Читать книгу Охота на не рыжую - Ольга Владимировна Свистунова - Страница 1

Глава 1

ЛЮБИТЕЛЬНИЦА РОКА И СОБАК

Она шла по тротуару и радовалась тому, что на её ногах были не новые туфли на высоких каблуках, а удобные кеды. Боль в животе, беспокоившая девушку весь вчерашний вечер, снова вернулась и теперь с большей силой напоминала ей о своём существовании. Сначала Маша не увидела в ней никакой угрозы, но потом, поздней ночью, оставшись с нежданной гостьей один на один, она вдруг осознала всю её силу и испугалась. Девушка лежала в постели и прокручивала в голове несколько вариантов развития завтрашнего дня, но все они почему-то, так или иначе, заканчивались смертельным исходом (уж очень сильно тревожил её живот).

Буйное воображение рисовало невесёлые картины, где она уже с высоты нескольких метров наблюдала за происходящим в их небольшой квартире. За безутешной, убитой горем матерью, молчаливой, заплаканной роднёй, печальной Майрой, соседями, одногруппниками, незнакомой незваной толпой. Теми, кто обычно приходит попрощаться, простить или наоборот, попросить прощения, проводить в последний путь, а быть может, просто поглазеть от скуки. В чём кладут молодых в гроб? В каком заведении пройдут поминки? Что из деликатесов будет на столах? Сколько слез прольётся и кем? Слёзы, слёзы, слёзы, бесконечное море слёз и в нем горы всевозможных цветов с очень сильным запахом тепла, весны, жизни, не сочетающимся с запахом смерти. Да, та ещё картина! Но именно это приходило на ум. Можно даже сказать, только это и приходило на ум.

А самое страшное заключалось в том, что мысли о собственной кончине её совсем не пугали. С тех пор, как умер отец, Маша по-другому стала относиться и к жизни, и к смерти тоже. Она стала спешить, спешить жить, чтобы как можно больше успеть, увидеть, сделать, помочь за то время, что ей отмерили на небе при рождении.

Но на думы о боли, смерти, любой другой чепухе, посещающей каждого человека в минуты слабости и отчаяния, у неё просто не было времени, да и желания (если честно), так как жалеть себя не входило в её привычку. Оставалось меньше суток до зачета по методике преподавания русского языка (все боялись старую деву Раису Адамовну, предпочитающую написание очередной дипломной рождению ребёнка), на это были брошены все силы. Последние два дня Маша просто не выходила из своей комнаты, тупо зазубривая конспект, чтобы в самом конце учебы не опозориться по полной. Есть не очень-то и хотелось, ну а умоляющие взгляды четвероногой любимицы, девушка демонстративно игнорировала, иногда для приличия стыдливо повторяя одну и туже фразу:

– Скоро, скоро, Майруша.

И вот сегодня, когда с зачетом было покончено, она поняла, что боль обострилась и ей тяжело передвигаться, особенно по ступенькам, которых в этот день, на её взгляд, казалось, стало больше обычного. Медленно спускаясь вниз по длинной ленте, Маша вспомнила бесконечную лестницу Пенроуза и подумала: возможно, за последние несколько минут она не раз оказывалась у исходной точки. Болевые ощущения заметно усилились, каждый шаг давался ей с трудом. Появившаяся тошнота ещё больше осложнила и без того непростую ситуацию, из которой Маша, откровенно говоря, пока совсем не представляла, как выкрутиться. Но одно она поняла точно: тянуть дальше было некуда.  С горем пополам девушка преодолела встречный живой поток в небольшом узком холле, потом, отдышавшись пару минут у окна, кое-как добралась до массивных дубовых дверей центрального входа, открыла их и наконец-то выбралась на свежий воздух.

В тени огромного козырька толпилось не менее трёх десятков студентов. Одни, обмахивая себя разрисованной тетрадью с конспектом, откровенно хвастались планами на лето, красноречиво намекая рядом стоящим тугодумам на море, солнце, пальмы; другие тряслись, как осиновый лист, думая о предстоящих экзаменах, смелые курили в довольно плотной толпе; отчаянные влюблённые, потеряв всякий стыд, при свете бела дня целовались прямо у входа в учебное заведение, а отдельные личности и вовсе, не взирая ни на какие раздражающие факторы в виде безудержного смеха и диких воплей окружающих, стоя с открытыми глазами, досыпали положенные им часы.

Внимание Маши привлекла небольшая группа парней, состоящая из пяти человек. Потягивая холодный квас, мужская компания бурно обсуждала состав предстоящего рок-фестиваля, начало которого с нетерпением ждала вся прогрессивная молодежь города. Ярко-чёрные футболки с надписями «Вечно молодой», « Я свободен», «Перемен требуют наши сердца» говорили проходящим мимо людям об их музыкальных предпочтениях. Предвкушая удовольствие от долгожданного мероприятия, шумная пятёрка пребывала в прекрасном расположении духа. Парни добродушно улыбались, шутили, поздравляли всех с праздником и зазывали всё молодое студенчество, даже престарелый преподавательский состав, на главное мероприятие года.

– Уже собираются, – подумала Маша, глядя на парней, и тяжело вздохнула.

– Эй, любительница рока! – услышала она сзади.

Маша замерла, но повернуться не потрудилась. Уже год, как этот мужской голос вызывал у неё, мягко скажем, неприятные воспоминания об испорченной одежде, обуви, настроении.

– На том же месте, в тот же час? Да? – не дождавшись ответа, добавил несмело длинноволосый молодой человек с недельной щетиной на лице. Внешне парень один в один напоминал Джареда Лето, этакую русскую версию американского рок-музыканта в молодости, правда, изрядно потрёпанную. Тот же лоб, глаза, лёгкая добродушная улыбка, волосы той же длины. Феноменальное сходство с вокалистом альтернативной рок-группы Thirty Seconds to Mars иногда в прямом смысле подкармливало бедного студента, парня из обычной многодетной семьи, лодыря, бездельника, к тому же большого любителя выпить на халяву.

– Ситников, держись от нас с Вероникой подальше, – неожиданно для себя почти крикнула Маша.

– Сколько времени прошло! Можно и простить! – настойчиво продолжал парень.

– Не знаю, как Вера, – прошипела довольно громко девушка, – от себя скажу так: нет, нет тебе прощенья, Алексей!

– Дай шанс всё исправить! Хватит дуться!

– Не жди, второго шанса не будет, – сказала она ледяным тоном. Уж очень сильно, «дружок», ты нам тогда нагадил… А? Я всё правильно говорю? Ничего не выдумываю?

Маша умышленно произнесла последнее слово по слогам, негромко, но очень мощно.

Парень молча переминался с ноги на ногу у неё за спиной.

– Что притих? Воды в рот набрал?

– Извини, – промямлил он сквозь зубы.

– Не могу. Боюсь, подруга меня не поймёт, она до сих пор загубленные твоими рвотными массами обновы оплакивает. А сумка?! Какая у меня была сумка!

Обида снова начала брать верх над разумом. Чтобы хоть как-то сдержать острый приступ ярости, Маша глубоко вдохнула и немного задержала дыхание. Один, два, три, четыре….

– Черт бы тебя побрал, Ситников, – уже более спокойно произнесла девушка, – вместе с твоими пагубными пристрастиями!

– Машка, ну прости! Такое больше не повторится!

Несмотря на сильную боль в боку, девушка всё же обернулась.

– Конечно! Не повторится! Я в этом больше чем уверена! Всё, свободен.

– Ну, хочешь я…

Она не позволила ему договорить. Маша терпеть не могла таких «клоунов», особенно когда те устраивали свои грандиозные показательные представления со слезами, соплями, сожалениями за пределами цирка при огромном скоплении народа.

– Разговор окончен.

Она хотела вызвать такси, но, тщательно ощупав пустые карманы, обнаружила, что деньги, заботливо приготовленные матерью ещё с вечера, так и остались лежать на кухонном столе. Маша мысленно обвинила себя в забывчивости (больше ей ничего не оставалось) и потихоньку поплелась к маршрутке, думая о своём положении.

      Конец мая выдался знойным. Уже вторую неделю подряд беспощадно палило солнце. Аномальная жара, духота и пыль заставляли прохожих быстро передвигаться по раскаленному асфальту, тротуарам улиц, а то и вовсе переносить свои прогулки на раннее утро или поздний вечер, когда температура воздуха становилась наиболее комфортной для человеческого организма. Пытаясь спастись от адского пекла, городские жители раскупали вентиляторы, продававшиеся на каждом углу, а слово «кондиционер» в эти дни было самым употребляемым. Шляпки, панамы, банданы, косынки, всевозможные летние мужские и женские кепки раскупались от рассвета до заката, как горячие пирожки. А довольные владельцы палаток с головными уборами помогали своим работникам отпускать товар, так как те не справлялись с нескончаемым потоком требовательных покупателей, как правило, желающих приобрести качественную вещь за бесценок. Опытные продавцы пытались всеми способами удовлетворить потребности клиента, оттого к вечеру просто падали с ног от усталости. Тюльпаны и нарциссы отцвели на солнце за неделю, оставив после себя жалкое, неприглядное зрелище в виде голых стеблей, отнюдь не украшающих многочисленные клумбы города. Недовольные горожане не скрывали своего разочарования, поскольку ожидали большего от самого красивого месяца весны, стабильно баловавшего их буйным цветением.

Чтобы добраться до остановки, Маше пару раз потребовалось передохнуть у газетных киосков. Делая вид, будто она чем-то всерьёз заинтересовалась, девушка внимательно рассматривала переполненные полки с канцелярским товаром, пока не наткнулась на маленькие дешёвые книжки в мягком переплёте.

–Вы что-то хотели? – поинтересовалась женщина-киоскёр, выглядывая в свежевыкрашенное окошко.

– А детективы есть? – спросила Маша.

– Детективы продала, осталась одна любовь! – улыбаясь, ответила женщина.

– К сожалению, любовь мне не нужна, – вежливо сказала Маша.

– Любовь нужна всем, – произнесла уверенно продавщица, – особенно таким молоденьким, как ты!

– Мне нет, – отрезала девушка и продолжила свой путь по тротуару.

