Читать книгу Беззаконники - Ольга Прилепская - Страница 1

Есть на нашей планете много чудесных мест, куда стремятся туристы, чтоб насладиться красотами природы, а есть места, почему-то оказавшиеся на обочине их устремлений. То ли из-за хитросплетений исторических событий, то ли из-за равной удаленности и от западной цивилизации, и от восточной, а может быть из-за особенностей капризного климата Урал не стал Меккой туристического бизнеса. Седой величественный Урал приоткрыл пока свои тайны для немногочисленных и неприхотливых храбрецов, зачаровав их гремучей смесью своего своенравного характера и скрытым от посторонних глаз богатством древних лесов на пологих склонах. Даже местное население не перестает удивляться переменчивости его настроений: старик то уснет под снежным покрывалом на долгие месяцы, то взбодрит своих обитателей быстрым пробуждением пышных лесов, то остановит бег времени снежной бурей в начале лета. Разверзнет помрачневшее враз небо лавиной холодных белых мух, спрячет красоту расцветшего мира под снежными панамами и обрушит метельной круговертью сотни деревьев и в городах, и в лесах. А потом, спохватившись, последим решающим шквалом ветра разгонит зловещее нагромождение туч, позволив небесному куполу засиять умытой синевой, напустит жара, растопит им же содеянное и поминай всякий человечек через десяток лет вдогонку сему курьезу, что быль, а что невидаль. Любит древний лукавый старик, батюшка Урал, сюрпризы, тешит свою затянувшуюся старость загадками. А может и скрывает от нас, непомерно любопытных и никак не желающих взрослеть детишек, свои и чужие тайны диковинным образом. Видели, мол, налюбовались? Радуйтесь! Вырастите, поумнеете, я и ни такое покажу. Так-то…

Глава 1.

Закончилось календарное время весны, по тому же календарю подошла очередь и лету прийти, но Уральский Край оно не спешило посетить, видимо, по каким-то своим причинам задержалось на просторах европейской части континента. Люди терпеливо ждали его настоящего прихода, готовились встретить во всеоружии, но удивились искренно и от неожиданности растерялись, когда в одно прекрасное утро на небе не оказалось ни тучки, ни облачка легкого, а только ласковый на тепло яркий диск Солнца. Он единственным правителем царствовал в размытой его светом голубизне небосвода, щедро рассыпал блики от своих лучей по глянцевой поверхности еще не успевшей покрыться серой пылью молодой листвы деревьев, сверкал зеркальным блеском на водной глади рек и озер. Люди счастливо и глупо улыбались, радуясь красоте помолодевшего мира, и спешили быстрее выскочить из тесных коробок обшарпанных холодом домов навстречу этому чуду.

Лето вернулось в Уральский Край не в выходной день, как надо бы торжеству, а в обычный трудовой, но получилось празднично, потому, как людей успела утомить зимняя тягостная медлительность рабочих недель, хотелось чего-то необычного и нестандартного. Все, кто еще умел радоваться и удивляться, старались под любым предлогом на пару минут вырваться из-за застенков душных производственных цехов, контор, магазинов и больниц в сказочный мир первого дня настоящего лета.

Федор разучился радоваться. Теперь Федор пил, пил много и регулярно, и причина тому была весомая, основательная. Когда-то, далеко в юности, ему хорошо и сладко мечталось, будущее представлялось преображенным, светлым, а немалая заслуга в трудной борьбе со злом принадлежала Федору и его друзьям. Мечталось, но не сбылось. Подумаешь! Все мы мечтаем. Но если большинство из нас мечтает о легкой, красивой жизни без проблем, неизвестно каким образом сделавшейся таковой, и именно для нас, любимых, то Федор мечтал активно преобразовывать мир для всех. Ему надо было действовать, бороться за счастье всемирных масштабов, потому и враг рисовался не меньших размеров. Его надо было вычислить, предъявить, так сказать, на опознание, а потом сплотиться всем миром, составить программу грандиозного наступления и с позором изгнать за пределы матушки Земли.

В то время, когда его сверстники, люди обыкновенные и скромные в своих желаниях, благополучно прощались с розовым миражом детства, Федор приступил к осуществлению своей мечты. Читал и изучал труды древних и не очень мыслителей, окунулся в таинственные глубины языческих измышлений, ознакомился со всеми религиями, что человечество исповедовало на данный момент и… вычислил! Враг оказался многолик, носил сотню имен, каждое из коих соответствовало случаю и представлениям народа, узнавшего его, но, что обидно, осязаемой оболочки не имел, а потому указать на него пальцем не предоставлялось возможности, а из-за этого и программа по его уничтожению не складывалась. Воевали с сим невидимым и неуловимым созданием и до Федора, но каждый раз вырисовывалась странная ситуация: против чего боролись, на то и напоролись. Федор окончательно запутался и растерялся, поостыл, притих и задумался надолго.

Между тем на пороге нового тысячелетия, когда в душе многих людей зрела тайная надежда на чудесное преобразование старых устоев мира, события в его стране разворачивались по намеченному коварным врагом плану. Несомненно, по размышлению Федора, это тот в очередной раз посетил трещавшую по всем подлатанным швам «великую и нерушимую» империю свободных народов, коих перессорил друг с другом. По ходу им придуманной мистерии исподтишка выдал на-гора порцию неизменного пафоса лозунгов «Хлеба и свободы каждому!», кои еще никогда не удавалось распределить согласно потребностям многочисленных слоев общества, столкнул лбами как неразумных и слепых щенят бывших братьев и соратников по построению небывалого будущего и разогнал по закуткам преображать свою конуру.

Преобразование потекло по своему веками наторенному руслу. Чиновничья братия, лишившись «указующего перста» обанкротившейся партии, активно распродавала кровные богатства страны подпольным ростовщикам, не имея другого разумения, как ими распорядится для своей выгоды, а народы, оставшись наедине с единственным своим правом на труд, но без оплаты, дружно боролись за свое выживание. Федор же страдал, страдал от своего бессилия изменить ход событий, так как шла, по его разумению, очередная бескровная великая революция, а противопоставить ей можно было только контрреволюцию с обильным кровопусканием. Что-что, а кровь Федор не желал проливать ни свою, ни чужую. Наблюдал, как нищают народы, а поделать ничего не мог, пока ему не открылась простая и старая, как его мир, истина. Она пряталась в библейских заповедях и предлагала изменить, прежде всего, себя, дабы победить кабальную зависимость от материальных благ. Федору изменять себя, практически, не надо было. Бесхитростный и беззлобный, он любил всех и готов был поделиться с ближним всем, что у него было. Но, если поделиться еще и этой своей находкой с другими, убедить их в простоте и легкости исполнения заповедей, то… даже дух захватывало, что будет! Федор безотлагательно принялся за дело. Он вещал всем, встречному и поперечному, но больше всех досталось его сослуживцам по работе и соседям по жительству. Результат этих добрых начинаний получился ошеломляющий: как раз изменять самих себя никто и не собирался, а Федоровы нравоучения злили и мешали поискам хлеба насущного и ненавистных ему теперь материальных благ. Сотрудники от Федора отмахнулись многозначительным молчанием, изгнать из своего коллектива не изгнали, т.к. профессиональные качества Федора были высокие, да и работоспособность завидная, но общаться с ним перестали. Федор еще некоторое время буянил, но кричать в образовавшейся вокруг него пустоте не было смысла, и он замолчал. Сначала от обиды, затем от разочарования: оказалось, что атеистическое большинство общества над идеей Бога посмеивалось, козни Сатаны переадресовывало правящей верхушке, религиозным наследием предков не интересовалось, потому, как считало, что жить надо проще и веселее, не засорять голову философскими бреднями, а раскрепощать, уставшую от забот, затейливым детективом или любовным романом-интрижкой. Федор обратился в последней надежде к Богу, долго ждал заказанного чуда, а оно не случилось, и это обстоятельство окончательно надломило его. Несбыточная мечта распалась на десятки мелких, тоже невыполнимых, желаний. Они еще некоторое время будоражили его сознание, но на смену им непреодолимо надвигалась зияющая пропасть будущего бесцельного существования, из которого не было выхода. Желая как-то восполнить невыносимую утрату, Федор с головой окунулся в работу, не позволяя себе ни на минуту расслабиться, чтобы тяжелые мысли не преследовали его хотя бы в продолжение рабочей недели. Потому что в выходные дни нужны были силы для безуспешного преодоления медлительного потока времени, который с каждым новым месяцем увеличивался на неизвестно откуда взявшиеся невидимые дополнительные минуты. Он пытался заполнить их чтением расплодившихся под влиянием текущих событий детективов, но не мог сосредоточить свое внимание на хитроумных сплетениях преступной мысли, а кровавый беспредел нового общества повергал его в отчаяние, от которого так хотелось избавиться. Выход из временного тупика подсказал сосед по этажу, Витек, пригласивший однажды его к себе в гости, чтоб вместе скоротать субботний вечер в дружеской беседе за бутылкой спасительной сорокаградусной настойки. Федор хотел вежливо отказать ему по причине своего негативного отношения к распитию алкогольных напитков, но неожиданно для себя передумал и согласился. В голове как-то вдруг родилась мысль, что один раз можно и попробовать скрыться от самого себя за искусственно созданным хорошим настроением.

– «Это будет только один раз. Надо попробовать расслабиться, иначе, не ровен час, сойду с ума от этого нескончаемого кошмара». –

Этот вечер не принес ничего нового ни для пытливого ума Федора, ни для успокоения его души, но под воздействием алкогольной эйфории ход времени для него ускорился в десятки раз. За пустой болтовней о насущных проблемах незаметно пролетел вечер, одним мигом проскочила ночь, а утро и полдень следующего дня пропали в пьяном забытьи крепкого сна. Поэтому, когда подоспели следующие выходные дни после тяжелой трудовой недели, Федор, не задумываясь, согласился на очередные посиделки, потом согласился и на следующие «оживленные» беседы. Так продолжалось до тех пор, пока не закончился дачный сезон, и семья соседа не вернулась домой. Друзья еще некоторое время пытались продолжить общение друг с другом в квартире Федора, но бдительная жена быстро вычислила их и с позором водворила своего благоверного на его законное место.

Под воздействием этих неодолимых обстоятельств Федор некоторое время вел трезвый образ жизни, тщетно выискивая себе новое занятие, которое заполнило бы образовавшийся пробел в его времяпровождении, пока не смирился с настойчивыми доводами своего внутреннего голоса в пользу посиделок наедине с самим собой. Тем более что первый же опыт показал действенность такого начинания. Когда никто не загружал его сознание своими проблемами, к нему возвращалась его былая мечта во всей своей красе, легко и непринужденно складывались планы по ее воплощению в жизнь, а если что-то не получалось наяву, то пьяные слезы быстро облегчали душу.

Федор не заметил, как втянулся в такой распорядок своей жизни. В субботу пил без ограничения, в воскресенье отсыпался, опохмелялся и тщательно готовился к трудовым будням, на которые наложил табу на алкоголь. Правда, в понедельник коллеги по работе подозрительно морщились, общаясь с ним по рабочим вопросам, но он не придавал этому обстоятельству особого значения, потому что точно знал, что многие из них не без греха, поэтому и его грех переживут безболезненно. В таком новом для него ритме он беззаботно пережил слякотную серую осень, незаметно пересидел темные морозные вечера долгой зимы и уже строил планы на свой отдых на природе с приходом теплых денечков. У него даже возникло желание выбраться летом в лес с ночевкой, как во времена его беззаботной юности, и он выстраивал мысленно нужные фразы, чтобы уговорить на такой подвиг своего соседа, как вдруг в налаженном им под себя временном токе произошел непредвиденный сбой. В его душе поселился страх, непонятный, беспричинный страх неизвестной природы. Сначала он незаметно вполз в безмятежную пустоту сна, заполнив существующие пробелы надолго запоминающимися сценами возможной Федоровой гибели то от падения с головокружительной высоты, то в неотвратимо засасывающих топях болота, то от удушья в безвоздушной ватной бесконечности некой пропасти. Потом, при тщательном анализе и поиске причин непонятного явления с общечеловеческой тенденцией искать их не в себе, а извне и обязательно с мистическим приложением, страх приобрел конкретные формы. Из непроглядной темени, образовавшейся в Федоровой душе после крушения тщательно выпестованных им надежд, стал являться непобежденный враг, мерзко и ехидно кривляться и морочить ему голову своим чудовищным и многоликим разнообразием. При таком повороте событий и учитывая наглость бестелесного противника, Федор решил придавить своего врага увеличенной дозой дурманящего напитка, а тот каким-то непонятным образом переселился из убийственного для него пьяного беспамятства в реальную жизнь, превратившись в серое туманное облачко пыли в дальнем углу комнаты. Федор на некоторое время притих от ужаса, потом перенес свои посиделки в людные забегаловки, но шумные, драчливые «друзья по несчастью» быстро ему надоели, да и в душе взыграла задетая за живое гордыня.

– Все, баста! Завязываю! – Грозно заявил притихшим на миг собутыльникам. Решительно встал и под общее недоуменное молчание навсегда покинул грязное заведение.

До середины мая месяца он с большим усилием следовал своему обещанию, хотя враг коварно провоцировал его, нашептывая ему мягким внутренним голосом беспочвенность обвинений в его адрес, и уговаривал не портить себе так удачно налаженную жизнь.

– «Алкоголь здесь ни при чем. Подумай сам. Ну, сколько ты пьешь? Четыре дня в месяц, за неполный год и двух месяцев не наберется. Так откуда взяться пьяным глюкам? Нет, здесь что-то другое. Может быть, «Ему» как раз и не нравиться, что ты перестал в отчаяние впадать? Может быть, может быть…» – Постоянно обдумывал Федор свою теперешнюю позицию. – Но пьянство до добра не доведет, это факт. – Громко заявил вслух. – «Ладно, скоро отпуск, отмечу его и свой последний пьяный сбой и тогда с новыми силами в новую жизнь». И точка на этом! –

Найдя решение, удобное для обеих сторон его собственного «я», Федор с нетерпением стал ждать прихода очередного отпуска, но, увлекшись заманчивыми перспективами еще раз расслабиться под винными парами, не заметил, как желанный миг наступил, а праздник растянулся на несколько незамеченных им дней.

В радостный для многих день прихода лета Федор проснулся от доносившегося с улицы праздничного гомона людей и с удивлением уставился на противоположную стену своей комнаты, разукрашенную боязливо вздрагивающими бликами света от ярких солнечных лучей, прорвавшихся в его жилище сквозь густую крону деревьев за окном. Попытался повернуть голову в другую сторону и застонал от резкой боли в затылке. Растерянно облизал пересохшие губы и наморщил лоб, соображая, что с ним случилось. Боль распространилась по всей голове, тисками сжала виски и частыми ударами сосредоточила свое действие в центре лба. Федор механически опустил руку с дивана и нечаянно опрокинул стоявшую рядом с ним бутылку. Испугавшись за ее содержимое, резко подскочил, сел и облегченно застонал, увидев, что горлышко бутылки предусмотрительно закупорено бумажным кляпом. Одним залпом выпил кислое отстоявшееся пиво и громко отрыгнул в душный воздух комнаты вонючие пары перегара.

– Вот так! – Весело подмигнул съежившемуся под солнечным светом в плотную кучку пыли своему туманному «пришельцу» в углу комнаты. Кряхтя поднялся на ноги и заглянул сквозь мутное стекло окна на улицу. – Праздник, что ли, какой? Не помню. Фу, а голова продолжает болеть! – Он с усилием потер виски и медленно побрел на кухню за обезболивающими таблетками.

На кухне достал из настенного шкафчика аптечку, вытащил блестящую пластинку с таблетками и направился к раковине, но споткнулся обо что-то. Раздался нарастающий звон падающих бутылок. Федор растерянно уставился себе под ноги.

– Ни фига себе… – Он машинально налил в стакан воды, машинально проглотил лекарство и медленно опустился на табурет возле обеденного стола, не отводя глаз от большой кучи беспорядочно упавших на пол бутылок. – Неужели это все я один употребил? Сколько ж дней прошло? Не помню, ничего не помню. Ну и дела! – Машинально вернулся в комнату, ступил пару шагов за ее порог и испуганно замер, усиленно вглядываясь в скрытый теперь тенью шторы дальний угол. – Нет, это невыносимо! Как же ты меня достал! Все, это был последний раз! Сейчас, – пошел на кухню, – убираю все это с глаз долой и…, все! Выхожу в люди. Там праздник какой-то, порадуюсь вместе с ними. – Наспех смахнул сухой тряпкой с липкой поверхности стола засохшие остатки еды, поставил грязную посуду в раковину, шумно побросал бутылки в два больших полиэтиленовых пакета и облегченно вздохнул. – Все, свобода, и чтоб мои глаза тебя не видели, когда вернусь. Это был последний раз. Напоминаю, чтоб ты не забыл. –

Вприпрыжку сбежал вниз по лестнице под веселый перезвон пустых бутылок, не дожидаясь постоянно занятого лифта, вывалил в мусорный бак во дворе дома содержимое пакетов и, широко размахивая руками, пошел разгонять свой мрак на многолюдном просторе родного города, мысленно уговаривая себя, что теперь пить не будет никогда, ни при каких обстоятельствах.

