Читать книгу Животный мир людей - Ольга Олушева - Страница 1

Тихий сквер шуршал неубранной прошлогодней листвой, на газонах кое-где еще оставалось немного снега, и синее с редкими облаками небо отражалось в мокром после дождя асфальте. Ветер, холодный, пронзительный и от того злой, задирал полы пальто и плащей у прохожих. Весна в этом году пришла рано. Все начало таять еще в конце февраля. Сейчас, в начале марта, дни стояли солнечные, и хотя ночами по-прежнему температура опускалась ниже нуля, а ветер был ледяным, зимним, стоило выглянуть солнцу, как птицы начинали петь на разные голоса, воробьи и голуби купались в лужах, синевой отражавших небо, и у людей настроение было весеннее, приподнятое. Некоторые, самые морозоустойчивые или просто нетерпеливые, замучившиеся в ожидании тепла, оделись в весенние куртки и пальто, встали на самокаты и ролики и с радостными, возбужденными лицами мчались по аллеям Чистопрудного бульвара. Чисто вымытые трамваи, блестящие под вечерними лучами солнца машины – все это проносилось, проезжало мимо, рядом или за нарядной кованой оградой. Мимо, мимо проносилась жизнь других, молодых, полных надежды и ожидания, а она, немолодая и нерадостная, и ничего не ждущая от будущего, шла по аллее медленно, высоко подняв голову, выпрямив спину и прикрыв глаза темными очками. Казалось, она старалась отгородиться от всех, спрятаться, раствориться и пропасть в толпе, в этом вечном броуновском движении людей. Порывы ветра бросались в лицо, и в голове женщины мелькнула мысль, хорошо, что очки защищают глаза, вот бы на душу надеть защитные очки, может, тогда душа не так бы болела. Впрочем, для внимательного человека, если бы такой повстречался ей, не составило бы труда увидеть, как из-под темных очков тихо катятся слезы, а губы горько искривлены – только усилием воли эта невысокая худенькая женщина заставляла их не трястись. Нос покраснел, на щеках выступили некрасивые пятна, да кто же из встречных чужих людей – на это обращает внимание после длинного рабочего дня! Вечером, когда усталые и от того безразличные к другим жители этой далеко не самой благополучной страны возвращаются домой, их ждет целый вечер, заполненный домашними делами, капризами маленьких или немаленьких уже детей, недовольством дражайшей половины, то им вовсе не до чужих слез. В общем, вечер как вечер, ничего особенного для большинства.

– А ведь это очень хорошо, что до меня никому нет дела. Я бы не выдержала чужого сочувствия, – тихо, только для себя, пробормотала женщина и поспешно вытерла слезы.

Из-за кустов, еще голых и прозрачных, выскочила собачонка и бросилась к ней в ноги. От толчка маленького тельца Маргарита Дубровина, так ее звали, резко остановилась, вслед за собакой выскочил мальчик лет шести – семи с палкой в руках. Собачка жалась к ногам, пряталась за ними, поджав хвост и прижимаясь попой к земле.

– Постой, – остановила женщина малыша, это твоя собака? А палка зачем? Она же совсем маленькая, посмотри как она боится тебя! – И она показала на жавшегося к ее ногам зверька.

– Да пошла ты… – И малыш грязно выругался. Маргарита Дубровина изумленно уставилась на него.

«Господи, откуда он набрался таких выражений! Это же старшая группа детского сада, ну, в крайнем случае, первый класс, и вдруг такое…» – мелькнула у нее мысль. Между тем, пока она приходила в себя, ребенок резко развернулся и, размахивая палкой, убежал назад на детскую площадку. До ее слуха донесся голос взрослого мужчины:

– Как, сынок, прогнал наглую тварь? Надо было огреть по спине как следует, чтобы больше не появлялась».

«Ясно – подумала Маргарита – с этого все и начинается. Впрочем, у нас в семье ничего подобного не было, а поди ж ты, не помогло».

– «Ну, – наклонилась женщина к собаке, – чья ты?

Собака и не думала убегать, слегка вильнув хвостом, она ткнулась черным носом в ноги своей спасительницы.

– Хочешь сказать, что теперь моя? – Собака опять завиляла, теперь уже всей попой, а не только хвостом.

– Ну, вот это дудки, только собак в доме не хватало, самим теперь жить негде, и так на головах друг у друга сидим.

Ситуация в семье действительно была тяжелая. Сын Славка, взрослый оболтус, проиграл в карты деньги и, чтобы погасить долг, взял кредит, который вновь проиграл тем же людям. В результате пришлось продать хорошую квартиру на Чистых Прудах и купить малогабаритную «двушку» на окраине города, в районе, где до метро тридцать минут автобусом, а в метро еще надо суметь втиснуться в вагон, особенно если в час пик.

– Господи! Что бы придумать такое, что поможет выкрутиться, выжить, где заработать деньги? Сегодня их, всех кому за.... уволили, точнее, поставили в известность, что пенсионный возраст не способствует хорошей работе, и, значит, надо уходить по собственному желанию, а сам не уйдешь, так создадут ситуацию, когда просто не останется другого выхода. Но ведь пока человек может работать, ему надо дать такую возможность. Все по «зомбоящику» вещают: «Ах! пенсионеров скоро будет больше, чем работающих», а тех же пенсионеров с работы гонят не за неумение работать, а за дату рождения, и где логика? Впрочем, ну их… не хочу больше зависеть от подковерных игр и начальственных «хотелок». Я найду возможность заработать, не на помойке себя нашла. – Успокаиваясь этими рассуждениями, Марго медленно пошла в сторону Покровских ворот, просто так, по привычке, затем развернулась и побрела обратно собака трусила рядом, то и дело вопросительно заглядывая женщине в глаза.

– Ну что? Попробуем найти или хозяев для тебя, или жить вместе, ты, кажется, уже взрослая, и тебя не надо выгуливать каждые четыре часа. Ладно, придется идти до проспекта Мира, там был зоомагазин. Будем покупать поводок и намордник с ошейником, иначе тебя в метро не пустят, а тащить тебя в сумке всю дорогу тяжеловато. В магазине, куда Марго добрела только через полтора часа, пожилая продавщица, разглядывая протиснувшегося вслед за хозяйкой зверька, всплеснула руками:

– Где же вы такое чудо раздобыли? Она, по-моему, породистая, только что-то очень грязная! Смотрите, какая у нее длинная шея, и мордочка, как у газели, точно породистая! Вы поищите в интернете породы собак, если не знаете точно, я там похожую видела, вот породу не скажу, не помню, но, кажется, охотничья.

– Да вот приблудилась, жалко на улице оставлять, домой довезу, а там дам объявление, может, хозяева найдутся. У вас нет желающих обзавестись животным?.

– К сожалению, у всех, кто хотел, уже есть, но я тут повешу объявление. Вы возьмите мой телефон и свой дайте, может, что и получится». Поболтав еще немного с разговорчивой продавщицей, женщина отправилась домой, на окраину Москвы, там ее ждал вечно нетрезвый сын, старая свекровь и сникший усталый муж, которому все давно стало безразлично после того как у него начались проблемы с работой. Потерю квартиры, где еще недавно они все жили, он воспринял как неизбежное зло. Правда, на момент всей этой суеты с продажей, покупкой и переездом он благополучно отправился к приятелю на дачу и провел там почти два месяца, не заботясь о том, что все проблемы жене придется решать одной. Марго тогда с трудом выпросила на работе три недели отпуска на переезд и обустройство, а теперь, полгода спустя, ей сообщили о сокращении, тем более что пенсионный возраст у нее наступил не вчера. Через сорок минут усталая женщина подходила к дому. Сегодня, к счастью, повезло, автобус подошел почти сразу, народу было немного, даже удалось сесть, и если бы не некоторое беспокойство по поводу собаки, она бы придумала, как и все последние годы, причину для хорошего настроения, в деле самоуспокоения она достигла поистине больших высот. В последние десять лет, каждый раз, как только «деточка» выкидывал какой-либо пакостный номер, она, проплакав половину ночи, находила причину для улучшения внутреннего состояния уговаривая себя: будешь вечно страдать – сразу подохнешь, а кому от этого хорошо? Правильно – никому!

Старая «девятка» вывернула из двора и, не включая ни фар, ни габаритных огней, ни «поворотника», рванула к дороге. Переходящую по переходу немолодую женщину сидящий за рулем даже не заметил. Он был по обыкновению слегка пьян, весел и радостно заржал, когда увидел, что кого-то задел и этот кто-то упал лицом в грязь; только он не понял, что упавший человек так и остался лежать в грязи лицом вниз. Где уж что-либо понять, когда в организме плещется литр бормотухи, разлитой в ближайшем подвале по пластиковым бутылкам и носящей гордое звание «коктейль».

Сухонькая старушка, которая первой бросилась на помощь пострадавшей, тоже не обратила внимание на промчавшуюся мимо машину, она лишь увидела, как переходившая дорогу с тяжеленной сумкой женщина вдруг потеряла равновесие и упала лицом прямо на бордюр, да так и осталась лежать. Старушка быстро, насколько позволяла скользкая дорога, подбежала и постаралась перевернуть несчастную. Вначале ей показалось, что упавшая просто была пьяна, ведь нормальные люди не бьются со всего размаха лицом о землю, но через минуту она поняла свою ошибку и вызвала «Скорую». У бабушки, к счастью, оказалась светлая голова, мобильный телефон, а ко всему прочему еще и умение им пользоваться. Врачи из «Скорой» приехали только через сорок минут, им было просто не проехать по пробкам, дороги узкие, растаявший не до конца и не расчищенный снег сделал их еще уже, да и водители не считали нужным пропускать «Скорую» мало ли какому «чиновнику» домой захотелось, им тоже хочется скорее добраться до своего дома, упасть на диван или на стул и наконец-то поесть горячего, поговорить с домашними, посмотреть телевизор.

«Похоже на закрытую черепно-мозговую» – вынес свой вердикт врач, и пострадавшую стали грузить в машину. Уже внутри салона врач обратил внимание, что нос у пациентки свернут на сторону, передние зубы, похоже, выбиты, а на лбу помимо гематомы красуется вмятина, которую было в темноте не разглядеть из-за стремительно расползающегося по лицу синего отека. «М-да голубушка, – подумал пожилой врач, увидев небогатую одежду потерпевшей, – похоже, тебе придется с этими шрамами и доживать до старости». Он полез в сумку лежащей без сознания женщины, надеясь найти документы, и обнаружил там помимо телефона и паспорта еще и собаку, которая старалась занять на дне большой сумки как можно меньше места, тряслась от страха и, кажется, даже описалась, но при этом не издала не звука, пока ее не вытащили на свет. Тут зверек тихо заскулил, а его хозяйка застонала, но глаз не открыла, впрочем, это было бы весьма проблематично, поскольку глаза все равно не открылись бы из-за наплывшей на лицо синей опухоли и кровоточащих порезов.

