Читать книгу Туума - Павел Минкас - Страница 1

1

Я закрываю глаза и зову Тууму. И Туума приходит ко мне из мрака. Я бы мог сказать, что Туума появляется из Бездны. Но я и сам нахожусь в Бездне. Без-дна. Кто еще живет в этой бездне… бездне моей души?

Света было слишком много. Он заполонил сознание, не оставляя места ни для чего другого.

Человек не знал, кто он и где. Он поднялся на ноги, открыл глаза, и световое покрывало плавно сползло с обшарпанной двери, ведущей в одноэтажный дачный дом. Его опасенния подвердились – дверь оказалсь запертой.

Человек повернулся спиной ко входу. Слепящая густота моментально рассеялась, будто кто-то очень заботливый прикрутил яркость.

За выцветшим штакетником стоял массивный черный внедорожник с распахнутой дверью. На сидении рядом с водительским спал мальчик (а может, он без сознания или… мертв?). Человек прыжками добрался до автомобиля. На миг он остановился у задней двери. Отражение стекла показало сорокалетнего мужчину с хмурым лицом, и внутри скрежетнуло – он не узнавал свою внешность. От волнения человек пошатнулся. Вспомнив о ребенке, он поспешил занять водительское сидение.

– Эй! Эй, мальчик, ты жив? – собственный голос показался ему чужим.

Его большой палец надавил на запястье ребенка, и оно ответило пульсом. Жив!

– Эй, просыпайся!

Веки мальчика неохотно отозвались, и он открыл глаза. Человек отметил, что у ребенка они такого же серого цвета, как и у него.

– Кто вы такой? – мальчик отпрянул и прижался спиной к дверце. – Где это я?

– Не волнуйся, все хорошо. Ты ничего не помнишь?

– Нет. Что произошло?

– Пока не знаю. У меня тоже проблемы с памятью.

– Что же нам делать?

– Давай проверим карманы – вещи иногда многое могут рассказать о своих владельцах.

Кроме двух тысяч рублей (возник вопрос: это много или мало?) он извлек из джинсовых брюк водительские права на имя Зорева Виктора Николаевича 1977 года рождения, ключ от автомобиля и смартфон.

– Можешь называть меня Виктором, малыш.

Боковая кнопка гаджета мягко поддалась пальцу, и на экране появилось время:

15:16

вторник

29 августа

Сеть отсутствовала. Зарядки оставалось 26%. Виктор решил войти в «Фейсбук», но вспомнил, что нет доступа к интернету. Тогда он открыл журнал, где хранились последние звонки. Список выглядел так:

Отец

исходящий

вторник

11:22

Маша

входящий

вторник

9:44

Страус

исходящий

вторник

9:33

Маша

исходящий

вторник

8:23

Отец

исходящий

понедельник

19:59

Сережа (2)

исходящий

понедельник

19:36

Маша

исходящий

понедельник

18:45

– Дядя Витя, дядя Витя! – позвал мальчик, – в карманах у меня ничего нет, кроме этого, – он показал смартфон, который казался планшетом в его маленькой руке – вот-вот и выпадет! – Но здесь стоит блокировка, а я не помню пароль.

– Ты совсем ничего не помнишь?

– Ничего, дядя Витя. Я не помню, кто я и как здесь оказался.

– Я тоже. Но ты не волнуйся. Быть может, память скоро к нам вернется. Будем надеяться, что это лишь временное расстройство.

– Что с нами случилось, дядя Витя?

– Не знаю. Возможно, вспышка на солнце – я когда-то слышал о чем-то таком. Кстати, пока ты не вспомнил, как тебя зовут, может, выберешь имя, которое тебе нравится, чтобы нам было удобно общаться?

– Имя? – растерялся мальчик, – Антон. Зовите меня так. Пока что…

– Вот и отлично, Антон. А теперь давай осмотримся вокруг.

Они выбрались из машины с тревогой разведчиков, ступивших на вражескую территорию. Но вскоре к волнению примешалась какая-то особая растерянность – что-то подобное, наверное, испытали первобытные люди, когда «заболели» сознанием и обнаружили, что не понимают окружающий мир. У дороги стояли незнакомые дачные дома, оттесняя лес. Виктор обратил внимание, что мальчик побледнел еще сильнее, когда посмотрел на свое отражение в стекле.

– Это разве я? – прошептал он.

Открыв багажник, Виктор нашел полную канистру с бензином, а также инструменты. Он достал молоток, повертел в руках и положил обратно.

– Почему так тихо? – спросил мальчик. – Куда все пропали?

– Пока не знаю, но мы выясним. Иди за мной.

Виктор вернулся к дому и с силой постучал в дверь.

– Эй! Есть кто-нибудь? – позвал он.

Мальчик попятился, и Виктор, обернувшись, разжал кулак.

– Почему ты испугался? – спросил он.

– Не знаю, дядя Витя, но ваш стук…

– Что не так?

– Здесь так тихо. А если нас будут ругать за то, что мы такие громкие?

– Ладно, пойдем, разведаем вокруг дома.

Сетчатый забор проводил границу между лесом и задним двором. Здесь обнаружилась открытая дверь, и Виктор, подойдя к ней, позвал хозяев, но никто не ответил. Он взял мальчика за руку и, войдя с ним внутрь, оказался в кладовой, уставленной консервами и банками. На полу звездой раскинулось варенье, смешанное с битым стеклом.

Они прошли на кухню. Хозяева не заботились о порядке и чистоте: шаткие дверцы мебели, раковина, полная грязной посуды, желтые пятна на плите и поцарапанный столик, за которым мог поместиться лишь один человек, да и то без особого удобства.

В гостиной было душно. Солнечный свет блокировали тяжелые зеленые гардины. Разбросанные у дивана носки окружали пепельницу с окурками, будто черные холмы капище.

Покинув гостиную, они вошли в спальню. Постель здесь выглядела так, словно передавалась по наследству из поколения в поколение варварами, не знающими о стирке и глажке. Шкаф-инвалид с ампутированными дверцами, сложенными рядом у стены, вывалил скомканной одеждой всю свою фанерную душу. Недовольно жужжала муха.

За кроватью мрачнел дверной проем. Гладя на него, Антон прошептал:

– Дядя Витя, мне страшно.

– Не бойся, я с тобой, – ответил Виктор и сжал руку мальчика сильнее.

Проем вел в ванную. Едва переступив порог, Виктор увидел на кафельном полу человека, лежащего лицом вниз в луже крови. Антон с воплем вырвал руку и выскочил из ванной с такой быстротой, словно в него вселилась дюжина лошадиных сил. Виктор рванул следом, но поскользнулся в кладовке и упал прямо в разлитое варенье. Поднявшись, он вздрогнул от неприятной липкости, смахнул рукой с левого плеча стеклянные блестки и вывалился во двор.

– Антон! – позвал он, – Антон, где ты?

Прихрамывая, Виктор вышел к дороге и посмотрел по сторонам.

– Анто-о-о-он!

Мальчик не отзывался. А окружающий мир, безразличный, словно стены палаты, в которой умирает больной, жил своей жизнью, не замечая человека. Солнцу, источающему предвечернюю мягкость, было все равно, что человек кричит. И что он в отчаянии. И что ему плохо.

Виктор поковылял обратно в дом. Вернувшись в ванную, он убедился, что найденный человек мертв – ему перерезали горло. Самого же ножа нигде не было. Жертвой оказался старик лет восьмидесяти с такими же серыми, как и у Виктора, глазами.

Вернувшись в гостиную, Виктор дал покой ноге, заняв пыльное кресло, и достал смартфон. Сети до сих пор не было – полицию не вызвать. Виктор обратил внимание на значок «SMS» и нажал на него. Первым в списке значилось прозвище «Страус», и Виктор открыл его сообщения:

29 августа, 11:19

Я понимаю, ты не хочешь разговаривать, но тогда послушай: нервы шалят у всех. Сходи к врачу, пусть назначит таблетки. Психолог тоже тебе не помешает.

29 августа, 11:25

Хорошо, что ты хоть с выпивкой завязал, молодец. Запой – не выход. Короче, держись, друг, и не лезь в петлю.

Смартфон также хранил переписку с Машей. Виктор промотал вверх, чтобы прочесть с самого начала. Ее сообщения находились в правой части экрана, а его – в левой:

15 апреля, пятница, 14:02

Можешь не волноваться. Антон хорошо относится к Сереже, а ребенок видит в нем пример.

15 апреля, пятница, 14:06

Он хотя бы мужчина. Я ему могу доверять – он не изменит. Хорошо, что я от тебя ушла.

15 апреля, пятница, 14:09

Ты же знаешь, измены – не основная причина.

15 апреля, пятница, 14:55

Ах да, я забыла, что ты в поисках себя. Работу десять раз поменял за два года.

15 апреля, пятница, 15:02

Я понял, что у меня были неправильные цели и ценности. Принять это не стыдно в любом возрасте.

15 апреля, пятница, 16:25

Пора взрослеть, Витя. И брать ответственность.

15 апреля, пятница, 17:02

У всех людей есть психологические проблемы. Но не все их осознают. А я хочу их решить. И понять себя.

15 апреля, пятница, 17:15

У тебя с головой не в порядке. Живи, как и все. И не занимайся самокопанием.

2 августа, вторник, 22:02

Не звони никому из нас больше в таком состоянии. Пьянь!

5 августа, пятница, 08:55

Я в тебе не сомневалась! Ты забыл поздравить Сережу с днем рождения вчера. Молодец!

6 августа, суббота, 9:12

Антон больше беспокоится о Сереже, чем его родной отец. Так зачем ты нужен?

6 августа, суббота, 13:12

Больше не звони. Оставь нас в покое. У меня только начала налаживаться жизнь. Мы с Антоном хорошая пара, и у Сережи появилась возможность жить в нормальной семье.

29 августа, понедельник, 11:13

Витя, еще раз тебя прошу: не огорчай Сережу. И деду скажи, чтобы помягче вел себя с внуком. Характер у него, сам знаешь…

Виктор опустил смартфон на колено и вздохнул. Убежавший мальчик оказался его сыном? «Итак, что мы имеем? – подумал Виктор. – Твоя бывшая жена живет с неким Антоном, которого твой сын ценит больше, чем родного отца. Он, твой… Сережа… лишившись памяти, выбирает себе временное имя. И это не имя, которое ему просто нравится, не имя киногероя или персонажа компьютерных игр, а имя… сожителя матери. Да что ты за отец, если даже в такой сложной ситуации умудрился потерять сына? А ведь здесь опасно, убийство… Убийство, да! Нужно подумать о защите».

Виктор вспомнил о молотке в багажнике, который бы сгодился в качестве оружия. Он поднялся, отметив, что нога почти не беспокоит его. «Но ведь то, что происходит, похоже на сон, бред, галлюцинацию, – подумал Виктор, покидая гостиную. – Это не может быть реальностью, не может! Но… но если это все же не сон?»

На кухне он нашел бутылку воды, намочил ладонь и провел ей по лбу, а когда ничего не изменилось, усмехнулся своей наивности – неужели он по-настоящему верил, что после умывания проснется?

