Читать книгу Безысходность - Оуэн Риддл Баркер - Страница 1

Безысходность

29 января, 2049.

Безысходность? Ха! Что вы о ней знаете? Ничегошеньки вы о ней не знаете. Вы не можете даже представить, что такое безысходность. Потому что её не существует. Нет её на Земле! Конечно же, вы сейчас захотите оспорить и возразить мне и приведёте кучу примеров про болезни, стихии, войну; напомните про психологов, которые убеждают нас в том, что безвыходных ситуаций нет, потому что из любого сложного положения всегда найдётся выход, и у человека всегда есть шанс, есть возможность исправить критическую ситуацию – и выжить. Для этого нужна всего лишь сила воли, скажет вам любой психолог, и вера. Вот что он вам скажет (и здесь я соглашусь: он по-своему будет прав, хотя отчасти). Он же и малейшего понятия не имеет о том, что такое безысходность. Я об этом уверенно заявляю, и повторяю: ситуации, при которых никакие силы воли и духа вам не помогут – есть. Но подобных примеров вам не предоставит ни один психолог, а если даже и сможет вообразить себе подобную ситуацию, то выход из неё, наверняка, он вряд ли вам подскажет, так как выхода никакого не будет (хотя, пожалуй, если только такой: он предложит вам каким-то образом безбольно самоликвидироваться; чтобы вы в ожидании смерти не сошли с ума).

Никто, слышите, никто в мире не знает, что такое настоящая безысходность! Кроме меня. И я расскажу вам сейчас, что такое безысходность. Настоящая, мать её, безысходность.

Безысходность – это когда ты с детства мечтаешь о небе, стремишься, тренируешься, учишься и, наконец, добиваешься цели – становишься астронавтом; потом проходишь тщательный отбор и попадаешь сначала в десятку, затем в тройку и, в итоге, становишься первым и лучшим из всех претендентов, кому доверяют совершить полёт в космос, тем самым позволяя тебе воплотить свои мечты в жизнь; безысходность – это когда вместо того, чтобы через десять минут после старта благополучно выйти на заданную орбиту и совершить свой первый в жизни полёт вокруг Земли, твоя ракета, после сброса последней ступени, продолжает ускорение, и ты, закупоренный, как шпроты в консервной банке, вместе с ней отправляешься прямиком в открытый космос (всё потому, что где-то что-то пошло не так, кто-то что-то не досмотрел, перепутал или припаял проводок не к той клемме, либо ошибся в расчётах, не дописав один нолик в десятизначном числе); безысходность – это когда ты «прилипаешь» к иллюминатору и не можешь оторвать взгляда от происходящего снаружи, но не оттого, что твоя планета из космоса выглядит красиво, а потому что тобой овладевают страх и паника, которые не дают возможности ни шевелиться, ни здраво мыслить и адекватно оценивать своё плачевное положение, ни даже реагировать на радиопозывные руководителя полётом из Центра Управления; безысходность – это когда Земля уменьшается в размерах на твоих глазах, постепенно превращаясь из огромного привычного нам земного шара сначала в баскетбольный мяч, а затем и в монету. И всё продолжает, продолжает уменьшаться; безысходность, это когда к тебе приходит понимание того, что ты обречён на смерть в полном одиночестве, что ты больше не увидишь не то что своих близких и родных людей, но и свой дом – эту самую планету, на которой родился и вырос; безысходность – это когда ты наблюдаешь собственную трагедию, не в силах исправить ситуацию, и ежечасно теряешь сознание; безысходность – когда ничего уже не изменить, но при этом ты жив и здоров, и ноги и руки твои целы, и ты полон сил; безысходность, это страх перед нелепой смертью; это то положение, в котором ты поневоле оказался, когда Земля тебе помочь уже ничем не может; безысходность – это бесконечные слёзы от бессилия и паники и… и твоя моча, которая не стекает вниз по ногам (здесь нет гравитации), а медленно пропитывает подштанники под скафандром и по верхней одежде горячим пятном подбирается к груди; но тебе плевать на это обстоятельство, потому что тебе на всё вообще – плевать; и всё, на что ты сейчас способен, – это выпученными глазами постоянно таращиться на Землю, которая медленно удаляется от тебя (или ты от неё!). Навсегда.

Вот, что такое безысходность.

К чёрту психологов!

И философов – к чёрту!

Жизнь – дерьмо, и пошли вы все – к чёрту!

Это случилось четыре дня назад. Старт был произведён 25 января, в 01.34. по полудни. Был отличный солнечный день. Было не холодно.

