Читать книгу Вода с сиропом стоит три копейки - Ольга Пустошинская - Страница 1

1

Неожиданно к вечеру они засобирались домой. Так бывает, устали за неделю друг от друга, нагостились. Катя со свекровью, слава богу, не скандалила, но и она утомилась от бесконечных разговоров про удобрения для помидоров, про колорадского жука, которого травишь-травишь, а он с той отравы только жиреет.

Хотелось вернуться в свой уютный город, поставить машину на стоянку (такая удача, пять минут ходьбы – и дома), принять прохладный душ, задёрнуть в спальне лёгкие занавески, через которые проникал свет уличного фонаря, нисколько не мешающий, а даже придающий уют, и лечь в постель. Серый кот по кличке Котофей наверняка поджидает их, развалившись, по обыкновению, поперёк хозяйской кровати, мерцая круглыми глазами-пуговицами. Сдвинуть наглеца на край, вытянуть ноги и уснуть под его тихое урчание.

– Куда это вы на ночь глядя? Переночевали бы, а утром поехали, – растерянно и удивлённо мать переводила взгляд с сына на сноху. – Катя, оставайтесь, а?

– Да какая ночь, мам? Светло же… – рассмеялся Олег. – Двести километров – это не расстояние, завтра по жаре не хочется ехать.

– Владика бы оставили ещё на недельку… Нет?.. Ну как хотите. – Мать обидчиво поджала губы, но через минуту оттаяла: она не умела сердиться долго. – Олежек, я недавно в шкафу убирала и нашла твои альбомы с коллекцией… как они называются-то? С монетами которые…

– Нумизматические, – подсказал Олег. – Давай заберу, я как раз на днях вспоминал о них.

– Забери, конечно. Владику интересно будет поглядеть. – Мать покопалась в книжном шкафу и достала два небольших альбома, ярко-красные обложки которых украшали золотые гербы СССР – один для монет, второй для банкнот.

Уезжали, как обычно, не с пустыми руками. Яблоки, помидоры и огурцы со своего участка в пластиковых ведёрках, бутерброды и чай в дорогу (вдруг Владик проголодается?), банки с соленьем да вареньем. Олег распахнул деревянные ворота и вывел машину со двора.

– Позвоните, как приедете.

Они покивали: хорошо, позвоним. Владик из окна долго махал бабушке ладошкой, потом угнездился поудобнее с альбомами и погрузился в созерцание гривенников, пятаков и полтинников.

Школьником Олежка с азартом собирал монеты, обмениваясь ими с такими же увлечёнными нумизматами. В его коллекции была как обычная мелочь, которая всегда водилась в карманах любого мальчишки или девчонки, так и достаточно ценные экземпляры, например, царская двухкопеечная монета с двуглавым орлом и буквой «ять», выклянченная у Серёжки Плотникова в обмен на олимпийский рубль с факелом. Фантастической удачей была полученная в магазине на сдачу десятикопеечная монета 1921-го года, которую он сразу заметил в желобке. Дрожащими руками Олег сгрёб деньги в карман, отошёл на безопасное расстояние и только тогда подробно изучил гривенник, испытывая такую же радость, как если бы нежданно нашёл на дороге сто рублей.

Были у него несколько монет сороковых годов, в том числе и монеты-жетоны с танками. Великим наслаждением было рассматривать их, вооружившись лупой: ИС-7, Т-34, Т-26, БТ-7. У приятеля Лёхи имелся в коллекции жетон с тяжёлым танком КВ-3, но он, чертяка, ни в какую меняться не хотел.

В те годы о специальном альбоме для хранения коллекции приходилось только мечтать. У взрослых нумизматов Олег видел подобную роскошь с маленькими кармашками-ячейками, но ему, мальчишке, такое счастье и не светило. Он мастерил самодельные холдеры, прошивая на маминой машинке прозрачную плёнку (и ведь неплохо получалось), и лишь спустя годы купил настоящие нумизматические альбомы.

– Пап, а сейчас на эти деньги можно что-нибудь купить?

– Нет, сейчас на них ничего не купишь. Это монеты СССР, – объяснил Олег, выруливая на грунтовую дорогу. – Когда я и твоя мама были маленькими, тогда были в ходу эти деньги… Вот за эту трёхкопеечную монету получали стакан газированной воды с сиропом, за одну копейку – без сиропа. На каждой остановке стояли такие автоматы-сатураторы с гранёным стаканом в окошке. Его мыли сначала… ну как? Ставили вверх дном на решётку, нажимали – и фонтанчик воды мыл стакан. Пьёшь эту газировку, а газ так бьёт в нос… Ну да, одна тара на всех, но мы как-то не думали об этом… Рогалик с маком стоил, кажется, пять копеек, хлеб – девятнадцать… Я до дома целый хлеб редко доносил, начинал есть по дороге.

