Читать книгу Ловцы небесных алмазов. Часть 1 - Ольга Вешнева - Страница 1

Планета Земля, страна СССР, город Москва

5 июня 1958 года по земному летоисчислению

Петр

– Петька!

– Слушаю, Василий Иваныч!

Любуясь в шкафном зеркале, как ладно на мне сидит новенький коричневый костюм из дорогого ателье, я пригладил чубчик стиляги, чтобы торчал задорнее.

Поскрипывая деревянной ногой, отец прошел мимо меня дважды, проделал маршрут от окна до двери и обратно. Придирчиво заглянул мне в лицо и в зеркало.

Я любил подшучивать над его сходством со знаменитым комдивом Чапаевым. Заключалось оно большей частью в усах, ну и в имени-отчестве тоже.

Отец прошел войну, в бою потерял правую ногу и был контужен. Левое ухо у него не слышало, и правое работало плохо. Говорил он оглушительным басом, и в ответ ему приходилось кричать.

Отцу еще повезло. Ни один из дядюшек и дедушек не вернулся с фронта. Прадед из клинской деревни ушел в лес партизанить, там и сгинул.

Командир отметил героизм отца, после войны помог с продвижением по службе. Благодаря крепкой боевой дружбе Василий Воронцов дорос до члена ЦК КПСС, но сохранил прежнее простодушие в общении с людьми, не возгордился и не превратился в скупердяя.

Война преследовала отца не только в кошмарных снах, от которых он часто просыпался с криками и в поту. Он в каждом встречном иностранце видел будущего врага, налетчика. Будь его воля, он бы выкинул из дома все мои раздобытые у фарцовщиков книги американских фантастов, среди которых были творения Рэя Брэдбери, Роберта Хайнлайна, Артура Кларка, и самодельные пластинки из рентгеновских снимков. Мама не разрешала, заступалась за меня и уговаривала мужа, что случись новая война, знание вражеского языка пригодится сыну в разведке.

Я не хотел и думать о войне. Хватит. Владение английским языком позволяло читать увлекательные книги, понимать, о чем поется в модных шлягерах. Довольно впитала родная земля человеческой крови. Мир, труд, равенство и братство. Вот к чему давно пора стремиться людям всей планеты.

– Таак, товарищ комсомолец! Какие у вас планы на вечер? Гляжу, вы опять в клуб собрались на танцульки! Небось с той напудренной плюшкой… Как там ее… Зинкой?

Отец нежданно заглянул мне через плечо. Не заметив его, я брызнул одеколоном прямо ему в усы вместо своего галстука.

Расчихавшись, он выскочил на балкон и там умылся водой из глиняного кувшина для полива маминых любимых гераний и фуксий.

– Прости, папа. Я тебя не заметил, – мне только и осталось скромно извиниться. – Мы идем в кино с Зинаидой Метелкиной.

– Ты слона не заметишь у себя под носом! – отец вернулся с балкона, встал передо мной, важно подбоченившись. – До чего ты легкомысленный стал, Петька. Вконец распустился с капиталистическими плясками! А эта Зинка! Дочка директора кондитерской фабрики! Белоручка! Избалованный поросенок на горошине! Какая выйдет из нее жена, ты хоть подумай?! Станет ли она стирать пеленки за ребенком, носить кастрюли и тазы? Она тяжелее ложки ничего в руках не держала. Конфеты горстями трескает! А что с той Зинкой будет через десять лет? Она в трамвай не влезет! В дверях застрянет. Через турникет метро не протиснется.

– Тогда ее будет личный водитель на “Чайке” развозить, – я попытался перевести спор в шутку.

– Тебе нужна хозяйственная, суетливая жена, – не унимался отец.

– Которая коня на скаку остановит, – сострил я.

– Зря смеешься. Твоя бабушка не коня, а разъяренного быка за рога поймала и усмирила. Вот! Скоро и ты познакомишься с деревенской скотиной. Потрудишься на свежем воздухе. Мой однополчанин Степан, председатель колхоза, будет рад принять студента на летнюю подработку. Авось, ерунда из башки выветрится на свежем воздухе. При колхозе открыли кружок юного электротехника для пионеров. Им нужен преподаватель. Ты как раз-таки сгодишься со своими грамотами и дипломами по изобретениям. Ишь как приноровился настраивать приемник на капиталистические волны, чтобы слушать всякий там джаз. Лучше бы прослушивал переговоры американских военных командиров. Узнал бы, когда они планируют напасть на Советский Союз.