30 января (год тот же).

Часто теряю сознание. Причина одна: страх и паника.

От одного этого слова «безысходность», вспышкой мелькающего в голове, – готов упасть в обморок (ха, если можно в моём случае упасть!).

Четверо суток находился в каком-то ступоре, даже в шоке. Очухался только вчера, когда обратил внимание на бортовой журнал и привязанную к нему ручку «Спэйн Пэн». Хотя записи мы ведём с помощью электронного журнала, обычный, бумажный, всегда имеется на борту (на случай отказа электроники). Вот решил использовать его в качестве дневника, чтобы разговаривать хотя бы с самим собой – так легче: на время забываешь обо всём… даже про иллюминатор.

Это самое сложное: заставить себя не смотреть вниз.

(позже)

Меня зовут Харди Аддерли. Я из Довера, штат Денвер. Военный лётчик, астронавт (ха, теперь уже бывший!). Закончил Академию ВВС США в Колорадо-Спрингс.

Я всегда считал себя смелым человеком, но паника, которая возникает при осознании той перспективы, которая меня ожидает в будущем, и то, что я ничего не могу предпринять, чтобы вернуться обратно, – приводит меня в состояние ужаса. Никогда и представить себе не мог, что нет ничего страшнее, чем картина навсегда удаляющейся от тебя Земли.

Я часто теряю сознание при одной только мысли, что я – обречён. А мысли, в которых отражены лица родных и близких, возникают ежеминутно.

Но других мыслей нет…

31 января.

В первые часы (или минуты, или сутки?) я ещё пытался хоть что-то предпринять и спасти ситуацию.

На 9 минуте полёта отделилась третья и, как считал, последняя ступень ракеты. Но вместо покоя и тишины, которые должны были наступить после сброса, продолжал доноситься монотонный гул двигателя, и ощущалась лёгкая перегрузка в 1.5G, хотя корабль уже вошёл в область полной невесомости. Это говорило об ускорении – то есть, ракета продолжала движение. Я отстегнул шлем и первым делом поплыл (чуть не сказал «пошёл»!) в рабочий отсек к иллюминатору… да так возле него и остался на почти пятеро суток.

Сразу меня ничего не напугало: Земля находилась рядом, во всей своей красе, ночная, в огнях крупных городов; то тут то там в небе вспыхивали молнии; показания приборов и датчиков, на которые я мельком взглянул, были в норме. Надрывно хрипела рация: сиплый беспокойный голос бесконечно повторял моё имя. Именно они, эти беспокойные нотки голоса диспетчера и породили во мне первую волну тревожности.

Я хотел было переключить тумблер и ответить Центру Управления Полётами, но ощутил вибрацию (точнее, увидел): задрожали кабели и провода, а подвязанные к стенам мешки и различные предметы пришли в движение. Потом послышался выхлоп, и шум двигателя усилился – я решил, что автоматически сработали вспомогательные двигатели (хотя по плану мне надо было самому ими воспользоваться и включить, чтобы скорректировать положение корабля на орбите). О связи с Землёй пришлось на время забыть – было не до них: я попытался отключить движки, но ничего не получалось – всё возрастающий шум продолжался.

Когда вернулся обратно к иллюминатору, чтобы заглянуть в хвост ракеты и прояснить ситуацию, заметил странные изменения линии горизонта Земли, на которую сразу упал мой взгляд. Увиденное буквально приковало меня к стеклу, и я покрылся мурашками. С того момента мало что помню из происходящего далее: я остался висеть у окна, как теперь понимаю, почти на пять суток в полном ступоре. Лишь один раз отлучался, чтобы сделать попытку спасти себя. Всё остальное время – как во сне. В самом худшем сне, которой может придумать только больной разум.

Линия горизонта еле-заметно изгибалась по окружности, концами сужаясь к центру. Это говорило об одном: Земля уменьшается в размерах. Если так пойдёт и дальше, то линия горизонта закруглится и оба её конца вскоре встретятся в южной точке земного шара, сомкнутся, обозначив шарообразную форму планеты – Земля предстанет передо мной в полном размере. Это-то меня и сковало от страха. Покинуть НОО (Низкую Околоземную Орбиту) и оказаться на уровне орбит GPS, откуда вернуться обратно будет очень сложно, – такое положение дел меня никак не устраивало. Я понял, что обречён, и в первый раз потерял сознание. На сколько по времени, не помню.

