Читать книгу Левша на обе ноги (сборник) - Пелам Вудхаус - Страница 1

Есть высшая сила, которая вершит наши судьбы. Взять, к примеру, историю Генри Пайфилда Райса, сыщика.

Тут необходимы кое-какие пояснения. Сказать, что Генри был сыщиком, и ничего к этому не прибавить, значит ввести читающую публику в обман. Сыщиком он, конечно, был, но особого рода. Состоя на службе в Международном сыскном агентстве Стаффорда, что на Стрэнде, Генри не распутывал таинственных загадок, ставящих в тупик полицию. Он ни разу в жизни не срисовал отпечатка ноги, а из того, чего он не знал о кровавых пятнах, можно было бы составить целую библиотеку. Как правило, ему поручали стоять под дождем у дверей ресторана и записывать, в котором часу объект оттуда вышел. Одним словом, перед вами отнюдь не «Пайфилд Райс. Вып. 1 Дело о рубине магараджи», а самый обыкновенный, ничем не примечательный молодой человек, которого коллеги, в зависимости от настроения, называли «Простофиля», «Этот, как его там» или попросту «Эй, ты!»

Генри жил в меблированных комнатах на Гилдфорд-стрит. Однажды в пансионе поселилась новенькая, и ее место за общим столом оказалось рядом с нашим героем. Звали ее Элис Уэстон, была она невысокого роста, тихая и довольно хорошенькая. Молодые люди быстро подружились. Поначалу они беседовали исключительно о погоде и кинематографе, но вскоре их разговоры стали более задушевными. Генри с удивлением узнал, что Элис работает в театре хористкой. Все хористки, обитавшие до сих пор в пансионе, были на один лад – славные девушки, правда, несколько горластые и к тому же слишком увлекались накладными «мушками». Элис Уэстон совсем на них не походила.

– Сейчас у нас репетиции, – рассказывала она. – Через месяц мы едем на гастроли со спектаклем «Девушка из Брайтона». А вы где работаете, мистер Райс?

Генри выдержал паузу, понимая, что сейчас произведет сенсацию.

– Я сыщик.

Обычно девушки, узнав о его профессии, вскрикивали от восторга, но сейчас он с болезненным чувством увидел в карих глазах Элис явное осуждение.

– А что такое? Вы не любите сыщиков? – тревожно спросил молодой человек.

Хотя они только-только познакомились, ему почему-то очень хотелось заслужить одобрение мисс Уэстон.

– Даже не знаю… Как-то вы не похожи на сыщика.

Генри чуточку приободрился. Естественно, сыщик не должен быть похож на сыщика – этим он выдал бы себя с головой.

– По-моему… вы не обидитесь?

– Говорите!

– Я всегда считала, что это довольно подлое занятие.

– Подлое? – охнул Генри.

– Ну да. Шпионить, подглядывать…

Генри охватил ужас. Элис удивительно точно определила самую суть его профессии. Возможно, есть на свете детективы, не заслуживающие подобного упрека, вот только работа Генри состояла именно в подглядывании. Его вины тут не было. Начальство велело ему подглядывать, он и подглядывал. Откажись он подглядывать – в два счета вылетел бы со службы.

Жестокие слова Элис ужалили Генри в самое сердце, и первые ростки недовольства пустили корни в его душе.

Вы можете подумать, что такая прямолинейность девушки помешала Генри влюбиться. Безусловно, ему следовало гордо пересесть на другое место за обеденным столом, поближе к тем, кто способен оценить романтику сыщицких будней. Но нет – он остался, где был. Там его вскоре и настигла стрела Купидона, который целится особенно метко сквозь клубы пара над пансионским рагу.

Генри сделал предложение Элис Уэстон – и получил отказ.

– Не думайте, что вы мне не нравитесь. Вы очень хороший человек, я таких еще не встречала.

Генри немало потрудился, чтобы расположить к себе Элис. Он приложил уйму стараний, прежде чем отважился попытать счастья.

