Читать книгу Братья (продолжение Кристины) - Павел Манштейн - Страница 1

Глава – 1 Демоны

Я просыпаюсь уже раз, наверное, пятый и единственное, что я вижу, это побитый временем пожелтевший от никотина потолок. Дыхание то и дело сбивается, словно я только что пробежал многокилометровый кросс, а сердце настойчиво пытается выпрыгнуть из груди.

Мне хочется встать и бежать, словно я куда-то очень сильно опаздываю, времени остаётся чуть-чуть, таймер вот-вот должен зазвенеть.

Электронные настольные часы на столе ярко зелёными цифрами показывают: 3:27. Нет, я не могу сейчас никуда опаздывать. В глазах мутнеет, и я судорожно пытаюсь достать пачку сигарет из кармана джинсов, которые валяются рядом на полу.

Достав пачку, обнаруживаю, что сигареты осталось только три, а с вечера мне не хватило сообразительности купить про запас. Придурок.

Закуриваю – горький дым обжигает горло, лёгкая эйфория и головокружение обволакивают меня волокнами расслабления, а выдыхаемый мной дым вытягивается в приоткрытое пластиковое окно. Осматриваюсь: небольшая комната с бюджетной дверью, пластиковые окна, стол с закрытым ноутбуком, электронными часами и портретом, омрачённым чёрной лентой в углу.

Медленно встаю и закрываю форточку. Отдалённый лай собак стихает и квартира погружается в тишину. Вдыхаю сигаретный дым – до меня доносится только потрескивание уголька, в ушах появляется гул бьющегося сердца. Оно ускоряется, хочет сбежать из этого места как можно дальше, ему страшно, монстры по тёмным углам спугивают ровное дыхание. Они скалятся из под кровати и из клочков темноты. Все они из прошлого, из 2014-го года, который решил всю мою судьбу. И судьбу Кристины тоже, которая сейчас сопит через стенку, совершенно не подозревая, что демоны вернулись и уже стоят на пороге. Один из них был на похоронах матери, а где один – там и целая свита.

Закрываю глаза стоя у окна. Сам себе говорю, чувствуя, что сон потихоньку забирает меня в свои объятия – не засыпай слишком крепко, – твержу я сам себе шёпотом… не засыпай, чтобы демоны под кроватью не застали тебя врасплох. Они существуют и прячутся в самых тёмных местах твоей комнаты, ожидая когда ты закроешь глаза, чтобы прийти к тебе во сне… Не засыпай сейчас, – повторяю я сам себе. Эти демоны были когда-то ангелами, они освещали тёмные углы прогоняя давно забытых призраков, но однажды пути расходятся… Крылья ангелов нашими или чьими-то ещё стараньями сгорают. После чего они становятся тем, от чего были призваны нас охранять. Всё то прекрасное и хрупкое, что было в наших жизнях, в моей жизни, может рухнуть, если это не беречь… А потом затаиться в тёмном углу, чтобы напасть во мщении, когда твои веки сомкнуться. Не засыпай слишком крепко, – снова повторяю и оборачиваюсь:

– Артём! – Голос матери доносится до меня, словно из другого мира. Я знаю, она больше никогда меня не окликнет и не пригласит утром пить чай. Четыре дня назад она скончалась от рака, а вчера были её похороны. Мать… Она стоит призраком в окне смотрящим сквозь меня.

Закрываю глаза…

Запах жжённого сена врезается в ноздри, из далека гулким эхом доносится собачий лай, вокруг десятки голосов, говорящий каждый о своём. Пасмурное небо, нависшее над головой, наблюдающее за каждым моим шагом. Вороны, прыгающие с ветки на ветку, их карканье словно ликование моему горю гуляет среди толпы. Мне кажется, что даже некоторые пришедшие на похороны каркают подобно этим чёрным птицам.

Прохладный ветер обдувает лицо, гуляет в ушах, заглушая голоса присутствующих. Жаль, что он не может их выгнать с этого пира. Они, эти люди, дальние родственники и так называемые друзья семьи, слетелись словно стервятники, чтобы бесплатно выпить и поесть в ресторане, сказать скорбные речи и насладиться халявой. Пир на боли, настоящее веселье для шакалов. Они должны лежать в красном гробу, который вот-вот опустят в землю, а не моя мать.

Среди толпы появляется силуэт, он отличается, он другой, что-то в нём есть такое, что сильно отделяет его от всех остальных. Он совсем не «все остальные», он это «тень в толпе», которую никто не видит, пока она сама не посмотрит тебе в глаза. Серый туман скрывает его, но я чувствую давящий взгляд, словно этим самым взглядом он пытается припечатать меня к невидимой стене, уничтожить, стереть из летописи моей жизни. Поставить точку в моей истории.

Закуриваю сигарету и, не дожидаясь, пока силуэт сольётся с присутствующими – иду ему навстречу. Расталкивая людей, ждущих возможности бросить немного земли в могилу моей матери, тем самым подтвердив ,что она действительно мертва – я подхожу к силуэту. Знакомые глаза, я не вижу их цвета, но понимаю, что они мне знакомы. Они – родные.

Человек в пальто даже не пытается скрывать шрама на шее. Ожог от сигареты. Авария. Огромный грузовик мчащийся на нас с большой скоростью… Нет, никто не мог выжить! Но я ведь выжил. Человек смотрит прямо мне в глаза, совершенно не скрывая своего уродливого лица. Огромный шрам от правого края губы до уха разрезает его лицо, но я узнаю его – это мой брат, который должен был погибнуть в той аварии, которую спровоцировал я. Нет, он не улыбается, как в момент нашей последней встречи, когда он наслаждался своей победой надо мной. Над Кристиной. Моя мать – его мать, и теперь она мертва, как и наш общий отец. Теперь из нашей семьи только мы, братья, которые готовы друг другу глотки перегрызть и напиться тёплой артериальной кровью, наслаждаясь мнимой победой…

Он выдерживает несколько секунд взгляда глаза в глаза, потом уходит, растворившись в тумане. Это был его призрак? Нет. Это был он, я точно уверен.

Открываю глаза и понимаю, что их щиплет и они мокрые, а сам я в позе эмбриона валяюсь на полу в то время, пока не затушенный окурок прожигает старый линолеум. Душевная боль страшнее физической. Когда тебе отрезают сосок раскалённым до бела ножом, то ты можешь стиснуть зубы или просто потерять сознание, а проснуться уже тогда, когда рана перестанет так вопить и кровоточить. Когда боль разрывает душу на части, ты не сможешь отделаться так просто. Нет, ты не потеряешь сознание, ты будешь должен дотерпеть всё до конца, прочувствовать каждую нотку вкуса и оценить послевкусие. Тебе придётся погрузиться в неё и понять, что она тебе хочет сказать.

Боль… Пока ты её чувствуешь, в состоянии плакать или кричать до тех пор, пока не разорвутся голосовые связки – ты жив. Жив до тех пор, пока мечтаешь о смерти как о побеге, лёгком выходе из замкнутого круга кошмаров, которые настигают тебя не только ночью, но и днём. Пока ты колотишься головой о стену и сбиваешь об неё кулаки, вскрываешь свою тёплую плоть ледяной сталью – ты жив. Пока чувствуешь боль, пугаешься стука собственного сердца и судорожно ищешь сигарету – ты всё ещё жив.

Закуриваю, в пачке остаётся одна сигарета. На утро. Глотаю таблетку транквилизатора и жду, когда она начнёт меня выключать. На меня эти колёса действуют довольно быстро. Я попал на учёт в психбольницу после событий 2014-го года, у меня обнаружили целый список приобретённых психических расстройств. Я стал одним из тех, кто просиживает часы в очереди к психиатру, чтобы получить рецепт на таблетки, страхующие тебя от самоубийства или других, как выразился мой лечащий врач – спонтанных глупостей.

На горизонте показываются первые признаки солнца. Рассвет. Египтяне верили, что когда солнце заходит за горизонт, бог Амон Ра сражается со своим заклятый врагом – Апопом, богом тьмы. Согласно их вере, если Амон Ра проиграет битву, то рассвет никогда не настанет и мир погрузится во тьму. Ра победил, край солнечного диска вот-вот покажется и-за горизонта. Апоп повержен, а я отправляюсь спать под пристальные взгляды демонов моего прошлого, которые вернулись и не уйдут, пока не получат того, чего они хотят.

Глава – 2 Реинкарнация

– На обратном пути купишь хлеба? – Говорит Кристина, пока я обуваюсь.

Она стоит в дверном проёме, сонная в розовом махровом халате. Волосы растрёпаны, а голос только-только пытается звучать во всю силу. Именно такой я её люблю – настоящей, сонной, естественной. Когда человек только просыпается – он ещё не успевает поправить причёску, накраситься или надеть правильную одежду подобрав обувь под рубашку.

– Ладно, но это будет поздно, тебе не проще самой днём сбегать?

– Ты что, забыл? Я иду к подруге на день рождения, сначала нужно в душ, потом накраситься, подобрать одежду… – Она зевает, вроде собирается сказать что-то ещё, но едва разжав губы тут же замолкает.

– Звучит просто…

До работы мне идти порядка двух километров, три остановки. Я могу пойти на остановку и втиснуться в маршрутку, забитую до отвала, но гораздо удобнее пройтись. Больше двадцати минут это никогда не занимает, а если я и опаздываю немного, как правило за это мне не бывает совершенно ничего. Я всё-ещё прокручиваю в голове похороны матери, а точнее появление на них брата. Я своими глазами видел, как у него из носа и ушей текла кровь, его с такой силой ударило головой об руль, что если бы он и выжил, то остался бы дурачком на всю свою жизнь. Его возвращение не может означать совершенно ничего хорошего и дело даже не в том, что он пришёл на похороны своей матери, а в том, что несколько лет он скрывался. Все были уверены, что он мёртв, а тело потерялось в морге. Я тогда думал, что Элена забрала его тело и похоронила, либо ещё что-то, чтобы оставить его документально живым и что-нибудь через него прогонять. Трупу ведь нет дела до кредитов, которые на него оформлены например.

Поднимаю голову: тучи сгущаются, нависают над городом готовые вот-вот обрушится дождём. Кажется, что крыши домов сейчас начнут задевать эти облака, так, часовня на набережной своим куполом заденет тучу, проколит её и та разразится дождём.

