Читать книгу Туга. Часть вторая - Петр Мадэстович Невлазов - Страница 1

Из цикла «Послание».

Предыдущие рассказы цикла:

«Литост»

«Туга. Часть первая»

I

Маленькие бусинки росы украшали изогнутую ярко-зелёную траву, росшую близ одинокого озера. При беспокойстве, росинки сбегали к земле, а стебель выпрямлялся, тянувшись к солнцу.

Не многие знали об этом спокойном месте, где возможно постучаться в дверь к своим грёзам и остаться у них в гостях до глубокой ночи. Бывало прибегала сюда детвора из деревни, веселилась, плескалась в чистой и невинной воде, а после, уставшие и довольные были укутаны мягкой травой и любовались голубым небом. Иногда разговаривали, иногда молчали.

Ранним утром, сквозь тихий лес, шёл исхудавший мужчина, волоча по земле грязный мешок. Вокруг него беззаботно прыгала маленькая девочка лет шести и что-то увлечённо рассказывала, часто срываясь на озорной смех. Но мужчина продолжал идти вперёд с хмурым лицом и изредка останавливался отдохнуть. В эти моменты, девочка садилась на траву, подпирала спиной бугристый ствол дерева и блестящими росинками невинного детского взора разглядывала отца. Но мужчина иссохшими глазами косился лишь на мешок испускающий гнилой смрад. Дорога сильно изматывала, отчего мешок становился тяжелым и неподъемным, словно огромный плуг.

Запах озера и душистой травы пришёл вместе с ленивым утренним ветром. Девочка снова запрыгала вокруг отца прихлопывая в ладоши, но осознав, что он до сих пор не обращает на неё внимания, задорно побежала к манящему озерному берегу.

Позже из леса вышел и отец. Блеск солнца, бусинками рассыпанный по водной глади, сотнями игл кольнул по серым глазам мужчины. Обессиленный дорогой, которую деревенские дети проходят не запыхавшись, он разжал тонкие пальцы и мешок утоп в невинной траве.

Маленькая девочка сидела на корточках у берега озера и резво протыкала воду пальцами, будто пыталась играть на клавишном инструменте. Круги лениво расползались по воде, нарушая покой мирно плывущих вдоль берегов зелёных кувшинок. Девочка хлопнула ладошкой о блестящую озерную гладь и брызги устремились вверх под шаловливый смех ребёнка. Она могла разглядеть каждую капельку, зависшую в воздухе, будто это место было неподвластно времени. Распластавшись на траве и тяжело скинув ступни в воду, девочка запрокинула голову назад и увидел сидевшего на земле отца. Его сухие и безжизненные глаза были наполнены глубокой грустью, а из груди прерывисто вырывался воздух. Дочь, подражая змее, подползла к мужчине и начала шипеть сквозь выпавшие детские зубки. Но тот никак не реагировал, продолжая смотреть вдаль и отрывисто выдавливать воздух из легких. И только сейчас ребёнок осознал, что отец плачет. Но плачет без слез. Глаза оставались сухими и были наполнены не солеными капельками, а горькой печалью.

Девочка обвила голову отца руками и прижалась щекой к его изнуренному лицу. Мужчина перестал плакать. Будто дикий зверь, услышавший неподалёку шаги охотника, он насторожился. Отец девочки встал с земли, дрожащими пальцами провёл по своему тощему лицу, ощутив холод тяжелой капли дождя, упавшей с неба. Мокрые пятнышки резво покрывали мешок, а утреннее солнце застелило одеяло темных туч.

Мужчина подтащил ношу к самому берегу озера, а внутри этой греховной холщовой упаковки, будто заиграли деревянными ложками, каждый по-своему, создавая не звучный сумбур. Пара камней упала на дребезжащее дно мешка, дабы убедить мужика, что содержимое не всплывет на беззаботную гладь озера.

Девочка не знала, что хочет сделать мужчина, продолжавший её игнорировать, и, притопнув ногой, громко позвала его. Громовой раскат разнесся по всей округе, вызвав в мужчине переживания о предстоящем пути домой по бушующей непогоде.

Костлявыми руками мешок был оторван от земли.

Испуганная дочь обвила ногу отца руками, заливаясь горькими слезами, а разбушевавшаяся погода вторила ее мольбам громовыми раскатами и колкой стеной дождя.

