Читать книгу Туга. Часть первая - Петр Мадэстович Невлазов - Страница 1

I

В центре залитого мраком помещения стояло трухлявое, выдолбленное из осины, корыто. Из узкой щели, в невидимой темной стене, падала полоска света, нырнувшая в продолговатую посудину, тем самым указывая животным путь к пище.

Две свиньи, украшенные шрамами от побоев, грузно плелись к подсвеченному корыту, иногда гневно взвизгивая в сторону друг друга.

Неожиданно ворвавшийся в помещение запах гнили, добрался до их рванных пятаков. Животные усерднее забили копытцами по скрипучему деревянному полу и чуть не опрокинув корыто, окунулись рылами в темно-красную жидкость, в которой плавали дробленные кости и кусочки сгнившей плоти. Зловещая тишина утопала в громком хлюпанье смеси и чавканье безумных свиней. Одно из животных, по рылу которого будто прошлись острыми зубцами граблей, вытащило голову из смеси и нервно забегало черными глазами-бусинками по корыту. Резко выскочившая со дна трухлявой посудины обглоданная рука, впилась оставшимися пальцами в шею свиньи. Та в ужасе заверещала и пыталась вырваться, но безрезультатно скользила копытами по заляпанному кровью полу. Рука затягивала животное в корыто. Когда свиной пятак коснулся поверхности темно-красной смеси, из глубины всплыла полуразвалившаяся голова маленькой девочки, пронзительно смотревшая глазами, которые были исколоты извивающимися червями.

Копыта свиньи громче забарабанили по полу, смешиваясь со скрипом половиц. Звук ударов уже стал невыносимым, когда глухой мужской голос закричал:

– Отвори! Миша! Срочно отвори дверь!

Перед Аксёновым будто раздвинули плотные занавески, впуская в комнату утренний свет, героически прогонявший кошмарный сон.

Он сильно сомкнул веки и снова раскрыл, дабы окончательно проснуться и, скинув свою половину одеяла на спящую жену, уселся на край кровати. Рубаха, в которой спал мужик, до нитки промокла, прилипнув к телу. Холодные ноги нервно барабанили по полу, когда в голове Аксёнова прошедший сон уже начинал тускнеть, оставляя после себя лишь статичные картинки воспоминания.

Звонкий стук в окно окончательно выветрил ночной кошмар из головы и, натянув потертые штаны, Миша лениво зашаркал к двери. Стоило ему отодвинуть засов, как дверь резко распахнулась и внутрь, сопровождаемый осенним сквозняком, ворвался высокий мужчина.

– Одевайся! – встревоженно крикнул он Аксенову. – Как можно скорее!

Прикрывшись одеялом, жена Миши забегала мутными от внезапного пробуждения глазами, в попытках понять, что сейчас происходит.

– Что стряслось, Коля? – нервно спросил Аксенов, всматриваясь в тревожное лицо товарища. – Прежде чем врываться в мой дом и команды раскидывать – объяснись!

Николай Размутов часто дышал, громко выпуская из груди воздух, чем напоминал кузнечную меху. Он бесцеремонно подошел к бочке у печи, набрал в ковш воды и жадно осушив стальной сосуд, повернулся к Аксенову и произнёс:

– Пётр повесился.

***

Смерть Петра Сорокина явилась большой неожиданностью не только для его семьи, но и я для всех жителей деревни.

Крепкий, всегда улыбчивый и в самом рассвете сил мужчина был найден на лысеющей опушке близ деревни повешенным на ветке старого дуба.

Много домыслов и слухов, которые успели накопиться за пару часов после страшной находки, успел рассказать Мише Размутов, пока они шли до места трагедии: и повесился сам, и разбойники (которых в этих местах не видели уже очень давно) умертвили. Доходило все до беспочвенных мистификаций, мол, нечисть свела с ума.

С самого начала смерть Сорокина показалась жителям деревни темным делом, о котором, со временем, все побояться говорить.

Но сейчас, на лысой опушке, столпились чуть ли не все жители. Пробираться через плотную стену любопытных оказалось делом не из простых – каждый норовил не пропустить, а преградить дорогу, давая тем самым понять, что лучшие места для подглядывания за чужим горем уже заняты. Получив несколько тяжелых ударов по спине и пару-тройку подножек, Аксенов и Размутов всё же пробрались через толпу зевак.