Первые капли уже покрывают асфальт тёмно-синей крапинкой, падают на моё лицо, а холодный ветер мгновенно их сдувает. До работы остаётся порядка двадцати шагов и я закуриваю. Это уже старая сложившаяся традиция – покурить перед тем, как зайти на работу. Это полиграфия, которая позиционирует себя как рекламное агентство «Копи-Принт». На самом деле рекламой здесь никто не занимается, её печатают, то есть баннеры, визитки, листовки и всю эту муть. Мы тут редко самостоятельно делаем дизайн-макеты своей продукции, как правило заказчик приносит уже готовые, либо образцы, а чаще всего – требования в голове, которые нужно услышать, понять и сделать так, как говорит клиент. Но это не самая отвратительная часть моей работы, самая отвратительная это мелкая печать: ксерокс, распечатка документов, чертежей – вот это как раз и отнимает достаточно много времени и отображается на зарплате кое-как.

Я пришёл сюда работать через пару месяцев, как выписался из больницы после автокатастрофы спровоцированной мной же. Правая голень была раздроблена, хотя боль я тогда не сильно ощущал. Врач объяснил это выбросом адреналина, призванным дать мне силы выбраться из опасной для жизни ситуации, а не проникнуться своими болевыми ощущениями.

По началу мне показалось, что это крайней неблагодарная работа, но я ошибался – она оказалась ещё более неблагодарной, чем выглядела на первый взгляд. По крайней мере здесь не оформляют официально и неплохо платят. Мне нельзя регистрироваться там, где я живу и работать там, где меня провели по всем документам, как и Кристине. Несколько лет нас не трогает реабилитационный центр из которого меня выкинули битой по голове и из которого я вытаскивал Кристину, но как выяснилось, вытащил я её из крепкой хватки Дениса, а не самой организации. Ей как раз было плевать на меня и Кристину, но есть вероятность, что нас начнут искать, а значит, мы должны быть готовы к этому.

– Возьмёшь заказ на дизайн баннеров? – Спрашивает меня из-за стойки рыжеволосый парень. Андрей, он тут главный менеджер.

– Цена вопроса?

– Около пятнашки, но это чисто за печать без макета, ну так что? Мне просто некогда этим заниматься.

– Давай.

Сажусь за свой рабочий компьютер, а рядом ставлю кружку с кофе. Так нельзя делать согласно инструкции – тут всюду принтеры и если мой напиток прольётся, то что-то обязательно накроется. Правила созданы для того, чтобы их нарушать, поэтому я пью кофе на рабочем месте вместо того, чтобы пойти на кухню.

– Я скинул в папку заказы за сегодняшнее чисто файлы с образцами баннеров, глянешь. Папка называется для Артёма.

– Окей, насколько сильно горит заказ?

– До пятницы.

Миновав папку, которую Андрей создал специально для меня – открываю файл в CorelDraw, который я назвал «мой коллаж». Здесь на фоне жёлтой газетной страницы исписанной английскими заголовками и статьями к ним – мои фотографии и Кристины, где мы вместе, где всё хорошо и не существует того кошмара, который мы пережили, но по отдельности.

Я удаляю несколько фотографий, чтобы поставить вместо них побольше фото матери. Без чёрной ленточки, а те снимки, где она улыбается.

– Чертёж на А1 – парень протягивает мне красную флэшку.

Молча вставляю её в комп и жду, пока он её прогрузит. Спустя несколько секунд на экране появляется: устройство готово к использованию.

– Как файл называется? В какой он папке?

– Фундамент в папке курсовая.

– Окей.

Отправив на печать на принтер, проверяю только что пришедшее смс: купи ещё кофе и порционные сливки. Кристина не всё утром вспомнила… Всегда удивлялся тому, как женщины, а конкретно Кристина умудряются следить за тем, что дома заканчивается и вовремя делать покупки, чтобы всегда было всё. Моя мать тоже обладала этим талантом. Я же вижу что что-то нужно приобрести только тогда, когда я вижу, что то, что мне нужно уже не лежит там, откуда я это привык брать.

Из принтера вылезает чертёж, большой и чёрно-белый. Чёрные линии и непонятные мне условные знаки на бумаге говорят, что для меня это не более чем клочок бумаги, за который в чёрно-белом виде я должен брать шестьдесят рублей. В цветом – 180.

Клиент уходит, а я снова открываю коллаж и открываю папку, в которую сохранил кучу семейных фотографий. Вот, на одной из них мать стоит со мной на руках. Очень старая фотография, я её сканировал со старой фотокарточки. Её делал мой отец на мыльницу фирмы Kodak, которая до сих пор памятным сувениром лежит где-то в шкафу со всеми остальными вещами, которые не нужны, но выбросить жалко. У каждого дома есть такая пыльная полка с ценным хламом.

На следующей фотографии она стоит рядом со мной, а я притворно улыбаюсь в объектив держа букет, чтобы вручить его своему первому учителю. Первое сентября. Я пока не знаю своих одноклассников и мне ещё не понятно, каким образом один из них станет моим хорошим знакомым и талантливым программистом сделавшим карьеру в службе программной безопасности Сбербанка. Мне в тот день казалось, что школа это легко, что все эти одиннадцать лет быстро пролетят и я буду всё это время хорошо учиться. Моя голова была наполнена иллюзиями и предвкушениям приключения именуемого «школа». Я тогда не знал, что она мне наскучит уже через ко второму классу.

Захожу в папку «12.07.2018», дальше папка «Для Артёма». Фотографии старых баннеров маленькими миниатюрками отображаются на экране. Я не спешу их открывать – дедлайн в пятницу, я сегодня пока понедельник. Времени достаточно, чтобы спокойно выполнить свою работу.

– Пойдёшь курить? – Спрашивает Лёша.

– Давай, – соглашаюсь я.

Лёша – наш печатник. У него самая лёгкая на мой взгляд часть работы. Ему не нужно общаться с клиентами и выявлять их потребности, улыбаться и разбираться в прайс-листе. Он просто делает кружки, флаги, блокноты, режет визитки. Он работает руками, а не языком, как бы это двусмысленно не звучало.

Дождь разошёлся и мы быстрым шагом добегаем до арки, в которой обычно курим и в ясную погоду. Просто так положено, там отвели место для курения, а если директор увидит нас с сигаретами возле входа в «Копи-Принт», то мы оба получим по тысяче рублей штрафа.

– Вот думаю поставить ксеноны на машину… – Говорит он выдыхая дым.

– Насколько мне не изменяет память, а она шлюха, они запрещены.

– Ну да, но всем пофиг.

– И депосам?

– И им тоже.

Открываю фотографии баннеров, по подобию которых нужно подготовить макеты. На первом написано: Реабелитация наркозависимых и алкозависимых. Бесплатно, анонимно. Центр «Реинкарнация»… Присматриваюсь к фотографии ещё внимательнее, что-то здесь не так. Название центра мне не говорит ни о чём, здесь что-то другое и знакомое…

На голубом кружке, символизирующем планету земля стоят три человечка, тоже синего цвета. Который в центре – он самый высокий, руки выставлены вверх и ими он держит солнце, по сторонам от него стоят ещё по человечку в той же позе. Тот, что слева держит красный крест, а тот, что справа – сердце. В центре голубого шарика белым цветом христианский крест. Я помню этот знак… Это был символ веры, который использовали в реабилитационном центре, в котором когда-то был я, Денис, Джони и Кристина… А ведь они должны были закрыться и исчезнуть.

– Андрей, я не смогу сделать этот заказ, я чего-то свои сделать не успеваю… – Стою я в дверном проёме офиса на втором этаже.

– Слушай, ну ты же его взял вроде, может всё-таки сделаешь?

– Нет, – говорю я и вставив сигарету в зубы иду на улицу.

Глава – 3 День рождения

Замок щёлкает и передо мной открывается дверь, впуская меня домой. Это, конечно, не мой дом – квартиру я снимаю за восемь тысяч рублей в месяц. Там, где я прописан жить опасно, по крайней мере, так говорит мой внутренний параноик. На моей совести несколько жизней тех, кто стоит у главы реабелитационного центра, который я обманул на три миллиона. Как ни странно, об этих деньгах они не знают, но прекрасно знает Денис. За то та женщина, которая там у руля – определённо не рада тому факту, что благодаря мне она потеряла из своих рядов Рашида и Альберта. Денис же жив, хотя несколько лет я был уверен в обратном.

Меня вместе с Джони усадили в машину, точнее, Джони сел сам, усаживали меня, а потом Денис оповестил нас о цели поездки – мы едем копать могилы. Себе. Не знаю на счёт Джони, но мне было плевать до определённого момента, который спровоцировал Денис, мой родной брат. Он сказал, что Кристина отлично сосёт и он проверил это на личном опыте. В тот момент в моей голове что-то переключилось, я словно проснулся и осознал, что судьба Кристины в моих руках. Мы мчались по солотчинскому шоссе, недавно выехали из Рязани. Во рту у меня была недокуренная сигарета. На самом деле её хватило бы ещё на несколько затяжек, но я их не скурил, а после этой реплики Дениса – просто затушил ему об шею. За рулём был он и, конечно, такая резкая боль, тем более горящая сигарета на тонкой и чувствительной коже просто не могла не отразиться на его вождении. Тогда я был готов умереть, я нал за что, точнее, за кого. За Кристину. Судьба распорядилась иначе. Мы выехали на встречную полосу и в нас на полной скорости влетел грузовик. Все погибли. Кроме меня и Дениса. Злая шутка судьбы. Братья, ненавидящие друг друга выжили в аварии, в которой все должны были попасть в список погибших.

Ставлю чайник. Кристины ещё нет, да и я ей не звоню. Она на дне рождения подруги и, по идее, ушла недавно. В лучшем случае, она вернётся часам к двум ночи, по крайней мере, я на это надеюсь. Завтра у меня выходной, спасибо плавающему графику и я звоню Кемалю:

– Здорово, пойдём выпьем? – Говорю я.

– Давай, а с чего такое предложение?

– Моё настроение наложилось на факт того, что завтра у меня выходной. Сам как думаешь?

– А чего с твоим настроением? – Спрашивает он не без иронии.

– Либо его нет, либо оно спряталось. Ну так что?

Спустя час я уже стою у входа в бар «Червячок». На самом деле это дешёвая забегаловка и совсем не из числа тех, где можно встретить алкоголиков с многолетнем стажем или буйных. Как правило тут мирно. Нет, драки безусловно случаются, но весьма редко. Вероятно, это из-за того, что тусовка тут вполне себе локальная, а именно, редко приходит кто-то, кто уже не является здесь постояльцем. Я не являюсь, но уже не первый год выпить прихожу исключительно сюда, просто делаю это не так часто, что смело назвать себя завсегдатаем.

