. Но Галатея, видимо, в глубине души так ненавидела Магнуса, что была готова пойти на все, только бы не проходить больше через муки родов по его вине. Она, вероятно, продолжала его ненавидеть до последнего его вздоха, и что-то подсказывало Отум: возможно, смерть короля была ускорена ей.

Девушка боялась стать похожей на нее. Но не меньше она боялась прожить жизнь с мужчиной, к которому в ее сердце не воспылали бы нежные чувства. Отум никому в этом не признавалась, но в свои пятнадцать лет она еще ни разу никого не любила. А потом, словно снег на голову, ее мать вывалила на нее новость: через три месяца ей предстояло выйти за одного из принцев королевства Проспары, Эрнеста. Отум понимала необходимость этого брака, ведь после казни Доры только присутствие при дворе принцессы Александрии (фактически, в качестве пленницы – ведь в родную страну матери ее не отпускали) сдерживало Проспару от открытой военной агрессии. Но ходили слухи, что Эрнест самодовольный и толстый. Его портрет не особо понравился принцессе, но она не посмела пойти против решения матери и Тайного совета. Ее свадьбу назначили на месяц красного неба, в самые жаркие дни. Галатея предложила в тот же месяц провести коронацию Отум, ибо в пятнадцать лет ее отец когда-то взошел на трон.

Наконец, гонцы уведомили Галатею, что корабль Эрнеста уже близко. Оттягивая момент, когда придется прихорашиваться и надевать тяжелые фамильные украшения, Отум улизнула в сад с Александрией. Они долго гуляли рука об руку, а небо над их головами было теплого персикового оттенка.

– Он приедет уже вечером! – взволнованно бормотала Отум, пиная камень кончиком своей туфли. – А вдруг он мне не понравится?

– Тебе никто не нравится, – фыркнула Александрия.

Отум покраснела.

– Но ведь он мой будущий муж! Это так ужасно, даже если он будет мне отвратителен, я не смогу его отослать. Тогда нашему королевству точно не избежать проблем.

– Держи в голове, что идеальных людей не бывает. Ты идеального мужика не встретишь, – спокойно сообщила Александрия, подставляя лицо солнцу. Она никогда не обгорала, в отличии от Отум, лишь покрывалась тонким слоем ненавязчивого загара. – Эрнест хотя бы принц. Проспара – молодое амбициозное государство, их военное оснащение самое передовое в мире. Тебе не помешает вернуть такого союзника. Да и по слухам Эрнест не такой уж и идиот. Говорят, он не такой умный, как его брат Эйс, но все же…

– Он, наверняка, меня ненавидит. Мои родители убили его тетю.

– Но я ведь тебя не ненавижу.

– Ты меня знаешь с детства. Это другое. – Отум пожала плечами. – И только представь… Мне придется с ним целоваться. И заниматься любовью. Я не испытываю… предвкушения. Только страх.

– Это нормально. Ты не видела его ни разу, – хмыкнула Александрия.

– А если он…

«А если он не захочет меня? Я ведь такая страшная, особенно на фоне тебя!» – думала Отум, но слишком стыдилась произнести.

– Так, успокойся! – Александрия остановилась и заключила ладошки Отум в свои. – Ты же будущая Королева! Где твоя выдержка?

– Хорошо…

– Как можно бояться какого-то мужика? Особенно этого уродливого Эрнеста?

Отум потупила взгляд.

– Я ведь совсем не интересовалась этой стороной… ну, я никогда не целовалась, и… я боюсь оставаться с ним наедине. Вдруг я сделаю что-то не так.

– Хочешь отведу тебя к конюху Уиллу? Вот кто главный любитель целоваться! И никому не скажем. Хочешь?

Принцесса тяжко вздохнула и закрыла глаза.

– Я… Я совсем не такая, как ты. Я не хочу так, без любви.

Отум еще раз вздохнула, пытаясь успокоиться, но, прежде чем она открыла глаза ее губы накрыли губы Александрии. Поцелуй был легким, словно взмах крыльев бабочки, но с игривым и сладким оттенком. Обветренные губы Отум окрасились розовой помадой старшей принцессы.

– Видишь, – прошептала Александрия, самодовольно улыбаясь, – ничего сложного. И, тем более, страшного.

Она двинулась вперед, сорвав на ходу одну из чайных роз. Отум, разозлившись и покраснев, встала на месте, как вкопанная.

– Это не смешно! – выпалила она, прекрасно зная, как жалко и забавно выглядит со стороны.

– У меня на родине поцелуи в губы – это обычное приветствие! – крикнула Александрия на ходу.

Как ни странно, поступок сестры действительно ободрил Отум. Она набралась смелости и вернулась к фрейлинам и служанкам. Те отвели ее в покои королевы, где уже все было готово для приготовлений. Отум усадили на табурет в центре комнаты, а напротив нее установили большое зеркало.

– Вы будете выглядеть сегодня просто неотразимо, Ваше Величество! – заверила леди Брон, самая верная подруга королевы.

И они начали кружиться над головой Отум, над ее платьем, массажировать ее ступни. Девушка старательно избегала взгляда на себя в зеркало, потому что прекрасно знала, что там увидит: большие глаза, обрамленные бледными ресницами, впалые щеки и крупные передние зубы, из-за которых она стеснялась улыбаться.

На нее надели платье из розовой парчи, с узором в виде звезд, лицо Отум напудрили и украсили мушками и блесками по последней моде, а на голову ей водрузили корону из дорогого полупрозрачного драгоценного камня. Она, наконец, посмотрела на себя в зеркало, и решила, что выглядит глупо.

– Спасибо, – все же изрекла Отум, понимая, что все женщины в комнате искренне старались. – Вы очень мне помогли.

В комнату вошла Королева, пышное платье которой не скрывало ее округлившихся боков и, очевидно, было ей мало. Она, вся раскрасневшаяся (как и обычно после пары-тройки пропущенных за обедом бокалов), подошла к Отум и та отвесила ей кроткий поклон.

– Девочка моя, дай мне наглядеться на тебя! – Галатея широко улыбнулась и схватила Отум за плечи. – Мда, тебя неплохо нарядили. Ты, конечно, не красотка, но в этом наряде весьма недурна собой. Брон, это платье ведь работа твоей любимой портнихи?

Брон согласно кивнула. Галатея извлекла из кармана, запрятанного в складках юбки, мешочек золотых и бросила фрейлине.

– Моя госпожа, не стоило! – Она присела в глубоком реверансе.

– Еще как стоило! Всем спасибо, можете идти.

Стоило женщинам покинуть помещение, как Королева кинулась к своему туалетному столику, села за него и начала краситься. Отум немного удивилась, ведь Галатея редко делала это со дня смерти отца.

– Вы тоже выйдете приветствовать принца? – спросила она.

– Делать мне больше нечего, – хмыкнула Галатея, старательно обводя контур глаз черной краской. – Завтра на балу познакомлюсь с этой мелюзгой.

– А для кого вы так стараетесь?

– Не твоего ума дело. Думай лучше, чем будешь развлекать нашего заморского гостя.

– Ясно. Ну, не переборщите с косметикой, – посоветовала Отум и оставила мать в одиночестве. У дверей ее уже ждали ее фрейлины, которые стройным шлейфом последовали за ней по дворцу, а уже у тронного зала к ней присоединилась и Александрия. Ее щеки раскраснелись после долгой прогулки, она жевала яблоко, но при виде Отум присела в реверансе.

– Ну вот, а ты переживала. Ты великолепно выглядишь! Будешь? – Она предложила надкусанный фрукт.

– Нет. Пойдем, выйдем на лестницу. Встретим его там, как предписано протоколом, – произнесла Отум и они двинулись вперед.

– Ты вся, как натянутая струна, – констатировала Александрия. – Расслабься. Пусть увидит перед собой уверенную в себе будущую королеву. Кстати, по слухам, в городе сейчас Гавлон Гущ. Может он даже даст представление.

– Ты прекрасно знаешь, что это невозможно. Магия, которую он практикует, запрещена на территории нашего королевства. Если хочешь посмотреть на волшебство, придворные маги всегда к твоим услугам.

– Да ладно, ты бы разве не хотела посмотреть на его магию хоть одним глазком? Мы королевских кровей и кто-кто, а мы-то уж можем это устроить. Хотя бы позвать его на завтрашний бал.

– Лекси, мне сейчас сложно думать о чем-то, кроме встречи с Эрнестом. Пожалуйста, оставь эту болтовню!

Они вышли на воздух. Старшая принцесса швырнула яблоко на землю, и его тотчас подбежал поднимать один из пажей. Затем Александрия громко зевнула, а еще через пару минут начала шагать из стороны в сторону, всем своим видом демонстрируя, как ей скучно.

– Господи, его там что, русалки на дно утащили? – воскликнула она.

– Нет, нас уже проинформировали, что он едет в карете по Центральному мосту.

Наконец, из зелени деревьев дворцового сада выехала серебристая карета, украшенная изображениями минотавров – фамильяров королевской семьи Проспары. За каретой следовало еще не меньше десяти повозок, а за ней и конница, но пока вся эта свита еще не показалась. Карета принца остановилась напротив лестницы, и Отум, старательно глядя под ноги (не хватало упасть в первую же встречу!) спустилась вниз по ступеням. Ее сердце колотилось в груди, а в голове роились тревожные мысли. Она надеялась, что за тонной белил, нанесенных фрейлинами, не было видно ее предательского румянца.

Дверь кареты открыл лакей. Оттуда вышел высокий молодой человек. Он был похож на свои изображения, разве что художники немного льстили ему: у Эрнеста был крючковатый нос, а его округлый животик не скрывали даже штаны с высоким поясом. Он был одет в бирюзовый сюртук, который в Люмерии сочли бы неуместно вычурным. Видимо, любовь к ярким вещам была их с Александрией общей чертой, но на этом их фамильное сходство заканчивалось. Эрнест потянулся и с любопытством уставился на Отум, внимательно оглядел ее и улыбнулся.

– Ваше Величество, вы еще прекраснее, чем о вас говорят, – произнес он, галантно поклонился, после чего взял ручку Отум и прижался к ней губами. Его голос звучал немного гнусаво.

«Вряд ли кто-то говорил тебе, что я прекрасна», – мрачно подумала Отум, но тоже улыбнулась. Эрнест дал знак своему человеку, и один из лакеев вынес из кареты сиреневую подушечку, на которой красовалось рубиновое колье невероятной красоты.

– Примите от меня этот скромный дар в честь знакомства.

В свете солнца драгоценные камни перевались всеми цветами. Отум едва сумела перевести завороженный взгляд с подарка на мужчину.

– Очень тонкая работа, – вымолвила она и приказала одной из служанок отнести дар в хранилище. – Вы, наверное, утомились с дороги.

– Что верно, то верно. Ненавижу столь долгие путешествия. Пришлось плыть на обычном торговом корабле, жертвуя всеми удобствами.

– Я знаю об этом. И очень сочувствую вам.

На самом деле Отум не очень сочувствовала ему. Во-первых, Галатея не позволяла ей путешествовать даже по собственной стране, и принцесса фактически росла в золотой клетке. Королева боялась потерять свою дочь, свой главный инструмент в политических играх. Разумеется, Отум несколько раз гуляла по Столице, но со смертью отца эти вылазки стали редкостью. Во-вторых, еще очень давно королевство Проспара испортило отношения с народом океана, и путешествовать по воде жители этих земель не любили. Ведь русалки не гнушались использовать свою магию для мести за старые обиды. И вместо того, чтобы пытаться наладить с врагом отношения, Проспара предпочитала периодически портить их еще больше.

– Я предлагаю вам отправиться в ваши покои. Мы выделили Вашему высочеству и вашим людям все западное крыло дворца и половину наших конюшен. Или же мы можем сперва отобедать. В саду для нас уже накрыт стол.

При упоминании обеда Эрнест расцвел в довольной улыбке.

– Я голоден, как тысяча волков. Вы очень любезны. – Он окинул взором свиту Отум. – А Королева Галатея не почтила нас своим присутствием?

– Ей нездоровится, – смутилась Отум. – Но на завтрашнем балу в вашу честь она обязательно будет.

– Зато я к вам вышла, – встряла в разговор Александрия и протянула Эрнесту руку для поцелуя. – Дорогой кузен, наконец-то мы познакомились!

Эрнест вежливо поздоровался с ней, но не выказал Александрии особого интереса, что показалось Отум довольно странным. Александрия не выглядела оскорбленной, но Отум понимала, что ей неприятно.

«Если бы наследной принцессой была она, а не я, то Эрнест бы любезничал с ней», – подумала она.

– Позволите? – спросил он, предлагая Отум пройтись с собой «под ручку». Принцесса согласилась и махнула своим людям, чтобы они шли позади и не мешали им беседовать.

Они прошли под сень грушевых деревьев, и Эрнест возобновил разговор:

– Какие цели ваша матушка преследует этим браком, госпожа?

– Я думаю, все и так очевидно, – отозвалась Отум, постаравшись отвечать таким же холодным и деловым тоном.

– О, я бы так не сказал. Да, ваш королевский дом поступил гнусно с моей тетушкой, но едва ли Проспара является потенциальным врагом для Люмерии. Военный потенциал, оставленный Люмерии в наследство вашим отцом, еще не до конца разворован, поэтому мы никогда мы не осмелимся нападать на вас или поддерживать ваших врагов.

Почему-то Отум, услышав это, немного расслабилась. Ей понравилось то, как спокойно и честно с ней изъяснялся принц.

– Вы обвиняете мою мать? Не очень благоразумно, учитывая, что вы на ее территории.

– А вы остры на язычок, госпожа. Я слышал, вы милы и учтивы.

– Мне показалось, я пока не сказала ничего неучтивого. Наоборот, это вы провоцируете меня на откровенность…

– Так почему вы выбрали именно меня на роль будущего короля страны?

– Я не выбирала. Но я посчитала вас достойным кандидатом. Вы родственник моей любимой сестры. И я решила, что это хороший знак.

Они вышли на полянку, на которой стояла мраморная беседка. В ней уже был накрыт стол: на нем стояли традиционные блюда Проспары: тушеная с виноградом бычья печень, несколько видов пирогов с овощами и птицей и самый дорогой деликатес тех мест, засушенные саламандры, выложенные на блюде веером. Стоило им сесть за стол, как Эрнест уже принялся разливать по кубкам вино и накладывать себе еду.

– Бесконечно благодарен вам за этот прекрасный стол! Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, и вы решили поразить мое сердце в первую же встречу.

Отум рассмеялась.

– Я думала, эти слова ложь. Неужели мужчины настолько простые?

Уши Эрнеста слегка порозовели.

– Я – самое простое существо на свете, госпожа.

– И чего же вы ждете от этого брака?

– Я бы хотел, чтобы мы доверяли друг другу. Нам необходимо поладить, ведь от этого зависит благополучие наших стран. Со своей стороны могу гарантировать, что я буду стараться быть хорошим мужем для вас. И хорошим королем, если Боги позволят мне разделить с вами власть.

– Спасибо, я это очень ценю.

Они чокнулись кубками, и Эрнест жадно отпил вино. Отум лишь обмакнула губы: волнение и так мешало ей трезво мыслить. Принц попробовал разные блюда и заверил, что они приготовлены просто отменно, и, пока он ел, говорила в основном Отум.

– Я… Я вынуждена согласиться, что не согласна с политикой моей матери сейчас. Наша армия испытывает не лучшие времена, да и расширение границ прекратилось. Но и политику моего отца я тоже разделяю не в полной мере. Он угрожал народу океана прекращением торговли, и притеснял его в правах. Мне чужды такие методы. Вы сами знаете, что чревато приобретать таких врагов.

– И как же вы хотели бы править?

– Я… – Она умолкла, подавленная и смущенная. – Я хотела бы, чтобы царил мир. И в стране, и в моей семье.

Отум знала, что ее речи показались бы наивными Галатее или Александрии. Но Эрнест не засмеялся над ними, он серьезно кивнул, и за одно это принцесса была готова одарить его своим искренним расположением.

– Я рад, что мы смотрим в одном направлении. – Она с удивлением поняла, что видит нежность в его взгляде. Эта нежность преобразила его лицо, и в тот миг принц казался ей почти красивым. – Мне отрадно, что вы не похожи на свою мать. Такой королеве, как вы, я постараюсь быть хорошим партнером и союзником.

Гавлон любил сравнивать Люмерию со слоеным пирогом. А планету – с варящимися в бульоне крабами, пытающимися вырваться за пределы кастрюли. Этот чародей в принципе любил вкусно покушать. Еда скрашивала его печальную жизнь, полную лишений.

В Люмерии он сорок лет назад родился. Когда он был совсем крохой, его матушка любила рассказывать ему сказку про Звездных путешественников.

– Они бороздили космос в своем огромном корабле из железа, – говорила она, теребя в пальцах край стеганного одеяльца сына. – И однажды они оказались на этой планете, а тут была только вода и ничего больше. Их корабль столкнулся с водой и утратил способность плыть по космосу. Тогда люди решили построить искусственную сушу, чтобы поселиться на этой планете. Так они создали сперва маленький островок, плавающий, словно огромная лодочка. Потом он ушел под воду, и людям пришлось построить на нем другой уровень города, но вскоре и тот ушел под воду. Но уже третий уровень держался крепко, ибо люди подружились с народом океана, и те помогли нам укрепить положение островка своей магией. Люди обустроили свой город и назвали его Люмерией. Они начали расширять его в разные стороны, используя все дары океана. Но тогда они разгневали Богов, живущих на этой планете. Боги наслали на людей страшную болезнь, превращающую их в монстров. Многие выжившие люди тогда сбежали из Люмерии и создали вдали другие острова. Но те, кто остался, замуровали третий уровень города, заключив всех монстров в каменные стены под каменным потолком. И построили на этих камнях четвертый уровень, на котором многие люди живут и ныне. Со временем старый город, полный монстров, тоже начал уходить под воду, но монстры эти все еще живы и ждут своего часа, чтобы исполнить волю Богов и уничтожить всех оставшихся людей.

– Почему же мы с тобой живем в месте, где нет света? – спрашивал мать Гавлон. – Неужели мы и есть те самые монстры?

Мать на это только вздыхала. Когда Гавлон подрос она объяснила ему, что есть маленькая прослойка, подземный городок между городом монстров и нынешней Люмерией. В этом месте без солнечного света жили «шахтеры». В «шахты» отправляли работать только преступников, и выхода из этого города не было – в него можно было только попасть. Все входы в город, которые назывались «колодцами», охраняла древняя магия. Задачей «шахтеров» было латать каменный потолок города монстров и поддерживать своды Люмерии. Гавлон знал, что его отец никогда не совершал никакого преступления, из-за которого его могли бы сослать на вечные работы. Преступление совершил дед Гавлона по имени Дерек: он работал в королевской страже и в его смену сын короля упал с дерева и расшиб голову насмерть.

Так уж повелось, что, попадая в «шахты» ты наказываешь все свои будущие поколения. Но Гавлон не злился на деда Дерека: тот, угодив в страшный город преступников со своими законами, сумел добиться в нем уважения и даже построил свой дом (по меркам «верхней» Люмерии этот дом был обычной лачугой, но в «шахтах» он казался настоящей роскошью). В «шахтах» были свои правящие династии, с которыми лучше было не связываться, потому что именно они занимались дележкой продуктов и медикаментов, которые спускали через колодцы с поверхности. Дереку удалось влюбить в себя наследницу одной из таких династий, и он безбедно дожил свой век, обзаведясь потомством.

Выживать в «шахтах» было непросто. Без солнечного света и правильного питания дети там росли чахлыми и рано погибали. К тому же те заключенные, которые надолго отказывались от выполнения своей работы или назло системе пытались рушить каменные своды вокруг себя, тоже поражались древней магией и умирали в течении пары-тройки суток. Отец Гавлона помер именно так: однажды он ушел из дома и покончил с собой, прекратив работать. Дни свои он дожил, пропивая последние деньги семьи в местной таверне. Мама Гавлона не стала оплакивать этого труса.

– Я прокормлю нас любой ценой, малыш, – заявила она маленькому сыну.

И она пыталась сдержать обещание. Она уходила из их лачуги, когда Гавлон еще спал, а возвращалась, когда на улицах гасили фонари.

– Я работаю на богатого мужчину. Он позволяет мне прислуживать своим друзьям, – говорила она.

Только спустя годы Гавлон понял, чем она действительно занималась. Но он все равно вспомнил мать с горькой улыбкой. Он очень любил ее, и, когда однажды она не вернулась домой, мальчик горько плакал и звал ее.

В возрасте восьми лет, потеряв всех родственников, он отправился работать. Ему нужно было начать кормить себя, чтобы выжить. Он был еще слишком мал и слаб, и магия еще не требовала от него начинать работать, но выбора не было. В день он получал флягу воды, половину буханки хлеба, немного твердого сыра или пару ломтиков вяленого мяса, а в конце каждого месяца ему немного платили. На эти деньги в некоторых лавках мальчик покупал себе книги или еще еды. В «шахтах» книги почти ничего не стоили, но Гавлона мама успела обучить чтению, и из них Гавлон узнал много нового о себе и мире. Книги учили мальчика всему, чему его не успели обучить родители.

В свой выходной день он любил прогуливаться к колодцам. Там всегда было много народу. Колодцы по своей сути были огромными дырами в потолке, пять-шесть метров в диаметре, из которых сочился солнечный свет. В теплые дни люди, у которых был выходной, любили греться в круге света. Гавлон часто был среди них. А в холодные дождливые дни на полу ставили канистры для воды. Вода в подземельях тоже была на вес золота.

Однажды Гавлон пришел к кругу света в ранние утренние часы, когда все еще спали. Он сел по центру круга и уставился на небо, по которому плыли облака. Ему показалось, что снаружи играет мелодия. Гавлон редко слышал музыку, ведь в «шахтах» было не до нее. Мелодия играла совсем недолго и быстро прекратилась. Мальчику она показалась поистине прекрасной. Он не слышал ничего лучше, и при мысли, что он когда-нибудь может ее забыть, на его глаза наверачивались слезы. Он решил напевать ее про себя целыми днями, чтобы она не пропала у него из головы.

