Читать книгу Переплетения - Ольга Николаевна Долматова - Страница 1

ПЕРЕПЛЕТЕНИЯ

Глава 1

Зашили, зашили, – летая по дому, истошно, надоедливо орал пестрый попугай по кличке Феликс.

– Да чтоб тебя,– отмахнулся от него Степан.

– Фая, объясните мне, что же происходит с нашим попугаем, он чем-то встревожен? – барыня Анастасия Серафимовна имела все основания искать причины возбужденного поведения любимой птички.

Фаечка, пожав плечиками, неуверенно предположила: «Кот, наверно, загонял».

А в действительности, мирно дремавший кот в это весеннее утро абсолютно не имел желания гоняться за попугаем. Иногда, просыпаясь, он обдумывал, не перебраться ли ему в швейные цеха, там попрохладней будет. Потянувшись и зацепив лапой горшок с геранью, довольный ее качанием, кот спрыгнул с подоконника и по-хозяйски, неспешно отправился на проверку своих владений.

Обойти всю усадьбу за один день ему не под силу, поэтому кот решил, что на утро оставить для обследования только внешние границы дома, тем более его очень привлекали голоса дворовых с улицы.

Усадьба располагалась на самом высоком холме во всей округе. Господский дом с мезонином, сложенный из кирпича, украшали белокаменные детали декора, придававшие ему торжественности и величия. Фасад дома выделялся по центру тосканским портиком, поддерживающим балкон мезонина.

Изящный, стильный дом окружал сад с плодовыми деревьями яблонь, груш, вишен, кусты черной и красной смородины, крыжовника; дорожку к дому сопровождал аромат распустившейся сирени.

Конюшни, каретник, скотный двор, птичник, мастерские всякого рода: слесарная, столярная и другие хозяйственные постройки, имеющие весьма внушительный вид, разместились в отдалении от господского дома и смотрелись как самостоятельная группа сооружений различного назначения.

На черном дворе усадьбы размещался коровник, призванный обеспечить господ молоком, сливкам, маслом. Кроме того, сие сооружение давало некоторое количество телят, специально выпаивавшихся коровницами для барского стола: говядина считалась слишком грубой пищей для нежных барских желудков.

Для хозяйского стола подавали только свежие куриные яйца, молодых цыплят. Поскольку гостей в доме Летлинских обычно собиралось много, то на хозяйском дворе в птичнике водились гуси, индюки, цесарки.

Усадьба располагалась в нескольких саженях от ближайшей деревни, чтобы шум, пыль от проходящей скотины и запахи не беспокоили господ.

За оградой помещичьего дома ютились многочисленные людские избы, в которых проживали управляющий имением, садовник, лесничий, некоторая домашняя прислуга и другие работники.

Кухня располагалась в отдельном здании, подальше от жилых и парадных покоев, чтобы чад от готовящейся пищи не тревожил чуткого обоняния барыни. Повар, поварята, кухарки, кухонный мужик для черных работ спали в кухне.

На значительном удалении от усадьбы как жемчужина смотрелась часовенка, аккуратно подметенные дорожки к которой обрамляли кусты еще не распустившихся пионов.

Вспомнив о них, чихнув пару раз, кот вернулся к мысли посетить швейные цеха, где всегда можно поиграть с клубком. Так он и решил, тем более, что пора еще и коготки поточить.

Швейные цеха составляли помещения, вытянувшиеся в череду проходных, хорошо освещаемых комнат.

Кот прошествовал первые две комнаты и остановил свой выбор на самой большой из них, где работали белошвейки, которых особенно ценили хозяева. Господа Летлинские создали необходимые условия для аккуратных мастериц. Иные так шьют, такую строчку выстроят, что никакой француженке не сделать. Сорочки, произведенные в Летлицких мастерских, ценились. Хотя промышленное производство Тимофей Васильевич не собирался устраивать, редкий из соседей не мог отказать себе в просьбе по дружбе сшить одну – другую рубашку для себя или хозяйского сынка и гордо сообщить своим знакомым, что эта сорочка от Летлинского.

Девки шили в абсолютно несвойственной для них манере – молча. В воздухе висела гнетущая тишина, но кот внимания на нее не обращал и вальяжно пересек комнату, выбрал корзинку с мягкой тканью, залез в нее и задремал.

– Вот развалился, опять помнет все, – ворчала одна из девушек, аккуратно вытаскивая кота.

При всем ее недовольстве, к коту она не испытывала неприятных чувств. Мягкий персидский кот располагал к себе. Его в подарок привезла хозяйке ее соседка и подруга Варвара Васильевна Лапшина.

Варвара Васильевна приезжала всегда неожиданно, но оставалась желанной и дорогой гостьей дома. Она была так хороша собой, что все мужчины этой усадьбы и соседних бросали на нее взгляды обожания, и женщины вынуждены были терпеть это. Впрочем, будучи светской, изящной и элегантной дамой Варвара Васильевна вызывала у окружающих ее людей ощущение превосходства над ними.

Кот, воспользовавшись своим положением, побрел к другой корзине и незаметно уютно в ней устроился.

Девки работали, редко раздавались звуки упавших ножниц или пуговиц.

– Какая тишина у вас здесь сегодня, – сказал Тимофей Васильевич, ищущий свою супругу в мастерских. – Если б собака не лаяла, так можно было б подумать что нет ни одной живой души.

Несмотря на то, что хозяин имел воинский чин, с людьми он предпочитал разговаривать на средних тонах, а с женой всегда внимательно, почтительно и очень ласково.

– Ей богу, батюшка, не пойму, в чем причина. Вот давеча попугай так орал, что спасу не было. А сейчас издох, – развела руками Анастасия Серафимовна, заглянувшая в мастерские для инспекции.

Она каждый день заходила проверить швей и сама лично проверяла их работу. Не понимая почему, но интуитивно разгадку смерти птицы она искала именно в швейных мастерских.

Поскольку ветеринар на несколько дней уехал к своим родным, а Анастасии Серафимовне стало известно, что в Остроженке снял дачу на лето столичный доктор Алексей Алексеевич, Анастасия Серафимовна не сомневаясь, отправила за ним коляску и Фаину с запиской к доктору.

Имея от природы очень мягкий, покладистый характер, больше всего Анастасия Серафимовна не любила доставлять хлопоты и неудобства другим людям; чувство вины после любой просьбы долго не покидало ее, поэтому на подобного рода вещи, как-то: «отправить за доктором», когда из своих родных никто не болеет, – ее заставляла догадка в умышленном убийстве попугая.

Доктор не специализировался на лечении заморских птиц, но на просьбу откликнулся и прибыл незамедлительно. Немолодой, средних лет, невысокого роста, худощавый, но чрезвычайно приятный внешне, прибывший в усадьбу он был рад развеяться и познакомиться с соседями.

Своим заключением доктор вверг все семейство в замешательство. «Над бедным попугаем надругались!!!»

Страстно преданный барину, попугай, имевший гадкую привычку подслушивать разговоры дворовых девок в сенях, запоминал фразы и интонации, а в самый неподходящий момент для виновниц обсуждения домашних хозяйских дел выдавал из себя человеческие мысли, которые явно свидетельствовали не в пользу дворовых, чем провоцировал целую череду наказаний последних.

Предел терпению наступил, девки поймали попугая и зашили ему задницу, абсолютно не беспокоясь о возможных последствиях.

Потешаться над умирающей птицей они не посмели, но и исправить положение, когда это было еще возможно, не пожелали.

Ситуация чрезвычайно расстроила Анастасию Серафимовну и она решила непременно узнать имена виновниц. Но сегодня было уже поздно устраивать допрос, поэтому она решила восстановить картину происходящего с утра.

Ужин состоялся, как всегда, вовремя. Столичный доктор принял приглашение хозяев.

По большей части будучи людьми радушными, хозяева приютили двоюродную тетку Анастасии Серафимовны и одинокого, разорившегося вследствие увлечения карточной игрой на военной службе дядюшку Тимофея Васильевича. Поэтому появление нового – «свежего» человека за столом – внесло свои коррективы в обеденное меню и темы разговоров.

При входе в столовую, по сторонам двери, стояли два стола; на одном закуски: огурчики соленые, сыры, рыбка, хлебушек, – на другом водочка. Мужчины перед ужином, выбрав закусочки, выпили по рюмочке водочки и прошли за обеденный стол.

Тимофей Васильевич решил не напрягать обстановку по поводу «безвременной утраты» и активно поддерживал разговор с Алексеем Алексеевичем, пытаясь увести от обсуждения последних событий.

– А что, Алексей Алексеевич, надолго ли вы к нам?

– На пару месяцев, отдохнуть от городской суеты, подышать славным деревенским воздухом.

– Да, воздух у нас отменный. Все хочу поинтересоваться: как вам удается проявлять терпение со своими пациентами? Разные, должно быть, попадаются.

– Вы даже, уважаемый Тимофей Васильевич, представить себе не можете. Это как Ваши дворовые: один всё норовит умыкнуть что-либо, другой ленив, третий, напротив, слишком усерден.

– Подумать только, Алексей Алексеевич, видимо вам к каждому подстроиться нужно.

– Нужно, Тимофей Васильевич, обязательно нужно. Порой попадается клиент, которому срочно врачебное вмешательство требуется, а ему все нипочем, пойдет напьется водки, а то и самогону, и не печалится о своем здоровье. А другому, наоборот, всё кажется, что болен он смертельной болезнью, и изводит себя мыслями темными, и родных мучает своим поведением, а сам здоровешенек.

– У меня по большей части еще другая беда, – разоткровенничался Тимофей Васильевич. Воровство прислуги просто непомерно, каждый норовит стянуть и прикарманить хозяйское, а уж если не удается, то хотя бы сломать.

– А вы, уважаемый Тимофей Васильевич, книги прихода и расхода ведете?

– Обязательно веду, только это, впрочем, практически безуспешное дело. Вот расскажу вам историю, произошедшую в моей усадьбе. Всякий год крестьяне привозили оброк натурой, еще до положения. И мне вдруг стало известно, что кучера с мужиков, привезших поросят, гусей, кур, берут плату за воду из колодцев для лошадей.

Мужчины рассмеялись.

– Ну я кучерам устроил показную порку после этого.

– Да, забавная история. Получается, не только украсть важно, но и заработать, где уж совсем практически невозможно.

– Заработать, Алексей Алексеевич, всегда можно, если хотеть работать. Но ведь не хотят. Я им механическую ворошилку из столицы привез, а они баб отправляют сено ворошить, меня слушают, а делают по-своему.

– С мужиками тяжело общаться, дремучие очень, сложно воспринимают новшества.

– Очень сложно, практически не воспринимают, даже не хотят, все по привычке норовят жить и работать, что на барина, что на себя. Казалось бы, пей меньше, работай добросовестно и заработаешь больше, так ведь нет, все ждут, когда барин указания даст.

– Все это от безграмотности, Тимофей Васильевич. Их учить надо.

– Иногда я думаю об этом, но порой мне кажется, что и этого им не нужно будет, насильно не заставишь.

– Пусть учатся те, которые захотят, а потом и остальные подтянутся.

– Пожалуй вы правы, Алексей Алексеевич, зачем нам всех сразу ломать, нужно сначала к мысли приучить, а там легче будет.

– А вы не задумывались выбрать нескольких человек и подобрать им наставника?

– Нет. Мне такой мысли в голову еще не приходило, но, безусловно, обдумаю вашу идею.

– Да, да, подумайте.

И разговор тихо перетек на другие, не менее важные темы. Мужчины довольствовались сытным ужином и беседой по душам, а Анастасия Серафимовна уже давно не поддерживала ее, уж так она переживала и скрыть свое расстройство по поводу смерти Феликса не могла, да и не хотела.

Глава 2

Наступило утро, теплые солнечные лучи пробивались сквозь окна и радовали янтарным светом. Само по себе утро не предвещало ничего плохого, если бы не гнев барыни, обрушившийся на дворовых. Они разбегались по своим делам, проявляя в этот день нехарактерное трудолюбие и усердие, дабы лишний раз не попадаться на глаза хозяйке. Она в свою очередь буравили взглядом каждого и пыталась найти «убийцу» попугая.

Прекрасно понимая, что сговор имел место среди нескольких человек, Анастасия Серафимовна догадывалась, что ту девку, которая в руках держала иголку с ниткой, будет найти чрезвычайно сложно, и не ошиблась.

Пристальный взгляд, устремленный на Фаечку, заставил последнюю покраснеть до кончиков пальчиков на ногах.

Вопрос: Кто посмел?, – заданный хозяйкой, обескуражил девушку и ввел в ступор. Стоя перед хозяйкой, она даже промямлить оправдания в свой адрес вразумительно не могла, более того, весь день, крутясь по хозяйству, именно Фаечка меньше всего была замешана в этой истории и в действительности не могла ответить хозяйке кто стал «убийцей».

Фаечку хозяйка любила. Девушке всего семнадцать лет, а она не по годам мудра, рассудительна, очень внимательна и трудолюбива, Все эти качества госпожа ценила и меньше всего желала узнать о её коварстве. Тем более что эта молодая девушка с собачьей преданностью была готова служить госпоже до её последнего вздоха.

Анастасия Тимофеевна самолично устроила допрос каждой из швей. Девки тряслись от страха перед неминуемым наказанием – поркой на заднем дворе в субботу. Сама хозяйка никогда не порола девок, но у них был конюх Федька, получающий явно удовольствие от этой экзекуции. Его услугами пользовались господа регулярно. Порой только наказания могли помочь добиться ожидаемых результатов. Пороли за лень, нерасторопность, воровство. Пороли без разбора и девок, и мужиков. Пороли тех, кого можно еще перевоспитать. Федька обычно вкладывал столько розог от души, сколько скажут или сколько придется.

От испуга перед неминуемым наказанием одна из швей предложила хозяйке самую не вразумительную версию произошедшего.

Мысль очень юной белошвеечки свелась к тому, что попугай, вероятно, сам вдел нитку в иголку и сам себя зашил: «А то кто же, хозяйка, посмел бы такое с ним учудить?».

После этой фразы барыня так долго смеялась, что решила прекратить пытать дворовых и прогуляться до стеклянной оранжереи. Тем более что пороть она уже решила десять человек. Виновные, невиновные значения это уже не имело. Главное, чтобы неповадно остальным стало к хозяйскому имуществу так относиться.

      Обширная оранжерея разместилась с восточной стороны дома и отчасти служила его украшением. Над центральным круглым залом оранжереи, в которой находились кадки с померанцевыми деревьями, вознеслась восьмиугольная вышка – фонарь. Наличие оранжереи диктовалось необходимостью устройства быта господ. Обогревалась она системой печей, позволяющих даже зимой поддерживать в ней постоянную температуру. О ней заботились, за ней ухаживали, и это было излюбленное место для проведения досуга.

В оранжерее выращивались цитрусовые деревья – лимоны, апельсины, померанцы – а также арбузы, дыни и сортовые цветы. Последние своим благоуханием восхищали деревенских, особенно ребятишек. Зимой несказанно радовали хозяйку мелкие белые цветочки, распускающиеся на ветках лимонов и апельсинов. Приятно наблюдать, когда в зимнюю стужу созревают и растут фрукты.

Барыне доставляло удовольствие одаривать работниц оранжереи заморскими фруктами и огромными сладкими ягодами клубники.