Этот бар для меня год назад открыл школьный товарищ – Володя. Мы как-то случайно встретились на улице. Я тогда целенаправленно шёл прогуляться в парк ЦПКиО, и от моего дома туда есть прямой путь, сначала через улицу Вознесенкую, а потом начинается Введенская, и всё это дорога напрямик. Пройдя Введенскую упираешься в железнодорожный переход – соль в том, что почти никто там не дожидается зелёного сигнала светофора, если вдруг горит красный, а просто смотрят, далеко ли поезд, успеют ли перебежать? Я всегда поступал также. Просто оценивал свои шансы проскочить перед многотонновой металлической машиной, которая везёт за собой вагоны с пассажирами, а ещё чаще – уголь и топливо.

Я как раз прошёл площадь Мичурина и тут увидел знакомое лицо. Это лицо тоже на меня странно посмотрело. На нём были очки-хамелеоны, те самые, для слабовидящих. При ярком освещении они становятся темнее, а в темноте и вообще теряют какую-либо тонировку.

Это был Володя. Я не помню, что он мне сказал в знак приветствия и того, что узнал бывшего одноклассника, но мы пошли в бар. В «Червячок», как раз туда, куда путь держал он. Это странно, но я был искренне рад этой встрече, хотя лишний раз я лучше прогуляюсь в одиночестве, чем в кругу старых знакомых.

– Недавно с такой девочкой познакомился! Прикинь, я её напоил, купил в дорогу вискарь, а она знаешь что? Она такая говорит, типа понимаешь, я то думала мы выпить и поболтать едем, а не трахаться… – Говорит Кемаль из-за противоположенной части столика. Сзади за барной стойкой парень кому-то наливает пиво и поглядывает в нашу сторону. Конечно, Кемаль чёрный, от него могут быть проблемы.

– Ты пытался её развести в то время, когда развела тебя она.

– Ну разве так делается?

– Ну, ты ей говорил, что вы трахаться едите? – Отвечаю я и делаю несколько глотков Чехова.

– Нет, но ты сам подумай! Это ж понятно! Зачем ещё мужчина после клуба может пригласить женщину домой?

– Чтобы она ему борщ сварила?

Кемаль что-то отвечает, я даже слышу его слова, но они проскакивают мимо меня. Сердце обеспокоенно вздрагивает и кажется, что не просто должно случится что-то плохое, а оно уже произошло. Такая тревога нападает на меня довольно часто, но сейчас тот случай, когда вроде как и повод для неё подходящий. Оборвав длинную не услышанную мной реплику Кемаля я говорю ему, что мне нужно покурить и позвонить.

– Сейчас вернусь, – подытоживаю я.

В трубке раздаётся мелодия, какая-то известная, наверняка я слышал её уже не раз в каком-нибудь торговом центре. Меньше, чем через минуту, на телефон отвечают:

– Да?

– Наташа, привет, Кристина всё ещё у тебя?

– В смысле?

– В прямом. Она к тебе сегодня на день рождения собиралась.

– Я в этом году не отмечаю…

Глава 4 Полицейский

Кристина возвращается домой и молчит, вот уже час, как она не обронила ни слова, а я не пытался и о чём ей спрашивать. Она гипнотизирует чашку кофе вот уже двадцать минут, а с чёрной поверхности напитка давным-давно перестал идти пар. Она словно зависла, анализируя какую-то мысль, которая вот-вот должна прийти к своему логическому завершению, но что-то ей мешает это сделать.

Её спина вот уже десять минут является объектом моего наблюдения. Розовая майка без рукавов пола складками в том месте, где у Кристины талия. Я не спрашиваю себя – почему она молчит? Наоборот, я думаю о том, чего она не говорит мне сейчас. Когда человек молчит, то он думает о по-настоящему важных вещах.

– Кристина… – начинаю я, но она никак не реагирует.

Подхожу ближе к ней и кладу руку ей на плечо – она не замечает. Либо вполне осознанно меня игнорирует. Я смотрю на волосы, спадающие с её плеч и думаю – а ведь всё должно было кончится полгода назад, но оно продолжилось.

Пока я лежал в больнице с переломом ноги и нескольких рёбер, как выяснилось на рентгене – Кристина вела себя так, как хотелось бы мне, но потом что-то пошло не так и я не могу понять, что именно. Уколы на её руках исчезли, о которых мне рассказывал Джони – канули в лету, но временами она по-настоящему странно себя вела. В такие моменты мне всегда сильно не хватало Джони. Я доставал его зажигалку, которую он мне подарил перед тем, как я пошёл в коттедж той ночью и смотрел на неё. Очень внимательно. Царапин на золотистом корпусе заметно прибавилось, надпись «PlayBoy» превратилась в «PlayBo…». Я сменил в ней недавно второй фитиль и не могу сказать, какой кремень. Интересно, Джони знал, что скорее всего умрёт, когда делал мне такой подарок? Зажигалки фирмы Zippo стоят достаточно дорого – такой подарок не сделаешь просто знакомому. Увы, эту тайну Джони навсегда унёс с собой, он навсегда замолчал о ней в той аварии.

Раз в несколько недель куда-то пропадала, не сказав ничего мне, иногда это было собрание с подругами, а порой и ещё что-то, но понять, что именно – я не мог. Откуда? Я бы и мог как-то за ней проследить или проконтролировать, но зачем обрезать крылья человеку, которого любишь? Это всё равно, что посадить экзотическую птицу в клетку, а потом с удивлением искать её грацию и… не находить её.

– Кристина! – Я одёрнул её за плечо и только после этого она уставилась на меня испуганными глазами. Зрачки почти полностью заполнили радужку.

– Пожалуйста, дай мне побыть одной, хорошо?

Я ничего не ответил. Ушёл на балкон и закурил с мыслью, что когда-нибудь она расскажет, кошмар кончился совсем недавно и его послевкусие до сих ощущаю не только я.

– Вставай, пьянь! – Открываю глаза, на фоне чёрного неба чьё-то лицо. Я ничего не отвечаю, но голос снова звенит в моих ушах:

– Встать, я сказал! Меня слушаться надо!

– Или слать на хер… – бормочу я, толком не открыв глаза. Земля подо мной начинает кружится, я словно на аттракционе «хип-хоп».

– Что ты сказал, животное? – Голос задрожал от ярости.

– Тебя надо слушаться…

– Так то лучше, вставай!

– Или слать на хер, это мне больше по душе.

Чья-то рука хватает меня за одежду и скидывает наземь. Только сейчас я понимаю, что спал на трубах, а надо мной нависла фигура полицейского:

– Встать!

Глава 5 Свёрток

–Начальник! Можно я закурю? – Прогнусавил какой-то бомж, сидящий буквально в метре от меня.

Я не знаю, как это место правильно называется, но оно огорожено решёткой, тут есть небольшая лавочка рассчитанная на троих, максимум четверых. Но шесть-семь человек здесь смогли уместиться. Один спит под лавочкой. Сначала полицейский его пытался разбудить, но видимо он понял, что смысла это не имеет.

– Вот выйдешь и закуришь, – спокойным тоном отвечает парень в форме и резиновой дубинкой на поясе.

Я плохо помню как я попал сюда, а ещё хуже припоминаю как оказался спящим на трубе, откуда меня и забрала полиция. Я вышел покурить из бара, оставив Кемаля меня ждать у барной стойки, позвонил Наташе и она меня не обрадовала, сказав, что день рождения в этом году не отмечает. Значит, Кристина шла не к ней, но тогда куда?

Я пытаюсь думать, всё взвесить и вспомнить все события, вдруг в них кроется что-то важное? Мне, конечно, уже не впервой пытаться вспомнить забытое, амнезия у меня была, но опыт не из приятных. Голова отказывается работать, почти как компьютер, у которого непонятно чем забита оперативная память и он не в состоянии выполнять элементарные функции, вроде как открыть проводник и найти нужный файлик… Так и в моей голове, я пытаюсь добраться до нужного воспоминания в этот вечер, но открытое окно на экране пишет: не отвечает.

– Принимайте новенького, пацаны! – Говорит всё тот-же молодой полицейский и заводит к нам лысого мужика в спортивном костюме. Первое, что мне бросилось в глаза – исколотые татуировками руки.

– О! Пидор! А чего не у параши? – Спрашивает меня лысый.

– Своих ищешь? Извини, любители долбиться в очко в другом клубе этой ночью, – отвечаю я даже не подняв на него глаз.

– Слышь? Ты чо, берега попутал, петушок? – Он хватает меня за грудки и прижимает спиной к решётке, – я тебя сейчас прям тут опущу, если ты ещё не опущенный!

Лысый выдыхает на меня облако перегара, в котором отчётливо ощущается запах гнилых зубов и к горлу подкатывает ком. Вместо того, чтобы ответить, я пытаюсь сдержать свой порыв проблеваться прямо на этого мужика, но он дёргает меня на себя, а потом препечатывает к решётке с новой силой так, что боль разлетается искрами по всей спине. Дыхание перехватывает, кажется, даже сердце во время удара остановилось.

– Сейчас ты будешь целовать мои ноги, понял? – Продолжает он с гнилостным запахом изо рта.

Снова молчу, вместо ответа – засовываю ему указательный палец в правый глаз по вторую фалангу. Помещение наполняется рёвом, лысый хватается за мою руку и пытается её вынуть. Но уже поздно. Он стоит на коленях и орёт, пока я пытаюсь пропихнуть палец ещё глубже. Сокамерники молчат, ждут исхода, бомж, который недавно просил разрешения закурить никак не реагирует. Он призрак улиц – видел и не такое.

Дверь резко открывается и я получаю резиновой дубинкой по спине, после чего падаю на колени и меня уводят.

Передо мной за столом сидит полицейский средних лет, не знаю, кто он, участковый или следователь, но судя по погонам – офицер. Он не похож ни на хорошего, не на плохого полицейского. Абсолютно холодные глаза, словно только что отлитые из стекла внимательно смотрят на меня из густых чёрных бровей. На его столе кружка кофе, которую он, судя по всему, пить не намерен. Она как реквизит.

– Зачем же вы, Зотов Артём Валерьевич засунули палец в глаз гражданину? – На лице двигаются только губы, остальные же мышцы словно атрофированы.

– Он заслужил, – отвечаю я, – можно я закурю? Я смотрю у вас тут пепельница.

– Кури. На самом деле он заслужил, согласен, и сегодняшнее задержание и вообще. – Всё также продолжает он, не выдавая эмоций.

– Странно, что вы не осуждаете… А чем заслужил? – Подкуриваю и выдыхаю дым в сторону от полицейского.

– Почему же не осуждаю? Осуждаю, засовывать палец в глаз человеку противоречит уголовному кодексу российской федерации. А заслужил чем… Жену постоянно избивает, вымогает деньги и всё пропивает, как думаете, чего он заслуживает?

– Пальца в глаз?

– Нет, хорошего такого срока. Пожизненного.

