Читать книгу Дополненная реальность. ARoman - Плюсодин - Страница 1

Кто может выпрямить то, что Он сделал кривым?

Еккл 7:13

Уничтожить то, что ненавидишь – не штука.

Убить то, что любишь, ради свободы

– подвиг, достойный избранных.

Дворник Герасим

Предисловие

Настоящий роман посвящен событиям, которые происходили, пожалуй, в самое темное время человеческой истории. Парадокс описываемой эпохи заключался в том, что фактический упадок представлялся его современникам новым невероятным взлетом человеческой цивилизации, связанным прежде всего с бурным развитием цифровых технологий, основанных на чипсетах.

Вероятно, все технологические революции, когда-либо случавшиеся, приводили людей в состояние неподдельного восторга относительно будущего. К сожалению, в такого рода времена передовые умы склонны придавать особенное значение вещам в действительности довольно малозначительным. Удивительным образом мировой разум в такое время совершенно отказывается от желания исследовать нечто главное, подобно тому, как ученый, пытающийся понять устройство айсберга, пристально изучает кристаллы льда на его вершине, совершенно отбрасывая и саму вершину в совокупности, и ту глыбу, которая таится под водой. Сегодня следует с горечью признать, что свет новых возможностей от использования чипсетных технологий был тогда настолько ярким, что ослепил не только профанов, но также и ученых, и даже деятелей культуры. Среди последних были, к примеру, такие, кто на полном серьезе говорил о скорой смерти литературы, равно как и театра, кино, искусства. По мнению этих деятелей культуры, считавшихся в то время вполне прогрессивными, все устаревшие медиа форматы должны были уступить место постам и блогам.

Для тех читателей, которые уже не застали ни постов, ни блогов, напомним, что люди тогда были уверенны, будто кого-то может по-настоящему заинтересовать чьё-либо мнение, даже если автор этого мнения не может претендовать на экспертность в данном вопросе. От того профаны наводняли информационное пространство, которое называлось тогда социальными сетями, своими мнениями, выраженными в виде текста, называемого постом, или видео, именуемого блогом. Социальные сети фактически обеспечили беспрепятственное распространение профанной мысли, что привело к лавинообразному росту количества информации во всем мире. За какие-то десять минут человечество тогда генерировало около пяти миллиардов гигабайт информации, то есть ровно столько, сколько за всю свою историю с начала времен и до конца двадцатого века.

Разумеется, такое количество информации привело к полной девальвации какого-либо мнения или высказывания, причем как в обывательских, так и в профессиональной средах, таких как искусство или наука. Любое ценное творение искусства терялось в море опусов самого посредственного качества, а ценную научную мысль невозможно было рассмотреть в сонме псевдонаучных фантазий, некорректных экспериментов, фальсификационной подгонки данных под гипотезу, и даже самого что ни на есть примитивного словоблудия.

Подобный расцвет профанной мысли парадоксальным образом возник на почве серьезных ограничений на высказывания. Так, к примеру, в те времена невозможно было высказываться по ряду самых важных проблем, так как считалось, будто высказывание может кого-либо оскорбить. Полагалось, будто человек, имеющий определенные воззрения, оскорбиться от того, что у кого-то эти воззрения иные.

Подобная информационная неразборчивость вкупе с ограничениями на тематику полемики породила тогда множество заблуждений, которые настолько испортили людей, что порой приходится только удивляться тому, как нашему роду удалось вытащить себя за волосы из этого болота профанности и заблуждений. Здесь приводятся лишь некоторые из подобных заблуждений, дабы читатель мог убедиться в том, насколько искривленным может быть восприятие реальности в обществе, которое не принимает Гипотезу Счатьеориентации как базовую, а все вытекающие из нее императивы, как обязательные к исполнению.

Начнем с того факта, что люди в то время полагали, будто заниматься культурой, наукой и даже религией – это не слишком достойное занятие для счастливого человека. А вместе с тем, скажем, организация собственного коммерческого предприятия была делом весьма почетным. Отчасти это было связано с господствовавшим тогда архаичным капиталистическим укладом, но только лишь отчасти.

Увлекаясь прежде всего путешествиями, едой и различного рода приобретениями, люди тогда не только не стеснялись этого, выставляя свои потребительские достижения на показ всё в тех же социальных сетях, но еще и имели заблуждение, будто мир вокруг с каждой секундой невероятно усложняется в связи всё с тем же экспоненциальным ростом информации, потребляемой индивидом ежедневно, ежеминутно, ежесекундно. В отсутствие базовых законов развития информации, открытых на десяток лет позже, людям тогда не было очевидно, что наращивание количества простой информации никак не может привести хоть к какому-то усложнению мира, и даже с точностью до наоборот – приводит лишь к его упрощению в строгом соответствии со вторым законом Иезекииля-Липкина.

Следует особо отметить высокое значение, которое люди придавали тогда перспективам виртуальной реальности. Считалось, будто весь мир вот-вот станет виртуальным, и люди будут жить и работать в виртуальных пространствах. Здесь стоит сделать отступление и сказать, что по последним исследованиям это было время с максимальным коэффициентом МАТЕО за всю историю человечества. К примеру, люди тогда воспринимали теорию эволюции как само собой разумеющуюся истину, а подавляющее большинство человечества даже не подвергало ее сомнению. Напомню, что эта крайне недихотомичная теория, которая сегодня уже, кажется, совершенно забыта, настаивала в том числе на том, что поведение человека детерминировано тремя первичными инстинктами, а именно – питания, размножения и доминантности. И вот люди того времени, которые верили в детерминированность человека инстинктами питания, размножения и доминантности, в рассуждениях о перспективах виртуальной реальности как будто забывали о том, что три главных инстинкта никак не могут реализоваться в виртуальном мире, а стало быть, виртуальный мир ни при каких обстоятельствах не может заменить реальный, а единственная судьба виртуальной реальности – это стать удобным прикладным инструментом для решения разного рода задач, коим она и стала в наши дни. Правда, уже в строгом соответствии с более современными научными теориями, построенным по принципу превышения критерия минимально допустимой дихотомии. Тогда же о необходимой дихотмичности теорий речи и вовсе не шло. Сейчас это трудно представить, но считалось, будто научная теория тем более верна, чем более она однозначна и менее противоречива. И это при том, что уже тогда люди знали, что свет – одновременно и волна, и частица. Однако в те времена они еще не догадались распространить принцип дуализма на все научные теории. Теперь нам кажется абсолютно очевидным, что любое явление не может трактоваться однозначно, но тогда люди действительно думали, будто однозначность – есть необходимое условие существования теории, при том, что «инь и ян» был едва ли не самым растиражированным в массовой культуре древним символом.

И даже когда Хэмильтон выпустил своего «Теолога-атеиста», научные элиты еще долго сопротивлялись введению коэффициента дихотомии и определению его критического минимального значения для принятия той или иной теории. Когда же это наконец было сделано, и теория эволюции, и нелепое стремление к демократии, и многие другие, очевидно, надуманные и нежизнеспособные научные конструкции отвалились сами собой, оставшись лишь памятниками заблуждений человечества.

К слову, тогдашняя общественная мысль в части устройства социума также немало удивит современного человека. В то время люди докатились даже до признания идеи общего равноправия, то есть вопреки всем уже существовавшим в то время достижениям культуры, науки и религии, общество открыто признавало, что люди равны, а от того следует наделить их равными возможностями и правами. Тогда еще не был открыт закон Пушкина-Тюринга, который доказал бы людям, что равенство возможно лишь на минимальном пороге насыщения, то есть, говоря простым языком, лишь если у всех субъектов системы все будет одинаково плохо.

Человечество тогда просто не могло отделить главное от второстепенного в этом важнейшем для развития общества вопросе. К примеру, ничтожная по своему влиянию проблема равенства сексуальных меньшинств тогда обсуждалась везде и всюду, на всех возможных уровнях. В то время как нелепое и крайне опасное законодательное закрепление равенства прав мужчин и женщин просто халатно проморгали, что привело к огромным проблемам и даже угрозе выживанию всей человеческой цивилизации. Вот, что значит отсутствие нормальной религиозной науки и закона Докинза-левитов. А требовалось-то всего-навсего отбросить нелепые попытки строить теории, противоречащие интуиции сознания. Но повторюсь, интуиция сознания тогда считалась чуть ли не ересью, а от нормальной теории требовалась лишь формальная внутренняя непротиворечивость. Скажем, такой нелепый факт, как происхождение человека в результате эволюции одноклеточной консервантной капли, действительно, был абсолютно внутренне непротиворечивым, а от того с радостью принимался обществом даже при том, что полностью противоречил интуиции сознания, которую в наши дни мы берем с максимальным весовым коэффициентом.

Формализм в воззрениях тогда не считался ни преступлением, ни даже халатностью, что привело к чудовищным жертвам, едва не стоившим человечеству полного самоуничтожения. Векторы развития общества тогда определяли кто угодно, только не те, кто должен этим заниматься. Ученых никто тогда всерьез не воспринимал. Да и следовало ли ожидать преференций для ученых, если даже художники, писатели и поэты не считались тогда авторитетами, а принадлежали скорее к маргинальным слоям общества?

– Это вполне объяснимо, – скажет внимательный читатель, – ведь люди тогда не придавали такого значения интуитивным методикам, а следовательно, недооценивали роль интуитов. С этим, пожалуй, придется согласиться, но ведь тогда всё определяли предприниматели, военные, деятели массовой культуры и другие группы населения, которых сегодня мы относим исключительно к низшим профессиональным и социальным категориям.

Опуская менее интересные заблуждения, вроде того, что искусственный интеллект, и вправду, является интеллектом, способным соперничать с человеческим разумом, сразу перейду к маркетингу. Так как люди в те времена, как было указано выше, занимались более всего потреблением, человечеством была разработана целая наука о том, как это потребление всячески повышать, воздействуя на потребителя с помощью различных манипулятивных методов. Наука эта в итоге потерпела полный крах, так как базировалась на неверной аксиоматике, которая современному человеку может опять же показаться едва ли не бредом. Тогда же приведенные ниже аксиомы практически ни у кого сомнений не вызывали. Прежде всего маркетинг был одной из теорий, основанных не стремлении к цели. Главной аксиомой маркетинга была гипотеза о том, человеку для счастья, непременно, необходимо к чему-то стремится, а еще лучше, если в этом стремлении необходимо было бы преодолевать разного рода препятствия и принимать различные вызовы.

Вторая ошибка маркетинга заключалась, выражаясь языком современно эвтихологии, в универсализации сверхцели в форме понятия «жизненный успех». Как отмечалось выше, все универсальные, а стало быть, равные для всех людей, цели, не могут быть высокого качества в строгом соответствии с законом Пушкина-Тюринга. Вместе с тем «жизненный успех» был моделью весьма примитивной, так как связан был с ограниченным набором бытовых параметров, вроде жилья, автотранспорта, периодичности путешествий и тому подобного. Третье заблуждение маркетинга просто не могло не вытекать из второго. Маркетинг постулировал, что этот самый «жизненный успех» способен принести счастье. К примеру, маркетинг утверждал, будто устроенность быта предопределяет семейную гармонию и разные подобные глупости.

При всей примитивности описанной модели люди в то время настолько заинтересовались собственным успехом и эффективностью, что учителей, рассказывающих о том, как достичь успеха, стало кратно больше, чем учеников, достигших его в реальности. Что же о семье и семейных ценностях, то семья тогда стала одним из ключевых составляющих успеха. Люди были настолько увлечены семьей, что совершенно забывали про собственную душу, которую благодаря современным подходам, мы развиваем совершенно иными способами.