Среди экзотических растений второй год подряд высаживались помидоры, которые уже сейчас своей нежной зеленью радовали глаза и вызывали надежду на скорые мясистые сочные плоды.

Семена помидоров привез из поездки в Ташкент барин в позапрошлом году. В прошлом году помидоры уродились потрясающими и очень понравились хозяйке. Она непременно решила теперь их выращивать каждый год. Но поскольку климат не позволял получать урожай как в Ташкенте, очень пригодился совет Варвары Васильевны попробовать выращивать помидоры в оранжерее.

– Там теплее и влажнее, – предположила как-то она.

Обойдя все кадки с помидорами, Анастасия Серафимовна осталась довольна и отметила для себя необходимость еще раз поблагодарить при случае Варвару Васильевну за дельный совет.

С Варварой Васильевной их связывали давние прочные отношения. Только Варвара Васильевна приезжала в поместье на лето, а на зиму уезжала в свой дом на Английской набережной в Петербург. А здесь у нее недалеко от Летлинских стояла не менее красивая кирпичная усадьба, двухэтажный особняк, расположенный на высоком холме, на самом берегу реки, окруженный дубами, липами и кленами.

Варвара Васильевна считала свой дом летней резиденцией и посещала тихий уголок для наведения порядка среди своих расслабившихся в ее отсутствие дворовых.

Анастасия Серафимовна ждала приезда Варвары Васильевы, им всегда находилось о чем поболтать.

Глава 3

Тимофей Васильевич любил рано встать и осмотреть свои угодья без управляющего. Хозяйство шло у него хорошо. Он сам с раннего утра ездил каждый день в поле, на гумно, на заготовки леса. Барин знал толк во всех мелочах земледелия.

Крестьяне в его поместье имели свои дома, и семьи, и хозяйство. Барин крестьян уважал и называл кормильцами.

Особенно ему нравилось наблюдать за делами в усадьбе. Вот только управляющий, по фамилии Мельников, обычно находящийся рядом, всегда своими пояснениями огорчал барина. Последний выслушивал его, но каждый раз, подозревая непомерное воровство принимал решение делать так, как самому угодно, тем более, что половина его указаний тонула во времени неисполненной: то бороны не починили зимой, а начали ремонт, когда сеять нужно, то клевер посеяли не на тех полях и на меньшей площади, то какой инструмент изломали и спрятали. Барин непрерывно боролся со всякими проявлениями лжи, пытаясь менять управляющего, скрывающего или умалчивающего от него подобного рода проявления, при этом смена очередного приказчика, или управляющего. как нынче было модно говорить, не приводила к действенным мерам. Каждый новый работал по-старому, и Летлинский, измученный постоянными поисками, остановился на Мельникове.

Конечно, Тимофей Васильевич внимал всем рекомендациям знающих сельское хозяйство людей. Он внимательно изучал статьи о ведении земледелия, пытаясь понравившиеся ему новшества внедрить на своей территории.

Крестьяне и дворовые его боялись за суровость, но уважали за справедливость.

Любые доносы (Мельников называл их «отчеты») хозяин досконально проверял и действовал по своему усмотрению. Он был нетерпим к хамству, обману, воровству и с каждым, кто преступал черту дозволенного, обходился жестко.

Кроме своих дворовых, на барина работали крестьяне соседних сел, нанимаемые управляющим, но по поручению «самого». Местные не были тунеядцами, но Тимофею Васильевичу очень хотелось иметь особенно трудолюбивых и ответственных людей в своих деревнях.

С этой целью он купил нескольких человек и привез их в имение. Вчера Мельников доложил о воровстве леса. Летлинские занимались улучшением лесов. Каждое дерево на счету. Если прореживали зарастающий лес, то сучья вязались и шли на дрова, а бревна исключительно на строительство домов.

В это утро барин решил самолично проверить последний отчет Мельникова.

С этой целью он оделся как можно проще: шерстяные штаны, поношенные сапоги – не хотел привлекать ненужного внимания, хотя какой крестьянин не узнает большого серого жеребца барина! И в таком одеянии барин был великолепен.

Он обогнул усадьбу с запада и вдоль больших озер и направился к лесу.

Подъехав к крутому берегу, он спешился и вдруг заметил: под обрывом у кромки воды лежала юная девушка, с высоты косогора он сумел увидеть, что она «бледная как снег».

Тимофей Васильевич спешно спустился к воде и почти бегом преодолел последние метры вдоль берега. Он опустился на одно колено, приложил руку к шее и с облегчением заметил: «Живая, слава Богу». Осторожно, подняв на руки, он нес ее словно фарфоровую статуэтку, нежную и чрезвычайно хрупкую.

До усадьбы идти недалеко, однако препятствием оставался крутой берег, который в одиночку позволял ему, мужчине, подняться, но нести эту ношу становилось практически невозможно, преодолеть его можно, только обойдя часть берега с востока.

Тимофей Васильевич, будучи мужчиной статным и молодым, не задумываясь, отправился пешком, неся девушку на руках. Только когда он уже подходил к усадьбе, мужики заметили пешком идущего барина и бросились ему навстречу. Они, ошарашенные, сначала остановились, но потом протянули руки и приняли девушку.

Тимофей Васильевич распорядился отнести ее в гостевые комнаты и послал за хозяйкой и врачом.

Анастасия Серафимовна прибыла незамедлительно. Цепкий взгляд хозяйки определил по одежде девушки, что она хорошо, небогато, но ладно одета – это свидетельствует не о крестьянском происхождении. Платье сшито добротно из салатного атласа с узкой ленточкой на талии, кремовыми кружевами на рукавах и по контуру выреза. Платье осторожно стянули и отложили.

Врач прибыл к вечеру. Осмотрел незнакомку и сообщил: «Внешних повреждений у неё нет, но она явно пробыла в воде очень долго. Нужен уход, забота.».

Тимофей Васильевич поинтересовался:

–Алексей Алексеевич, голубчик, может, в присутствии вас она очнулась?

Доктор покачал головой и добавил:

– Она непременно очнется, но перенесенные испытания могут спровоцировать нежелательные последствия.

Он не ошибся в своих предсказаниях. Девушка не просыпалась больше суток. Переживая за нее, Тимофей Васильевич не мог успокоиться, он ходил по комнате, вставал ночью с кровати, снова ложился. Прислушивался к разговорам людей. Делая свои обычные дела, отдавая приказы по работе в усадьбе, мысленно он был только с незнакомкой. Она полностью овладела его сознанием, сама того не зная.

На утро второго дня Фаечка осторожно зашла в спальню к Анастасии Серафимовне и доложила:

– Барыня, девушка очнулись и попросили пить.

Анастасия Серафимовна немедленно отправилась в комнату к девушке.

Осторожно подойдя к кровати, ласково спросила:

– Как вы себя чувствуете, дорогая? Мы уж думали, не поправитесь.

– Спасибо за заботу, – с трудом прозвучал ответ. – Где я? Что произошло?

– Муж мой, Тимофей Васильевич, обнаружил вас на берегу. Должно быть вы долго пробыли в воде и потеряли много сил, но теперь непременно поправитесь. Как зовут вас, голубушка?

– Зовут? – с удивлением перепросила девушка. «Зовут», – как будто для себя повторила вопрос и не смогла ответить.

Вспомнив предсказания Алексея Алексеевича, Анастасия Серафимовна решила не усугублять обстановку и поддержать больную, поправляя одеяло.

– Ну будет, будет вам. Поспите, и все вспомнится. Вам покушать нужно и потом отдохнуть. Всему свое время. Фая, пусть гостье принесут молочка свежего и бульончика куриного.

Отдав распоряжение, барыня улыбнулась, посмотрев на девушку, и вышла из комнаты.

Тимофей Васильевич, услышав от жены новость, попытался скрыть радость, ответив только: «Ну и славненько».

Ощущение неподдельного счастья весь день не покидало его, да и управляющий своим отчетом очень порадовал. Так что в приятном расположении духа Тимофей Васильевич прибыл к обеду и как бы невзначай задал вопрос жене: «Ну как там наша гостья?».

– Отведали молочка и бульончика куриного, – ответила Анастасия Серафимовна. – До обеда спали, сейчас проснулись, тоже обедают.

Получив желанную информацию от супруги, Тимофей Васильевич решил не демонстрировать свой интерес к этому вопросу, дабы не привлекать внимание ненужными расспросами.

Алексей Алексеевич, пообещавший проверить девушку через день, к вечеру прибыл, сдержав свое слово.

Пощупав пульс на тоненьком запястье, он остался доволен увиденным и констатировал:

– Такими темпами скоро вы танцевать будете.

С пожеланием «Выздоравливайте», доктор покинул комнату.

Выйдя к Летлинским с улыбкой, он сообщил:

– Все хорошо. Скоро сможет самостоятельно вставать и, дай бог, все вспомнит.

– Ну-с, по этому поводу предлагаю Вам наливочки сливовой отведать, Алексей Алексеевич. Не откажите, – предложил Тимофей Васильевич.

– Отчего не испробовать, – согласился доктор . – И повод достойный есть.

Предвкушая слегка вяжущий сладковатый вкус, довольные собой мужчины присели за столик на веранде.

– Хорошая погода нынче стоит, – смакуя наливочку сказал Алексей Алексеевич.

– Урожай должен быть добрым, – ответил Тимофей Васильевич . – Как вы думаете, Алексей Алексеевич, сможет ли гостья наша вспомнить произошедшее с ней?

– Думаю, сможет. Но времени может потребоваться много. Она очень слаба сейчас. Перенесенное потрясение может сказаться на ее психическом состоянии сейчас или через некоторое время. Хотя необязательно, всякое может быть. Организм молодой, восстанавливается быстро.

Мужчины еще долго беседовали, Анастасия Серафимовна не стала им мешать.

Следующие несколько дней гостья из комнаты не выходила, но домашние понимали: она восстанавливает силы.

Любопытство местных баб не знало границ: каждой хотелось знать, что за штучка, откуда, какая из себя? Но девушка была еще очень слаба и из дома физически не могла выходить.

Третьего дня Анастасия Серафимовна еще нежилась в постели, когда зашла Фаечка и сообщила, что гостья просила называть ее Анной.

– Ну что ж, будем называть ее Анной, – произнесла барыня, подумав что сегодня у нее и без этого много дел.

Она встала, обсудила предстоящее меню с поваром, проверила запасы в кладовой с ключницей.

Следовало готовиться к именинам Тимофея Васильевича. Она все еще волновалась, хватит ли еды. Управляющий заверил, что вчера прибыла верхом нагруженная телега с провизий, и перечислил все привезенное.

За толстыми железными дверями кладовой располагались припасы, купленные за «живые» деньги. Из продуктов два раза в год закупали на ярмарках только самое необходимое: чай, кофе, сахар, рис, изюм, чернослив. Бакалейные товары и изысканные вина хранились в отдельной комнате и винном погребе за массивной дверью с огромным замком. Ключ от этой двери хозяйка не доверяла даже ключнице и носила всегда при себе. Русский человек бывает чрезвычайно изобретателен, если речь идет о запасах вина или каких других редких припасах.

Успокоенная услышанным и увиденным из привезенных товаров, Анастасия Серафимовна еще раз решила проверить, всем ли выписаны приглашения. Она затевала праздничный обед, на который приглашались все знатные семьи в округе.

– Фая, вот это приглашение отнеси к Варваре Васильевне. Насколько мне известно, она должна была приехать дня три назад.

– Хорошо. Мне сейчас идти?

– Да, сейчас. Вернешься, сразу доложишь.

Часа через три к парадному входу усадьбы подъехала двуколка. Из нее вышла элегантная, модно одетая дама, слегка придерживая шляпку.

– Варвара Васильевна, всегда рады вас видеть.

– И вас очень рада видеть, дорогие мои Летлинские.

– Уже три дня как в наших краях, а у нас еще не бывали.

– Ох, не корите меня, Тимофей Васильевич, так много хлопот в связи с приездом. И в конце концов, я же здесь.

– Пойдемте, голубушка, провожу вас в дом, там прохладней.

Тимофей Васильевич галантно подхватил спутницу под руку и повел в дом.

– Тимофей Васильевич, спасибо за приглашение на ваши именины –, поблагодарила гостья.

– Это Анастасия Серафимовна старается, всю округу решила собрать.

– Как вы тут поживаете, господа Летлинские?

– Спасибо, мой друг. Вас нам не хватало этой зимой.

– Ну, что вы, что мне здесь делать скучнейшими вечерами? Вот разве, что летом: солнце, воздух. Соседи ваши Андреевы должны приехать. Все гораздо веселее.

Рассмеявшись, гостья и барин прошли в гостиную.

– Настенька, Варвара Васильевна к нам пожаловали, принимай гостью

– Варенька, – искренне обрадованная, поспешила навстречу Анастасия Серафимовна. – Как я рада!

– Я то-же очень соскучилась.

– Фая, подай нам на стол чай и кофею, – распорядилась хозяйка.

– Лучше лимонаду холодного, – попросила гостья. – А то все жарче и жарче на улице становится.

– Весна пришла, радует нас своим солнцем, – ответила хозяйка поместья.

– Ну-с, дорогая, как ваши дела? Не все крестьяне еще сбежали?

Тимофей Васильевич, раскуривавший сигарку в этот время, слегла улыбнулся и ответил: Всякое случается. Некоторые сами ушли, некоторых отпустил. Вот только пять семей обратно вернулись, говорят, в других местах уж больно тяжело работать стало.

– Вот и у меня несколько семей отделились. Посмотрели бы вы, Тимофей Васильевич, отчеты моего управляющего. Сдается мне он врет много или ворует, потому как доходы имения, по его словам, сократились вдвое.

– Посмотрю, Варвара Васильевна, но предполагаю, что часть правды в словах управляющего вашего есть. Многие вокруг нас уже совсем разорились. Заезжала ко мне семья смоленских дворян, подаяния просили, так вы представьте себе: одеты плохо и притом все в лаптях.

– Да что вы, Тимофей Васильевич, такого я еще не слышала.

– Да, Варвара Васильевна, в округе нас только и осталось четыре-пять надлежащих поместий. А что впереди ожидает дворянство – только Богу известно, тем и спасаемся с Анастасией Серафимовной, что экономию на все ввели. Слуг вдвое меньше, чем прежде.

– Да нам и не нужно больше, Тимофей Васильевич. Эти, что сейчас здесь, пытаются кто спать завалиться, а кто кусок украсть. Только и смотри за ними.

– А я то считала, что это мои совсем распустились без меня. А оно повсеместно так.

– Вы их, Варенька, в строгости держите. Они, когда боятся, уважают больше.

– Спасибо за совет.

– Многие помещики вокруг нас с Вами, Варвара Васильевна, с трудом понимают, что происходит и какие перемены требуются в хозяйстве. Ценность денег и труда не воспринимают, экономить не умеют. Для таких господ исход один – разорение.

– О вы нарисовали, Тимофей Васильевич, просто ужасную картину.

– Я ни в коем случае не хотел вас напугать. Только вы объективно оцените перспективы вашего поместья и примите меры, а чувствуете, что не справитесь, лучше продайте имение.

– Нет, нет, что вы продавать я никак не хочу.