Глава 1

Ольга Арнольдовна Кудасова, как всегда, пришла на работу раньше других и, сидя за компьютером, просматривала чертежи своих подчиненных, которые вчера вечером были сброшены по внутренней сети в ее электронную папку: она завела такой порядок, как только устроилась на эту работу два года назад. Сейчас она исполняла должностные обязанности главного архитектора мастерской и скоро надеялась получить эту должность официально. Это давало хорошую прибавку к зарплате, но и налагало большую ответственность, поскольку теперь ее подпись была под каждым сданным проектом. Вот опять Миша неправильно поставил угловой пилон (часть несущей конструкции), инженеры еще два дня назад изменили его размеры и привязку к оси, а он не исправил. Юля, судя по количеству сделанной работы, опять полдня провела в планшете, переписываясь с друзьями, Кира Андреевна, как всегда, на высоте и сделала много, и качество чертежей – не придерешься. Остальных можно проверить позднее или вечером, после того как все уйдут. Утро выдалось тяжелым, суетным. Сперва – совещание, где она пыталась безуспешно объяснить приехавшим заказчикам, что тот вариант планировок, который они хотят видеть, не соответствует требованиям пожарной безопасности, и придется вносить определенные коррективы, что потребует определенного времени. Позднее, почти сразу после совещания, приехали представители фирмы подрядчика с новыми предложениями по материалам, их, к счастью, удалось переключить на руководителей групп. Перед самым обедом народ в отделе решил переругаться, и пришлось восстанавливать тишину и рабочую атмосферу. Конфликт начала молодая архитекторша Леночка, она не так давно приехала в Москву из небольшого города и попыталась установить свои порядки в мастерской сначала мягко и вроде бы незаметно, а когда поняла, что с этим у нее возникают сложности, решила «строить непослушных». Есть такие люди, которым любой скандал за счастье. Про них говорят, что они «вампиры» и питаются чужими негативными эмоциями, возможно, и так, но Ольге Арнольдовне казалось, что дело в обычной тупой зависти. Леночка нередко прохаживалась по адресу «зажравшихся москвичей», к которым относилась половина отдела, и сетовала на жизнь вне большого города, забывая, что ее папа был главой не самого маленького районного центра в Свердловской области и жила она далеко не так, как простые граждане страны. Чаще всего она привязывалась к Кире Андреевне, в ней Леночку раздражало буквально все и абсолютное пренебрежение к тому, как и что о ней подумают или скажут, глубокое знание профессиональных проблем, эрудированность и совершенное нежелание мириться с чужой безграмотностью, в чем бы та ни выражалась. Это Леночка хорошо прочувствовала на собственной шкуре. Не однажды ее ставили в неловкое положение, тыкая носом в незнание литературы, истории, да и просто в неправильно поставленные ударения. Это уж вообще, с точки зрения Леночки, никуда не годилось. Ну какая, казалось бы, разница, как поставить ударение, вон и по телевизору говорят «в туфлях», ставя ударение на последнем слоге, нет, старухе надо ударение на первом слоге ставить, ей, видишь ли, иначе слух режет. Ей бы, Леночке, власть, она бы отстреливала таких интеллектуалок, поду-ууу-маешь московская архитекторша, мы тоже институты заканчивали и говорим как «хочим», а не как вам нравится! От природы девушка была не глупа, довольно привлекательна, но вкуса и лоска, присущего Кире Андреевне, ей явно не хватало. А образование, полученное девушкой и считавшееся персональным достижением в их семье, где папа, районный начальник, окончил что-то там заочное и после долгих мытарств стал кандидатом «около всяческих» наук, каких именно он и сам смутно представлял, а мама вообще обошлась восемью классами, явно не дотягивало до желаемого уровня. Человеком Леночкин отец был умным и хитрым, но землю свою любил и хоть про личные интересы и не забывал, а для руководимого им района делал много полезного, выше не рвался, поэтому серьезных врагов не имел и спокойно смотрел в завтрашний день, зная, что если его и снимут с должности, то не завтра, да и подкопить сумел немало за годы, что находился у власти. Когда девушка приехала в Москву, она с гордостью предъявила свой диплом о высшем образовании в первом же отделе кадров, куда ее пригласили на собеседование. Но там как-то не впечатлились и предложили работу архитектором второй категории с небольшим окладом и временным договором. Леночке ничего не оставалось как согласиться. Начальница в отделе кадров вполне доброжелательно ей объяснила, что в Москве таких как она много и не факт, что в другом месте ей предложат лучшие условия, а здесь она обретет опыт реального проектирования, да и платят в организации стабильно. В общем, девушка решила остаться и не пожалела: через полгода договор продлили и зарплату немного повысили. Несмотря на некоторые неприятные черты характера, она обладала усидчивостью, старательностью и бульдожьей хваткой во всем, что касалось работы. Память у нее была прекрасная, и это помогало быстро осваивать те знания, которых не дал институт. «Личным врагом» Леночка назначила себе «старуху» и, как только это стало безопасным, начала последнюю постоянно задирать. А безопасным это стало недавно. Прежде Кира Андреевна возглавляла их отдел, но потом сама отказалась от должности в связи с возрастом и стала руководителем группы, несмотря на более низкую зарплату. Она была высокой, очень худой женщиной с копной рыжевато-седых волос, которые не красила и считала ниже своего достоинства пользоваться какими-либо ухищрениями для того чтобы выглядеть моложе. Она много читала, ходила по возможности на все театральные премьеры Москвы, на все художественные и архитектурные выставки, где ей действительно было интересно, и в том, как она об этом рассказывала, не было показухи, скорее тут присутствовал воспитательный момент, ей очень хотелось, чтобы молодежь интеллектуально росла, получала от мира самое лучшее, а не тупо тыкала пальцем в смартфон и механически выполняла свою работу. За долгую профессиональную жизнь ей удалось у многих начинающих архитекторов развить творческие способности, и она очень гордилась этим. Не так давно Кира Андреевна отметила пятидесятипятилетний юбилей, и, опасаясь увольнения, сама пошла к руководству с просьбой о переводе на другую должность. Шаг был разумным, муж посоветовал ей сделать именно так, а он был весьма искушен в разного рода служебных делах, иначе не стал бы тем, кем был. В медицинском мире, где он работал и делал карьеру, ведь не только талант нужен, но и умение видеть на три хода вперед и, как следствие, использовать любую ситуацию себе во благо. У них выросли три умных и красивых сына, средний уже женился и сразу обзавелся дочкой, младший заканчивал военно-строительную академию в Петербурге, а старший сын, Марк, работал инструктором горнолыжного спорта в Швейцарских Альпах, куда ему помог пристроиться приятель. Марк окончил институт иностранных языков, свободно говорил на немецком, французском и английском и с детства занимался горными лыжами и сноубордом. Про таких говорят, что жизнь удалась и желать им можно только здоровья, впрочем, и с ним, со здоровьем, проблем тоже не было. Когда-то давно у Киры Андреевны, тогда еще просто Киры, случилась большая любовь, он учился на пятом курсе Московского архитектурного института, а она только поступила и была полна ожидания чего-то чудесного, творческих подвигов и невероятного полета фантазии, ей хотелось работать сутками, без устали рисовать, заниматься живописью и скульптурой, развивать свое пространственное воображение и наконец стать тем единственным гениальным архитектором, который создаст новое направление в профессии и будет развивать его. На этом правда мечты упирались в полное непонимание, а какое такое «новое направление»? Но девушка не унывала, считая, что понимание придет позднее, когда она выучится, станет настоящим профессионалом, и, возможно, тогда у нее все, о чем мечталось, получится, Но тут, как пишут в старых романах, появился ОН. Спустя годы, вспоминая юность Кира не могла понять, что же такое необыкновенное ей в нем почудилось и привлекло настолько, что в свои неполные 17 лет она совершенно потерялась, ходила за ним как пришитая, смотрела своими огромными глазами и готова была на что угодно, лишь бы ОН на нее посмотрел, только посмотрел, большего было и не надо, а он как назло не только не смотрел, а вообще смотрел на другую, да так преданно, что у девушки дыхание перехватывало от ненависти и обиды. Ну что в этой мелкой тощей девице было привлекательного? Только если волосы – волосы были и правда хороши: густые, вьющиеся, они спускались пепельной косой ниже попы, и на солнце вокруг ненавистной головы соперницы будто бы светился нимб из пушистых кудряшек, выбивающихся из прически. Кира так отчаянно, так по-детски ее ненавидела, строила планы мести, не спала ночами и даже пыталась заниматься черной магией, точнее, тем, что считала черной магией. Однажды она нашла в библиотеке у отца старую-престарую книгу и по ней пыталась навести порчу на предмет своей ненависти, но когда дело дошло до похода на кладбище в полнолуние, духу у нее, конечно же, не хватило, да и зима уже была за окном. Девушка прорыдала всю ночь в подушку, а утром вдруг поняла, что первая сессия подкралась незаметно и за своей любовью она не сдала кучу зачетов, и теперь придется выкручиваться неизвестно как. Короче, либо любовь, либо учеба, а так как с любовью не получилось, пришлось срочно переключаться на учебу. Первое полугодие Кира завершила с одними тройками и двумя «хвостами», которые срочно надо было исправлять. дабы из института не вылететь. Правда, во всем этом была своя положительная сторона, девушка приняла твердое решение: на ближайшие пять лет – только учеба! Характер у Киры был сильный, и упрямства ей тоже было не занимать, так что помучившись не слишком долго от неразделенной любви, она погрузилась в учебу и к первому же «сплошняку» (три дня, когда студенты занимаются только своими проектами) во втором полугодии пришла с уже готовой работой. На занятиях по рисунку девушка выкладывалась по полной, при выездах на пленэр она делала по три, а иногда и четыре работы вместо одной, а за все прочие предметы к началу второй сессии можно было вообще не беспокоиться. Короче, ко второму курсу девушка подошла почти отличницей. По окончании института Кира получила предложение прийти на работу в престижный «Моспроект-2» и проработала там лет двадцать пять, а когда в их мастерской, которая продержалась на плаву дольше других, перестали платить, она нашла работу в проектно – строительной фирме, где с ее опытом и талантом было не так уж много специалистов. Время шло, Кира получала хорошие деньги, постоянно училась, набиралась опыта и знаний, которые не приобрела раньше. Еще работая на Второй Брестской улице (местонахождение «Моспроекта-2»), она где-то между делом вышла замуж, так же между делом родила троих сыновей, благо родители еще были достаточно молоды и с удовольствием помогали с внуками, и только годам к сорока она по-настоящему оценила мужа. Именно тогда, когда приговор врачей напугал ее до полусмерти, она поняла, как дорога ему. Муж, не задумываясь, продал дачу своих родителей, машину и старинные бабушкины украшения и отправил Киру в Германию к друзьям, которые вместе с ним когда-то учились в медицинском, а потом эмигрировали, стали гражданами Германии и открыли свою клинику, в которой лечили сосудистых больных, и лечили весьма успешно. Целых четыре месяца провела Кира в небольшом городке под Мюнхеном как только ей стало чуть полегче; и головные боли перестали назойливо докучать, она занялась изучением языка, местных обычаев и местной кухни (которая ей самой была противопоказана из-за состоянии сосудов). Герман, муж и самый лучший друг, несколько раз прилетал к ней в Германию, сыновья тоже не ленились навестить мать. Самые страшные предположения, к счастью, не подтвердились, и Кира Андреевна благополучно вернулась домой, а еще через две недели приступила к работе. Жизнь была спокойной, размеренной и вполне обеспеченной. Супруги два раза в год летали за границу на отдых, Германа пригласили поработать в частную клинику, и, пройдя необходимую переподготовку, он стал делать пластические операции, а еще через несколько лет стал одним из ведущих пластических хирургов и соответственно доход семьи, и без того весьма приличный, существенно увеличился. Дети стали взрослыми, и ко времени нашего повествования Кире Андреевне исполнилось пятьдесят пять лет. Вся мастерская пришла поздравить юбиляршу, а на следующий день, придя на работу, сотрудники увидели приказ о назначении Амалицкой Киры Андреевны руководителем группы архитекторов, и это было явным и незаслуженным понижением в должности и в зарплате; со временем, конечно, все разъяснилось, но отношение к Ольге Арнольдовне Кудасовой, занявшей место Амалицкой, было настороженным. Каждый по-своему толковал происшедшее, а некоторые просто «кайф ловили» от возможности перемыть косточки обеим дамам.

Через три месяца случилась беда. Кудасова, как всегда, пришла на работу первая. Накануне ей пришлось в очередной раз гасить склоку между Леночкой и Юлей, и из-за этой склоки переругался весь бабский коллектив, мужчины предусмотрительно сбежали в курилку. Самое странное было то, что Кира Андреевна не отмолчалась, как всегда, а довольно резко оборвала Леночку с ее антимосковскими высказываниями. Она вообще в последнее время была какая-то взвинченная, и многие подумали, что она пожалела о своем решении перейти на другую должность. Короче, этим утром на работу вышли все, кроме Амалицкой, а часа через полтора по мастерской разнеслась весть: Киру Андреевну нынче рано утром во время пробежки сбила насмерть машина – и не просто сбила, а пару раз проехалась по погибшей женщине взад-вперед, чтобы уж наверняка. Весть принес парень из конструкторского отдела, живший недалеко от места убийства и ежедневно проходивший той дорожкой, по которой бегала Кира Андреевна.

В то утро Стас, молодой сотрудник конструкторского отдела, как всегда, сунув наушники в карман куртки, брел на работу. Впереди маячил скучный рабочий день, нет, дело не в том, что он не хотел работать или ему не нравилось быть конструктором, просто когда он учился, ему хотелось работать с конструкциями типа тех, что были в проектах знаменитой Захи Хадид (женщина-архитектор, первая получившая Притцкеровскую премию в области архитектуры), а ему предлагалось делать без конца повторяющиеся расчеты на стандартные пролеты между пилонами, почти типовые подземные гаражи и тому подобное. Но в фирме стабильно платили, в другое место его никто не приглашал, а деньги разве могут быть в нашем мире не нужны? Вот и пришлось, запихнув все мечты в одно место, превратиться в лошадь, ходящую по кругу и крутящую колесо надоевшей мельницы. Стас шел, слушая скрип снега, еще оставшегося в некоторых местах, под подошвами модных ботинок и думал: «Вот если бы перейти работать куда-нибудь…

– Молодой человек! Вы сейчас влетите в ограждение. Надо же смотреть, куда идете! – Окрик был совершенно неожиданным, и парень словно споткнулся о него. Перед глазами возникла вся картинка сразу, как на экране кинотеатра, он увидел прикрытое черным целлофаном тело, ленту ограждения, следы протектора автомобиля, ведущие с проезжей части на пешеходную дорожку.

– «Ох, и ни фига себе!» – пробормотал Стас и тут заметил яркую кроссовку выглядывающую из-под целлофана. Такие кроссовки привезла себе из Лондона Кира Андреевна в прошлом году. Больше Стас ни у кого не видел подобной обуви. Парень остановился у ограждения и начал прислушиваться к тому что говорили вокруг.

– Да я сама видела, как тут серая машина елозила по снегу, только мы с Зевсом далеко были, и я, конечно, не поняла, что машина-то по человеку туда-сюда ездит, – говорила мужчине полная пожилая дама, одетая в зимнее стеганое пальто. Она нервно подтягивала к себе поводком мелкую лохматую дворняжку, носящую грозную кличку Зевс собака поскуливала, уткнув в землю черный кожаный нос, и явно старалась увести хозяйку от «плохого» места. Кличка подходила собачонке, как Бруклинский мост речке Торгоше в Сергиево-Посадском районе, и следователь, если это был, конечно, он, с трудом сдержал ухмылку. Закончив записывать рассказ дамы, мужчина обратился к Стасу, который топтался на месте, не в силах отвести взгляд от прикрытого целлофаном тела.

– Ну-с, молодой человек, а вы что можете рассказать?

Слегка заикаясь, Стас спросил:

– Вы знаете, кто там, кто лежит?

– Пока не знаем, но будем устанавливать.

– Покажите мне, я кажется, знаю.

Стаса провели к телу и дядька с густыми черными бровями, хмурясь и матерясь сквозь зубы, слегка приподнял кусок целлофана, прикрывающий голову погибшей.

– Б… – невольно вырвалось у Стаса.

– Это же наша Кира! То есть Кира Андреевна Амалицкая, наш бывший главный архитектор мастерской. Кто ее? Она же тетка хорошая, не вредная и не подлая!

Парень еще что-то бормотал о погибшей, а сам тем временем нервно искал в телефоне номер своего начальника. Трубку никто не взял и на звонок Стаса не ответили. Ему пришлось, оставив все свои координаты полицейским, отправляться на работу, а там объясняться с руководством, которое на опаздывающих смотрело косо, и за два опоздания можно было запросто лишиться половины а то и всей годовой премии. Впрочем, когда парень объяснил причину своего опоздания, все вопросы к нему отпали, так Стас и стал «вестником несчастья». Через пару недель разговоры в мастерской почти затихли, и все вроде бы стали забывать, что была у них в коллективе такая Амалицкая Кира Андреевна, навалились рабочие проблемы, на место погибшей искали нового человека. Вот только Стас никак не мог забыть бледное запрокинутое лицо женщины, на котором навсегда замерла легкая растерянная улыбка. Он после работы почти ежедневно ходил в полицейский участок, хоть его никто туда и не звал, познакомился там, в участке, с сыновьями Амалицкой и даже сдружился со старшим, который сразу же прилетел домой, едва получив страшное известие.

За два с половиной года до того.

Марго лежала в больничной палате и смотрела в окно. Снег шел уже второй день и, кажется, не собирался останавливаться; создавалось впечатление, что зима упорно борется за право еще немного помучить и без того уставших от холода и отсутствия солнца людей. На соседней кровати тихо спала соседка, отвернув забинтованное лицо к стене, другая соседка сидела за столом и читала книгу. Больничный запах проникал в палату из коридора, пахло хлоркой, какими-то лекарствами и, кажется, кухней. Ровный гул голосов, доносившийся в палату, заглушал крики ворон за окном, вот проехала с грохотом больничная тележка – наверное, развозили лекарства, вот в соседней палате раздался грохот и вслед за ним такая тирада, что у интеллигентной Марго уши покраснели под бинтами. Несколько дней назад ее перевели из реанимации в палату и сказали, что домашние знают, где она и что с ней. Мобильник лежал рядом, на тумбочке, но не звонил, она тоже никому не звонила, не было желания двигаться, звонить и вообще как-то общаться с миром. За прошедшие дни никто не пришел, не навестил ее, но и это тоже было безразлично. Казалось, сила ушла из нее, не хотелось есть, не хотелось разговаривать, собственно, и жить тоже не хотелось, как, впрочем, и умирать, не хотелось ничего. Наверное, если бы ей предложили раствориться в воздухе, распасться на молекулы и перестать существовать без процесса умирания, она бы согласилась, главное, чтобы все происходило без ее участия и без ее усилий. Даже мысль, что некогда любимый муж теперь не захочет смотреть на ее изуродованное лицо, не волновала Марго – подумаешь, «Не захочет!». Он уже давно не любимый, да и не муж, так, сосед по квартире и не больше. Вместе они прожили более сорока с лишним лет, и она всегда его поддерживала, утешала, когда ему было плохо, тащила на себе семью и морально и материально. Ведь муж был такой талантливый, такой ранимый, если что бывало не так, как должно было быть, по его мнению, если его идеи не поддерживались начальством, или кому-то из имеющих власть и право решать судьбу проекта, не нравились, он впадал в ступор, переставал разговаривать и, кажется, даже думать. Иногда он вслух разговаривал сам с собой, задавая один и тот же вопрос: «Они разве не понимают? Они что, глупые?» Его приходилось морально реанимировать, ежедневно повторяя, что просто они, те, кто не принял его концепцию, не готовы к новому, для этого надо быть хотя бы вполовину такими же умными и талантливыми, как он. Через какое-то время муж начинал опять рисовать, а получалось у него это здорово, фонтанировать идеями и постепенно возвращался к работе и, куда же без них, к своим поклонницам среди молодых архитектурных девиц. Домом и сыном он вообще не занимался, считал, что все само сделается и воспитается, лет в сорок он занялся проектированием частных домов и их дизайном, стал зарабатывать весьма недурные деньги, но не предложил жене работать с ним, а взял в помощницы девушку много моложе его и почти перестал появляться дома. Именно в это время Марго поняла: она была нужна только как «жилетка», в которую можно поплакаться, и, конечно, как прислуга, создающая в доме уют. Женщина держалась изо всех сил, терпеливо переносила колкости свекрови, которая переехала к ним жить сразу, как только умерла мать Марго, запои повзрослевшего сына и ехидные вопросы коллег, ведь архитектурный мир Москвы так мал. В нем, в этом мире, все друг друга знают если не напрямую, то через общих знакомых наверняка. Через несколько лет, архитекторов занимающихся частными заказами, стало очень уж много. К тому же большинство из них были много моложе Игоря, мужа Марго, впрочем, как и те заказчики, кто имел материальную возможность оплачивать работу архитектора. Популярность Игоря Бунича пошла на убыль, он стал повторяться в проектах, нарушать сроки выполнения заказов и часто появляться на профессиональных тусовках нетрезвым; тут же, как водится, подсуетились конкуренты, его имя все чаще становилось спутником всяческих скандальных историй и правдивых, и вымышленных. Марго выживала с сыном и свекровью на те небольшие деньги, которые могла заработать, муж им не помогал, заявив, что сын уже взрослый, а у него новая жизнь. «Новая жизнь» внезапно закончилась, молодая подруга ушла к одному из прошлых заказчиков, потеснив его жену. Игорь был вынужден продать квартиру матери для покрытия долгов, которых оказалось на удивление много, ведь ни он, ни его пассия не отказывали себе ни в чем, а новых заказов все не было и не было. Точнее, они были, но какие-то мелкие, не стоящие внимания столь маститого специалиста. Короче, не прошло и нескольких лет, как блудный муж вернулся. Первое время он ждал, что Марго будет его выгонять, потому приготовился держать круговую оборону, взывать к ее доброте, состраданию по отношению к старой свекрови и прочее. Но женщина равнодушно отнеслась к возвращению супруга, все возможные слезы она уже выплакала, и теперь ее волновал только сын, который все чаще приходил домой пьяным, потерял из-за этого работу и новую не собирался искать.

