Читать книгу Нелегал. Том 1 - Павел Корнев - Страница 1

Здоровый сон – великое дело. Далеко не всякий сможет провести на ногах без малого трое суток, а уж контролировать при этом состояние внутренней энергетики, собственной и подопечных операторов, – так и подавно. Ну а если присовокупить ко всему прочему беспрестанную суету, нервотрёпку и сильнейший стресс, ситуация и вовсе получится совершенно безрадостная. И не имеет ровным счётом никакого значения, сколь ты вынослив – предел прочности есть у любого. Природу не обманешь.

Лично я не стал и пытаться. Как пришёл домой, так сразу и завалился спать, а проснулся уже только на следующий день ближе к полудню. Голова была ясная-ясная, порезы, ушибы и ожоги тоже особо не беспокоили, а вот о состоянии внутренней энергетики такого, увы, сказать было нельзя. Да и в целом самочувствие оставляло желать лучшего. Так и ломало всего.

Начал я с разминки и растяжки, затем включил грампластинку с ритмом гармонии источника-девять и какое-то время медитировал, пытаясь обрести состояние внутреннего равновесия и перевести на подсознательный уровень технику адаптации к излучению Эпицентра, от чего за время командировки в столицу успел за ненадобностью отвыкнуть. Потом сходил в уборную на этаже, облегчился, умылся и побрился, а заодно принял контрастный душ, благо все раны поджили и в повязках больше не было нужды.

Почувствовал ли я себя после этого отдохнувшим, бодрым и полным сил?

Не совсем.

Для этого понадобилось выпить литр крепчайшего чая и смолотить оставленный для меня на кухне завтрак. Яичница подгорела, явно Попович жарил, а не его подруга, но оно и понятно: у медиков начались горячие деньки, явно на работе днюет и ночует. Пусть точная специализация Милены и оставалась для меня загадкой, но я нисколько не сомневался, что работа найдётся даже для тех, кто подвизается в чистой психиатрии. Ну а как иначе? Кое-кому из доставленных в Новинск операторов мозги вправить точно не помешает. Неспроста же некоторых весь перелёт под блокиратором держали.

Но подгорела яичница – не подгорела, никакой роли это не сыграло, позавтракал я с превеликим удовольствием, после кинул взгляд на термометр за окном и отправился перебирать одежду. Воздух за бортом прогрелся до плюс восемнадцати, но ограничиться прогулочными брюками и рубахой с коротким рукавом сегодня не было никакой возможности. Окольцевавший левое предплечье ожог только-только начал подживать, полоса воспалённой кожи бросалась бы в глаза каждому встречному-поперечному, вот и пришлось надевать сорочку.

После я убрал в шкаф коробочку с запонками и зажимом для галстука и задумчиво взвесил в руке стопку пятидесятирублёвых банкнот. Альберт Павлович настоятельно рекомендовал не демонстрировать внезапно возросшее благосостояние, но он же говорил о необходимости привести в порядок гардероб, так что сомневался и колебался я недолго. Сунул деньги в карман, обулся, нацепил летнюю кепку и покинул квартиру. Пока запирал дверь, внимательно прислушивался, но было тихо. Соседи по этажу давно ушли на работу, и я спокойно поднялся на чердак. Хранить все яйца в одной корзине категорически не хотелось, вот только ничего иного мне сейчас не оставалось. Пришлось спрятать деньги в тайник, оставил при себе только шесть сотен.

Ха! Только!

Пока спускался, размышлял об аренде сейфовой ячейки, но никаких конкретных действий на сей счёт решил пока что не предпринимать. На улице постоял и огляделся по сторонам, затем сунул портфель под мышку и потопал в сторону бульвара Февраля.

Особого усиления режима не заметил, но и обычной ситуацию было не назвать. Витало в воздухе вполне ощутимое напряжение, чувствовалась нервозность. Что удивило и даже поразило – из многих окон были вывешены флаги и не только республиканские, РСДП и Февральского союза молодёжи, но и красные полотнища пролетарских бригад. Барышни сплошь и рядом щеголяли алыми косынками, не раз и не два замечал и галстуки скаутов.

У столбов с тарелками громкоговорителей толпились горожане, они живо обсуждали последние известия, и я даже сделал несколько остановок, но ничего нового о ситуации в западных регионах страны не узнал. Официальные сообщения устарели, а слухи и сплетни, напротив, изрядно опережали реальный ход событий. Кто-то болтал о броске республиканских сил на Средин, кто-то шептался об отступлении наших к Рифейскому хребту.

Судили и рядили о последних событиях и на верандах кафе, и на трамвайных остановках, но совсем уж откровенных паникёров было немного, а одного такого усадили в служебный вездеход и увезли, надо понимать, «куда следует».

Помимо моих бывших сослуживцев по комендатуре поддержанием общественного порядка занимались и выведенные на улицы бойцы ОНКОР, но эти не патрулировали городские кварталы, а стояли на блокпостах и лишь проверяли автотранспорт, да и то выборочно. Попадалась на глаза и бронетехника, а ещё бдительно поглядывали по сторонам люди в штатском с красными нарукавными повязками. Как оказалось – дружинники.

