Читать книгу На суше и на море - Ольга Сергеевна Сысуева - Страница 1
ОглавлениеАлександру Аникину, Алексею Тюхину, маме, отцу
Глава Первая. Квартирник Паллады Бельской
Александру Аникину
Когда Борис Викторович не бывал в театре, и не сидел с Виктором
дома и не резался с ним от скуки в нарды, он не забывал про своих друзей
из литературных салонов начала века. «Вдова» и бывшая возлюбленная
одного из казнённых друзей Бориса Егора Сазонова держала свой модный
литературный салон на Фонтанке. Квартирник на Фонтанке любили
посещать многие поэты, и некоторые даже умудрялись потом стать
любовниками самой Паллады Богдановой-Бельской, которой в ту пору
было 27 лет и она была ровесницей Оленьки Петровской.
Сам Бельский, чью фамилию умыкнула Паллада, может и с целью
привлечь его внимание, в этот салон никогда не ходил, боясь реакции
Шаляпина и светского общества на его появление в этом салоне. В этой
квартире всё было каким-то ядовито-лиловым, смешанным с вульгарным
золотистым и даже местами красным, что совсем не соответствовало ни
эпохе, ни каким-то представлениях о хорошем вкусе обладательницы
данной квартиры. Для Бельской такой авангард казался даже идеальным.
Хотя она, порой, и жалела, что не может держать свою квартиру как все –
из-за обязанности быть хозяйкой литературного салона. Но зато к
Бельской ходили поэты всех литературных направлений: от Владимира
Маяковского до Николая Гумилёва. Это Бельской нравилось больше.
Оленька Петровская, поклонница Бельского как-то пыталась в этом салоне
безуспешно прочитать стихи. Борис Викторович и Зинаида Николаевна
отговорили молодую девушку от этой безумной затеи.
– Владимир Маяковский сейчас начнёт чудить. – Охрипшим, низким
голосом сказала стоявшая рядом с Оленькой Зинаида Николаевна. К дамам
подошёл Борис Викторович, на котором был серый драповый макинтош,
который он надел с целью скрыться от возможного дождя – грозовое небо
говорило о том, что вот-вот начнётся гроза. Борис только вошёл. Не успев
снять макинтоша, он кинулся целовать руки рыжекудрой Зинаиде
Николаевне. Зинаиде Николаевне было в 1911 году 42 года, Борису
Викторовичу – 32. Оленька Петровская посмотрела на Гиппиус с короткой
стрижкой a-la Clodine из нашумевшего романа француза Виллара
«Клодина в школе». То, что Клодину написал не Виллар, а сама госпожа
Коллет – его молодая жена, в это время, естественно никто не знал, но
подражать остригшей волосы Клодине хотели все. Гиппиус была не
исключением. Посмотрев на Оленькину копну волос, она бросила:
– Не хотите ли обрить гриву, молодая львица? По-моему, всем львам не
мешает в этом сезоне постричься. Хорошо, что здесь нет Бельского. Он бы
твою подругу угрохал выстрелом глаз.
– Скорей Бельского угрохают сыновья Паллады. – Засмеялся Савинков,
намекая на то, что это были дети Егора Сазонова. – Я видел его недавно
на "Онегине", притворился купцом, чтобы меня не смущать.
– Тактичный. – Гиппиус посмотрела в сторону Оленьки. – Паллада бы его
точно смутила. Вы, если что держитесь нас с Бэ Вэ, а то сейчас пьяный
Маяковский разнесёт весь салон в разнос. Вы ведь не пьёте?
– Нет, – созналась Оленька, и почему-то почувствовала в душе холод.
– Борис, проводи девушку до дома, хотя нет пусть она чуть увидит танец
Судейкиной. Если уж пришла, то это единственное на что стоит здесь
посмотреть. После него отведёшь домой. Маяковский мне не нравится –
слишком много балагурит. – Гиппиус подошла вглубь квартирника и
расцеловалась с Судейкиной, первой женой Судейкина. Маленькая Вера,
которой едва исполнилось семнадцать лет в то время завидовала Оленьке,
и хотела быть рядом с её мужем. Правда, господин Судейкин не обходил
вниманием юную поэтессу. Он постоянно острил, что-то сочинял про
Палладу.