Выйдя во двор, Виктор направился к автомобилю. Солнце тревожно выдыхалось. Раздобыв молоток, Виктор сунул его за пояс ручкой вниз. Закрывая багажник, он заметил на газоне через дорогу высокого мускулистого мужчину с растерянным взглядом. «Живой человек!» – воскликнул про себя Виктор. Он приблизился к забору, и здоровяк, остановившись, выжидающе посмотрел на него исподлобья.

– Вы здесь живете? – осторожно спросил Виктор.

– Я? – здоровяк приложил пальцы к виску. – Черт, голова кружится… Мне нехорошо… Вы… кто?

– Меня зовут Виктор. А вас?

– А меня… А я…

– Что произошло?

– Не помню. Я очнулся… – здоровяк посмотрел назад. – Я очнулся – там.

– Можно мне подойти к вам и помочь?

– Наверное, можно…

Виктор подошел к воротам, кованым, витиеватым, как извилины гроссмейстера. Открывая их, здоровяк сказал с ухмылкой: «Да, ворота что надо, но есть один недостаток – к ним забыли выписать апостола Петра». Войдя во двор, Виктор заметил, что левый глаз его нового знакомого обрамлял синяк, а белая рубаха и брюки испачканы.

– Я тоже ничего не помню, – сказал Виктор. – Пришел в себя у дома напротив полчаса назад. Еще со мной был мальчик лет одиннадцати-двенадцати, но он убежал.

Скривившись, здоровяк закрыл глаза и принялся массировать висок, невольно демонстрируя швейцарские часы с корпусом из розового золота.

– А откуда вы знаете, как вас зовут? – с недоверием спросил он.

– При мне были водительские права.

– А я очнулся за домом. Только что.

– Может, посмотрим, что там? – предложил Виктор.

Здоровяк кивнул, и они проследовали вдоль стены к деревянной беседке. Рядом с ней дым гладил кусочки мяса, лежащие на решетке гриля. Столик у гриля был уставлен мисками и пустыми пивными бутылками. На плитке валялись щипцы для жарки. Идеальный газон прерывался оградой, за которой начинался лес.

– Странно. Нет бассейна, – сказал здоровяк.

– А должен быть?

– Не знаю, но такое чувство, что должен.

Виктор предложил осмотреть дом.

Первый этаж совмещал кухню и гостиную. Справа стояла кухонная мебель, словно специально изготовленная для выставки или кулинарного шоу. Громадный холодильник вмещал, наверное, целое ресторанное меню. Дубовый стол поражал своей массивностью – казалось, он выстоит монолитом даже во время крупного землетрясения. Все это отделялось от остальной комнаты барной стойкой. Слева же стоял багровый кожаный диван, солидный, как толстый буржуй с советских плакатов, а по бокам его размещались «братья меньшие» кресла.

На стене у лестницы висела фотография, которая в прошлом соседствовала с пятью другими – об этом говорили следы от рамок на обоях. На ней молодой солдат обнимал за талию счастливую девушку, обнимал сдержано, почти символически, без единого намека на страсть. Она всем своим видом гордилась им. Он знал это и явно наслаждался ее восхищением.

Под ногами здоровяка хрустнули осколки. Он отступил назад и сказал:

– Мне здесь кажется все одновременно и знакомым, и чужим.

– Когда я пришел в сознание, у меня было такое же чувство, – признался Виктор. – Чем-то похоже на дежавю.

На втором этаже раздался шум от падения чего-то тяжелого. Здоровяк вопросительно посмотрел на Виктора, и тот указал взглядом на лестницу. Они осторожно поднялись и оказались в коридоре. Одна из дверей была приоткрыта, и Виктор мягко толкнул ее. Они вошли в спальню. На кровати сидела женщина. Почему-то в руках у нее был тонкий кухонный нож, который она выставила перед собой при виде незнакомцев.

– Стоять, я сказала! – приказала женщина. – Кто вы такие?

Виктор глянул на здоровяка, надеясь на его объяснения, но тот лишь пожал плечами в ответ. Оставалось одно: рассказать ей все как есть. Выслушав Виктора, она на миг задумалась, а потом произнесла:

– В другой ситуации я решила бы, что вы грабители или аферисты. Возможно, так оно и есть. Но я тоже ничего не помню.

– Мы понимаем ваши опасения, – ответил Виктор. – Но сейчас важно разобраться, что произошло. Вызвать помощь. На моем смартфоне связи нет…

– Кстати, а где мой телефон? – здоровяк полез в карманы. – У меня ведь он должен быть.

– Руки вверх! – приказал кто-то из коридора. Обернувшись, Виктор увидел седого мужчину в офицерской форме, держащего пистолет. Аккуратная стрижка, спортивная фигура – о военном можно было сказать: «Красота – это когда нет ничего лишнего».

– Руки! – повторил офицер, и на этот раз приказ был исполнен.

– Почему вы нам угрожаете? – женская фигура протиснулась в коридор с беспечной смелостью. – Ситуация не требует применения силы.

Военный смерил ее взглядом и скомандовал:

– Нож на пол! Здесь я задаю вопросы.

*

– Вы уверены, что старик мертв? – спросил офицер. Он сидел в кресле, изучая Виктора и женщину, устроившихся на диване. Здоровяк же, казалось, не проявлял никакого интереса к разговору, поглощая бутерброд за барной стойкой.

– Я видел рану и кровь, – ответил Виктор.

– Есть мысли, кто убийца?

– Я в таком же положении, как и вы, и ничего не помню.

– Кто в каком положении – мы выясним позже. Я хочу посмотреть на ваши документы.

Виктор с раздражением протянул офицеру водительские права.

– Что предлагаете делать? – спросила женщина.

– У нас не так уж и много вариантов, – начал Виктор. – Во-первых, нужно больше информации. Вам немедленно следует осмотреть дом и поискать телефоны, компьютеры, записные книжки, фотографии и другие вещи, способные хоть что-то нам рассказать…

– А почему вы здесь командуете? – перебил военный, возвращая права.

– Если у вас есть идеи получше, то я готов их выслушать.

Военный промолчал.

– И второе: нужно исследовать поселок, – продолжил Виктор. – Есть вероятность, что мы встретим других людей. И не забывайте про ребенка. Он должен быть где-то рядом, и его следует поскорей найти.

– Никто не голоден? – спросил с набитым ртом здоровяк.

– Сначала я предпочитаю разобраться, что тут происходит, – отозвался военный.

– Ну и разбирайтесь. А я сначала предпочитаю поесть.

Военный стиснул кулаки, выставляя опухшие костяшки.

– Не будем медлить, – женщина устремилась к лестнице. – Нам нужна информация, и я намерена ее раздобыть.

Офицер поспешил за ней.

– А вы? – спросил Виктор здоровяка.

– А что я? Доем, а потом решу, что делать, – ответил тот, лениво пережевывая.

– Как хотите.

Виктор достал из кармана брюк смартфон и открыл галерею. Фотографий не было – одни лишь картинки. На одной из них митингующие – их было видно из окна – держали транспарант с надписью: «МЫ НЕ ХОТИМ ВОЙНЫ». Телевизор, стоящий перед окном, транслировал митинг, но в кадр взяли лишь часть надписи, чтобы получилось так: «ХОТИМ ВОЙНЫ».

Другая картинка изображала офис, набитый не людьми, а роботами. Еще один рисунок – желтые смайлики, расположенные так, что получился усмехающийся череп. На последнем изображении была обработанная композиция «Сотворение Адама» Микеланджело: Бог тянул руку со смартфоном к первозданному человеку. Над Богом висело облачко с текстом – таким обозначают реплику в комиксах: «Скажи им, что я умер». А вместо головы Адама на картинке хмурилась усатая физиономия Ницше.

Виктор отвлекся на звук – здоровяк швырнул пустую тарелку в мойку с равнодушной небрежностью и отправился на второй этаж. Виктор проследил за ним взглядом, а потом вернулся к смартфону. Закрыв галерею, он вспомнил, что в кэше «Фейсбука» должна храниться последняя страница. Он нажал на иконку социальной сети, и сверху появилась синяя полоса с надписью «Канал новостей». Чуть ниже меню было сообщение: «Возникли проблемы с получением данных». Но информация, которая отобразилась при последнем посещении «Фейсбука», без проблем загрузилась, и любой текст можно было развернуть и полностью прочитать.

«Это ж надо! – так начиналась запись интернет-друга под ником Пе Тух. – Вокруг все рушится к чертям, а они говорят о величии и возрождении. Затуманивают взгляд, чтобы мы имитацию приняли за действительность. И у них это хорошо получается».

Далее Олег Сонмов копировал запись отца Николая Берского: «Страшный Суд состоит в том, что человек предстанет перед Господом Богом, лишившись абсолютно всего на свете, кроме бессмертной души. Некоторые из нас обладают дорогими автомобилями и огромными домами, носят модную одежду и едят изысканную пищу. Но кем мы будем, если лишимся всего этого? Говорят, человек – это то, что он ест, что пьет, во что одевается, на чем ездит. И если это так, то мы – ничто, пустое место. Забери у нас все – и нет нас. Но я верю, что с Богом человек может стать кем-то, и неважно, есть ли у него деньги и власть. И если вдруг он лишится земного богатства, как это случилось с праведным Иовом, и при этом явит прекрасную душу, то будет помилован. Я так верю. Страшный Суд – это когда мы лишимся всего. Всего. И горе будет тому, кто не представляет собой ничего без мирских и временных благ. Если в имении – смысл нашей жизни, то такая жизнь в Божьих очах – тлен. Имущество становится злом тогда, когда человек измеряет им свое достоинство. Но перед Богом он нищ, наг и слеп.

Готовы ли мы к Страшному Суду, братья и сестры? В последние времена каждый должен задать этот вопрос себе».

Опубликовано это размышление было «сегодня утром».

На «аватарке» Сергея Полькова тюльпан закрывал солнце. Два дня назад он опубликовал короткую мысль: «Позавчера мне стукнуло 47. Рак прогрессирует. Врачи говорят, что жить осталось несколько месяцев. Я завидую тем, кто умирает с блаженной улыбкой. Наверное, они видят в смерти смысл. Но в смерти нет никакого смысла. Смысла нет ни в чем».

Ниже было сообщение от Елены Костиной: «Дорогие мои! Улыбка – это то, чем вы бесплатно можете поделиться с другими. При этом все будут в выигрыше. Улыбнувшись, вы не только дарите, но и приобретаете. Улыбка делает мир лучше. Настройтесь на позитив. Жизнь прекрасна! Почувствуйте себя счастливым! Скажите себе, прямо сейчас скажите, что вы счастливы, и ничто в этом мире не помешает вам быть счастливым и дальше. И улыбнитесь!»

«Человек – это концентрация боли, – писал некто Артемий Колган, – которую другой никогда не поймет, крик, направленный в пустоту». Виктор беззвучно повторил эти слова губами, словно пробуя их на вкус.