Мешок устремился в высь, разрезая поток дождевых капель, но быстро потерял высоту. Всплеск посреди озера смешался с разбушевавшейся непогодой и никем не был услышан.

Вода начала затягивать девочку в свою пучину. Пока мешок тянулся ко дну, она пыталась ухватиться за ноги отца, но руки проходили сквозь него. Озеро затянуло девочку по пояс, но та упорно звала своего папу и не могла удержаться даже за нещадно трясущуюся на ветру травинку.

Прячась от дождя, мужчина натянул свою грязную рубаху на голову и его согнувшийся костлявый силуэт пропал среди безразличных стволов деревьев.

Мешок мягко приземлился на дно, а преданная дочь погрузилась за ним в темное озеро.

II

Аксёнов проснулся в скромно обставленной комнате. Серые доски тоскливо смотрели на стоящую в углу кровать и ветхий столик, который неуклюже косился ножками в сторону окна. На краю столика, на белом блюдце, горела свеча. Будто вянущий стебель, она лениво гнулась вниз, тускло освещая комнату и с минуты на минуту готова была упасть на пол, утащив за собой свою опору.

Миша был в своей одежде, но бережно накрыт плотным одеялом, пахнувшим отталкивающей сыростью.

Сновидение растворилось в памяти быстро, оставив лишь отголоски чьих-то голосов, то и дело переливающихся в басистый смех. Сонливый Аксёнов навострил уши, пытаясь вслушаться в нарастающий гул и осознал, что смех реален и звучит где-то рядом.

Половицы несчастно заскрипели, когда мужик ступил на пол, сбросив с себя тяжелое одеяло. За стеной, которая находилась напротив кровати, голоса то взрывались низким хохотом, то переходили на брань, то стыдливо перешептывались. Миша привстал на цыпочки, осторожно подошёл к деревянной стене и приложив к ней ухо, прислушался.

–А после, по уже уложенным от города до сюдава рельсам, приехали эти разодетые псы Его величества, – грубый мужской голос со смехом рассказывал историю собравшимся. – Но мы то не из робких, говорим, мол, работать не будем, покуда условия приемлемые не дадите. Так они шашки оголили, и командир их орать начал: «Бунт не потерпим!»

Последнюю фразу незнакомец произнёс писклявым тенором, чем вызвал оглушительный хохот. Кто-то встал со ветхого стула и вышел в коридор. Услышав дверной скрип, Аксёнов отошёл от стены, настороженно вслушиваясь в шорохи за дверью.

Незнакомец тяжело бормотал, пытаясь что-то открыть в коридоре. Когда у него не получалось, медленно шагая, он опять останавливался и снова звучал звук скрипучей дверной ручки, но гораздо ближе к комнате Аксёнова. Миша предположил, что в этом здании имеется ещё несколько подобных комнат, где могли быть его товарищи. Придумать дальнейший план действий он не успел. Дверь в комнату распахнулась и в проеме возник широкий силуэт что-то упорно бормочущий себе под нос. Заметив Аксёнова, он замолк. Несколько мгновений стояли они и молча смотрели друг на друга. Силуэт грузно вплыл в комнату и всё, что он успел произнести в сторону Миши, было восклицание: «О!». Кулак Аксёнова камнем упал незнакомцу на челюсть и тот громкого рухнул на пол.

За стеной внезапно смолкли, но через пару секунд послышались разнобойные звуки трущейся об пол мебели, а за ней – оглушительный топот.

Деваться Аксёнову было некуда. Приготовившись к драке, он прикрыл лицо кулаками и был готов наброситься на первого, кто ворвётся в комнату.

Первым появился щуплый силуэт, за которым выросла толпа громко бормочущих людей.

– Миша, за что ты его так? – хмельным голосом спросил Егорка.

– Да-с, – протянул уже знакомый Аксёнову грубый голос, который он слышал за стеной несколько минут назад. – Драчливый у тебя товарищ.

III

Оказалось, когда все трое путников уснули, кобыла дошла до рабочего поселения самостоятельно. Неизвестно как долго простояла у ворот, но голод заставил её неистово ржать, что привлекло внимание рабочих.