– Кажется пожизненный у нас на такое не…

– …Предусмотрен? – продолжает он за меня. Уголки глаз приподнялись, лицо еле-еле изменилось, – Он никогда не исправиться, обычный мусор, который портит жизнь нормальным людям. Так к чему я это, Артём? Как думаешь, ты не мусор?

– А должен?

– Лицо у тебя знакомое, – офицер посмотрел мне прямо в глаза. Ясные голубые радужки глаз и белоснежные белки. Только сейчас я эти начинают казаться мне знакомыми.

С улицы доносится грохот – приехали мусорщики и опорожняют контейнеры на помойке. Беру телефон, чтобы посмотреть время – на экране новое уведомление и индикатор включенного интернета. В вайбер уведомление от Наташи, которая не празднует день рождения: Кристина не пришла? Если нет, то у меня есть подозрения, куда она могла пропасть. Она меня прикончит, если узнает, что я тебе вот это так сказала, но будет лучше, если ты узнаешь это раньше. К ней тут всё подкатывал какой-то парень, Никита, я только имя знаю и всё. Ну, это всё. Дай знать, если что узнаешь.

Закрываю вайбер и смотрю в потолок. Темнота сгустками клубиться по углам, фантазия дорисовывает абстрактные образы. Сейчас я отчётливо вижу распятого Христа.

Открываю окно и закуриваю. Ясное небо, звёзды освещают город, а высота манит испытать себя. на прочность… Именно когда всё идёт кувырком или резко что-то ломается – мне хочется сбежать, спрыгнуть вниз, долететь до асфальта, а потом взмахнуть крыльями и навсегда сбежать на небо. Кристина снова пропала, но сейчас сама, ничего мне не сказав и за несколько часов до исчезновения она писала мне смс, чтобы я купил хлеб.

Если она писала про хлеб, значит, она не планировала исчезать, иначе ей было бы всё равно на то, куплю я хлеб или нет. Она сказала, что идёт на день рождения, который, как выяснилось и не должен был состояться. Наташа мне написала про какого-то Никиту, который приударил за Кристиной. Если позволить себе побыть немного параноиком, то выходит, что Кристина пошла встретиться с этим парнем, но что-то пошло не по плану и вот, она никак не появляется дома. На звонки не отвечает тоже, хотя телефон включен. Если он не выключится в течение пары дней, значит кто-то его регулярно заряжает и Кристина жива, а если выключится, то это хоть и не является фактом в пользу её смерти, но будет явным подтверждением неприятностей.

Офицер, перед тем, как меня отпустить отказался принять заявление о пропаже Кристины. С момента исчезновения должно пройти 48 часов и только тогда заявление принимают, пояснил он.

Открываю окно и закуриваю. Глубоко вдыхаю дым, набирая полную грудь до упора. Он обжигает глотку, а потом серой струёй вырывается наружу, когда я запрокидываю голову. На шкафу что-то отражает свет фонарей, мятое и блестящее, как фольга.

Я понимаю, что когда я достану этот небольшой свёрток, то пойму, что всё покатилось к чёрту в то время, когда я себя убеждал, что как раз нормально. Приношу табуретку и встаю не неё. Маленький блестящий свёрток из фольги, мятый, по краям рваный. Такое чувство, что его несколько раз уже открывали и завёртывали обратно.

Разворачиваю свёрток – несколько белых таблеток, под которыми такая же белоснежная пыль.

Глава 6 Кристина

Возвращаюсь домой. Прошла неделя с того момента, как я выписался из больницы. Меня даже никто не пытался найти. Такое чувство, что интерес я представлял только для Дениса, которого забрала на тот свет авария.

Захожу в коридор опираясь на костыль – нога всё ещё в гипсе. Что-то не так. Кристина спит, а когда я пытаюсь её окликнуть, то никак не реагирует на меня. Даже не разувшись я иду к ней, очень громко цокая костылём по полу. Тормошу – не просыпается. Она как будто под сильными снотворными. Я чувствую, что что-то здесь не так, что-то произошло… Я её вытащил из этого ада, как мне казалось, но сейчас я задаю себя вопрос и не могу на него дать ответ: а был ли это ад для неё?

Осматриваюсь – рядом с кроватью на тумбочке лежит пластинка таблеток и одной не хватает. На оборотной стороне пластики написано «Хлорпротиксен». Понятия не имею, что это за препарат, но Кристина мне ничего ни о каких лекарствах не говорила, а значит, что всё это не просто так.

Я убираю пластинку таблеток в карман и ухожу на кухню. Чай, кофе или пара банок пива, которые я с вечера убрал в холодильник. Скорее всего пиво лучше подойдёт, по крайней мере оно снимает напряжение. Ненадолго, но снимает. Потом обычно становится хуже.

Банка слегка шипит, когда я её открываю. Несколько глотков проносятся нотками расслабление по всему телу, даже нога под гипсом стала чувствовать себя немного комфортнее, хотя иногда она заставляет меня чуть ли не лезть на стену. Зуд. Нет ничего хуже ноги, которая сильно чшется под гипсом и ты ничего не можешь с этим сделать. Это похоже на то, что у тебя чешется нога, а ты сидишь на каком-нибудь важном рабочем собрании и не можешь себе позволить разуться и почесать ногу. Только в таком случае можно выйти в туалет и облегчить свои страдания, но я гипс снять не смогу ещё месяц.

У меня нет как такового перелома, но сама кость не в порядке. Она пошла трещинами и при любом давлении, особенно если я встану на эту ногу – трещины могут расползтись. Теперь мне приходится хромать в гипсе. Раньше мне казалось, что жалеть калек и инвалидов это нормально, сейчас, оказавшись в подобном положении я понимаю, что жалость к таким людям только заставляет их чувствовать себя ещё более ничтожными.

Выдыхаю дым в открытое окно и почему—то вспоминаю Кемаля. Он ведь практически отказался от меня, когда я ввязался во весь этот ад. Можно ли считать это предательством? Не думаю. Это были мои проблемы, которые я сам себе создал самостоятельно и никто, включая Кемаля не должен был ввязываться в них вместе со мной.

Я был один, бежал в своей лабиринте, который выстроил сам и благополучно заработал амнезию, забыв, где вход, а где выход. Войдя, я потерял то место, через которое вошёл и не видел для себя иного исхода, кроме как добраться до выхода и сделать всё правильно. Единственное, что помогало мне найти силы на каждый последующий шаг, который я совершал избитым, с отрезанным соском или туша сигарету о шею своего брата – это была Кристина. Именно сама мысль, что её надо спасти была моим стимулом, который помогал всегда вставать на ноги и несмотря ни на что бороться.

Из комнаты доносится шум – кажется Кристина проснулась. Она медленно заходит на кухню и останавливается в дверном проёме. Карие глаза смотрят на меня сквозь волосы упавшие на лицо, губы шевелятся:

– Ты давно пришёл?

– Да, – я выкладываю на стол пластинку таблеток, найденных в комнате, – а это что?

– Успокоительное, – отвечает она и садится за стол напротив меня. – Ты думаешь так легко слезть с той дряни, на которую меня там подсадили?

– Тебе нужно к наркологу…

Звонит телефон, я открываю глаза и обнаруживаю себя лежащим на кровати. Никакой кухни, таблеток и Кристины. Номер скрыт, я отвечаю:

– Да.

– Привет Артём, ты помнишь меня?

– В смысле? Вы кто?

– Какая разница, а? – Человек с хриплым голосом смеётся.

– Большая, ты кто?

– Я тот, кто поможет тебе получить Кристину обратно, Артём. Ты ведь любишь Кристину? – Снова смех. Денис? Нет, я уверен на сто один процент, что это не он.

– Где она? – Слышу я собственный крик.

– Погоди, сейчас.

– Что? -В трубке шорох, шаги, ещё что-то, но я почти уверен, что этот человек сейчас меня не слушает. Спустя десяток секунд я слышу женский плач, потом голос возвращается:

– Короче, сама Кристина мне на фиг не нужна, но ты пригодишься. Ты её любишь?

– Где она?

– Ты её любишь, Артём?

– Где она? Эй, ты!

– Артём, вопросы игнорировать нехорошо, ты это знаешь? Ты любишь Кристину?

– Да, люблю.

– Как думаешь, её жизнь стоит жизни плохого парня? – Снова хриплый смех.

– Что тебе от меня нужно?

– Артём, ты опять игнорируешь вопросы… Ты понимаешь, что от твоих ответов сейчас очень многое зависит? Под очень многим я подразумеваю жизнь Кристины.

– Да, стоит, – отвечаю я.

– Отлично. Ты знаешь, где находится шаурма стрит? Так вот, рядом с этой палаткой есть дом, у которого в торце стоит старый дымоход. Один из его камней выдвигается в самом низу. Там ты найдёшь инструкции для действия в пять утра. Ты понял?

– Да, – связь оборвалась.

Я понял, какой дом он имел ввиду. Это несколько шагов от моей квартиры. Выходит, он знает, где я живу… Но это не тот момент, когда всё пошло не так, когда понимаешь это, то всегда с опозданием.

Это необратимость, и она очень последовательна. В какое-то мгновенье ты проходишь этап, когда что-то начинает отклонятся от заданного курса, но незаметно, незначительно. Со временем отклонение нарастает и наступает момент, когда ты понимаешь – всё пошло не так. Радикально и бесповоротно. Ты спрашиваешь себя: а в какой момент всё покатилось к чёрту? А ответ дать не можешь, потому что его не существует. Это может быть как лишняя ложка сахара в чай или неосторожно брошенное слово, а может быть ты приехал куда-то чуть позже, чем стоило бы. И именно это минутное опоздание заложило трещину в фундаменте того дома, который ты так долго строил, вымеряя каждый миллиметр. И именно благодаря этой трещине дом в какой-то момент рушится, а ты стоишь и не понимаешь… Когда всё пошло не так? Это необратимость, которую нельзя изменить, но если принять правила игры – понимаешь, что ты можешь повлиять на исход.

Электронные часы показывают 00:01. Это тоже необратимость – никто и никогда не вернёт минуту назад ушедший день.

Глава 7 Джони

Автобус прыгает на каждой кочке, дождь размывает грязь а стёклах, а дворники размазывают её по лобовому стеклу. Я прислушиваюсь к радио, в треске помех различаются слова песни Машины Времени – Перекрёсток семи дорог. Эта песня всегда ассоциировалась у меня с детством. Отец часто включал её, когда мы с ним ездили на рыбалку. Мы мне приходилось брать с собой свои сигареты – воровать у отца было слишком опасно. Я отходил и купил где-нибудь в лесу, там, где отец не смог бы меня увидеть. Денис с нами обычно не ездил, у него были свои дела и он не любил песню «Перекрёсток семи дорог». Он любил гулять с друзьями. Когда ему стукнуло семнадцать – он словно выпал из семьи. Не пошёл никуда учиться, а нашёл работу и снял квартиру.

