Читать книгу Путешествие в Тянь-Шань - Петр Петрович Семенов-Тян-Шанский - Страница 1

Предлагаемое читателю издание полного описания путешествия на Тянь-Шань знаменитого русского географа Петра Петровича Семенова, получившего впоследствии добавление к своей фамилии Тян-Шанский, позволит прочитать одну из замечательных страниц в развитии русской науки.

П. П. Семенов проник в глубь загадочной для его современников горной страны Тянь-Шань. Он начертил схему хребтов Тянь-Шаня, исследовал озеро Иссык-Куль, открыл верховья Сырдарьи, увидел горную группу Тенгри-Таг и величественную пирамиду Хан-Тенгри, достиг ледников, берущих начало в группе Тенгри-Таг. Исследователь установил отсутствие на Тянь-Шане современного вулканизма, который предполагался Гумбольдтом, доказал, что вечные снега лежат на Тянь-Шане на очень большой высоте, установил вертикальные природные пояса Тянь-Шаня, открыл десятки новых, неизвестных науке видов растений.

Но не только открытия ставят Петра Петровича Семенова-Тян-Шанского в первый ряд мировых ученых. Выдающейся была самая методика его географических исследований.

Дальше мы подробнее остановимся на ней, здесь же скажем, что эта методика явилась тем фундаментом, на который опирались другие прославившие русскую науку исследования, выдвинувшие ее вперед в мировой географии, – Пржевальского, Роборовского, Козлова, Потанина, Певцова и других.

Обстоятельства жизни Петра Петровича сложились так, что путешествие в Тянь-Шань в 1856–1857 гг. осталось единственным его крупным полевым исследованием. Экспедицию 1860–1861 гг. не удалось ему осуществить. Но, будучи с 1873 по 1914 год председателем Русского Географического общества и находясь большей частью в Петербурге, Петр Петрович вкладывал свои мысли, свои мечты, свои стремления в десятки далеких экспедиций, он передал свои идеи Пржевальскому, Потанину, Мушкетову, Краснову, Бергу и многим другим исследователям Центральной и Средней Азии, и в их работах в какой-то степени воплощены широкие географические идеи Петра Петровича, его организаторский талант, его смелость, неукротимая сила научных обобщений.

П. П. Семенов-Тян-Шанский, без сомнения, является классиком русской географии, и по его работам можно учиться комплексности географического исследования, целеустремленности научной работы, простоте и образности географической характеристики, широте и смелости обобщений, опирающихся на собранный фактический материал.

Еще до путешествия на Тянь-Шань, в 1856 г., Петр Петрович написал в предисловии к первому тому «Землеведения Азии» Карла Риттера: «До тех пор, пока отечественные ученые не будут облекать содержание науки в формы родного языка, они останутся чуждою отечественному развитию кастою египетских жрецов, может быть, с познаниями и стремлениями к высокому, но без благотворного влияния на своих соотечественников»[1]. «Стремлением каждого ученого, если он не желает остаться холодным космополитом, а хочет жить одной жизнью со своими соотечественниками, должно быть, кроме старания подвинуть абсолютно вперед человеческое знание, еще и желание ввести его сокровища в жизнь народную»[2]. «Путешествие в Тянь-Шань» именно так и написано – прекрасным русским языком, красочно, сильно и просто, с мыслями ясными и глубокими. Именно поэтому путешествие в Тянь-Шань интересно не только для географов.

«Путешествие в Тянь-Шань» написано Петром Петровичем Семеновым-Тян-Шанским уже в преклонном возрасте – на 81-м году жизни по дневникам 1856–1857 гг. За день работы он обрабатывал день из дневников своих путешествий. По точности и свежести записей «Путешествие в Тянь-Шань» является ценным историческим документом, отражающим жизнь России того времени.

* * *

Петр Петрович родился в 1827 г. в Рязанской губернии в семье помещика Семенова. Можно предположить, как, например, это делает Л. С. Берг, что страсть к путешествиям и любовь к географии зародились у Семенова еще в раннем детстве. Этот вывод подсказывается мемуарами самого Семенова, в которых он на склоне своей жизни с глубоким чувством вспоминает детские впечатления об окружавшей его природе, первую свою съемку для разбивки сада, проделанную в 10-летнем возрасте, и первые детские экскурсии.

С 15 до 18 лет Семенов учился в военной школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, в которой, так же как и в детстве, особенно увлекался естественными науками. Окончив эту школу, он отказался от военной карьеры и поступил вольнослушателем в университет. В 1851 г. Семенов защитил магистерскую диссертацию по ботанике, материал для которой был им собран в 1849 г. во время ботанических исследований в черноземных губерниях.

Юношеские годы Семенова совпали со знаменательным событием в истории русской географической науки. В 1845 г. было основано Русское Географическое общество. К числу основателей общества принадлежали такие крупные географы, как К. И. Арсеньев, Ф. П. Литке, И. Ф. Крузенштерн, К. М. Бэр, А. И. Левшин и другие. Уже к концу первого года деятельности Общества в составе его числились 144 члена. В 1849 г. в члены Общества был избран молодой Семенов.

Несомненно, что работа в Географическом обществе имела решающее значение для быстрого формирования П. П. Семенова как географа. Сам он впоследствии блестяще охарактеризовал значение подобной деятельности в воспоминаниях об одном из членов Географического общества – Н. А. Милютине, кипучая деятельность которого, по словам Семенова: «…была для него, можно сказать, эквивалентом высшего академического образования. Целый ряд слышанных им в Обществе научных бесед и сообщений, личные сношения с первоклассными русскими учеными и пользование обширной библиотекой вполне заменили ему чтение профессорских лекций, а предпринятые им собственные научные работы помогли ему усвоить строгие научные методы исследований»[3]. Эти слова с известным правом можно было бы применить к самому Семенову с той разницей, что его первоначальную деятельность в Географическом обществе пришлось бы назвать не эквивалентом (заменой) академического высшего образования, а вторым специальным образованием после Петербургского университета.

Уже в первые годы пребывания П. П. Семенова в Географическом обществе проявилась отличительная черта всей его дальнейшей научной деятельности – замечательная многосторонность научных интересов. Первые самостоятельные работы Семенова относились к различным отраслям естественных наук. В своей геологической работе, относящейся к Европейской России, П. П. Семенов, по мнению В. А. Обручева, «впервые констатировал распространение центральной русской девонской полосы за реками Дон и Воронеж»[4]. В «Придонской флоре» Семенов обобщил результаты своих ботанических исследований, охвативших бассейн Дона. В работе о Новой Калифорнии он дал географическое описание обширной территории, основанное на изучении литературных источников. Выступления Семенова в Русском Географическом обществе, его записки и рецензии относились к самым разнообразным вопросам – от космогонии до зоологической географии.

Наиболее значительную из ранних работ Семенова, выполненных до путешествия 1856–1857 гг., представляет перевод первого тома «Землеведения Азии» Риттера и создание «Дополнений» к нему. В 1850 г. Совет Географического общества вынес решение о переводе отдельных частей риттеровского «Землеведения Азии», относящихся к Азиатской России и странам, с ней сопредельным. К этому переводу должны были быть составлены дополнения по новым источникам, накопившимся после выхода «Землеведения Азии». Перевод и дополнение частей, относящихся к Южной Сибири и всей внутренней Китайской Азии, взял на себя Семенов. Значительная часть работы по переводу была проделана им еще в 1851–1852 гг. В дальнейшем работа продолжалась уже за границей.

Семенов находился за границей с 1853 по 1855 г. В Берлинском университете он слушал лекции Риттера и Дове, много работал по геологии как слушатель Бейриха и Розе и как помощник Бейриха в его летних работах по геологическим съемкам.

В эти же годы он совершал многочисленные экскурсии, имевшие особое значение в подготовке его как путешественника-исследователя горных стран. «…Притягивали меня к себе горы, которых я, изучивши вполне географию в теории, не видал в свой жизни»[5], —вспоминает он в своих мемуарах. Семенов побывал на Гарце, Семигорье, в Вогезах.

Осенью 1853 г. «много путешествовал пешком по Швейцарии, в особенности в Бернских Альпах и на озерах Тунском, Бриенцком и Фирвальдштедтском»[6].

Вторично Семенов был в Швейцарии весной 1854 г. На этот раз он посетил «Фирвальдштедтское озеро и горные проходы, ведущие в Италию и Валлис: Сен-Готард, Сен-Бернар, Гримзель, Фурку и другие, совершая все свои пути пешком, без проводника, с компасом и Бедекером»[7] и нередко проделывая до 50 верст в один день. В 1854 г. Семенов наблюдал извержение Везувия, на который прежде совершил 17 восхождений.

Во время своего пребывания за границей Семенов продолжал работу над «Дополнениями» к «Землеведению Азии». Карл Риттер, «познакомившись со мной, чрезвычайно полюбил меня, как своего переводчика и комментатора, и отсылал ко мне всех интересовавшихся географией за стеной Китайской империи и вообще Центральной Азии, говоря им, что с настоящим положением географических сведений об этих частях Азии я знаком ближе, чем он сам»[8], – так вспоминал потом эти годы Семенов.

Весной 1855 г. Семенов вернулся в Россию. В Петербурге он завершил свою работу над «Дополнениями» и опубликовал несколько статей на различные темы. Вышедшее в 1856 г. издание первого тома «Землеведения Азии» с написанными им дополнениями Семенов снабдил обширным «Предисловием переводчика», замечательным, в частности, тем, что в нем были изложены взгляды Семенова на географию и дано определение географии как особой науки.

Такова в самых общих чертах та биографическая канва, которую необходимо иметь в виду, говоря о формировании Семенова как географа в первые годы его научной деятельности, предшествовавшие путешествию в Тянь-Шань.

* * *

1856–1857 гг. занимают совершенно особое место в географической деятельности Семенова. Это годы его знаменитого путешествия, положившего начало последующим экспедициям в Среднюю и Центральную Азию русских путешественников-географов второй половины XIX в.