Степан Говоркин сказал путникам, что был весьма удивлён их крепкому сну, несмотря на то, как только они не пытались их разбудить. Лишь Аксёнов раз приоткрыл глаза, пролепетав фразу «прости меня, малютка» и снова уснул. В конечном итоге, было решено их уложить в комнаты рабочих. Проспали путники чуть больше суток. Раньше всех проснулся Егорка и застал толпу мужиков шумно расхаживающих по коридору небольшого общежития, подготавливающих стол для путников. Потом очнулся и Прохорович.

За столом было очень шумно. Аксёнов успел познакомиться со всеми двенадцатью рабочими, но по именам запомнил лишь троих: Степана Говоркина – здорового десятника, на носу которого сидели очки с выпуклыми стеклышками; Алешку Литягина – его помощника, а как позже выяснилось, ещё и племянника и Гаврилу Зубихина, которому Миша выбил зуб, когда тот грозной тенью вошёл в комнату. Теперь они с ним сидели рядом и, обнимаясь, заливали внутрь себя безвкусный самогон.

Окружающий гул разрезал басом Говоркин.

– Так вот, братцы! Историю нашу придётся повторить и Мишке! Егорка начало то услышал, а до конца мы так и не дошли!

Крилов был в стельку пьян. Подставив под голову руку, он улыбнулся и попытался выдавить из себя какие-то слова, но вышли лишь вздохи.

Степан начал свою историю.

– Началось это две недели назад. Работаем мы здесь уже порядка восьми месяцев – чугунку прокладываем. До нас была ещё одна группа работяг, которые тут и двух месяцев не продержались – их отправили работать с каким тифозным дедом, так всех повально и залихорадило. Не понимаю, зачем больного старика отправили работать, но все же, высшие начальники работу свернули. Так вот! Две недели назад запасы еды у нас уже стали кончаться. Доставляли нам гроши продовольствия, приходилось иногда питаться по разу в день, дабы сэкономить. Послали мы письмо с ребятами, которые продукты доставляли. Написали, мол, не будем работать, пока паёк не увеличите. На удивление, реакция сверху не заставила долго ждать. Через тройку деньков приехали четверо ставленников главного начальника путей сообщения города. Привезли продукты. Не такое количество, на которое мы рассчитывали, но уже что-то. Говорят нам, мол, работнички, нас приставили сюда, контролировать процесс работы. Расслабились вы, ребятки.

Пьяные ворчания пронеслись по всему столу. Говоркин продолжил:

– Мы от такой наглости опешили сильно. Как это мы не работаем, если за чуть больше полугода проложили столько вёрст шпал, шо этим прилизанным и во сне не увидеть! Работали по 18 часов без перерывов. Лишь единственный выходной был и тот мы спали! И тут приходят эти франты и смеют нам такое говорить! В общем, прогнали их, объявив забастовку бессрочную, пока условия не улучшат. А мы то знаем, шо простой им не важен. И когда нужно, они все решат. И здесь порешили, но не в нашу пользу. Примчали по уже уложенным рельсам на следующую неделю разодетые солдафоны и командир ихний горланит: «За работу, черти! А то головы с плечей полетят»! Но мы то не из робких! Кричим, мол, условия приемлемые дадите, тогда и побалакаем!

Степан опрокинул содержимое стакана внутрь себя и продолжил, проведя рукой по густым усам.

– И тут командир ихний командует нас атаковать. Но мы то парни крепкие, дали им отпор! Они на нас с шашками и мушкетами своими клацающими, а мы этих иродов молотами, да арматурами прогнали отсюдава! Вот она сила простых рабочих!

Одобрительный вой мужицких голосов сотряс маленькую комнатку. Егорка, уснувший на середине истории, воспрянул и поддержал всех своим тонким голоском.

– И вот теперь, братцы, от этих позеров уже неделю никаких вестей. Я считаю это победой рабочего движения. За нас, мои родные!

Громко заскрипели стулья и двенадцать здоровых мужиков стеной встали вокруг стола, разнося звонкие удары стаканов. Аксёнов был достаточно пьян и принял решение не осушать стакан.

Некоторые снова уселись на свои места, кто-то вышел на улицу выкурить папиросу. В опустевшей комнате, спустя немалое количество времени, Миша осознал, что с самого своего пробуждения не видел Прохоровича. Хмельное беспокойство окутало мужика, заставив подскочить с места и подбежать к Егорке, который с полуоткрытым взглядом слушал рассказа некого рабочего, чьё имя Аксёнов не запомнил.

