Отрывок из книги
С лестничной площадки, еще ковыряясь ключами в разболтанных замках, Люба услышала голос мамы. Елизавета Ивановна говорила по телефону.
– Душенька, что теперь настоящее? Сплошная синтетика. Теперь никто в своих бриллиантах на сцену не выходит. Бывало, в те-то времена богатые поклонники актрисам целые состояния дарили, особняки, экипажи… Не чета нонешним. Теперь достаточно в ресторане угостить, хе-хе. Кшесинская в своих танцевала, в знаменитой диадеме, что ей великий князь пожаловал. Барсова пела в нитке жемчуга чуть не до колен. Или Обухова? Я стала многое путать. У Ирины Юсуповой, если я не ошибаюсь, был ошейник с жемчугом в несколько рядов и жемчужная пряжка с крупным рубином. Дивные вещи! Лепешинская, говорите, Уланова… Да… У наших старух? Немного. Более скромные, не столь шикарные. У Дуровой? Ах, у Дуловой! У Веры Дуловой, да. Фамильные драгоценности, она ведь княжна. У Зыкиной?.. Пожалуй. Популярность огромная, н-да… со вкусом негусто, аляповатые камни… Согласна… Красиво смотрелись на Наташе Шпиллер, она вообще умела одеться. Какие артисты были! Из теперешних? Назовите! Да что вы! Навещают, дают концерты? Халтурят, наверное. Нет, по общественной линии? Любезно с их стороны. Но и вам есть что им предложить… Есть силы… И на премьеры вывозят? На прогоны? На юбилеи приглашают?! Прямо светская жизнь. Вам есть в чём показаться. Поклонники баловали и в советское время. Понятно те, кого занимали исключительно в массовых сценах, дары да корзины цветов не имели, отсюда зависть, интриги, сплетни… Это театр! А помните, какая драма была, вся Москва гудела… Я говорю о Каралли, балерине, любовнице Собинова. Объявил о разрыве, она в чем была прыгнула в извозчика, захватив только чемоданчик с драгоценностями – ах какие это были дары! Она блистала в них на сцене… В Императорском танцевала… Он ее обожал, осыпал бриллиантами… и вдруг измена – появилась другая – разрыв. Только вообразите её состояние… Психологическое… В истерике забыла, оставила на сиденье! Всё, всё, что дарил в течение нескольких лет! В чемоданчике из крокодиловой кожи! Ужас, что она испытала!.. Потерять Собинова! Чарующий голос, дамы в обморок падали… Пардон, опять я всё перепутала! Наоборот. У Собинова был страстный роман с сестрой нашего Пров Михалыча Садовского, она жила у него. Но появилась молодая балерина, Каралли. Влюбился. Конечно, объяснение, разрыв. Она забрала только несессер с роскошными драгоценностями, его дарами. Прыгнула в извозчика, несессер поставила рядом. И только дома поняла, что забыла его на сиденье. Возможно, вы правы. Не из крокодиловой кожи… А извозчика и след простыл! Она потом была женой Михал Михалыча Климова, но не последней. Каралли эмигрировала… Нет, теперь так любить не умеют. Возьмите мою дочь. Какие там цветы? Что вы! Пачка мороженых пельменей из гастронома, пучок петрушки с рынка, в лучшем случае пакет картошки или молока из палатки. Вот и вся романтика, душка моя… Какой же это муж, скажите на милость. Годами живут он у себя, она у себя. Ни семьи, ни детей. Приходящий. Любка его оправдывает, дескать, человек поглощен работой, своей наукой. В этом у него смысл жизни, видите ли. Она фантазёрка. До каких лет дожила, а ума не нажила… Приедет раз в неделю, поужинают, она своё, а он себе силос из трав и репы настрогает – репа животу подкрепа, ж… пагуба, хе-хе… Ест только сырое, по какой-то восточной методе. Йог, видите ли. Нудный, кислый, и как ей с ним не скучно! К ночи пойду на кухню мимо Любкиной комнаты, оттуда громкое пыхтение. Думаю – любовь. Ничего подобного. Он сидит на коврике посреди комнаты у распахнутого окна в позе лотоса. Руки раскинул, глаза навыкате и дышит. Как паровоз. Дверь никогда не прикрыта – ему нужен воздух. Утром иду – опять пыхтит. В нирване на коврике. Он в портфеле его с собой возит. Потом на сорок минут запрётся в ванной, туда уже не попадёшь. А Любка в кухне трёт ему силос из репы, морковки, чеснока и