Игорь попытался вернуться в «большую архитектуру», но оказалось, что необходимость владения компьютером теперь повсеместная, и ему, прежде чем устраиваться на работу, необходимо этот самый компьютер освоить раньше подобный вопрос перед ним не стоял, потому что на компьютере прекрасно работали мальчики и девочки, которым он платил за работу, теперь же все надо было делать самому. Получалось плохо, он не привык быть аутсайдером и думал, что стоит только вернуться в проектирование, как к нему сразу начнут прислушиваться, поддерживать его идеи и вообще возьмут на должность если не главного архитектора мастерской, то хотя бы главным архитектором проекта. Увы, все должности были заняты, а то, что предлагали… об этом и говорить-то было тошно. В частных фирмах, коих развелось несчитано, дела обстояли еще хуже, без знания проектных программ туда вообще можно было даже не соваться. И тогда Игорь начал болеть сперва прихватило сердце, потом желудок, а потом, а потом он оформил себе инвалидность, и жизнь превратилась в череду однообразных дней. Он продолжал рисовать, пытался писать с натуры, но жалость к себе «несчастному» все больше одолевала его. Странно, но почему-то Игорь не испытывал подобного чувства ни к кому, кроме себя. И мать и сын, уж не говоря о жене, не вызывали в нем никаких чувств, только иногда раздражение и даже злость, если ему казалось, что о нем плохо заботятся. О несчастье, случившимся с Марго, им сообщили в тот же вечер. Вера Никитична, мать Игоря, разохалась, начала пить успокаивающие капли, затем позвонила подруге и договорилась с ней погулять, надо было прийти в себя, так она объяснила себе самой нежелание задумываться о случившемся. О том, чтобы поехать в больницу к невестке, она даже и не помышляла. За последние годы привычка считать себя пострадавшей, ведь с квартирой то пришлось расстаться, сделала ее нечувствительной к чужой боли. Старуха отлично помнила, как жена сына отказалась продавать квартиру, доставшуюся ей после смерти родителей, в которой они все тогда жили, чтобы заплатить долги блудного мужа, и втайне даже от самой себя радовалась, когда невестка все же вынуждена была распроститься с этой квартирой в центре Москвы из-за долгов уже своего сына. Когда стало ясно, что двушку на окраине города Марго купила только на себя, а им там придется быть на птичьих правах, Вера Никитична чуть не устроила скандал, но сдержалась. Женщина она была хоть и эгоистичная, но в меру, к тому же умная и понимала, что на улицу невестка ее не выгонит, не хватит у той духу. Славка, сын, было рванул в больницу к матери, но его энтузиазма надолго не хватило, по дороге он встретил знакомых ребят, рассказал им о своей беде, и они дружно пошли в магазин, а как же, надо же выпить за мамино здоровье! Муж Игорь сел и стал прикидывать, что будет, если Марго умрет? А как тогда жить и на что? Его пенсия да плюс пенсия матери, пока мать жива, это очень мало для выживания троих, квартиру матери он продал, сдать совсем нечего, а то жилье, которое он купил в хорошие времена, он сдавал тайно от всех и совсем не хотел «светить» перед родственниками деньги, которые шли ему на карточку. В конце концов, там была хоть и хорошая, но однокомнатная квартира, и слава Богу, что он не успел эту квартиру подарить своей подруге, как планировал вначале. Два раза в год Игорь заявлял, что едет к приятелю на дачу и уезжал за границу отдохнуть от семьи и от бедности, в которой они теперь жили. Ему было жаль квартиру на Чистых Прудах, было жаль и ту квартиру в которой он вырос, но так сложилось. Игорь никогда не был способен анализировать события, а уж признать свою вину в чем-либо, это было за гранью его восприятия. В итоге муж размышлял, свекровь гуляла с подругой, сын пьянствовал с друзьями, а Марго лежала в палате с забинтованным лицом и ничего не хотела больше от этой жизни. Так прошли первые дни после аварии.

За окном был конец марта, и птицы разными голосами сообщали миру о начале весны, о счастье, ожидающем каждого, о любви и о зарождающейся жизни, которая непременно будет у всех вновь пришедших на эту землю самой лучшей, самой долгой и радостной. Марго смотрела на синее внезапно очистившееся небо и вспоминала, как, возвращаясь с сыном с вечерней прогулки, смотрела на окна своей квартиры, если в спальне горит свет – значит, муж пришел домой и сегодня все будет спокойно, а если света нет, значит, или придет нетрезвый или вообще не придет, зависнет у какой-то очередной девицы. Иногда она думала: «Куда девалось то, что было между ними? Пять с половиной лет института они были как попугайчики-неразлучники, потом родился Славка, и муж стал пропадать на работе допоздна. Через некоторое время появились премии и гранты и как приложение к ним различные девицы, некоторые задерживались надолго, другие исчезали через несколько дней, одна преследовала их семью четыре года, а потом нашла другой объект для своей любви и пропала. Марго все терпела из-за сына, матери, которая тогда была еще жива, да и некогда ей было менять свою жизнь, надо было работать. Так и прошли годы, в которые было все, но, кажется плохого, все же больше. «Может, принести воды или поесть? – раздался голос с соседней кровати. «Спасибо, ничего не надо, а впрочем, воды, пожалуйста, дайте». Вместо стакана воды ей вложили в руку стакан с апельсиновым соком, женщина почувствовала, как из глаз потекли слезы, бинты мгновенно промокли.

– Ну и нечего реветь, – грубовато сказала соседка, – плюнь на этого козла, нет такого мужика, который стоил бы наших слез. Мой вот тоже мне как-то так звезданул, думала, все, кранты, но ничего, оклемалась, а его посадила, нечего землю впустую топтать, пусть хоть там поработает, там ни баб, ни водки нет. Лучше посмотри на улицу, снег перестал падать, за окном опять весна, солнышко, птички, хорошо!

– Меня никто не бил, – с трудом пробормотала Марго. – Машина толкнула на переходе, а сумка была очень тяжелая, и я упала неудачно, только вот что-то никто так и не пришел ко мне – ни сын, ни муж. А какое теперь число?

– Двадцать третье марта.

– Я лежу уже двадцать дней, а никого из семьи так и не появилось, надо позвонить Свете, пусть заедет ко мне и привезет что-то из одежды, скоро, наверное, разрешат вставать. – Мысли Марго вернулись к самой болезненной теме. Дешевенький мобильный телефон лежал на тумбочке, батарейка совсем села, а зарядки не было. Марго беспомощно покрутила забинтованной головой, мир мгновенно закружился, заплясал, и женщина, слабо охнув, замерла, ожидая, пока круговерть перед глазами затихнет и пространство вокруг приобретет нормальный вид.

– Ты лежи и не рыпайся, – сказала соседка. – Телефон сейчас заряжу, у меня тоже не бог весть что, так звонит и ладно, зарядка твоему мобильнику подойдет. Марго поняла, что последние слова произнесла вслух и осторожно скосила глаза на соседнюю кровать.

– Ну вот и славно, теперь хоть будет с кем словом перемолвиться, а я уж думала, так до выписки в молчании и пролежу. Ее, – разговорчивая соседка кивнула на спящую, – завтра выпишут, да с ней и поговорить то не о чем, ее только деньги и пластика интересуют. Меня Ксенией зовут.

– Марго, то есть Маргарита.

Ксения была довольно крупной женщиной, но назвать ее толстой было бы неверно, вся она состояла из мышц, сухожилий и мощного костяка. Руки ее были красивыми, с длинными сильными пальцами и небольшой ладонью, за спиной виднелась растрепавшаяся густая коса, доходившая до низа лопаток, а ноги оказались, когда она встала, чтобы включить телефон в розетку, явно перекачанными, с рельефно выделяющимися мышцами бедра и четко очерченными ягодицами такие ноги подошли бы скорее мужчине. Вот только лица было не разглядеть под бинтами, зато серые – с крапинками – глаза смотрели весело и спокойно. Поставив телефон на зарядку, Ксения уселась на свою кровать и повернулась к Марго

– Я тут сделала пластику лица, несколько лет копила на «черный день», от мужа прятала, потом продала дачу, и теперь можно не бояться, что мой бывший муженек припрется, я теперь стала другая, сильная, в качалку хожу и дома «качаюсь», сперва думала, хватит одной только силы, а потом решила совсем измениться, чтоб и лицо, и тело другими стали, тогда он меня не найдет. Это только кажется, что посадить в тюрьму человека легко, а он ведь туда не хочет, он знаешь как меня уговаривал заявление забрать? У-у-у! Если бы это впервые было, я заявление бы забрала, только он периодически распускал руки и работать не хотел я его устрою на работу, а через три, много пять месяцев, его увольняют за пьянку. Вот я и озверела тоже, надоело здорового мужика на себе волочь, стала я ему в деньгах отказывать, ну и началось… а что вспоминать! Все в прошлом, больше я никогда замуж не пойду, ну их к их собственной маме. Мне бы ребенка от какого-нибудь приличного самца родить, я бы даже такому папаше и говорить про это не стала, а что – квартира есть, работа хорошая есть, мама у меня еще молодая, только шестьдесят исполнилось, подняли бы, правда? – И Ксения мечтательно вздохнула.

– Слушай, Рит, а тебе сколько лет-то? А то я все про себя рассказала, а про тебя ничего не знаю. Нет, если не хочешь, то не говори, я просто с тобой в одной палате уж дней десять лежу, как тебя из реанимации перевели, только ты все в окно смотришь и молчишь, а вот сегодня заговорила, ну я и обрадовалась, и вывалила на тебя все свои дела да размышления

– А ты не боишься, что твой бывший выйдет на клинику, на меня и я проболтаюсь о тебе? – прошелестело из под бинтов.

– Не-а, не боюсь, скажу тебе по секрету, что имя я тоже поменяла, подмазала кого надо, и новый паспорт теперь в кармане.

– А мама как же?

– А он маму мою никогда и не видел, он, видишь ли, с тещей не желал знакомиться, мне бы, дуре, еще тогда задуматься, а я ушами все хлопала. На, звони куда хотела, – спохватилась Ксения и вложила в руки Марго телефон. Марго позвонила школьной подруге и коротко объяснила, где находится, и попросила привезти тапочки и прочие вещи, а еще что-то из еды и побольше сока или хотя бы воды. Светка заохала, завозмущалась, но быстро примолкла и пообещала приехать сегодня же вечером. Закончив разговор, Марго осторожно повернула голову к соседке – мир вокруг не перевернулся, что было уже хорошо.

– Спасибо тебе за помощь, знаешь, мне как-то полегчало после твоего рассказа, я вдруг подумала, что принадлежу только сама себе, и никто не имеет права мешать мне жить так, как я считаю нужным. Теперь меня и саму удивляет, почему столь простая мысль не пришла в мою старую голову раньше. Но вот по возрасту я ближе к твоей маме, когда бинты снимут, ты сама это поймешь, у меня кость узкая, и из-за своего строения я всегда казалась моложе, особенно сзади, только лицо все равно возраст выдавало.

Через некоторое время в палату вошел врач. Он попросил Ксению и третью соседку, давно проснувшуюся и листавшую журнал мод, оставить их с Марго наедине.

– Буду краток, что было возможно, мы исправили, но ваше лицо теперь выглядеть будет несколько иначе. Когда снимут повязки, вы сами все увидите, не расстраивайтесь и не паникуйте, пришлось в процессе операции изменить форму носа, слегка подкорректировать губы, а вмятину на лбу до конца убрать не удалось. Теперь вам придется еще вставлять передние зубы, но это уже когда выпишетесь, ближайшая ваша задача окрепнуть и окончательно прийти в себя, Елизавета Сергеевна все оплатила, ваша собака пока у нее, вот ее телефон, это если вы забыли.

– Кто такая Елизавета Сергеевна? – Женщина на кровати с трудом разлепила ставшие вдруг непослушными губы.

– Ваша тетя, кажется, по матери, – произнес врач, внимательно посмотрев на пациентку.

– У меня нет тетки по матери.

– Ну не знаю, это ваши дела, меня это все не касается. За вас заплатили, мы провели все необходимые процедуры, теперь дело за вашим организмом. Если хотите быстрее поправиться, надо настроиться на это, не вспоминать прошлые проблемы, не думать о людях, вас обижавших. И, кстати, позвоните своей «не тете», вам будет легче, когда наступит полная ясность, ничего хуже сомнений нет.

Наше время.

Мастерская продолжала работать, как всегда, даже за обедом сотрудники обсуждали рабочие дела. Личное обсуждалось кулуарно и только между очень близкими друзьями, начальство не приветствовало слишком тесное общение внутри мастерской, давно отменили посиделки по поводу и без оного, остались только официальные праздники вроде дня строителя, которые отмечались общим собранием, исполнением гимна фирмы и отчетом руководства, во время которого народ с трудом удерживал на лице заинтересованное выражение. На самом деле все в душе проклинали «занудное» руководство и думали: «Лучше бы премию, хоть какую, выдали, чем бухтеть часами о своих успехах, можно подумать, что без нас вы способны хоть что-то сделать. Мы свою работу выполняем, ну и вы свою молча выполняйте, в конце концов, вы и получаете куда как больше нас». По крайней мере такие мысли были у Стаса, который уже трижды присутствовал на подобном собрании деваться, правда, все равно было некуда, посещение строго отслеживалось, а выступать против сложившейся системы было себе дороже. Хорошо оплачиваемую работу терять не хотелось никому. К Новому году выдавали премию в размере месячного оклада, и позволялось слегка отмечать грядущий праздник внутри мастерской, правда, премию выдавали не всем, а только тем, у кого не было задержек со сдачей проектов. Если же задержки происходили по вине смежников из других организаций или самого руководства, то виновными назначались все равно исполнители и руководители групп, ну не начальство же в самом деле виновато! Но теперь новогодние праздники были далеко в прошлом, на место Киры Андреевны взяли молодого парня чуть старше Стаса, незамужние девчонки сперва засуетились, освежили прически и цвет волос, но Федор оказался довольно скучным малым, работал он грамотно и быстро, а в остальном почти никак не проявлял себя. Однако где-то через месяц после прихода на работу новый сотрудник явился утром с приличным фингалом под глазом, разбитыми губами и сбитыми в кровь костяшками на обеих руках.

– Это где ты так умудрился? – поинтересовалась Леночка, которая не оставляла надежды выйти замуж пусть даже за такого зануду, лишь бы побыстрее.

– Да так, на двух уродов наткнулся.

– И что? Неужели с обоими справился? – недоверчиво округлив глаза, продолжила девушка. В ответ она увидела что-то среднее между удивлением и глубоким презрением, которое выразила его спина. Больше Леночке ничего услышать или увидеть не удалось. Лицезреть чужую спину было неприятно, а молчание так просто оскорбляло.

«Да и фиг с тобой», – подумала девушка, она недавно с помощью родителей, а точнее за их деньги, купила себе однокомнатную квартиру в Москве и теперь почитала себя весьма состоятельной особой. Однако Федор ей был очень интересен, поскольку через знакомую из отдела кадров девушка выяснила, что пришел он не с «улицы», а по звонку от руководства. А вчера кто-то из конструкторов в столовой сказал про квартиру на Кутузовском проспекте, якобы принадлежавшую Фединым родителям, да и фамилия у него была громкая – Ямпольский, а не как у нее – Кислова. Короче, было ради чего напрягаться, она с удовольствием поменяла бы фамилию, только вот дальше представлений о красивой свадьбе ее фантазия не распространялась, и мысль о том, что потом придется жить с абсолютно чужим человеком, Леночке в голову просто не приходила. Дело было не в том, что она была недостаточно умна, но в ее шкале жизненных ценностей удачное замужество было главным, а обо всем прочем девушка просто не задумывалась. В комнату вошла Ольга Арнольдовна и направилась к компьютеру Юли:

– Юлечка, здесь поменялись отметки земли, только-только генпланисты изменили их и прислали новые, ты проверь все, пожалуйста, и пересчитай, где надо, а вечером мне скинешь в сеть. Когда же возьмут еще одного руководителя группы, Федя не может все один проверить, а я сейчас совсем зашиваюсь, нам опять два объекта дают, и сроки просто варварские! – вздохнув, проговорила начальница.

Все в отделе поняли, она тактично промолчала, не желая задеть самолюбие Федора, что не хватает Киры Андреевны с ее дотошностью и обязательностью, а на молодого, хоть и вполне грамотного парня ей пока трудно полагаться полностью. Народу в отделе было тридцать пять человек, и только восемь могли нормально и самостоятельно сделать рабочий проект по тем прикидкам, которые им предлагали к разработке. В последнее время все чаще требовалось объединить в одну стадию и «проект», и «рабочие чертежи», а сроки заказчики предлагали такие, что с работы можно было и не уходить, некоторые, впрочем, так и делали, особенно когда время сильно поджимало.