– Егорка! Где наш старик?

Крилов начал вяло отмахиваться рукой от Миши, словно тот был назойливой мухой, и продолжил слушать историю. Аксёнов возмутился такой реакцией парня, схватил того за плечи, снова повторив вопрос. В этот раз Егорка обернулся, окатил мужика раздражённым взглядом и громко произнёс:

– Руки убери от меня, душегуб!

Нетрезвая ярость наполняла сосуд мутного разума Миши. Он сдавил плечо юноши так сильно, что тот открыл рот издав бесшумный крик. Свободную руку мужик начал было заносить для удара, но следивший за всем Литягин, успел подбежать к Аксёнову и остановить того от рукоприкладства. Оттянув возмущённого мужика от юноши, Алёшка, по-дружески, положил ему руку на плечи и отвёл к выходу из комнаты. Аксёнов плёлся нетвёрдой походкой, выворачивая голову назад на сидящего с ухмылкой Крилова.

– Не суетитесь, Миша. Со стариком все в порядке, – успокаивал взведенного путника Литягин. – Он сейчас в исповедальне отца Григория.

Дверь захлопнулась, оставив пьянку позади. По темному коридору, в конце которого через маленькое оконце рвался лунный свет, гулял прохладный сквозняк.

– Какой такой отец? – с любопытством выдавил из себя Аксёнов.

Литягин волнительно крутил на безымянном пальце медный перстень.

– Я в такое не верил, – понизив голос, начал он неуверенно. – Сам безбожником был. Только дядьке не говорите. Но вот пару дней назад к нам в деревню, из гущи леса, явился старец. Величал себя отцом Григорием. Мол, в пути уже больше месяца, ходил там, бродил сям, паломничал. Как вдруг подруга его окликнула о помощи и теперь к ней путь держит, в большой город. А у нас хочет передохнуть от тяжелой дороги. Ну изначально брать мы его не хотели, больно на бродягу-разбойника похож был, но тут…

Алёшка замолк, схватил Мишу за руку и еле слышно прошептал:

– Чудо сотворил на глазах наших. Работяг, которых тяжело ранило в драке с солдафонами, лишь одним прикосновением руки в чувство привёл. Нас всех от болячек пролечил… Толковал, что сила Божья спутница его и помогает в делах добрых. А у нас то верующие все поголовно, так, чуть ли не на руках занесли его сюда. Выделили отдельное помещение, переворошили кухню нашу в исповедальню и теперь каждый день ходят к нему, плачут о грехах, получают благословение. Тяжело тут было и мне не уверовать. И Прохорович ваш у него чуть ли не с самого пробуждения сидит.

Хмельным разумом Аксёнов осмысливал рассказанное Алешкой.

– Так он здесь и с ним все хорошо? – Хватило Мишу на единственный вопрос. – Это замечательно.

Похлопывая себя по карманам в поисках портсигара с самокрутками, который он не открывал с самого отъезда из деревни, мужик, тяжело дыша, обратился к Литягину:

– Не найдётся курить?

Тот протянул Мише закрученную в плотную бумагу махорку. Аксёнов благодарно кивнул, не спеша завертел головой в поисках выхода на улицу и с помощью Литягина покинул помещение.

IV

Этой ночью ветер показался Аксёнову по зимнему холодным. Он укутался в свою тонкую рубаху, попросил огня у возвращавшихся к застолью рабочих и уселся на ступени ветхой веранды.

В ночи отчетливо вырисовывались контуры сооружений, выстроенных полукругом: рядом с общежитием рабочих располагался маленький лошадиный загон, откуда торчал хвост кобылы Прохоровича, далее, у самых ворот, стояло слегка косое здание, из единственного окна которого лился желтый свет. По правую сторону растянулся сарай, дверь которого была приоткрыта упавшим из него молотом. Миша предположил, что там хранятся инструменты рабочих. Две собачьи конуры с прибитыми к стенкам пустыми ошейниками на цепях, почти упирались в опорный столб ворот. В центре двора, из маленькой земляной насыпи, торчала длинная палка с привязанным к ней пылающим факелом.

Аксёнов втянул в себя табачный дым. Удивленный отсутствием какого-либо вкуса и запаха махорки, он пристально рассматривал самокрутку у себя в пальцах. Тихий шорох обуви заставил Мишу поднять взгляд.