– Вы сейчас эмоционально очень расстроены, но поверьте одной трудно будет выжить в нынешней ситуации. Продажа имения тоже хороший вариант, по крайней мере, цена пока высока, а с каждым годом будет падать.

– О, Тимофей Васильевич, совсем расстроил нашу гостью. Варенька, давайте выпьем лимонаду и обсудим наши женские дела.

Тимофей Васильевич рассмеялся и добавил:

– Ну, Бог с Вами, болтайте, я вас оставляю.

Тимофей Васильевич отправился по своим хозяйским делам, а подруги еще долго беседовали.

Анастасию Серафимовну интересовали светские новости, она знала многих в Москве и Петербурге и модные направления в одежде. Хотя Летлинские не часто выезжали в столицу, но у них был дом в Москве. Дом содержался в порядке и всегда был готов к приезду хозяев. Но последние несколько месяцев семья не покидала поместье; кроме регулярно получаемых печатных изданий, информации практически никакой не имела.

Анна, не в силах сидеть в своей комнате, вышла на веранду и, к удивлению, обнаружила обескураживающе красивую даму в обществе Анастасии Серафимовны. Барыня повернулась, заметила смущение девушки и немедленно решила их познакомить.

– Варвара Васильевна, позволь представить нашу гостью – Аннушку.

– Приятно удивлена.

Зная всех родственников и знакомых Летлинских, она внимательно посмотрела на Анастасию Серафимовну, молча задавая вопрос: «Кто это?»

– Удивительная история произошла в нашем поместье несколько дней назад. Тимофей Васильевич, объезжая поместье, у больших озер обнаружил Анну без памяти, принес сюда, сам, на руках, вот теперь Анна уже может самостоятельно выходить из комнаты, а до этого очень плоха была.

Анна все еще стояла, не решаясь присесть и не зная как ей поступить в этой ситуации: то ли уйти, то ли остаться.

– Анна, садитесь рядом с нами, – Анастасия Серафимовна всегда оставалась очень внимательной хозяйкой.

– Спасибо.

Девушка присела не краешек скамеечки и продолжала молчать.

Варвара Васильевна, сделав глоток, намеревалась узнать о таинственной гостье больше того, – что услышала от подруги и готова была закидать девушку вопросами, но первые же вопросы повергли ее в шок.

– Откуда вы Анна? Кто ваши родители? Что вы делали на берегу?

Анна молчала.

– Варенька, дружочек мой, Аннушка перенесла нервное потрясение и пока не может вспомнить ничего о своих родных.

– Как, совсем ничего?

– К сожалению, да, – Анна очень тихо ответила. Но Анастасия Серафимовна решила ее поддержать и, находясь между дамами, понимала что только она сейчас может в большей степени контролировать ситуацию.

– Ничего, ничего, дорогая, все вспомнится. – повернувшись к Анне она успокаивала ее, в свою очередь Варваре Васильевне она, как могла, передала прогнозы доктора:

– Доктор обещал, что память вернется, непроизвольно, сама.

– А кто был доктор? – допытывалась Варвара Васильевна.

– Алексей Алексеевич. Он снова неподалеку от нас остановился.

– Алексей Алексеевич очень хороший доктор. Если он так говорит, значит, так и будет. Но, господи, какая удивительная история?!

– Да, чего в жизни не бывает.

– Но вы какие-то другие меры предпринимаете? Может быть, ее разыскивают?

– Да, Тимофей Васильевич отписал письма всем своим знакомым и городовому. Но пока ничего не известно.

– Жаль, но будем надеяться. Впрочем, если я могу чем-то помочь, вы можете мной располагать.

– Благодарю вас. – произнесла Анна и вновь почувствовала себя неловко. Ее смущало, что она находится на иждивении незнакомых людей, и их благородные намерения помочь ей еще больше давили на юную психику. Она крайне не хотела никому быть обязанной, а в этом положении, когда даже не предполагается, что она вспомнит своих родных, ей становилось еще страшней от происходящего.

– Мы попытаемся разыскать родных, но пока нужно ждать.

– Да, наверно, в нынешней ситуации это сложная задача. Впрочем, я прошу прощения, Анастасия Серафимовна, мне уже пора. Приезжайте ко мне, обязательно приезжайте.

– Я провожу.

– До свидания Анна, желаю вам всего наилучшего.

– Благодарю вас.

Отойдя от дома, Варвара Васильевна резко остановилась и, развернувшись к Анастасии Серафимовне, встревожено спросила:

– А вы уверены, что она не аферистка? А может, это специально разыгранная сцена?

– Нет, дорогая, я чувствую, что это случайность. Тем более, она была в очень плохом физическом состоянии, пролежала несколько дней без сознания, и доктор здесь был, он бы все понял.

– Впрочем, Алексей Алексеевич очень хороший доктор, он обязательно смог бы заметить игру. Ну, теперь давайте надеяться , что все благополучно разрешится.

– Приезжайте к нам.

– Обязательно приеду, тем более, что для меня очень важно проверить отчеты управляющего и мне действительно нужен совет Тимофея Васильевича.

– Вот, приезжайте завтра, к обеду.

– Хорошо. Ждите меня. До свидания, дорогая.

– До свидания, мы будем ждать завтра.

Варвара Васильевна поднялась в свою двуколку и помахала рукой. Анастасия Серафимовна еще долго смотрела ей вслед. Варвара всегда удивляла ее своей грациозностью. Она, как недосягаемая леди, безупречна и в то же время шикарна. Хотя Анастасия Серафимовна получила образование, равное с Варварой Васильевной, но ей всегда казалось, что она никогда не сможет дотянуться до уровня своей подруги, живя побольшей части в деревне: это усугубляло ситуацию, но она была рада, что завтра за обедом они снова смогут пообщаться.

***

Варвара Васильевна действительно сдержала свое слово и приехала аккуратно к обеду следующего дня. Первой ей навстречу вышла Вера Алексеевна.

– Варвара Васильевна, дорогая, вы как всегда обворожительны.

Варвара в своем ослепительно белом платье, украшенном цветами анютиных глазок, невероятно красивой огромной шляпе, смотрелась не реально хорошо.

– Спасибо вам, Вера Алексеевна. Как ваше здоровье? – она с уважением относилась к тетушке Анастасии, зная о ее добрых намерениях.

– Ничего, пока держусь, но вижу очень плохо и сплю. Да что вам от моих жалоб, пойдемте за стол.

Федор Кириллович, увидев входящую гостью, проявил молодецкую удаль, буквально подскочив к гостье и схватив ее руку для поцелуя.

– О, к нам пожаловала богиня!

– Скажете тоже, Федор Кириллович, – улыбаясь и пытаясь избавиться от его навязчивости, уклонялась Варвара.

– Да как же нет, словно фея зашла и всех своим очарованием заколдовала.

– Зачем мне вас околдовывать? Скажите на милость?

– Как зачем? – удивился дядюшка, – Чтобы больше мужского внимания у вас было.

– Больно ей нужно твое внимание, Федор, – махнув в его сторону рукой, ничуть не беспокоясь о последствиях от своих слов, недовольно проговорила Вера Алексеевна. – Ей бы молодого офицера, да чтоб навсегда всех женщин в округе позабыл, вот что ей нужно.

Сраженные прямотой тетушки и Варвара Васильевна, и Анастасия Серафимовна от души рассмеялись.

– Садитесь уже за стол, а то сегодня без обеда останемся, – Вера Алексеевна целенаправленно отправилась на свое место за столом, которое она буквально отвоевала у Федора Кирилловича несколько лет назад.

– Вот ведь мало того, что лепит, что думает, так еще и место мое опять заняла.

– Ага, твое место, когда оно твое было? Десять лет здесь сижу.

– А вот было, ранее было моим, когда я сюда заезжал.

– Ты бы еще вспомнил, под каким столом сидел, когда в младенчестве был.

Молодые женщины переглянусь с улыбкой.

– А я смотрю, у вас все по-прежнему.

– По-прежнему, – имея в виду ежедневную перебранку тетушки и дядьки, Анастасия Серафимовна пригласила жестом Варвару Васильевну за стол.

– Кстати, я приехала на лето в деревню не одна.

– Вот как? – первый спросил Летлинский.

Гости оживились и с вниманием обернулись к гостье.

– Да, да. Только вы услышите вовсе не тот ответ, который ждете.

– Совсем нас заинтриговала.

– Представьте себе. В действительности все гораздо проще. Со мной приехала тетушка по линии отца Ольга Феодосьевна Александровская.

– Александровская? Александровская? Что-то очень мне знакомая фамилия , – оживился Федор Кириллович. – Как будто я где ее слышал.

– Возможно, вы даже пересекались с ее покойным мужем.

– Ах, Александровский. Да, да, равных в кутеже ему, пожалуй, не было в свое время.

– Вы правы, Федор Кириллович, он действительно был мот. И оставил мою тетушку не только без гроша, но и еще с огромными долгами.

– Вот как? Так теперь она у вас живет, Варвара Васильевна? – с ноткой упрека в голосе поинтересовалась Вера Алексеевна.

– Да, у меня. И она мне очень помогает во многих вопросах.

– Отчего же ты не привезла ее к нам на обед сегодня? – Анастасия всегда отличалась гостеприимством, и для нее не задать такой вопрос просто не представлялось возможным.

– Отчасти потому, что вы к этому еще не готовы, отчасти потому что ей после длительного путешествия нужно отдохнуть ещё пару дней.

– Тогда в следующий раз обязательно приезжайте вместе.

– Приеду, и поверьте, она вам очень понравится. Она очень жизнерадостный человек.

– Удивительно, иметь за плечами гору долгов и оставаться жизнерадостной? – не переставала задавать вопросы Вера Алексеевна.

– Она практически полностью сама выплатила все долги мужа и сейчас даже получает небольшой доход от своих деревенек.

– Вот как?

– Да, она очень скромно жила последние годы. Я вмешалась в ее жизнь совсем недавно.

– Чтож, тогда эта женщина вправе претендовать на величайшее уважение с нашей стороны, – подняв рюмку, Летлинский дал понять, что стоит поставить точку в этом разговоре. – Обязательно передайте ей низкий поклон от нас и пожелания прибыть на торжество.

– Благодарю вас, Тимофей Васильевич, непременно передам.

Анну впервые пригласили отобедать за господским столом. Она не могла игнорировать это приглашение, это было бы совершенно неудобно. Однако чувствовала себя очень стесненно, и эту зажатость про себя отметил почти каждый.

По случаю прибывшей столичной гостьи поставили лучшее красное вино, слегка захмелев от которого в столь жаркую пору, которая усугубила действие вина, все присутствующие за столом сначала смеялись, потом утомились обедом и начали лениво пробираться в свои углы. Варвара передала Тимофею Васильевичу отчеты своего управляющего, попрощалась с присутствующими и уехала к себе.

Глава 4

Наступил долгожданный день именин барина. Никто не отказался от возможности побывать у Летлинских. Отчасти потому, что кормили отменно, отчасти из-за любопытства увидеть таинственную гостью.

Стены гостиной звенели от смеха. Присутствовавшие гости обменивались остроумными шутками и веселыми анекдотами.

Варвара Васильевна, как и обещала, на торжество приехала в сопровождении Ольги Феодосьевны.

Встречать гостей на парадном крыльце к хозяевам дома присоединился Федор Кириллович, который своими непосредственными высказываниями приводил одних гостей в замешательство, других заставлял смеяться от души. Но на него никто не был в обиде, он отличался той манерой общения, которая не вызывает у людей злобы, более того, располагает к себе и расслабляет присутствующих.

Варвара Васильевна представила свою тетушку Летлинским и Федору Кирилловичу, который, оценив новую знакомую, решил ни за что ее сегодня от себя не отпускать; впрочем, он не стал этого скрывать с первых минут.

– Ольгу Феодосьевну я у вас, господа, забираю под свою ответственность и никому к ней приближаться не позволяю.

Ольга Феодосьевна отвыкшая от столь явного проявления внимания к своей особе, поначалу была шокирована, но этот весельчак привлекал ее, и она решила не сопротивляться его намерениям.

– Пожалуйста, Федор Кириллович, я вВам только буду благодарна за опеку над моей любимой тетушкой, только верните мне ее в конце вечера, – заметила Варвара Васильевна.

– Обязательно верну, в целости и сохранности.

Он так галантно увел Ольгу Феодосьевну, что никто даже не заметил, что она при этом не успела возразить.

Поскольку гостей пригласили много, столы накрыли на улице под тенью лип, благо погода к этому располагала.

Блюда чередовались в строгом порядке: мясо и красное вино, рыба и белое вино, между блюдами ентреме: сыр, спаржа, артишоки и другие нейтральные закуски.

Кушанья к столу носили через двор.

На вышитых и туго накрахмаленных скатертях стояли фарфоровые блюда, ожидающие своей очереди: лососина и форель в вине, свиные отбивные, жареные куропатки, гусятина, начиненная орехами, домашние колбаски, окорока, крохотные морковки, политые соусом.

Во время обеда почти за каждым сидящим стоял особый вышколенный слуга для смены тарелок при новом блюде или вина долить. Гости ели и запивали.

Играл домашний оркестр из двух скрипок, виолончели, двух духовых инструментов. Играли справно.

Блюдами гостей обносили лакеи, начиная с верхнего конца. Приборы подавались только серебряные, а также предусмотрели соответствующее количество бокалов и стаканчиков: вина мешать не полагалось.

Под конец ужина на столе появился десерт: клубничные пирожные, шоколадное суфле. Не забыли подать французские сыры, тонкие сахарные вафли, политые медом, померанцевый мармелад и, разумеется, шампанское.

– Дорогая, Анастасия Серафимовна, – расстегивая пуговицы на жилете, произнес Алексей Алексеевич. – Обед просто восхитительный. Обожаю деревенские блюда. Мои комплименты вашей кухарке. Особенно я восхищен этими пирожными, в столице таких не пробовал.

– А я не подозревала, Алексей Алексеевич, что вы сладкоежка. Рада, что вам понравилось. Позвольте, слова ваши отчасти передать Аннушке. Это она мастерица, такие пирожные нам предложила, и сама, не уходя с кухни, следила за их приготовлением.

–Дорогая моя, только ради этого вам стоило здесь появиться, – пошутил доктор, обернувшись к Анне.

– Спасибо, – скромно поблагодарила девушка в ответ.

Сегодня Аннушка надела свое платье. Она чувствовала себя в нем более уверенно, чем в других вещах и надеялась, что оно поможет ей вспомнить прошлые события. Общий эффект деликатности и хрупкости дополняла тоненька ниточка жемчуга, которую она сумела сохранить в эти странные дни. Облик красавицы брюнетки немного шокировал гостей, уже наслышавшихся о произошедшем. Ее зеленые глаза, словно от кошки, притягивали внимание окружающих.

Однако гости не могли не отметить, с каким достоинством она вела себя, так что все интуитивно чувствовали ее благородное происхождение.

– А что, Анна, что вы еще можете такое нам удивительное показать? – никак не мог успокоиться Алексей Алексеевич.

– Ещё? Ещё я могу спеть.

Словно молния пронзили девушку ее же собственные слова. Она удивилась своей реакции, пожалуй, больше присутствующих рядом людей.

– О просим, просим. Господа! Внимание! Послушаем нашу очаровательную Анну.