Несуразность маркетинговой модели стала особенно очевидной, когда люди принялись подменять религию профессиональным успехом, а профессиональную эффективность всяческой корпоративной религией, то есть неким набором императивов в отношении работника, возводимых до уровня религиозных тез. Развитие этой корпоративной религии приобретало такие изощренные формы, что сейчас они ничего кроме смеха не вызывают.

Существовало и множество других, вытекающих из описанного выше, заблуждений. К примеру, что человек будет потреблять только ту информацию, которая ему интересна. Что человеку более не интересны книги, так как клиповое сознание не позволяет сконцентрироваться на сколько-нибудь развернутом тексте. Что писатель с фамилией, скажем, Бегбедер актуальнее Сервантеса. Хотя, нет, прошу прощения. Во время описываемых событий и о Бегбедере уже забыли. Надеюсь, читатель простит меня за подобного рода отступления, ведь воспоминания о незначительных мелочах помогают автору ухватить приметы времени, подобно тому, как едва уловимые движения поплавка сигнализируют рыболову о том, что он захватил крючком рыбу.

Если говорить в общем, то следует констатировать, что погрязшее в фундаментальной лжи человечество все более и более озлоблялось, но формально, внешне становилось все более открытым, дружелюбным, гуманным и позитивным.

На момент написания настоящего текста ученые еще не определили, что стало причиной той тьмы невежества и профанаций, которая накрыла человечество в первой трети двадцать первого века. Некоторые исследователи полагают, будто люди ушли в запой консьюмеризма, не выдержав шока от катастроф предыдущего столетия, которые в свою очередь стали следствием некого предела, которого достигло человечество в своем развитии. Часть ученых, надо отметить, вполне уважаемых, верит в конспирологическую теорию о всемирном заговоре товаропроизводителей. Есть даже и такие деятели науки, которые обвиняют во всех бедах того времени феминизм.

Кто знает? Возможно, эта странная эпоха была необходима человечеству именно для того, чтобы прийти к тому великолепному состоянию, в котором оно пребывает в наши дни. Описанная в романе история есть попытка проанализировать то время.

# Пролог в «Небесах»

Не понимаю, зачем писатели ставят эпиграфы.

Иоганн Гете

Огромное круглое пятно от световой пушки медленно ползло вдоль купола павильона «Небеса», и тысяча пар глаз гостей завороженно следили за его перемещением. Когда пятно достигло края купола, противоположного сцене, в луче прожектора возникла величественная фигура Газпрометея. Вооруженный факелом, могучий титан взмыл над изумленными зрителями и взял курс по направлению к сцене. Зазвучали валькирии Вагнера. Вокруг хранителя огня полыхали языки светового пламени. Всполохи поочередно высвечивали фрески на куполе. Фрески содержали надписи, которые становились видимыми лишь на мгновение, но каждый из зрителей сразу узнавал высеченные на потолке слова – «профессионализм», «инициативность», «бережливость», и еще несколько существительных, давно утративших в сознании гостей своё первоначальное семантическое значение в связи с избыточно частым их упоминанием, в большинстве случаев совсем неуместным. Световые всполохи были столь яркими, что надписи продолжали существовать на сетчатке глаз гостей еще некоторое время после каждой вспышки. Наконец Газпрометей приземлился на сцене, но остался стоять спиной к зрителям. Вагнер стих. Воцарилась тишина. Титан медленно развернулся лицом к зрительному залу. Грянули аплодисменты, но даритель огня мгновенно пресек их волевым жестом. Овации мгновенно смолкли.

– Вы разлюбили меня. – начал Газпрометей без какого-либо предварительного приветствия. – Да, вы по-прежнему преданы мне. Да, вы по-прежнему готовы отстаивать меня, драться за меня, отказывать себе во многом ради меня…

Оратор повесил паузу, чтобы каждый из гостей мог осмыслить сказанное и определить для себя, в какой степени лично он предан, готов отстаивать, драться и отказывать.

– Но вы разлюбили меня! Я на ваших устах, но я не в ваших сердцах. Вы эгоистично используете мое имя ради собственного возвышения, обогащения, оправдания. Я больше не являюсь вашей единственной целью. Теперь я просто ваше орудие.

Титан произнес последнюю фразу с интонацией удивления и снова повесил продолжительную паузу.

– Я мог бы уничтожить вас, но я подобно верному псу сижу у двери сердца каждого из вас. И жду. Жду, когда вы вновь полюбите меня. Когда каждый из вас впустит меня в свое сердце. Но готовы ли вы к этому?

Толпа низко загудела, что являлось знаком готовности каждого присутствующего впустить титана в свое собственное сердце. Некоторые из гостей принялись ощупывать то место на туловище, где по их предположению должно располагаться сердце, с целью проверить его на готовность впустить Газпрометея.

– Слушайте меня! Слушайте, и делайте так, как я скажу! Отныне вам предстоит следить за своими коллегами. И если кто-либо нарушит правила в отношении меня, то недостаточно просто указать нарушителю на заблуждение. Вы должны добиться того, чтобы заблудший искренне осознал свою ошибку и исправился. Отныне вы со мной не ради денег, не ради уважения и не ради стабильности. Теперь вы со мной по любви.

И снова долгая пауза.

– Я похитил у вас огонь только для того, чтобы вернуть его вам! Вы спросите – зачем?

Титан снова надолго замолчал, чтобы каждый гость мог задаться вопросом, зачем, действительно, понадобилась столь странная схема.

– Чтобы вы обрели любовь! Чтобы вы обрели смысл!

Пауза.

– Как бы вы относились к огню, достанься он вам просто так? Как к данности. Как к воздуху, земле и воде. Смогли бы вы им распорядиться? Были бы вы ему рады так, как радуетесь теперь? Радуетесь ли вы воздуху, воде и земле также, как моему огню?

Зал замер в состоянии «за секунду до озарения».

– Огонь нужно выстрадать. Огонь нужно заслужить. И тогда он станет вашей радостью. Вашей любовью. Вашей жизнью.

Газпрометей взял привычную паузу, но сократил ее ровно вдвое, что говорило о завершении первой медленной фазы выступления и начале новой – быстрой и энергичной фазы. Вновь заиграла музыка.

– Есть ли среди вас те, кто ненавидят меня?

Зал испуганно завыл.

– Я знаю. Есть. Ну так почему же они не отрекутся от меня? Почему не покинут мой уютный дом?

Над зрителями возникли левитирующие шаровые молнии. Они медленно пролетели над головами и заняли позиции. С холодной избирательной точностью шары поразили несколько человек в зале, словно жертвы были заранее занесены в базу данных молний-убийц. Пораженные молниями люди заживо сгорели, образовав вокруг себя круги отшатнувшихся зрителей.

Газпрометей продолжал:

– Думаете, это те, кто ненавидел меня? Ошибаетесь. Это совершенно случайные люди. Возможно, они любили меня. Любили больше жизни, больше свободы, больше любого из близких, больше, чем даже супругов, детей, родителей. Больше себя самого наконец. Но они погибли. Ведь если среди нас есть хоть один человек, который ненавидит меня, то все мы обречены на гибель.

Следующая пауза призвана была несколько снизить накал речи дарителя огня, и добавить в интонацию ноты безразличия и усталости.

– Покажите мне их. Покажите мне тех, кто в одно и то же время служит мне и поносит меня. Тех, кто получает мой благодатный огонь и критикует меня. Тех, кто греется в лучах моей славы, и одновременно отрекается от меня. Я хочу увидеть их здесь. На этой сцене.

Гостям удалось с невероятной быстротой вычислить нескольких сотрудников, без всяких сомнений, ненавидящих титана. Гости потрудились и сами вывели недостаточно лояльных хранителю огня работников на сцену. Газпрометей не удостоил взглядом предателей, среди которых, впрочем, были и весьма высокопоставленные сотрудники и даже один представитель топ-менеджмента.

– Вы, правда, думаете, что эти заслуженные люди ненавидят меня? – с некоторой задумчивостью обратился к толпе титан.

– Да! – разразилась толпа так, будто их спрашивали о готовности встретить Деда Мороза и Снегурочку.

– Я спрашиваю вас повторно. Эти люди ненавидят меня?

– Да! – взорвалась толпа, и взрыв этот был сильнее прежнего.

– Третий раз спрашиваю вас. Эти ли люди ненавидят меня и встают на пути нашего общего успеха?

– Да! – по евангельской традиции третий раз повторили гости.

Осужденные в дорогих праздничных костюмах стояли на сцене с ошарашено-виноватыми лицами.

– Не трогай его! У него ребенку три года! – раздался из толпы отчаянный женский голос сострадания…

# Пути виновников ДТП неисповедимы

Трансляция была прервана скрежетом металла. Андрей включил аварийную сигнализацию. Приборная панель «Мерседеса» честно поведала о всех неисправностях, полученных автомобилем в результате столкновения. Андрей посмотрел в зеркало заднего вида. Посреди дороги также на аварийной стоял дорогой Porsche Cayenne. Андрей выругался. Хоть Cayenne и въехал в его бок, виноват был водитель Мерседеса. Он выехал на встречную полосу, пытаясь преодолеть затянувшуюся пробку. В обычной ситуации Андрею бы ни за что не пришло в голову выезжать на встречную, чтобы объехать трафик, но тут до нужного левого поворота оставалось каких-то двадцать метров. И кто бы мог подумать, что справа тоже есть улица, из которой и выехал Cayenne. Это было врожденное проклятие. Стоило Андрею хотя бы чуть-чуть что-либо нарушить, как на него тут же обрушивалась суммарное возмездие за проступки всех предыдущих грешников в текущей категории. Ему всегда попадался тот единственный билет, который он не выучил из всей пары десятков билетов по курсу теории функции комплексного переменного, он всегда…

Cayenne посигналил. Андрей был вынужден вернуться в покореженную внедорожником действительность. Он вышел из подбитого немецкого истребителя и направился к гражданскому потомку танков, сконструированных Фердинандом Порше. Вопреки ожиданиям водитель Porsche оказался приятным и незлобным человеком. Фашистского танкиста в нем выдавала только футболка Hugo Boss, надетая под дорогой костюм.

– Что там у меня? – спокойно спросил представитель панцерваффе.

Он продемонстрировал Андрею свои костыли, чтобы сразу отмести вопросы, почему он сам первым делом не выбежал из машины для осмотра царапин стоимостью в несколько автомобилей эконом-класса.

– Фара, бампер, радиатор… Ну почему, почему я выехал на встречку? Куда я торопился? – сокрушался Андрей.

– Успокойтесь, со всеми бывает, – сказал пострадавший с такой интонацией, словно перемещался не на Cayenne, а на автомобиле понтифика римской церкви. – Как планируете решать?

– Вызывать будем. Вариантов нет. Я все эти ремонты не оплачу… – грустно констатировал Андрей.

– Страховая также навряд ли оплатит. Вы грубо нарушили правила. Выехали на встречную полосу.

– А вариантов нет, – ответил Андрей, понимая, что вариантов действительно нет.

В ожидании полиции сидели в Порше. Андрею вдруг стало как-то приятно на душе, по всей видимости, от того, что вместо нервной разборки он получил вежливого и спокойного товарища по ДТП.

– Меня Андрей зовут, – представился виновник аварии.

– Майкл. Очень приятно, – ответил пострадавший, подтвердив свою странность именем, совершенно неожиданным для русскоговорящего человека, возраст которого, вероятно, находился в диапазоне от пятидесяти до шестидесяти лет.

– Вы иностранец? – спросил Андрей, мысленно додумав «или просто странный».