Безразлично стоявший здесь уже не первую сотню лет, иссохший дуб, держал в своей толстой лапе короткую веревку с болтающемся на ней телом. У свисающих ног трупа, упершись головой в землю, рыдала вдова усопшего. Окутанная горем, она царапала землю, ломая ногти о попадавшиеся камушки, а когда выпрямилась, то обхватила своими руками ноги покойника, прижавшись к ним измученным лицом.

К дубу подошли Аксенов и Размутов. Миша оттащил женщину от трупа, а Николай, взобравшись на дерево, обрезал веревку. Под истошный вопль вдовы, тело Петра Сорокина рухнуло на землю.

Старый поп аккуратно взял из рук Аксенова убитую горем женщину.

– Её дочь не видела покойного отца? – кивнув на труп, тихо поинтересовался Миша у старика.

– Упаси Боже, – ответил поп и сильнее прижал женщину к груди. – Мы, как только узнали, согнали её и всех детей на службу, дабы они этого не усмотрели.

Аксёнов одобрительно кивнул.

Через несколько минут подъехал старик Прохорович и труп аккуратно погрузили в лошадиную повозку.

Аксенов и Размутов запрыгнули в повозку в качестве сопровождающих, усевшись друг на против друга.

– Заработки в большом городе накрылись медным тазом, значит? – спросил Прохорович, повернув голову к мужикам. – Без Петьки то как?

– Ничего не накрылось, – сурово ответил Миша, впившись взглядом в опухшее лицо покойника. – Выезжаем завтра, как и было оговорено.

Обеспокоенный взгляд Размутова пробежался по товарищу.

– Это как, Миша? – не смог скрыть своего недоумения Николай. – А похороны? Попрощаться с Петькой не хочешь? Он другом твоим был или ты уже забыл?

– Семью свою ты чем кормить будешь?! – неожиданно взорвался Аксёнов, пронзив Размутова остервенелым взглядом. – Урожая собрали меньше, чем в прошлом году! Большая половина мужиков здесь пьянь, помощи и толку от которых никакого и если желаешь, можешь с ними по крупице пшена в день глотать и самогоном запивать – может и дотянешь до весны! А я не хочу вернуться в те голодные времена, когда жрали, кого…

Аксёнов запнулся, подбирая подходящие слова.

–… тебе. Мне. Каждому в этой деревне, кто просил привезти хоть что-то съестное из большого города, – продолжил после паузы Миша. – Мы помогаем не перебиваться с кусочка хлеба на воду. И отложить поездку не можем – сопровождающие до города на том берегу ждут в назначенный день и тебе ли не знать об этом, Коля? Хочешь остаться- право твоё. Найду желающего из молодых.

Скрип колес повозки и плетущейся за лошадью люд нарушали напряженное молчание, молнией проскочившее между товарищами.

– Ты прав, – обратился к Мише Размутов. – Но нужен тот, кто поедет вместо Петра, иначе нет смысла идти только нам.

– Сиротка двадцатилетний рвался, – Аксёнов поднял сияющий превосходством взгляд. – Егорка Крилов. Его и возьмём.

II

Деревня жила бедно из-за дальнего расположения от больших городов. Выживали за счёт домашнего хозяйства, а для лучшей жизни приходилось покидать родные места и уезжать на заработки. Раз в полгода (в конце сентября и в начале марта), несколько деревенских мужиков, ещё не губленные пьянством и нищетой, отправлялись работать на пару месяцев в большой город. За несколько лет подработок, были приобретены надежные работодатели, всегда готовые подбросить халтуру и которых нельзя было подводить со сроками начала работ.

Поэтому смерть товарища не отменила намерениям мужиков уехать и, на следующий день после обнаружения тела, поникшие и упавшие духом, но трое путников покинули деревню.

Путь предстоял долгий: около двух суток до пристани, после – несколько часов плыть по реке до деревни, стоявшей на другой стороне берега, оттуда – полдня до большого города на оплаченной повозке.

До пристани, служившей отправной точкой к большому городу, мужиков доставлял на лошадиной повозке дед Прохорович. Проводив путников, старик сразу ехал обратно в деревню, а в назначенную дату возвращался и встречал их. Дед был одинок и не представлял интереса для большинства жителей, если бы не заботы семей о своих отцах и мужьях. По давней традиции, после возвращения старика, они приходили к его избе и интересовались деталями дороги и состоянием своих близких. А Евсей Миронович был и не против лишний раз поговорить с односельчанами.

***

Горе по другу будто навесило замки на рты Аксёнова и Размутова. Уже несколько часов они молча смотрели вслед уходящей дорожной колеи, а тем временем воодушевленный дорогой Егорка Крилов расспрашивал старого Прохоровича о деталях пути и прошлых поездках.