Федор Ямпольский выглядел много моложе своих лет, совсем мальчишкой он участвовал в боевых действиях в Чечне, во время второй кампании, и опыт приобрел неплохой, во всяком случае, постоять за себя мог. Вернувшись из армии, он поступил в Московский архитектурный институт, где преподавал его отчим, и поэтому в профессию пришел несколько позже своих ровесников. Еще он серьезно увлекался спортом, в частности рукопашным боем, а навыки, полученные в армии, только добавили ему хладнокровия и какого-то злого драйва. Если его серьезно задевали, то, несмотря на превосходящее количество врагов, Федор мог серьезно наказать обидчиков. Когда-то это был обычный московский подросток, в меру хвастливый, в меру ленивый и эгоистичный, но, столкнувшись с реальной войной, смертью, болью и ложью, он сильно изменился. Первым потрясением для него была смерть матери, какой-то подонок ударил ее по голове, вырвал сумку и убежал, мать умерла через несколько часов в больнице. Отца Федор никогда не знал, растил его отчим, и именно отчим оказался единственным, кто был рядом в первые месяцы после несчастья. Отчима парень прежде не любил, любить того было трудно, слишком закрытым человеком был Олег Петрович. Отношения у них были ровные, безразличные, как казалось Федору, но вполне терпимые. Вечно в свитере и джинсах, с очками на носу и карандашом в руках, склонившийся над проектом, отчим казался парню чужим и холодным. Вечером следующего за несчастьем дня Федор случайно увидел, как Олег Петрович, уткнувшись лицом в кухонное полотенце, привалился к стене и содрогался от беззвучных рыданий. Парень медленно подошел к нему, обнял сзади, и так они долго стояли и молчали, двое мужчин старались привыкнуть к тому, к чему привыкнуть нельзя. С этого дня Федор звал Олега Петровича – отец. А потом была армия, были бои и потери, погибали такие же мальчишки, как он, и это осталось на всю жизнь. Теперь Федор знал, чем отличается настоящая драка от спортивного спарринга, это там, в прошлом, он мог хвастаться перед девчонками умением свалить противника одним приемом, теперь рассказам о себе в его жизни не было места, он стал очень похож на Олега Петровича: такой же молчаливый, закрытый для всех. Отчим не оставил своей заботы о нем и после окончания института, предложил несколько мест работы, благо знакомых и приятелей было много. Когда Федор вернулся из армии и стал студентом, они однажды долго сидели на кухне и говорили о том, как каждый планирует жить дальше. Олег Петрович честно сказал, что у него есть женщина, но жениться он не собирается.

– А если ребенок? Ну ведь все может быть, ты же еще молодой!

– У меня уже есть сын, это ты, другого быть не может. Я бесплоден, и твоя мать это знала.

– А я всегда в детстве боялся, что вы с мамой родите кого-нибудь и я стану вам не нужен.

– Господи, ну почему ты никогда не спрашивал маму об этом, ну ладно я, я был для тебя чужим, ты прости меня, сынок, что у меня взрослого и неглупого мужика не хватило ума стать тебе в детстве отцом и другом, все думал, что получится само собой, а потом как-то привык, да и Тамару я очень любил, а говорил ей об этом только раза два в жизни, так уж по-дурацки я устроен.

– Ладно, пап, проехали, что теперь то… Я вот если кого встречу, так сразу к тебе приведу знакомиться, а пока все не то, типичное не то.

Теперь Федору было хорошо за тридцать, он так и не женился, жили они вдвоем с отцом в большой квартире на Кутузовском проспекте, периодически там бывали разного рода дамы, приходившие либо к отцу, либо к сыну, однако ни одна долго не задерживалась, хоть некоторые и старались изо всех сил. Как-то вечером после работы отец с сыном встретились на выходе из метро и пошли прогуляться перед сном, а заодно и купить что-то на ужин, мимо проходила не совсем трезвая компания мужчин с совсем нетрезвыми женщинами. Одну женщину повело в сторону, и она влетела плечом в Олега Петровича, что уж там показалось ее кавалеру, неизвестно, но он со всего размаха попытался ударить пожилого человека по лицу, расправа была мгновенной и страшноватой. Федор, кажется, даже не сделав никакого движения, оказался между отцом и нападающим и ударил последнего одновременно в челюсть и в солнечное сплетение, остальные предусмотрительно отошли в сторону и сделали вид, что этого, который на земле, видят впервые. Все произошло мгновенно, остальные прохожие даже ничего не поняли и продолжали идти по своим делам, лишь двое мальчишек, восхищенно присвистнув, остановились в сторонке, ожидая продолжения. Продолжения не последовало, компания удалилась в сторону Киевского вокзала. Неудачливый драчун, немного полежав и предусмотрительно дождавшись ухода отца с сыном, встал, погрозил им вслед кулаком, выругался и пошел догонять своих приятелей. Минут пять Олег Петрович молчал, пытаясь осознать увиденное и внутренне заново знакомясь с человеком, которого знал еще четырехлетним малышом.

– Да, вот уж не думал, что твое увлечение боевыми искусствами и армия сделают из тебя, даже не знаю как назвать… боевую машину, что ли, прости за подобное сравнение. Ты все же будь сдержаннее, как бы не нарваться на серьезные неприятности. Такие придурки не стоят того, чтобы из-за них наживать проблемы, – проговорил он и добавил: – А вообще спасибо. За меня никто никогда не заступался, правда, и повода не было. Оба про себя подумали, что если бы тогда давно кто-то защитил их мать и жену, все было бы иначе.

После гибели матери страх потери близкого человека стал для младшего Ямпольского навязчивой идеей. Он боялся за отца, боялся влюбиться, создать семью, а потом неожиданно потерять и жену, и детей. Он настолько боялся душевной боли, что при одной мысли о возможной утрате родных по чьей-то злой воле терял самообладание, кулаки невольно сжимались, и появлялось настойчивое желание убить воображаемого врага, размазать его по земле. Служба в «горячей точке», куда он напросился сам, отнюдь не способствовала его душевному покою. Помогали только тренировки и привычка к жесткой внутренней дисциплине, которую, кстати, он перенял у отца. Женщины в его жизни, конечно, были, но ни одна не задела всерьез, так, отдохнули вместе и разбежались. Постель, как говорится, не повод для знакомства. На новом месте работы Федор старался не интересоваться девушками, еще не хватало проблем, да и на данный момент у него была Ксюша, которую он периодически забывал, как зовут, и называл Катюшей, что страшно раздражало девушку. В тот день Федор пришел на работу и увидел на рабочем месте записку. «Я знаю, что ты сделал!» – гласила записка.

– А я – нет! – подумал молодой человек и выбросил глупую бумажку в урну. Можно было не сомневаться, что подобную чушь положила ему на стол Леночка, он заметил ее интерес к своей персоне и поэтому всячески старался избегать общения с девушкой, к тому же его здорово раздражал в ней этакий воинствующий провинциализм в худшем понимании этого слова. Федор никогда не делил людей ни по национальностям, ни тем более на москвичей и приезжих. Он слишком много видел в своей жизни и пакостных людишек, и хороших людей, и никогда эти качества не зависели, ни от места рождения, ни от разреза глаз, а в Леночке хватало и национализма, и завистливости, и вообще всякого малосимпатичного.

Народ начинал подтягиваться на работу ближе к десяти, а сейчас было всего лишь начало девятого. Компьютер загудел и начал загружаться, Федор тем временем пытался отыскать в рюкзаке телефон, он привык класть его рядом, активную переписку в сети он не вел, но все же иногда приходилось обмениваться письменными сообщениями, дабы не оповещать окружающих о своих делах, да и посмотреть что-либо в сети периодически было необходимо, выход в интернет на работе, к сожалению, был сильно ограничен. Выходя из комнаты в коридор, к своей куртке, он вынужден был протиснулся между двумя столами, задел ногой провод, споткнулся о стул, оставленный с вечера уборщицей, и, чуть не упав, налетел на начальницу.

– Извините, понаставили тут всего, – пробормотал он и ринулся к вешалке, где в кармане трезвонил и сотрясался мобильный телефон, но, посмотрев на экран, отключил звук и пошел на свое место, работа не желала ждать. Где-то через час Федор позвонил отцу, они работали недалеко друг от друга и часто обедали вместе.

– Пообедаем вместе? Или у тебя дела?

– Да нет, я вполне могу с тобой встретиться, и поговорить, пожалуй, не помешает, мы давно не разговаривали.

В обед они встретились в ближайшем «Стейк-хаусе», там подавали хорошее мясо, и хороший кофе, и, главное, никто не мешал посидеть вдвоем и поговорить. Олег Петрович, дожевав мясо с овощами и выпив подряд две чашки кофе, задумчиво что-то рисовал зубочисткой на салфетке. Они сидели у окна, и Федор впервые задумался, а ведь отцу уже за шестьдесят, он работает, старается не переедать и в последнее время даже с дамами встречается редко, может, у него что-то со здоровьем? Волосы почти не поредели и не поседели, лицо гладкое, фигура подтянутая, а все же возраст дает о себе знать. Если бы Федора спросили, в чем это выражается, он бы, пожалуй, и не ответил, просто в душе вдруг возник страх за отца и мысль: «Как же он, Федор, сможет существовать без этого человека, если, не дай Бог, что-то произойдет нехорошее, он всегда был эмоционально защищен, защищен даже там, где в любую минуту могли убить, искалечить, где гибли друзья, где были кровь, беда и временами накатывало отчаяние, а временами злость и ненависть. Но был отец, был дом, где его ждали и любили, был тыл, как бы банально это ни звучало». Мысль о том, что и отца он может потерять вызывала в душе даже не страх, панику и ужас, и от этого ужаса надо было срочно избавляться. Отец обладал способностью чувствовать его настроение, не зная причины, он всегда точно угадывал, что с сыном что-то происходит. Так было, когда Федор влюбился в одноклассницу, а она выбрала парня из другой школы и влюбленного Федю вообще не замечала, так было, когда сын в одиночку принял решение поехать служить в «горячую точку» и обивал пороги военкомата.

– Пожалуйста, отнесись к моим словам серьезно, – проговорил Олег Петрович, – Ты взрослый человек и, я бы даже сказал, очень взрослый и зрелый человек, следовательно, понимаешь, никто не живет вечно, но каждому хочется найти время и для своих увлечений, и для себя любимого. Мне шестьдесят три года, это еще не старость, но, тем не менее мой возраст не предполагает слишком долгих лет впереди. У меня есть деньги, я хочу купить землю подальше от Москвы и построить дом для нас с тобой и твоих будущих детей. Надеюсь, они у тебя все же будут. У Федора скорость сердечных ударов стала постепенно снижаться и страх отступил, но не полностью, он знал привычку отца произносить главное в конце разговора.

– Так вот, – продолжил Олег Петрович, – я ухожу с работы, сперва занимаюсь домом, а потом живу как приличный западный рантье, рисую, гуляю, возможно, займусь разведением кого-нибудь или чего-нибудь. Проект дома я хочу обсудить с тобой и, когда мы придем к единому мнению, начать строительство, участок я уже присмотрел, это километров девяносто от Москвы, надеюсь, тебе понравится.

– Знаешь, пап, так у меня никогда не будет детей, я раньше от инфаркта скончаюсь с твоими заходами. Что, нельзя было просто сказать об этом! Без всяких ритуальных танцев, я ведь за последние десять минут каких только страхов не надумал.

– Это ты в мать такой эмоциональный, она вечно за всех переживала, только о себе не побеспокоилась, пошла аркой, где никого нет, и не убереглась. – Олег Петрович задумчиво посмотрел на улицу, будто видел эту картину перед собой.

– Отец, ты мне скажи, у тебя со здоровьем все в порядке? Ты решил уйти с работы сам без других, более серьезных причин?

– Ну почти, у нас начинаются сокращения руководящего состава мастерской, не исключаю, что и меня это может коснуться, но в первую очередь я почувствовал. что наступила профессиональная усталость, что я не хочу больше заниматься проектированием, хочу поработать руками, когда-то это у меня хорошо получалось, я ведь начинал столяром после ПТУ, ну, да ты это знаешь. Учебный год в институте я точно доработаю, а потом посмотрим. Короче, за мое здоровье пока можешь не бояться, а что касается всего остального, жду твоего мнения.

– Поступай так, как тебе будет лучше, я во всем тебя поддержу, а когда покажешь мне свой проект?

– Да хоть сегодня вечером после работы, а завтра подам заявление об уходе.

– Так тебя небось уговаривать будут. Ты же ас, таких архитекторов, как ты, в Москве можно по пальцам пересчитать.

– Нет, уговаривать вряд ли будут, у меня и должность привлекательная, и зарплата, а свято место, как известно, пусто не бывает. Да и уговорить меня ни у кого не получится, я все решил, ладно, давай закругляться, обед уже кончается.

На обратном пути Федор думал: «Отец, как всегда, мыслит нестандартно, другие в его возрасте держатся за работу мертвой хваткой, а он взял и не позволил никому за него решать, опять показал, что своей жизнью управляет сам. Конечно, большую роль играют деньги, а они есть у отца, он много лет хорошо зарабатывал, а желаний у него было немного. Когда же и я начал зарабатывать, то денег стало гораздо больше, чем нам, двоим мужикам, было нужно».

Рабочий день прошел спокойно, до сдачи проектной документации было далеко, и можно было если не расслабиться, то хотя бы просто вовремя уйти домой. В дверях Федор опять столкнулся с Ольгой Арнольдовной и неожиданно для самого себя выпалил:

– А пойдемте сегодня на выставку, мы еще успеем, в Пушкинский Рафаэля привезли, народу тьма, но у меня там знакомая отца работает, она проведет.

Женщина оторопело уставилась на него:

– Федор, я вам в мамы гожусь, пригласите Леночку или Юленьку, ну кого-то вашего возраста, а я устала, мне не до Рафаэля нынче, и хожу в музеи я исключительно одна, не люблю, когда мешают, а мне, извините, мешает присутствие любого человека.

И, отвернувшись от него, Кудасова вышла на улицу.

– Что, хотел с начальством задружиться? – ехидно ухмыльнулась идущая следом Леночка. – Ты лучше и правда меня пригласи, я еще на этой выставке не была. – И она по-хозяйски взяла его под руку. Чего Федор не переносил совершенно, так это когда пытались им распоряжаться. Молча выдернув руку, он быстро пошел в сторону метро и не услышал, как девушка выругалась, впрочем, для себя он все про нее решил и, даже услышав ругательство, не удивился бы.

Мимо него пролетел мотоцикл и, исторгнув облако вони, ушел налево, в сторону 1-й Брестской улицы. До метро «Маяковская» оставалось метров триста, когда чья-то рука тронула Федора за плечо, и, обернувшись, он с удивлением увидел отца.

– Что-то ты сегодня рано. Мало работы? – Отец, как всегда, спокойно улыбался.

– Просто захотелось дать себе передышку. Мозг тоже должен отдыхать, а то дурь попрет, не остановишь. Пап, у тебя-то что? Ты сегодня тоже как-то рановато. – Федор посмотрел на профиль отца и в который раз подумал: Сдает отец, устал.

– Федь, а почему ты никогда не ездишь на работу на машине? Вот в выходные, когда работаешь, самое милое дело: и дорога свободна, и быстро?

– Не, пап, машина – это не мое, мне на ней скучно, и потом в Москве куча светофоров, иногда только и делаешь, что ловишь красный свет.

– А на кой мы ее покупали?

– Чтобы было что в гараж поставить. Приходишь туда, а там такая новенькая, красненькая, ну просто как леденец! А вообще-то ты, кажется, землю решил купить, строить дом, жить там, так без машины тут не обойдешься, кстати, ты проект-то мне сегодня покажешь?

– Всенепременно, а еще проект бани придется сделать, мне, знаешь ли, хочется дом снаружи деревянный и внутреннюю отделку из дерева, а «конструктив» весь из бетона отлить, чтобы навечно. А еще я мечтаю весь дом резьбой украсить, мебель сделать такую, чтобы только для этого дома. Короче говоря, планов «громадье». Теперь их надо бы претворить в жизнь, и тут я на тебя очень рассчитываю. Как, поможешь?

– А то! Я, между прочим, уже заразился твоей идеей, благо работы сейчас немного, в голове весь день всякие мысли крутятся, а баню я почти придумал, знаешь, такой игрушечный теремок, избушку на курьих ножках, только ножки надо обыграть так, чтобы холодом снизу даже зимой не тянуло. А еще я бы построил открытую галерею от дома к бане, вдруг дождь или снег сильный, из бани в дом надо с комфортом попадать.

Беседуя и мечтая, они шли домой по направлению к метро и не видели устремленного на них недоброго взгляда и не слышали тихо произнесенных слов проклятия. Возможно, прояви кто-то из них больше интереса к окружающим людям, посмотри вокруг не рассеянным, а внимательным взглядом, и многого в будущем не случилось, а может, и случилось бы, все равно.