Маша дошла до остановки и села на свободную скамью. Жара сводила её с ума. Щурясь от солнечных лучей, она посмотрела через дорогу, где за пышным кустом спиреи виднелась сладкая парочка. Прощаясь, парень нежно обнимал девушку, а та шептала ему что-то интимное на ушко, кокетливо поправляя ворот его клетчатой рубахи. «На ловца и зверь бежит», – подумала Маша, глядя на знакомую фигуру вновь располневшей подруги. Зачем она одела эти белые джинсы? Они же делают её зад на два размера больше. Надо как-то выбрать подходящий момент и сказать Веронике, что она снова набрала лишние килограммы. Как говорится, поставить перед фактом. Хотя, зачем расстраивать девчонку, зеркало в доме у неё имеется, зрение в порядке, да и если её сейчас обнимает очередная настоящая любовь, то, наверняка, она сама скоро сядет на гречневую диету, а может, и не на гречневую, а может и не сядет…

– Вера! – окликнула Маша девушку.

Подруга и глазом не повела, лишь только из-за куста показала кулак.

Маша вспомнила, что та на людях предпочитала короткое Ника, поэтому, улыбаясь из последних сил, крикнула так, как полагалось.

– Ника!

Девушка чмокнула широкоплечего парня в щёку и поспешила к переходу.

– Ты его видела? – громко прощебетала девушка, не обращая никакого внимания на трёх школьниц с огромными рюкзаками, которые стояли у остановки.

– Видела, – спокойно сказала Маша.

– Вчера в хинкальной познакомились, скажи, красавчик!

– Нормальный.

– Нет, Гордеева, так не пойдёт. Скажи, красавчик?

Маша громко вздохнула.

–Ну, скажи!– не отступая, требовала Ника.

– Красавчик, – послушно повторила за подругой девушка только лишь для того, чтобы остановить этот примитивный диалог.

– Машка, послушай, ты не обидишься, если вечером на площади Гриша будет вместе с нами.

– О, красавчика зовут Гриша.

Ника смущенно опустила глаза.

Маша обрадовалась такому повороту событий. Ей совсем не хотелось врать единственной подруге, впрочем, как и беспокоить. Да и что она могла ей сказать, она сама ещё толком ничего не знала. Ну, болит живот, и что? Сейчас одно неверное слово, и каждые двадцать минут будет разрываться телефон, посыплются вопросы, пытка продлится до ночи. А как же планы? Настроение? Нет, говорить нельзя. Да и Гриша, или как там его… вовремя подвернулся. Умолчать – значит просто не сказать, а обмануть – значит сказать неправду. Да, так и есть. Всё правильно. Незачем её волновать, Бог даст, всё обойдётся. Врач посмотрит, пропишет таблетки, они подействуют… Зачем лишний раз волновать близких людей… Да, всё так и будет.

– Ника, у меня тут кое-что намечается на вечер, поэтому я скорее всего не смогу быть…

– Что намечается? Что может быть важнее рок-фестиваля? – с тревогой в голосе спросила девушка.

– Пока не могу сказать.

– Опять работа?

– Не совсем, но если меня вовремя не будет, не жди. Поняла?

Переполненная раскалённая маршрутка напоминала небольшую сауну с единственным открытым окном – у водителя – и люком. Маше было нехорошо, а насыщенный запах потных тел, смешанный с мужским и женским, дешёвым и не очень приторным парфюмом, заставил девушку выйти на одну остановку раньше. Выходя из маршрутки, она услышала ставшее уже привычным больше, чем за полгода тихое перешёптывание за её спиной. Девушка тут же пожалела, что не кинула в сумку очки или хотя бы одну из новых бейсболок, предусмотрительно купленных к летнему сезону. Проходя мимо доски объявлений, Маша с грустью посмотрела на плакат, приглашающий всех любителей рока, и не только, на пятый Open Аir  фестиваль в их городе. Доносящийся с площади саунд чек больно резанул по ушам, а потом и по остальным органам чувств, из которых слабейшим звеном оказались глаза. Она сглотнула подступивший к горлу ком, вытерла непрошеные слёзы и, аккуратно переставляя ноги, пошла по тротуару домой, утешая себя мыслью, что на шестой ОА обязательно попадёт (если, конечно, переживет этот день).

Каждый год с одногруппницей Никой они ходили на рок-фест, несмотря ни на какие проделки небесной канцелярии. Сегодня была замечательная погода, а два года назад после девяти вечера начал моросить небольшой дождик, промочивший их тогда за несколько часов до нитки, но так и не прогнавший домой ни одну из девушек – будущих педагогов. Они отлично провели время на свежем воздухе, слушая хорошую музыку в компании таких же фанатов рока. Напелись, насвистелись, накричались, наплясались, в общем, отожгли по полной. Выплеснув весь негатив и зарядившись на год вперёд самыми положительными эмоциями, уставшие, но такие довольные, они возвращались домой, с нетерпением ожидая следующего феста.

Сейчас у Маши были знакомые, приятели, подруга Ника, а раньше… Что было раньше? Школьные годы чудесные, хуже которых, по сей день в её жизни не было ничего. Девушка предпочитала не вспоминать это время, но иногда тревожные ночные сны уносили повзрослевшую Марию Гордееву в шумный класс, где каждый второй превращал её жизнь в ад.

Так сложилось, что с самого детства она ощущала на себе презрительные взгляды, слышала обидные смешки за спиной и дразнилки. Как правило, они надолго прилипали с чьей-то лёгкой руки, а точнее языка. За десять лет школьной жизни она успела побывать шваброй, вышкой, каланчой и даже жирафой. Придя из школы домой и сделав уроки, она ждала отца с работы. Дождавшись папу, Маша садилась к нему на колени и горько плакала. А тот, тяжело вздыхая, целовал свою дочь в макушку, шепча утешительные слова, в которых Маша так нуждалась. Виктор Петрович сам был высокого роста. В кого же было уродиться дочери?! Уже с первого класса Мария Гордеева занимала высшую строчку в неофициальном зачёте одноклассников по росту, где твердо удерживала лидирующую позицию на протяжении всех одиннадцати лет, вплоть до выпускного. И все бы ничего, если бы не чрезмерная худоба, делавшая нездоровой внешность рослого ребёнка. Длинные худые руки, ножки обтянутые капроновыми колготками бросались в глаза даже взрослым воспитанным людям, пытавшимся всячески сгладить очередную порцию издевательств, направленную в сторону несчастной, замученной девочки с красивыми черными глазами. К сожалению, воспитанные люди не могли находиться поблизости круглосуточно, и Маша то и дело слышала болезненные укусы одноклассников и других обитателей школы в свой адрес. Так продолжалось до десятого класса.

      В тот год Маша подхватила бронхит и долго не могла выздороветь. Родителям пришлось принять нелёгкое решение – отправить её в деревню к бабушке, которая была рада помочь и искренне переживала за внучку.

На балансе подворья бабы Вари числились две коровушки-ведёрницы, рогатая коза, ежегодно приносившая двойню, за что и была в особом почёте, и пяток кур-несушек чёрного окраса. Переехав к бабушке в конце февраля, Маша начала поправляться и уже в начале марта пошла в сельскую школу. Она хорошо училась и ни с кем не конфликтовала, а в деревне её стали называть «внучкой бабы Вари», и это было лучшим, что она слышала в свой адрес за всю жизнь. Парное молоко с горячим хлебом, чай с шиповником и липой, мед, жар русской печи и, конечно же, безграничная любовь заботливой бабули сотворили чудо, и Маша полностью вылечилась. Семь месяцев спустя из гадкого утенка она превратилась в прекрасного лебедя, набрав недостающие килограммы и округлившись в нужных местах. За время проживания в деревне Маша научилась вязать носки, шить на старенькой швейной машинке, хорошо разбираться в грибах, плавать в речке, благодаря бесценным мастер-классам бабы Вари перестала бояться дрожжевого теста. Ну а самое главное – нашла настоящих друзей, которых у неё толком никогда и не было.

В конце августа в город вернулась не запуганная девочка-подросток, а уверенная в себе девушка с гордо поднятым подбородком и прямым взглядом. Она смотрела на ребят не свысока, нет, а как равная им, всем тем, кто постоянно обижал, унижал, подавлял её. Маша ничего не забыла, не собиралась никого прощать, но и дразнить ее уже никто не пытался, ребята тайком смотрели ей вслед, а девчата открыто завидовали ее преобразившемуся облику и точеной фигуре. Закончив спокойно школу, она без всяких проблем поступила в педагогический колледж на учителя начальных классов. А у себя во дворе она быстро получила новую кличку «кукла», но ей уже было все равно, потому что каждое утро, подойдя к зеркалу, она подмигивала озорной красотке с ямочками на щеках. Мнение окружающих относительно её внешности Машу больше не интересовало.

Войдя в квартиру, Мария сняла с плеча сумку и осторожно наклонилась, чтобы поставить ее на пуфик, который, сколько она себя помнила, всегда стоял на одном и том же месте. Из-за угла показалась голова Майры. Подбежавшее к хозяйке животное, влажным носом ткнулось ей в ногу. Правая рука дёрнулась навстречу собаке. Девушка на время забыла о болезненном недуге и всякой осторожности. В этот момент мертвенно-бледное лицо Маши исказила гримаса боли, рука инстинктивно схватилась за живот, а изо рта вырвался тихий стон. Она быстро огляделась, в дверях кухни увидела маму с обеспокоенным взглядом. Осторожно выпрямившись, Маша торжественно объявила:

– Последний зачет сдан! Ура!

Обняв и поцеловав свою единственную дочь, Татьяна Ивановна еле слышно спросила:

– Болит?

За секунду Маша нашла несколько вариантов ответа, но врать было бессмысленно. Если вчера живот просто болел, то сегодня боль отдавала в правый бок, она была нестерпимой. Вчера она думала о зачете. А сегодня? Какую важную причину выдумать, чтобы не идти в больницу? Голова начинала кружиться, и немного подташнивало, потому что уже второй день она ничего не ела и не пила, кроме стакана гранатового сока, купленного в студенческом кафе, да и желудок ничего не требовал, а паника начинала расти со скоростью звука. Маша понимала, что оттягивать с больницей нельзя, но она так устала за последние сутки. Бред! Она просто боялась. Да, боялась. И вообще больницу она не любила. Ну а кто любит больницу? Может быть, кто-то другой, но только не она.