– Будь все иначе, я бы завтра же вышла за вас замуж! Только я работаю в театре и не собираюсь отказываться от сценической карьеры. Многие девушки мечтают уйти со сцены, а я – нет. И уж во всяком случае, я ни за что не выйду за человека не театральной профессии. Вот моя сестра Женевьева так сделала, и что? Она вышла за коммивояжера, и представьте себе – вояжам он посвящал все свое время. Сестра его видела хорошо если пять минут за целый год, да еще как-то случайно встретила, когда он торговал мужскими носками в том самом городе, куда она приехала на гастроли. Да и то он помахал ей рукой и умчался дальше. А я хочу, чтобы мой муж был всегда рядом, у меня на глазах. Мне очень жаль, Генри, но я знаю, что я права.

Казалось, это конец, и все же Генри не поддался отчаянию. Он был весьма решительным молодым человеком. Другой и не потянул бы часами торчать под дверью ресторана в дождливую погоду.

Его осенило вдохновение. Генри пошел к театральному агенту.

– Я хочу выступать на сцене, в музыкальной комедии.

– Посмотрим, как вы танцуете.

– Я не умею танцевать.

– Тогда спойте, – сказал импресарио. – Стоп, не пойте больше, – поспешно добавил он.

– Идите домой, попейте чаю, – участливо посоветовал агент, – к утру все как рукой снимет.

Генри ушел.

Несколько дней спустя в сыскном агентстве его окликнул детектив Симмондс:

– Эй, ты! Тебя босс кличет. Живей давай!

Мистер Стаффорд разговаривал по телефону.

– А, Райс! Тут одна дама просит провести слежку за ее мужем, пока он на гастролях. Он актер. Я хочу отправить тебя. Пойдешь вот по этому адресу, получишь фотографии и подробные инструкции. Нужно успеть на одиннадцатичасовой поезд в пятницу.

– Слушаю, сэр.

– Труппа едет со спектаклем «Девушка из Брайтона». Первое выступление – в Бристоле.

Иногда Генри казалось, будто судьба нарочно над ним издевается. Будь поручение связано с любой другой труппой, он бы только порадовался – с профессиональной точки зрения это было первое доверенное ему серьезное дело. Он был бы доволен и рад – если бы не Элис Уэстон и ее взгляды на работу сыщика.

Во-первых, что за пытка – быть все время подле нее и не сметь показаться на глаза, молча наблюдать за тем, как она развлекается в компании совсем других людей. Она не сможет его узнать, он будет замаскирован, но сам Генри ее узнает и будет страдать безмерно.

Во-вторых, заниматься слежкой и подсматривать практически в ее присутствии…

Ладно, что уж там. Работа есть работа.

Утром назначенного дня, без пяти минут одиннадцать, Генри явился на вокзал в накладной бороде и очках, изменивших его внешность до неузнаваемости. Спроси его кто-нибудь, он бы выдал себя за бизнесмена из Шотландии. На самом же деле сыщик был скорее похож на автомобилиста, проехавшего сквозь стог сена.

На платформе было полно народу. Друзья актеров пришли проводить труппу. Генри скромно выглядывал из-за дородного носильщика, служившего отличной ширмой. Сам того не желая, он был взволнован. Сцена давно манила его. Генри узнавал известных актеров. Толстяк в коричневом костюме – это комик Уолтер Джелифф, звезда труппы. Сыщик пристально рассматривал его сквозь очки. Вокруг бродили и другие знаменитости. Генри увидел Элис – она разговаривала с остролицым человеком и притом улыбалась, как будто беседа доставляла ей удовольствие. Генри стиснул зубы под прикрытием буйной растительности, которую учинил у себя на лице.

Следующие несколько недель Генри переезжал из одного города в другой, неотступно следуя за «Девушкой из Брайтона». Трудно сказать, был ли он счастлив или горько страдал. С одной стороны, мучительно было сознавать, что Элис так близко и в то же время недоступна; с другой – он не мог не признать, что давно уже так отлично не проводил время.