Очнулся от удара головой о край панели управления. Поплыл (или полетел, как больше нравится) к смотровому панорамному окну, который располагается посередине корабля, в бытовом отсеке. Окно выступает над корпусом полусферой, с радиусом обзора 360°, оттуда хорошо просматривается сторона, обращённая к Земле и корма – хвостовая часть ракеты. Но лучше бы я туда не смотрел. Увиденное повергло меня и в ужас и в отчаяние.

Вопреки здравому смыслу, из сопла хвостом кометы вырывался жёлто-оранжевый столп пламени – основной двигатель, который должен был сброшен, как ни в чём не бывало работал, а значит, корабль продолжал взлёт. Не трудно было догадаться, что моя посудина работает не на жидком топливе. Оно бы давно закончилось. Мне не хотелось верить в тот момент (это сейчас уже свыкся с этим), но возможно, что это есть ядерный двигатель. Испытания подобных двигателей проводились и раньше, и это давно уже не новость. Пару лет назад делали пробные запуски с ЯРД (ядерный ракетный двигатель), но только без экипажей на борту. Ядерные движки планировалось применять в будущих космических программах, в особенности для миссии «Андромеда–1», намеченной на 2070 год, когда впервые в истории космонавтики пилотируемый корабль будет двигаться с помощью ядерного топлива, имея в запасе вспомогательные ионные двигатели. Но о применении подобного двигателя во время моего полёта речи никакой не велось. Но если это так, и двигатель работает на ядерном синтезе, то остановить мне его не удастся никак. И никогда. И это есть самое страшное, что я испытал – и до сих пор испытываю – в своей недолгой жизни.

Мне в этой железке мне предстоит болтаться по космосу вечность.

Насторожил меня и сам корабль своими размерами, да так, что у меня закралось сомнение: а не перепутал ли я ракеты на стартовой площадке, как авто на парковке возле супермаркета? В свой ли сел корабль? Или я что-то пропустил во время подготовки? Это был не просто огромных размеров корабль, – это был небоскрёб. Помню точно, что мы изучали строение совсем другого корабля, намного меньшего по размерам, чем этот. Может что поменялось непосредственно перед стартом: обнаружили, например, неисправность какую, потому и заменили корабли. Но это же полный бред! И чепуха даже не в том, что я мог не заметить подобной подмены, а в том, что при такой внештатной ситуации не поставить в известность самого пилота – это абсурд! Хотя, признаться, во время транспортировки на стартовую площадку мне мало что было видно через шлем скафандра. К тому же, весь последний путь – от помещения, где меня проверяли медики и где меня запихивали в тяжёлый костюм – до самой кабины проложен через тоннели и шахту лифта, который доставил меня прямо ко входу в капсулу. Увидеть мир, то бишь стартовую площадку, я мог только через пятидюймовую щель на пороге между шлюзом и площадкой лифта, и то, если бы задержался на пару секунд. Но провожатый, или конвоир, не позволит тебе расслабиться, а ощутимо подтолкнёт в спину, подгоняя. Времени на экскурсии при таких мероприятиях, поверьте, нет.

В панике я снова вернулся к пульту управления и попробовал ещё раз отключить двигатель, но ничего не получилось: тумблер просто издавал щелчки, никак не реагируя на команду; кнопка аварийного отключения также не срабатывала. И хотя показатели всех систем были в норме, в пульте управления явно имелась неисправность. В общем, мне не удалось остановить ракету и воспользоваться вспомогательными двигателями, чтобы изменить траекторию и развернуться. Я вернулся к иллюминатору и всё остальное время пассивно смотрел вниз.

Сутки или двое, не умолкая ни на секунду, хрипела рация, повторяя моё имя. Она сильно раздражала меня, и я её разбил. Мне казалось, что они там, в Центре, издеваются надо мной, пользуются моим несчастным положением, требуя переслать какие-то показания приборов. Они не пытались меня успокоить и обнадёжить, что-то подсказать и хоть как-то помочь. Я хотел было им ответить, но обратная связь не работала: меня они не слышали.

«Харди, Харди, прекрати пялиться в окно и хныкать! Возьми себя в руки! Соберись и продолжи работу. Даже если ты обречён, ты останешься в памяти землян героем. Вытри сопли. Ты должен продолжить работу ради людей, семьи, ради науки, ради будущего космонавтики… Харди, возьми себя в…» – я с корнем вырвал провода передатчика, микрофоном разбил монитор, обесточил и поломал компьютер: основной бортовой компьютер, – тем самым навсегда уничтожив единственную связь с Землёй.