Выяснил я это, когда меня остановили для проверки документов. Они изучили мой студенческий билет, я – выписанный комендатурой мандат их звеньевого, за сим и разошлись.

Пока добрался до бульвара Февраля, пришлось ещё дважды пообщаться со стражами порядка, но всякий раз проверки носили чисто формальный характер, много времени на них не ушло. Других прохожих, чем-то вызвавших подозрение бойцов, мурыжили несравненно дольше, а меня оба раза отпускали сразу после того, как кто-то из патруля связывался с дежурным по городу. Да оно и понятно – всё же старшина ОНКОР. Или это приписку напротив фамилии поставили, что в Службу реабилитации мобилизован, а цепляться к медикам – дурной тон. В памяти ещё были свежи наставления Вовы-футболиста о том, что конфликты с медперсоналом чреваты самыми серьёзными неприятностями.

Блуждать на бульваре Февраля по многочисленным магазинам готового платья и швейным ателье я не стал, вместо этого сразу заглянул в универмаг, куда Инга водила меня покупать пальто. Присмотрел там костюм неброской серой расцветки, прямо на месте и о подшиве штанин по длине договорился. Заодно приобрёл новую тёмно-синюю сорочку и пару чёрных ситцевых трусов, а вдобавок к ним взял полдюжины пар носков – на всё про всё потратил три сотни целковых.

Заодно сбегал на главпочтамт и отбил домой короткую телеграмму с сообщением, что из командировки вернулся до начала беспорядков и у меня всё хорошо. Заказывать телефонные переговоры не стал даже и пытаться – очереди к кабинкам, такое впечатление, занимали ещё с вечера. Впрочем, я и без того знал, что с родными полный порядок, поскольку за время моего отсутствия отец прислал несколько телеграмм.

Купив в газетном киоске свежий номер «Февральского марша», я вернулся в универмаг и в ожидании подшива брюк просмотрел посвящённые текущей обстановке статьи, но – увы и ах! – никакой достоверной информации о происходящем в столице и на западных рубежах республики в новостных статьях найти не смог. Это откровенно напрягло. Подумал даже, что все эти бравурные реляции и призывы к сплочению гражданского общества запросто могут оказаться из разряда песенки о делах некоей прекрасной маркизы.

Хотелось бы ошибиться, только где конкретика? Конкретика где?!

Зараза! Мне б обратно…

Но повздыхал-повздыхал да и заставил себя успокоиться. Тут как раз и брюки подшили, так что принарядился, а старую одежду убрал в портфель. Кепка, кожаные перчатки и туфли с новым костюмом неплохо гармонировали, и пусть сам он моему оставшемуся в столице парадно-выходному наряду откровенно уступал, зато прекрасно заменил изгаженный обычный. На учёбу ходить – лучше и не нужно.

При этом я прекрасно отдавал себе отчёт, что шансы получить оставленный в «Астории» багаж попросту ничтожны, поэтому одной только этой обновкой не ограничился и от универмага отправился в частное ателье, где в своё время по наводке Карла и сшил оставленный в столице костюм. Располагалось то на полпути к институту, не пришлось даже делать крюк. Пока шагал по бульвару, внимательно поглядывал по сторонам, но ничего из ряда вон за всю прогулку так и не заметил – жизнь шла своим чередом, разве что куда назойливей прежнего вели себя продававшие газеты мальчишки. В остальном же обычный для центра Новинска день: уверенные в себе молодые люди, нарядные барышни, дорогие рестораны и открытые веранды заведений попроще, музыка, смех.

А где-то шла война и гибли люди. В голове это у меня категорически не укладывалось, и я решил сегодня же переговорить с доцентом Звонарём об отправке на фронт. Ну какой здесь от меня прок, ну в самом деле? Да от любого студента-медика пользы в разы больше!

Некстати вспомнилось требование Лизаветы Наумовны позвонить, и я свернул на боковую улочку, зашёл в аптеку. Купил там стакан газводы без сиропа, выдул его в несколько длинных глотков и после трёх безуспешных попыток дозвониться до горбольницы всё же сумел пробиться к Лизавете. Рассчитывал отвертеться от визита к ней под предлогом дежурства, но дамочка оказалась в курсе моего графика, пришлось обещать быть.

Изначально в швейном ателье я собирался лишь записаться на снятие мерок, но у портного случилось неожиданное окно, и его скучавший за разгадыванием кроссворда помощник предложил, как он выразился, обстряпать всё, не откладывая дело в долгий ящик.

– Здравствуйте, Борис Маркович! – поприветствовал я лысоватого старика.

– Кто вас так ужасно одел? – отозвался тот с характерным акцентом. – Молодой человек, вы делаете моим глазам больно!

– Отличный костюмчик! – парировал я, ничуть не смущённый неожиданным заявлением портного.

– Он ужасен! Хотите подогнать его по фигуре? Нет и ещё раз нет! Проще сшить новый!

«Проще, но сильно дороже», – едва не ляпнул я в ответ, еле сдержался.