Гавлон напевал ее за работой, когда таскал из угла в угол камни или работал штукатуркой. Он напевал ее, когда ел и перед сном. Иногда, когда он был у себя дома или шел по пустой улочке, Гавлон пританцовывал, напевая себе эту мелодию под нос. И она ему не надоедала. В ней все было прекрасно, но мальчику было немного печально оттого, что он никогда не услышит ее целиком. Когда он думал об этом, мальчика охватывала сильная злость на несправедливость этого мира: раньше ребенок не осознавал так четко и ясно, чего он с рождения лишен. А лишен он был возможности слушать музыку, гулять по траве и играть целыми днями, пить молоко, быть подмастерьем, танцевать на балах и плавать в морских водах с русалками – он все это знал из книг, и хотел бы вкусить свободу, о которой столько читал. Он хотел бы услышать мелодию целиком.

И вот в один прекрасный день он снова пришел к кругу рано утром, и никого поблизости не оказалось. Гавлон встал в круг и посмотрел на небо, и увидел, что он затянуто облаками.

Он воскликнул, глядя туда:

– Пожалуйста, сыграйте еще!

Никто не ответил ему, и он горько заплакал. Гавлон упал на колени и, спрятав лицо ладонями, плакал долго и протяжно, пока у него не заболела голова, пока не стало больно моргать и смотреть наверх. Холодный ветер завывал наверху, и тучи становились все темнее и темнее.

Тогда он впервые в своей жизни запел в полный голос. Он не знал песен, он знал только одну мелодию, а точнее, ее отрывок, но мальчик понял и запомнил его в совершенстве. Гавлон не узнал собственный голос, который рвался из его груди, потому что он был настолько сильным и красивым, что просто не мог принадлежать ему. Гавлон всегда был тихим, потому что только такие тихие и кроткие сироты, готовые на любую работу, могли выжить в «шахтах». Но собственный голос придал ему уверенности. Он встал и выпрямился в полный рост, и слезы высохли у него на щеках. Он увидел, как вокруг него собираются люди, и что все смотрят на него с удивлением и шоком. Гавлону было страшно, но он продолжал петь.

И вдруг он взлетел. Барьер, который не пропускал других людей, живущих в «шахтах», пропустил его так легко, словно он был лезвием ножа, проходящим сквозь масло. Гавлон даже не почувствовал ничего, только легкое щекотное чувство, да и то всего на мгновение. Он перелетел через отверстие и опустился рядом с ним. Вокруг было пшеничное поле, а за ним деревни и леса, и Гавлон, озираясь, не верил своим глазам. Он чувствовал, как его обнимает ветер, и небо перед его глазами было бескрайним. Это было страшно. Это было потрясающе.

Гавлон опустил глаза и посмотрел на отверстие. Люди, оставшиеся внизу, столпились под ним. Кто-то подпрыгивал, кого-то поднимали, но барьер не пропускал никого. Те, кто дотрагивался до него, обжигались, словно об стену из огня, и бросали попытки. Гавлону что-то кричали, но он ничего не слышал. Испуганный и счастливый ребенок побежал по протоптанной дорожке подальше от отверстия.

«Я теперь свободен! – шокировано думал он. – Совсем свободен! Как я и мечтал!»

В тот день он впервые встретил маленькую девочку. Она сидела посреди дорожки в своем бедном крестьянском платье синего цвета. Ей было не больше семи лет, и она была очень красивой. Ее волосы, казалось, были золотистыми и мягкими, их так и манило потрогать.

Девочка сидела с закрытыми глазами и мяла в руках тряпичную куклу.

Гавлон сперва прошел мимо нее, потому что ему хотелось побыстрее убраться подальше от «колодца» (ведь, мало ли, за ним уже могли назначить погоню). Но любопытство оказалось сильнее страха, и Гавлон подошел к ней и спросил:

– Что ты тут сидишь?

Она испугано открыла глаза и посмотрела на него. Ее глаза были словно окутаны сероватой поволокой, и она смотрела не на его лицо, а куда-то в грудь. Гавлон понял, что девочка его не видит.

– Я дочка Берри-гончара, – произнесла она. – Я из дома ушла.

– И часто ты так уходишь?

Она не ответила. Гавлон присел на корточки и произнес:

– Сейчас холодно. Иди домой.

– Не хочу! – Девочка замотала головой.

– Я могу тебя проводить.

– Я слепая, но не беспомощная. К тому же эту тропу я хорошо знаю. Иди куда шел.

Вдруг взгляд Гавлона зацепился на деревянную трубочку, лежащую у нее на коленях. Прежде он уже видел такую на иллюстрации одной из своих книг.

– Это случаем не дудка? – спросил он удивленно.

Девочка кивнула.

– Можно подержать?

– Нет! Иди куда шел! – Белые щечки девочки порозовели, и она сжала свою дудку.

Вдруг мальчика осенило.

– А ты случаем не играла тут недели две назад?

Она ничего не ответила. Этот разговор явно ее смущал.

– Откуда ты? Я не помню твоего голоса. Ты не из моей деревни, – наконец, заметила она.

– Меня зовут Гавлон Гущ. И я не из этих мест. Я ищу работу, – сказал он. – Твоему папе случаем не нужен помощник?

– А меня зовут Гала, – сказала девочка. – Мой папа сейчас ищет подмастерье, но попасть ему в ученики не так-то просто.

– Пожалуйста, отведи меня к твоему отцу! – взмолился Гавлон. – Может мне удастся ему понравится.

– Вряд ли, – фыркнула девочка. – От тебя плохо пахнет. Ты бездомный.

Гавлон не нашелся, что на это ответить. Начал накрапывать дождь, и девочка встала и пошла по тропинке к деревне. Он увязался за ней.

– Не иди за мной. Мой отец все равно тебя прогонит, – отрезала Гала.

– А может и не прогонит! – Гавлону просто было больше некуда идти, да и девочка эта ему понравилась. За всю свою жизнь он не видел девочки красивее, даже несмотря на ее странные глаза. – Послушай, ты не знаешь эту мелодию?

И он напел ее.

Гала остановилась и повернула к нему лицо. В ее слепых глазах плескался страх.

– Откуда ты знаешь ее?!

– Так ты ее играла? – Гавлон рассмеялся и под натиском сильных эмоций схватил ее за плечи. – Ты спасла мне жизнь! Гала, ты даже не знаешь, как помогла мне! Я твой должник, Гала, должник на всю свою жизнь!

Гавлон ее обнял. Гала пискнула, но не стала вырываться. Он так давно никого не обнимал, что даже забыл, какое это чудесное ощущение.

– Прости! – выпалил мальчик, когда понял, что он перегнул палку, и тотчас отпрянул. – Ты же сказала, что от меня воняет. Прости…

– Откуда ты знал эту мелодию? – повторила свой вопрос смущенная девочка.

– Я слышал ее внизу. Я с ее помощью выбрался.

– Ты из «шахт»?! – воскликнула Гала. – Но при чем тут моя мелодия?

– Твоя? Это ты ее сочинила? – восхитился Гавлон. Эта девочка нравилась ему все больше и больше.

– Это сейчас не важно! – крикнула она.

– Послушай, в то, что я расскажу, очень сложно будет поверить. Но я, правда, хороший человек. Помоги мне попасть к твоему отцу в подмастерья. Работник из меня хоть куда!

– Подожди! – Гала топнула ножкой. Дождь начал усиливаться, но ее это не заботило. – Если ты, действительно, беглый преступник, то тебя скоро начнут искать маги! И я не могу подставлять под удар свою семью!

Она говорила совсем как взрослая. Ее доводы показались Гавлону вполне разумными, и он не нашел ничего лучше, кроме как принять ее решение.

– Ладно. Возьми хотя бы мою куртку на прощание, – попросил он и стянул с себя потрепанную холщовую курточку, доставшуюся ему от отца. – Накинь ее на голову, чтобы не вымокнуть. Может от нее и пахнет, но лучше уж так, чем простудиться.

И, так уж вышло, что этот поступок растопил сердце девочки, и та все-таки привела его в свой дом. Гавлон понравился ее отцу и стал одним из его учеников, и от магической службы ему долгое время удавалось скрываться. Таким образом Гавлону Гущу изменила жизнь Галатея Берри, которая ныне стала известна под прозвищами Кровавой Королевы и Шлюхи-Галы. Он вырос из чумазого худого мальчишки в статного красивого мужчину, носящего как вторую кожу свой потрепанный плащ и сумку с книгами. Но в его сердце все еще было место для своей первой и настоящей любви.

С того дня, как ее забрал Магнус, Гавлон Гущ дал себе клятву никогда не возвращаться в Люмерию. Он долго странствовал и отвлекался от собственной боли спиртным и добрыми делами. Магия, которую дарила ему его музыка, тоже была для него отрадой. Но настал день, когда судьба не оставила ему выбора, кроме как вернуться в родное королевство. Едва ли его удивило, когда в порту его сразу схватила королевская стража. Разумеется, он мог сбежать из-под нее, но магия музыкантов была запрещена в Люмерии, и, чтобы не рыть себе яму, он позволил себя повести. К тому же Гавлон был уверен, что, если его поимка дело рук королевы, то настоящего зла ему никто не причинит.

На его руки надели колодки, лютню его отобрали, а на голову повесили мешок. Через пару часов этот мешок сняли, его посадили на пуфик посреди большого роскошного бального зала с блестящим полом и огромными зеркалами. Он повернул голову и увидел, что этот бальный зал переходит в огромный балкон, и на балконе стояла женщина, в которой он едва ли сумел узнать свою Галу. Она любовалась на виды, а потом вернулась в зал и села на кресло напротив связанного Гавлона.

Лицо Галатеи заплыло жиром, глаза стали узкими, а лицо было спрятано под таким толстым слоем пудры, что казалось, напротив сидит не человек, а фарфоровая кукла. Глаза, которые он в свое время исцелил, взирали на него свысока, но в их глубине он видел тревогу. Ей было страшно, что он осудит ее. Он понял, что все-таки еще немного знает ее, и это ободрило мага.

– Здравствуй, Гала, – нарушил он тишину.

– Здравствуй, – грустно улыбнулась она. – Я рада, что ты, наконец, вернулся. Я так долго ждала этого дня.

Она встала и подошла к зеркалам. Ей было невыносимо смотреть ему в глаза.

– Я скучал по тебе, – сказал он честно.

– И я по тебе, – сказала Галатея.

– Я очень любил тебя. Я думаю, я любил тебя с первой встречи. Мне жаль, что все так вышло, Гала.

– Того что было, не вернуть. Но я тоже любила тебя. – Она вздрогнула.

– Видимо, недостаточно, чтобы разрешить музыкантам колдовать на территории своей страны, – горько хмыкнул он.

– Мне ли не знать, как опасны музыканты? Вы должны оставаться вне закона.

– За те годы, что мы жили вместе, разве хоть раз я обратил свою магию во зло? За те годы, что мы путешествовали вместе, разве я на кого-то напал первым? Наказал кого-то несправедливо?

– Ты не единственный, Гавлон. Не будь идиотом, ты сам в глубине души понимаешь, что я права.

Они снова помолчали.

– Почему ты позволила этому месту отравить тебя? – спросил Гавлон. – Почему убивала? Вся страна ненавидит тебя. Даже в далеких странах люди судачат о тебе. Ты стала похожа на злых королев из сказок.

– Какая разница, что обо мне судачат. Какая разница, на кого я, черт возьми, похожа! – Она снова подошла к Гавлону и яростно посмотрела на него. – Я выжила. Никто не спас меня от Магнуса. Даже ты, Гавлон, несмотря на всю свою невероятную любовь! А я спасла себя сама и выжила.

Эти слова больно уязвили мужчину.

– Я ничего не мог сделать, и ты знаешь это.

– Нет, мог! Ты мог умереть, Гавлон! Ты мог пойти до конца! – безжалостно напомнила она. – Но ты понял, что Магнус сильнее и просто меня отдал. Если честно, я ненавижу тебя, Гавлон. Я любила тебя так сильно, что теперь готова рвать и метать от одного упоминания твоего имени.

– Так зачем же я понадобился тебе? Хочешь убить меня?

– Зачем? Ты мог бы стать полезным инструментом в моих руках. Ты – один из самых могущественных магов мира. А может и самый могущественный. Так отплати мне за все, что я сделала для тебя. Помоги мне защитить себя и Отум!

– Твой народ считает тебя узурпаторшей, и принцессу Отум тоже не особо жалует. Я не собираюсь ввязываться в дворцовые интриги. Да и я вряд ли сумею тебя спасти. Слишком поздно, Гала.

– Спасти? Боги мне в свидетели, все не так плохо, – самоуверенно хмыкнула Галатея. – Мои шпионы исправно докладывают мне о всем, что творится во дворце. Никто не замышляет против меня. Знают, что не хватит силенок со мной бороться.

– Насколько мне известно, ты оставила в живых Александрию, старшую принцессу. И твоими стараниями во дворце оказался ее кузен. Ты не считаешь, что они могут заключить союз и свергнуть вас с дочерью?

– Она не посмеет! Я пристально наблюдала за ней все эти годы, Гавлон. И Александрия предана моей дочери больше кого-либо во дворце! – крикнула Галатея. – Не строй из меня дуру. Я не милосердна. Всех, кто представляет для меня угрозу, я тотчас убиваю!

– Да уж, этим ты уже успела прославиться… Послушай, Гала, раз уж у тебя все под контролем, так отпусти меня на свободу!

– Ни за что! – рявкнула женщина. – Я знаю, почему ты прибыл сюда! И ты этого мага не получишь! Мои люди доберутся до него раньше и убьют.

– Гала…

– Это решено. А ты, раз не хочешь служить мне, не будешь служить никому. Тебе это ясно?! – Она хлопнула в ладоши и в зал вошли ее солдаты. – Отведите его в темницу и прикажите придворным магам усилить защиту на его колодках.

Гавлон до дрожи боялся темниц. Он ненавидел сырость, камни и отсутствие солнечного света. Галатея знала об этом лучше кого-либо другого.

– Милый, если передумаешь, я всегда готова выслушать тебя! – сказала она напоследок, схватив его подбородок своей потной ладошкой.

Он промолчал, и солдаты его увели.

Глава 3. Бал узурпаторов

Отум в первые за долгое время полностью устроило то, как она выглядит. Черное с серыми вставками платье скромного покроя идеально на ней село. В качестве комплимента заморскому гостю она надела его подарок и фрейлина окрасила ее губы в красный, чтобы рубины хоть с чем-то сочетались в этом образе. Александрия зашла к ней в покои незадолго до бала. Сестра блистала в платье, украшенном живыми цветами, и на голове у нее красовалась тиара из перьев.

– Нравится мой образ? – спросила Александрия, обнимая сестру со спины.

– Кошмарная одежда, но тебе почему-то идет. Даже в наряде шута ты будешь бесподобна, – сказала Отум, утонув на мгновение в приторном облаке ее духов.

– Как тебе женишок? – спросила девушка. Не дождавшись ответа, она подошла к туалетному столику Отум и начала перебирать ее косметику.

– Не знаю. Он довольно умный.

– Колье он тебе подарил дорогое. Но красный, как по мне, не совсем твой цвет. Ты нежная, тебе бы больше подошли голубые и розовые оттенки.

– То есть ты его не одобряешь?

– Посмотрим, как сегодня себе покажет. Если станцует с тобой меньше трех танцев за вечер, то бросай его, не задумываясь.

– Я не особый любитель танцев, ты же знаешь.

– Я иногда забываю, какая ты скучная, цветочек, – виновато улыбнулась Александрия, крася губы алой помадой сестры. – Кстати, проведай Королеву. Я слышала, она в дурном настроении. Но пропускать этот бал ей нельзя, Эрнест потом все соки своим нытьем выпьет.

Александрия была права. Отум последовала совету и отправилась в покои матери. Та прогнала всех своих служанок и сидела на балконе в одном халате, напиваясь. Увидев принцессу, она обрадовалась.

– Отум, чудесное платье! Только цвет какой-то траурный. Не могла найти что-то повеселее? Скоро твоя коронация! И свадьба! – напомнила Галатея и смачно икнула, после чего постучала по креслицу рядом с собой. – Присаживайся.

Девушка с трудом удержала себя от порыва плеснуть ей вином в лицо.

– Меньше чем через час бал в честь наших зарубежных гостей! Успех нашего союза с Проспарой от него во многом зависит. А вы, матушка, пьяны.

– Выпью особую настойку, чтобы протрезветь. Опоздаю я немного – разве это беда? Я – Королева! Я могу позволить себе абсолютно все!

С этими словами Галатея осушила свой стеклянный бокал.

– Матушка, что случилось? – терпеливо поинтересовалась Отум, присаживаясь рядом с ней.

– Да так. Встретила бывшего любовника, – грустно произнесла Галатея и вздохнула. – Отум, как же это несправедливо… Все вокруг обвиняют меня, делают виноватой во всем. Но все, что я делала всю свою жизнь – так это просто защищалась. Я защищала свою жизнь и свои интересы. И твои.

– Матушка, скажите честно… – Отум набралась смелости и проговорила: – Вы хотите посадить меня на трон ради моего счастья или же ради своей безопасности?

– Что за глупые вопросы? Проваливай отсюда! – Побагровевшая Галатея еще раз икнула.

– Я понимаю, что и для того, и для другого, но ради чего больше?

– Ты мне надоела. Конечно, свои интересы я преследую в первую очередь. Ты не только моя дочь, но и дочь этого варвара Магнуса! Одни Боги ведают, сколько я натерпелась от него!

– Но разве он не любил вас больше прочих наложниц?

– Какая тут любовь?! Ему просто был нужен ребенок именно от меня. Он свято верил в одно пророчество. Но любовь тут ни при чем. Да, потом он ко мне привязался… Конечно, я чтобы сохранить его расположение тоже что-то делала, терять короля не особо-то выгодно. Спроси у королевы Доры почему. – Галатея усмехнулась.

Отум заинтересовали слова о пророчестве, но она решила, что лучше расспросить о нем подробнее, когда мать будет в более трезвом состоянии.

– Матушка, спасибо за ответ, – сказала Отум и встала. – Я настоятельно прошу вас взять себя в руки. Пожалуйста. На балу вас все ждут.

Отум уже развернулась на каблучках, как услышала за спиной возглас матери:

– Эй! Я не договорила. Конечно, я люблю тебя. Все матери так или иначе любят своих детей. Так что перестань себе забивать голову ерундой!

Девушка улыбнулась и кивнула. Прежде мать никогда такого не говорила.

– Я тоже люблю вас, матушка.

– А вот это ложь, – улыбаясь, пригрозила ей указательным пальчиком Галатея. – Меня давно уже никто не любит.

В итоге Королева все же умудрилась прийти на бал вовремя. Более того, она разоделась в пух и прах: ее красное шелковое платье было украшено кружевом, а на волосах красовалась ее любимая огромная корона. Принц Эрнест пообщался с ней – они обменялись несколькими лживыми комплиментами и разошлись довольные друг другом.

Первая часть бала проходила в столовом зале, выполненным в темных цветах и украшенном лампадками в форме планет и звезд. Над головами сидящих парило северное сияние, созданное придворными магами. Отум и Эрнест сидели во главе праздничного стола и весь вечер непринужденно общались. Эрнест знал много баек о городе монстров, которыми и развлекал принцессу весь вечер. Королева в основном общалась с одним из приглашенных министров и молодым человеком в скромном черном одеянии. Он был приятной наружности, но в глаза бросалась его болезненная бледность и большие синяки под глазами.

От души посмеявшись над очередной шуткой своего жениха Отум спросила у него:

– Принц, а что вы знаете о нашем госте, который сидит по правую сторону от Королевы? Я раньше не видела его на приемах.

– Госпожа, неужели вы не осведомлены о собственных гостях? Вам должно быть стыдно, – шутливо упрекнул ее он. – Это Орландо из рода Вандейзеров, седьмая вода на киселе короля маленького северного островка Сомним, – сказал Эрнест, накладывая себе в тарелку речную рыбу с картофелем. – Страна эта славится своими большими и красивыми грифонами.

– Мы, кажется, звали на Бал правящего короля Сомнима, а не его дальнего родственника.

– Это похоже на оскорбление Люмерии, но предлагаю вам в этот чудесный вечер не обращать на эту мелочь никакого внимания.

– Постараюсь, хотя вдвойне неприятно, что Вандейзер пришел на наш Бал в пыльном сюртуке, – заметила Отум.

– Это не помешало ему завладеть вниманием королевы. Стоит присмотреться к этому юноше: несмотря на свою скучную родословную он может многого достичь.

Девушка еще раз посмотрела на Вандейзера, и внезапно тот посмотрел на нее. В его взгляде читалось недовольство ее пристальным вниманием, и она, смутившись, твердо решила не смотреть на него больше до конца трапезы.

За едой последовали танцы. Эрнест выразил желание танцевать с ней весь вечер, но он в силу своей полноты устал после первого же танца. Она милосердно соврала, что больше не хочет, хотя неожиданно для себя поняла, что в этот вечер получает удовольствие от танцев. Отум и ее жених сели за столик и вновь начали беседовать, глядя на танцующих. Главным украшением вечера, несомненно, была Александрия. Она кружилась и смеялась, и глаза ее светились ярче любых драгоценных камней. Иногда Александрия, замечая, что на нее смотрит сестра, весело подмигивала.

В перерывах между очередными танцами к Отум неожиданно подошел Орландо. Он в вежливой, но сухой форме позвал ее на следующий танец.

– Прошу прощения, но я уже похитил принцессу на весь вечер, – сказал Эрнест. Орландо воспринял эти слова в штыки и громко спросил:

– А ее величество не может мне ответить? Или ее голос на вечер вы тоже похитили?

Отум нахмурилась и с достоинством ответила на этот выпад:

– Я не стану с вами танцевать. Но раз уж вы все-таки удосужились меня поприветствовать, то скажите: почему именно вас прислали от вашей страны, если в нашем приглашении четко значилось другое имя?

