Читать книгу Иоганнес и Маргарет: сказка для героя - Ольга Суханова - Страница 1

Бытовое преступление имело огромный резонанс!

Еще бы! Ведь прославленные герои: Гензель и Гретель, стали его непосредственными участниками. Он в качестве подсудимого, она –жертвы.

Когда я только появился в городке, то только и слышал, что об этом громком деле. Люди обсуждали происшествие на каждом углу с превеликим удовольствием. Куда бы я не заходил, везде слышал одно и то же:

– Действительно Гензель ни с кем не разговаривает и причину своего злодеяния никому не открывает?!

– Знаете, что сегодня его жена публично заявила, что отныне считает себя вдовой и ничего общего с человеком от которого родила детей иметь не желает?!

– Видели, сегодня на центральной площади ведутся работы по демонтажу памятника «Детей-спасителей»?!

Так как человек в этом городе я новый, сошедший с поезда только что (по причинам заурядным, но тем не менее не позволившим продолжить путешествие далее), то все эти пересуды мало, о чем мне говорили. Ну произошло смертоубийство, ну печально, но что в нем такого необычного? Отчего все жители города настолько взбудоражены? Кто эти Гензель и Гретель? Зачем сносят памятник? Кто такие «Дети-спасители»?

По натуре человек я любопытный, в данный период времени никакими делами не обременённый, свободным временем располагающий в избытке, поэтому и решил в городке задержаться и попробовать в интересующих вопросах разобраться.

Можно конечно получить информацию из местной газеты, но я отлично понимал, что не всему, что печатается на страницах средств массовой информации можно доверять.

Поэтому, не теряя времени, направился прямо к зданию ратуши, где настоял на встрече с местным бургомистром господином Шульцем.

На удивление, он принял меня без обычной для чиновников волокиты, и согласился выслушать.

– Herr Шульц, разрешите представиться. Уве Нойманн. Прибыл в ваш город буквально только что. Направляясь в соседний населенный пункт, не устоял перед соблазном и решил посетить ваш славный город, прельстившись его красотами и древними постройками…

(Вранье конечно, но не мог же я рассказать сидевшему передо мной главе города об истинных мотивах, заставивших выйти из поезда, прервав запланированное путешествие. Просто кондуктор оказался более проницательным, чем показалось при первом знакомстве, и умудрился распознать в предъявленном билете некие отличительные черты, доказывающие его поддельность).

…не смог остаться равнодушным к событию, взбудоражившему все местное население, и решил остаться до окончания судебного разбирательства. Но никогда не стал бы отвлекать такого занятого человека, как бургомистр, только лишь чтобы удовлетворить праздное любопытство. Дело в том, что я обладаю некими навыками распознавать человеческие секреты, помогающие разбираться в сложнейших жизненных ситуациях. Не так давно, моими знаниями воспользовался один богатый купец, и с их помощью был раскрыт преступный замысел его единственного наследника. Если позволите, могу предоставить документальное свидетельство.

Я даже полез во внутренний карман, выражая желание во что бы то ни стало доказать правдивость своих слов, но бургомистр нетерпеливым жестом остановил меня:

– Позже покажете, я пока не расположен к знакомству с чьими-то подвигами. В чем конкретно заключаются Ваши навыки и умения и как они могут пригодится в данной ситуации? Чем будут полезны лично мне и городским жителям?

– Herr Шульц, насколько я знаю: произошло убийство. Событие ужасающее, но не столь уникальное, чтобы об этом судачил весь город. Все дело в главных действующих лицах произошедшей трагедии, не правда ли? Ведь это – местные герои, почитаемые настолько, что в их честь был установлен памятник на площади, а преступление свело ценность их подвига на нет, и как следствие, изваяние решили снести.

– Вы правы, Гензель и Гретель прославились, будучи совсем детьми: спасли наш город от неминуемого вымирания. Жители в благодарность за это почитали их, историю подвига увековечили в камне, их именами называли новорожденных и считали счастьем факт знакомства с этими уже повзрослевшими, но так и оставшимися в памяти населения нашего города – «детьми-спасителями».

И тут такая трагедия: брат-герой убивает свою не менее прославленную сестру. Если бы не личности участников трагедии, было бы намного проще. Жертву по христианской традиции отпели и похоронили, убийцу же наказали по всей строгости закона: имущество конфисковали, самого сослали в ссылку на рудники.