– Вот именно за этим и пришёл, – заявил вместо этого.

– О-о-о! – протянул мастер. – Отрадно видеть, что хоть у кого-то в этом городе сохранился здравый смысл!

Я повесил пиджак на плечики, тогда Борис Маркович принялся снимать мерки и время от времени озвучивать какие-то числа помощнику. Я его от работы не отвлекал, уже после только спросил:

– А как вообще обстановка в городе? А то я две недели в командировке проторчал…

– Я вам справочное бюро? – фыркнул портной, но тут же махнул рукой. – Да какая тут может быть обстановка? Сами будто не видите! Одни уже салом пятки смазали, другие костюмы шить передумали, решили денежки на чёрный день приберечь. Будто от них на том свете хоть какая-то польза будет! А хороший костюм всегда пригодится! В нём и на скамье подсудимых сидеть уместно, и в гробу лежать незазорно!

– Ну скажете тоже!

– И скажу! И вот что я вам ещё скажу, молодой человек: если всё так пойдёт и дальше, то спрос останется только на мундиры и полосатые робы, а с этим не к Борису Марковичу! Борису Марковичу придётся зубы на полку класть!

Я усмехнулся.

– Ну почему же не к вам? Станете генералов да полковников обшивать.

– Бросьте, молодой человек! – фыркнул старый мастер. – Если только майоры к старику захаживать станут… – Он вздохнул. – Но не будем о печальном. Поговорим о вашем будущем костюме!

Я примерно представлял, что именно хочу получить за свои деньги, но когда изложил эти пожелания портному, тот безапелляционно отрезал:

– Шить будем из айлийской шерсти! – И принялся демонстрировать отрезы ткани. – Так и никак иначе! Вопрос исключительно в расцветке!

– Непатриотично из айлийской-то, – заметил я, отнюдь не горя желанием раскошеливаться на столь недешёвый материал.

– Непатриотично с голым задом ходить! – отрезал Борис Маркович. – А за те деньги, что я прошу, это чистый трофей! Не думайте даже!

Я и не стал. Остановил свой выбор на тёмно-синей ткани с узкой оранжевой полоской, столковался о цене, внёс в качестве задатка триста рублей и поспешил в институт. Начинало поджимать время, так что – бегом, бегом, бегом!

Но прямо вприпрыжку я по тенистому бульвару конечно же не припустил, просто ускорил шаг, да принялся помахивать зажатым в руке портфелем. Непонятный гул расслышал за три квартала до главного корпуса института – вроде как начали доноситься отголоски криков и скандирований заполонивших трибуны болельщиков, но городской стадион находился совсем в другой стороне, да и до спортивных сооружений студгородка оставалось ещё топать и топать. Дело было точно не в футбольном матче.

Вспомнился гомон толпы на несанкционированном митинге, в разгоне которого я принимал участие совсем не так давно, и разом сделалось не по себе.

Неужто снова беспорядки начались?

А как же усиление режима?

Куда комендатура смотрит?!

Но нет – на сей раз митинг определённо был согласован с властями особой научной территории, и вполне возможно даже – ими инициирован. А уж студсовет к его организации приложил руку совершенно точно.

Народу на площади перед главным корпусом собралось видимо-невидимо, в отличие от прошлого раза столпотворение начиналось ещё на прилегающих к ней улочках. Лозунги митингующих сливались в неразборчивый гул, а над собравшимися тут и там реяли полотнища: республиканские и красные, с символикой Февральского союза молодёжи и скаутского движения, РИИФС и даже ОНКОР. Более того – сразу несколько десятков человек, наплевав на запрет на задействование сверхспособностей вне специально отведённых на это мест, левитировали над площадью с флагами.

Сотрудники комендатуры присматривали за манифестацией со стороны, а ещё тут и там в толпе мелькали люди в штатском с нарукавными повязками. Я не рискнул пробираться напрямик через площадь и двинулся в обход, но запружен молодыми людьми оказался и сквер перед центральным входом, пришлось делать крюк до служебной проходной.

Там-то меня и обрадовали срочным вызовом в Бюро оперативного реагирования.

– К кому? – уточнил я, подозревая, что уже знаю ответ на этот вопрос.

– Дежурный подскажет, – прозвучало в ответ.

«Вечно всё через одно место», – мысленно ругнулся я и отправился за новой порцией неприятностей. Уж в чём-чём, а в этом сомнений не было ни малейших, да так оно и вышло. Дежурный сообщил, что вызвал меня начальник управления физической защиты. Ещё и ждать пришлось полчаса, пока наконец соизволит принять Вяз.

– Старшина Линь по вашему приказанию явился! – объявил я, переступив через порог.

– Дверь закрой! – потребовал начальник управления физической защиты. Садиться он не предложил, сразу взял быка за рога: – Линь, меня совершенно не устраивает твоё отсутствие на рабочем месте! – выдал он, подавшись вперёд. – В условиях вооружённого мятежа это не просто недопустимо, но и преступно!