Меня съедала обида. Я злился на всех: на планету, на её жалких людишек, на всех сотрудников космического агентства, которым плевать, что я погибаю. Им важно одно: как можно больше выкачать информации, быстрее собрать последние данные работы всех систем корабля, выжать хоть какую-нибудь пользу из неудачного запуска «ради Америки и науки».

От злости и отчаяния я потерял самоконтроль и уверенность на спасение. Вернулся к иллюминатору, впал в апатию, и больше вообще ничего не делал. Я до сих пор даже не ел. Всё время пялюсь на Землю.

Иногда появляются проблески в сознании, и я надеюсь, что меня ещё спасут: до боли в глазах всматриваюсь в облака, – а вдруг за мной послали спасательный экипаж? В один момент мне даже показалось, как что-то блеснуло над облаками, какая-то искорка. Один раз. Я прождал шесть часов, не отрываясь глядел на это место, надеялся, что это был отблеск лучей заходящего солнца, отражённых от корпуса корабля, который спешит мне на помощь. Наверное, то блеснула молния в небе… В ту секунду мне так захотелось увидеть её над собой, стоя под дождём во дворе своего дома. Потом я долго плакал, но без слёз – слёзы к тому времени кончились, – и уснул, так никого не дождавшись.

1 февраля.

Земля красивая. Зрелище завораживающее. И она, оказывается, небольшая.

Однажды я нашёл Дэлавер, родной Довер, знакомые взлётные полосы своей авиабазы, южнее – разглядел знакомый район Довер Бейс Хаузинг, Рейнтри-стрит, а потом увидел двор и знакомую синюю крышу своего дома. Представляете? Это с высоты 200, примерно, миль! А потом появилась белая пелена облачности, и я потерял из виду родные места.

Говорят, что такое иногда происходит с астронавтами, и они видят даже людей. Но есть мнение, что это обычные галлюцинации: мы видим то, что хотим увидеть.

Я ничего не делаю. Всегда прислушиваюсь к шуму двигателя, жду, когда он заглохнет. Постоянно смотрю в окно и… плачу. И мне не стыдно в этом признаваться: всё равно мои сопли никто не прочтёт.

Ничего не ем, но голода не ощущаю. Организм как отключился. Ещё как в первые часы помочился в скафандре, так больше в туалет не ходил. Впрочем, я же не ел и не пил ничего. В голове каша из мыслей и картин прошлого… И будущего. Ко всему апатия. Хочется чтобы поскорее прекратился весь этот кошмар. Часто ловлю себя на том, что смотрю на столовый нож. Желание убить себя подавляю этим журналом. Когда пишу – чуточку легче. Странно, зачем – и ради чего? – включается защитная реакция, подавляющая самоуничтожение. Ведь очевидно, что никакого смысла продолжать жить у меня уже нет.

Господи…

Где ты?

(позже)

Смотрю на планету, на её завораживающую красоту. Размышляю: вот я на ней родился и вырос, там внизу мой дом, моя семья, друзья, работа и голубое-голубое небо. И понимаю: Земля для меня – место, которое сейчас является и надеждой на спасение, и убежищем, и защитой, и тем самым единственным безопасным местом во всей этой бескрайней вселенной. Я смотрю на неё с такой безраздельной любовью, чувства которой там, внизу, так сильно никогда не испытывал. Там, когда ты на её поверхности, эти чувства так тонко не проявляются. Не проявляются потому, что когда мы находимся на ней, – мы, наверное, уверены. Уверены, что она рядом. Даже погибая, мы благодарны земле за жизнь, мы уверены и спокойны, и воспринимаем смерть, как данность. Умирая, мы всё равно остаёмся с ней, не теряем её навсегда, как это происходит со мной, а вечным прахом остаёмся в её недрах. Для нас это привычно, и мы не задумываемся над иным исходом, потому как никто и никогда не покидал намеренно Землю навсегда. Оттого ли мы и не ценим того счастья, что она и мы – одно целое; и как это так хорошо – и даже прекрасно, если позволите, – жить и умереть на Земле.

А вот теперь она, моя родина и любовь синенебая, предаёт меня и бросает в бездну космоса…

2 февраля.

Если прислониться лицом к стеклу, почти весь земной шар находится в поле моего зрения.

Пытался отремонтировать рацию и связаться с Центром, но кроме бурлящих звуков, так и ничего не услышал (корю себя за нервный срыв и разбитый компьютер). Отключить двигатели также не удалось: панель приборов как неживая, тумблеры не слушаются команд, клавиши переключаются в холостую, не меняя параметры. Электроника словно зависла. В общем, остановить движение корабля не удаётся.