Читать книгу Я убью за место в раю - Петр Юшко - Страница 1

Глава 1. Поселение

Звездный день Шерифа подходил к концу. Главная роль в ежегодных демократических выборах президента Поселения. Все население, обязанное участвовать в выборах, выстроилось в длинную очередь под моросящим дождем и месило грязюку, выдавливая ее из размороженного за ночь мха.

В середине главной площади торчало сооружение из старых шпал похожее на виселицу. Звалась эта чертовщина «Весы демократии». С горизонтальной стойки свисала длинная палка, привязанная за середину веревкой, к концам которой были приделаны два одинаковых металлических тазика. На одном тазике было написано белой краской «Могло быть лучше». На втором тазике такими же кривыми буквами выведено «Могло быть хуже». Перед «Весами» стоял Шериф и, доставая из ржавого металлического ведра старые пятирублевые монеты, выдавал их исполняющим гражданский долг. Поселенец сначала показывали Шерифу татуировку гражданина на запястье в виде красной пятилучевой звезды и номера регистрации, набитых с помощью ржавой иголки и клюквенного сока. После сверки с «Журналом учета граждан», который Шериф называл Толмут, счастливчик получал монету. Добросовестный гражданин подходил к Весам и бросал монету в один из тазиков, выражая тем самым свое отношение к результатам управления президента за прошедший год. Два помощника шерифа – Элла и Брок, с дробовиками за спинами, нависали над тазиками и пристально наблюдали за тем, что кидают в чаши весов граждане. На серьезное преступление и подбрасывание посторонних тяжелых предметов в чаши «Весов демократии» никто сегодня не шел. Да и не наблюдал Шериф в толпе граждан, заинтересованных в результатах выборов. Принудительное выполнение добровольной ежегодной обязанности мало кого радовало. Лица были в основном грязные и замученные. В тусклом освещении северного солнца, с трудом угадываемого за слоем пепельных туч, люди казались скорее ожившими покойниками.

– Радостнее! Радостнее, граждане,– наиграно бодро прокричал Шериф,– у нас сегодня праздник демократии, а не похороны. Активнее подходим. Делаем свой выбор. Каждый голос имеет свой вес!

Скудные эпитеты, которые донеслись до его ушей, были совершенно нецензурными даже в тяжкие времена выживания.

– Шевелитесь там, впереди,– крикнул кто-то из середины очереди,– жрать хочется.

Процедура голосования длилась уже почти полтора часа и люди начали замерзать под порывами ветра и мороси пополам со снегом. Жетоны голосования брякали в железные тазики с прежней скоростью. Шериф методично ставил отметки о проголосовавших в Толмуте, принимал от кого крестик, от кого подпись или иную закорючку. Неграждане, сначала толпившиеся около «виселицы» в надежде на хоть какое-то событие, разочаровано потянулись в более интересное место. Через несколько минут должен был открыться единственный в Поселении бар. Сегодня, в честь праздника, ежедневная доза халявного самогона увеличена вдвое для всех жителей.

Бар назывался просто – «Бар». С фантазией у местных жителей было совсем плохо. Да и откуда ей взяться. Большинство молодежи вообще плохо себе представляли значение этого слова.

– Вечерок будет тот еще,– пробормотал Шериф в сторону своих помощников без надежды, что они его услышат,– представляете, как эти счастливчики, накачавшись самогоном, начнут выяснять, кто голосовал «правильно», а кто «как протухшая выдра»?

Брок, если и услышал, то, скорее всего, ни песца не понял. С русским у него еще было плоховато. А вот Элла опять ушла в себя. Взгляд остекленел у чертовой бабы.

Собиравшиеся на вечернюю и ночную работы тоже покинули «веселье». Последние в очереди граждане приняли от Шерифа свои жетоны, и, не целясь, швырнув их в чаши «весов», с чавканьем выдирая из мокрого мха разбухшую обувку, побежали в сторону «Бара». Кто за ежедневной выпивкой, кто в «БарДак», за услугами местных красавиц и красавцев. Нравы в поселении поддерживались вольные, что уж тут говорить. Феминизм и гендерное равноправие так и брызгали во все стороны фонтанами либерализма и демократии. Демократия, туды ее растуды.

Шериф хлопнул своим Толмутом. Бахнуло, как выстрел из двенадцатого калибра. Элла вздрогнула и зашевелилась, недоуменно озираясь вокруг себя.

Шерифу хотелось в Бар. Но еще предстояло зафиксировать результаты голосования и доставить информацию Президенту.

– Ну, что у нас?– Почти бодро спросил он помощника Эллу,– как в этом году?

– «Могло быть и хуже», Шериф. Причем со значительным перевесом. На что им жаловаться?

– Шеф, жё ви скорёй опять дормир. Я спать, – прогрохотал Брок с тяжелым французским акцентом,– жю сви трес фатике. Моя уставаль очшень, Шеф.

– Собери жетоны и отнеси в офис. А потом проваливай дрыхнуть, ленивая черная жопа,– дружелюбно огрызнулся Шериф,– только б тебе дрыхнуть. Жду тебя в баре через три часа. Сегодня будет с кем потолкаться.

Брок, почесав покрытые пятнами экземы огромные черные руки, начал пересыпать пятирублевки из тазиков в ведро. Шериф развернулся и, глянув на начинающее темнеть серое с черными язвами небо, поволок разбухшие сапожищи в сторону Ангара в горе. Обернувшись, он крикнул помощникам:

– Стволы опять не оставьте на площади. Уволю к чертям.

Вот и закончилось голосование. Демократические принципы нового общества не были попраны. Можно привести в порядок свои записи и составить официальный рапорт. Президент не будет толкать в этом году повинную речь, все пойдет своим чередом. В прошлом году после гибели четырнадцати граждан от банды «Байкеров» Президенту накидали полный тазик «Могло быть и лучше», а кто-то особо одаренный, сотворил огромную вонючую кучу под дверью его офиса. В результате Президенту пришлось три часа трепать языком на площади и клясться в исправлении ошибок. Он охрип, втирая лениво собравшимся гражданам про безопасность и новые правила сопровождения групп поисковиков. Это была унизительная процедура и за четырнадцать лет она повторилась всего лишь пять раз.

Шериф подходил к воротам Ангара, выдолбленного в советские времена в нависающей над Поселением гранитной горе, на которых как раз зажглись единственные наружные электрические огни. Перед исполинскими створками на стуле сидел стражник Коля Снайпер. Год назад после ранения у него ампутировали обе ноги до колен, и теперь он жил в Ангаре, выполняя функцию контролера, по собственному усмотрению пуская в Ангар жителей, а иногда и не выпуская их обратно. Инструкции он начисто игнорировал и нередко человек вынужден был опаздывать на свою работу. Только после участия Шерифа или главы обороны Майора, Коля пожимал плечами и оправдывался тем, что: «подозрительный он какой-то был».

Сейчас Коля сидел на простом деревянном стуле, выставив перед собой свои культи с завязанными штанинами. Несмотря на морозец и осадки, был он в одной майке. Толстыми голыми руками поглаживал цевье СВЛК-14 «Сумрак» и нашептывал ей ласковые слова. Это была его девушка. Самые крепкие, выхухоль их дери, семейные отношения в Поселении. «Сумрак» по имени Вера была одна из четырех снайперских винтовок у охраны. В случае тревоги и опасности за Забором, двое других стражников Ангара неслись к выходу, пихали под мышки Коли две гладких палки и тащили его на «Точку» на верхушке горы. Оттуда четыре месяца назад Коля поставил личный рекорд – снял улепетывающего на велосипеде «байкера» с расстояния почти в три километра. Выстрел пришелся точно в голову ничего не опасающегося подонка. Наши разведчики, когда подобрали его… Не хочется рассказывать, что они сделали. Ненавидят парни этих ублюдков.

Боль скрутила Шерифа прямо около Коли, и он остановился, прислонившись к ржавой металлической стене. Коля посмотрел снизу на его перекосившуюся рожу:

– Приперло, Шериф? Понимаю. Как сегодня прошло? За меня не забыл кинуть жетон?

Шериф отдышался и, выпрямившись, вытер выступивший на лице пот тыльной стороной правой ладони.

– А как же. Конечно, проголосовал за тебя. Все чин-чином, с оглашением перед электоратом и подписью. Как ты велел.

– И демократия в который раз победила,– хмыкнул Коля,– иди внутрь, совсем серый стал. Сходил бы к Ветеринару.

– Надо Президенту доложить о результатах. А к Ветеринару схожу, не переживай. Как ноги?

– Болят,– улыбнулся Коля и погладил ствол винтовки, стирая с него капли прыснувшего дождя.

– Ну, терпи, боец. Еще повоюем.

Шериф вошел в скрипнувшую от сырости калитку в циклопических воротах Ангара и услышал, как за его спиной Коля бормотал, обращаясь к своей боевой подруге: «Эх, хороший мужик Шериф, да, Вера? Добряк. Жаль его мне. Мало кого сейчас жаль…»

Шериф не стал подслушивать и, вдохнув воздух, насыщенный запахами сырого бетона, плесени и ржавчины прошел по предбаннику Ангара. Впереди были бункерные двери, возле которых дежурили два сменных охранника. Сегодня это были Рейма и Степлер. Рейма курил прессованный мох.

– Здарова, Шериф,– приветствовал его Степлер,– с докладом к самому?

– Ка-ак виборы в эт-том году?– Рейма сплюнул что-то черное на землю.

– Все хорошо, ребята,– Шериф похлопал Рейму по плечу,– не курил бы ты эту дрянь.

– Сокревает,– медленно проговорил финн и закашлялся,– а вреда от-т него не болшэ, чем от эт-того возтуха.

Шериф вошел во внутренний ствол Ангара. Огромный полутемный тоннель с металлоизоляцией на стенах простирался вперед, насколько хватало взора. Если идти дальше в тусклом свете редких лампочек, то впереди будет несколько каверн с торкретированием, идущих одна за другой на восемьсот-девятьсот метров вглубь горы. В будке с амбразурой дежурит еще один стражник с пулеметом «Печенег». Там дальше огромные склады Поселения. Там хранятся стройматериалы, неприкосновенный запас пищи, одежда, оружие, оборудование и всякая всячина. Там работает с десяток человек под командой главного кладовщика Полины. Смотрят за порядком, перекладывают с места на место, чтобы не отсырело, не завелись крысы. Крысы, мыши и лемминги были настоящим бичом Поселения. Потому тут носится столько кошек.

Но, сегодня Шерифу нужно на второй этаж, к Президенту. Он перешагнул через рельсы узкоколейки и дошел до ответвления вправо. Дернув колесо гермодвери, загрохотал сапогами по железным ступеням. Лестница уходила и вниз, еще на несколько этажей. Там стояли силовые установки. Там двери запирались на замки, а ключи были только у Президента и Механика. Туда он ходить не любил. Громко, темно. Циклопическое сооружение. Как говаривал отец: «Церетели удавился бы от зависти, если бы увидел это своими глазами». Кто такой Церетели Шериф не знал. Агрегаты его всегда сильно расстраивали. Он еще помнил, как вся электроника работала в его детстве, а потом раз – и все умерло. Война. Планетарный катаклизм. Грозовой шторм такой силы, что на планете все генераторы поплавились, а аккумуляторы повзрывались. Было страшно. Там внизу, в машинном отделении, всегда приходит на ум только одна мысль: «Вот сегодня работают, а завтра? Раз и сломаются. И все? Конец?»

В Ангаре под горой до сих пор функционировали два дизельных агрегата и некая жуткая машина, которая называлась «Экспериментальная петротермальная энергоустановка» – ЭПТЭУ-2. Построили ее еще во времена СССР и ввели в эксплуатацию в России до катаклизма и последовавшей за ним войны. Тут до сих пор находилась отличная ремонтная и обслуживающая база с прорвой запасных частей, катушек с кабелем, бочек с маслом, каких-то железяк и магнитов. Во всем этом разбирался только Механик и его ученики. Механик поговаривал, что глубина шахты этой дьявольщины составляет четыре с половиной километра, но Шериф не очень в это верил. Зато именно «ЭПТЭУ-2» давала электричество, тепло, чистую воду и возможность выращивать по три урожая в год в глубинах горы. Весь третий этаж Ангара занимали теплицы с искусственным розовым освещением.

Шериф остановился на металлических ступенях второй площадки между этажами и немного отдышался. В груди давило. Острая боль в правом боку уже отпускала. Оставалась привычная тянущая, тупая, ноющая. Это уже лучше. Можно двигаться дальше. Вздохнув, передвинул мокрые сапоги еще на пару шагов вперед. Но снова остановился. Он сел на корточки под моргающей лампочкой и достал свой Толмут из-под мышки. В тулупе было не очень удобно сидеть на корточках, но он разложил тетрадь на коленях и начал водить пальцем по узким, скупым строчкам записей о сегодняшнем ежегодном голосовании. Огрызком карандаша, привязанным тонкой веревочкой к Толмуту, он делал пометки на полях. Список жителей принявших участие в демократической процедуре выборов руководителя был обширен и он и бормотал:

– Должно участвовать 488 граждан. Проголосовали лично 424. Огромная толпа была сегодня это точно. Прибавляется граждан каждый год. Хорошо. Так. Заочно проголосовали 59. Группа дальней разведки 22 человека. Надеюсь столько и вернется. Стражники Ангара 4 человека. Это 26. Группа охраны стены это 14 человек. Это сколько? 40 человек и 12 человек ночная смена и разведка внешнего периметра 7 человек. Все на месте, – Шериф почесал переносицу и на мгновение закрыл от боли глаза, – Все на месте. 59 бойцов. Должны быть. Так, 424 плюс 59. Сколько это? Вот клять. 424 плюс 60 это 484, минус один, 483. Так. Проголосовало 483. Трое в клинике. Это 486. Так, а кто еще? А! Механик. Я за него кинул монету. Вот отметка. Старый козел. Мог бы и придти. Жопа ленивая. А кто еще? Сбился чтоль? Вот клять, неудобно.

Шериф с кряхтением встал и немного помаршировал на месте, разминая затекшие ноги. Порванное сухожилие на ахиллесе сразу дало себя знать острой тянущей болью.

– Стол бы найти. Пойти в школу? Нет, не хочу я туда. Эх.

Он снова уселся на корточки и, дождавшись, когда лампочка проморгается, снова уставился в свой список. Он перелистал несколько страниц назад и начал сверять перечень жителей ставших гражданами в прошлом месяце со списком проголосовавших. Через несколько минут он захлопнул Толмут и встал на ноги. Не голосовал один житель из новеньких. Шериф попытался напрячь память, но этого и не требовалось. Он прекрасно помнил эту девушку. Мария. Пришла в Поселение с полгода назад в группе из пяти человек. Пояснила, что передвигались компанией, но растерялись, убегая от каких-то мутантов. Толковая, смышленая. Симпатичная. Грустные глаза. Хм. Она принесла клятву верности на гражданство, а он определил ее работать в начальную школу или как ее называли – детсад. Забыла о голосовании? Вот блин. Этого еще не хватало. Она совсем тупая что ли? Твердил же ей. Раз двадцать сказал, что через месяц выборы. Как это важно для нее и всех. Проклятье. Придется докладывать.

Шериф постоял еще минуту, задрав вверх голову и глядя на моргающую лампочку. Капала вода с верхнего пролета. Его продрал озноб и он решился. Снова сунув под мышку Толмут, он дернул ручки бункерной двери и с усилием провернул ее на петлях. Детсад находился за апартаментами президента на этом же уровне. Это был самый приличный и полностью достроенный этаж во всем бункере. Тут до сих пор нормально работала вентиляция, а тепло попадало напрямую из шахты «ЭПТЭУ». Несколько десятков комнат занимал аппарат президента, и он сам. Рядом находились научная лаборатория и склады со всяким полезным хламом. Здесь жили и учились дети под надзором учителей. Самые старшие детки начинали работать уже с 12 лет на территории Поселения. За стену отпускали после исполнения 16 лет. А мелкие торчали в школе и яслях. Их учили писать и читать, преподавали историю Родины и начала профессий. Там должна работать Мария. Симпатичная девушка с печальными глазами и шрамом над левой бровью.

Он шагал по длинному коридору. Шаги гулко отдавались впереди и сзади. Здесь свет почти не мерцал, а стены были выкрашены голубой краской. Шериф прошел бункерную дверь, ведущую в апартаменты Президента, и направился к школе. Он успел пройти шагов пятнадцать по коридору, как сзади заскрипело, лязгнуло, и знакомый голос окликнул его:

– Егор! Ты куда пошел? Я ж тебя жду уже час!