Гости встрепенулись и с любопытством сопроводили глазами скользнувшую мимо них Анну. Она подошла к музыкантам, что-то тихо спросила, те кивнули в ответ, и она запела, запела на чистом итальянском, так глубоко и проникновенно, что слезы на глаза наворачивались. В этот момент казалось, что замолчали птицы, слуги остановились на дорожках, держа тарелки, а гости перестали есть. Анна закончила, но аплодисменты не звучали, она стояла перед гостями, а те замерли в изумлении. Первым очнулся Алексей Алексеевич, он начал аплодировать, вставая со стула, и шквал аплодисментов взорвал усадьбу.

– Браво! Браво! Потрясающе! Удивительно! – раздавалось со всех сторон.

Алексей Алексеевич первым подошел к Анне, поцеловал ей руку.

– Да, дорогая, вы не перестаете нас удивлять.

– Спасибо, спасибо. Спасибо, господа, – Анна кивала и улыбалась гостям.

– Друзья мои! – обратился к присутствующим доктор. – Думаю, выражу общее мнение, если попрошу Аннушку спеть нам еще.

Просим, просим! – раздалось со всех сторон. Анна легко согласилась и, договорившись с музыкантами, порадовала гостей шуточной французской песенкой. Гости были в восторге. Никто не заметил, какими глазами Тимофей Васильевич смотрел на Анну. Он не аплодировал, как остальные, не кричал, он оставался пребывать в замешательстве, и только подходящая к его супруге Варвара Васильевна, решившая пообщаться со своей давней подругой, неосознанно разбудила Летлинского.

– Пойдем, дружочек, прогуляемся по саду.

На ее слова обернулись Тимофей Васильевич и Анастасия Серафимовна. Супруга открыто улыбнулась мужу, слегка кивнув головой подруге, с нескрываемым удовольствием приняла приглашение Варвары Васильевны. Отойдя от стола, Варвара Васильевна первая заговорила.

– Что, Анастасия Серафимовна, нет пока известий о родных вашей подопечной?

– Увы, мой друг. Тимофей Васильевич обратился к городовому с просьбой помочь. К сожалению, пока непонятно, как она могла оказаться в наших краях.

– Да, удивительная история приключилась с этой девушкой. Но одно абсолютно точно: она явно благородных кровей или очень состоятельных родителей. Так хорошо говорить на французском и итальянском могут только девушки, получившие достойное обучение.

– Абсолютно согласна с вами дорогая.

– Надо же, как она поет, как оперная певица, пожалуй.

– Да, сегодняшний вечер оказался для всех сюрпризом.

В этот момент Алексей Алексеевич их окликнул словами:

– Голубушки мои, без вас здесь на редкость тоскливо, присоединяйтесь к нам.

– Дорогая, зачем уводишь Варвару Васильевну, возвращайтесь за стол, с улыбкой обратился к ним виновник торжества.

– Не дадите нам слегка посплетничать – упрекнула их Варвара Васильевна, но с удовольствием вернулась к обществу.

Анастасия Серафимовна только улыбнулась мужу, широко, открыто, со всей своей любовью к нему.

– Слышал я, Михаил Александрович, что вы желаете продать пару музыкантов? – спросил не без надежды в голосе Тимофей Васильевич, обращаясь к своему соседу, помещику Андрееву.

– Да какие они музыканты, Тимофей Васильевич, так ноты переворачивать только и могут.

– Да хоть если и ноты читать могут, я бы у тебя их купил.

– Выбрал же время поговорить со мной об этом, когда я в день ваших именин отказать не смею.

– А вы не отказывайте, продайте мне своих людей. Мне как раз двоих флейтистов не хватает.

– А вы мне щенка борзой продайте, Тимофей Васильевич.

– Ну что ж, это можно основательно обговорить.

– А чего тут обговаривать? У тебя вон псарня, наверно, уже ломится от гончих, зачем тебе столько, а мне как раз не хватает.

– Да у тебя не меньше моего собак и тоже все первостатейные.

– А мне щенок борзой нужен, у меня собаки в годах уже, а молодых нет, как раз через два года учиться охоте будет.

– Дам я тебе, Михаил Александрович, щенка, подрастут чуть-чуть, и пришлю.

– Ну вот, и договорились, а то, я подумал, жадничаешь.

– Да отчего же?

– Все меня отговаривал?

– Да когда я тебя отговаривал.

– Да сейчас, как будто щенка жалко.

– Не жалко мне для вас щенка, совсем не жалко. Пришлю, обязательно пришлю.

И мужчины с удовольствием окунулись в тему обсуждения разведения гончих.

Тимофей Васильевич был страстным охотником. Михаил Александрович неспроста обратился к нему. У Летлинского одна из лучших во всей окрестности псарня, в которой около сотни редких гончих. Ее обслуживало несколько десятков псарей, ловчих, доезжачих и прочих обмундированных и обученных людей.

Впрочем, содержание дворни обходилось все равно дешево: хлеб и другие продукты, холст, сукно – все своё. Свой портной, да еще не один, свои сапожники, столяры, кузнецы.

***

Торжество затянулось. Гости разъехались через два дня, позже к вечеру. В усадьбе стало непривычно тихо.

Прохладный ветерок притягивал. Аннушка вышла в сад и присела на скамеечку. Она мучилась головными болями, и больше всего ей нужно было вспомнить: кто она? и откуда?. Иногда проблескивали скудные воспоминания в которых яркое солнце свидетельствовало о счастливых днях, но она мучилась. Предложение Алексея Алексеевича спеть ее очень сильно встряхнуло, она неосознано, как будто ей это было привычно, откликнулась и без тени сомнения пошла петь. Откуда, где, в каких уголках скрывались таинственные воспоминания, как их разбудить? Это было не то, что она ожидала, но, наверно, и это хорошо. Во всяком случае, она понимала, что, возможно, память может проснуться в самый неожиданный момент, как в этот раз. Однако страх душевного состояния не позволял ей проникнуть в свои укромные уголки, она как будто боялась этого, но в то же время очень желала скорейшего разрешения возникшей проблемы.

Тимофей Васильевич, стоя в тени деревьев, тайно наблюдал за девушкой и ничем не выдавал своего присутствия.

Все обольстительней и привлекательней Аннушка выглядела день ото дня для Тимофея Васильевича. И действительно, все в ней было прекрасно: нежный цвет лица, густые волосы, чудные зеленые глаза. Последние покою не давали барину.

Разумом он понимал, ценил Анастасию Серафимовну, но сердце его стремилось к девушке, сейчас сидящей неподалеку от него.

В лунном свете она смотрелась нереально красивой, словно фея, спустившаяся по листве. Его мучал вопрос: – действовать или подождать, – но более не считая необходимым выдерживать паузу, он осторожно подошел к Анне. Она, слегка встрепенувшись, слабо улыбнулась ему.

– Позвольте, Анна, составлю вам компанию. Надеюсь, вы не против?

– Нет. Пожалуйста, присаживайтесь.

– Как вам нравится у нас? – спросил Тимофей Васильевич.

– Замечательный праздник устроила Анастасия Серафимовна. Если она угодила вам, то я очень рада за вас.

– Да, Анастасия Серафимовна, как всегда, идеальна. Но я спрашивал вас о другом. Все ли хорошо, Анна?

– Да, я вам очень благодарна и, право, не знаю, как выразить это.

– Не стоит. Главное, вы не торопитесь. Мы понимаем, что ситуация не –простая, и доктор доволен вами. Он считает, все придет в норму. То есть я хотел сказать, вы все вспомните.

– Надеюсь.

Так они сидели молча. Анна ушла в своих мыслях далеко за пределы усадьбы. А вот Тимофей Васильевич наслаждался ее присутствием. Он давно признался себе, что не может равнодушно относиться к таинственной гостье, но всячески пытался подавить в себе это чувство.

Сверчки заиграли свою песенку, легкий ветерок шуршал травой и умиротворение настигло пару, сидящую в саду. Так могло продолжаться долго, только Анна вдруг почувствовала неловкость, сидя рядом с женатым мужчиной.

Она встала, извинилась и пошла в дом.

Тимофей Васильевич еще долго, словно во сне, продолжал сидеть не шевелясь. Уже начало рассветать, а он как будто не мог очнуться от ее чар. Прокричали петухи, забрезжил рассвет, и вдруг облако исчезло, перед ним распахнулась светлая, как праздник, вся в солнечных лучах, причина его бытия. В сердце его закралось тайное желание. Он знал, что не сможет совладать с собой в ее присутствии; перед глазами его, против всякой воли, воображение рисовало непристойные картинки. Но он был абсолютно уверен в своих желаниях. Оставалось дождаться только подходящего момента.

Глава 5

Анна только что встала. Чуть приоткрыв дверь, она услышала голоса дворовых. Разговор шел о ней, и это остановило ее попытку выйти из комнаты.

– Живет, ничего не делает. Господа вон как о ней заботятся.

– Твое, Марья, какое дело?

– Да мне все равно. Барыню жалко. Она старается угодить вон этой.

– Да тебе-то кака разница. Господа так решили, и это их дело.

Женщин было несколько, и Анна не могла определить, кто именно о ней говорит. Она прикрыла дверь, прошла к окну и посмотрела вдаль. Из окна ее комнаты хорошо виднелась дорога из усадьбы. Услышанное и увиденное послужило ее решению уйти из дома.

Но, не отблагодарив хозяев, она себе позволить уйти не могла. Девушка присела за столик, написала краткую записку со словами благодарности за предоставленную помощь. Привычно расписалась, не задумавшись о своей подписи, прихватила косынку, подаренную ей Анастасией Тимофеевной и вышла из дома. Она шла не быстро, но уверенно вперед, зная, что там, за горизонтом, найдется разгадка ее существования.

Этим утром Тимофей Васильевич решил во чтобы то ни стало поговорить с Анной еще раз, быть может, его наводящие вопросы о прежней жизни позволят найти ниточку истины. Он подошел к двери Анны, легко постучал и со словами: «Позвольте,», – зашел в комнату.

Теплый летний ветер, распахнувший окно, буквально швырнул в барина белый листок. Тимофей Васильевич поднял лист и увидел на нем незнакомый почерк: «Уважаемые Тимофей Васильевич и Анастасия Серафимовна! Не передать словами мою искреннюю благодарность за вашу поддержку и оказанную мне помощь. Не могу более злоупотреблять вашим гостеприимством и поэтому покидаю вас. Знаю мое решение неожиданно, но постарайтесь понять мои намерения. Все попытки разобраться в уголках моей памяти не дают результатов. Быть может, если я уйду, то это выведет меня из сумрака и я смогу найти своих родных. Еще раз простите меня. С глубочайшим уважением к вам, Анна Самойлова.».

Тимофей Васильевич, сжимая записку, буквально вылетел из комнаты.

– Степан, – садясь на коня! кричал он. – В какую сторону отправилась госпожа Анна?

– Да по дороге, барин. Туда, – махнул в сторону Степан.

– Давно ушла?

– Так, ведь не очень.

Тимофей Васильевич пришпорил коня и галопом поскакал по дороге. Он понимал, что девушка пешком далеко уйти не могла, но, не дай Бог, с ней опять что-то случится и он больше ее никогда не увидит. Ужас предстоящей потери овладел барином. Тревога, охватившая его, передалась коню, который поскакал из всех своих сил.

Преодолев почти пять верст, Тимофей Васильевич разглядел тоненький силуэт, слегка покачивающийся вдали. Он ни на минуту не сомневался в том, что нашел ее.

Анна продолжала свой путь, не подозревая, какой создала переполох в сердце Тимофея Васильевича.

Он догнал Анну, остановил коня, соскочил с него и почти в два прыжка настиг её.

От неожиданности она уронила в дорожную пыль косынку.

– Анна, как вы могли так поступить с нами?

Анна молчала.

– Вы понимаете, куда вы идете, без документов, без денег, без вещей?

– Так для всех будет лучше.

– Что лучше, о чем вы?

– Так будет лучше.

– Что лучше? О чем вы говорите?

– Я мешаю вам, живу у вас, не знаю, кто я и кто мои родные.

– История, которая случилась с вами конечно удивительна, но вы нам не мешаете. Нужно время, чтобы разыскать ваших родных. Я отписал городовому и всем своим знакомым, вот увидите, мы обязательно все узнаем.

Девушка понимала его слова, она их слышала, но, как быть, не знала. Почувствовав ее замешательство, Тимофей Васильевич осторожно спросил:

– Что заставило вас именно сегодня уйти?

– Ничего, – опустив глаза ответила она.

– Точно ничего не произошло? Я ведь вижу, Анна, что-то вызвало ваш сегодняшний побег.

– Я не убегала.

– Тогда как можно объяснить ваше поведение? Что произошло?

– Ничего.

– Опять ничего. Вас кто – то обидел?

– Нет.

– Кто-то что-то сказал в ваш адрес? Анастасия Серафимовна точно не могла.

– Нет, нет. Анастасия Серафимовна совсем ни при чем.

– Тогда кто? Кто при чем?

Анна не решалась ответить.

Кто? – повторил свой вопрос Тимофей Васильевич.

Не услышав ответа, он как будто догадался, в чем дело.

– Боже мой, Анна. Вы слушаете сплетни дворовых баб, неужели вы серьезно к ним относитесь?

Анна отвернулась, заметив уроненный платок, подняла его.

– Вот что, дорогая, моя ошибка в том, что я не довел до вас информацию о поисках ваших родных. Но обещаю вам сообщать все полученные сведения, в свою очередь обещайте мне больше не сбегать.

Развернув девушку к себе лицом, Тимофей Васильевич твердо повторил:

– Обещайте.

Анна молчала

– Обещайте, – настаивал Летлинский.

Девушка продолжала молчать. Он тряхнул ее за плечи и снова потребовал: «Обещайте.»

– Обещаю, – еле слышно ответила Анна.

Но он услышал ответ и широко ей улыбнулся.

– Но вот и славненько, а теперь едемте домой.

Посадив девушку на коня, он с легкостью на него запрыгнул и отправился спокойным шагом в обратный путь.

Слегка прижимая одной рукой девушку, он посматривал на неё с высоты своего роста.

Ее необыкновенно белая кожа, волнистые волосы, рот, напоминающий плод зрелого граната, ласкали его взор. В ее облике, несмотря на скромность, было что-то притягивающее и чувственное.

Он сам не заметил, как пришпорил жеребца, сердце его учащенно забилось, он потянул за поводья, невольно крепче обняв девушку. Та попыталась уклониться, но только откинулась ему на грудь, и, смутившись, затаила дыхание. В голове его мелькали мысли одна безумнее другой. Вот он, этот момент, о котором он так долго мечтал. Неужели он не воспользуется им?

Лес кончился, и впереди замаячила усадьба.

А живешь только раз, и жизнь проходит, проходит… Мысли сменяли одна другую и неслись в его голове с бешеной скоростью.

Тимофей Васильевич резко развернул коня и устремился обратно в березовые заросли почти галопом. Остановившись, он соскочил, мгновенно стащив Аннушку, и начал ее целовать, не задумываясь о последствиях.

Девушка извивалась, пыталась вырваться из его объятий, что оказалось весьма затруднительным, и в конце концов она успокоилась и утонула в охватившем ее бушующем море страстей.