Когда мой брат зарабатывал деньги, я зарабатывал цирроз печени в дешёвых барах и недорогих супермаркетах. Я много пил, тоже бросив школу. Мне были интересны рок-н-ролл, пиво и рок-концерты. И Кристина. Один раз, после очередной ночной тусовки в рок-клубе я переспал с подругой – наутро меня мучила совесть. Я думал о том, как Кристина читает дома книгу или спит, веря в мою верность, пока я трахаю какую-то шлюху. Этот период продлился недолго, всё оборвалось, когда я уснул под трубами избитый местными.

Автобус тормозит и я выхожу, опираясь на костыль. Кристина не захотела со мной ехать, сославшись на плохое самочувствие, а я не мог остаться дома. Я ведь ни разу и не был на могиле Джони. Когда его выковыривали из машины – он уже мало походил на человека. На телевидении это просто скрыли, размыв картинку там, где разорвано человеческое тело. Но все таки эти ошмётки мяса, торчащие кости и разбитый череп оставались моим другом. Другом, которому обязана жизнью Кристина. Если бы не он, я никогда не смог бы её вытащить из того ада.

Выйдя из автобуса и оперевшись на костыль – достаю зажигалку. Золотистая и царапанная, надпись «PlayBo…». Последняя буква стёрлась. Я чиркаю пальцем и искры зажигают пары бензина скопившиеся в фитиле – я добываю огонь и подкуриваю.

Мелкий дождь впивается в волосы, холодные струйки воды забираются под одежду, проползают до поясницы, заставляя моё тело дрожать.

Я не тороплюсь с тем, чтобы скорее пройти вперёд – я хромаю до остановки, чтобы сесть под какой-никакой крышей на лавочку и спокойно докурить сво сигарету не думая о навязчивом дожде.

Сажусь на металлическую лавочку – она сухая и сюда не капает дождь. Кроме меня здесь ещё двое молодых людей – девушка и парень. Она крепко к нему прижимается, а он обнимает её за талию. Я смотрю на них и думаю, что им так повезло не оказаться в моём положении. Они младше меня на каких-то лет пять, но они совершенно не знают насколько у жизни бывают острые шипы и что лучше работать за скромную зарплату, чем как я, срубить куш, а потом оказаться между молотом и наковальней без памяти и сил.

Иногда я ловлю себя на том, что чувствую себя стариком, который недавно отметил своё семидесятилетие. Наверное, возраст исчисляется всё-таки не в годах, а событиях и в том, что ты из них извлекаешь. Чем больше набиваешь своим лбом опыта – тем старше становишься. Тее может быть двадцать пять, но ты будешь уже будешь смотреть на всё уставшими глазами, понимая, что далеко не всё так просто и у твоей жизни есть цена, которую кто-то сможет заплатить, если это будет нужно. А ещё ты можешь просто кому-то перейти дорогу, даже руководствуясь благими намерениями – ты её перейдёшь и потом обязательно найдётся тот, кто поставит свои интересы выше твоей жизни.

Сегодня романтики говорят, что деньги не главное, нужно держаться за что-то человеческое, истинное. Мой опыт говорит совершенно иначе: при мне совершались сделки по купле-продаже человеческих жизней. Они ничего не стоят, на самом деле. Большинство людей будут только рады, что их кто-то купил. Например наркоманы, попавшие в реабилитационный центр. Я бы не сказал, что им там плохо. Они обретают веру и приносят деньги своим хозяевам, которых никогда не увидят в лицо. Они не просят не то что денег за свою работу – они и едой не интересуются до тех пор, пока кто-нибудь не приведёт их в столовую. Даже изголодавшись до обморока они не кинуться на то, что лежит в тарелке – сначала молитва, потом приём пищи.

Мне никогда не было жалко этих рабов. Они настоящая обуза для семьи, кошмар, заставляющий страдать тех, кому не посчастливилось оказаться их родственниками.

Останавливается автобус, тоже грязный, тоже ПАЗ. Почти такой-же, на котором я сюда приехал. Девушка и парень заходят в него. Парень забирается первый, а потом подаёт руку своей спутнице – дверь закрывается и они навсегда исчезают из этой небольшой сцены на остановке. Тушу сигарету, встаю и опираясь на костыль иду на кладбище.

Тропинка от дороги мира живых к земле мёртвых не зарастает. Я аккуратно хромаю, иду между проржавевших оград и старых памятников.

Ему никто даже не поставил памятника, только крест с фотографией увеличенной с паспорта. Когда он говорил, что тут у него толком никого нет – я думал, что он всё-таки преувеличивает. Когда-нибудь я найду деньги и поставлю ему новый памятник.

Достаю золотистую зажигалку Zippo и подкуриваю, тем самым поминая Джони. Глубоко вдыхаю дым, а потом выпускаю его струйкой – он врезается в стену и рассеивается по кухне. Смотрю на затёртую надпись на зажигалке и даю себе обещание, которое не могу сдержать уже несколько лет – нужно установить Джони памятник.

На часах 2:35 – нужно выходить и посидеть где-нибудь в темноте. Я хочу увидеть того человека, который заложит послание в трубу. Буду убеждать сея в том, что могу быть умнее.

Глава 8 Старый дымоход

Выхожу из дома укутавшись в кожаную куртку. Длинные волосы я собрал в хвост, чтобы не бросались в глаза. Пусть сейчас всем и пофиг на то, какая у тебя причёска, но в этих районах достаточно тех, кто считает, что каждый должен жить «по понятиям». Понятием, созданным теми, кто оказался в тюрьме за воровство и убийство, у кого встаёт член на мужскую задницу. Эти люди, верящие в понятия – десятками поступали к нам на «реабилитацию», когда я был со всем этим связан. И многие, очень многие, не могли выбросить из головы этих правил жизни и убивали друг друга за неосторожно брошенное слово.

Поднимается ветер, а звезды скрывает слой облаков. Луну тоже. Я иду, медленно, чтобы не привлекать внимания. Мимо меня проходит наряд полиции. Один из патрульных смотрит на меня, но ничего не говорит. Наверное, видит меня здесь уже не первый раз. Его лицо тоже показалось мне знакомым.

Протягиваю наушники и включаю с телефона музыку. Чёрный Обелиск, начиная с альбома «Снизу Вверх». Из отечественных исполнителей я всегда любил именно их. Что-то есть в этой группе такое, что упускают другие. Многие гоняться за зрелищем или излишней атмосферой, а у них просто искренняя музыка. В наушниках играет песня «Простите меня». Простите меня, те кого я предал, простите меня, те кого разлюбил. Простите меня, я не ведал, что делал, простите за то, что обещания забыл – в этом есть своя искренность.

Я часто думал о том, почему мы слушаем музыку в наушниках, вместо того, чтобы насладиться ей, лёжа у себя дома на удобном диване включив колонки. Та реальность, в которую мы выбираемся переступив порог своего дома, зачастую слишком далеко от той частоты, на которой вибрирует душа. Музыка помогает достигнуть резонанса с реальностью.

Ставлю песню на паузу:

– Привет, Армен, сделаешь шаурму с сыром?

– О, какие люди! Ты чего так поздно? – Улыбается мне смуглый парень и упирается локтями в подоконник своей палатки.

– Не спится что-то, да и дома давит что-то всё…

– Обычно с такими делами идут в ночной бар, а не шаурму кушать! – Всё также иронически продолжает продавец.

– Шаурму то сделаешь?

– Сделаю, конечно. С тебя сто двадцать рублей. И всё-таки, что ты ночью тут делаешь?

– Гуляю, говорю же.

– Эх, ладно. Сейчас готово будет. Кофе будешь?

– Ага.

– Чёрный, без сахара?

– Точно.

Смотрю на дымоход, старый как этот город, пока Армен возится с шаурмой. Никого. Ночь. Сейчас можно встретить либо местного алкоголика, который точно знает, где можно достать ещё, либо наряд полиции. А ещё тех, кто пока не закончил гулять, но это не здесь. Это дальше. В лесопарке.

Ночной город мне нравится больше. В это время даже рекламные вывески перестают выглядеть такими навязчивыми, хотя сейчас их лучше видно. Людей практически нет, машин тоже. Только иногда кто-то проскакивает на огромной скорости, пользуясь тем, что дороги свободны.

Даже воздух становится чище, ведь толпы перестают взбивать пыль в загазованном городе. Только сравнив ночной воздух с дневным, понимаешь, что днём всё наэлектризовано, а часам к трём ночи напряжение спадает. Можно часами смотреть на небо и никакая суета не будет тебя торопить как можно скорее насладиться видом.

–Твоя шаурма, Артём. И кофе.

– Спасибо Армен.

Откусываю шаурму и делаю глоток кофе. Иду во двор, где скоро должен появится кто-то, кто оставит мне «послание». Я могу, конечно, договориться с Арменом и сделать из его палатки наблюдательный пункт. Но он очень общительный парень, ему нужно с кем-то разговаривать, что-то рассказывать. А я не хочу этого, мне нужна тишина.

Сажусь у забора в конце двора прикрытый кустами и смотрю на трубу. Шаурма становится меньше и меньше, погружаясь в меня и я чувствую, что могу просто недоесть её. Кофе недопить я не могу.

Уже через час наблюдения за этой трубой, мне кажется, что я смогу нарисовать её по памяти один в один. Я учту все детали, каждую трещинку и даже особенности отвалившихся на половину скоб, играющих роль лестницы. Интересно, а когда эта труба последний раз использовалась по назначению? Наверное, меня тогда ещё не было, а мои родители тогда не были знакомы.

Небо медленно светлеет и, временами мне кажется, что эта труба пляшет. На часах четыре утра, но по-прежнему к этой трубе никто не подходил. Я закуриваю и запрокидываю голову вверх. Нет, это не небо такое красивое, просто я хочу отдохнуть от этой трубы. Если кто-то туда подойдёт – я услышу.

Глава 9 С первым днём лета

Экран телефона утверждает, что сейчас уже 4:45 утра, но никто так сюда ничего и подкладывал, о это не значит, что ничего не нужно проверять. «Посылка» могла здесь быть уже больше суток. Нео внезапно орошает меня ледяным дождём. Без прелюдий в виде нескольких капель, без нарастающего ветра – сразу ливень.

Бегу и прячусь от стихии под навесом у подъезда. Труба совсем рядом и никуда от меня не денется, но дождь я всё-таки пережду. Вдруг там бумага и то, что на ней написано смоет дождём? Придётся выждать.