Некоторые гости с интересом уставились на Отум, повысившую голос. Орландо выглядел глубоко оскорбленным и, казалось, побледнел еще больше.

– Я, по-вашему, недостаточно родовит для местного общества, госпожа? Но, да будет вам известно, мой дед, правящий Сомнимом, собирается назначить меня своим наследником.

– Кхм, но ведь перед вами, насколько мне память не изменяет, восемь претендентов, – встрял Эрнест. Отум про себя оценила то, насколько хорошо он осведомлен.

– Мой дед решил изменить порядок наследования, – отрезал Орландо.

Эта небольшая ссора могла бы приобрести довольно острый исход, если бы к молодым людям вовремя не подоспела Александрия. С лучезарной улыбкой она сказала, обращаясь к Орландо:

– Что ж, в таком случае вы завидный жених. Не согласитесь ли вы потанцевать со мной? Или я меркну рядом со своей юной сестрой? – игриво полюбопытствовала Александрия, но Вандейзер смирил ее таким брезгливым взглядом, что Отум едва удержалась, чтобы не выгнать его из зала.

– Нет, ваше высочество, мне не нужны танцы из жалости, – выплюнул он и пошел прочь. Александрия театрально вздохнула и вымолвила: «Отвержена!», чем, разумеется, разрядила обстановку. Через несколько минут неприятный инцидент был всеми забыт, и Эрнест предложил Отум пройтись по дворцовому саду. Девушке и самой стало душно, поэтому она была рада проветриться. К тому же она накануне распорядилась накрыть сладкий стол во всех беседках сада, да и музыкантов там тоже было довольно много.

Небо было потрясающего теплого оттенка, рядом с ней шел ее будущий муж, который к концу вечера окончательно покорил Отум своим умом, и девушка чувствовала себя просто прекрасно. К тому же было приятно узнать от матери, что та все-таки ее любит.

– Мне кажется, я словно во сне, – сказала она Эрнесту, когда они шли по малолюдной части сада, скрытые тяжелыми ветвями старых цветущих яблонь.

Он улыбнулся ей и взял ее руку в свою. Его ладонь была нежной и большой.

– Ты совсем не такая, какой я себе тебя представлял. Ты гораздо лучше.

– И ты. Я чувствую то же.

– Я и не думал, что мне может так повести. Я всегда жалел, что я не старший брат. Я завидовал, что не буду править Проспарой. Но моя жизнь, оказалось, припрятала для меня великолепный подарок.

– Трон Люмерии? – Она нервно рассмеялась.

– Тебя, Отум.

Момент был как нельзя подходящим, и он им воспользовался: Эрнест поцеловал ее. Этот поцелуй мало напоминал поцелуй Александрии. Он был скользким, мокрым и смутил Отум, но она не отпрянула – по крайней мере, не сразу. Она хотела привыкнуть к нему, хотела понять его, прочитать его, как читала книги из королевской библиотеки.

Но она поняла, что ей не нравится. Что он сжимает ее руки слишком сильно. Отум мягко отстранилась, но он продолжил целовать ее щеки и виски.

– Вдруг увидит кто-то, – сказала Отум, отстраняясь еще больше.

– Прости, принцесса. – Он покорился, но снова взял ее руку в свою и повел дальше.

Сердце Отум билось, как сумасшедшее. Она больше не чувствовала себя страшной, не чувствовала себя тихоней. Неожиданно Отум в полной мере осознала, что ей нравится перспектива стать королевой и править рядом с кем-то достойным.

Позднее, когда пришла пора спать, она долго не могла сомкнуть глаз. Она смотрела в потолок и мечтательно улыбалась. Она представляла своих с Эрнестом детей, как на подбор красивых. Она представляла, как она открывает новые школы и помогает прокормиться беднякам. Она представляла, как грехи ее матери смываются добрыми делами самой Отум, и больше никто не смотрит на нее, как на человека, случайно занявшего трон.

Она представляла себя старой, и в этих мечтах рядом была такая же старая Александрия. Когда они были маленькими, они поклялись друг другу умереть вместе на краю мира, и Отум была уверена, что однажды встретит последние дни со своей старшей сестрой. Они бы стали отшельницами, выращивали свои овощи и фрукты в огороде, как обычные люди, и наслаждались видом на океан. Отум поняла, что она способна полюбить Эрнеста со временем так же сильно, как Александрию.

Она попросила Богов, чтобы так оно и вышло.

– Да помогут нам Боги, брат, – промурлыкала Александрия, зевая. Они с кузеном сидели в подземельях дворца напротив камина и пили фруктовое шампанское. Вокруг царил полумрак, и только здесь, в толстых черных стенах этой бедно обставленной комнаты Александрия могла позволить себе быть собой. – Да помогут нам Боги… Я так устала ждать.

– Представляю, – кивнул Эрнест, высмаркиваясь в накрахмаленный носовой платочек. – Ты сделала для Проспары больше, чем кто-либо. Вся семья гордится тобой.

– Пока нечем гордиться, – закатила глаза девушка. – Покушение может провалиться.

– Даже если что-то пойдет не так, ты молодец. Ты сумела проворачивать такие делишки под носом у Шлюхи-Галы, что волосы встают дыбом.

– Спасибо. Было действительно непросто. У нее везде свои люди. Но, благо, мою мать при дворе очень любили.

Александрия откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Она смертельно устала за все эти годы притворства и интриг, но теперь оставалось подождать совсем немного, и от предвкушения все ее тело буквально дрожало. Все шло, как ей было нужно. Эрнест идеально играл свою роль, сумел усыпить благоразумие Отум и влюбил бедняжку в себя.

– Ты целовался с ней? – спросила она сквозь накатывающий сон.

– Да. Ревнуешь?

Она почувствовала, как он оглаживает ее колени сквозь плотную ткань юбок. Она стукнула его по ладони, но он все равно ее не убрал.

– Конечно, ревную, – сказала Александрия, мечтательно глядя на огонь и делая глоток. – Мне так нравится Отум. Она такая чистая, такая обезоруживающе наивная. Она верит всему, что я говорю. Мне будет не хватать ее во дворце. В этом клубке змей…

– Тебе нужно будет избавиться от нее. Если ты не убьешь ее, то повторишь грубейшую ошибку Галы.

– Не говори об этом. Мне становится грустно.

– Никогда не поверю. Тебе все равно. Тебе стольких пришлось подкупить, запугать, убить, чтобы Королева дала свое согласие на мой брак с Отум. – Голос Эрнеста был полон восхищения. – И теперь ты говоришь мне, что тебе жалко эту дуру?

– Пожалуй, ты прав, – пожала плечами Александрия. – Мне все равно.

– Советую тебе казнить ее прилюдно. На дворцовой площади. Чем больше людей увидит эту казнь, тем лучше.

Александрия ответила, что подумает над этим.

– Кстати, – встрепенулась она, – ты принес, что я просила?

Эрнест кивнул и извлек из кармана бархатную коробочку.

Глава 4. Обряд Восхождения

Дни мерно текли, и персиковое небо сменило ярко-розовое, которое вскоре стало красным. В алый цвет оно окрашивалось только на день в году, и на него назначили Церемонию Восхождения Отум. Этот обряд был частью коронации в Люмерии. Через него прошел отец Отум, прошел ее дед и прабабка, и еще сотни ее прародителей, которые вели свой род от Александра, Звездного покорителя. Звездный покоритель был полулегендарной фигурой, и королевский род Люмерии гордился родством с ним, которое никак не мог подтвердить.

В своей обряд Восхождения будущий Король должен был пройти в заброшенное крыло дворца. По-настоящему заброшенным оно, разумеется, не являлось – слуги исправно убирались там. В этой части дворца находился внутренний дворик, в котором давным-давно возвели каменную лестницу, ведущую к небесам. Она была узкой, у нее не было перилл, и лестница эта возвышалась высоко над башнями дворца. Согласно преданиям, она вела к какому-то древнему артефакту, наследию Звездного покорителя. И этот артефакт обладал могущественной силой: недостойных правителей он не пропускал наверх. Очень редко принцы и принцессы поднимались на этой лестнице до конца. Но, считалось, чем выше наследнику удастся подняться, тем больше он достоин трона и тем удачнее будет его правление.

Отец Отум в свое время поднялся почти до самого конца. Галатея рассказывала Отум об этом дне, когда девочка была маленькой:

– Я слышала, что он очень злился, что немного не дотянул. Народу, разумеется, сказали, что он дошел до конца. Народ всегда обманывают. Но лестница достаточно высокая, чтобы зоркие могли заметить, дошел Король до верхушки, или нет.

– А что же там наверху?

– Об этом не принято говорить. Если тебе когда-нибудь выпадет туда подняться, тогда ты мне и расскажешь.

– Почему лестница так редко пропускает людей? Они что, устают идти? Или боятся высоты?

– Хватит задавать глупые вопросы. Я на нее не поднималась. У отца и спроси.

Отум так и не набралась смелости поговорить об этом с отцом. Теперь, накануне обряда, она об этом очень жалела. Ей предстояло подняться по этой лестнице, а затем выйти к людям на дворцовую площадь, чтобы на глазах у народа дать клятву королевы и принять корону. Именно там, где когда-то казнили королеву Дору.

Она очень волновалась. По всему дворцу шли приготовления, и ей оставалось только молиться Богам, чтобы лестница пропустила ее хотя бы до половины. Церемонию Восхождения традиционно наблюдал весь двор, и ей не хотелось опростоволоситься перед огромным количеством людей. Когда до церемонии оставался один день, она места себе не находила от страха. Ее матушка пила и праздновала грядущую коронацию со своими фрейлинами, не покидая свои покои, и поговорить с ней Отум не могла. Благо, Александрия не отходила от сестры и старалась отвлекать ее от плохих мыслей.

Перед ужином они пошли пострелять из арбалета в королевском саду – это было их давнее развлечение. Но Отум так и не сумела попасть в мишень, все ее стрелы летели в соседние розовые кусты.

– Милая, расслабь плечи, – советовала Александрия, с сочувствуем наблюдая за всем этим. Сама она стреляла из рук вон плохо, но не привыкла видеть, как ее сестра демонстрирует такие же незавидные успехи.

– Я не могу.

– Может пойдем во дворец? Я прикажу слугам сделать тебе ванну с морской солью и лепестками. Ты тотчас расслабишься.

– Как я расслаблюсь? Перед глазами все время стоит сцена, где я падаю с лестницы на глазах у всех. Я даже не знаю, чего ожидать завтра. – Отум запустила стрелу на самый край мишени.

– Ты разве не перечитала об этой лестнице все книги? – спросила Александрия, присаживаясь на траву и кладя на арбалет свой подбородок. Отум хотела сделать ей замечание – кто использует оружие, как подставку? – но в арбалете не было стрелы, и она промолчала.

– Не так уж и много информации про эту лестницу.

– Даже в королевской библиотеке Люмерии?

– Даже в ней! – Отум снова плохо выстрелила и, раздраженная, предложила пойти в столовый зал. Александрия оставила свой арбалет на траве, подошла к своей сестре и взяла ее под руку. Отум же отдала оружие слуге, и они отправились во дворец. – Ты, пожалуй, единственная понимаешь меня. Ты ведь в детстве тоже думала, что пройдешь через это.

– Я была слишком мала, чтобы волноваться о таком.

– Но ты меня понимаешь.

– Понимаю. Но, послушай, тебе действительно не о чем волноваться. Даже если ты не пройдешь больше пары ступеней, народу скажут, что ты дошла до конца. Так что тебя в любом случае коронуют.

– Я хочу честно, Лекс! Мне бы так хотелось, чтобы лестница подтвердила, что я буду хорошей правительницей. Я сама в себя не очень верю, да и мои подданые тоже. Мне бы не помешал знак судьбы.

– Отум, если ты сама в себя не веришь, никто не будет верить.

Они отужинали супом с моллюсками и фруктовым тортом. Александрия ела с аппетитом и заставляла хоть немного есть Отум. Будущей королеве кусок в горло не лез. Чуть позже к их трапезе присоединился Эрнест, но Отум едва ли могла поддержать разговор. Александрия, заметив, что жених утомляет сестру, сказала, что им пора. Девушки подошли к покоям Отум, и Александрия, обняв ее на грядущий сон, собралась уйти.

– Останься, – жалобно попросила девушка, взяв Александрию за руку. – Давай мы заночуем вместе, как раньше. Я не хочу оставаться сегодня одна.

Александрия беззлобно рассмеялась.

– Ты уже взрослая, Отум. Неужели все еще боишься призраков?

– Нет…

– Могу позвать Эрнеста. Уже скоро тебе придется спать с ним. Думаю, это окажется гораздо интереснее, чем со мной.

Отум застенчиво улыбнулась. Александрия так и не посмела ей отказать, и они прошли в покои принцессы. Они прогнали всех служанок и переоделись в ночные платья, – Александрия одолжила его у младшей сестры, и оно, каким-то чудом, налезло, – и легли на огромную кровать. На тумбочке рядом со стопкой книг лежала ваза с морскими фруктами, сочными и кислыми, и Александрия тотчас схватила один из них и вгрызлась в мякоть.

– Не кушай на кровати, забрызгаешь ведь, – попросила Отум, глядя, как сестра ест. Александрия никогда ее не слушалась, так что сказала она это без особой надежды.

– Я аккуратно. Слушай, как же тебе не противно спать на этой кровати? Всегда, когда ночую у тебя, мне не по себе. – Сок стекал по подбородку Александрии на простыни, но ее это не заботило. – На этой кровати спал покойный Король. И на ней он умер. На этой кровати нас зачали.

– Матрас ведь поменяли. И белье меняют каждый день.

– Боги, все равно мерзко.

– В таком случае, тебе повезло, что наследной принцессой назначили именно меня.

Александрия с недовольным видом доела фрукт и решила перевести тему:

– Закрою шторы. Не могу спать не в кромешной темноте.

Она вскочила и закрыла выход на балкон темными тяжелыми шторами из бархата, после чего плюхнулась обратно на кровать. Отум не любила спать в темноте, но не стала противиться сестре, ведь ей было так страшно, что она была уверена – этой ночью ей все равно не уснуть. Принцесса свернулась калачиком, а Александрия состроила жалостливое выражение лица и начала ласково гладить сестру по голове.

– Ну-ну, не грусти. Завтра все будет хорошо. Все будет правильно.

– Я надеюсь. Через три дня после коронации наша с Эрнестом свадьба. На меня столько свалилось, мне не верится, что я выдержу.

– Выдержишь.

– В глазах людей я просто дочь Кровавой королевы! – простонала Отум и спрятала лицо ладонями. – А вдруг и после того, как я взойду на трон, она будет цепляться за власть? Я люблю свою мать, но она едва ли хороший человек.

– Не станет она цепляться. Она не сумеет с тобой тягаться. В тебе течет кровь Люмерийских монархов. Ты наследница Александра, Покорившего звезды. Хватит паниковать. Ты должна верить в себя и быть несгибаемой. – Голос Александрии будто бы стал серьезнее. – Иногда выжить бывает сложно. Бывают такие дни, когда невыносимо открывать глаза, просыпаясь. Потому что мир сновидений кажется куда более приятным, нежели… настоящая жизнь. Поверь, тебя еще ждет много плохих дней. Но ты должна быть сильной. Ты должна быть королевой, в первую очередь, в душе. И тогда ты сумеешь выжить и всех поразить. Отум, ты не такая, как твоя мать.

Отум едва сдержала слезы, потому что перед глазами у нее воскресла сцена казни королевы Доры. Должно быть, Александрии было невыносимо потерять одновременно и маму, и трон, но ей хватило сил выстоять. И Отум отчаянно хотела быть такой же сильной, как ее сестра, такой же мудрой и твердой.

– Милая, как же мне повезло, что ты рядом, – прошептала принцесса и обняла Александрию. От сестры по обыкновению приятно пахло, и запах этот давно начал ассоциироваться у Отум со спокойствием и домом. – Ты – моя главная опора. Мне так жаль, что с тобой так несправедливо здесь обошлись.

– Перестань. Ты не могла помешать тому, что произошло.

– Лекси, я постараюсь сделать тебя счастливой, когда меня коронуют.

– Для тебя это правда важно? – произнесла Александрия после небольшой паузы.

– Конечно. Больше всего на свете. Я никого не люблю, как тебя. Ты моя сестра, мой лучший друг. Моя жизнь была бы скучной и пугающей без тебя.

– Я тоже тебя люблю, – сказала она, поглаживая Отум по спине. – Послушай, у меня есть для тебя подарок. Я хотела отдать тебе его завтра. Но решила сейчас, пускай он станет твоим талисманом.

Александрия сняла с запястья тонкую золотую цепочку, на которой красовался крохотный красный камешек, и надела браслет на запястье сестры.

– Очень красиво. Мне нравится, – сказала Отум, завороженно глядя на свою руку.

– Я очень рада. Это браслет моей матери.

Отум похолодела, представив, что это украшение раньше носила ныне мертвая женщина.

– Наверное, он много для тебя значит.

– Да. Но я хочу, чтобы теперь он был у тебя. Я люблю тебя, Отум, – произнесла Александрия, и ее голос почему-то дрогнул. – Я буду любить тебя, что бы я не говорила и не делала.

Эти слова заставили девушку изумиться; она не поняла, что имеет в виду сестра и нервно усмехнулась:

– Ты что, собираешься сделать мне что-то плохое?

– А ты сомневаешься? Все старшие сестры вредят младшим. Все потому, что вы моложе и красивее нас, – засмеялась Александрия, и снова крепко прижала к себе Отум. – А теперь спи. Тебе стоит поспать.

Объятия заставили Отум почувствовать себя защищенной. Она прогнала мысли о завтрашнем дне, и ее разум погрузился в приятную пустоту, за которой последовал сон без сновидений.

Когда пришло время, Отум разбудили ее служанки. Александрии в комнате уже не было. Небо за окном было алого цвета, яркого и бескомпромиссного, и по нему плыли редкие облачка. Казалось, словно небесный свод кто-то залил кровью. Отум старалась не смотреть в окно. На ватных ногах она встала с кровати и позволила служанкам раздеть себя и омыть. Ее волосы заплели в косу, которую укрепили обилием шпилек, после чего Отум одели в белоснежный костюм, стилизованный под то, что носили люди в древности, даже Покоритель звезд. Это был белый комбинезон из плотной ткани, расшитый красными нитями. К поясу прикрепили ножны с маленьким церемониальным кинжалом, украшенным изумрудами и топазами. Отум, привыкшая носить платья, чувствовала себя в этом одеянии некомфортно.

Есть перед обрядом было нельзя, но ей принесли крепкий чай. Девушка сделала несколько глотков, и ее сразу же начало тошнить.

«Почему голова так кружится? – рассеянно подумала она, мешая сахар в напитке. – Почему мое тело такое легкое?»

Служанки что-то говорили ей, но только половина слов долетала от Отум. Она чувствовала слабость во всем теле, и ее все раздражало.

– Где принцесса Александрия? – спросила она, перебив одну из служанок.

– Она тоже готовится, госпожа, – ответила старшая из них.

«Где же она, когда она мне так нужна?!»

– А где Королева?

– В своих покоях.

– Пойдите к ней, пусть спустится ко мне. А одна из вас, пускай, зайдет к лекарю и потребует у него успокаивающий отвар.

– Но, Ваше величество, – робко встряла старшая служанка, – меньше, чем через час обряд восхождения. Согласно протоколу, этот обряд нельзя выполнять, будучи больной.

– Я не больна. Просто от волнения у меня кружится голова. Все свободны, – махнула рукой Отум.

– Но…

– Мои приказы не должны обсуждаться! – крикнула Отум, и только после этого ее покои опустели. В тишине ей едва ли стало лучше. Принцесса встала и прошлась по комнате, чтобы убедиться, что способна идти, не шатаясь, но перед глазами девушки все кружилось, и она не отдавала себе отчет в том, ровно идет или нет.

«Служанки не заметили, что я шатаюсь, значит все хорошо, – успокоила себя Отум и, сев на кровать, попыталась вспомнить свою коронационную речь. Мысли путались, и она постоянно запиналась даже в мыслях. Она спрятала пылающее лицо в ладонях, и руки ее мелко дрожали. – Какая же я жалкая. Будь на моем месте Александрия, то она бы была великолепна и полна достоинства. Она ничего бы не боялась. Может это просто не моя судьба, а ее? Может я ворую то, что принадлежит ей?»

В комнату вошла Галатея. На ней было белое платье, и она выглядела гордой и довольной. Улыбка цвела на ее обычно неприветливом лице. Она явно получала удовольствие от происходящего, и Отум возненавидела ее за это.

– Доченька! – воскликнула она, подходя к Отум с распростертыми объятиями, но та не позволила себя обнять. Отум встала со своего места и, хмурясь, подошла к окну. – Да что с тобой?

– Что со мной?! От тебя разит алкоголем! Неужели ты не могла не напиться хотя бы сегодня?! – скрестив руки, отругала ее дочь.

– Но сегодня же праздник. Я столько сделала, чтобы этот день настал… – Галатея выглядела пристыженной.

– Да! Ты убила стольких, чтобы он настал, что я, мамочка, обязана быть тебе благодарна!

– Да что с тобой?! – На лице Галатеи выступили красные пятна. Она не разозлилась, но явно пребывала в ступоре. – Отум, ты бледна. Как ты себя чувствуешь?

Она протянула руку, чтобы приложить ее ко лбу Отум, но принцесса ударила ладонь матери и грозно сверкнула глазами.

– Не прикасайся ко мне! – прошипела она.

– Стража! – крикнула Галатея, но Отум рявкнула следом:

– Только посмейте зайти, и я тотчас казню вас! – Разумеется, после такого заявления никто не посмел ворваться в покои принцессы, и она сделала шаг к матери, а та – от нее. – Ты боишься меня?!

– Конечно! Отум, ты не в себе! – В глазах Галатеи плескалась тревога.

– А кто тому виной? Чья любовь к власти довела нашу семью до такого? Позволь открыть тебе глаза: я не рождена для того, чтобы править! Я даже коронационную речь не могу запомнить от страха! Александрия – вот, кто рожден для власти! Но она не твоя дочь, поэтому она всегда будет в тени! А я буду самой провальной королевой в истории, и все это по твоей вине!