– Пусть празднуют – их дело, а я ни-ни. – Бормотал тихо сам для себя, широко шагая по центральной улице в поисках праздничной демонстрации, но нигде не находил и намека на яркие транспаранты или неправдоподобно большие шляпки искусственных цветов, которые до сих пор являлись неотъемлемым атрибутом любого праздника.

– А что, собственно, происходит? Людей на улице тьма, будто демонстрация вот-вот как закончилась, а атрибутика отсутствует. Или я ошибаюсь? – Удивился Федор простоте праздника, но продолжал искать на улицах вещественные доказательства, а у себя в памяти праздничную дату соответственную. Ничего не получалось: календарный ход событий ускользнул от него, а восстановить его по памяти никак не удавалось.

Вскоре боевой дух испарился из глубин его души, выступив мелкими капельками слабости на лбу, а ноги налились свинцовой тяжестью. Федор обессиленно прислонился к дереву у металлической резной ограды техникума и, шумно отдуваясь после продолжительной пешей прогулки, обвел затуманившимся взглядом центральную площадь города. Прохожие, не скрывая друг от друга радостных улыбок, частым потоком мелькали перед ним, спеша куда-то по своим делам. Со стороны городского пруда, откуда-то с невидимой ему части лестницы крутого спуска, доносился веселый громкий смех детворы, на немногочисленных лавках вокруг памятника отдыхала молодежь. Федор собрал последние силы и направился к ближайшей шумной компании подростков. Облизал пересохшие губы и подмигнул юнцам, стараясь улыбаться как можно естественнее:

– Что празднуем? –

Подростки со знанием дела прихлебывали пиво из темных бутылок с яркими этикетками, вид которых вызвал у Федора судорожный спазм в горле. Он закашлялся. На глазах выступили слезы, в ушах раздался неясный шум, заглушивший все звуки вокруг, а сквозь него, как громкие оплеухи, отчетливо донеслись небрежно брошенные кем-то обидные слова:

– Иди, дя-дя, погуляй еще. Оставим мы тебе бу-тыл-ки, не боись. -

Федор оторопел. Протестующе взмахнул рукой и увидел зажатые в ней скомканные небрежно полиэтиленовые пакеты.

– Что?! Вы чего это подумали? Да я, я только что два этих пакета на помойку выбросил. Я не для этого спросил… –

– Это ты не понял. – Угрожающе приподнялся с лавки коренастый мальчишка. – Тебе сказали, вали отседова. –

– Да я… -

– Вот привязался! – Поддержал друга второй юнец. – Не отвяжешься. Пошли лучше на берег. -

– Нет-нет! Подождите, у меня деньги есть, вы не думайте. Я сейчас достану. – Федор быстро засунул пакеты в боковой карман пиджака и полез в его внутренний карман. – Сейчас, сейчас, достану… -

– На. – К ногам подкатилась пустая бутылка. – Еще одну сдашь. Привязался, блин! – Подростки поднялись и, небрежно сплевывая себе под ноги, побрели к пруду.

Федор, не мигая, уставился на застывшую у его ног бутылку. Щеки жаром зажглись от незаслуженной обиды. Он нервно сжал найденные бумажные купюры в кулак.

– Ах вы, сопляки. – Зло буркнул себе под нос. – Выцыганили у мамок мелочь на кислую водичку в разрисованных бутылках и…, – машинально разгладил деньги и сложил аккуратно в стопку, – и сразу кру-ты-е такие стали! А вот столько не хотели?! – Грозно помахал стопкой в сторону удалившихся обидчиков. – Эх, – безнадежно махнул рукой, – что с ними разговаривать? – Развернулся и устало побрел по дороге домой.

– Сопляки, – вспомнил обиду через несколько минут, – бутылки мне бросают! Вы сначала попробуйте заработать вот столько! Да здесь на несколько сотен бутылок вашего кислого компотика хватит!– При воспоминании о пиве у него опять по телу прокатилась волна слабости. Он остановился, смахнул устало капельки холодной испарины со лба и с удивлением обнаружил, что стоит перед продуктовым магазином. – Ага, это то, что нам надо, а то… Да что там говорить, – со злостью сплюнул себе под ноги, – тьфу и тьфу на вас! Нашли от чего выпендриваться! Сейчас посмотрим, – решительно вошел вовнутрь, – кто из нас крутой. Я покажу вам, как на меня напраслину возводить. – Купил две бутылки коньяка и победителем направился домой.

Входную дверь в свою квартиру Федор открывал долго: ключ в трясущихся руках никак не хотел попадать в узкую прорезь замка. А когда наконец-то открыл, тут же вспомнил о сером сгустке своего кошмарного видения, поэтому к комнате подошел на цыпочках и осторожно заглянул вовнутрь из-за дверного косяка. После залитой ярким солнечным светом улицы жилище его выглядело убого, на что ему было наплевать, и мрачно, что испугало. Он скорыми шашками проскочил пустое пространство до балконной двери, уверенным жестом раздвинул грязноватые, а потому на цвет серые, шторы, громко звякнул металлическим шпингалетом и радостно зажмурился от яркого света с улицы.

Не спеша вытащил из топорщащихся карманов брюк бутылки с дорогим зельем и поставил в центре стола. Через открытый проем в квартирку ворвался теплый летний ветерок, за ним пробрались озорные блики небесного светила и янтарным светом отразились в содержимом бутылок. Федор оживился.

– Так-то, – потер весело руки, – праздновать – так праздновать! А не то повадились все, кому не лень. – Мстительно оглядел все освещенные углы комнаты, где имел обыкновение прятаться его непримиримый враг, принимавший в последнее время вид серого многорукого существа с широко расставленными сферами красных глаз. Видение отсутствовало, а потому настроение Федора перестроилось на иронический лад.

– Понавыдумывали себе гоблинов, – вспомнил Федор прочитанные книги, – орков-урков разных и еще черт знает что. А у нас все классически, к нам многорукая Кали в гости хаживает, сама индийская богиня нашим приютом не брезгует. Ее-то и помянем, грешную, в первую очередь. -

Он откупорил одну бутылку, наполнил замусоленный стакан наполовину, деловито крякнул и перевернул его содержимое в свою глотку. Дорогое зелье не оправдало его ожиданий, вкусовые его качества оказались близки настоянному на травах самогону, чем и расстроило Федора.

– Ну-у, как всегда! Как же, коньяк! Пойло замаркированное! – Он разочаровано опустился на деревянный стул. – Живем в дерьме, жрем дерьмо, пьем дерьмо, платим честно заработанные копейки за дерьмо, и никому дела нет! – Зло стукнул ладонью по пыльной поверхности столешницы. Бутылки подпрыгнули и обиженно звякнули друг об дружку. Федор испуганно придержал их, но наливать новую порцию пока не стал. Праздничное настроение улетучилось, в голову полезли мрачные мысли, перед глазами неясным контуром вновь замаячил многорукий уродец.

– Прочь, паскуда! Привязалась как банный лист! – Рявкнул Федор на навязчивый мираж. Тот лопнул, рассыпавшись искрами бенгальского огня. Федора обдало жаром, на лбу выступила испарина. Он рывком дернул пуговицу на вороте рубахи, решительно наполнил стакан очередной порцией «марочного пойла», залпом выпил, возбужденно подскочил на ноги и аршинными шагами стал сосредоточенно расхаживать в пустоте своего жилища, настойчиво заставляя себя думать о положительных моментах своей жизни.

– А как хорошо все начиналось! Была мечта, были друзья, была Сашенька. Сашенька, Сашенька, н-да… – Вспоминал Федор вслух, чтобы отвлечься и не дать противному многорукому видению завладеть его вниманием. – В детстве была пацанка пацанкой. Мелкая, но юркая, от нас, дылд длинноногих, ни на шаг не отставала. А потом вдруг превратилась в эдакую маленькую фею. Мы и глазом моргнуть не успели, как перед нами явилась такая необъяснимая краса! Я тогда дар речи потерял. А как иначе? Волосы-то у нее густые, темные, а глаза синие-синие, как небо осенним солнечным днем, когда в воздухе парят белые паутинки. И в ее глазах такая белая дымка, загадка. Гляди – не наглядишься и тайну ее не разгадаешь. Чувствуешь только, что наш мир для нее – тьфу! Серость, бессмысленное существование. Ее мир – это мир грез и сновидений. И рыцарь… Эх! С ее-то интеллектом! Так нет, и она туда же, куда все бабы! Рыцарь! Еще и смеялась. -

В памяти Федора всплыл образ любимой женщины. Она лукаво улыбнулась, приподнялась на цыпочки и постучала тонким пальцем по его лбу.

– Пойми, Федор, я не грежу о нем как о реальном мужчине. Просто он приходит ко мне во снах. Бежит через все измерения сюда, к нам. Я мучительно, понимаешь, мучительно пытаюсь разобраться, почему, зачем показывают мне эти сны? Они ведь не повторяются, Федор. Это рассказ, подробное повествование о жизни, о приключениях неведомого мне белого рыцаря. Я как бы читаю книгу, а книга – это мой сон. Тороплю день и с замиранием сердца готовлюсь к ночной встрече. Я сама знаю, Федор, что это ненормально, но кому какое дело до того, как я живу? Пусть их, а я должна разгадать его тайну. Он должен пробиться к нам, я молю бога об этом. Понимаешь, Федор? -

– Рыцарь, Бог… Кому они нужны? Никому, только ей, а мне уже ничего не надо. Все – бред сивой кобылы. С ними неудобно никому, нам бы с бытовухой управиться. А заповеди, – вернулся Федор к больной теме, – это не делай, туда не смотри, чужого не возжелай. Ага, сейчас! Для чего тогда жить? Под второй удар подставляться? Нашли дурака – Федора Ивановича. – Федор крепко сжал пальцы в кулаки. – Да я бы все это делал, но какой толк от меня одного? Только курам на смех! Правда? – Машинально спросил у струящегося серыми туманными спиралями вновь появившегося чужака. Незнакомец удивленно замигал красными сферами в центре бесформенной, но стремительно уплотняющейся воздушной массы. – Сгинь, сказал, нечисть! – Федор метнулся к выключателю. На смену яркому дню ползли серые сумерки, а единственным спасением от пришельца, Федор успел вычислить его слабину, был яркий свет. «Нечисть» сгинула в дальний темный угол комнаты и застыла пауком-охотником. – То-то же! Думаешь, я один? Дудки! У меня Валерка есть, Серега…, были. – Федор вздохнул, вернулся к столу. – Был Валерка, смелый, сильный, надежный. Уехал. Удачу ловить подался в чужие края. Был Серега, скромный, интеллигентный, задачки в голове как семечки щелкал. Дощелкался! Сменил научную карьеру на рясу поповскую. Не понимаю, но, что поделаешь? Его воля, уважаю, а принять никак не могу. Да и ни то, чтобы принять, подойти не могу. Ходил к нему в церковь, а он – в этом облачении, молитвы шепчет, поклоны бьет. Смотрю на него, вроде бы – тот же Серега наш, а все ему – «отец Сергий» и кланяются! Ну не кланяться же мне со всеми? Смешно, неловко. Не смог. Саша и та от меня отвернулась после сплетен институтских. Тогда больше всех этот прихвостень начальства, Аркашка, постарался. Вот же гад – гладкий и скользкий, ухватить не за что! О! Шел бы ты, паучок-трудовичок, к Аркашке. С ним тебе в самый раз управиться. Подленький и наглый он, тебе под стать. Вместе бы и куковали. – Уговаривал Федор затаившееся видение и подливал себе в стакан уже из второй бутылки, пока одурманенный окончательно не заснул на стареньком диванчике у окна.

Глава 2.

Близилась ночь и под своим покровом тайно впускала в город нового гостя. Деревья уже гулко раскачивались под порывами сильного ветра, возмущенно шелестя молодой порослью листвы. Город как будто вымер, спрятал своих обитателей за надежными каменными стенами, оставив для бушующего невидимого разбойника узкие улицы, вдоль которых тот носился, весело шурша кучками бумажного мусора, и угрожающе завывал в верхушках деревьев и на крышах домов. Но город крепко спал, погруженный в вынужденную темноту экономического беспредела новой эпохи. Только на пятом этаже девятиэтажной свечки малосемейного общежития, стоящего на берегу грязной речушки с промышленными отходами, горел в окне одинокий огонек тусклой лампочки, а из-за открытой балконной двери хлопками вырывалась наружу серая ткань шторы, как будто подавая кому-то тайный знак, что его там ждут.

Федор спал и сквозь глубокое хмельное забытье до него доносился глухой отдаленный звук разорвавшейся праздничной хлопушки и не одной, а нескончаемого их числа. Звуки ритмично следовали друг за другом, раздражали своим бесконечным однообразием и наглым треском вклинивались в сонную муть Федорова сознания. Ногам становилось жарко и неприятно мокро в неснятых ботинках, голова и плечи зябли на студеном сквозняке открытого балкона, ребра гудели от напора не сдавшихся пружин его лежбища. Он заворочался, старый продавленный диван возмущенно скрипнул ржавыми пружинами, неохотно пригибая их кочки под его тело.

– Вот напасть! – Скрипучим сонным голосом оповестил Федор всех о своем возмущении. Вытащил подушку из-под головы и отгородился ею же от навязчивого треска. Ему стало теплее, спокойнее, пружины, правда, продолжали молчаливую борьбу с ним за свое законное место на диване, но сон туманной поволокой гасил раздражение и затягивал Федора в мистическую неразбериху своего очередного представления, предлагая посмотреть на диковинные храмы древней Индии.

… Он стоит перед огромной стеклянной дверью, а за ней радужным цветом переливаются резные стены невиданного им храма, который сказочным замком затерялся среди пышной зелени джунглей. За дверью царят свет и покой, а здесь, перед нею, клубится холодный мокрый туман, неприятными грязными хлопьями прилипает к одежде, норовит плотной серой завесой скрыть от Федора путь, который он так долго и тщетно искал. Федор никак не решается сделать последний шаг. Боится, что это очередной мираж его воспаленного сознания, а на самом деле там пустота, от которой нет никакой возможности убежать, скрыться, потому что она повсюду, а та реальность, что манит из-за двери, и не реальность вовсе, а еще одна иллюзия, и стоит открыть дверь, как все погибнет, рассыплется серым мертвым пеплом.

– Какая разница? Здесь тоже не цветочки. – Федор решительно толкает дверь…, и вихрь холодного воздуха налетает на него, заставляет плотнее укутаться в белый плащ.

– Что же это, опять? – Федор испуганно озирается и видит рядом с собой второго Федора в таком же странном белом одеянии.

Он почему-то знает, что он и второй Федор – это одно целое, но сейчас можно и хочется разделиться, потому что вокруг пока все спокойно, а болтать вдвоем веселее, можно и поспорить, и доказать что-то свое, что есть у каждого из двух Федоров.

– Как же это спокойно, если все так мрачно? – Удивленной мыслью возникает вопрос у реального Федора.

Вокруг темно-лиловый мрак тяжелого, низкого неба, на котором тлеет тусклый диск неизвестного светила, редкие поросли черных кустов и где-то рядом, но не поймешь где, большая опасность и надо с кем-то сильным, злым и бессмертным сразиться.

Третий Федор, тот, кто спит, понимает, что нельзя, глупо сражаться с тем, кого невозможно убить. Ему становиться страшно, а впереди появляется лилово-синий шар и неумолимо мчит на первых Федоров. Внутри него огнем горят выпуклые сферы глаз с кровавой бусинкой между ними.

– Не смотри ему в глаза! – Кричит первый Федор второму, а третий смотрит и замирает, парализованный ужасом. Он знает, что надо бежать, бежать, куда глаза глядят, но глаза глядят на странный танец лиловой женщины с множеством мелькающих вокруг нее рук.