Он рожден для такой жизни! Судьба поместила Генри в скучную лондонскую контору, но истинная радость для него – свободно колесить по всей стране, вот так, как сейчас. В его душе проснулись цыганские наклонности, и даже явные неудобства гастрольной жизни обрели своеобразную прелесть. Ему нравилось пересаживаться с поезда на поезд, останавливаться в незнакомых гостиницах, а больше всего – наблюдать за ничего не подозревающими ближними, словно за толпой суетливых муравьев.

Это, пожалуй, и есть самое приятное в работе сыщика. Хорошо Элис рассуждать о шпионстве и подглядывании, но если посмотреть непредвзято, что тут такого ужасного? Ведь это своего рода искусство! Чтобы успешно шпионить и подглядывать, нужен ум и особый талант к переодеванию. Нельзя просто так, ни с того ни с сего сказать себе: «Вот возьму и буду шпионить». Если не скрываться, вас немедленно заметят. Нужно уметь надевать личину. Нужно быть одним человеком в Брайтоне и совершенно другим – в Халле, особенно если вы, как и Генри, общительны и вам нравится вращаться в артистической среде.

Генри всю жизнь был без ума от театра. Знакомство с актером, хоть бы даже и на десятых ролях, приводило его в восторг. Обитавший у них в пансионе отставной актер на роли подростков всегда мог получить от него шиллинг за рассказ о том, как в очередном городишке во время очередных гастролей вышел на сцену и спас спектакль от провала. А теперь Генри постоянно находился в обществе актеров, да еще каких актеров! Имя Уолтера Джелиффа гремело, еще когда Генри учился в школе, а Синди Крейн, баритон, и другие участники немаленькой труппы славились на весь Лондон. Генри из кожи вон лез, лишь бы стать своим в этой компании.

Познакомиться не составило труда. Исполнители главных ролей всегда останавливались в лучшей гостинице, и Генри селился там же, благо все расходы оплачивало начальство. Своевременная порция виски с содовой замечательно помогает перебросить мост от полной отчужденности к нежнейшей дружбе. Особенно легко на эту уловку поддавался Уолтер Джелифф. В каждом следующем городе Генри представал перед ним в новом обличье, и актер каждый раз охотно шел ему навстречу.

На шестой неделе гастролей Уолтер Джелифф наконец-то произвел его из просто знакомых в почти что друзья и пригласил зайти к нему в номер, выкурить сигару.

Генри был польщен и обрадован. Джелиффа постоянно окружали поклонники, так что приглашение было более чем лестным.

Генри раскурил сигару. Друзья Джелиффа по клубу «Зеленая комната» единодушно считали, что его сигары подпадают под действие закона о запрете на ношение опасного оружия, но Генри выкурил бы подарок от такого человека, будь это даже капустный лист. Сыщик попыхивал дымом, вполне довольный жизнью. На сей раз он был переодет отставным полковником из Индии и похвалил букет сигары с изысканной старосветской учтивостью.

Уолтер Джелифф как будто остался доволен комплиментом.

– Вам удобно? – осведомился он.

– Вполне, спасибо, – ответил Генри, поглаживая серебристые усы.

– Отлично. А теперь скажите, старина, – за кем из нас вы следите?

Генри чуть не проглотил сигару.

– О чем вы?

– Да бросьте, – отмахнулся Джелифф. – Передо мной-то не притворяйтесь. Я знаю, что вы сыщик. Вопрос в том, за кем вы наблюдаете? Вся труппа теряется в догадках.

Вся труппа! Они теряются в догадках, вот как! Дело плохо. До сих пор Генри представлял себя кем-то вроде ученого, исследующего под микроскопом каплю воды с ее крохотными обитателями, а они, оказывается, тем временем наблюдали за ним самим.

Удар был сокрушительный. Если Генри чем и гордился в жизни, так своей непревзойденной маскировкой. Пускай он не очень-то ловок, пусть даже туповат, зато уж маскироваться умеет, как никто! У него в запасе имелось несколько разных личин, одна другой непроницаемее.