Я промолчал. Апеллировать к мобилизационному предписанию и блеять об экстренной необходимости и приказах вышестоящего начальства не было никакого смысла, поскольку меня сюда не оправдания слушать вызвали.

– Что молчишь, Линь? – продолжил напирать Вяз. – Ты хоть понимаешь, что своим отсутствием ставишь под угрозу жизни сослуживцев и студентов? Пока ты числишься откомандированным, я на твоё место никого поставить не могу! А твои товарищи уже зашиваются! Не стыдно тебе?

– Стыдно! – соврал я и одним лишь только этим подтверждением ограничиваться не стал, опередил уже открывшего рот собеседника, добавив: – Я при первой же возможности сообщу о сложившейся ситуации подполковнику Звонарю и подам ему рапорт о возвращении к несению службы в Бюро!

Вяз раздражённо засопел, кинул взгляд на лист писчей бумаги и забарабанил пальцами по столу.

– Не думаю, что это будет уместно… – проговорил он, сбавив обороты, помолчал немного и продолжил: – Оптимальным мне представляется твой перевод в Службу реабилитации на постоянной основе!

– Доведу вашу точку зрения до подполковника, – пообещал я.

– Об исполнении доложишь завтра! – потребовал начальник управления.

– Будет исполнено! – выдал я и добавил: – Приложу все усилия!

И вот насчёт последнего своего утверждения я душой нисколько не покривил. Едва ли сумею попасть на приём к Звонарю в столь сжатые сроки, но и саботировать выполнение приказа я тоже отнюдь не собирался. Мне и самому было о чём с Макаром Демидовичем переговорить, и откладывать это дело в долгий ящик я не собирался.

Вяз миг помедлил, сверля меня напряжённым взглядом, потом раздражённо махнул рукой:

– Свободен!

Я незамедлительно покинул кабинет и завернул в ректорат сдать командировочное удостоверение. Затем поспешил в лабораторный корпус, где после недолгих препирательств с отвечавшим за составление графика младшим научным сотрудником стребовал с него допуск в процедурные по своему прежнему расписанию.

– Я сегодня быстро! – пообещал я и рванул в раздевалку.

По пути то и дело ловил на себе заинтересованные взгляды, но взглядами всё и ограничилось, никто из персонала с расспросами о командировке приставать не стал. Определённо ещё о гибели Вдовца не знали, иначе бы точно не сдержались.

Быстро переодевшись, я накинул на обожжённое предплечье полотенце и отправился в буфет. Посидел там, попивая травяной настой в ожидании, когда освободится нужная процедурная, заодно постарался успокоиться после неприятного разговора и сосредоточиться на технике адаптации к активному излучению Эпицентра.

Встрепенулся, когда меня окликнул Василий.

– Физкульт-привет! – отозвался я, поднимаясь из-за стола. – Ты как?

– Так себе, – неопределённо пожал плечами знакомый лаборант. – О Сёме слышал?

Я кивнул.

– Леопольда в розыск объявили, – поведал мне Василий, – но я не верю, что это его рук дело. Он, конечно, с придурью, но безобидный. Да и кишка тонка человека убить. Яду подсыпать – ещё куда ни шло, но не так.

– Не нашли его? – уточнил я. – А то я только из командировки вернулся, не в курсе последних событий.

– Как в воду канул.

Я вздохнул.

– Мутная история.

– И не говори! – кивнул Василий. – Леонид с Кордона на днях собирается приехать – надо будет как-нибудь посидеть, Семёна помянуть.

– Зовите, как соберётесь.

– Замётано.

Василий попрощался и увёл на процедуры закреплённого за ним студента, а там и моё время подошло. Сегодня из-за накладок пришлось ограничиться работой на силовой установке; я отпустил ассистента, самостоятельно проверил аппаратуру и установил в печатное устройство регистратора бобину бумажной ленты, выкрутил регулятор таймера на шестьдесят минут и обратился к сверхсиле.

Ну, поехали!

Но нет – не поехали, а поползли. За время командировки я успел порядком отвыкнуть от давящего воздействия Эпицентра и все десять минут до первого сигнала таймера пытался войти в ритм, одновременно не упускать гармонию источника-девять, задействовать адаптивную технику и тянуть в себя сверхэнергию. Разумеется, и силовую установку при этом запитывал, но исключительно по остаточному принципу. А вот после сигнала – ускорился!

Минуту работал на предельной мощности, даже дурноту ощутил, и голова закружилась, но дальше как-то оклемался и приноровился, выложился на все сто, пусть при этом и сошло семь потов. По окончании тренировки я только и смог, что до лавочки добрести. Так бы и прилёг на неё, но процедурную требовалось освободить, так что посидел немного, оторвал бумажную ленту и присмотрелся к показаниям счётчиков.

Общий выход оказался заметно ниже моих обычных результатов, зато пиковую мощность удалось поднять до пятидесяти шести киловатт. Теперь бы ещё этот результат закрепить и вообще замечательно будет.

Хотя к чему эти сослагательные наклонения? Закреплю! Непременно закреплю! И более того – в самом скором времени свой личный рекорд превзойду. Нужно будет только график изучить и посмотреть на каком этапе случился прорыв, а где был спад. Но это не горит, это может и подождать.