– Нет. Просто человек творческой профессии. А Вы чем занимаетесь?

– Тоже творческой. Сценарист. Ну… то есть… креативный директор.

– О! Какое совпадение! – с неожиданной радостью воскликнул Майкл. – Что пишете?

– Я мероприятиями занимаюсь. Пишу сценарии для мероприятий.

– Простите?

– Ну, мероприятия. Корпоративные праздники, конференции, юбилеи, дни рождения, свадьбы.

– Да? – Майкл был явно озадачен. – И что же Вы, простите, там пишите?

Андрей хотел ответить просто, но рефлекторно завел свою заготовленную на такой случай речь:

– Я работаю в крупной ивент-компании. Она занимается организацией внутрикорпоративных и маркетинговых мероприятий – крупных конференций, корпоративных праздников, выездных стратегических сессий для сотрудников и руководителей компаний, выставочных стендов, презентаций новых продуктов и других. Каждое из мероприятий подчиняется определенному сценарию, а я как раз пишу такие сценарии, а точнее руковожу отделом сценаристов, которые пишут. Ну, и сам тоже частенько берусь за перо.

Андрей понял, что Майклу это мало интересно, и решил остановиться на том, что уже успел поведать товарищу по ДТП.

– А нет желания попробовать себя в чем-то серьезном? – задал вопрос странный собеседник так, словно то, чем занимается Андрей, не может попасть в категорию чего-то серьезного ни при каких обстоятельствах.

Андрей не стал отстаивать честь профессии, так как сам в последнее время испытывал скепсис в отношении выбранного направления творческой самореализации. Как бы не подзаводил он сам себя постоянными разговорами о великих реформах сферы организации мероприятий, которые они проводят со своей командой, он чувствовал, что занимается чем-то не в полной мере достойным писателя. Андрей относился так не только к сфере ивентов, которыми он непосредственно занимался, но и ко всему комплексу творческих профессий, объединенных задачей правильного воздействия на потребителя. Реклама, социальные сети, развлекательные проекты на телевидении – все это казалось Андрею скорее ремеслом, нежели творчеством, поэтому он не стал вступать в идейный спор с Майклом, грустно вздохнул, и ответил честно:

– Хотел бы, конечно. Даже пробовал. Но не получается. Для того, чтобы этим заниматься, нужно время. Например, если пишешь роман, то нужно на этом сконцентрироваться, и отбросить все остальное. А у меня много работы.

– Знаете, я хотел бы предложить Вам отличный вариант! У меня есть клиент. Он скорее из Вашей сферы – из организации мероприятий. Даже, я бы сказал, театральных действий. Он ранее сам все придумывал, но сейчас он, как бы это сказать… в творческом кризисе. Ему нужен текст, понимаете? Мощный, первоклассный, текст, который бы он мог взять в проработку.

– В проработку чего? Для чего ему нужен текст? Для какого формата?

– Он личность очень разносторонняя, и поверьте, формат он как-нибудь придумает сам.

Конечно, Андрей привык к такого рода ТЗ от заказчиков, которые в большинстве случаев формулировали свои пожелания примерно так: нам нужен какой-то проект, аудитория – мужчины и женщины, возраст – от двадцати до семидесяти лет, нужен непринужденный отдых, при этом, конечно, командообразование, а в финале развлекательная программа в формате банкета или фуршета – на Ваше усмотрение. Но тут, очевидно, речь шла о каком-то конкретном проекте, поэтому Андрей все же задал вопрос:

– Но ведь нужно понимать под что ты пишешь. Нужно понимать формат.

– Считайте, что формат – это массовое шоу, кино, а также мощная, как Вы это называете, тизерная кампания.

– Что значит «считайте»? Нужно написать сценарий кино, шоу и тизерной кампании?

Майкла словно бы начала раздражать эта странная непонятливость Андрея, и он ответил так, будто заранее разочаровался в собеседнике:

– Напишите роман. Вы же говорили о романе, кажется. Напишите роман. Моему клиенту нужна идея.

Раздраженность Майкла передалась Андрею:

– Если нужна идея, то давайте я напишу идею. Зачем роман?

– Вы это потом сами поймете. Когда напишите роман.

– Давайте я все же для начала напишу синопсис. А если клиенту понравится, то уже разовью его в роман.

– Тут есть некоторая сложность. Дело в том, что у хорошего романа не может быть никакого синопсиса.

– Это почему, позвольте поинтересоваться? – с раздражением спросил Андрей, подражая несколько старомодной манере собеседника.

– Потому что часть текста пишет сам роман, а стало быть Вы полностью не владеете его замыслом.

– Послушайте, если Вы такой умный, да и еще и сценарист, то почему бы Вам самому не написать?

Майкл странным образом вдруг сменил раздражение на крайнюю степень доброжелательности:

– Понимаете, мне нельзя такое писать.

– Почему?

– Я однажды написал текст, в котором выразил определенные мысли. То, что хочет клиент, вступает с этим текстом в сильное противоречие. И получается, что, написав тот текст, я поставил себя в ситуацию, при которой новое задание выполнить уже не могу. В противном случае это означало бы, вроде как, аннулировать тот предыдущий текст. А это, увы, уже невозможно.

То ли на Андрея так подействовал стресс от свершившегося ДТП, то ли Майкл специально пудрил ему мозги, но креативный директор не понял ничего, и, признаться, даже не хотел в этом разбираться.

– Знаете, это какая-то история непонятная. Ничего не понятно. О чем хочет текст Ваш клиент?

– Извините, я, вероятно, как-то неясно выражаюсь, но на самом деле бриф очень простой. Моего клиента интересует будущее человечества. Что станет с людьми в будущем – вот, что его интересует.

– Ну, это очень конкретный и понятный бриф, – с лиронией отметил Андрей.

– Вы, видимо, меня, действительно, не понимаете, – Майкл снова сменил приветливый тон, но теперь уже на мрачный гипнотический медленный речетатив.

Он понизил голос, и словно впав в транс, наклонился к Андрею и, пристально глядя на левое зеркало заднего вида, как бы по секрету отчитывая младшего, пока никто не видит, проговорил:

– Моему клиенту нужен роман о будущем человечества, который бы он впоследствии превратил в массовое явление культуры в различных ее жанрах. И у Вас есть ровно тридцать секунд, чтобы ответить, беретесь Вы или нет. Потому что полицейская машина уже стоит за нами и ждет. В случае, если Вы согласитесь, я возьму на себя все расходы по ремонту наших авто. Если нет, то ремонт влетит Вам в круглую сумму. Так вот. Будете ли Вы писать роман?

– Да, – подчинился Андрей, не то, чтобы, осознавая отсутствие других вариантов, а просто вот так – взял и подчинился.

Майкл подобрал костыли, захватил свои и Андрея документы, и поковылял к автомобилю ДПС. Некоторое время он провел на переднем сиденье рядом с инспектором, а вернувшись, предъявил Андрею постановление.

После всех обязательных полей, описывающих участников аварии, постановление содержало следующий текст:

УСТАНОВИЛ:

Следуя по ул. Олений вал, в строгом соответствии с пунктами правил посещения теннисных кортов «Сокольники» 1.12-1.14 от 12.07.11., предусматривающих отмену бронирования и отказ от тренера в случае опоздания более чем на 20 минут, водитель а\м Мерседес-Бенц госномер г013ре777 принял решение о сокращении времени следования в пункт назначения (теннисный корт «Сокольники») за счет кратковременного выезда на встречную полосу с целью достижения нужного левого поворота на Малый Олений пер. за счет быстрого объезда, создавшегося в силу форс-мажорных обстоятельств, дорожного затора, двигающегося с крайне низкой скоростью. Убедившись в полной безопасности предстоящего маневра, водитель а\м Мерседес-Бенц приступил к аккуратному объезду затора по встречной полосе. Важно отметить, что водитель а\м Мерседес-Бенц предпринял все возможные действия для сокращения риска маневра. А именно для уменьшения времени объезда, и как следствие, вероятности столкновения с идущими на встречу ТС разогнался до скорости более 120 км\ч. В силу объективного географического положения перекрестка и условий видимости из салона а\м Мерседес-Бенц водитель указанного а\м не имел никакой возможности узнать о перекрестке с переулком Колодезным, с которого левый поворот на ул. Олений Вал совершал а\м Порше м302мм777. Водитель а\м Порше м302мм777, убедившись, что его пропускают стоящие в заторе на ул. Олений Вал автомобили, принял решение о повороте, и не ожидавший наличия на встречной полосе а\м Мерседес-Бенц, столкнулся с ним.

ПОСТАНОВИЛ:

Принимая во внимание все существенные обстоятельства, а именно:

Вызванный сложностями в организации столичного движения автомобильный затор на ул. Олений Вал,

Необходимость водителя а\м Мерседес-Бенц следовать, регламентированным соответствующими документами, правилам посещения теннисных кортов,

Физическую невозможность водителя а\м Мерседес-Бенц увидеть наличие поворота с Колодезного переулка,

Превышение скорости водителем а\м Мерседес-Бенц с целью уменьшить риск возможной аварии на 60 км\ч и более,

А также бескорыстное желание водителя а\м Мерседес-Бенц материально помочь сотруднику ДПС, неоднократно удостоенному наград различной степени, в силу семейных обстоятельств оказавшемуся в сложном материальном положении, посредством разового благотворительного взноса в размере 5 000 (Пять тысяч) рублей,

признать ДТП следствием форс-мажорных обстоятельств, а не вины кого-либо из участников, и обязать страховые компании возместить ремонт явных и скрытых повреждений в соответствии с актом уполномоченных станций технического обслуживания.

Документ скреплялся печатью и подписью ни много ни мало главы столичного ГАИ генерала Колокольчика.

# Исайя из Реутова

Мы все занимаемся тем, что не имеет никакого религиозного значения. Стремление наполнить нашу земную работу великим метафизическим смыслом приводит равно и к ухудшению качества работы, и к девальвации подлинной религии.

Генри Ф.

В офис Андрей приехал раздраженным. Для снятия накопившейся усталости он принялся проматывать ленту социальной сети. Здесь царила благодать. Патриоты с завидным постоянством копировали идиотские статьи о национальном величии родины и всецелой ущербности всех остальных стран. Женщины настолько хотели замуж, что лишались всякой ценности в глазах своей целевой аудитории. Особенно чувствительные натуры переживали глубокие прозрения от полупсихологических статей на полупорнографических ресурсах. Люди, полагавшие себя близкими к искусству, с радостью исповедовались в своих грехах. Любители конспирологии, Бродского и Клода Моне продолжали любить то, что любили. Один путешественник нашел в заурядном мусорном баке Эдинбурга такой глубокий эстетический смысл, что решил опубликовать фотографию бака в ленте. Кто-то зачем-то коллекционировал уголки разрухи в центре Москвы. Один модный молодой человек опубликовал подборку фотографий из Берлина с гордой подписью «Для меня Берлин такой!», тонко намекавшей на особенные духовные способности автора фото, отличавшие его от всех остальных, для которых Берлин был лишь копией банальных туристических открыток. Подобно тому, как армии маркетологов тужились над тем, чтобы их бренд выглядел в сознании аудитории легко и естественно, пользователи сетей тратили уйму времени и сил на получение легкого фото с флером мимолетности.