Два первых Федора сливаются в одного очень сильного воина, которого тоже невозможно победить, белые плащи раскрываются двумя огромными крыльями. Взмах – хлопок, взмах – хлопок. Плотная воздушная струя сбивает с ног лиловое чудище, оно мячом-великаном отскакивает назад. Из рук со стальным скрежетом вылетают кривые блестящие клинки, а рот вытягивается трубным рожком и воинственно свистит…

– Нет, верещит. – Испуганно прошептал проснувшийся Федор и мутными глазами осмотрел свое жилище.

В темном углу мигают два красных огонька, и что-то свищет, все громче и громче. Шторы двумя серыми полотнищами выстреливают вглубь комнаты под порывами сильного ветра, на грязный пол падают и падают мохнатые белые снежинки.

– Надо же! Уже зима пришла… – Федор неуклюжей, шаркающей походкой поспешил к балкону, осторожно высунул лохматую голову в распахнутый настежь проем и замер, открыв от удивления рот.

Ночная темень была разукрашена и освещена миллиардом белых пушинок, которые то кружили в парящем полете, то злым ураганным ветром заплетались большой белой плетью и щелкали по низко пригнувшимся кронам деревьев. Среди этой метельной кутерьмы высоко в небе вопреки всем законам вспыхнула яркая звезда и кометой упала вниз, а из-за плеча Федора обратным порывом ветра вырвалось навстречу ей полотно шторы и громким радостным залпом приветствовало космическую гостью.

Федор вздрогнул от неожиданности, укоризненно покачал головой и цепко ухватился длинной рукой за непокорную ткань, тщетно пытаясь водворить ее на место, как услышал резкий свист за своей спиной. Полуобернулся и увидел, как из дальнего угла на середину комнаты темным пауком выпрыгнула чья-то тень и одним серым туманным щупальцем потянулась к его ноге. Он, разжав пальцы, резко отскочил на балкон, прижался спиной к металлическому ограждению. Штора победно хлопнула и возмущенной хозяйкой помчалась в дом, на ходу сметая своим подолом серый мусор и снег. На улице воинственным призывом загудели деревья, Федор осторожно повернул голову и обомлел: из глубины ночного простора на него мчался белый светящийся шар. Машинально он зажмурился и, сгорбившись, прижал подбородок к груди, обреченно ожидая неминуемого столкновения с сим неизвестным предметом. Напряженно ждал около минуты, но, почему-то, ничего произошло. Он медленно приоткрыл глаза, из-за плеча вскользь окинул взглядом пространство перед балконом. На расстоянии двух метров от него ярким светом вспыхнули многочисленные разряды и суматошно забегали по изнанке выпуклой поверхности чего-то неизвестного происхождения. Федор выпрямился, резко развернулся и, выпучив глаза, удивленно уставился на новую напасть в виде полой сферы метрового диаметра с полупрозрачными дрожащими стенками, плавно зависшую в воздухе перед его домом. Сквозь живую, как показалась Федору, материю стенки из глубины загадочного предмета на него посмотрели чьи-то глаза. Федор предусмотрительно попятился к балконному проему.

– Здрасте. Вас-то нам как раз и не хватало. – Из комнаты донесся трубный вой охотничьего рожка. Федор в замешательстве остановился, вспомнив, что там находится не менее удручающее его сознание уродливое видение. – Вон. – Ткнул указательным пальцем в пустоту за плечом. – Многорукий уже заждался, а я, слава богу… -

Договорить он не успел. Сфера, с молниеносной скоростью приблизившись, сбила его с ног, а он, обхватив руками немного сжавшиеся под его напором стенки и с ужасом глядя в синие глаза неизвестного существа, спиной влетел в комнату. Перед задней стеной комнаты они резко остановились, но Федор успел больно стукнуться об стенку затылком и, заботливо поддерживаемый медленно планирующей вниз сферой, обмякшей тряпичной куклой сполз в мягкое кресло, что троном стояло в центре стены. Сознание от удара он не потерял, но в глазах его помутнело, и сквозь эту пелену пространство комнаты показалось ему несколько искаженным. Оно вибрировало и плыло наподобие неустойчивой водной глади озера под порывами сильного ветра. Федор крепко зажмурился и усиленно потряс головой, но восстановить окончательно зрение ему не удалось: вибрация приостановилась, но появились плавающие клубы серого и белого тумана. Они сталкивались, переплетались спиралями и, испустив трескучий разряд искр, разлетались в противоположные стороны, чтобы с новыми силами оказать друг другу сопротивление. По ходу дела странным образом собирались в два сгустка разного цвета, отдаленно напоминая своими размытыми очертаниями серое многорукое божество и грозного белого рыцаря. Почему грозного, Федор не мог себе объяснить, но в белых клубах дыма ему чудилась некая сила и напор сильного воина. Он заинтересованно подался всем корпусом вперед, цепко ухватившись руками за подлокотники кресла, и вытянул как можно дальше шею.

Необычность происходящих событий его уже не пугала, любопытство одержало верх над страхом. Не смотря на боль в затылке, он с азартом спортивного фаната стал наблюдать за исходом интересного поединка и не заметил, как отдал предпочтение прозрачному рыцарю. Волнительно переживал за него и готов был даже помчаться ему на помощь, когда увидел, как паукообразное образование из клочьев серого тумана, отлепившись от потолка, стремительно ворвалось в скопление белого дыма и раскололо его на две половины. Федор уже приподнимался со своего места, как вдруг белый туман стремительно распределился по сферической окружности вокруг своего противника и по его поверхности заплясали яркие зигзаги разрядов. В эпицентре этого непонятного природного ЧП на законной Федоровой жилплощади что-то ослепительно сверкнуло, и упругая воздушная волна опрокинула Федора обратно в кресло. Уже теряя сознание, он увидел, как под воздействием ее силы стены стали растягиваться в разные стороны, значительно увеличивая внутреннее пространство его жилища.

– Ух ты! – Успел восхититься Федор и с огорчением подумать: – «Только бы не потерять сознание». – Но сознание коварно ускользнуло от него, потянув за собой в темный провал беспамятства.

Очнулся Федор от небытия в незнакомом ему месте, похожем на просторный зал средневекового замка, но это было полбеды. Подняв руку, чтоб убрать упавшие на глаза волосы, он увидел вокруг нее легкое синее свечение. Застыв от недоумения, осторожно склонил голову вниз, пытаясь рассмотреть всего себя.

– Не хрена себе…, – прошептал испуганно, – весь горю! – Стал суматошно сбивать с себя необычное пламя, но руки его тонули в синем свечении, не причиняя ни ему, ни самому Федору никаких неудобств. – Едит вашу! Что ж такое? – Он растерянно огляделся вокруг себя и, заметив в центре противоположной стены маленькое кресло со спящим в нем человеком, стал пристально всматриваться в него. Стена услужливо поползла ему навстречу. Федор подался назад и в поисках укрытия («На всякий случай!») перевел взгляд в сторону. Теперь навстречу к нему поехала другая стена, а прежняя вернулась назад. От непонимания происходящего явления он застыл на месте, продолжая следить за приближающейся к нему громадой и несказанно удивился, когда перед ним появился фрагмент стены с выцветшими обоями из его прежней квартиры.

– Ага, – осенило Федора, – значит так? Мало того, что горю синим пламенем, так и глаза смотрят как подзорные трубы с точной наводкой. Ну и дела!– Он облегченно вздохнул. – Тогда, если я не ошибаюсь, по всем правилам моих галлюциногенных сновидений, там должен находиться, – он повернулся к стене с креслом, – ну конечно! Слава богу! В борьбе с серой нечистью нужны единомышленники. – В мягком кресле, непринужденно вытянув вперед длинные ноги, мирно посапывал его двойник. – Угу. Спишь, значит. Ну-ну! Ладно, попробую без тебя управиться. Так, а где же наши пришельцы? – Он медленно развернулся. Пространство, следуя за его взглядом, поплыло, попеременно приближая и удаляя свои границы. Федор покачнулся. – Не-е, так не пойдет. Надо сменить фокус, не то, глядишь,– ободряюще хихикнул – укачает.-

Он постарался найти некую центральную точку в этом плавающем пространстве, относительно которой можно было остановить зрительное смещение границ, поэтому сосредоточил свой взгляд на блеклом рассеянном луче от хрустальной люстры, единственном своем богатстве, и, в который раз, обомлел.

– О, черт! Ты глянь, как обрисовались плотно! – Разделенные эфемерной границей яркого света на расстоянии 10-12-ти метров друг от друга неподвижными скульптурами замерли те, кто недавно виделся ему сквозь клубы тумана. – Очнешься, не забудешь, особенно этого, божественного полукровка. – Он остановил взгляд на сером наваждении прошлого своего сознания.

Божество, действительно, не оправдало своего названия, так как было размером мелкое и выглядело хоть и необычно, но несколько тщедушно. Тельце оно имело хрупкое, мышцы верхних конечностей недоразвитые, а вторая пара «рук» вообще росла не оттуда, как полагается, а где-то по бокам спины и свисала двумя вытянувшимися плетями. Нижние конечности в сравнении со всем телом оказались массивными. «Как задние лапки у кузнечика» – подумалось Федору. Голова напоминала формой большую цилиндрическую капсулу, нос еле просматривался, а подвижные глаза на эластичных складчатых стеблях светились красными злобными бликам и быстро вращались по полусферической окружности независимо друг от друга. Рот тоже имел выдающиеся размеры, потому как ритмично вытягивался вперед узким длинным рожком и сокращался тонкими складками мехов русской гармонии.

– Такого еще никто не успел придумать, а у меня, ишь, как фантазия разыгралась, тьфу, да и только! – Удивился Федор неприятному виду уродца. – Ну, а воин наш как, не подведет? -

Воин выглядел нормально, вполне человечески, разве что сложение его было богатырское, атлетическое, сродни древним былинным богатырям.

– В самый раз, на то он и воин. Не понятно только, как он в своем шарике помещался? Ну, да и ладно, его проблемы. – Отмахнулся Федор от неразрешимого вопроса. Его больше заинтересовало белое одеяние: оно не имело ни швов, ни горловины, ни каймы рукавов, поэтому создавалось впечатление, что оно является неотъемлемой частью тела, плавно вырастая из него и превращаясь сзади в клубящийся складками объемный плащ. Из украшений лишь на груди живым светом переливались золотистые стерео звезды.

Воин ожил, быстро развернулся в боевую стойку. Темные длинные волосы волнистыми прядями разлетелись в стороны, так как их ничего не сдерживало, ни полагающийся по назначению шлем, ни легкий ободок древних богатырей русичей. В выброшенной резко вперед руке сверкнул изящный длинный меч, по которому белой искрой стремительно распределялась та же энергия, что сверкала раньше на поверхности сферы.

Серый полукровок, как успел окрестить уродца Федор, вытянул свою губную гармонику в твердый рожок и угрожающе присвистнул. Тонкие руки заплясали в быстром круговом движении у груди и вытянулись горизонтально, ладонями к Воину.

– О, по три пальца всего! – Успел посчитать тонкие длинные пальцы Федор.

У ладоней уродца вырос огненно-красный шар размером с яйцо страуса и помчался пушечным ядром к противнику, шипя и расплевываясь по дороге кровавыми бусинками, но нарвался на белый свет меча. Застыл на мгновение замерзшей багровой сферой, медленно раскололся надвое и с ускорением рухнул на пол, рассыпавшись мелкими горошинами.

– Ух, ты! Здесь и время неправильное! – Понял Федор.

Дальше комментировать ход событий не представилось возможности. Огненные шары выстреливали один за другим, чтоб быстрее рассыпаться кровавым месивом под стремительным натиском белого луча. Полукровок многолапым насекомым скакал по стенам, потолку, планировал огромной стрекозой с потолка на пол (две пары плетей оказались сложенными перепончатыми крыльями с когтистыми образованиями по краям, как у древних летающих ящеров). Воин следовал за ним по пятам, но воспарить выше трех метров ему не удавалось, а световой луч меча оказывался коротким. Неизвестно сколько времени продолжалась бы эта битва, больше похожая на охоту за редким экземпляром насекомого, если бы трехпалый не стал планировать в сторону Федора. Тот скорее отскочил вглубь помещения и оказался неподалеку от Воина, который на бегу направлял свой луч на прилипшего к балконному стеклу врага, лапы коего проскальзывали по гладкой поверхности, мешая продвижению вверх. Луч никак не мог достичь цели, и Федор, неожиданно для себя, вытянул вперед правую руку, инстинктивно пытаясь помочь ему. От руки отделилось синее легкое облако и незаметным для глаза образом перебазировало на острие белого луча, превращая его цвет в голубой оттенок и удлиняя, пока не достигло границы багрового свечения полукровка. Вспыхнул яркий блик взрыва, Федора и Воина мощной волной опрокинуло на пол, при этом Федор вторично ударился затылком теперь уже об пол.

Проснулся Федор, как и надо, в кресле, где часто отдыхал после обильных «поминок» по своей мечте. Долго и недоуменно ощупывал себя, осматривал настороженно углы комнаты, но нигде ничего подозрительного не увидел. В глазах не двоилось, тело пребывало в едином экземпляре, но с мучительной головной болью и дрожью легкого озноба.

– Все в норме, как всегда. – Облегченно вздохнул. – Только сны какие-то дурацкие в последнее время снятся. Надо же, трехпалый комар переросток, бр-р-р, и этот, натуралист-любитель. Фу-ух, как мне дурно. Блин, ну просил я тебя, Федор Иванович, не пей. И так чёрти что мерещится! Нет, неймется тебе! Доигрался теперь? Ладно, что зря воздух сотрясать? Надо лечиться. Фу-у, а чем это воняет? Опять мусор под окнами сжигают? – Федор брезгливо поморщился и посмотрел в сторону балкона. – Ух, ты! Сюрпрайз! – В стеклянном проеме балконной двери зияла огромная дыра.

Кряхтя и постанывая, Федор поднялся с кресла и направился к балкону, со стороны которого тянуло гарью и зимним холодом. Восхищенно провел пальцем по оплавленному краю стекла.

– Зима в начале лета? Прекрасно, старичок Урал никак не угомониться. Значит сон в руку. Что там еще нам привиделось? Шаровая молния? Логично. Зима, гроза и… Ух ты! – Федор замер. – Не по правилам. – Прошептал растерянно. С улицы на него смотрели синие глаза полупрозрачного Воина из последнего сна. – Ты, ты, ты же сон!? Сон, конечно сон, и дураку понятно. – Он зажмурился, пытаясь избавиться от призраков пьяной ночи. Не помогло. Видение осталось на своем месте и пристально смотрело ему в глаза. Федор медленно попятился назад в комнату. Страшная догадка противной холодной испариной выступила на лбу. – Не-е-ет, не верю. Я сейчас быстро отвернусь… Ты в прятки играешь? – Видение усмехнулось и распалось белой дымкой. – Не спеши. Я отвора-чи-ва-юсь. – Федор быстро закрыл лицо руками и прогундосил в нос:– Раз, два, три, четыре, пять. Искать не буду, слышишь? Ноги в руки и прекратим этот передвижной цирк. – Медленно раздвинул пальцы. Балконный проем затянуло сплошной белой завесой тумана. – Без фокусов! Я про цирк пошутил. – Туман рассеялся. – Вот так. Э-э! Да что ты творишь… – Вместе с туманом исчезли и следы непонятных разрушений. Теперь в балконной двери сверкало чистой прозрачностью целехонькое стекло, деревянное полотно белело свежевыкрашенной новизной, шторы топорщились бежевыми складками накрахмаленной ткани. Воин не исчез, он переместился вовнутрь помещения и продолжал оценивающе смотреть на Федора.

– Все, я того, тю-тю, допился. – Федор обреченно опустил руки. – Ну, что смотришь? Может и ты того, доигрался в эти, как их, казаки-разбойники? Нет! – Разнервничался Федор. – Молчи. Не хочу ничего знать! – Воин молчаливо склонил голову набок. – Что? Что, родименький, прикажешь мне с тобой делать? Ты же тонкий, звонкий и прозрачный, аж светишься. – На последних словах Федора осенило. Он хитро прищурился и боком пододвинулся к миражу на расстояние вытянутой руки. В упор посмотрел в синие глаза и попытался пальцем проткнуть мираж для наглядности, а палец уперся во что-то упругое. Федор, округлив глаза, быстро отдернул руку. – Ого! Что же это такое получается? –

Воин в ответ протянул две руки, но трогать Федора не стал. Прикрыв глаза, осторожными пассами стал ощупывать пространство вокруг Федора, сосредоточенно внимая чему-то. Опустил руки и замер, а воздух вокруг него затуманился белыми клубами, пока не скрыл всего его от глаз перепуганного Федора.