Сажусь на корточки оперевшись спиной на металлическую дверь, за которой начинаются лестничные пролёты и ступеньки, брошенные окурки и чужие судьбы.

Дождь барабанит по машинам выдавая почти музыку. Кристина всегда любила дождь, интересно, она сейчас его слышит? Она мне говорила, что дождь, он всегда грустный, потому что он стучится в окна и двери, но никто и никогда его не впускает, от него прячутся под зонтом и крышами. Всё дело в одиночестве, а дождь такой его символ. Это красивая теория взятая со страниц добрых книг, но мне всегда казалось иначе… Дождю всё-равно ждут его или нет, спрячутся от него или будут танцевать под ним. Он льёт только потому, что так хочет, что просто может себе это позволить.

Закуриваю и смотрю в ветхий забор, отделяющий цивилизованный центр города от руин. Прямо там, за этим покосившимся деревянным забором старая двухэтажка выстроенная ещё при Сталине. В её вот уже год никто не живёт. Она стала пристанищем для бомжей, собак и местной молодёжи. Идеальное место для того, чтобы делать что-то запрещённое в тайне от лишних глаз.

Облако дыма выходит за пределы «безопасной» зоны и попадает прямо под дождь и исчезает. Дождь смывает всё: следы, грязь, а ещё прибивает пыль, но он и отделяет меня от некоторых ответов на мои вопросы, часть которых может случайно оказаться в трубе. Но скорее всего, там чьё-то фото, которое по планам позвонившего ночью человека, скоро должно украсить новую могилу.

Дождь стихает – небо успокоилось. Даже слёзы рано или поздно заканчиваются, даже на небесах. Я встаю и, выбросив окурок прямо в лужу иду к трубе. Возле неё нет асфальта, только сплошная грязь уже покрывшая мои кроссовки. Присаживаюсь на корточки и чувствую, как по телу проносится дрожь. Руки уже не такие верные мне – они трясутся и подкуривают ещё одну сигарету. Чтобы подготовится.

Я не знаю, что там должно быть за одним из старых камней. А ведь строитель, который закладывал трубу даже не подозревал, что через много лет, скажем, через пятьдесят или шестьдесят кто-то спрячет туда инструкции для убийства. Такой своеобразный способ передавать информацию без интернета.

Аккуратно поддеваю пальцами кирпич – не двигается, и я принимаюсь за следующий. Прохожие недобро на меня смотрят – вот-вот так и полицию вызвать могут, решив, что я наркоман, который просто ищет закладку. Благо, сейчас здесь почти нет людей, только кучка тех, у кого смена начинается очень рано и далеко, так что им попросту приходится в пять утра уже быть в пути.

Один из кирпичей поддаётся и я выдвигаю его, а потом просовываю туда ладонь. Какая-то коробочка, большая. Выдвигаю ещё несколько кирпичей. Схватив её пальцами – тяну на себя. Вместо того, чтобы сразу открыть – убираю её под куртку и иду домой.

– Эй, ты тут что, всю ночь просидел? – Окликает меня Армен.

– Не, а с чего ты взял?

– Я не видел, чтобы ты обратно домой возвращался.

– Ну и зря, – отвечаю и я прошу его сделать кофе.

Кофе – это такая попытка отсрочить открытие коробочки. Я действительно боюсь узнать о её содержимом больше, чем факт того, что она не пустая.

– Как на личном то, брат? – Продолжает разговор Армен, протягивая мне кофе, – с тебя двадцать пять рублей!

– Обдираловка, Армен, двадцать пять за растворимый кофе? Позавчера же был двадцать.

– Не я устанавливаю цены, сам знаешь.

– Да-да, ты всего лишь исполнитель, я знаю, держи, – протягиваю ему ровно, без сдачи. Две десятирублёвые монетки и одну пятирублёвую.

– Так как на личном то? Хмурый ты какой-то.

– Я просто не выспался. Да почти всё в порядке, кроме того, что Кристина от меня съехала не объяснив почему.

– Это старая история. Наверное, кого-то встретила.

– Может и так, ладно, бывай, – беру стаканчик с кофе со столика и иду в сторону дома.

Захожу – кажется, что я не был дома уже целую вечность и всё здесь давно покрылось пылью. А ведь не было всего лишь несколько часов… Наверное, время всё-таки измеряется хоть и секундами, но ощущается в количестве мыслей и эмоций, а вот их у меня было, особенно страхов и сомнений на несколько месяцев вперёд. И в основном такой спектр ощущений я испытал просто нащупав эту коробочку. Странно, что мне стал по-настоящему страшно только сейчас, а не когда я её доставал. Наверное, я просто не осознавал, что эта маленькая коробочка из под обуви и теперь я с ней один на один. Точнее, с её секретом.

Нарушив все свои правила – закуриваю прямо сидя на диване, приспособив под пепельницу кружку. Снимаю крышку и ловлю себя на том, что удары сердца начинают бить мне по ушам, а руки ходят ходуном, стряхивая пепел с сигареты, зажатой между безымянным и средним пальцами.

Крышка падает на пол, теперь нужно снять бумагу. Такую когда-то белую, но с жёлтыми пятнами. Под ней оказывается пистолет и, насколько я разбираюсь – пистолет Макарова, а рядом распечатанное на принтере письмо. Видимо, почерк отправитель решил скрыть. Сначала я беру пистолет и, на всякий случай проверяю обойму – два патрона. Откладываю пистолет в сторону, уложив рядом с собой на серый плед отдельно ствол и обойму понимаю, что меня трясёт. К горлу подкатывает ком, который вот-вот пробьёт рвота, а лёгкие начинают сильно зудеть. Затягиваюсь сигаретой так, что в итоге чувствую обугленную вату и сразу же подкуриваю следующую. Нет чувства, что это вторая подряд, наоборот, мне даже кажется, что я вообще несколько часов к куреву не прикасался.

Сделав несколько спасительных затяжек – я беру в руки письмо:

У тебя две цели. Плохой парень – вторая. Строго по порядку, это важно. Ну ты ведь понимаешь меня, Артём? Сначала тебе нужно будет найти одного человека, который сможет помочь найти тебе того самого плохого парня. Найти ты его сможешь в баре «Свои», он там барменом работает. На самом деле там несколько барменов, но у этого на правой руке наколка с анархией, а на пальцах написано punk. По букве на каждый палец. У бармена ты должен узнать, как найти Таракана. Такое вот прозвище у твоей цели.

Никаких имён, Артём, помни, своё не называй тоже. Можешь представиться как Джони, в честь своего покойного друга. Я хорошо его помню, он имел все шансы стать успешным малым, если бы не совесть. Хотя, та авария ничего особо не изменила. Если только самую малость.

Как только узнаешь, где найти Таракана – можешь убрать бармена, но я бы не советовал. Там везде камеры и, сам понимаешь, времени до ареста тебе может не хватить. В общем, прикинься покупателем. Таракан продаёт амфетамины и лсд, но не вздумай говорить это вслух! Скажи там, что интересуешься пылью или, скажем… Да сам проявляй фантазию в конце концов.

В обойме ты найдёшь два патрона, но шанса на промах у тебя всё равно нет. Ты должен выстрелить Таракану в голову так, чтобы он был неузнаваем. Для обычных людей, разумеется. Труп погрузишь в багажник его машины и мне плевать, как ты это будешь делать незаметно. Слишком грязная работа, поэтому сам её выполняй. Тело отвезёшь в какой-нибудь овраг, обольёшь бензином и подожжёшь. Лучше вези на свалку – там хотя бы он прогорит лучше, за счёт кучи мусора.

На правом указательном пальце будет перстень с выгравированными инициалами «Д.З.». Инициалы там мелким шрифтом, а вообще, на нём ты найдёшь уроборос. Эта такая змея, кусающая сама себя за хвост.

С тела снимешь перстень и уберёшь его в коробочку, которую сейчас держишь в руках 3 июня, то есть, три дня, считая сегодняшний у тебя есть. Добавишь туда записку, в которой укажешь где тело и фото сгоревшего тела.

Что ж, удачи тебе, Артём, и с первым днём лета!

Глава 10 Самая безумная ночь

Комната завалена старыми вещами. Такие есть у каждого – их жалко выбросить, но ими никто не пользуется вот уже не первый год. Как правило на этих полках между вещами прослойки пыли.

Вот уже пятнадцать минут я пытаюсь откопать в домашней свалке «недомусора» старый ноутбук, который когда-то принадлежал Денису, моему брату. Может быть там найдутся какие-нибудь ответы о том, что происходит сейчас. Мне как никому другому хорошо известно, что прошлое закладывает будущее и всегда при желании можно проложить эту дорожку. От настоящего к истокам.

На самой верхней полке за никому не нужной кофеваркой, которой я когда-то даже пользовался показались очертания корпуса ноутбука. Почему-то мне легче от мысли, что мне просто нужно снять кофеварку, а потом я смогу достать ноутбук. Открываю окно и закуриваю. Дым выходит на улицу, его подхватывает ветер и уносит. Навсегда и необратимо. События не имеют обратного хода, я не могу отступать, когда уже начал также, как сигаретный дым не вернётся в никотиновую палочку.

Смотрю на часы: 12:42. Бар «Свои» откроется только в 17:00. У меня четыре с минутами часа. Пистолет аккуратно лежит на столе рядом с письмом, которое мне нужно как напоминание, якорь, удерживающий меня на плаву. Сам по себе пистолет – просто оружие, а если к нему приложить это письмо, то он превращается в средство. Средство спасения Кристины.

Оглядываюсь на кровать, хотя на ней ничего кроме помятого покрывала нет. Я помню её – Ирина. Всего каких-то три недели, может быть, чуть больше, а кажется, что мы не виделись целую вечность. Ни тогда, ни сейчас, я так и не смог ответить себе на вопрос как так получилось.

Мы были просто друзьями, по крайней мере в этом мы старательно убеждали себя. Она жила со своим парнем, а я с девушкой и переходить границы дружбы было бы попросту нечестно.

Начало помятой постели было ещё несколько месяцев назад, когда мы сильно повздорили с Кристиной. Я тогда уже и не верил, что мы помиримся. Она собрала вещи и уехала к себе домой, где когда-то жила её бабушка. Странно, что не уехала к отцу, ведь это был бы и другой город. Он не так давно переехал в Крым. Деньги позволяют – звал Кристину, но она отказалась. Наверное, собрав вещи она так и не решилась уйти от меня. Иначе, она просто купила бы билет.