Одна из знакомых Андрея уже несколько месяцев выкладывала эстетские черно-белые фото, среди которых был и угол стола, и кафель холодной душевой с разводами, и заброшенная бензоколонка в лучах света, и одинокая вышка линий электропередачи, и другие кадры, свидетельствовавшие об эстетической и духовной глубине их создателя. Многие из фотографий помимо обыкновенных, но художественно переосмысленных, предметов содержали и лик знакомой, который всегда транслировал настроение отрешенности и глубокого погружения в собственное я. Андрей попытался представить, как это существо, явно обитающее в мире идей, сталкивается с необходимостью совершать действия в мире вещей. Например, покупает кефир в супермаркете у дома. Вероятно, это происходит так. Вначале она словно приведение шествует вдоль полок, всматриваясь в ассортимент взглядом, невидящим реальность в силу сосредоточенности на очередном сильнейшем внутреннем переживании, уже пятым за последнее утро. Сфокусированные на героине монтажные длинноты перемежаются со статичными нуарными планами магазинных полок. Подходя к кассе с бутылочкой дорогого иностранного продукта, увенчанной винтажной этикеткой, героиня вдруг видит небо и пробивающиеся сквозь тучи солнечные лучи, преломляющиеся в витрине и оставляющие на объективе туманные блики. Продавщица словно заражается от героини вирусом оцепенения и бесконечно долго отбивает чек. Следующий план – героиня лежит в наполненной пеной ванной. Затем она слегка приподнимается, и зритель уже может распознать соски ее небольшой груди и мраморно красивые, но отчего-то доставляющие созерцателю страдание, чресла. Сомкнув глаза, героиня использует кефир по его прямому назначению, а именно в рапиде выливает его себе на лицо. Белая жидкость в ультразамедленном режиме как будто создает посмертную маску с еще совсем молодого и прекрасного лица героини.

Креативный директор подумал о том, чтобы подарить девушке свою идею стартапа «Драммофон». Суть идеи заключалась в создании плеера, который озвучивает жизнь человека, делая обыденность более кинематографичной. Скажем, вы заходите в метро, и в Ваших наушниках вдруг начинает играть урбанистический трип-хоп. Или накануне утренней планерки у директора Вы слышите, нагнетающую саспенс, музыку их хоррора. А в конце рабочего дня группа «Аэросмит» поет Вам главный трек из фильма «Армагеддон», и Вы из заурядного представителя офисной профессии вдруг превращаетесь в спасителя мира, который пусть и не взорвал метеорит под восторженное ликование всего человечества, но кое-что экстраординарное сегодня все же сотворил. Да, сотворил. Конечно, силу подвига нашего героя способен оценить лишь тот, кто подобно ему всего за день рассортировал все коммерческие предложения для «холодных» клиентов по трем ключевым категориям. Но ведь главное – это внутреннее ощущение победы, которое дарит тебе «Драммофон».

Приложение обладало множеством полезных функций, основанных на машинном обучении. Так, оно не только предлагало списки треков, соответствующих вкусу пользователя, но со временем, анализируя выбранные закадровые звуки, предлагало подобные. Релевантные треки подбирались на основе математического сравнения частотных характеристик файлов, а также предпочтений других пользователей того же пола, возраста, образования, места работы и так далее. Приложение также могло считывать биометрические данные с различных браслетов и выдавать тревожную музыку в случае повышенного сердцебиения, и наоборот, расслабляющую, если фиксировала долговременный покой. Конечной целью обучения приложения «Драммофон» было адекватное воспроизведение треков в отсутствие какого-либо вмешательства пользователя, превращающее весьма посредственное бытование индивида в поистине захватывающую жизнь, всего лишь благодаря закадровым звукам, которые наполняли драмой порой самые заурядные жизненные ситуации.

Соцсеть продолжила выплевывать посты, суть которых сводилась к отчаянному поиску чего-то великого, возвышенного и оригинального в, явно недотягивающей до подобных эпитетов, жизни пользователей. А сам факт публикации материалов лишь подтверждал степень отчаянья. За действительно счастливыми картинками скрывался тяжелый изнуряющий труд, направленный на достижение соответствия убогой реальности прекрасному виртуальному образу. Креативному директору показалось несправедливым то, что люди не выкладывают в сеть фотографии своих разорванных руководством анусов, скриншоты сообщений от банков о длительной просрочке по ипотеке, видео ссор с женами по поводу не купленных, но так нужных вещей… Словом, всего того, чем покупаются эти радостные картинки счастливой жизни.

Надо же? Вы посмотрите-ка! Молодая туркменка спела в бюстгальтере, и теперь ей угрожают расправой! Неужели Ислам не смог научить эту идиотку тому, что свобода – это не только активная половая жизнь, путешествия и шопинг?

Один из друзей комментировал пост лидера культурно-политического движения «Антистадо». Лидер «Антистада» гордился тем, что численность движения превысила уже сто тысяч человек. Как выяснилось из статьи лидера, автор полагал, будто залогом трансформации общества является трансформация людей. «Если мы будем жить насыщенной культурной жизнью, постоянно заниматься саморазвитием, то и мир вокруг изменится, и власть станет либеральной, и государство богатым, и порядок будет». Конец цитаты.

В качестве примера такого рода саморазвития лидер «антистадовцев» приводил акцию «Первый рассвет осени», в рамках которой большая группа людей направлялась на ночь в модный парк, чтобы встретить первые лучи сентябрьского солнца. Никакого алкоголя – только смузи и здоровая пища. Участники движения все были людьми исключительно яркими, татуированными и бородатыми. Их жизнь была наполнена культурными событиями, отчет об одном из которых успел зацепить взглядом креативный директор.

Выставка называлась «СКРТ. Сократ в сокращенном изложении». Экспозиция представляла диалоги Платона в формате обмена сообщениями в месседжере. Плоские пластмассовые античные статуи Сократа и его собеседников держали в руках огромные таблички со стилизованным сообщениями, в которых и раскрывались основные тезисы философа Платона. Особенное внимание автор фотоотчета уделил шоппинг-зоне, которая называлась «Музей эйдосов». В ней каждый желающий мог приобрести какой-либо необычный гаджет из ассортимента интернет-магазина, спонсировавшего мероприятие. Ну, как спонсировавшего? Просто по-дружески давшего денег на этот некоммерческий культурный проект за то, что его слегка интегрируют в программу. Здесь вообще царила атмосфера дружбы и некоммерции. Завершалось мероприятие просмотром документального фильма о Сократе в зале, почему-то стилизованном под пещеру. Одетые в футболки с яркими принтами и белые кроссовки, молодые люди были в восторге от мероприятия и сделали множество фотографий, которыми делились в комментариях. На этом празднике вновь не нашлось места алкоголю. А если участники «Антистада» кода-либо и употребляли алкоголь, то исключительно в формате эстетских дегустаций вина или необычного крафтового пива, к примеру, из одуванчиков. Они вообще любили все индивидуальное, крафтовое и креативное. А также теплое, ламповое и винтажное.

– Ура! Вы только посмотрите, какая у нас классная новая клетка! – радовались узники нового офисного пространства.

– А мы купили Lamborghini! – писал волевой успешный лидер бизнеса, и одновременно раб своей жены.

– Что Вам еще остается? – подумал в ответ креативный директор. – Какая мерзость! Но пока у меня есть силы питаться этой мерзости, читать эти ленты, я буду это делать. Ведь так я становлюсь чуть более актуальным.

Просмотрев еще один пост, в котором знакомая Андрея приглашала девушек в инста-тур на Бали ради роскошной фотосессии на берегах, горах и водопадах, и второй – об отчаянном стремлении очень молодой особы преподнести свою посредственность как искусство посредством фото в полуобнаженном виде и размытых глубокомысленных изречений, креативный директор отлип от ленты и огляделся. Вокруг проплывала история человечества. Люди умирали на стройке гробницы Фараона, гибли на поле сражения за Цезаря, распинались во всевозможных позах во имя Христа, горели на святом костре инквизиции, выкладывали северную столицу России собственными костями, убирали навоз за культурным сословием, служили производственной силой и основой экономических отношений, собственными жизнями окупали заблуждения теоретиков будущего человеческого счастья и мерзавцев, упивающихся своими смертоносными идеями… Наконец, наступили наши дни. Человек, по крайней мере, в некоторых ореолах обитания перестал быть чьим-либо орудием. Он стал свободным.

– Но долго ли это длилось? – молча вопрошал Андрей у дизайнеров, занятых отрисовкой логотипа новой идеологии корпоративного мероприятия.

– Долго ли? – обратился он без слов к креативщикам, придумывавшим новые способы влюбить сотрудников какой-то корпорации в их великий бренд. – Не долго. Ох, не долго.

– Ну, почему? Почему? – вопрошал Андрей. – Ведь новому человеку дали всё! Свободу! Права! Законы! Ну, почему он снова побежал искать себе угнетателя? Откуда взялись эти стандарты хорошей жизни, присвоившие себе свободу женщин, принуждая их, женщин, к работе с раннего утра до позднего вечера, лишающей всякой надежды на уютную личную жизнь? Откуда взялись эти правила, заставлявшие мужчин погибать на работе, унижаться, подставлять ближних своих во имя соответствия стандартам потребления? Откуда взялась эта толерантность, превратившая живых, гордых, сильных, свободномыслящих людей в безвольных жертв diversity and inclusiveness? Откуда взялись эти шоумены, корчившие из себя привычных и приятных народу диктаторов прошлого? Ответ напрашивался сам собой и не отличался оригинальностью. Людям было не уютно наедине со своей свободой. Им не терпелось стать чьим-то орудием, чьим-то средством. Им так было проще, ведь свобода – это ответственность, а несвобода – это прекрасное оправдание собственных неудач. И эта лента! Это же просто пародия на свободу, сыгранная рабами. Но вот только для кого? Господи! Как же он их всех ненавидел! А главное, он не понимал, зачем они выкладывают каждый шаг своей жизни.

И тексты. Последнее время пользователи стали прикреплять к своим заурядным фотографиям длинные тирады. Как правило, эти тексты не имели никакого отношения к опубликованному фото. Сеть превратилась в такого большого коллективного духовника. Люди как бы исповедовались ей. И только ей, ведь кроме них самих эти тексты никто не мог осилить.

Андрей решил проверить, не заразился ли он этой ужасной болезнью, и зашел в свой профиль. Ну, у него-то все было в порядке. Вот пост о том, как креативный директор выступает модератором на сессии закрытого клуба маркетологов. Андрей не был суперспециалистом по маркетингу, но его харизма и поверхностные, но все же знания предмета, позволили ему выглядеть убедительным специалистом в жестокой профессиональной среде маркетологов, и даже высказать несколько экспертных мнений в кулуарах клуба.

Вот короткий фотоотчет об инспекционной поездке в Абу-Даби. Андрей не хотел показательно хвастаться, писать стандартный хэштег #ялюблюсвоюработу рядом с видами из шикарного пятизвездочного отеля на город, а потому попросил, чтобы фото выложил менеджер, а его отметил исключительно за компанию. Вот Андрей снова что-то докладывает на бизнес-завтраке, эффектно стоя напротив огромного слайда «Технологии в мире, который перестал удивляться». Наконец фото о том, как Андрей встретился с представителями своей команды КВН, с которой больше десяти лет назад они триумфально играли, тоже никак нельзя было отнести к показухе. Как и короткую духовидческую заметку о недавно вышедшем фильме скандального русского режиссера о скандальной русской действительности. Он просто хотел поделиться своими мыслями с аудиторией, ведь они казались ему такими важными. Хоть Андрея нельзя было назвать специалистом по кино или литературе, но потенция писателя все же, как казалось креативному директору, давала ему право на высказывание киноведческих теорий.

