Золотая Адель. Эссе об искусстве

Оглавление

Петер Надаш. Золотая Адель. Эссе об искусстве

Золотая Адель

Телесное тепло письма

Гамлет свободен

Меланхолия

Пина Бауш, философ тел

Скованность, национальная иконография

Классический балет, modern dance

Животное, архаическое

Тьфу и браво

Меня, меня, меня… я, я, я

Пространство, свет

Музыка, шум

Two Cigarettes in the Dark

Истина – это путь

Мелкие индивидуальности

Великое шествие калек

Мерцающие детали. Прощание престарелого фотографа с аналоговой фотографией

Arbor mundi [17] Мифопоэтические структуры в живописи Александра Голлана [18]

Золотая Адель. О фуроре индивидуальной истерии и коллективного возмущения [34]

Тайный автопортрет писателя

Гоголь

О человеческом и анимальном

Оболочка

Уместно ли будет сказать?.

Тайный автопортрет писателя [46]

Его знаменитая Лолита

Наш старый добрый Солженицын

Труд и тема Имре Кертеса

Возвращение

Возвращение

Совсем темный лес, или Как возникает роман [50]

Временно окончательный вариант

Ключевые слова к переводческой деятельности Хильдегард Гроше [54]

Всегда происходит что-то другое. Чаба Каройи беседует с Петером Надашем

Ольга Серебряная. Зачем искусство?

Перечень оригинальных названий с датами первой публикации

Отрывок из книги

Европа (большеглазая, круглоликая), выступающая под этим своим намекающим на финикийское происхождение именем из сумрака доисторических времен, та, которую Гесиод упоминает в числе сорока старших дочерей Тетис и Океана и четырех жен Зевса, естественно, не пишет и не читает. Люди, которые живут на континенте, носящем ее имя, думают, будто писать умеет каждый, кто выучил начертание букв, но, по всей вероятности, это досадное заблуждение как раз и препятствует им в том, чтобы действительно этому научиться.

Европа от начала времен – чудовище с затуманенным мозгом, дремлющее в животном своем состоянии.

.....

Хореография Натальи Касаткиной и Владимира Васильева выражает систему взаимоотношений полов в иной стилистике. Подход у них не менее аналитический, но они используют традиционную технику балета. У них каждое па синхронно согласуется с мельчайшими динамическими единицами, которые предлагает музыка. В классическом понимании балета танец – нечто более высокое, чем музыка, однако без музыки танца нет. Касаткина и Васильев оперируют классически-ми критериями. Танец у них тщательно детализирован, он чужд как пустых общих мест, так и чрезмерного оригинальничания, он напряжен, изобилен приемами и богат накопленным опытом. Но при этом удивительным образом все же меняет, обновляет традиционные пропорции. С первого акта до последнего на сцене – огромное количество народа. Соло и па-де-де едва выделяются из единого в своей массовости, эмоционального, чувственного общего движения, которое обеспечивает многолюдный кордебалет. Событиям на сцене тон и ритм задают не сольные и парные танцы, не индивид и не индивиды, а драматическая взаимосвязь массы и индивида. В итоге преобразуется и сценическое пространство, исчезает классическое разделение на первый и дальний планы. Масса здесь не сопровождает чувства избранных индивидов, иллюстрируя или оттеняя их, – здесь у самой массы такие эмоции, страсти и настроения, которые каким-то образом должны находить отражение и в поведении индивидов. Таким образом, чувственность здесь хотя и обладает индивидуальным обликом, однако выражается в массовом масштабе, и массовость эта просто-таки распирает сцену. Силу, которая движет массой, мы должны искать не на сцене, а за ее пределами. В ритуале, в мифе. Трактовка чувственности у Натальи Касаткиной и Владимира Васильева характеризуется некой напряженной возвышенностью и в то же время снисходительным желанием ввести эту стихию в разумные рамки. Человек в этом ракурсе подвластен тектоническим сдвигам, но сохраняет мягкость, сохраняет человечность.

То же самое можно сказать о чувственности в театре Любимова: он не индивидов заставляет действовать так-то и так-то. Индивидуальный профиль героев вырисовывается из массово проявляющихся эмоций. Все приходит из массы и уходит в массу. Драма разворачивается не между личностями, которые существуют сами по себе, не между одним индивидом и другим индивидом, а между историческими и общественными законами, действующими в иерархии массы, с одной стороны, и противозаконной тягой индивида, стремящегося избавиться от законов и иерархий, к свободе, с другой.

.....