Двадцать лет тому назад.

Тамара устало повела затекшими плечами, несколько раз наклонила голову из стороны в сторону и встала из-за стола. Пора собираться домой, Федька сегодня должен принести отметку за контрольную по математике, хорошо бы пятерку. Сын учился очень неровно, то пятерки заполняли дневник, то тройки и двойки гуляли по страницам, все зависело от настроения отпрыска. Иногда ему становилось лень делать уроки, и он заполнял освободившееся время своим любимым занятием: рисовал; иногда он набрасывался на учебу, как голодный зверь на еду, и мог сутками заниматься, решать, писать, учить. В начальной школе Тамару это пугало, она даже обращалась к знакомому психиатру, психологам она не доверяла, поскольку не понимала сути их работы, но врач ей объяснил: да бывает и так, мальчик очень импульсивный, у него часто меняются интересы, но, судя по всему, чувство ответственности развито не по годам, и поэтому он старается наверстать все, что, по его мнению, упустил. Психиатр предположил, что у него творческий потенциал высокий, и посоветовал отдать парня в какую-либо серьезную спортивную секцию, чтобы развить в нем самодисциплину, а одновременно дать ему возможность позаниматься и музыкой, и рисунком, и театром. В чем-то да проявятся способности, заложенные природой. Тамара посоветовалась с мужем и отвела сына в секцию карате. Занятия Феде понравились, его не испугал строгий тренер, и за последние восемь лет успехи у парня были весьма значительные. Сейчас он готовился к квалификационным соревнованиям и надеялся получить черный пояс, в школе же все оставалось по-прежнему: пятерки периодически сменялись двойками. Основной причиной появления двоек в дневнике служили несделанные уроки, Федор даже не пытался придумать что-либо в свое оправдание, он честно заявлял, что просто не хотел делать уроки. Учителя уважали его за честность и нещадно наказывали за лень. Впрочем, это не было ленью с лежанием на диване или трепом с ровесниками, Федор рисовал, он рисовал с упоением и день, и два, и три, а потом вдруг оставлял неоконченную работу, никогда к ней более не возвращаясь, и с остервенением набрасывался на учебу. Рабочий день был закончен, и Тамара принялась складывать рабочий инструмент так, чтобы завтра он был под рукой и его не пришлось бы искать, она терпеть не могла по утрам тратить время на всякую ерунду, мимоходом оценила себя в зеркале и, слегка поморщившись, заперла дверь кабинета. Как всегда, она уходила последней. Прежде чем выйти на улицу, женщина оглядела прилегающую территорию в окно. К счастью, тот, кто преследовал ее в последнее время, не стоял, как все последние дни, перед входом, с облегчением вздохнув, она пошла к метро. Тихая ранняя осень, несколько пожелтевших деревьев вдоль Неглинной улицы, огни витрин на Кузнецком мосту, все умиротворяло. Даже прохожие сегодня разговаривали не так громко, словно подчиняясь общему настроению города. Как она любила вот такую вечернюю Москву, загадочную, притихшую, промытую вчерашним дождем, без толп усталых шумных туристов, без громкой музыки, доносящейся из-за дверей кафе и ресторанов. Скоро она придет домой, Олег, наверное, приготовил что-то на ужин, он знает, как много работы у нее в последнее время и не ропщет, просто помогает пережить трудное время. Какое счастье, что они встретились и как жаль, что у них не будет общих детей. Доехав в метро до «Кутузовской», Тамара пошла к своему дому, идти всего-то минут десять, только это были ее последние десять минут. Вот и арка, позади осталась оживленная даже в этот неранний час дорога, тихо поскрипывал висящий в арке фонарь, это жильцы их дома повесили, чтобы не спотыкаться в темноте. Вторая половина отвратительных девяностых, всякая нечисть выползла из подворотен, из городов и деревень, и вся эта нечисть ринулась в Москву и Питер урвать, ухватить свой кусок, а тут в столице и своих мерзавцев хватало, и они тоже старались изо всех сил. Пьяницы, проститутки, наркоманы, подонки всех мастей и национальностей, кого только не видел наш город в те годы. Но были и другие, хитрые и умные, лишенные всех нормальных человеческих чувств, именно такого Тамара встретила в той арке. Давно, когда она двадцатилетней студенткой родила от него сына, он ей велел никогда не показываться ему на глаза, но судьба иногда подкидывает людям неожиданные «сюрпризы», и им пришлось встречаться много раз, и делать вид, что прежде они не были знакомы. Временами Тамаре казалось, что он и правда ее не узнает, но иногда она ловила его брезгливый взгляд, устремленный на Федю, и тогда иллюзия «неузнавания» пропадала, женщина понимала, он все помнит и раздражается от того, что вынужден находиться с ними в одном помещении. С тех пор прошли годы, и вдруг он опять возник в ее жизни, и стал требовать, чтобы она рассказала сыну, кто его отец. Он хотел разрушить то, что создавалось годами, лишить ее семьи. Несколько дней женщина видела этого типа у своей работы, а сегодня расслабилась, устала и не углядела, как он скользнул за ней в арку, только вдруг почувствовала, что чья-то жесткая рука легла ей на шею:

– Мы сейчас идем к тебе домой, там ты расскажешь сыну обо мне и бросишь своего мужа-придурка. Потом ты разведешься и подашь на раздел имущества. Ты, курица, ты поняла меня? В голове Тамары мелькнула мысль солгать, сделать вид, что подчиняется, но чувство собственного достоинства не позволило дать ему даже на минуту почувствовать себя победителем, а он даже и не пытался делать вид, что испытывает к ней какие-то чувства, ему хотелось настоять на своем, унизить ее, растоптать. В бешенстве от его наглой выходки она достала из сумочки газовый баллончик и, вырвавшись, брызнула в ненавистную физиономию ядовитой струей, но он успел отклониться, прикрыться рукавом и, озверев от сопротивления, стал бить женщину подвернувшимся по руку камнем, нет, убивать он не хотел, ему надо было подчинить ее и хоть так отомстить за безразличие, которое он видел в ее глазах во время вынужденных встреч. Как только до него дошло, что жертва больше не подает признаков жизни, он сразу же схватил ее сумочку, спрятал под куртку и как ни в чем не бывало пошел в сторону Москвы-реки, там ему удалось незаметно выбросить сумочку в воду. Приехавшие по вызову милиционеры не стали сильно заморачиваться. В протоколе написали, что предположительно имело место нападение с целью грабежа, преступника не нашли, да и не искали особенно, сколько в то время было подобных случаев! А в милиции тоже люди работают, и у них тоже есть предел возможностей. Один начинающий следователь попытался было покопаться в прошлом жертвы, но на него столько работы навалили, что и он махнул рукой. Так отец с сыном осиротели, но эта смерть неожиданно сплотила их.

За два с половиной года до того.

«Тетя по матери, как же, была у собаки хата, а у мамы сестра», – раздраженно думала Марго, набирая номер тети-самозванки. Ответили почти сразу:

– Слушаю, говорите. – Голос был глубокий, низкий, с легкой хрипотцой, и Марго сразу представила высокую полную женщину лет сорока в шелковом халате и с повязкой на голове, призванной защитить волосы от крема или маски, эта картина мгновенно вызвала в ней еще большее раздражение и даже злость. За последние годы она привыкла к тому, что для нее никто и ничего никогда не делал без личной выгоды, а в чем могла быть в данном случае выгода, ей не приходило в голову, и это пугало.

– Я хотела бы с вами встретиться, но из больницы меня выпишут недели через две, если возможно, объясните по телефону, что означает ваша помощь и чем это грозит мне и моей семье.

– Э! – засмеялась женщина, – не пугайтесь, я сегодня к вам приеду, и мы все обсудим. Время до приезда «тети» Марго провела, стараясь справиться с нервами и хоть как-то заставить тело слушаться, в ее возрасте долгая неподвижность преодолевалась с трудом, голова кружилась, перед глазами прыгала всякая дрянь в виде точек, червячков и прочего, губы были сухими, а лицо вдруг стало немилосердно чесаться под бинтами. В половине шестого в палату вошла женщина маленького роста и чрезвычайно худая. Она поздоровалась неожиданно глубоким и низким голосом и прямо направилась к кровати Дубровиной. Марго опешила, но настоящий шок она испытала, когда поняла, что за плечами пришедшей к ней женщины не менее семидесяти пяти лет.

– Здравствуйте, – слегка заикаясь произнесла она. – Вы и есть та самая «тетя»?

– А то! Я самая что ни на есть «тетя», но, повторяю, не пугайтесь, давайте поговорим, и я все вам объясню.

Женщина села на кровать к Марго, поправила шарф на шее и сказала:

– Это я увидела, как вы упали, тогда я не поняла, что вас толкнула машина. Сразу же вызвала «Скорую», а потом приехала к вам в больницу и поняла, что я ваш единственный посетитель. Членов вашей семьи в больнице не видели. У входа сидела и скулила ваша собачонка, сейчас она у меня, но как только вы выпишитесь, можете ее забрать. Теперь о главном: так сложилось, что у меня никого нет, у тебя – она незаметно перешла на «ты» – судя по всему, заботливые и любящие тоже в очередь не стоят, если захочешь, можешь жить у меня, квартира большая, денег вполне хватит, у меня был свой бизнес, магазин, но потом его сожгли, и я не стала ничего восстанавливать. Решила жить для себя, что с тех пор и делаю, а потом появилась ты. Я старая, мне почти восемьдесят, сколько там впереди, неизвестно, вот я и решила: с собой деньги не унесешь, бизнесом я занималась с начала девяностых, а сожгли меня лет шесть назад, так что успела и заработать, и поднакопить. Сперва хотела взять ребенка на воспитание, но не дали, возраст, так что сама решай: хочешь – соглашайся, хочешь – нет. И еще, мне ты ничего не должна, я деньги государству оставлять не хочу, все равно чиновники разворуют, здесь на визитке мои телефоны, если что надо – позвони или просто позвони.

С этими словами посетительница встала и направилась к выходу. Маргарита Дубровина смотрела ей вслед и не могла ничего сказать, она просто ошалела от услышанного, в голове, без конца повторяясь, крутились слова неожиданной спасительницы.

– Простите! – окликнула она уходящую хриплым голосом: – Как вас зовут?

Та обернулась и, слегка улыбнувшись, ответила:

– Елизавета Сергеевна, по образованию историк-искусствовед, по жизни – торгаш, тогда, в девяностые, особого выбора не было, надо было выживать.

– Постойте, пожалуйста! Я никак не могу прийти в себя, спасибо огромное за помощь, но, боюсь, я не смогу бросить своих и принять ваше предложение, я, если буду на своих ногах, стану к вам приходить, помогать, чем только можно, но у меня почти нет денег, а на шее сын-алкоголик, муж-лодырь и зануда свекровь, которая вечно недовольна. Конечно, муж получает пенсию, и мы со свекровью тоже, и на три пенсии можно прокормить одного неработающего, но это все, ничего не остается, и боюсь, на работу меня теперь не возьмут, а мне очень бы хотелось вернуть вам деньги.

– Да постойте вы! – воскликнула Марго, видя, что старуха собралась уйти. – Ну поймите, для меня никогда ничего никто не делал просто так, у меня не получается осознать и принять ситуацию! Простите меня, если я вас обидела, только скажите, чем я могу хоть как-то отплатить вам за добро?

– Звони – если захочешь, а не захочешь – не звони! Считай, я за свои грехи плачу, все мы грешники. – С этими словами Елизавета Сергеевна вышла из палаты.

– Офигеть! – пробормотала Ксения, как только в коридоре затихло шуршание бахил на ногах старухи. – Если ты, Ритка, откажешься от ее помощи, я своими руками тебя, дурынду, придушу. Это ты, считай, в лотерею выиграла миллион.

– Знаешь, я привыкла считать старых людей беззащитными, нуждающимися в помощи, а тут… у меня так-то мозги со скрипом проворачиваются после всех лекарств, да еще и это, просто не знаю, как на все реагировать, да еще родственнички… хоть бы позвонили! Честно говоря, после сегодняшних событий хочется послать всех далеко и изменить свою жизнь, а они пусть как хотят.

– А что-то еще сегодня произошло? – Ксения обернулась и посмотрела на Маргариту.

– Да я вот не удержалась и позвонила домой. Мне муж ответил. Знаешь, что он сказал первое? Сообщил, что деньги на исходе, холодильник пустой, у него насморк и выйти в магазин он никак не может, короче, хочет знать, когда меня наконец выпишут, поскольку сын ему не помощник, а мать старая и ничего не делает. Приехать тоже не мог, плохо себя чувствовал и не хотел принести в больницу инфекцию. Даже не спросил, как я себя чувствую, вот так-то.

Девушка с третьей кровати, сидевшая с собранной сумкой и ожидавшая, когда за ней приедут, проговорила:

– Либо ты вела себя в жизни как полная дрянь, либо у тебя родственники тупые эгоисты и надо от них уходить.

Марго мрачно посмотрела на нее и ответила:

– Наверно, ты права. Буду решать свои проблемы без оглядки на тех, кого считала своей семьей. Ладно, девочки, закрыли тему.

Через две с половиной недели Марго выписали, соседка по палате надавала ей массу советов и свой телефон в придачу. Светик приехала ее встречать и сразу задала кучу вопросов. Из всей этой «кучи» Марго ответила только на один:

– Домой не поеду! Ты пока мои вещи возьмешь? Хочу на кладбище к родителям смотаться, посоветоваться.

Была у нее такая привычка разговаривать с родителями, и пусть их уже много лет не было на свете, но когда она приезжала навестить их могилы, то всегда выкладывала все свои переживания, рассказывала, что сделала и что хочет еще сделать, и в голове все укладывалось по своим местам. Будто родители помогали ей двигаться по жизни дальше, будто давали советы. Вот и сегодня она поехала на Ваганьковское кладбище, где еще со времен Великой Отечественной войны у их семьи был участок. Там в сорок третьем похоронили папиного племянника и с тех пор навещали его могилу, а потом там собралась почти вся семья, только вот ее, Маргариты, пока там не было. «Ну да это дело временное», – усмехнулась своим мыслям женщина и, даже не оглянувшись на здание больницы, пошла к метро.

На кладбище уже многие могилы были украшены цветами, участочки выметены от прошлогодней листвы и даже кое-где на деревьях появилась зеленая дымка, почки еще не начали раскрываться, но на них предвестником листвы появились трещинки, в которые проглядывали готовые вылупиться зеленые листочки. Миновав поворот к могиле Андрея Миронова, женщина прошла еще немного и свернула к своему участку.

– Здравствуйте мои родные! Теперь я такая, даже не знаю, как к этому относиться, но, честно говоря, моя внешность меня мало занимает, – проговорила она и сняла медицинскую маску, которая прикрывала нижнюю половину лица. – Домой идти тошно, а к чужому человеку – стыдно. Как думаете, может, к Светке на пару дней напроситься? Она вообще-то приглашала. И, надолго задумавшись, Маргарита Дубровина замолчала, глядя на фотографии родных людей. Потом, словно опомнившись нацепила маску и начала руками собирать прошлогодние листья, нашла за памятником пластиковую бутылку, помыла ее, благо вода была недалеко, и, порывшись в карманах пальто, вытащила шарфик, купленный у метро в прошлом году. Этим шарфиком она промыла памятник, протерла ограду, попутно заметив про себя, что надо бы купить краску и обновить цвет ограды, а заодно и посадить цветы – прошлогодние, похоже, все погибли.

Посидев немного возле прибранной могилы, Марго встала и направилась к подруге, Светка работала по большей части дома и в данный момент пребывала в одиночестве, поскольку мужа она похоронила несколько лет назад, а дети у нее появлялись раз в неделю, подкидывая на выходные внуков и давая себе передышку в гонке за призраком под названием «жизнь». Светку нашествие троих внуков нисколько не напрягало, и каждые выходные она готовила, как когда-то, на большую семью. Вообще она была очень позитивным человеком. Даже когда умер любимый муж, а ей тогда было уже под шестьдесят, Светка не стала устраивать трагедию, приняв смерть любимого человека, как неизбежный ход жизни, а спустя пару месяцев начала делать технические переводы с пяти языков, хотя знала только три. Переводы не требовали литературной обработки, нужно было только очень точно перевести все термины и названия, а также верно описать свойства и процессы, с чем она блестяще и справлялась, Увидев на пороге квартиры Марго, подруга радостно захлопала в ладоши, словно ей было не шестьдесят с хвостиком, а тринадцать, и потащила подругу в комнату. Там она, слегка оробев, спросила:

– А ты мне покажешь, как теперь выглядишь? Нет, я не настаиваю, ты, конечно, как хочешь, но ведь все равно надо привыкать и тебе тоже. А своим ты не звонила?