– Боже мой, – взмолился Федор и суеверно перекрестился, – пусть пропадет с глаз долой, прошу тебя, а то у меня действительно сорвет «крышу». В моем положении эта напасть в самый раз. Тогда лучше лечь и умереть. – Стал опасливо осматривать углы своей комнаты, вспомнив о старом призраке, пока его взгляд не остановился на бутылке в центре стола, в которой на треть высоты покоилась спасительная жидкость. Федор ожил. – Нет, пока рано умирать. Какие наши годы! Счас мы тебя, воин благородный, сами смоем. Пять капель – и башка проясниться. – Облегченно вздохнул и поспешил к столу, но услышав явный звук шагов за спиной, медленно обернулся. Следом за ним к столу шел Воин, плотный, объемный, со здоровым цветом красивого и мужественного лица, правда, вокруг контуров его тела наблюдалось еле заметное слабое свечение, но, опустив глаза вниз, Федор заметил, что тень прилежно сопровождает его странного гостя.

– Даже так? – Замялся Федор, не зная, что делать. Безвольно опустился на стул. – Тогда давай за встречу, но извини, гостей не ждал. Стул у меня один, стакан тоже. – Говорил, лишь бы слышать звук своего голоса и выиграть дополнительные минуты для поиска спасительного решения.

– Не проблема. – Пробасил гость, не огорчившись.

– Не проблема, не проблема, не проблема. – Покорно согласились стены, не поглощая, а подобострастно размножая звук в полупустой квартире.

Он невозмутимо провел рукой над стаканом, бутылкой, стулом, снова напустил тумана и ловко смахнул его. В центре стола вместо полупустой бутылки засверкал многогранный графин с золотистым напитком, рядом материализовались два хрустальный кубка, а Воин сел в массивное резное кресло и выжидательно посмотрел на обмякшего хозяина.

– Что это? – Насупился Федор, с недоверием рассматривая игристый напиток. – Что это такое, я спрашиваю? А где это, ну как его, э-э… мое? – Лишившись своего чудодейственного лекарства от всех неприятностей, он почувствовал, как в нем жаркими волнами начинает нарастать раздражение и тянет за собой холодную дрожь уже панического страха. Чтоб не поддаться ему, он крепко стиснул челюсти и сквозь зубы прошипел: – Молчишь? Забрал у меня последнюю надежду и не проблема, правильно? -

Воин приподнял уголки губ в вежливой улыбке.

– Угу, радуешься, значит. – Федор прищурился и злобно кивнул на «звездную» грудь Воина. – Сверкаешь своими победами, – криво усмехнулся, – но русскую душу так просто не возьмешь! – Помахал костлявым пальцем перед лицом своего неприятеля. – Мы еще повоюем, не лыком шиты! – Медленно встал и решительно выхватил со стола графин. – Что ж, попробуем твое зелье. – Мстительно закусив губу, наполнил золотистой жидкостью только один кубок. – Пью стоя и – до дна! – Широким размахом руки окрестил свою грудь, – Фу, с Богом! – Выпил залпом, решительно сел и в упор уставился на свое чудом материализовавшееся видение.

Воин никак не отреагировал. Он непринужденно, как театральный зритель, сидел в своем кресле и вдумчиво следил за ходом Федорова представления.

– «Та-а-к, ехали, ехали и, наконец, приехали. – Федор автоматически обхватил голову руками, стараясь унять нервное подергивание щеки. – Вот она, белая красавица, не заставила себя долго ждать. Пожалела, чуткая, явилась скрасить мое одиночество. И дружка с собой привела. – Он исподлобья еще раз смерил взглядом своего непрошеного гостя. – Что делать? Не драться же, в самом деле, с ним! Может по душам с ним побазарить? Тьфу, бред какой-то. Точно, схожу с ума. И голова, как назло, раскалывается». -

– Не помогает мне твой морс. – С нескрываемым злорадством заявил Воину. Тот молча, не изменив выражения лица, провел ладонью у затылка Федора.

– О, надо же такое! – Боль мгновенно прошла, а за ней исчез и противный озноб. Федор приободрился, хитро улыбнулся, невольно подмигивая одним глазом из-за подергивания щеки, и с показной доверительностью скрипнул стулом по полу на несколько сантиметров поближе к гостю: – Послушай, давай поговорим, выпьем еще по стаканчику этого, э-э-э, компотика… -

– Напиток Богов. – Проинформировал раскатистый бас.

– Не возражаю. Богов, так Богов, и их помянем, чтоб не оставляли меня одного, и ты со спокойной душой к ним, назад. Ну, давай? – Растянул губы в широкую просительную улыбку.

– Хватит. – Гость щелкнул пальцами. Над столом заклубился зловредный туман.

– Э-э… – Продолжая неестественно улыбаться, Федор перевел недоуменный взгляд на стол и ахнул: там стояла опустевшая бутылка, а рядом лежал опрокинутый стакан. – Ах, так! – От возмущения, а может быть и от страха, сдерживать который уже не было сил, он подскочил на ноги и стал суматошно вертеть головой из стороны в сторону, не зная, чем вооружиться, чтоб одним махом разрубить неразрешимую проблему. Ему захотелось кричать, топать ногами, сделать что-то эдакое, даже нехорошее, но избавиться от наваждения. Он поймал себя на мысли, что готов и кровь пролить («это ведь будет понарошку»), но вернуть себе утерянное правильное сознание, чтоб не двоилось, не троилось. Чтоб всякие миражи не смотрели на него наглыми синими глазами и впредь знали свое место. Не придумав, что предпринять, он, не сдерживая раздражения, с размаху ударил кулаком по столу и гневно навис над Воином.

– Что ты от меня хочешь? Кто ты такой? –

Гость подался навстречу Федору, не отрывая взгляда от его глаз.

– «Чудо». – Его голос прозвучал в голове Федора, но в запале тот не обратил своего внимания на такую странность, только предусмотрительно отодвинулся назад.

– Вижу, не слепой, чудо-юдо. Я спрашиваю: ты сон, мираж, белая горячка? Что ты есть? -

– «Есть разница?» – В синих глазах мелькнул веселый огонек.

– Есть! – Закричал Федор. – Я хочу понять! К миражам тень не прилипает. Во сне, объясняю наглядно, – он отошел от стола и стал нервно жестикулировать руками перед своим лицом, вытягивать вперед одну за другой длинные худые ноги, – во сне тебя нет, то есть, ты вроде бы и присутствуешь, но сознанием, а сам ты не там, а здесь, на этом дрянном диване! А с белой разбойницей я вообще никаких дел не хочу иметь. Вот так! – Рассказав вслух о своих тайных страхах, Федор немного успокоился и в ожидании ответа развернул стул ближе к гостю. Сел, широко расставив ноги, и закрепил руки на острых коленях. – Чудо, видите ли, он! – Хотел показательно рассмеяться, но, поразившись вдруг «молчаливым» ответам гостя, закашлялся и смерил его подозрительным взглядом. – Что?! Как ты это делаешь? – Постучал многозначительно пальцем по своей голове, но тут же вспомнил свой «божественный» заказ и оторопел. – Как чудо? Почему? –

– «Отсутствует научная концепция». -

– Концепция? Какая к чер…, при чем здесь твоя концепция? Это же я, стоп-стоп, не перебивай, я и сам могу сбиться, но не сейчас. Сейчас я соображаю. Получается, молчи-молчи, получается, что я сам тебя заказал!? – Федор схватился за голову, по щекам покатились крупные слезинки. – Ну да, что ж еще? Вот я остолоп! Ждал-ждал, а когда, это, чудо, а я… Все-таки свершилось! -

– Нет. – Вслух парировал гость.

– Как же?… Молчи! Ты не понимаешь! Я просил о чуде – ты явился. Я ждал, долго ждал, не разочаровывай меня, иначе мне каюк. Как же тебе объяснить? – Федор заметался по комнате из угла в угол, нервно размахивая руками и мысленно подбирая нужные слова. В свое чудо он готов был поверить в любую минуту жизни и при любых обстоятельствах, а потому и отстаивать свое право на него любыми методами.– Ты жил здесь? Нет? Коне-е-чно, ты и минуты здесь не выдержал бы, потому что вокруг пустота, одна пустота. Нет, не так, дерьмо. Да, дерьмо! Вот ты, из стаканчика не пьешь, тебе кубок хрустальный подавай, сидишь не на стульчике, а на троне резном и … напиток богов! – Передразнил язвительно, все больше заводясь. – Дудки! А дерьма не хочешь? Нарисовался такой чистенький, беленький, весь из себя. Счас! Давай к нам! Зарегистрируем, проштампуем, большой сранной гребенкой под стандарт расчешем, и попробуй рыпнись! Засмеем и заплюем! -

– И ты? – Гость, полуобернувшись, сверкнул синими огоньками глаз.

– Я? – Растерялся Федор. – Нет. -

– Ты лучше всех? -

– Ну-у, я не утверждаю, но… понимаешь, я верю. Я хочу верить, что можно лучше, не так. -

Воин. вопросительно приподнял брови.

– Вот те Бог. – Федор пристыжено понизил голос и испуганно снизу вверх посмотрел в строгие глаза подошедшего к нему гостя.

– Бог? –

– Бог, бог, бо-ог? – Проснулось многоголосое эхо и со всех сторон комнаты повторило вопрос.

Федор смутился, невольно втянул голову в плечи и неуверенно прошептал:

– Бог. -

Гость утвердительно кивнул:

– Суета. – И отошел в центр комнаты.

Несколько минут стоял в задумчивости, будто решая для себя какую-то задачу, потом решительно поднял руки и скрестил их на некотором расстоянии от себя. Звезды на его груди вспыхнули живым светом и, как показалось Федору, переместились в пустое пространство в обойме рук. От их свечения воздух вокруг Рыцаря заволновался, заструился плотными потоками, искажая зрительно очертания его фигуры и лишая ее материальности, пока окончательно не вобрал ее изображение в некую свою внутреннюю полость. Когда волнение воздушных масс улеглось, Федор увидел, что вместо его гостя в центре комнаты остался лишь мерцающий блеклым светом контур звезд. Он растерянно хихикнул:

– Ну, вот и все. Фи нита ля комедия. Стоило так волноваться. – Подождал еще несколько минут, но ничего не произошло. Он разочаровано пожал плечами, встал, взял со стола пустую бутылку, повертел ее в руках. Поставил назад в центр стола, поднял стакан и аккуратно установил его рядом с бутылкой. Подумал, что надо бы помыть его, но вместо этого обессиленно опустился в кресло гостя, спиной к месту происшествия.

– Стоило волноваться… – Щелкнул пальцами по бутылке. Она упала и покатилась к краю стола. – Угу, падай. Ты свои дела завершила. – Бутылка остановилась. – Падай, сказал! – Федор со злостью стукнул ладонью по столу. Бутылка упала на пол, громко звякнула своим стеклянным боком о его деревянные доски, но не разбилась. – Блин, ну почему?! Неужели мой удел – только пьяные глюки? – Федор через плечо посмотрел в сторону своего кресла, криво усмехнулся. – А я, ведь, уже поверил… – Тяжело вздохнул, откинулся на спинку нового кресла и устало протер ладонями лицо. Балконная дверь, незакрытая на шпингалет, тихо скрипнула под порывом ветра. Он раздраженно развернулся к ней, хотел закрыть, но ее вид остановил его.

– Э-э… – Несколько раз растерянно ткнул указательным пальцем в ее сторону и нервно рассмеялся. – Было! Было! – Подскочил на ноги, восторженно обеими руками взъерошил волосы, посмотрел на блеклый отсвет звезд и осторожно боком присел на край кресла. – Он там, я точно знаю! Будем ждать. – Минуты две, боясь моргнуть или пошевелиться, смотрел в пустоту перед собой, но ничего не произошло. Федор нетерпеливо заерзал в кресле:

– Ну, где же он? Почему так долго? – Для собственного успокоения протянул руку к шторе и нежно провел ладонью по ее материи. – Как новенькая. – В голове мелькнула коварная мыслишка, что это он мог в пьяном возбуждении постирать ее. – Еще чего не хватало! – Довольно захихикал. – Только об этом и мечтал! И в придачу балкон покрасил! Как же! – Весело рассмеялся. – Ждать не умею и вся проблема. –

– А если, – Федор вспомнил странное замечание гостя о суете, – он навсегда ушел? Вот это – реально… – На лбу выступила холодная испарина от страшного предположения. Федор напряженно выпрямил спину, восстанавливая в памяти последние события своей жизни. – Конечно, – медленно встал с кресла и виновато склонил вниз голову, – суета, как без нее? Федору Ивановичу такой случай выпал, чтоб вдоволь порисоваться, – раздраженно стукнул по лбу ладонью, – ритор хренов, краснобай! Не наигрался еще?! – Он резко подался всем телом вперед, чтоб по старой привычке обдумать и решить свои проблемы на ходу, но успел сделать только один широкий шаг. На втором шаге он уперся головой во что-то упругое и застыл. Осторожно руками прощупал невидимое препятствие и, решив не отступать, раз уж что-то нашел, широко расставил ноги для упора. С усилием вдавил лоб в плотный пласт неизвестной преграды, но обратная противодействующая сила уверенно вернула его голову в исходное положение. Федор стал собираться с новыми силами таранить неподдающуюся поверхность, как услышал звуки музыки и чьих-то голосов. Заинтересовано поднял глаза: за толщей как будто спрессованного воздуха плыли очертания внутреннего убранства то ли замка, то ли просторного храма, мелькали нечеткие контуры людей в длиннополых одеяниях и слышался мелодичный речитатив непонятных песнопений.

– Служба что ли? Похоже. – Он успокоился и отошел от преграды на полшага, с удовлетворением отметив, что на таком расстоянии изображение имеет хоть и блеклые, но более устойчивые контуры. – Класс! Как стереокино или…, ну да, как в последнем видении, только я не там теперь, а со стороны наблюдаю. Жаль, конечно, но главное, что было. – Облегченно вздохнув, Федор опустился на пол и, скрестив на груди руки, стал ждать окончания непонятного ему ритуала на незнакомом языке.

– «Молятся. Ни то, что я. – Под мелодичный напев чужой молитвы он вспомнил, как в детстве после продолжительной болезни мать повела его в полу подпольную церковь, разместившуюся в обычном деревянном домике. Тогда он еле выдержал вынужденную свою бездеятельность во время долгого богослужения. От нечего делать рассматривал стены, увешанные иконами в резных металлических ризах, и однообразные выражения лиц многочисленных старушек. – Я не могу. Станут вплотную друг к другу, а думают только о себе. С богом разговаривают, а до других, что локтями их подпирают, дела нет. Не понимаю. Их не понимаю, молитвы их монотонные тоже не понимаю. Людей много, а одиночество так и витает в воздухе. Я вопросы задавать хочу и получать конкретные ответы. А так что же? И дома помолиться можно». –

Федор попытался внимательней рассмотреть чужой храм, но туманные изображения отдельными фрагментами попеременно приближались к нему, мешая одним взглядом охватить общую обстановку и убранство помещения.

– Ладно, пусть его, я подожду. – Подумал о своем госте, мысленно восстанавливая его образ. – Он точно знает, что делает, может быть и за меня помолиться. – Пришло к нему спасительное решение, и он переключил свои мысли на недавние события. Вспомнил свой испуг по поводу пьяных галлюцинаций и удивленно ощупал себя, отметив, что последствия внеочередного праздника отсутствуют. Физически он чувствует себя прекрасно, нет обычной после сильного запоя лихорадки, когда тело покрывается холодной испариной от противного озноба, а ноги и руки отказываются подчиняться своему хозяину. Нет сухости во рту, нет тошноты, нет мучительной головной боли. Правда есть некая тревога, но не та, когда, проснувшись после пьяного забытья, понимал, что спасительная соломинка, которую накануне протягивал сам себе, испарилась, а он сам опять завис над страшной пропастью пустоты. Когда ему становилось страшно от осознания, что никто не протянет ему руку помощи, и только из мрачных глубин вокруг него вот-вот выползут чудовищные призраки потустороннего мира, будут мерзко кривляться и норовить затянуть к себе. Нет, ничего подобного. То спасительное чудо, которое Федор так долго ждал, было перед ним, но от этого легче не стало. У него появилось тревожное чувство, что он не готов принять его.