Сведения о Тянь-Шане, которыми располагала европейская географическая наука к середине XIX в., хорошо охарактеризованы в немногих словах Г. Е. Грумм-Гржимайло: «К пятидесятым годам прошлого столетия всю сумму европейских сведений о Небесном хребте китайцев давала риттерова Азия, а наглядно – карты д’Анвилля в позднейшей переработке Клапрота. Эти знания если не равнялись нулю, то были ничтожны…»[9]

Из китайских источников наибольший интерес представляли свидетельства путешественника VII в. Сюань-Цзана, который пересек восточный Тянь-Шань с юга на север через Мусарт, долину озера Иссык-Куль и вышел в долину реки Чу.

Сюань-Цзан дал краткое, но для своего времени очень содержательное и правдивое описание природы Тянь-Шаня.

Об озере Иссык-Куль, например, Сюань-Цзан писал: «С востока к западу оно очень длинно, с юга на север коротко. С четырех сторон оно окружено горами, и множество потоков собирается в нем.

Воды его имеют зеленовато-черный цвет, и вкус ее в одно время и соленый и горький. То оно бывает спокойно, то на нем бушуют волны. Драконы и рыбы обитают в нем вместе»[10].

Описания Сюань-Цзана на протяжении веков оставались основным источником, заслуживающим доверия и характеризующим природу страны. По сравнению с ним другие оригинальные источники отличались скудостью и зачастую недостоверностью фактического материала.

«Загадочный Тянь-Шань» – это выражение было так же распространено по отношению к Тянь-Шаню, как выражение «terra incognita» по отношению к Центральной Азии. Гумбольдт развивал теорию вулканизма Тянь-Шаня. Тянь-Шань, по Гумбольдту, должен был представлять высокий снеговой хребет с альпийскими ледниками на своих вершинах и огнедышащими вулканами, расположенными вдоль всего хребта, от Туркестана до Монголии.

Мысль о тянь-шаньской экспедиции зародилась у Семенова еще накануне поездки в Европу. Сам он так пишет об этом в первом томе своих мемуаров: «Работы мои по азиатской географии привели меня… к обстоятельному знакомству со всем тем, что было известно о внутренней Азии. Манил меня в особенности к себе самый центральный из азиатских горных хребтов – Тянь-Шань, на который еще не ступала нога европейского путешественника и который был известен только по скудным китайским источникам…

Проникнуть в глубь Азии на снежные вершины этого недостигаемого хребта, который великий Гумболдьт на основании тех же скудных китайских сведений считал вулканическим, и привезти ему несколько образцов из обломков скал этого хребта, а домой – богатый сбор флоры и фауны новооткрытой для науки страны – вот что казалось самым заманчивым для меня подвигом»[11].

Свои последующие занятия по географии и геологии, экскурсии в ледниковых областях Швейцарии и изучение итальянских вулканов Семенов рассматривал прежде всего как подготовку к будущему путешествию. «П. П. Семенов, готовясь к задуманному путешествию, обратил особенное внимание на изучение древнейших (палеозойских) формаций, распространения которых ожидал в Центральной Азии, а также на петрографическое изучение пород кристаллических, но, имея в виду предположения Гумбольдта о распространении вулканических пород и явлений в Тянь-Шане, счел необходимым еще направиться осенью 1854 года в Италию и оставался там несколько месяцев для изучения вулканических пород и явлений в окрестностях Неаполя, где в то время происходило извержение Везувия»[12], – так описывается подготовка Семенова к его путешествию в «Истории полувековой деятельности Русского Географического общества».

О задуманном путешествии на Тянь-Шань Семенов сообщил во время своего пребывания в Берлине Гумбольдту и Риттеру. Оба они, как вспоминает Семенов, сочувственно относясь к его замыслу, «не скрывали своих сомнений относительно возможностей проникнуть так далеко в сердце азиатского материка»[13].

Однако Семенов твердо решил добиться намеченной цели. Возвратившись в Россию, он закончил издание первого тома «Землеведения Азии» и получил согласие Совета Географического общества о снаряжении его в экспедицию «для собрания сведений о тех странах, к которым относятся два следующих, уже переведенных им тома риттеровой Азии, а именно томы, относящиеся до Алтая и Тянь-Шаня»[14]. Не сообщая никому прямо о своем намерении проникнуть на Тянь-Шань, Семенов указывал, что для дополнений к «Землеведению Азии» ему необходимо лично посетить некоторые из местностей, которые описаны в переведенных им томах.

В начале мая 1856 г. Семенов выехал в экспедицию. В июне он был уже в Барнауле. Детальное описание экспедиции читатель увидит, прочтя эту книгу. Однако для характеристики соответствующих географических обобщений Семенова необходимо остановиться вкратце на отдельных этапах его путешествия.

Первоначально Семенов рассчитывал в течение лета 1856 г. производить исследования на Алтае и лишь затем направиться к Иссык-Кулю. Однако трехнедельная болезнь в Змеиногорске заставила его ограничиться в своем путешествии по Алтаю обзором его западной окраины с тем, чтобы иметь возможность в течение осени проникнуть на Иссык-Куль. Он посетил Ульбинскую и Убинскую долины, важнейшие рудники и, совершив восхождение на один из высших белков близ Риддерска – Ивановский, направился через Семипалатинск в укрепление Верное, построенное незадолго до его путешествия (ныне Алма-Ата).

«Я проехал медленно всю обширную и интересную страну от Семипалатинска до Копальского укрепления, останавливаясь везде, где только того требовали интересы науки землеведения. В двух местах мне удалось восходить на вершины высоких гор, близкие пределам вечного снега и покрытые вечно-снежными пятнами, а именно в цепи Каратау близ самого Копала и в цепи Аламак, далеко за Копалом близ реки Коксу…»[15], – писал Семенов в первом своем письме, посланном в Русское Географическое общество.

Из Верного Семенов совершил две поездки на Иссык-Куль. В первую свою поездку, пройдя через горные проходы Заилийского Алатау, он достиг восточной оконечности Иссык-Куля. Маршрут второй его поездки на западную оконечность озера проходил через Кастекский перевал и Боамское ущелье. В своем втором письме, посланном в Русское Географическое общество после окончания этого маршрута, Семенов писал: «Вторая моя большая поездка на реку Чу успехом своим превзошла мои ожидания: мне не только удалось перейти Чу, но даже и достигнуть этим путем до Иссык-Куля, т. е. западной его оконечности, на которую еще не ступала нога европейца и до которой не коснулись никакие научные исследования»[16]. До наступления зимы Семенов успел еще побывать в Кульдже и затем снова, проехав через Семипалатинск, он вернулся в Барнаул в ноябре 1856 г.

Весной 1857 г. Семенов вновь прибыл в Верное вместе с художником Кошаровым (учителем рисования Томской гимназии), которого он пригласил для участия в экспедиции. На этот раз целью экспедиции было осуществление заветного желания Семенова – проникнуть в глубь горной системы Тянь-Шаня. Выехав из Верного, Семенов достиг плоскогорья Санташ, откуда экспедиция двинулась к южному берегу Иссык-Куля. Достигнув Заукинской долины, Семенов пересек Терскей-Алатау и через перевал Зауку (Джука) проник вплоть до истоков Нарына.

«Перед путешественниками расстилалось обширное плоскогорье – сырт, по которому разбросаны были небольшие полузамерзшие озера, расположенные между относительно уже невысокими горами, однакоже, покрытыми на вершинах вечным снегом, а на скатах – роскошной зеленью альпийских лугов. С вершины одной из таких гор путешественники видели очень отчетливо текущие из расстилавшихся у их ног сыртовых озер верховья притоков Нарына, главный исток которого находился к В. Ю. В. отсюда. Таким образом, впервые были достигнуты европейским путешественником истоки обширной речной системы Яксарта», – писал П. П. Семенов в «Истории полувековой деятельности Русского Географического общества»[17].

Отсюда экспедиция двинулась в обратный путь. Вскоре Семеновым было совершено второе, еще более удачное, восхождение на Тянь-Шань. Маршрут экспедиции на этот раз проходил в более восточном направлении. «Поднявшись по реке Каркаре, значительному притоку реки Или, и затем по Кокджару, одной из верховых рек Каркары, путешественник взобрался на перевал около 3650 метров, разделяющий Кокджар от Сарыджаса…»[18]. Этот трудный путь, не изведанный еще никем из европейских исследователей Азии, вывел Семенова в сердце Тянь-Шаня – к горной группе Хан-Тенгри.

Посетив истоки Сарыджаса, Семенов открыл обширные ледники северного склона Хан-Тенгри, из которых берет свое начало Сарыджас. Один из этих ледников впоследствии был назван именем Семенова. Обратный путь к подножью Тянь-Шаня Семенов прошел другой дорогой, следуя по долине реки Текеса. Этим же летом он исследовал Заилийский Алатау, посетил местность Кату в Илийской равнине, Джунгарский Алатау и озеро Алаколь (у Семенова Ала-Куль). Завершением экспедиций 1856–1857 гг. было посещение Семеновым двух горных перевалов Тарбагатая.

* * *

Общеизвестно, какое первостепенное значение для научной ценности географических экспедиций в неисследованных странах имеет правильный выбор маршрута. Исследования Семенова в Тянь-Шане показывают замечательное умение его выбирать маршруты, наиболее ценные в географическом отношении. Самой существенной чертой этих маршрутов является то, что почти все они проходили преимущественно поперек направления гор, а не по относительно более удобным для путешественника продольным долинам. Один из исследователей Тянь-Шаня конца XIX в. М. Фридрихсен[19] справедливо отмечает, что экспедиции Семенова (а также впоследствии Северцова) дали, благодаря такому выбору маршрута, главным образом поперек горных цепей, чрезвычайно ценные сведения о конфигурации гор.