– У меня теперь «своих» больше нет.

– А Славка как же, ты же его так любишь, то есть любила. – Вконец запутавшись, Светка замолчала, глядя на подругу.

– Посмотрим, – ответила Марго и сняла медицинскую маску.

– М-да, пока не очень понятно, отеков и красноты много, ну да это пройдет, теперь главное, зубы. Да, я тут тебе записала несколько телефонов, все стоматологи хорошие, проверенные, я по друзьям собирала координаты.

– Спасибо! – И Марго обессиленно опустилась на стул. Давали себя знать недели, проведенные в больнице, ей вдруг ужасно захотелось спать, ну хотя бы просто лечь. Света, увидев сонные глаза подруги, сразу же отвела ее в маленькую детскую, где уже была постелена чистая постель, и, выходя, прошептала, видя, что Марго буквально засыпает на ходу.

– Завтра поговорим, а сейчас тебе поспать бы часиков двадцать, как проснешься завтра, будешь вполне в форме.

– Рита! – позвала мама, – иди скорее, к тебе Игорь пришел.

Риточка Дубровина, собирая волосы в пучок и улыбаясь, вышла в прихожую.

– Привет, планы есть?

– Есть, нас сегодня друзья на дачу пригласили, поедешь? Родители заедут за нами через полчаса. – Игорь Бунич был сама элегантность и воспитанность. Он по обыкновению принес для матери Риты маленький букетик цветов, поздоровался за руку с отцом и сообщил им, что ехать собрались всей семьей на два дня к друзьям родителей, для Риты будет отдельная комната, и ее родители могут ни о чем не волноваться, поскольку люди там все взрослые, ответственные. Ну, погуляют пару дней на свежем воздухе, поедят шашлыка, а в воскресенье к вечеру они привезут Риту домой.

Марго заворочалась в постели и резко села, давно ей не снилась юность, она уже почти забыла, что там, во времена счастья, ее звали Рита, а не Марго. Это потом Игорь придумал называть жену на французский манер, что, с его точки зрения, больше подходило для архитектора. А она тогда со всем соглашалась. Игорь был старше ее на целых три года, в институт он поступил после армии и был таким взрослым по сравнению другими мальчиками, что у Марго-Риты даже мысли не возникало ему возражать.

Отец Игоря был партийным чиновником средней руки, мама работала где-то в «оборонке» инженером, друзья были либо военными, либо партийными чиновниками разного уровня. Рита довольно часто бывала у них дома. Мама Игоря казалась ей слегка жеманной, что никак не вязалось с профессией инженера и человека, работающего на закрытом предприятии, а отец был милый, вальяжный и скорее должен был стать актером, художником или кем-то еще, но обязательно творческой личностью, а уж никак не тем, кем стал. Все это, впрочем, никак не мешало Маргарите любить Игоря, восхищаться им и получать ответное восхищение и любовь.

Идеальная пара – говорили про них. Все изменилось через несколько лет. Стоило родиться Славке, а Марго осесть дома, как Игорь стал сперва пропадать на работе целыми днями, а потом и ночами. Она долгое время находила мужу оправдания, пока телефонный звонок от какой-то Инны не поставил в ее жизни большую жирную точку. С этого момента она замкнулась в себе, разговаривала по своей инициативе только со своей матерью и сыном, а всем прочим, особенно родителям мужа, лишь отвечала и никогда не обращалась к ним сама. Сын рос довольно избалованным ребенком, тут уж приложили руку все бабушки и дедушки, отца он практически не знал, тот появлялся в их жизни не часто и неожиданно для мальчика пропадал. Буничи-старшие, очевидно, стараясь компенсировать ребенку отсутствие отца, заваливали его подарками, таскали по детским театрам, брали к себе на дачу. То же делали и родители Марго, но в начале девяностых ее папа неожиданно умер, и мать как-то потерялась. Ей было чуть за шестьдесят, а у нее периодически стали появляться провалы в памяти, болеть сердце, скакать давление. Они переехали в квартиру родителей Марго, и муж тут же заявил, что не живет дома, поскольку общество тещи его раздражает, сыну тогда было шесть лет. Еще через несколько лет муж все же вернулся, хотя для Марго теперь это был совершенно чужой человек, которого она не только не любила, но и не уважала. Славка к своим восемнадцати годам уже ни во что не ставил мать и бабку (отец Игоря умер несколькими годами раньше, а вслед за ним умерла и мать Марго), не считал их за людей. В его жизни были более «интересные» персонажи, например, Вовик из соседнего подъезда, который отсидел два года за «хулиганку» и вернулся, полный желания брать все что пожелает, а если не отдают, отнять силой. Главным принципом в его жизни было отсутствие всех принципов. Славка, конечно, не обладал такими навыками, как Вовик, но отсутствие в жизни слов «нельзя» и «непорядочно» его сильно вдохновляло. Парень не без помощи приятеля пристрастился к выпивке, а когда он бывал под градусом, то охотно садился за карты и проигрывал все больше, пока однажды не услышал: «Ты, пацан, карточные долги отдавать собираешься? Сроку тебе десять дней, а потом поставим на счетчик. Да скажи спасибо, что даем время, другому бы не дали, но ты ведь наш, ты ведь правильный пацан?» Естественно, Славка сперва не очень-то и испугался, но когда через десять дней его жестоко избили и вновь напомнили о долге, он, отлеживаясь дома, вынужден был, нещадно привирая, рассказать матери о карточном долге. Марго взяла деньги, которые были отложены, заняла у подруг и имела глупость отдать все сыну, чтобы тот наконец расплатился. Дальше все было как в дурном сне, сын проиграл и эти деньги, взял на свое имя кредит, проиграл и его, а потом была продажа квартиры и переезд на окраину Москвы. Пока вся семья жила в квартире родителей Марго, было более или менее терпимо, но когда пришлось переехать, стало невыносимо, Игорь теперь жил в одной комнате со своей матерью, а Марго делила комнату с вечно нетрезвым сыном. Во всей этой истории был только один положительный момент: старые связи Славки были разрушены, и теперь появилась надежда, что он, наконец, начнет работать.

Наше время (возвращение в прошлое)

Ольга Арнольдовна была недовольна прошедшим днем. По прошлому опыту она знала, когда работы становилось слишком много, а времени на нее слишком мало, это почти всегда было предвестником перемен к худшему. Если заказчик начинал менять задание, задерживать аванс, выставлять необоснованные претензии – жди неприятностей. Пока ничего конкретного вроде и не произошло, но в воздухе уже витала некая неопределенность, и, с точки зрения Кудасовой, надо было срочно искать новые площадки, а значит, новых заказчиков. Она помнила предложение от одной крупной подмосковной организации, сделанное ей совсем недавно. Там ей предложили возглавить всех архитекторов в проектной мастерской, но уж очень смущал и объем предстоящей работы, и заместитель генерального директора по строительству, который как-то странно улыбался, передавая ей предложение. Придется завтра идти к начальству, аккуратно стараться выяснить обстановку и потом решать, остаться или переходить к конкурентам. Если она почувствует, что фирма находится в шатком состоянии, то сразу напишет заявление об уходе. Времена, в которые Ольга Арнольдовна даже не допускала мысли о том, что можно бросить своих и уйти, подтолкнув тем самым и без того находящуюся в плачевном состоянии организацию, давно «канули в Лету». Теперь ее мало что вообще трогало, работа была нужна, нужны были деньги, и значит, было не до сантиментов. Доехав до спортивного клуба, женщина вытащила из багажника сумку со спортивной формой. Прозанимавшись в зале полтора часа и поплавав почти столько же в бассейне, она, еле передвигая ноги, побрела к машине.

– Девушка! – ломкий молодой голос, принадлежавший подростку, окликнул ее из темноты. – Ой, тетенька, извините, – произнес мальчишка, подойдя поближе. – А я уже несколько дней смотрю на вас издали, сегодня вот опять специально пришел, думал, вы совсем молодая, как я, – тут он смешался, сообразив, что сморозил, – в общем, извините еще раз, и мальчишка растворился в сумерках. Как ни странно, но это маленькое недоразумение не только не расстроило Ольгу Арнольдовну, а, напротив, вызвало на губах улыбку. Вздохнув полной грудью прохладный воздух, Кудасова убрала сумку со спортивной формой в машину и, подняв голову, стала смотреть на звезды. Они, хоть и плохо, но все же были различимы на темном небе. Сделав несколько танцевальных па, женщина тихо рассмеялась и села за руль. Теперь у нее не было сомнений в своем решении: если она почувствует завтра, что что-то неладно на работе, сразу звонит потенциальному работодателю, и пусть каждый будет сам за себя.

Пробка на Новорижском шоссе уже рассосалась, и дома она была через двадцать пять минут. Во дворе у соседей жарили шашлык, громкий хохот раздавался с их стороны, а запах стоял такой, что впору напроситься в гости, но этого делать не пришлось, поскольку соседи увидели свет у нее на веранде и тут же раздался крик: «Ольга, быстро к нам и бобика своего забери, пусть тут побегает!» Между участками была калитка, так как оба участка некогда принадлежали родным братьям, а когда один из братьев умер, другой продал оба участка и вернулся в Москву. Жены и детей у умершего не было, и его единственным наследником стал оставшийся брат. Но поскольку тот был в годах весьма преклонных, то не захотел оставаться один и, продав оба участка, переехал в город, да и дети давно звали. Сами они жить в тех краях не хотели, и когда отец избавился от подмосковной обузы, как они называли дачу, были вполне довольны, тем более что стоила земля там дорого, а дома братьев пришли почти в полную негодность и требовали даже не ремонта, а скорее полной замены. Вот тогда-то Ольга и ее будущие соседи почти одновременно купили участки. Свой дом Ольга спроектировала давно, как только решила жить на природе, а соседям она сделала проект буквально за месяц и почти даром, денег у них тогда было негусто, но с тех пор они дружили. Лена и Лева, так звали соседей, как могли, старались отблагодарить Ольгу. Детей у них не было, не случилось, одно время они очень переживали из-за этого, а потом привыкли, смирились. Год назад Лева привез из Пскова своего племянника, но в институт парень не поступил, и его забрали в армию. Теперь супруги ждали, договорившись, что если племянник Сережа захочет, то пусть живет с ними, тем более что сестра Левы воспитывает еще двоих, и живется семье не очень легко.

Стоило вернуться домой, как раздался звонок мобильного телефона: «У нас почти совсем нет денег, – даже не поздоровавшись, заявил бывший муж. – Ты хочешь, чтобы сын голодал?

– Сыну почти тридцать. Пусть свои проблемы решает сам. А тебе я вообще никто, можете вместе со своей мамашей идти хоть на паперть. – И женщина в раздражении бросила трубку. Интересно, где он взял мой номер телефона? Тут опять завибрировал мобильник и пришло сообщение от Светки. Она писала:

– Маргоша, прости, но Игорь подглядел твой номер, он сегодня был у меня, пытался выяснить, где тебя искать, а я, дура, оставила на столе аппарат, вот он и запомнил твой номер. Если не очень сердишься – позвони. Целую. Послание Светки требовало ответа, оно разбередило мысли о сыне, и Маргарита на время забыла, что теперь она Ольга Арнольдовна, а вовсе не Марго. Светка сразу же ответила на звонок и, не дожидаясь вопросов, зачастила:

– Славка теперь работает, с отцом не живет, у него появилась девушка, вот у нее он и находится, Игорь по-прежнему, шляется по бабам, а его мамаша всем во дворе рассказывает, какая ты скверная жена, потому что бросила их и уже два года носа не кажешь. Но это, похоже, никому не интересно, так что бабка зудит в пространство. И вообще, Ритуля, я тебя тоже не видела уже очень давно, все только по телефону, хоть скажи, где ты теперь живешь. Ты же знаешь, я могила, ну прокололась я с этим телефоном, так я просто не ожидала, что твой бывший припрется, а он взял и неожиданно нарисовался. Проговорив все это, подруга выдохлась и замолчала, а Марго продиктовала ей свой рабочий адрес, предложила завтра подъехать часам к шести, если той, конечно, будет удобно. Светка радостно заверила, что ей теперь все удобно, и как женщина свободная, она может подъехать в любое время.

Вечером следующего дня они сидели в кафе на Большой Грузинской, и Светка беспрерывно барабанила пальцами по столу, была у нее такая привычка.

– Знаешь, Рита, то, что ты наконец отделалась от этой семейки, просто здорово, да и Славке твой уход из дома только на пользу пошел, но он все же как будто потерялся немного. Раньше был наглый, уверенный в себе, а теперь словно сдулся, иногда по телефону позвонит и вздыхает, понимаю, что о тебе спросить хочет, но не решается, видно, боится от меня отповедь услышать. Ты бы с ним начала общаться, другого сына ведь не будет, а этот, кажется, многое понял.

– Да я, собственно, и хотела начать с ним видеться, но выгляжу я теперь иначе, меня вон даже старые знакомые не узнают. Недавно встретила Вику, помнишь, со мной в группе училась девочка, черненькая такая, у нее еще фамилия была Чапаева? Так она взглядом по мне скользнула и пошла дальше, а я даже окликнуть не могу ее, все-таки, когда меняешь жизнь так кардинально, теряешь очень много. Но я вот только поработаю еще лет пять-шесть и вернусь к самой себе.

– А как твоя добрая фея, скрипит еще? Кстати, Ритуль, тебе по паспорту сейчас сколько лет? Ты пойми, я просто любопытствую, не хочешь говорить, не надо.

– Ну почему не хочу, от тебя у меня нет секретов, по паспорту мне сейчас всего пятьдесят. Тетя Лиза бодра и весела, недавно я привозила ее к себе в поселок, но она совсем не сельский житель и через пару дней убежала домой. Говорит, ей без бензина и прочих ароматов в воздухе дышать трудно.

– Выглядишь ты даже моложе, чем в паспорте написано, – сказала Светка, сощурив глаза, – я бы дала тебе лет сорок восемь.

– Ну да, но по правде-то мне шестьдесят два, а организм не обманешь, знаешь как иногда на работу вставать тяжело, а надо? Так и живу, то ли еще молодая, то ли уже не очень. Наш кадровик, к счастью, полный баран, даже не проверял ни диплом, ни трудовую книжку, но если что не так, я сразу попадаю под статью за подделку документов. Думаю сменить место работы, только не знаю, с какими документами устраиваться, устала я бояться проверок, а с настоящими могут не взять, опять, как тогда, скажут: «В вашем возрасте надо внуков нянчить». Противно все это, а еще противнее, когда берут, только зарплату «забывают» платить, у меня так у приятельницы одной из института происходит. Она работает, как раб, а ее все «завтраками» кормят.

– Так ты все же с кем-то общаешься из своих, институтских?

– Только в фейсбуке, лично не общаюсь, сама знаешь, чем это может кончиться.

– Слушай, Ритуль, у меня есть соседи по дому, они купили дочери квартиру, ищут дизайнера, может, ты возьмешься? Ты, помнится, этим занималась прежде.

– Давай попробую, глядишь, что и получится, может, и на работу тогда не придется устраиваться. Мне очень не хочется врать, не люблю я этого, а приходится постоянно прикидываться не тем, кто я есть на самом деле. А полгода назад у нас убили женщину, которую я сменила в должности, мне повезло, что в то утро я очень рано на работу пришла, охранник меня отметил как раз в то время, как ее убивали, и еще в коридоре постоянно уборщица была, иначе бы я давно оказалась под следствием. Сама посуди: документы липовые, учились мы с ней в одном институте, и, следовательно, она могла меня узнать и выдать, чем не повод для убийства. Вот с тех пор я и думаю выйти из образа и вернуться в свой возраст, как-то страшновато стало. Надо только найти источник хоть какого-то заработка.

– Знаешь что, – Света потрепала свои взъерошенные и без того волосы, – давай-ка ты увольняйся и начинай заниматься частной практикой, тут никого не будет волновать твой возраст, главное, чтобы голова соображала. С мозгами у тебя все в порядке, портфолио мы тебе забацаем такое, что у всех дух захватит, я попрошу сына помочь, он хорошо всякими программами «показушными» владеет, глядишь, и ему подкинешь работу дополнительную. Они сейчас с женой собрались квартиру новую покупать, жена второго рожать хочет, «двушка» им скоро мала станет, в общем, деньги лишними не будут.

– Ладно, Светик, начнем с твоих соседей, точнее, с их дочери, а там посмотрим. Краем глаза Марго увидела, что в их сторону кто-то движется. – Смотри, смотри какой персонаж, – дернула ее Светка, и тут же раздался смутно знакомый голос:

– Федор, иди сюда, тут столик как раз на двоих. Марго подняла глаза и увидела, как за соседний стол усаживается подтянутый пожилой мужчина, второй мужчина, не сводя с нее взгляда, тоже подходит и неловко начинает топтаться рядом.