«Я – человек верующий, хожу в церковь, – прочел ниже Виктор. – Да, я знаю, что в Библии написано о последних временах и конце света, поэтому не нужно меня постоянно отсылать к Апокалипсису. Но я не разделяю панику, будто Антихрист уже пришел. Давайте так: сейчас мы переживаем расцвет православия. Каждый день открывается три новых храма. И неужели вы думаете, что современный мир хуже того, что был раньше? Да, я вижу зло и моральное разложение. Но также я вижу и небывалые достижения, и хороших людей. Так что перестаньте мне указывать на Откровение Иоанна Богослова. Книга такая, что ее можно истолковать как угодно. Почему вы решили, что ваше толкование – правильное? Ложная тревога в духовных вопросах – грех и прелесть». К этому посту была прикреплена ссылка на статью с таким заголовком: «Тульские затворники, объявившие о конце света, увели с собой под землю сорок пять детей».

Следующее сообщение принадлежало Михаилу Ковалевскому. Он восторгался рестораном, куда его пригласили на празднование свадьбы. К сообщению прилагались фотографии блюд. Михаил писал, что каждый обязательно должен посетить это «уникальное заведение с непревзойденной кухней». Его восторг датировался вчерашним днем.

Виктор погасил экран, направился на кухню и приготовил бутерброды с колбасой – она еще не успела испортиться. Он налил молока и стал искать мусорное ведро. Аккуратно защищенное черным пакетом, оно стояло под мойкой. В ведре лежали обрывки, будто кто-то взял совместные фотографии и оторвал те их части, где был запечатлен нежелательный человек. Этим нежелательным человеком оказался здоровяк. Под одним из обрывков Виктор обнаружил айфон с разбитым экраном.

Послышались неспешные шаги – здоровяк спускался по лестнице. Он расслабленно подошел к стойке и налили себе виски.

– Я принял ваше предложение перекусить, – сказал Виктор. – Электричества только нет, продукты скоро испортятся. А вы нашли что-нибудь?

– Нашел, но вряд ли это объяснит, что происходит.

– Свое имя хоть узнали?

Здоровяк взял стакан и повернулся спиной к Виктору. Молчание длилось около десяти секунд, но потом он все же заговорил:

– Хорошая гостиная – нет ничего лишнего. Мои родители не выбрасывали хлам и хранили сломанные стулья, бабушкины платки, дырявые сапоги… Я никогда не понимал этого. Всю жизнь я осуждал родителей и стыдился их. У меня же никогда не было грязных кладовок и пыльных шкафов с хламом. Я уважал себя за это. Но я все же умудрился накопить хлам, ведь весь этот богатый дом и есть хлам.

– Вы упомянули родителей, – заметил Виктор. – Неужели их вспомнили?

– Вот их я почему-то и вспомнил, – здоровяк безрадостно рассмеялся. – Почти все забыл, а родителей помню, правда, смутно. И даже не столько их самих, сколько то, что испытываю к ним.

– И что же это?

– Презрение, жалость, обиду.

– Мне нужно найти потерявшегося мальчика. Могу ли я рассчитывать на вашу помощь?

Здоровяк не ответил. Он снял часы, поднес их к глазам и воскликнул:

– Смешно, ей-богу! Эти часы показывают то, что уже не имеет никакого значения.

С ленивой небрежностью здоровяк швырнул дорогую вещь на пол и залпом допил виски.

С лестницы донеслось перешептывание. Виктор узнал голоса офицера и женщины. Ему удалось разобрать только одно слово: «Контроль». Спустившись, женщина с презрением покосилась на здоровяка, а потом заняла место на диване. Военный сел рядом. Виктор встал перед ними и спросил:

– Узнали что-нибудь?

– Я – полковник Кирилл Сергеевич Гамов, сорок два года. В этом доме я гость, – отчеканил офицер.

– Как вы это поняли?

– Это что, допрос? – напрягся полковник.

– Нет, но все же хотелось бы знать.

– Все мои вещи – в чемодане. Я либо только приехал, либо собирался уезжать.

– Что еще?

– Это все, что вам нужно знать.

– Полковник Гамов мой брат, – сообщила женщина. – Я Ольга. А вот тот… – она указала кивком на здоровяка, отстраненно глядящего на стену, – его зовут Олег, и он мой муж. Формально. Потому что на деле этот человек чужой для меня.

– Объясните, пожалуйста, – попросил Виктор.

– Вот что я нашла у себя в комнате, – она разжала кулак и показала сложенный в несколько раз лист бумаги.

– Что это? – спросил Гамов.

– Записка. Моя предсмертная записка.

Ольга развернула лист и начала читать: «Нет ничего, что держало бы меня в этом мире. Все – пыль. Мои родители уже мертвы. Я не могу иметь детей, и это мое наказание и проклятие. А мой брак разрушен. О первой измене мужа я узнала четыре года назад. Он каялся и обещал, что не повторит своей ошибки. Но я подозревала, что он продолжает мне изменять. Все эти годы я чувствовала это, но прямых доказательств не имела. Между нами уже долгие годы нет любви и понимания. А сегодня я нашла в его телефоне подтверждение, что у него есть другая женщина.

Я ушла из жизни добровольно и обдуманно».

Ольга сжала записку и отвела взгляд в сторону.

– Женщина, которая написала это, действительно умерла, – произнесла она. – Я другая, теперь другая… Я решила жить. Без него.

Все время, пока Ольга читала записку, Олег пил виски с таким видом, будто происходящее его не казалось.

– Вам не удалось узнать, что с нами произошло? – спросил Виктор полковника.

– Нет.

– Мне нужно найти мальчика, помните, я говорил вам о нем? И нужно осмотреть поселок. Тут должны быть другие люди.

– Темнеет, – заметил Гамов. – Вы собираетесь заниматься поиском ночью?

– С мальчиком может случиться беда.

– Беда может случиться со всеми нами. Тем более если доверять… подозрительным типам, – полковник глянул на Виктора. – Сначала нужно подумать о своей безопасности.

– Но мне требуется ваша помощь!

– Повторяю: я вам не доверяю, – с нажимом подчеркнул Гамов, а потом повернулся к сестре:

– Ольга, держись рядом – я собираюсь осмотреть двор.

– Хорошо, пойдем.

Брат и сестра поднялись и вышли через дверь, ведущую на задний двор. Виктор сжал губы и поспешил за ними. Полковник принялся расхаживать вокруг беседки, словно строгий ревизор во время проверки. Виктор вновь попытался убедить его помочь, но в ответ услышал раздраженное: «Нет, я сказал!»

– Смотрите, там кто-то есть, – сообщила Ольга, показывая пальцем в сторону леса.

За забором стоял смуглый мужчина, вероятно, кавказец. Одет он был в полосатую пижаму. Увидев, что к нему приближаются, кавказец нырнул в кусты и растворился.

– Ушел, – задумчиво произнес Гамов.

– На вашу помощь я могу не рассчитывать, верно? – еще раз спросил Виктор, понимая, что полковник от своих слов не отступит.

– Уже вечер, – ответил Гамов, глядя на темнеющий лес. – Здесь опасно. Сами видели, ходят тут всякие…

– Вы что, не слышите? – вскипел Виктор. – Я же вам говорю: потерялся ребенок. Если здесь опасно, то тем более нужно его найти.

– Идите куда хотите, я же буду заниматься своим делом, – отмахнулся Гамов.

– Может, мы все-таки поможем ему, Кирилл? – вмешалась Ольга.

Гамов повернулся к ней, вздохнул и ответил:

– Сестра, я тебя не отпущу. Это не обсуждается. Иди за мной. А вас, – он перевел взгляд на Виктора, – попрошу покинуть территорию. Я вам не доверяю.

– Не буду мешать, – Виктор развернулся и пошел к воротам.

Не дойдя, он услышал голос Олега, выглядывающего из окна второго этажа:

– А что если у нее получилось?

– Вы о чем? – спросил Виктор, подняв голову.

– Вдруг она все-таки вскрыла себе вены и умерла, но не помнит этого? Вдруг мы все уже мертвы, и это – загробный мир?

– Я пытаюсь выяснить, что с нами произошло на самом деле. Вы пойдете со мной?

Но Олег не ответил и отошел от окна, бормоча под нос: «Надо проверить, надо проверить…»

Оказавшись на дороге, Виктор посмотрел по сторонам.

– Антон, где ты? – позвал он, но безрезультатно.

Виктор зашагал по тротуару, изучая дворы. Солнце, деревья, цветы, дачи, огороды – все это должно было складываться в жизнь, но из-за безлюдной пустоты разило смертью.

Тишина заполнила все его нутро, и Виктор согласился бы терпеть любой шум, любой скрежет, любую какофонию, лишь бы не чувствовать ужаса беззвучия. Пусть скрежещет металл, визжат сверла, грохочут тяжёлые молоты, перфораторы вонзятся в стены, хором вопят громкоговорители – только бы заполнить тишину.

Погода изменилась. Туча, напирающая издалека, ввергла небо в мрачное ожидание. Отяжелевшая от тысячи дождей, которые она несла в себе, туча грозилась упасть и раздавить микроскопического человека.

Угрюмое небо подчиняло себе настроение мира. Дома помрачнели, а чернеющая оконными проемами стройка, мимо которой проходил Виктор, зазвенела колокольчиками, словно праздничная лошадка.

– Эй! – позвал Виктор, встав перед ее фасадом, похожим на отвалившуюся голову каменного колосса. – Меня кто-то слышит?

Из окна выглянула коровья голова. И снова – звон колокольчиков.

– Чертовщина, – прошептал Виктор.

Все цвета почти исчезли, смазались, потемнели. Впереди материализовался тот самый кавказец, которого Виктор видел недавно, и быстро-быстро запрыгал на месте, размахивая руками, словно пытаясь отогнать от себя пчелиный рой. В его мелькании было что-то от танца, но больше – от припадка.

– Что с вами? – крикнул сквозь ветер Виктор.

– Акракка!

– Что? Повторите!

Но кавказец не ответвил и скрылся в сумерках.

Холод волнами царапал тело. Над головой взорвались невидимые бомбы. Порой небо бывает деликатным, начиная дождь редкими каплями и давая человеку возможность спрятаться, но в этот раз оно не церемонилось. Небесный зверь, вздрагивая молниями, явился как сила, которая не считается ни с кем и ни с чем.

Виктор оцепенел, запрокинув голову. Конец света наступил. Их было двое: зверь, необъятный, словно библейский левиафан, и человек, маленький, хрупкий, застывший между ужасом и восторгом.

Сквозь первозданный шум пробился чей-то крик:

– Я здесь! Сюда!

Мутный светлячок прорвался через водные стены, и Виктор потянулся к нему. Он падал, сбиваемый с ног грозой, бьющей в глаза гигантской фотовспышкой, рокочущей незримым космодромом, гремящей небесными заводами, – но, превозмогая, с рычанием поднимался и шел. Важно было только одно: идти.

Зверь взбеленился от такой наглости. Ветер швырнул Виктора на асфальт, и он потерял сознание.

2

Я слышал о древней идее, что Бог спит, а мы – его сон. А во снах нет никакой логики. Мы – сны, сошедшие с ума.

Побывав в Бездне, я не знаю, что шире, глубже, сложнее – окружающий мир или мой внутренний.