Вот идете вы по улице, а навстречу – типичный коммивояжер, вертлявый и деловитый. Чуть погодя налетаете на бородача-австралийца. Чуть позже некий отставной полковник вежливо интересуется, как пройти на Трафальгарскую площадь, а еще немного времени спустя молодой хлыщ попросит у вас огоньку. Заподозрите ли вы, что все эти несхожие между собой личности на самом деле – один и тот же человек?

Безусловно, заподозрите.

У себя в пансионе Генри, сам того не зная, приобрел в глазах горничной репутацию завзятого шутника. Сыщик приспособился испытывать на ней свою маскировку. Он звонил в дверь, справлялся о хозяйке пансиона, а как только Белла уходила ее позвать, взбегал по лестнице в комнату. Там он возвращал себе обычный облик и, беспечно напевая, спускался к ужину. Тем временем в кухне Белла доверительно рассказывала кухарке, что «мистер Райс пришел и опять так смешно вырядился».

Генри во все глаза уставился на Уолтера Джелиффа. Комик с любопытством его рассматривал.

– Вы сейчас выглядите лет на сто. Кем на сей раз представляетесь? Куском рокфора?

Генри торопливо глянул в зеркало. Да, он и впрямь смотрится стариком. Должно быть, перестарался с морщинами на лбу. Не то столетний старичок, не то сильно потрепанный девяностолетний.

А Джелифф продолжал:

– Если бы вы знали, как деморализуете труппу! Бросили бы вы это дело, очень вас прошу. Вообще они ребята спокойные, тихие, а теперь как с цепи сорвались. Только и делают, что заключают пари: в каком виде вы предстанете в следующем городе. И зачем вы все время меняете облик? Шотландцем в Бристоле вам было очень хорошо. Мы все просто восхищались. На этом бы и остановились, так нет! В Халле вы прилепили себе какие-то чахлые усишки, да напялили твидовый костюм – ну куда это годится? А впрочем, это все в сторону. Мы живем в свободной стране. Пришла вам блажь уродовать себя – что ж теперь поделаешь, закон вроде не запрещает. Я другое понять хочу: за кем вы следите, Билл? Ничего, если я стану звать вас Биллом? Ребята вас так прозвали: Ищейка Билл. Так кто ваш объект?

– Не важно, – сказал Генри.

Еще не договорив, он понял, что ответ неудачный, однако ни на что более остроумное у него не хватило душевных сил. На коллег, ругавших его за тупость, Генри не обижался, понимая, что людям свойственно поддразнивать ближних; но сейчас его запросто разоблачили посторонние штатские, и это потрясало самые основы мироздания.

– Нет, важно, – возразил Джелифф. – И еще как важно! Тут замешаны большие деньги. Мы устроили тотализатор – кто правильно угадает имя, получит всё. Ну скажите: кто он?

Генри встал и направился к двери. Невозможно выразить словами всю глубину его чувств. Даже у сыщика на побегушках есть профессиональная гордость. Известие, что на его счет уже заключают пари, ранило Генри в самое сердце.

– Эй, не уходите! Вы куда?

– Возвращаюсь в Лондон, – с горечью отозвался Генри. – Оставаться здесь нет больше смысла, не так ли?

– По-моему, смысл есть. Не спешите так! Разве вашей работе повредит, что мы о вас знаем?

– А разве нет?

– А чем, собственно? Вам ведь платят за результат. Ваш босс велел: следить. Ну так и следите себе! Было бы жаль вас потерять. Вы, конечно, не догадываетесь, что стали для нас настоящим талисманом. Вы приносите удачу. С самого начала гастролей у нас великолепные сборы. Да уж лучше черную кошку убить, чем лишиться вас. Бросайте свои переодевания, присоединяйтесь к нам. Добро пожаловать в компанию и следите, сколько душе угодно.