***

Анна переживала никогда не испытанное ею ранее душевное состояние. Иногда ей хотелось летать, но порой волна страха накрывала ее, и от этого она обращалась к Господу, прося то прощения, то наставлений.

Порой ей казалось, что счастливее ее нет никого, и вдруг это состояние резко менялось, и она чувствовала всю мучительность своего положения, но в то же время не могла подавить в себе вспыхнувшую страсть. Если бы ей кто-нибудь раньше рассказал, что она не будет испытывать стыда за совершаемые ею действия, она никогда бы не поверила этому человеку, более того, стала бы его опасаться. Но трудность ее настоящего положения не только не угнетала, а придавала налет волшебства, вопреки полученному воспитанию. Каждый раз, когда она упрекала себя за недостаточный с ее стороны отпор в тот роковой день, она тут же вспоминала, как Тимофей ее целовал, и сознание уносило в сладостные мгновения, после чего чувство стыда испарялось и не напоминало о себе.

Вечером следующего дня Летлинский осторожно пробрался через сад к открытому окну ее комнаты. Прислушавшись, он обогнул домик и вошел в парадную дверь.

Девка, приставленная к Анне, спала в своей комнатенке на сундуке, рядом со входом, и поскольку сон ее всегда был чрезвычайно крепкий, она не то что барина – оркестр, играющий над ней, не могла бы услышать. Прикрыв дверь в каморку, Летлинский легонько постучался и вошел в спальню Анны. Она замерла на кровати от неожиданности и не двигалась от страха. Вжавшись в кровать и натянув одеяло, девушка, перепуганная, готова была закричать, зовя на помощь все поместье.

Тимофей Васильевич, увидев испуг девушки, остановился.

– Что с тобой? Испугалась?

– Да, немного.

– Немного. Да ты дрожишь вся, – подойдя к ней, он поцеловал девушку.– Какая ты хорошенькая, Аннушка.

Она не двигалась, боясь пошевелиться, и не знала, что делать. Глядела большими, по-детски испуганными глазами и чувствовала, что дрожит.

– Аннушка, дорогая моя, поверь мне. Я никогда не испытывал ничего подобного. Думаю о тебе, живу в предвкушении увидеть тебя. Ты мне нужна, – взяв ее руку в свою, он прижал к своему сердцу и замер.

– Так сильно бьется ваше сердце, – в смятении заметила Анна. Хотя в этот момент ее сердце готово было вырваться из груди.

– И душа моя стонет.

Он наклонился и поцеловал ее.

– Не хочу от тебя уходить. Позволь, я останусь.

Анна молчала. Молчанию ее способствовало замешательство. Она действительно не знала, как ей быть. С одной стороны, понимая, что барин должен уйти, с другой стороны, она желала его поцелуев, его любви.

Тимофей Васильевич на миг отстранился от нее, и Анна, обеспокоенная его возможным предстоящим уходом, протянула свои руки к нему.

– Какая ты нежная, – прижимая ее к себе, он неистово начал целовать ее, совсем потеряв голову.

Анна отвечала ему тем же. Утром, проснувшись после безудержной ночи, она поверить не могла, что снова потеряла остатки разума.

– Господи, помоги мне, подскажи верное решение, – молилась она.

В дверь вошла Марья, зевая и лениво передвигаясь по комнате.

– Чай подавать? – спросила она, не взглянув на Анну.

– Подавай, – вставая отвечала Анна. Мысли терзали её, сохранять хладнокровие в этой ситуации становилось все сложнее и сложнее. «Интересно, – думала она, – Марья знает или нет о том, что сегодня здесь у меня Тимофей Васильевич был?».

Приглядываясь весь день к девке, Анна абсолютно убедилась, что молодой сон чрезвычайно крепок, Марья не знала о присутствии барина, даже не догадывалась об этом, что безусловно порадовало Анну.

Вечером того же дня, терзаемая ожиданиями, она прислушивалась к каждому шороху за дверью, но раздавалась только возня спящей на сундуке девки. Он не пришел. Не пришел в эту ночь и на следующую. От переживаний, у Анны совершенно пропал аппетит, она ни есть ни пить не могла. Еда оставалась нетронутой, девушка бледной и печальной. Первый факт чрезвычайно радовал Марью, которая не упускала случая стянуть кусок – другой. Порой хозяйка, которой она служила, и не подозревала, что некоторые из кушаний, отправляемые поваром, до неё просто не доходили. Второй же факт оставался абсолютно незамеченным со стороны дворовой девки. Да и зачем ей это нужно, когда конюх Федька стал наведываться по три раза на дню к гостевому домику.

Вечером четвертого дня Анна встала ночью и вышла в сад. Теплый ветерок ласкал ее голые плечи, с которых все время сползала шаль. Падая в очередной раз, шаль вдруг повисла воздухе и обняла свою хозяйку, сопровождаемая мягким поцелуем в шею.

– Я искал тебя, Аня.

– Я думала, вы не придете. Ждала вас все дни.

– Я не могу часто приходить к тебе, это привлечет внимание. Завтра буду ждать на опушке леса после полудня.

– Но ведь очень жарко будет.

– Вот и хорошо, большинство дворовых дремлют в это время. Хотя они, дармоеды, и в другое время дрыхнут на ходу.

Анна рассмеялась.

– Тише, тише. Нас могут увидеть или услышать. Я сейчас уйду, спокойной ночи. Жду тебя завтра. Слышишь, завтра!

– Да. Я приду.

Также неведомым ей образом он пропал в темноте. Анна еще немного постояла и вернулась в комнату. Ей стало вдруг легко и спокойно. Завтра, завтра она снова увидит его. С этими мечтами после нескольких бессонных ночей она провалилась в объятиях Морфея.

Глава 6

После встречи поляна в мистическом состоянии влюбленности для Анны светилась особым искрящимся светом в лучах солнца. Свет этот словно переливался в каждой спрятанной в травинках капельках. В Анне проснулась беспредельная потребность в любви, она стала готова не только принимать ее, но отдавать всю себя для другого, находясь в другом измерении, отличном от обычных людей.

Ее глаза сверкали, она не переставала улыбаться, и лицо словно излучало удивительный мерцающий свет. Она переживала новые, незнакомые ей ощущения. Боялась ли она того, что будет? Пожалуй, да. Но желала этого и дальше большего, того, что было и будет, и казалось ей, что мир наполнен счастьем и ничего в нем нет обыденного. Этот день в душе останется как самое яркое воспоминание.

Затем несколько дней барин избегал встреч с Анной. Душевный взлет утих. Девушка переживала, но пыталась не выдавать своих чувств.

Тимофея Васильевича больше тяготил предстоящий разговор с супругой. Он мучился и задумывался, как он выйдет из этого щекотливого положения. Страх и стыд давили, не позволяя признаться Анастасии Серафимовне в содеянном. Лгать, обманывать, хитрить для него было совсем нехарактерно. Чувство стыда за этот обман не покидало. Отодвигая разговор, Тимофей Васильевич выход из этой ситуации все таки нашел. Он решил спасаться за стеной непроницаемости и молчания.

Однако он все время мысленно возвращался в лес, в тот день, когда Анна и он стали единым целым. Глаза «необузданной дикой кошки» (так про себя он называл девушку), не давали покою, он безумно хотел ею обладать ещё и ещё. Самое удивительное в этой истории, произошедшей с ним, было то, что вспоминая свои отношения с Анной, он ничего для себя не видел стыдного.

Однако они продолжали жить рядом, в пределах одной усадьбы, и естественно, что его попытки избегать девушку были обречены. Случайно во время прогулки пути Анны по саду и барина пересеклись. Она стояла и смотрела на него, не в силах вымолвить слово, впрочем, она и не знала о чем можно говорить не то чтобы именно в эту минуту, – вообще, о чем могут говорить два взрослых человека, испытавшие близость, но старающиеся ее скрыть. В то же время Тимофея Васильевича раздирали мысли. Он желал девушку и готов в этом был признаться, но разумом он понимал необходимость прекращения этих встреч. Однако эмоции перевесили, и он тихо предложил:

– Завтра жду на опушке леса, сразу после обеда.

Анна ответить не успела, так как хозяин поместья уверенно прошел мимо и проследовал в дом.

Сердце ее забилось так сильно, что казалось, оно живет в своем диапазоне, вне времени и вне пространства. Разумный выбор барина ничем не смутил ее. Более того, она даже не задумалась, почему именно после обеда.

Безусловно, обеденное время самое подходящее для встреч: барыня отдыхает, крестьяне жару предпочитают переждать, чем позволить сгореть спине на солнце, а дворовые, ну что дворовые, они и без того лодыри.

«Завтра, завтра увижу его, смогу поговорить с ним», – радовалась Анна и пыталась заглушить внутри себя вспыхнувшее возбуждение.

На протяжении всего оставшегося дня только очень внимательный человек смог бы заметить румянец и умело скрываемое счастливое ожидание свидания во влюбленной девушке. Она стояла возле окна, смотрела в него не видя, происходящих на дворе усадьбы сцен.

Все предстоящее утро Анна ждала часа встречи. Ей казалось, минуты тянулись часами.

Наконец пришло время обеда, принесли еду.

Анна, только для видимости взяв вилку, потыкала в рыбу и отставила тарелку, чем которая безусловно, в большей степени обрадовала Марью, забиравшую ее тарелку, вовсе не будучи голодной, за дверью с жадностью, почти не жевав, проглотила все, что послал повар для гостьи.

После обеда, накинув шаль девушка осторожно вышла из дома, делая вид, что намерена прогуляться по саду.

Тимофей Васильевич, в свою очередь, отправился почти по тому же маршруту, но не пешком. Он велел оседлать жеребца и направился на юг, потом юго-запад, стараясь держаться уединенных дорог, опасаясь, что кто-то его узнает.

В присутствии его она не имела своей воли. Он для нее не был, как другие, и не походил на обыкновенного мужчину. Он был с ней всюду, она слышала разговоры о нем, хлопоты слуг и дворовых о барине, она видела воплощенные в жизнь его разумные идеи. Любые его действия казались ей легко объяснимыми. И ничто не останавливало ее перед встречами с ним.

Эти встречи стали носить регулярный характер. Барин и молодая гостья скоро потеряли бдительность. Их часто видели вместе, и давно дворовые шушукались между собой.

Конюх Федька привык седлать коня для барина сразу после обеда, так что порой Тимофей Васильевич забывал отдавать приказ, а главное, не замечал, что конь подан.

В какой-то момент он решил прекратить эти встречи и не пришел на опушку леса, выдвигая целый перечень разумных причин для себя. Однако все они оказались недействующими. Вечером следующего дня он осторожно пробрался через сад к открытому окну в комнату девушки.

Тимофей Васильевич легонько постучал по подоконнику. Анна замерла на кровати от неожиданности, и снова ее парализовал страх. Но это был другой страх, скорее, предвкушение страсти и возможности раствориться в ней.

Стук повторился. Влезая в окно, Тимофей Васильевич на мгновение остановился: в лунном свете она показалось ему удивительно прозрачной.

– Какая же ты красивая!

Она замерла не в состоянии отвечать. И снова они отправились по пути любви, который дано пройти не каждому человеку.

***

Лапшина услышала новости о романе помещика Летлинского, когда отправилась за покупками в город, став безмолвным свидетелем обсуждения сложившейся в Светицах ситуации. Быть может, она приняла бы разговор двух незнакомых ей помещиц за грязные сплетни, но интуиция подсказала ей необходимость действовать.

Вернувшись, она посчитала своим долгом устроить негласное расследование, а о его результатах, если опасения подтвердятся, сообщить Анастасии.

Боже сохрани, – подумала Варвара Васильевна, – если ей скажет кто-нибудь другой. Спустя несколько дней она без особой радости отправилась к Летлинским.

Анастасия Серафимовна встретила подругу, как всегда, от всей души, не подозревая, какой рассказ ей поведает гостья, но из-за озадаченного лица Варвары Васильевны она сразу напряглась, почувствовав неприятности.

– Пойдем в оранжерею, Настя. Только людей своих отошли.

Настя? – Барыня знала, что только в очень важные моменты Варвара Васильевна позволяла себе ее так называть; она забеспокоилась еще больше.

В оранжерее расположившись за маленьким столиком, Анастасия Серафимовна приказала подать им чаю. Пока приносили чай с вареньем и печеньем, пока работницы оранжереи уходили, Варвара Васильевна продолжала молчать. Ей не нужно было собираться с духом и подбирать слова, она уже решила все рассказать, но она ждала, ждала, чтобы остаться наедине.

Анастасия Серафимовна, отпив чаю, внимательно посмотрела на подругу. В ее глазах читался вопрос: что произошло?

– А то и произошло, Настя, – словно прочитав мысли, сказала Варвара Васильевна. – Анна вскружила голову твоему мужу. Они не просто любовники, Настя. Она ждет от него ребенка.

Словно молния ударила Анастасию Серафимовну. Побледнев, изменившись в лице, она откинулась на спинку скамеечки и молчала, не в силах произнести слова.

– Они давно встречаются. Думаю, после его именин. Поскольку я внимательно наблюдала в тот день за обоими и совершенно ничего не заметила, думаю, произошло это как раз сразу после именин, – повторилась Варвара Васильевна.

– Я не верю. Не верю. Этого не может быть.

– Это правда, Настя. Об этом весь город судачит.

– Нет, нет. Тимофей никогда себе такого не позволял, это наговор. Я не верю.

– Не позволял раньше, позволил теперь.

– Нет, это нас пытаются поссорить. Но кто? Зачем?

– Опомнись, Настя. Я не приехала бы к тебе, если бы сама в этом не убедилась. Мой человек следил за ними. Чаще всего они встречаются в лесу.

Обе женщины молчали. Одна не в силах говорить, другая – не зная, как поддержать подругу.

– Тебе нужно пережить эти события несмотря ни на что. Ты сильная, ты это сможешь. Перед Господом и людьми ты его жена и ею останешься.

Анастасия Серафимовна с трудом восприняла информацию Варвары Васильевны о происшедшем, встала и с достоинством, только ей присущим, велела подать еще чаю.

Варвара Васильевна понимала, какой удар судьбы сейчас вынуждена выдержать ее лучшая подруга, и была готова ей помочь. Но как, как помочь? Словно в тумане, Анастасия Серафимовна проводила подругу к двуколке, не услышав на прощание ее обещания приехать на днях. Первым желанием для нее было накинуться со словами упрека на Варвару, которая уже несколько дней знает об этом факте и даже позволила себе следить за ее мужем. Одного она никак не могла для себя решить, что муж действительно ей изменяет. Она искала оправдания его поведения, его поездкам, в какой-то момент решила, что человек Варвары ошибся и это был вовсе не ее муж, а кто-то другой. Все, что угодно Анастасия передумала, но только никак не могла признать, что это уже случилось, в этом повинен ее муж и девка, которую они спасли от смерти, «неблагодарная дрянь, которую приютили». И ей хотелось снова упрекнуть подругу, что та поздно ей обо всем сообщила.

Анастасия Серафимовна проснулась на следующее утро, отвратительно себя чувствуя. Даже во сне гнев не оставлял ее, и она в ярости стискивала зубы. Не могла она забыть вчерашние сведения, полученные от Варвары Васильевны, «кровоточило сердце». Периодически снова находили минуты сомнения, и ей казалось – это просто чья-то злая шутка, иногда хотелось проснуться и вернуться в тот прошлый мир, который она создавала своими руками на протяжении нескольких лет. Вспоминая поведение мужа, анализируя его, она собирала мозаику воспоминаний и не находила даже повода усомниться в его верности. «Неужели они так умело маскировались все это время? Неужели никто ничего не заметил?».