      Маша вспомнила про нарыв, который хирург вскрыл в прошлом году у нее на пальце. Майра в тот осенний день погналась за кошкой, выскочившей прямо перед её носом из-под высоких зарослей травы и кустарника. От неожиданности девушке пришлось даже прикрикнуть и с силой натянуть поводок, чтобы хоть как-то успокоить возбуждённую четвероногую подругу, которая обладала отличным тонким нюхом, но в силу своего возраста была не очень послушна, когда видела перед собой потенциальную игрушку. Пролетев сломя голову за собакой добрых триста метров, Маша поняла, что надо начинать притормаживать, чтобы завершить этот незапланированный марафон. Впереди показались стройные сосны, и ей хотелось избежать столкновения. На шее девушки висела не дешёвая мыльница, а дорогая вещь, которую она долго не могла себе позволить, так как после смерти отца они с матерью вели скромный образ жизни, стараясь жить без долгов. Целых два месяца по вечерам в ресторане она мыла посуду, чтобы заработать деньги на новенький зеркальный фотоаппарат своей мечты. Вот и пришлось хватать первый попавшийся куст, оказавшийся на ощупь шиповником. Раньше он ей очень нравился, но после того случая Маша старалась менять маршрут, когда оказывалась в этом месте, выгуливая свою девочку породы лабрадор-ретривер, безоговорочно слушавшуюся хозяйку с первых дней (конечно, если поблизости не было кошки, то и дело отвлекающей её внимание от выполнения команд).

Майра имела крепкое сложение: крупный череп, мускулистую шею, широкую грудную клетку, сильные конечности, мощные челюсти с мягкой хваткой, короткую жёсткую шерсть с водоотталкивающими свойствами, толстый выдровый хвост и почти спокойный характер. Она была здоровой и озорной сукой шоколадного окраса с глазами тёмно-орехового оттенка. Майра весила чуть больше тридцати килограммов. Собака знала и выполняла одиннадцать обязательных команд, а двенадцатую – «Домой!» – они использовали только в деревне у бабушки Вари, когда приезжали на продолжительные летние каникулы. Майра была последним подарком отца, сделанным незадолго до его смерти, и занимала третью строчку девичьего топа самых родных и близких. Маша любила свою собаку, поэтому быстро простила ей этот эпизод с кошкой, который на неделю вывел её указательный палец из рабочего состояния и чуть не лишил девушку фотоаппарата. Нарыв был вскрыт и забыт, но в память надолго врезались картины того дня. Огромная очередь. Напряжённые взгляды нетерпеливых людей. Какофония звуков – недовольных возгласов, витающих в огромной очереди к хирургу. И этот тяжелый, неприятный запах больных людей, сосредоточенный в одном месте и плавно рассеивающийся дальше по коридору, а через каких-то пять метров превращающийся в абсолютно стерильный. На перевязку она так и не пошла, а перед глазами еще долго стоял лоток с окровавленными тампонами и наиспокойнейшее лицо доктора – для него это был всего лишь один из рабочих моментов нового дня.

Делать было нечего, и, набравшись храбрости, Маша посмотрела маме в глаза и сказала:

– Болит так, что сил нет терпеть.

Татьяна Ивановна взяла телефон, отыскала в нём номер своего брата, который работал врачом скорой помощи. На втором гудке мужской голос ответил. Коротко переговорив с братом, она положила трубку. Взглянув на дочь, Татьяна Ивановна сказала:

– Дядя Андрей сегодня на смене, он скоро заедет.

Через двадцать минут машина скорой помощи подъехала к подъезду. Из нее вылез стройный высокий мужчина средних лет, одетый в медицинскую форму. Войдя в квартиру, он спешно разулся и громко поприветствовал сестру и племянницу. Его доброжелательное выражение лица сменила глубокая озабоченность, когда он увидел бледную Машу, еле стоящую на ногах. Дядя Андрей молча пальпировал живот, уже зная конец этой истории, но он не хотел волновать своих девчонок, поэтому тихим, спокойным голосом негромко сказал:

– Одевайся, Мария, едем сдавать анализы, тут подозрение на аппендицит.

Глава 2

ГОЛУБОГЛАЗЫЙ РОБИН ГУД

Роберт Тропинин скучал у себя в кабинете, изредка поглядывая на часы. Сегодня была пятница, и он ждал её вечера с большим нетерпением. Ровно в пять он вышел из-за стола, взял дорожную сумку, которая с самого утра стояла в углу, приковывая его внимание, и принялся переодеваться. Окончив юридическую академию три года назад, он арендовал офис и открыл маленькое, но своё дело. Юридическая консультация пользовалась спросом. Конечно, поначалу люди не знали о её существовании, и Роберту пришлось все свои скромные сбережения пустить на броские плакаты, щиты, визитки; вскоре реклама сделала своё дело, и народ пошёл. С понедельника по пятницу, с 8 до 17, молодой специалист оказывал квалифицированную юридическую помощь, консультируя граждан и организации, представляя их интересы в суде. Зачастую конец его рабочего дня не совпадал с часами приёма, указанными на вывеске у входа, но парня это никогда не огорчало. Ему нравилась его работа. Во-первых, он был сам себе хозяин, а во-вторых, новый день посылал ему новые дела, которые приносили ему стабильный доход, позволяющий жить так, как он того хотел.

Клиенты Роберта обращались к нему не только в рабочее время, но и в ночные часы (если остро нуждались в юридической помощи). Он никогда и никому не отказывал, помогал всем, считая себя эдаким Робин Гудом. Нет, он не отбирал, но с большим удовольствием помогал всем нуждающимся, а точнее, юридически безграмотным лицам. Правда, за деньги. А как по-другому в этом мире?!

Единственной ложкой дёгтя в бочке мёда была его неприязнь к костюмам, рубашкам и галстукам, но это неотъемлемая часть его работы, и за прошедшие месяцы он стал привыкать к стилю строгой деловой одежды. В городе он уже выделил несколько магазинов, которые отвечали его требованиям, и периодически посещал их.

В свои двадцать пять Роберт был высок, красив и уверен в себе; при росте сто восемьдесят восемь сантиметров вес его был около восьмидесяти килограммов. Его короткая стрижка открывала небольшое родимое пятно на правом виске. Густые тёмные волосы, правильные черты лица, смуглая кожа и голубые глаза делали его редким красавцем, за которым всегда хотел наблюдать посторонний женский взгляд.

Уже несколько месяцев он был свободен. Его бывшей девушке постоянно хотелось движения, какого-то роста и не в этом городе, разумеется. Здесь она задыхалась, он был слишком мал для неё и оттого – скучен. Она регулярно намекала на переезд и на большие перспективы, связанные с ним. А в последнее время открыто говорила о своих намерениях. Вика не умела готовить, нигде не работала, но она точно знала, чего хочет от неё мужчина – и её ночные сверхстарания покрывали все многочисленные недостатки, а их было море! Разумеется, в этом море всем заправляла тотальная человеческая лень.

Она была симпатичной молодой девушкой среднего роста с русыми, короткострижеными волосами и наращёнными ногтями, которые постоянно мешали ей мыть посуду и выполнять любую женскую работу (а может, помогали!). Спала она до обеда и редко заморачивалась думами о том, что у них будет на ужин, ведь всегда можно заказать доставку на дом. Замуж она не собиралась: зачем связывать себя ненужными обязательствами? Дети у нее по плану были после тридцати. Ей хотелось просто жить и делать это красиво. И через шесть месяцев этой ни к чему не обязывающей связи, когда таланты Виктории, открывающиеся в основном по ночам, не вызывали былого аншлага, Роберт стал смотреть на неё как на наскучившую актрису, которая замечательно справлялась со своей (уже никому не интересной) ролью. Вика сразу это почувствовала. И вскоре, вернувшись с работы домой, Роб нашёл на столе записку, в которой она желала ему всего хорошего, ну и себе, конечно, тоже. Потом, вспоминая о Вике, он поймал себя на мысли, что не чувствует ровным счетом никакой потери и утраты. Они жили вместе, ели вместе, спали, но не любили друг друга и ничего друг к другу так и не испытали, кроме определённого рода нужды, исчезнувшей через несколько месяцев совместной жизни.

Его бабуля, живущая в часе езды, была безумно рада известию об отъезде Виктории. В свои шестьдесят три пожилая женщина знала, как «трава растёт», и оттого не очень-то хотела, чтобы холёная лентяйка (да что греха таить, чистой воды приживалка) пустила свои корни, как тот ползучий сорняк пырей, на квадратных метрах её единственного работяги внука. За время совместного проживания пары она всего лишь несколько раз сталкивалась с полусонной девушкой лицом к лицу и, мягко говоря, не пребывала в восторге от выбора Роберта. Но молчала. От природы наделённая даром красноречия, она молчала. Женщина день за днём терпеливо наблюдала за хронически растущим беспорядком в комнатах, некогда хоть и холостяцкого, но всегда чистого, а по меркам Евдокии Матвеевны – царского жилища. Грязный, затоптанный пол, горы немытой посуды, разбросанные по всей квартире (начиная с порога) женские вещи лишь подтверждали тревожные опасения пенсионерки по поводу того, что девочка эта оказалась совсем непригодной для длительных отношений. Что уж там говорить о семейной жизни? Как обычно, раз в неделю, она приезжала к внуку, пока тот был на работе, молча варила борщ, жарила котлеты, мыла посуду, стирала и иногда гладила белоснежные рубашки, потому что любила, переживала и верила. Верила в логическое завершение этих никчёмных отношений, оттого и молчала. Молчала, когда встречала, кормила внука, когда Роберт вёз её домой, когда они обсуждали мерзкую погоду за окном. Она молчала. И только по возвращении домой пожилая женщина позволяла себе высказать всё, что думает, неотрывно глядя на черно-белый портрет покойного мужа – своего бессменного собеседника.

Уже лет пять Евдокия Матвеевна говорила внуку одни и те же слова:

– Роберт, как только ты услышишь, что твоя знакомая умеет варить борщ и печь пироги, хватай её не глядя и беги.

– А куда бежать-то? К тебе или ко мне?– спрашивал парень, смеясь.