Я тогда пил пиво, много пива и сидел в интернете, листая бессмысленную ленту новостей. В ней попалась запись из фан-группы The XX, где был пост с их песней Angels. Это британский дрим-поп, а я люблю рок, в основном прог-рок, последние года два. То, что мне приглянулись эти британцы я объяснял их похожестью на пост-панк. Тот же минимализм в инструментах и ненавязчивость. Даже вокал настолько своеобразен, что если бы мне кто-то сказал, что это пост-панк – я бы даже не усомнился в истинности этих слов.

Я включил эту песню и она, как говорится, зашла. Под «зашла» я подразумеваю резонанс с тем, что люди называют душой. Как-то не туда я что-то нажал и открылась сама запись, а первый комментарий был от Ирины Макрищевой:

– Лучшая песня, которая у них есть.

– У них первый альбом ничего так, – выбил я на клавиатуре, а потом отхлебнул пива, толком не подозревая о том, что же там за первый альбом.

Она мне ничего не ответила. В комментариях. Но в личных сообщениях от неё появилось сообщение и мы разговорились. Общались мы довольно активно, наверное, дня два. Да, у меня были уколы совести, когда я думал о том как Кристина ждёт от меня звонка или извинений и не получает их. Но новое общение заняло слишком много места в моей жизни и совести не хватало места на то, чтобы как-то меня задеть. По-настоящему.

Мы несколько раз погуляли, а потом она получила благодарность от японской редакции в которой редактировала манги или как они правильно называются? Комиксы наоборот, если коротко. Она предложила выпить, а я как раз всё-ещё не примирился с Кристиной. Я согласился и пригласил её к себе. Даже сам купил алкоголь: виски Jameson 0,33 и джин White Lace 0,5, а под всё это колу и швепс.

Она позвонила и сказала, что проехала Политехнический университет, как я её и просил. Я вышел на остановку и ждал. Я знал, что она едет в маршрутке №66, потому что на чём-то другом она сюда бы попросту не доехала бы с Приокского.

Я не успел докурить сигарету до её приезда. Сначала она меня обняла, а потом сказала: привет. Она захотела сначала зайти в супермаркет. Я не спрашивал зачем, а просто кивнул. Она купила вишнёвый сок. Ирина, как выяснилось, не любила виски с колой, а вот с вишнёвым соком напротив, очень даже уважала.

Мы уселись на полу в малой комнате. Не в той, где я обычно жил и спал, смотрел телевизор, отдыхал и приглашал гостей. В другой, в маленькой. Где я любил побыть один. На этих десяти с чем-то квадратных метрах было что-то по-настоящему ценное. Чувство покоя и доверия. На стенке, купленной с витрины закрывающегося магазина стоял аквариум на 30 литров. Сейчас он пылится в зале – рыбки умерли и я так и не понял почему.

Ирина никогда и никому не показывала свои рисунки в блокноте, хотя рисовала прекрасно и одна из её картин до сих продаётся. Только кто-то украл авторство, если она ничего не сочинила. Я листал блокнот в синем свете моего дома и говорил, что мой принтер на работе печатает хуже, чем она рисует. Конечно, принтер печатает лучше самого талантливого художника, но что ещё я мог сказать, чтобы сказать, что я в восторге?

Спустя несколько стаканов виски я её обнял, вроде как по-дружески. Следующей картинкой я помню как она лежит на моём плече абсолютно голая. Мне не было стыдно за эту ночь, ей тоже.

Под утро, перед тем, как уехать на такси она сказала:

– Это была самая безумная ночь в моей жизни.

Я до сих пор не знаю, что она хотела этим сказать: хорошо или плохо?

Тушу сигарету и снова вижу в окне детей играющих в мяч. Парень лет двенадцати пинает мячик в стенку котельной, мяч отскакивает, а он отбивает его обратно.

Аккуратно ставлю старую кофеварку на пол, достаю ноутбук и запихиваю вещи, которыми никогда не воспользуюсь обратно в шкаф. Здесь в основном одежда моей мамы. Она ей больше не понадобиться, ведь её пригласили на небо. Она приняла приглашение.

Глава 11 Стакан молока

Ноутбук не включается. Никак. Я пытался подключить его через шнур к розетке, решив, что в нём просто сел аккумулятор – индикатор питания горел красным, но дальше прогресс не двигался. Я вжимал до упора кнопку питания – всё впустую. Если бы я разбирался в компьютерах чуть больше, чем установить игру или зайти в «вконтакте», то, может быть, я смог бы заставить его хотя бы как-то заработать.

– Нужно найти кого-то, кто в этом шарит… – слышу я свой собственный голос.

На всякий случай я не выключаю ноутбук из сети – вдруг мне повезёт и вся проблема в севшем аккумуляторе. Закрыв крышка ноута начинаю примерять к куртке пистолет. За поясом всё-таки не хотелось бы его нести. Можно неаккуратно наклониться или ещё чего и все вокруг увидят, что ты вооружен и, вполне вероятно – опасен. Ствол пистолета вроде бы удачно помещается во внутреннем кармане кожаной куртки. Всё даже не выглядит так, что что-то должно куда-то упасть. Но мне всё равно страшно сделать что-то не так. Возможно, это ещё из детства, этот страх ошибаться.

Мать мне вручила стакан молока. Мне тогда было года три, если я всё правильно помню. Играла какая-то музыка на кухне из радиоприёмника, а из комнаты доносились звуки телевизора. Очень громкие и навязчивые.

Я взял стакан молока в руки приняв миссию – отнести его отцу. Я тогда был абсолютно уверен в успехе этого, хотя это было первым моим взрослым делом. Первым, которое я помню.

И вот, гордо вскинув голову и переступил порог кухни держа в руках этот стакан и тут я услышал голос матери:

– Смотри, не разбей! – Рявкнула она.

Стакан в моих руках по-прежнему оставался целым, хотя уже передо мной появлялись те версии реальности, в которых он выпадал из рук. Стекло разбивалось о пол, а молоко растекалось белым пятном. Я только в тот момент осознал, что совершая каждый шаг – я подвергаю стакан молока огромному риску. Ведь я могу оступиться…

Я дошёл до порог в комнату – оставалась пара метров. Отец сидел в кресле закинув ногу на ногу и подперев рукой подбородок смотрел в телевизор. Он любил наблюдать за стремительно меняющейся картинкой на экране часами. А мне нравились только мультики по утрам и в меру. Я не любил слишком долго сидеть на одном месте.

Я сделал шаг, сжав стакан в руках как можно крепче. Ступая с ноги на ногу я ощущал спиной пристальный взгляд матери. Я до сих пор уверен, что она отложила свои дела ради того, чтобы проследить за мной.

В какой-то момент я оступился, стакан выпал из рук и одно стёклышко, в котором помещалось сколько-то там молока превратилось в десятки маленьких, в которых не поместилось бы ничего.

В тот момент я много нового узнал о своих способностях. А точнее – об их отсутствии. Вот и сейчас, решая, куда именно я уберу пистолет, когда пойду в бар – я боюсь разбить тот самый стакан молока.

На часах 15:00 – бар скоро откроется, а я так и не решил, где и как я понесу пистолет. Он может мне понадобиться. Только использовать я его всё равно не буду. Это страховка, о которой никто и никогда не узнает. Сам факт оружия, которое только в моей власти уже придаёт достаточно уверенности в себе, чтобы заставить кого-то разговориться, когда это нужно.

Пытаюсь включить ноутбук – не работает. А значит, что мне точно нужен хороший мастер, который сможет не только понять почему эта штуковина не хочет работать, но ещё и подскажет, как его включить или хотя бы извлечь нужную мне информацию.

Глава 12 Punk

Надеваю куртку, а пистолет оставляю во внутреннем кармане. Застегнув молнию замечаю, что он, всё-таки, немного выпирает. Мне это не нравится, я сразу вспоминаю разбитый стакан молока. С другой стороны, ну, выпирает что-то из куртки и что с того? Мало ли, что я там несу… Вряд ли кто будет подозревать, что это пистолет. Полицейский патруль тоже меня тут не останавливает, кроме недавнего случая, когда я пьяный просто уснул на трубах.

Ветер поднимается, небо затягивают тяжёлые тучи, грозно нависшие над городом. Первый день лета больше похож на сорок третий день осени. Прогноз погоды на будущее тоже не вдохновляет – если верить синоптикам, то больше двадцати градусов ближайшие дней десять не будет точно.

Я иду, стараясь не думать о пистолете в моём кармане, но уже вижу, как меня останавливает полиция, обыскивает и находит то, что не стоило бы. Прямо как со стаканом молока. Мне кажется, что все внимательно на меня смотрят, заметив, что выпирает что-то очень похожее по форме на пистолет. Такое чувство, что только мне не кажется подозрительным предмет, который прямо под курткой.

Наверное, что-то подобное чувствуешь, когда уснёшь на улице, а пьяные друзья изрисуют тебе лицо. У тебя нет зеркала, чтобы убедиться, что на лбу или щеках ничего такого не написано и не нарисовано. Но ты подходишь к витрине и смотришь в своё отражение. Тебе бьёт дрожь от осознания того факта, что денег на проезд у тебя нет, а идти тебе пешком ещё долго. На твоём лице красуется похабная надпись, которую видят все. Ты ничего не можешь с этим сделать и опять же, у тебя нет зеркала, чтобы проверить, смыл или стёр ли ты это.

С пистолетом та же самая история. У тебя нет возможности подойти к кому-нибудь и спросить: а не слишком ли заметно, что ствол так выпирает сквозь куртку? Если к кому-то подойду с подобным вопросом, в лучшем случае я испугаю человека, а в худшем скоро буду в полиции.

Я не чувствую себя странно, шагая с пистолетом по улице. Раньше я так часто делал, когда работал в «конторе». Другой факт меня напрягает – второй раз я впутываюсь в историю из-за Кристины. Хотя нет, первый раз я сам её впутал и сейчас, уверен тоже это завязано на мне. Только как? Понятно, что Кристина им не интересна, а вот ко мне у этих ребят могли накопиться претензии. Я несколько раз давал интервью в газету, анонимно, конечно, но всё-таки я рассказал какого это быть тем, кто заставляет людей отказаться от своих денег, квартир, дома и близких. Не сложно догадаться, что те, кто работают в этом бизнесе давно поняли кто сливал информацию в прессу. Я понимал, что рискую, поэтому и не повёлся на уговоры журналистки – название этого «реабелитационного» центра я так и не назвал. Сказал лишь, что бесплатных подобных центров нет. Разве что один, официальный и принадлежащий РПЦ, и то, не могу ручаться за то, что он на самом деле бесплатный.

Захожу в бар. Бармен стоит ко мне спиной и наливает лысому парню пива. Я внимательно смотрю на его руки – пока ничего не вижу, да и рубашка на нём клетчатая. Хорошо, если на его пальцах набито «punk», то он тот, кто мне нужен.