– Товарищ Президент,– развернувшись по военному, отрапортовал Шериф, – мне для окончательного подведения итогов нужно проверить некоторую информацию. Я буду у вас через двадцать минут.

– Ой, да забей ты на итоги. В задницу бобра твои выборы! Что ты, как деревянный. Иди сюда, налью тебе чистого. Продрог, небось. Иди, иди. Потом проверишь всякие свои важные штуки.

Шериф и не подумал бы ослушаться Президента и, вернувшись по коридору, вошел в его чистые покои. В первой комнате находился рабочий кабинет. Стены кабинета отделаны деревянными панелями светлого дерева с алюминиевыми декоративными вставками. Тут стоял огромный письменный стол с вращающимся креслом. Шериф еще помнил, как в этом кресле сидел его отец, а потом некоторое время и мама. За креслом стояли выцветшие флаги. Один бело-сине-красный и второй полностью красный. Между ними на стене висел портрет последнего президента России и еще какого-то мужика в военной фуражке с лицом добряка. Шериф так и не смог запомнить его фамилию. Торшер стоял справа, а перед столом два кожаных потертых кресла и небольшой низенький столик, который Президент называл журнальным. Вдоль стенки стояло шесть стульев, на стене над ними висела огромная карта полуострова, где красным фломастером рукой его отца выведены новые очертания береговой линии, кругами обозначались радиусы смертельного действия радиации в местах ядерных ударов и запретные для посещения старые поселения и военные базы.

– Специально всех разогнал от себя, – кряхтел где-то под своим массивным столом Президент, брякая стеклом, – а ты топаешь мимо, даже не обернешься. Вот, смотри, твой любимый. Я сегодня не удержался и открыл без тебя. Но отпил всего ничего. Так, стакашку. Бери емкость, наливай.

На столе образовалась зеленая, плоская с одной стороны бутылка с бело-синей этикеткой и желтой цифрой 12 внизу этикетки.

– Singleton of Dufftown 12 Years Old, – прочитал Шериф, беря в руку бутылку, – еще остались?

В месте постоянной концентрации боли в кишечнике начало заранее разливаться приятное тепло.

– А то! Зачем вообще быть президентом, если не можешь позволить себе мелкие радости. Наливай.

Шериф выдернул пробку и понюхал горлышко. Пахло божественно. Он плеснул в стаканы на два пальца и закрыл бутылку пробкой. Президент взял свой стакан и сунул в него нос, вдыхая аромат напитка.

– За демократические выборы, товарищ Президент,– сказал Шериф и сделал глоток, не чокнувшись с начальником. По горлу прокатилась волна горячего наслаждения. Он быстро, словно боясь, что отнимут стакан, сделал второй глоток и задержал виски во рту, болтая языком по небу и щекам.

– Вот ты зараза! Испортил выпивку. Нахрен твои выборы, – обиделся Президент, – наливай еще и давай за здоровье. Пить не хочется за такой тост. Совсем ты уже, Егорка, того, заработался.

Шериф налил себе еще на два пальца и натянуто улыбнулся.

– За здоровье, Пал Макарыч. Ваше здоровье.

– Другое дело. И твое здоровье, Егор.

Они чокнулись и выпили. Пахнуло вкусом старого, ушедшего в далекое прошлое мира, которое Шериф толком и не помнил. Президент рухнул в свое кресло и кивком послал его в кресло напротив стола.

– Ну, начинай втирать мне, как там наши основы демократического общества. Снова придется толкать речь или в этот раз пронесло?

– Немного не гладко прошло в этот раз.

– Передрались что ли?

– Нет. Передерутся в Баре вечером. У нас есть не проголосовавший.

– Господи! Кто? – Президент выпучил на Шерифа глаза, – обалдел он? Кто?

– Как раз хотел сходить проверить, – Шериф сделал еще глоток и поставил пустой стакан на стол, – это одна из последних принятых в гражданство. Молодая деваха. Месяц назад получила наколку на руке. Работает в школе. Хотел пойти и без шума разобраться. Может, заработалась и уснула?

Президент помолчал, хмуро пялясь в пустой стакан. В бутылке оставалась еще половина, и он с кряхтеньем дотянулся до нее. В стаканы брызнула янтарная жидкость, и аромат растекся по комнате, раздвигая узкое пространство бункера под горой, до просторов старого мира.

– Правильно, – наконец промолвил Президент и выпил, – займись этим сейчас же. Если надо наказать – накажи сам, но без публичности. Сам как-нибудь реши. Не должно такого больше случиться. Мне хватило прошлого раза с изгнанием семьи. Того шизнутого проповедника, нафиг, не жаль. А вот семья… Не хочется пережить второй раз такое. Но – это основы нашего общества! Она что, не в курсе была? Что за это должно быть изгнание из города? Работу проводил с ней?

– Конечно, Павел Макарович. Сейчас пойду и разберусь.

– А знаешь что, – неожиданно Президент подобрел, – оставь это на завтра. Забирай остатки бутылки и иди к себе. Отдохни. Как бок, все так же? Сходил бы к Ветеринару. Он говорил, у него еще остались какие-то пилюли для тебя, да ты не приходишь. Забей короче на эту девку. Завтра с ней разберешься. Просто не говори никому. Да, и, кстати, так как результаты?

– Да как обычно, «Могло быть и хуже», товарищ Президент,– Шериф встал и начал запихивать плоскую с одной стороны зеленую бутылку себе в узкий внутренний карман тулупа, – речь не нужна. Народ вполне счастлив. Рапорт я предоставлю завтра утром, как разберусь с недоразумением.

– Вечно ты бумагу мараешь. Раньше быть бы тебе чиновником. Бумага нынче редкость, а ты ее не по назначению. Завтра доложи мне по поводу девахи, что решишь с наказанием. Не нравится мне это легкомыслие у последних жителей. Может нам сроки получения гражданства увеличить до года? Как думаешь?

– Бумагу не мараю. Это пишется история. Как через сто лет люди города будут знать, что происходило. Возьмут мои рапорта и увидят. Это как раз и есть назначение бумаги.

– Тогда гравируй на железе или глиняных табличках. Бумагу скоро изведешь всю. На чем писать станешь? Не скоро люди научатся вновь бумагу делать.

– Бумага надежнее. Метал заржавеет, таблички разобьются. Даже кожа не такая надежная. А вот…

– Ой, вали уже, Егор. Видел бы отец, в какого зануду ты превращаешься. Только бы спорить со старшими. Вечно все разговоры с тобой превращаются в препирательства. Иди. Отдохни сегодня. А завтра займешься этой самкой косули. Жаль мы розги отменили. Почему все решили, что это не гуманно? Публичная порка уж точно лучше смерти от стаи волков.

Через десять минут Шериф вышел из апартаментов Президента и, отойдя шагов на двадцать в сторону лестницы, прижался к металлической стене. Внутри разливалось тепло от старого виски. Но в то же время холодный червяк грыз внутренности в районе желудка. Тревожное чувство не покидало и, постояв так с минуту, он оторвался от стены и двинулся обратно, в сторону школы, стараясь не так шумно грохотать сапогами по железному полу.

Крутанув колесо гермодвери, он вошел в длинный коридор. Три двери были справа и три слева. В двух комнатах справа располагались классы для занятий старших и младших ребят. Еще дальше вход в жилое помещение, где комнаты разделены на жилье для мальчиков и девочек и комнату учителей. За ближней дверью слева – столовая и крохотная кухонька, где пищу для детей готовили сами преподаватели. Дальше детсад для самых маленьких и их мамашек. Там же спали и учителя. Коридор заканчивался решеткой вентиляции, откуда несло теплым сухим воздухом. Он прислушался и разобрал из-за приоткрытой двери справа веселые голоса детей. Шел вечерний урок, и директор школы Анастасия Петровна, красивая невысокая женщина с кругленьким личиком, вещала что-то про историю России, борьбу с НАТО и глобальный катаклизм.

– Гуманитарная катастрофа в Соединенных Штатах привела к полной деградации политической власти правящих элит. Когда президент России предложил помощь заокеанскому народу в преодолении катастрофы, возникшей вследствие падения астероидного тела в район Йелоустонской кальдеры, правящие круги американской элиты не вняли голосу рассудка. Они посчитали несправедливым потерю контроля над большей частью Земного шара и нанесли превентивный массированный удар ядерным оружием разрушительной мощности по нашей территории. Достоверно неизвестно, кто именно несет персональную ответственность за запуск ядерных ракет. Но, России не оставалось ничего иного, как только нанести ответный удар по врагу, в том числе и по европейской части нашего континента. К нам присоединился Китай и нанес своим ядерными силами удар по территории США и континенту на юге, который как назывался? Правильно, Австралия. Сильнейшие сейсмические колебания от ядерных ударов, на фоне извержения Йелоустонской кальдеры породили цепочку землетрясений и извержений по всему миру. Автершоки и тучи пепла от извергающихся вулканов, затмивших наше солнце, резко изменили состав атмосферы, сделав ее непригодной для дыхания в большинстве регионов мира. Не забудем так же про радиоактивные загрязнения от стратегического оружия массового поражения, которые вместе с облаками сажи и пепла ушли от нас в южном направлении. Здравствуйте, Шериф. Секундочку, я договорю. Дети, последним и самым ужасным в цепочке извержений стали взрывы вулканов в Исландии и вулкана Кракатау в Индонезии. Что в свой черед вызвало дальнейшие последствия в виде взрывов мантийных плюмов в Исландии, Японии, Италии и на Камчатке. Вот тут, тут и тут на карте Земли. Что было дальше, мы можем только догадываться, так как тектонические сдвиги земной коры изменили рельеф и конфигурацию континентов, породив страшные в своей разрушительной силе цунами. Последние новости, которые мы получили по оставшимся каналам связи, пришли 29 декабря 2024 года. После этого произошла Великая электромагнитная буря, которая сопровождалась, как мы предполагаем, сильнейшей грозовой активностью над планетой. Молнии страшной силы били в поверхность земли в течение года. Это уничтожило все электрические приборы и технику в мире. Мы считаем, что также было уничтожено почти 80 процентов всех живых организмов населяющих нашу планету. С тех пор вашим родителями и остальным жителям планеты пришлось выживать так, как выживали люди в каменном веке. Технологии канули в лету. Люди остались во мраке, холоде, голоде и отчаянии. Пока несколько смелых и находчивых граждан нашей страны не основали это Поселение. Как вы знаете, дети, к нам зашел наш всеми уважаемый Шериф. Именно он приходится сыном основателей нашего Поселения и первых Президентов. Он стоит сейчас на страже порядка внутри нашего города. Поприветствуем нашего любимого Шерифа стоя! Гип – Ура! Гип – Ура!

Дети вскочили со своих мест за партами и повторяли «Гип – ура» пока Шериф не выставил перед собой ладони, призывая к тишине. Толмут чуть не выскользнул у него из-под мышки, и он еле успел его подхватить.

– Анастасия Петровна, мне бы с вами секундочку пошептаться. Может, выйдем в коридор пока?

– Конечно, Шериф. Дети, откройте пока учебник на странице 204. Тапия, начни читать вслух про Древний Рим. Я скоро вернусь.

Учительница обошла несколько сдвинутых столов и, погладив мальчишку сидящего ближе всех к дверям по бритой голове, вышла вслед за Шерифом в коридор. Он прикрыл тяжелую дверь и спросил:

– Тапия? Странные имена дают сейчас детям. Откуда она?

– Родители у нее совсем молодые. Сами родились после катаклизма, даже читать не умеют. Кто знает, что они имели в виду. Так что вы хотели, Егор? Кстати, как прошли выборы? Надеюсь, Президента не сместят в ходе голосования.

В ее голосе явно звучал сарказм и Шериф ухмыльнулся.

– Думаю, что будущее нашего Президента незыблемо, как радиация на юге. Но я действительно пришел по делу связанному с выборами. У вас должна работать девушка Мария. Назначил ее в школу месяц назад после получения гражданства. В каком она классе?

– Мария? Да была такая. Хорошая девочка. Только плакала все время перед детьми. Слишком грустная была. Никак я не могла ее разговорить, разузнать, что за беда у нее случилась. У кого сейчас нет историй о личном несчастье? Не смогла она работать с малышами и ушла в сборщики.

– Когда ушла?

– Ну, с две недели назад, может больше. Я упрашивала ее остаться. Но, действительно, она слишком грустила. На детей это плохо влияло. Хотя читала, писала и очень хорошо рисовала. Прямо, я бы сказала, что у нее художественный талант. Забавные рисунки и хорошие портреты детей делала мелом на доске. Мне жаль, что она ушла. Хотя почти каждый день приходит и заглядывает к деткам. Они ее любят. Сейчас мало грамотных людей, которые держали в своих руках книгу хоть раз в жизни.

– С две недели назад ушла в собиратели, вы сказали? Она зарегистрировалась на новом месте?

– Я не уверена, Шериф. Знаю, что попросила перевод, и я дала характеристику Наталье. Ей вечно не хватает собирателей, и она только рада была новому здоровому человеку. Молодая, руки, ноги на месте. А что случилось? Как это связано с выборами?

– Ну, пока рано еще говорить об этом. Спасибо вам большое. Расшумелись ваши пострелята. Ишь, как их история Рима возбудила. И кто такой Капитан Рекс в Древнем Риме? Не помню такого. Я пойду. А с Марией мне просто поговорить надо. Не знаете, где она проживает?

– Своего помещения у нее еще не было. Скорее всего, в общежитии для семейных. Молодых одиноких девушек всегда туда подселяют. Она ни с кем толком не общалась. Только плакала все время. А Капитан Рекс – это из сказки, – улыбнувшись, сказала Анастасия Петровна.

Шериф, тяжело ступая по металлическим ступеням, спустился на первый уровень бункера и встал перед выходом отдышаться и собраться с мыслями. От выпитого виски было жарко и в голове немного кружилось. Надо бы пойти в Бар и проверить, как народ обсуждает демократические процедуры. Но так хочется завалиться домой и затопить буржуйку, надеть толстые шерстяные домашние штаны и свитер. Выпить остатки виски. Эх. Долг важнее. Нужно идти в бар. А с Марией придется разбираться завтра. Зайти к Ветеринару, пока еще в Ангаре? Ну, его к желтой плесени. Нет желания. Лучше выпить самогонки и помелькать среди граждан. Это важнее.

Шериф вышел на свежий воздух. Попрощался с охраной у дверей и, махнув Снайперу, пошел в сторону Поселения, оскальзываясь на начинающем леденеть мокром мху. Сразу по костям пробежал озноб. Ветер кинул в лицо горсть мелкого снега, и он плотнее закутался в тулуп, плечами приподняв толстый воротник, чтобы тот закрыл лицо. Шапку шериф не носил принципиально. Терпеть не мог на голове хоть что-то кроме волос.

Он с трудом съезжал мокрыми сапогами по скользкой дорожке вниз к центру города. Проходя мимо Центра распределения ресурсов, услышал, как его окликнул знакомый голос. Шериф свернул в сторону вагончика разделывателей дичи и подошел к огню, с гулом вырывающемуся из продырявленной со всех сторон бочки. Снег рядом растаял, и земля была почти сухая.

Позвал его начальник отдела переработки, друг детства Димка по прозвищу Сыроед. Он действительно иногда пожевывал сырые полоски мяса, не боясь подхватить червей, или еще какую заразу. Димка был крупным парнем на голову выше Шерифа, и года на два старше. Он стоял возле входа в дом «Переработки добычи» в одном резиновом переднике на голое тело, со здоровенным тесаком в руке и в свете огня казался Гефестом с картинки из книжки про греческих богов.

– Привет Егорыч, куда хромаешь?– Спросил Димка и с усилием проглотил то, что было у него во рту,– все с выборами носишься? Оберегаешь дерьмократию?

– Это основа нашего Поселения, Димон, ты же знаешь. Только Закон и выборы спасают людей от полной деградации. Закон и порядок.

– Ну да, ну да. Я без прикола. Все правильно делаешь. Но, дерьмократия демократией, а как здоровье? Все скрючивает тебя? Когда ел последний раз?

– Ну.., – Шериф всерьез задумался, – с неделю назад. Не хочу я есть.

– Так ты совсем уже в скелет превратился. Откуда в тебе силища эта только берется, не пойму. Погоди пять минут. Погрейся. Сейчас вынесу тебе что-то.

– Опять взятка? Димка, я же Закон, как-никак!

– Заткнись. Жди.