Отум тыкнула мать указательным пальцем в грудь и расплакалась. Она ненавидела себя в то мгновение, но ничего не могла поделать. Ее голова раскалывалась на части, ей просто хотелось упасть на кровать и забыться.

Галатея пробормотала:

– Милая, с тобой что-то не так. Позволь мне помочь.

– Ты никак не можешь помочь…

– Ты плохо себя чувствуешь. Возможно, тебя отравили.

«Ты бы помогла мне, если бы умерла», – поняла Отум. Эта мысль показалась ей такой желанной, какими кажется путнику в пустыне стакан воды или бездомному бедняку плошка супа. Отум никогда не испытывала прежде такого сильного желания. Она не знала, как ему сопротивляться, и это пугало ее. Все ее тело отчаянно рвалось к тому, чего она страшилась больше всего на свете.

– Дочка, мы перенесем обряд и коронацию. И свадьбу. – Галатея положила ладонь на щеку Отум. – Моя девочка, я заставлю тех, кто сделал это с тобой, заплатить.

Тепло матери и чувство защищенности возле нее заставили Отум на мгновение почувствовать себя также спокойно, как и в объятиях Александрии. Это было необычно, ведь мать редко касалась ее и еще реже говорила ласковые слова.

«Она не любит меня. Она любит ту власть, что получает из-за меня», – уверенно сказал голос в голове принцессы, и он ощущался инородным, властным, злым. Он был сильнее. Галатея, словно прочитав эти мысли, порывисто обняла дочь. Запах алкоголя и дорогих терпких духов смутил принцессу, и ее разум окончательно опустел. Она не могла и слова выдавить, просто стояла, подрагивая всем телом, в объятиях матери, и слезы продолжали литься у нее из глаз.

– Я… Я не хочу, – призналась она.

– Чего же?

Отум достала кинжал из ножен, но ее мать даже не обратила на это внимания.

– Мама… – прошептала она, и всадила клинок в ее большой живот. Он прошел внутрь легло, словно человеческое тело было создано для того, чтобы его резали. Отум ощутила такую эйфорию, которую не испытывала доселе, и засмеялась, продолжая плакать. Мать пискнула, ошарашенно глядя на дочь, а та извлекла кинжал и тотчас всадила его Галатее в грудь.

– Как… Как…

Отум не слышала, как хохочет. Она почти ничего не видела. Она просто протыкала свою мать раз за разом, а та пятилась, пока не упала на кровать, и ее белое платье было теперь бардовым и влажным.

– Отум, – заплакала Галатея, – Отум, кто… кто сделал это с тобой?

Девушка ей не отвечала. Она продолжала втыкать в мать лезвие. Она убивала солнечные дни своего детства, она убивала свое будущее, причины своих комплексов и первых побед, и красное небо было тому свидетелем. Она убивала Галатею на кровати своего отца, который баловал ее и считал самой лучшей принцессой. Отум не могла остановиться.

Вдруг тяжелая дверь в комнату распахнулась, но в покои зашли не стража и не слуги. В проеме показалась Александрия. Она не выглядела удивленной. Она смирила брезгливым взглядом окровавленную Галатею, а затем посмотрела на застывшую над матерью сестру, сжимающую окровавленный кинжал. В глазах Отум пульсировало безумие.

– Я должна была увидеть, – сказала она, и Галатея нервно рассмеялась. Смех перетек в кашель, и на губах королевы выступила кровь.

– Я думала… Я думала, ты ее любишь, – выдавила Галатея, и это стало ее последними словами.

Александрия нахмурилась и еще какое-то время смотрела на бездыханное большое тело, после чего ее лицо скривилось от наигранных эмоций: смеси страха и шока.

– Стража! – закричала она. – Все сюда! Сюда!

Разум Отум начал проясняться. Она посмотрела на мать, увидела, что ее глаза остеклели, что ее лицо потеряло краску, и девушка похолодела. Она упала на колени, и кинжал выпал у нее из рук. В покои ворвались стражники, и Александрия, оседая на полу в груде юбок, указала на Отум.

– Она… Она убила королеву! – хрипло произнесла она. – Я все видела…

Все и так было понятно – мужчины не стали больше ждать и грубо скрутили Отум руки. Боль, причиненная ими, еще больше отрезвила ее. Она поняла, что только что покалечила или убила мать. Ей стало очень страшно. Обычно, когда она чего-то боялась, сестра успокаивала Отум, но теперь Александрия отвернулась от нее.

– Спасите ее… Спасите ее, пожалуйста, – пробормотала Отум, но никто не слушал ее.

Она еще раз с надеждой посмотрела на сестру, а затем все перед ее глазами померкло.

Ей снился кошмар. Ей снилось, как на ее огромной кровати лежит гроб, и в нем, возле трупа матери, лежит ее собственный труп. Отум грезила этим кошмаром наяву, пока ее волокли по мраморным полам к лестнице в подземелья. Внизу были темницы.

Она хотела бы еще раз обнять мать. Она хотела бы сказать Галатее, что понимает ее и не осуждает. Отум действительно любила свою мать. Галатея была властной и наглой, но ее страстность и ее целеустремленность всегда казались Отум просто невероятными.

Отум очнулась уже в камере. Там не было ни окон, ни света – единственным источником освещения служил старый подсвечник в коридоре. Отум была прикована кандалами к стене, от которой не могла отойти и на три шага. На ней больше не было коронационного наряда – все, что ей оставили от него, так это браслет-талисман Александрии. Отум сидела в льняном сером платье посреди грязного сырого пола, и в углу ее камеры что-то грызла крыса.

Девушка вспомнила, как ранила мать. Она хотела бы заплакать, но не смогла. Отум показалось, что ей не хватает воздуха, что ее сейчас вырвет, что она сейчас умрет. Но она не умирала. Мир вокруг был предательски четким. Случившееся не было сном.

– Я не могла… не могла… – сипло сказала она самой себе, и стражник, проходящий мимо ее камеры, с опаской на нее покосился. Увидев человека, Отум рывком подскочила к решетке. – Прошу вас, ответьте, она жива?! Ответьте, я умоляю вас!

Страж ускорил шаг и вскоре исчез в темноте коридора. Отум ударила кулачком по ржавой решетке и стиснула зубы. Сожаление и стыд прожигали ее изнутри. Она искренне хотела, чтобы все прекратилось. Чтобы она умерла. И ей представили такую возможность: часы текли, а еды и воды ей все не приносили.

Она сидела на полу, уставившись в стену. Иногда на нее накатывала истерика, и она начинала рыдать. Ее живот ныл, а голова гудела. Ей бы стоило поспать, но она не могла. Когда она закрывала глаза, перед ними представал образ испуганной матери, в которую она всаживает кинжал, и ее предсмертные вопли. Под ногтями Отум все еще была засохшая кровь, и девушка не могла ее убрать, как не старалась.

В какой-то момент – Отум не знала, сколько часов она провела в темнице, прежде чем она сделала это, – она швырнула свой пустой ночной горшок в стену и начала орать. Она хотела привлечь к себе внимание, чтобы ее уже казнили. Или хотя бы поговорили с ней. Отум хотела знать, убийца она или все же нет.

И это возымело эффект. Перед решеткой показался Эрнест. На нем был черный сюртук, а в руках он держал белоснежный подсвечник тонкой работы, который выделялся на фоне старой уродливой темницы.

– Эрнест… – Отум медленно приблизилась к решетке, глядя на принца – он смотрел на нее без прежней нежности, разве что с отвращением.

– Я прибыл к тебе, Отум, чтобы сказать… я не виню тебя. Тебе нужна была помощь, но мы не понимали этого, – великодушно сказал он.

– Я все-таки убила ее? – выпалила Отум. Все внутри рухнуло, хотя она была почти уверена в том, что все так и окажется. Перед глазами все потемнело, но она удержалась на ногах. – Эрнест… Эрнест, послушай, я не понимаю, что произошло. Эрнест, меня отравили. Или околдовали. Я… Эрнест, я…

– Твоя одежда и напиток были проверены на наличие яда или магического вмешательства. Отум, ты не находилась не под каким воздействием, когда совершала это преступление. Я пришел объявить тебе, что ты обвиняешься в убийстве королевы Люмерии и признана виновной. – Эрнест трагично вздохнул. – Наследная принцесса Александрия вынесла решение казнить тебя через принятие яда. Она посчитала это милосердной смертью, ведь ты находилась не в себе, когда совершала преступление. Твоя казнь назначена на завтра.

Осознание того, что ее все-таки убьют, совсем не впечатлило Отум. Собственная казнь не казалась несправедливой или страшной. С таким же успехом Эрнест мог объявить ей, что скоро взойдет солнце.

Не дождавшись ответа, парень подозвал служанку. Она протиснула между прутьями решетки кружку воды и кусок ржаного хлеба.

– Почему она сама не пришла? – тихо спросила Отум. – Почему Лекс не пришла сама?

– Не знаю. Думаю, она испугана. И это решение… о твоей казни, Отум. Оно далось ей нелегко. Просто на этом настаивал весь Тайный совет, – сказал Эрнест, после чего помялся немножко, и удалился.

Отум не понимала этого. То, что Александрия приказала ее убить, не укладывалось в голове.

«Если меня признали невменяемой, то меня по закону можно оставить в живых. Так почему Александрия не настояла на этом?» – подумала Отум. Пока она мешкала, крыса побежала к ее хлебу, и это заставило принцессу прийти в чувство.

– Кыш! А ну кыш! – Отум схватила кружку и хлеб и впервые за долгое время почувствовала, как сильно хочет есть. Она жадно вкусила хлеб, но не ощутила его вкуса, а затем в несколько глотков осушила кружку. Было странно есть и пить. Вместе с матерью она и сама словно умерла.

Она вспомнила обрывки разговора. Она вспомнила, как в покои вошла Александрия. Вспомнила, как ее мать прохрипела:

– Я думала, ты ее любишь… – И слова эти набатом стучали в голове девушки, и ее грусть медленно перерастала в ненависть.

Александрия ее не любила, теперь Отум была в этом уверена. Если бы любила, то пришла в темницу сама. Если бы любила, то не позволила бы казни случиться. Если бы любила, то не ушла утром. Будь она рядом, то все сложилось бы иначе.

Отум заставила себя успокоиться, еще раз окинула себя взглядом и вспомнила, что ей оставили браслет.

«Его не проверили на наличие проклятия, раз уж не сняли. Видимо, мою проверку контролировала Александрия, и она была уверена, что в ее подарке уж точно нет ни магии, ни яда. Или же… этот браслет был проклят ей самой. Точнее, ее людьми. Что ей стоило подкупить придворного мага?»

По спине Отум пробежали мурашки. Это предположение казалось логичным и правильным. У Александрии был мотив для подобного поступка – она ненавидела Галатею, да и трон, к которому ее готовили с рождения, она в глубине души должна была хотеть. Но Отум казалось гнусным подозревать сестру без весомых улик.

«Она же хороший человек, она бы так не поступила, – напомнила себе Отум, но не была теперь так уж уверена в этом. – Она успокаивала меня, когда мне было грустно. Была рядом со мной, когда всем остальным не было до меня дела. Она бы и сейчас пришла, если бы мое поведение ее не напугало».

Отум сняла браслет и, задумавшись, сжала его в кулачке. Этот браслет остался единственным напоминаем о том, что Отум была любима, что у нее была хорошая счастливая жизнь. Она разозлилась на себя, что посмела плохо думать о сестре. Александрия всегда была лучшей, она была великодушной и мудрой, и теперь ей было суждено стать королевой.

– Разве так не будет лучше? – спросила она у пустоты.

– Эй! – услышала она мужской голос, доносящийся из соседней камеры. – Эй! Послушай… Ты ведь принцесса Отум?

Голос был сиплым, но звучным. Наверное, его обладатель долго плакал, прежде чем задать этот вопрос. Или же простудился.

– Я больше не принцесса, – произнесла Отум.

– Это, правда, что ты убила собственную мать? – спросил мужчина.

Она промолчала, чувствуя, как к ее горлу снова подступают рыдания. Но вместо того, чтобы заплакать, она почему-то горько рассмеялась.

– Выходит, что так…

– Как ты могла?! Мне просто в это не верится! Гала все для тебя сделала! Она привела тебя к трону! А ты… просто убила ее?! Да где же это видано, чтобы ребенок убивал родителя?!

Мужчина умолк, но Отум слышала, как он плачет. Он делал это тихо, но теперь она прислушивалась к каждому шороху.

– Я не знаю, что на меня нашло… В меня словно кто-то вселился, – сказала Отум. – Но раз уж принцесса решила, что я виновна, то так оно и есть. Наверное, я просто сумасшедшая.

Мужчина не ответил, но всхлипывания прекратились еще нескоро.

– Послушайте, а кто вы? – спросила девушка.

– Это неважно…

– Почему вы оплакиваете мою мать? Ее мало кто любил. И союзников у нее всегда было не так уж много.

– Меня зовут Гавлон Гущ. И мы с твоей мамой… мы были друзьями, – наконец, грустно ответил он.

– Гавлон Гущ? – ошалела Отум. – Так вы тот маг-музыкант?

– Да…

– Так почему же вы не сбежите? О силе вашего волшебства хотят легенды!

– У меня связаны руки. Да и извлечь музыку мне нечем. – Они вновь помолчали, а потом Гавлон спросил: – Как она умерла?

– Я… – Отум поняла, что не способна это описать. Ее глаза вновь наполнились слезами. – Я…

– К тебе приходили мысли, нетипичные для тебя?

– Да! – горячо заверила Отум. – Я бы никогда помыслить не могла о… Просто… Мне так захотелось причинить ей боль. Это была как навязчивая идея.

– Хм… А твоя голова кружилась?

– Да. Я едва на ногах стояла. Будто перед обмороком. А что? Вы думаете, меня все-таки могли заколдовать?

– Я не знаю, – честно ответил Гавлон.

Но его слова вселили в Отум надежду. Она рассказала магу свои опасения насчет браслета. Было нетипичным для нее довериться первому встречному, но он представился другом Галатеи, и это расположило ее к нему. Отум не знала других друзей матери.

– Мда. Отум, у меня для тебя скверные новости – вполне возможно, твоя сестра предала тебя, – сказал Гавлон. – Или же Александрию просто обманул тот, кто дал ей браслет, но, учитывая, что у нее есть мотив… Но я не могу быть уверен в том, что браслет заколдован, пока его не осмотрю.

– И как же мне передать его вам?

– Не знаю…

– Почему бы вам не запеть? Разве вы не можете с помощью собственного голоса создавать музыку? – осенило Отум.

– Нет, глупая, твоя матушка приказала зачаровать мои кандалы. Из-за этой магии я не могу ничего пропеть.

– Так это вас моя мать недавно принимала? – удивилась Отум. – Так вот для кого она наряжалась…

Она была готова поклясться, что Гавлон снова расплакался.

– Ну полно… Пожалуйста, давайте придумаем, как проверить браслет! Я хочу понять, сошла ли я с ума, или это моя сестра хочет, чтобы я так думала.

И Отум не знала, чего она боится больше.

– Поищи внизу… В стене между нашими камерами дырки. Тут полно крыс и мышей, а они снуют по камерам. Значит, отверстия вполне могут быть, – прохрипел Гавлон.

Он оказался прав: Отум не сразу, но нашла одну-единственную дырочку. Стена оказалась толстой, и протиснуть через всю длинную норку браслет должно было оказаться непросто. К тому же периодически мимо камер проходил стражник, но Отум старалась быть осторожной. Она кинула браслет в дырку, вынула из осиного гнезда, в которое превратилась ее прическа, шпильку и с ее помощью продвинула браслет на сторону Гавлона. Девушка увидела, как маг поддел цепочку пальцами ноги, и затаила дыхание, пока он осматривал украшение.

– Оно сочится темной магией. Наверное, Александрия наняла лириста, притом опытного.

Сердце Отум забилось, как сумасшедшее. Сомнений не оставалось: сестра подставила ее. Та, что росла вместе с ней, что была ее единственным другом… Александрия разрушила жизнь собственной сестры. Она никогда не была великодушной, она оказалась мстительной, холодной и расчетливой.

– Почему же она сама не убила маму? – прорычала Отум. – Почему заставила меня?!

– Таким образом она убила двух зайцев – избавилась и от Галатеи, и от тебя… – мрачно усмехнулся Гавлон. – Должно быть, она тот еще монстр. Как и ее отец.

– Она заставила меня убить собственную мать! – рявкнула Отум, и единственная крыса, находящаяся в ее камере, убежала прочь. – Она заставила меня разрушить свою жизнь собственными руками. Я всегда… Я всегда восхищалась ей!

Отум стало стыдно за все хорошее, что она сделала своей сестре. Ей стало стыдно за то, что она так слепо доверяла. Наивная и глупая, теперь она сидела в темнице и ждала, пока ее не заставят убить себя на глазах у своего народа.

Отум тряслась от ярости.

– Это я во всем виноват, – сказал Гавлон. – Я всегда буду виноват перед Галой. И я обязан тебе помочь.

– Чем вы сможете помочь? Вы бесполезны без своих сил, – безжалостно констатировала Отум. – Мне ничего не остается, кроме как ждать смерти.

– Возможно… Возможно, ты могла бы обвинить ее? Браслет-то у нас!

– Если вынесен приговор, с ним уже ничего не сделаешь. Я хорошо это знаю. Королеве Доре не дали и шанса на оправдание.

«Она всегда ненавидела тебя. Она всегда лгала, глядя тебе в лицо. Александрия едва терпела тебя, и при первой же возможности погрузила тебя в ад…» – Думая об этом, девушка едва сдерживала в себе вой, полный горечи и бессилия.

– Я помогу тебе, ты веришь? – спросил Гавлон. – Отум, ты должна быть сильной. Мы придумаем, как сбежать. А теперь помолчи.

Она покорно помолчала несколько минут.

– Черт, ничего не выходит! – выругался маг.

– А что вы делаете?

– Я пытаюсь извлечь хоть что-то похожее на музыку.

– С помощью чего? – удивилась Отум. – Не говорите только, что с помощью браслета?

Девушка представила, как Гавлон водит легким браслетом, висящим у него на грязном большом пальце, по каменному полу, и закатила глаза.

– Подождите, – пробурчала она, наклоняясь к дырке, – сейчас я кину вам шпильку для волос.

– У тебя все время была она, и ты молчала? – выпалил Гавлон.

Она передала ему шпильку, и маг, зажав между пальцами уже ее, попытался с ее помощью выстукивать какую-то мелодию. Отум не особо надеялась на успех. Она села на пол, прижав голову к коленям, и уставилась в одну точку. Она уже не могла плакать, у нее не осталось слез. Она думала о своей матери, о сестре, отце, женихе, о том, что теперь она совсем одна. Ей хотелось убить себя, чтобы не испытывать этой боли.

Но Отум знала, что Галатея не одобрила бы этого. Ее мать была по-настоящему несгибаемой, и Отум должна была хотя бы попытаться соответствовать ей.

Ее мать хотела бы, чтобы Отум отомстила.

«Я клянусь, если я выберусь, я найду способ стать сильной, – решила Отум. – Я клянусь, я заставлю Александрию испытать мучения в сотню крат сильнее, чем мои сейчас. Я клянусь, что она будет на коленях умолять меня о пощаде, но я не прощу ее. Если мир будет рушиться, мертвые воскреснут, Боги обрушат болезни на землю, я не прошу ее! Она должна за все ответить. Человек с такой грязной душой не имеет права на трон… и на жизнь».

– Клянусь, – вымолвила она вслух, и в тот миг в соседней камере раздался громкий стук. То упали оковы Гавлона Гуща.

– Получилось! – возликовал маг. – Сейчас я освобожу нас, Отум!

Он сдержал свое слово: Отум услышала, как он поет на чужом языке. Его песня была отчаянно грустной, и Отум была готова поклясться, что, несмотря на заплаканный голос Гавлона, звучала она просто потрясающе. Эта песня словно украла немного страданий девушки и облегчила ее ношу.

Гавлон подошел к камере Отум и освободил и принцессу. Он оказался невысоким крепким мужчиной средних лет с короткой бородкой и красивым лицом. Они вместе пошли по мрачному коридору. Их конечности затекли, но беглецы старались идти быстро и бесшумно. Разумеется, в коридор тотчас набежало много стражи, но стоило Галвону запеть, как подбегающие солдаты останавливались и замирали, будто каменные статуи. Отум предложила переодеться в одежду гвардейцев, и маг признал, что в этом есть смысл. Они потратили на это какое-то время, но стали менее узнаваемы: Гавлон, к тому же, немного поколдовал над их внешностью, сделав себя моложе, а Отум более похожей на юношу. На что-то более радикальное его не хватило: за время заточения мужчина очень истощал и могущественное колдовство давалось ему с трудом.

Когда они оказались во дворце, в котором творился переполох, к облегчению Отум, их не узнали. Они с магом бежали с арбалетами на перевес по залам, в которых девушка провела свое детство. Повсюду было праздничное убранство, которое не успели убрать с ее сорвавшейся коронации. Отум озиралась по сторонам, и тоска сжимала ее сердце. Девушка не знала, доведется ли ей вернуться в этот дворец еще когда-нибудь… если у них все же выйдет сбежать.

Внезапно, когда до выхода оставался последний коридор, Отум увидела, как им навстречу идет принцесса. Александрия была в своем домашнем шелковом халате и раздавала задания слугам. Возле нее шел зевающий Эрнест в ночной рубашке.

– Как вы могли запереть ее рядом с Гавлоном Гущем?! – ругалась Александрия (в основном, на кузена). – Всем известно, что Гала спала с ним, пока ее не забрали во дворец! Конечно, он помог Отум и они вместе сбежали! Иначе и быть не могло!

– Алекс, повторяю, я понятия не имел, что в дворцовой темнице Гавлон Гущ, – огрызнулся Эрнест.