В «Истории полувековой деятельности Русского Географического общества» Семенов оценивает проделанные им путешествия как «обширную научную рекогносцировку северо-западной окраины Центральной нагорной Азии. На рекогносцировочный характер своих исследований он указывал еще в 1856 г., описывая свое посещение западной оконечности Иссык-Куля. «Конечно, поездка эта, совершенная с быстротой, вынужденной окружающими меня опасностями и лишениями, может иметь только характер научной рекогносцировки, а не ученого исследования; но и в таком виде она не останется без результатов для землеведения Азии»[20].

Вполне понятно, что условия, в которых происходили эти кратковременные поездки с казачьим отрядом по совершенно неисследованным областям, не давали возможности производить всесторонние длительные наблюдения. Однако и те результаты, которые были достигнуты Семеновым в его экспедициях, явились величайшим вкладом в мировую науку.

После возвращения из экспедиции Семенов хотел приступить к научной обработке материалов своего путешествия, предполагая издать полный отчет о нем в двух томах с рисунками и картами. Кроме того, он предложил Географическому обществу план нового путешествия на Тянь-Шань в 1860 или 1861 гг. Результаты этой экспедиции, включавшей в свой маршрут (в главном варианте его) два пересечения наименее доступных хребтов Тянь-Шаня, должны были превзойти по своему научному значению результаты экспедиции 1856–1857 гг. Сам Семенов справедливо указывал в своих воспоминаниях: «Проект экспедиции был поставлен мной столь же широко, как впоследствии проекты смелых экспедиций Н. М. Пржевальского»[21].

До отъезда в экспедицию Семенов рассчитывал закончить и издать отчет о своем путешествии. Все эти планы остались, однако, неосуществленными, так как у Совета Географического общества не оказалось в то время средств ни на предполагаемое издание, ни на обеспечение новой экспедиции. «…Литке не находил возможности снаряжения предлагаемой мной грандиозной экспедиции не только в 1859 и 1860 гг., но и вообще в ближайшем будущем»[22], – вспоминает Семенов. В связи с этим Семенов отказался от своих первоначальных намерений.

Служебные обязанности (работа в редакционной комиссии по реформе 1861 г.) значительно отвлекли его в дальнейшем от разработки собранных материалов. Только через 50 лет, в 1908 г., он полностью описал все этапы своего путешествия во втором томе мемуаров, которые были изданы в 1946 г., через 90 лет после путешествия.

До этого издания лишь статьи, опубликованные Семеновым в различные годы, охватывали отдельные, наиболее важные научные результаты его экспедиций.

В 1858 г. Семеновым были опубликованы два отчета об отдельных этапах его путешествия. Один из них был прочитан Семеновым на собрании Русского Географического общества и помещен затем в виде статьи в «Вестнике Русского Географического общества». В статье содержится подробное описание маршрута экспедиции от плоскогорья Санташ к Заукинскому перевалу и к реке Нарын в 1857 г. Кроме того, в ней дается краткая характеристика Джунгарского и Заилийского Алатау.

Другая статья (более подробная) была помещена в «Petermanns Mitteillungen». Первая часть ее состоит из 4 глав, содержащих общий обзор посещенных стран (1-я глава), характеристики Джунгарского Алатау (2-я глава), Заилийского Алатау (3-я глава) и собственно Тянь-Шаня и плато Иссык-Куля (4-я глава); вторая часть представляет перепечатку отчета, прочитанного Семеновым на собрании Географического общества, с незначительными изменениями.

В 1867 г. Семенов поместил в «Записках Русского Географического общества» описание своей поездки к западной оконечности Иссык-Куля в 1856 г. В этой статье содержится также изложение наблюдений, сделанных им в Заилийском Алатау в августе 1857 г. В заключении статьи Семенов дает подробную географическую характеристику Заилийского Алатау.

Наиболее поздняя из опубликованных им статей, построенных на материалах путешествия, появилась в 1885 г. в «Живописной России» под заглавием «Небесный хребет и Заилийский край».

Помимо этих статей, Семенов использовал материалы своих наблюдений в соответствующих местах Географическо-статистического словаря и дополнений к третьему тому «Землеведения Азии» (посвященному в большей своей части описанию горных систем Алтайской и Саянской).

На отдельных результатах своих наблюдений в Тянь-Шане он останавливается также в предисловии ко второму тому «Землеведения Азии».

Переходя к этим работам, отметим предварительно некоторые характерные черты Семенова как путешественника, собирателя первичного географического материала, в значительной степени определившие особенности соответствующих его географических работ.

В различных работах Семенова можно найти ряд мест, в которых он высказывает свое понимание задач путешественника-исследователя малоизвестных стран: «Исследователю неведомых стран в тяжелой борьбе с препятствиями и лишениями приходится заниматься определением широт и долгот, нанесением на карту глазомерной съемки пройденного маршрута, тригонометрическим или барометрическим определением встреченных им высот, наблюдениями над температурой воздуха и воды, над простиранием и падением встреченных им пластов горно-каменных пород, подбором их образцов, сбором встреченных им растений и животных, наблюдениями над влиянием окружающей природы и климата на органическую жизнь, расспросами туземцев и наблюдениями над их образом жизни, нравами, обычаями и влиянием на них местных условий, записыванием всего виденного и слышанного в краткие дневники». Так говорил П. П. Семенов в своей речи о Н. М. Пржевальском[23].

О качествах, которыми должен обладать путешественник, Семенов говорил также и в предисловии к четвертому тому «Землеведения Азии». Работу путешественников (и местных наблюдателей) он определял в этом предисловии как первоначальное производство всех основных данных, служащих полному географическому познанию страны. Для производства подобных данных, по словам Семенова, «от местных наблюдателей и исследователей требуется особая подготовка по какой-нибудь из специальностей, входящих в цикл географических наук, или, по крайней мере, большая наблюдательность, а также способность и навык в собирании сведений по данному предмету, а от путешественника еще, сверх того, мужество, отвага, способность переносить лишения, находчивость и т. п.».[24]

В приведенных замечаниях особенно интересны указания на многосторонность наблюдений, которыми должен был заниматься путешественник той эпохи. Подобная многосторонность была свойственна далеко не всем выдающимся путешественникам, являвшимся современниками Семенова. «Объединяя в своем лице геолога, ботаника и зоолога», он представлял собой образец всесторонне подготовленного в научном отношении исследователя, оказавшегося способным не только посетить, но, по удачному выражению Г. Е. Грум-Гржимайло, «завоевать для науки самую интересную в оро– и гидрографическом отношениях часть Центрального Тянь-Шаня.

При всем разнообразии своих исследований Семенов как путешественник являлся не просто геологом, ботаником, энтомологом и т. д., а прежде всего географом.

Его геологические и ботанические исследования, измерения высот и определения распространения вечных снегов представляли собой не обособленные наблюдения, а были объединены географическим подходом, преследовали цель сбора материала для географической характеристики исследованных местностей.

В приведенном нами выше перечислении основных географических данных Семенов не останавливается на вопросе о том, какие из них являются наиболее существенными для географической характеристики местности и на какие вопросы должно быть в первую очередь устремлено внимание путешественника. Этот вопрос имел, однако, особое значение в его собственных экспедициях 1856–1857 гг. ввиду чрезвычайно коротких сроков для наблюдений, которыми он был вынужден ограничиваться. Очень ценным для характеристики Семенова как путешественника является, в связи с этим, его письмо, отправленное из Семипалатинска в Географическое общество после окончания экспедиции, в котором он выделяет наиболее существенные объекты своих географических исследований.

«Главное мое внимание было обращено на исследование горных проходов, так как высота их определяет среднюю высоту хребтов, а разрез – географический профиль и строение горных цепей, не говоря уже о важности их как путей сообщения между соседними странами. Наконец, не менее внимания обратил я на изучение общих черт орографического и геогностического строения страны и на вертикальное и горизонтальное распределение растительности»[25], – писал Семенов в этом письме. Таким образом, помимо топографической основы географического изучения местности, Семенов особенно выделяет «изучение общих черт орографического и геогностического строения страны» и распределение растительности.

Изучение растительности Семенов считал особенно важной задачей географа. В этом отношении он разделял взгляды, выдвинутые в начале XIX в. Гумбольдтом. Уже в своем сообщении «О важности ботанико-географических исследований в России», сделанном в Географическом обществе в 1850 г., Семенов подробно развивал мысль о значении изучения растительности, о влиянии растительного покрова «на физиономическую характеристику каждой страны». В первых географических описаниях Семенова растительность не занимала, однако, особенно значительного места. Это объясняется тем, что при разработке чужих исследований Семенов сталкивался со скудостью имевшегося материала о растительности.

«Из этих-то еще неполных фактов вывести общих заключений невозможно, и мы должны ограничиться только беглым обзором растительности страны», – писал он в своем «Описании Новой Калифорнии…» Еще более скудный материал имелся в то время о растительности Маньчжурии и Приамурья, которым были посвящены его последующие физико-географические описания. Зато в своем путешествии по Тянь-Шаню Семенов мог уделить особое внимание растительному покрову исследуемых местностей. Коллекция, включающая в себя до 1000 видов растений, явилась одним из результатов его путешествия. Другим не менее важным результатом были систематические записи о характере растительности местностей, лежащих на пути экспедиции.

Кроме растительности, преимущественное внимание путешественника обращалось на орографию в ее связи с геологическим строением местности. В этом отношении Семенов значительно опередил географическую науку того времени, к которому относилась его экспедиция. Эту заслугу Семенова отмечает Ю. М. Шокальский: «В те времена… в географическом изучении земной поверхности царила, и совершенно понятно почему, прежде всего математическая география, то есть создание карты изучаемой местности, этой непременной основы всякого географического изучения… Геологическое строение поверхности данной местности и ее связь с геоморфологическим характером ее только что начинали выясняться в работах А. Гумбольдта»[26]. «Несомненно, – пишет Шокальский, – что именно географический талант Петра Петровича подсказал ему то, что тогда было неясно еще многим, даже и выдающимся деятелям в области географии»[27].