Димка скакнул в свой вагончик, сверкнув голой задницей и хлопнув дверью. Шериф начал топать ногами по сухой земле, стараясь выдавить из сапог больше влаги. С тулупа повалил пар от близости с раскаленной бочкой. Стало опять жарко. Толмут снова чуть не вывалился на землю, и он взял его в руку. Кобура со «Стрижем» съехала в сторону и натирала правый бок торчащей обоймой на 30 патронов. Он старался поправить ее и отпихнуть назад по ремню. Тут из вагончика, громко хлопнув дверью, выскочил Димка. Он спрыгнул с крыльца мимо ступеней и подошел к Шерифу, держа руки под передником.

– Отойдем сюда, – мотнув головой в сторону, сказал он Шерифу и сделал пару шагов от бочки. Они зашли за угол вагончика в темноту, и Димка пихнул в руку Шерифа замотанный в тряпку сверток.

– Сунь за пазуху и приготовь сегодня, – сказал Димон, сверкая чистыми белками глаз на перепачканном кровью лице, – парни сегодня набили зайцев. Так что это тебе со всем уважением. Жопа зайца косого, жирного, тупого. Вари не больше часа, чтоб сильно не ужался. Приправы еще есть? Сходи в Ангар к Лизе, она тебе морковки надергает и лука. Картофель еще не созрел.

– Ну, даешь, – только и смог выговорить Шериф, пряча сверток себе в бездонный правый карман тулупа, – тут килограмма три или четыре?

– Жри давай, а то совсем ты с голодухи ласты склеишь. Я и сам «батончики» видеть не могу. Но тебя-то и вовсе от них дрищ пробирает. Так что, вот. Ну, бывай дружище. Заходи в гости. Совсем к нам не заглядываешь последнее время. А Лиза тебя часто ждет на ужин, как раньше. К Валентине пойдешь сегодня?

– Да вот, как раз в Бар шел. Сегодня придется разнимать мужиков. После выборов дополнительная порция самогона будет всем. Так что Тину надо подстраховать. Приходи. Разомнемся вместе.

– Ты сначала домой зайца закинь. А то потеряешь опять. Как твой котейко поживает? Охотится? Вот еще, для него. Возьми, – Димка сунул руку в широкий карман резинового передника и достал горсть потрохов, – тут сердце и печень зайца. Или двух. Бери, покорми своего крысеныша. Видел его на днях, кошку чью-то драл на крыше вагончика. На тебя похож, такой же дрищ.

– Спасибо, Димон. Чтоб я без тебя делал.

– Сдох бы давно. Все, давай. Мне еще тушу оленя разделывать. Мясо опять зеленое, прикинь! Половину придется выкинуть. Парней жалко. Олени ушли аж за дальний поселок. Перли на себе эти туши тридцать кэмэ, а я половину выкину. Вот дерьмище, то!

Шериф обнял Димона и пошел дальше в сторону Бара. Домой он решил не заходить, а прошмыгнуть через заднюю дверь единственного государственного питейного заведения в Поселении. Это было еще и самое большое строение из тех, что находились внутри периметра. При желании сюда могли набиться почти половина всех жителей. Тут трудилась барменом его бывшая жена. Расстались они скоро как четыре года назад, но отношения оставались хоть и натянутыми, но теплыми. Жалела она его, что ли. А может все еще любила. Шериф надеялся на второе, но у самого на сердце оставалась какая-то толи корка, толи ссадина. То ныло, то бесило, то хоть рыдай ночью в подушку, то желание пойти разбить кому-нибудь рыло. Запутано все было у них. Но спину прикрыть друг другу – тут не было вопросов. И он за нее. И она за него. На смерть пошли бы.

Шериф снова скрючился от внезапной боли в правом боку. Он остановился и присел на корточки, выронил Толмут на мокрую землю. В глазах все поплыло и закружилось.

– Вот клять, – проскрипел он себе под нос, – дрань долбанная…

До бара уже было недалеко, и Шериф слышал приглушенные крики и вопли отдыхающего населения. За парой вагончиков со снаряжением, можно было разглядеть отсветы пламени горящей возле входа в «Бар» бочки. Чернота неба накрыла его. Только серый хрустящий снег плыл перед глазами. Он был как в кастрюле, накрытой огромной черной крышкой протухшего небосвода. Без звезд. Без света луны. Без надежды. Все пульсировало вместе с болью. Становилось то большим, то снова сжималось до состояния его внутреннего мирка. Снова большим, распухшим, как вселенная. Снова маленьким, крохотным, как могила. Наконец боль приотпустила. Где-то за спиной Шериф услышал торопливые чавкающие по слякоти шаги. Он стал подниматься с колен и потянулся за Толмутом.

– Кто тут? – Раздался сзади мужской голос пробегавшего мимо человека, – ужрался уже что ль, скотина? А! Шериф, это ты? Извини, не признал сзади. Ты чего?

– Да выронил вот… Все нормально,– ответил Шериф, не узнавая в темноте голос говорившего, – в бар идешь?

– Так сейчас все там. Давай, догоняй. Я сегодня спокойный. Ха! Выпью положенное и на боковую. Так что – от меня проблем не будет.

Мужик побежал по тропинке под гору в сторону бара. Шериф так и не понял, с кем разговаривал в темноте. Боль резко отпустила, и он проверил в карманах бутылку, сверток с зайцем и пистолет в кобуре. Взял Толмут и, скрипя суставами, двинулся к питейной. Он постарался не входить в яркий круг света от горящей около крыльца бочки. Пара железных палок обмотанных тряпками и источающих вонь горящего отработанного машинного масла изображали факелы. Вместо этого он пробрался между старыми, засыпанными хламом катушками от кабеля к черному входу в «Бар». Поднявшись по пяти ступенькам деревянного крылечка, бухнул кулаком в обитую металлом дверь. Пришлось подождать несколько минут и бухнуть кулаком еще пару раз, прежде чем скрипнул засов и дверь открылась. В глаза ударил электрический свет и ослепил. На пороге стоял женский силуэт с широкими плечами, рельефными руками и крутой грудью обтянутой майкой цвета хаки. Часть низа живота была оголена и под тонкой кожей перекатывались кубики пресса. Тина была, как всегда, в отличной форме.

– Пустишь или сразу в рыло влепишь? – Пошутил он, отстраняя бывшую жену в сторону и входя в предбанник, где скапливались пустые бутылки и мусор.

– Ну, тебя не пустишь, так сама и получу в глаз, – так же приветливо ответила Тина, – там уже бузить начали. Чего с черного пришел? Застеснялся?

– Вещи тут свои сложу. Книга моя и тулуп брошу, чтоб не потерять.

– Вешай сюда. Что у тебя там?

– Да так, Президент угостил.

– Бутылка? Лучше поел бы что-нибудь. Совсем тощий. Господи, Егор. Ты ел хоть что-то на неделе? Только пил?

– Только пил, но сегодня поем. Обещаю. Пошли в зал. Слышу, шумят уже. Нужно появиться представителю власти.

– Там уже с полчаса Брок. Так что все прилично. Клещ разошелся, но Брок его быстро посадил за столик. Пока всем по кружке налила плохонькой водки. Вторую кружку сделаю хорошего качества. Сегодня будет вторая, после восьми часов. Как выборы? Народ даже не упоминает их пока.

– Выборы норм. Новости дня обсудят и вспомнят. Начнется веселуха. Нальешь чистой?

– Съешь хоть «батончик» один. Могу хлеба дать своего. Ну, оладьи. Думала, получится пирог, так муки-то нет. Сегодня соленые, с рыбой. Парни принесли несколько рыбин с периметра. Говорят, лосось появился в реке. Пару штук выловили, да приперлись медведи. Всего четверо, но парни с дозора рисковать не стали. Проходи за стойку, там тепло. Вот, погоди, съешь сначала хоть один.

– Ну, не хочу я.

– Давай, ну? Ради меня один съешь, Егор. Рубаха грязная опять. Не стирался уже давно! Весь засаленный.

Шериф понял, что не отвертеться и взял из протянутой тарелки один сыроватый на вид оладь, которые его бывшая готовила из грибной муки и всего, что было съедобно, но не похоже на «батончики».

В батончики на «Кухне распределения припасов» пихалось вообще все, что могли добыть охотники, собиратели и фермеры. Вся съестная добыча мелко рубилась на станке в кашу – мясо, грибы, ягоды, коренья, овощи, бобовые, мох, рыба, древесные стружки. Потом все это переваривалось в огромных котлах в течение нескольких часов. Получившуюся коричневую массу заливали в квадратные формы и запекали в духовках. Брикет размерами десять на пятнадцать на четыре сантиметра содержал все полезные вещества необходимые для жизни, и выдавался в среднем по одной штуке ежедневно на одно работающее лицо. Нормы были разными в зависимости от вида работы. Иногда «батончики» получались недурные на вкус. Повар постоянно крутил с местными приправами и солью, стараясь сделать их не только питательными, но и вкусными. Их можно было варить в воде, тогда получался густой, черный суп с ароматом грибов. Можно было размачивать в кипятке и есть вприкуску. Или за неимением лишнего времени пихать в себя всухомятку. Шерифа просто выворачивало наизнанку от одного такого брикета. Кишечник не хотел переваривать эту гадость.

Он сидел на стуле на кухне бара и жевал оладь. А сам думал, что это было его проклятьем. Как в комиксах про Супермена. Как он там назывался-то? Криптонит. Дурацкий желудок и кишечник его криптонит. Потому он сидел безвылазно в Поселении. Потому его не брали в рейды, на разведку и в дальние переходы к старым городам. Потому он всю свою жизнь проторчит в этой дыре и тут и помрет. Может даже, его труп затолкают в эти самые «батончики» для вкуса. Хотя какой от него вкус. Да и каннибализм это отвратительное извращение.

Каннибалов все ненавидели и боялись. Его помощница Элла носила кличку Каннибалка, так как несколько лет была пленницей в поселении этих уродов на западе. Там ее насиловали всем стадом и заставляли жрать человечину. От этого она немного сдвинулась умом. Или даже не немного, а конкретно сдвинулась. Но, когда разведчики ее освободили из плена во время рейда и притащили в Поселение, он разглядел в ней человека. Она не могла разговаривать целый год, сидела, забившись в темный угол, и кричала, когда к ней подходили. Все уже решили, что не выживет. Он взял ее к себе в помощники с разрешения Президента. Она расцвела. Оказалась одной из самых красивых женщин в городе. Молчаливая. Добрая. Не резкая, как он или Брок. Но народ, который потупее, от нее шарахался и боялся. Обзывали Людоедкой или Каннибалкой. Может, кто из старых вспомнил книгу про двенадцать стульев. А может так совпало. Она не обижалась. И смотрела на Шерифа всегда такими глазами… Такими, как его Кот, когда ночью приходит мякосить шею грязными лапами. Так смотрела на него иногда Тина. Украдкой. Чтобы он не заметил. А как-то раз ударила сковородкой по голове, когда он спросил, чего она на него смотрит как на банку мёда. Это было уже прямо перед их разводом. Дурак он с бабами. Никак не могу ничего понять. Вот и Элла. Что у нее в башке. Как это узнать? Подпустишь ближе, а она тебя тоже – сковородкой.

– Егор! – крик вывел его из задумчивости, и он положил на тарелку съеденный наполовину оладь, – Егор бегом сюда! Нож! Нож в руке!

Это было плохо. Оружие на территории Поселения разрешалось только несущим службу. И наказание за нарушение Закона было самым страшным – изгнание или смерть. Шериф тяжело поднялся и хрустнул суставами сухих кулаков. Кулак у него был маленький, костлявый. Бил он крайне сильно и больно, зачастую ломая противникам кости. Его боялись за непонятную силу и спокойную ярость. Мужики уважали и не хотели с ним связываться. Бил Шериф редко, но за дело. Нож был нарушением закона. Придется бить.

Он вышел из кухни и в один прыжок перескочил длинную барную стойку, заставленную разнокалиберной посудой. Горячая кровь закипала в жилах, ярость ломилась в сознание. Он старался дышать ровно. В зале было шумно, за столиками из катушек от кабеля сидели человек пятьдесят или шестьдесят разнополого населения. Еще человек двадцать повыскакивали с мест и толпились ближе к центру зала. Все они выпили, кто целую кружку местного самогона, кто еще только половину. По мозгам уже потекла горячая струя. Если не сдержать порыв толпы, можно было нарваться на массовую потасовку как два года назад, а тогда трупов будет значительно больше.

В середине бара откинув от себя столик, двое мужиков сцепились в рукопашке, дергая друг друга за трещащую одежду. Один из парней норовил ткнуть заточкой из металлического штыря второго. Но другой ловко перехватывал и отбивал руку с заточкой, дергая соперника второй рукой за рубаху и стараясь уронить его на пол. Пока оба стояли на ногах крепко. Рожи были красными, мокрыми от пота. Тина всегда топила как в парилке, не жалея выдаваемых ей дров и угля. Вокруг дерущихся яростным огнем горели бешеные, выпученные глаза. Раззявленные в криках поддержки чернозубые рты. Расстегнутые до голого пуза рубахи развевались как флаги. Руки дергались от переизбытка адреналина. Всем хотелось размяться и сунуть в ухо соседу.

Брок находился в первом ряду зрителей, широченными руками отпихивая самых бойких и громко выкрикивая в низкий прокопченный потолок «Румпи! Рузотись! Рузотись! Румпи!». На него наседали трое или четверо, но свалить на пол сто тридцать килограмм черного мяса не могли. Всю обстановку Шериф оценил буквально за одну десятую секунды. Он скакнул к дерущимся со скоростью бросающегося в атаку матерого волка. Попутно втащив в скулу мешавшему гражданину и просто толкнув другого в сторону, он заорал что было сил:

– Закон!

Народ от его крика вздрогнул, но было уже поздно. Шериф материализовался рядом с дерущимися. Сделав длинный, стелящийся шаг правой ногой, вложив массу всего тела в удар, бросил левую руку от пояса в грудь держащего заточку. В грудине гражданина хрустнуло с таким звуком, словно переломили пополам доску 150 на 50 миллиметров. Пока гражданин летел в противоположную от него сторону, Шериф саданул правым локтем в челюсть второго драчуна, от избытка адреналина пытавшегося размахивать кулаками у его лица. Этот упал на колени на месте, и кровь ливанула из разбитого рта. Мужик закатил глаза и повалился на бок, даже не всхлипнув. В зале повисло гробовое молчание.

– Закон! – Снова заорал Шериф, обводя сборище рассвирепевших мужиков выкатившимися из орбит глазами, – Закон запрещает оружие в Поселении! За нарушение Закона смерть! Брок! Заточку!

Брок оттолкнул цеплявшиеся за него руки и поднял с пола заточку. Он сделал в сторону Шерифа два шага и тут ему в спину бросили стул. Брок согнулся пополам. Шериф увидел того, кто это сделал. Прыгнул вперед, разрезая толпу костлявыми широкими плечами. Подонок пытался спрятаться за спину лесоруба, но Шерифа было уже не остановить. Он вмазал лесорубу с левой руки в челюсть и пнул по ногам пытавшегося бежать от закона метателя стульев. Тот растянулся на полу и Шериф сел на него сверху. Для начала врезал дергавшемуся под ним дурню, кулаком в затылок, чтобы успокоился. А потом, перевернул его под собой на спину и стоя на коленях, спокойно и неторопливо превратил харю кого-то из собирателей в месиво. После пятого или шестого удара Шериф встал и пнул кучу хрипящих кровавой пеной костей.

– Закон! Я – это Закон! Брок – это закон! Кто против Закона?

Он дышал тяжело. Пот выступил на лице и стекал ему за воротник темно-синей рубахи. Мужики начали медленно расходиться за свои столики, опуская глаза вниз. Кое-кто понуро качал головой, кто-то в восторге показывал Шерифу растопыренную в приветствии и одобрении ладонь. Кто-то хлопнул его рукой по плечу. Первая драка была окончена. Но вечер только начался. Впереди была еще одна полная кружка самогона и три часа до отбоя. Драки сегодня еще будут.

Надо выпить свою норму, иначе стану добрым, подумал Шериф и оглянулся. Брок деловито связывал руки за спиной тому драчуну, которого Шериф приласкал локтем. Владельца заточки два мужика волокли за ноги к выходу из бара. Темная кровь толчками выплескивалась изо рта на грязный дощатый пол. По закону в Баре медицинская помощь не оказывалась. Подбирали только раненых найденных на улице. Но ученики Ветеринара тоже сидели тут. Они разберутся с поножовщиком. Если он еще жив, конечно. За применение оружия в Поселении все одно дураку грозило либо изгнание, либо смерть. Он выбрал себе такой путь сам. Никто не виноват в его судьбе. А вот кинувший в Брока стулом, если сможет ходить, будет сидеть в дозорной башне месяц с одним «батончиком» на неделю, прикованный к сигнальному колоколу. Этот может и выживет. Каждый сам выбирает себе свой путь и свой конец. Таким этот мир был всегда. Такой он и сейчас.