Я хотел в сотый раз сказать отцу, что никто, к счастью, не планирует нападений. Мир фашистами насытился по горло. Но понимал, что как и прежде, отец не поверит.

– Я не хочу в колхоз! К безграмотным трактористам и дояркам! К скотине тем паче не хочу!

– Да тебя, Петька, не в колхоз, а в космос хорошо бы запустить, – махнул рукой отец, взглянув на включенный телевизор. В известиях показывали новый спутник и говорили об успешном полете собачьего экипажа. – А то у тебя, как погляжу, все одно на уме. Девчонки и танцульки!

– У меня и в космосе, и в далеких неизведанных мирах, то же самое будет на уме, – я рассмеялся, приплясывая. – Танцы и девушки. Девушки и танцы.

Зазвонил телефон. Мой музыкальный слух долго не выдерживал режущих, не мелодичных звуков. Я первым снял трубку с тяжелого зеленого аппарата на комоде и, подражая отцу, важно пробасил:

– Алло. Воронцов у аппарата.

– Петечка, здравствуй! – радостно защебетала старшая сестра.

Узнала, как ни старался. Какой я ей Петечка? Все не возьмет в толк, что мы давно выросли.

– Катюша, как поживаешь? – отплатил той же монетой. – Не замерзла в тайге? Ты у нас тепличное растение.

– В Иркутске тоже лето есть! – ответила сестра чуток сердито. – И живу я не в таежном домике, а в городском общежитии. Ты не поверишь! – ее охватил прежний восторг. – Предсказание гадалки сбывается в точности. Я познакомилась с замечательным парнем. Зовут его Владлен! Редкое имя. Родители назвали сына в честь Ильича.

– Совет вам и любовь, – буркнул упавшим голосом и передал трубку отцу.

Катя сразила меня наповал своим Владленом. Аж сердце кольнуло. Как обмороженный заблудившийся старик, которого бабушка с подругой случайно встретили в зимнем лесу и вывели к деревне, я пошел на балкон, пошатываясь и хватаясь то за ветку фикуса, то за косяк стеклянной двери. В глазах темнело. Суеверный ужас, постыдный для комсомольца, проникал все глубже под кожу.

Взялся за накрепко привинченную железную шпалеру для вьющихся гераний, чтобы не упасть с балкона, и застыл, вспоминая тот удивительный вечер.

Кате повезло. Мне гадалка напророчила такого… Не поймешь, не разберешь толком, что к чему, а припомнить страшно.

***

Прошлым летом гостили мы с сестрой у бабушки. Всякий раз, когда я там бывал, нехорошо на сердце становилось.

Бомбежки и картошка. Таким я запомнил детство. Мы с мамой и сестрой провели страшные годы войны в подмосковной деревне. Пустое картофельное пюре без соли, комок сахара делили на всю семью к чаю, и то не каждый день он доставался. Куры несли очень мало яиц, цыплят душили хорьки и лисы, потому зарубить курицу позволялось только к престольному празднику. Бабушка была верующая.

Соседи держали корову, и нам иногда перепадало немного молока.

Так и жили. Выживали. Радовались каждому письму отца с фронта и боялись, а вдруг оно последнее. Боялись и что враг возьмет Москву, падет наш главный оплот. Всего боялись. Как участились налеты, вздрагивали при каждом шорохе. В окопах сидели в обнимку. Помирать – так всем вместе.

День Победы. Неописуемая радость. Наши герои победили врага.

Отец вернулся, а оба дедушки и три дяди – нет. Я их почти не помнил. Мне, семилетнему ребенку, легче было пережить потерю. А мама потеряла своего любимого отца и заботливых братьев. Бабушка – мужа и сыновей. Взрослые плакали, и Катя, которая старше меня на три года, заливалась слезами. Я сидел возле них на лавке у печки и молча грустил.