Сыщик – всего лишь человек, и чем меньше в нем от сыщика, тем больше – от человека. Генри был не ахти какой сыщик, а, следовательно, человеческие черты в нем преобладали. Он с детства не умел перебарывать любопытство. Соберется на улице толпа – Генри в нее обязательно встрянет и остановится поглазеть на витрину, на которой написано: «Посмотри, какая витрина», даже если за ним гонятся разъяренные быки. К тому же он всегда мечтал проникнуть за кулисы театра.

Да, и еще одно: приглашение Джелиффа давало возможность видеться и говорить с Элис Уэстон, помешать ухищрениям остролицего, о котором Генри думал неотступно, подозрительно и ревниво с того самого утра на вокзале. Видеться с Элис! Может быть даже, он уговорит ее отказаться от своего нелепого предубеждения!

– Что ж, – сказал Генри, – в этом что-то есть.

– Еще бы! Итак, решено. И кстати, насчет тотализатора – все-таки кто?

– Этого я вам сказать не могу. Понимаете, в профессиональном плане мое положение не так уж изменится. Я могу по-прежнему наблюдать… за своим объектом.

– Черт возьми, и вправду! Я как-то и не подумал, – промолвил Джелифф, отличавшийся обостренной щепетильностью. – Строго между нами – надеюсь, это не я?

Генри глянул на него непроницаемо. Сыщик умел при случае становиться непроницаемым.

– А! – воскликнул он и быстро ушел.

Пусть во время разговора он показал себя не с лучшей стороны, зато выход ему определенно удался. Да, с маскировкой Генри опозорился, но никто другой не сумел бы вложить столько мрачной зловещести в простое «А!». Это хоть отчасти утешило его и позволило спокойно проспать всю ночь.

А на следующий вечер Генри впервые в жизни оказался за кулисами театра и немедля испытал всю гамму противоречивых чувств, какие положено испытывать непосвященному. Иначе говоря, он чувствовал себя как кошка, забравшаяся в чужой враждебный двор. Он оказался в совершенно новом мире, населенном загадочными существами, которые мелькали в жутковатом полумраке, словно пестрые зверьки в пещере.

Спектакль «Девушка из Брайтона» принадлежал к числу тех своеобразных постановок, какие придумывают специально для усталых бизнесменов. Основное значение здесь имеет количество и внешность хористок, то и дело меняющих костюмы. Генри находился как бы внутри калейдоскопа с быстро сменяющимися узорами из прелестных девушек, наряженных такими образчиками флоры и фауны, как зайчики, парижские студенты, ирландские крестьянки, голландские горожанки и нарциссы. Музыкальная комедия – это ирландское рагу драматического искусства. Тут все идет в дело, и любой ингредиент только улучшает целое.

Генри озирался, отыскивая в толпе Элис. За шесть недель скитаний по пустыне он успел насмотреться на спектакль, но ни разу так и не смог разглядеть ее на сцене, даже из первого ряда. Возможно, она уже там, размышлял он, прячется в каком-нибудь розовом кусте, и сейчас по сигналу режиссера выбежит на авансцену в коротенькой юбочке. В «Девушке из Брайтона» практически любой предмет мог неожиданно превратиться в хористку.

Тут он вдруг увидел ее в группе нарциссов. Нарцисс из Элис получился не очень убедительный, но Генри она показалась невероятно красивой. На ватных ногах он пробился через столпотворение и схватил Элис за руку.

– Ой, Генри! Откуда вы взялись?

– Как я рад вас видеть!

– Почему вы здесь?

– Как я рад вас видеть!

Тут помощник режиссера заорал на них из-за суфлерской будки, требуя, чтобы Генри отошел в сторону. Одна из загадок театральной акустики: шепот актера разносится со сцены до самых дальних рядов галерки, а помощник режиссера может хоть надорваться от крика, в зрительном зале его никто не услышит.

Генри, всегда уважавший начальство, покорно умолк. На сцене кто-то пел про луну. Упоминали также и тишину. Генри узнал песню – она и раньше казалась ему занудной. Исполнительница ему тоже не нравилась – некая мисс Кларисса Уивер, ведущая актриса в спектакле. Она играла возлюбленную главного героя, роль которого исполнял Сидни Крейн.