– А, Федор, добрый вечер, не ожидала вас тут увидеть. Знакомьтесь, это моя подруга Светлана Ивановна. Мы с ней знакомы… очень много лет… – Господи! Только не хватает ляпнуть лишнее. И Марго сильно пнула под столом Светку, боясь, как бы та случайно не проговорилась. Но, к ее удивлению, Федор не задержался возле них, а вежливо поклонившись, присоединился к пожилому мужчине.

– Это парень с работы, будь осторожна, – тихо сказала она подруге.

– Угу, – пробормотала та и уткнулась носом в мороженое, делая вид, что, кроме еды, ее ничего не интересует.

– Так, и что все это значит? Ты что, кого-то из них знаешь? – спросила Марго через несколько минут. Я, понятно, растерялась, вон даже знакомить вас взялась, сама не знаю зачем, а с тобой-то что?

– Если ты присмотришься повнимательнее, то поймешь, что и ты знаешь старшего, вы вместе работали в прошлой жизни, у него тогда жену убили, ты сама мне об этом рассказывала.

– Точно, это же Олег Ямпольский, а Федор, значит, его сын. Я как-то не задумывалась об этом. Отметила про себя, что фамилия знакомая, и все. Вот теперь ты видишь, как я изменилась внешне, он даже не взглянул на меня, а ведь когда-то они с женой у нас часто бывали и Федю с собой брали. У Олега были какие-то совместные проекты с Игорем, а как Тамару убили, Олег полностью ушел в свое горе и совсем перестал у нас бывать Игорь тогда очень злился на него. Говорил, что Олег подвел его, бросил одного разгребать все дела с заказчиком и на меня орал, ты, мол, нас свела, кто теперь должен отвечать за срыв сроков?

– Это они, кажется, какую-то халтуру делали, да? – Светин голос задрожал от негодования, она всегда сильно переживала за подругу, и эту некрасивую историю помнила очень хорошо. Марго тогда пришлось работать даже ночами, чтобы помочь мужу и вовремя сдать работу заказчику. Олег не мог работать после смерти жены, ему надо было быть с сыном. Марго постаралась заменить мужу его партнера и почти не спала, стараясь по ночам делать все чертежи клуба, который проектировали муж с Олегом, впрочем, «спасибо» она и тогда не услышала, и потом. А позднее случайно узнала, что Игорь никаких денег Олегу не передал, хоть заказчик и расплатился сполна, он даже фамилию Олега не поставил на проекте. Это было несправедливо, пусть Олег и не участвовал в окончательном оформлении проекта, но идея и ее разработка принадлежали ему, Игорь был скорее на подхвате. Для него, весьма успешного архитектора, этот клуб стал первым поражением в профессиональной жизни. Но зато мужу удалось компенсировать моральную сторону вопроса материальным успехом, на полученные за проект деньги ему удалось через некоторое время зарегистрировать фирму, так в начале перестройки он стал заниматься частными заказами. Куда пропал Олег, Марго точно не знала, да и некогда ей было интересоваться этим, надо было помогать родителям, воспитывать сына и стараться делать вид, что в их семье все отлично. Последнее не очень-то удавалось. Уйдя в воспоминания, она не заметила, как соседний стол освободился и, конечно, не слышала, что старший из мужчин спросил:

– Как зовут твою начальницу? Она мне кого-то напоминает, но не пойму кого.

– Ее зовут Ольга Арнольдовна Кудасова, я же тебе уже говорил. Училась она где-то в Новосибирске, лет ей около полтинника, умная тетка и знающая. Что еще хочешь услышать?

– Я спросил просто из любопытства, а впрочем, не только, все-таки она мне кого-то сильно напоминает, вот только не пойму кого.

– Знаешь, пап, была бы она лет на двадцать помоложе, я бы ее не пропустил, пожалуй, и всерьез бы влюбился, она внешне очень беззащитной кажется, а внутри железная. Их словно две в одной, я как-то слышал ее разговор с заказчиком, ох и гнула же она его, и все очень вежливо, тактично, прямо как профессиональный дипломат.

– Да, – задумчиво произнес Олег Петрович, еще раз взглянув через плечо на сидящих женщин, – а подруга-то у нее на много лет старше. И все-таки такое впечатление, что я твою начальницу если и не знал, то где-то видел.

Через несколько дней Марго познакомилась с дочерью Светиных соседей. Квартира у девушки, которую звали Соней, была очень удобной, и сделать дизайн-проект по существующей планировке не составляло труда. Они договорились, что Марго не возьмет с них дорого, а они в ответ порекомендуют ее всем своим знакомым, коих было великое множество. Дед Светланы был литературным критиком, и жили они в писательском кооперативе, недалеко от метро «Сокол». Соседями были все больше люди творческие, общительные, с большим кругом друзей, знакомых и знакомых знакомых. Договорились встретиться через неделю, этого времени должно было хватить на первые три-четыре эскиза. После разговора с заказчиком подруги устроились на Светкиной кухне пить чай, и тут Марго вдруг попросила:

– Свет, позвони, пожалуйста, Славе, попроси его прямо сейчас приехать, только не говори, что я здесь. Я же его два года не видела, иногда приезжала к дому на него посмотреть издали. Он теперь не пьет, я знаю. Я тебе не говорила, что присматривала за ним. Помнишь, как слово давала, что выброшу из души и сына, как когда-то выбросила мужа, так вот, не получилось у меня, не могу я отказаться от своего ребенка, пусть и великовозрастного. Все эти два года мне было очень тяжело без Славки. Сперва обида на него была большая, да и нервов он мне попортил много, а потом чуть поуспокоилась. Иногда такая тоска наваливается от одиночества, я свою собаку-найденыша обниму и реву. Теперь я точно знаю: и одному тяжело жить, и с семьей бывает не сладко.

– Ты и Игоря решила простить? – у подруги от возмущения даже голос дрогнул. – Да этот «захребетник» к тебе ни разу не приехал в больницу. Ты столько лет тянула на себе его самого, сына и мамашу его, а они даже мне не позвонили и не попросили меня к тебе приехать. Как такое можно простить? А теперь он что, лучше стал? Да его только твои деньги интересуют, нет, ты как хочешь, а я твоему Игорю башку бы открутила и выкинула на помойку за ненадобностью! Света перевела взгляд на окно, затем встала и, тяжело вздохнув, пошла за мобильным телефоном.

– Давай, диктуй номер. – Тут Марго поняла, что номер сына у нее старый – и, возможно, уже несуществующий. Все же она продиктовала его, но никто не ответил.

– Что делать-то? – Света задумчиво уставилась на подругу

– А позвони-ка ты, Светик, Игорю и возьми у него номер Славки, ну, посули ему что-нибудь, скажи, что денег готова подкинуть в обмен на номер.

– Эта гнида ведь спросит «сколько?».

– А ты скажи, что сперва номер, а потом деньги или давай я сама позвоню, у меня сохранился его телефон. Через двадцать минут, после долгих переговоров с мужем – они так и не удосужились развестись – Маргарита договаривалась с сыном встретиться. Решили в тот же вечер дома у Светы, к себе женщина боялась его приглашать и встретиться с его девушкой тоже пока не захотела. Славка приехал ровно в семь, после работы, он заметно поправился и выглядел теперь значительно моложе, чем прежде. Теперь ему без труда можно было дать его возраст. Войдя в квартиру, он сперва равнодушно скользнул взглядом по матери, вежливо кивнув ей головой, прошел несколько шагов вперед и резко остановился, недоверчиво глядя на нее:

– Мам, это ты?

– Да, Слава, это я. Что, совсем стало трудно узнать? Вы ведь тогда не сочли возможным ко мне приехать, а то знали бы, что я пережила несколько пластических операций, а вообще я тебя позвала не затем, чтобы удивлять, я не фокусник, а твоя мать. Расскажи о своей жизни, в общих чертах я, конечно, знаю, но все же как тебе живется, трезвому?

Славка несколько замялся, потом упрямо, как в детстве, мотнул головой. У Марго перехватило дыхание, когда она увидела такой знакомый жест сына.

– Я мам, сам завязал, конечно, Дашка здорово помогла морально, да и деньги на меня не жалела. Отец ведь постоянно попрекал: «Ты ничтожество, ты у меня на шее сидишь, из-за тебя мы лишились квартиры…» А то я не знаю, кто нас содержал все годы! Очень хотелось спросить: «А куда ты, папенька, дел квартиру своих родителей и где ты столько лет шлялся? Как стал никому не нужен, так сразу прибежал домой». Но боялся я его, вроде и пальцем меня никогда не трогал, а я все равно боялся. Он же никогда меня не любил, я для него как гвоздь в ботинке был. Ты не думай, в своем пьянстве я никого не виню, и что образования не получил, тоже никто не виноват, сам свою жизнь поганил, а заодно и тебе досталось, но отца простить не могу, чужой он. – И Славка надолго задумался, глядя в пространство и, словно стараясь понять, как он умудрился так подло поступать с единственным человеком, который ему был дорог. Марго молча ждала и в очередной раз думала, что жизнь все расставляет по своим местам.

– Мама, я тебя познакомлю с Дашей, – очнувшись от своих мыслей продолжил сын. – Она классная девчонка, сама приехала в Москву, сама поступила в университет и безо всякой помощи устроилась на работу, а меня прости за все, я тебе докажу, что не совсем пропащий, я еще и учиться пойду и тебе помогать буду.

«Господи, – думала Марго, – пошли ему силы и удачу, пусть все его обещания исполнятся, не для себя прошу – для него, для сына!» В эту ночь, приехав домой, она впервые за много лет уснула спокойно, и снилось ей море, первый раз в жизни она плавала в прозрачной и чистой воде. А как известно, есть такая примета: если во сне купаешься в прозрачной и глубокой воде – это к большой и долгой любви.

Елизавета Сергеевна с утра чувствовала себя не очень бодро, вроде и не болит ничего, а вставать неохота, слабость, руки-ноги не желают выполнять свою работу, а в голове крутится одна и та же фраза, не имеющая никакого смысла. Стряхнув с себя тупое оцепенение, она произнесла громко: – Если я сейчас не встану, не заставлю себя двигаться, то так и буду как бревно валяться, глядишь, и до могилы доваляюсь. – Голос прозвучал в тишине квартиры жалко, словно она просила кого-то невидимого помочь, ей даже показалось, что позади нее раздался тихий издевательский смешок. Потихоньку, диктуя себе каждое движение, помогая ослабевшим ногам и рукам командами, произносимыми вслух, старая женщина добралась до ванны. Осторожно вошла в душевую кабину и пустила горячую воду, немного придя в себя, сделала воду прохладной, сполоснулась и уже без отвращения посмотрела на свое отражение в зеркале. Пожалуй, надо покрасить волосы и вообще сходить в салон, может, сумею взбодриться. Больше всего она боялась беспомощности, вся жизнь ее была сплошным зарабатыванием денег, может, потому и детей Бог не дал, а может, и работала она как проклятая, потому что другого ничего не было. Теперь уж и не разберешь, только вот оказалось, что деньги в старости не самое важное, хорошо хоть судьба послала ей Риточку, все не так одиноко. Мысли как всегда переключились на «дочку», про себя Елизавета Сергеевна называла Маргариту дочкой, но вслух никогда этого не произносила, вторым страхом ее было оказаться навязчивой старухой, от которой хотят, но стесняются отделаться. Из-за этого она никогда сама не звонила Марго, но очень радовалась каждому звонку «дочки» и тем более каждому ее визиту. Сегодня как раз был такой день, вчера Марго, как всегда, позвонила и сказала, что приедет вечером после работы, а еще намекнула на какие-то новости, которые хотела обсудить.

Елизавета, уже одетая, слегка подкрашенная-старая женщина считала, что с годами необходимо пользоваться косметикой исключительно ради поднятия настроения – вышла на улицу и направилась в сторону салона красоты. Солнце на небе уже по-летнему припекало, но холодный ветер не давал жаре взять власть и превратить окружающий мир в подобие перегретого пластилина, когда ничто не способно сохранять свою форму, все тает и плавится. Старуха выпрямила и без того прямую спину, подставила ветру лицо и быстрым, насколько позволяли старые ноги, шагом пересекла сквер, за которым и находился салон. Естественно, она не заметила высокого немолодого мужчину, следовавшего за ней. Старуха вошла в салон, преследователь сел на лавочку и, не выпуская из виду дверь за которой она скрылась, достал книгу. Он ждал целых четыре часа, а когда Елизавета Сергеевна вышла, направился к ней.

– Простите, вас зовут Елизавета Сергеевна, я ничего не путаю? Насколько я знаю это, вы помогаете моей знакомой Маргарите Дубровиной. Я очень давно ее не видел и не могу найти по старому адресу, а у меня к ней серьезное дело по работе, хотел предложить ей совместно поработать над одним объектом, она хороший специалист. – Он выжидательно посмотрел в глаза собеседнице.

– Ничем не могу вам помочь. Я действительно некоторое время назад познакомилась с ней, но наше знакомство ограничилось вызовом «Скорой помощи», и одним моим посещением больницы, где она лежала. Далее госпожа Дубровина поблагодарила меня за помощь, но не продолжила знакомство, а мне это тем более не нужно. И пожилая женщина, отвернувшись от собеседника, пошла в сторону ближайшего магазина. Потоптавшись на месте, мужчина выругался про себя и стал прикидывать, что лучше: самому последить за упрямой старухой или нанять на несколько дней человека, чтобы он выследил Марго, когда та приедет. Решив совместить эти два варианта, он сперва устроился на лавочке, но вспомнив, что жена скорее всего на работе, отправился до вечера домой. Выйдя из магазина, Елизавета Сергеевна увидела спину удаляющегося мужчины и сразу набрала номер Марго.

– Риточка, он меня разыскал, ты сегодня не приезжай, хорошо? Ты же понимаешь, что ничего, кроме неприятностей, от него ждать не приходится. Если что-то срочное, лучше я к тебе приеду.

– Я за вами заеду сразу после работы. Мне кажется. это будет лучше всего, и соберите с собой какие-нибудь вещи, хоть поживете немного со мной, и зверь вас любит, он будет рад. А мне с вами всегда спокойнее и даже как-то теплее.

После работы Марго заехала к Елизавете Сергеевне, решив для себя, что от мужа она прятаться не будет, много чести. Перед подъездом на лавочке сидел Игорь. Увидев жену он быстро пошел ей навстречу, но, не дойдя несколько шагов, вдруг остановился и недоуменно уставился в лицо женщине.

– Что смотришь? Не узнал?

– Простите, то есть прости, это действительно ты?

– Я, а ты ждал кого? Старую тетку с изуродованной физиономией? Извини, если разочаровала. А еще ставлю тебя в известность, что я подала на развод, причем довольно давно, так что нас разведут и без твоего согласия. Ты, кстати, по-прежнему не заглядываешь в почтовый ящик?

– Да я его периодически проверяю, но никаких уведомлений не получал. Может, мать что пропустила.

Слова Игорю давались с трудом. Перед ним стояла женщина, которая только походкой и фигурой напоминала жену. Стройное сильное тело, лицо без единой морщины, короткая стильная стрижка, но самым неприятным в ней было исходившее от нее чувство уверенности и неуязвимости. Таких женщин он боялся и не любил всю жизнь, выбирая подруг из зависимых, мягких, ищущих защиты от окружающего мира. Игорь представил, как они выглядят со стороны: он, постаревший, слегка полноватый, с лысеющей макушкой и сутулящейся спиной, и она, молодая, подтянутая, смотрящая на него спокойно и равнодушно. Рука сама сжалась в кулак и уже готовилась ударить, хотя он никогда не поднимал руку на другого человека, ну почти никогда. И тут она достала газовый баллончик и спокойно произнесла:

– Не дури, а то глаз можешь лишиться, кто за тобой тогда будет ухаживать? Не мамаша же твоя, она дама избалованная. Предваряя твои вопросы, скажу: денег у меня для вас нет, так что не жалуйся на плохую жизнь. Я, как и ты, пенсионерка, с кем и где живу, не твое дело. А если ты еще раз подойдешь к Елизавете Сергеевне и будешь ей надоедать, я натравлю на тебя людей и тебя так отметелят, что забудешь, как зовут, понял меня?