У бабушки в деревне я встречался с невидимыми врагами – страхами, которые были одни для детей и взрослых. Мужественно боролся с ними. И вдруг испугался предсказания гадалки? Стыдно. Но что было, то было.

Не то цыганка, не то молдаванка, одним словом – приезжая.

Прасковья прибыла в нашу деревню с волной эвакуации, да так и осела в старом ничейном домике, хозяева которого погибли при первой бомбежке.

Одинокая, бездетная. Все сторонились ее, и мужики и бабы, проведав об "особом даре" лечить людей и видеть будущее. Ведьмой скликали за глаза, но прогнать не решились из благодарности. Прасковья помогала сельчанам. Заговаривала детские хвори, исцеляла тяжелые раны немногих вернувшихся с войны солдат. За услуги брала краюху хлеба или крынку молока, или цыпленка. А если знала, что просящий о помощи живет впроголодь, ничего не просила, еще и сама угощала.

Прасковью уважали, но сторонились. Один колхозный староста, вдовец, который был не так уж стар, но хвор с младенчества и потому его не взяли на фронт, пробирался к ведьме по ночам чужими огородами. Соседи говорили, бегал он шустрей, чем в юности. Знать, и ему помогало ненаучное лечение травяными зельями с прикладыванием лопуха.

В дом Прасковьи на окраине деревни близ леса меня затащила сестра. Вздумалось ей погадать на суженого. Принимала ведьма строго вечерами, уже по темному. Катя боялась волков. Много их развелось в войну. Приходили ночами к домам и выли под окнами. Волки ушли, как война закончилась, но сестра наотрез отказалась идти одна. И я не мог отпустить Катю без присмотра, хоть и посмеивался над ее "средневековым невежеством".

Прасковья вышла на крыльцо, и мы вместе отшатнулись, оробев. Жутко поблескивали в сумерках белки ее глаз навыкате, черных непроглядно. В них не отражался свет молодого месяца. Сама по себе, не считая непривычно темных глаз и бородавки на щеке, была не так уж и дурна собой. Еще не старуха, но давно не молодка. Круглолицая, плотная, высокая. На голове по-украински повязывала цветастый синий платок. Платья носила темные, мешковатые.

Я остался в сенях ее дома, чтобы не торчать на крыльце, как пес.

Прасковья недолго с Катей говорила и все стихами. Просила не бояться холода, смело ехать в далекий Иркутск. Напророчила, что Катя там познакомится с парнем по имени Владлен и заживут они счастливо в любви. Будут у них трое детей, отдельная двухкомнатная квартира и мотоцикл, а позже машиной разживутся и дачу снимут на берегу красивого озера.

Не успела счастливая Катя расплатиться с гадалкой московскими сладостями, как Прасковья высунулась из приемной комнаты в сени:

– Что стоишь неприкаянно, молодой человек? Иди, слушай про свою суженую. Али испужался?

– Ничего я не боюсь! – ответил, с нарочитой храбростью заглядывая в ее жуткие вытаращенные глаза. – Я коммунист. Не верю в ваши сказки.

– Знай, милок, вера не ко всем сразу приходит. Один ее хранит с детства, другого она сама найдет, как наступит его время познания мира. Третьего сочтет недостойным, и горе тому. Проходи, коммунист, потолкуй со знахаркой. А верить иль нет, сам решай. Но слова мои запомни. Пригодятся.

Прасковья улыбнулась широкими, как у лягушки губами, приглашая в тесную приемную. Еще и вредная сестра меня подтолкнула.

В "кабинете" гадалки на стенах висели пучки трав, на полках стояли банки с заспиртованными мухоморами, кореньями.

Я сел на шаткий фанерный стул напротив Прасковьи. Ведьма расположилась за щербатым столом, помешивая деревянной ложкой едко пахнущий горячий темно-зеленый отвар в глиняном горшочке.

Выщипала пару моих волос, кинула в отвар и запричитала стихами с подвывом:

– Ой ты, дух лесной,

Живущий под сосной,

И Дед Пихто,

Кого не видал никто,

Болотные мавки,

Луговые козявки,

Вы Петра окружите

И судьбу покажите

Как любовь его звать,

Где по свету искать!