В своей неприязни Генри был не одинок. Мисс Уивер в труппе недолюбливали. Роль она получила не столько за талант, сколько в знак личной благосклонности руководства. Пела она скверно, играла посредственно и не знала, куда девать руки. Все это еще можно бы простить, но к прочим грехам добавлялся еще один, известный в театральных кругах под названием «выкомариваться». Иными словами, примадонне было трудно угодить, а когда что-нибудь было ей неугодно, она сообщала об этом немедленно и в самых недвусмысленных выражениях. Уолтер Джелифф часто говорил ближайшим друзьям в доверительной беседе, что, хоть он и небогат, а готов предложить весьма существенное вознаграждение человеку, который уронит пуд железа на голову мисс Уивер.

Сегодня ее песня раздражала Генри сильнее обычного, поскольку он знал, что нарциссам вот-вот пора бежать на сцену – для вящего правдоподобия станцевать с зайчиками танго.

– Как я рад вас видеть! – сказал Генри.

– Ш-ш! – сказал помощник режиссера.

Сыщика это обескуражило. Разве смог бы Ромео в такой обстановке ухаживать за Джульеттой? Пока он собирался с духом, чтобы повторить свою реплику еще раз, Элис покинула его ради нужд спектакля.

Генри мрачно побрел в пыльную полутьму, стараясь держаться подальше от суфлерской будки. Оттуда, правда, можно было разглядеть Ее, но сталкиваться с помощником режиссера именно сейчас нисколько не хотелось.

Генри присел на какой-то ящик и задумался о своей горькой судьбе. Тут-то к нему и подошел Уолтер Джелифф.

– Притушите звук, старина, – посоветовал он. – Мисс Уивер бьется в истерике по поводу шума за сценой. Она требовала выгнать вас вон, но я ей сказал, что вы – мой талисман и я скорее умру, чем расстанусь с вами. А вы все-таки поосторожней с вокалом, ладно?

Генри уныло кивнул. На душе у него было тяжело. Его преследовало ощущение, которое часто испытывают посторонние за кулисами: чувство, что его никто не любит.

Между тем спектакль продолжался. Взрывы смеха в зрительном зале известили, что на сцену вышел Уолтер Джелифф, а периоды летаргического молчания доказывали, что мисс Кларисса Уивер еще не закончила свою роль. То и дело пространство за кулисами наполняли девушки в самых экзотических нарядах, какие только могла измыслить неисчерпаемая фантазия постановщика. Генри каждый раз вскакивал со своего ящика и принимался высматривать Элис, но тут невидимый оркестр разражался новой мелодией и хористок вызывали на сцену.

Возможность продолжить разговор представилась только к концу второго акта.

К тому времени сюжет «Девушки из Брайтона» достиг кульминации. Герой, лишенный наследства богатым и титулованным отцом за то, что посмел влюбиться в героиню, бедную продавщицу, изменил свою внешность (надев галстук другого цвета) и вслед за возлюбленной явился на широко известный курорт, где героиня, изменившая внешность при помощи нового платья, поступила официанткой в ресторан «Ротонда» на Эспланаде. Преданный дворецкий, переодевшись носильщиком портшеза, последовал за героем, а богатый и титулованный отец, переодевшись итальянским оперным певцом, тоже прибыл на курорт по каким-то своим причинам – несомненно, вполне основательным, хоть я и не могу их сейчас припомнить. Во всяком случае, он тоже оказывается тут, и все они встречаются на Эспланаде. Каждый узнает другого, считая при этом, что сам остался неузнанным. Все поспешно уходят, на сцене остается одна героиня, которая стойко переносит испытание и поет песню «Королева Гонолулу» в сопровождении хора гейш и болгарских офицеров.

Элис была одной из гейш.