Но учитывая статус преступника мы вынуждены разбираться в причинах, толкнувших его на совершение душегубства. Пытались объявить его одержимым дьяволом, даже провели обряд экзорцизма, но большинство горожан не верят, что злодеяние совершено под влиянием «нечистого» и требует детального разбирательства. А у нас нет опыта в подобных мероприятиях и людей способных разбираться в хитросплетениях обстоятельств, побуждающих к свершению подобного злодейства – тоже нет.

Вот и находится производство в подвешенном состоянии: жертву не хороним, преступника не наказываем. А ведь уже второй день на исходе, решение принимать надо незамедлительно. Народ требует объяснений от душегубца, а тот уперся и ни с кем в диалог вступать не желает. Мы что только не предпринимали, призывая его к сотрудничеству, он уперся. Молчит. А настроение толпы таково, что, если в ближайшее время нами не будут предоставлены объяснения случившегося, начнутся волнения. Людей тоже можно понять, столько лет жили в абсолютной убежденности в том, что герои есть, мало того живут по соседству, а значит – каждый может прикоснуться к легенде, а тут такое разочарование. Оказывается, те кому они верили безоговорочно и почитали как спасителей на поверку оказались не теми, за кого выдавали себя все эти годы. А это уже обман. Когда человек перестает верить, он становится неуправляем.

Даже наше решение снести памятник и предать забвению саму историю так называемых «детей-спасителей» не успокоило городских жителей. Ропщут, настаивают на публичном покаянии преступника, желают объяснения причин, толкнувших того на свершение злодеяния.

Что Вы говорили о своем умении разбираться в человеческой сущности?

– Совершенно верно. Я умею слышать людей. Именно слышать, а не просто слушать их рассказ. Когда я веду беседу, то опираюсь не столько на то, ЧТО говорит собеседник, а на то, КАК именно он это делает. Каково его в этот момент выражение лица, чем заняты руки, какое положение занимают ноги. Все эти наблюдения очень помогают отделить неважное от значительного.

– Ну что ж, если Вы согласитесь помочь нам в этом деле, то я со своей стороны обеспечу безграничные возможности в опросе всех, кто покажется нужным для определения истинных причин, побудивших вчерашнего героя умертвить родную сестру, преступив тем самым закон и взяв грех на душу.

Вот так и получилось, что вошел в ратушу я чужаком, по воле случая оказавшимся в незнакомом городе, а вышел оттуда доверенным представителем бургомистра, наделенного беспрецедентными полномочиями опрашивать любого, кого сочту нужным. Каждый, чинящий препятствия мне в этом деле, автоматически причисляется к вредителю и несет ответственность согласно положению об основах «общего права». Также в моем распоряжении был список лиц, хоть как-то причастных к жизни брата и сестры. Он состоял из нескольких фамилий:

Томас Шмидт – вдовец Гретель;

Барбара Ланге – жена Гензеля;

Урсула Шнайдер – местная достопримечательность, знающая все обо всех.

Господин Шульц поставил меня в жесткие рамки. Так как по церковным традициям тело покойной должно быть предано земле никак не позже истечения третьих суток, то и расследование преступления я должен провести не далее, чем за 24 часа. Если этого не произойдет, и мною не будут представлены мотивы злодеяния, которые удовлетворят и успокоят народные массы, меня объявят колдуном и сообщником преступника, с вынесением приговора, основанного на статьях уже упомянутого «общего права».

Конечно же я не рассчитывал, что мое желание сунуть нос в дело меня никоим образом не касающиеся будет иметь столь серьезные последствия, но природный оптимизм и нежелание верить в плохое, помогли справиться мне с неуверенностью и избавиться от желания бежать из города сломя голову. А обещанный (в случае качественно выполненного задания), гонорар служил отличным подспорьем в борьбе с сомненьями.

Первым делом я направился в городскую библиотеку, где попросил выдать все документальные свидетельства подвига Гензеля и Гретель хранящиеся в архиве. На удивление их оказалось немного. Пожилой архивариус вынес мне несколько листков, оказавшимися летописью событий пятидесятилетней давности.