Вечер закончился вполне благополучно. Двое санитаров, в свете гаснувшего в бочке огня, грузили в свою тележку троих граждан для оказания помощи. Поножовщика накрыли какой-то дерюгой, и он пока валялся на заледеневшей земле. Завтра Брок скажет Шерифу имя и номер татуировки этого дурака. Одним жителем Поселения стало меньше. Остальные расходились по домам при помощи своих конечностей.

Все остались довольны. Обсудили с криками выборы и правильная демократия в Поселении или нет. Президент это протухшая выхухоль или благодетель и спаситель человечества. Кто сможет выдержать удар Шерифа и не упасть. Можно ли его самого вырубить, если железной трубой по голове. А если два раза? Серьезно поспорив по этому поводу, сошлись, что не вырубить. Проверять-таки не стали, хотя были не в меру активные граждане, желающие провести полевые испытания. Шериф отшучивался и криво ухмылялся на эти нападки. Брок проспорил, и ему пришлось станцевать по требованию жителей некий танец. Смесь ирландского и кельтского, с какими-то русскими приседаниями. Тина играла на губной гармошке, а Телепень из кузнечных, бренчал на самодельной гитаре. Потом слегка подрались, выясняя, будет нападение «Байкеров» в этом месяце или нет. Брок заработал несколько «батончиков», меряясь силой в захвате руками. Ручищи у него были как два бедра у Шерифа и сила такая, что он сгибал полутораметровый кусок рельса в дугу. Тина заставила-таки Шерифа доесть оладь и его стошнило на улице. Была музыка и пара неплохих песенок от поддавших самогону девчонок-близняшек. Другие бабы тоже всласть подергались телами под местную музыку со своими и чужими мужиками. Столики с домино пользовались обязательным успехом, и победитель чемпионата получил заслуженную награду в виде дополнительной кружки чистой водки. Потом жители парочками и поодиночке потянулись в «БарДак» – местный аналог гостиницы для несемейных, где можно было уединиться на ночь с добровольным партнером. Шерифу самогон не лез в глотку и, пообщавшись с гражданами, он надел свой тулуп на кухне. Попрощался с Броком и Тиной и пошел к себе домой.

Может сегодня, придет Кот, думал он, оскальзываясь на замерзшей грязи. Шериф так и не смог придумать ему постоянное имя, называя разными кличками: то Фениксом, то Томасом, то Атосом. Кот не обижался и со временем стал просто Котом. Коты и кошки в Поселении, носили статус священных животных. Обижать их было нельзя и кара за причинение телесных повреждений коту или кошке назначалась жестокая. Они шарахались по Поселку где хотели, спали, у кого хотели, воровали еду, спаривались, орали по ночам, входили в Ангар без пропуска и насирали там везде огромные кучи. Но, коты спасали людей от крыс и следующей за ними черной чумы, жрали леммингов, которые собирались в огромные стаи и уничтожали все, что только можно. Все это знали и понимали, и тронуть кошачьего хоть пальцем не посмел бы никто. Иметь дома своего собственного кошачьего считалось большой удачей. Людей они ни во что не ставили, но иногда делали исключения. В Баре была традиция делать вечером один глоток за котов и их репродуктивное здоровье.

Шериф добрел в темноте до своего персонального домика около стены. Наверное, уже за полночь, если это можно как-то определить. Отцовские часы он разбил лет десять назад и теперь просто таскал на левой руке как память о родителях. Повозившись с замком, вошел в темное холодное помещение. Вынул из внутреннего кармана сверток с зайцем и бутылку. Нащупал в темноте маленький столик и положил их туда. Потом добрался до буржуйки и умудрился зажечь подготовленные с утра дрова с пары ударов ножом по огниву. Искры красными точками въелись в сухую бересту и, подымив, превратились в крохотные язычки пламени. Следом загорелись веточки, и он смотрел несколько минут на игру пламени. Потом закрыл дверку буржуйки. Через прокопченное, желтое от времени стекло скупо осветилась его комната. Покосившийся древний шкаф, широкая кровать с кучей наваленных одеял и подушек – наследство от жены. Она обожала чистое постельное белье. Низкий столик на колесиках из патронного ящика накрытый скатеркой из какой-то ткани. Тоже последствия семейной жизни. Рабочий стол с несколькими старыми канцелярскими папками с никому не нужными рапортами и уголовными делами, пачкой пожелтевшей от времени бумаги. Вешалка с одеждой на разные сезоны. Стойка с дробовиком и винтовкой. Половина железной бочки набитая кусками угля и березовыми порубленными дровами. Несколько полок над стойкой с оружием занимали соломенные фигурки человечков. Около печурки висели на гвоздиках, вбитых в деревянную стенку вагончика, две сковородки и несколько кастрюлек. Тарелки стояли стопкой на небольшой тумбочке, завершающей набор мебели в его квартире.

Шериф, стоя на коленках, подтянулся к низенькому столику из патронного ящика и развернул тряпицу с зайцем. Димон, конечно, наврал и сунул ему целого зайца, а не половину. Это было полное попрание всех норм и законов Поселения. Вся еда, которую добывали, шла в «Центр переработки и распределения» и выдавалась только пайками в виде «батончиков». Такие подарки расценивались как взятка должностному лицу в крупных размерах, контрабанда и контрафакт. Неоднократно он сам хватал за задницу черных дилеров за такие проделки, и наказание было суровым. Но, бутылка виски в таком случае тоже взятка. А виски ему давал Президент. Не мог же он обвинить во взятке демократически переизбираемого каждый год Президента? Это глупо. Это был всего лишь заяц. Он вынул нож из ножен на ноге и разрезал тушку, очищенную от шкуры и внутренностей, на несколько частей. Потом встал и достал банку с медвежьим топленым жиром и, выбрав кастрюльку побольше, наковырял в нее ложкой пару кусков. Поставил кастрюльку на печку, дождался, когда жир растопится и начнет шквариться, кинул туда один за другим кусочки зайца. В нос шибанул запах жареного мяса. Потекли слюнки. Вспомнив о лакомстве, сунул руку в карман тулупа висящего на вешалке и выудил оттуда заячьи потроха. Он кинул их на маленькую тарелку и поставил на столик. Потом приоткрыл на ладонь окно и тихонько позвал:

– Кот! Котяра! Фенька, иди ужинать!

Кот естественно не появился по первому зову, хотя Шериф был уверен, что подлец где-то рядом и давно его ждет. За окном послышался чей-то толи вздох, толи скрип снега. Егор выбрал один из стаканов почище и, выдернув пробку из бутылки с виски, налил себе на палец. На дне стакана оказалась какая-то дрянь, которую он не заметил. Но это не испортило настроения. Он опрокинул «Синглтон» в себя, подержав несколько секунд теплый напиток во рту. Огненный шарик прокатился по пищеводу. Заяц во всю шкварчал в кастрюльке и Шериф надергал из баночек можжевеловых веточек, сушеные ягоды клюквы и брусники, пару корешочков и кинул все это в кастрюльку. Заяц начал выделять сок и кончиком ножа он перевернул подрумянившиеся снизу кусочки. Потом посолил крупной солью из старой кофейной банки. Вновь открыв бутылку виски, плеснул немного в зайчатину и сразу закрыл крышкой. Теперь заяц будет тушиться час и можно расслабиться. Он сел прямо на пол около буржуйки и начал смаковать виски из горлышка, делая крохотные глоточки. Боли не было. Стало тепло и уютно. Перед глазами запрыгали картинки прошлого. Лицо Тины. Ее тело. Без одежды и как на картинках в старых журналах. Как ей пошло бы такое белье и каблуки. И вот она на нем…. Ох…

Заяц аппетитно булькал и позвякивал крышкой на печке. На стол из открытого окна прыгнул Кот и мягкими неслышными шагами подошел к нему, настороженно, но громко урча.

– Пришел, красавчик, – благодушно сказал Шериф, – я тебе сегодня добыл вкусненького. Давай закроем окно и сегодня будешь спать дома? Пошли, Котяра. Давай почешу. Ах, ты ж шоки какие! Ах, ты ж серый-полосатый! Ты мой хвостатый. Вот тебе блюдце. Сегодня мы с тобой знатно поедим. Даже мне есть хочется. Мясо, друг мой, я могу есть, сколько влезет. Я и тебе дам кусочек тушеного, ты любишь.

Шерифа качнуло, и он засмеялся. Он закрыл окно и начал стаскивать разбухшие сапоги, начавшие перебивать запах тушащегося зайца. Сапоги он кинул за печку. Там высохнут за ночь. Потом расстегнул портупею и бросил ее с кобурой, ножнами и поясными сумками на пол. Пусть валяется. Если не будет тревог, то пусть валяется, где упало. В такую погоду и волки, и медведи не сунуться к Поселению. Могут, конечно, росомахи пролезть на стену, но от них отобьется стража. Завтра займусь дурехой Марией. Вот дура. Говорил же, что за неявку на выборы – изгнание. Может, заболела? Так ему сообщили бы. Эх, бабы. Вот дура. Выгоню к чертям. Похоже заяц уже добулькался.

Шериф с трудом встал с пола и выбрал на ощупь ложку. Поставил на скатерть на низком столике досточку и снял кастрюльку с печки. Там так аппетитно булькало и пахло мясом с можжевеловыми веточками, что слюнки снова брызнули изо рта, и он отрыгнул воздухом. Проклятый кишечник, сейчас получишь! Он встал на колени и начал ложкой хлебать густой бульон прямо из кастрюльки. Рядом сидел Кот и, дергая головой, впихивал в себя сырую заячью печенку. Он громко урчал и Шериф начал изображать урчание Кота, откусывая волокна мяса от заячьей ноги.

Насытившись, он снова налил в стакан виски. Осталась примерно одна пятая на дне бутылки. Захотелось сделать заначку на будущее. В голове все уже плыло от алкоголя и сытной горячей белковой пищи. Шериф начал оплывать на пол, но в последнем усилии встал на колени и достал несколько березовых чурок из бочки. Открыл, обжигаясь через рукав рубашки, дверку буржуйки и натолкал дровишек в красную топку. Потом сполз на пол и, свернувшись калачиком на досках, уснул.

Кот вылизывался, сидя на столике. Услышав громкий храп человека, деловито подошел к открытой кастрюльке и сунул внутрь мордочку. Видать, тушеная зайчатина ему не сильно понравилась и он облизнулся. Походив немного около спящего, Кот подсел к его голове и начал вылизывать себе живот, выставив заднюю лапу вверх. Несколько раз лизнул слипшиеся на лбу человека волосы и фыркнул. Потом свернулся таким же калачиком возле головы храпящего, вздохнул, оглядел помещение сонным глазом и уснул.

Глава 2. Убийство

В дверь громко стучали и Шериф открыл глаза. Сон еще не ушел полностью и перед взором стояли лица мамы и отца. Черный снег падал на их волосы, и отец широко раскрыв рот и выпучив глаза, кричал ему: «Егор, беги, Егор! В гору беги!» А над головой свистели пули, и мама стреляла и стреляла длинными очередями куда-то в скалы. И он бежал и бежал вверх, прячась за камнями, по которым щелкали и визжали пули. А винтовка больно била по ногам сзади, и рюкзак тянул спину назад, и он стукался коленками об острые камни, стараясь не упасть. Страх гнал его вперед. Там, за спиной, плохие люди. От них надо бежать. В них можно стрелять. И черный снег прилипал к лицу.

Снова ударили кулаком в дверь, и Шериф окончательно вынырнул из сна. Он лежал на полу, скрючившись от холода в комок, подтянув колени к подбородку. Кот сидел на столике около кастрюльки с зайцем и с тревогой смотрел на человека. Уши прядали в разные стороны, глаза испуганные.

– Шеф, это мои. Оксилье Брок! Помуащник это, шеф! Он а кадавре.

– Клять тебя, Брок. По-русски говори, черная детина.

– У нас труап! Телё!

– Труап? Какой в задницу труап? Сейчас, погодь. Сколько времени?

– Э-э-э, как это. Си, зер. Раз, два, три четыре, пять, – бормотал Брок за дверью, – а! Шесть время, шеф! Темено еще сильно а ля порт. На улисьё туча.

– Вот ты тупая скотина. Ты уже три года тут живешь и никак не выучишь русский. Я по-французски лучше разговариваю. Диабле паресо. Ленивая ты негра.

Шериф ворчал и медленно поднимался, с трудом разгибая суставы, заиндевевшие от холода.

– Тот с заточкой дуба врезал? Так и какого выдриного кала ты меня будишь из-за этого?

– Нет, шеф. Лё фам. Охотники нашел ля кадавре дин фам. Труап женьщина. Она там нашел.

– Господи, святые ангелы, – простонал Шериф и встал на колени, – я от тебя свихнусь. Где Элла?

– Элля вуз ди… Ви т элль? О, нон комонт ля диар1…Элька, шеф! Она не где! Элля ждет на месте. Пошли, за мной, шеф. Бегом!

– Клять тебя, нерусь. За что мне это наказание.

Шериф, стоя на коленях на дощатом полу, дотянулся до портупеи с пистолетом и сумками и приладил ее на себя. Хотелось сначала сходить на толчок по-большому. Кот мяукнул сидя около окна. Он не любил завтракать, как и человек, и скорее хотел пойти на работу. Наконец, Шериф встал на обе ноги. В боку не болело, но снизу поддавливало. Пища быстро проскочила через пустой кишечник. Постояв несколько секунд и послушав бормотание своего умственно отсталого помощника, он напялил тулуп. Потом, удивляясь своей тупости, целую минуту впихивался в задубевшие сапоги. Ведь проще было сначала надеть сапоги, а потом уже тяжеленный тулуп. Не удержавшись, сунул нос в кастрюльку. Отщипнул рукой кусок мяса от зайца, и вместе с застывшим до состояния желе бульоном, сунул его в рот и обсосал мясо с косточки. Кот крутился около окна и мявкал, просясь на улицу. Шериф взял свой 590-й Моссберг с револьверной рукояткой и, дернув цевье, заглянул в патронник. Кинул ремень через голову, переложил дробовик за спину и напихал в карман с десяток патронов из коробки. Дробовик и винтовку он всегда держал дома незаряженными.

Закрыв крышечкой кастрюльку с зайцем, Шериф подергал себя за свалявшуюся седую бороду. Закончив этим действием процедуру утреннего туалета, он отодвинул железный засов с двери. Вперед пронесся Кот и, задрав хвост трубой, побежал в сторону стены. Огромный Брок стоял перед крылечком вагончика Шерифа и бормотал себе под нос какую-то абракадабру из французского, русского, немецкого и бог знает еще какого языка.

Брок появился тут несколько лет назад, совершенно умалишенным оборванцем весом в шестьдесят килограмм при росте в два метра семь сантиметров. Он ничего не помнил из своей прошлой жизни. Ни слова не понимал по-русски. Лет ему было под пятьдесят пять – шестьдесят. Как смог забрести так далеко на север он не помнил. Как оказался на территории России тоже не знал. Скорее всего, судя по рефлексам и повадкам, это был натовский спецназовец. Оружие любил, опасался его и пользовался умело на уровне рефлексов. Президент сначала не хотел принимать чёрного человека в Поселение. Брок таскался около стены несколько суток. Долго скулил и жалобно что-то кричал на непонятном никому языке. Шериф сжалился над человеком и взял над ним шефство. Интеллект Брока тогда был как у двухлетнего ребенка. Через год, когда черный парень отъелся на шерифовских пайках и начал более-менее вразумительно изъясняться на русском, он поклянчил у Президента и назначил его своим младшим помощником. Народ сначала шарахался от невиданного чуда с черной кожей, и всячески обижал. Но, благодушно признав новое имя взамен утерянного в дебрях его памяти, Брок быстро уяснил свои обязанности и права. После нескольких переломов у особо буйных негроненавистников и политической защиты Шерифа, люди начали воспринимать его всерьез. Он стал частичкой власти, которую представляли в Поселении Президент, Шериф и Майор.

Сейчас эта детина топталась около крыльца домика своего начальника. Разводя в стороны руки, приседая и притопывая гигантскими сапожищами на одном месте, он лепетал, по всей видимости, какую-то детскую считалочку на французском. Что-то вроде:

– Ин, дю труа, солда дю шокола. Катх, сан, сис: лю рон а пад дю шемиз. Сет, вит, нёф: ту эн гру беф2».

Шериф разобрал только счет и что-то про шоколадного солдата с куском говядины. Он с жалостью поглядел на гигантского ребенка.