Она стояла чуть в стороне, и Генри тут же подскочил к ней. Пришел его час! Энергия так и клокотала, убедительные слова сами просились на язык. За время с их последнего разговора бурлящие чувства подорвали его самоконтроль. Непривычный человек, случайно оказавшись за кулисами, практически обречен в кого-нибудь влюбиться, а если был влюблен и раньше, жар его чувства возрастает многократно.

Сейчас или никогда! Генри забыл, что можно – и даже вполне разумно – дождаться конца представления, проводить Элис до гостиницы и по дороге вновь попросить ее руки. Ему казалось, что времени у него осталось ровно четверть минуты. «Быстрота в действиях!» – вот девиз Генри Пайфилда Райса.

Он схватил девушку за руку.

– Элис!

– Ш-ш! – зашипел помощник режиссера.

– Послушай! Я люблю тебя! Просто с ума по тебе схожу. Какая разница, в театре я работаю или где-то еще? Я люблю тебя!

– Прекратите шуметь!

– Ты выйдешь за меня замуж?

Элис посмотрела на него. Она как будто колебалась.

– Молчать! – рявкнул помощник режиссера, и Генри замолчал.

В этот миг, когда вся его будущая жизнь висела на волоске, со сцены донеслась та душераздирающая верхняя нота, которая обычно предупреждает слушателей, что соло подошло к концу и сейчас вступает кордебалет. Словно влекомая некой потусторонней силой, Элис отступила от сыщика, направляясь к выходу на сцену.

Генри был в том состоянии, когда человек не отвечает за свои поступки. Он ничего не видел вокруг, кроме Элис; он не сознавал, что в театре происходит нечто важное. Генри знал одно: Элис ускользает от него, нужно ее остановить и решить наконец все дело.

Он попытался ее схватить и не успел. Она была уже слишком далеко и с каждым мгновением отдалялась еще больше.

Генри рванулся к ней.

Совет юноше, начинающему свой жизненный путь: находясь за кулисами театра, ни в коем случае не совершайте рывков. Театральная архитектура устроена таким образом, что совершающий рывки неизбежно себя губит. Рабочие сцены заранее возводят здесь свои капканы, и вы в полумраке обязательно в них попадете.

Капкан, который достался Генри, состоял из одной выпирающей половицы. И выпирающей-то не так чтобы уж очень сильно. Конечно, колодцы глубже и церковные двери шире. Но Генри оказалось довольно и ее[1]. Ударившись о выпирающую половицу носком ботинка, он полетел головой вперед, беспорядочно размахивая руками и ногами.

В таком положении человек инстинктивно хватается за первую попавшуюся опору. Генри вцепился в отель «Суперба» – гордость Эспланады. Плоское фанерное здание продержалось примерно одну десятую секунды, после чего Генри вылетел на сцену, волоча его за собой, споткнулся о болгарского офицера, который как раз надувался для очередной рулады в нижнем регистре, и, наконец, свалился бесформенной кучей точно в центре сцены, что не всякому опытному артисту под силу.

Надо признаться, публика приняла его хорошо. Именно эта песня раньше не пользовалась особым успехом, но сейчас зрители повскакали на ноги, дружно выкрикивая: «Бис!» С галерки и из партера неслись восторженные крики и требования повторить.

Генри ничего повторять не собирался. Слегка оглушенный, он поднялся на ноги и машинально стал отряхиваться. Оркестранты, сбитые с толку непредусмотренным экспромтом, прекратили играть. Гейши, равно как и болгарские офицеры, оказались не на высоте – они стояли группками в растерянности, дожидаясь дальнейших событий. Откуда-то издалека доносился голос помрежа, изобретавшего совершенно новые слова, новые словосочетания и новые гортанные звуки.

И тут Генри, потирая ушибленный локоть, заметил рядом с собой мисс Уивер. Подняв глаза, он встретился с мисс Уивер взглядом.

В мелодрамах часто встречается ремарка: «Выскальзывает через дыру в живой изгороди». Хоть Генри впервые в жизни выступал на сцене, этот трюк он исполнил не хуже иного ветерана.