В них рассказывалось о чудовищной засухе, поразившей данную местность, вследствие которой весь урожай погиб. Начался голод и мор. Человеческие потери в то время были в каждой семье. Помощи ждать жителям не приходилось, так как кроме вышеуказанных бед, поселение оказалось очагом доселе неведомой эпидемии неизлечимой болезни, лечить которую не брался ни один эскулап. Если поначалу местные жители, отправляющиеся за подмогой в соседние районы, возвращались с небольшим запасом продуктов, то прознав про повальную хворь, косящую жителей несчастного городка, все близлежащие населенные пункты приняли решение:

Во избежание распространения заразы, отгородиться от «Богом проклятых» соседей запертыми воротами и спрятаться за высокими городскими стенами.

Так и остались люди один на один со своей бедой.

За помощью и советом они обратились к местному священнику, который предположил, что все беды свалились на головы сограждан за то, что кто-то среди них не почитает Бога, колдует и служит Сатане. Вот пока этот богоотступник находится рядом, беды будут и дальше преследовать всех и каждого.

Отчаявшиеся люди стали озираться друг на друга с большим подозрением, не зная кого конкретно имеет ввиду священник.

Но именно в этот момент, когда были произнесены сакраментальные слова, к собравшимся вышли маленькие брат с сестрой, которые рассказали совершенно жуткую, изобилующую подробностями историю.

В поисках пропитания, они забрели в чащу дремучего леса, где наткнулись на, как они сказали, «пряничный домик», в котором жила древняя старуха. Оголодавшие дети попросили накормить их, на что та ответила согласием, сама же заманив их внутрь дома набросилась, намереваясь съесть. Дети чудом умудрились избежать горькой участи. Девочка, которая была несколькими годами старше брата, ухватила тяжелый топор злой старухи и ударила ее по голове. Когда ведьма (а иначе как ее душегубку назвать?) упала бездыханная, малютки увидели, что все жилище заполнено съестными припасами. Брат с сестрой подкрепились, какое-то время пробыли в проклятом доме и отправились в обратный путь.

Как рассказывает летопись, в ту же минуту раздался раскат грома, и на землю упали первые капли дождя, которого в этой местности не было уже долгое время.

Очищающий дождь лил несколько дней, смывая с оставшихся в живых остатки страшной болезни, и питая почву!

А потом к стенам города подошел караван с продовольствием из сопредельного государства, в котором не знали об эпидемии.

Позже был собран отряд во главе со священником, он отправился к месту, о котором рассказывали брат с сестрой. Там действительно стоял дом, но не пряничный, а самый что ни на есть обыкновенный (видимо яркая раскраска стен показалась оголодавшим детям чем-то напоминающие когда-то виданные ими пряники) внутри валялась людоедка с пробитой головой. Недолго думая, жилище вместе с хозяйкой спалили, «плохое» место служитель церкви обильно окропил святой водой, прочел все необходимые в таких случаях молитвы, и решено случай этот внести в летопись города, как явления Божьей милости и великодушия. Детей же безоговорочно окрестили «спасителями» и воздвигли на центральной площади памятник, в знак памяти об их подвиге, избавившем жителей от неминуемой гибели.

– А вы разве не слышали эту историю? – спросил меня архивариус, когда я возвращал ему древние листы. – К нам не так давно, приезжали столичные писатели – собиратели народных преданий, так они, прочитав о ней, очень обрадовались. Долго беседовали с Гензелем и Гретель и пообещали написать об этом происшествии целую сказку и включить в свой сборник.

Стыдно было признаться этому старому человеку, что до сего дня не имел удовольствия слышать об этом удивительном в своей неправдоподобности деле.

Следующим я посетил вдовца Гретель.

– Добрый день, Herr Шмидт. Разрешите представиться, Уве Нойманн. По поручению бургомистра провожу расследование преступления совершенного против Вашей супруги. Для этого опрашиваю всех, кто знал погибшую и преступника. Уделите мне немного времени?

Хозяин, крепкий мужчина с огромными кулачищами, несмотря на грозный вид, покорно пустил меня в дом и (как мне показалось) с большим удовольствием начал вспоминать историю своей жизни с покойной.

– Мы с Гретель прожили вместе более тридцати лет. В этом году готовились отпраздновать 35 лет со дня, когда нас объявили мужем и женой в местной ратуше.