Уставилась Прасковья в горшок. Зелье вскипело, как на керосиновой плитке, только без огня. На дубовом столе.

Ведьма вздрогнула, заохала, мотая головой и хватаясь то за пышную грудь, то за румяные щеки.

– Ох ты, подруга моя кикимора, страху-то я натерпелась! Отродясь ничего ужаснее не видывала, да и знать не знала, что водится такое на белом свете. Ой, караул! Выручайте, лесные друзья! Не то помру от ужаса!

"Окончательно спятила баба. Нечего людей дурить", – подумал я.

А ведьма как уставится на меня, вытаращив глаза еще шире, чем прежде. Как завопит во весь голос, вскинув пухлые руки к потолку:

– Вижу зло неродное

И горе лихое,

И кровавый мрак!

Так нельзя никак!

О, предвечный свет,

Не счесть тебе лет!

Ты беду отведи

И любовь приведи.

Пусть сияет над бездной

Свет алмазов небесных!

Прасковья устало вздохнула, уткнулась позеленевшим лицом в сложенные перед горшком руки.

– Ничего не понимаю. Где же моя суженая? – решил посмеяться над ее бредом.

– Ступай, милок. Чуть не свела меня в могилу твоя ненормальная судьбина! – гадалка подняла голову и махнула рукой. – Бедное сердечко еле выдержало напасть чужеродных кошмаров. Не торопись на свидание. Твоя красавица еще не родилась под кровавым небом.

– Как так не родилась?

– Вот так. Что вижу, то и говорю. Она родится в день, когда Катерина встретит своего Владлена в Иркутске!

Прасковья вытеснила нас с притихшей сестрой за порог и захлопнула дверь.

***

В кино мы с Зиночкой смотрели “Свадьбу с приданым”. Зина обожала этот фильм. Я прежде относился к нему равнодушно, но в тот жутковатый вечер сразу две темы: колхозная и свадебная, вызывали навязчивое гадкое ощущение, похожее на осеннюю слякоть. Противный мелкий дождик, которому, кажется, не будет конца. Пузыри в лужах. Грязь и гнилые опавшие листья под ногами.

Как будто холодный туман затянул пространство вокруг меня, скрывая краски жизни. Яркое красное платье в горошек, которое очень шло девушке, мне казалось темно-коричневым во мраке кинозала.

Немного развеивали грусть сладкие сочные поцелуи Зиночки. Неважно, что думал о ней мой отец. Мне нравилась очаровательная жизнерадостная пышечка. Пожалуй, этак через год или два, я был бы готов на ней жениться. И тут… Владлен у Кати… Пророчество.

В моих мыслях научный материализм и средневековая суеверность вели отчаянный спор, подобно двум ученым, работающим над одним проектом, но имеющим разный подход к делу. Впрочем, та увлекательная дискуссия продолжалась ровно то того момента, как мы с Зиной вышли из кинотеатра.

Хорошо, что я уступил девушке свою порцию мороженого, иначе оно неминуемо бы оказалось на новенькой рубашке.

Закат в небе догорал зловеще красный. Черные рваные пятна мелких облаков, похожих на сгустки застывшей крови, протянулись над линией горизонта.

“Она родилась под кровавым небом”, – я застыл как вкопанный, и, не знаю, сколько бы мог так простоять под руку с Зиной, если бы на нас не напирали сзади выходящие из кинотеатра посетители.

Толкающиеся, куда-то спешащие люди вынесли нас на проспект. Зина выбрала тихий уголок у лавочки, чтобы доесть мороженое. Я стоял рядом и смотрел в небо. Глупо, должно быть, выглядел. Этакий пень с глазами.