Обнулив показания счётчиков, я поплёлся в душ, там немного пришёл в себя и двинулся в раздевалку. Оделся, сунул свёрнутую в валик бумажную ленту в портфель, поднялся из подвала на улицу.

Солнышко светит, свежий ветерок бритую голову обдувает.

Хорошо.

Я нацепил кепку, сунул портфель под мышку и сбежал с крыльца. У военной кафедры наблюдалось какое-то столпотворение, но на митинг происходящее нисколько не походило, не доносилось оттуда ни лозунгов, ни речовок. Такое впечатление – студенты в очередь выстроились и не в одну, а сразу в несколько, и те переплелись между собой, да ещё кто-то пытается пролезть вперёд других или протащить к себе приятелей, чему решительно никто рад не был.

– Петя! – окликнули вдруг меня.

Голос был прекрасно знаком, обращение же – насквозь неправильным.

Какой ещё «Петя»? С чего бы это?

Я обернулся и раскинул руки.

– Привет!

Подошли Карл, Ян и Костя, а с ними пара незнакомых барышень – все с нарукавными повязками дружинников.

– Венера, Лариса, Пётр, – представил нас друг другу Карл, после помялся и заявил: – И, Петя, на будущее: я – Мефодий.

У меня едва челюсть от удивления не отвисла.

– Интересно девки пляшут! И какая муха тебя укусила?

– Да глупо и смешно уподобляться безродным космополитам и преклоняющимся перед западным миром декадентам! – рубанул рукой воздух Карл, он же Мефодий Карлуша.

Ян и Костя глянули на него вроде как даже с жалостью, барышни отвернулись в безуспешной попытке скрыть улыбки.

– Погоди! Погоди! – выставил я перед собой указательный палец. – А как же подпольные клички? Вот в миру ты Карлуша, а для своих Карл! Плохо разве?

– И мы ему о том же толкуем, – поддержал меня Ян.

– Ага, – кивнул Костя и попытался обнять за талию смуглую и черноволосую Венеру, но получил по руке.

– Ну если только так, – неуверенно пожал Карл мощными плечами, снял шляпу и промокнул бритую макушку носовым платком. – Наверное, имеет смысл, Пьер… Тьфу-ты! Петя! – он прищурился. – Или у тебя тоже подпольная кличка?

– Бог миловал, – открестился я. – Тебя, получается, звеньевым поставили?

– Бери выше! Заместителем дежурного смены!

– Поздравляю! А что за суета у военной кафедры?

– Одни добровольцами на фронт отправиться хотят, другие на курсы записаться, – пояснил Костя. – А нас сразу отшили, даже бумаги не приняли.

– Да погоди ты со своими бумагами! – перебил его Карл. – Петь, ты когда из столицы вернулся? Мятеж застал?

– Как бы он застал? – удивился Ян. – На паровозе оттуда неделю пилить!

– А на самолёте – сутки!

– Самолёты не летают!

– Да и поезда не особо ездят! Не читал разве о массовом саботаже на трансконтинентальной магистрали? – свысока глянул Карл на своего худощавого приятеля. – Так что, Петя?

Я заколебался и уклончиво ответил:

– Застал немного. Но так – ничего серьёзного.

Костя уставился на меня во все глаза.

– И – вернулся?!

– А куда деваться? – развёл я руками, ощутив себя при этом едва ли не дезертиром. – Меня в Службу реабилитации мобилизовали, пришлось раненых операторов в Новинск сопровождать. Так что пока здесь завис. Да! В горбольницу на дежурство бежать пора!

Но убежать не получилось, Карл ухватил меня своей лапищей за руку и придержал.

– Мы проводим.

Ну и двинулись. Пока шли по территории студгородка, общались о том и сём, но студенты об оперативной обстановке в городе почти ничего не знали, а я при незнакомых барышнях боялся сболтнуть лишнего, так что разговор не задался. Да ещё у одного из корпусов повстречались подружки Нины, и разошлись мы как-то напряжённо и вроде бы даже неловко, никто друг другу и слова не сказал. Карл на свою пассию и не взглянул вовсе. Та тоже прошествовала мимо, задрав нос.

Ну ведь не из-за меня же это!

Я глянул вслед студенткам, потом пихнул здоровяка локтем в бок.

– Так и не помирились?

– Не-а, – с деланным безразличием выдал в ответ Карл.

– У Мефодия уже в печёнках её выкрутасы сидят, – объявил Ян.

– И вызывает острую антипатию аполитичная позиция её окружения! – добавил Костя.

Карл зло зыркнул на приятелей, дружинницы захихикали.

– Всё, опаздываю! – заторопился я, взглянув на часы.

– Посидим «Под пальмой» вечерком? – предложил Карл.

– Нет, до ночи на дежурстве буду. Давай завтра на занятиях пересечёмся и всё решим.

– Завтра тренировка у Малыша. Придёшь?

– Во сколько?

– Как обычно.

– Да, подойду в зал. Там всё и решим.