Она так долго была в каком-то ненарушимо-тихом торжественном покое счастья, что не замечала происходящих с Тимофеем Васильевичем перемен. Бродя весь день в духе озабоченности, она натыкалась на домашних, заглядывала в глаза и искала ответы на свои вопросы. Ей казалось, что каждый должен сейчас своим поведением выдать эту «черную» правду, но все вели себя как обычно и не понимали, что от них хочет услышать барыня.

Вера Алексеевна несколько раз подходила к ней с вопросом «Все ли у нее хорошо, не приболела ли?», но, получая ответы от племянницы, оставалась довольна и покидала ее. Анастасия же в свою очередь смотрела на всех в затуманенном сознании, она не понимала, сколько времени прошло с полученного известия, отказывалась принимать гостей, и последние перестали навещать Летлинских. Приезжала Лапшина, но Анастасия, холодно поздоровавшись с ней, нашла повод удалиться и не желала больше видеть свою подругу, принесшую дурную весть.

Шли дни, похожие один на другой.

Переложив все домашние обязанности на ключницу, а точнее следует сказать, что та сама взяла в свои руки бразды правления после неоднократного обращения к барыне, которая тут же забывала о чем ее спрашивают, и тем более не могла впоследствии дать указаний. Анастасия начала проводить большую часть времени в своей комнате, заканчивая одну вышивку за другой, она не могла излечить недуг, причиной которого явилась подобранная мужем девка, и поэтому пыталась полностью отстраниться от супруга.

Шумно и весело поднимался дом, все хлопотали, суетились, только Анастасия Серафимовна к завтраку выходила бледная, с невыспавшимися глазами. Она ссылалась на головную боль и снова уединялась.

Где ей было найти силы, чтобы продолжать жить, когда судьба обрушила такие испытания? Где взять силы, чтобы продолжать любить, когда муж предает и лжет, изменяет и охладевает? Мысли ее метались, и в борьбе с ними она опустила руки и впала в глухое отчаяние.

Она страдала, и главное, это состояние ничем не привлекало внимания ее мужа, отчего становилось еще хуже на душе. Будучи обманутой женой и стыдясь этого состояния, она совсем прекратила принимать знакомых и сама никуда не выезжала, словно монашка живя в заточении ставшего ей постылым дома. Она пыталась молиться, просила Господа вразумить ее, но никто не приходил ей на помощь.

Затянувшаяся хандра начала раздражать окружающих, и домашние наконец-то проявили внимание к барыне и всячески пытались ей угодить.

Летлинский не хотел видеть происходящих в последние месяцы перемен с женой и действительно совсем перестал ее замечать. Он не только не думал, как исправить создавшееся положение, его устраивало все как было. Он позволил времени сделать выбор, а взор и мысли его были прикованы совсем к другому объекту.

***

Вечером в один из последних теплых дней этого года прошла гроза, разряженный воздух приглашал выйти на улицу, проникнув в комнату Анастасии Серафимовны. Она отложила пяльцы и вышла в сад. Остановившись под кустом сирени, решила присесть на скамеечку. Вся подавленная своими мыслями, Анастасия Серафимовна не замечала, как Фаечка суетилась рядом, подкладывая холщовое полотенечко барыне, чтобы та не намочила платье.

Анастасия Серафимовна присела, вздохнула всей грудью и повернулась к заходящему солнцу. В этот момент на нее с листа скатилась огромная капля и упала прямо на щечку, скатилась, словно большая горошина жемчужины. Пелена словно исчезла из сознания, возникло ясное и четкое представление реальности, решение неожиданно само сформировалось в голове барыни.

У этой женщины все таки впереди шло уменье не только жить, но и управлять собой. Она ни перед кем никогда не открыла свои душевные тайны и перенесенную боль. Последние дни стали нехорошим испытанием, и оттого, уверенная в себе, она поднялась и твердой походкой отправилась в дом. Нет. Не позволит она занять место хозяйки в этом доме никому и никогда, и если она позволит развиться событиям так, как сейчас, то перестанет уважать себя. Пусть ей невероятно стыдно за то, что натворил ее муж, но она вернет себе доброе имя вопреки всему.

***

Анна сидела у окна. Ее физическое состояние не позволяло передвигаться много и быстро. Она проводила время в основном в саду и в своей комнате. Прекрасно понимая глубину сложившегося положения, она не представляла больше своей жизни без Тимофея Васильевича. Потерять его расположение означало душевную смерть, только ожидание рождения ребенка отодвигало разрешение этого вопроса.

Она испугалась и внутренне напряглась, когда в дверь решительно вошла барыня. Анастасия Серафимовна не присела на стул, она подошла к окну, повернулась к Анне и, прямо глядя ей в глаза, сказала:

– Анна, думаю для всех будет лучше, если вы переедете в домик для гостей. В помощь к вам я направлю девушку. Вы ни в чем не будете нуждаться.

– Да, пожалуй так лучше,– еле выговорила Анна.

– Мои распоряжения уже выполнены, комнаты для вас приготовлены.

С этими словами хозяйка покинула комнату. Анна с трудом поднялась со стула, щеки ее горели огнем от стыда. Если раньше она утешала себя отсутствием информации о происходящих событиях между ею и барином, то сейчас стало очевидно, что Анастасия Серафимовна знает всё.

В этот момент в комнате появилась молоденькая девушка.

– Как вас зовут? – поинтересовалась Анна

– Мария, – застенчиво ответила та.

– Помогите мне, Мария, перенести вещи. Их немного, мы быстро все соберем.

Девушка слегка кивнула.

Анна стала собирать вещи, но у нее дрожали руки. Она подняла, упавший платок, положила его на кровать. Ведь это не ее платок, хозяйка передала. Взяла кофточку, положила обратно на стул, подержала гребенку, вернула её на прежнее место. Она не представляла, что можно взять, растерялась, и только Марья ловко собирала вещи, как будто заранее знала, какие из них можно взять.

Вещей действительно собралось немного. Мария выбежала из комнаты и тут же привела Степана. Они прихватили все котомки и втроем отправились в гостевой домик.

Сердце у Анастасии Серафимовны в этот момент разрывалось на тысячи маленьких осколков, ей очень тяжело было это скрывать, но она собрала всю свою гордость и величие и взглядом не выдала себя.

Фаечка, заметив изменения и решительность прежней барыни, только порадовалась и с улыбкой побежала ставить самовар.

Анастасия Серафимовна, увидев процессию, шедшую к гостевому домику, отвернулась от окна, но вздохнула с облегчением всей грудью. Вера Алексеевна, незаметно сидящая в кресле, мысленно поддерживала племянницу, но сказать что-либо в этот момент не решалась.

Вечером за ужином Тимофей Васильевич осторожно поинтересовался отсутствием Анны и получил лаконичный ответ:

– Анна пожелала переехать в домик для гостей. Отныне кушать она будет только там.

– Ну, в домик, так в домик, – тут же сдался барин.

Вера Алексеевна молча взглянула на племянницу и осталась довольна ее решением. «Нечего за одним столом с ними сидеть девке нахальной». Мысль свою она после ужина дважды выскажет: впервые тем же вечером Федору Кирилловичу, а на следующий день самой Анастасии Серафимовне. Только тогда племянница поймет, что тетка тоже все видит и давно догадалась в чем дело.

Вечером того же дня она придет к Вере Алексеевне в комнату и впервые разрыдается от всей души.

Вера Алексеевна, гладя ее по голове, словно маленькую девочку, будет только приговаривать: «Ты поплачь, поплачь», – сама украдкой смахиватяслезы.

– Ты, Настенька, все правильно сделала сегодня, все правильно.

– Но как он мог, как он мог, в нашем доме? – рыдая, Анастасия продолжала жаловаться. – Мне так плохо, так плохо. Как он мог?

– Он мужчина, Настя. Эта девица крайне соблазнительна.

– Да, она молодая.

– Ты, что ли, старая?

– Но у меня нет детей, нет. А у нее будет, будет. Поэтому он к ней, к ней все бегает, а меня, меня совсем не видит. Я столько лет пыталась создать уют в доме, все беспокоилась, обо всех заботилась, а сейчас как будто и не было меня никогда и не нужна я никому.

– Что ты, что ты, дорогая! Да как же ты не нужна? Как же мы о тебе не беспокоились? Ты же ничего не видела и не слышала. Я к тебе за эти недели сколько раз подходила, ты же словно приведение по дому ходишь и ничего не видишь.

– Вы подходили?

– Подходила и поговорить пыталась, и Федор пытался. Уж какой-никакой, а и то несколько попыток сделал.

– И Федор Кириллович подходил? Не помню, ничего не помню.

– Настенька, голубушка, мы на твоей стороне. Поведение Тимофея никто не оправдывает, а девки приблудной тем более. Ты молодец, ты сегодня все правильно сделала, и тебе нужно и дальше быть столь же стойкой.

– Стойкой? – снова разрыдавшись, уткнулась в тетушку Настя. – Да где ее взять, эту стойкость?

– Ты поплачь, поплачь, сегодня поплачь, а завтра с утра делами домашними займись.

– Какими делами? Я ничего не хочу делать.

– Надо, Настя, надо. Девки совсем распустились, видя что барыня не следит, шатаются по дому без дела.

– Ну и пусть шатаются.

– То есть как пусть? Ничего не пусть. Место свое должны знать. Вот ты завтра с утра всю свою строгость по отношении к ним прояви, хватит уже им свободы, пора делом заняться.

– Тетушка, это разве сейчас важно?

– Все важно, Настенька. Это тоже важно.

Помолчав, Вера Алексеевна добавила: «В какую бы беду ты ни попала, помолись, и с верой вернется в твою жизнь гармония. Ведь давно известно, что слово, обращенное к Богу, обладает поистине великой силой.».

Настя не отвечала на эти мудрые слова, но надежда вернуть мужа в ней еще теплилась и она очень этого хотела.

Вера Алексеевна не переставая гладила Анастасию по голове и думала, какая у нее замечательная племянница и душа у нее «чистая, как первый снег».

– Ты поспи, Настенька, поспи. Свою первую битву ты уже выиграла. Все будет хорошо у тебя, и дети будут, обязательно будут.

Анастасия пыталась молча возразить, не соглашаясь с доводами тетушки, но та опередила ее намерения:

– Я жизнь прожила и знаю. Господь сейчас тебе послал тяжелые испытания, он проверяет, если ты выдержишь его проверку, он отблагодарит тебя так, как ты и не ожидаешь. Поверь мне, ты только поверь. А сейчас поспи, просто поспи.

Анастасия, упокоившись, откровенно поведает ей свой план действий, а получив одобрение, будучи совершенно уверенной в своих намерениях, уснет прямо в комнате тетушки. Вера Алексеевна не станет ее будить, уйдет спать в гостиную, прекрасно понимая сложившуюся ситуацию.

Впервые за несколько дней Анастасия не будет видеть сны ночью. На утро она удивительно свежо почувствует себя и с новыми, непонятно откуда взявшимися силами примется за свои постоянные обязанности хозяйки.

***

Опасения Анны по поводу предоставленного домика не оправдались. В нем была чудесная спальня, столовая и комнатушка, по-другому не назовешь, для прислуги. Несмотря на то, что на дворе уже стояла холодная осень, в доме было тепло.

Спустя несколько дней проживания отдельно от господ Летлинских Анна решила, что, пожалуй, так даже лучше. По крайне мере, она точно знала, что Тимофей Васильевич ситуацию контролирует. В ее распоряжение предоставили всю домашнюю библиотеку, брать книги в которой она могла совершенно спокойно, но только в отсутствие барина.

С ней оставили двух девушек по хозяйству. Одна – Марья – всегда оставалась при ней. Вторая, приходящая, на ночь уходила спать в дворовую избу. Так что Анна ни в чем не нуждалась. Одно ее тяготило охладевшие чувства Тимофея Васильевича. Но она утешала себя мыслью о предстоящем рождении ребенка, который обязательно должен их сблизить.

Анастасия Тимофеевна больше Анну никогда не называла по имени. Редко интересовалась у управляющего, хорошо ли кормят гостью, всего ли ей достаточно. Кивала на просьбы управляющего предоставить иные мелочи для Анны и не более того.

В свою очередь Тимофей Васильевич очень внимательно относился ко всем потребностям Анны, которые неукоснительно тут же исполнялись. Анастасия Тимофеевна знала об этом, но мешать не смела.

Барин не хотел подвергать родных опасности, просто старался спасти положение и защитить всех своих: и Анну, и Настю. Каждую из них он любил, любил по-своему нежно, но расстаться не мог ни с одной из них.

Глава 7

Варвара Васильевна Лапшина намеренно скрывала свои года. Когда она была молодой и неопытной, ее с расчетом выдали замуж. Рано овдовев, она не очень переживала потерю мужа, напротив, в ней проснулись доселе спящие деловые качества. Взяв в свои руки управление поместьем, она не только смогла увеличить доходы, но и прикупила несколько соседних деревенек разорявшихся повсеместно дворян. С одной стороны она обращалась за помощью в решении своих вопросов, исключительно пользуясь своей якобы женской беспомощностью, с другой стороны, делала все всегда по-своему и как ей подсказывала интуиция, которая практически не подводила. Она взяла на вооружение себе девиз своей эпохи: «Идти во всем до конца».

Обратившись к Летлинскому с просьбой проверить отчеты ее управляющего, Лапшина преследовала и другую цель: независимой экспертизы финансового положения. Она давно для себя наметила план последующих действий, но мнение Летлинского ей требовалось исключительно для подтверждения ее правильного выбора.

Гости, приезжающие в ее «летнюю резиденцию» всегда составляли самую образованную публику. Поэтому малознакомому дворянину проникнуть к ней на обед практически не представлялось возможным.

Летлинский самолично приехал вернуть ей отчет управляющего и поделился своими мыслями.

– Вы совершенно расстроили мои планы, Тимофей Васильевич.

– Простите, Варвара Васильевна, я этого не хотел. Всего лишь небольшие предостережения, не более.

– Ваши предостережения мне сейчас кажутся чрезвычайно важными.

– Пренебрегать не стоит, но и тянуть тоже. Все же я считаю для вас лучшим вариантом продать это поместье.

– Допустим, я продам его, но откуда я буду получать доход? У меня нет мужа, и позаботиться о себе я должна сама.

– Это правда, но деньги можно вложить в выгодное дело.

– Например?

– Например, в торговую компанию или строительную, в конце концов, положить в банк под проценты и на них жить.

– О нет, нет, жить на скудные проценты от банка это слишком унизительно. Да и надеяться на банки совершенно невозможно. Вот если что-либо другое, я бы обдумала, пожалуй.

– Каждый раз, Варвара Васильевна, когда я с вами беседую о денежных вопросах, вы не перестает меня удивлять.

– Чем же?

– Как легко вы меня понимаете, какая удивительная способность воспринимать финансовые вопросы не с точки зрения потребления и расточительности, а напротив, приумножения.

