Великая разруха. Воспоминания основателя партии кадетов. 1916-1926

Оглавление

Павел Дмитриевич Долгоруков. Великая разруха. Воспоминания основателя партии кадетов. 1916-1926

Часть первая. Великая разруха

Глава 1. Февральская революция. 1917 год

Глава 2. Поездка на фронт. Апрель 1917 года (Начало разложения армии)

Глава 3. Преддверие большевизма и Октябрьский переворот. 1917 год (Москва и Московская губерния)

Глава 4. Вся власть Учредительному собранию! 1917—1918 годы (Петропавловская крепость)

Год тому назад

Год тому назад (Последние дни Шингарева и Кокошкина)

Речь в защиту убийц Шингарева и Кокошкина

Глава 5. В большевистской Москве. 1918 год

Глава 6. Бегство из Москвы. Екатеринодар. 1918—1919 годы

Прощание с Кубанью

На новоселье

Глава 7. Ростов – Новороссийск. 1919—1920 годы

Харьковские впечатления

Лицом к России

Глава 8. Феодосия – Севастополь. 1920 год

Глава 9. Константинополь. 1920—1921 годы

Глава 10. Белград. 1922—1923 годы

Глава 11. Париж – Польша – Россия. 1923—1926 годы

Неделя во власти ГПУ

Часть вторая. Десять Пасх

Часть третья. Князь Павел Дмитриевич Долгоруков (Биографический очерк, написанный его братом Петром Дмитриевичем Долгоруковым)

Глава 1. Детство, гимназические и студенческие годы

Глава 2. Общественная и политическая деятельность до 1918 года

Пасха на фронте

Глава 3. Участие в белом движении и работа для Белой армии за границей

Глава 4. Первое путешествие в Россию

Глава 5. Второе путешествие и пребывание в Харькове до ареста

Материал для воспоминаний. 1926 г. 3 июля. Харьков

Глава 6. Одиннадцатимесячная тюрьма и расстрел

Знатный путешественник, или как застрял в Харькове князь Павел Долгоруков

Глава 7. Отклики на смерть Павла Дмитриевича: панихиды, речи на собраниях протеста, статьи, соболезнующие письма, некрологи

Речь Н.Н. Львова на собрании в память Павла Дмитриевича 3-го июля 1927 года в Белграде

Заключение

Отрывок из книги

Осенью 1916 года у меня на квартире в Москве заседал пленарный Центральный комитет партии Народной свободы (К.-д.). Настроение тогда было тревожное. Военные неудачи. Значительная часть русской земли была занята неприятелем. Заметно было ослабление власти и ее авторитета. Распутинство, министерская чехарда. Слабость государя чувствовалась всей страной и приводила в отчаяние монархистов. Не только великие князья, но и отдельные дамы-патриотки начали подавать государю петиции и записки об угрожающем для династии положении и подвергались за это высылке. Убийство Распутина не улучшило положения, а только подлило масла. Первоисточник слабости власти и ее растерянности остался: нерешительный характер государя и вмешательство в назначения государыни. Чувствовалась возможность падения власти, и многие патриоты сознавали, что вести войну такая власть не может.

Тем-то и объясняется, что некоторые монархисты и военные, все командование армии, при первой вспышке революции высказались за отречение государя: надеялись оздоровлением верхов спасти военное положение, выправить войну, принесшую миллионы жертв, поднять дух народа и войска.

.....

Раз утром пришел ко мне молодой К. Нарышкин и говорит, что его мать, мою двоюродную сестру Е.К. Нарышкину, ночью арестовали по обвинению Министерства иностранных дел чуть не в шпионаже и что она теперь находится в думском павильоне министров. Еду в министерство на Дворцовой площади к Милюкову. Министр не принимает. Объясняю, кто я. Пропускают. У Милюкова кто-то сидит. Дожидаюсь и прогуливаюсь в анфиладе обширных зал и гостиных с аляповатою казенною роскошью. В одной из комнат – маленькая фигурка А.С. Милюковой, принесшей мужу в газетной бумаге завтрак. Поговорил с ней. Приехал какой-то посол. Милюков вышел извиниться, но пришлось, разумеется, еще довольно долго ждать. Наконец я удостоился приема. Рассказываю про Нарышкину. Он слышал про ее арест. Говорит, что ее обвиняют в сношениях с противниками, в каких-то переговорах в Швейцарии во время войны. Объясняю ему, что по личным делам и семейным обстоятельствам жизнь ее сложилась так, что она почти всегда живет за границей в своем доме во Флоренции, а летом обыкновенно ездит в Швейцарию. Что дом у нее, как и раньше в Петербурге, был очень светский и у нее и у ее мужа на охоте всегда было много дипломатов, но что я не допускаю никакого шпионажа с ее стороны и что, если нет каких-либо фактических, веских улик, прошу об ее освобождении и беру ее на поруки. Милюков говорит, что дела этого он не знает и не знает, есть ли какие-нибудь доказательства, что дело ее теперь, как арестованной, за министром юстиции и что он сегодня же переговорит с Керенским. Еду в Думу, справляюсь относительно заключенных в министерском павильоне. Оказывается, что Нарышкину перевезли оттуда утром в Петропавловскую крепость, где она и провела ночь. На другой день она была освобождена. Оказывается, Керенский сам ее освободил и сказал, что никаких улик не имеется. Он очаровал Нарышкину своей любезностью.

Почти ежедневно в это время заседал Центральный комитет К.-д. партии, в котором обсуждалось предварительно много вопросов, поставленных жизнью на разрешение Временного правительства, в том числе и вопрос личных кандидатур. Засилье Совета рабочих и солдатских депутатов уже начало нас беспокоить, но, по-моему, недостаточно; левое крыло наше, особенно Некрасов, нас успокаивало. Полным же устранением Думы, кроме меня, кажется, никто не смущался. В начале же марта Центральный комитет решил, что исторические обстоятельства заставляют партию из конституционно-монархической перейти в республиканскую. У нас всегда в партии было много идеологов-республиканцев, лишь тактически стоявших на конституционно-монархической платформе в данный момент. Но раз «монархия себя изжила» и никто не шевельнулся для ее защиты, теперь наступил момент к переходу к республике и т. д. (Последовавший съезд партии согласился с этим.)

.....