Но распрощавшись с приятелями, двинулся я отнюдь не на дежурство – вместо этого поднялся к Лизавете Наумовне. Ну а там всё как обычно: обращение к сверхсиле и обработка контрастным порошком, оценка состояния внутренней энергетики и нервозность в ожидании вердикта.

Тот не то что совсем не порадовал, но и от «всё прекрасно, свободен» определённым образом отличался.

– Не так всё и плохо, – отметила Лизавета Наумовна, отошла к шкафчику с медицинским инвентарём и вернулась с набором иголок. – Думаю, за пару сеансов приведём тебя в норму. Ложись!

Я уселся на кушетку и зябко передёрнул плечами.

– Да я и сам…

– Вижу, что сам! – насмешливо хмыкнула Лизавета Наумовна. – Но со стороны заметней, знаешь ли. Ничего-ничего! До субботы все отклонения выправим. Ложись!

– Да вы объясните просто…

– Ложись, кому сказано!

Пришлось повиноваться, и следующие четверть часа меня превращали в подушечку для булавок. Втыкали, воздействовали, смещали, расслабляли, подтягивали – тут и там, снова и снова. И вроде не так уж и больно было, но такое впечатление – всего наизнанку вывернули. Попутно Лизавета Наумовна акцентировала моё внимание на каких-то пропущенных при самолечении отклонениях от нормы – незначительных, но чреватые серьёзными осложнения, а заодно поясняла свои действия, иногда даже позволяла самому привести состояние внутренней энергетики к оптимуму, заданному перенастройкой на источник-девять.

Под конец так и взмок весь, смывать контрастный порошок отправился на подгибающихся ногах. Сполоснулся, вытерся, оделся и… Нет, так сразу покинуть кабинет не вышло.

– Присядь-ка! – указала Лизавета Наумовна на кресло с высокой спинкой и регулируемыми подлокотниками и подголовником. – Давай-давай! Только пиджак сними.

– Зачем это? – засомневался я, поскольку вид кресла доверия не внушал.

Лизавета раздражённо постучала красным ноготком по стеклу золотых часиков.

– Петя, у меня и другие пациенты имеются! Не тяни!

– Так и займитесь ими! Я в порядке!

– Пока – да, – согласилась дамочка. – Но придётся немало потрудиться, чтобы так оставалось и впредь.

Я с обречённым вздохом убрал портфель на кушетку, положил рядом пиджак и устроился в кресле.

– Удобно? – подступила едва ли не вплотную Лизавета Наумовна, нос защекотал лёгкий аромат её цветочных духов.

– Вполне, – отозвался я, старательно отводя взгляд от обтянутой белым халатом груди.

И вот даже не знаю, то ли слишком усердно пытался это проделать, то ли напротив – безуспешно. Как бы то ни было, резкого движения Лизаветы я не заметил, ощутил лишь укол в основание черепа и сразу утратил контроль над телом. В один момент руки и ноги отнялись!

Какого чёрта?!

– И зачем же ты постригся под ноль, Петенька? – шепнула мне на ухо Лизавета Наумовна.

От неожиданности я даже о своём возмущении позабыл, выдал в ответ:

– Захотелось! – И допустил ошибку, промедлил, упустил возможность взять ситуацию под контроль.

Укол очередной иглы, вернее – сопроводивший его силовой импульс вдруг начисто отрезал меня от доступа к сверхсиле, но только лишь этим Лизавета Наумовна не ограничилась и принялась без всякой спешки притягивать мои предплечья к подлокотникам прочными кожаными ремнями.

– Вы чего? – выдавил я из себя, но слова прозвучали невнятно, будто успокаивающим обкололи. Начало подкрадываться забытьё.

Лизавета Наумовна закрепила мне ноги, легонько похлопала по щекам, приводя в чувство и попросила:

– Постарайся не отвечать на вопросы.

У меня от изумления даже в голове немного прояснилось.

– Это как?

– Что у тебя с рукой? – спросила Лизавета. – Откуда этот ожог?

Я попытался следовать её совету, но сумел продержаться лишь секунд пять или десять. С новой воткнутой в меня иглой возникло непреодолимое желание исповедаться, пришлось ему уступить.

– Обжёгся, – сказал я.

Тут же последовал очередной укол и прозвучал следующий вопрос:

– Каким образом?

И вновь захотелось выложить всё начистоту, и вновь я не смог сопротивляться наваждению, но, как и в прошлый раз, ответил совсем не то, чего от меня добивались.

– На пожаре!

И не соврал ведь – без пожара тоже не обошлось!

Лизавета Наумовна конечно же раскусила столь немудрёную уловку, незамедлительно изменила тактику воздействия, и на меня накатило мягкое тепло. Я ощутил невероятную безмятежность и провалился в полудрёму, но окончательно не отключился, смог и дальше поддерживать разговор, точнее – отвечать на вопросы, а ещё точнее – изворачиваться и юлить, дабы не сказать ничего по существу.