– Вот на протяжении последних пяти лет, не доезжая до пристани, можно было всегда остановиться у местного лесника, – воодушевленно рассказывал старик. – Да и отшельником он был больше. Лесником это уж мы его прозвали. С внучкой своей молоденькой жил.

– А сейчас с этим лесником что? – с горящим взглядом спросил Егорка.

Прохорович задумчиво скрутил двумя пальцами кончик своей соломенной бороды и ответил:

– Черт его знает. В прошлом году заехали, а никого и не оказалось. Дом пустовал, вещи разбросаны, где-то из половиц уже трава пробивается, куча пыли и ни души. Удивились мы этому, а искать то где? Побродили, покричали в окрестностях, да и поняли, что дело напрасное. Когда весной снова поехали, то ничего не поменялось. Лишь мох под потолком пробился. Вот и думай теперь, куда пропали дед с внучкой.

– Так зверьё дикое сожрало может быть? – залюбопытствовал юноша, почесав кудрявую капну волос.

– Может и так, но дед был не из простых, – глаза Евсей Мироновича блеснули озорством. – Помнится мне, остановились мы у него и как-то ночью вышел я выкурить махорочки, а с неба ещё льет как из ведра. Спичкой щёлкаю, поднимаю взгляд и в свете молнии вижу, как в лесной чаще, дед стоит среди волков, лис, медведей и прочей местной твари и что-то им объясняет, руками машет!

Глаза Крилова стали размером с колеса скрипящей повозки. Оглянувшись на Аксёнова и Размутова, мрачно блуждавших в своих раздумьях, парень тихо спросил:

– Дальше то что?

– А что дальше то? – громко переспросил Прохорович. – Мне любопытно стало. Начал аккуратно подкрадываться и не заметил чёртову ветку, брошенную наглым ветром под ноги. Ну и наступил. Все звери на треск обернулись, да как давай рычать. А лесник согнулся пополам, руки поджал под себя и закряхтел. И тут вижу, что горб на спине вырастает, одежда рвется, а сам он шерстью покрывается. Как я пустился с горящими пятками обратно в дом и знаешь, что он в след кричал?

Обомлевший от услышанного Крилов не знал, что ответить и в ожидании продолжения истории, почувствовал, что нечто острое впилось ему в плечи, а затем, над ухом раздался протяжный вой.

От испуга юноша взвизгнул и развернувшись к «существу», сильно оттолкнул того от себя. Покрывая Егорку отборной матерщиной, Размутов вывалился из повозки и окутанный дорожной пылью, распластался на земле.

Прохорович остановил лошадь. Испуганный Крилов прижимался к деревянной стенке повозки, Аксёнов с улыбкой смотрел на оседавшую пыль, а Размутов залился задорным смехом.

***

В темном дверном проеме тихо прогуливался из стороны в сторону недружелюбный сквозняк, желающий вытолкнуть Аксёнова с места. Мужик пытался повесить дверь, но, когда сгнивший пальцы петель сели на ржавые кулаки, крепления вырвались из дерева, уронив массивную конструкцию на ногу Мише. Посыпались проклятия и отбросив идею закрыть проем, Аксёнов подошел к костру, на котором Прохорович разогревал жалкие порции пищи.

– Без двери поспим, – пробурчал Миша и уселся перед огнем. – Всё равно один сторожить будет. Да и вообще, на кой черт мы именно тут привал устроили?

– Не бурчи, – безразлично ответил старик, пытаясь сильнее раздуть пламя. – Следующей крыши над головой не предвидеться и придется ночевать под открытым небом. А традиция останавливаться дома у лесника все же имеется, хоть деда здесь уже давно и нет. Думаю, он был бы не против. Радуйся тому, что имеется.

Пришедшая ночь в спешке укутывала осенний лес, заставив путников скорее расправиться с пищей и отойти ко сну. Первым караулить лошадь и тот маленький запас путевого продовольствия, который имелся у мужиков, вызвался Миша. Он удобно разложился в повозке, положил под голову маленький походный мешок, а единственное ружье грелось под его левым боком. Услышав громовой храп Евсей Мироновича, Аксёнов рефлекторно схватился за ствол, но успокоившись, пробубнил себе под нос оскорбления в сторону старика и спокойно лёг обратно.