Маршруты тянь-шаньских экспедиций Семенова в большей своей части проходили по таким местностям, где природа, почти не затронутая влиянием человека, сохранила свой естественный облик. Вполне понятно поэтому, что, перечисляя в приведенном нами выше письме вопросы, стоявшие в центре его внимания, Семенов не называет вопросов, относящихся к географии человека и к влиянию человека на природу. Однако всякий раз там, где к этому представлялась возможность, Семенов с особенным интересом наблюдал хозяйство и быт казахов и киргизов – обитателей Тянь-Шаня, стараясь не упустить самого незначительного факта. В своих отчетах он подробно описывает свои посещения киргизских поселений, отдельные встречи с киргизами на пути экспедиции и т. д. Внимание к вопросам географии человека характерно для Семенова-путешественника с самого начала его географической деятельности.

Вспоминая в мемуарах свои первые путешествия по Европе, Семенов пишет о том, как он совершал восхождения на вершины Семигорья, «обращая одинаковое внимание на вулканические их породы (трахиты) и на остатки средневековых замков на их вершинах»[28]. Описывая далее посещение Вогезов, он замечает: «Манили меня туда, как и в Гарц, не только геологические цели, но и желание познакомиться с экономическим бытом крестьян во Франции»[29].

Сделавшись в дальнейшем руководителем Географического общества, организатором крупнейших русских географических экспедиций, Семенов постоянно подчеркивал значение исследований в этих путешествиях отношений между человеком и природой. Очень ярко это было сформулировано им в предисловии к книге Потанина о его путешествии по Тангутско-Тибетской окраине Китая и Центральной Монголии.

Семенов указывает в этом предисловии, что экспедиции Географического общества «не ограничивались геодезическими съемками и орографическими определениями, могущими служить только канвой научному исследованию страны. Находясь под руководством таких людей, каким был Н. М. Пржевальский, они обращали особое внимание на исследование природы страны, ее растительного покрова, интересного мира обитающих на ее поверхности животных, и, наконец, на распределение по этой поверхности и отношения к земле подчинившего себе силы природы ее властителя – человека»[30]. Эта общая характеристика, данная Семеновым русским экспедициям в Центральную Азию, сохраняет свое значение и по отношению к его собственным азиатским путешествиям.

Отмечая главные характерные черты Семенова как путешественника, укажем еще одну отличительную особенность его наблюдений. Значительное место в семеновских описаниях пройденных им маршрутов занимают изложенные образным, художественным языком описания отдельных ландшафтов. Стремление Семенова воспроизвести в своих записях характерные черты общего облика местностей, лежащих на пути экспедиции, можно считать одной из существенных особенностей его как путешественника. Не меньшее значение для последующей научной разработки Семенов придавал художественной зарисовке ландшафтов. Мы уже упоминали, что для участия в экспедиции им был специально приглашен художник Кошаров. Работам Кошарова Семенов уделял очень большое внимание. «Неоцененную услугу моей экспедиции оказал художник П. М. Кошаров», – писал он в письме Географическому обществу и в конце этого же письма указывал: «…многое, что не передается словами, а только рисунком, было бы для меня утрачено без сопутствия Кошарова»[31].

Сам Семенов не делал зарисовок, но его описания видов местностей, включающие в себя как непосредственные первые впечатления путешественника, так и результаты его последующих географических наблюдений, соединяют научную точность изображения с выразительностью, мало чем уступающей художественной зарисовке пейзажа.

Отметим в заключение, что горные страны особенно притягивали Семенова благодаря разнообразию встречающихся в них типов природы. Лучше всего об этом свидетельствует его письмо в Географическое общество, написанное им после окончания тянь-шаньской экспедиции. «Ни однообразная Сибирская низменность, от Северного океана до Иртыша и от Урала до Алтая, лишенная всякого рельефа и не представляющая на неизмеримом своем пространстве никаких горных поднятий или выходов твердых пород, ни верная одному и тому же типу область сибирских киргизов от Иртыша до Чу и от Ишима до Балхаша, богатая только невысокими горными поднятиями, далеко не достигающими пределов вечного снега, не могут остановить на себе особенного внимания географа и геолога-путешественника. Особо интересными и вполне заслуживающими дальней и самостоятельной экспедиции могут быть только высокие горные страны, выдающиеся за пределы вечного снега и представляющие самое большое разнообразие рельефа, геогностического строения, орошения, климатов и т. д.»[32].

В предисловии ко второму тому «Землеведения Азии» Семенов выделил некоторые «из самых общих результатов» своего путешествия. «Результаты эти относятся, – указывал он, – до трех весьма важных для землеведения Азии вопросов, а именно: a) высоты снежной линии в Небесном хребте, b) существования в нем альпийских ледников, c) существования в нем вулканических явлений»[33]. Первый из этих вопросов Семенов разбирает особенно подробно в ответ на выраженное Гумбольдтом сомнение относительно возможности такой значительной высоты снежной линии в Тянь-Шане, какую определил Семенов во время экспедиции (от 3350 до 3500 метров).

Указывая на приблизительность полученных им результатов, так как определение высот производилось по температуре кипения воды, Семенов отмечает, что возражения Гумбольдта не направлены против неточности способа наблюдения (которым он пользовался сам во время своего американского путешествия), а «относятся к области сравнительной географии».

В своих замечаниях Гумбольдт пришел к выводу о сомнительности полученных Семеновым результатов, сопоставляя определенную Семеновым высоту снежной линии Тянь-Шаня с высотой снежной линии в Пиренеях и на Эльбрусе (приблизительно на одних и тех же параллелях), а также в Алтае (приблизительно на одних и тех же меридианах).

Отвечая на эти возражения, Семенов, подобно Гумбольдту, использует сравнительный метод, применяя его, однако, значительно правильнее, чем это было сделано Гумбольдтом в его критических замечаниях. Определенную им высоту снежной линии в Тянь-Шане Семенов также сравнивает с высотой снежной линии в хребтах, лежащих, во-первых, приблизительно на тех же меридианах и, во-вторых, приблизительно на тех же параллелях. Соответствующие цифры Семенов берет из работы самого Гумбольдта «Центральная Азия». Приведем вкратце ход рассуждений Семенова.

На одном и том же меридиане с Небесным хребтом снежные линии находятся:

В Алтае (Тигерецкие белки) под 51° с. ш. – 2000 метров

На северном склоне Гималайского хребта под 32° с. ш. – 4750 метров

Небесный хребет простирается в посещенной экспедицией части его между 41 и 42° с. ш., следовательно, как раз на полпути между Алтайским и Гималайским. Принимая среднюю между упомянутыми цифрами, получаем высоту снежной линии для Небесного хребта в 3375 метров. В одной и той же параллельной зоне с Небесным хребтом снежные линии находятся на следующих высотах:

В Пиренеях (между 42°30'–43° с. ш.) – 2550 метров

На Эльбрусе и Казбеке в Кавказском – 3100 метров

На Арарате (под 39° с. ш.) – 4050 метров

В Скалистых горах (Rocky montains) Северной Америки (под 43° с. ш.) – 3570 метров

«Гумбольдт в изъяснениях своих на письмо мое Риттеру указывает исключительно на Пиренеи и Эльбрус. Что касается до первых, то они совершенно не могут быть приняты в расчет при определении высоты снежной линии в Небесном хребте, находясь во влажном приморском климате, где снежная линия должна быть несравненно ниже, чем в континентальном климате внутренней Азии. Зато Кавказ представляет лучший предмет для сравнения, если им пользоваться с должной осторожностью»[34]. Семенов указывает, что высота снежной линии на Эльбрусе и Казбеке лежит на 3100 метров при широте на 1 1/2° более северной, чем в Тянь-Шане, и в климате несравненно более влажном. На Арарате, где климат гораздо суше и широта на 2 1/2° более южная, находим мы высоту снежной линии в 4050 метров.

Если бы между Эльбрусом и Араратом находились горы, относительно сухости окружающей атмосферы промежуточные между Эльбрусом и Араратом, а по астрономическому своему положению лежащие на одной параллели с Небесным хребтом, то высота снежной линии в этих горах определялась бы в 3575 метров.

Семенов подробно объясняет далее причину значительной высоты снежной линии Тянь-Шаня, указывая, что эта высота зависит от особенностей географического положения и климата Небесного хребта. «Необыкновенная сухость атмосферы Небесного хребта в сравнении с атмосферой Алтая и Кавказа» правильно указывается Семеновым в качестве основной причины различия высоты снежной линии в этих горных системах. Подтверждение правильности своего определения высоты снежной линии Тянь-Шаня Семенов находит также в немногих измерениях высот, сделанных другими наблюдателями в Джунгарии (тригонометрические определения Федорова в Тарбагатае и барометрические наблюдения Шренка в Джунгарском Алатау).

Полемика Семенова с Гумбольдтом о высоте снежной линии Тянь-Шаня основана преимущественно на сопоставлении высоты снежной линии различных горных систем земного шара. В этом случае Семенов дал выдающийся для своего времени образец применения сравнительного метода в географии, применив его по отношению к Тянь-Шаню с большим совершенством, нежели это было сделано в критических замечаниях самого Гумбольдта.

Что касается другого результата путешествия П. П. Семенова, выделенного самим исследователем, – установления существования больших ледников в Тянь-Шане (о чем, на основании китайских источников, высказывались предположения Гумбольдтом и Риттером), то наблюдения П. П. Семенова свидетельствовали о значительных размерах горного оледенения в Средней Азии. На важность этого обстоятельства для выработки правильных представлений о горных системах Средней Азии обратил внимание в работе о П. П. Семенове Э. М. Мурзаев.

«До путешествия Петра Петровича то грандиозное оледенение, которое там в действительности существует, казалось мало вероятным, так как трудно было предположить, что Тянь-Шань, окруженный со всех сторон величайшими пустынями Азии – Такла-Маканом, Гоби, пустынями Семиречья и Турана, при сухом климате и обильной солнечной радиации обладал бы мощными ледниками. Но данные, приведенные П. П. Семеновым, говорили о значительном оледе– нении»[35].