– В ЗАГС, балбес, – отвечала женщина, тяжело вздыхая.

– Не переживайте Вы так, многоуважаемая Евдокия Матвеевна, Пушкин в тридцать два на Гончаровой женился.

– Да, – как могла, парировала библиотекарша со стажем, – и четверых один за другим родил… на радость всем… слышишь, Роберт? На радость… Роберт? – кричала она вдогонку убегающему внуку.

– Бабуль, я не Пушкин, да и Гончаровы нынче пошли не те. Четырёх сейчас даже в фильмах не рожают. Максимум один, и то при благоприятных условиях и ежедневно пополняющейся банковской карте.

Евдокия Матвеевна скептически относилась к современным девицам. Всякий раз она с некоей брезгливостью смотрела на фантастические ресницы, выросшие за день волосы на голове и безупречный маникюр, сделанный на длинные ногти, которые те выставляли на всеобщее обозрение при каждом удобном случае. Пожилая женщина даже не пыталась скрыть от внука своего разочарования в таких красивых, но таких неестественных нестабильных сегодняшних девчатах. Ну а Роберт, в свою очередь, не спешил рассказывать бабуле о том, что в этом мире ресницы, ногти и волосы – лишь малая доля того, что можно нарастить.

Повесив костюм и рубашку на вешалку, Роберт быстро надел старые джинсы и свою любимую футболку с изображением хэви-металлической «козы». Он достал из дорожной сумки кроссовки и кожаную косуху и поспешил к выходу, негромко закрыв за собой входную дверь.

Роберт сел в машину, повернул ключ зажигания, включил стереосистему, и из динамиков стали доноситься те самые голоса, которые через несколько часов он планировал услышать вживую.

Город, куда направлялся Роберт, был ему не знаком. Никогда не приходилось бывать там, но в прошлом году его закадычные друзья случайно попали на культурно-массовое мероприятие, заинтересовавшее и его. Рок-фестиваль под открытым небом назывался, конечно же, по-английски Open Air – на открытом воздухе. Миха – друг номер один – два дня не умолкая говорил о том, как там было «офигенно»:

– Роб, ты даже не представляешь, как было круто! Конечно, сначала группы были малоизвестные, но и они зажигали не по мелочи, заводя народ. А хедлайнер ого-го какой был! Классные песни, отличный звук, свежий воздух, море девчонок, а атмосфера – ну просто улёт! Если тебе этого мало, то скажу, что в конце был ещё и фейерверк!

А друг номер два Иван, который недавно женился, был более сдержан, подойдя к Роберту, сказал:

– Вечер был агонь (он намеренно выделил первую букву, подражая довольной молодёжи)! Крышу просто сносило! Бро, ты должен там побывать в следующем году.

И вот прошел год. Решив ехать вместе, друзья уже считали дни до начала долгожданного отдыха, который имел легкий культурный оттенок с винным послевкусием, а быть может, и водочным амбре. Но один за другим друзья отказали Робу в компании. Первым с гриппом слёг Иван. Роберт без предупреждения заехал навестить сгорающего от высокой температуры друга, но тот по какой-то непонятной причине долго не открывал и несколько минут разговаривал через закрытую дверь, уговаривая оставить пакет с фруктами под дверью и (во избежание контакта с больным) вернуться домой. С каждой секундой странное поведение Ивана вызывало у молодого человека массу вопросов. Время поджимало, и Роберт не долго думая заявил другу, что если тот сейчас же не прекратит вести себя как кисейная барышня и немедленно не откроет ему дверь, то он просто-напросто выбьет её ногой, так как эта ситуация ему порядком надоела.

Когда же дверь, наконец, открылась, от увиденной картины у Роберта по щекам потекли слёзы. Слёзы эти были от неудержимого, добродушного, совершенно неконтролируемого смеха. Перед его глазами стоял голый Иван, на котором, кроме трусов, ничего больше не было. Тело его покрывало множество мелких и крупных пузырьков, обработанных зелёнкой. Роберт мало что понимал в медицине, но ветрянку от гриппа он отличить мог.

– Грипп говоришь?!– заметил от души хохотавший парень.

– Можешь ржать, сколько душе угодно, но имей в виду, что там, – Иван устрашающе поднял указательный палец вверх, – видят всё.

– Где там? На чердаке?– сквозь смех еле выговорил Роберт.

– Ты понял где! Бог не Тимошка, и обратка будет, – уже с улыбкой сказал больной.

– Не дождешься, Ваня, я ещё в начальных классах ветрянкой переболел. Где ты её подцепил, красавчик? А?

– В детском саду, когда у заведующей договор об оказании фирмой услуг подписывал.

– А из квартиры не выходишь…– начал было Роберт.

– Из-за таких дурачков, как ты, и не выхожу. Если мужики узнают, поднимут на смех.

Последние слова Ивана снова вызвали у Роберта приступ смеха, и он, как в детстве, согнулся, ухватившись за живот, и ржал, ржал, как конь, над своим самым лучшим другом.

А Миху отправили в командировку, в столицу нашей родины – Москву, – ровно на десять дней. Он не казался расстроенным, но и вида не подавал, что счастлив безмерно. В общем, шифровался, чтобы никого не обидеть. И Роберту ничего не оставалось, как самостоятельно отправиться на рок-фестиваль под открытым небом, тем более он знал и место (центральная площадь) и время (на начало он уже не успевал, а до 23.00 времени было предостаточно). Доехав за час до назначенного места, Роб с большим трудом нашел платную парковку. Он закрыл машину и просто пошел на звук гитарных рифов, которые доносились издалека.

Долго сомневаться в правильном выборе направления ему не пришлось, так как информационные указатели были расставлены через сто метров. Дизайнер подошёл к их оформлению с юмором, и поэтому каждый новый вызывал у Роберта, если не интерес, то хотя бы улыбку. Он уверенно шёл, читая надписи на пёстрых табличках. Две последние парень сфотографировал и отправил больному Ивану для поднятия настроения, а быть может, и наоборот. Первая гласила: «Прямо пойдёшь – в сердце рока попадёшь». Вторая просто манила открывающейся перспективой: «Брат, если дойдёшь, лично Кипелову подпоёшь».

Роб замедлил шаг и принялся рассматривать незнакомый городок, тот оказался очень ухоженным. Возможно, он выглядел так потому, что это был его центр. Ярко-зеленый газон радовал глаз, а туи высотой не больше трех метров говорили ему о том, что площадь лет пять назад была полностью реконструирована. Рядом располагался небольшой сквер, в котором Роб обнаружил новые скамейки, выполненные в современном стиле.

Пройдя дальше по тротуару, он вышел к огромному магазину. Стены его были оштукатурены и окрашены в белый цвет, а фундамент и углы были облицованы природным камнем. На вывеске было написано: «Ювелирный магазин «Соблазн». В двух шагах от магазина стоял рекламный щит, с которого смотрела девушка нереальной красоты. Роберт так и застыл на месте. Кожа её была белоснежной, полные губы расплылись в загадочной улыбке, длинные пушистые ресницы обрамляли большие чёрные глаза, скрывавшие непостижимую печаль. В ушах её красовались объёмные серьги винтажного стиля из комбинированного золота с огромными овальными изумрудами и небольшими бриллиантами с обеих сторон, рассыпающими искры во все стороны и отражающими маленькие звездочки в её чертовски красивых глазах. Гордым взглядом она смотрела с недосягаемой высоты, моментально забирая в свой плен.

Он стоял на месте, точно пригвождённый, смотря на идеальное женское лицо, которое было самым красивым из всех, что ему довелось видеть на этом свете. На секунду вспомнив слова своей бабушки, Роберт усмехнулся и неожиданно для себя вслух ехидно сказал: «Такие борщи не варят и пироги не пекут… да и не едят их!» И оторвавшись от незнакомки, медленно направился своей дорогой.

Площадь города была выложена декоративной плиткой. Параллельные ряды прямоугольников хорошо смотрелись на огромной территории, а комбинированные в два цвета узоры в виде небольших ромбов гармонично украшали её края, мирно соседствуя со старинными фонарями, время смены которых еще не пришло. Поблизости дежурила скорая помощь, а за углом, у газетного киоска, стояла пожарная машина. Роберт посмотрел на неё, вспомнил про фейерверк и улыбнулся.

Новенькую сцена из металлоконструкций собрали специально к этому событию и предусмотрительно обнесли метровым ограждением. На территории феста была организована бесплатная креативная фотозона, разрисованная стрит-арт художниками, где сколько душе угодно мог подурачиться каждый желающий. В зоне по соседству те, кто испытывал такую необходимость, могли «освежиться» – попасть под струю оросительной системы. Правда, это давало лишь временный эффект и от жары не спасало. Площадь была заполнена процентов на пятьдесят. Роберт стал в центре и поймал себя на мысли, что ему нравится происходящее. С каждой минутой народ прибывал. Музыка мощным потоком заряжала каждую клеточку организма какой-то необъяснимой силой и радостью. Под жарким солнцем разновозрастная публика отрывалась под живую и динамичную музыку, она напевала любимые песни, рождалась, радовалась, умирала и воскресала вместе со своими кумирами. Какая-то местная начинающая группа «Fire & Ash» после своих треков исполнила каверы известных рок-хитов, чем вызвала у публики небывалые доселе ностальгические страдания. Рок-группы выходили и исполняли по 5-6 песен, четко соблюдая заявленный регламент. Они баловали преданных поклонников и широкую аудиторию своими самыми сильными песнями, и лишь иногда некоторые из них представляли на суд зрителей одну-две новые песни. В перерывах между выступлениями артистов фанаты массово посещали санитарную зону, благо кабинок было много, и организаторам практически удалось избежать очередей и недовольств.

Неподалёку от Роберта стоял лысый мужчина невысокого роста с умным взглядом. Он внимательно наблюдал за происходящим, выкуривая одну за другой табачную богиню, заставляющую своим дорогим ароматом вспомнить о давно побеждённой и благополучно забытой подростковой никотиновой зависимости. Иногда к мужчине подбегала активная молодёжь в одинаковых футболках с эмблемой фестиваля и пыталась перекричать громкие звуки, доносящиеся со сцены, чтобы сообщить ему какую-то информацию. Тот, не надрывая голосовые связки, спокойно отвечал волонтёрам, и, что самое интересное, они понимали его с первого слова. Народ то уходил, то возвращался, а он все тихо стоял, наслаждаясь качественным звучанием любимого рока. Роберт сходил за кофе, а когда вернулся, увидел, что к лысому подошёл знакомый, который навскидку выглядел его ровесником. Он поздоровался с ним за руку и задал, как показалось Роберту, странный вопрос:

– Валера, а Король и Шут сегодня будет петь?