– «И что теперь делать, когда он вернется? Продолжать жаловаться ему на свою судьбу? Есть, мол, такой хороший человек в моем лице, который хотел всем сделать хорошо, но у него ничего не получилось. Он, несчастный такой, запил с горя, а ты помоги ему, потому что он слабак, не может справиться даже сам с собою, а надо еще и мировые проблемы решить и тоже с твоей помощью. Господи, стыдно как. Надо извиниться перед ним и честно признаться во всем». – Федор в отчаянии закрыл руками лицо и стал мысленно подыскивать слова для объяснения своей несостоятельности и беспомощности. Слова не находились, объяснения получались нелепыми, как он не старался, к тому же мелодичный напев прекратился, и наступила тишина, относительная тишина просыпающегося города, в которой растворяются призраки тревожных снов и страхов. Он вопрошающе взглянул на импровизированный экран и невольно зажмурился от мгновенной вспышки яркого солнечного света. Послышался тихий перезвон колоколов, а потом сквозь их вибрирующее многоголосое эхо веселым пробуждающим напевом прорвались звуки торжествующей жизни, попеременно то приближаясь к Федору, то отдаляясь от него в неизвестную даль. Сначала веселым щебетанием птиц и тихим шелестом листвы напомнил о себе лес, где-то рядом, казалось, что на расстоянии вытянутой руки, нежно зашуршал травами луг, а затем раздались звуки звонкой водной капели ручейка, прорвавшегося через гладкие валуны у подножья горы. Федор осторожно приподнял веки и в неустойчивом переливчатом дрожании воздуха заметил маленькие туманные фигуры в золотисто-белых одеяниях, что медленно двигались издалека по направлению к нему, но почему-то не приближались. Он в нетерпении пересел на колени и вытянул вперед шею, чтоб лучше разглядеть их, но в обход всех законов природы, четко увидел лишь глаза незнакомцев. Тогда он подскочил на ноги и вынужден был завертеться на месте, потому что белые фигуры в один миг окружили его со всех сторон, слившись своим сиянием в полый цилиндр света вокруг него. Федор сосредоточился и стал вглядываться в этот белый свет, пытаясь рассмотреть их лица, а увидел лишь глаза, которые так внимательно смотрели на него, будто заглядывали сквозь бренную его оболочку в самую глубину сознания. По старой привычке немедленно дать достойный отпор чужой насмешке, Федор уже открыл рот, чтоб высказать свой протест такому бесцеремонному вмешательству в его личное пространство, как вдруг какая-то неясная мысль вклинилась в его сознание и помешала ему. Он внезапно поперхнулся и вместо обвинительных слов растерянно прошептал:

– Э-э, здрасте вам. –

Кольцо света вздрогнуло от звука его голоса, потускнело и круговой волной откатилось к узкой полосе далекого горизонта, по пути вбирая в себя и свет его мира.

– Эй, куда!? – Потянулся рукой за ним Федор, чувствуя, как силы вслед за светом покидают его, и он беспомощно падает на ватную перину некой пустоты, сквозь которую далеким эхом звучат чьи-то голоса, заставляя его напряженно вслушиваться в их аукающую тарабарщину:

– Он чист, но слаб духом, ду-хом. Я сомнева-а-юсь. -

– О-ни вы-бра-ли его из-нача-льно-о. … была при-чи-и-на. –

– о-о…, вы-чис-лил его-о-о и-и, -ез, слабо-о-о…, -бьется свое-е-го-о. –

– -о-од один, -ить в курс дела. –

– о…, е…, и…, беззак-о-о-онники не-е –а-а-ют -и-их оши-и-бок. -ди-и о-о…льных. –

– Береги-и-и …о-о. Б-о-ог -о-о-мощь. –

Глава 3.

За стеной, в соседней квартире, пронзительно затрезвонил будильник. Федор проснулся, не открывая глаз, сел и спустил босые ноги на пол. Вслепую нашарил тапочки, сладко зевнул и, потягиваясь на ходу, побрел на кухню. На пороге остановился, удовлетворительно кивнул настенным часам, включил маленький переносной телевизор на холодильнике и поставил чайник на плиту.

– Угу, – еще раз потянулся, с наслаждением выгнув длинную спину, – порядок. А теперь – водные процедуры. – Бодрой походкой направился в ванную комнату, но, вспомнив что-то, остановился, из-за косяка подозрительно посмотрел под мойку и довольно улыбнулся. – Молодцом, Федор Иванович! Можем, когда захотим. -

Умывшись, долго стоял перед зеркалом над раковиной, с удивлением ощупывая свое лицо.

– Надо же такое! Красавчик! Всего пару месяцев без алкоголя, а результаты налицо. – Аккуратно причесал ворох белесых волос на макушке и иронично добавил: – Причем, заметьте, без аллегорий! – На кухне встревоженно засвистел чайник. – Счас-счас, бегу. -

– Температура воздуха по области 10-12 градусов тепла. Облачно, без существенных осадков. – Объявил из динамика телевизора разочарованный этим сообщением голос диктора.

– А что вы ждали? Урал все-таки. – Федор заварил кофе и с кружкой в руке подошел к окну. – Слава богу, осадки не наблюдаются. – Звучно отхлебнул глоток любимого напитка. – И то хорошо, что старичок Урал в этом году без сюрпризов обошелся. А в прошлые разы на майские праздники все снежком…, – поперхнулся на последнем слове и сосредоточенно нахмурился, припоминая что-то, – н-да, баловался. Ладно, погода – погодой, а работа ждать не будет. Ого! – Посмотрел мимоходом на часы и засуетился. – Все, одеваюсь и на коня. –

Перед выходом проверил содержимое кошелька.

– Так, на обед хватит. Что еще? Ага! Сегодня бартер, а так как холодильник пуст, придется согласиться на эту аферу. Тогда пакеты понадобятся. Где пакеты? Вот, на своем месте. И куда их? – Свернул их в объемную трубу, перегнул ее пополам и попытался пристроить в кармане ветровки, но она там не поместилась. – Вот еще напасть, когда времени нет! – Раздраженно буркнул себе под нос, зажал пакеты в руке и, перепрыгивая через несколько ступенек, быстро спустился вниз и скорым шагом помчался к месту своей работы.

По дороге постоянно перекладывал пакеты из одной руки в другую, пока не зажал в одной, основательно скомкав их в топырящийся острыми углами ком.

– Докатились, блин, до маразма! – Выругался вслух и виновато оглянулся вокруг себя. Редкие прохожие, не обращая на него никакого внимания, деловито спешили куда-то по своим делам. Федор, во избежание каких-либо недоразумений, предусмотрительно перешел на шепот. – Деньги из государственной казны тю-тю, уплыли в неизвестном направлении. Руководители хреновы! Кто-то на бартерах состояния сколачивает, а я теперь возись с этими. – Усиленно потряс рукой с мятыми пакетами перед собой и в недоумении остановился, поразившись их виду. В голове ярким воспоминанием возник образ незнакомого мальчишки, а в душе – злая обида на него. – Тьфу, что за черт? Лицо, вроде как знакомое, но откуда я его знаю? – Автоматически посмотрел на наручные часы. – Ну вот, лезет в голову всякая ерунда, будто других забот нету. – Спохватившись, что опаздывает, скорым шагом поспешил к показавшемуся на повороте дороги зданию проектного института, в котором работал после получения диплома о высшем образовании.

Войдя в свой отдел, он по привычке громко поприветствовал своих сослуживцев, подняв при этом вверх руку с пакетами:

– Всем привет! – И, не дожидаясь ответа, небрежно бросил пакеты на подоконник у своего рабочего места.

– Что, Федя, оказывается и тебе ничто земное не чуждо? – Раздался за спиной ехидный голос.

Федор резко обернулся.

– О! – Ткнул пальцем в сторону подошедшего к нему невысокого и упитанного мужчины. – Аркаша! Легок на помине. А не хочешь ли ты… -

– Не только хочу, Федя, но и могу. – Бесцеремонно перебил его мужчина и больно, стараясь, чтоб никто не заметил, ущипнул за руку выше локтя. – Не заводись, пошли, выйдем на пару слов. – Раздраженно процедил сквозь зубы и тут же широко улыбнулся и громким, визгливым голосом возвестил всему отделу:

– Не забывайте, отоваривать будем после трех. – Будто предвидя возражения, успокаивающе взмахнул пухлой ручкой. – Распоряжение начальства. Что не ясно – прошу ко мне в кабинет. Разберемся. -

В вестибюле, заведя Федора за пышный декоративный куст китайской розы, Аркаша осуждающе покачал головой и приглушенным голосом ласково напомнил:

– Ты как маленький ребенок, Федя. Я же просил… -

– Ближе к делу, Аркашка. И не надо мне нотации читать – сам виноват, а еще и подколоть пытаешься. Триста лет сдались мне твои продуктовые пайки втридорога! – Завелся Федор, вспомнив о злополучных пакетах.

– Чи-и-и, не хочешь, как хочешь. Твои проблемы. – Аркашка осторожно огляделся по сторонам и достал из внутреннего кармана пиджака маленький бумажный сверток. – На. Не разворачивай! – Схватил Федора за руку потной ладошкой. – Здесь за дом Морозова и аванс за банный комплекс. До конца недели успеешь? Ты, я слышал, в отпуск собираешься? –

– Собираюсь. – Буркнул Федор, брезгливо отстранил руку и положил сверток в карман брюк. – Но в этот раз, Аркашечка, проект получишь по факту оплаты. –

– Федя, клиент должен… -

– Я за свою работу, в отличие от некоторых, отвечаю. И от доработки, если помнишь, никогда не отказывался. Все, хватит языком чесать! У меня своей работы еще невпроворот. –

Вернувшись на свое рабочее место, Федор с удовольствием швырнул пакеты в тумбу стола и с легкой душой развернулся к кульману с приколотым к его деревянной доске незаконченным чертежом.

Весь день он увлеченно работал, не спеша перемещаясь от кульмана к столу с десятком разбросанных на нем листов с черновыми набросками проекта и толстой тетрадью с расчетами. Иногда к нему подходили сослуживцы со своими вопросами, и Федор, будучи главным специалистом отдела, терпеливо высушивал их и ставил карандашом свои пометки на их бумагах. Думать о постороннем было некогда, поэтому он не сразу понял слова начальника отдела:

– Федор Иванович, не забывай, что сегодня планерка. –

Долго и сосредоточенно смотрел на тонированные стекла очков начальника, пытаясь сообразить, что тот от него хочет.

– В пятницу из-за ремонта отменили. –

– Какого ремонта? – Неподдельно удивился Федор.

– В кабинете главного. – Напомнил начальник, ничуть не удивившись забывчивости своего главного специалиста. – Подходи через десять минут и захвати свои наметки по проектам. –

– Да-да, сейчас. У меня все готово. – Засуетился Федор, рассеянно складывая бумаги со стола в картонную белую папку и мысленно вспоминая свои вопросы, приготовленные заранее для планерки. Но вместо вопросов по работе в голове постоянно всплывало одно единственное слово, заставляя напряженно думать о его значении.

– «Хм, ремонт! За какие деньги?» – Пожимал плечами Федор, широко шагая вдоль длинного коридора к кабинету главного инженера института, а перед самым входом в него отвлекся. Специалисты других отделов перед началом планерки сгрудились у стены около дверей и негромко перебрасывались друг с другом новостями, и Федор посчитал нужным поздороваться с каждым за руку.

– Что ты, Федя, на люди сегодня не показываешься? Заработался перед отпуском? –

– Есть такое дело. – Добродушно улыбнулся Федор. – А почему стоим? –

– Главный только приехал с объектов, сразу к директору. –

– А-а. Проблемы какие-то? –

– Сейчас узнаем, вон он бежит. –

– Заходите, товарищи! – Раздался за спиной Федора бодрый голос. – У меня хоро-ошие новости для вас. – Энергичный коренастый мужчина открыл дверь и широким жестом пригласил людей вовнутрь своего кабинета, а Федору крепко пожал руку и значительно улыбнулся.

Когда все расселись вдоль длинного стола для совещаний, а Федор раскрыл свою папку, чтоб напомнить себе суть своих вопросов, главный инженер торжественно произнес:

– Прежде всего, хочу обрадовать вас. Австрийцы приняли наши замечания и разработки по их проекту. И, – выдержал небольшую паузу, – будут расплачиваться за нашу работу денежным эквивалентом! –

Со всех сторон раздались удивленные и радостные возгласы.

– И это не все. – Главный подошел к месту, где сидел Федор, и остановился. – Они предлагают нам сотрудничество по доработке своей технической документации по всему комплексу. Так что, – нагнулся и закрыл папку перед Федором, – теперь, Федор Иванович, ты занимаешься только металлургическим комбинатом. Зарубежные специалисты, как ты понимаешь, согласились на изменения конструкции фундаментов с учетом твоих идей по корректированию проекта надземной части цеха, но они выдвинули и свои встречные предложения. Поэтому будем работать в тесном контакте с ними. – Вернулся на свое место и посмотрел на начальника отдела, в котором работал Федор. – Павел Сергеевич, так как планы наши меняются, продумайте, кто будет заниматься текущими проектами, а кого подключаем к Федору Ивановичу, и завтра в три ко мне. И вы, Виктор Степанович подтягивайтесь. Без дела ни один отдел не останется. –

– Но, Владимир Александрович, не забывайте, что Федор Иванович со следующей недели в очередной отпуск идет. – Подал голос начальник Федора и с сочувствием посмотрел в его сторону.

Федор никак не отреагировал. После того, как перед ним закрылась папка с бумагами, он поднял голову и увидел перед собой недавно установленный оконный блок, резко выделявшийся своей новизной на фоне развороченных при его установке откосов. Это зрелище вызвало в нем такое волнение, что он не услышал ни последних слов главного инженера, ни замечания своего начальника.

– Я помню. Пусть отдыхает, на данном этапе я в курсе его разработок, справимся, а там видно будет. Он ведь у нас семьей не обременен и от срочной работы еще никогда не отказывался. Да, Федор Иванович? –

Федор вопросительно посмотрел на главного инженера, не понимая, что он от него хочет, но на всякий случай кивнул.

– Вот и лады. Ты на сегодня свободен, можешь идти отовариваться. –

Федор шумно поднялся со своего места и удивленно переспросил:

– Что делать? –

Со всех сторон длинного стола послышались невнятные возгласы вперемешку с негромкими смешками.

– Что случилось? -

– Владимир Александрович, Федор у нас на провокацию с бартером не поддается. –

– Фасон держит! –

– Вот как! – Главный инженер, нахмурившись, строго посмотрел на своих подчиненных, не поддержав их веселья. Шум смолк. – Федор Иванович, так мы, получается, в огромном долгу перед тобой по зарплате? –

Федор, не зная, что сказать от неожиданности, виновато улыбнулся.

– Так. Я на этой неделе постараюсь решить этот вопрос. Павел Сергеевич, прошу завтра напомнить мне. Я думаю, что директор меня поддержит, и сотрудники не будут против, если Федору Ивановичу в порядке исключения выдадим перед отпуском зарплату как полагается. Все, Федор Иванович, до завтра. –

Домой Федор возвращался короткими перебежками, часто останавливаясь и обдумывая события прошедшего дня.

По выходу из здания института он сразу перестроился на скорый шаг, радостно улыбаясь на ходу неожиданной поддержке его особы главным инженером и возможности получить перед отпуском зарплату, потом вспомнил о своем побочном заработке и остановился, чтоб пересчитать деньги. Не успев досчитать, подумал, что в его холодильнике вряд ли найдутся продукты для ужина, поэтому спрятал деньги во внутренний карман куртки и помчался в магазин за ними.

В магазине, расплатившись за выбранный товар, обнаружил, что забыл взять из тумбы своего стола злополучные пакеты, при воспоминании о которых радостное настроение улетучилось, а в груди защемило от неясной тревоги. Беспорядочно побросав купленные продукты в новый пакет, медленно вышел из магазина, пытаясь мысленно избавиться от непонятного раздражения, но в голове снова всплыл образ незнакомого мальчишки с презрительной улыбкой на безусом лице. Федор машинально ускорил шаг, перебирая в памяти семьи, в домах которых мог бы его встретить, а вместо этого перед глазами ярким блеском чистого стекла замаячило новенькое окно в кабинете главного инженера и плавно преобразило свой вид на деревянное резное кресло ручной работы искусного мастера. Федор замер на месте, потому что видение оказалось настолько ярким и правдоподобным, а сердце так гулко застучало у него в груди, что он, задыхаясь, невольно прижал свободную руку к груди и не смог сдвинуться с места.