Когда они оказались слишком близко, Отум потупила взор. Она знала, что, стоит Александрии всмотреться в ее черты – и все пропало. Сестра слишком хорошо знала, как выглядит Отум, и слабая оборотная магия бы ей не помешала. Но Александрия не обратила на них с Гавлоном никакого внимания. Беглянка испытала облегчение и подумала:

«Вот увидишь, я превращу твою жизнь в ад. Дай мне время. Ты пожалеешь, что так обошлась со мной, Лекс. Тебе стоило убить меня вместе с моей матерью».

Глава 5. В Зловонном квартале

Александрия и Эрнест встречали рассвет на небольшой мраморной террасе. Они играли в шахматы и пили бодрящий отвар, приготовленный дежурным лекарем. Эрнест побеждал, но девушку мало заботила игра: она любовалась небом сочного оранжевого оттенка.

– Сейчас бы апельсинчик, – проныла она.

– Так попроси слуг принести, – пожал плечами принц.

Но она не успела никого к себе подозвать: на террасу вбежал один из гвардейцев и отрапортовал, что Отум и Гавлона так и не удалось поймать. Эрнест побагровел и стиснул зубы, а Александрия не изменилась в лице.

– Как этой тупице удалось убежать?! – воскликнул он.

– На пару с величайшим магом современности? – хмыкнула Александрия. – Ой, ну даже не знаю. К тому же, Цветочек не тупица. Так как она никогда не была общительной, книги были ее самой верной компанией все эти годы. Она знает все секретные ходы замка, как свои пять пальцев.

– И что нам делать?!

– Расслабиться. Мы ее упустили. Но ненадолго, не переживай. Даже таким магам, как Гавлону, нужно восстанавливаться и отдыхать, так что уже скоро его оборотная магия развеется, и они начнут привлекать к себе внимание. – Александрия отпила чай, после чего продолжила, глядя уже на гвардейца: – Мы не станем пускать дело на самотек. Я хочу, чтобы наши солдаты проверили каждый дом в Столице. Пускай по улицам расклеят объявления. За головы моей сестры и Гавлона Гуща должна быть назначена просто неприличная цена. Я хочу, чтобы за ними охотились все!

– И стоит нанять наемников из «Клана шипов»! – добавил Эрнест. – Поручите это мне, госпожа! К тому же я настоятельно рекомендую закрыть все выходы и входы в Столицу как минимум на неделю.

Александрия великодушно согласилась и с улыбкой произнесла:

– Пойду вздремну, пока есть возможность. Через несколько дней моя коронация, мне предстоит много работы.

Отум и Гавлон шли сквозь мрак подземного хода, и чем дальше они отходили от замка, тем сильнее в этом древнем проходе завывал ветер. Принцесса обнимала себя руками, потому что ее костюм гвардейца мало согревал ее. Ей повезло, что она вспомнила про этот тайный ход из дворцового сада. Она читала о нем лишь однажды, и никогда не проверяла, существует ли он на самом деле. К тому же, девушка смутно представляла, куда он приведет; две сотни лет назад он выходил в один из жилых домов города.

Они шли не меньше двадцати минут, прежде чем пришли к ветхой деревянной лестнице. Она вела к люку на потолке.

– Не думаю, что она выдержит нас. Ей много лет, – сказала Отум. – Гавлон, вы не могли бы укрепить ее своей магией?

– Голубка, я бы с радостью, да только я совсем обессилел. Меня не очень хорошо кормили в тюрьме. Попробуем залезть без магии! Я пойду первым и расчищу для вас путь. – Несмотря на полутьму, девушка заметила, что он подмигнул ей, и это показалось Отум совершенно неуместным. Стоило Гавлону встать на одну из ступенек, как она сломалась под его весом. Маг, чертыхаясь, отбросил лестницу в сторону и попытался допрыгнуть до люка без нее. На удивление, у него получилось. Он легко отворил люк, и тот со скрипом упал куда-то в помещение наверху. Оттуда в подземелье полился мягкий свет домашних лампадок, а еще девушке почудилось, будто она слышит запах жареной картошки. Ее рот тотчас наполнился слюной, а в животе предательски заурчало.

Гавлон залез наверх и протянул руку Отум. Он поднял ее так легко, словно она совсем ничего не весила. Они осмотрелись и поняли, что находятся на чьей-то кухне. Она была просторной, с потолка свисали подставки с медными кастрюлями и половниками, а на большом столе, посыпанном мукой, лежали комки теста. В углу комнаты стояла большая печь, на которой были нарисованы птицы.

– О Боги, ты чувствуешь? – воскликнул Гавлон и подбежал к печи. – Этот запах я не спутаю ни с чем! Это пирожки со смородиной!

– Не смейте ничего тут брать без позволения хозяев! – нахмурилась Отум, но вдруг поняла, что оборотная магия развеялась и ужаснулась. – Нам снова нужно изменить внешность!

– Я не смогу колдовать, пока не покушаю, – напомнил ей Гавлон, нашел на столе вилку и засунул ее в печь. Через несколько секунд ему удалось поддеть на нее румяный пирожок и он, ликуя, начал дуть на него. Отум поняла, что спорить бесполезно, и решила взять еду и для себя – она нашла в корзине под столом яблоки и засунула парочку в карманы мундира.

Внезапно на кухню вернулась хозяйка, дородная женщина в клетчатом фартучке. Увидев Гавлона и Отум, она вскрикнула, попятившись.

– Вы кто такие?! – Она с воинственным видом схватила один из половников, собираясь им, если что, защищаться. – Дорогой! Дорогой, иди сюда!

– Любезная госпожа, – с набитым ртом произнес Гавлон, – поверьте, мы с добрыми намерениями. Мы же из гвардии ее Величества Га… Александрии.

На кухню вбежал рослый загорелый мужчина с короткими седыми волосами. Испуганная женщина прильнула к нему; очевидно, это был ее муж.

– Дорогой, они говорят, что они из гвардии! Что здесь делают гвардейцы?! – выпалила она.

– Все в порядке, – сказал ее муж и серьезно посмотрел на Гавлона. – Я слышал, что по всему городу сейчас проводят обыски. Только вот как вам удалось незаметно проникнуть на кухню?

– Нас обязуют проверить каждый угол в каждом доме, господа! – сказал маг. – А на кухню мы проникли без препятствий, потому что вы ее не особо охраняете. Мы здесь все изучили, так что, пожалуй, мы пойдем.

– Мы в нашем трактире не укрываем беглых преступников! – гордо заявил мужчина.

– Уверен, что нет. Но все же посоветовал бы вам получше охранять тут все, – сказал Гавлон и, чуть ли не маршируя, отправился на выход с кухни. Отум, которая до этого старалась не привлекать к себе внимания, отвесила хозяевам поклон и посеменила за мужчиной. Они вышли в просторный зал трактира. Там было много столов и мало посетителей, потому что час был ранний.

Стоило им покинуть здание, Гавлон достал заныканный пирожок и, мыча от удовольствия, в два укуса проглотил его. Отум же, несмотря на голод, опасливо озиралась по сторонам. Они ушли не так уж и далеко от дворца – его величественные башни возвышались в паре кварталов от них. Людей на сонных утренних улицах, на которых так и не убрали гирлянды и цветы в честь коронации Отум, было мало, но зато гвардейцев, снующих из дома в дом, было предостаточно. Отум и Гавлон старались не попадаться им на глаза.

– Нужно поскорее покинуть Столицу! – прошептала принцесса. – Им известно, что мы украли костюмы гвардейцев…

– В ближайшее время лучше не соваться к воротам, ведущим из столицы. Охрана там утроена. Мы не пройдем незамеченными.

– Ты предлагаешь нам осесть в городе? Но где?

Гавлон ответил не сразу. Когда они проходили мимо грязной подворотни, он увлек туда девушку и с помощью незамысловатой мелодии изменил им лица. Отум снова стала походить на парня, а он помолодел.

– Принцесса, я думаю, у меня есть план… – тихо сказал он.

– Какой же?

– Вам известно, что сейчас в Зловонном квартале сейчас бушует пузырянка?

Отум, разумеется, слышала об этом. Пузырянка была ужасно заразной, и, когда в одном из бедных кварталов столицы произошла вспышка этого заболевания, Галатея приказала обнести этот квартал высокой стеной и запретить заболевшим покидать его. Туда ежедневно поставляли еду и воду (систему общего водоснабжения в Зловонном квартале тоже отключили), но, по правде говоря, правительство просто ждало, пока весь этот квартал вымрет. Лечения этой болезни еще не придумали, и другого выхода из ситуации не было.

– Мы можем пойти туда. Я знаю там одну семью, которая мне должна. Они приютят нас на пару-тройку недель, а потом, когда все уляжется, мы сбежим из столицы.

– Разве мы не заразимся?

– Я могу попробовать поколдовать, чтобы пузырянка нас не коснулась. Но я утомлен, да и с лютней моя магия была бы гораздо сильнее. Поэтому… я не могу гарантировать, что мы не заразимся.

Она нахмурилась, пытаясь понять, как им лучше поступить. Девушка безмерно устала, ей просто хотелось лечь и забыться. Но вероятность погибнуть была слишком велика.

– Почему вы хотите, чтобы я выбрала, как нам поступить? – спросила она, утомленно потирая виски.

– Потому что твоя мать видела тебя будущей королевой. Значит… я тоже буду, – изрек Гавлон, сжимая кулаки. – Я хочу защитить тебя. И я доверюсь тебе. Я знаю, что в глазах Богов настоящая Королева – это ты.

Ее дыхание на мгновение замерло. Она испугалась его слов. Она была уверена, что их не достойна – как и такого доверия. К тому же упоминание матери котумком полоснуло Отум по сердцу, но она сумела подавить нарастающую внутри печаль и кивнула.

Она не имела права подвести первого человека, доверившегося ей, как королеве.

– Пойдем в Зловонный квартал, – решила она. – Выхода нет, во всех прочих местах нас будут искать.

– Погоди, тогда мне нужно придумать подходящую мелодию.

Он сел на корточки и почесал свою бородку. Отум достала одно из своих яблок и отдала ему: энергия магу нужна была куда больше, чем ей самой. Они провели в подворотне не меньше часа, прежде чем Гавлон сумел напеть что-то подходящее. Разумеется, он перебрал много всяких песенок, но ни одна из них не была «напоена» магией.

– Мои песни могут менять реальность только тогда, когда искренне нравятся мне. И подходят под мое настроение, – так он это объяснил. – К тому же я не могу тут петь в полный голос. А это, знаешь, тоже влияет на силу моей магии.

– Еще бы вы пели в полный голос, как будто внимания к нам мало, – прошипела Отум.

После того, как он наложил на них чары, они выбрались из своего убежища и пошли к Зловонному кварталу. Он находился на отшибе города и был просто огромным. Гавлон и Отум добрались бы туда не меньше чем за два часа, учитывая то, как они оба были измучены (особенно маг, которому пришлось постоянно тратить свои силы: он еле передвигал ноги, весь бледный и осунувшийся). Но им в очередной раз повезло: они встретили по дороге несколько повозок, полных провизии, которые ехали к Зловонному кварталу. Эти повозки совсем не охранялись, потому что никто и не думал позариться на те «крохи», которые везли умирающим. Поэтому беглецы без труда запрыгнули в одну из повозок. Какой-то прохожий, совсем мелкий мальчишка, оказался свидетелем этой сцены и завопил на всю улицу:

– Гвалдейцы! Гвалдейцы, смотрите!

Но никто не воспринял вопли мальчика всерьез. Отум залезла в одну из бочек с маринованными огурцами, а Гавлон туда не уместился и ему пришлось как-то взлезть в ящик с хлебом. Излишки еды, которые мешали им уместиться, они постарались съесть или выкинуть на улицу.

«Сколько бедняков из Зловонного квартала не получат сегодня еду по нашей вине? – думала Отум, но тотчас одергивала себя: – Можно подумать, жизнь не бывает несправедлива. Разве я заслужила, чтобы меня заставили убить родную мать? А люди эти… они и так погибнут».

Поездка эта оказалась не слишком продолжительной. Отум уже очень скоро почувствовала, как бочку подняли и понесли куда-то, громко пыхтя.

– Мда, ну и тяжесть! Будто камней наложили! – приговаривал при этом работник.

Кто-то, кому, по всей видимости, пришлось нести ящик с Гавлоном, причитал еще громче:

– Боги, я сейчас спину надорву! Нужно искать работенку получше!

Бочку с Отум жестко опустили на землю. Девушка едва удержалась, чтобы не вскрикнуть. Потом, по характерному шуму, она поняла, что на ее бочку поставили другую. На всякий случай Отум задержала дыхание, потому что маленькая дырка, через которую в бочку проникал воздух, теперь была заслонена. Отум слышала вокруг себя гул, который усилился, когда ворота со скрипом затворили. Вокруг нее началось копошение, и уже через несколько мгновений кто-то открыл бочку с ней. Это была высокая рыжая девочка с лицом, усыпанным веснушками, большими глазами и кривым носом.

– Это еще кто? – воскликнула она.

Другие люди, занимающиеся разгрузкой привезенных вещей, удивленно покосились на бочку. Отум не спешила вылезать из нее и являть себя всем сразу, хотя запах маринованных огурцов ей изрядно надоел.

– Что ты делаешь в огурцах? – спросила разозленная девочка. – Нам вместо них тебя жрать?

– Что тут происходит, Адель? – услышала Отум женский голос. К бочке подошла высокая рыжеволосая женщина, и ее платье было усеяно заплатками, как и почти у всех жителей Зловонного квартала. Увидев Отум, она явно рассвирепела: – Поганые солдаты, хотя бы проверяли, что везут! И чем нам кормиться?!

– Найдете. Тут еще полно еды, – неожиданно даже для себя огрызнулась Отум, не зная, что еще ответить на эти вопли, и встала в полный рост. Ее одежда пропиталась маринадом, а у нее в волосах был укроп. Гавлон, доселе тихо сидевший в своей коробке, услышал эту словесную перепалку и выскочил, как черт из табакерки. Все вокруг начали галдеть в три раза громче.

– Ты?! – Глаза рыжеволосой женщины округлились при виде мага. Они явно были знакомы.

– Прости мою спутницу за хамство! Ей пришлось многое пережить, Лотта, – сказал он.

– Ты еще кто?! – завопил один из стариков, и вся его кожа была в какой-то сыпи. – И кто эта девка?!

– Мы можем все объяснить, – извиняющимся тоном заверил Гавлон, активно жестикулируя.

– Да кому нужны твои объяснения?! Лучше верни нам хлеб и огурцы! Наши семьи голодают, у нас болеют близкие! – Старик потряс у лица Гавлона своей клюкой. Под шумок Отум вылезла из бочки, игнорируя осуждающий взгляд Адель. – А вы имели наглость заявиться сюда! Нам не нужны лишние рты!

Свидетели этой сцены согласно закивали и подхватили его речи.

– Может это колдун Гавлон и беглая принцесса? Давайте сдадим их солдатам! – раздалось в толпе. Лотта решила прекратить все эти разговоры одним махом. Она вскочила на один из пустых ящиков и громко заявила:

– Эти люди – мои родственники! Хотите верьте, хотите нет! Другого способа пробраться сюда они не нашли. – Толпа не особо ей поверила, но она продолжила: – Я понимаю, что теперь многие сегодня уснут голодными, поэтому моя семья не возьмет сегодня и завтра никакой еды.

– Мама! – воскликнула Адель, и ее голос был полон отчаяния.

– Никто тебе не поверит, Лотта Гардран, – сказал старик. – Кто в своем уме сюда бы сунулся? Они – беглые преступники, не иначе. И их нужно отдать солдатам!

Люди начали вторить деду, но Лотта, рассвирепев, закричала:

– Так ты платишь мне, Ганс?! Мой муж отдал свою жизнь, спасая твоих родных. Вы все должники моей семьи! Да-да! – Она гордо сверкнула глазами. – Ешьте хоть неделю нашу долю! Делите между собой, нам не жалко! Только не допытывайтесь, хорошо?

С этими словами она спрыгнула со своего ящика и, схватив Гавлона и Отум под руки, быстро повела их сквозь толпу. Люди расступались перед ними, но с неохотой. Адель пошла за ними, громко говоря нецензурные слова, но мать не обращала на нее внимания.

– Мне очень жаль, что твой муж умер, Лотта, – грустным голосом сказал Гавлон.

– Поговорим дома, – произнесла женщина.

Зловонный квартал оказался полон серых домов со старой наполовину обвалившейся черепицей на крышах, и в нем действительно очень сильно воняло помоями. Людей на узких улицах было мало, еще меньше было ярких пятен цвета: никто не выращивал на подоконниках цветы и, казалось, не следил особо за своим домом. Везде было одинаково грязно и некрасиво. Дом Лотты оказался на отшибе квартала прямо рядом со стеной. В ее распоряжении было две комнаты на первом этаже, узенькая кухня и гостиная, спальня на втором этаже и чердак. Во всех помещениях было мало мебели, а та, что была, казалась очень старой и едва ли пригодной. Стоило им зайти в дом, как со второго этажа вниз по лестнице бегло спустился юный мальчишка, младше самой Отум на года три или четыре. Он, в отличие от сестры, показался принцессе симпатичным. У него были светлые волосы, одухотворенный взгляд серых глаз и чем-то он едва уловимо напоминал Александрию. Поэтому Отум не смогла долго на него смотреть.

Увидев непрошенных гостей, мальчик нахмурился:

– Это кто, мам? Где еда?

Лотта закрыла дверь на ключ и собралась было ответить, но Адель ее опередила:

– А это причуда мамы! У нас неделю не будет ни еды, ни воды, скажем ей спасибо!

– Не говори со мной в таком тоне! – рявкнула Лотта, но Адель и ухом не повела. Девчонка гордо подошла к лестнице, бросая на ходу:

– Интересно, и как ты собираешься протянуть на наших запасах это время?

– Протяну! Марш на второй этаж! Вы оба, Арчер! – Лотта грозно посмотрела на сына, и тот кивнул. В последний раз заинтересованно посмотрев на гостей, он поднялся по лестнице наверх. Лотта прошла в гостиную, села на табурет и, сгорбившись, тяжко вздохнула. – Как я устала… Гавлон, только тебя мне тут сейчас не хватало.

– Я очень благодарен, что ты приняла нас, Лотта! – Гавлон сел на соседний табурет и нежно посмотрел на нее. – Я рад, что ты жива и в порядке.

– В сомнительном я порядке, знаешь. А это кто? Принцесса Отум? – спросила она, кивая в сторону девушки. Отум стояла неподвижно, и вокруг нее на дощатом полу уже образовалась лужа из маринада.

Гавлон кивнул.

– Ох, твою мать! – простонала Лотта. – Я слышала, что она обезумела! Что она убила Галу!

– Это не так! – горячо заверил ее Гавлон. – Александрия, ее сестра, подставила ее! Я тебе клянусь, я бы никогда не привел в твой дом никого, кто мог бы угрожать тебе или твоим детям.

– Я хочу послушать, что скажет она, – отрезала женщина и строго поглядела на гостью. – Ты правда убила свою мать?

Отум не сразу смогла ответить. Ее язык словно отказал ей. Она ведь, действительно, теперь являлась убийцей, да еще и своей мамы. Это была грязь, которую она никогда не сумела бы смыть.

Она с трудом сглотнула, потому что во рту было так сухо, словно она не пила больше суток, и кивнула.

– Да.

– Почему? – ошарашенно спросила она.

– Я… Я была под контролем магии. Александрия захотела, чтобы я убила маму своими собственными руками. Таким образом она отомстила за казнь Доры, и лишила меня прав на трон.

Сказав это, Отум выдохнула. Слова дались ей нелегко.

– Я могу подтвердить, что так оно и было. У меня в кармане браслет, который… – затараторил Гавлон, но Лотта прервала его:

– Да верю я тебе. Правда, я не понимаю, почему ты помогаешь дочери Магнуса.

– Но она ведь еще дочь Галы! – воскликнул Гавлон, и почему-то он показался Отум оскорбленным. – Она очень похожа на маму.

«Ложь!» – удивленно подумала Отум. Она никогда не видела особого сходства в себе и матери, даже внешнего.

Лотта, видимо, сменила гнев на милость, потому что подошла к шкафу и извлекла из него коричневое платье. Она кинула его Отум и сказала ей переодеться. Девушка кивнула и пошла на кухню, оставив Гавлона и Лотту наедине. Те стали говорить вполголоса, но она все равно хорошо слышала их, потому стены были тонкими, а дверей между комнатами не было вовсе.

– Гавлон, мне жаль, что Галы больше нет. Я знаю, как много она для тебя значила.

– Спасибо. Мне тоже жаль твоего мужа. Помню вашу свадьбу… Такой счастливый день.

– Что теперь будешь делать? Запасов у нас немного. Дед подхватил пузырянку, мы закрыли его на чердаке. Скоро он отдаст Богам душу.

– Когда я немного накоплю сил, то обязательно магией огражу вас от заражения.

– Для этого я и пустила тебя в дом, честно говоря… Так что уж будь добр.

– Старая добрая практичная Лотта. А я было решил, что ты нас пожалела.

– Пожалела? Нет. Я просто возвращаю тебе долг, ты ведь так мне помог в свое время. Я думаю, ты помнишь. А Отум… мне что-то не нравится эта девочка. Она не похожа на свою мать. А если бы была похожа, я бы ее тоже с этим не поздравила.

– Я думал, тебе нравилась Галатея.

– Не особо, но я ее уважала, пока она не начала свое правление в качестве регента. Она возгордилась, Гавлон. У нее даже в мыслях не было помогать беднякам, вроде нас, с которыми она раньше делила хлеб.

Гавлон не нашелся, что ответить на это. Лотта продолжила:

– А ее дочь, после того, что с ней сотворила собственная сестра, может превратиться в монстра. Я даже представить не могу себе, как она себя сейчас чувствует.

Отум, складывающая свои мокрые вещи, замерла. У нее на глаза снова навернулись слезы, потому что она чувствовала, что в ней что-то поменялось. В ней что-то поломалось. Она стала озлобленной, черствой, и боль внутри нее не притуплялась, а только росла.

– Я верю, что она справится. Она дочь Галы Берри. Она справится, слышишь? – произнес Гавлон.