Удивлённый мужчина потёр блестящий затылок, демонстративно ухмыльнулся, заявляя вполне серьёзно:

– Конечно, будет, сразу после Цоя!

Роберт подумал, что дата распада КиШа была ему неизвестна, но то, что группа завершила своё существование после смерти солиста, он знал точно, так как его друг Иван являлся давним и ярым поклонником этого коллектива. Ну а о смерти Цоя в нашей стране уже тридцать лет кричал каждый забор, точнее, наоборот, многочисленные надписи во дворах до сих пор опровергали его смерть, утверждая, что В. Цой жив. Реакция на шутку лысого не заставила себя долго ждать, и парень засмеялся, уловив краем глаза одобрительную улыбку шутника.

Вечерело. Вовремя появившийся ветерок бодрил. Роб не сразу заметил, что его тело начало двигаться, а руки стали подниматься вверх. Настроение улучшалось с каждой услышанной песней. Любимая музыка доставляла удовольствие огромному количеству людей, внешнее различие которых было настолько явным и очевидным, что даже забавляло Роберта. Сначала он разбил их на три возрастные категории: до 20, средний возраст и после 50. Но потом, тщательно наблюдая за людьми, он образовал новые «виды и подвиды». В них входили явные и тайные любители рока, трезвые и пьяные, лохматые и лысые, голые, босые, ищущие приключений и многие другие. Очереди на фуд-корте были небольшими, но стоящие рядом с Робертом люди без конца жаловались, что на фестивале достаточно быстро закончилась питьевая вода, а из прохладительных напитков осталось только крепкое пиво. Спонсоры фестиваля помогли организаторам очистить площадь от бутылок и банок, открыв магазин по приёму отходов. В нём музыкальные фанаты могли обменять пустую тару на сувениры.

Впереди Роба стояла девушка с зелеными волосами. Она соблазнительно покачивала своими бёдрами, ежеминутно подмигивая и улыбаясь, а её соседка в откровенном топе, уже явно чем-то расслабленная, ритмичными телодвижениями пыталась исполнить элемент цыганского танца, который заставлял её грудь «ходить» в разные стороны. Но что-то шло не так, и пьяная женщина никак не могла устранить поломку в организме, не позволяющую зажигать в полной мере с кучкой подвыпивших инициативных мужчин, желающих поддержать её и то, что так и норовило выпасть в процессе танца.

Ведущие на сцене объявили выход ретрогруппы, отмечающей в этом году круглую дату своего творчества. Роб настроился на то, что сейчас услышит как минимум пару-тройку песен из того самого первого диска, приобретённого им вместе с Иваном ещё в школьные годы. Но как только возрастной солист начал петь второй куплет, он понял, что его ждёт попурри, состоящее из золотых хитов рок-группы, по сей день украшающих своим звучанием не одну радиостанцию огромной страны.

– Попурри… – сказал он вслух, ничего не выражающим голосом. И в ту же секунду услышал от стоящей впереди девушки:

– Попурри? Это моя любимая песня, – резко повернув голову к Роберту, промурлыкала она, облизнув кончиком языка губы, и заглянула прямо ему в глаза. Парень хотел было объяснить незнакомке, что попурри -это некий микс из популярных песен, но ему как назло помешал накативший приступ смеха, продолжавшийся неприлично долго для того, чтобы потом попытаться замутить с ней основательно, на всю ночь.

Роберт не помнил, когда в последний раз так много смеялся, и был рад, что все-таки решил сюда приехать. Хедлайнер вышел на сцену, когда уже стемнело, примерно в 22.00. Любимая группа Роберта закрывала фестиваль. Они исполняли много новых композиций, из-за чего уставшие гости потихоньку начали разбредаться в разные стороны.

Дело шло к концу, и ведущие объявили последнюю песню. Вдруг его кто-то резко толкнул. Обернувшись, он увидел двух мужчин, которые пытались выяснять между собой отношения, а может, они были фанатами разных групп. У обоих в руках было по бутылке крепкого пива. Толкая друг друга, они выкрикивали по очереди слова, далёкие от литературной нормы. Народ пытался их разнять и успокоить. Роберт схватил одного, стараясь оттянуть его как можно дальше, но тот отчаянно сопротивлялся, упираясь ногами и выгибаясь в разные стороны. На секунду Роберт ослабил хватку, повернулся, чтобы посмотреть на второго героя этого вечера, и моментально поплатился за это.

Первый вырвался на свободу и своей правой рукой ударил ему прямо в левый глаз. Роберт пошатнулся, и в этот момент почувствовал, как бутылка разбилась о его голову. Он упал на асфальт и, теряя сознание, все не мог понять: то, что он видел, было индивидуальной программой или самым красивым завершением вечера под названием «фейерверк»?

Глава 3

ПОСЛЕ ОПЕРАЦИИ

Всю ночь Машу бил озноб. Дикая боль в правом боку время от времени приводила её в чувство. Мягкий свет и тихий гул люминесцентных ламп впервые не раздражали, а наоборот, успокаивали своим глухим монотонным звуком. Сон и реальность смешались, и, как будто в тумане, чей-то незнакомый голос задавал ей вопросы, но её язык с большим трудом отвечал на них. Ощущалось сильное жжение в правом боку, на место которого было положено что-то холодное, тяжёлое, сильно давящее. Маше казалось, что если она рукой дотянется до этой тяжести и аккуратно сдвинет ее, то сразу станет намного легче. Но как бы девушка ни силилась, у неё ничего не получалось, а если и получалось, то чья-то заботливая рука тут же возвращала холод на место, успокаивая добрыми словами. Жар и холод поочерёдно мучали её до рассвета, а жалостливая ночь, как могла, облегчала боль темноволосой красавицы с черными глазами, навевая на неё блаженный туман забытья. Иногда туман рассеивался, возвращая девушку в тяжёлую, болезненную реальность, но это было ненадолго. А потом пришёл он… Поднял её с постели и посадил к себе на колени, как в детстве. Нежно гладил по волосам и целовал в макушку, он говорил ей, что все будет хорошо, что это скоро закончится… А она держала его за руки и просила: «Папочка, ты только не уходи, мне тебе так много нужно рассказать про нас с мамой, бабушку, про Майру, которую ты сейчас просто не узнал бы, и про … Папа, папа, папочка….»

Маша отрыла глаза и поняла, что его нет. Она около часа тихо лежала, рассматривала идеально ровный белый потолок, а слезы непроизвольно стекали по её щекам, соревнуясь одна с другой. Плакала Маша не оттого, что он так быстро ушел, а потому что она не успела сказать ему самое главное… О том, как сильно она скучает, ежедневно вспоминая о нём. О том, как заметно постарела мама за эти три года, как похудела, осунулась. Что они так же, как и раньше, ждут его к ужину, садясь за стол по привычке на полчаса позже обычного. О том, что его тапки до сих пор стоят на своем месте, ожидая хозяина с работы. Правда, Майра их немного погрызла, когда у нее резались зубы, но даже дырявые, их никто и никуда не убирает, тем более не собирается выбрасывать.

Зайдя в палату, тучная медсестра обнаружила, что Маша уже не спит. По-матерински улыбнувшись, женщина протянула ей градусник и сделала обезболивающий укол, затем громко сообщила, что ни пить, ни есть нельзя и вставать пока тоже. Ежедневный обход будет примерно в девять ноль-ноль, а может быть, и позже. Её громкий командный голос эхом разнёсся по пустому коридору, пробуждая всех спящих.

      Небольшая светлая палата была рассчитана на двух человек. Маше повезло, если можно так сказать, вторая койка пока пустовала. Из мебели в комнате имелись две кровати, две небольших тумбочки и, что самое интересное, один стул. Персиковый цвет стен немного обрадовал девушку, так как её зрительная память, видимо, навсегда зафиксировала синие и зелёные панели таких учреждений. В этом корпусе недавно произвели ремонт, и палаты были оборудованы санузлами с душевой кабиной, чему Маша несказанно обрадовалась. Ну а вставленная в пластиковое окно противомоскитная сетка оказалась просто сюрпризом для девушки, ожидавшей чего угодно, только не таких апартаментов.

Ровно в девять часов в отделении появился дежурный врач и начал совершать обход по порядку – с первой палаты. Маша лежала в восьмой, к ней он дошёл через час. Валерий Рудольфович оказался веселым немолодым старичком лет этак семидесяти. Он сказал, что операция прошла успешно, помог девушке подняться и пройти к окну, ближе к вечеру разрешил выпить глоток воды без газа, а перед сном – целых два!

Маше очень сильно хотелось есть, но больше всё-таки пить. До обеда она ещё несколько раз медленно подходила к окну, придерживая рукою живот, но сильная слабость не позволяла ей долго стоять. На дворе был конец мая… Проходящие мимо люди ели мороженое и пили охлаждающие напитки, спеша по своим делам. Смотреть на то, как они это делают, было невыносимо. Маша вернулась в кровать. Закрыв глаза, девушка, как маленький ребёнок, принялась мечтать: «Вот бы сейчас залпом выпить стакан холодной воды или чашку зеленого чая с лимоном, или съесть блинчик, нет два, и обязательно со сметаной. А потом котлетку, хорошо поджаренную на сковородке, а потом, потом… Сосиску? Курицу гриль? Нет! Большого гуся, того самого, которого они с мамой ежегодно запекали к новогоднему столу, пока папа был жив».

Маша укрылась одеялом, зевнула и мгновенно провалилась в дивный сон. В нём она весёлая и здоровая шла с бабушкой за водой. Девушка уже успела увидеть старый деревенский колодец с цепью, с ведром, полным до краёв чистейшей воды. Как вдруг посторонние незнакомые звуки вернули её в печальную реальность.