– Вот набрал себе убогих помощников, итить меня в евстахиеву трубу. Пошли, несчастливое детство с чугунными игрушками. Показывай свой ле кадавре. Кто там у тебя? Беженцы? Дикие? Волки задрали?

Через час Шериф стоял в небольшом распадке между сопками и оглядывал окрестности при тусклом свете серого летнего утра. Небольшую ложбинку действительно не было видно с тех двух верхушек сопок, где во время выхода сборщиков обычно стоит охрана. Небольшая мертвая зона. Каменистая, заросшая мхами земля была покрыта в этом месте неглубоким снегом метров пятнадцать в диаметре. На снегу раскинув руки и неестественно вывернув в сторону правую ногу, лежало на спине женское тело, залитое свежей кровью. Лицо сплошная красная корка. Одежда хоть и старая, но не рваная. Снег вокруг тела красный, словно он впитал вообще вся кровь человека. На волков вроде не похоже. Те, прежде всего, рвут одежду. Медведь? Так близко?

Шериф смотрел как Элла и Брок, медленно сужая радиус, двигаются по кругу вокруг тела, внимательно рассматривая снег и землю. На сопке вдалеке показались три фигуры. Один из трех был Майор. Остальные его бойцы. Майор махнул рукой и пронзительно свистнул.

– Элла, ну что там?– Шерифа начал пробирать озноб и он плотнее закутался в тулуп.

Элла остановилась и посмотрела на него. Потом оглянулась на Брока и что-то тихо сказала. Осторожно переставляя длинные ноги в узких синих штанах, легко взобралась по круглым покрытым мхом камням к нему и встала рядом. Дышала она ровно.

– Следов зверя нет, шеф. Это не волки, не медведь и не росомахи. Вообще нет отпечатков кроме ее самой и еще двоих.

– Рассказывай,– коротко бросил он, чувствуя холодок между лопаток.

– Жертва ползла на коленях по снегу оттуда. Возможно, сначала бежала. Капли крови нашла метров за тридцать до снега. Много крови потеряно уже тут. Но здесь борьбы не было. Двое других пришли следом, – она показала рукой в сторону троих бойцов охраны на сопке,– со стороны Поселения. Первый шел почти след в след за убитой. Женщина. Килограмм пятьдесят пять, пятьдесят восемь. Топталась вокруг, вставала на оба колена, возможно, проверяла пульс или шарила по карманам. Тело несколько раз переворачивали. Потом обратно по своим следам. Размер 38, сапоги – самоделка. Скорее всего, из шкуры лося, но со странным задником. У нас могут быть и такие, но я не видела. Шаг легкий, широкий, пружинистый. Шла уверенно. Потом след теряется, там, где нет снега. Тропинок много, не определишь. Вторым пришел мужчина, размер ноги 42 или 43, стоптанные берцы. Хромает на правую ногу. Пришел, постоял рядом с телом, и ушел обратно. Шаг начал ускоряться, но дальше снега нет, трудно сказать побежал или просто быстро пошел.

Они немного помолчали, наблюдая за манипуляциями Брока. Черный человек медленно поднимал одну ногу, поворачивался на второй на 180 градусов и делал гигантский шаг, с трудом сохраняя равновесие. Потом помахав руками, повторял тоже самое. Так он передвигался около места преступления стараясь наступать на свои собственные следы.

– Шеф, – тихо проговорила Элла.

– Что нашла?

– У нее татуировка на запястье. Свежая совсем. Месяц, два от силы. Это одна из наших.

– Да чтоб енот наклакал мне в стакан с чистой водкой и выпить это залпом без закуски, – ругнулся Шериф, – осмотритесь еще. Радиус до тридцати метров. Ищите еще следы. Как закончите, берите носилки и несите ее Ветеринару. Пусть скажет, чьи зубы, когти или, что он там найдет. Думаю, это та учительница из школы, которая не голосовала. Отбилась от группы собирателей и нарвалась на росомаху. Та ей по горлу когтями, кричать не смогла, пыталась убежать. Могла раненая сама сюда добраться, а зверя вспугнули парни с поста. Или эта, которая размер 38, шаг легкий, широкий, пружинистый. Хм. Байкеры? Просто чужаки? Изгнанный мстит? Поговаривали, что тот проповедник апокалипсиса так и шарится по округе. Да, и вот еще. Все ее вещи собери и сложи в комнате у Ветеринара. Я сам приду, посмотрю. Не узнала ее?

– Нет. Лицо сильно залито кровью. Одного глаза нет. Горло все порвано.

Шериф еще раз матерно выругался и, пружиня по разбухшему от влаги мху, направился в сторону Майора, командующего отрядами охраны поселения. Он запыхался, пройдя триста метров в горку, и с трудом перевел дыхание. Майор стоял как статуя, затянутый в армейскую легкую куртку с Калашниковым за спиной. Скуластый, гладко выбритый, нос горбатый как у орла, глаза выпученные. Страшный мужик. Жестокий. Мурашки от него по спине.

– Утречко доброе, Егор, – приветствовал его Майор и протянул сухую ладонь с тонкой желтой кожей, – ну что там? Стая беженку задрала?

– Ребята, отойдите метров на двадцать,– бросил Шериф бойцам Майора и когда те выполнили его просьбу, сказал, – привет Артур Степаныч. Эта из наших. На запястье свежая татуировка. Вчера у меня один человек не проголосовал. Скорее всего, это она. Почему не было доложено, как полагается, что один собиратель не вернулся?

– Егор, вчера все вернулись, – Майор стал еще прямее и желваки на его скулах задвигались. Он провел ладонью по выбритой до блеска голове, смахивая капли воды, – на ней нет плаща собирателей. Все антиклещевники были сданы по описи. Сам проверял журнал. Может, ночью ушла через стену? Сам знаешь, есть лазейки.

– Зачем кому-то уходить ночью?

– Ну, вот и разбирайся. Мимо моих вчера прошли все собиратели. Охотники все на местах. Лесорубы тоже, сам проверял. Посмотришь журналы сам?

– Проверю. И тех, кто стоял на этом посту, тоже сам опрошу.

– Да бога ради, – Майор слегка улыбнулся тонкими губами и перебросил Калашников себе на грудь, – мы всегда рады сотрудничеству, Егор. Иди к Татьяне, скажи – я приказал показать все записи. Пусть направит к тебе тех, кто их сопровождал. Кстати. Три дня назад дальний патруль вернулся и доложил, что снова видели следы белых. Идут они на юг, заразы. Особей десять или больше. Голодные. Задрали двоих бурых медведей, которые по тупости начали защищать свою территорию. Видать, на севере хуже становиться, ни тюленя, ни рыбы. Так что все говно, которое нам вывалится на головы, еще впереди.

Они разошлись, и Шериф направился в сторону Поселения. Брок и Элла уже ушли с телом. Дико хотелось по-большому в своем собственном толчке. Терпеть не мог сидеть на корточках где-нибудь в сопках и в страхе оглядываться, что на тебя пялится человек, или медведь, а росомаха готовится к прыжку. Дело в таком случае, конечно, идет значительно быстрее, но комфорт Шериф ценил больше чем скорость.

Спустившись с сопки и снова поднявшись по тропинке, он вышел к городу. Поселение возле скалистой горы окружала стена, построенная еще его отцом. Не своими руками конечно, но под его руководством. Лет двадцать назад сюда добрались с два десятка отцовских однополчан и просто приставших по пути людей, спасавшихся от бедствия. После того, как беснующаяся природа немного успокоилась, люди начали вылезать из щелей и укрытий и искать способы выжить. Они, мигрируя на север от радиоактивных осадков, случайно забредали к построенному еще в советские времена убежищу и присоединялись к группе отца. Через год стихийное поселение выживших насчитывало уже сотню человек. Сначала прятались внутри бункера в Ангаре. Разбирали завалы строительного материала и снабжения. Скорее всего, этот бункер строился как запасной командный пункт для высшего командования. Достроить его так и не достроили. Но в последние годы существования цивилизации, его использовали как перевалочную базу для хранения материалов. Отец поговаривал, что неподалеку собирались строить некий, толи огромный радар, толи пусковую шахту. Материалов была прорва. Доски разного калибра, кровельное железо, листовая сталь, в том числе «Хардокс», цемент, песок в мешках, рельсы со шпалами, арматура, двутавры, профильные трубы, кирпич, бетонные блоки для фундаментов, столбы и куча всякого еще. Съестных припасов, обмундирования, оружия и медикаментов хватило бы на бригаду лет на пять в осадном положении. На стоянке возле самого бункера стояло больше тридцати строительных вагончиков. Из них и начали создавать Поселение.

Со временем, когда бури стали тише, а с неба реже стал сыпаться черный вулканический пепел, люди вышли из убежища в толще горы и обнаружили животных. Все зверье сходило с ума и сбивалось в стаи. Даже такие одиночки как медведи и росомахи начали бродить по восемь – десять особей. А волчьи семьи насчитывали до сотни и более. Нужно было защищаться и, предвидя будущее, отец начал строить неприступную преграду заодно и от самого страшного стайного хищника – человека.

Стену возводили полукругом перед входом, охватывая выровненную в советские времена площадку перед Ангаром. Протяженность стены составила одну тысячу восемьсот метров. Прерывалась она четырьмя воротами и девятью сторожевыми вышками с электрическими прожекторами. Большая часть стены была высотой от пяти до восьми метров, снаружи обшитая стальными горячекатаными листами снизу и профлистом вверху. Были участки из бетонных блоков, и даже каменная кладка скрепленная цементом. Бетонных блоков еще было предостаточно, но отсутствие работающих механизмов затрудняло постройку. Уж очень тяжело было ворочать многотонные куски бетона при помощи самодельных подъемников. Та техника, что стояла на улице во время электромагнитного шторма вся погорела и ее разбирали на составляющие части для постройки смотровых и охранных вышек. Из кабин старых КамАЗов получились отличные башни на стене. А самая высокая из вышек была сделана из автокрана «Либхерр» со стрелой почти 50 метров. На верхушке смонтировали будку, и там круглосуточно сидел часовой с армейским бинокулярным прибором «Сокол» и прибором ночного видения. С внутренней стороны стена в основном возводилась из шпал, бревен, столбов освещения и досок. По всему периметру сверху стены шли защищенные мостки и переходы. Обоими торцами стена упиралась в скалу. Склоны горы, где не было стены, были практически непроходимыми из-за крутизны, нагромождений огромных кусков гранита, колючей проволоки и нескольких сотен противопехотных мин и растяжек с гранатами. Там с трудом мог проскочить лемминг, а более крупные животные и люди почти без вариантов погибали.

Шериф топал вдоль стены и время от времени опирался ладонью на ржавые стальные листы. Это был его дом. Другого дома он уже и не помнил. На воротах его заметили и открыли калитку. Перед калиткой внутри Поселения кучковалась толпа собирателей, одетых в одинаковые зеленые плащи противоклещевники, с капюшонами, полностью закрывающими лицо мелкой сеткой. Они походили на группу неадекватных инопланетян, не понимающих, как они оказались на этой негостеприимной планете.

Шериф встал около калитки и дослушал окончание переклички. Начальник группы собирателей, симпатичная Наталья азиатской внешности, сердилась и требовала четкого ответа на названое имя. Названый должен был подойти к ней и, приподняв капюшон, показать лицо и татуировку, если был гражданином, или бумажку с разрешением на работу. После этого Наталья ставила отметку в своем журнале. Наконец, примерно семьдесят человек были посчитаны, всем выдали пронумерованные емкости, ножи и рюкзаки. Старшие групп проверили оружие, собрали вокруг себя своих людей и начали выводить их через калитку наружу. Все здоровались с Шерифом и он, молча, кивал им головой. Здороваться с неизвестно кем он не собирался. А может этот человек ему не нравится? А подумает, что он Шерифу симпатичен и начнет потом в баре набиваться в друзья. Ну, нафиг.

Последние сборщики втянулись в калитку, и Шериф подошел к уставшей раскосой красавице в старом двубортном шерстяное пальто оливкового цвета с полковничьими погонами. На голове у нее громоздилась самодельная шапка с хвостом росомахи.

– Привет, Шериф, – вздохнула Наталья, пытаясь присесть на торчащие из земли согнутые арматурины, – какими судьбами ты оказался в моем маленьком филиале ада?

Шериф начал глядеть по сторонам и на серое в черных угольных пятнах небо. Он никогда не мог смотреть в лицо и глаза Натальи при разговоре. Глаза длинные, узкие, с внимательным умным и хитрым взглядом, всегда приводили его в состояние заторможенности. А тут еще эти острые скулы, пухлый губки и носик…

– Наталья, есть дело, – пробурчал он, – сколько вчера выходило на работу за стену человек? Все записаны?

– Обижаешь, Шериф. Ты же знаешь у меня бухгалтерия не хуже чем у тебя. Ты про того вчерашнего в баре? Которого покалечил за заточку?

– Он не умер? – Шериф был удивлен, – нет, не про него, вырасти над ним можжевельник. Меня интересуют группы, которые выходили на восточные склоны. Сколько их было?

Наталья, наконец, пристроилась на ржавую арматурину и снова тяжело вздохнула. Она потерла грязной ладошкой лицо и еще раз глубоко вздохнув, раскрыла свой журнал. Полистав несколько страниц, нашла вчерашний день.

– Так. Что у нас было вчера. Да, день выборов – короткий рабочий день. Слабые осадки, температура стабильная, в пределах нормы, радиация ниже критической, и так далее. Группы выходили поздно, как во вторую смену. Сейчас в одну смену ходим. Особо после заморозков собирать нечего. Вышли около двенадцати. К пяти вечера все вернулись назад и потопали на выборы.

– Все?

Наталья посмотрела на него снизу и скорчила гримасу, показав слегка кривые, но белые зубы.

– Шериф, ну перестань. Смотри, – она повернула к нему журнал, – вот запись переклички при выходе. Шестьдесят восемь человек. Шесть групп и восемь сопровождающих. На восток от ворот пошли три группы. Вот эти. Видишь скобками выделено. Старшие сопровождающее вот, записаны: Трофимыч, Морячок и Улугбек. Все трое привели группы назад в полном составе. Смотри, вот подписи всех вернувшихся и сопровождающих.

– Всех сама встречала? Лица смотрела? – Шериф пристроился сбоку от Натальи и навалился на ее плечо, отчего арматурину повело в сторону вместе с девушкой.

– Торопились, конечно, на выборы. Бегом, бегом. Но, вроде бы я всех осматривала. А что случилось?

– Вроде бы всех. Вот ты! Клять, замерзшим калом тюленя тебя по голове. Наталья! А говоришь порядок как у меня. Не тряси журнал. Где запись девушки по имени Мария? Новенькая, перевелась к тебе с две недели как. Гражданство получила чуть больше месяца назад.

– Мария, Мария. Не дави, бирюк тяжеленный, упаду ведь. Или нарочно завалить хочешь? В глаза не смотришь никогда, а лапаешь. Где авансы? Где подарки? Где три свидания перед сексом?

– Ищи давай, не фантазируй, – огрызнулся Шериф, но налегать на плечо перестал.

– Вот она. Мария Фролова. Молодая, а с фамилией. Гордая видать. Такие обычно погонялами обрастают и фамилии забывают. А то и не имели никогда. Так. Вот отметка о прибытии. Вроде все нормально. Плащ, нож, ведро приняты по описи. Что случилось-то?

– А подпись после возвращения где?

– Да вот. Вроде похожа. Так что стряслось?

Шериф выпрямился.

– Пока не знаю. Наталья, будь внимательнее. Твое «вроде» слегка подбешивает. Кто был с ней из охраны?

– Улугбек. Он сейчас ушел с группой. Вернуться к 17 часам. Сказать, чтобы нашел тебя?

– Да. Пусть сразу идет в мой офис. Или нет, я сам его тут встречу. Жаль, что не опросил сейчас сразу.

– Ну, можешь догнать. Он всегда уходит на восток. Сегодня хотел снова пойти до Широкого ручья. Того, что в распадке между двумя сопками.

– Не-е. Сейчас у меня есть дело.

– Какое еще дело?

– Большое дело. Тайное.

– Ну и вали. Тине привет. Давно я в бар не ходила.

– А ты все одна живешь?

– Это приглашение?

– Нет. Я тоже один живу.

– Это не похоже на ответ. Скорее на настойчивое приглашение.

Он широкими шагами двинулся в сторону своего вагончика. Захотелось есть. Небо было почти белым, и светлое пятно пробивалось там, где должно было находиться солнце. Эх, увидеть бы его сегодня. Раньше на севере, солнце летом светило круглые сутки, а сейчас… Все наперекосяк. Шериф забежал в свой домик и забился в крохотный туалетик. Успел. Хорошо-то как.