– Он сейчас встанет на табурет и будет читать стихи. – Сказал Савинков
Петровской, которая, несмотря на то, что ей было 27 со страхом
наблюдала за происходившим. Рыжеволосый Маяковский действительно
поднялся на табурет, и закричал густым раскатистым голосом. После
нежного бархатистого баритона Бельского Оленьке захотелось заткнуть
уши. Борису тоже не нравилось, как и Гиппиус, но он пророчески сказал:
– Придёт время, и он будет собирать толпы. Что-то мне последнее время
настроения среди питерцев не нравятся. Как бы не грянул гром по
отношению к этому любвеобильному царю. Вам нравится Бельский? Я
видел, как Вы на него заворожено смотрели в зале… придёт время, его
культуру будут восстанавливать единицы. Я Вас не трону, не бойтесь. Мне
своих хватает. Вон на меня вешается фаворитка царя Агнесса Бёрнс уже
какой год. Безрезультатно.
Оленьке понравился Борис Викторович своим юмором и образом такого
земного странника, котором он, по сути и был. В нём был жизненный
опыт, и умение выходить из трудных ситуаций. Савинков знал, что
Петровская из-за Бельского не станет одной из его многочисленных
обожательниц, и поэтому даже рад был найти в ней друга.
– Только если хотите понравиться Бельскому, срежьте гриву. – Засмеялся
Борис в духе Гиппиус. – Она Вас старше, но она знает толк в моде.
Сколько Вам лет?
– 27. – Смутившись, сказала Петровская.
– Ему пойдёт. А! Видимо ему понравилось, что Вы на Бельскую не похожи.
Кто-то про неё говорил, что её на концерт с собой стыдно взять. Судя по
всему, Вас можно.
– Засмеялся Борис, и аплодисментами отметил, что, Слава Богу,
Маяковский закончил издеваться над публикой и свернулся клубком в
глубь нехорошей квартиры. Гиппиус вернулась к Петровскому и
Савинкову.
– Мережковский дома. – Доложила Гиппиус Борису. – У него болит голова.
Савинков долго про себя смеялся, понимая, что голова может болеть по
разным причинам. Наконец, Оленька увидела то, о чём ей говорила
Зинаида Николаевна – знаменитую «поленьку» Оленьки Судейкиной – её
«коронный номер» во всех квартирниках, за который её любили
приглашать в салоны. Верочка злобно посмотрела на танцующую Оленьку,
и углубилась в чтение какой-то книжечки, вроде бы это был томик стихов.
Анненкова, как потом увидел на обложке пронырливый Борис,
радующийся, что Маяковский, наконец, устал. Когда Оленька Судейкина
кончила танцевать поленьку и раздражать этим Верочку, вошёл барон
Н.Н. Врангель под руку с самой хозяйкой литературного салона –
Палладой Богдановой, по псевдониму – Бельской. Она родственницей
Бельского не являлась.
Борис решил, что громкая фамилия оперного солиста помогает ей каким-
то образом скрыть своё прошлое. Барон Врангель на свою спутницу даже
не смотрел. Зато было видно, как Маяковский открыл рот, глядя на её
необычный яркий наряд, затмивший даже пёстрые, попугайские наряды
самой Зинаиды Николаевны. Зинаида Николаевна, не выдержав
откровенной наглости и соперничества подобного рода, увела Савинкова
и Петровскую прочь. Прогуляться. На улице она заговорщически
улыбнулась, взяла своих обоих друзей под руки, и зашипела:
– Мы посмотрели всё, что хотели? Вот и пошли по домам. Борис
Викторович, Вам пора к брату и жене, мне пора к мужу, а то он совсем
бедный занемог со своей мигренью, а Оленьке пора к родительнице, а то
матушка будет волноваться, а Бельский пришибёт за измену.
Зинаиде Николаевне никто не смел возразить: обоим поэтам на
квартирнике стало скучно. Идя по левую руку от Гиппиус, Савинков
увидел мчащуюся на квартирник Ларису Штерн.
– А что, обещался быть Гумилёв? – Спросил у Зинаиды Борис.
– Тогда нам тем более там нечего делать. – Оправдывала свою зависть к
Бельской Гиппиус. – А то я прибью его на месте.