Она проснулась в лунном мире с серебряным воздухом и болезненно плывущими предметами. Нет, предметы не двигались, но видела она их так, словно они лежали в аквариуме. Это напоминало сказку, но сказку наоборот – этакую анти-сказку, где все недоброе, противное и тошнотворное. Головная боль орехоколом сжимала мозг, запрещая шевелиться, а тело страдало так, будто его месили неумелые силачи-массажисты.

Опасливо спустив ноги с кровати, она осмотрела лунную комнату: тяжелое трюмо с овальным зеркалом, похожее на стул великана, а рядом странная картина, на которой нагой парень протягивает руку парящему старику в белой футболке – так она восприняла композицию Микеланджело. Все было большим, все ей нравилось. Но тут же в воображении возник сюжет, в котором вся эта масштабность обрушивается и расплющивает ее. «Боже, что со мной? – мысль подшипником ударила по вискам. – Ничего не помню… Накачали меня чем-то, что ли?»

Она подошла к трюмо, покрутилась перед зеркалом и осталась довольна своей внешностью: стройная белокурая девочка лет шестнадцати. Внезапно у нее закружилась голова, девочку стошнило. Упершись ладонями в колени, она сделала глубокий вдох. Пришло облегчение: мир перестал качаться, а руки и ноги налились силой. Девочка подошла к выключателю и ударила по нему пальцами, но свет не загорелся. Она нашла на полу сумочку и высыпала ее содержимое на кровать: помада, потертый айфон, полторы тысячи рублей разными купюрами, зеркальце, большие ножницы, связка ключей и четки с крестом. Айфон поманил, и девочка с нетерпением включила его. Яркость экрана беспощадно резанула по глазам, и пальцы выпустили айфон. Когда же девочка подняла его, он отказался включаться. Измучив кнопку частыми нажатиями, она со злостью отбросила бесполезный гаджет.

«Меня точно чем-то накачали, – подумала она. – Я даже имени своего не помню… Вот попала!»

Вылетев в коридор, она чуть не потеряла равновесие перед лестницей. Аккуратно спустилась в просторную гостиную с широкими лунными окнами и ахнула при виде грандиозной хрустальной люстры. Бесчисленные ледяные капли ловили и вбирали в себя серебро. Зачарованная, девочка утратила равновесие. От падения в голове слегка прояснилось, хрустальный дурман рассеялся.

Что-то мешкообразное раскинулось у столика, заставленного бутылками и стаканами. Девочка, осторожно приблизившись, разглядела округлое тело в сером блестящем халате. Гора живота, из которой росли короткие волосатые ноги, похожие на надземные корни, рывками поползла вверх и, достигнув предела, резко сдулась – тело «поздоровалось» храпом, источая миазмы пота и перегара.

– Просыпайся! – потребовала девочка. – Просыпайся, я тебе говорю!

В ответ – храп.

Девочка пнула мужчину ногой и застонала – его бок оказался на удивление твердым.

– Зачем, а? – промычал мужчина, не открывая глаз. – Прекрати. Дай поспать.

Девочку отвлек волчий вой, и она подошла к окну, пытаясь хоть что-то разглядеть. Шаг – и все изменилось, будто сокрытые воспоминания прорвались в сознание, не оставив места для реальности…

…Она бежала по лесу с волками, чувствуя под ногами биение сердца земли. Могущество переполняло ее – земля давала силу, воздух давал силу, лес давал силу, небо давало силу. Она была венцом творения. Мир был ее и для нее. И Тот, Чье Присутствие угадывалось во всем, отступал перед ней. Он считал ее равной.

Деревья остались позади, и она ступила на священную землю. Волки не смели следовать за ней. Все стороны света сходились здесь. С этого места все началось, им же все и закончится. Начало и конец, альфа и омега.

Перед ней возвышалось Древо Мироздания, Древо Жизни, Вечное Древо, и она победоносно смотрела на него, запрокинув голову. Ее душа стала восторгом. Но восторгом без ужаса, без трепета, без благоговения.

Волки смешались с другими животными, пришедшими к священному месту, в небе закружились птицы – все живое следило за тем, что сделает человек. Следил и Тот, Чье Присутствие угадывалось во всем.

Она закрыла глаза и сделала глубокий вдох, готовясь к поступку. «Знает Бог, – послышался шепот, – что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы станете богами, знающими добро и зло». Она ликовала с видом завоевателя, осадившего последнюю крепость: этот день настал!

– Ну что, будете брать или нет? – с легким раздражением спросил кто-то, и девочка удивленно уставилась на возникшего перед ней парня в одежде продавца магазина техники. – Решайтесь, это выгодное предложение. Акция действует последний день.

Священное Древо исчезло – его заменило искусственное, стоящее в выставочном павильоне. На пластмассовых ветвях вместо плодов познания добра и зла висели айфоны. Девочка отпрянула, ее сознание освободилось от видений.

Лунный дом вернулся. Метнувшись к спящему мужчине, она с рычанием вонзила в его лицо ногти. Бедолага тут же проснулся и оттолкнул ее ногами. Вскочив, он выставил перед собой ладони, но сразу опустил их, увидев нагую девчонку.

– Тепло ночью, можно и голой походить, – ухмыльнулся мужчина. – Не правда ли?

– Свинья! Что ты со мной сделал?

– Я? Да я тебя первый раз вижу.

– Что я здесь делаю? Как я сюда попала?

Мужчина провел взглядом по синим стенам с изумлением скептика, которому неожиданно явились призраки.

– Черт… – выругался он.

– Что не так?

– Я тоже не узнаю это место.

Девочка скрестила руки на груди: «Ну-ну, так я тебе и поверила!»

Мужчина с силой потер лоб, будто пытаясь распрямить скрюченные мысли. Его физиономия, защищенная твердокаменным щеками-щитами, просияла, и он выхватил из кармана халата смартфон с таким энтузиазмом, словно это был лотерейный билет, суливший выигрыш. Палец ловко забегал по экрану.

– Что там? – спросила девочка.

– Не узнаю ничего в телефоне, будто он не мой, – ответил мужчина через полминуты, опустив смартфон. – Понимаешь, детка, я вообще ничего не помню. Ничего, будь оно неладно. Ни-че-го! Я не помню, как меня зовут, не знаю, где мы и как здесь оказались.

Девочка упала на диван и обхватила голову руками.

– Я тоже, – ответила она и зарыдала.

– Черт, голова разрывается. Хочется, чтобы это был сон, но нет – во сне башня так не болит. Надо выпить.

Мужчина схватил бутылку и сделал несколько глотков.

– Чувствую, как кожа на лице разглаживается, – довольно сказал он.

Но девочка не слышала – она отдалась плачу. Мужчина взял стакан, наполнил его и сунул ей под нос. Девочка выпила большими глотками и закашлялась.

– Вот и ладненько, – обрадовался мужчина, выпрямляясь. – Думаю, мы поладим.

*

Виктор привстал на локтях. Укрытый пледом, он лежал на твердом, как доска, диване. Одежда была сухой. Сколько же времени прошло?

– Вам лучше? – послышался вопрос.

Повернув голову, Виктор увидел сидящего в кресле усатого мужчину, который постукивал пальцами по подлокотнику, будто нажимая на невидимые клавиши. Освещения не хватало, чтобы определить его возраст – пятьдесят ему или шестьдесят?

– Голова трещит, – ответил Виктор. – Ливень давно закончился?

– О каком ливне вы говорите? – удивился усач. – Вы потеряли сознание рядом с моим домом, но никакого ливня не было.

Виктор попытался сесть, но картинка перед глазами задрожала и начала размываться.

– Лежите, лежите, – забеспокоился усач. – Поесть, кстати, не хотите?

Виктор кивнул, и усач принес тарелку холодного супа – истинный минимализм из лука, моркови и картошки. Впрочем, еда оказалась на удивление вкусной и резко улучшила самочувствие.

Они познакомились – хозяина звали Александром. Он выслушал рассказ Виктора, тяжело вздохнул и сказал:

– Я тоже не помню многого, но проблема не в этом. Дом, вещи, фотографии, записи – все это хранит информацию обо мне, но она не совпадает с крупицами моих воспоминаний. Тот, кем я себя чувствую, кем являюсь как личность, не совпадает с тем, что я раскопал о своей реальной жизни. Я помню, что занимался философией, писал книги и выступал перед слушателями. Конечно, воспоминания призрачны, будто это было очень давно, но они есть. И при этом воспоминания не соответствуют реальности. Я нашел убедительные доказательства того, кто я на самом деле: всю жизнь я проработал строителем, а когда вышел на пенсию, то поселился здесь.

– Как вы думаете, что происходит? – спросил Виктор.

– После вашего рассказа у меня появилась теория. Вы когда-нибудь слышали о психических эпидемиях?

– Не припомню. А что это?

– С ума, мой дорогой друг, сходят чаще всего не поодиночке, а вместе. В истории можно найти тысячи примеров, когда одни и те же симптомы безумия вдруг охватывали целые города. Тут ключевое слово «вдруг» – живут люди обычной жизнью, и вдруг становятся одержимы какой-то идеей или верой. Этому сопутствуют очень сильные эмоции, будто человек находится под действием наркотика – от эйфории, до отчаяния. Еще можно наблюдать агрессию, истерию, панику, коллективные галлюцинации, навязчивые идеи, спутанность, расстройство памяти, суицидальные мысли…

– Смотрю, вы в этом специалист.

– Я же сказал, что написал несколько книг… если это, конечно, не ложные воспоминания.

– Происходит что-то ненормальное, но себе я кажусь здоровым человеком. – заметил Виктор.

– А вы думаете, что сумасшедший отчетливо понимает, что он болен? Он скорее будет отрицать свою болезнь.

– Иными словами, Александр, вы уверены, что все мы сошли с ума?

– Сейчас нельзя быть уверенным ни в чем, друг мой. И даже в том, что я сказал. С ума сойти могли не все, а только вы, или только я. А вдруг это я – сумасшедший, а вы – моя галлюцинация? Или наоборот. Но и не исключено, что мы вполне здоровы, ведь психологические особенности еще не признак безумия.

Александр на несколько секунд отдался своим мыслям, а потом продолжил:

– У нас нет почвы под ногами. У нас не стало прошлого, но пока нет и будущего. Возможно, его и вовсе не будет. Мы во тьме, потерялись, не знаем, что произошло и куда идти. Поэтому не стоит спешить с ответами.

– Я знаю точно одно: мне нужно найти сына, – встрепенулся Виктор.

В окно постучали, но рассмотреть за темным стеклом ничего не удалось. Впрочем, стук больше не повторился. Громко потрескивала свеча. Или нет – не было никакого потрескивания, а только так казалось в тишине.

– Не нравится мне все это, – прошептал Александр.

– У вас есть оружие? – спросил Виктор.

Александр приподнял футболку и показал чехол с охотничьим ножом.

– Не люблю ножи, не люблю насилие, – сказал он. – Но когда появились вы, то я перестраховался. Надеюсь, понимаете меня, друг мой, ведь самозащита допустима. Впрочем, мне начинает казаться, что не только самозащита допустима…

– Но как поразить ножом галлюцинацию? – спросил Виктор, грустно улыбнувшись. – Если мы обезумели, то как отличить настоящую опасность от мнимой, реальность от иллюзии?

