Оглавление
Павел Кузнецов. Русское молчание: изба и камень
Изба и камень (вместо предисловия)
Часть I
Метафизический нарцисс и русское молчание (П. Я. Чаадаев и невозможность философии в России)
Метафизический нарцисс
Горе от ума: рождение философии и крушение нарцисса
Самозванство и «русское молчание». Восточная апофатика и западная философия
«Плач ума»: интеллектуальное юродство как невозможность философии
Борьба с тяготением. Лев Шестов: несчастное сознание и счастливая судьба
Ангел смерти и философия трагедии
Между трагедией и жизнью
Sola fide: Лютер «по ту сторону добра и зла»
История как катастрофа
Познание и спасение
Потерянный Рай
Борьба с тяготением: Шестов, Малевич, Хармс и другие
Русский экзистенциализм? Николай Бердяев и Лев Шестов
Русский Феникс, или что такое философия в России
Истина и бытие в истине: русская мысль и западная философия
Смерть философии. Метафизика как история философии
Язык мысли: философия как литература и философия как устное творчество
Философ как чужой
«Искалеченные мыслью»: интеллектуал как антропологический тип
«Телоцентризм» и постклассическая философия
Предсмертные книги Розанова
Черный огонь
Книга отречения
Евразийская мистерия. Восток как феномен русской культуры XIX – начало XX вв
Наказ «быть европейцами» и «враг с Востока»
Европейский плен
«Русская нирвана» и азиатское подполье
Путь на Восток или «разочарованный европеец»
Злоключения теософии: эзотерическое и профанное
Русский авангард. Панмонголизм и скифство
Боги войны: священное безумие
Евразийский эпилог: мировое сиротство и «заблудившаяся соборность»
Сироты-отцеубийцы, или «Рожденные от идеи». Постскриптум к «Трагедии интеллигенции»
Многоликий Янус: (нео)евразийство в России
Континент «Евразия»
Исход к Востоку или Евразийский невроз?
Неоевразийство: импорт идей или мифологий?
Эпоха постполитики и ее герои
Часть II
Петербург – незавершенная утопия?
Имперская декорация
Творение из ничего
Проект «вольных каменщиков»?
Fin de siècle: сумерки истории
Петербургская мистерия
Прекрасная смерть
Жизнь на кладбище, или Что делать после оргии?
Утопия одиночества: Борхес и Набоков
Крах «литературоцентризма»: истина или изящная словесность?
Гибель империи: литература как социальная магия
Идеи и слова взрываются
Пишущие и писатели: литература и право на истину
Писатель как «декадент»: литература и изящная словесность
Апофатическая культура: «культ жизни» и «культ словесности»
Похвала варварству
Горе от ума: Сигизмунд Кржижановский и русская литература
В «стране нетов»
Человек из шва
Последний князь и русская словесность
Эмиграция, изгнание, Кундера и Достоевский
Эмиграция и изгнание
Голод
Чувство как онтология: Кундера против Достоевского
Поколение Ди-Пи
Часть III
Метаморфозы революций: 1789,1917,1991. Послесловие к Жозефу де Местру и Александру Солженицыну
I. Диктатура литераторов
II. Стихии (пассионарность)
III. Террор
IV. Жертвоприношение: казнь короля
человеческого контроля. Боги жаждут крови. V. Боги жаждут: Сатурн пожирает своих детей
VI. Термидор
VII. Генерал, генералиссимус, полковник
VIII. Реставрация
Краткая история доктора Фауста
I. Мелкий бес
II. Народный герой
III. Демонический интеллектуал или дух бесконечности
IV. Слово и дело
V. Новое Средневековье: магия и наука
VI. Последний Фауст
VII. New Age и духовный материализм
VIII. Наука и New Age: физики, мистики, анархисты
Убежище, или метафизика безумия
«Идиоты»
Убежище
«Аутисты»
Между шизофренией и параноей: Андрей Белый и Антонен Арто
Контркультура и культ безумия
Бегство
Часть IV
Жак Деррида или Предательство Декарта
Бог и Бодрийяр
Слотердайк как апостол прогресса
Часть V
Реквием по авангарду