– Может, мне его взорвать? – Пошутил Савинков, и Петровская засмеялась.
В это время и правда к Бельской, на фонтанку шёл Николай Гумилёв.
Николай столкнулся с Ларисой при входе, и обрадовался тому, что она
пришла. Вечер продолжался уже без Савинкова, Петровской и Гиппиус. На
Палладе были какие-то перья, огромные самодельные, в технике валяния
бусы, бесконечные драгоценные кольца и странное вычурное, ярко-
рыжее, но в обтяжку платье до пят с огромным вырезом-декольте, которое
обнажало её красивую грудь. Перья были в волосах. Она их не стала
срезать на манер Клодины и госпожи Коллет, и не стала их выкрашивать в
рыжий, чтобы не быть похожей на Гиппиус и Маяковского. Но эта странная
необычность ей придавала изысканность и шарм. Владимир Маяковский
смотрел на неё с тем экзальтированным замиранием, с каким смотрят на
таких женщин подобные мужчины.
Врангель с ней явно скучал, но посещение литературных салонов было в
то время в большой моде, и барону ничего не оставалось делать, как
прийти и отдать дань своего внимания поэтам и Бельской, хотя он бы с
удовольствием сейчас послушал самого Бельского, который рисовал
очередной натюрморт у себя дома, и не собирался никуда идти.
Барон Врангель вытащил какой-то номер по желанию хозяйки салона,
которая его развязно спросила:
– NN, что это за число?
– 70. – Ухмыльнулся Врангель. – В 70 лет я отмечу свой юбилей….
Гости салона засмеялись. В салоне царила атмосфера необычного
праздника.
Дождь уже прошёл, и Савинков пожалел, что надел макинтош. Доведя
Оленьку до дома, Борис Викторович с Зинаидой Николаевной решили
просто прогуляться.
НА СУШЕ И НА МОРЕ
То, что переживают английские моряки, переживают и русские, и
французы, и итальянцы. Недаром каждый моряк чувствует себя членом
единой морской международной семьи. В этой семье есть свои особенные
традиции и свой особенный быт – традиции рыцарей и быт бездомных
людей.
Цит. по: Борис Савинков. Во Франции во
время войны
Париж и окрестности Франции. 1915 год. Со стороны Сен-Дени доносился
грохот пушек. Видно, что со стороны Сен-Дени и шли бои.
Борис Савинков, принявший участие в нескольких сражениях с простыми
солдатами видел всё марево гибельной войны. По дороге нередко
проходили войска, солдаты, поднимая кучу пыли шли к своей цели, пугая
простое население. Париж шевелился, подобно живому организму, или
монстру, который не знал куда развернуться, чтобы идти дальше.
Парижане высыпали на улицу, создавая огромную толпу, и Савинков, как
корреспондент не был исключением из правил. Вместе с остальными
простыми людьми он, несмотря на слышимый вблизи грохот пушек, вышел
из квартиры, которую он снимал на улицу. Люди, собравшиеся в толпу, и
заполонившие собой улицы города, не знали куда им деться. Здесь были и
женщины и мужчины, и дети, с огромными, и зачарованными глазами. Как
там, когда они все гибли на "Титанике".
"Парижские уличная толпа – как океанские волны. К ней невозможно
привыкнуть" © Борис Савинков. Пёстрые женские шляпы, гетры
бельгийцев… Борис простирался сквозь толпу парижан и всматривался в
неё зорким глазом. Он – военный корреспондент французской газеты
"День", приносящей ему хоть какой-то заработок. Он переживал войну за
границей, так и не успев понять, что в Российской пока ещё империи
многие выступали против войны. За границей медленно, и в чём-то
хладнокровно шли к победе. И Борис был уверен в Победе "Антанты" ка
бы не вышли из войны большевики 3 марта 1918 года, подписав Брестский
мир. В народе его прозвали "позорным", в литературе – необходимым. Но
таким уж необходимым ли? В Париже была паника. Правительство
выехало из столицы, люди не знали куда бежать. Мужчина шёл сквозь
толпу замечая разных иностранцев, бежавших из немецкого плена
русских, которые ему с радостью рассказывали свои истории – их не
выслушали бы и родные, а тут… один его визави еле пробрался в Париж.