Пройдя примерно до половины свою земную жизнь, Андрей подобно Данте Алигьери обрел ту самую чуткость к тайным законам бытия, которые Данте выразил в своей бессмертной схеме, а Андрей пока ни в чем выразить, увы, не мог. Он чувствовал, как его собственная философская доктрина формируется, как она обретает едва уловимые формы, но в том-то и дело, что едва, ведь он никак не мог их уловить. Креативному директору казалось, будто он вот-вот все поймет. Но окончательная конструкция распадалась, подобно карточному домику, не выдерживающему излишнего напряжения собирателя конструкции. В то время, как здесь нужна была легкость. Легкость и такая небрежная отстраненность. Или даже притворная сфокусированность на каком-то другом объекте, призванная отвлечь внимание сопротивляющейся познанию действительности. В качестве такого объекта Андрей давно рассматривал литературу. Ему казалось, что именно работа над романом поможет ему нащупать единую линию, разгадать тайны мироустройства, и как следствие, верно расставить акценты в настоящем и будущем. В свете этих ожиданий сегодняшняя встреча с Майклом уже не казалась Андрею такой уж случайностью.

Вдруг в мессенджер написала Она:

– Дай текст церемонии. Для регистратора свадьбы.

– Слушай, у меня все креативщики загружены. Давай завтра.

– Нет, меня уже невеста грызет. А она беременная, не забывай )).

– Ну, не можем мы.

– Ну, сам напиши.

– Я не спец по церемониям бракосочетания ((

– Слушай, ну, напиши, что-нибудь типа: любовь – это великое сокровище, данное Вам. Там, что сердца связаны единой нитью, чтобы ветер наполнял паруса счастья и Ваш корабль плыл в направлении гармонии и не наткнулся на рифы непонимания. Что любовь это не смотреть друг на друга, а смотреть в одну сторону. )))

– Хорошо. А представляешь потом их семейную ссору. Ты просто смотрел на меня, а не в одну со мной сторону, скотина! Из-за этого наш корабль счастья наткнулся на рифы непонимания, гадина! Нет! Это ты во всем виноват! Пока наши сердца были связаны одной нитью любви, все было хорошо, кретин! А уж о том, что любовь – это великое сокровище, ты никогда не вспоминал, ничтожество!

– Я сейчас умру от смеха )))) Не забудь еще про романтическую фотосессию Утро невесты. Она должна быть… сейчас цитирую… нежной, воздушной, романтичной … и самое главное… «чтоб до мурашей» ))

– Да есть одна идея. Там, правда, кроме жениха понадобится еще взрослый сын от первого брака.

– )))) Прекрати меня смешить.

Каждый раз, когда Она писала ему самые заурядные сообщения, связанные с какими-либо выгодными качествами креативного директора, он испытывал тоже, как если бы Она вошла к нему в дом, призналась в любви и затащила в омут страсти. А ведь Она всего-навсего написала о том, например, какой он веселый или креативный. В такие моменты ему казалось, что Она любит его, хоть, по всей видимости, это было не так.

Улыбка, растекавшаяся по лицу Андрея, преображала мир вокруг. Дизайнеры уподобились античным нимфам, расписывающим какой-нибудь собор Возрождения библейскими сюжетами. Креативщики разделились. Один писал Гамлета, другой – Дон Кихота. Оперные голоса телемаркетологов, едва слышные из-за стенки, пели, взывая о встрече с потенциальным клиентом подобно…

Ударил гонг! Исайя собирал общее корпоративное совещание.

Ровно через три минуты вся компания в составе тридцати пяти человек разместилась на диванах, стульях и вокруг стола руководителя лучшего в истории Вселенной ивент-агентства – Исайи Иванова.

Пока все собирались, Андрей представил себя пожилым, умудренным опытом деятелем искусств. И вот он сидит в кресле перед залом, а другой деятель искусств по моложе берет у него интервью. Андрей вещает хриплым, подкошенным старостью голосом, но мысли его невероятно быстры, а суждения – взвешенные и мудрые. Кроме легкой хрипотцы мудрого старца в нем выдает манера постоянно переспрашивать. Очевидно, что эти переспрашивания никак не связаны со слабостью слуха, ведь иначе он переспрашивал бы всё. Нет. Его повторение как бы говорит интервьеру: «А ты точно спросил то, что хотел? Подумай. У тебя еще есть возможность исправиться.»

После ответов на банальные вопросы о Боге, смысле жизни и предназначении искусства, интервьюер перешел к вопросу об Исайе.

– Вы долго работали с Исайей Ивановым. Расскажите о нем.

– С кем?

– С Ивановым.

– Что? Рассказать?

– Да.

– Ну, начнем с имени. Он был из абсолютно русской семьи. Но родители почему-то назвали его именем библейского пророка. И знаете, это имя серьезно повлияло на него. С каждым годом он чувствовал себя все более евреем, не имея на то никаких генетических оснований.

– Как ему удалось создать величайшее ивент-агентство в истории Вселенной? Этот Apple двадцать первого века?

– Что? Величайшее агентство во Вселенной?

– Да. Как удалось создать?

– Думаю, он владел особым секретом. Знаете, тогда стиль управления полностью диктовался политической элитой. Все его копировали. Его и американские технологии успеха. Это был такой Тяни-Толкай. Одна половина – традиции крепостной терпимости. Ну, что есть барин, а мы все ему принадлежим, а если надо, то пойдем и умрем. А почему? Потому что служим ему. Потому что его Господь помазал. Считалось, что барин должен быть жестоким, властным, а наша ему служба – это как бы наша цель, наш долг, наше предназначение. Ну, как с родиной. И вот вся эта история масштабировалась сверху до самых низов. До самых мелких предприятий, учреждений, контор. Было еще хорошо, знаете, периодически кому-то… Как это без мата? Залепить! Ну вы поняли. Вот.

– А вторая половина?

– Вторая что?

– Половина Тяни-Толкая.

– Ах да. Вторая половина – это была западная бизнес-культура. Знаете, там всякие технологии продаж. Девять ступеней успеха. Пять шагов к эффективному менеджменту. Тридцать привычек успешного менеджера. «Хватит делать вид, давайте работать». Agile, SCRUM, digital… В общем половина эта тянула совершенно в другом направлении. В итоге ничего не работало.

– А Исайя.

– Кто?

– Исайя.

– Исайя не делал ни того, ни другого. У него была своя модель. Он просто хотел сделать людей вокруг себя счастливыми, и все его действия были направлены на это. Что и привело к успеху.

– Он был верующий человек?

– Думаю, нет. Агностик. Богохульствующий воцерковленный агностик.

Интервьюер засмеялся. Пожилой Андрей продолжал.

– Да. Он пел в церкви. Очень хорошо разбирался в теологии. Он вообще был очень интересным, образованным и культурным человеком. Вместе с тем, его явно перекормили культурой с детства. Он же учился в этом самом… ну, Вы в курсе. Поэтому он культуру как-то так отодвигал. Он знал ее изнутри со всеми ее внутренними неприглядностями, а не тем лживым лоском, который она напускает на лохов. Поэтому он больше любил простую счастливую, полнокровную жизнь. Такую, какую воспевала тогда группа «Ленинград». Помните такую?

– Это какой-то шансон?

– Нет. Это такой ска. Шнуров, помните?

– Не очень. Но я тогда еще был совсем маленьким…

– Ну, да ладно… Но при этом он все же был очень культурным. Культурным, тонким, воспитанным человеком.

Андрей был вырван из своей фантазии прямым обращением к нему Исайи:

– Б@#$ь, Андрей, ты можешь объяснить мне, какого @уя у нас ни @уя не готово? У нас, б#@§ь, наконец-то, появился величайший клиент, а мы не можем придумать идею для их сраного мероприятия! Не можем высрать идею для их е#@§ей конференции!

– Мы не можем придумать ничего нормального под их бюджет.

– А сколько у них денег?

– Сто тысяч на программу остается. Они бомжи, – компетентно определила эккаунт-менеджер финансовое состояние величайшего клиента.

– За сто тысяч они могут… – тут Исайя выдал две свои шаблонные рекомендации по организации мероприятий для клиентов, классифицируемых как «бомжи».

Одна из них была связана со взаимными оральными ласками всех гостей, собравшихся на мероприятии. Другая же предлагала аудитории совместить народный танец и мастурбацию. Оба варианта, как Вы понимаете, действительно, ничего не стоили для клиента.

В двери показалась персона, особенно значимая для культуры Германии.

Заметив ее, Исайя завершил совещание пожеланием всем окружающим такой же сильной любви, какую он испытывает ко всему коллективу в целом и к каждому из присутствующих в отдельности. Всем незамужним девушкам он пожелал скорее найти себе мужей, или по крайней мере заняться сексом не позднее, чем этим вечером. Также он попросил искреннего прощения у всех сотрудников, кого он ненароком обидел своими чрезмерно эмоциональными оценками, сравнивая своих подчиненных то с крайне-радикальными экстремистами, то с предателями родины, а некоторых – даже с самыми отрицательными евангельскими персонажами.

– Господи! Я только сегодня понял, как же сильно я Вас всех люблю! И только сейчас я осознал, как же мне все нравится! – в который раз продекламировал свою мантру Исайя. – И знайте, ребята, вместе мы всех в#$%ем! Мы их вот так! Вот так!

Исайя на пальцах показал, как именно мы их «так» и «вот так», отпустил всех и пригласил войти персону.

@ Лёшуа да ноздри

Мазохистам и другим любителям причинять себе боль ад покажется раем.

Аристотель

Лёшуа недвижно сидел в огромном меховом коконе. Руки располагались на удобных подпорках, а к заднице была прикреплена мягкая подушка. Обзор был также весьма удобен. Инга постаралась, чтобы сделать работу Лёшуа максимально комфортной, и он имел возможность долго сидеть в статичной позе, совершенно не двигаясь. Лёшуа думал о том, что покой – это, пожалуй, самое неестественное состояние любой системы. Его физическая гипотеза подтверждалась теми ощущениями, которые он теперь испытывал. Всё чесалось, и чертовски хотелось это всё почесать. Руки, несмотря на удобные подпорки, затекли, а задница онемела даже при наличии подушки. Все суставы болели, башка гудела и потела. Страшно хотелось пить, и Лёшуа жалел, что он не пилот гоночного болида, и ему не полагалась бутылочка с трубочкой для восстановления водного баланса организма. Но главный дискомфорт доставляли ноздри. Меховые нити щекотали краешки ноздрей, что вызывало непреодолимое желание чихнуть. Но чихни он сейчас, и весь проект – насмарку. Ударение как на первом, так и на втором слоге.

Олигарх что-то печатал на компьютере с, вероятно, самым большим экраном в мире, постоянно отрываясь на то, чтобы принять поздравительные звонки. Звонки поступали буквально каждую минуту. Олигарх много смеялся и комментировал поздравления, постоянно повторяя каждому звонившему один и тот же набор фраз вроде «Помню, помню, как мы с тобой…», «Живы будем, не помрем…», «Это мы могём…», «Ах ты, старый засранец…», «Будем стараться…», «Главное – отгрузка», «Ты же знаешь, я всегда за постоплату, но только если постоплату делаем мы…», «Да мы всех вы@#$м…», «Добро!» и других подобных выражений, свидетельствовавших о силе и психическом здоровье олигарха. Некоторые звонки содержали информацию, которую Лёшуа явно знать не полагалась, но олигарх вопреки сценарию уже несколько раз попросил секретаршу не беспокоить его своим назойливым предложением выйти в фойе для поздравления. Затем звонки на некоторое время прекратились. Не то олигарх на время отключил телефон, чтобы передохнуть, не то они и вправду закончились.