– «Сон, что ли, какой приснился?» – Попробовал успокоить себя первым пришедшим в голову предположением, но внутреннее его чутье отказалось поддержать эту версию. В воображении вырисовывались достаточно четкие детали сложного рисунка резьбы, а само кресло являлось ему на фоне старого стола в его комнате.

– Ну-у, не может такого быть. – Не совсем уверенно прошептал Федор и, чтоб доказать невероятность такого явления самому себе, прежде всего, почти бегом преодолел последнюю сотню метров до своего дома.

В нетерпении переминался с ноги на ногу у дверей лифта, ожидая, когда смолкнет его монотонный гул и несколько раз нажал на погасшую кнопку, но лифт уехал на дальние этажи.

– Тьфу, сколько можно? – Рассердился Федор и побежал вверх по лестнице.

Громко отдуваясь от безостановочного восхождения на шестой этаж, открыл входную дверь, крадучись подошел к дверному проему комнаты и облегченно вздохнул:

– Я же говорил, такого не может быть. –

Переобулся, отнес пакет на кухню и, весело насвистывая, вернулся в комнату, чтоб раздвинуть шторы, загораживавшие свет с улицы.

– Что это? – Пощупал нарядные складки ткани. – Когда я успел постирать? – Осторожно сдвинул в сторону одно полотно, а потом резко второе, и, округлив глаза, спиной попятился вглубь комнаты.

– Началось! – Беспомощно опустил руки и, вспомнив о кошмарных видениях своих прошлых запоев, через плечо глянул в сторону дальнего угла комнаты, но ничего устрашающего не заметил. Перевел взгляд на балконный проем и непроизвольно улыбнулся. На этот раз вид обновленных штор и прозрачных стекол в обойме сверкающих белизной рам вызвал в нем радостное волнение.

– Надо же-е, – озадаченно почесал затылок, – сподобился. А вот с памятью моей что-то стало… -

В коридоре детской свистулькой забулькал музыкальный звонок, и послышался приглушенный голос соседа:

– Федя, это я, Витек. -

Федор распахнул входную дверь и, не увидев никого, удивленно высунул голову за дверной откос.

– Ты один? – Из потемок неосвещенного коридора выступил огромный живот, плотно обтянутый белой футболкой, а затем появилась лохматая голова Витька.

– Что за конспирация, Витек? – На всякий случай Федор тоже приглушил голос. – Что-то случилось? Не стой истуканом, заходи. Туда проходи, на кухню. Сейчас кофе заварю и перекусим. Я только с работы вернулся, еще и сумку не распаковал. –

– А чо ты там делал? Ты же говорил, что в отпуск идешь. –

– Со следующей недели. – Федор поставил чайник на плиту и взялся за пакет с продуктами. – А ты почему маскируешься? –

– Так я того, думал, ты отдыхаешь после вчерашнего. –

– Вчерашнего? –

– Ну да. Я с утра вчера заходил, ну-у, деньги тебе отдать. На, кстати. – Положил в центр стола сложенные пополам купюры. – Так у тебя такая катавасия за дверью творилась! Я и ушел, думаю, мало ли с кем ты там веселишься, – Витек хитро подморгнул, – не буду мешать. Пришел после обеда. Тишина. Постучал тихо, так ты так ругаться стал! Ну, я и того, думаю, отдыхают уже… -

– Вить, чо ты выдумываешь? Я уже два месяца как в рот ни капельки не брал. – Федор недоуменно пожал плечами.

– Почему выдумываю? Ты ж говорил, что перед отпуском последний раз жахнешь и баста. Вот я и подумал. –

– Не-е, до отпуска еще неделя. – Облегченно заулыбался Федор и принялся нарезать бутерброды. – Может быть, это соседи гуляли? За ними не заржавеет, ты же знаешь. –

– Черт его знает. Может быть, но голос натурально твой был. – Витек задумчиво поджал губы, но сразу, не утруждая свою голову лишними проблемами, растянул их в довольную улыбку. – Поздравь меня, я ж своих баб в субботу наконец-то в деревню спровадил, а вечером душевно так посидел. Во, может, с похмелья перепутал. Сам знаешь, как оно бывает. Мне три ложки сахара, как всегда. А ты чем в выходные занимался? –

– Я? – Федор в задумчивости отхлебнул глоток горячего кофе и откусил большой шмат бутерброда с колбасой, чтобы выиграть время для восстановления почасовой хронологии двух предыдущих дней, потому что с удивлением обнаружил, что ничего не помнит. – Тьфу! – С шумом поставил чашку на стол. – Не могу вспомнить! – В голове, последовательно сменяя друг друга, пронеслись лишь странные видения текущего дня. – А! Кажется, ремонтом занимался. – Вспомнил матовую белизну балконной двери, но сам процесс ее обновления ускользал от него, как он ни старался выудить его из закоулков своей памяти. – Тьфу, чертовщина какая-то. – Устало потер виски, облокотился на стол и в упор посмотрел в глаза своего товарища. – Витек, у тебя провалы памяти бывают? -

Витек, отдуваясь после незапланированной трапезы (жена запретила ему прием пищи перед сном), оперся спиной о стену, выдвинув кверху необъятный живот, и довольно улыбнулся:

– Фу-ух. Не без этого. Все зависит от количества выпитого, а говорил… -

– Нет, ты не придумывай! Ты посмотри на меня! –

– Ну? –

– На фейс мой смотри. – Федор пальцем очертил в воздухе круг у лица. – По мне, что, можно сказать, что я два дня до потери памяти бухал? –

– Ну-у. Вообще-то, я, как увидел тебя, грешным делом подумал, что у тебя точно шуры-муры с кем-то. Весь такой свеженький, глаза блестят… -

– Ты опять за свои выдумки! Я два месяца не пью – и вся причина. И вчера не пил! –

– Ты же не помнишь, что было вчера. –

– В том-то и дело. В голове совсем пусто, будто и не было этих двух дней. Вот только сегодня целый день перед глазами, – Федор для достоверности помахал открытой ладонью перед своим лицом, – какие-то странные видения мелькают. Понять не могу, что к чему. Домой пришел, а тут новый сюрпрайз – балкон, ну эти, дверь с окном, покрашены и шторы выстираны. Смотрю и ничо не понимаю: когда, зачем и кто меня на такой подвиг подбил? –

– Ну да? Дай я посмотрю. –

Друзья направились в комнату. Витек долго и сосредоточено щупал хрустящую ткань шторы, осторожно, чтоб ненароком не запачкать руку краской, гладил беленький подоконник и недоуменно поджимал губы.

– Федь, а я ведь во вторник, когда деньги у тебя занимал, еще подумал, что бабы тебе не хватает. Шторы как две половые тряпки болтаются, и краска на подоконнике подлупливается. – Витек усердно принюхался у балконной двери. – А краской совсем не пахнет. –

– То-то же. – Удовлетворенно заметил Федор.

Они вернулись на кухню. Несколько минут посидели в молчании.

– Знаешь что? – Первым нарушил тишину Витек. – Мне тут на прошлой неделе дали один журнальчик почитать про НЛО. –

– Про что?! –

– Нет, ты не торопись с выводами. Там так по-ученому все описано, с всякими подробностями техническими. Мудреная статейка, а что самое главное, так эти ученые, не помню, как они называются, пишут, что эти, ну как их, объекты, короче, чаще всего над нашим Уралом появляются. Так вот, люди, ну те, которых эти монстры похищали, говорят, что совсем не помнят, как на ихний НЛО попадали. Провал памяти полный, как у тебя. –

– Витек, ну что за чушь? Как ты себе представляешь это? Прилетели ко мне глазастые человечки, помыли стекла, покрасили балкон и в придачу шторы постирали! Получите, мол, Федор Иванович, космический сервиз бесплатный. Так сказать, в порядке научного эксперимента. –

– Хи-хи, ну ты как скажешь! –

Часы над столом мелодично зажужжали и выпрыгнувшая из окошка кукушка женским голосом возвестила:

– Двадцать один. –

– Ха-ха, никак не привыкну. Ну и башка у тебя, Федя, цены нет. Ладно, – Витек поднялся со своего места и направился в коридор, – пойду. Завтра в первую смену – вставать рано. А ты не переживай. Может, когда этим, – махнул головой в сторону комнаты, – ремонтом занимался, случайно упал. Кто знает, может и головой ударился? Все бывает. –

– Головой говоришь? – Федор задумчиво прищурился. – Слушай, а ведь что-то в памяти такое проклевывается! –

– То-то же. Наладится все, главное, что соображалка в нужном направлении работает. Или в больницу сходи, чтоб понапрасну не мучиться. Ну, все, пока. Если что – забегай. Я теперь один, совсем один, хи-хи. –

На следующее утро Федор проснулся до несносного трезвона соседского будильника и сразу посмотрел на занавешенное шторами окно. Никаких изменений за ночь не произошло, поэтому он облегченно вздохнул, не торопясь встал и в раздумье подошел к окну.

– Без изменений. Лето и в этом году опоздает. – За стеной пронзительной сиреной взвыл адский механизм. Федор вздрогнул. – Тьфу, каждое утро воет, а я никак привыкнуть не могу! Или нервы расшатались? Н-да, – побрел на кухню, – и память разладилась. В больницу я, конечно, не пойду, а вот к сестренке забежать надо. Все-таки медик, знает, что к чему. И проведать надо, а то сто лет не виделись.

Этот день на работе для него пролетел одним мгновением. Передача документации по приказу главного инженера оказалась делом нелегким и громоздким и грозила растянуться на несколько дней. Поэтому в течение дня Федору некогда было думать о своих проблемах. А по окончанию работы он быстро помчался в магазин за гостинцами для двух своих племянников.

Во двор дома, где жила сестра со своей семьей, он вошел с затаенным волнением. Присел на скамейку возле детской игровой площадки и несколько минут с удовольствием осматривал покосившуюся от времени карусель, деревянную, давно некрашеную горку и заросший травой пятачок под футбольное поле с черными столбами вместо ворот по обе его стороны.

– Да-а, это все, что осталось от былого величия. – Вздохнул грустно и отыскал глазами окна родительской квартиры. – Интересно, кто там теперь живет? Ирка не знает. Перестали нынче люди общаться друг с другом. Замкнулись каждый в своем логове и знать ничего не знают о своих соседях. То ли было раньше! –

После выхода на пенсию его родители разменяли свою трехкомнатную просторную квартиру в доме на центральной улице города на двухкомнатную квартиру в том же доме и небольшой домик в пригороде. В новой квартире на первом этаже поселилась семья сестры, а Федору досталась малогабаритная однокомнатная квартирка зятя. Родители выехали за город, решив конец жизни провести вдали от городского шума и серого смога металлургического комбината. Федор таким переменам не возражал – возможность жить отдельной самостоятельной жизнью без излишней опеки родных была превыше всего, но за просторным двором, где так интересно прошло его детство, он скучал. Поэтому при каждом удобном случае старался несколько минут посидеть на скамейке под высокой березой, на белой коре которой черными метинами сохранилась надпись « С. В. А. Ф.».

– Серега, Валерка, Александра и Федор. – В который раз перевел загадочные буквы и нежно провел пальцем вдоль их контуров.

– Федор, ты, что ли? – Он обернулся и увидел в открытой форточке высокого окна рыжеволосую голову сестры. – Заходи, сейчас ужинать будем. –

Из подъезда выскочили два рыжих пацаненка в домашних тапочках и под грозный материнский окрик « Куда без одежды!» радостно запрыгали на крыльце.

– Дядя Федор, дядя Федор, идем кушать! –

– Ох и шумные вы, мужики, как дизельные трансформаторы! – Улыбнулся Федор племянникам.

– А кто это, кто это? – Обрадовались незнакомому слову мальчишки.

– Подрастете – покажу и расскажу. А сейчас держите свои сладости и набирайтесь сил. – Он отдал мальчишкам пакет с гостинцами и под таинственный шелест полиэтилена за своей спиной поднялся в квартиру сестры.

– Здравствуй, братишка. – Сестра быстро чмокнула его в щеку и деловито подтолкнула вглубь помещения. – Проходи, тапочки под вешалкой найдешь. – Ну-ка, братцы-кролики, идите ко мне. Нечего прятаться за дверью! Быстренько! Пакет мне давайте и руки покажите. Так, все положили в пакет и марш за стол! –

Пока сестра разбиралась с детьми, Федор честно пытался найти два одинаковых тапочка под вешалкой среди беспорядочно разбросанной обуви, хотя знал, что это ему вряд ли удастся сделать. При всей своей чрезмерной чистоплотности сестра обладала абсолютным безразличием к порядку вещей, что еще в детстве раздражало Федора и провоцировало бесконечные споры и ссоры между ними. Сестра постоянно что-то стирала, мыла, вытирала и подтирала, не заботясь о том, где и что будет стоять, лежать, висеть, вынуждая его часами искать нужную вещь. Поэтому Федор не возражал против размена родительской квартиры и в своем миниатюрном жилище имел минимальный набор жизненно необходимой домашней утвари и мебели, чтоб компенсировать издержки детства и вынужденный беспорядок на работе. И сейчас, не найдя второго тапочка, он безнадежно махнул рукой и в одних носках прошлепал на кухню, чтобы раньше всех устроиться на любимом месте у окна, откуда просматривался весь двор.

На кухню за ним друг за другом примчали племянники. Быстро, стараясь меньше пережевывать, поглотили остатки ужина на тарелках, поспорили, кому больше, а кому меньше досталось сладостей из пакета, и убежали на улицу.

Сестра облегченно вздохнула:

– Наконец-то. Устала так на работе. Сейчас я уберу за ними, и поужинаем. Ты суп будешь? –

– Что дашь, то и буду. Спасибо. А Толик где? –

– Он сегодня во вторую смену. Так тяжело с его сменами, а с другой стороны, живую зарплату сейчас только на комбинате выдают и к тому же без задержек. А у вас как? Толик говорил, австрийцы отдали вашему институту предпочтение по реконструкции их цеха. –

– Есть такое дело. Теперь и мы без денег не останемся. –

– Ой-ой-ой, все скромничаешь? – Сестра встала и, не глядя на Федора, подошла к плите. – Кофе заварить? – Через плечо значительно ему улыбнулась.

– Завари. А в чем дело, что за намеки и загадочные взгляды? –

– Поражаюсь я тебе, Феденька, в твои годы и с твоими мозгами уже хотя бы начальником отдела можно стать. Вон, Толик рассказывал, на аппаратной у директора комбината иностранцы твои идеи по реконструкции озвучивали, а ты все боишься кого-нибудь подсидеть в своем институте. –

– Ой, не начинай, Иринка. Всему свое время, какие наши годы! –

– В этом году уже 32 стукнет, не забывай. Пора о своей карьере думать, а не о других заботиться. А, что говорить! Из вашей компании только Валерка в люди выбился, да и тот никак жениться не решается. А о вас с Серегой и говорить не хочется. Такие таланты и коту под хвост! Ты, вот, жениться собираешься или так и будешь по своей Сашке…, ой кх-кх! – Сестра закашлялась и усиленно постучала ладонью по груди. – Совсем забыла! У нас тут такие дела произошли! – Вдруг спохватилась и успокаивающе погладила Федора по плечу. – Только не переживай сильно. -

– Ты чего? – Федор насторожился. Наставления сестры он слушал вполуха, они регулярно повторялись в каждый его приход. Его больше волновало, с чего начать разговор о своем здоровье, чтоб не вызвать у сестры новую волну нотаций о его образе жизни, но ее последние слова отвлекли его. Он нахмурился и от непонятного волнения весь подался навстречу к сестре, перехватив ее руку и больно зажав в своей. – С Сашей что-то случилось? –

– Успокойся и сядь. Я думаю, с ней все наладится. –

– Ну не тяни ж ты резину! – Федор нервно заерзал на стуле и нетерпеливо посмотрел через стекло на улицу, ища глазами окна Сашиной квартиры.

– На, выпей валерьянку. –

Федор механически подставил ладонь и зажал в ней желтые таблетки.

– В ночь с субботы на воскресенье, когда гроза была… -

– Какая гроза? – В голове ярким кадром возник образ огромной шаровой молнии. Федор от удивления открыл рот.

– Ты что, не слышал? Так гремело! – Сестра подозрительно посмотрела ему в лицо и, видимо, не найдя подтверждения своим сомнениям, удивленно пожала плечами. – Ну, ты и спишь! Такая гроза была, даже мои сорванцы проснулись. Так вот. Утром я в окно выглянула, а там скорая помощь стоит и куча людей вокруг нее. Я и вышла, узнать, в чем дело. – Сестра замолчала и пододвинула свой стул ближе к Федору.