Я ее знал еще совсем девочкой, это и неудивительно, городок у нас маленький, а после Великого мора, так и вовсе никого не осталось, кого бы мы в лицо не знали.

С ней и ее братом мы жили в одном приюте для сирот, ходили на занятия к одному учителю, детей в то время было настолько мало, что по возрасту нас не делили, а всех учили в одной комнате одним и тем же ученым премудростям, не деля на мальчиков и девочек.

Гензель и Гретель были на особом счету. Шутка ли, те самые «дети-спасители»! Дня не проходило, чтобы их не просили рассказать о том судьбоносном для нас дне, когда они перевернули ход истории. Но они нехотя делились пережитым, и если и говорили о происшедшем, то сухо и неохотно, ровно столько, сколько и было изложено в городских летописях. Это и понятно! Кому интересно повторять одну и ту историю по многу раз. Надоест же!

Они и в свободное от учебы время, когда нам разрешалось предаваться своим детским забавам, не участвовали в играх, предпочитая общество друг друга.

Сестра хоть и была старше всего на два года, очень бережно относилась к своему братишке. Опекала его, заботилась, следила за тем, что и как он ест. Маленькая мамочка, ни дать ни взять.

Покинув стены приюта, каждый пошел своим путем. Меня к себе в качестве подмастерья взял кузнец. У него же в доме на окраине города я жил и профессию осваивал. А так как свободного времени на гулянки не было вовсе, то встретились с Гретель в следующий раз мы уже будучи взрослыми людьми. Мне на тот момент было двадцать два, ей двадцать лет.

Она за это время выучилась на пекаря и даже смогла на пару с братом открыть на площади маленькую кондитерскую, в которой продавались испеченные здесь же пряничные домики.

Дела у них шли очень хорошо, ведь каждый хотел лакомиться вкусной (а Гретель оказалась стряпухой отменной) выпечкой и любоваться на детей, хоть и повзрослевших, но почитаемых героев.

Когда я зашел в помещение кондитерской, Гретель сразу меня вспомнила, стала расспрашивать о жизни и даже пригласила в гости, чтобы вместе поужинать. Я не стал отказываться.

Жили они с братом вдвоем здесь же, только на втором этаже. Когда тем же вечером я пришел к ним, то был поражен, насколько уютно и красиво обустроило жилище Гретель. С такой любовью, изяществом. В доме кузница, а тем более в приюте я никогда не ходил по самотканым половицам, не видел на окнах кружевных занавесок и стол там никогда не покрывала белоснежная скатерть.

Я понял, что не хочу отсюда никуда уходить, так мне здесь было мирно, и покойно! И не ушел.

Свадьбу мы сыграли спустя положенное после помолвки время и зажили дружной семьей. Я с Гретель в столовой, которая на ночь превращалась в спальню, Гензель в соседней комнатке.

С помощью супруги я смог выкупить кузницу своего наставника, дав ему за нее сумму, позволяющею тому не раздувать больше огонь в горне и махать тяжелым молотом над наковальней. Жена с братом продолжали трудиться в пекарне и кондитерской.

Как же хорошо мы жили: славно, дружно, ладно.

Детей у нас родить никак не получалось, но Гретель вроде как и не очень то и расстраивалась, ведь у нее был ее ненаглядный Гензель, которого она опекала как ни одна мать свое дите не пестует.

Я слушал пожилого человека и отмечал про себя, как часто и с какой любовью он называл имя своей покойной супруги. И если изначально его решение жениться на ней было вызвано уютной обстановкой дома, которой он был всю жизнь лишен, то впоследствии чувства к жене пересилили любовь к комфорту, и он уже искренне полюбил эту женщину. Видимо было за что.

– Простите, что перебиваю, но не могу не спросить: почему вы всегда называете свою супругу Гретель? Ведь это детское имя, производное от Маргарет? Взрослых женщин так звать не очень-то принято?

– Она меня тоже часто спрашивала об этом. Но у меня язык не поворачивался назвать ее Маргарет, в ней столько было наивности, доброты, доверия к людям, свойственных лишь детям малым, которые не успели столкнуться с лишениями. А учитывая, что пережила Гретель будучи совсем еще малышкой, тем ценней становились эти качества ее характера.

