Читать книгу Авантюристы - Ольга Крючкова - Страница 1

Август 1812 год, Смоленск

В городском доме помещика Петра Анисимовича Горюнова царила суета и беспорядок, причиной сего было приближение французской армии к Смоленску. Прислуга срочным порядком упаковывала ценные вещи; супруга Петра Анисимовича, Глафира Сергеевна, дама пышная и решительная во всех отношениях, сотрясала воздух и так весь пропитанный пылью от множества вещей, своим зычным голосом:

– Анфиска! Дашка! Поторопитесь! Уже слышна орудийная канонада! Чего доброго француз застанет нас прямо в доме со всем добром – вот уж будет чем потешиться неприятелю!

Девки переглянулись: попадать в руки ужасным французам им вовсе не хотелось, и они с пущим рвением начали упаковывать барские платья.

Петр Анисимович не поддавался всеобщей суете и панике, он ходил по дому, молча, созерцая удручающую картину: картины сняты и завёрнуты, персидские ковры скатаны в рулоны, посуда упакована, одежда вынута из шкафов и дожидается, когда, наконец, ей займутся неповоротливые Анфиска и Дашка. Слова хозяйки возымели на девок необыкновенное действие, и они с перепугу, упирая сопли и слёзы рукавами ситцевых рубах, а то и вовсе подолом цветастых сарафанов, начали поторапливаться.

– Пётр Анисимович! Душа моя! – проревела Глафира Сергеевна. – Прикажи, голубчик, мужикам загружать ковры, картины и посуду.

Барин ещё раз посмотрел на перевёрнутый вверх дном в суматохе дом, понимая, что может вернуться на одни лишь обугленные головешки, и распорядился:

– Трофим! Загружай!

Управляющий тотчас привёл мужиков, также томимых страхом и сомнениями.

– Барин… – начал один из них, – дозвольте спросить вас.

Пётр Анисимович удивился: о чём вообще можно спрашивать в такой момент?

– Ну что тебе?

– А что ежели энтот хранцуз, лихоманка его подери, дом сожжёт? Али догонит нас с добром-то: чаво делать станем?

Горюнов задумался: подобные мысли не давали ему покоя уже второй день.

– Упаси Господь от такой напасти! Надобно надеяться на нашу армию. Авось, с Божьей помощью всё и образуется.

Мужики переглянулись: ну да, они и забыли, что в России всё решает Его Величество «Авось»!

* * *

– Лизавета! – окликнула Глафира Сергеевна прислугу. – Ну, что ты спишь прямо на ходу? Ты постельное бельё упаковала, как я велела?

– Да барыня, всё как сказано…

Лизавета указала на сундук, доверху нагруженный бельём из отменного фламандского полотна.

– Хорошо…

– Барыня… – начала было Лизавета.

– Говори быстро, не тяни!

– Позвольте остаться, мать уж больно хворая. Не перенесёт она дороги-то до вашего поместья в Горюново.

– Дело твоё. Смотри не пожалей потом, – ответила барыня. – За домом приглядывай, раз уж остаёшься.

– Слушаюсь, Глафира Сергеевна.

В гостиную вошли двое мужиков, они подхватили за боковые кованые ручки сундук с бельём, и потащили грузить в телегу.

Виктор, которого до недавнего времени Глафира Сергеевна, следуя моде, называла на французский манер, произнося имя ненаглядного чада с ударением на последний слог, носился по дому. Прислуга только и успевала, что уворачиваться от чрезмерно активного юноши. Он размахивал отцовской саблей и кричал:

– Подайте мне сюда Наполеона, я выпущу ему кишки!

– Перестань носиться! – одёрнула его мать. – Пятнадцатый год уже, а ты всё в игрушки играешь. Лучше помоги отцу.

Виктор остановился, огорчившись, что его развлечение прервали столь грубым образом, и неохотно поплёлся прочь из гостиной, в надежде, что не встретит отца.

* * *

Лизавета, стараясь не привлекать к себе внимания, «вынырнула» из господского дома, впрочем, на неё всё равно никто бы из господ или прислуги не обратил внимания. Не до того было.

Однако её неожиданно окликнули:

– Лиза!

Девушка обернулась – навстречу шёл Фрол, кучер соседского помещика Сазонова. Пётр Анисимович Горюнов давно приятельствовал с Сазоновым. А прислуга – тем паче.

– Фролушка! – девушка бросилась к своему возлюбленному. – Господи, что теперь будет-то?.. – она не выдержала и залилась слезами.

Кучер обнял сою пассию, попытавшись успокоить:

– Ничего, побьём хранцузов! Не сумневайся… – он привлёк Лизу и поцеловал в губы. – Уезжаю я с барином и его семьёй в Нижние Вешки, туды хранцузы, могёт не доберутся.