Кто она? Где она? Мне сейчас двадцать лет, а она еще младенец. Когда ей исполнится двадцать, мне уже будет сорок. Что я буду все эти годы делать до нашей встречи? Жить холостяком? Или не удержусь от женитьбы, наклепаю детей, а потом у пенсии на пороге сбегу к молоденькой? Поступлю как несознательный товарищ… как отец Зиночки. Тот своим побегом свел и без того слабую здоровьем жену в могилу. Молодая мачеха в семье надолго не прижилась, законной супругой стать не успела. Похоже, и не стремилась к тому, чтобы за стариком стирать подштанники. Зацепилась, как говорится, в Москве, вытянула из богатого ухажера ордер на комнату и помахала ручкой. После нее Зинин отец стал менять юных любовниц, как перчатки. Говаривал, что все эти Галочки и Светочки продлевают ему жизнь, заряжают силой молодости. Ничего подобного. Девицы только тянули из него соки, он пережил инфаркт, и, думается, не последний. Я не хотел становиться таким, как он, и сочувствовал Зиночке. Когда твоя квартира напоминает дом терпимости, когда в ней нет семейного уюта, как тут не заедать грусть конфетами?

– Петя! – белокурая пышечка, управившись с мороженым, подскочила ко мне и легонько потянула за рукав. – Скажи мне, о чем ты мечтаешь. Ужасно любопытно. Ты смотришь в небо, как памятник поэту… Ой, хотела сказать, как поэт. Вспомнила большой памятник на площади.

– О чем я мечтаю? – улыбка сама собой появилась на моих губах, вопреки пасмурному настроению. – О всяком разном. К примеру, о космосе. Вот интересно, есть ли во вселенной обитаемые миры. Ведь не может быть такого, чтобы повсюду, кроме нашей маленькой планеты, простиралась сплошная безжизненная пустыня. Как думаешь, живут ли где-то там, на дальних звездах, люди, как и мы. А может, там обитают существа, не похожие на нас. На наш взгляд, страшные: с десятью ногами и пятью глазами. Что скажешь, Зиночка?

– А я подожду говорить, не знаючи, – хитренько усмехнулась девушка, и на ее румяных пухлых щеках появились миленькие ямочки. – Скоро люди освоят космос, и все узнают наверняка. Что там, да как, и кто где живет. А я к тому времени стану ведущей на телевидении. Это моя заветная мечта! Хочу вести музыкальную передачу, и если поручат докладывать новости с полей, тоже не огорчусь. Расскажу про урожаи пшеницы и надои молока. Как принес папа в дом наш первый телевизор, с того дня частенько смотрюсь в неработающий экран, как в зеркало, и представляю, что выступаю на всю нашу славную огромную страну. Так здорово! Кто знает, Петя, может лет через двадцать я буду рассказывать из каждого советского телевизора о первой встрече людей с жителями какой-нибудь Альфы Центавры.

– Замечательная мечта. Научный прогресс не стоит на месте. В наше время он шагает семимильными шагами. Надо стараться успеть за ним, не потеряться в прошлом, которое быстро ускользает.

“Кто бы говорил”, – я вновь упрекнул себя за излишнюю мнительность.

Я пошел провожать Зину до ее дома.

Небо потемнело, заволоклось приятной глазу синевой. Мистические страхи почти позабылись. Мы шутили, смеялись, мечтали. На прощание пылко целовались, спрятавшись от взглядов прохожих за плакучей ивой.

Возвращаясь домой, я провожал взглядом тянущиеся вереницей по шоссе грузовики. У кузовах у них я видел то бревна, то фундаментные плиты, то кирпич, то фонарные столбы, почти в каждой тягловой машине шофера везли что-то нужное для строительства. Москва росла и ввысь, и вширь.

Я представил семьи, которые скоро получат новое жилье, порадовался за них. О себе было лучше не думать. Веселая счастливая молодость с песнями и танцами, солидная зрелость с любимой работой и обожаемой семьей, почтенная старость с газетой, книгами, котом и внуками в гостях. Так я представлял свою жизнь, пока не верил в то, что старые сказки неграмотных крестьян могут воплотиться в судьбе просвещенного современного человека.

Владлен – редкое имя. Кровавое небо – редкое природное явление.

С Катей все понятно, у нее все будет хорошо. Но видение моего будущего перепугало гадалку. “Зло неродное”, “горе лихое”.

Что будет, если я не послушаюсь пророчества? Не стану дожидаться, пока неизвестно где вырастет предсказанная суженая. Возьму и женюсь на Зиночке. Не принесу ли я беду и ей, не только себе одному?