– И что? – Он от напряжения перешел на громкий шепот.

– Там никто ничего понять не может, что случилось. – Сестра тоже перешла на шепот, непроизвольно поддержав его. – Говорят, похоже на шаровую молнию, а может и с улицы что-то забросили? В наши времена, сам знаешь, всякое случается. Милиция приезжала, но информации не дали, никакой. Как всегда говорят, что все по окончанию следствия. А у Саши в окне, в стекле, то есть, дыра вот такая оплавленная. В комнате все вещи обгорели, а сама она посреди комнаты лежит на ковре без единого ожога и без сознания. Понимаешь, все обгорело, а она и ковер вокруг нее целы. Какая-то странная молния, выборочная, если это молния была. Все шушукаются. К ней ведь в последнее время какие-то люди подозрительные ходить стали, на сектантов похожи. –

– Да оставь ты эти побасенки старушечьи! Нашла, кого слушать. – Федор подскочил на ноги и открыл створку окна. – Дальше что? –

– Ее в нашу больницу отвезли. В реанимацию. – Сестра замолчала, подыскивая нужные слова. – Понимаешь, там тоже, пока, странная картина вырисовывается. Сделали обследования – все органы в норме, ничего не повреждено, а она будто в летаргии, все жизненные процессы замедлены, как в анабиозе. –

– Как? –

– Как у медведя при зимней спячке. Нет, не возмущайся, это для сравнения. Я заходила к ней в палату, ее отдельно от всех положили. Лежит вся из себя, как спящая красавица, даже румянец на щеках есть. И лицо такое умиротворенное, будто радуется она тому, что произошло. –

– Конечно, только радоваться ей и осталось. – Федор раздраженно цыкнул, зная, что женщины всегда недолюбливали его подругу за красоту и повышенное внимание мужской половины общества, и сестра его не была исключением. Резко встал. – Ладно, пойду я. –

– Куда? В больнице тебя к ней не пустят. –

– Поднимусь к ней домой пока. Надо же с квартирой что-то решать, как я понимаю. –

– Там все в порядке. Родственник объявился, старичок какой-то. Но деловой видимо, вчера уже стекло новое поставили. –

– Все равно поднимусь. Может, помощь нужна? – Федор решительно направился в коридор. – Все, пока. Ты там договорись, чтоб меня пропустили к ней, ладно? -

– Ладно, я позвоню тебе на работу, если что. Федь, а ты-то, зачем приходил? –

– А-а, Ирин, пустое, потом как-нибудь, не до этого сейчас. Ты, знаешь что, в любом случае позвони. Пошел я. Тьфу, чуть не забыл, я в отпуск со следующей недели иду, так ты спроси у Толика насчет охотничьего домика – я просил его договориться со своим руководством. Ладно? Все, пока. –

Он быстро выскочил во двор и подбежал к подъезду у центральной арки дома, над которой размещалась квартира Саши. Мельком осмотрел окна и, не найдя в них ничего подозрительного, поднялся на второй этаж. Несколько раз продолжительно позвонил у входной двери, но никто ему не открыл. Он уже собрался уходить, как услышал за дверью какой-то странный звук. Насторожившись, подошел к двери вплотную и долго прислушивался, надеясь услышать этот звук еще раз, но он не повторился.

– Показалось. Наверное, у соседей музыку слушают. Пойду я. – Неуверенно сделал пару шагов вниз по лестнице, как звуки повторились и стереозвучанием отозвались у него в голове, вызвав волну когда-то пережитых эмоций. Федор в замешательстве остановился, осторожно, не разворачиваясь, чтобы не производить лишнего шума, вернулся в исходное положение, тесно прилепился щекой к дерматиновой обивке двери и замер, сосредоточив свое внимание в одном направлении. Из-за двери послышался неразборчивый напевный диалог невидимых собеседников, приглушенный каким-то шелестом.

– «Странно, – подумал Федор, – как будто лес шумит». – Он недоуменно пожал плечами и растерянно обернулся к окну подъезда в поиске источника шума, но оно оказалось закрытым.

– «Странно. И говорят, как будто поют, только музыки не слышно.» – Еще раз пожал плечами и решил плотнее притиснуться к двери в надежде уловить хотя бы смысл беседы, но громкий скрип открываемой двери за его спиной вспугнул его и он резко отскочил в сторону лестницы.

– Ай-я-яй, Федор, и когда ты остепенишься? – Остановил его знакомый с детства строгий голос его школьной учительницы по физике.

– Ой, это вы, Алла Андреевна? Добрый день, очень рад вас видеть. – Потупив глаза и переминаясь от смущения с ноги на ногу, Федор виновато улыбнулся пожилой женщине, которая наигранно строго смотрела на него поверх очков.

– Так я и поверила в твою радость. – Иронично хмыкнула учительница и поправила пальцем очки. – Все детство меня десятой дорогой обходили. –

– Ну, это когда было, Алла Андреевна! Тогда у нас другие статусы были, положение обязывало и разные другие, известные вам, причины. – При воспоминании о прошлых своих похождениях и священном трепете перед непоколебимой натурой строгой физички Федор улыбнулся уверенней. Ему в голову пришла мысль, что всю правду о прошедших событиях, если таковая имеется, можно узнать только у этой строгой женщины, и он смело шагнул к ней навстречу.

– Знаю-знаю я ваши причины! Наклонись, в лоб тебя поцелую. Соскучилась ведь. – Учительница ласково потрепала белокурые волосы Федора и тихо приложила сухие губы к его лбу. – Заходи, знаю, что ты от меня ждешь. Не оправдывайся, все понимаю. – Тяжело вздохнула и, взяв Федора за руку как мальчишку, повела в свою гостиную. – Садись здесь, – указала на массивный стул с высокой спинкой возле круглого стола под кружевной скатертью, – поговорим, и заодно почаевничаешь со мной, – вытащила из старинного буфета чашку и поставила перед ним. – Ирка, поди, уже небылиц наговорила? –

– Не без того. – Вздохнул Федор.

– Варенье бери, что ты пустой чай хлебаешь? Клубничное, как ты любишь. – Старушка допила свой чай и, опершись грудью на сложенные на столе руки, грустно покачала головой. – Молния то была, потому, как стекло оплавлено, а не разбито, и шума никакого не было, только глухой хлопок. Я ведь чутко сплю, а чаще просто лежу и в темное окно пялюсь от нечего делать. Бессонница мучает. А тогда и вовсе заснуть никакой возможности не было, так гремело. Я еще подумала, закрыла ли Саша окна? Она ведь замкнутого пространства не переносит с детства, при любой возможности форточки везде открывает. Вот и случилось. Беда, конечно, но я думаю, что выздоровеет она. Повреждений нет, а сознание она от пережитого шока потеряла. Но это не мне решать, врачи без нас разберутся. Меня другой вопрос мучает сейчас. Вот не поверишь, я, как увидела ее в беспамятстве, так сразу другой случай вспомнила, а как вспомнила, так и застряла на нем, никак отделаться не могу. За девять месяцев до рождения Саши в их квартиру тоже молния залетала, но тогда без жертв и повреждений обошлось. Мы еще с Пашей смеялись, что не бывает худа без добра, а у Любаши на этой почве нервный сдвиг произошел. Они ведь долго без детей мучились, а после молнии Любаша ровно через девять месяцев, день в день, понесла. Такое вот, Феденька, совпадение. Ерунда, конечно, а из головы никак не идет. –

– Хм, а Санька никогда нам об этом не рассказывала. –

– Как же, она расскажет! Ее бабы наши за то и недолюбливают, что лишнего слова от нее не дождешься. –

– А о чем с ними говорить, Алла Андреевна? Одни сплетни на уме. Скажешь им одно, а чрез пару дней такое о себе узнаешь, что в страшном сне не приснится! –

– Не без того, согласна. Но и Александра девочка необычная, мне лично не понятна она. С ее родителями я знакомство поддерживала, ты знаешь, в дом их хаживала и видела, что Саша учению время мало уделяла, но читала много. И здесь странность у нее была: фантастикой, мистикой и прочими небылицами увлекалась. Как, впрочем, – учительница иронично хмыкнула, – и ты. Но, – подняла утвердительно вверх палец, – для мальчишек это неудивительно. Я тогда Любаше говорила, что посеешь, то пожнешь. После ее рождения Любаша как блаженная стала, в бога вдруг уверовала и квартиру всю иконками обвешала, а ребенку на ночь вместо колыбельных молитвы напевала. Одним словом тихое помешательство с ней произошло. –

– Алла Андреевна, какое помешательство? – Перебил рассказ Федор и, вспомнив яростный атеизм учительницы, закусил губу, чтоб ненароком не улыбнуться. – Сколько веков люди в бога верят и что? У всех помешательство? –

– Не перебивай! – Старушка резко выпрямилась и тряхнула упрямо головой. Ее очки моментально соскочили на свое законное место у кончика носа, густые седые брови съехались к переносице. – Это вы сейчас во что хотите, в то и верите. Раньше порядок был, люди глупостями не занимались. – Она уверенным жестом поправила очки и туже затянула заколку на волосах. – И какой черт заставил меня отращивать волосы на старости лет? Одна морока с ними! – Хитро улыбнулась Федору. – Ладно, не ерзай на стуле. Каждый имеет право на свои воззрения, разве я не понимаю? А тогда с этим строго было. Так вот, – продолжила, как ничего не бывало, – физика девицам всегда тяжело давалась, сам знаешь, а она дни напролет с вами во дворе пропадала. Когда она в моем предмете разбиралась, ума не приложу? Но если никто в ее классе задачу решить не может, или на какой вопрос ответить, я всегда ее к доске вызывала, а она ни разу не ошиблась. Голова у нее как вычислительная машина с огромной памятью, а интереса к науке никакого. Сидит на уроке в окно смотрит и о чем-то своем думает, одним словом вся в свои девичьи грезы погружена, по глазам видно, а задай ей любой вопрос, хоть шепотом, ответ у нее сразу готов. Посмотрит на меня так пристально и хитренько и давай излагать материал как по писанному. Всегда меня в тупик ставила. У меня даже складывалось впечатление, что она себя намеренно сдерживает, не договаривает все, что знает. Вроде того, что задай я ей вопрос на тему, которую еще не объясняла, она ответила бы и ответила правильно. – На последних словах старушка приглушила голос и с выжиданием посмотрела на Федора, но тот только удивленно приподнял брови: к тому, что Саша готова обсуждать вопросы на любые темы, он привык с детства, и это никогда не вызывало в нем ни удивления, ни, тем более, подозрения.

– Не понимаю, что здесь такого? Если бы она была такой же ограниченной, как остальные девчонки, разве состоялась бы наша дружба? Сами знаете, один Серега чего стоит со своими научными фишками в башке, простите, в голове. –

– Ну да, ну да. – Старушка задумчиво подперла рукой щеку. – Мальчикам это свойственно, а для девочек большое усилие требуется, и, прежде всего, заинтересованность. А я по ее глазам читала, что она о рыцаре на белом коне мечтает, как все девчонки, а не о научной карьере. –

– О ком? – Федор от неожиданности застыл на одном месте. Он вспомнил о мифическом рыцаре Саши, а перед глазами, будто в подтверждение ее слов, всплыл четкий образ некоего воина в странных белых одеяниях. Это видение яркой мгновенной вспышкой света в темной комнате возникло в его сознании как напоминание о чем-то важном и вызвало в его душе непонятную смесь чувств. Он взволнованно взъерошил волосы.

– А, вот в чем дело! – Учительница двумя пальцами поправила дужку очков, фокусируя свой взгляд на лице Федора, и понимающе усмехнулась. – Не волнуйся, нет у нее никого, перевелись нынче рыцари. Хотя как знать, как знать. – Вспомнила что-то и, сообразив, что сболтнула лишнее, быстро потупила свой взгляд и машинально помешала ложкой в пустой чашке. Ложка звонко звякнула о хрупкую фарфоровую поверхность, и старушка раздраженно бросила ее на стол.

– Старею я, Федор, наверное. Всякая ерунда в голову лезет по поводу и без повода. – Задумчиво почесала подбородок.

– Что еще, Алла Андреевна? Да говорите же, мне любая информация нужна, а там я разберусь, что к чему. Я ведь с Сашей давно не общался. –

– Понимаешь, Федор, так просто и не скажешь. Давай я тебе еще чая налью, чтоб не так скучно было мои побасенки слушать. –

– Не надо, Алла Андреевна. Я у Ирины поужинал. Рассказывайте, мне интересно. –

– Как ты знаешь, я женщина уже старая. Не перебивай, комплиментами возраст не исправишь. Старая и одинокая я. У сына своя семья, своя жизнь, ко мне редко забегает. Паша с Любой давно умерли, а с другими соседями знакомство у меня вынужденное. Я к тому все это говорю, чтоб ты понял, что у меня теперь свободного времени много образовалось, есть, когда былое ворошить и о нынешних временах думать. Да, только и знаю, что думаю. – Пристально через толстые стекла очков посмотрела на Федора. – И о боге думаю. Да. – Задумалась ненадолго и со вздохом продолжила. – Многое мне понятно, а еще больше непонятно. Кто мы такие? Почему всю жизнь суетимся, для чего? Чтоб на старости лет в одиночестве о былом вспоминать? Не ерзай, я по теме говорю, а долгий экскурс мой из-за деликатности – обидеть тебя не хочу. Думала, думала, и результат получился неожиданный и неутешительный. Сейчас у детишек новая забава появилась: они собирают такие разрозненные фрагментики, пазлы, что ли, в узорчатые картинки. А я смотрю на эту игру и думаю, что и мы вот так всю жизнь в себе что-то складываем и сложить не можем. То одного нам не хватает, то другого, но мы недостающий элемент не в себе ищем, а в других. Может быть это и правильно: без дружбы и любви жизнь не интересна. Только они одни и могут нам помочь, но мы чаще всего их не ценим, а потому как пришли в этот мир без недостающего звена, так и уходим, в лучшем случае, без него. Ты и твои друзья на моих глазах выросли. Нравилась мне ваша дружба. Вы и по одному хорошие ребята, но, как не крути, у каждого из вас своя слабина есть, а когда вместе вы, то, – растопырила пальцы на обеих руках и сцепила их, медленно переплетая друг с другом, – как единое целое становитесь, ваши узоры в одну большую картину складываются. И это мне понятно, а вот наличие Саши в вашей компании мне не понятно было. –

– Да как же… -

– Не перебивай! Я не к тому веду, что она девчонка или в ней что-то не так. Наоборот. В ее натуре недостающего элемента никогда не было, она – цельная картинка, это мне на старости лет понятно стало. Ей от вас ничего не надо было, она просто дружбу свою вам дарила. Я вот все годы торопила раньше, не терпелось мне узнать, случится ли у нее любовь с кем-нибудь из вас? Не случилась, и ни с кем другим не случилась. Сейчас модно стало о сильных женщинах рассуждать, для которых не родилось в нашем мире достойной половинки. А я вот что по этому поводу думаю: глупости эти выдумывают ущербные люди от желания властвовать над другими и свою волю насаждать. Нет сильных женщин и быть не может. На меня всю жизнь этот ярлык навешивали, а какая я сильная? Хорохорилась всю жизнь, чтоб мои слабости никто не заметил и все тут. Не бывает сильных ни мужчин, ни женщин, потому что не то и не там ищем. Задача наша, по моему разумению, целостную натуру из себя вылепить, тогда и дружба, и любовь богаче стали бы. И боли меньше. У Саши такая натура с самого детства, будто из другого мира она к нам пришла. –

– Ну, вы скажете. –

– Это я по Стругацким сравниваю, с человеком будущего. Иногда я сама у себя спрашиваю, а уцелела бы ваша дружба без Александры? И чаще прихожу к выводу, что вряд ли, хорошее знакомство было бы, но не дружба. Каждый из вас троих настолько яркая индивидуальность, что для стыковки вашей, прости за нечаянную грубость, кроме пазов, соответствующих друг другу, еще и сила определенная требуется в нужном месте приложенная. Источником этой силы была Саша, но в какой-то момент она перекрыла его, а силу вокруг себя сосредоточила, как броней невидимой от кого-то защитилась. Мы с, Любой, думали, что это закономерно в ее возрасте, пора влюбленности настала. Ан нет, ошиблись мы, все эти ее мысленные созерцания ни к чему не привели. Так-то. – Учительница замолчала и пытливо посмотрела на Федора, будто решая для себя вопрос, достоин ли он выслушать дальнейший ее рассказ. Федор терпеливо ждал, и она, вздохнув, продолжила. – А теперь настал момент и о мыслях своих странных рассказать. Все сплетни бабьи о сектантах, что к ней хаживать стали, это галиматья, чушь. Один старик только и ходит, но он давно к ним хаживать стал, можно сказать сразу после рождения Саши. Никакой он не сектант, покойный Паша о нем хорошо отзывался. Я-то сама с ним не общалась, но впечатление на меня он хорошее производил. По глазам видела, когда встречала, он, кстати, взгляд никогда не отводил, образованный он человек, воспитанный. Правда, я еще тогда отметила, что есть в его взгляде такая же недосказанность, или тайна, как у Саши. Не такая тайна, как у большинства людей, чтоб скрыть свою червоточину и себя в лучшем свете выставить, другая, только я объяснить не могу, сама не понимаю. Так вот, еще до смерти родителей он пропал, а месяца два назад опять объявился. И странность не в том, что он объявился, а в другом. Понимаешь, Федя, нелепица какая-то получается. Столько лет прошло, а он еще в те времена стариком был, а вот, не поверишь, ни на йоту не изменился. Я сначала даже рассердилась на себя за такие мысли. Мало ли, ошиблась я, или это вовсе и не он, а родственник его близкий? Но всякий раз, как встречу его, по глазам вижу – он это, он! И он понимает, знает о моих сомнениях, а, как встретимся, только улыбается и вежливо так кланяется. Ладно, бог с ним, его затянувшуюся старость я как-то пережила, но когда встретила его на проспекте в компании одной странной личности, терпение мое лопнуло, фантазия разыгралась, как у вас в детстве, когда вы себе разные сказочные истории выдумывали.