«Русский космизм»: отцовство и сыновство
Кризис
Виртуальная реальность
Разрыв
Метафизика ничто
Разочарование Лакана
Водевиль Гете и Ницше
Фрейд и Юнг
Революция как перфоманс
Травма рождения
Гибель богов. Скрябин, Вл. Соловьев и другие
Поэзия как проклятье (Шарль Бодлер)
Жан-Поль Сартр или «Плохие мальчики»
Любовная речь интеллектуала
Симона де Бовуар, феминизм и миф о матриархате
Бедняк, богач (Леон Блуа)
Метафизическое путешествие Рене Домаля
Легенды Монпарнаса (Борис Поплавский)
Обособленный человек (Юлиус Эвола)
Роман XXI века или «Борхес на Балканах» (Милорад Павич)
Записки из подполья или новый самиздат (Дмитрий Галковский)
Игра на понижение или о «символах времени» (Борис Парамонов)
Метафизика и практика самоубийства
Pulp fiction, скука жизни и «тайны истории»
Реакция как прогресс (Жозеф де Местр)
И возвращается ветер… (Анатолий Марченко)
Снова конец времен? (Эсхатологический сборник)
Традиция и ничто (вместо послесловия)
Приложение
Отрывок из книги
События, произошедшие поздней осенью 1922 года в Петрограде у бывшего Николаевского моста на Васильевском острове, многократно описаны и хорошо известны. По этому поводу было пролито немало фальшивых слез.
В первых числах октября (2-го) в Германию отправился немецкий пароход «Обер-бургомистр Хакен», а 16 ноября вслед за ним последовал другой – «Пруссия». Если на первом в вынужденное изгнание отправились представители московского интеллектуального сообщества, то на втором места были отведены по преимуществу петербуржцам. Два «философских парохода» навсегда увезли из России по различным версиям от 250 до 300 человек – философов, историков, литераторов, экономистов, юристов, естествоиспытателей и т. д. Это беспрецедентное в мировой истории событие стало завершающим аккордом интеллектуальной истории петровской России.
.....
Чаадаев, набравшийся «пустых рыцарски-европейских понятий» и, видимо, предчувствуя, что смогут натворить «Карамазовы» в будущем, как раз пытался «развести» жертву и преступника, различать уровни бытия и судить их с точки зрения твердой, моральной, догматической, с помощью идей «долга, справедливости, права, порядка», но потерпел полное поражение. В сущности, никто даже не понял, что он хотел сказать… Даже Пушкин, относившийся к Чаадаеву с несомненным уважением, но вместе с тем, как поэт – к философу с той иронией, с которой Жизнь относится к чрезмерному знанию о себе, в ответ на историософские вопрошания своего друга в известном письме противопоставил им чисто внешний, событийный ряд фактов из русской истории, которых, разумеется, было более чем достаточно. Но речь ведь шла совсем о другом – о смыслах и сущностях, а не об эмпирических фактах… А на его религиозные вопрошания Пушкин отделался несколькими дежурными фразами, в частности, о невежестве русского духовенства: «Согласен, что нынешнее наше духовенство отстало. Хотите знать причину? Оно носит бороду, вот и все. Оно не принадлежит к хорошему обществу», – что характеризует не только отношение автора «Гавриилиады» к духовному сословию и церкви, но и к значительной части русской аристократии. Поэт и философ говорили на совершенно различных языках и, вопреки ныне широко распространенному мнению, диалога не получилось…
Но, несмотря на всеобщее непонимание и осуждение, Чаадаев не раскаялся. 1836 год напугал и раздавил его, но, почти ничего не написав, он упорствовал в собственных заблуждениях до конца своих дней. Вместо покаянной исповеди он начал сочинять неоконченную «Апологию сумасшедшего», и, подписывая некоторые свои письма «Безумный», не без иронического удовольствия любил говорить по-французски: «Mon illustre demenee» («Мое блестящее безумие»).[42]
.....