Девушка всхлипнула.

– Я остаюсь здесь…

– Как? – удивился Фрол. – Зачем?

– Мать совсем плохая, того гляди помрёт. Кто её похоронит как не я? Прощай, Фролушка, свидимся ли ещё? – Лиза снова заплакала. – Коли нет, знай – любый ты мне всегда был…

Кучер растрогался, прослезился и ещё раз привлёк к себе возлюбленную.

– Свидимся, не сумневайся…

Он отстранил от себя девушку и быстро ушёл со двора. Та так и осталась стоять, не замечая ничего вокруг себя – слёзы застилали её глаза.

…Лиза вошла в комнату, в ней царил полумрак, мать лежала на лавке, прикрытая меховым зимнем салопом и, несмотря на это, её трясло от лихорадки.

– Доченька… – простонала она. – Чаво такой крик-то стоит?

– Господа уезжают в поместье Горюново, что восточнее города, думают хранцузы туды не дойдут, – пояснила Лиза.

– И ты поезжай… Всё равно помру, чаво тебе при мне делать-то…

– Матушка! – девушка упала на колени перед скромным ложем больной родительницы и залилась слезами. – Как вы без меня-то?

– Ничего… Поезжай… – настаивала мать.

Но Лиза твёрдо знала: она останется в доме, подле матери.

* * *

Когда французы заняли Смоленск, оставленный русскими войсками, то расположили ставку в доме помещика Горюнова, как одном из самых лучших в городе. В это время Лиза стояла на коленях перед усопшей матерью.

Молодой мужчина в сине-белом мундире вошёл в тёмную комнату прислуги. Увидев молодую привлекательную девицу, убитую горем, подле умершей женщины, француз повёл себя благородно, распорядившись помочь несчастной русской с достойными похоронами. Сама же Лиза вернулась к прежним своим обязанностям: стирке и уборке в барских комнатах, занимаемых теперь главнокомандующим армии Наполеоном Бонапартом и его штабом.

Очнувшись от горя, спустя несколько дней, Лиза, наконец, вернулась к действительности, осознав, что в городе и в доме вовсю хозяйничают французы, а она, как ни в чём ни бывало, выполняет свою прежнюю работу.

Когда она увидела человека, небольшого росла, крепкого на вид, даже можно сказать коренастого, с лёгким брюшком, видневшимся из-под зелёного мундира, увешанного всевозможными орденами, она поняла, что незнакомец и есть главный француз. Как его там звать-то?.. Кажись, Бонапарт. Отчего Лиза догадалась о статусе этого полного коротышки, она и сама не знала. Возможно по наитию, а может и оттого, что все вокруг него вели себя слишком уж подобострастно.

Девушка подумала: «Толстый, маленький, невзрачный… Похож на управляющего помещика Сазонова, что проворовался два года назад и тот прогнал его с позором с глаз долой… Отчего этого Бонапарта все так боятся?..»

С такими мыслями она стирала батистовые рубашки французских генералов, проявляя по привычке усердие, которое было замечено денщиком одного из важных особ, и тот в награду подарил девушке золотой луидор[1].

Лиза посмотрела на странную монетку, обратив внимание на то, что «главный француз» и тот профиль, что отображён на монете весьма схожи между собой. И подумала: неужто сам Бонапарт и есть?.. После чего сунула подарочек в карман передника, поклонилась щедрому денщику, на всякий случай: как знать вернётся ли барин али нет, а тут вроде как пристроилась…

Француз ещё долго стоял, разглядывая полногрудую русскую девицу, явно наслаждаясь её красотой и прелестями, видневшимися из расстегнувшийся ситцевой рубашки. В тот же вечер денщик пришёл в маленькую комнатку Лизы, показывая всем своим видом, чего именно хочет от неё. Девушка уступила. А что же ей оставалось делать? Как говорится, победителям достаётся всё, и женщины побеждённых в том числе. Француз даже в постели с русской крепостной девкой оставался французом, был страстен и даже галантен. Лиза была сражена наповал его отношением, постоянно сравнивая своего нового любовника с Фролом. Любила ли она Фрола? Пожалуй, что – да. Но столько изменилось с тех пор… Казалось, Фрол был в другой жизни… А теперь вот рядом лежит француз, и весьма не дурён собой…

Через некоторое время Лиза встревожилась: положенные женские дни не начались. Не начались они и позже… Девушка поняла, что беременна: но от кого? Мысли путались: «От Фрола… Уж сколь времени с ним жила – почти три месяца, а то и больше. А если от хранцуза… Нет, не может того быть…» Но факт оставался фактом: отцовство пребывало под сомнением, хорошо хоть мать всегда доподлинно известна.