В паузе он перестал печатать, так как его отвлекло значительно более важное дело. Он проник пальцем в ноздрю, и ковырял до тех пор, пока не извлек из носа засохшее содержимое. В этот момент Лёшуа чуть было не эякулировал собственным носом, подобно перевозбужденному наблюдателю за чужим соитием. Олигарх внимательно осмотрел козявку и выбросил ее в пепельницу. Затем он встал, отошел к окну и принялся задумчиво глядеть на мир с высоты шестидесятого этажа небоскреба и шестидесятого дня рождения. Он явно чувствовал себя повелителем мира, но что-то всё же давило на его плечи, и не давало ему полностью их расправить. Казалось, что здесь на высоте пятидесятого этажа сила земного притяжения вопреки принятой гравитационной теории резко возрастает, и чтобы расправить плечи, необходимо приложить неимоверные усилия.

Пока олигарх стоял у окна, у Лёшуа появилась возможность немного пошевелиться, и частично снять накопившееся напряжение, но он снова замер, едва олигарх развернулся и двинулся обратно к столу. У Лёшуа наконец появилась возможность разглядеть лицо олигарха. Как и следовало ожидать, ничего хорошего в этом лице не было. Усталость, отвращение, злость, презрение – вот что читалось в этом лице. Олигарх неожиданно ответил на звонок, из чего Лёшуа сделал вывод о том, что он, и вправду, поставил телефон на беззвучный решим и игнорировал поток входящих вызовов. По интонации стало ясно, почему он сделал исключение. «Да, малыш, привет!» – ответил вдруг ставший бархатным баритоном, по обыкновению, мерзкий и скрипучий голос именинника. Вряд ли звонила жена, ставшая за время брака с участником списка Форбс крупной пожилой княжной – такой, которую малышом называют либо молоденькие финансово зависимые фавориты, либо мужья-подкаблучники. Из того, что именинник не принадлежал ни к одной из двух означенных категорий, можно было сделать вывод о том, что малышом он назвал либо дочь, либо любовницу. Из последовавшего разговора, в котором обсуждались некоторые аспекты явно сексуального характера, стало ясно, что все-таки любовницу.

– Люблю тебя, подъезжай вечером в Ромашку, сделаешь мне подарок. Пока, дорогой, не опаздывай.

Дорогой? Лёшуа хотелось верить, что это не любовник, а олигарх просто обращается к любовнице, используя мужской род, что являлось нормальным. Например, его бывший начальник Исайя Иванов часто обращался к женщинам, будто к мужчинам. «Миленький, принеси мне кофе» или «Ты устал, родной?» были стандартными фразами его ласковых обращений к сотрудницам лучшего во Вселенной агентства. После разговора юбиляр отошел к окну и стал снова смотреть на мир. Но уже мечтательно, что было ясно по изменившемуся радиусу кривизны его позвоночника. Спина стала намного прямее, а подбородок понялся выше. В этот момент кабинет вдруг наполнился громким педиковатым голосом:

– Ой, забыл спросить. А после Ромашки мы куда? Давай в Дубай.

– Полетим в Эмираты? – с ироничной интонацией спросил юбиляр, который на этот раз предпочел разговаривать по громкой связи.

– Да, нет, милый! Это клуб такой новый. Самый модный сейчас! Там так круто! – ответил, рассмеявшись любовник олигарха.

Гипотеза не подтвердилась. Очевидно, звонивший был тем самым финансово зависимым фаворитом, но не княгини, а князя, и судя по успехам олигарха именно в эпоху правления действующего уже пару десятков лет президента – великого князя. Не исключено, что паренек вовсе не был от природы гомосексуалистом, но финансовая сексуальность, которую буквально источал олигарх, сокрушала не только женские сердца, но и способствовала очень быстрой мужской переориентации.

Вот уже больше часа наблюдая за великим князем, Лёшуа стал понимать, как работает этот механизм очарования. Дело тут вовсе не в алчности любовников и любовниц, стремящихся любой ценой оттяпать крохотную часть состояния властелина. Такую маленькую-маленькую частицу, которой вместе с тем хватило бы на обеспечение беззаботной жизни приближенного и нескольких поколений его наследников. Нет, дело было не в алчности. Деньги, власть и безграничные возможности олигарха были теми феромонами, которые по-настоящему кружили голову и женщинам и мужчинам. Эта энергия подлинной жизни подавляла все, что только можно – волю, достоинство, сексуальную самоидентификацию. Любовник, по-настоящему, по-честному, хотел властелина, потому что устоять перед мощью его властной сексуальности было не просто.

Олигарх согласился с предложением и на очередной нежной ноте завершил разговор. Когда он возвращался обратно к столу, запарившийся до исступления Лёшуа не мог не обратить внимания на то, как изменилось лицо юбиляра. Злость и презрение сменились радужным ласковым свечением. Не успел Лёшуа подумать о том, что любовь творит чудеса, как именинник достал член и принялся стимулировать его. Для завершения акта самолюбви юбиляр направился в ванную комнату, которая, разумеется, наличествовала в кабинете олигарха, чем высвободил несколько минут для Лёшуа, который тоже в некотором смысле испытал оргазм, почесав все, что хотелось, и даже едва слышно чихнув. По возвращению из ванной олигарх окончательно дискредитировал себя в глазах тайного свидетеля, аккуратно соорудив на столе две дорожки белого порошка и загрузив их в ноздри с помощью отливавшего золотом приборчика. Лёшуа вновь вспомнил о ноздрях, которые чесались как никогда до этого. Наконец юбиляр согласился быть вызванным секретаршей в фойе для вручения очередного подарка от любящих подчиненных.

В этот момент Лёшуа по сценарию должен был сменить положение кокона, но сделать этого он уже никак не мог. Единственным правильным решением было теперь сидеть на месте, ровно в той же позе, что и сидел до того. Дождаться так какого-то исхода, и будь, что будет.

От нечего делать Лёшуа стал изучать стену напротив. На ней был коллаж из советских производственных плакатов, вроде «Скорей бы ночь прошла, а завтра снова на работу!» Коллаж был построен таким образом, что конечным пунктом назначения зрительского взгляда призван был стать плакат «Работать так, чтобы товарищ Сталин спасибо сказал!» Сюжет плаката в корне отличался от оригинального, который Лёшуа знал в подробностях, так как часто весело переделывал его для корпоративных мероприятий под специфику компании-заказчика, вставляя вместо лица Сталина лицо руководителя, а лица сотрудников – вместо лиц всех остальных участников плаката.

В данном же варианте товарищ Сталин сидел за столом и трудился, что можно было понять по напряжению на лице, обращенном к лежащему на столе документу, и тяжести рабочего кулака, которым, по обыкновению, награждали вождя плакаты, сжимавшего чернильную ручку. Сюжет был непривычным, так как плакаты обычно старались отобразить слоган максимально буквально. Здесь же товарищ Сталин никому спасибо не говорил, рук не жал, ордена не вручал. Можно было бы еще показать зрителю пример того, как следует работать ради благодарности вождя, но на плакате никто не работал. Кроме самого Иосифа Виссарионовича, который на этот раз представал перед зрителем не в привычном образе доброго лучезарного старца, а в виде сумрачного одинокого гения, полностью сконцентрированного на великом проекте.

Предметы интерьера кабинета вождя внимания не привлекали, но взгляд Лёшуа за них зацепился, так как на пьедестале справа от стола Сталина стоял бюст создателя Страны Советов Владимира Ленина. Глаза как обычно зрачков не имели, но заполнивший лицо мицелий мимических морщин, делал формально абсолютно пустой взгляд вождя мирового пролетариата хитрым. Вождь наблюдал за напряженной мрачной фигурой своего преемника с хитрецой. Столь пристально изучать отношение двух исторических личностей, так или иначе изображенных на плакате, Лёшуа побудила догадка о том, что сам Ленин спрятался в своей скульптурной копии и наблюдает сейчас за Сталиным, подобно тому, как Лёшуа следит за олигархом из гигантской плюшевой обезьяны. «Ну что? Думал всех обхитрил?» – посмеивался где-то внутри беззрачковых глаз Владимир Ильич. – «Вот мучайся теперь! Страдай, тиран и кровопийца. Умирай от страха и одиночества. Да, я, конечно, тоже был не подарок, но мне хватило таланта и ума создать позитивный, веселый имидж, а ты так и останешься в истории мерзким тираном. Потому что я гений! А ты бесталанный ремесленник. И знай, что я всё вижу. И пусть от этого тебе будет еще страшнее, еще холоднее и еще более одиноко.»

После возвращения в кабинет олигарх принял генерального директора самого главного своего предприятия, производившего удобрения с чистой прибылью в миллиард евро в год.

– Иннокент Маркович! Приветствую! – бодро пробасил генеральный.

Было в нем что-то… что-то такое… Да! У него в заднице, судя по всему, располагался колышек, который определял всю его осанку и динамику движений. Генеральный с подчеркнутой учтивостью и ощущением колышка в анусе протянул руку Иннокенту Марковичу, а тот брезгливо пожмякал ее краешками пальцев. Генеральный хотел было выпалить свою заготовленную поздравительную речь и презентовать подарок, который незаметно внесла секретарша, но наткнулся на неожиданное препятствие в виде вопроса от именинника:

– Ты че? Развалить все на @#й решил, дядя?

– Нет. – честно ответил, раскрасневшийся как юноша на первом свидании, генеральный.

Из последовавшего диалога, даже непосвященному в тайны индустрии удобрений, Лёшуа стало ясно, что генеральный ничего такого уж и не сделал, чтобы прямо всё развалить. По всей видимости, подобный вопрос был стандартным началом общения великого князя с челядью. Этот стандартный вопрос выполнял ту же функцию, что и кресла вокруг стола в кабинете олигарха.

Здесь следует описать стол подробнее. Если смотреть на стол сверху, то по форме он повторял фаллос. Сам олигарх сидел у основания «яичек», которые и были его частью стола. Стол для гостей кабинета был длинным «пенисом», завершавшимся полукруглой «головкой».

Теперь, собственно, о креслах. Они имели столь низкую посадку, что, устроившись в них, гости автоматически чувствовали себя мелкими и ничтожными. Разумеется, Иннокент Маркович всегда имел возможность с помощью автоматического механизма вернуть креслам вокруг «члена» нормальную посадку, но делал он это крайне редко, а именно лишь в тех случаях, когда к нему приходили важные лично для него гости.

Итак, если бы во время совещания Иннокента Марковича над столом взмыл бы коптер с видеокамерой, а надо заметить, высота потолков вполне допускала такую возможность, то этот коптер снял бы огромный стол-пенис со столом-яичками, которые вместе как бы являлись продолжением бедер олигарха, и создавали иллюзию непомерного размера достоинства Иннокента Марковича. Вокруг же гигантского «пениса» сидели подчиненные олигарха, в крайне неудобных, если не сказать – унизительных, позах.

Когда олигарх проводил, так и не получившего возможности поздравить его, генерального, раздался очередной звонок. Телефон лежал по центру «пениса», а сам его владелец восседал у основания «яичек». Увидев, кто звонит, олигарх как-то весь подтянулся, а на лице его отобразилась тихая скорбь. Ответить нужно было быстро, но Иннокент Маркович почему-то отказался от удобной громкой связи, и предпочел потянуться за смартфоном, будто чувствовал, что за ним наблюдает незримый свидетель. В стремлении дотянутся до гаджета юбиляр явно переоценил длину своего тела, и теперь, чтобы принять вызов, ему пришлось лечь в раскоряку на стол-фаллос. В такой странной позе Иннокент и принял звонок. Судя по имени и отчеству собеседника, которое олигарх вставлял едва ли не по пять-шесть раз в одно предложение, подобострастно кивая при каждой такой вставке, его поздравлял самый главный человек в государстве. Разговор длился не долго, а когда он завершился, олигарх принял расслабленную позу, возлегая на гигантском «пенисе», будто только что испытал оргазм. Так он пролежал минут десять, не удосужившись поменять своё нелепое положение. Эти десять минут были самыми тяжёлыми для Лёшуа, так как казалось, будто олигарх подобно змее остановил все жизненные процессы в организме, из-за чего в кабинете воцарилась такая мертвая тишина, что любое, даже самое ничтожное, шевеление Лёшуа могло быть услышано.