После туалета он затопил печку, согрел зайца и ведро воды. Помылся из ковшика, стоя в тазике. Шрамы на груди еще чесались, и он с остервенением драл кожу ногтями. Вычистил зубы самодельной щеткой с пастой из хвои. Надел чистую рубашку, втихаря постиранную Эллой в прошлый раз.

Заботилась она о нем. Странная. Придет вечером, когда уже темно. Поскребется как Кот в двери. Зайдет и сидит около печки на стуле и стесняется. Смотрит на него исподлобья, пока он крутит из соломы фигурки человечков, или чистит стволы. Они всегда молчат. Сидят и молчат оба. От этого даже хорошо. Потом он ложится спать на кровать, а она, бывает, приляжет рядом, свернется калачиком и не спит. Дышит тихо-тихо. Потом соберется ночью и уходит. И так каждый раз.

Как-то раз, ее ранили во время рейда по самогонщикам на территории Поселения. Она никому ничего не сказала. Пришла к нему вечером и молча начала раздеваться. Повернулась голой спиной и попросила зашить рану. К Ветеринару отказалась идти категорически. Рана была ножевая, под левую лопатку. Спасла портупея, и получился ровный глубокий проникающий порез. Шериф зажег тогда свет и увидел ее спину. Он несколько мгновений просто стоял и смотрел на эту спину. Худую, с торчащими позвонками. От плеч до самой поясницы шли длинные полоски старых шрамов от вырезанной кожи. Сантиметра по два в ширину. Четыре полоски. Он промыл рану самогоном, достал стерильные инструменты и зашил порез вертикальным матрацным швом по Донати. В две руки без ассистента было тяжело, но он справился, довольно быстро сделав восемь стежков. Элла даже не пикнула, не дернулась. Кожа тонкая, бархатистая, гладкая как у ребенка. Обмазал вокруг раны йодом. Потом бросил инструменты в стакан с самогоном. Элла стояла и не шевелилась, опустив голову вниз. Так прошло минут пять. Потом, судорожно вдохнув, словно не дышала все это время, она начала одевать майку и рубашку. Он помог засунуть руку в рукав. И погладил ее по плечу. Нежно погладил, аккуратно так. Единственное, что она сказала тогда, прежде чем уйти, было: «Не надо».

Он потом часто думал, что она имела в виду. Не надо жалеть? Не надо приставать? Что не надо? Всегда женщины ставили его в тупик. Не сделаешь первым шаг – обижаются. Я тебе что, не нравлюсь? Сделаешь первым попытку – похотливый насильник. Лучше жить одному. Но и тогда становится плохо от одиночества. Сидишь как дурачок при свете керосинки и крутишь из соломы человечков. А ведь какая-то мразь таскает сейчас ремень из ее кожи. Надеюсь сдох, подонок, и волки его высрали на камни вместе с костями.

Через час он вышел из вагончика и направился в сторону Ангара. Нагнало черных туч и стемнело. Издали он увидел марширующего в его сторону Брока. Выслушал непереводимую белиберду, и вместе двинулись дальше. Брок никогда не страдал, что его не понимают. Он мог талдычить одну и ту же фразу в десятках вариантов час и два, пока не подберет более удачный набор знакомых ему русских слов. Или собеседник не офигеет от него и просто не кивнет, и скажет: «Все понятно, Брок. Молодец, Брок». Так как чаще всего его собеседниками были Шериф и Элла, они научились его понимать. Шерифу в помощь были многие часы занятий французским языком с мамой, во время вынужденного сидения в Ангаре. А Элла, скорее, как любящий родитель понимала лепет начинающего говорить ребенка. Хотя, нафиг такие сравнения. К дьяволу все. Не думать об этом!

Сейчас это двухметровое чудо бормотало с подвываниями какие-то стихи:

Плю ню си жу э тит,

О нун комо ля дир.

Мон бу пронто эт мун эти,

Он фу ле сут а ля финне.

Амур, ту аз эти мон метр.. 3

Они прошли первые и вторые ворота Ангара и, погрохотав по металлическим ступеням, добрались до третьего этажа бункера. Тут были теплицы. Когда помещение начали обживать, казалось трудно представить здесь что-то другое, кроме танкового батальона в полном составе или футбольного поля. Третий этаж не был обшит металлоизоляцией, как частично первый или полностью обшитый второй этаж. Стены метров на шесть в высоту были оштукатурены методом сухого торкретирования. Кое-где торчала подготовленная для чего-то арматура. Еще метра на три выше был простой гранит вырубленный до слегка изгибающегося свода. Туннель этого этажа простирался почти на девятьсот метров вглубь скалы и в широких местах достигал тридцати метров. Каждые десять метров с левой стороны торчали из стен временные фонари освещения. В настоящее время они не работали и часть из них демонтировали. В некоторых местах строители оставили недоделанные связки арматуры для подсобных помещений. Арматуру где-то вручную залили раствором, где-то обшили гипсокартонном с теплоизоляцией. Получилось медицинское отделение с несколькими «кабинетами» для сотрудников, палаты для тяжелобольных и раненых, маленькой медицинской лабораторией и процедурной, жилыми комнатками для персонала лазарета. Комнаты получились достаточно теплые, с электрическим освещением. Медицинской мебели было мало, так что использовали в основном самодельную из досок и бруса.

Далее в глубине туннеля начинались теплицы, изготовленные из кровельного железа и поликарбоната, высотой в четыре метра. Теплицы были главной ценностью поселения. Не подверженные воздействию радиации и перепадам погоды, при постоянной температуре в 18-20 градусов они приносили по четыре урожая в год. Выращивали капусту, помидоры, огурцы, картофель и тыкву. Отлично росли бобовые – горох и фасоль. Мелкие яблони давали хороший урожай. Их местные ботаны экспериментировали с пшеницей и гречей. Но пока достойных урожаев злаковых не собирали, площади засева были маловаты, а проблема здорового грунта и удобрений решалась медленно. Теплицы освещались розовыми фитолампами и обогревались от вентиляции прямым потоком теплого подземного воздуха. Главным чудом всего этого фермерского рая были пчелы и несколько десятков ульев. Меда они давали немного, но благодаря ним урожайность здорово повышалась. Хотя кусались заразы очень больно. Особенно больно кусали Шерифа. Потому не любил он третий этаж.

Тут же сидел в своем «кабинете» Ветеринар. Так все звали врача Поселения Игната Венегдиктовича Черевченко. Выговорить его настоящее имя мало кто мог, так что, он давно стал для всех просто Ветеринаром. Шел ему уже восьмой десяток и начинал он медицинскую практику в Поселении вместе с мамой Шерифа. В довоенное время мама работала в больнице хирургом, в большом городе, название которого уже стерлось из памяти. В бункере сначала была неплохая база с нераспакованным медицинским оборудованием для полевых госпиталей. Множество современных аппаратов, в том числе даже томограф и рентгеновский аппарат. Естественно сейчас все это уже не работало. Программное обеспечение всего компьютеризованного давно сдохло, а писать новое никто не умел. Да и толковых компьютеров в Поселении никогда не было. Шериф еще помнил, что это такое. Видеоигры на приставке, кино на большом плоском телевизоре, смартфоны, интернет. Варкрафт и Фаллаут по выходным вместе с отцом. Он успел доучиться до третьего класса средней школы. В памяти осталось множество картинок прошлой жизни. Иногда они шевелились в сознании и казались сном.

Брок вежливо постучал в самодельную деревянную дверь лазарета, но Шериф не стал ждать, когда ее откроют изнутри и распахнул дверь сам. В комнате шесть на восемь метров стояли два стальных стола из нержавейки. На одном из столов лежало тело, накрытое пластиковой пленкой. Тут же располагались хирургический стол с лампой-прожектором, две больших раковины со смесителями и центральным водоснабжением. Такие были только в детском саду и у Президента. Вдоль стен стояли шкафы из стекла и нержавейки набитые остатками лекарств старого мира и зельями, изготовленными в современное время. Пара кушеток и простой письменный стол завершали оборудование «Медицинского центра», как его велел называть Ветеринар. Полы и стены лазарета до самого потолка покрывала вечно отваливающаяся то тут, то там керамическая плитка. Сам Игнат Венегдиктович сидел за письменным столом и читал медицинский справочник. Шериф разглядел на обложке: «Лекарственные средства», М.Д. Машковский, Издание 15, Том 2».

Большую часть времени Ветеринар готовил себе приемников и обучал трех своих помощников врачебному делу и хирургии. Он поднял голову на шум открывающейся двери. Элла сидела на винтовом табурете в противоположном углу и тоже вскочила при виде своего начальника.

– Здравствуй Егор, – сказал Ветеринар и поднялся со стула, – давно не заглядывал. Как твои боли в боку?

– Здравствуйте, Игнат Венегдиктович, – Шериф протянул руку и сделал несколько шагов навстречу Ветеринару, – не обо мне речь. Что с телом?

– Оставим тогда тебя на второе, раз уж это тело для тебя важнее собственного. Ну что ж. Покажу и расскажу. Вскрытие я не стал делать. Элла не позволила, велела ждать твоего распоряжения.

Старик подошел к столу и, с неудовольствием посмотрев на следы, которые остаются на чистом полу от Брока, скинул полиэтилен с трупа. На столе лежала Мария. Раздетая, омытая. Худая и маленькая. Еще меньше чем помнил ее Шериф. Грудь была почти детская, словно только что начала расти. Даже волосы не выросли там, где надо.

– Начнем. Женщина. Возраст двадцать или двадцать два года. Рост сто пятьдесят пять. Вес нормальный. Множественные гематомы на конечностях, это не удивительно при нашем образе жизни. Сломаны четыре пальца, кроме большого на правой руке. Переломы прижизненные, не больше суток назад. Ногти на ногах чистые, кожные покровы чистые, без изменений. Под ногтями обеих рук следы грунта, крови. Гематома в районе мочевидного отростка грудины. Два проникающих ножевых ранения между шестым и седьмым ребрами с правой стороны. Глубина проникновения примерно двенадцать или пятнадцать сантиметров. О повреждении внутренних органов скажу после вскрытия.

– Стоп, – Шериф почти крикнул, – ножевые? Ее убил человек?

– Так точно, гер полицист. Ее не просто убили. Ее пытали. Глаз проколот острым предметом, скорее всего ножом с острым кончиком, отчего вытекло стекловидное тело. Смерть наступила в результате сильной потери крови от травмирования наружной сонной артерии. Ей перерезали горло, простонародным языком. Причем перерезали не очень удачно. Травмы нанесены вчера примерно в это время. А смерть наступила приблизительно десять – двенадцать часов назад.

Шериф машинально посмотрел на руку со сломанными отцовскими часами. Потом поглядел на Эллу.

– Это примерно в три часа утра сегодня.

– Ай-яй! – вскричал Брок и сплясал что-то вроде ирландского танца, отчего по полу разлетелись куски грязи, – мне она мягкий показалься, когда я ее ощупаль.

– Убита, – проговорил себе под нос Шериф, – убита и пытали?

– Скорее всего, удар в солнечное сплетение был для нее шокирующим, после чего она оцепенела. Ее душили, сломали пальцы. Думаю, она не особо сопротивлялась из-за шока и страха. Дальше убийца делал с ней что хотел. Сволочь та еще. Возможно, она знала убийцу. От незнакомой опасности человек рефлекторно пытается защищаться. А вот если опасность знакомая, то человек, к сожалению, может оцепенеть. Перестать сопротивляться. Безнадежность убивает.

– Док, делайте вскрытие. Элла, потом готовим ее к похоронам. Без особой огласки. В безымянной могиле, за дорогой. Не надо сейчас паники. Скорее всего, это были Байкеры. Что они от нее хотели узнать? Мочу бобра мне в чай. Простите док, я надеялся, что это росомаха.

– Шеф, есть еще кое-что, что хотела тебе показать, – заговорила Элла, – ее вещи.

– Что с ними?

– Очевидно, что ничего не пропало. Три пайка «батончиков». Наручные золотые часы. Работающие, механические. Редкость, однако. С календарем, дата верная. В карманах вещи: складной ножик, восемь разноцветных карандашей связанных веревочкой в пучок. Точилка и кусочек ластика. Расческа со сломанной рукояткой. Девяносто четыре кофейных зерна в мешочке из ткани.

– Ого.

– Ну да, та еще диковина в нашем мире. Нож в кожаных ножнах на ноге под штаниной. Таскала незаконно, это понятно. С рукояткой из оленьего рога, острый, лезвие старое, четырнадцать сантиметров. Берцы наши, которые выдаем гражданам на сложных профессиях. Одежда потертая, но неплохая. Еще старого производства.

– То есть ничего не пропало? Вообще не похоже на Байкеров. На Каннибалов не похоже. Дикие первым делом забрали бы нож, а Байкеры часы и «батончики». Похоже на месть. Кто ее пытал, док?

– Я откуда могу знать, Егор? Подпись он не оставил.

– Ну, мужчина или женщина?

– Скорее всего, мужчина, если судить по силе удара в грудину. Или достаточно сильная женщина. Но я не смогу сказать с вероятностью больше чем пятьдесят на пятьдесят. Даже после вскрытия.

Шериф матернулся. Вот чтоб вас всех. Деваху сманили от группы в расщелину. Пытали. Зарезали. Не ограбили. Бросили на месте преступления. Сняли с нее антиклещевик, прошли втихаря за стену. Она новенькая. Особо ее в лицо никто не помнит. И кто-то сейчас шарахается под ее именем по Поселению. Офигеть перспектива. Точно «Байкеры». Пытаются внедриться. Так. Главное внешнее спокойствие. Отдать разумное распоряжение помощникам и сплавить их заниматься делом.

– Брок, вали спать до шести вечера. Понял? Потом дежурить по Поселку. Дежурить всю ночь. Понял? Элла, на всякий случай ночуй в Офисе. Днем патрулируй улицы. Брок, видишь незнакомые морды – вырубай без разговоров. Понимаешь? Вырубил и связал. Всех кого соберешь, передашь мне утром. Складывай их за решеткой. Понимаешь? Повтори. По-русски, скотина. Молодец. Элла, узнай сегодня, где она ночевала, с кем общалась. Была ли семья. Забери все ее вещи, какие найдешь. С людьми не разговаривай. Только имена с кем общалась. Я сам опрошу после. Завтра мне доложишь с раннего утра. Док, делай вскрытие. Завтра приду или пришлю Эллу. Расскажешь подробности. После вскрытия будем хоронить на нашем кладбище, в песке под соснами. Без почестей. Все поняли? И никому ни слова. И ушки на макушке! Брок, понял про ушки? Аттентион. Ахтунг. Вижиланс. Понял меня? Не верить никому. Чужих – вырубать без предупреждений. Элла ты тоже. Броник одеть. Не криви рот, это приказ. Незнакомые лица увидишь, следи, но с осторожностью. Ты не Брок, не лезь на рожон. Чуть что – ближайшего охранника ко мне или стреляй в воздух. Расходимся. Я пойду, поговорю с Улугбеком, когда вернется. Что-то он должен был видеть.

Шериф стремительно вышел из «Медицинского центра» и почти побежал. Спокойно. Президенту пока докладывать нечего. Подозрения? Нафиг. Старик переволнуется. Схватится за сердце и за бутылку. Майору скажу завтра. Даже если один из байкеров в Поселении, то это не страшно. Простая разведка. Пусть бродит. Все равно вычислим. Нахрена он девку пытал? Убили из-за плаща? А если это кто-то из своих? Не кричала, на помощь не звала, значит, знала его. Или ее. Размер 38. На посту услышали бы крик, там километр, не больше. Главное – спокойно внешне. Пусть сердце рвется. Господи, какой же я бездарь. Ничего не умею. Что делать в первую очередь? Спокойно. Если свои убили, это хуже чем «Байкеры». И пройти обратно под ее видом в плаще, чтобы сбить со следа, вполне разумно. Значит, происходит что-то в Поселении, а я не знаю. Что нужно сделать? Информация. Собрать информацию о покойной. Зачем? А что еще делать? Пока идешь – думай. Думай. Где жила? Осмотреть вещи. Опросить соседей или членов семьи. Может что-то пропало. Нет у нее семьи. Это я помню. Потеряла всех в детстве. Воспитывал ее какой-то мужик. Учил писать и читать. Это я помню. Значит, жила она в общаге для семейных. Элла проверит. Это я молодец. Сразу их озадачил. Значит, паники не будет. Улугбек нужен. Наталья сказала, что он до пяти вечера группу водит. Сходить самому в общагу? Нет, пусть сначала Элла. Так спокойнее. Уф. Вот и все. Можно сходить в бар. С Тиной поговорить. А вдруг она ее помнит? Скажет, с кем водилась. Значит в «Бар».