– Не понял, в чем проблема? – Федор подозрительно посмотрел в глаза учительнице.

– Ха, – она довольно улыбнулась, – так и думала, что у тебя такая реакция будет. Ты лучше до конца выслушай, а потом суди. Мне чужое мнение важно, чтоб и от мыслей этих избавиться, и от предчувствий плохих. Тот второй, что с ним был, тоже старик, но неприятный на вид до такой степени, что десятой дорогой его обойти хочется. Мало того, что одет он невесть во что, так и лицо у него все сморщено, щетиной в разных местах как болото кочками обросло, с подбородка жидкая бороденка свисает, волосы на голове длинные, лохматые, торчат в разные стороны, и сквозь них плешь просвечивает.

– Бомж, наверное, их сейчас много развелось. –

– Нет, Федя, бомжа носом за версту учуешь, а этот чистый, только скомканный весь с головы до ног. А глазки у него такие маленькие, из-под бровищ сверкают и всю округу как рентгеном просвечивают. Хи-хи, – рассмеялась вдруг учительница, – самой смешно от такой нелепицы, но я тогда подумала, что его и гримировать не надо на роль лешего. А вот когда он взгляд свой в меня вперил, я обомлела. Ничего в нем такого страшного и нет, кроме вот той изюминки, что и у Саши, и у первого старика в глазах светится. И это не все! Сегодня мой старик меня еще одной встречей заинтриговал, на этот раз с молодым мужчиной. Ты не подумай ничего лишнего обо мне, но если и мечтать о рыцаре, так именно о таком. Высок как ты, строен, силен как Валерка, по стати чувствуется, умен как Серега, во взгляде его это читается. А самое главное, Федя, к чему я все это говорю, глаза у него синие-синие, как у Саши, а в них та же уверенность в своих силах и спокойствие на той же тайне замешанное. До сих пор под впечатлением от этих встреч нахожусь, и неудивительно, что наш народишко всех их к одному знаменателю подвел. И я поневоле повелась, хотя и уговаривала себя, что от безделья вынужденного мне в голову всякая блажь лезет, и забыть старалась, а не получается. Получается другая картина, Федор. Ни с того, ни с сего вспомнила я, что Сашин уход в себя произошел как раз в то время, когда старик пропал, потому что после его нового явления она преобразилась вся. Ни то, чтобы расцвела, нет, и куда ей? И так как маков цвет всем в глаза бросается. Она будто от невидимых оков освободилась, а тут молния так некстати явилась, вроде как я тебя породила, я тебя и…, тьфу-тьфу на мысли мои дурные. Суеверной становлюсь, предчувствия разные одолевают. – Учительница осуждающе помахала головой и виновато потупила взгляд. – Федор, я понимаю, что для постороннего человека все эти мои домыслы, как бред выжившей из ума старухи, но ты другое дело. Тебе рассказала, и как камень с души сбросила, а то и дня не проходит, чтоб о странности двойного попадания молнии не подумать да о странных незнакомцах с мудрыми глазами. Теперь можешь меня и покритиковать, не обижусь. Чужое мнение не редко помогает со своими нелепицами справиться. Что ж ты молчишь? –

Она нетерпеливо дернула Федора за рукав ветровки, но он лишь рассеянно повернулся к ней, не говоря ни слова, потому что, как часто бывало с ним в детстве, не знал, что ответить. Только сейчас ситуация изменилась: раньше учительница спокойно и доходчиво развенчивала все его фантазийные измышления, а сейчас ждала такого же поступка от него и в тайне, как он в детстве, надеялась на поддержку. А, может быть, именно поэтому рассказала все ему, зная его деликатность по отношению к женщинам и старикам?

– Федор, – учительница строго повысила голос, – говори как есть. По глазам вижу, боишься расстроить меня. –

– Алла Андреевна, – он виновато посмотрел на нее, – я не знаю, что сказать. Нет, – поторопился объяснить, – не потому, что считаю вас, ну, что вы…, – замялся, не находя нужных слов, – короче, – продолжил решительно, – у всех есть право на собственное осмысление любой ситуации. Это не только ваше мнение, но и мое. И ничего странного в ваших мыслях я не вижу, то есть вижу, но по другому случаю, а не то, что вы подумали. –

– Федор, – учительница ласково посмотрела ему в глаза, – и когда ты научишься коротко и ясно выражать свои мысли? –

– А это тяжело, Алла Андреевна. Нестандартные мысли требуют долгого пояснения. – Он хитро улыбнулся ей. – Вы ведь тоже не одну минуту мне объясняли свои, а на плод своих фантазий и вовсе туманно так намекнули. Я понимаю. Фантазии на то и фантазии, что в привычный цифровой ряд не помещаются, и на свалку их выбросить тоже нет возможности. Тогда что ж? Рассказать, обязательно рассказать надо надежному человеку. Вы как нас учили? Высказывайте свои мысли вслух, не бойтесь сомневаться и задавать вопросы: кто молчит и бездействует – тот из крестика в нолик превращается с огромной пустотой внутри? – Федор довольно хихикнул своим воспоминаниям, но, спохватившись, продолжил с серьезным видом: – А у меня ситуация еще сложней. Вот ваши подозрения меня с одной стороны смутили, с другой, запутали, а с третьей, как мне кажется, нужное направление дали моим мыслям, а рассказать я пока ничего не могу. Мне надо подумать и сопоставить кое-что из вашего рассказа с моими, как вы говорите, домыслами. Но для этого, – Федор решительно встал, – надо с Сашей поговорить. Пойду я, уже темнеть начинает. – Он направился в коридор, но у входной двери остановился и нежно пожал руку учительнице. – А вы меня удивили, Алла Андреевна, приятно удивили. Я думал, что вы не только живете, но и думаете только по правилам. –

– Ах, Федя, – старушка радостно вздохнула, – я за всю эту долгую жизнь так устала себя в узких рамках содержать, что решила хоть на старости лет если не пожить, то хотя бы подумать свободно. –

– А я, вот, приветствую это ваше решение, но мне пора, поздно уже. –

– До встречи, Федя. Ты забегай, как выпадет свободная минутка. –

– Обязательно. Я же пообещал о своих мыслях рассказать, значит, расскажу, когда все состыкую правильно. –

Выйдя на крыльцо подъезда, Федор остановился, глубоко вдохнул свежий воздух прохладного вечера и неуверенно улыбнулся.

– Надо же! Никогда бы не поверил, если б кто другой сказал. – Соскочил весело со ступенек и скорым шагом проскочил сумрачную арку. На выходе чуть не столкнулся с каким-то стариком, неожиданно вынырнувшим из-за угла дома, но вовремя спохватился, отскочил в сторону и удивленно посмотрел ему вслед. Старик тоже обернулся и чуть заметным движением головы кивнул Федору.

– Прошу прощения, молодой человек. Задумался по-стариковски. –

Федор хотел ответить, но не успел. Со стороны проспекта налетел сильный ветер, под его порывом качнулись ветви деревьев, растущих вдоль проезжей части, и яркий луч уличного фонаря, освободившись от заслона густой листвы, осветил всю фигуру старика. Федор от неожиданности застыл, а старик вежливо улыбнулся ему, приподняв уголки рта, и скрылся под сводом арки.

– «Странно, – подумал Федор, – я его уже где-то встречал. А может это и есть тот старик, о котором все рассказывают?» – Ему вдруг захотелось догнать старика, он даже сделал пару шагов ему вдогонку, но тут же остановился.

– И что я ему скажу? – Недовольно буркнул себе под нос. – Я вас откуда-то знаю, а может быть вы такой-то да эдакий? И это на ночь глядя. Перепугаю только пожилого человека своими приставаниями. Если это он, то мы все равно встретимся, всему свое время. А если не он, то баба с возу – кобыле легче. Тем более все старики для меня на одно лицо. – И, благополучно решив внезапную проблему, направился пешком к своему дому.

Придя домой, хотел, лежа в постели, обдумать новую информацию и сопоставить со своими странными галлюцинациями, но усталость сморила его. Перед глазами в медленном круговороте проплывали эпизоды прошедшего дня без соблюдения временной закономерности, вырисовывались в его сознании в замысловатые картинки с резными очертаниями и никак не хотели складываться в одну общую мозаику, частями которой, Федор чувствовал это, они являлись. Он незаметно уснул, а под утро ему приснился сон, в котором он мчался за гонимой сильными порывами ветра огромной бумажной снежинкой с недостающим звеном для его мозаики, но резкий звон соседского будильника бесцеремонно разбудил его на самом интересном моменте сна. Он испуганно подскочил на своем диване, ничего не понимая, попытался припомнить рисунок на скомканном клочке бумаги, мелькнувший перед ним в последний миг сна, но у него не получилось. Вместо этого в памяти всплыло растерянное лицо школьной учительницы и под яркой вспышкой света преобразилось в знакомые черты старика, встреченного им вчерашним вечером.

– Все-таки его лицо мне определенно знакомо. – Нахмурился Федор.

Из кухни донеслось жужжание ходиков.

– Семь. – Женским голосом возвестила их обитательница.

– Ладно. Как-нибудь потом. – Отмахнулся Федор от неразрешимой задачи и засобирался на работу.

В институте он никак не мог собраться с мыслями, отвечал на вопросы коллег невпопад или удивленно смотрел в глаза вопрошающих, не понимая, что от него хотят. В памяти постоянно возникал образ уже порядком надоевшего ему старика, а вместе с ним приходило воспоминание о Саше, после чего он начинал напряженно прислушиваться к телефонным звонкам и нервничать, когда к аппарату звали не его.

Ближе к обеду Федор оставил напрасные свои попытки отвлечься от надоедливых мыслей рабочими вопросами и, подойдя к окну за своим столом, уставился на фасад противоположного зданию института дома. На одном из балконов деловито возилась женщина, встряхивая и развешивая по веревкам постиранное белье. Ее фигурка издалека казалось миниатюрной, темные распущенные волосы развивались на ветру, порывы которого так и норовили вырвать из ее тонких рук мокрые вещи. Она одной рукой убирала прилипавшие к лицу пряди волос, быстро снимала с вязанки на шее очередную прищепку, прижимала ею свободный край кофточки или платья, наклонялась за очередной вещью, и все повторялось сначала.

Федор иронично усмехнулся:

– Интересно, она догадается заколоть волосы или так и будет махать руками как встревоженная курица? –

Он оперся руками о подоконник, с любопытством наблюдая за неловкими движениями женщины, и весело хихикнул, когда сменивший свое направление ветер взметнул вверх подол ее халата. Она испугано завертелась на одном месте, не зная, какой рукой что держать, а ветер выхватил с веревки незакрепленную вещицу и игриво закружил в своем танце, плавно опуская вниз к верхушкам пышных кустов ирги у дома.

– Н-да, доигралась. – Удовлетворенно хмыкнул Федор, следя за парящей в воздухе мокрой тряпицей. Под воздействием этого зрелища в памяти всплыл неразгаданный эпизод сна, и он громко вскрикнул:

– Ну конечно! –

Быстро зажал рукой рот, обернулся к коллегам и, извиняясь за свой невольный возглас, махнул ею в сторону окна.

– Там тетка какая-то так смешно со своим бельем возится. –

– А, эта. – Раздался из-за соседнего кульмана женский голос. – У нее вечно что-нибудь с балкона падает. –

Федор удивленно приподнял брови на это замечание и вернулся к своему столу.

– «Надо же! Все знают, все замечают, а я как остолоп последний даже то, что уже случалось со мной, вспомнить не могу. Надо же! Этот старик тогда своим видом так меня заинтриговал, что я даже прозвище ему дал. Колдун.» – Растеряно думал, вспоминая как в детстве они играли в «выбивного», разделившись на пары по жребию: двое становились напротив друг друга на расстоянии десяти метров и перебрасывались мячом, стараясь попасть во вторую пару в центре между ними. Федора уже выбили мячом из игры, поэтому он сидел на лавочке, наблюдал за юркой Сашей, которая ловко изворачивалась, избегая ударов мяча, и теребил в руках ее панамку. Эта тряпичная шляпка всегда мешала ей, но она героически уступала просьбам родителей и во двор выходила только в ней, кокетливо сдвинув на один бок головы. На улице сразу же пристраивала ее или на их дереве, или в руках друзей.

В тот день она повесила шляпку на ветку березы, а потом из-за ветра попросила его, Федора, посторожить ее, а он охотно согласился. Сначала он, разгоряченный быстрым темпом игры, с увлечением следил за полетом мяча, но вскоре устал от его нескончаемого мелькания, откинулся на спинку скамьи и стал думать о своем, наблюдая за темной большой тучей, уверенно вползающей из-за крыши дома в их двор. Неожиданно прямо ему на колени прыгнул мяч, он вздрогнул и попытался его поймать, машинально бросив при этом панамку на скамью, но мяч ловко проскочил сквозь его руки. Федор подскочил со своего места, а налетевший неизвестно откуда ветер подхватил шляпку и закружил ее над детской площадкой.

– Федька, лови быстрей! – Радостно закричал Валерка, подзадоривая его своим смехом.

Он завертел головой, пытаясь определить направление полета и, не замечая ничего перед собой, помчался к сквозному проему арки, куда коварный ветер тащил свою пленницу. При выходе на проспект подпрыгнул, чтоб схватить свою пропажу, но с кем-то столкнулся и осел на теплый асфальт.

– Молодец, деда! – Раздался за спиной звонкий Сашин голосок, а сверху – веселый смех:

– Лови, егоза! –

Над головой Федора мелькнуло белое пятно панамы, и он заинтересовано обернулся ей вслед. Тряпичная шляпка жестким диском быстро преодолела пространство арки и мягко приземлилась в маленькие ладошки девочки.

– Вот это да! – Восхищенно прошептал Федор, застыв в неудобном положении. Чьи-то сильные руки развернули его за плечи и рывком поставили на ноги.

– Не ушибся, герой? –

Федор поднял глаза и увидел перед собой довольное лицо седовласого старика. Его вид настолько ошеломил Федора, что он не смог промолвить ни слова и только отрицательно мотнул головой.

– Добро. Иди к друзьям. –

– «Н-да, – вспоминал Федор, – тогда было от чего потерять дар речи. Сказочный старик! Волосы длинные, до плеч, в те времена такую прическу только у попов и можно было увидеть, а они в городе редко появлялись. А борода! Не борода – бородище: серебряные волнистые пряди на грудь спускаются, а поверх них длинные усы, ну, ни дать, ни взять – лесной отшельник, колдун. Может потому я его не узнал, что сейчас он без бороды был? Может быть, хотя меня тогда больше всего его глаза поразили. От их взгляда я онемел, а объяснить никому так и не смог, что к чему. Слов не хватило, чтоб рассказать, что я в них увидел. – В памяти всплыли слова учительницы о некой тайне, изюминке в глазах незнакомцев. – Вот-вот, а я не принял всерьез ее «домыслы»! Забыл уже, что и сам в такое же положение постоянно попадаю из-за неудобных высказываний? Эх, Федор Иванович…» -