Кто-то быстро пробежал рядом с её кроватью и прервал пустые мечты голодной больной. Маша резко открыла глаза и увидела перед собой маленького смеющегося мальчика. На вид ему было года два, не больше. Он вбежал в палату вслед за своим полосатым другом-мячом, весело подбивая его маленькими ножками в крошечных сандалиях. Огненно рыжий нарушитель спокойствия бегал по комнате, краем глаза поглядывая на незнакомку. Длинные, забавные кудряшки закрывали малышу пол-лица. Салатовые колготки и ярко-жёлтая футболка с надписью «Лучший» делали его похожим на светящегося солнечного зайчика, неугомонного и такого живого. Вслед за мальчиком зашла его мама, полная женщина средних лет. Поздоровавшись, она сказала, что зовут её Галина, а сына – Илья. Илюше на прошлой неделе ушили пупочную грыжу, и добрый доктор разрешил ей находиться рядом с ребёнком. Она пришла познакомиться с соседкой и пожелать ей скорейшего выздоровления. Галя оказалась замечательной женщиной и любящей матерью, у которой к тридцати с хвостиком было уже трое детей. Две старших девочки и младший Илья. Она радовалась, что Бог подарил ей счастье – счастье материнства. Общительная женщина два часа к ряду рассказывала Маше смешные истории, ежедневно случавшиеся в их большой и дружной семье, с гордостью упоминая, что её старшие девочки учатся на одни пятёрки. Илюша всё это время находился рядом с ними. Он бегал и прыгал, бесконечно много раз повторяя Машино имя, правда по-своему, но она понимала его и всячески поощряла. А когда на пороге появился дядя Андрей, её соседи тактично удалились, закрыв за собой дверь.

– Ну, кукла, как твои дела?– поцеловав в щёку, спросил дядя.

– Да всё нормально, только пить очень хочется.

И тихим голосом добавила:

– И есть.

Он поставил большой пакет на тумбочку, достал оттуда термос с куриным бульоном, пачку сока, минеральную воду без газа, бутылку кефира и сказал:

– Мария! Теперь дело пойдёт на поправку. Мама передавала тебе привет и сказала, что вечером приедет. А где твой телефон?

– Украли вчера в маршрутке, когда возвращалась домой. Жалко, новый был.

– Не расстраивайся, телефон в этой жизни не главное. Жили же как-то раньше и без телефонов. И хорошо жили…К примеру, твой прадед на коне ездил за солью сейчас уже в другое государство. Говоришь мобильный? Связь?! В то время связи не было никакой, за исключением разве что почтовой, – с улыбкой на лице произнёс мужчина. – Человек вставал рано утром, запрягал коня и уезжал. Никто не знал, когда тот вернётся. Через три, пять, десять дней… Где он? Что с ним? Здоров ли? Сыт? Купил ли соли, в конце концов? Только по приезде семья узнавала, с какими приключениями столкнулся он в пути, где ночевал, кого видел, в чём себя ограничивал, почему так долго отсутствовал.

– Дядя Андрей, ну ты копнул!

– Чистую правду тебе говорю, племянница, раньше так и было.

– Не спорю, думаю, можно прожить и без телефона.

– Хочешь сказать, скучно?

– Нет, не скучно…тяжело, если говорить о телефоне, как о средстве связи, а не развлечении. Честно, обидно немного. Если бы я его разбила, утопила или Майра стащила… А то свистнули при свете бела дня! Чему тут радоваться?! Одни убытки.

Первым её телефоном была огненно–красная раскладушка, купленная родителями перед тем, как ей пойти в школу. Сменила её белая широкая модель с клавиатурой Кверти, потом пришло время золотого слайдера, розового смартфона, много их было. Вот и этот, почти новый, украденный красавец, навсегда останется в её памяти.

Голос родственника вернул девушку в реальность.

– Может, тебе старенький из дома привезти?

– Нет, не надо, жили же как-то раньше. Выдержу и я неделю. Конспектами займусь, умные книжки почитаю, время мигом пролетит. Если что, на посту за углом стационарный есть. Я видела. Древний такой.

Мужчина вопросительно посмотрел на девушку.

– Дисковый, что ли?

– Он самый, – коротко ответила Маша.

– Это не убиваемый аппарат!

– Ошибаешься, дядя, убиваемый. Ничто не вечно в этом мире! Майра с ним быстренько в деревне разобралась, потянула за шнур и всё. Падения с комода, к сожалению, он не пережил. Бабушка сказала, что с момента подключения телефон никогда не ломался. Она этот день хорошо запомнила, Брежнева хоронили.

– Ух ты, какие подробности всплыли.

– Да. Я на всякий случай в интернете посмотрела, хоронили Брежнева 15 ноября 1982 года. Получается, телефон хозяйке верой и правдой 37 лет прослужил. И если бы не досужая Майруша…

Мужчина весело хохотнул.

– Хочешь сказать, отпахал бы ещё 37?

– А вдруг! Чем черт не шутит.

– Ладно, – твёрдо подытожил мужчина и бегло взглянул на часы. Будем надеяться, твоя четвероногая красавица не доберётся до аппарата на посту, а значит, перебоев со связью нам удастся избежать. Звони если что, уже у дверей сказал дядя Андрей и вышел.

– Ок, – услышал он за спиной.

Ох уж эта молодёжь со своими «Ок», «Норм», «ХЗ», «Анон». Нет, он конечно, не противник всей этой новомодной ерунды. Может быть, она его раздражает? Задался мужчина вопросом. Нет. Он бы так не сказал. Сам когда-то дурачился, говорил и делал такие вещи, о которых до сих пор не очень приятно вспоминать. Ладно, самому себе признаться-то можно. Стыдно, стыдно вспоминать. Было время, был он молод… Теперь делать ошибки их время пришло. Стоп. А с чего это, собственно говоря, он себя в старпёры раньше времени решил записать. Ну-ка, стоп! Сто-о-о-п, дружище! Рано ещё семьдесят седьмой год рождения в старики записывать. Ну и что, что седина на висках проступила? Вес? Ерунда! Три злосчастных килограмма, не напрягаясь, за месяц смогу сбросить. Майонез – отмена! Кофе и чай можно без сахара пить. Всё это ерунда, мелочи жизни! Главное в этом деле – душа, а душа, душа у него молодая. Душа его, кому хочешь, ещё фору даст. И нечего по пустякам к детворе придираться … Всё ему нравится: и ок, и норм, и реп тоже. Он не старый. Он ещё молодой! Он еще ого-го-го – какой!

Глава 4

АША?

Роберт проснулся от громкого женского голоса в соседней палате, который рассказывал в основном о том, что пациенту ничего нельзя. Ни пить, ни есть, ни вставать. Ночью он не успел внимательно рассмотреть место своего пребывания, поэтому делал это сейчас, терпеливо ожидая лечащего врача и его приговора.

Шаркая подошвами, в палату вошла окутанная едким запахом хлорки и крепкого табака пожилая санитарка. Согнувшись в три погибели, она втащила в комнату ведро с водой, влажной тряпкой вытерла пыль с подоконника, тумбочек, батареи, повозила шваброй из угла в угол, распылила в туалете освежитель воздуха «Сирень» и ушла со словами:

«Ну, драчун, прощевай, у тебя всё».

Его доставили в больницу на скорой помощи. Хирург наложил ему швы на рану, а дежурный невролог диагностировал лёгкое сотрясение головного мозга. В палату он попал уже в третьем часу и заснул без задних ног, едва коснувшись кровати. Остаток ночи Роберт спал как убитый: ничего не видел, ничего не слышал, ничего не чувствовал. Ему снились танцующие девушки с ядовито-зелёными волосами, дерзкие подростки с короткими ирокезами, седовласые байкеры в коже. Проколотые уши, ноздри, пупы. Грязные пятки танцующих. И небо умопомрачительной красоты, на котором сияли мириады разноцветных звёзд, они игриво дрожали, как плечи танцующей «цыганки».

На обходе престарелый и нудный хирург осторожно заметил, что не ту он музыку слушает, и если бы вчера он выбрал, к примеру, консерваторию вместо рок-фестиваля, то сейчас бы проснулся у себя дома без «свалившейся» на него головной боли. Потом Валерий Рудольфович прописал Роберту множество каких-то лекарств, витамины группы А, В, С, Е и обязательный постельный режим. Порекомендовал исключить телевизор, громкую музыку и компьютерные игры, а также физические нагрузки, активное времяпрепровождение. Необходимо сбалансировать ежедневный рацион, исключив из него на время лечения продукты, провоцирующие колебание давления (сладости, кофеин, жирную и острую еду, спиртные напитки, табак). Только полный покой при неярком освещении. Вставать можно было в туалет или в случае острой необходимости.

Роберт лежал в постели и дремал. Боль в голове не утихала. Лёгкая тошнота и слабость донимали его без перерыва с того самого момента, как он открыл глаза, точнее один глаз, второй, отёкший, приоткрыть Робу было пока не под силу. Шум в ушах время от времени то появлялся, то исчезал вместе с повышенной потливостью и отрывками вчерашнего вечера, в котором всё, кроме финала, казалось ему просто идеальным. Живая музыка, невероятно смелый народ, его неформальная одежда, классные прически, нестандартное поведение, сам город, даже разговорная снижено-грубая лексика – да всё было очень забавным. Мероприятие это, как глоток свежего воздуха, взбодрило Роберта, заставило отвлечься от рутины неотложных дел и вспомнить, что ему всего двадцать пять. Ни тридцать, ни сорок, а двадцать пять. И! если бы сейчас на его лице вместо побоев красовался здоровый румянец, как после получасовой прогулки на свежем воздухе, можно было бы смело утверждать, что рок-фестиваль пошёл ему только на пользу. А поскольку отражение в зеркале что в фас, что в профиль пугало даже хозяина, затевать такого рода разговор даже с самим собой Робу не очень-то и хотелось.