– Дорогой Тимофей Васильевич, вы все прекрасно знаете. Не позаботься я о себе семь лет назад, я бы уже давно по-миру пошла собирать подаяние. Но смею заметить, мне чрезвычайно приятно, что мои скромные и не всегда решительные действия Вы одобряете и не осуждаете.

– Как можно?

– Ох, ничего не говорите, женщину сейчас ни во что не ставят, а ведь мы не хуже мужчин можем справляться с делами.

– Так-то оно так, но у вас все-таки другое предназначение в жизни.

– Вы хотите сказать рожать, детей, беречь семью?

– Да, именно так.

– Но позвольте, не всем дано иметь в семье детей, и вы лучше меня это знаете, не всем дано иметь семью. Вот я, например, пока не встретила мужчину, который мог бы взять в свои руки управление поместьем.

– Вы просто их не замечаете.

– Отчего же? Получить землю, крестьян многие хотели бы, а потом это продать и спустить, а дальше?

– Голубушка Варвара Васильевна, не все так плохо, поверьте мне. Есть достойные вашей руки мужчины.

Он с улыбкой поцеловал ей руку.

– К сожалению, вынужден вас покинуть, спешу к Андреевым. У меня к ним важное дело. Спешу сегодня же воротиться домой.

– Вот видите, и вы сбегаете от меня, – лукаво упрекнула его Лапшина.

– Вовсе не бегу от вас, но обещаю заезжать.

– Буду рада вас видеть.

Летлинский уехал, а Варвара подумала, что он словом не обмолвился о жене, как будто ее вовсе не существовало. С тех пор, как она рассказала Анастасии ставшую ей известной информацию, Анастасию словно подменили. Лапшина уже давно себя корила за то, что не удержалась и приняла решение «открыть глаза» свой подруге, отчего последняя стала ее избегать.

Несмотря на это, Варвара Васильевна, абсолютно уверенная, что Анастасия сможет найти в себе силы для того, чтобы пережить этот страшный в ее жизни период, продолжала ждать приезда подруги.

В действительности у Лапшиной накопилось за зиму очень много дел в поместье. Хотя она, будучи одинокой женщиной порой вызывала улыбки в своем кругу, но ее это абсолютно не смущало. Сейчас в ее доме уже заканчивалась отделка верхних комнат, для которых привезли новые английские обои. Роскошь, которою она себя окружила, смущала Анастасию Серафимовну, которая любила подругу, но не переставала удивляться откуда Варвара все это может достать, купить, доставить. Безупречный вкус Лапшиной способствовал появлению вещей художественной ценности, а порой просто уникальных. Все это невероятным образом вписывалось в интерьер так легко, словно всегда здесь присутствовало назначенное им место. Шкатулка, зеркало в удивительной раме, фарфоровая статуэтка изначально были как-будто созданы только для этого дома и ждали своего часа.

В это лето Лапшина привезя с собой троюродную тетку по линии отца, получила другой объективный взгляд на свои идеи реконструкции дома.

Тетушка как раз рассматривала свежееоклеенную комнату и новый паркет.

– Ну как, Ольга Феодосьевна, нравится?

– Нравится, Варенька, словно света в этой комнате стало больше.

– Мне тоже нравится, думаю теперь эти три комнаты переоборудовать для своей спальни. Как вам моя идея?

– Замечательная идея. Из этой комнаты превосходный вид, в ней солнца много. Думаю, новый туалетный столик здесь чудесно впишется.

– Да, не зря мы его из Петербурга сюда везли. Он действительно очень хорош. Решено. Переезжаю в эти комнаты.

– Да, здесь будет тебе, дорогая, удобней и просторней.

– А те комнаты следует приготовить для гостей.

– Для гостей? У нас будут гости?

– Конечно, будут, – смеясь, отвечала Варвара Васильевна. – Когда же они нас одних оставляли?

– И то правда. Но в этом нет ничего удивительного. Молодая, состоятельная, очень красивая женщина не может не привлекать мужчин. Жаль, Варенька, что ты отказала тому поручику, что перед сочельником к нам приезжал, как его звали, запамятовала?

– Снежневский Михаил Петрович.

– Ах, да. Снежневский. Мне показался очень симпатичным.

– Это единственное его достоинство. Во всем остальном он меня раздражал.

– Да чем же?

– Приходил, когда вздумается, – утром, вечером, к обеду. совершенно не заботясь о том, ждут его или нет.

– Он был просто влюблен и искал любой повод увидеть тебя, голубушка.

– Но это вовсе не дает ему право нарушать все возможные правила приличия.

– Не дает. Но он долго и настойчиво добивался своей цели, что делает ему честь.

– А потом, он все время дергал правой ногой, когда садился в кресло, отчего я не могла сосредоточиться на его рассказах.

– Он просто очень нервничал.

– А может, это болезнь.

Ольга Феодосьевна от души рассмеялась.

– Нет, нет, он просто нервничал.

Взяв Варвару под руку, она повела ее к лестнице и, пропустив, тоже потихоньку начала спускаться.

– Все же это был милый молодой человек.

– Будут и другие.

– Конечно, будут, для такой красавицы.

– Значит, еще не наступило время для моего очередного замужества. Впрочем, я вовсе не тороплюсь.

– Ох, Варенька, время бежит так быстро. Возьмем, к примеру, меня. Я себя еще помню юной, хрупкой девочкой на своем первом балу у Шульман. А сейчас толстая, старая развалина, которая к тому же еще и одинока.

– Вы неправду про себя говорите. Приятная леди, и что особенно мне нравится – ваш заразительный оптимизм.

– Да, да, особенно в эту минуту.

Обе женщины от души рассмеялись.

– И чувство юмора, которого мне не хватает, – добавила Варвара Васильевна. Присев на диванчик около окна, она протянула руку к маленькому колокольчику, скучающему на специальной подставочке, и позвонила. В дверь вошла молоденькая горничная в новеньком белом фартучке, слегка присев, она внимательно смотрела на хозяйку.

– Принесите нам чаю с вареньем и булочки, – распорядилась Лапшина.

Девушка тут же ушла.

– Хорошо в деревне, мне здесь очень нравится: нет столичной суеты, чистый воздух. Славно, что мы здесь.

– Мне приятно это слышать. Значит, мое решение было правильным, -взять вас сюда.

– Абсолютно правильным.

В это время в комнату вкатился маленький чайный столик, передвигаемый невидимыми движениями именно той девушки, что заходила минуту назад. Комната наполнилась запахом смородинового листа и лимонника так, что отказаться от столь ароматного чая стало совершенно невозможно. Варенье, поданное в маленьких розеточках, приковывало внимание, и вся эта обстановка способствовала получению наслаждения и умиротворения.

– И все-таки расскажи мне. К нам приезжал Летлинский. Ты довольна его приходом?

– И да, и нет.

– Вот как? Отчего же?

– Он настоятельно советует продать имение.

– Не торопись с выводами. Продав имение, безусловно, ты получишь приличные деньги, но других постоянных поступлений уже не будет, а они будут нужны, очень нужны на протяжении всей жизни. Пока есть источник получения дохода, нужно за него биться. Я яркий тому пример. Вряд ли мне удалось бы выжить после смерти мужа, если бы ничего не осталось. Но, имея всего несколько деревенек, я жива.

– Этот совет дорого стоит. Мы еще повоюем.

– И победим. Давай пить чай, очень ароматный сегодня.

– С удовольствием вам налью.

Они пили чай, болтали о погоде, и казалось, последние обсуждаемые с Летлинским проблемы сами собой разрешились.

Глава 8

Осень потихоньку пробиралась на смену лета. Лапшина подумывала о возвращении в Санкт-Петербург и уже высказывала свои мысли тетушке.

Ольга Феодосьевна уже несколько дней обдумывала, как бы аккуратно сообщить Варваре, что возвращаться в Петербург ей совершенно невозможно. Отчасти в этом вопросе была причиной спокойная обстановка, созданная в доме, деревенское общение с соседями, но большей причиной тому, конечно, был Федор Кириллович Летлинский.

Федор Кириллович, удивительно общительный и всегда оптимистично настроенный, частенько стал наведываться в усадьбу Лапшиной еще летом. Ему невероятно понравилась тетушка Варвары Васильевны, которую ему представили на именинах племянника. Он абсолютно серьезно отнесся к этой милой женщине и она ему отвечала взаимным уважением, отчего он много думал о ней, по большей части в пути, когда он ехал в гости к соседям или возвращался, и ему еще больше и больше хотелось не расставаться с Ольгой Феодосьевной.

Сейчас он невероятно сильно корил себя за необдуманно промотанные в карточных играх деньги, за то что вот именно теперь ему встретилась женщина, с которой он был бы невероятно рад провести оставшуюся часть своей жизни. Порой его охватывали приступы гнева, из-за того, что жизнь так жестоко с ним обошлась, и он верил и надеялся на удачу. Будучи вечным игроком, в своих мечтах он часто рисовал себе картинки, когда он вдруг выигрывает баснословно огромные деньги и на радостях от полученного выигрыша приезжает к Ольге Феодосьевне, предлагает ей совместную жизнь и путешествие за границу в какой-нибудь пансионат, и они, помолодевшие , прощаются со своими родными и отбывают за границу. Но каждый раз эти его грезы разбивались о реальную жизнь. Возвратившись в свою усадьбу, точнее, племянника, приютившего его у себя, Федор Кириллович оставлял весь свой оптимизм и мечты в повозке, и как будто резко постаревший, плелся в свою комнату, оставаясь там до обеда. Закрывшись в комнатке, он плакал, засыпал; просыпаясь, вставал к обеду, и после пригубленного за обедом вина жизнь ему уже не казалось столь мрачной и печальной. Но на следующий день он снова планировал предстоящую поездку в гости к Лапшиным, по возможности, не каждый день, исключительно для соблюдения приличий. Хотя если оставить все преграды, он бы вовсе не покидал дом Лапшиных, а там бы и жил.

Ольга Феодосьевна, в свою очередь, отсутствие денежных средств у Федора Кирилловича не ставила во главу угла, напротив, ее это обстоятельство совершено не отпугивало. Оставшись пятнадцать лет назад без мужа, она испытала невероятный шок, узнав, какие долги оставил ей муж после смерти. Пытаясь выжить, порой просто прячась от кредиторов, она переезжала от одних родственников к другим, а получаемые от своих деревенек скудные поступления почти все отдавала на погашение долгов. Денег катастрофически не хватало, долг не уменьшался, все ее деньги в основном шли на погашение процентов. Наступил момент, когда, находясь в нервном возбуждении, она уже готова была покончить с жизнью. Именно в это время Варвара, ее молодая племянница, овдовела, и приглашение, полученное от нее для тетушки, стало практически спасением. Варвара не только устроила переезд Ольги Феодосьевны, она позаботилась о комнатах, одежде, и втайне от тетки, которая узнает об этом позже, частично погасила долги своего покойного дяди. Ольга Феодосьевна старалась не говорить об этом, но Варвара Васильевна знала, что тетушка ей благодарна. Они обе словно молча договорились не возвращаться к этой теме.

Поэтому сейчас остаться в деревне для Ольги Феодосьевны, с одной стороны, было очень важно, а с другой стороны, она нужна Варваре там, в городе, при выездах в свет. Дилемма, которая возникла и никак не поддавалась решению не давала пожилой даме покою.

Ольга Феодосьевна, в очередной раз погрузившись в свои мысли замерла с цветком в руках, пытаясь составить букет для столовой.

Варвара давно заметила происходящие с тетушкой перемены, заметила она частые посещения Федора Кирилловича, но не связывала эти два обстоятельства воедино. Отчего-то она считала, что возраст тетушки способствует ее внутреннему состоянию и, быть может, возвращение в Петербург немного развлечет ее, но уезжать она сама еще не собиралась, и вопрос этот можно было отложить на две-три недели.

Встречи пожилых людей продолжались. Они много гуляли в саду, бродили в лесу, даже собирали грибы, хотя больше смеялись над тем, что не видят их, и Федор Кириллович, растоптав несколько луговиков, признал вслух, что грибник теперь из него «никудышный».

Иногда они просто сидели на скамеечке в парке и молчали. Каждый думал больше о своем, но ждал вопросов от другого, и каждый при этом не решался заговорить о наболевшем – об отъезде Ольги Феодосьевны. Она ждала, что он предложить не уезжать, а остаться здесь, в деревне, а он, в свою очередь, что она откажется от поездки в Петербург. Так, не произнося вслух самого главного, они оба не решались признаться в своих чувствах, и то несказанное, что вновь замалчивалось еще больше нагнетало обстановку, отчего Федор Кириллович возвращался всегда мрачный, а Ольга Феодосьевна задумчивой. Каждый уносил с собой в очередной раз свои тайные желания.

Варвара уже для себя назначила день отъезда и отдавала распоряжения по сборам в дорогу.

Ольга Феодосьевна совершенно расстроенная отсутствием Федора Кирилловича уже в течение нескольких дней, послала к нему записку с предложением прибыть к ужину и с волнением ждала прихода гостя. Но вместо прибытия гостя принесли ответ, в котором он извинялся и просил его не ждать.

Разгневанная Ольга Феодосьевна сначала не могла найти себе места, она буквально металась из угла в угол, из комнаты в комнату и молча себя ругала за то, что поддалась этому влечению, в то время как давно следовало думать о душе и Господе. Ее возбужденное состояние тем же вечером заметила племянница и поинтересовалась:

– Ольга Феодосьевна, что вас сегодня так тревожит?

Сначала тетушка вовсе не хотела говорить, но потом она не выдержала, расплакалась. И это состояние так поразило Варвару, привыкшую видеть всегда веселую, слегка озорную тетку, что в большой степени расстроило её.

– Срочно принесете капли, соль, – отдавала она указания прислуге.

Варвара, открыв деревянный ящик с лекарствами, сама уже готовила капли для тетушка; подавая их, она была настроена докопаться до правды. Выдержав время, буквально заставив тетушку выпить успокоительное, она внимательно смотрела на Ольгу Феодосьевну, и в глазах ее читалиась вопросы.

– Может быть, я в чем то виновата перед вами, может быть, кто-то обидел вас, дорогая моя. Ольга Феодосьевна, вы должны мне все сказать, чтобы я знала.

– Нет, нет, Варенька, ты совсем здесь ни при чём, совсем ни при чем.

– Но кто тогда?

– Ох! Варенька, в двух словах даже не скажешь.

– Скажите мне не в двух словах, – Варвара ждала ответов, но тетушка нервно мяла платок и все не решалась.

Все, что могла Лапшина сейчас сделать, это выждать. Ольга Феодосьевна словно набиралась внутреннего мужества, и прерывать тишину сейчас значило навсегда уйти от решения какого-то очень важного для нее действия.

– Понимаешь, дорогая. Я уже немолода и не столь активна как хотелось бы. С одной стороны, я понимаю, как важно для молодой дамыприсутствие рядом компаньонки, но поверь… – она, не договорив, поднесла платок к мокрым глазам. Да. да, но это именно так. Я для тебя обуза, еще какая обуза.

– Я никогда вас так не называла. – прервала ее Варвара. – Разве хоть раз я вам об этом намекнула? Даже в мыслях себе такого не допускала. Зачем вы, Ольга Феодосьевна, сейчас так обижаете меня?

– Ох, Варенька, я совсем не хотела тебя обидеть, голубушка. Прости меня за мои слова, прости, ради Христа. Вот теперь из-за меня стало еще хуже.