Он бежал из плена, где его пристроили работать на завод. Рыли окопы,
делали грязное дело. Потом бежали. Но куда? "Ни компаса, ни карты".
Едва за своих признали французы. Савинков дальше простирался сквозь
толпу. Неожиданно его кто-то окликнул. Он увидел того самого человека,
который поднимался с Наташей на "Титаник". Арчи Вудсон не признал его.
Да он его и не знал.
Но Борис напомнил.
– Я был в Саутгемптоне, когда Вы поднимались с русской девушкой по
трапу корабля "Титаник". Я хорошо запоминаю лица. Я не мог ошибиться.
Я вижу, что Вы прорвались на фронт, хоть Вы и американец… можете мне
сказать, что произошло?
Арчи Вудсон вначале ничего не понял, хотя Борис отлично владел
английским. Потом вспомнил о ком идёт речь. И рассказал следующее.
– В ту ночь я чудом прорвался к шлюпке. Какая-то женщина мне всучила
девочку на сохранение. Потом у меня, естественно, ребёнка отняли. Та
женщина, к счастью, спаслась. И убежала. Тоже самое произошло с
известной медсестрой Виолеттой Джессоп. Я читал об этом в газетах. Ей
дали ребёнка, потом забрали его. Та девушка… Вы говорите о моей
невесте… она погибла. Я видел, как она садилась в шлюпку, потом
выпрыгнула из неё, видимо, ей стало страшно ехать. Я думал, что её
усадят в другую. Но понимаете, в то время многие женщины были
невменяемы. Некоторых так и не удалось уговорить сесть.
Борис не верил своим ушам.
– Она бежала к кому-то? – Спросил он.
– Да. – Ответил Вудсон. – А уж дальнейшей судьбы я не знаю. Извините,
мне пора. Я только из плена – буду возвращаться домой. А кто Вы ей?
– Знакомый. – Уклончиво ответил Борис, хотя к его горлу пристал комок:
он не верил в то, что какой-то человек мог так поступить с Наташей.
– Но как так может быть? Ведь она же из Вирджинии… – не понял
американец.
– Вам наврали. Она из Самары. Россия. – Улыбнулся Борис.
– Она бежала от Вас? – Догадался Арчи.
– Естественно, от меня. Выходит, что она на Титанике нашла кого-то ещё.
Строптивая девушка. Ладно, пусть покоятся с миром.
– Аминь. – Сказал Арчи. Оба мужчины расстались.
Борис не верил в смерть Наташи. Борис не верил, что Титаник всплыл
снова в его подсознании. Борис не верил, что увидит бежавшего из
немецкого плена Вудсона. Но он его встретил. Ну что ж, хотя бы узнал. Он
посмотрел уходящему Вудсону вслед. И подумал, что даже не спросил о
том, как тонул "Титаник". Как погиб Астор. Бедняжечка Мод! Такое
пережить! А ведь они с Джоном любили друг друга. И Борису снова стало
горько на душе. Фигура Вудсона совсем растворилась в толпе. После
встречи с ним, Борис Викторович попросил у своего начальника, главного
редактора газеты "День" Плюжоне разобрать морскую корреспонденцию и
разбирать её в дальнейшем. Плюжоне, которому было явно всё равно,
доверил эту проблематику Борису: подумаешь, человек сочувствует
английским морякам, терпящим одно за другим бедствие в океане…
с другой стороны это хорошо: его материалы будут лучшими.
С 1914 по 1916 год Борис Викторович упорно следил за всеми морскими
сражениями, что происходили как в Чёрном море, так и в Атлантике.
Мужчина рвал душу за страдающих людей. Какой-то зов души и желание
им всем помочь владели писателем. И он помогал как мог. Печатал их
письма, давал корреспонденцию. Море и Атлантика это отдельная тема.
Мобилизованные трансатлантические лайнеры класса "Олимпик"
сражались против немцев как военные корабли. Чарльз Герберт
Лайтойллер, бывший герой "Титаника" вышел в море на эсминце "Гэрри" и
это тоже запечатлел военный корреспондент Савинков.
..в мае 1915 года Савинкову телеграфировали о потоплении Лузитании.
И снова он как военкор получал тысячу писем с трагедией и жалобами