– Это, друг мой, и предстоит выяснить, – Александр спрятал нож, опуская футболку. – А сейчас вам нужен сон. Если утром ваше самочувствие наладится, я помогу с поисками.

– Но на улице кто-то ходит!

– Я прослежу, чтобы не случилось ничего плохого. Доверьтесь мне, друг мой.

Александр ушел в соседнюю комнату и вернулся с молотком. Он положил его возле дивана и сказал:

– Простите, в целях безопасности был вынужден забрать инструмент. А теперь отдыхайте!

…В полудреме Виктор перенесся в свет, точнее – в белизну: белел кафель, белели окна и двери, белели шкафы, белели потолки. Люди в белых халатах быстро передвигались по коридору, обходя пациентов в разноцветных пижамах.

Маленький кабинет, в который вошел Виктор, показался просторным, потому что его обманчиво расширяла белизна и пустое бесцветное небо за окнами. За столом, опять же белым, в окружении белых бумаг сидел человек в белом халате и заполнял черными буквами белую историю болезни.

– А, это вы, – сказал он, откладывая ручку. – Вас что-то беспокоит?

– Да, у меня проблема. Я потерял память.

– А почему вы думаете, что это проблема?

– Но я многого не помню.

– Поверьте, вся информация о вашей жизни внутри вас, глубоко-глубоко внутри. Наша психика ничего не забывает. Она не забывает, она скрывает.

– И что мне теперь делать, чтобы вспомнить свое прошлое?

– Зачем вам это? Вы не думали, что потеря памяти – не проблема, а шанс? Шанс познакомиться с самим собой. Это проще, когда сознание очищено. Ваша психика отсекла все ненужное – радуйтесь!

– Но как, как я могу познакомиться с собой?

– Нужно извлечь сокровище из глубин. Понять самое главное.

– Все это – общие слова. Что конкретно мне делать? – настаивал Виктор.

– Выйти на свет.

С этими словами в окно вошло сияние, и кабинет утонул в нем.

*

– Замерз, Вадим? – послышался голос. Тот, к кому обращались, поднялся на ноги и осмотрелся. Над стенами полуразрушенной церкви изрядно поработало время, но в некоторых местах луна все же находила фрагменты тысячелетних ликов. Слева чернел крест, похожий на старую телевизионную антенну. У противоположной стены стоял прилавок. Вместо икон висели плакаты, рекламирующие сладости. Центральное пространство храма занимали столики с неубранной посудой.

– Ты ко мне обращаешься? – спросил Вадим, пытаясь рассмотреть темную фигуру, стоящую в алтаре.

– Кроме тебя никого ведь здесь нет. Терирем.

– Кто ты такой?

– Я? Я – ангел. Твой ангел-хранитель, Вадим.

– Почему я вижу тебя? Я умер?

– Сложно ответить. Миры соприкоснулись. И трудно определить, где мы – на земле или на небе. Я и сам сбит с толку. Но почему тебе это так важно знать? Ничего ведь не изменится.

– Это, наверное, сон, – простонал Вадим, потирая затылок. – Кошмар…

– Может, и сон. А может, и явь. Или же и то, и другое одновременно. Терирем.

– Безумие…

– А может, и безумие. Но что есть безумие?

– Если ты ангел, то тогда расскажи мне о Боге. Какой он?

– Странный. Даже по нашим меркам.

– И как тогда можно верить в такого… странного Бога?

– А ты разве в него не веришь? – удивился Ангел. – Так вот почему ты покинул свою паству?

– Какую паству?

– Ты же пастор! Или забыл? – Ангел засмеялся.

Вадим промолчал.

– Но мне кажется, что ты водишь меня за нос, – заявил Ангел.

– Почему?

– Потому что я вижу перед собой глубоко верующего человека. А говоришь, что атеист.

– Я не лгу: я не верю в Бога.

– Все верно. Твое неверие и есть форма веры.

– Это игра слов – не более.

– Обычный атеист принимает отсутствие Бога как должное, как безоговорочную истину, и не предается сладким мукам богоискания, как делаешь это ты. Проблема Бога абсолютно выпадает из его жизни. Для него не верить – естественно, а вера – извращение. Ты же, прогрессируя в своем неверии, все больше поглощен идеей Бога. Интересный ты атеист, Вадим. Атеист, обиженный на Бога, в которого не верит, ха-ха!

– Я избавился от иллюзии Бога, но пока не знаю, чем заполнить пустоту.

– А если ее можно заполнить только Богом?

– Но есть же люди, которые не верят и не мучаются? Ты сам говорил!

– Но я не человек, и поэтому не так хорошо знаю человеческую природу, чтобы быть уверенным.

– Хорошо, если Бог есть, то чего он хочет от меня? От нас?

– Я не знаю, что в голове у Старика. Я даже не знаю, есть ли у него голова. И я не уверен, что ему от вас что-то надо.

– Зачем он нас сотворил?

– У меня есть догадки, но если я их изложу, то у тебя появятся новые вопросы, на которые я, к сожалению, ответить не смогу. Одним словом, запутаю я тебя, терирем.

– Я хочу видеть тебя, выйди! – потребовал Вадим. – Хочу знать, кто говорит со мной о Боге.

– Что за пафос, Вадим, да еще и в такой ситуации? Прекрати, это не идет тебе. Пафос вообще никому не идет.

– Покажись!

– Ну хорошо, хорошо…

Неустойчивой походкой из мрака алтаря вышло существо с туловищем человека и головой сома. Переливаясь слизью, она торчала пастью вверх, но не ровно, а под углом, как Пизанская башня. Два длинных шланга-уса спускались по узким плечам до пояса. Вместо кистей рук у чудовища были клешни. Остановившись, оно расширилось красно-черными, как у фламинго, крыльями, и Вадим, отпрянув, упал.

– Ну что, увидел? Можно идти? Здесь сквозит, а я не хочу заболеть, – сказал Ангел.

– Что ты за зверь? – выкрикнул Вадим. – Сатана?

– Нет, но напомню, что дьявол – тоже ангел. Слушай, а кого ты ожидал увидеть? Благолепного юношу в белых одеждах? Ты вообще помнишь, как серафимы описаны в Библии?

– Ты уродлив!

– Уродлив? – обиделся Ангел. – Тогда ты точно не готов встретиться с Богом. Ведь что ты скажешь, увидев его, когда у тебя такие вкусы? Да и чего ты так испугался? Ты же вроде с ангелами уже имел дело, или все эти твои «служения исцеления» с изгнанием бесов – надувательство?

– Уйди! Оставь меня! – завопил Вадим.

– Ладно, думаю, достаточно для первого знакомства, – согласился Ангел и тут же исчез, как при монтаже, когда в одном кадре есть фигура, а уже в другом – пустое помещение. Через миг растворилась и церковь. Вадим очутился у реки, рассеченной луной. Часть берега захватил особняк, оберегаемый высоким забором.

Фонари не горели, наталкивая на мысль, что в доме никого нет. Звонок не сработал, и Вадим заколотил в ворота. Во дворе послышались шаги.

– Кого там черти принесли? – недовольно спросили за металлической преградой.

– Я заблудился, – ответил Вадим. – Мне нужна помощь.

– Поздновато для прогулки, не находите?

– Говорю же, я заблудился.

– Ладно, сейчас. Но учтите, я вооружен.

Дверь открыл невысокий плотный мужчина в серебряном халате. Короткие руки и ноги, растущие, казалось, прямо из живота, производили впечатление недоразвитости. Впрочем, голова в этом мясном образовании была знатная – она сидела на шее-тумбе, разросшись щеками. В одной руке толстяк сжимал нож, в другой – фонарь. Свет слепил глаза, и Вадим поморщился.

– Милости просим, – оценив дорогую одежду Вадима, пригласил хозяин услужливо-ироничным тоном и, кланяясь, отошел в сторону.

Они прошли в дом. В беззащитном перед луной зале светился «цветок» – фонарик сунули ручкой в стакан и поместили посреди стола. Хозяин усадил Вадима на диван рядом с девочкой-подростком. Она не стеснялась короткого платья и пьяно улыбалась, прислонив вытянутый бокал к оголенному плечу. Толстяк плюхнулся в кресло, пробормотал что-то про романтическую атмосферу и потянулся к стоящей на полу бутылке. Нашелся и стакан, который он тут же наполнил и передал Вадиму. Сам же без стеснения пил прямо из бутылки.

– Рассказывайте, – обратился он к гостю. – Что с вами случилось?

Вадим замялся, подбирая слова.

– Ему, наверное, тоже память отшибло, – хихикнула девочка и сделала глоток.

– Так что, Наташа права? – заметив изумление на лице гостя, спросил толстяк.

– Права. Я очнулся на берегу…

– Что-то помните? – перебил хозяин.

– Имя. Вадим – так меня зовут. И…

– И? Ну же, продолжайте.

– Помню, что я – пастор.

– Кто-кто? – весело переспросила Наташа.

– Пастор. В церкви.

– Батюшка, что ли? – хихикнула она.

– Нет. Не совсем…

– У нас та же проблема с мозгами, – вздохнул хозяин и приложился к бутылке. – Еще нет света и позвонить нельзя. Но мне все же удалось о себе кое-что узнать. Меня зовут Борис Леонидович Сонин, и я…

– Алкоголик, – закончила за него Наташа и засмеялась.

Хозяина это тоже развеселило, и он подмигнул девочке.

– Но со мной все не так просто, как кажется, – толстяк достал из кармана скомканную листовку и протянул ее Вадиму. «Голосуй за своего! За Бориса Сонина!» – призывала листовка. Кроме надписи на ней было и изображение: подвернув рукава белоснежной рубашки и забросив на плечо пиджак, Сонин улыбался, стоя на фоне церкви. Все недостатки его физиономии, включая бородавку на щеке, были убраны. Под изображением размещалась подпись: «Народный губернатор».

– Так вы политик! – воскликнул Вадим.

– Еще я женат, – Сонин показал кольцо на безымянном пальце. – К слову, жена – так себе, хотелось бы и получше. Кроме того, у меня две дочки: одной – около четырнадцати, другой – не больше десяти. Это если судить по глупым фото в телефоне…

– По… почему глупым? – спросила Наташа пьяным голосом.

– Вся семья в теплых свитерах, – пояснил Сонин, – сидит на удобном диване у камина и показательно улыбается – разве это не глупое фото? Передрали у американцев манеры, знаете ли…

– Мило же, – протянула Наташа.

– Противно, – скривился Сонин. – Но это меньшее из зол. А насущная проблема состоит в том, что у нас потекли мозги… Хотя к черту память! Жизнь и так в самом разгаре. У нас есть выпивка. И с нами Наташа. Ура!

Он чокнулся с девочкой.

– А что вы не пьете, святой отец? – спросил Сонин.

– У нас не принято такое обращение, – сделал замечание Вадим. – А от выпивки я, если позволите, откажусь.

– Извините, не знал. Ну что ж, о себе я рассказал, а вот Наташе повезло меньше – о ней мы так ничего и не узнали, кроме того, что она юна, красива и находится в гостях у очаровательного мужчины. И неважно, как ее зовут, ведь ей, как мне кажется, вполне подходит именно это имя – Наташа.