* * *

Французы, оставив в гарнизон в Смоленске для поддержания порядка, двинулись дальше на Москву. Лиза не задумывалась над тем – французам ли стирать, или русскому, своему барину. Её волновал живот, который начал расти, и стал весьма заметен. Она достала из сундука сарафан покойной матери и, примерив его, решила так в нём и остаться, по крайней мере, пошире будет, скрывая пикантные подробности её тела.

Генеральский денщик, подаривший ей золотой луидор, также последовал в Москву за своим господином, на этом скоротечный роман француза и русской крепостной девки закончился.

Лиза надеялась, что неприятеля всё же побьют: вернётся её добрый хозяин, а за ним и Сазонов появится…. Что тогда она скажет своему ненаглядному Фролу? А то и скажет, мол, ребёнок твой – не сомневайся… А, если не поверит? Не может быть! Непременно поверит!

Время шло, на дворе стояла зима. Живот рос, ребёнок начал шевелиться и переворачиваться. В один прекрасный день, едва забрезжил рассвет, Лиза проснулась. Пропели первые петухи… В городе началась паника: французский гарнизон засуетился, она выглянула в оконце домика для прислуги, и увидела, что те спешно покидают город. Затем на улице что-то загрохотало. То ли множество лошадей пронеслось, то ли орудия прокатили – Лиза так и не поняла.

Она почувствовала запах гари, и в маленькое оконце увидела как на соседней улице занялся столб дыма, затем ещё один, и ещё… Вдруг она заметила, что трое французов поджигают дом её благодетеля. Лиза испугалась: что же будет? Что она скажет Петру Анисимовичу, когда тот вернётся? – прости, барин, мол не сберегла твоего дома… А, что она могла сделать-то? Вон их сколько окаянных врагов, а она – всего лишь слабая женщина, да ещё и в тяжести.

Языки пламени лизали барский дом, вырываясь из окон. Лиза, наблюдая за сей печальной картиной, заплакала навзрыд. Поднялся ветер, искры полетели на домик для прислуги; крыша, крытая соломой, мгновенно занялась. Молодая женщина услышала, как затрещали деревянные балки, затем в комнату повалил чёрный едкий дым. Она закашлялась. Недолго думая, схватив кое-какие вещи, попавшиеся под руку, она завязала их в большой шерстяной платок и бросилась прочь на улицу.

Кругом царила неразбериха. Французы мародёрствовали, поджигали дома, расстреливали случайно попавшихся горожан, и спешно отступали. Тут же Лиза увидела, как враги расстреливают трёх мужиков, принадлежавших Сазонову. Она удивилась: отчего они не уехали с хозяином? Видимо, тоже оставались приглядывать за брошенным хозяйством… И вот чем закончился этот пригляд.

Женщина с перепуга бросилась на задний двор, прямиком в земляной погреб, где обыкновенно хранились соленья и варенья. Удивительно, но он был цел и невредим. Лиза разгребла снег, затем прелую листву и, нащупав дверное кольцо, резко рванула его на себя, открыв небольшую спасительную дверцу.

В погребе царил полумрак, свет пробивался лишь через специальные отдушины, устроенные для того, чтобы избежать затхлого запаха и плесени. Лиза тотчас, не размышляя, спустилась в своё убежище и плотно затворила дверцу.

Спустя мгновенье она услышала громкую французскую речь, затем враги надрывно кричали, послышался топот ног… и всё разом стихло. Ей стало страшно: неужели весь город сгорел? И она осталась одна-одинёшенька?

Лиза устала, почувствовав, что её одолевает сон. Она развязала свои нехитрые пожитки, завернулась в большой цветастый платок и уснула. Снился Фрол, он улыбался, призывно протягивая к ней руки: «Лиза! Лизонька!» Но она убегала прочь от своего возлюбленного, сама не зная почему. Фрол настигал её, крича прямо в ухо: «Ага! Блудница, ты ещё и брюхата! Небось, от хранцуза одехолоном надушенного?!»

Лиза очнулась, ребёнок зашевелился в её чреве и, видимо, перевернулся. Она плотнее закуталась в платок, и снова заснула, почувствовав во сне острый приступ голода.

Сколько времени прошло, Лиза не знала, голод нещадно подводил живот. Оглядевшись, в подвале царил полумрак, она обнаружила, что может не беспокоиться о хлебе насущном: запасов хватит как минимум на месяц.

Женщина подошла к кадке с капустой, открыла крышку и зацепила горсть рукой: вполне съедобно решила она. Рядом с капустой стояли небольшие бочонки с огурцами, мочеными яблоками и маринованными грибами. Лиза открыла каждый из них и сняла пробу.