Конечно, она блефовала, и никаких «людей» среди знакомых у нее не было, внутри все дрожало, руки и спина вспотели, но внешне женщина оставалась равнодушной и даже слова произносила лениво, медленно и как будто с неохотой. После этих слов Марго развернулась и пошла, не оглядываясь, к подъезду. Старуха уже полностью собралась, но, увидев «дочку», тревожно спросила:

– Что с тобой? У тебя лицо перевернутое, что-то случилось? Я видела тебя с этим, в окно, что он тебе наговорил? – Елизавета Сергеевна обеспокоенно смотрела на «дочку». И тут Маргарита расхохоталась, смех был слегка истерическим, из глаз потекли слезы, и справиться с нервами ей удалось далеко не сразу. Вымыв лицо и заново подкрасив глаза, она долго смотрела на себя в зеркало, пытаясь понять, права ли она или все же поступает слишком жестко. Всплыли картины прошлой жизни, обиды, непонимание, а в чем же она провинилась и почему недавно еще ее любили, а теперь муж цедит слова сквозь зубы, к ребенку не подходит и не скрывает даже, что у него другая женщина? Так и не ответив на эти вопросы, Марго махнула рукой на прошлое, так сложилось, и все тут. Нечего искать виновных! Надо просто создать себе по возможности такую жизнь, которая будет устраивать именно ее. Взяв сумку Елизаветы Сергеевны в одну руку, другой она подхватила старую женщину и направилась к лифту. Во дворе Игоря уже не было, благополучно загрузившись в машину, они отправились в Павловскую Слободу, где Марго планировала продержать старшую подругу сколько возможно. Главное, чтобы ей не докучал никто. Марго не могла объяснить, почему теперь визит мужа вызывал в ней такое беспокойство. Вроде все прошло без особых эксцессов, она пригрозила Игорю, он внял и ушел, ничего не сказав, так что же ее так тревожит? Словно саднит в душе какая-то ранка.

Мартин страшно обрадовался их приезду, прыгая и повизгивая от восторга, он неожиданно схватил зубами за подол юбки хозяйку и потащил ее домой, дом, как ни странно, оказался открыт, а в гостиной сидела довольная Ксения.

– Господи, Ксюха, как здорово, что ты приехала, погостишь хоть немного?

– Маргош, мой урод недавно у нас во дворе появился, конечно, ни меня, ни маму он не узнал, но оказалось, что ее именем он поинтересовался еще давно, так что мы к тебе вместе приехали, не прогонишь? Надо где-то пересидеть и решить вопрос с ним.

– Ксюша, ты же знаешь, я твоя должница, а то, что вы вместе приехали, очень хорошо, Елизавете Сергеевне не скучно одной будет меня дожидаться. Они с твоей мамой найдут общий язык. Мы будем утром уезжать на работу, а они тут найдут чем заняться.

– Подожди, ты же вроде собралась на «вольные хлеба», или я что-то путаю?

– Нет, дорабатываю последние деньки, но есть обязательства перед частными заказчиками, потому сейчас работы полно. Пойдемте я покажу ваши комнаты, располагайтесь, а мы пока на стол накроем. Хорошо, что ты не забыла, где я прячу ключи.

Марго и Ксения двинулись на кухню. Обняв Марго за плечи, Ксения прижала ее к себе и сказала:

– Ты пойми, я этого козла не боюсь, мне главное маму от него уберечь. Она все же немолода, да и самой сейчас лучше от него подальше держаться, могу ведь ненароком и зашибить, сиди потом за эту скотину, ребенок может в тюрьме родиться, а оно мне надо?

– Ты что, беременна? Нашла достойного человека на роль отца?

– Самца я нашла достойного! Сильный, красивый, здоровый и с хорошей генетикой, на женщин правда падок, но это мне только на руку. У него уже двое от разных мам, я ходила смотреть, очень хорошие детки. Его родители – московская интеллигенция, бабушки-дедушки тоже не подкачали, короче, я жду от него малыша и совершенно счастлива.

– Ксень, а он знает?

– А зачем? Его и те дети не очень интересуют. Алименты, конечно, платит, все же детишки рождены в законных браках, а мой так, случайный. Я с ним спала, пока не забеременела, а теперь он на что нужен? Ребенок только мой, сама смогу и вырастить, и образование дать, мама тоже совершенно счастлива, она боялась так внуков и не увидеть.

– Ты молодец, – пробормотала Марго, – гнешь жизнь под себя, – и уже громче добавила: – Все верно, нельзя поддаваться обстоятельствам, знаешь, я вот с тобой минутку поговорю и будто душ холодный приняла, голова сразу ясная, внутренняя свобода полная, дышу и ничего не гнетет, не давит, на всех и все наплевать. Хоть ты девушка у нас и молодая, а мудрости в тебе больше, чем в нас, старых. – Говоря все это, Марго расставляла тарелки, доставала кастрюльки из холодильника, резала овощи, а Ксения старательно путалась под ногами, пытаясь помочь. В конце концов хозяйка не выдержала и усадила ее на стул, дав в руки нож и помидоры. Зазвонил телефон, и женщины вопросительно посмотрели друг на друга, очень не хотелось брать трубку, но аппарат так надрывался, что пришлось ответить. Звонил Игорь и спрашивал, когда и где они могут встретиться и поговорить.

– Игорь, я не хочу с тобой встречаться, говорить нам не о чем и незачем. Все, что можно, мы уже сказали, все – занавес. – Марго отсоединилась и сразу отключила телефон. Минут через десять в соседней комнате раздался звук стационарного телефона, и Елизавета Сергеевна, входя, протянула Маргарите трубку.

– Привет, – зачастила, как обычно, Светка, – твой рвет и мечет, у тебя выключен мобильник, так он мне начал названивать и требовать твой адрес. Хорошо, что твой телефон не на тебя оформлен, а то бы он уже знал, где ты живешь.

– Нет, я же прописана, как и раньше, в нашей квартире, дом на Елизавету записан, так что фиг он что узнает. Ты лучше, если можешь, приезжай ко мне, тут Ксюха с мамой подтянулись, поживешь у меня, воздухом подышишь, а потом, как надоест, домой вернешься, а хочешь и внуков привози, ты же знаешь, как они любят у меня бывать.

– Внуки будут в конце недели, я к тебе работать приеду, у тебя хорошо, тихо, а твоих гостей, ты знаешь, я люблю, они такие позитивные, с ними и небо вроде выше становится. Если ты не против, то буду в семь.

– Вот и отлично, еще сегодня Светик приедет, не соскучимся! – сообщила Марго окружающим. – Мне бы только дождаться развода с мужем и можно из подполья выходить. Надоело изображать из себя другого человека. Ничего, недолго осталось. Скоро все закончится, и заживем мы спокойно и, надеюсь, счастливо. Да, Мартюша? Собака словно поняла вопрос хозяйки, села на попу и начала издавать нечто среднее между поскуливанием и повизгиванием.

– Я таких собак еще не видела, – входя в гостиную, проговорила Анна Ивановна, мама Ксении, – она что, и не лает никогда? Мы здесь уже часа два, а голос ее я только сейчас услышала, точно тень бродит и молчит.

– Это единственная порода собак, которые не умеют лаять, называются они «басенджи», но в остальном собаки как собаки, разве что дрессировке плохо поддаются. Очень уж он у нас своевольный. Хочет – выполнит команду, а нет – так хоть обкомандуйся, не поможет. Через некоторое время раздался звонок, и Марго пошла открывать калитку. С улицы раздались возбужденные голоса, и женщины в доме невольно затихли, прислушиваясь:

– Свет, ты проходи, как ты быстро, даже на тебя и не похоже.

– Твой благоверный очень хочет с тобой повидаться, у него это, кажется, в спорт превратилось. Выглядываю в окно, а там он на лавочке маячит, меня поджидает. Ну я и попросила соседа его отвлечь, а сама вещи схватила, вдоль дома, за кустами и в гараж. Гараж, сама знаешь, из двора не видно, так что я без «хвоста» к тебе приехала. Я молодец?

– Ну конечно, молодец, давай мой руки, все давайте за стол, а ты, Мартин, прекрати изображать на морде вселенскую скорбь и пойди погуляй, нечего тебе у стола крутиться. Пес, поняв, что ничего пока не перепадет, печально вздохнул и пошел в прихожую, где улегся на стоявший там диванчик, на который ему было категорически запрещено залезать. Протест бедолаги был на корню пресечен, и Мартина отправили гулять во двор. Пока хозяева и гости рассаживались, пес тихо пробрался на соседний участок, заглянул в дом и, увидев Лену, плюхнулся ей в ноги, изобразив на морде умиление и восторг. Результатом его хитрости стал кусок колбасы, который Мартин проглотил за секунду и, не утруждая себя дальнейшими изъявлениями признательности, побежал назад. Забравшись под хозяйский стул на кухне, он затих и постарался слиться с полом.

– Вот ведь хитрюга, – засмеялась Марго, – наверняка сбегал к соседям и что-нибудь выпросил. Хорошо хоть ест мало, а то бы уже в дверь не проходил. Давайте попозднее вечером мясо на улице жарить и соседей позовем, они у меня очень хорошие! Мартин из-под стула издал тихое одобрительное ворчание, и все рассмеялись.

С утра Марго, которая для сотрудников оставалась Ольгой Арнольдовной Кудасовой, попрощалась со всеми, сообщив, что с завтрашнего дня ее работу будет исполнять Федор Ямпольский и, возможно, в дальнейшем займет ее место, поскольку она дала ему наилучшие рекомендации.

– Все-таки сумел продолбить начальство, – недовольно пробормотала Леночка. С того момента, как она потеряла надежду привлечь внимание Федора к своей персоне, девушка перевела его в разряд личных врагов и всячески подчеркивала, что, с ее точки зрения, он ноль без палочки, а вовсе никакой не архитектор. Остальные восприняли новость довольно равнодушно, к Кудасовой сотрудники относились хорошо, но рыдать по поводу ее ухода никто не собирался. Федор, однако, почувствовал некоторую неловкость, поскольку до нее с ним никто не разговаривал официально и никакой информации от руководства, кроме слухов о его новом назначении, не было.

– Федор, зайдите ко мне в кабинет, – попросила Ольга Арнольдовна и, дождавшись, пока он пойдет за ней, направилась к себе.

– Теперь хочу кое-что сказать вам лично. Присмотритесь к обстановке на фирме, попросите отца навести справки через знакомых о состоянии дел, не хочу делать плохих прогнозов, но меня здесь многое настораживает. Я ухожу по личным причинам, но и без этого, скорее всего, ушла бы не позднее чем через пару месяцев. Наши проекты вы все знаете, дела передавать я вам начала исподволь давно, так что дерзайте, но к моим словам все же прислушайтесь.

– А чем конкретно вызвано ваше беспокойство? Что не так?

– Да все не так! Заказчик стал задерживать деньги, без конца меняет задания, договоры какие-то невнятные заключаются. Я не понимаю, кто играет нечестно, то ли заказчики, то ли у нас в высшем руководстве происходят странные вещи. Короче, Федор, я вас предупредила, а дальше как хотите. Когда Федор вернулся в рабочую комнату, все сотрудники посмотрели на него вопросительно, всем хотелось знать, что сказала Кудасова, но он молча сел на место и продолжил работу. Вечером Олег Петрович, выслушав сына, начал звонить людям, которые могли дать информацию о состоянии дел на фирме, были среди его знакомых чиновники, связанные со строительством. Но ничего порочащего репутацию фирмы или намекающего на возможные проблемы узнать не удалось. Везде ему сказали, что фирма крепко стоит на ногах, за спиной руководства люди, занимающие высокие посты и при деньгах, беспокоиться не о чем. Тогда отец с сыном решили огород не городить, а просто отпустить ситуацию и посмотреть, как будут развиваться события.

Прошел месяц, затем другой, но на работе все было по-прежнему. Правда, заказчики действительно были какие-то сложные, то ли сами не знали что хотят, то ли с деньгами у них были затруднения, но они часто меняли свои «хотелки», а договор так и не подписывали. Вконец замучившись с ними, Федор стал звонить Ольге Арнольдовне, может, что посоветует. Она ответила сразу и предложила ему встретиться в том кафе, где они в прошлый раз случайно пересеклись. В этот день с Федором пришел и его отец, во время разговора Олег Петрович молча разглядывал бывшую начальницу сына. Что-то в ней было не так, а что, он не мог понять, но, увидев, что столь пристальное внимание мешает женщине, тактично отвернулся и стал увлеченно разглядывать окружающий интерьер. Через некоторое время Федор стал прощаться, а Олег Петрович попросил Ольгу Арнольдовну ненадолго задержаться:

– Скажите, где мы с вами могли раньше встречаться? Я уверен, что не только видел, но и знал вас раньше: голос, манера двигаться, мимика, наконец, ну вот как хотите, а я все это где-то уже видел.

– Хорошо, только обещайте, что сыну пока ничего не скажете. Не скажете? Олег клятвенно пообещал молчать.

– Когда-то давно мы были на «ты». Мое настоящее имя Маргарита Дубровина, Марго. Теперь вспомнил? Не пугайся, ничего противозаконного я не сделала, кроме разве того, что долгое время жила по фальшивым документам, очень была нужна работа, а из-за возраста нигде не брали. Ну и после аварии пришлось пережить несколько пластических операций, а еще пряталась от мужа, надоело «батрачить» на двух взрослых и здоровых мужиков и старую склочную бабу выяснять с ними отношения, тем более обсуждать то, чего нет. Я не видела смысла во всей той жизни, что вела прежде. Короче, все сложилось так, как сложилось, теперь через два дня нас с ним окончательно разведут, и я наконец свободна.

Если бы Олег Петрович увидел в зеркале вместо собственного носа пятачок, он бы и тогда не так был удивлен.

– Да, Марго, от тебя я не ожидал такого авантюризма, я ведь помню тебя тихой, всегда готовой прийти мужу на помощь. Что произошло в твоей жизни, столь сильно повлиявшее на тебя?

Женщина вскинула упрямо голову, на минуту задумалась и нехотя проговорила:

– Знаешь, давай на сегодня прекратим этот разговор, мне противно врать, поэтому я и покончила с историей моего «омоложения», а рассказывать тебе обо всем, что было в жизни за прошедшие годы, наверное, не стоит. Неинтересно все это, гадко! Если хочешь, могу дать домашний телефон, у Федора мобильный есть, но я, как только развода дождусь, сразу номер поменяю. Ну что, давать?

– Д-да, конечно, обязательно, – обалдело уставившись на свою собеседницу, протянул Олег Петрович. Когда Марго ушла, он еще постоял немного и, бормоча себе под нос что-то о чертях, которые в тихом омуте изволят водиться, тоже вышел из кафе и направился к метро. Теперь он очень сомневался в своем умении понимать людей и верно их оценивать. Вот, например сын, он долго считал того чуть ли не ребенком, несмотря на возраст и даже на то, что Федор воевал, наверное, привычка быть главой семьи, отвечать за нее не давала реально взглянуть на ситуацию. Невольно Олег Петрович стал вспоминать: вот Федор защитил его от пьяного, вот Тамара пытается ему рассказать о каких-то своих проблемах, а он отмахивается, говорит, что завтра встретит ее после работы и они все обсудят. Вот Марго сидит и делает эскизы входной группы для Дома культуры, который они с Игорем проектируют. Со своим восприятием Федора он разобрался, теперь относиться к сыну, как младшему члену семьи, стало невозможно, они равноправны во всем. С Тамарой уже ничего не поправишь, нет ее. Тогда, давно, Олег даже не вспомнил о разговоре с женой накануне ее гибели, и только теперь пришла в голову мысль: а если Тамара знала своего убийцу, если ограбление все же было имитировано, если все было не так, как говорили в милиции. И все эти годы он занимался архитектурой, вспоминал жену, переживал, помнил и… ничего не делал, не требовал от милиции, не ругался, не искал, наконец, сам того, кто лишил их с сыном жены и матери, просто смирился. Слабак, слюнтяй, паршивый интеллигентишка, годный только на то, чтобы фантазировать и рисовать, и не способный реально защитить свою семью или хоть отомстить за нее! Глядя на себя теперешнего и помня себя прошлого, Олег Петрович пришел к печальной мысли, что он, как говорил когда-то его отец, «никчемушник». Словно услышав на расстоянии эти мысли, позвонил старый приятель Юра, постоянно живший в Тбилиси. Давным-давно они вместе служили в армии, еще в советские годы, Юра и тогда точно знал, что будет работать в милиции, туда он и пришел устраиваться, едва вернулся в родной город. Теперь он занимал большой пост в своем ведомстве, умудрившись усидеть в начальственном кресле при всех правителях, регулярно сменявшихся в стране, но в Москву раньше не приезжал, может, действительно не было времени, а может, не хотел «дразнить гусей» в виде своего руководства. В этот раз звонок был из Москвы, с Петровки. Олег Петрович услышал знакомый акцент и даже переспросил: «Юрка Шанидзе, это точно ты?»