– Мне тоже особо нечего рассказать, – признался Вадим. – Помню сон: я был в заброшенной церкви вместе с чудовищем, которое назвало себя ангелом-хранителем…

– Мо… может, мы все под наркотиками? – предположила Наташа.

Сонин изобразил смущение, а потом сказал, смеясь:

– Я только алкоголь держу.

– Ты уве… уверен? Вон ему, – девочка указала кивком на Вадима, – ангелы являются. У меня тоже были…галлю… галлю…

– Галлюцинации, ты хотела сказать?

Наташа кивнула, но дальше разговор продолжать не стала – побежденная алкоголем, она свернулась в комочек и уснула. Платье задралось, обнажив бедра. Вадим поспешно отвел взгляд.

– Слушайте, а ведь юная леди дело говорит, – тихо сказал Сонин. – Вдруг мы действительно под наркотиками? А-а-а-а, к чертям все проблемы, – он влил в себя очередную порцию алкоголя. – Еще чуток поговорим и пойдем спать. А завтра все прояснится. Ведь если нельзя решить проблему, нужно расслабиться и ждать, пока все само наладится.

– Наверно, вы правы, – ответил Вадим. – Другого выхода я тоже не вижу.

– Мы оторваны от мира, как будто попали на необитаемый остров, – заметил Сонин. – Я б уже с ума сошел, если б не пойло.

– А может, мы и так уже сошли с ума?

Сонин сымитировал испуг, да так искусно, что лишь неожиданная улыбка, последующая за этим, выдала его.

– Ну и шутки у вас! – воскликнул Сонин.

– Не до шуток мне.

– Слушайте, а вы уверены, что являетесь пастором? – политик прищурился.

– Я ни в чем не уверен.

– А как вы думаете: может, это нас Бог наказывает?

– Если бы я знал! – простонал Вадим. – Но я даже не уверен, существует ли он.

– Ничего себе! Неожиданно честно. А я вот как мозгую: Бога мы создаем по своему образу и подобию, и даже если бы он существовал, каждый все равно бы видел его по-своему. У дураков, знаете ли, и Бог – дурак. Ведь каждый верующий, умен он или глуп, видит Бога через призму себя. Улавливаете, да?

Вадим кивнул.

– Ладно, Бог с ним, с Богом, но церковь – это стопроцентный бизнес и власть, и дураки ей только выгодны. Правда, особой власти у нее уже нет…

– Да? – перебил Вадим. – И у кого же она? У губернаторов и президентов?

– Не смешите меня. Есть финансовые круги, которые стоят и над губернаторами, и над президентами, и над попами. В их руках СМИ – этот самый «зомбоящик», который задурит мозги похлеще любой религии. Вот где реальная власть. Да и что за верующие нынче пошли? Свечку поставить и яйца освятить – это, знаете ли, несерьезно…

– Мне кажется, вы переоцениваете влияние вашего «зомбоящика», – возразил Вадим.

– Когда кажется – креститься надо. Ой, простите, это не про вас, – Сонин хохотнул. – Если СМИ не так уж и влияют на людей, то кто же, а?

– Вы забыли про интернет.

– А в интернете что, нет СМИ?

– Есть, но интернет – свободная зона, где каждый может разместить любую информацию, создать сайт или блог…

– И многие будут этот блог читать без рекламы и раскрутки, а? Да и не понимаете вы того, как изменился подход к болванам: теперь не нужно ничего прямо запрещать. Открытая цензура не только не нужна, но и вредит делу. Достаточно болвану внушить внутреннюю цензуру, и он будет иметь дело только с той информацией, которую ему подсовывают, а альтернативную точку зрения игнорировать, заведомо считая ее ложной.

Сонин, опустошив бутылку, бросил ее на пол и пнул ногой.

– Интернет-интернет, – пробубнил он. – А слышали ли вы об информационных импульсах? Это когда запускается тема, в которую втягиваются все пользователи сети. Обсуждение бурлит, спор перерастает в священную войну, но на деле все это спровоцировано кукловодами и ими контролируется. Именно манипуляторы определяют, чем будут жить массы, о чем думать, чем наполнять мозги. Удивлены? Да-да, все информационные потоки под контролем, слышите?

Вадим попытался вставить слово, но Сонин поднял палец и прервал его:

– Говорите, что хотите, а я знаю, на что способен «зомбоящик». Покажи раз, покажи два, еще раз повтори – и в это уже почти все верят. Несколько таких кампаний – и люди превращаются в стадо баранов. Они впадают в экстаз и готовы рвать на куски врага, которого придумает пропаганда. Они уверены, что творят историю, что они – герои. Хвалят себя и хвалят других таких же «героев». Баранов накачивает так называемое независимое телевидение, и они при этом верят, что имеют свою уникальную точку зрения: это же у врага зомбирование, а у нас правда! Что, не согласны? Не хочу вас обижать, но ведь и ваша… церковь… использует те же приемы, что и «зомбоящик». Но сколько человек охватывает ваша организация, а? Миллионы по всему миру? А СМИ охватывают почти всех.

– В ваших словах есть правда, – вздохнул Вадим.

– В церкви так же, как и везде: человек преследует выгоду, одну лишь выгоду. И одни доят других.

– Исключений нет?

– Какие исключения? Тут чистяк, закон. Человек – та еще скотина. У каждого в голове только выгода. И ради другого мы шевелимся лишь тогда, когда это в наших интересах. Иных вариантов нет.

– Хотелось бы поспорить, но мозг работает плохо, – Вадим потер лоб.

– Утомил я вас, да? Вижу, что утомил, – Сонин поднялся. – Идите за мной, выберете себе комнату. Думаю, все мы заслужили отдых.

*

Александр зажег свечу в своей комнате, и она осветила столик, на котором лежали тетради, а также книжный шкаф, стоящий рядом. У шкафа лежала небольшая сумка, предназначенная для переноса книг. Он подошел к полкам и провел рукой со свечой вдоль них. Взгляд выхватил следующие экземпляры: Ницше «Так говорил Заратустра», Эрих Фромм «Иметь или быть», Александр Зиновьев «Я мечтаю о новом человеке», Хосе Ортега-и-Гассет «Восстание масс». Но своих книг Александр не наблюдал. Он отчетливо помнил, что был автором нескольких трудов, но тогда где они? Или это воспоминание – лишь фантом?

Александр достал с полки «Восстание масс». Открыв книгу, он прочел: «Особенность нашего времени в том, что заурядные души, не обманываясь насчет собственной заурядности, безбоязненно утверждают свое право на нее и навязывают ее всем и всюду. Как говорят американцы, отличаться неприлично. Масса сминает все непохожее, недюжинное, личностное и лучшее. Кто не такой как все, кто думает не так, как все, рискует стать отверженным. И ясно, что «все» – это еще не все. Мир обычно был неоднородным единством массы и независимых меньшинств. Сегодня весь мир становится массой».

Вернув книгу испанского мыслителя на свое место, Александр вздохнул. «Безумные массы поистине сметают все личностное и лучшее», – подумал он, качая головой.

Александр поставил свечу на столик и опустился в кресло. Он потянулся к одной из тетрадей и открыл ее. Она содержала записи о выполненных строительных работах и отчеты о закупленных материалах – информацию о многолетнем труде Александра. «А вдруг я никогда не был философом, автором интеллектуальных бестселлеров?» – подумал он и отшвырнул тетрадь к стене.

Другая тетрадь хранила философские заметки Александра. Он заерзал в кресле и с жадностью стал ее перелистывать. Водоворот записанных мыслей обрушился на него. «Мне кажется, я попал в грандиозный дурдом, где каждый не на своем месте, – прочел он. – Появился новый вид человека – «человек безумный», как окрестил его я. И этот человек еще не до конца явил себя, не прошел все стадии своего развития. Но близко, близко…» Перелистнув, Александр буквально проглотил глазами еще одну запись: «Есть два типа человека. Первый тип стоит на принципах свободы, творчества, индивидуализма. Эти люди тяготеют к развитию, к созиданию. Высшее, Подлинное, Прекрасное, Идеал – это все их ориентиры. Второй тип охватывает большую часть человечества. Это люди, любящие свободу только на словах, но не на деле. Им уютно в рабстве. Они глупы, но имитируют ум. Грязь они называют творчеством. Им хорошо в стаде, хоть они и трубят о «неповторимой личности» на каждом шагу. Исторически первый тип всегда терпел претиснения. Не только потому, что он не имел таких возможностей и ресурсов, как второй тип, – основная причина состояла в моральном принципе: не протився злу насилием. Я до сих пор сомневаюсь, правильно ли это. Насилие мне глубоко противно. Но, возможно, стоит отказаться от этого принципа? Не знаю, не знаю! Но если не отказаться, то как тогда победить в эволюционной борьбе? Второй тип укореняется в своем безумии, и скоро все будет разрушено, если его не остановить! Как быть, как быть?..»

Александр опустил философский дневник на колени и задумался: «А тот человек, который спит в соседней комнате – Виктор, к какому типу он относится? Кажется, он умеет слушать. Да, он явно не отличается высокими познаниями, но не является глупым. Чувствую, что он – свой, и займет нашу позицию в этой эволюционной борьбе».

Александр поднялся, вложил тетрадь в сумку для книг, повесил ее через плечо и вернулся к Виктору. Он сел в кресло, прижал к груди сумку и уснул.

3

Сон – это подлинный мир. А настоящий мир – это сон.

Мир взрослых – это мир извращенных и искалеченных детских мечтаний.

– Будь осторожен, Коровьев. Они где-то рядом, – услышал он внутренний голос.

– Да-да, я знаю, – мысленно ответил Коровьев, оглядываясь. – Я – сама бдительность, не беспокойся.

– Мельчайшая ошибка – и гибель.

– Все будет хорошо.

– Слышишь голоса? Проверь, кто это.

– Иду, уже иду.

Коровьев ступал почти бесшумно, напряженный, как горожанин, который поздно ночью возвращается домой через криминальный район. Но только путь его лежал по травянистому берегу. Он услышал голоса и спрятался в кустах. Осторожно выглянув, Коровеьв увидел большой палаточный лагерь, выстроенный вокруг шатра с изображением распятия. Люди, оглушенные, потерянные, беспомощные, слонялись по лагерю. Одни искали взглядом поддержки, другие смотрели недоверчиво и враждебно, третьи – со страхом, готовые на все, лишь бы избежать худшего, выжить, спастись.

Но потерянными были не все: амбал в белом пиджаке, рядом с которым люди казались детьми, зазывал к себе.

– Свершилось! – провозгласил он. – Господь грядет, как и предсказано в Откровении. Последние времена. И скоро мы узрим Бога, сходящего с Небес. Аллилуйя!

– Что случилось? – спросил кто-то в толпе. – Я ничего не помню.

– Я – пророк Илия, – ответил проповедник, – предвестник Страшного Суда. Ашмалахарга! Ашкараа! Имеющий уши слышать – да слышит!

Он произнес проповедь о том, что на глазах сбывается написанное в Откровении Иоанна Богослова, и грядет битва со Зверем. Мир, по словам проповедника, поглотил Вавилон. Человечество окончательно пало, утратив образ Божий и «потенциалы к спасению», поэтому будет предано огню. Спасутся только избранные.