Когда узник кокона уже совсем было утратил надежду на спасение, раздался звонок от секретаря.

– Да, – тихо ответил олигарх так, будто намедни пережил не звонок главы государства, а клиническую смерть.

Он продолжал лежать ничком на гигантском «пенисе».

– Иннокент Маркович, к Вам сотрудники с поздравлением. – сказала секретарша таким казенным голосом, будто речь шла не о поздравлении, а о какой-то рутине, вроде подписи документов.

– Пусть войдут, – с ненавистью просипел олигарх, постепенно приходя в себя и вставая с фаллического стола.

Поздравление от сотрудников вышло нелепым, если не сказать дебильным. А все от того, что Лёшуа в нужный момент не сделал того, что должен был, а именно не встал и не сплясал. Кроме того, он должен был перемещаться по кабинету в каждый из моментов, когда олигарх его покидал. Идея креативного розыгрыша с ожившей гигантской плюшевой обезьяной провалилась, но после всего того, что Лёшуа увидел, а в особенности услышал в кабинете Иннокента Марковича, он сидел недвижно, и благополучно завалил нелепое поздравление, еще более укрепив олигарха в уверенности, что все его сотрудники если не совсем дебилы, то точно несколько недоразвитые, о чем он невербально сообщил им, скривив презрительную гримасу, но сохранив между тем едва уловимую улыбку приличия.

Лёшуа освободился из кабинета, как только олигарх уехал на важную встречу. Пока он шел до туалета, чтобы снять нелепый костюм обезьяны, он снял с себя еще и несколько гримас презрения сотрудников, которые не могли простить ему своего унижения. Но Лёшуа было насрать на них. За два часа, проведенных в кабинете олигарха, он стал другим. Несколько омерзительных сцен, свидетелем которых он стал, странным образом возвысили его над бренным миром в целом, и этими обезьянками олигарха в частности.

Выйдя из метро, Лёшуа получил сообщение о том, что Инга звонила 32 раза. Он набрал ее.

– Что ты натворил? Почему ты не сделал все по сценарию? Меня теперь убивают! – надрывалась директриса свадебного агентства Palazzo Wedding. – Это же п@#$ец! Я так рассчитывала сделать свадьбу его дочери и с@#$ать отсюда на @#й навсегда! Но теперь они меня сольют, понимаешь? Почему ты убил мою мечту?

– Дочке еще только двадцать два, – зачем-то сказал Лёшуа, хоть вопрос ему был задан совсем не об этом.

После пережитого сегодня он находился в прострации.

– Ну и что, б@#$ь? Я ради этого события уже пять лет его окучиваю, могу и еще пять лет подождать! Да хоть десять! Ты понимаешь, какая это будет свадьба? После такой свадьбы можно вообще никогда не работать! Но я тебе не об этом! Какого @#я ты не сделал, как надо было?

– Это они не сделали, они его вовремя не вывели, – буркнул Лёшуа и отключился.

Тротуар был перекрыт автомобилями полиции и каретами скорой помощи. Автобус задавил насмерть группу людей. Все они были в серебристых наушниках. Лёшуа знал, что это участники иммерсивной театральной постановки Remote Moscow, в рамках которой люди, надев наушники, перемещались по городу, выполняя команды роботизированного голоса, звучащего в ушах. По всей видимости, бедолаги не услышали звук надвигающегося монстра, либо случайно попали под колеса автобуса, выполняя очередную команду голоса.

Вечером он долго стоял под душем. При всей мерзости, произошедшего сегодня, у него было странное ощущение, будто в его жизнь вошло нечто бесконечно великое.

# Крамольная месса

Подобно женщине Бог способен полюбить презирающего его и презреть любящего его.

Отец-основатель Церкви

Персона, вошедшая в кабинет Исайи Иванова, была русской, но проживала в Берлине. Прошлое персоны было темным. Достаточно темным, чтобы нынче персона носила не свое имя, и старалась особенно не светиться в России. Однако не настолько уж темным, ведь персона умудрилась стать значимым культурным деятелем Германии и получить соответствующий диплом от немецкого правительства. Кажется, прошлое это было связанно с детской порнографией, но точно мы теперь уже сказать не можем.

Персона вещала о проекте постановке Хамольной Мессы Баха в Берлине. Идея, которую в свое время выдвинул Исайя, заключалась в том, чтобы поставить мессу в одном из соборов Берлина, а орган собора использовать как гигантский проекционный экран для видео. По задумке Исайи некие персонажи должны были под звуки Мессы си минор физически возноситься к Богу с помощью механизированных платформ. Исайя возлагал большие надежды на проект, так как давно мечтал заняться чистым некоммерческим искусством, а персона была вхожа в те немецкие культурные круги, представители которых вполне могли выделить денег на дорогостоящую постановку с видеопроекциями на орган и механизированными платформами. Персоне была поручена первоначальная проработка концепции и поиск спонсоров. На сегодняшней встрече персона рассказывала о результатах своего труда, а именно – первом варианте концепции предстоящего грандиозного культурного события.

Внимательно слушая персону, Исайя потянулся хлебной палочкой в баночку с вареньем. Обмакнув палочку в вязкую сладкую жидкость, он так сосредоточенно, бережно и аккуратно нес ее ко рту, что предсказуемо заляпал каплями сладкого варенья весь стол. Исайя в фоновом режиме выругался раз сто и столько же раз извинился перед присутствующими за свою грубость. Существо Исайи было таково, что даже не находясь на авансцене какого-либо действа, он умудрялся невзначай оттянуть все внимание на себя. Например, на защите очередной концепции мероприятия перед клиентом, когда Андрей вещал, демонстрируя слайды, а заказчик внимательно слушал, Исайя все же оставался центральным действующим лицом защиты. Для этого он использовал разнообразные коммуникативные техники, среди которых были тихое кряхтение, мерное сопение, комментирующие жесты, иногда он вскидывался, будто хотел сказать нечто важное, но потом демонстративно осекался, и еще некоторое время после этого, успокаивал себя круговым дирижерским движением рук. Формально он молчал, но его присутствие ощущалось всеми. Если концепция нравилась самому Исайе, то непроизвольные его реакции усиливали доклад Андрея. Если не нравилась, то могла полностью девальвировать ценность предлагаемого продукта. Такой был человек. Приковывал внимание.

Вот и сейчас, пока персона рассказывала идею, Исайя протирал стол салфеткой и размеренно тихо матерился. Но как тихо? Поставленный в музыкальном училище голос, даже шепот Исайи трансформировал в громовое сопение спящего дракона.

Как уже отмечалось, Персона рассказывала о проекте постановки Мессы си минор Баха в одном из немецких соборов.

Огромный орган возвышался над зрителями, заполнившими кирху. Орган одновременно выступал и как музыкальный инструмент, и как поверхность для видео проекции. Проецирование видео на орган способно было не только показывать чудесные картины на гигантском металлическом экране, но и использовать саму геометрию музыкального инструмента для создания различных обманов зрения. Так, трубы органа могли заворачиваться в причудливые узлы, наполняться какими-либо веществами, превращаясь в пробирки, трансформироваться в колонны гигантских старинных зданий, в общем удовлетворять любые фантазии, связанные с цилиндрической формой труб инструмента. Пространство между органом и зрителями было заполнено двумя подвижными платформами, которые могли двигаться в вертикальном направлении, таким образом обеспечивая непосредственное перемещение различных персонажей от земной тверди к обетованным небесам. Персонажи подвергались акту вознесения к Богу, вставая на платформу и перемещаясь вверх. Конфигурация платформ зависела от топологии пространства конкретной кирхи – платформы должны были быть сконструированными так, чтобы комфортно соседствовать с алтарем и другими конструкциями собора, обеспечивающими богослужение или убранство околоалтарного пространства. В качестве персонажей, подвергавшихся вознесению, персона предлагала представителей следующих социальных групп: проститутки, бомжи, геи и успешные бизнесмены.

Персона педантично обосновала каждую из предлагаемых категорий тем, что в сознании продвинутой европейской аудитории и с точки зрения культурных общественных шаблонов эти категории были наиболее удалены от слияния с Абсолютом. Проститутки из-за того, что профессия их предусматривала утрату главного божественного дара, а именно любви, в силу ее девальвации посредством превращения в профессию. Бомжи, хоть и считались в христианской традиции наиболее вероятными претендентами на Царствие Небесное, не воспринимались таковыми в попорченной протестантизмом немецкой интеллектуальной среде. По мнению немцев бездомные бродяги в силу своего морального и физического разложения никак не претендовали на то, чтобы достучаться до Бога. Геи нужны были не как живое свидетельство того, что истинная любовь выше даже пола, а скорее, как комплимент толерантности европейского общества и дань моде, ведь ни одно по-настоящему культурное событие в Европе теперь не обходилось без публичного, и порой даже несколько избыточного, признания всяческих прав гомосексуалистов.

Обсуждая участие геев в акте вознесения, персона и Исайя принялись скабрезно кряхтеть и перемигиваться. И если персона вполне могла претендовать на как минимум бисексуальность в силу особо утонченных манер, длинного ногтя на мизинце и периодического хвастливого упоминания многочисленных любовниц и любовников, оставшихся в Москве после бегства в Берлин, то поведение стопроцентного натурала Исайи диктовалось скорее желанием подыграть персоне и тоской о том, что Господь обелил генерального директора лучшего во Вселенной агентства эротической тягой к мужчинам. Отсутствие этой тяги, безусловно, ограничивало возможности агентства в работе с компаниями, связанными с модой, люксом и другими сферами, где и закладывались самые большие бюджеты на организацию мероприятий. Изначальная удаленность успешных бизнесменов от Бога как-то не вызвала вопросов ни у одного из участников творческого совещания.

– Ну, а если до Бога достучались даже столь маргинальные ребята, то нас с Вами точно примут! – констатировала персона и смачно расхохоталась до того заразительно, что вызвала подобный же раскат смеха и у Исайи.

Признаться, Андрея покоробило то, что по задумке персоны путь к Богу искали проститутки, бомжи, геи и успешные бизнесмены. «От этого веет смрадным воздухом Петербурга Достоевского», – не без гордости от собственной образованности зафиксировал ощущение у себя в мозгу креативный директор.

– Друзья, это будет просто ох@#$но! – неподдельно радовался Исайя. – Вы понимаете, что это? Мы, наконец-то, входим в искусство! В большое искусство! Мы ставим себя на один уровень с Бахом! Нас наконец-то признают, спустя сто лет после того, как мы начали заниматься этими сраными, какашечными… ну то есть я хотел сказать «великими»… мероприятиями! Спустя сто лет! Как самого Баха! Вы ведь знаете эту историю?

Андрей утвердительно покачал головой, так как слышал историю уже раза три. Персона повторила тот же жест, но вероятно потому, что не хотела показаться необразованной.