Присаживаюсь за барную стойку и внимательно смотрю на разноцветные этикетки и цифры, написанные рядом с ними мелом. Дело делом, но выпить сейчас мне не помешает. Как минимум по тому, что так спокойнее и увереннее, хотя глупее и безрассуднее.

– Прикинь, я тут в казино три топора решил сыграть, – громко говорит лысый бармену.

– Идиот что ли? Там только проиграть можно, – вполне апатично отвечает бармен. На пальцах есть заветная татуировка, но я не заказываю пиво, а жду, пока он сам ко мне подойдёт.

– Зря ты, Валерыч. Мне там дали бонусных пятьсот – так я из них три тысячи сделал и вывел. Сегодня пятёру туда вложить хочу – срублю тридцатку.

– Не срубишь, – всё также апатично отвечает бармен.

– Тебе там дадут выиграть даже десять тысяч, но оставишь ты там все сто, – вмешиваюсь я в разговор. – Я знаю, о чём говорю, поверь.

– Да ладно тебе. Вот ты не играл, а уже что-то утверждаешь, зря! Я бабла поднял, теперь, как видишь, пиво пью!

– На счёт пива, у вас тёмное есть? – Задаю вопрос и перевожу взгляд на переносицу бармена. Когда-то я слышал о таком трюке с переносицей. Это проще, чем смотреть в глаза, но собеседнику кажется, что ты смотришь очень пристально.

– Есть эль тёмный.

– Давай, только который помягче. Цена не важна.

– А не хочешь рефералом под меня в казино пойти? Смотри, я с трёх выигрышей тогда тебе по тридцать процентов заплачу! – Говорит мне лысый.

– Спасибо, я лучше гоп-стопом зарабатаю, – игрок уставился на меня, а скорее, на длинные волосы, который с гоп-стопом ну никак не ассоциируются.

– Шутка, мне хватает денег, – уточняю я, чтобы избавить его от лишних размышлений.

– Ваш эль, – протягивает мне литровую пластиковую бутылку бармен.

– А можно я здесь попью? Стаканчики есть? – Бармен кивает и ставит передо мной пластиковый стакан с отметкой 0,5, а я кладу перед ним деньги.

Я наливаю эль в стакан и стараюсь делать вид, что я действительно именно за этим сюда и пришёл. Главное, чтобы сюда сейчас другие посетители не пришли.

Пока бармен общается с лысым игроком, который, к слову, уже в стельку – я посматриваю на варианты закуски. Есть кальмары, рыба, чипсы, а общем-то, всё-то, что подают в любом баре. Разве что тут нет кухни, чтобы приготовить картошку фри или наггетсы.

– Дружище, а можно сушёного кальмара с перцем двести грамм?

– Конечно, стодвадцатьвосемь рублей будет.

Кальмар сухой, острый и отлично отбивает спиртовое послевкусие от эля. Лысый вот уже десять минут уговаривает бармена пойти под него рефералом в казино. Видно, что бармен понимает, что если бы в казино реально можно было бы заработать денег, то лысый сидел бы не здесь, а в каком-нибудь элитном пабе. Да и вообще, много кто говорил бы о том, что там можно заработать. Как говорится, свято место пусто не бывает.

– Ну смотри, Валер, мне дали бонусом пятисотку, а я вывел три тысячи! То есть я просто с куста их срубил. Значит, накинув две тысячи сверху я поимею под тридцатник! А если ты пойдёшь рефералом под меня, то с меня четыре тысячи, как только я выиграю! – Увлечённо пробует свои ораторские способности лысый.

– И ты хочешь сказать, что ничего не вкладывал, чтобы зарегистрироваться там?

– Нет! Ты не понимаешь, там всё честно! А я то везунчик! Попробуй хотя бы, прежде чем отказываться – может ты и десятку срубишь с этих пятиста, которые тебе дарит казино при регистрации!

Допиваю стакан эля и обновляю его. Иду на улицу, чтобы покурить, прихватив с собой стакан эля, а сам прошу бармена повторить. Сегодня я толком ничего и не ел, может быть, от этого так сильно ударило по мозгам и ноги уже дают понять, что я пьян? Смешно, с половины литра эля крепостью в шесть градусов.

Закуриваю – первые капельки дождя падают на меня и я отхожу под навес крыльца, чтобы не затушило сигарету. Дождю наплевать на то, что слишком много людей не готовы к нему и сейчас бегут по крыши, рискуя своими телефонами и бумажными деньгами, лежащими в карманах.

Достаю телефон и набираю номер Кристины. Гудок, ещё один, и так пока экран не пишет «вызов завершён». Нажимаю ещё раз кнопку вызова, уже заранее зная, что мне никто не ответит, но женский голос в динамике говорит: аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети.

Лысый выходит из бара и уходит под дождь, который не намерен расходится.

– Я тут у вас тараканов видел… – говорю я, расплачиваясь с барменом за второй литр эля.

– В смысле? Мы их травим, – отвечает бармен, уставившись на меня своими голубыми глазами.

– Я слышал, что тараканы пыль хорошую носят, мне бы с одним пообщаться…

– Слушай, если ты что-то хочешь заказать, то говоришь что, а потом забираешь заказ, – говорит парень из-за стойки с видом человека, который так и не понял, о чём идёт речь.

– Так, мне нужно поговорить с Тараканом и ты прекрасно понимаешь с каким.

– Эй, чувак, ты бы завязывал с бух…

– Встречу организуй, Таракану это будет выгодно и ты при удачной сделке получишь свой процент. Окей?

– Завтра приходи ровно в половину шестого, закажешь полтора литра бархатного и кальмар сушеный. Я тебе отвечу, что пива кончилось и ты попросишь администратора. Теперь иди, больше об этом не спрашивай.

– Налей-ка мне на дорожку полтора литра этого бархатного…

Глава 13 Бархатное

Что бы я не делал – ноутбук не включается. Он весь день простоял на зарядке, на нём горит индикатор питания, как бы подтверждая, что ноут в курсе того, что он заряжается. Но каждый раз, когда я нажимаю кнопку включения, это хитроумное устройство делает вид, что совершенно не понимает чего я от него хочу.

Короткая стрелка на часах почти подползла к IX, а длинная почти на XII. Если сейчас позвонить Кемалю он всё правильно поймёт? Если я скажу, что это за ноутбук – он сразу может пойти на попятную и всеми возможными путями оградится от этой ситуации, как когда-то он уже поступил.

Достаю из холодильника «Бархатное» и пью прямо из горла. А зачем наливать в кружку? У меня нет пивной кружки, а наливать в чайную пиво – это ещё более дико, чем пить из неудобной полуторалитровой бутылки. На вкус оно мягкое, хотя немного горчит и сладковатое послевкусие. Первое, что приходит на ум – это пиво для женщин. Хотя, я не считаю, что алкоголь можно делить на мужской и женский. Даже если это элитный, дорогой и вроде как почти аристократический алкоголь – в нём тот же самый этиловый спирт, что и в самой дешёвой водке.

«Бархатное» мне обошлось в 180 рублей, это дорого или нет? По крайней мере «формула счастья» у него такая же как и какого-нибудь «Blue Label», разве что процентное содержание этой формулы намного меньше.

Почему-то когда я выпью, меня всегда тянет звонить женщинам и я нахожу в телефонной книге Ирину и набираю. Автоответчик уверяет меня в том, что у неё телефон либо выключен, либо она вне зоны действия сети. Странно, обычно она хотя бы что-то пишет в «вк». Проверяю контакт, от Ирины ни одного сообщения, да и онлайн она была несколько дней назад. А именно двадцать пятого мая.

А вот от Кристины есть одно сообщение. Фотография. Открываю – прислала она мне её ночью, но как? На фото какое-то озеро, вокруг лес, а на берегу деревянный мостик укреплённый шиной от грузовика. Если тут должна быть подсказка, то я её не вижу.

Нужно проверить её контакт. Никита. Наташа мне что-то о нём рассказывала, а значит, этот парень может что-то знать. Выхожу со своей странички и ввожу первые цифры номера телефона Кристины. Браузер автоматически предлагает пароль и он оказывается верным.

Я никогда ещё не проверял её переписок, доверял ей, не допускал мысли о том, что она может мне изменить. Сейчас же я хочу найти какого-то Никиту и не только ради того, чтобы разобраться в том, что произошло, а чтобы проверить – изменяла ли мне она? Я хочу думать, что нет, не изменяла, но реальность, как правило, очень далека от ожиданий. Удивительно, что я ревную зная, что и сам ей изменил один раз. Хотя Кристина об этом не знает.

Навожу курсор на кнопку «сообщения», новых «+2», не решаюсь открыть сразу. Сначала я должен закурить. Почему я так боюсь? Потому что там я могу найти то, что обесценит годы совместной жизни или то, что только укрепит их и сделает меня ещё большим уродом, изменившим достойной женщине? Оба варианта мою жизнь лучше не сделают.

Зажигалка чиркает и уже через секунду я выдыхаю в комнату канцерогенный дым. В глаза бросается чёрно-белое фото мамы с чёрной ленточкой в уголке. Это ленточку не рисовали на фотографии, я сам её туда приклеил вырезав из кусочка своей старой бархатной чёрной рубашки. Я считаю, что важнее похорон и поминок отношение к самим фотографиям, к памяти о человеке. Чем дороже был тебе человек – тем более трепетное отношение будет к его оставшимся фотографиям.

Открываю вкладку с сообщениями. Новых и единственных от Никиты Белова и Наталья Матовой. Остальные переписки напрочь удалены… Зачем она их удаляла? Чтобы самой не видеть что-то и как можно скорее выбросить это из головы? А может быть потому, что в нашем общем ноутбуке сохранён её пароль и она решила перестраховаться, подготовив свою страничку к той ситуации, когда я решу её проверить? Несколько раз я и сам чистил все переписки. Для меня это было как будто почистить собственную жизнь от старых и порой неприятных диалогов. Не думаю, что у Кристины были такие же побуждения.

Щёлкаю по сообщению от Натальи Матовой: Не знаю, куда ты пропала, но если ты не объявишься завтра – не обижайся. Я напишу заявление в полицию! Позвони мне! – Остальная переписка отсутствует.

Наташа по-прежнему не выбывает из списка тех, кто может что-то знать. В конце концов, про Никиту она мне рассказала, а значит, может рассказать что-нибудь ещё. Открываю второй сообщение, уже от Никиты: Крис, почему ты не позвонила как добралась домой? И трубку почему не берёшь? Если ты решила меня так креативно послать, то окей, оставайся со своим неудачником! –