– Ты был голодный? – расширил глаза Владик.

– Не-е-ет, вкусный же хлеб, свежий, корочка хрустящая… Как тут удержишься? За пятнадцать копеек можно было купить шоколадное мороженое, я его очень любил тогда. А ещё пломбир на развес в вафельных стаканчиках. Я, бывало, шиковал: покупал целых двести грамм пломбира… Стаканчики хрустящие, а мороженое какое… м-м-м… Сейчас совсем не то.

– Неужели тогда было вкуснее?

Олег повернул направо и ответил убеждённо:

– Конечно, вкуснее.

– Не слушай папу, – улыбаясь сказала Катя, – раньше и трава зеленее была, и дождь мокрее, и небо ярче.

– А что, разве не так?

– Ух ты, пятьдесят рублей… и сотня! – восхитился Владик, принявшись за альбом с бумажными купюрами.

Этими банкнотами Олег пополнил коллекцию в девяносто первом году, когда неожиданно изъяли из обращения пятидесяти и сторублёвые банкноты шестьдесят первого года, дав на обмен всего три дня. Мать с отцом выстояли огромную очередь в сберкассу, проклиная Павлова, Горбачёва и иже с ними, обменяли две тысячи рублей на новые купюры. Остальные деньги, отложенные отцом на покупку машины, превратились в дырку от бублика.

Они лежали в серванте, отец раздражался всякий раз, натыкаясь на купюры с профилем Ленина, и грозился порвать на мелкие клочки. Мать не давала, всё ещё надеясь, что когда-нибудь их реабилитируют, не верилось, что правительство так нагло может ограбить людей, как карманник в автобусе. Несколько купюр из сервантных денег перекочевали к Олегу.

Катя задремала на переднем сиденье, убаюканная ровным шумом мотора. Дорогу Олег знал как свои пять пальцев. Вот сейчас проедет мост, а там будет дачный посёлок, кемпинг и целая вереница магазинчиков.

Солнце опустилось за горизонт, сразу стало темнее. Владик стал отчаянно зевать, повозился и уснул, пристроив под голову маленькую подушку. Вдруг машину сильно тряхнуло на колдобине.

– Что случилось? – резко открыла глаза Катя.

– Колесом в яму попал… Ровная же дорога всегда была, что за чертовщина?

– Не поминай чёрта к ночи, да ещё и при ребёнке.

– Да ладно, он спит… Удивляюсь, как можно было за неделю так ухайдакать асфальт, как будто танки проехали.

– Дорожное покрытие некачественное, – пожала плечами Катя. – Слушай, а ведь на этом участке фонари были, да? А сейчас их нет.

– Демонтировали, что ли?

– Зачем их демонтировать?

Вот именно – зачем? На этом месте неделю назад возвышался громадный щит с рекламой мобильной связи, также был поворот к дачному посёлку – на столбе ещё знак висел, – но ничего подобного сейчас не наблюдалось. Олег проехал ещё сотню метров, потом съехал на обочину и повернул ключ, заглушив мотор.

– Почему остановились? – огляделась Катя.

– Кажется, мы заблудились. Сейчас навигатор настрою.

Как они могли сбиться с пути, было непонятно. Мост миновали, он хорошо это помнит, а дальше дорога одна, даже поворотов нет. Но тем не менее…

Олег открыл бардачок и достал мобильник, прикоснулся пальцем к сенсорному экрану.

– Связи нет… – озадаченно сказал он и пригладил пятернёй тёмные волосы. – Что за ерунда?

– И у меня тоже… – Катя отложила смартфон и неуверенно сказала: – Наверняка на этом участке и раньше не ловило, а мы просто не знали.

– Может… Ты посиди, я сейчас. – Олег вышел из машины, постоял недолго, оглядывая тёмные кроны деревьев, отошёл в сторонку, широко расставил ноги и расстегнул ширинку. С полным мочевым пузырём думалось плохо.

Стало совсем темно. Наконец-то после изнуряющей жары подул свежий ветерок, тихо трещали в траве ночные насекомые. Мимо пронеслась светлая «Волга», ревя мотором и кивая фарами на колдобинах. Олег глянул на пустое дорожное полотно: и машин-то нет, если не считать только что проехавшей «Волги». Он уселся на водительское кресло, громко захлопнул дверь.