Объяснение этому, как установлено ныне, состоит в том, что площадь оледенения горных систем Средней Азии резко увеличивается по мере возрастания абсолютных высот, «в зависимости от их удаленности от внешних влияний пустынь и наличия окаймляющих горных хребтов, затрудняющих проникновение сухих неместных ветров, что способствует сохранению снега и льда»[36].

Помимо определения высоты снежной линии и установления существования ледников в Тянь-Шане, Семенов особо выделял из общих результатов своего путешествия установленное им отсутствие вулканов и вулканических пород в тех частях Тянь-Шаня, которые были посещены экспедицией. Указанными данными и высказанными по этому поводу соображениями П. П. Семенов, по словам И. В. Мушкетова, положил первое плодотворное сомнение в справедливости вулканического характера Тянь-Шаня.

В 1842 г. Шренк указал, что остров Аралтюбе на озере Ала-Куль не является вулканом, как это предполагал Гумбольдт. Исследования Шренка были подтверждены в 1851 г. Влангали. Шренк и Влангали не высказали, однако, каких либо общих предположительных выводов о вулканизме Тянь-Шаня. Заслуга первого указания на сомнительность вулканизма Тянь-Шаня принадлежит Семенову.

В предисловии ко второму тому «Землеведения Азии» Семенов писал: «Результатом всех усиленных моих розысков было то, что я решительно не нашел ни вулканов, ни истинных вулканических явлений, ни даже вулканических пород в Небесном хребте»[37]. Гора Куллок у озера Иссык-Куль, так же как и группа холмов Кату в Илийской долине, оказались, по исследованиям Семенова, не представляющими «ничего вулканического». Со свойственной ему осторожностью в общих выводах Семенов писал в этом же предисловии, что «намеки азиатцев на явления, могущие казаться вулканическими, должны быть принимаемы ученой критикой с большой осторожностью, потому что многие из них уже оказались неосновательными.

Еще замечу, – указывал Семенов, – что впечатление, произведенное на меня лично Джунгарией и Тянь-Шанем, возбуждает во мне некоторые сомнения в существовании вулканов в этой части Азии, и, во всяком случае, я, как единственный очевидец Небесного хребта, не могу признать действительность этих вулканов аксиомой, не требующей никаких подтверждений и доказательств. Это убеждение есть один из важных, хотя, конечно, отрицательных, результатов моего путешествия»[38].

Таким образом, Семенов впервые восстал против мнения Гумбольдта о вулканизме Тянь-Шаня.

Представления Семенова об орографии исследованных им частей Тянь-Шаня видны из приложенного к одной из его статей схематического эскиза орографических линий Джунгарского Алатау и Тянь-Шаня. Принятое Семеновым деление и установленная им терминология отличались значительно большей точностью по сравнению с более ранними подразделениями. Семенов предложил названия «Джунгарского» и «Заилийского» Алатау для соответствующих хребтов. Семенов первый обратил внимание на связь Заилийского Алатау с другими хребтами Тянь-Шаня, указав, что «Заилийский Алатау, со своими отдаленными продолжениями на В и З, несомненно, образует передовую цепь Тянь-Шаня, от которого весьма мало различествует и в своем геогностическом составе».

К числу недостатков терминологии Семенова можно отнести исключение им из географической номенклатуры киргизских названий Терскей-Алатау и Кунгей-Алатау для соответствующих хребтов. В дальнейшем название Заилийский Алатау удержалось за хребтом, обозначенным Семеновым как северная цепь Заилийского Алатау. За хребтом, названным Семеновым южной цепью Заилийского Алатау, осталось в дальнейшем удачное народное название его – Кунгей-Алатау. Значительной поправкой, внесенной позднейшими исследователями в орографическую схему Семенова, явилось установление дугообразной формы хребтов Тянь-Шаня, изображенных самим Семеновым прямыми линиями. Позднейшие исследования дополнили эту схему новыми хребтами и показали отсутствие предполагавшегося Семеновым пересечения двух осей поднятия в Джунгарском Алатау.

Помимо приведенных выше соображений о снежной линии и вулканизме Тянь-Шаня, главные обобщения Семенова, основанные на собранных им материалах, содержатся в его описаниях Заилийского Алатау и Иссык-Куля. Описание Заилийского Алатау является наиболее значительной сводной характеристикой в статьях о Тянь-Шане. Заилийский Алатау был изучен Семеновым подробнее других частей системы Тянь-Шаня.

В одной из своих статей Семенов писал: «Две поездки в 1856 г. на обе оконечности озера Иссык-Куль, несмотря на неблагоприятные для научных исследований условия, в коих они совершались, уже достаточно ознакомили меня с орографическим строением Заилийского Алатау, но в особенности сведения мои об орографическом устройстве и геогностическом строении Заилийского края расширились при довольно продолжительных и многочисленных поездках в этом хребте в течение 1857 года, когда я старался, особенно в восточной, более безопасной части Заилийского Алатау, пересекать обе цепи его во всех по возможности сколько-нибудь доступных горных перевалах…»[39].

Описание Заилийского Алатау было сделано Семеновым в его статьях 1858 и 1867 гг.; с некоторыми изменениями, вызванными, главным образом, популярностью издания, оно повторяется в «Живописной России» в 1885 г. и, наконец, приведено в настоящем издании. Укажем основные моменты этого описания, воспользовавшись подробной статьей, опубликованной Семеновым еще в 1867 году.

Семенов описывает Заилийский Алатау от места слияния реки Каркары с рекой Кегеном до Боамского ущелья, отмечая при этом, что поднятие Заилийского Алатау не ограничивается указанными пределами. Первоначально в семеновском описании обрисовывается общий вид Заилийского Алатау с реки Или. «Если смотреть на Заилийский Алатау с реки Или, – пишет Семенов, – то он представляется поднимающимся чрезвычайно крутой стеной, без всяких предгорий, и волнистый гребень его не представляет глубоких вырезок, а только весьма возвышен посредине, где он весь переходит снежную линию и постепенно и симметрически понижается на двух своих крыльях, которые не достигают снежной линии и не носят вечного снега и на отдельных вершинах.

Замечательно, что с Илийского пикета формы снежного гребня посреди Заилийского Алатау, при прозрачной атмосфере Центральной Азии, на лучах солнца видны большей частью совершенно отчетливо, между тем как незначительные контрфорсы и предгорья хребта совершенно сливаются между собой, что еще более придает хребту вид стены, внезапно поднимающейся с совершенно горизонтальной плоскости. По мере приближения к хребту становятся заметными и предгорья его, впрочем, совершенно ничтожные в сравнении с его колоссальностью».

В дальнейшем изложении Семенов дает краткую сводку своих наблюдений над орографией и геологическим строением Заилийского Алатау. Орографическое строение Заилийского Алатау характеризуется, по Семенову, ясно выраженной симметричностью. Горный хребет состоит из двух главных параллельных гребней, которые Семенов обозначает названиями северной и южной цепей. Эти цепи связаны горным узлом, который как бы разгораживает глубокую продольную долину, разделяющую оба гребня, на две сходящиеся вершинами и расположенные в одной и той же линии продольные долины рек Кебина и Чилика.

По обе стороны от высшей точки хребта гребень Заилийского Алатау носит вечные снега, а далее, к востоку и к западу, постепенно понижается ниже снежной линии. «Замечательно еще, что северная и южная цепи слегка и постепенно расходятся или отделяются одна от другой на своих восточной и западной оконечностях, а в разделяющие их и расширяющиеся таким образом оконечности продольной долины вдвигаются промежуточные и параллельные с горными цепями гребни…»

Геологическая характеристика Заилийского Алатау включает в себя данные о петрографическом составе пород, стратиграфическом соотношении их и тектоническом строении хребта. Наиболее подробными являются данные о петрографическом составе пород. Крупнейший знаток геологии Средней Азии И. В. Мушкетов полностью включил это описание в первый том своего «Туркестана». Семенов отмечает в этом описании различие между продольными долинами Заилийского Алатау, сложенными преимущественно осадочными породами, и параллельными цепями, сложенными преимущественно кристаллическими породами.

Представления Семенова о тектонике Заилийского Алатау видны из следующей цитаты: «Падение пластов осадочных формаций в продольных долинах Кебина и Чилика синклиническое, то есть, очевидно, пласты эти подняты одновременным поднятием двух параллельных гребней. Промежуточный хребет – Далашик – весь состоит из осадочных формаций, коих пласты образуют антиклиническую складку, образовавшуюся на середине продольной долины и параллельную кристаллическим гребням».

Общий обзор орографии и геологии Заилийского Алатау Семенов заключает следующим общим выводом: «Из всего изложенного следует, что Заилийский Алатау разделяется по своему рельефу на три составные части: 1) северную цепь с предгорьями; 2) продольные долины с промежуточными гребнями и плоскогориями и 3) южную цепь».

Каждой из выделенных им составных частей Семенов дает отдельную орографическую характеристику. Северную цепь он характеризует как «…непрерывный гребень, в средней своей части возвышающийся за пределы вечных снегов, с весьма незначительными выемками в этой части, но понижающийся в обоих крыльях, и, наконец, прорванный в восточном поперечной долиной или трещиной Чилика…». Это понижение иллюстрируется изменением высоты горных перевалов, которые понижаются по обе стороны от Талгарского пика – высшей точки северной цепи, находящейся в ее средней части.

Среднюю высоту гребня Семенов принимает в 2450 метров, получая ее путем деления суммы измеренных им высот горных перевалов на их число. Из морфологических особенностей хребта Семенов отмечает далее поперечные долины, по которым на северный склон северной цепи спускаются горные речки, и указывает на особенности предгорий. Сходную характеристику Семенов дает для южной цепи, отмечая некоторые ее орографические особенности.