– Кто я? – обратилась к пророку девушка с фиолетовыми волосами. – Кто я, посланник? Бог спасет меня?

– Ты – дитя Божие, – по-отечески улыбнулся ей проповедник. – Одна из ста сорока четырех тысяч избранных.

– Аллилуйя! – воскликнули в толпе.

– Прими Духа Святого! – прогремел пророк, коснувшись лба девушки. Она упала на траву и задергала руками и ногами, словно пытаясь танцевать лежа.

– Тебе хорошо, дитя? – спросил ее ласково проповедник.

– Я – в раю. Махррака. Ашрралгра. Агшара.

– Примите дар Духа Святого, все примите! – завопил пророк, подняв над головой руки полукругом. – Дар Духа! Кгрракатака!

Верующие повалились на землю, выкрикивая что-то неразборчивое, неподдающееся осмыслению, дикое.

– Беги, – сказал голос Коровьеву. – Попадешься ведь. Этот человек – мощный экстрасенс, поэтому опасен. Беги!

*

Проснувшись рано утром, Виктор увидел Александра, дремавшего в кресле. Тот сквозь сон уловил движение и открыл глаза.

– Как поспали? – спросил Александр, устраивая сумку с философской тетрадью между собой и подлокотником.

– Нормально, хоть и видел странные сны, – ответил Виктор, принимая сидячее положение. – Да и трудно было определить, снится ли это или же происходит наяву.

– И что же вам снилось?

– Не могу точно описать, – Виктор протер глаза. – Пока я видел сны, они были понятными и логичным. Но сейчас все это выглядит как поток бессвязных образов, фраз, событий. Например, мне снилось, что я – пациент психиатрической лечебницы…

– Наверное, это под впечатлением от нашего разговора о массовом безумии. А вообще, сны могут многое рассказать, если подобрать к ним ключ. Что еще вам снилось?

– Не могу вспомнить точно – все почти выветрилось из памяти. Ах вот, вспоминаю один сон: я нахожусь внутри яйца и пытаюсь разбить его, чтобы выбраться. Наконец у меня получается. Но вдруг я обнаруживаю, что на самом деле не в яйце, а в чреве матери. Начинаются роды, и меня выталкивает к свету. Я слышу крик новорожденного – свой крик.

– Ну что ж, с днем рождения вас! – Александр улыбнулся.

Виктор поднялся на ноги и сказал:

– Куда ночь – туда и сон. Так, кажется, говорила… моя мама… А теперь нужно искать мальчика.

Они спешно позавтракали и вышли на улицу. Александр захватил сумку с философской тетрадью. Сначала он думал взять еще и нож, но глядя на лезвие, испытал неприятные чувства – что-то дикарское, кровожадное стало проявляться в нем. Ему представилось, что он может зарезать человека, и в душе мелькнул намек на дикое удовольствие от убийства. Испугавшись себя, Александр отложил нож. Впрочем, у Виктора был молоток, и Александр утешил себя тем, что беззащитными они не останутся.

Виктор остановился и провел глазами по домам: поселок как поселок – ничего необычного. Так может, проблема в его голове? Может, он действительно болен?

– Не могу поверить, что мир перестал быть… нормальным, – сказал Виктор.

– Возможно, еще одно свидетельство ненормальности мира перед нами, – пробормотал Александр. – Там на дороге странный человек, видите?

– Пойдемте к нему.

Приблизившись, они увидели мужчину в плавках. Он бегал глазами по исписанным листам, которые разложил перед собой на асфальте, и улыбался, как филателист, завладевший редкой коллекцией марок.

– «Луна серебрит», – прочел он. – Боже, как хорошо! А это: «руки-крылья». Толково, толково…

– Доброе утро! – обратился к мужчине Виктор. – Чем вы заняты?

– Сагу, я закончил сагу, – ответил тот, не отрывая глаз от рукописи. – Это седьмая книга. Называется «Кровавое небо». Хорошее название, не находите?.. «Стальной взгляд», – продолжил читать автор. – Да-да, это верное описание… А у роковой женщины белозубая улыбка… А тут что? «Он пустил скупую мужскую слезу»… Хорошо, хорошо!

– С вами все в порядке? – осторожно спросил Александр.

– Конечно, со мной все в порядке, – писатель раздраженно глянул на вопрошающего. – Даже чудесно, ведь я закончил роман. Сидел тут триста тридцать три года и триста тридцать три дня. Сидел и писал. А теперь закончил. Дать почитать?

– В другой раз, – ответил Виктор. – Простите, но мы спешим, – он взял Александра под руку.

– Вам не понять. Тогда не мешайте, – мужчина в плавках снова углубился в текст. – «Воцарилась тишина»… «Кошачья грация»…

– Сумасшедший, – прошептал Александр, когда они отошли. Виктор кивнул в ответ.

Четверть часа они шагали в молчании, осматривая поселок. Кроме писателя им никто больше не повстречался. Лес и дома были погружены в тишину, и казалось, будто нет никакого конфликта между естественным и рукотворным, между природой и цивилизацией. Искусственное стало… диким.

Виктор решил отвлечься от неприятных мыслей с помощью разговора.

– А что снилось вам? – спросил он.

– Плохой сон.

– Не хотите рассказывать?

– Почему же? Мне, друг мой, снился заброшенный парк: сломанные скамейки, полуразрушенные беседки, застывшая карусель, коричневые от ржавчины качели, заросший травой асфальт. Люди боялись друг друга и старались держать дистанцию. А потом я увидел детей – мальчика и девочку лет пяти-шести. Сначала они невинно обнимались, но потом стали стягивать друг с друга одежду. Голые, прижавшись телами, дети покатились по дороге… И я проснулся.

– Мерзость.

– Знаете, меня поразило не столько увиденное во сне, сколько сама атмосфера, которую я уловил. Это был душевный холод, как будто между людьми пропала всякая связь, всякое единство, всякое тепло, и холодное, как космос, одиночество овладело душами. До конца не могу избавиться от этого неприятного переживания, друг мой.

– Что ж, ваш заросший парк из сна чем-то похож на этот поселок, – задумчиво произнес Виктор.

– И это меня пугает, – прошептал Александр.

*

– У меня почти нет времени, Вадим. Просыпайся.

Потрескивая клешнями, на стуле у окна сидело чудовище с головой сома, окруженной светом. Но когда глаза Вадима привыкли, свечение пропало.

– Это сон? – шепотом спросил Вадим.

– Сон, явь – разницы нет, – ответил Ангел.

– Что тебе от меня нужно?

– Я же говорил: миры соприкоснулись. И у меня появилась возможность поговорить с тобой. Ведь мне всегда были интересны люди. Люди – это наша религия, ты знал?

– Я тебя не понимаю. Какая еще религия?

– Ваш мир для нас – потусторонний. И мы верим в людей.

– Еще скажи, что у вас и свои неверующие есть.

– Есть, есть, не сомневайся. Напрочь отрицают существование вас. Считают, что вы – выдумка. Я спорил с ними, говорил, что собственными глазами видел тебя, но они считают меня помешанным. У них, как и у вас, современных людей, очень мало фантазии.

– Фантазии?

– Возьми хотя бы лес за окном. Что видит современный человек? Лес – и не более. А древние умели видеть духов, полубогов, единорогов, фей, кентавров. Земля, небо, ветер, ручей, солнце – все было живым. И не было границы между небесным и земным. А потом миры разошлись, и только теперь все возвращается к истокам.

– Ты хочешь, чтобы я поверил в гномов и домовых?

– А почему бы и нет? Домовые, кстати, не любят, когда их игнорируют. Они долго терпели, но больше не будут… Прости, времени не осталось, мне пора. Жаль, что я не успел тебя обо всем расспросить, но мне нужно лететь на епархиальное собрание. Нельзя опаздывать, а то архангел ругать будет. Не натвори тут ничего, пока я собрании, хорошо?

Когда Ангел исчез, Вадим встал с кровати, подошел к освободившемуся стулу и недоверчиво потрогал его. Одевшись, он сразу же направился в спальню Сонина. На стук не ответили. Приоткрыв дверь, Вадим шепотом спросил:

– Борис Леонидович, к вам можно?

– Входите.

Сонин лежал на спине, потный, будто только из бани, и белый, как мясо хека. Его живот быстро расширялся и так же стремительно сужался, словно гигантское нервное сердце.

– Плохо мне, – простонал он. – Не могу уснуть. Как только закрываю глаза – приходят они. Забыться бы мне, забыться!

– Кто они?

– Уроды из дешевого фильма ужасов. Тошнит от них.

– Чем я могу помочь?

– Принесите вина. Нет, лучше виски.

– Я не думаю, что это хорошая идея. У вас же интоксикация.

– Мне всего пару глотков, – прохрипел Сонин. – Чтобы нервы успокоить и заснуть.

Вадим спустился вниз. Наташа еще спала. Он наполнил стакан виски и отнес Сонину. Стакан тут же был опустошен.

– Спасибо. А теперь оставьте меня, – попросил Сонин и отвернулся, укрываясь одеялом с головой.

– Но… – растерялся Вадим. – День на дворе, не время спать.

– Потом, потом, через полчасика…

Вернувшись на кухню, Вадим размешал ложку кофе в холодной воде, а потом вышел с чашкой во двор. Открыв ворота, он ступил на пыльную дорогу и зашагал в сторону тихого леса с приятными тенями. Когда Вадим вошел в сосновое царство, то подумал, что не знает слов, с помощью которых можно выразить лесные запахи. Назвать их насыщенными? Или приятными? Или… живыми? Но ведь и сотни других запахов бывают насыщенными, как впрочем, и приятными. Где-то он слышал, что никто точно не знает, сколько всего существует запахов, но заявляли, что сотни тысяч. Сотни тысяч явлений, феноменов, для которых нет слов и которые нельзя объяснить, нельзя описать, нельзя выразить!

А звуки? Попробуй перевести их разнообразие в текст – ничего не выйдет.

А цвета, оттенки?

А Бог? Как описать его? Как объяснить? Как понять?

– Ванечка, дорогой, как я рада тебя видеть, – из-за сосны вышла женщина лет семидесяти. Она была одета в белые, как в рекламе отбеливателя, брюки, а также в лиловую блузку, идеально-новою, безупречную, словно ненастоящую. В руках, по-старчески дрожащих, женщина держала корзинку.

– Доброе утро, – отозвался Вадим. – Вы меня с кем-то спутали.

– Шутник, какой же ты шутник, Ванечка, – заулыбалась женщина. – Не думала, что встречу тебя.

– А что вы делаете в лесу? – Вадим решил не сообщать, что не узнает собеседницу.

– Собираю грибы, Ванюша, чем же мне еще на пенсии заниматься? Давно тебя не видела. Куда ты пропал? Ты хоть бы иногда навещал меня, Ваня. Я же помню тебя еще пухленьким малышом.

– Что тут интересного случилось, пока меня не было?

– Ох, Ваня, да что тут может случиться? Остались одни пенсионеры. Иногда молодежь приезжает погостить, а так – запустенье. Кстати, слышал, что случилось с Амасиком?

– Нет. Честно говоря, я не помню, кто это.