Владик завозился сзади, поднял взлохмаченную голову, посмотрел сонно:

– Как темно… Мы уже дома?

– Нет, сынок, ещё едем. Папа немного решил отдохнуть, – отозвалась Катя.

– Можно мне лечь?

Она махнула рукой: ложись. Владик отстегнул ремень, выбрался из детского кресла, быстро скинул сандалии и улёгся на сиденье, свернувшись калачиком. Олег щёлкал пальцем по рулю, выбивая барабанную дробь, хмурился.

– Не нравится мне это…

– Что не нравится?

– Всё не нравится. А, ладно, вернёмся к мосту! – Он включил зажигание, развернул «форд» и повёл в обратном направлении.

Смотрел по сторонам и не узнавал местности. Вот здесь была шашлычная, а теперь её нет, исчезли намозолившие глаза рекламные щиты, в изобилии стоявшие вдоль обочин. Если не появится мост, то вывод напрашивается один: непонятным, непостижимым образом они заблудились.

Мост стоял на своём месте, где ему и положено было находиться. Фары выхватили из темноты табличку: «р. Вишнёвка», теряющиеся в водной глади опоры, трепещущие верхушки деревьев. На этом сходство с тем мостом, который они проскочили час назад, заканчивалось. Ограждения были старыми, гнутыми и ржавыми, без светоотражательных катафот. Новый асфальт, проложенный в прошлом году, разошёлся трещинами и разломами.

– Указатель не врёт, это та самая Вишнёвка и тот самый мост, только… только старый какой-то. Не понимаю ничего, – растерялся Олег. – Кать, что это? Аномальная зона?

– Я не знаю. – Катя быстро скользила наманикюренным пальцем по экрану мобильника, пытаясь дозвониться сестре, потом матери, потом хоть кому-нибудь, но телефон глухо молчал. Тёмная прядь волос выбилась из косы и упала на круглую щёку, она нервным движением заправила её за ухо. – Два часа уже болтаемся на дороге, надо было у свекрови заночевать, она ведь так уговаривала.

– Ладно. Надо решать: или мы возвращаемся к матери в Рудники, или пытаемся добраться до дома. Как думаешь?

– К матери, конечно, до неё ближе. Надо о Владике подумать.

– Идёт. Возвращаемся в Рудники.

2

Ночью похолодало, запотели окна «форда», спрятанного в лесочке подальше от чужих глаз, капли воды стекали вниз, оставляя кривые дорожки. Катя и Владик спали на разложенных сиденьях, прижавшись друг к другу и укрывшись одним на двоих лёгким покрывалом из багажника. Её лицо с плотно сомкнутыми веками было грустным, как у несправедливо наказанного ребёнка, губы сложились в скорбную складку, чуть подрагивали длинные ресницы. Ночью она тихо плакала, чтобы не разбудить Владика, а Олег шёпотом утешал, говорил ободряющие слова, в которые сам не верил.

Пусть спят… Он вышел из машины, распрямляя затёкшее тело, сделал несколько приседаний и махов руками, восстанавливая кровообращение, напился минеральной воды из бутылки, умылся, поливая себе на ладонь. «Как же я сразу не догадался? Только всё испортил… Олух царя небесного», – поморщился Олег, вспоминая перепуганную мать и злое лицо отца. А кто бы на его месте догадался?

Подъехав к родительскому дому, он остановил автомобиль возле высоких деревянных ворот, сказал Кате, чтобы ждала в машине и вышел наружу. Взглянул на ручные часы, затем на чёрные окна, в которых не было видно даже слабого света – мать, конечно, уже легла. Делать нечего, придётся будить. Он протянул руку, пытаясь нащупывать звонок… И вдруг лай, и вдруг радостное повизгивание. Раньше чем Олег успел сообразить, что у матери давно нет никакой собаки, он узнал этот лай, как узнал бы из сотни или даже тысячи других. Это был голос Найды.

– Найда?.. – Он легко перемахнул невысокий забор палисадника и очутился во дворе.

Крупная овчарка метнулась к Олегу, забегала кругами, молотя хвостом по ногам, подпрыгивала, облизывая ему лицо.

– Найдочка… не может быть! Я сплю, это всё мне снится…

Маленьким и неуклюжим щенком принёс отец Найду от соседской ощенившейся суки тридцать пять лет назад. Вместе с Олежкой она росла и превратилась в красивую собаку с умными глазами на удивительно доброй морде. Она прожила долгую собачью жизнь и умерла, когда Олег вернулся из армии. И вот Найда здесь, живая и здоровая. Растворился в туманной дали взрослый дядька-программист с седеющими висками, а остался семилетний мальчишка со сбитыми коленками, худой и тонкий, как тростинка.