Особый интерес представляет для нас характеристика системы продольных долин Заилийского Алатау. Значительное место в этой характеристике уделено вопросу о генезисе расположенного к востоку от поворота Чилика между понизившимися северной и южной цепями плоскогорья Джаланаш. Это плоскогорье сложено мощными толщами рыхлого конгломерата, который подстилается горным известняком. «Три речки Мерке, текущие через плоскогорье, а также Каркара и Кеген при своем слиянии, и Чарын, образующийся из этого слияния, прорыли себе столь глубокие русла, что долины этих речек врезались в главном плоскогорье на глубину до 200 метров и размыли наносы до твердой горной породы, которая на второй Мерке состоит из горного известняка с его окаменелостями».

«Эта страшно пересеченная местность, – указывает Семенов, – служит главным препятствием на лучшей дороге из Верного к Иссык-Кулю…». Происхождение современного рельефа плоскогорья Семенов объясняет следующим образом. Первоначально на месте плоскогорья была глубокая междугорная котловина: «…в то время, когда эта котловина была еще замкнута, она должна была выполняться валунами и размывами, наносимыми в нее многочисленными горными потоками, до тех пор, пока выполнение котловины не подняло уровень образовавшегося озера и не заставило воды его прорваться и слиться на северную сторону, куда в настоящее время вырываются реки Чилик и Чарын.

С тех пор… реки Мерке должны были прорыть себе глубокие русла в гладком плоскогорье, которого составные части представляли слишком мало препятствий размывающей силе горного потока, мало-помалу углубившего себе ложе в рыхлой породе и дошедшего, наконец, до твердых горно-каменных пород. Соединенные речки прорвали также и скрытый под наносами на дне долины Чарына каменный кряж, который образует в глубоком ущелье, при впадении речек Мерке в Чарын, прекрасные и живописные и и шумное течение, известное под именем Актогой, то есть белого потока, оттого, что вся вода Чарына превращается здесь в серебристую пену и водяную пыль».

Заканчивая характеристику орографического строения Заилийского Алатау сравнением высоты его с Альпами, Пиренеями и Кавказом, Семенов переходит далее к рассмотрению растительных зон. В Заилийском Алатау им выделяются следующие зоны: степная, простирающаяся в некотором отдалении от подножья Заилийского Алатау на абсолютной высоте от 150 до 600 метров; культурная, или садовая, которая «простирается не только у самого подножья Заилийского Алатау, но и восходит на его предгорья и в его долины до нижнего предела хвойных лесов…», то есть до высоты 1400 метров на северном и 1500 метров на южном склоне Заилийского Алатау; третья зона, которую можно назвать зоной хвойных лесов, а также субальпийской, простирается от 1400–1500 метров до пределов лесной растительности, то есть 2300–2450 метров; четвертая зона, альпийская, простирается от верхнего предела лесной растительности до снежной линии. Эта зона подразделяется на нижнюю альпийскую, или зону альпийских кустарников, и верхнеальпийскую, или зону альпийских трав; «пятая зона есть зона вечных снегов…».

Семеновские характеристики отдельных зон были хорошо резюмированы в известной работе В. И. Липского о флоре Средней Азии. Укажем основные заключения Семенова относительно выделенных им зон, следуя частично изложению Липского.

Растительность степной зоны отличается, по Семенову, оригинальностью в сравнении с Европой. Оригинален не только состав флоры, многочисленные солончаковые растения, тамариксы, астрагалы, Hedysarum, Alhagi, Halimodendron, Ammodendron и другие, но и отсутствие скученности. «Нигде растения не образуют сплошного дерна, а растут… на довольно большом одно от другого расстоянии, так что почва большей частью обнажена в промежутках…». В степной зоне можно различить две области (яруса). Первая с саксаулом и другими характерными арало-каспийскими растениями, а также местными видами.

Вторая – характеризуется полынью (виды Artenisia) и содержит большую примесь европейских видов, чем первая область. Заключая характеристику степной зоны, Семенов указывает на особенности ее климата и на ее экономическое значение. «Климат и почва степной зоны отличаются необыкновенной сухостью. Реки, протекающие шумными горными потоками через три зоны, лежащие над степной, достигая сей последней, быстро уменьшаются в своем объеме и скоро совсем прекращают течение, образуя ряд плесов или озер с солоноватой водой, а затем отчасти всасываются в почву, отчасти превращаются в пары и впадают таким образом в сухую раскаленную летом атмосферу степной полосы.

Немногие многоводные реки, как, например, Или, делают исключение из общего правила, увлажняя свои берега постоянным своим течением. Вследствие таких физических свойств степной зоны она не имеет никаких удобств для колонизации. Зато для экономического быта туземных кочевников-киргизов степная зона чрезвычайно важна, так как здесь они имеют лучшие свои зимовки и хороший подножный корм в продолжение всей краткой и весьма малоснежной зимы этой зоны».

Культурная, или садовая, зона занимает подножье и предгорье Алатау до нижнего предела хвойных лесов. Из фруктовых деревьев этой зоны Семеновым указывается «дикая яблоня, урюк, или дикий абрикос, а в западном Тянь-Шане – фисташковое дерево и грецкий орех».

Из других деревьев Семенов называет Populus laurifolia, Populus tremula, Betula davurica, Acer Semenovi, Sorbus aucuparia, Primus padus, Crataegus pinnatifida; кроме того, ряд кустарников (перечислено более 30).

Флора этой зоны заключает более 60 % среднеевропейских видов. Между азиатскими видами есть элементы флор сибирско-алтайской (указано 21), арало-каспийской (23) и собственно джунгарской (указано более 30). Культурная зона отличается большими удобствами для хлебопашества и садоводства и необыкновенным плодородием, но только при одном условии, а именно при возможности искусственного орошения (ирригации). Обращаясь к вопросу о значении зоны для земледелия, Семенов указывает на различие тех подгорий в ее пределах, которые находятся ниже снежных или высоких частей Алатау и отличаются плодородием вследствие обилия воды, приносимой горными потоками из этих зон, и сухих подгорий, расположенных там, где горный гребень понижается.

Зона хвойных лесов характеризуется преобладанием ели Picea Schrenkiana, из лиственных пород есть тополь, осина, береза, рябина и другие. Среди перечисленных Семеновым кустарников (24) названо 7 видов Lonicera. Так же как и в культурной зоне, в зоне хвойных лесов – более 60 % европейских видов, в верхних частях зоны есть альпийские и полярные типы (указано 17); из прочих 40 % азиатских большая половина принадлежит к растениям сибирского севера, алтайско-саянским и частью полярным (указано 38); кроме того, кавказские (указано 10), гималайские (5) и местные тянь-шаньские (26). Экономическое значение этой зоны определяется ее лесами, дающими строевой материал и топливо. В некоторых местах зона приобретает субальпийский характер: леса заменяются субальпийскими лугами, перемежающимися со скалами. Эти луга важны для летних кочевок киргизов.

Альпийская зона разделяется на нижнеальпийскую, или зону альпийских кустарников, и верхнеальпийскую, или зону альпийских трав. Альпийские кустарники принадлежат к немногочисленным видам (перечислено 12). Замечательно отсутствие Rhododendrin, объясняемое сухостью климата. Европейских растений в этой зоне более 25 %, преимущественно альпийско-полярного типа (указано 23), немногие растения принадлежат к среднеевропейским (10), большая часть свойственна альпийской зоне, алтайско-саянской флоре и полярной Сибири (указано около 50), несколько гималайской (4); ряд растений принадлежит собственно тянь-шаньской флоре (30). Зона богата превосходными лугами и пастбищами и имеет большое экономическое значение для летних кочевок киргизов.

«Весьма большое, хотя только косвенное экономическое значение имеет и зона вечных снегов, так как только на тех подгорьях хребта, над которыми существует зона вечных снегов, культурная зона богата, орошена и вполне способна для ирригации, а следовательно, для хлебопашества, садоводства и колонизации». Так заканчивает Семенов характеристику последней из выделенных им зон Алатау.

Гораздо более краткой, благодаря меньшему количеству данных, является характеристика котловины озера Иссык-Куль. Прежде чем обратиться к семеновскому описанию котловины Иссык-Куля, укажем, что одним из главных результатов поездки Семенова на западную оконечность озера можно считать установление существующих соотношений между озером Иссык-Куль и рекой Чу.

Вплоть до экспедиции Семенова господствующим среди географов был взгляд, что река Чу вытекает из Иссык-Куля. Во время своей поездки Семенов установил, что Чу является продолжением реки Кочкура (по Семенову, река Кочкар или Кошкар), вытекающей из горной долины Тянь-Шаня к западу от Иссык-Куля.

Наблюдениями Семенова было установлено, что Чу, не доходя до Иссык-Куля, круто поворачивает в противоположную от озера сторону, врезываясь в поднимающиеся на западной стороне Иссык-Куля горы, и наконец врывается в Боамское ущелье. Дойдя до болотистой местности, находящейся у самого поворота реки Чу, Семенов обнаружил небольшую речку, соединяющую Чу с Иссык-Кулем. «…Река эта по своему мелководью и ничтожеству носит название Кутемалды, – писал потом в статье о поездке Семенов, – вот на что сводится, по крайней мере, в настоящее время, гидрографическая связь реки Чу с озером Иссык-Куль, которое прежние географы (Риттер и Гумбольдт) принимали за исток реки Чу».

В характеристике котловины Иссык-Куля Семенов использовал результаты своих наблюдений для разрешения вопроса о происхождении существующего соотношения между рекой Чу и Иссык-Кулем и генезисом Боамского ущелья.

Остановимся на отдельных моментах описания долины Иссык-Куля. Так же как и в характеристике Заилийского Алатау, мы находим здесь первоначальное описание внешнего облика местности, каким он представляется при непосредственном обозрении наблюдателя. В последующем изложении, так же как и при описании Заилийского Алатау, там, где это позволяют имеющиеся данные, Семенов выделяет вопросы генезиса современного рельефа и гидрографической сети.