Вдруг детский голос, прозвучавший где-то совсем рядом, заставил выйти его из затуманенного состояния. Маленький непоседа громко носился в соседней палате. Было слышно, как мяч ударялся о пол, мебель, стены, а неугомонный всё резвился, весело хлопал в ладоши, визжал от восторга и постоянно звал какого-то Ашу. Поначалу Роб никак не реагировал на детские крики, женскую болтовню, раздражающе звонкие удары мяча, сопровождаемые одиночными выстрелами из игрушечного автомата. Не реагировал, пока из-за стены часто и громко не стали раздаваться длинные автоматные очереди, попадающие точно в цель – в его нервы. Но потом пронзительный детский голос заглушил все остальные звуки, заставляя молодого человека попросту возненавидеть неизвестных ему взрослых людей за преступное бездействие. А ребёнка за чрезмерную гиперактивность. «Глухонемого» же, безжалостного Ашу Роберт с лёгкостью обвинил бы в бездушии, если бы тот, конечно, попался ему где-нибудь в тёмном больничном коридоре. Он бы тогда быстро подобрал подходящие выражения, чтобы как следует отчитать его, на ходу бы придумал и внёс изменения в Кодекс РФ об административных правонарушениях (КоАП РФ), даже если бы с Ашей рядом стояли папаша с мамашей. Собственные мысли вызвали улыбку на лице молодого юриста, а также нежные воспоминания о крестнице Еве. Она была постарше этой мелюзги, но когда пребывала в том самом, слегка возбуждённом настроении, ничуть не уступала его беспокойным соседям, а быть может на несколько децибел превосходила.

– Дети, – еле слышно простонал Роберт. – Боже милостивый, скажи, почему они всегда так громко кричат. Причём делают это постоянно, когда играют, дерутся, мирятся, что-то никак не поделят…

– Интересно, – подумал вдруг Роберт, – если бы у меня были свои дети, я бы так же остро реагировал на эти вопли за стенкой? Тут и думать нечего! Я знаю ответ.

В последнее время его бабуля в разных формах пыталась донести до него, взрослого единственного внука, мысль о том, что у них в родне долгожителей не было и, возможно, никогда не будет, если он в ближайшее время не отодвинет свою работу на второй план, не задумается о семье, ребёнке, желательно не об одном. Пожилая женщина в лоб говорила Роберту, что она невечная и, пока её не одолела старческая деменция, ей бы очень хотелось увидеть правнуков, понянчить их и помочь, если, конечно, внук с будущей невесткой удостоят шестидесятитрёхлетнюю пенсионерку такой чести.

– Семья – это счастье, дети – богатство, а хорошая жена – крепкий тыл, – не уставала повторять при каждом удобном случае Евдокия Матвеевна. Она, как Шахерезада, рассказывала ему сказки про красивую семейную жизнь его знакомых, сверстников, но при этом почему-то забывала упомянуть тех, у кого супружество не сложилось, чей брак, как первый блин, получился комом и, кроме разочарований, откровенной ненависти к некогда любимому человеку, нервотрёпки, головной боли и горького опыта, ничего не принёс.

Слушая вполуха вводные лекции словоохотливой бабули о совершенно не интересующем его предмете под названием «Семейная жизнь», Роберт постоянно видел перед собой замученных одноклассников – Серёгу с Катериной. Первые несколько лет их семейной жизни были непростыми, если не сказать тяжёлыми. Пара разрывалась между ежедневной учёбой в институте и ночными подработками, испытывая катастрофическую нехватку денежных средств и систематическое недосыпание, связанное с появлением на свет маленькой дочурки, которая до полугода была очень беспокойным ребёнком и обходилась практически без сна. Естественно, без сна существовали и её родители. Роберту хорошо заполнился день, когда они заскочили ненадолго всей семьёй к нему в гости. Он ушёл на кухню, чтобы сварить кофе, а когда вернулся, увидел на диване двух людей спящих в сидячем положении. Молодые родители, как показалось Роберту, были настолько вымотаны своим восьмимесячным чадом, что мечтали вовсе не о прекрасном бодрящем напитке. Сон и несколько минут покоя – вот что было пределом их желаний, заветной мечтой, целью последних месяцев. Не испытывая к соням, оккупировавшим его диван, ничего, кроме жалости, он взял грудного ребёнка на руки, тихо вышел из квартиры и не спеша побрёл к ближайшему скверу с детской площадкой. Молодой человек, постоянно думая о своих гостях, поймал себя на мысли, что если бы возможно было в этом мире выспаться за деньги «про запас», то он, не задумываясь, подарил бы выдохшимся друзьям такую возможность, хотя бы на несколько дней. Просто так, без повода. Именно сейчас, не дожидаясь, пока Ева станет взрослой, чтобы они снова почувствовали вкус к жизни, обрели потерянный дух бодрости, а, подойдя к зеркалу, с удивлением обнаружили, что тёмные круги под глазами покинули своё излюбленное место.

На дворе стояла замечательная весенняя погода. Слабый ветерок изредка колыхал пышную, раскидистую крону цветущих каштанов, украшенную белыми воздушными свечами, которые заставляли поднимать головы и замедлять ход прохожих, особенно впечатлительный женский пол, доставать из карманов телефоны и фотографировать на память привлекающее внимание сказочное великолепие. Жёлтое море одуванчиков в короткий срок полностью поглотило идеальный газон, пересеянный в сквере всего лишь несколько лет назад. И вот теперь, когда тысячи цветов одновременно распустились, за испорченный газон уже никто не волновался, так как для спешащих горожан это место стало одним из любимых ярких пятен среди пыльных дорог, грязных остановок, облезших бордюров неубранного после зимы огромного города. Солнце пригревало, погода была почти летняя. Роберт аккуратно кружил крестницу над цветущей поляной, поправляя на её аккуратной головке малиновый берет. Парень высоко поднимал хрупкий самолётик под названием «Ева» и, не торопясь, вёл его по бескрайним просторам тёмно-синего неба. Роб то осторожно обходил вымышленные грозовые облака, то, разгоняясь, нарезал многочисленные круги, бегая по скверу как полоумный, то «зависал», выравнивая дыхание, планово глушил двигатель, совершая вынужденную посадку воздушного судна себе на колени. Уже сидя на скамейке, он обдумывал дальнейшее выполнение разработанных в уме сложных элементов. Роберт забыл на время обо всём, он бесконечное количество раз поднимал и опускал довольный комочек с горящими глазами на землю, легонько касался подошвой крохотных башмачков макушек жёлтых цветов. Солнце покрывало всю поляну своими лучами. Неутомимые труженицы-пчёлы работали не покладая рук, собирая пыльцу с первоцветов. Ева задорно улыбалась, она вдохновляла крёстного на новые виражи, но, как только он начинал снижать скорость, заходить на предполагаемую посадку, курносая кроха, которой их полёты пришлись по вкусу, требовала продолжения, с радостью и визгом повторяя за Робертом коротенькое слово «ещё». Маленькая девочка около часа позволяла дружить с собой малознакомому дяде, пока прямо в полёте не замерла и не замолчала. Это продлилось недолго. Как только подгузник увеличился примерно в два раза, Ева заревела. Непрекращающийся детский плач вызвал у Роберта сильное раздражение, резкую головную боль и даже некоторую досаду, заставившую ускорить свой шаг и быстро забыть его о тех новых приятных ощущениях, которые внезапно возникли в области сердца. Молодой человек не смотрел по сторонам, пытаясь избежать обеспокоенных взглядов молодых мамаш. Но больше всего парень боялся столкнуться у подъезда с опытной «старой гвардией» в вязаных носках, чья отменная память навсегда сохранит этот момент и будет напоминать о нём при каждом удобном случае. К великому счастью юноши, место у подъезда не представляло для него никакой опасности, так как деревянные скамейки пустовали.

Роб не смотрел на часы, но когда переступил порог квартиры, жалость и злость он уже испытывал только к себе. К себе, легкомысленному дурачку, не имеющему никакого опыта общения с малышами, решившему, что сможет самостоятельно справиться с таким щекотливым делом. Сонь будить не пришлось, так как те вмиг пришли в себя от крика собственного чада. Роберт торжественно вручил ребёнка матери, заявляя с натянутой улыбкой, что следующий раз возьмёт на руки крестницу, когда та будет разговаривать предложениями или, как минимум, сама попросит его об этом.

С того самого дня дети его мало интересовали. Можно даже сказать, он их избегал. Исключением была уже взрослая крестница, а больше ему никто не был нужен. Через слабую пелену воспоминаний вновь прорвался звонкий визгливый крик ребёнка.

– Аша, бери! Аша, смотри! Аша, замри! Аша, отомри! – то и дело доносилось из соседней палаты.

Роберт, недолго думая, добавил недостающую, на его взгляд, букву П к загадочному имени, и сразу все стало на свои места. Он понял, что у мальца, шумно носящегося по палате и добрых сорок минут высушивающего ему мозг, был друг Паша с крепкой нервной системой, а также наушниками и Интернетом. Он не обращал никакого внимания на непоседу, а тот изо всех сил отчаянно пытался привлечь его внимание, балансируя на гране фола, пока их матери обсуждали последние больничные новости. Время тянулось бесконечно медленно. Головная боль не прекращалась, как и детские крики. В какой-то момент Роберту показалось, что время совсем остановилось, возможно, даже сбежало из шумного отделения в неизвестном направлении, так как предпочитало тишину. В порыве гнева парень открыл было рот, вскочил при этом резко с кровати, но приступ тошноты быстренько заставил его передумать. Роберт накрыл голову подушкой и от безысходности молча лежал до тех пор, пока не заснул.

Проснулся он уже от низкого мужского баса, вежливо приветствовавшего жильцов соседней палаты, но потом дверь закрылась, и больше он ничего не слышал. Голоса пожилых женщин из коридора заставили его вспомнить о бабушке, ожидающей его приезда в это воскресенье. Роберт тут же набрал её номер и, пока в телефоне не села батарея, быстро рассказал о случившемся, а смс-кой отослал список необходимых вещей, лекарств и продуктов.

Его родители ещё пятнадцать лет назад, погнавшись за красивой жизнью, уехали в Америку и, рискнув, открыли там небольшой книжный магазин, который со временем стал приносить им стабильный доход. Мать Роберта всегда недолюбливала зиму. Недостаток солнечного света, снежная каша под ногами, собачий холод вместе с громоздкой одеждой уже к концу ноября вызывал у неё лёгкую депрессию. Женщина как могла пыталась бороться с ней разными способами, но та раньше первых чисел февраля никогда не уходила. Ольга Борисовна искренне считала, что каждый человек имеет право на выбор чего угодно – климата, партнёра, места жительства.