– Узнала, узнала… псина ты моя…

Вдруг вспыхнул свет – это зажглась над крыльцом лампочка, скрипнула дверь и раздался сердитый мужской голос:

– Кто там?!

Олег почувствовал, как гулко забухало в груди сердце, а ладони стали влажными: на пороге стоял покойный отец в синей майке и семейных трусах. То есть, не покойный, а совершенно живой и молодой, не старше самого Олега. В ярком свете было хорошо видно его лицо, сердитое и тревожное.

– Папа?

– Коля, кто это? – показалась из-за его плеча испуганная молодая женщина с небрежно заплетёнными в косу волосами, в которой Олег сразу же признал мать. И даже узнал красный в белый горошек халат, наброшенный поверх сорочки, был у неё такой когда-то…

– Нина, зайди в дом! Сам разберусь. – И Олегу: – Кто ты такой и что тебе здесь надо?

Слишком большим потрясением было увидеть живого отца, он перестал соображать здраво, жалко улыбнулся и пробормотал:

– Папа… это я, Олег.

– Слушай сюда, Олег… или как тебя там… Я сейчас зайду в дом за дробовиком, и тебе не поздоровиться, когда вернусь. Уходи по-хорошему, – сурово предупредил отец и, чуть помедлив, скрылся в дверном проёме.

Надо было уходить, он слов на ветер не бросал, его папка. Олег обнял Найду и поцеловал в мокрый нос.

– Я ещё приду, Найдочка.

Озарённый внезапной идеей, он вытащил из брючного кармана телефон, настроил камеру и сфотографировал собаку. И поспешил ретироваться, а то, чего доброго, получит от родного батьки заряд дроби в зад.

Катя топталась возле ворот, испуганно прислушиваясь к звукам за калиткой.

– Что случилось? Кто там был?

– Потом объясню, едем отсюда!

Олег оглянулся на дом и увидел то, на что сразу не обратил внимания: с фасада исчез голубой сайдинг, самолично монтированный им несколько лет назад; стены были оштукатурены и побелены, на окнах – ставни. В темноте не было видно их цвета, да это и не требовалось: он прекрасно помнил, что они синие с белым узором.

– Почему – едем? Где Нина Петровна? Она тебя не пустила? – удивилась Катя, но тем не менее послушно села в машину.

– Сейчас я всё выясню, – бормотал Олег, включая зажигание, – сейчас…

Он погнал машину в центр тихого ночного города, с редкими проезжающими мимо жигулёнками и «москвичами», с магазинами без пышных названий, без сияющих огнями реклам, с разбегающимися трамвайными рельсами, которые окончательно демонтируют в две тысячи первом году, как «небезопасные для эксплуатации состояния инфраструктуры».

– Что происходит? Почему здесь всё так странно? – шёпотом, боясь разбудить спящего сына, спросила Катя.

– Сейчас… погоди.

Киоски и магазины были закрыты, улицы пусты и безлюдны, если не считать неспешно прогуливающихся трёх парней, внимательно поглядывающих по сторонам. Олег заметил их, притормозил и вышел из машины.

– Молодые люди, подождите!

Те сразу остановились, переглянулись и приблизились, подозрительно глядя на поблёскивающий в фонарном свете «форд». На рукавах светлых рубашек темнели повязки с надписью: «дружинник».

– Здравствуйте. Мы не местные, из… из Польши приехали. – Скажите, сколько сейчас времени?

Один из парней понимающе улыбнулся, поднёс руку к глазам и сказал:

– Час тридцать.

– А число?

– Уже шестнадцатое.

Олег нащупал пачку «Винстона», вытряхнул сигареты и, принимая вид богатого простака, щедро предложил:

– Курите? Угощайтесь!

Один отказался, двое других осторожно вытянули по одной.

– Так вы из Польши? – спросил некурящий паренёк, разглядывая Олеговы мокасины и голубые джинсы, перевёл взгляд на майку с головой медведя в шапке-ушанке.

– Да… – улыбался во весь рот Олег. – Ми только что приехать, – добавил он с акцентом, коверкая слова. Назвался груздем, как говорится…

– А-а-а… вы в Москву на Олимпиаду едете, наверно? – озарилось догадкой лицо паренька.

На Олимпиаду!

– Да, в Москву, – вымученно улыбнулся Олег.

– А я сразу понял, что вы не отсюда – машина у вас заграничная, красивая… Вот, держите на память. Сувенир. – Он вынул из кармана рубашки чуть помятую открытку с олимпийским мишкой с букетом тюльпанов в лапах.