Так, отмечая, что долина Иссык-Куля со всех сторон окружена террасами, сложенными из конгломератов, которые значительно возвышаются над современным уровнем озера, он делает следующие выводы: «Так как эти конгломераты находятся в несоответствующем (дискордатном) напластовании с палеозойскими горными породами Тянь-Шаня и Алатау и так как те же конгломераты образуют и дно озера, там где мне случалось наблюдать его, то я полагаю, что конгломераты эти суть осадки самого озера. В таком случае распространение этих конгломератов по всей озерной котловине до значительной высоты над нынешним уровнем озера достаточно указывает на то, что озеро занимало в прежние времена несравненно более обширную поверхность.

В подтверждение этого мнения может служить и самое образование Буамского ущелья, происхождение коего не может быть приписано прорыву слишком мало значительного для того Кошкара, а может быть объяснено только прорывом вод всего бассейна Иссык-Куля, уровень которого после совершения такого прорыва быстро должен был понижаться. Таким образом, еще долгое время после этого прорыва река Чу могла быть стоком Иссык-Куля, до тех пор пока понижение уровня его не прекратило наконец этого стока, после чего бывший приток Иссык-Куля, а потом реки Чу Кошкар не сделался ее истоком. Это последнее понижение Иссык-Куля можно приписать только тому, что притоки озера, оскудевающие водой, вследствие повышения снежной линии в более и более сухом континентальном климате, не вознаграждают количества воды, теряемой ее испарением».

Заключительную часть описания котловины Иссык-Куля, так же как заключительные части характеристик зон Заилийского Алатау, Семенов посвящает вопросу о возможностях, предоставляемых местностью для хозяйства.

Таково в общих чертах содержание двух наиболее значительных географических характеристик Семенова в его статьях о Тянь-Шане. Приведенные в них геологические, ботанические и другие сведения неоднократно использовались позднейшими исследователями. Эти характеристики имеют, однако, большую географическую ценность не только как источник первых научных сведений о Тянь-Шане, но также и как выдающиеся для своего времени образцы разработки первичных данных.

Остановимся на некоторых частных выводах Семенова, имевших особо важное значение для последующих исследователей Тянь-Шаня, и оценке его разработки геологических и ботанических данных исследователями.

К числу наиболее важных выводов Семенова, основанных на геологических материалах, относятся его заключения о генезисе конгломератов котловины Иссык-Куля и плоскогорья Джаланаш, о происхождении Боамского ущелья, а также его объяснение соотношения реки Чу и Иссык-Куля. Конгломераты, описанные Семеновым для котловины Иссык-Куля и плоскогорья Джаланаш, являются широко распространенными в продольных долинах Тянь-Шаня. Повсеместное распространение их было установлено уже в работах исследователей, посетивших Тянь-Шань в ближайшие десятилетия после экспедиции Семенова.

На примере Джаланаша Семенов дал объяснение образованию мощных толщ конгломератов, использованное в дальнейшем исследователями для многих продольных долин Тянь-Шаня. Как мы видели выше, по мнению Семенова, в замкнутой первоначально горной котловине существовало озеро. В результате прорыва вод озера и спуска его образовалось гладкое плоскогорье, в дальнейшем прорезанное глубокими руслами рек.

Через два десятилетия И. В. Мушкетов в отчете о своем путешествии 1875 года писал о продольных долинах Тянь-Шаня: «В них почти везде наблюдаются новейшие озерные осадки, выражающиеся горизонтальными конгломератами и песчаниками, почему можно думать, что долины эти некогда составляли большие водоемы или нагорные озера. Впоследствии водоемы эти высохли по той причине, что накопленная в них вода постоянно размывала соседние горы, и наконец проложила себе путь через какой-нибудь из соседних хребтов, который менее других противостоял ее разрушающей силе. Вода, нашедши себе выход, постоянно углубляла вновь образованное русло и постепенно стекала по нему, осушая водоем»[40].

Иссык-Куль, по мнению Мушкетова, так же как и существующие ныне озера Сон-Куль, Сайрам-Нур, Чатыркёль и другие, «во многом напоминают эти высохшие водоемы; на Сон-Куле можно воочию наблюдать, как с каждым годом выходящая из озера единственная река Коджертысу постоянно углубляет свое русло, которым, может быть, впоследствии выльется все озеро Сон-Куль, как вылились уже многие, ему подобные»[41]. Сходные мысли о древних озерах Тянь-Шаня высказывали многие позднейшие исследователи. Краснов привел многочисленные примеры, подтверждающие указания Семенова и Мушкетова.

Образование мощных толщ конгломератов Тянь-Шаня (в том числе озерных конгломератов) Семенов связывал с деятельностью горных потоков. Котловина Джаланаш, по его соображениям, была засыпана в результате этой деятельности наносами песка, глины и валунов. Это объяснение также неоднократно подтверждалось позднейшими исследователями XIX в. и не потеряло своего значения в настоящее время. «П. П. Семенов первый дал, подтвержденное после И. В. Мушкетовым, объяснение происхождения этих образований. Он считает их за результаты отложения гальки и других продуктов разрушения, принесенных горными потоками и отложенных в долинах и предгорьях»[42], – писал А. Н. Краснов в своей работе о Тянь-Шане. Соглашаясь с этой мыслью Семенова, Краснов дополняет ее соображением, что в эпоху образования этих толщ наносов количество снегов, поставлявших эти воды, катящие валуны, было больше, и снеговая линия спускалась ниже.

«В Иссык-Кульской долине, как, впрочем, и повсюду в Тянь-Шане, весьма большое значение имеет денудационная деятельность горных потоков»[43], – писал позднее Л. С. Берг в своей известной работе об Иссык-Куле.

Указывая, что берега Иссык-Куля и Чу «местами на значительном протяжении покрыты массой крупной гальки, вынесенной весной из гор горными ручьями и потоками», Л. С. Берг, подобно предыдущим исследователям Тянь-Шаня, ссылается на объяснения П. П. Семеновым образования конгломерата Джаланаша. Существенным дополнением к семеновскому объяснению образования конгломератов исследованной им части Тянь-Шаня явились указания позднейших исследователей на роль разрушительной работы инсоляции и ветра в образовании четвертичных отложений Тянь-Шаня. Имеются также указания на ледниковое происхождение некоторых конгломератов (работа Л. С. Берга).

Разработка геологических данных о конгломератах котловины Иссык-Куля была использована Семеновым для географических выводов о развитии речной системы Чу и происхождении Боамского ущелья.

В дальнейшем установленные наблюдениями Семенова соотношения рек Кочкура, Чу и Кутемалды по-разному объяснялись исследователями. Критическая сводка позднейших гипотез была сделана в 1904 г. Л. С. Бергом в работе об Иссык-Куле. Оценку взглядов П. П. Семенова «с точки зрения современной теории эволюции речных артерий» в 1928 г. дал Я. С. Эдельштейн, указавший, что возможным дополнением к гипотезе Семенова является предположение о речном перехвате Кочкура рекой Чу, в результате которого река Кочкур, впадавшая раньше в озеро Иссык-Куль, была перехвачена вершиной реки Чу и стала отдавать свои воды бассейну Сырдарьи. «…Не надо забывать, – добавляет Эдельштейн, – что эти столь привычные для нас теперь представления о развитии соседних речных систем в те времена в науке еще не существовали»[44].

Вопрос о происхождении Боамского ущелья, тесно связанный с проблемой эволюции речной системы Чу, также решался рядом позднейших исследователей в духе высказанных Семеновым взглядов. По Л. С. Бергу, «…Буамское ущелье есть типичная долина прорыва…»[45]

«…В эпоху более значительного распространения ледников в Тянь-Шане озеро Иссык-Куль стояло намного выше теперешнего. В то время река Чу впадала в озеро, переполняла его и давала ему исток через хребет в том месте, где ныне находится Буамское ущелье. С течением времени Чу, постепенно углубляя свое русло, прорыла Буамское ущелье; вместе с тем, унося вследствие углубления истока все больше и больше вод Иссык-Куля, Чу значительно понизила уровень озера и, наконец, вследствие пока еще неизвестных причин, совсем перестала впадать в него»[46].

К взгляду П. П. Семенова на Боамское ущелье как на долину, прорытую стекавшими водами Иссык-Куля, присоединились также И. В. Мушкетов и другие.

В последнее время И. П. Герасимовым предложено иное объяснение взаимоотношений р. Чу и Иссык-Куля.

«Очень точно и ясно описав картину современного разъединения р. Чу и Иссык-Куля, П. П. Семенов-Тян-Шанский впервые поставил также вопрос и об их прежнем соединении»[47], – отмечает исследователь.

Однако, по мнению И. П. Герасимова, новейшие геоморфологические исследования свидетельствуют об отсутствии на берегах Иссык-Куля достоверных следов значительно более высокого уровня озера по сравнению с современным.

«…Озеро Иссык-Куль на всем протяжении второй половины четвертичного периода поступательно, хотя и с неравномерной скоростью, повышало свой уровень и увеличивало свои размеры, но вряд ли когда-либо имело сколько-нибудь значительный внешний сток»[48].

Исследователем выдвигается гипотеза, согласно которой перехват р. Верхней Чу (Кошкара) р. Нижняя Чу произошел в геологическом прошлом без какой-либо связи с режимом озера.

Независимо от указанных спорных моментов, которые содержатся в палеогеографических и геологических выводах П. П. Семенова, следует считать вполне справедливыми суждения исследователей, отмечающих, что в этих вопросах работы Семенова заложили основу последующего изучения системы Тянь-Шаня.

Подобную оценку можно встретить как в работах русских ученых, так и в западноевропейской литературе. Так, например, М. Фридрихсен в конце XIX в. писал, что Семенов, благодаря своим геологическим познаниям и проницательности, уже в 1857 г. заложил основу наших современных знаний о Тянь-Шане и создал фундамент, на котором стало возможным дальнейшее прочное построение.

Не менее значительными оказались в работах о Тянь-Шане фитогеографические выводы Семенова, построенные на основе собранных им ботанических материалов. Ботанические исследования П. П. Семенова получили заслуженную оценку в работах А. Н. Краснова, В. И. Липского, В. Л. Комарова и других.