трав, которые он в пластиковом пакете привёз из дома. В том же портфеле. На меня, на Катерину ноль внимания. Катерина платит ему тем же. У него своих детей нет… Любкино слепое увлечение, безумство. У самой дочь в опасном возрасте… А Любкин первый? Газетчик, красавчик. Красивый муж – чужая радость, говорили в старину. По двадцать пять было обоим. Пора бы детишек завести. Он категорически против. Дескать, нам скоро тридцать, мы так жизни не увидим. Любка забеременела. Гарик, что за имя – он же Игорь, и Катька – Игоревна. Орал, орал, ушёл к родителям, вернулся, зудел, выходил из себя и после рождения дочки вообще ушёл. Не желаю плодить нищих, говорил. Алименты жалкие идут пока. Ни разу дочкой не поинтересовался. Ни он, ни его родители. Дорогая моя, мы с покойным мужем бывали в домах профессоров, артистов, писателей, людей известных… Даже один раз у министра культуры Храпченко, помните такого? Нет? Был такой. Я к тому, что у всех имелись семьи, жёны, дети, тёщи… Теперь вот Эдик. Нашла в нём что-то необыкновенное, гениальное. А по-моему, эгоист обыкновенный – знаете, как у Брема называются виды животных, хе-хе. И всё Эдик звонил? Эдик не звонил? Ему пятый десяток, а он всё Эдик. А Катька? Приходит из школы со своим митрофаном из класса, закрываются, оттуда музыка, хохот. Бум, бум, бум. Я говорю: пора выпроваживать кавалера, садись делать уроки. Раз сказала, два сказала. Никакой реакции. Смех, музыка. Он ей: да пошли её! Ничего себе?! У неё гуманитарные идут сносно, а с математикой нелады… Да-с, перевелись нынче рыцари, готовые всё положить к ногам! Спешите? Опять на политинформацию? Не могут оставить вас в покое. Ах, это её частная инициатива? Конечно, она ж партийная была. Что?! Повесила у себя икону?! Какой пассаж неожиданный! У нас в театре многие были верующие, старухи – несомненно. Все скрывали, боялись. Помню на Пасху мы с Рыжовой, с Яблочкиной, с Турчаниновой освящёнными крашеными яйцами обменивались, в сумки незаметно или в руку совали, христосовались. Нам тётя Маша, одевальщица, на Крещение потихоньку святую воду из церкви в бутылочках носила. Раисе Романовне Рейзен – помните её? Вдова Михал Михалыча Климова, красавица, княгинь играла в своих бриллиантах, царство им небесное, теперь оба покойники… Да, так однажды принесла ей водичку из церкви в четвертинке! Раиса её распекала, но Машка клялась, что промыла, водочкой не пахнет… Правда не пахла… Скрывали, что православные. Я крестик перед репетицией или спектаклем в носовой платок и в сумку прятала. Партийные бонзы замечали, конечно, но помалкивали… Ой, простите, я вас заговорила! Вам пора на полдник, ах нет, запамятовала, на политинформацию. Да вы уж половину пропустили. А чего там нового в газетах? Одно и то же. Перемены? Не знаю, телевизор смотрю не постоянно – глаза. Спрошу у Любки. Хотя она вообще газет не читает… Вот, кажется, она пришла. Те же из тех же дверей, – Елизавета Ивановна хохотнула, как всегда, когда ей удавалось ввернуть старую театральную шутку. – Ну, бегите, детка, с Богом. Целую, мой ангел. Позвоню после программы «Время». Если телефон будет не занят. Любка часами журчит со своим Эдиком. У неё второй аппарат. Он всё на начальство жалуется – случайно подслушала. Катька берёт аппарат к себе и часами треплется со своим митрофаном. Глупые разговоры, моют кости училкам. Хохочут, а я ничего смешного в их шуточках не нахожу… Смех без причины – признак дурачины, говорили в старину. Ой, опять заболталась, извините. Бегите, бегите. Адьё, мон анж. Не смею вас больше задерживать. Привет нашим девочкам.
.....
– Не иначе. Её вся страна знает, у неё ставка за каждое выступление такая, что ни одной нашей народной не снилась. Поклонники высокопоставленные. Задарена, осыпана званиями. Денег куры не клюют. Слышала, что шуб у неё больше десятка… Денежки не Бог, а милуют, мама говорила.
– Лиз, как думаешь, есть у неё… миллион? – у тёти Маши от этой мысли даже дыхание перехватило.
.....