– Олег, о чём он говорил? – жалобно спросила Катя. – Какая Олимпиада? Та, что будет в Сочи?

– Мы попали в июль восьмидесятого года… тысяча девятьсот восьмидесятого. СССР готовится к летней Олимпиаде.

– Что? Это шутка?

– Это правда. Я видел в доме своего молодого отца и мать. И там же, убеждён в этом, спал я сам, в той маленькой комнате, где жил Владик. Вот такие пироги, Катюха…

***

До утра решили не светить в городе нездешней машиной, не привлекать ненужного внимания милиции. Заехали в ближайший лесочек и устроились на ночлег в «форде», разложив сиденья. Катя и Владик спали, а Олег почти не сомкнул глаз, только на какую-то минутку задремал.

«Может, мне это приснилось?» – подумал он, поморщился и потёр лоб. Снимок Найды в смартфоне ясно говорил, что это не сон и не галлюцинация, а значит и остальное тоже реально.

Обидно, что батя принял Олега за воришку, теперь никак нельзя попадаться ему на глаза. Правда, есть ещё крохотная надежда, что в темноте он не рассмотрел ночного визитёра, как следует.

Все эти годы Олег сильно тосковал по отцу, временами не веря, что его больше нет; часто думал, как бы поступил и что сказал отец, что одобрил бы, а чего – нет. Как хотелось снова обнять его, поговорить… Показать внука Владьку, которого он никогда не видел: умер от рака лёгких ещё до его рождения.

Шесть утра. Оживлённо щебетали, свистели и щёлкали птицы, перепархивая с ветки на ветку, радуясь, должно быть, солнцу и новому погожему дню. Мокасины Олега стали влажными от росы, майка за ночь измялась. Он потрогал подбородок – колючий. Эх, побриться бы и помыться, да негде. Вот попали так попали: ни документов, ни денег. Сначала они съедят яблоки с помидорами, потом соленья и варенья из банок, а потом хоть с протянутой рукой ходи по городскому парку, как Киса Воробьянинов: «Месье, жё не манж па сис жур».

Хотя… Ну конечно, как же он мог забыть! Олег почти бегом вернулся к машине. Вот они, альбомы с золотыми гербами на красных обложках, засунутые впопыхах между кресел. Монеты пусть себе лежат дальше, а вот купюры очень даже пригодятся! Он вытащил из кармашков все подходящие по годам банкноты, пересчитал. Шесть сотенных, семь пятидесятирублёвых бумажек, две десятки, пятирублёвка, потёртая трёшница и рубль. Итого – девятьсот семьдесят девять рублей, почти тысяча. Олег закинул руки за голову и тихо рассмеялся. Вот так нежданно-негаданно пригодятся опальные деньги.

3

Влад надкусил помидор, потряс над ним дорожной фарфоровой солонкой в виде белого мишки, заел бабушкиным бутербродом и запил сладким чаем из термоса. Завтрак в лесу и непривычная обстановка его ничуть не смущали. Болтая ногами от удовольствия, мальчишка поглядывал на родителей, удалившихся за деревья на несколько метров. Мама сердилась, а папа жестикулировал, в чём-то убеждая её.

– Я не понимаю тебя, – сухо говорила Катя, – ночью ты уверял, что мы сегодня же поедем к мосту и попытаемся вернуться домой, а сейчас ты городишь такую чушь! Для чего нам здесь оставаться? И как ты объяснишь всё Владику?

– С Владом как раз всё просто. Скажу ему, что мы приехали в новый город, которого он никогда не видел. Пусть посмотрит, как жили… живут в СССР, увидит Рудники с трамваем, попробует газировки из автомата, посмотрит Олимпиаду по телевизору… Это же такое приключение! Деньги у нас есть.

– Проход закроется… если уже не закрылся. Ты не просто так не торопишься уезжать. Какая причина?.. Отец?

Олег прислонился к дереву, прикрыл глаза:

– Да, отец. Я хочу с ним увидеться, поговорить… предостеречь, чтобы внимательнее относился к здоровью.

– Да он тебе не поверит, – фыркнула Катя. – Представь: сидит человек, пьёт чай и смотрит телевизор. Вдруг заявляется к нему взрослый мужик и говорит, что он Олег, его сын. А сын-то рядом в машинки играет. Кому он больше доверяет: тебе или своим глазам?

Олег молчал.

– Я не могу поверить в реальность происходящего, – продолжила Катя. – А вдруг те парни пошутили, обманули тебя? А отец вовсе не отец, а просто похожий человек, – цеплялась она за соломинку.