Главным из фитогеографических обобщений Семенова явилась предложенная им схема зон Заилийского Алатау. В своем капитальном труде о флоре Средней Азии В. И. Липский указывал, что Семенов дал «первую ботанико-географическую картину Средней Азии, которая и поныне может служить образцом…» (Написано в 1902 г., почти через полвека после путешествия Семенова.) Эта оценка, несомненно, является справедливой. До Семенова наиболее значительные выводы о вертикальной зональности Средней Азии были сделаны А. И. Шренком в результате его известной экспедиции 1840–1842 гг. Но А. Шренк умер, не успев полностью обработать собранные им материалы. Отчет Шренка о его первой поездке содержал интересные данные об изменении растительности Джунгарского Алатау в зависимости от высоты. Однако в этом отчете не было создано по отношению к Джунгарскому Алатау разработанной схемы вертикальных растительных зон. Закономерности вертикального распределения растительности в горных областях Средней Азии впервые были установлены Семеновым по отношению к Заилийскому Алатау.

Появившиеся в течение ближайших 30 лет после его экспедиции схемы зон, предложенные Н. А. Северцовым (1873 г.) и А. Н. Красновым (1888 г.), не имели существенных отличий от первоначальной схемы Семенова[49].

Вопрос о разработке Семеновым данных о геологическом строении, рельефе и распределении растительности изученных им областей Тянь-Шаня освещен, главным образом, в геологической и фитогеографической литературе. Однако рассмотренные нами обобщения П. П. Семенова имеют и более общий географический интерес.

Накануне тянь-шаньского путешествия Семенов резко выступил против взгляда на географию как на агрегат или мозаику разнородных сведений.

Основная мысль Семенова заключалась в разграничении географии в обширном и тесном смысле. «…География – наука о земле, есть слово, которому можно дать очень различные объемы и определения, – писал Семенов. – Можно разуметь Географию в обширном и тесном смысле. В обширном смысле предмет ее есть полное исследование земного шара, то есть законов строения его, с его твердой, жидкой и воздушной оболочкой, законов отношения его к другим планетам и к обитающим на нем организмам. В этом смысле География есть действительно не наука, а целая естественная группа наук, связанных между собой тождеством предмета исследования, рассматриваемого только в различных отношениях»[50]. География в тесном смысле слова, по Семенову, «есть физиография земной поверхности, то есть описание как постоянных, неизгладимых веками черт ее, набросанных самой природой, так и переменных, изгладимых, произведенных рукой человеческой»[51].

Семеновские описания Заилийского Алатау и Иссык-Куля интересны как образцы широкого географического обобщения, создания географической характеристики горной страны. В описаниях Семенова с большой рельефностью обнаруживаются его взгляды на необходимость использования геологических выводов для географии.

У Богдановича имеется интересное замечание о Семенове: он указывает, что многолетняя дружба П. П. Семенова и И. В. Мушкетова в значительной мере основывалась «на единстве взглядов на значение геологии для географии»[52]. Мушкетов писал в своем «Туркестане» о недостатках сравнительной географии Риттера: «Риттер ограничивался только сравнением внешних форм, он вовсе не рассматривал генезиса различных элементов земли; он не исследовал переходные формы, связующие, по-видимому, различные элементы, как это делает анатом или филолог и как это преследует современная Сравнительная география, на основании исследования различных гомологичных форм. Риттер, в сущности, и не подозревал этого метода, поэтому его Сравнительная география резко отличается от современной, так же, как и его метод…»[53].

В другом месте этой же работы, сравнивая Гумбольдта и Риттера как исследователей природы и подчеркивая преимущества Гумбольдта над Риттером, Мушкетов писал: «Риттер основывал все на пластике, на внешней конфигурации, не вдаваясь в разъяснение генезиса гомологичных форм»[54].

В 90-х гг., когда были высказаны эти мысли, они уже не являлись новыми. Замечательно, однако, что статьи о Тянь-Шане, написанные Семеновым за 30 лет до появления «Туркестана» Мушкетова, в период наибольшего распространения идей Риттера, отличались от географических описаний Риттера, в частности, тем, что геология служила Семенову для разъяснения генезиса современного рельефа и гидрографии исследованных им частей Тянь-Шаня.

Другая особенность географических обобщений Семенова вскрывается в его описаниях растительных зон. Установление зон является наиболее широким географическим обобщением в описаниях Заилийского края. Оригинальная черта зональных характеристик Семенова состояла в том, что Семенов связал их с вопросом о природных возможностях края. Вслед за ботанико-географической характеристикой каждой зоны в его описаниях непосредственно следует характеристика возможностей, представляемых этой зоной для хозяйства. Связывая эти вопросы, Семенов дает в своих описаниях более глубокое зональное разграничение по сравнению с обычными для середины XIX в. специальными схемами ботанико-географических зон.

Особенности климата, связанные с ними особенности почв и рек, оригинальный характер растительности – все это указывается, например, Семеновым в его характеристике степной зоны. В этой характеристике, так же, как и в характеристике других зон, он указывает преимущественно различия растительности. Однако неизменно связывая вопрос об особенностях растительности с вопросом о возможности хозяйственного использования различных зон, Семенов напоминает тем самым, что это не только ботанико-географическая схема. «…Все, что составляет не случайную характеристику страны, все ее климатические особенности, отражаются наглядным образом в ее растительном покрове. Дело науки – приискать только ключ к этому красноречивому языку природы», – так писал он в одной из ранних работ («О важности ботанико-географических исследований в России»).

«Различие обстоятельств климата и почвы и вида внешней поверхности различных частей земного шара очень велико и составляет географическую особенность каждой страны, – писал он в этой же работе. – Все эти обстоятельства всего яснее выражаются в живом растительном покрове земной поверхности, производящем первое впечатление на человека и высказывающем тому, кто умеет читать в книге природы, живым и наглядным языком многие из ее законов».

На подобном понимании растительного покрова как критерия для установления общих географических различий территории построена его зональная схема Заилийского Алатау.

Таким образом, выделяя различия растительности в качестве главного признака зонального деления, Семенов не рассматривал это деление только как ботанико-географическое. Схемой зон Заилийского края Семенов, в сущности, еще в 60-х гг. XIX в., сделал выдающуюся попытку выделения «естественно-исторических» зон. Если сопоставить деление Семенова с позднейшими делениями Северцова и Краснова, можно видеть, что и эти исследователи не рассматривали свои деления только с точки зрения какого-либо одного физико-географического признака.

Не совсем основательным является, на наш взгляд, распространенное представление, что начало ландшафтным зональным делениям в географии было положено только в конце XIX в. знаменитой статьей Докучаева («К учению о зонах природы»). Своим учением о почвах Докучаев значительно углубил принцип зональности. Нет оснований, однако, считать, что «естественно-исторические» зональные деления были выдвинуты Докучаевым впервые. Заслуга Докучаева в этом отношении состояла в дальнейшем развитии и обобщении тех идей, которые проводились уже крупнейшими русскими географами второй половины XIX в. Одними из наиболее ранних работ, где, в сущности, были намечены ландшафтные зоны, были работы Семенова о путешествии в Тянь-Шань.

Все этапы дальнейшей географической деятельности П. П. Семенова нераздельно связаны с историей Русского Географического общества. Возвратившись из экспедиции, П. П. Семенов первоначально был в Обществе помощником председателя отделения физической географии, а затем – с 1860 по 1873 гг. – председателем этого отделения.

С 1873 г., свыше 40 лет, Семенов стоял во главе Русского Географического общества. Это было время больших экспедиций Н. М. Пржевальского и славной плеяды русских путешественников-географов: Г. Н. Потанина, В. И. Роборовского, П. К. Козлова, братьев Грумм-Гржимайло, И. В. Мушкетова, В. А. Обручева и многих других. П. П. Семенов участвовал в снаряжении этих экспедиций, разрабатывал их маршруты, его напутствие служило для путешественников неписанной программой научных работ.

В истории русской культуры за группой блестящих композиторов 60-х годов – Мусоргского, Балакирева и других – удержалось почетное название «могучая кучка». Подлинно «могучей кучкой» могла бы именоваться и группа знаменитых русских путешественников и ученых, выросших в среде Русского Географического общества. Признанным главой этой «могучей кучки» был П. П. Семенов-Тян-Шанский.

Научная деятельность П. П. Семенова отличалась исключительной многогран-ностью. Им была предложена выдающаяся для своего времени схема районирования России, получившая широкую известность и распространение в географической литературе. Его перу принадлежат классические страноведческие описания, десятками исчисляются издания, которые он возглавлял, и ученые общества, членом которых он был на протяжении десятилетий.

Капитальнейшей из работ П. П. Семенова, посвященных географии России, был составленный под его руководством пятитомный Географическо-статистический словарь России. Петр Петрович был не только редактором, но и автором многих статей, помещенных в словаре. Уже на склоне своей жизни Семенов принял на себя общее руководство многотомным изданием «Россия», редактором которого был его сын Вениамин Петрович.

Умер П. П. Семенов в 1914 г. – на 88-м году своей жизни.

Ю. М. Шокальский, ставший после его смерти председателем Географического общества, говорил о Семенове: «Для нас, старых работников в Обществе, имена «Петр Петрович» и «Географическое общество» – нераздельны»[55].

Почти в тех же словах писал о Семенове другой крупнейший русский географ Л. С. Берг, являвшийся председателем Географического общества: «В представлении нашем, старых членов Общества, Географическое общество и Петр Петрович понятия нераздельные и не разделимые, это почти что синонимы»[56].

Столь многое и так сильно изменилось с тех пор – но книга Семенова близка нам. Далеко шагнула наука вперед, но есть еще места, в том же Тянь-Шане, которые ждут своего исследования, как рекогносцировочного, так и детального. Книга «Путешествие в Тянь-Шань» П. П. Семенова зовет к новым исследованиям, и хотя с момента ее написания прошло много времени, она продолжает учить комплексному географическому методу изучения страны.