– Дружище, – сказал Уолтер Джелифф.

Была полночь, разговор происходил в гостиничном номере Генри. Сыщик, сбежав из театра, инстинктивно забился в постель. Кровать представлялась ему единственным надежным прибежищем.

– Не извиняйтесь, дружище! Я у вас в неоплатном долгу. Во-первых, вы с безошибочным сценическим чутьем точно определили, в каком именно месте действие необходимо оживить, – и вы его оживили. Это прекрасно, а еще того лучше – вы повергли мисс Уивер в истерику, и она подала заявление об уходе. Завтра она нас покидает.

Генри ужаснули масштабы причиненного им бедствия.

– Что же вы будете делать?

– Что будем делать? Да мы молились о чуде, которое избавило бы нас от мисс Уивер! Только такому гению, как вы, оказалось под силу этого добиться. А героиню может сыграть жена Сидни Крейна, даже без репетиций. В прошлом сезоне, в Лондоне, она готовила эту роль во втором составе. Крейн только что звонил ей по телефону, она приезжает вечерним экспрессом.

Генри сел на постели.

– Как?!

– Что еще не слава Богу?

– Жена Сидни Крейна?!

– А что такое?

Мрак окутал душу сыщика.

– Это она – наша заказчица. Теперь меня снимут с задания и вернут в Лондон.

– Вы что, серьезно? Жена Сидни Крейна?

Джелифф смотрел на Генри с почти суеверным восхищением.

– Дорогой мой, – прошептал актер, – вы меня пугаете. Ваши способности талисмана не знают границ. Вы каждый вечер устраиваете нам аншлаг, вы изгоняете мисс Уивер, а теперь еще и это. Я ставил на Крейна, хотя не дал бы двух пенсов за свой шанс выиграть.

– Завтра мне придет телеграмма от босса с требованием вернуться.

– Оставайтесь. Вступите в труппу.

Генри вытаращил глаза.

– Вы серьезно? Я не умею петь и танцевать.

Джелифф заговорил с жаром:

– Мой мальчик, на Стрэнде я за полчаса наберу сотню бездельников, которые умеют петь и танцевать. Зачем они мне? Пусть отправляются на все четыре стороны. А вы – человек-подкова, король талисманов! Таких теперь просто не делают; чертежи утеряны. Поступайте в труппу, я вам подпишу контракт на любой срок. Вы мне необходимы. – Актер встал. – Подумайте, и завтра дайте мне знать. Посмотрите, сравните: ну какой из вас сыщик? Да вы не отыщете большой барабан в телефонной будке! Вы всего лишь один из многих. А как талисман – вы единственный в своем роде! Мой мальчик, в театре вы просто обречены на успех. Актерские способности – дело десятое. Смотрите, сколько прекрасных актеров не могут найти работу. А почему? Им не везет, только и всего. К вашей удаче еще немножко опыта, и вы оглянуться не успеете, как станете звездой. Подумайте хорошенько и дайте мне знать завтра с утра.

Перед мысленным взором Генри возникло видение: Элис больше не отворачивается от него; Элис рука об руку идет с ним к алтарю; Элис открывает своими неземными пальчиками конверт с его зарплатой…

– Стойте! – сказал он. – Не уходите! Я дам вам знать немедленно!

Место действия – Стрэнд, у поворота на Бедфорд-стрит. Время – тот мирный час, когда суетный день клонится к вечеру и артисты в ярких одеждах, с помятыми лицами, рассказывают друг другу, как хорошо они сегодня играли.

Чу! Чей-то голос.

– Еще чего! Кортнейдж и Командир[2] без конца меня приглашают, но я каждый раз им отказываю. Только вчера я сказал Малони: «Нет, это не для меня! Я, как всегда, поеду со стариной Уолли Джелиффом, и не напечатали еще столько денег, чтобы я ради них его бросил». Малони ужасно разволновался. Он…

Это голос Пайфилда Райса, актера.