– Одни Боги ведают. Так что с запасами?

– Дай мне поспать пару деньков. С едой мы разберемся. И с водой. Отум худенькая, она наверняка мало ест. Помоги ей продержаться, пока я буду в отключке, а потом уж я нас всех прокормлю.

Отум слышала, что магам нужно сна больше, чем обычным людям. Перспектива проживать в этом доме без поддержки Гавлона показалась ей устрашающей, потому что Лотте она не нравилась, а Адель она вовсе раздражала. Но делать было нечего.

– Ладно. Только места у нас мало. Где мне вас положить? – задумалась Лотта.

– Да хоть у деда на чердаке. Я заколдовал нас с Отум, и мы не можем заразиться. По крайней мере, я на это надеюсь.

– Воля ваша.

Отум и Гавлон вместе с хозяйкой дома поднялись наверх. На втором этаже не было кроватей, только матрасы, покрытые кучей разноцветных одеял, застиранных и много раз перештопанных. Адель сидела на своей лежанке и перебирала засушенные растения. Она даже взглядом не удостоила гостей. Арчер же вскочил и подошел к матери, принявшейся искать в комоде подходящие одеяла и подушки. Он помог ей достать все подходящее.

– На, держите! – Лотта кинула Гавлону и Отум то, что подобрала. – Будете на этом спать. Стелите под себя одно одеяло и накрывайтесь другим. Там холодный пол.

– Они будут жить на чердаке?! – изумился Арчер. – Там же дедушка!

– Они не могут заболеть. И, возможно, помогут нам. Но это секрет, – сказала Лотта, похлопав сына по плечу.

– То есть он все-таки и есть тот сбежавший маг? – Адель с любопытством покосилась на Гавлона. – Скажите, а деда исцелить вы сможете?

Гавлон застенчиво посмеялся, почесав затылок.

– Скажите тоже, я же не всесильный… Магия исцеления никогда мне не давалась, как и магия перемещения. Но защитить вас от болезни я постараюсь.

– Ну-ну, – сказала на это Адель, и, не особо впечатленная, продолжила копаться в сушеных растениях. Лотта быстро спустилась вниз, на кухню, а вернулась со стаканом воды и куском хлеба.

– Передайте это деду. Мы будем обедать в четыре, спускайтесь к этому времени вниз.

– Передайте привет дедушке! Скажите, что я очень хочу его обнять! – попросил Арчер.

Отум кивнула и они с Гавлоном поднялись на чердак. Между чердаком и вторым этажом был люк с тяжелой деревянной крышкой. Чердак был довольно просторным, он располагался прямо под крышей, и потолок в нем шел под углом. Приходилось наклонятся, чтобы не стукнуться головой. В помещении было очень душно и воняло мочой и еще чем-то кислым. В одном углу чердака лежал мужчина на соломенной лежанке. Старик спал беспокойным сном, его лицо было полно страдания, а на его лбу была видна испарина. Он был рыжим, морщинистым, как засушенное яблоко, а еще он был смертельно бледным. Под его лежанкой лежал недоеденный хлеб.

Отум подошла к больному. Она никогда прежде не видела больного пузырянкой, но читала про эту болезнь. Она передавалась через прикосновения, а иногда по воздуху, и первыми чаще всего поражались руки или ноги. Они начинали белеть, а затем кожа становилась тонкой и прозрачной, словно пергамент, а кровь, мышцы и кости внутри конечности разъедало, и они становились похожи на серое желе. Пораженные участки переставали слушаться хозяина и казались ему чем-то инородным. Отрубать их не помогало, у больного появлялись новые места поражения. В итоге больные пузырянкой угасали за пару месяцев, которые проводили в изоляции. Часто они погибали оттого, что не могли сами себя покормить из-за погибших конечностей. Но, если за ними осуществлялся должный уход, больные могли дожить до того момента, когда все тело превратится в безжизненное желеобразное нечто, а голова будет над ним торчать.

Но этому деду еще явно было далеко до такого состояния. Отум поняла, что кислый запах исходит от его прозрачной по локоть левой руки, в толще которой были видны красные едва заметно пульсирующие сосуды. Еще у деда была поражена правая нога, но из-за его штанов Отум не видела, насколько далеко пробралась болезнь.

Гавлон на деда не обратил никакого внимания. Он открыл крохотное окошко – единственное на чердаке, и в комнату ворвалось пение птичек. Затем маг постелил себе в центре комнаты, улегся и, пожелав Отум «добрых снов», тотчас провалился в сон. Девушка еще стояла несколько минут, разглядывая старика. Тот, то ли почувствовав на себе пристальный взгляд, то ли от шума за окном, открыл глаза. На его ресницах были комки засохшего гноя, но почему-то Отум это не показалось отвратительным. У деда были мудрые глаза, цвет которых унаследовал Арчер.

– Кто вы? – спросил он скрипучим старческим голосом. – Вы тоже больны?

Отум не знала, что ответить, и лишь отрицательно покачала головой на это.

– Это вам, – сказала она, указав на поставленные рядом с соломенной лежанкой воду и хлеб. – И еще… Арчер просил передать, что он скучает по вам. Он хотел бы обнять вас.

Он не стал ничего больше спрашивать, и уставился в потолок, не моргая. Отум же прошла в другую часть чердака, перешагнув через развалившегося Гавлона, и постелила себе в уголке. На деревянной отвесной стене давно образовалась плесень, и от нее тоже неприятно пахло. Отум легла на тонкое одеяло, украшенное изображениями котиков, и уставилась в потолок совсем как умирающий дед. Она подолгу рассматривала паутину, висящую над собой, и плесень, которой были покрыты стены.

Ей было не по себе, потому что ей не было жаль этого деда. Она не испытывала жалости к этим нищим людям и их бедам. Ей было все равно, умрет от голода Лотта и ее семья или нет. Отум казалось правильным, что все вокруг страдают. Это страдание вторило ее собственному горю, но едва ли могло с ним сравниться хотя бы наполовину. Отум бы с удовольствием поменялась с этим дедом местами, или с любым из жителей Зловонного квартала.

Потому что она не могла себе представить участи хуже, чем быть убийцей собственной матери.

Когда она заснула, ее сны оказались вереницей бесконечных кошмаров. Отум снилось, как она бежит по дворцовому саду, а Александрия с арбалетом наперевес бежит за ней и смеется, и в этих снах она всегда стреляла метко. Отум снилось, как Галатея, окровавленная, с дырками на животе, вразвалочку подходит к ней и с нежной улыбкой хвалит ее новое платье. Ей снился Эрнест, его поцелуи, но они окончились тем, что она начала задыхаться и не могла его оттолкнуть.

Отум просыпалась раз за разом, тяжело дыша. Она пропустила обед и ужин. Она не чувствовала голода. Отум вообще ничего не чувствовала. Сны отняли у нее последние эмоции.

«Может лучше бы меня казнили? Я бесполезна без Гавлона. Мне не выжить, не отомстить»,– думала она.

На следующее утро она проснулась из-за того, что Лотта стала барабанить в люк.

– Эй, Отум, просыпайся. Идем завтракать! И деду заодно еду возьмешь! – крикнула она.

Гавлон не услышал этих воплей и продолжил мирно посапывать. Во сне его расслабленное лицо выглядело значительно моложе. Отум подошла к люку и покорно спустилась вниз. На первом этаже уже бурлила жизнь: Адель и Лотта уже были в своих рабочих платьях и подметали пол, а Арчер накладывал на стол. Завтраком оказались две сваренных картошки, два куска хлеба грубого помола, и по половине стакана воды.

– Спустилась, наконец-то! – воскликнула Лотта, присаживаясь за стол. – Ты случаем не стесняешься кушать? Не переживай, не обеднеем. Гавлон все возместит.

Отум кивнула и села за стол, а следом и Арчер. Он все время косился на Отум и улыбался. Он, очевидно, уже разузнал, кто она такая, и ему все про нее было интересно. Последней к трапезе присоединилась Адель. Лотта произнесла короткую молитву Богам, и все принялись за еду. Каждому досталось по половинке картошки и половинке хлеба. Отум не хотелось есть, но она понимала, что не принять эту еду будет неблагодарностью. Впервые за всю свою жизнь она вкусила недозрелую картошку без соли и хлеб, похожий по вкусу на резину.

Так и потянулись ее дни. Раз в сутки она спускалась вниз и ела вместе с остальными. Она таяла на глазах, но не хотела есть. Она приносила еду старику, но тот тоже почти ничего не ел, а Гавлон продолжал спать. Лотта строго-настрого запретила его будить, но Отум не представляла, чем его вообще можно разбудить, раз он впал в состояние, похожее на кому.

Днем в доме было тихо. Адель и ее мама уходили на работу – они продавали засуженные целебные травы, а Арчер скучал, слоняясь по дому. Несколько раз он пытался поговорить с Отум через деревянный люк, но она не старалась поддерживать разговор.

Она сидела напротив окошка и подставляла лицо слабым порывам ветра, а он спрашивал свои глупые вопросы. Его интересовало, что кушают богачи и видела ли она народ океана, ему хотелось узнать, как проходят балы и правда ли во дворце спрятаны сокровища Александра, покорителя звезд. Арчеру хватало такта не задавать Отум вопросов про мать и про сестру, и она была благодарна мальчику за это, но чаще всего вместо ответов на вопросы говорила скупое:

– Извини, я не в настроении разговаривать.

– О, ясно… – ответил он ей однажды на это погрустневшим голосом. – Прости. Мама сказала, что ты многое пережила. Но, думаю, тебе сейчас лучше отвлекаться от… ну, от того, о чем ты думаешь. У меня, когда папа умер, похожее состояние было. Я не хотел ничего, мне говорить не хотелось ни с кем, вот. Но потом я нашел ножик папы и вспомнил, чему он учил меня.

– И чему же он учил тебя? – спрашивала Отум.

– Он учил меня не унывать. Он говорил: «если есть что-то, что доставляет тебе радость, живи ради этого, даже если всем остальным это кажется глупостью».

– Ради чего же ты живешь?

– Мне нравится вырезать ножиком из дерева всякие фигурки. Хочешь, покажу?

Отум промолчала. Ей не хотелось спускаться к нему, не хотелось делать вид, словно ей нравятся его фигурки. Ей сейчас ничего не нравилось. Она хотела только тишины и покоя, а еще спокойного сна. Девушка завидовала Гавлону и даже старику, что они способны спать без кошмаров.

За очередным завтраком Арчер все-таки показал Отум свои поделки. Их было всего три – лошадка, размером с ладонь, одна из башен дворца и русалка. Они все были грубы вытесаны, но Отум понимала, что он очень старался и ждал похвалы.

– Очень славно, – сказала она, выдавив улыбку.

– Спасибо! – бодро улыбнулся ей Арчер в ответ. – Русалка еще не готова до конца.

Лотта, наблюдавшая за этой сценой, снисходительно фыркнула:

– Ты не лги ему, – сказала она гостье. – Он ведь хочет жизнь посвятить вырезанию фигурок. Глупый ребенок, нету у тебя к этому таланта.

– А у тебя нет таланта готовить, но мы же тебе не запрещаем это делать, – парировал Арчер.

Адель звонко рассмеялась, и даже Отум немного развеселилась. Лотта на этот выпад только покачала головой и взъерошила волосы сына.

– Ешь давай, негодник. Если выберемся из этого кошмара, так уж и быть, постараюсь отдать тебя в подмастерья достойному мастеру по дереву.

– Арчер, а ты бы мог вырезать дудку? – внезапно спросила Отум.

Арчер оживился, но Лотта не дала ему ответить:

– Конечно, нет. Ты посмотри на его обрубки! – Она указала на поделки мальчика. – Он не способен на такую тонкую работу пока что.

– Если я постараюсь, то у меня получится! – обиделся он. – Только я не очень знаю, как ее делать.

– Я читала об этом немного, но лучше будет посоветоваться с Гавлоном, как он проснется. Я так понимаю, это обычная трубка с отверстиями, на одной стороне которой свисток, – объяснила Отум. – Понимаете, когда у Гавлона в руках музыкальный инструмент, его магия значительно усиливается.

– Это-то мы понимаем, но при всем желании вряд ли мы найдем ему инструмент. Так что пускай колдует голосом, – заявила Лотта таким голосом, что с ней больше не хотелось спорить.

На исходе пятого дня их пребывания в доме Лотты, Гавлон, наконец, проснулся. Он что-то пел себе под нос весь вечер и съел все остатки запасов семьи, состоящие из трех вареных картошек и краюшки хлеба. Адель не уставала ругаться на мать, которая все отдавала магу, но Лотта была непреклонна.

Насытившись, Гавлон со счастливой улыбкой погладил себя по животу и произнес:

– Что ж, наступило время расплачиваться!

Он достал с кухни пару ложек и с непринужденным видом начал отбивать ими ритм мелодии, которую доселе тихонько напевал. Отум решила посмотреть на то, как он колдует, и в очередной раз подивилась тому, как играючи Гавлон извлекает красивейшие звуки из всего, к чему прикасается. Слушая его музыку, она не чувствовала себя несчастной.

Потом Гавлон начал отбивать тот же ритм своими ногами, и мелодия стала полнее, сильнее, заразительнее. Грязные шкурки картофеля, сложенные в большой мешок в углу комнаты, начали шевелиться сами по себе, то и дело пуская в стороны искры, и уже через несколько секунд мешок снова был полон картофеля. Гавлон продолжал играть, и крошки в хлебнице начали разбухать и увеличиваться, в конце концов обратившись в несколько пышных ароматных хлебов. Он играл, и графин и стаканы на кухне до краев наполнились водой.

Когда Гавлон закончил, он отвесил всем галантный поклон, и Арчер с Лоттой зааплодировали его выступлению. Адель же почему-то заплакала, и Отум принесла ей с кухни платочек. Девушка отказалась от него и, всхлипывая, поблагодарила мага, после чего убежала наверх.

– Как ты нас выручил! Какое изобилие! – радостно сказала Лотта.

– Я тоже так хочу! – захихикал Арчер. Он подбежал к Гавлону, и от избытка чувств обнял мага.

– Но ты должен еще заколдовать нас, чтобы мы не заражались, помнишь? – заметила женщина.

– Конечно, помню, голубка. Я все сделаю!

– Я смогу сходить проведать дедушку?! – завопил Арчер. – Тогда давайте же скорей, дядя Гавлон!

– Дай мне немного времени, торопыга, – улыбнулся волшебник. – Это сложная магия, мне нужно подобрать подходящую мелодию.

Не меньше часа он сидел на кухне и готовился к предстоящей магии. Отум же впервые за долгое время напилась всласть воды и наблюдала за тем, что он делает. Все, связанное с этим магом, казалось необычным и немного отвлекало ее от размышлений о собственной разбитой на куски жизни.

Настал миг, когда Гавлон решил, что готов. Он подозвал к себе всю семью Лотты, и та выстроилась перед ним. Гавлон начал петь, и воздух вокруг него словно наэлектризовался оттого, как страстно он пел и как переживал в себе каждое мгновение этой мелодии. Отум в очередной раз восхитилась красотой голоса мужчины и тем, что в его репертуаре просто не было песен, которые не брали бы за душу.

Он закончил и объявил, что теперь они, наконец, могут навестить дедушку. Арчер первый кинулся по лестнице наверх, а следом за ним, смеясь, пошли женщины. Отум же осталась на кухне. Она села за стол и начала вертеть в руках стоящий на нем опустевший стакан.

Девушка услышала вопль мальчишки, полный ужаса, и сразу поняла, что случилось.

Глава 6. Неравный бой

Похороны состоялись ночью того же дня. Для погибших от пузырянки вырыли большую глубокую яму на обочине квартала, близи стены. По ночам умерших кидали в эту яму и сжигали. Часть стены покрылась копотью из-за этого. Отум слышала, что тело, пораженное пузырянкой горит сиреневым пламенем.

Обычно вечером по домам ходили добровольцы, готовые сжигать трупы, но, так как вся семья Лотты обзавелась иммунитетом к болезни, они решили сами отнести тело дедушки в яму. Иначе говоря, «проводить по-людски» – так это называла Лотта. Она нашла всем черные одеяния, всем кроме Гавлона. Его размера у нее в шкафу не было. Зато мужчине достался черный шарф, и маг помотал его поверх своей украденной формы гвардейца, с которой он срезал погоны.

Отум тоже пошла хоронить старика, но пошла она не из сочувствия деду. Она говорила с ним лишь раз и совершенно к нему не привязалась. У нее внутри ничего не содрогалось от сочувствия даже при виде рыдающего Арчера. Мальчик тяжелее остальных переживал эту смерть. Даже зная, что дедушка неизбежно скоро умрет, он все равно оказался не готов.

«К такому нельзя быть готовым», – напомнила себе Отум, глядя, как тело старика кидают поверх прочих тел. Яма казалась бездонной, не меньше метров десяти в глубину, и до середины была наполнена телами стариков и молодых. Здоровых кусков тел было куда меньше, чем бесформенного вонючего желе. Стоило телу старика упасть, как его пораженные рука и нога развалились и начали растекаться. Небо было иссини черным, и на нем не было видно звезд.

Лотта приобняла за плечи своих детей. Добровольцы начали зажигать факелы и поливать трупы горючим.

– И все эти люди умерли за один день? – спросила Отум у Гавлона шепотом. Тот кивнул. – Их очень много.

Вдруг Лотта предложила им сказать что-то напоследок дедушке, и Арчер снова заплакал. Он начал размазывать сопли кулаком по лицу, и безразличие Отум, наконец, треснуло. Она вспомнила, как тяжело ей было принять смерть отца, а ведь она была примерно возраста Арчера тогда. Ей захотелось хоть как-то выразить ему соболезнования, и девушка положила мальчику ладонь на плечо. Арчер поднял на нее свое лицо и посмотрел на принцессу с надеждой. Он явно надеялся, что Отум скажет ему что-то.

Но его схожесть с Александрией была слишком сильной, и Отум отвела взор и так и не выдавила ни слова.

Трупы подожгли. Они загорелись ярким сиреневым пламенем, и его язычки доставали почти до конца ямы. Кислый противный запах стал сменяться приторно сладким. Отум вдыхала этот запах с удивлением, и необычный цвет огня заворожил ей.

Адель и Лотта заплакали, обнявшись, а мальчик, наоборот, немного успокоился. Наблюдая за пламенем с невыразимой печалью, он вымолвил:

– Дед, прости, что я так и не попрощался с тобой. Я тебя очень люблю. Прости нас, что мы так и не сумели спасти тебя.

Эти слова были полны мужества и смирения. Лотта крепко обняла сына и поцеловала его в макушку.

– Пойдем. Помолимся дома за дедушку, – сказала она и повела детей домой.

Принцесса и Гавлон, не торопясь, пошли следом.

– Эта яма такая глубокая. Когда ее копали, повредили даже систему канализации. Я видел, там трубы торчали, – заметил маг.

– И что вы предлагаете? Сбежать через канализацию? – Отум поёжилась от ночной прохлады. Возле костра было ощутимо теплее. – А мы с вами влезем в эти трубы?

– Более чем уверен. Их провели еще при Магнусе первом, а тогда все делали добротно. Трубы минимум полтора метра в диаметре.

– Поняла, – кивнула Отум. – И когда мы сбежим?

– Завтра. Будут назначены празднования в честь коронации Александрии. Сбежать под шумок будет проще, я полагаю. Все силы королевской гвардии будут брошены на обеспечение безопасности твоей сестры и ее кузена, а также заморских гостей.

Отум стало тошно, но она не изменилась в лице. Она кивнула и втянула ртом воздух в легкие.

«Разве ни этого ты хотела всю свою жизнь? – ехидно спросила она сама себя. – Теперь не ты, а Лекс будет править этим государством. А ты, словно крыса, будешь бегать по канализациям, где тебе и место. Ты была недальновидна, глупа, наивна! По твоей вине мама умерла худшей смертью из всех…»

– О чем ты думаешь? – спросил Гавлон.

– Я думаю, вы понимаете, – пожала плечами Отум. – Я очень зла на себя. Мне кажется, словно мой собственный разум наносит мне удары без остановки.

– Я понимаю. Я тоже ошибался много раз в жизни. И буду ошибаться. Но, знаешь, иногда ошибки оборачиваются в итоге чем-то хорошим. Допустим… – Маг выдержал паузу. – Я не сумел защитить твою мать. Не было и дня, чтобы я не скучал по ней. Но в итоге родилась ты! Значит моя ошибка… мои страдания – все это стоило того. Рождение новой жизни всегда стоит чьих-то мучений, Отум.

– Не сравнивайте свою ошибку с моей. Я сейчас горю в таком аду, какой мало кому снился, – раздраженно ответила Отум, и маг больше не пытался тревожить ее пустыми разговорами в этот вечер.

За завтраком Гавлон объявил семье Лотты, что они с Отум ночью покинут квартал.

– Мы могли бы взять вас с собой, но не уверен, что выбранный нами путь побега будет безопасен, – сказал он, попивая чай.

– Не вижу смысла нам уходить. Ты же заколдовал нас, мы не заболеем. – Лотта, зевая, подложила сыну дымящейся картошки. Глаза мальчика опухли, он был бледен и почти ничего не ел, хотя обычно уплетал любую еду за обе щеки. – Ну же, милый, покушай.

Он засунул в рот кусок картошки и уныло пожевал ее.

– А как вы планируете сбежать? – спросила Адель.

– Через погребальную яму, – улыбнулся Гавлон. – Больше ничего сказать не могу. Но нам важно покинуть квартал незаметно, поэтому не идите нас провожать.

– Как скажешь, – хмыкнула Лотта. – Что, собираетесь поджариться?

Гавлон расхохотался от души, и они продолжили непринужденно болтать с Лоттой. Никто в комнате кроме Отум и не заметил, как мальчик выскользнул из-за стола и поднялся наверх.

«Что-то с ним не так, – подумалось девушке. – Хотя он только потерял дедушку. Он еще в трауре».