– Что еще хуже?

– Все хуже.

– Ольга Феодосьевна, в конце концов, вы объясните мне, что происходит? Я уже ничего не понимаю

– Ох, – опять вздохнув, Ольга Феодосьевна не решалась говорить, ей было стыдно признаться в своих чувствах к Федору Кирилловичу племяннице, которая, по ее мнению, могла осудить ее. Но и молчать она уже тоже больше не могла, ей так хотелось поговорить об этом, что просто было уже необходимо.

– Понимаешь, Варенька, я в таком возрасте, что, наверно трудно меня будет понять.

– Не понимаю, при чем здесь возраст?

– Ты послушай меня , дружочек. Это так важно понять сейчас, может быть, с годами ты глубже воспримешь мою боль, вспомнив обо мне, но сейчас не осуждай меня, прошу тебя, очень прошу.

– Обещаю, обещаю выслушать и понять, но пока я ничего не понимаю.

– Да, понять сложно. Понимаешь, – все еще решаясь, Ольга Феодосьевна снова расплакалась – и, утирая слезы, пыталась донести до племянницы то немногое, что ее так сильно расстроило. – Сегодня на ужин я пригласила к нам Федора Кирилловича, но он отказал.

– Отказал? Впрочем, может быть, у него дела. Ну и что из того, что он отказал? Или вы считаете, он намеренно так поступает? Он этим обидел вас?

– И да, и нет. Ты не подумай, он очень вежливо отказался приехать, но я то его ждала, я ждала. Думала перед отъездом еще раз его увидеть. Видишь ли, дорогая, он мне за эти несколько месяцев стал невероятно близок, словно родной человек, я даже хотела просить тебя оставить меня здесь, в деревне, но, видимо, все, что ни делается – все к лучшему.

Помолчав, она продолжала: – Мы так много времени проводили вместе, нам было так спокойно и хорошо, что я, будучи увлеченной им, словно помолодела, а сейчас все стало на прежнее место, нечего было питаться иллюзиями.

«Вот в чем дело, – думала Варвара по себя. – Она просто влюбилась, на склоне лет влюбилась, это так замечательно и в то же время забавно, впрочем нужно что-то делать».

– А что, если на сегодняшний ужин нам пригласить Летлинских? Как вы смотрите на это, Ольга Феодосьевна?

– Нет, нет, не стоит навязываться.

– Федор Кириллович знает о нашем отъезде.

– Вероятно, он подозревает или догадывается, но я ему об этом прямо не говорила.

– В таком случае, устроим прощальный ужин завтра.

– Но мы собирались ехать?

– День, два ничего не решают, а там видно будет.

– Да, пусть будет ужин завтра, – немного посидев, Ольга Феодосьевна встала. Потом снова села: – А может быть, не стоит? Пожалуй, не стоит.

– Отчего же не стоит?

– Получится, что мы умышленно зовем их на ужин.

– А мы действительно умышленно так поступаем, только им сообщим другую тему вечера.

– Да это ты умно придумала. Но все же, пожалуй, не стоит.

– Стоит, стоит. Утром отправлю приглашения, а до утра еще есть время передумать.

– Да, лучше утром еще раз все взвесить. Да, так будет правильней. Я лучше пойду, Варенька, что-то я не очень хорошо себя чувствую.

Варвара только кивнула головой. Ольга Феодосьевна медленно поднялась по лестнице и закрылась в своей спальне. С одной стороны, она было рада тому что рассказала все Варваре, с другой стороны, облегчения не последовало, в груди словно комок замер и никак ее не отпускал. Она прилегла и, совершенно расстроенная, уснула.

Варвара Васильевна написала в это время официальное приглашение на завтрашний ужин и решила отправить его не медля. В таком случае, если тетушка решит помешать отправке завтра или найдет аргументы против ужина по поводу отъезда, приглашения уже будут вручены Летлинским и придется принять ситуацию такой, какая она есть.

Весь следующий день Ольга Феодосьевна провела в ожидании предстоящего ужина. Утром ее мучили сомнения, но Варвара сообщила, что приглашение уже отвезли, и тетушку встревожило это еще больше. Если утром у нее еще был шанс отказаться от встречи с Федором Кирилловичем, то сейчас это становилось неизбежно.

С одной стороны, она очень надеялась на приезд Федора Кирилловича, и уже сама готова была с ним поговорить, но, с другой стороны, ей казалось, что лучше ничего не предпринимать, поскольку может быть он вовсе не строил каких -либо планов и все случившееся за лето, – только способ для него скоротать время.

Ничего не подозревающие Летлинские послали с ответом, что непременно прибудут.

Варвара, получив ответ, отправилась в спальню к Ольге Феодосьевне и, робко постучавшись, приоткрыла дверь

– Ольга Феодосьевна, могу к Вам зайти?

– Да, дорогая, заходи, конечно, заходи. Ты не волнуйся, не переживай. У меня все хорошо.

–Я получила ответ от Летлинских.

В комнате повисла тишина. Ольга Феодосьевна замерла и не смела спросить, что в ответе.

– Они его принимают и прибуду на ужин к семи, – продолжала Варвара, внимательно наблюдая за тетушкой.

Полученный ответ еще больше растревожил тетушку. Она совершенно не могла ни о чем думать, а только приливы крови к лицу показывали и выдавали ее состояние.

– Я хотела вас спросить, если вы, конечно, можете мне ответить?

Ольга Феодосьевна только слабо кивнула, что готова выслушать все вопросы от племянницы

– Если вам удастся переговорить с Федором Кирилловичем, как собираетесь поступить в дальнейшем?

Ольга Феодосьевна, все это время стоявшая у окна, с трудом преодолела два шага и присела на рядом стоящий стул.

– Если бы он мне предложил, то есть, если бы мы с ним поговорили и выяснили… Впрочем… – она никак не могла построить фразу. Казалось, слов не хватает сказать то самое сокровенное, чего она желает. Глубоко вздохнув и набравшись смелости, снова искомкав несчастный платок, она выговорила то, чего ей больше всего хотелось. – Если бы он предложил мне остаться и соединить наши судьбы, я бы согласилась.

– Я так и думала. Впрочем, почему бы и нет.

– Правда, ты так считаешь? – обрадованная тетушка словно ожила. – Понимаешь, я так боялась тебе в этом признаться, так боялась, но я верила и надеялась, что ты поймешь. Ты обязательно должна была это понять, по другому не могло быть, понимаешь не могло быть иначе.

– Ольга Феодосьевна, я вас не осуждаю, ни в коей степени. Более того, считаю, что в любом возрасте возможно встретить свою половинку. Но все же давайте для начала дождемся ужина.

– Да, да, ты права.

Возбуждение словно пропало, пожилая женщина отвернулась к окну и снова задумалась.

Варвара тихо встала и вышла из комнаты. Она дала себе слово, что заставить сегодня вечером этого «старого дьявола» объясниться, ради своей тетушки и ее страданий.

К дню приглашения на ужин к Лапшиной Анастасия Серафимовна, абсолютно уверенная в принятых ею решениях, даже обрадовалась возможности совместного проведения вечера с Варварой Васильевной. Им давно предстояло объясниться.

В семь часов, услышав подъезжающие повозки Лапшина вышла на парадное крыльцо встречать своих гостей. На ней было длинное белое пальто, отделанное голубым атласом, и воздушная шляпка.

– Тимофей Васильевич, Анастасия Серафимовна, очень рада вас видеть. Вера Алексеевна, дорогая, вы не были у меня все лето. Проходите, мы вас уже поджидали.

Наклонившись к Анастасии, она добавила: – Я очень рада тебя видеть. очень.

Анастасия Серафимовна улыбнулась. И словно пелена недомолвок ушла от них обоих и мешать им больше не смела.

За вечерним столом Ольга Тимофеевна сидела бледная и молчаливая. Она упрекала себя в том, что поддалась на уговоры и эту аферу со стороны Варвары. Он не приехал, а значит совершенно не хочет ее видеть. Кусок не лез в горло. И расстроенная женщина только пила лимонную воду, натянуто улыбаясь и совершенно не могла поддерживать разговор. Варвара видя происходящее, решила непременно узнать, в чем дело. Она не стала долго ждать.

– А что же вы, Тимофей Васильевич, не привезли Федора Кирилловича? Он нас обижает своим отказом.

– О, нет, он вовсе не хотел вас обидеть. Федор Кириллович приболел.

–Приболел? Что, так серьезно?

Анастасия Серафимовна вмешалась в разговор крайне кстати и выдавая очень важную для Ольги Феодосьевны информацию, сама того не осознавая. – Последние две недели он очень печален и душевно расстроен. Тимофей       Васильевич собирался пригласить ему врача. Но вы же знаете нашего Федора Кирилловича, он наотрез отказался от услуг «шарлатанов», как он их считает.

– Неужели так серьезно?

– Сложно судить. Но мы абсолютно не понимаем причины. Он все лето был возбужден, словно помолодел, а последние дни не идут ни в какое сравнение.

Ольга Феодосьевна напряглась во время этого разговора так, словно, пропустив хоть слово, она что-то не поймет.

Боже, как ей хотелось сейчас лететь в усадьбу к Летлинским и поговорить с ним. Узнать, как он, самой лично приехав, и только так. Быть может, он нуждается в ней. Мысли роем носились, и не было от них покою.

Варвара, почувствовав состояние тетки, вновь пришла ей на выручку.

– В таком случае, считаю своим долгом завтра перед отъездом проведать Федора Кирилловича.

– О, конечно, пожалуйста. Может быть, ему станет веселее, – поддержала ее Анастасия.

– Да что с ним будет, похандрит с недельку и придет в себя, – бедная Вера Алексеевна, если бы она в тот момент посмотрела на Ольгу Феодосьевну,была бы крайне удивлена.

Тетушка Летлинской всю свою злость обратила на эту невежественную старую ведьму, которая так небрежно позволила себе отзываться о Федоре. Она ей этого не простит и найдет способ «уязвить не на жизнь, а на смерть». Полученная информация поначалу расстроила Ольгу Феодосьевну, но, оценив ее с другой стороны, она невероятно обрадовалась и шутила весь вечер с гостями. Значит, ей не показались его ухаживания просто от «скуки ради». Он действительно переживает и, вероятнее всего, не желает ее отъезда. Абсолютно уверенная в необходимости выяснить до конца все его помыслы, она твердо решила завтра побывать у Летлинских.

Федор Кириллович в это время в одиночестве бродил по дому. Тоска так захватила его душу, что порой казалось, ему нет выхода из этого состояния. Вначале, узнав о приглашении Лапшиной, он чрезвычайно обрадовался, но сомнения взяли верх, и он решил не испытывать судьбу. К чему мог привести разговор с Ольгой? Только к насмешкам с ее стороны. Что он мог ей предложить? Да совершенно ничего. Ругая и клеймя свою судьбу, он продолжал слоняться из угла в угол, не находя успокоения. Порой ему казалось: вот она, удача, вот здесь, рядом, только протяни руку: но это было только в мечтах.

В реальной жизни все оказалось гораздо суровей. Угли уже дотлевали в печке, когда он отправился спать. Сон не шел. Федору Кирилловичу хотелось встать, одеться, уехать к Лапшиной и там объясниться с Ольгой Феодосьевной. Но он медлил, часы давно пробили полночь, было уже слишком поздно.

Он слышал, как вернулись Тимофей, Анастасия и Вера. Он еще долго не спал, ругая себя за нерешительность, и в таком состоянии смог задремать только на рассвете. Его разбудил шум в столовой и настойчивый стук в дверь. Сонный, он разрешил войти к себе в комнату и был обескуражен появлением целой толпы. С обеспокоенными лицами, напуганными глазами в комнату вошли почти все домодчадцы.

– Ну вы нас напугали, Федор Кириллович, – Анастасия осторожно подошла к его кровати.

– Все таки, Настя, я вызову врача, так больше не может продолжаться, – Тимофей Васильевич решительно покинул комнату.

Федор Кириллович недоумевающе смотрел на всех, еще не совсем проснувшись. Он жался в подушку и натягивал на себя одеяло, пытаясь сообразить в чем дело.

– Ты чего, совсем нас с ума решил свести? Твоя хандра всем не на пользу, – как всегда, Вера Алексеевна резко отчитала его. – Я говорила, что он просто спит, а вы все: «совсем болен, вдруг ночью удар случился», – напридумываете всего. Давай вставай, полдень уже скоро.

Только теперь Федор Кириллович понял, что проспал завтрак, время приближалось к обеду, а он не выходил из комнаты, и всех это напугало. Он слабо улыбнулся и кивнул.

– У вас правда ничего не болит? – в глазах Анастасии все еще стояло беспокойство.

– Все хорошо, Настенька, сейчас выйду.

– Тогда мы вас в гостиной будем ждать. Скоро Варвара Васильевна с тетушкой прибудут.

– Как прибудут, они же сегодня должны уехать? Федор Кириллович даже не пытался скрыть удивления. Он свыкся с мыслью, что она уехала, и абсолютно не допускал иного.

– Они решили отложить отъезд на несколько дней. Беспокоились вчера о вашем самочувствии.

– Правда беспокоились?

– Да, правда. Мы вас ждем в столовой, – Анастасия мимолетно заметила его волнение по этому вопросу, но тут же его отбросила, не зацепившись мыслями, почему он так удивился. Позже она вспомнит этот момент и придаст ему гораздо большее значение, чем в первые минуты.

Закрывшаяся дверь и оставшийся в комнате только слуга позволили Федору Кирилловичу собрать весь ворох своих мыслей воедино. Значит она не уехала, беспокоилась обо мне. Может быть, неспроста Господь дает такой шанс или, напротив, искушает? Однозначно, если они приедут, нужно объясниться. С этим твердым решением он резко спустил ноги.

– Чего стоишь, умываться давай, да поскорей, и так проспал сегодня, еще ты не шевелишься, – бедный слуга заметался по комнате, подавая воду, белье. Федор Кириллович сначала начал стремительно приводить себя в порядок, но потом, успокоившись, отнесся к своему виду с более тщательной подготовкой. В гостиную он вышел при полном параде, чем непроизвольно заставил улыбнуться находящуюся так Веру Алексеевну.

– То спит до полудня – все с ума посходили – то выходит как франт. Тебя, Федор не пойму. Ты на бал вырядился или в клуб какой собрался?

Злобы в слегка грубоватых словах Веры Алексеевны не слышалось, но Федор понял ее укор и пройти молча уже не мог.

– А ты и не ищи смысл. Солнце вон какое яркое сегодня.

– Вот все такой же иногда галантный, иногда невыносим.

– Ну-с нальет мне сегодня кто-нибудь наливочки?

– Наливки он захотел! Мало тебя в детстве пороли, больше надо было.

– Да уймись ты сегодня. Чего разворчалась? Ну проспал, грех какой совершил чтоли? Родителей моих помянула. Это когда было. Они уже в царстве небесном с полвека. Оттуда наблюдают и твои за тобой тоже.

– Моим на меня нечего обижаться. Они меня любили.

– Да, ведь и мои меня любили. По-своему.

– Любить-то может, любили, но мозгов не добавили.

– Да что ты сегодня на меня взъелась? Чего я тебе плохого-то сегодня сделал?