Это было невероятно сложно, я словно в детство вернулся, хотелось быть честным и откровенным, поведать обо всём без утайки, а Лизавета Наумовна перестала быть собой и превратилась в некий собирательный образ самого дорогого для меня человека, но нет, нет и ещё раз нет. Чем именно мы занимались с Альбертом Павловичем в столице, я ей не рассказал.

Зато узнал, с какой целью меня спеленали по рукам и ногам, если в любом случае утратил контроль над телом. Когда Лизавета начала выдёргивать иглы, мышцы так свело судорогой, что едва в три погибели не скрутило.

– Зачем? – хрипло выдохнул я, не спеша подниматься из кресла, поскольку отнюдь не был уверен, что сумею устоять на ногах.

– Да уж не развлечения ради! – фыркнула дамочка, протирая иглы. – Альберта за новый опыт благодари.

– Чего? – нахмурился я, решив, будто ослышался. – Вы нормально объяснить можете?

Вместо этого Лизавета Наумовна протянула какой-то листок. Дрожащей рукой я принял его, развернул и прочитал выведенные знакомым почерком куратора слова:

«Ты не абсолют»

Вспомнился давнишний спор Альберта Павловича с Георгием Ивановичем касательно моей ментальной устойчивости, и я поморщился.

– Хорошо, что вы не стоматолог…

– Не дуйся! – улыбнулась Лизавета. – И хватит уже пялиться на мой зад!

Я хотел было отмести это обвинение, но неожиданно для себя сообразил, что именно этим сейчас и занят, вздохнул и спалил записку. Было самую малость обидно и немного страшно. Куратор ведь точно не просто так моей ментальной устойчивостью озаботился, а значит, кто-то может проявить неуместный интерес к неким столичным событиям.

Каким именно?

А так ли это важно? Как по мне – так и не особо. Главное, чтобы вместо ментального воздействия при опросе не задействовали бормашину.

Ну а обижаться на Лизавету Наумовну было и вовсе глупо – в конце концов, она на меня своё рабочее время тратила, – так что я поднялся из кресла, взял с кушетки пиджак и спросил:

– И каков вердикт?

– Держался ты неплохо, но я сильно и не давила. В любом случае это во многом нарабатываемый навык, так что завтра ещё попрактикуемся. И не вздыхай так! Не вздыхай!

Пришлось пообещать быть как штык.

А что ещё оставалось? Тем более – если навык нарабатываемый?

О-хо-хо…

На дежурство я отправился сразу от Лизаветы Наумовны, пришёл на четверть часа раньше, но и правильно – какое-то время ушло на бюрократические формальности, вроде обязательного инструктажа, точнее проставления подписи за ознакомление с оным, а потом я получил медицинскую униформу, переоделся в белые брюки и аналогичной расцветки халат, поменял туфли на тапочки и поступил в распоряжение Федоры Васильевны Беды.

– Думал, вас обратно в столицу отправят, – удивился я.

– У нас и в Новинске работы невпроворот, – заявила в ответ тётка и мрачно усмехнулась. – Сам-то, поди, на фронт лыжи навострил?

– Есть такое, – осторожно признал я.

– Дохлый номер!

– Почему это? – спросил я, хоть и понимал, что никто не стал бы выдёргивать меня в Новинск лишь для того, чтобы сразу отпустить обратно.

Федора Васильевна, очевидно, сочла вопрос глупым и потому его проигнорировала, перешла к делу.

– Работать будешь в палате интенсивной терапии с четырёх до восьми. Суббота и воскресенье – свободные дни.

Я озадаченно хмыкнул, поскольку в полученном от ассистентки Звонаря графике дежурств продолжительность смен обозначена не была.

– На полставки, получается? – уточнил я на всякий случай.

– На полную, – возразила Федора Васильевна. – В интенсивной терапии час за два идёт. Сам всё увидишь.

И да – увидел. Жарко в отданной на моё попечение палате отнюдь не было, но присматривавший там за пациентами интерн оказался мокр как мышь – он самым натуральным образом обливался потом и на выход двинулся нетвёрдой походкой вусмерть уставшего человека.

– Завтра приходи пораньше, чтобы успеть истории болезни просмотреть, – с неудовольствием выговорила мне Федора Васильевна. – Давай! Читай! Я понаблюдаю за больными пока.

Пациентов в палате было четверо – все молодые люди от двадцати пяти до тридцати лет, все то ли без сознания, то ли погружены в медикаментозный сон, и определённо не сотрудники ОНКОР, а доставленные из столицы штатские. У каждой койки на спинках висели медицинские книжки, я взялся листать одну и обнаружил внутри записи о текущем состоянии энергетических каналов и узлов, а также план приведения их к нормальному состоянию.

– Макар Демидович сказал, ты разберёшься, – заметила Беда, переходя от одного пациента к другому.

Разобраться в диагнозе и в самом деле труда не составило, я даже понял, какого рода требуется воздействие, но отнюдь не был уверен, что сумею его должным образом осуществить. Это терапевтическое вмешательство в силу своей комплексности показалось куда сложнее тех заданий, которые мне поручали на обратном перелёте в Новинск.