Арчер почти сразу спустился вниз, но уже сжимая в руках какое-то продолговатое изделие из дерева. Он встал за смеющимся Гавлоном и застенчиво тыкнул его в плечо. Мужчина обернулся и удивленно спросил, что случилось.

– Это вам! – Арчер протянул Гавлону дудочку. Она была грубо вытесана из темного дерева, но в ней угадывался музыкальный инструмент. Мальчик даже дырочки в ней сделал.

Отум сама не заметила, как улыбнулась. Впервые за долгое время она ощутила что-то, так похожее на счастье. Она смотрела на мальчика, и ее переполняла благодарность ему. Больше не имела значения его схожесть с Александрией. Отум теперь видела в Арчере только Арчера, мальчика, хотевшего стать ее другом.

– Я не знаю, как делать свисток, поэтому, наверное, в нее не получится дудеть, – угрюмо заметил Арчер, но Гавлон не обратил на это внимание и попытался поиграть на дудке. Разумеется, даже что-то отдаленно напоминающее музыку ему издать не удалось.

Арчер стыдливо опустил голову, но Отум встала со своего места и низко поклонилась ему. Мальчик опешил от этого жеста, как и все сидящие за столом, и густо покраснел до ушей.

– Ты очень выручил нас! – сказала Отум, выпрямляясь. – Ты всего за пару дней сделал почти готовую дудочку. Представляю, как это было непросто.

– Да еще какую, – подхватил Гавлон. – А доделать ее – плевое дело. Тут осталась всего пара штрихов, я довершу ее на неделе…

– Вы правда будете на ней играть? – спросил Арчер, и на его измученном лице заиграла счастливая улыбка.

– Конечно! – Маг подмигнул ему.

Весь последующий день Гавлон и Отум совершали приготовления к побегу. Они собрали немного провизии в кульки, маг превратил свой красный мундир гвардейца в привычный ему кожаный плащ, а потом до конца дня доводил до ума дудочку до ума. Отум тем временем проводила время с Арчером. Его мама и сестра ушли продавать травы, и принцессе не хотелось, чтобы он чувствовал себя одиноко. Он казался больным и почти весь день лежал на своей лежанке. Отум была уверена, что все это последствие сильной тоски.

– Сперва папа умер, заразившись от пациента… Теперь дедушка умер… А вдруг однажды все вокруг меня умрут? Все, кого я люблю? – спросил Арчер у сидящей возле него Отум.

– Ты не останешься один. Я тебе обещаю.

– Но ты не можешь мне этого обещать, – беззлобно сказал он, не глядя на нее.

– Почему? Твоя мама и сестра сильные люди. Они не хотят тебя оставлять, и не оставят.

– Спасибо… – Он слабо улыбнулся. – Слушай, а ты… ты правда принцесса?

– Нет, малыш. Больше нет.

– Я не малыш!

Она мрачно усмехнулась. Смущенный Арчер заявил, что он почти ее ровесник.

– Не обижайся. Просто мне кажется, что я старуха в душе.

– Ты не старуха! Ты очень-очень хорошая. Я никогда не встречал такой рассудительной девчонки, как ты. Так что я не буду верить тем гадостям, которые про тебя говорят.

Его щеки порозовели, стоило ему выпалить это. Отум вздохнула, чувствуя новый прилив благодарности к мальчику и взъерошила его волосы. Ей показалось, что голова Арчера несколько горячее, чем нужно, и прижала ладонь к его лбу.

– У тебя температура. Ты, видимо, простыл вчера. Ночью было так холодно.

– Наверное. Что-то неважно себя чувствую. А волшебник не вылечит меня? – лукаво поинтересовался он.

– Ты же знаешь, что Гавлон плох в целительстве. Но я его позову, может он поможет хоть как-нибудь.

Отум спустилась за ним и за одно поставила чайник – она помнила, что простывшим нужно пить побольше горячего. Она сказала Гавлону осмотреть мальчика.

– А чем я помогу? – удивился маг. Он работал над дудкой. – Я же не доктор.

– Уверена, вы немало повидали. Пожалуйста, – добавила Отум, и Гавлон, пыхтя, пошел наверх.

Она начала заваривать чай и решила погреть ему пару кусочков хлеба, посыпанных сахаром. Пока Отум занималась этим, Гавлон вернулся вниз и подошел к ней. Его лицо выглядело сосредоточенным, как в те моменты, когда он выбирал музыку для магии.

– Послушай, я… Я не уверен, но…

– Что? С ним что-то серьезное? – Отум ощутила раздражение. – Господи, только этого не хватало.

– Я не знаю, как так случилось, но, возможно, у него пузырянка, – проговорил Гавлон в пол голоса.

– Что?! С чего ты взял?!

– У него на пальцах… на кончиках пальцев на правой руке точки характерного цвета.

– Гавлон, ты что-то путаешь! – У Отум закружилась голова от волнения. – Ты же заколдовал его! Он не мог заразиться пузырянкой! Это что-то другое!

– Хорошо бы если так. – Гавлон покачал головой. – Но, возможно, он уже был заражен, когда я накрыл их защитными чарами. Вот они и не сработали.

Он оставался спокойным, выдвигая такие кошмарные предположения, и Отум передернуло от такого холодного отношения. Она побежала наверх и, увидев ее, Арчер ярко улыбнулся. Ее сердце сжалось от страха. Она села на колени возле его лежанки и осмотрела его руку.

«Действительно похоже на пузырянку», – подумала она.

– Эй, почему вы смотрите на нее? Эти пятна на ней, это ведь… это ведь пузырянка, да? – Он без особой надежды посмотрел на Отум, и та не нашла, что сказать.

«Он умрет», – обожгла ее собственная мысль. Казалось противоестественным, что этот ребенок, веселый и светлый, уйдет из мира раньше, чем она. Отум стало стыдно за ее прежние мысли, за свое отчуждение к этому ребенку, которого он не заслужил. Он должен был вырасти самым счастливым, делать свои поделки из дерева, завести семью и детей. Но вместо этого он умирал в нищете, унося с собой из мира один из немногих источников радости для своих родных.

– Я заметил эти пятна утром, – признался он. – Но я надеялся, что это что-то другое. Ветрянка какая-нибудь. Меня теперь запрут на чердаке?

– Нет. – Отум помотала головой. – Нет, это незачем.

Она встала и ушла из его комнаты, чтобы он не видел ее слез. Она спустилась к Гавлону и села возле него, пытаясь унять подступающую истерику.

– Бедный ребенок, – пробормотал Гавлон. – Как жаль, что я не защитил его…

– Все, к кому я хоть немного привязываюсь, умирают! – вырвалось у Отум, и она яростно смахнула слезу с щеки. – Или предают меня!

– Люди умирают каждый день. Мы живем в жестком мире.

– Это я виновата… Моя семья виновата! – Отум ругалась, а слезы все продолжали литься. – Я ненавижу свою мать! Ненавижу своего отца! Свою сестру! Почему они думали только о сохранении власти в то время, как умирали обычные люди? Нужно было давно придумать лекарство от этой болезни! Разве выход запирать людей за стеной и ждать, пока они все передохнут?!

Гавлон почему-то слабо улыбнулся ей, и Отум взбесилась от этого.

– Что смешного?!

– Еще недавно ты размышляла иначе. Я рад, что в тебе что-то начало меняться.

Она шмыгнула носом, осмысливая его слова. Некоторое время они сидели в молчании, а потом Гавлон сказал:

– Нам нужно уходить отсюда как можно скорее. Я не выдержу, если Лотта будет обвинять меня в болезни мальчика.

– Ты хочешь уйти до возвращения Лотты?! Оставить его одного?!

– А толку от нас тут?

Отум разозлилась на волшебника так сильно, что даже перестала плакать.

– Нет уж! Мы останемся! И ты прямо сейчас пойдешь и приведешь сюда его маму и сестру!

– Нет, Отум, прошу…

– Да! Это твоей магии не хватило, чтобы защитить мальчика! Конечно, ты виноват! – Она взбешенно уставилась на него. – И ты просто обязан хотя бы выслушать, что скажет тебе Лотта! Это меньшее, что ты можешь сделать для этой великодушной женщины после того, как подвел ее!

Гавлон цокнул языком и удрученно потер лицо ладонями.

– Ты не понимаешь…

– Нет, я все отлично понимаю! Не будь же трусом! Иди! – Она указала пальцем на дверь. – Либо приведи сюда его маму и сестру, либо проваливай отсюда без меня.

Она подскочила к лестнице.

– Куда ты? – удивился Гавлон.

– Не твое дело!

– Успокойся, пожалуйста, и ответь на мой вопрос! – огрызнулся маг. – Я спас твою жизнь, и имею право на элементарную вежливость.

– На чердак! Там много плесени, я читала, что, если растворить ее в воде, она снимает воспаление.

– Но у него даже не воспаление! К тому же это звучит, как полный бред!

– Да пошел ты! – бросила на ходу Отум, не оборачиваясь.

Она уже была на чердаке и соскабливала оттуда первой подвернувшейся деревяшкой плесень, когда услышала, как хлопнула входная дверь. Ей стало страшно, что Гавлон оставил ее, ведь без него Отум ничего не стоила и прекрасно это понимала; но девушка она напомнила себе, что не сумела бы уйти с ним из квартала. Только не теперь, когда внизу умирал мальчишка, похожий на Александрию больше всех на свете, и одновременно меньше всех.

«Боги, не дайте ему умереть! – думала она, пытаясь унять мелкую дрожь в пальцах. – Я этого не вынесу. Лучше заберите меня! Только не отнимайте больше жизни тех, кто меня окружает».

Но было очевидно, что ничего не поможет. Она кидала в кипящую воду плесень, надеясь, что это облегчит страдания мальчика, а Боги уже начали обратный отсчет. Она настойчиво перемешивала варево, в которое капали ее слезы.

Арчер не жилец, а Гавлон, ее единственная надежда выжить, скорее всего трусливо убежал – такой теперь был расклад.

Благо, Отум оказалась не права. Гавлон вернулся, точнее, стыдливо зашел за вбежавшей в дом Лоттой. Ее лицо было перекошено от злости и отчаяния, а у мага под глазом набухала гематома. Он то и дело трогал ее пальцами, и, вместо того, чтобы пойти за Лоттой и побелевшей от шока Адель в спальню, зашел на кухню к принцессе.

– Я все сказал им.

– Не озвучивай очевидное, – закатила глаза Отум. В глубине души она была очень рада, что Гавлон вернулся, но кипящая в ней злость никуда не делась. Она сняла котелок с огня и достала из ящика деревянную ложку.

– Это не поможет, – тихо сказал маг, с неодобрением глядя на ее варево.

– Но я хотя бы попытаюсь!

– Отум, нету смысла. Нам лучше уйти отсюда.

– Я не хочу уходить, пока мы не сделаем для Арчера все, что можем!

– А что мы можем сделать? Я не всесилен! Я не сумею его исцелить!

– Я своими глазами видела, как ты заставил не меньше пяти солдат одновременно замереть! – прошипела девушка, подскочив к нему. – Я видела, как ты менял мне и себе внешность! Как ты, черт возьми, создавал музыку шпилькой, зажатой у тебя между пальцами ног! Нет, ты способен его исцелить. Я не удивлюсь, что ты всех способен исцелить в этом квартале, просто сейчас на кону не стоит твоя жизнь!

– А ты не подумала, что стоит?! – вновь попытался он достучаться до упрямицы. – Чтобы исцелить человека от этой болезни, я буду вынужден вложить в свою песню столько сил, что могу умереть!

В очередной раз он говорил, словно трус. Впрочем, не трус бы вряд ли дожил до зрелого возраста, обладая при этом таким количеством врагов. Гавлон всю свою жизнь был вынужден бежать от своих них и, за одно, от своих собственных возможностей, и Отум понимала это. И ей хотелось достучаться до него, убедить мужчину, что на этот раз игра стоит свеч и ему необходимо отдать Арчеру все, что у него есть. Ей хотелось освободить его от оков трусости.

Она открыла рот и из него вырвалось непродуманное:

– Тогда я приказываю тебе спасти Арчера любой ценой!

Гавлон опешил и нервно усмехнулся.

– Приказываешь?

– Да! – Отум постаралась скрыть то, насколько она смутилась. – Ты сам мне сказал, что считаешь меня законной королевой. Так исполни мое приказание: спаси Арчера.

– То есть, ты готова разменять жизнь самого могущественного мага на планете, который попал тебе в услужение, на жизнь ребенка, вырезающего безделушки из дерева? И ты считаешь это разумным, как правитель?

Эти эгоистичные слова оказались последней каплей для Отум. Она прогнала мага, со всей дури ударив напоследок его по руке деревянной ложкой. Он ошалел от такого поведения, но Отум больше не собиралась жалеть о его уходе. Уйдет – и хорошо, так она решила. Она больше не хотела окружать себя людьми, способными думать только о себе.

Затем она поднялась на второй этаж, и обнаружила, что Лотта льет горькие слезы над своим растерянным и угрюмым сыном.

– Какой же этот маг подлец… Я отдала ему все, что имела, чтобы он защитил моих детей! Все! И вот, как он отплатил, – сквозь слезы причитала она, тряся Арчера за плечо. Адель стояла возле матери и не думала ее оттолкнуть от ребенка. Тогда Отум, быстро опустив варево на пол, кинулась к женщине и попыталась оттащить ее от Арчера:

– Не трогайте его! Вдруг вы тоже заразитесь!

– Отойди! – закричала Лотта. – Я хочу умереть вместе с моим сыном!

– А Адель?! – воскликнула Отум. – Вам на нее плевать? Вы оставите ее совсем одну?!

Лотта, не ответив, упала сыну на грудь и застонала, заливаясь слезами. Арчер попытался ее успокоить, но ничего не выходило, а его сестра продолжала стоять молча, обнимая себя руками. Она словно окоченела, но в комнате было тепло.

– Адель, убеди хоть ты ее! – взмолилась Отум, но девушка на это покачала головой и кинулась на лестницу. Недолго думая, Отум побежала за ней. Она догнала ее, когда та вышла на улицу. Адель шла быстро, утирая на ходу слезы.

– Не иди за мной! – крикнула она.

Солнце стояло высоко, но в Зловонном квартале не было ни души. Разве что старик Ганс, который кричал на Отум и Гавлона, когда их только обнаружили, сидел напротив своего грязного жилища и чинил какую-то рухлядь. Адель шла долго, а Отум бесшумно следовала за ней.

Остановились они неподалеку от ямы, где хоронили умерших. Адель присела на каменный выступ у стены и поджала к себе ноги.

– Мне жаль, что Гавлон подвел вас, – сказала Отум, садясь возле нее.

– Мы уже привыкли, что наша жизнь похожа на ад, – отозвалась заплаканным голосом девушка. Она достала из кармана платочек и начала теребить его края. – Почему ты не ушла с ним? Ты думаешь, нам будет прок от тебя?

– Я буду помогать по хозяйству.

– Как?! – нервно рассмеялась Адель и грубо схватила Отум за руку. – У тебя кожа, которая не знает тяжелого труда! Да ты бы и месяца в Зловонном квартале не продержалась!

– Я знаю, – терпеливо признала она. – Но я хочу остаться. Если вы позволите. Вы были добры к нам, и я хочу отплатить за эту доброту всем, чем смогу.

Адель подняла на нее свой взгляд и в нем не было раздражения или ненависти. Только смертельная усталость.

– Мне все равно. Мы тут все скоро подохнем, если ты торопишься на тот свет, то оставайся, Богов ради. – Она всплеснула руками.

– Мы постараемся спасти Арчера. Нужно что-то придумать… Но лучше будет пока его изолировать. Поговорите, пожалуйста, со своей матерью.

– Я поговорю, только вряд ли это поможет. Знаешь, я никогда не поверю, что ты убила свою мать, – вдруг вымолвила Адель, хлюпая носом. – Ты же святоша. Ты… Ты не плохой человек.

У Отум перед глазами снова появилась Галатея, бледная от ужаса и кровопотери. У нее в ушах зазвенели ее вопли, ее сердце на мгновение наполнилось тем же упоением, которое она чувствовала, убивая свою мать.

Она поднялась и покачала головой.

– Я ужасный человек, Адель. И Боги каждый день наказывают меня за это. Но, знаете, я сделаю все, что от меня зависит, чтобы Арчер выжил.

Сказав это, Отум протянула ей свою руку, и Адель, недолго думая, приняла ее. Бывшая принцесса помогла ей подняться, и они пошли домой.

К вечеру им удалось унять истерику Лотты. Они уложили ее спать, а потом отвели обессиленного Арчера на чердак и уложили его на соломенную лежанку, на которой еще совсем недавно лежало мертвое тело его деда. Отум сказала Адель, что ей лучше пойти отдохнуть, но она долго упрямилась. Она покормила брата, а потом наблюдала за тем, как Отум смазывает кончики его пальцев зеленым пахучим варевом. Болезнь распространилась почти на все верхние фаланги, и они просвечивали на свету.

– Те участки, которые ты смазываешь… я не чувствую ими прикосновений, – пожаловался Арчер. – Я умру, как дедушка, да?

– Арчи, заткнись! – выпалила Адель. – Не настраивай себя на…

– Но это ведь так! Иначе бы мама не убивалась так! – хмуро прикрикнул больной. – Что ж, значит я, по крайней мере, скоро увижусь с дедом… И папой.

«Передашь привет моим родителям», – грустно усмехнулась про себя Отум, но вместо этого посоветовала мальчику не торопиться на тот свет.

– Вдруг кто-то изобретет лекарство? Пока ты жив, есть надежда, – добавила она.

Она знала, что врет ему. От пузырянки не было известно лекарств, и среди придворных магов не было разговоров, что кто-то на свете близок к его открытию. Будь она способна все повернуть вспять, хотя бы пару месяцев, она бы больше внимания уделяла подобным вещам. Вместо праздных размышлений о том, за кого бы ей выйти замуж и как бы ей не опростоволоситься на испытании лестницей, она могла бы тратить свое время на реальную помощь людям. Потому что у нее всю жизнь была власть для этого. Отум никогда не думала об этом.

«Александрия не станет хорошей королевой. Всю свою жизнь она тоже обладала определенной властью, но ни разу, ни единого разу не потратила ее на что-то правильное. Я всегда восхищалась ей, думала, что она стала бы славной королевой, но так ли это? Чтобы быть королевой недостаточно быть харизматичной, остроумной и привлекательной! – думала Отум, помогая Адель на кухне. – Может мы обе никогда не должны были обладать троном? Как и моя мать? А все, что происходит, это достойная кара нашей семье за то, что, обладая сотней возможностей, мы никому не помогали, и думали только о собственной славе?»

Они с Адель поужинали в полной тишине. У них не было аппетита, но обе девушки ели через силу, потому что были научены горьким опытом не брезговать едой. Когда Адель доела свою порцию, Отум благородно предложила ей пойти спать.

– Я сама тут все уберу. Ты и так утомилась за сегодня, – сказала она. – Попробуй уснуть.

Она кивнула и ушла. Отум осталась в одиночестве в комнате впервые за долгое время. Когда у нее были собственные покои, она не ценила этого, а теперь ей казались высшим блаженством побыть в тишине. Она не торопилась относить посуду на кухню, она просто сидела за пустым столом и пыталась привести мысли в порядок. Еще недавно она была почти счастлива – для человека, у которого отняли прошлое, – ведь она сидела в окружении веселых здоровых людей.

– Мне стоило это ценить, – сказала она в пустоту комнаты, в которой из живых существ были, разве что, тараканы. – Стоило ценить.

Она допила горячую воду из кружки, встала из-за стола и подошла к маленькому зеркальцу в углу комнаты. Оно было мутным, как и все старые зеркала, и немного перевирало реальность. Отум увидела в отражении изможденное бледное лицо, обрамленное сальными прядями грязных желтых волос, и впервые за долгое время не разозлилась на собственные недостатки. Какая разница, как она выглядит? Если бы она была хоть немного красива, то отдала бы все крупицы своей красоты в обмен на жизнь Арчера. Или жизнь матери или хотя бы ее прощение.

Отум покачала головой и начала убирать со стола. Вдруг в дверь пару раз постучали, робко и тихо. Сперва девушка решила не открывать, ведь кто мог заявиться к Лотте в такой час? Но потом постучали еще раз, настойчивее, и Отум, надеясь, что этот звук не разбудил несчастных женщин, приоткрыла дверь, впустив в дом прохладу вечера. На пороге стоял Гавлон, побитый и красный. Он явно плакал, но Отум это ни чуточки не разжалобило: она попыталась закрыть дверь, но маг просунул в проем свою ногу.

– Ауч! – завыл он.

– Проваливай, Гавлон! – попросила девушка. – Тебе одного фингала не хватило?

– Пожалуйста, пропусти меня внутрь!

– Почему?! Я тебя с первого раза поняла! Ты не собираешься никого спасать, если это угрожает твоей жизни и здоровью. Я не могу тебя винить, жизнь у каждого одна. Но, будь добр, не возвращайся сюда!

Она начала настойчивее хлопать дверью, но Гавлон умудрился просунуть внутрь и свою руку.

– Я подумал над твоими словами! Отум, я хочу исполнить твой приказ! Я хочу попробовать спасти Арчера! Я подобрал песню!

Отум сменила гнев на милость и, по крайней мере, перестала хлопать по его конечностям дверью.

– С чего бы им довериться тебе еще раз? Вдруг твоя магия не сработает, – безжалостно спросила она.

– Она может не сработать. Но вдруг получится? Прошу, дай мне шанс!

– С чего бы тебе рисковать ради жизни жалкого мальчишки?

– О, не будь так жестока! – взмолился Гавлон. – Хорошо, я буду честен. Я спасу его не ради него, и даже не ради тебя. Я хочу сделать это ради себя. Много лет назад я очень сильно любил одну девушку. Она была красивой и хитрой, а еще она сочиняла великолепные мелодии и любила, как я готовлю. Но однажды ей нужна была моя помощь. А я… я ей не помог, Отум. Потому что я мог умереть. Даже не так, я мог умереть и не помочь ей. Мне не хотелось умирать просто так.

– А вдруг твоя песня его не спасет, а ты все равно потратишь много сил и умрешь?