Шериф уже размеренным шагом вышел из Ангара и направился в сторону «Бара». Триста метров успокоили его и охладили голову. Захотелось выпить. В боку слегка придавило тупой болью. Вот, сходил к Ветеринару. Он же хотел дать чего-то. Ну, к филинам. Пусть болит. Вот и «Бар».

Рядом с питейной стоял длинный одноэтажный барак без окон, сколоченный из бруса и досок с утеплением минватой. Народное название этой постройки звучало как «БарДак» и было криво выведено фиолетовой краской на стене. Там, в субботу и воскресенье, в свободное от основной трудовой деятельности время, работают веселые девчонки. Добровольно работают. Так это и называлось у жителей – «Из Бара, да в БарДак». Там можно было переночевать, если опостылело место в общаге, или встретится с подружкой, если еще не живете вместе. По популярности посещений в Поселении это было второе место после Бара. Тут же рядом стояли общественные бани, где вода кипятилась в огромном нержавеющем чане, а самодельное мыло выдавалось в неограниченном количестве всем желающим.

Он подергал ручку двери главного входа. Естественно, она была закрыта, и он стукнул кулаком.

– Сова, открывай. Медведь пришел.

Несколько минут за дверью были слышны грохот и ругательства. Потом отъехал в сторону засов.

– Какого ляда, клять вас.., – донеслось из-за открываемой двери, и в щель высунулась недовольное лицо. Взлохмаченная и взмыленная Тина открыла двери и, прищурившись после яркого электрического света, разглядела Шерифа.

– А, Егор, это ты? Заходи. У меня уборка, ты же знаешь.

Он протиснулся в своем тулупе в дверь и упал на высокий стул возле стойки. Тина, суетливо махнув ему тряпкой, понеслась по залу как ураган. Шериф, кряхтя, поднялся со стула и скинул на соседний свой тяжеленный тулуп. Он, не отрывая взгляда, наблюдал за барменшей. Да и как было оторвать взгляд от такого зрелища. Тина, во время уборки, почти раздевалась. На ней осталась только зеленая военная майка, вся дырявая и растянутая так, что грудь вываливалась наружу, то с одной стороны, то с другой, в зависимости от того в какую сторону она наклонялась. Короткие шорты из старой джинсы, вязаные серые чулки выше колен. Военные ботинки без шнурков дополняли ее наряд. Мокрая от усилий кожа так и переливалась выпуклыми рельефными мускулами на ногах и руках, на широких плечах. Похудела. Сильно похудела. Совсем стала сухой и жилистой, думал Шериф, глядя, как бывшая жена ползала на коленках по дощатому полу, протирая мокрой тряпкой под столами и нервно поддергивая сползающие ниже колен чулки, чтобы не занозить колени об дощатый пол. Снимала тяжеленные стулья со столиков и ставила их вниз. Дергала головой, раздражаясь от налипших на мокрое лицо волос, отчего тугая черная коса частенько делала круг над головой. Никогда не могла работать и делать дело, при этом не разговаривая. Вот и сейчас трепалась без умолку обо всем. Наверняка, когда была тут одна, также разговаривала сама с собой вслух. Шериф сидел на высоком стуле около стойки, подтянув вверх ноги, и слушал, разглядывая не в меру мускулисто тело.

– Ты чего пришел, то? Случилось что? Артур замаялся поносом и убег к себе продристаться. Я выгнала его, иначе весь бар провоняет. Мне и без него хватило работы тут лужи затирать на полу. Антисанитария сплошная. Припрется сегодня Президент и будет выговаривать, что у меня гадюшник. Просила его дать нормального помощника. А он кого дал? Говорит, нужно его адаптировать к обществу. Вот взял бы его к себе в секретари, пусть там адаптируется. Болеет парнишка, все понимаю, но драть его в уши копытом лосося! Мне-то работать одной приходится в этой хоромине! А еще парни с Кухни такое сырье притащили, что хоть рыдай. У меня и так последняя партия водки получилась хуже керосину. Как еще рога никто не откинул. А что сейчас получится? Скорее бы картофель созрел. Лиза говорит, что будет урожай рекордный. Выпрошу у Президента дополнительный мешок. Иначе люди взбунтуются. Сахар жмут. Дрожжи жмут! Уф! Вся мокрая как рыба, да? Чего так смотришь? Говорю, случилось что? Или от нефиг делать зашел?

Шериф пожал плечами и отвел глаза в сторону.

– Да все нормально. Так, работу работаю. Деваха погибла около стены. Пока не знаю как. Надо дождаться Улугбека и уточнить детали.

– Косорылого? А он-то что тебе скажет? Много их сейчас гибнет. Из сборщиков что ль? Отбилась от стада и волки задрали? Овца тупорылая. Это та, которая не голосовала?

– А ты откуда знаешь про неголосовавшую? Кто сказал?

– Семь сотен человек заперты на квадратном километре, а я бармен единственного общественного бара в этой дыре. Откуда бы мне знать все новости?

– Брок, скотина черная, трепался опять, – без злобы сказал Шериф,– а он-то, как узнал? Не от Президента же… Или сам старик спьяну проболтался?

Тина уселась с ним рядом на высокий стул, сделанный из соснового бревна. Уперла руки в край между широко раздвинутых ног. Она тяжело дышала, и капли пота сбегали по жилистой шее в ложбинку между грудей. Она проследила за его взглядом и в глазах заиграла улыбка.

– Так вот зачем пришел, – самодовольно сказала барменша и улыбнулась, показав хорошие белые зубы, при этом морщинки в уголках рта резко выделились, – как Элка твоя? Все приходит к тебе по ночам?

– Да чего ты. Оставь ее.

– Все так же приходит и ничего не происходит? Странная она. Нет, я все понимаю. Но, лосось ее забери! Сколько лет уже прошло? Три? Четыре? Можно и отойти от всего. Жить-то надо дальше. В бар не приходит, спиртное не пьет. Красивая баба, а с дефектом в черепушке. Знаю, ты добряк, всех жалеешь. А себя? Мне оставляешь тебя жалеть?

– Не надо меня жалеть! Чего меня жалеть? Ну не заводись ты опять.

– Так я не завожусь. Так, обидно бывает.

Они посидели несколько минут, и Шериф глубоко вздохнул. Тина смотрела на него, не скрывая усмешки. Внезапно, резко соскочив со стула, она в один миг оказалась рядом с Шерифом и сдернула его с табурета. Схватив за рубаху, толкнула спиной к стене. Их носы соприкоснулись.

– Ты чего? – перепугался Шериф.

– Заткнись и терпи, – только и промолвила барменша.

Она опустилась вниз и против ее сильных рук он уже ничего не смог сделать. Какая же она красивая, черт. О, мох мне в ноздри! Волосы стали седеть. Вот, прилипли к лицу. Надо убрать волосы с лица. О нет, не смотреть в глаза. Клять!

Он откинул голову и стукнулся затылком о деревянную стену. Ноги свело судорогой, и боль выстрелила по позвоночнику прямо в мозг. Сладкая всепоглощающая боль.

– Ну, вот и делов-то, – через пару минут сказала Тина, вставая и подтягивая сползший с колена вязаный чулок, – всем хорошо. Тебе хорошо, чудик?

Шериф промолчал и попытался притянуть к себе бывшую жену, но она его оттолкнула и зашла за стойку бара. Вытащив снизу большую бутылку желтоватой жидкости, с трудом вынула пробку из сосновой ветки и плеснула в пару стаканов. Придвинула один стакан к Шерифу.

– Нужно прополоскать ротик, – игриво подмигнула она ему, – а ты глотни и проваливай, а то мне еще уборку доделывать надо.

Вот и все. Не первый раз. Наверное, так себя чувствуют шлюхи. Раз – и тебя поимели. А, хотя – не так и плохо. Давно уже не было ничего. Даже как-то весело стало. Вроде как нормальный мужик, с сексом без серьезных отношений. А то косо поглядывают, что к девкам не хожу в «БарДак». А зачем я вообще сюда пришел? Ведь хотел поговорить про труп Марии. Нет, не про труп. Про живую хотел поговорить. Совсем мозги заклинило у меня.

Шериф дотопал по заиндевевшей земле до главной площади. В лицо снова бросило горсть снега. Холодно не было. Темное небо покрылось черными пятнами. С площади уводили детей с прогулки. Рослый охранник с патронташем поверх куртки и переломленной двустволкой на плече стоял неподалеку и зыркал острым взглядом из-под лохматых насупленных бровей. Звали парня Мрачный, хотя более веселого человека в поселении трудно было найти. Три учителя: пожилая Лариса и две молоденьких девчонки, строили деток попарно и пересчитывали. У одного из мальчиков в руках был старый футбольный мяч, и он все пытался начать набивать его на ноге. Больше трех раз не получалось и девчонки смеялись над ним, а другой мальчик лет восьми пытался отнять мяч и показать как надо набивать. Учителя торопили. У Ларисы, в руках был древний дозиметр ДП-11-Б с самодельной батареей, которая висела у нее на боку в сумке. Она тыкала трубкой в воздух и причитала, собирая девочек вместе.

Младших детей выводили гулять из Ангара, только когда уровень радиации не превышал семидесяти микрорентген в час. Это было редко, но самое ценное в поселении берегли пуще собственной жизни. Детей на сегодняшний день было не так много, как хотелось бы. От двух до двенадцати лет всего пять мальчишек и восемь девчонок. Все вполне здоровые. Младше двух лет всего трое, причем один из них родился два месяца назад от недавно пришедшей в Поселение женщины. Она жила вместе с новорожденным в яслях в Ангаре. От двенадцати до шестнадцати в Поселении жили двадцать два ребенка. Этим позволялось жить с родителями, работать внутри Стены и они получали взрослый паек, как и все жители. Но, посещение школы было обязательным. Там они проводили большую часть дня. В школе им перепадало свежих овощей или фруктов, смотря по тому урожаю, который собрали последний.

– Здравствуйте, Шериф, – весело закричали дети, построившись попарно в колонну, – хорошего вам дня!

Охранник малышей перебросил дробовик на другое плечо и подмигнул Шерифу:

– Прошу тут Сашку из сборщиков: «Принеси мне, друган, белый мох, покурить охота. Только, говорю, не приноси зеленый, красный или почерневший. Мне от них плохо. Приходит на следующий день Сашка и приносит мне коричневый мох! Я сворачиваю, курю и спрашиваю, ты чего приволок, откуда такой взял? Классно мозги туманит. А он говорит: все в точности как заказывали. А чего, спрашиваю, он такого цвета? Так я пока тебе белый мох собирал на полянке, туда медведь пришел. Вот мох и стал коричневый». Хорошего дня, Шериф! – Он потер левой рукой затылок и пророчески изрек, – потеплеет. Давление скакнет вниз, голова будет болеть. Береги себя.

– И ты береги себя, Мрачный, – улыбнулся Шериф, – и береги коротышек.

Механически взглянув на ручные часы, чертыхнулся. Сколько блин времени? Помощники должны уже закончить свои дела и где-нибудь нарисоваться. Пойти в свой Офис что ли? Несколько дней там не был. Шериф направил свои разбухшие от сырости сапоги в сторону маленького сколоченного из досок и бруса домика рядом с Главной площадью. И правда ветер пахнет теплом, как сам не заметил раньше? Офис был закрыт. Ни Брока, ни Эллы. Лосец, пропали бездельники. Пойду к воротам, скоро должны вернуться собиратели.

До ворот он топал кружным путем, пройдя мимо ряда самых старых вагончиков и встроенных между ними в два, а кое-где и в три этажа жилищ граждан. Неграждане в основном жили, с северо-восточной стороны, в деревянных общежитиях, бараке и единственном каменном двухэтажном здании, оставшемся со времен старого мира. Скорее всего, это здание строилась как казарма для роты охранения объекта. Там было с три десятка небольших комнат, размером на две двухъярусные металлические кровати. Кое где, кстати, такие еще остались, хотя проржавели насмерть. Общежитие для семейных пар было как раз в нем. Шериф уже собирался зайти внутрь и поспрашивать коменданта, где жила девушка Мария, но в этот момент из общаги вышла Элла. Она подождала его на низеньком полуразрушенном крыльце с отбитыми бетонными ступенями. В руке Элла держала старый штопаный перештопанный рюкзак с разноцветными заплатками.

– Докладывай, – буркнул Шериф и отвернулся в другую сторону. После Тины он не мог смотреть в лицо Эллы. Было стыдно.

– По вещам, – деловито начала помощница, – все вещи которые найдены на трупе сложила в коробку для вещдоков в Офисе. Брок хотел утилизировать пайки естественным способом – не дала. Кстати, пока не забыла, – Элла порылась в обширном кармане зимней военной куртки и достала оттуда небольшую оранжевую баночку из пластика, – Ветеринар велел передать. Одна таблетка при сильной боли. Также велел, есть горячую пищу, желательно мясо. Он говорил с Президентом по этому…

– Доклад, Элла. Забей на Ветеринара, – он протянул руку и, забрав баночку, запихнул ее в карман тулупа.

Элла сделала небольшую паузу. Потом выдохнув, продолжила прерванную фразу:

– …по этому же поводу, и Президент обещал решить проблему с мясом официально. Чтоб парни с Кухни не тырили зайцев и не передавали вам втихаря по ночам.

– Во! Вмазала. Следила что ль опять за мной? Слов нет, Элла. Ну что ты за человек?

– Докладываю дальше, – невозмутимо продолжила помощница, – Мария жила в комнате 221, на женской половине второго этажа. Соседкой были две женщины. Обе уже в возрасте, работают. Одна из них живет с сыном подростком. Самое интересное, Шериф…

– И ведь ты стояла полночи под окном, нюхала этого драного кролика, и не зашла в гости. Так? Ну, мох тебе в ноздри, что ты за человек?

– Самое интересно, Шериф, – неумолимо продолжала Элла, не меняя интонации в голосе, – что она почти ни с кем не разговаривала. Мать мальчишки сказала, что она тихонечко говорила «доброе утро» и уходила на работу. Приходила, говорила «спокойной ночи» и забивалась на кровать за занавеску. А общалась она только с ее сыном. Сына сейчас нет дома, он в школе. Придет вечером. Могу вернуться и опросить его. Сказала, что иногда видела Марию с каким-то мужиком. Тощий, в шапке с ушами, в старом коричневом пальто с оторванными рукавами. Прихрамывает. Мне кажется, помню такого. Из недавних.

– Я же сказал не опрашивать свидетелей. Опять в детектива заигралась? Следопыт лапландский. Сейчас разговоры пойдут. Вещи забрала?

– Почти ничего не было, Шеф. На матрасе лежал рюкзак. Свитер вязанный. Портянки. Самодельная зубная щетка из какой-то щетины. Может шкура кабана. Полустертое магниевое огниво. Кусок веревки скрученной в клубок. Несколько карандашей. Простите, Шериф. Заигралась. Хотела не придавать значения расспросам. Мне кажется, что соседка не заподозрила ничего.

– Карандаши? Опять карандаши? Ведь у нее с собой в карманах были карандаши?

– Восемь разноцветных карандашей связанных веревочкой в пучок. Точилка и кусочек ластика…

– Завали, Элла. Как ты иногда раздражаешь своей памятью. Вопрос. И где она рисовала, раз была такая талантливая художница? Были среди вещей рисунки? Бумага?

– Нет.

– Под матрасом смотрела?

– Все осмотрела, Шериф. Соседка болтала и развешивала сушиться трусы на веревку. Очевидно, подростковые, самодельные. Вряд ли она видела как я шарилась за занавеской.

Шериф плюнул на землю с досады и пошел к восточным воротам. Элла вышагивала за ним длинными ногами как худая цапля. Иногда она начинала бесить. Изображала из себя эдакого верного служаку, незаменимого помощника с эйдетической памятью, который все помнит и в нужный момент выдает информацию своему туповатому начальнику. Слишком была она педантичной, правильной. А хотелось бы, чтобы иногда была не такой зажатой. Все время в этих своих штанах синих. Какие у нее интересно ноги? Попросить, чтоб показала? Так ведь без слов начнет снимать свои штаны и покажет. Что за мысли опять. Да драть оленя арматурой в зад! Опять в башке все путается.

– Вон группа с Улугбеком входит, – подсказала очевидное Элла.