Я часто спрашивал ее, почему она раньше не вышла замуж, ведь когда мы сошлись, ей было уже двадцать лет, возраст о котором говорят «один шаг до стародевичества». Неужели не нашлось охотников до такого сокровища? Она, смеясь, говорила, что меня ждала! Лишь однажды проговорилась, что все кто приходил к ней свататься, плохо относились к ее младшему брату. Один шикнул на него, когда тот озоровать стал, другой по ручке ударил, когда Гензель без спроса потянулся за яблоком, третий предложил отдать его на обучение ученым монахам, чтобы без дела не мотался.

Всех этих ухажеров любящая сестра выгоняла взашей, не желая продолжать общение далее. Лишь я отнесся к Гензелю, которому на тот момент было уже 18 лет с открытым сердцем и не пытался влезть в их с сестрой отношения. Когда он привел в дом свою избранницу, то во всем помогал Гретель в организации пышной свадьбы. Немного пожурил, конечно, когда она все сбережения наши спустила на покупку дома молодым, но она объяснила, что мальчик, итак всего был лишен, пусть хоть его семья начнет жизнь, ни в чем не нуждаясь.

Теперь у нас появились новые родственники молодой супруги Гензеля, а потом и их дети, которых жена моя обожала. Мы к тому времени смирились, что нам родителям не стать, зато старались племянников своих баловать и ласкать с утроенным усердием. Жена брата нам в этом всячески способствовала, приносила приплод с завидным постоянством. Семерых родила. Дом всегда был полон детей, иногда я просто прятался в своей кузнице, устав от шумного гомона детворы. А Гретель нашествие маленьких детей брата, казалось бы, нисколько не утруждало, она умудрялась и им внимание уделить, и кондитерскую с пекарней в порядке содержать и быть при этом со всеми приветливой, веселой и доброжелательной.

А теперь дома тихо. Жена умерла, брат ее в тюрьме, племянников невестка ко мне под угрозами лишения материнского благословения не пускает. Объявила, что ничего общего с мужем, который оказался душегубом иметь не желает, и детей против отца настраивает. Настоял я на встрече с Гензелем, пришел к нему в камеру, где его держат до завершения разбирательства всех обстоятельств произошедшего, да только говорить он со мной не стал. Ни слова не произнес, ни слезинки не проронил, ничего не объяснил. Как чужой сидел, да в стену смотрел.

Не иначе разум его помутился, раз сотворил такое. Другого объяснения его поступку у меня нет.

Сам теперь не знаю как жить. Кондитерскую хотел закрыть, так от людей отбоя нет. Всё заходят, вопросы задают, на которые я ответить им не могу. И с еще большим энтузиазмом скупают «пряничные домики».

– А жена когда-нибудь рассказывала о том давнем происшествии в лесу, участниками которого они с братом стали?

– Никогда. Уж на что женщина была покладистая, но когда пытался расспросить ее о той истории, возмущалась. Говорила, что всеми силами пытается забыть о ней, а мои расспросы только мешают ей в этом. Всегда добавляла: «Сходи в библиотеку, про тот случай там все найдешь, уж давно все написано, ничего нового не прибавится!».

Вот только, когда к нам в город приехали столичные писатели и, заинтересовавшись легендой попросили Гретель и Гензеля рассказать о ней (уж больно хотелось им услышать ее «из первых уст», а не опираться лишь на сухие сведенья изложенные в летописи), она сделала исключение. Вот как Вы сейчас, они пришли в дом наш и долго говорили с женой и братом ее. Но о чем именно я сказать не могу. Ушел в кузницу, чтобы не мешать и не смущать никого.

Поблагодарил я вдовца, горе которого было вполне искренним, зашел в трактир пообедать да стал думать.

Удивительный все-таки человек, этот господин Шмидт. Вырос в приюте, тяжело трудился, а не растерял по-детски наивного восприятия мира. Ведь, если отбросить сантименты, что получается в сухом остатке?

Мальчишка-сирота попал в семью кузнеца, где его держали в качестве бесплатной рабочей силы. Отношения, судя по всему, мало напоминали теплые (иначе бы он хоть несколько слов, но сказал про людей, с которым жил до двадцати двух лет).

Встретив знакомую по сиротскому приюту женщину, не раздумывая повел ее под венец. И причиной столь скорого решения стала не взаимная любовь, а стремление к уюту с его стороны, и отсутствие требований к младшему брату, со стороны избранницы.