– Это уже не имеет значения. Я хочу спеть умирающему песню. Я музыкант, и мое предназначение нести людям красивую музыку! – В голосе Гавлона зазвенели твердые нотки, хотя его глаза были на мокром месте. Отум увидела, что он сжимает в руке дудочку Арчера, и ее сердце сжалось. – Ты не должна мне мешать. Ты сама это знаешь.

Она на самом деле и не видела причин ему препятствовать. Арчер был на пороге смерти, и любая помощь была ему весьма кстати. Отум молча отворила дверь, но Гавлон почему-то не прошел. Он изумленно уставился на лестницу, и девушка посмотрела туда же. Там стояла Лотта, скрестив руки на груди. Наверное, она слышала все, что он сказал, но слова мага не тронули ее раненное сердце.

– Нет, Гавлон Гущ, я не хочу, чтобы ты давал нам больше ложную надежду. Нам всем тут суждено умереть, и я смирилась с этим, – сказала она на удивление спокойно. – Отум, закрой дверь.

Гавлон, отпихнув Отум, бросился в комнату, но женщина преградила ему путь наверх.

– Ты пройдешь только через мой труп, Гавлон!

– Ты не понимаешь, что говоришь! Я попробую его спасти! Вдруг у меня получится!

– Ты пройдешь через мой труп, ясно?! Гавлон, хватит играть во всесильного! Ты не сумел спасти Галу, несмотря на то что сильно любил ее, а мой сын тебе кто? Ничего у тебя не выйдет! Да ты и сам понимаешь это! – кричала на него Лотта, а потом ее плечи затряслись, и она спрятала лицо в ладонях. Гавлон несколько секунд беспомощно смотрел на нее, и его руки были потянулись, чтобы обнять женщину, но в последний момент он остановился. Маг попятился и, не посмотрев на Отум, вышел из дома. Девушка затворила за ним дверь и подошла к Лотте, севшей на одну из ступенек. Она хотела как-то успокоить женщину, но не могла подобрать слов.

Вдруг они встрепенулись, одновременно услышав нечто за окном. Отум не сразу поняла, что это был за звук, потому что он не был похож ни на что, что доводилось ей слышать прежде. Эти звуки словно, минуя уши, попадали в сердце, и заставляли его биться чаще.

Это была мелодия. Ее играл Гавлон на своей убогой дудочке, но звуки, которые он извлекал из нее, были яркими и громкими, как рев оркестра, торжественными, словно гимн, и интимными, как шепот любимого. Отум подошла к окну, и ноги ее дрожали.

Отум закрыла глаза, и у нее перед глазами появился ее отец. Она снова была маленькой, и небо над ее головой было розовым и праздничным. Отец обнимал ее и целовал в обе щеки, кружил над землей, и она звонко хохотала, чувствуя себя птицей. У нее перед глазами появилась ее мать в окружении служанок, и Гала была в своей любимой кожаной накидке, контрастирующей с ее дорогим шелковым платьем. Она потрепала дочь по волосам и сказала, что позволяет ей играть с Александрией и дальше. У нее перед глазами появилась ее сестра с большой фарфоровой куклой в руке, и у этой куклы были крупные золотистые локоны и роскошный наряд.

– Я попросила придворного мастера сделать куклу, похожую на тебя, – услышала Отум голос сестры так ясно, будто Александрия стояла напротив… словно ее можно было потрогать, обнять, поцеловать, как и раньше.

Отум попыталась сорвать с себя это наваждение, и заставила себя выйти на улицу, чтобы посмотреть на Гавлона. Увидеть, как он это делает – создает свое волшебство. Ноги едва ее слушались, они подгибались и путались.

Она вышла в ночной город и не почувствовала холода. Она окинула взглядом улицу, и увидела, что во всех домах горит свет. Она услышала, как за закрытыми дверьми этих домов звучит смех. По коже Отум пробежали мурашки. Все происходящее казалось нереальным, и ее собственные губы изогнулись в улыбке, а девушка даже этого не заметила. Она повернула голову и увидела, как играет на своей дудочке Гавлон, стоя на коленях напротив дома, в котором их приютили. Волосы на его голове стояли дыбом, и прямо на глазах Отум они прядь за прядью седели. Он играл, самозабвенно и страстно, и не замечал этого.

«Он же может умереть!» – испугано подумала Отум, но ей не удалось выдавить из себя ни звука.

Отум не знала, сколько стояла так, прежде чем Гавлон упал на землю без сил – может пару минут, а может и целый час. В тот миг волшебные звуки перестали литься из его инструмента, и наваждение спало, оставляя после себя сладкое послевкусие. Девушка давно не чувствовала себя так хорошо, разве что после свидания с Эрнестом, который в итоге тоже оказался предателем. Она сорвалась с места и припала к земле, на которой распластался побледневший Гавлон с совершенно белыми волосами. Даже его бородка поседела.

– Только не умирай, только не умирай, – взмолилась она, пытаясь найти пальцами артерию на шее. Та слабенько, но пульсировала. – Господи, как ты меня напугал!

На крыльцо выскочила Лотта. Ее шатало, и женщине приходилось хвататься за стены, чтобы удерживаться вертикально.

– Как он? – выпалила Лотта.

– Жив! – Отум взяла мага под подмышки и попыталась потащить в дом, но тот был слишком тяжелым. – Позовите Адель, пускай поможет мне!

Адель не пришлось звать: девушка выбежала из дома вслед за матерью, но своим телом владела гораздо лучше. Ее и без того большие глаза были выпучены.

– Арчеру лучше! Мама, Арчеру лучше! Его руки чистые!

Лотта, ахая, побежала в дом смотреть сына, а Адель тем временем попыталась помочь Отум дотащить Гавлона до дома. Девушки были тощими и слабыми, поэтому выходило у них не слишком хорошо. Повсюду из домов выходили люди, чтобы посмотреть на чародея, музыку которого им довелось слышать последние минуты. Повсюду стоял гул, в котором Отум легко разобрала отдельные фразы:

– Это же тот волшебник-музыкант, который объявлен в розыск!

– После его песни исцелилась моя дочь! Еще днем она была парализована по пояс, а теперь зараза отступила! Ее ножки нормальные, совсем как прежде!

– Хорошо, что мы не выгнали его!

– Он так играл, по всему городу было слышно! Вся моя семья плакала от его песни, даже отец, этакий мужлан, и то слезу проронил!

– Моя матушка исцелилась благодаря ему! Клянусь, во время его песни ее тело светилось! Кому расскажешь – не поверят!

Вдруг из образовавшейся толпы зевак к девушкам подковылял старик Ганс. Он отбросил клюку и помог им тащить Гавлона к крыльцу. С его помощью им удалось даже усадить мага у дверей, и Адель бросилась на кухню, чтобы налить мужчине водички, на случай если он придет в себя.

– Спасибо, – удивленно сказала Гансу Отум.

– Это меньшее, что я могу сделать для него за то, что он исцелил мою жену, – ответил Ганс и серьезно посмотрел на девушку.

«Получается, выброса его сил хватило не только, чтобы исцелить Арчера, но и помочь всем больным в квартале, – ошарашенно поняла Отум и с благоговением посмотрела на бездыханного мага. – Вот это он выкинул!»

– Он останется в живых? – нарушил молчание между ними Ганс.

Отум не нашлась, что ответить. С кухни прибежала Адель, держа в дрожащих руках стакан с холодной водой. Она села на корточки возле мага, опустила в воду пальцы и начала брызгать Гавлону на лицо. Он немного поморщился, и в толпе раздались радостные возгласы. Все были рады, что их благодетель жив.

– Гавлон, Гавлон! Открой же глаза! – Отум потрясла его за плечи, и мужчина открыл осоловелые глаза. Он расфокусировано посмотрел на девушку и расплылся в пьяной улыбке.

– Отум, голубушка… Ты так на маму похожа… Я очень рад, что ты в отца не пошла, он был… был такой мудак!

Отум рассмеялась, и, переполненная чувством благодарности, провела по его щетинистой щеке ладонью.

– Все хорошо. Ты спас Арчера, ты спас всех, кто болел. И ты остался жив. Гавлон, ты герой!

Маг смущенно потупил взор и прильнул к ее ладони, словно кот к ладони хозяйки.

– Я так боялся… – Он заплакал, но продолжал улыбаться. – Я так боялся, что ты возненавидишь меня, как она… Я бы не простил себе…

– Не говори больше! – ласково сказала Отум. – Не трать силы. Тебе нужно отдохнуть.

Вдруг к ним подбежал запыхавшийся юноша, возрастом чуть старше Отум. Он подошел к ней, но некоторое время мялся, стесняясь заговорить. Девушка, заметив его, подняла на парня непонимающий взгляд, и только тогда он набрался смелости и выпалил:

– К воротам подходят солдаты! Их очень много!

Отум не поверила своим ушам.

– Солдаты? В зараженную зону? – переспросила она, надеясь, что это какая-то ошибка.

– Да! Мелодию господина чародея слышали далеко за пределами квартала! Видимо, Королева распорядилась тут все проверить!

Люди, окружившие мага, начали перешептываться. Отум, охваченная страхом, попыталась собрать мысли в кучу и решить, как действовать дальше. Судя по всему, люди Александрии уже были очень близко. А она как никогда оказалась близка к своей казни.

– Новая Королева не лучше Шлюхи-Галы, если отправляет солдат в зараженную зону! – закричала какая-то бабка в толпе.

– Да, согласен! Зуб даю, она еще не в курсе, что зараженных тут и не осталось! – подхватил Ганс.

– Гавлон, – негромко сказала девушка, – нам с вами нужно уходить. Нужно идти сейчас, спрятаться у нас уже не выйдет.

– Я не смогу пойти… Ты же сама видишь! – Гавлон закашлялся.

– Но как же я вас тут брошу?!

– Отум, я представляю ценность для Александрии. А ты одну лишь угрозу. Меня она пощадит, а тебя убьет. – Гавлон снова покашлял, сжимая плечо девушки. – Послушай. Следуй тому плану побега, что мы придумали. Беги на восток, к Большим Холмам. Найди там себе работу и осядь на какое-то время.

– А вы?! Нет, я не пойду без вас! Я без вас и дня не протяну!

– Нет, это не так! Ты же Королева, Отум, как ты не поймешь? Ты Королева по крови и ведешь свой род от Покорителя Звезд. Не забывай о том, кто ты.

– Я – убийца, Гавлон, – произнесла она ненавистную правду. – Я слабая. И я не выживу без вас.

Маг посмотрел на нее серьезно, почти сурово, и сказал:

– Если ты сама не веришь в себя, никто не обязан будет! Беги же, если мой поступок хоть что-то значит для тебя! Ты обязана выжить!

– Поторопись, времени осталось мало! – подхватил тот парень, который принес дурную весть.

Отум ничего не осталось, кроме как подняться. Ее голова кружилась, как и всегда, когда она волновалась. Из дома выбежала Адель и всучила ей кулек.

– Удачи! – Она порывисто обняла Отум. – И беги скорее!

– Беги! – крикнул Ганс. – Что стоишь, маг тебе сказал, чтобы ты уносила ноги!

– Мы задержим солдат, если потребуется! – заявил кто-то из толпы.

Она изумленно окинула взглядом всех, кто стоял вокруг, и поняла: они скорее всего знают, кто она. Эти люди знают, что она – Отум, выросшая в роскоши и погубившая родную мать, но они все равно хотят помочь ей.

– Спасибо, – сказала она людям и низко поклонилась им, а потом и Гавлону. – Спасибо и вам, что выполнили мой приказ.

– Иди, – прошептал Гавлон, – и не смей погибать. Мы с тобой еще встретимся!

– Не смейте становиться верным человеком Александрии! Я буду жить и работать ради встречи с вами!

– Ха! И не подумаю становиться на сторону этой фурии. – Гавлон хмуро фыркнул.

Вдалеке послышались мужские голоса и топот. Отум сорвалась с места и побежала со всех ног к яме. Она никогда еще не бежала так быстро. Ей было больно прощаться со Зловонным кварталом, но Отум знала, что подведет их, если ей не удастся успеть. Поэтому она неслась со всех ног, путаясь в подоле своей коричневой юбки, и содержимое ее кулька тряслось из стороны в сторону. Хорошо, что Адель крепко завязала его.

– Отум! Возьми меня с собой! – услышала она за спиной полный отчаяния мальчишечий крик, который мог принадлежать только одному человеку.

Девушке стоило огромных трудов не обернуться. Она не должна была замедляться, она должна была смотреть только вперед и бежать, бежать, бежать…

– Пожалуйста! – упрямо вопил Арчер, пока Отум не скрылась за поворотом.

Глава 7. Конец принцессы Отум

Дворцовый сад был погружен в туман, и семилетняя Отум быстро сбежала от своих нянек. Прячась от них в ароматных розовых кустах, принцесса слышала:

– О, как же плохо, что нам не досталась принцесса Александрия! Она послушная!

И, оцарапанная шипами, Отум села на попку, оседая в пышных юбках, и залилась слезами. От густого тумана, попадающего в горло, хотелось кашлять, но она пыталась сдерживаться, чтобы не привлечь к себе лишнего внимания. Она завидовала Александрии, завидовала, что у нее добрая красивая мать, которую все любят, тому, что Лекс много проказничает, но никогда не попадается, тому, что она красива, словно первый распустившийся по весне цветок.

Она плакала, а потом ее окутал сладкий аромат духов сестры, обнявшей сзади ее сгорбленную спину.

– Зачем так пугать? – проблеяла Отум, вытирая мокрые дорожки.

– А ты опять ревешь? Боги, что опять? – Александрия достала свой платочек и провела им по щекам сестры.

– Не важно… Не делай так больше, я же испугалась.

– Нужно быть внимательнее. Иногда враг подбирается со спины! – И Александрия начала ее щекотать. Отум завизжала на весь сад, и солнечные лучи пробились к девочкам сквозь плотную белую пелену. Александрия щекотала ее, пока сестра не повалилась на траву, плача уже от смеха. – Давай поиграем в прятки?

– Меня ищут няни… У меня через пять минут занятие с учителем.

– Да ладно! Если что, скажем, я тебя заставила! Давай поиграем! – подмигнула Александрия, наклоняясь к ней и целуя ее в лобик. Она заботливо убрала со лба Отум мешающую прядь, и младшей сестре тотчас стало стыдно за недавние мысли. Как она только может завидовать своей чудесной Лекси? – А потом мы пойдем к моей матери и все вместе попьем чай. Мама приказала подать вишневые пирожные.

– Я люблю вишню, – сказала Отум, и в глубине души решение ей уже было принято. – И почему моя мама не может быть как твоя?

– Не грусти, Цветочекмой. Сядь-ка.

Отум послушалась, и Александрия достала из кармана, запрятанного в юбке, черную ленту.

– Закрой глаза, я повяжу ее, – улыбнулась девочка, но Отум вдруг охватил беспричинный страх – мурашки пробежали по спине принцессы, а в голове у нее появилось смутное предчувствие чего-то плохого. Они играли в эту игру уже сотню раз, но она еще ни разу не чувствовала подобного.

– Вдруг… – произнесла Отум, робко хватаясь за подол платья сестры, сидящей рядом. – Вдруг я тебя не найду?

– Тогда я выиграю! – весело заявила Александрия.

– Нет… Если я закрою глаза, а ты пропадешь навсегда? Вдруг ты спрячешься так, что тебя никто не найдет?

Старшая принцесса несколько секунд молчала, глядя в глаза Отум, а затем отмахнулась.

– Не говори ерунды, – попросила она, повязывая ленту на глаза девочке. – Ты всегда находишь меня. Помнишь, ты даже меня в том дупле нашла! Сиди в этой ленте тридцать секунд, а если ты будешь подглядывать, я обязательно узнаю об этом, будь уверена!

С этими словами Александрия повязала черный бантик, поцеловала Отум в щеку напоследок, и отпрянула. Отум, погруженная во мрак, слышала ее удаляющийся топот.

– Один… Два… – зашептала она, но в этом мраке всплыло воспоминание о Галатее с выпученными мокрыми глазами и красным от крови платьем, и за ним в один миг воскресли тысячи других. Отум стало страшно и тошно, и она проснулась.

Она сидела в темном круглом туннеле, в котором даже в полный рост встать не могла, и по колено там была мутная вода, от которой кисло пахло. Отум шла целый день, прежде чем решила отдохнуть: ей пришлось сесть в эту грязную воду, чтобы поспать. Она не знала, сколько часов провела в отключке, но сон был до того яркий и приятный, что ей захотелось поскорее его смыть с себя.

Отум встала, и ее платье насквозь промокло и прилипло к телу. Хорошо, что кулек не пострадал – она положила его себе на плечо, прежде чем уснула. Достав оттуда кусок хлеба, она двинулась дальше, и ветер, подгоняющий девушку со спины, становился все сильнее и сильнее. Чихая, она обнимала себя за плечи, пытаясь согреться, и кулек, который она привязала к поясу, весело болтался. Она то и дело чувствовала у себя под ногами шероховатости, и шла медленно, выверяя каждый шаг. Не хватало проткнуть себе ногу какой-то железкой.

Ей повезло, что ее пока не нашли. Она шла на восток, как ей наказал Гавлон, но какая-то часть Отум переживала, что засада может ждать ее у выхода. У нее не было оружия, чтобы отбиться, мага-союзника или хотя бы гвардейца. Она осталась одна.

«Нужно идти дальше, – то и дело приказывала себе Отум. – Я должна идти, если хочу выжить. Ветер усиливается, значит, выход уже близко».

На одно это принцесса и могла надеяться, потому что она уже начала простужаться. Еда, которую ей дала с собой Адель, немало поднимала ей боевой дух. Отум помнила, что чтобы согреться, нужно есть, и не щадила свои запасы, вопреки здравому смыслу.

Прошло не меньше часа, прежде чем она увидела свет в конце туннеля. Небо было желтым, завывания ветра усилились, да и вода, омывающая ноги, стала холоднее. Но Отум ощутила прилив счастья, понимая, что уже сейчас выйдет на свет. Она, наконец, осознала, как сильно устала. Ей нужен был свет, нужно было тепло.

Когда до выхода оставалось не больше метров пятидесяти, она услышала вдалеке мужские крики. Внутри Отум все оборвалось: она поняла, что после своих многодневных мытарств, как никогда близка к тому, чтобы быть пойманной. Она кинулась бежать, расплескивая воду, и чудом не поскользнулась на скользкой поверхности под ногами. Круг света был совсем близко, когда у нее возле уха просвистела стрела. Отум, не оборачиваясь, ускорилась еще сильнее, и услышала за спиной шлепок – видимо, один из преследователей, упал.

Она оказалась на краю, но не увидела перед собой холмов и лесов. Отум схватилась за стену, чтобы удержаться и посмотрела вниз.

Внизу были бушующие волны, бьющиеся о безжизненный камень. Лететь до воды было секунд десять – так высоко над уровнем океана Отум находилась. Брызги воды до нее почти не долетали.

«Я пошла не туда», – поняла Отум и все внутри нее затрепетало. Она попыталась прикинуть, какие у нее будут шансы выжить, если она прыгнет. Волны размером с двухэтажный дом красноречиво говорили, что никакие.

Отум развернулась. Гвардеец с арбалетом наперевес замер в трех метрах от нее. Он был совсем молод, и в его больших карих глазах плескалась паника. Принцесса поняла: он не выстрелит. Он струсит убить девушку королевских кровей. Впрочем, Александрия вряд ли настаивала, что Отум нужно убить при поимке. Александрии было бы выгоднее убить ее на королевской площади, чтобы потом не появлялись самозванки, претендующие на трон.

– Не подходи, иначе я прыгну, – пригрозила Отум.

Гвардеец и не думал подходить. Его напарник, который был побойчее настолько, что минуту назад пустил в нее стрелу, продолжал валяться в воде, не в силах подняться.

– Вы обвиняетесь в убийстве королевы Галатеи и государственной измене. Вам придется пойти со мной, – сказал гвардеец.

Отум посмотрела вниз, а потом снова на гвардейца. Умирать на дворцовой площади ей точно не хотелось, да и прыгнув в неспокойные воды и то было больше шансов выжить. Высоты она с детства не особо боялась.

«Умру – значит судьба моя такая», – на удивление спокойно решила она.

Ведь умереть сейчас было лучше, чем заглянуть в глаза торжествующей Александрии.

Гвардеец ждал ответа, но вместо него получил кулек – Отум швырнула им прямо парню в лицо. А потом она прыгнула и полетела вниз в потоке сточной воды, истошно вопя. Солнце слепило глаза, а небо было желтым, как лепестки ранних подсолнухов, которые так любила Галатея. Отум летела и думала о том, что ей нужно сгруппироваться, а не лететь вниз, раскинув ноги и руки. Магнус учил ее нырять и плавать, но вряд ли он думал, что готовит ее к чему-то подобному.

Принцессе стало по-настоящему страшно только когда ледяные брызги начали бить ее тело, но через пару мгновений она познала настоящую боль. В детстве она часто падала и сдирала кожу с коленок, но, когда Отум столкнулась с водой, боль была такая, словно она содрала кожу со всего тела. Девушка завизжала, выпустив воздух, и соленая вода хлынула внутрь.

В считанные секунды она познала такие мучения, о существовании которых даже не подозревала. А затем все померкло, как тогда, когда Александрия повязывала ей на глаза черную ленту во время очередной игры в прятки.

Вокруг была тьма и никого рядом.

Александрия сделала выстрел. Стрела вылетела из арбалета и угодила прямо в глаз сидящей в ветвях дерева птицы. Та даже не успела издать предсмертный вопль и тяжелой тушкой упала в кусты пионов.

Фрейлины, наблюдавшие за охотой королевы, начали смеяться и рукоплескать, но Александрия даже не улыбнулась. Со скучающим видом она глубоко вздохнула, глядя как юная рыжеволосая служанка по имени Герда бежит поднимать ее добычу. Герда была ровесницей Отум, но и то была пококетливее.

– Госпожа, какой большой! – радостно заметила она, подбегая к Александрии с птицей в руках. – Приказать подать его к ужину?