– Имеет, имеет, – соглашался с ней отец Роберта, добавляя, – если имеет в кармане приличную сумму денег. В отличие от своей дражайшей супруги Алексей Валерьевич с пелёнок был влюблен в белоснежную красавицу зиму. Её диковинный иней, колючие метели, сказочные морозные узоры на окнах, метровые сосульки и скрипучий снег под ногами он готов был неустанно воспевать, когда тоска о родине накрывала его с головой. Правда, теперь восхищаться лютой зимушкой мужчина предпочитал на расстоянии, с помощью Интернета, так как на родину приезжал в основном летом, в крайнем случае осенью, а хвалёные горнолыжные курорты обходил стороной. Многократно обмороженные пальцы на ногах изредка ныли даже в теплой стране, напоминая ему болезненной чувствительностью о десяти годах торговли на открытом рынке. Он как проклятый пахал, не чураясь никакой работы, сам ездил за товаром, сам грузил, сам торговал. Зимой отмораживал себе всё, что только можно было отморозить, летом молча страдал от жары, а по ночам не мог уснуть, мучаясь от боли в области поясницы, в общем, знал цену каждому заработанному рублю. Будучи от природы неисправимым оптимистом и безнадёжным романтиком, Алексей Валерьевич всю свою сознательную жизнь мечтал жить у моря, поэтому Америка подошла им обоим. Родители Роберта приезжали не часто, но всегда были на связи, поддерживая своего сына морально и материально, а Евдокия Матвеевна радовалась, что 15 лет назад не позволила сыну с невесткой забрать внука с собой в далекую чужую страну.

Проработав всю жизнь в сельской библиотеке, она являлась ярым патриотом своей страны, языка и культуры. Духовной любовью всей её жизни был великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин, и Роберту с детства приходилось уживаться с ним в одном доме. Он знал, что день рожденье у него в июне, что Пушкин любил книги, в его домашней библиотеке было более 3 500 экземпляров, что он был полиглотом и заядлым картежником. И если Роберт не хотел есть моченые яблоки, то Евдокия Матвеевна рассказывала ему историю, как гостя у друзей, Пушкин съел целую миску мочёных яблок и попросил ещё. А если Роберт не хотел отжиматься или заниматься на турнике, то он сразу узнавал, что писатель с легкостью подтягивался 50 раз в день, а потом шел писать «Руслана и Людмилу». Повзрослев, он понял и признал успешным бабушкин подход, а подробности о великом поэте никогда и никому не рассказывал, уважая свою бабушку и боясь попасть в бигуди.

День прошёл в какой-то полудрёме. За окном уже спускались сумерки, когда в коридоре включили свет. Роберт лежал в темноте и слушал чужие голоса, которые поодиночке вылетали из отдельных палат и, кружась высоко над потолком опустевшего холла, объединялись между собой в какое-то звуковое физическое явление, отдалённо напоминающее эхо. Стариков, вяло обсуждающих политику, перекрывали жаркие карточные споры более молодых людей, а те, в свою очередь, терялись в звонких воплях и криках детей, носившихся туда-сюда по коридору, пока у медицинского персонала была чайная пауза.

      Роберт лежал уже несколько минут, уставившись в одну точку, ни о чём не думая. Неожиданно он уловил легкое движение, которое сразу привлекло его внимание. Бесшумно ступая и придерживая рукой правый бок, она медленно шла, напоминая породистую кошку, которая гуляла сама по себе.

– А кошка то раненая, – подумал Роберт.

      Девушка была редкой красавицей с чёрными густыми волосами, заплетенными в толстую, увесистую косу, достигающую середины спины. За пушистыми ресницами и выбившейся прядью, Роберт не смог разглядеть цвет её глаз, но заметил фарфоровый оттенок кожи, правильные черты лица, щеки, пылающие нежным румянцем, а её губы были настолько пересохшими, что в нескольких местах уже успели треснуть. Лежа в тёмном углу у окна, он смотрел в полуоткрытую дверь на невероятную, безумно трогательную и невозможно красивую девушку. Такое случилось с ним впервые: он повстречал мечту, идеал, совершенство. Её профиля было достаточно, чтобы рассмотреть тонкие изгибы шеи, округлый подбородок, гордую посадку головы. Несмотря на перенесённую операцию, она старалась держать спину прямой, а плечи – расправленными. Это зрелище заставило парня прикрыть глаза и мысленно очутится рядом, взять её за руку, вдохнуть запах волос, увидеть цвет глаз и детально рассмотреть таинственную незнакомку. Тонкий спортивный костюм обтягивал стройную фигуру, а слегка расстегнутая олимпийка позволяла Роберту в воображении дорисовать её небольшую красивую грудь.

Боясь спугнуть девушку малейшим движением, он лежал, не шевелясь и не дыша, восхищаясь необыкновенной красотой и грацией, которая волею судеб оказалась у дверей палаты, заставила его сердце выстукивать новую нежную мелодию.

Оглушительный крик и топот детских ножек прервали фантазии Роберта. И уже знакомый безжалостный голос завопил, как резаный:

– Аша, Аша, можно к тебе?

Молча улыбнувшись, девушка спокойно ответила малышу:

– Конечно, можно! Пойдём!

Сорванец схватил её за ногу, и она, на секунду позабыв о боли, засмеялась так громко и заразительно, что и на лице Роберта, застывшем в напряжении, засияла улыбка.

И через мгновенье они исчезли из виду. «Кажется, не так давно ты кого-то хотел отчитать при встрече, – пробурчал себе под нос парень, – или уже передумал. А?!»

Умирающий от скуки пять минут назад, парень теперь сходил с ума от потока мыслей, вопросов, теорий и задач, в миг возникших в его и без того больной голове. Он злился на себя за то, что не глянул на её безымянный палец правой руки, не встал, чтобы познакомиться, но потом остыл и понял самое главное – она здесь, и она его соседка.

А дальше был повтор утренней истории с громким веселым смехом, стишками и песенками. Только Роберт уже ничего не слышал, он лежал и пытался угадать первую букву женского имени Аша. Даша? Маша? Саша? Таша? Или Глаша? Все может быть!

В эту ночь ему снилась нежная сияющая кожа, шелк волос и пересохшие губы, которые он целовал до зари.

Глава 5

ЗНАКОМСТВО

Маша проснулась на рассвете. Немного поворочавшись, она улеглась на спину и стала смотреть в окно, наблюдая, как всё пробуждается с восходом солнца. В больничном парке, начинающемся прямо за её окнами, звонко пела птичка, настойчиво рассказывая свою историю, время от времени пропадая в звуках проезжающих мимо машин и шарканье дворника, который уже старательно мел тротуар. Её настроение пропало еще вчера вечером, после того, как уехала мама. Маша всегда была одиночкой, но абсолютно одинокой – никогда, её всегда окружали близкие, дорогие, любимые люди, подруга Вероника, предпочитающая, короткое Ника, и, конечно же, Майра. А сейчас она оказалась совсем одна, и её душа разрывалась от тоски по маме, дому, по тому ценному, что осталось у неё там, в тридцати минутах езды отсюда. Но главной причиной её плохого настроения был сегодняшний день. 28 мая – самый чёрный день в её жизни. Ровно три года назад не стало самого дорогого человека – жизнь Маши разделилась на «до» и «после». В тот день дождь лил не переставая. Высокие деревья шумели и сгибались под резкими порывами ветра. Стихия бунтовала, обрушивалась на людей мощными шквалами водяных потоков и вихрей, она сеяла зёрна паники, заставляла содрогаться от страха, как будто подчиняла себе и погружала всё во тьму.

Маша возвращалась с учёбы домой, в маршрутке обсуждали страшную аварию, которая произошла около десяти часов утра. Столкнулись сразу три автомобиля. По предварительной версии, 58-летний водитель такси выехал на встречную полосу и столкнулся с иномаркой. От страшного удара иномарку развернуло, и в этот момент в неё влетели жигули, после чего оба автомобиля слетели в кювет. Столкновение было настолько сильным, что от отечественной легковушки осталась лишь груда искорёженного металла, водитель такси скончался на месте. Семью с двумя детьми из «Жигулей» спасти не удалось. Водителя иномарки с тяжёлыми переломами костей таза и травмой нижних мочевыводящих путей доставили в городскую больницу, а его пассажир скончался на месте. Девушка тогда ещё не знала, что пассажиром иномарки был её отец.

Сегодня обход прошёл очень быстро. Доктор торопливо спросил про температуру, которой с утра не было, сказал, что Маше нужно сдать кровь, и, уходя, разрешил ей понемногу пить все, что находилось у неё в тумбочке, речи о твердой пище пока не шло. На забор крови она шла, немного нервничая, поэтому ни на что особо не обращала внимания. Через полчаса, сдав кровь, девушка возвращалась к себе в палату. Теперь Маша таращилась по сторонам, пытаясь лучше рассмотреть помещение хирургического отделения. Новая мебель, хорошее освещение, отсутствие неприятных запахов, картины на светлых стенах, роскошные зелёные углы, где в больших пластиковых горшках красовались крупные декоративно-лиственные растения, на время отвлекли её от мыслей о боли. Всего несколько пальм, фикусов, миртовых деревьев, а атмосфера сразу меняется! На минуту ей даже показалось, что она находится в дорогой частной клинике (уж слишком всё было новым и красивым), пока грозный женский голос надрывно не закричал, возвращая больную Гордееву в суровую реальность:

– Куда идёшь!? Не видишь, я там только помыла.

– Простите, – промямлила она растерянно, – я не специально.

– Внимательней нужно быть, не маленькая, – уже более спокойным тоном произнесла женщина, – вас тут много, а я одна.

«Вот теперь я точно знаю, где нахожусь», – подумала девушка и ускорила свой ход насколько могла.

Маша вспомнила про ГОСы, которые были не за горами, и решила, что сегодня надо бы открыть хоть один учебник или конспект, что привезла мама. Шел четвертый день без еды, и с утра Маша почувствовала слабость, а после того, как она сдала кровь, и вовсе в ушах появились какие-то пробки. Когда она подошла к двери своей палаты, то увидела все в странном фиолетово-черном цвете.