– Да тут всё элементарно! – заявила Федорова Васильевна, от которой моё замешательство не укрылось.

Я ей не поверил. Никто час за два просто так засчитывать не станет, да и мой предшественник за свою смену вымотался почище сталевара в горячем цеху, а ведь у него диплом о высшем образовании имеется!

– Приступай! – поторопила меня Беда. – С анамнезами остальных потом разберёшься!

Попытка потянуть время определённо закончилась бы нагоняем, и я медлить не стал, положил ладони на грудь молодого человека с бритой головой, закрыл глаза, сосредоточился и почти сразу ощутил отклик его внутренней энергетики. Соотнести её состояние с описанием из медкнижки оказалось гораздо сложнее, но тут помогло моё зачаточное ясновидение и богатый опыт самолечения.

Когда в голове сложилась полная картинка, я отыскал уже наметившиеся отклонения от нормы и выправил их одним воздействием – точечным и точным. Отступил в сторону, уступая место Федоре Васильевне, та оценила мою работу и фыркнула:

– Говорю же – элементарно всё!

Я перешёл к следующему пациенту, наскоро пролистал его историю болезни, куда внимательней изучил схемы назначенных ему терапевтических воздействий и после недолгой подготовки откорректировал намеченные к выправлению девиации. С оставшимися двумя операторами проблем тоже не возникло, а после похвалы Федоры Васильевны я окончательно уверился в том, что мой предшественник просто не подходил для этой работы по причине низкой квалификации или же в силу недостаточной чувствительности.

Тут же всё и вправду элементарно!

Согласно записям, все пациенты прошли инициацию на семнадцатом румбе пятого витка, в силу чего нормальное состояние их внутренней энергетики за исключением каких-то совсем уж незначительных нюансов подпадало под единый шаблон, да и патологии оказались предельно схожи. Надорвались все. От меня требовалось лишь переходить от одного подопечному к другому и с помощью однотипных воздействий приводить их энергетику к норме.

Только и всего!

Подвох заключался в том, что делать это требовалось беспрестанно. Только я закончил с четвёртым больным, как уже снова понадобилось заняться первым из пациентов. И так по кругу все четыре часа подряд! Как белка в колесе!

Более того – сколько я ни старался соблюдать единообразие, всякий раз воздействия чуть разнились по интенсивности, направленности и точкам фокусировки, а это неизбежно приводило к новым отклонениям, которые приходилось выправлять, тратя дополнительное время и силы.

Вроде – ерунда, вроде – смешную мощность задействую, а уже в груди давит, испариной покрылся и в голове шумит, а руки дрожат.

Каждый час в палату заходил дежурный врач, оценивал состояние пациентов и вносил корректировки в схемы. Претензий к моей работе у него не возникало, но оно и понятно – всё элементарно, напортачить сложно. Просто работа на износ. Кто бы мог подумать …

К концу смены я ощущал себя не просто выжатым лимоном, а лимоном, по которому проехался каток. Сдал пациентов сменщику, получил талоны на питание, дополз до раздевалки и какое-то время бездумно стоял под душем.

– Да мы просто расходный материал! – услышал, когда закрутил вентили. – Батарейки!

Выглянул – а это интерны на судьбинушку друг другу жалуются. Или и вовсе старшекурсники.

– И этому я учился шесть лет? – возмутился один из них.

– Забей! – отмахнулся другой. – Думаешь, в хирургии на потоке стоять не придётся? А если война? Думаешь, в полевом госпитале проще будет?

– А я за простотой и не гонюсь!

Третий посмотрел на меня и спросил:

– А ты у кого практику проходишь? Не видел тебя раньше.

– У Рашида Рашидовича, – ответил я, вытираясь вафельным полотенцем.

– Реабилитолог?

– Ага.

– Вот! – наставил на меня указующий перст первый из парней. – Они свой фронт работы провалили, а мы за них отдуваемся!

У меня не было ни сил, ни желания собачиться с медиками, поэтому только махнул рукой и отвернулся. Оделся, собрался, пошёл в столовую. За четыре часа вымотался так, что всякий аппетит пропал, ограничился лапшой на курином бульоне, двумя стаканами компота и булочкой. Заморил червяка, задумчиво поглядел на портфель, вздохнул.

Не могу сказать, будто так уж тянуло на подвиги – скорее даже наоборот! – но едва ли завтра после смены буду чувствовать себя лучше, а кое с какими делами стоило разобраться, пока ещё имеется такая возможность. Требовалось ловить момент, а отоспаться успею. Когда-нибудь потом. Наверное.

И я не пошёл домой, вместо этого двинулся через студгородок к одному из отведённых под женское общежитие корпусов. По дороге остановился послушать последние новости у тарелки репродуктора, но вновь ничего нового для себя не узнал. Да ничего конкретного не прозвучало в принципе, одни только общие словеса.

Мятежников выдавливают из столицы, под ударами республиканской армии и переброшенных с востока страны подразделений ОНКОР добровольческий корпус интервентов несёт тяжёлые потери, на западной границе идут ожесточённые бои. А как там на самом деле – кто знает?