Лёгкий ветерок щекотал тонкие листья деревьев, сбрасывая их на землю. Шелест тихо разносился по спящему лесу, пытаясь утащить Мишу в мир сновидений, чему тот пытался сопротивляться. К сладким песням шепчущей листвы добавились скрипучие нотки старых ветвей. Новый звук, ворвавшийся в монотонную песню природы, всё сильнее перебивал убаюкивающий шелест листьев, заставляя Мишу нервно вертеться в повозке, пока окончательно не затмил все окружающие шумы. Теперь лишь скрип ветвей доносился из разных уголков леса, настырно кружась рядом с мужиком. Какая-то птица нагло начала долбить ствол дерева, импровизируя ночную колыбельную с раздражающим звуком старых веток. Звёзды разбежались с ночного неба, скрывшись под широким полотном мрака, тканью спадающим всё ниже на землю. Темнота поглотила каждый клочок леса, лишь оставив небольшой зазор света, испускаемый тлеющим костром. Холодок пробежал по телу Аксёнова, когда он осознал, что уже видел это место. Плоский луч, пробивающейся из зазора, осветил трухлявое корыто, к которому подбежали две истерзанные свиньи и приступили к лакомству. Как и в прошлом сне, одно из животных затянуло вглубь посудины, пока второе продолжало неистово чавкать, но и его постигла та же участь. Когда свиной визг стих и плескающаяся кровь в посудине стала единственным источником шума, Аксёнов двинулся с места. Вырвавшись из окружающего мрака, он остановился под полосой света, тонувшей в грязном корыте. На полу растекались свежие пятна крови, запачкав ноги Аксёнова. С краев падали темно-красные капли и Мише пришлось пересилить себя, чтобы схватиться за грязную посудину и аккуратно подойти ближе, не поскользнувшись и не рухнув на пол. Он крепко держался за грубо выструганное корыто, а когда прислонился к нему телом, даже немного выдохнул. Из жидкости то и дело всплывали разные части человеческой плоти, но вновь пропадали в темно-красной гуще, будто некто незримый помешивал содержимое посудины. И лишь маленький человеческий затылок статично выглядывал из кровавой смеси. Не контролируя свои трясущиеся руки, Аксёнов потянулся к мирно покачивающейся голове и зацепившись пальцами за прилипающие редкие волосы, её перевернул. Запачканное кровью лицо показалось Мише до боли знакомым и когда он осознал, кого видит, мертвые глаза раскрылись, а истерзанный рот прохрипел единственное слово:

– Папа!

***

Выставив ружье перед собой, Миша истошно вскрикнул, что изрядно напугало вскинувшего руки над головой Размутова.

– Ты только не стреляй, – произнёс он тяжело дышавшему товарищу. – Если не хочешь меняться, то может я дальше спать пойду?

Аксёнов быстро взял себя в руки после кошмара и слез с повозки. Кинув ружье в руки Николаю, он отправился в дом лесника.

– А если бы подстрелил? – недоуменно крикнул ему в след Размутов. – Даже не извинился.

До утра Миша не мог сомкнуть глаз и встретил товарищей в скверном настроении. Размутов не стал раскрывать подробности ночной неразберихи с Аксёновым, лишь упомянул, что случайно напугал того в темноте.

Перекусив, путники отправились дальше, оставив заброшенный дом лесника позади.

***

– Да не верю я вам! – насупился Крилов и скрестил руки на груди. – Какие, к черту, разбойники? На ком они тут наживутся то? Шишки у белок отнимут?

– Вот ты не веришь, Егорка, – заметив доверчивый взгляд парня, пытался сдерживать улыбку Размутов. – Но в прошлый раз из наших рядов похитили Кургина и зарезали за тем деревом.

– Да глупости всё это! – крикнул Крилов. – Что за Кургин? У нас в деревне такого нет! Я его даже не знаю!

– Не знаешь, потому что зарезали, дура ты сельская! – громко захохотал Прохорович, чуть не упав со своего места.

Звонкий смех мужиков разносился по глухой местности, и лишь Аксёнов молча сидел спиной к остальным. Облокотившись плечом на стенку повозки, он размышлял о повторившемся ночью кошмаре. Шустрая слеза пробежала по щеке мужика и соскользнув с подбородка, разбилась о белую рубаху.

III

Солнце медленно садилось за горизонт и было принято единогласное решение заночевать у берега реки, вдоль которого путники ехали в течении всего дня.

Разыгравшееся бабье-лето вернуло теплые ночи, пропавшие в конце августа. Они убаюкивали колыбельной сверчков и отдаленными криками сов. Теплый ветерок по-отечески ворошил местами ещё зелёную траву, а запах нагретой солнцем листвы являлся знакомым с детства путеводителем в мир сладких сновидений.