Шериф и без нее прекрасно все видел и направился к Улугбеку. Это был невысокого роста мужичок. Коренастый, кривоногий, плосколицый и узкоглазый. Не такой, как Наталья. Та была красивая. А Улугбек страшный, как собственное отражение в ведре с блевотиной утром после хорошей попойки. Но, он отличный снайпер, глаз как пуля, враз все замечает вокруг себя. Раньше ходил с разведчиками в дальние переходы. Но пару месяцев назад попросился на работу в охранe Поселения. Что-то случилось. Что, никто толком не знал. Сейчас он стоял около входа в ворота и зыркая по сторонам хитрым узким глазом, ковырялся указательным пальцем в носу. Нос у него был маленький как пуговка, но когда Шериф дошел до проводника, тот успел вытащить из ноздри огромную черную козявку и теперь с подозрительным видом разглядывал ее. Господи, только не в рот, успел подумать Шериф, и Улугбек намазал козявку на штанину. Шериф облегченно вздохнул и, протянув руку, сказал:

– Привет, Улугбек, как сходили?

– Здравствуй, Шериф,– Улугбек облизал-таки свой указательный палец и, проверив его на чистоту, открыто улыбнулся представителю власти, – Наталья сказала – искал меня? В чем виновен? Во всем признаюсь. Только не пытай. Они сами первые начали и умерли, не сильно мучаясь.

– Кто умер? – Опешил Шериф, – кого пытали? Что ты видел?

– Шутка, – хохотнул Улугбек.

Потом подумал и, посмотрев на Шерифа хитрым глазом, уточнил:

– Смешная шутка.

– Ха. Да, замечательно. Но мне не до шуток старина, да еще таких. Давай на пару шагов в сторонку.

– Закрывай ворота, – звонко заорал Улугбек охранникам свисающим сверху. Парни наверху потянули цепи, и ворота плавно захлопнулись.

Они отошли от толпы уставших собирателей, которых Наталья проверяла по списку. Многие стояли с рюкзаками за плечами, некоторые покидали рюкзаки и ведра на землю и остервенело сдирали с головы сетчатые капюшоны, покрытые черной коркой вулканического пепла. Элла, вынырнув из задумчивости, пошла следом за ними.

– В облако попали, – мотнув головой, пояснил Улугбек, – только добрались до Клюквенного Луга и вошли в распадок между сопками, нанесло пепла.

– Расскажи про вчерашний поход.

– Что конкретно? – удивился Улугбек, – все было как всегда. Вышли. Сориентировались все, куда идем и, разбившись на группы, начали идти на восток, не теряя друг друга из видимости. Я шел по сопкам, иногда останавливался и осматривался.

– А в начале, – перебил его Шериф, – буквально в километре от ворот. Произошло что-нибудь?

– Ну… – Проводник нахмурился, если можно было так сказать про его плоское лицо, и поддернул ремень автомата «Вал», который сползал с его узкого плеча, – в начале ничего интересного не было. Буквально тут рядом, за сопкой, в сторону побежала девчонка. Знаю по манере походки и росту. Мелковатая для мужика. Это бывает, когда заметит собиратель что-то интересное и торопиться первым подобрать, чтобы выполнить норму или заработать бонус. Может полянка ягод, или грибы. За ней через пару минут пошел еще один, судя по всему мужчина, рослый, худой, немного хромал. В лицо и по именам я их не знаю. Этим Наталья занимается. Иногда парочки уходят в сторону, чтобы… ну, сам понимаешь. Перепихнуться. Уединиться. Если в Поселении у них обязательства или просто негде в общаге, а в «БарДаке» светиться не хотят. Я их запомнил и повел группу к Широкому ручью. Минут через двадцать – двадцать пять приметил хромого мужика. Он нас догнал и пошел на сбор вороники около болота.

– Дальше что было? Девчонка та вернулась?

– Народ вправе разбредаться в стороны не теряя общего направления. Я их как овец не считаю. Основная группа отошла километров на восемь-девять, пошли грибы. Помороженные конечно, в основном моховики, ну и ягоды было немного. Но в основном все собирали мох и драли бересту с берез. Сам понимаешь, на этом они больше заработают на черном рынке. Болотце, где бывает морошка, оказалось пустым. Вокруг ручья немногим повезло с грибами, в основном пластинчатыми, их там много бывает даже в заморозки. Вороники набрали много. Бродили несколько часов. Потом я засвистел. Когда все собрались, пересчитал, все были на месте. Той же дорогой отправились назад. Было же чертово голосование. А хотя…

– Ну?

– В конце, когда шли уже плотной группой, отошел в сторону тот мужик хромой в том же месте, что и в начале. Но вернулся сразу. Я как раз группу вперед пропускал, как он догнал нас бегом. Смешно так бежал, видать нога больная у него.

– Волки или росомахи были?

– Нет, что ты. Откуда сейчас. Рядом был наш наблюдательный пункт. Там охрана стояла. Я бы сразу вернул всех и остальным группам дал бы сигнал, – он ткнул пальцем в перемотанную веревочками рацию на поясе.

– А что-то еще необычное в ней было?

– Да они все как клещи одинаковые в этих плащах. Не обратил внимания, если честно. Я по счету всех собираю. Плащ наш, рюкзак наш. Наталья на входе не забраковала. Я свою работу сделал. Есть проблемы с ней?

– Похоже, друг, ты чужака к нам привел.

– Ведро моржовой рвоты мне на голову. Вот, дрань. Серьезно? Такого еще не было со мной.

– Расслабились Улугбек. Все расслабились. Убили девчонку твою, которая в сторону побежала. И кто-то вместо нее к нам пришел. Короче. Делай себе на мозге зарубку сам, пока тебе ночью ее топором не сделали. Внимательнее надо быть. И никому пока. Слышишь? Молчок. Ты, знаю, спиртное не пьешь, мусульманин. Вот и не разболтай. Но сам будь настороже. Думаю, это разведка «Байкеров». Просекают, что у нас и где в обороне. Она назад, скорее всего тем же путем будет выходить, если уже не вышла.

– Слушай, а мужик, который за девчонкой ходил, хромой? С ним как? Он ведь вернулся? Тоже один из них?

– Посмотрим. Будем искать. Все, бывай. И помни – зарубку в башке!

Расстроенный Улугбек остался позади, и Шериф потопал в свой Офис. Вот и подтвердилось. Девчонку сманил в распадок между сопочек мужик. Она дурочка понеслась, и там ее ждали. Потому и следов не было других, кроме тех, что на снегу. Мужик ее в точку привел, и сам или вместе с бабой той, ее грохнули и сняли плащ. Похоже, и мужик оказался тут таким же макаром. И сколько их таких?

– А пытали тогда зачем? Это ж риск какой был. Охрана на соседней сопке стояла, – встряла в ход его мыслей Элла, – один крик и парни сразу бы тревогу подняли. Зачем глаз протыкать?

– Не знаю. Сопротивлялась? Могла убежать? Вот клять, надо Президенту докладывать. Иди, буди Брока. Объясни ему ситуацию как сможешь. Приходите в Офис и торчите пока там. Нужно стратегию думать. Тактика по ходу событий выработается. Я в общагу пойду с пацаном поговорить.

Зачем глаз проткнули? Спрашивали о чем-то. Один проткнули, и чтоб сказала, нож ко второму приставили. Она и сказала. Тогда зарезали, раздели и просто бросили. Что спрашивали? Она новенькая. Что могла сказать? Хотя, работала в Ангаре сначала. Знает, где и сколько охраны, расположение помещений, оружейная. Вот дрань медвежья. Атака скоро будет на нас. Устроить завтра смотр и перекличку всего Поселения. Ну не придет она на перекличку. Заныкается в поселке. Как ее искать тут? Улугбек пошутил про пытки и убийство. Шутка? Совпадение? Ну не за дурака же он меня считает. Хотя, уж больно он хитер. Нужно к нему присмотреться. Перестал работать в разведке, перешел в охранение собирателей. С его группой пришли эти двое. Возможно. Странно это все. А если просто мстил кто-то? Увела дурёха Машка парня у местной бабы, та и отомстила. Тут и не такое может случиться, крыша у людей едет от страха и одиночества. За «батончик» могут зарезать. Нет. Нужно искать с кем общалась. Хромой мужик нужен и мальчишка. Что ж, начну с мальчишки.

Общежитие изнутри тоже освещалось редкими лампочками, оставленными в местах общего пользования и коридорах. В комнатушках люди пользовались лучинами или жировыми светильниками. На черном рынке банка топленого жира менялась на четыре «батончика» или десяток спичек. Три банки жира шли за пачку старых сигарет или скрутку курительной смеси из каких-то сортов мха, листьев и кореньев. Из-под полы за две скрутки можно было взять поллитры самодельного самогона, баночку березового дегтя, тушку зайца, пару белок или ондатр. И так далее. На верхушке черной торговли стояло оружие, патроны и лекарства. За них уже были цены иного порядка. Иногда приходилось платить жизнью. Эта была уже уголовщина и с этими торговцами Шериф боролся насмерть.

Первым делом он завернул к коменданту общежития, педантичному и помешанному старому то ли литовцу, то ли латышу. Мужику было за шестьдесят. До войны работал инженером в каком-то конструкторском бюро. При катаклизме потерял всю семью, жену и четверых детей. Спятил. Растерял все знания и навыки в инженерном деле, даже таблицу умножения не мог вспомнить. Как выжил, сам не понимал и ничего не мог рассказать о своей жизни до Поселения. Но, как выяснилось, до судорог любил порядок во всем, вплоть до самых мелких пустяков. Страстно щепетилен в чистоте и распорядке дня. Да по нему можно было часы проверять вплоть до секунды! Президент, как познакомился с ним, не задумываясь, поставил его начальником общаги.

Шериф поднялся на крылечко и неожиданно оглянулся. Было уже темно, но он шкурой на затылке почувствовал, что за ним следят. Смотрят на него из темноты. Это была не Элла. Ее он чувствовал по-другому. Она смотрела не так, как-то с нежностью. А это было любопытство пополам с неприязнью и страхом. С другой стороны, угрозы он не почувствовал и зашел в общагу. Комнатка Ромуальдаса находилась сразу около входа. Наверное, раньше тут был пост дежурного, и большое окно с ржавой решеткой до сих пор позволяло смотреть на входящих и требовать пропуск. Сейчас тут проживал свихнувшийся от горя прибалт и что-то варил в котелке на маленькой самодельной печурке.

– Ромуальдас, – крикнул Шериф через чистое стекло окошка с дыркой внизу, в которую в древние времена просовывали документы для проверки, – Ромуальдас. Выйди на пару минут, разговор есть.

Прибалт оглянулся на его крик и, кряхтя, встал с колен. Он аккуратно положил солдатскую стальную ложку на блюдце. Оправил чистые наглаженные брюки и одернул старенький пиджачок теперь уже неизвестного цвета, поправил на переносице очки. Он посмотрел на Шерифа через стекло и махнул ему рукой, приглашая войти в комнату. Но Шериф отрицательно покачал головой. Разуваться совсем не хотелось, а старый педант обязательно будет требовать снять на входе в комнатку сапоги. Прибалт понял и вышел из своей коморки в холл общежития. С воплями и завываниями мимо пробежала пара мальчишек, примерно лет одиннадцати.

– Не балуйтесь! – шикнул на них комендант, но дети, понятное дело, не обратили на него никакого внимания. Только Шериф собирался начать, как визги снова прервали его. На этот раз в другую сторону по коридору пронеслись группка девчонок разного роста. Их преследовали все те же двое мальчишек. Комендант осуждающе посмотрел на детские шалости.

– Бегают, – проворчал он, – они слишком много балуются, Шериф. Не балуйтесь! Вы слишком много балуетесь!

– Ромуальдас, приветствую вас, – уважительно произнес Шериф, – есть вопрос. Девушка Мария, фамилия Фролова. Что можешь сказать?

Прибалт встал по стойке «смирно», поправил на носу старенькие очки с самодельными дужками из проволоки и, откашлявшись, начал докладывать:

– Фролова Мария, двадцать два года. Блондинка. Пришла в Поселение двести двадцать три дня назад в группе из двух человек. С ней была беременная женщина, которая через два месяца родила и муж молодой мамы. Он погиб через месяц в группе дровосеков после встречи со стаей волков. Мария получила гражданство досрочно по Вашему решению, по причине грамотности и молодости. Секунду, Шериф,– Ромуальдас нахмурил лоб и поводил глазами под реденькими бровями,– тридцать девять дней назад получила наколку гражданина. Поведение приемлемое, гостей к себе не водит. С момента получения гражданства работала в Ангаре в младших классах школы. Девять дней назад перевелась по рекомендации Анастасии Петровны в собиратели. Вчера не ночевала дома. Проживает в комнате 221 с Еленой и Ингой. Обе соседки работают, первая в швейной мастерской. Вторая… гм. Честно зарабатывает свой паек в заведении около Бара. Не одобряю, но времена такие. У Инги сын, четырнадцать лет исполнилось…

– Спасибо, Ромуальдас, – прервал его Шериф, – исчерпывающие данные. Сын Инги, когда приходит домой?

– Сын Инги, имя Влад, четырнадцать лет. Занимается в школе с полудня до шестнадцати часов. Тихий, вдумчивый, неравнодушен к Марии Фроловой. Вечером часто сидели во дворе за контейнером. Хотя я запрещаю сидеть там вечером после отбоя. Чтобы не баловались. Но Мария учила его рисовать. Сегодня еще не возвращался. А вот и он, как кстати.

Шериф обернулся и увидел, как на крылечко поднялся мрачноватый подросток. Взглядом исподлобья он стрельнул по Шерифу и, ссутулившись и засунув руки в карманы самодельной курточки, попытался проскочить мимо собеседников.

– Влад, к тебе есть вопросы. Шериф пришел за тобой…

– Спасибо, Ромуальдас, я к тебе еще загляну. Влад, подожди меня, я хочу поговорить с тобой.

– Чего вам? Я есть хочу и спать.

– Мне нужно всего несколько минут. Хочешь, выйдем на улицу или к тебе в комнату.

– А чо вы хотите? – мальчик весь напрягся – того и гляди дернет в темноту. Разыскивай его потом в темноте под вагончиками.

Почти все мальчишки его возраста подворовывали у местных жителей, занимались перепродажей мелкой контрабанды с черного рынка, втихаря покуривали мох, короче, крутились, как могли. Жизнь была тут скучная для этого возраста. Всем мальчишкам хотелось найти себе безопасные для здоровья опасные игры внутри Стены. Умирать никто не хотел.

– Не волнуйся. Мне нужно поговорить о твоей соседке, Марии.

Мальчик начал как-то дергаться, он побледнел и не мог решиться ни на побег, ни на разговор. Шериф сделал два длинных скользящих шага в его сторону и аккуратно, но сильно взял его за локоть.

– Мы только поговорим, парень. Выйдем на улицу.

Влад от стремительного перемещения Шерифа через холл общаги совсем скис. Пацаны его боялись, впрочем, как и все мужское население Поселения. Они вышли на улицу. Ветер был теплый, с запахами дыма и ароматами варившихся в общежитии «батончиков».

– Где тут можно уединиться?

– Вот там, – буркнул Влад, – бить будете?

– Кабану орехов в рот, зачем мне тебя бить? Хорош пургу гнать. Мне вопрос нужно про соседку вашу задать. Ты с ней, так поговаривают, много общался.

Они отошли за угол общаги и, пройдя шагов десять, оказались в небольшом закутке между пристройкой к общежитию и старым сорокафутовым контейнером набитым запасами угля и дров.

– Садись тут, – Шериф показал на несколько сложенных друг на друга шпал и сел рядом с парнишкой.

– Не знаю я ничего про нее, – опять буркнул Влад и уставился в землю, – так, здоровались. Чисто из вежливости. А что случилось с ней?

– А почему с ней что-то должно случиться?

– Ну… Э-э..

Парень исподлобья зыркнул на Шерифа и снова уткнул глаза в грязь под ногами.

– Это ты за мной следил сейчас от ворот? Твой взгляд был в темноте.

– Вы, правда, можете видеть в темноте и читать мысли? – Влад слегка дернулся в сторону от Шерифа, но удержался. Трусость среди мальчишек Поселения не приветствовалась.

– С чего так подумал?

– Всякое брешут про вас. И такое тоже. И что убить можете с одного удара, или быть в двух разных местах одновременно.

– Ну, может и не брешут. Короче, олененок. Я так понимаю, ты искал ее со вчерашнего дня. Страдаешь?

Парень помолчал и поднял плечи вверх. Он отвернулся в сторону и судорожно вздохнул.

– Искал.

– Любишь?

– Да. А чо? Нельзя что ли?

– Плохо, друг. Давай, сейчас без соплей. Мария погибла. Привыкай пацан к потерям тех, кого любишь. Мир такой теперь и ты живешь в нем. Не дергайся, терпи, парень.