– Армянин, такой здоровый, волосатый, он еще на рынке торговал. Неужели не помнишь? Коротка же у вас, молодых, память. Так вот, Ванюша, – пенсионерка вплотную приблизилась к Вадиму, вытянула шею и перешла на шепот, будто рассказывала тайну, – когда умерла его жена, Амасик сильно заболел. Врачи сказали, что это – нервное. Ноги у него парализовало, и теперь он передвигается на инвалидной коляске. И знаешь, что он заявил недавно? Говорит, всю жизнь в тайне испытывал физическое тяготение к мужчинам, а женщин терпеть не мог, но боялся признаться жене и родственникам. Теперь Амасик клянчит у всех деньги на операцию, говорит, что хочет изменить пол.

– Как меняется жизнь!

– Ладно, дорогой мой, побрела я, а то нужно еще обед готовить. Рада была видеть тебя, Ванечка.

– До встречи.

Когда пенсионерка скрылась из виду, появился Ангел. Вадим недовольно посмотрел на него, отпил из чашки и побрел дальше. Ангел заковылял рядом.

– Прости, что оставил тебя, – сказал он. – Но теперь я наконец свободен. Господи, как же я не люблю наши епархиальные собрания – на них архангел всегда несет чушь, слушать противно!

– Что тебе от меня нужно? – рассердился Вадим.

– Хочу задать вопрос. Почему ты утратил веру?

– Оставишь меня в покое, если я скажу?

– Обещать не могу, но постараюсь не докучать.

– Хорошо, я отвечу. Я не верю в Бога, потому что не вижу и не чувствую его. В Евангелии говорится, что Бог стал человеком и был распят, искупив наши грехи. Но в мире все равно слишком много зла, слишком много страдания. И Бог не вмешивается. А люди остаются прежними.

– Но при чем тут Бог? Зло же вы творите, а не он.

– Если Бог есть, то почему он не карает за зло?

– Грех сам наказывает грешника. Грех таит в себе самом расплату. Разве ты не знал?

– Не вижу я этого, не вижу! Да, иногда расплата наступает, согласен, но редко. И если страдание – расплата за грех, то почему страдает невинный? Почему Бог не предотвращает зло?

– Ты забываешь, что людям дана свобода, и Старик то ли не хочет, то ли не может ее нарушить.

– Но почему Бог не входит в жизнь человека, если тот его свободно и сознательно просит?

– Миллионы людей уверены, что Бог с ними.

– Я думаю, они лгут сами себе.

– Но почему, терирем?

– Потому что люди не меняются, понимаешь? Вера почти никого не меняет, не спасает. Многие ли способны на реальную святость? Многие ли способны дорасти до высот веры? Да почти никто!

– Я все понял, терирем! – обрадовался Ангел. – Так ты не веришь в Бога, потому что не веришь в человека, верно?

– Если Бог есть, то он, наверное, пошутил, когда поставил перед немощным и грешным человеком высокие идеалы. Мне кажется, что Бог просто издевается над нами. Разве это не издевка – указать людям на так называемую истину, в свете которой они обречены сгореть? Хотя порой я думаю, что тут нет злого умысла, и люди – всего лишь Божья неудача.

– Да уж, ну и запутал всех нас Старик.

– Я ответил на твой вопрос. Теперь уходи.

– Исполняю!

*

Виктор вздрогнул, когда услышал крик.

– Кажется, это в том доме, – сказал Александр, показывая рукой. – Дверь открыта, поспешим.

Они вбежали внутрь и столкнулись с тревожным беспорядком: букет роз умирал в хрустальных осколках, отодвинутый от стены диван обнажил пыльный прямоугольник пола, а перевернутому столу отломали ножки.

В глубине дома послышался плач. Виктор с занесенным молотком осторожно приоткрыл дверь в ближайшую комнату и кивком пригласил Александра следовать за собой.

Они вошли. На полу сидела девушка, всматриваясь в картину, закрепленную на мольберте, и скребла ногтями кровоточащие колени.

– Что с вами, милая? – взволнованно спросил Александр.

Девушка медленно повернула голову и удивленно посмотрела на гостей.

– Мы услышали крик и вошли, – объяснил Александр. – Тем более что дверь была открыта.

Она встала и оглядела комнату, а затем указала на картину:

– Я только что была там. Как такое возможно?

Виктор подошел к картине, изображающей то ли раздутую тучу, то ли море, волнами напавшее на небо. Мокрые черные и синие тона переливались, впадая друг в друга то ли в борьбе, то ли в желанном слиянии. Прищурившись, Виктор разобрал посреди сине-черного буйства крошечного человечка, на которого указывал тонкий женский палец.

– Это и есть я! – выкрикнула девушка. – Я… только что была там.

«Но ведь это я на картине, а не она!» – подумал Виктор, но озвучивать свою мысль не стал. Вместо этого он повернулся к Александру и спросил:

– А вы что видите?

– Саму жизнь.

– Жизнь?

– Нас выбросило в этот враждебный мир с его неведомыми законами, – ответил Александр, не отрывая глаз от картины. – И от человека мало что зависит. Мы можем в любой момент умереть. Мы не можем быть уверены в грядущем дне. Наши планы никогда не воплощаются полностью. Нам остается лишь принимать новые вызовы. И делать то, что можем, что в наших силах. Такую философию я вижу на картине. Здесь изображен человек в лодке посреди бушующего океана, которого волна может раздавить в любой момент. Но он все равно пытается удержаться…

– Зачем объяснения? – с обидой в голосе сказала девушка. – Это красиво, а красота не имеет смысла, она иррациональна. Даже если она так пугает…

– Красота, – задумчиво протянул Александр. – Красота может и убить… Кстати, милая леди, мы не успели познакомиться. Вы помните, как вас зовут?

– Али… Алина… – неуверенно ответила девушка. – Кажется, я больна… Туман в голове… А кто вы?

Виктор представился и коротко рассказал, что произошло с ним и его спутником.

– У меня ночь в голове, – растеряно сказала Алина. – Я не уверена, что меня зовут именно Алиной, но это имя… мне его будто шепнули… Я помню, как была там… в картине… только что, до вашего прихода… И больше ничего не помню, ничего не знаю.

– Вы – художница? – спросил Александр. – Это же ваша работа?

– Кажется, да.

– Алина, вам стоит пойти с нами, – предложил Виктор. – Мы пытаемся разобраться в происходящем.

– Я не готова. Хочу собраться с мыслями.

– Если понадобится помощь, отправляйтесь в дом Олега, – посоветовал Виктор и объяснил, по какой дороге идти. – Мы скоро тоже придем. Я надеюсь, что мальчик вернулся и ожидает меня.

– Спасибо, я запомнила, – ответила Алина.

Виктор кивнул Александру, и они вышли.

*

– Раука! Рауксна! Раука! Рауксна!

Вадим остановился и прислушался: голоса доносились из глубины леса. Попытался разобрать слова, но у него резко закружилась голова, а мысли спутались в перекати-поле. Руки ослабели и выронили кружку. В голове забарабанил вопрос: «Неужели это мантра так пагубно действует на меня?»

Паника понесла Вадима прочь. Когда он вернулся в дом, то увидел на диване Наташу. Она сидела, обхватив голову руками – Наташа страдала от похмелья. Ей стало хуже от шума, который издавал Вадим, и в ее глазах, похожих на два розовых леденца, появилась злость.

Покружившись у двери в нервных раздумьях, Вадим взлетел по лестнице прямо в спальню Сонина.

– Борис Леонидович, Борис Леонидович, просыпайтесь! – умоляющими голосом позвал он.

– Мне плохо, уйдите, – раздраженно ответил Сонин из-под одеяла. – Зачем вы меня беспокоите, а?

– Нам нужно ехать. Мне кажется, здесь небезопасно.

– Вам многое кажется. У вас, сумасшедших… или святых… свои причуды… Оставьте меня в покое, прошу.

– Но я не шучу. В лесу я слышал голоса. Нам нужно ехать.

– Голоса… Идите к черту с вашими голосами, – Сонин раздраженно дернул ногами, как бы пытаясь отпихнуть назойливого гостя.

Вадим махнул рукой, хлопнул дверью и поспешил вниз. Наташу он нашел на кухне, где она жадно пила лимонад.

– Плохо тебе? – спросил Вадим.

– Нормально. А тебе, дядя, чего от меня с самого утра надо? – разозлилась она.

– Тут есть автомобиль?

– Сбежать собираешься? В гараже стоит, – Наташа допила и вышла, бросив банку прямо на пол.

Вадим слегка отодвинул штору и, придерживая ее указательным пальцем, выглянул в окно. За спиной он услышал голос:

– Извини, но я все же твой ангел-хранитель, поэтому должен быть начеку. И вот я здесь. Чего ты так испугался, расскажешь?

Обернувшись, Вадим увидел назойливое чудовище, стоящее там, где только что была Наташа.

– А чего боятся люди? – ответил он. – Неизвестности. И того, что нельзя контролировать. Невыносимо осознавать, что твоя жизнь зависит от случая.

– А если она зависит от Старика?

– Я в это не верю.

– Но что тебе мешает поверить? Ты ведь таким образом исцелишься от страха.

– Я хочу найти истинные ответы, а не ложные. Ложные создают лишь иллюзию решения проблемы, не более.

– А если Бог явится и самолично ответит на все твои вопросы, ты успокоишься?

Вадим задумался, а потом ответил:

– Он не явится.

– Ну почему же? Я же тебе явился. Терирем.

– Я не верю, что ты существуешь.

– Думаешь, я – галлюцинация?

Вадим не ответил – его внимание привлек стук в дверь.

– Откройте! – потребовали со двора. – Немедленно откройте!

– Как бы то ни было, – сказал Ангел, – но стук уж точно реален.

*

– Что это за чертовщина? – спросил Виктор.

– Круги, – Александр нахмурился. – Больше я сказать ничего не могу.

Когда они впервые прошли мимо овала, нарисованного на заборе, то не предали этому никакого значения. Но вскоре окружности стали попадаться все чаще и чаще. Они были и на стенах, и на асфальте, похожие то на следы от брошенного в воду камня, то на символ олимпиады. И апогеем – фасад, всецело покрытый кругами красного и желтого цвета.

Из странного дома выметнулся бородатый мужчина в монашеском облачении и побежал по дороге, озадаченный чем-то своим.

– Эй! Эй, постойте! – позвал Виктор.

Монах остановился и, повернувшись, спросил:

– Чего вам нужно?

– Вы не знаете, куда все подевались? Где люди?

– Люди? – монах посмотрел на Виктора так, будто перед ним был умалишенный. – Вымерли.

– А что произошло? Эпидемия? Война? Катаклизм?

– У меня нет времени на празднословие. Мне нужно идти.

– Куда?

– В Китеж-град. Никак не могу найти туда дорогу – иду-иду, но все время возвращаюсь, будто по кругу хожу. Видимо, сатана меня путает. А может… – монах побледнел, – уже поздно, и я вечно обречен искать Китеж-град? Нет, нет, быть не может…

– А где мы сейчас? И где этот Китеж-град?

– Нет времени, нет времени, прощайте! – с этими словами монах стал удалятся пружинистой походкой.