– Да #$й вы чё знаете! – закричал Исайя, не в силах побороть желание рассказать эту историю еще раз. – Бах он в свое время был вообще никто! Ну, нет, его, конечно, знали, как капельмейтера, педагога, органиста, но как композитор тогда рулил Гендель. Баха открыл Мендельсон Бартольди спустя сто лет! Когда он понял, что перед ним, он начал всем показывать, какое ох@#$ное музло! Все, конечно, тоже при@#$ли! И начали разбираться, как так, б@#$ь, никто не знал о таком гении. О композиторе номер один. И, б@#$ь, выяснилось, что это дети! Эти бездарные пи@#$ки… А они все тоже были композиторами… Они поняли, что папка их всех просто затмит, просто за@#§рит, уничтожит на @#й, и спрятали ноты… Но я думаю, что это даже хорошо. Если бы Баха признали в свое время так, как сейчас, то музыка пошла бы совсем в другом направлении!

Поведав гостям одну из любимых своих историй, Исайя успокоился и предоставил слово персоне.

У персоны был друг – поэт по фамилии Якобсон. Якобсон был знаменит прежде всего тем, что написал стихи для множества известных песен поп и рок групп, которые в то время уже не сильно различались между собой. Как-то на спор он за двадцать минут написал текст для песни о тогдашнем президенте страны, которая стала настолько мощным хитом, что ее пели в караоке все пьяные женщины государства. Мужчины бы тоже с радостью исполнили эту песню, но она, именно что, связана была исключительно с женскими сексуальными и бытовыми фантазиями относительно личных планов на главу страны. И хоть многие мужчины тогда тоже с удовольствием вступили бы в половую связь с президентом, петь об этом в караоке они как-то не решались.

Песня эта ставила президента в один ряд с тогдашним женским богом – певцом, который приятным и близким сердцу дам, не поставленным голосом соседа по лестничной клетке исполнял около двухсот песен, суть коих сводилась к универсальной формуле женского счастья «Люблю, куплю, увезу», которая в силу своей принципиальной недосягаемости переходила в разряд сущностей религиозных. Сам же певец убедительно доказывал свою божественную природу самим фактом своего успеха, которой иначе как чудом объяснить было невозможно.

И вправду, как объяснить тот факт, что простой мужик вроде тех, которые пьют водку, заедая разносолами и мясом по-французски в ресторанах с названием типа «Шанталь», живет богаче, чем Элвис Пресли, Фрэнк Синатра и группа Биттлз вместе взятые? Заметив огромный крест, уютно застрявший в волосах на груди певца и видимый благодаря трем расстегнутым на сорочке, отделанной золотом, пуговиц, можно было сделать вывод об одновременно христианском и вместе с тем хтоническом происхождении божественной сущности кумира. В этом он был полным олицетворением своей родины, в то время еще официально исповедовавшей христианство, но христианство с очень сильной концентрацией языческих культов и ценностей. Кумир был ориентирован по большей части на разведенных женщин. Он делал их счастливыми, но в подтверждение, описанных выше, теологических наблюдений, делал это исключительно благодаря шаманским концертам на стадионах и в ледовых дворцах, ведь обычные залы не могли вместить всех желающих услышать автора и исполнителя.

Но вернемся к Якобсону. Говорят, что Борис Пастернак написал «Рождественскую звезду» за сорок минут. Конечно, песня про президента не дотягивала до шедевра из цикла стихов Юрия Живаго, но и минут-то было потрачено всего двадцать, а не сорок. Следует с горечью признать, что и другие стихи поэта не дотягивали. Да и книги со стихами он ни одной так и не издал. Все его произведения публиковались в социальных сетях, и все они были посвящены исключительно актуальным событиям, а потому вызывали бурю комментариев и лайков под текстом. Разнообразные по размеру и пафосу стихотворения Якобсона обладали едва уловимым стилистическим единством. Идеальные рифмы и исключительно правильный ритм, легкий стиль в сочетании с фирменной мудрой иудейской иронией, а также всегда наличествующий зубодробительный финальный аккорд, который выходил за рамки темы стиха и обобщал его сюжет до мощного философского вывода. Именно этот контраст между телом и выводом был предметом особой гордости поэта и его собратьев по перу и распитию алкоголя, которые делали свои стихи примерно также.

Но особенно Якобсон гордился тремя вещами в своей поэтической технике. Первое – он никогда не рифмовал глаголы с глаголами, считая это неприличным, чем в некоторой степени обижал часть великих собратьев, включая Пушкина и Лермонтова. Второе – он каждый день писал по несколько четверостиший, иногда преодолевая собственную лень и нежелание творить в данный момент. Он считал свой подход залогом формального совершенства стихов и постоянного в этом деле прогресса. А третье – он любил упомянуть при случае, что и в свои шестьдесят он еще в состоянии «кинуть пару палок». Судя по частоте ненавязчивых напоминаний о своих сексуальных возможностях, он их все же несколько преувеличивал. Процентов на двадцать-тридцать. Все стихи его были исключительно нетерпимы к власти и ее политике, однако если представить, что Андрей стал на место этой самой обличаемой власти, ему пожалуй, было бы приятно читать творения Якобсона.

Столь долгое описание личности Якобсона, хоть дар его заслуживает и более объемного текста, связано с тем, что буквально через пару секунд персона предложит дать в проработку сценарий мессы именно Якобсону, сославшись на его славу, опыт и особенное поэтическое мастерство. Говоря это, персона хитро и по-свойски подмигнула Исайе, мол только мы с тобой понимаем, о чем я сейчас говорю. Такие приемы часто использовались людьми из шоу-бизнеса для того, чтобы показать свою значимость и особенный опыт. Дескать, смотрите какой я давний знаток шоу-бизнеса. Часто подобные персонажи любили еще назвать какого-нибудь знаменитого артиста по уменьшительной форме имени и сказать что-нибудь вроде: «Ну, это Йоскина привычка», имея в виду привычку заслуженного мастодонта и покойного ныне певца комсомола, а позже и православия, Иосифа Давыдовича Кобзона. При этом сам Иосиф Давыдович мог вообще ничего не знать о человеке, который так по-дружески называет его Йоськой. Также прием хитрого подмигивания в сочетании с непонятной порой даже самому подмигивающему фразой применялся, чтобы унизить какого-нибудь молодого и, не столь интегрированного в большой шоу-бизнес, человека. В данном случае таким человеком, очевидно, был Андрей.

Исайя будто принял правила игры и тоже деланно подмигнул персоне, мол отлично понимаю тебя. Но по деланности этого жеста, Андрей понял, что опасаться ему нечего. Так и вышло. Исайя уверил собеседника в том, что перед ними сидит писатель намного большего масштаба, чем Якобсон, сравнив Андрея с Чеховым, Львом Толстым и, почему-то, Эмилем Золя. Персона услужливо поклонилась Андрею, как бы показывая, что такие сильные литературные критики как Исайя ошибаться не могут, и ему остается лишь извиниться и признать величие сидящего перед ним мастера.

Последовавший после совещаний день нельзя было назвать тяжелым, однако к вечеру Андрей почувствовал такую усталость, будто прожил день того горячего предновогоднего периода, когда все, кто трудится в сфере организации мероприятий, работают на износ. Чтобы снять усталость, и наполнить день хоть каким-то смыслом, Андрей решил написать что-нибудь для души.

Баловаться литературой креативный директор начал с поэзии. Он искренне полагал, что поэзия – самая высокая форма литературного творчества. Это прозаик может, сидя в Италии, писать про всю невыносимость жизни русского крепостного. А поэзия – это не баловство, не лицедейство. Чтобы написать сильное стихотворение, считал Андрей, нужно буквально пережить то, о чем пишешь. Любое стихотворение – это полное вживание лирического героя в ситуацию, которую тот описывает. И не только ради достоверности. Поэт с помощью своего стиха борется с проблемой. И он не сможет ее побороть, пока не войдет в нее полностью, без остатка. Какой бы абстрактной ни была поэзия – это всегда самое реалистичное вживание в образ. Это реалити шоу, за которым с жадностью следят тысячи современных читателей, а если повезет, и миллионы представителей будущих поколений.

Как-то Андрей задумался над тем, почему рифма так усиливает текст. Даже в смешных стишках, которые креативный директор писал для мероприятий, абсолютно несмешные репризы, будучи облаченными в поэтическую форму, тут же становились искрометными. И вполне себе типовые страдания, описанные неожиданными всполохами удивительно подошедших по рифме слов, тут же обретали форму совершенно новых духовных переживаний, скроенных точно по лирическому герою и не имеющих аналогов в мире. Очевидно, рифма приближала текст к музыке – самому совершенному из искусств, ставшей таковым в силу своей беспредметности, а от того нацеленности на попадание напрямую в подсознание. Но была у рифмы и другая функция, которую Андрей считал важнейшей из всех прочих. Рифма была божественным знаком качества – той печатью, наличие которой, подтверждало право автора выступать от имени высших сил. Со временем печать, однако же, научились подделывать. Специализированные сайты электронного самиздата пестрили совершенно плохими стихами, которые, однако, вполне соответствовали высоким образцам своими идеальными рифмами и таким совершенным ритмом, сбить который не получалось даже у, по обыкновению, непослушных, несогласующихся со словами, предлогов. Но самым страшными проклятием стал рэп.

Выросшие в зловонном гадюшнике постсоветских гетто, бывшие хулиганы сознательно стремились к свободе, а вот злое подсознание силилось загнать их обратно посредством чудовищной несвободы слова. Оказавшись в плену необходимости филигранно рифмовать, использовать сложнейшие аллитерации, виртуозно играть словами, рэперы возвращались в гетто своей банальной поверхностной философии. Господь, как бы говорил им: «Ребята, ваше место там, не раздражайте меня. Чтобы вам это стало совсем уж очевидными, я заставлю вас выглядеть на сцене как обезьян. Да и в жизни, пожалуй, тоже». Было забавно наблюдать за эволюцией огосударствленных рэперов. Как они пытались вернуться в человеческий облик с помощью переодевания в строгие деловые костюмы, философские интервью глянцевым журналам, пафосные духовидческие клипы, в очередной раз интерпретирующие самые доступные догматы ведущих мировых религий. Но акцент смеси южного и бандитского, а также едва уловимый запах несвежих носков обязательно возвращал их в предыдущую эволюционную форму, и они продолжали кривляться на сцене, подражая своим чернокожим братьям с восточного и западного побережий. Были там, конечно, и талантливые ребята с хорошим образованием, но, во-первых, они тут же пытались свое образование всячески продемонстрировать, уподобляясь водителю такси, который специально завел с Вами разговор о Шопенгауэре, чтобы только доказать, что он таксист исключительно в силу злых превратностей судьбы, а во-вторых, при ближайшем рассмотрении все их высокоинтеллектуальные тексты оказывались не более чем забалтыванием слушателя.

Все это не имело бы никакого значения, если бы не создавало повсеместно этот идиотский поэтический гул, который мешал пробиваться настоящей музыке стихотворного слова. Музыке, которая призвана была бороться с каким-то новым злым шумом, а не тем банальным злишком, которое подвергалось критике со стороны рэперов, ополчившихся на то, что у зрелых поэтов давно не вызывало ни малейшего интереса в силу своей вторичности, банальности и вечности. Новый же злой шум явно существовал. Это было зло другого порядка, нежели чем туповатая массовая культура. Андрей пока не мог понять и тем более как-то определить это зло. Но в том, что мы все находимся в его загадочном, пока не открытом и никак не исследованным поле, не вызывало у креативного директора ни малейших сомнений. Это поле пока нельзя было осязать, измерять приборами, описывать уравнениями, но металлические опилки человеческих душ уже выстраивались по его незримым силовым линиям. Разгадка законов это особого вида черной материи, которая была дана креативному директору в ощущениях, а от того объективно существовала, виделась Андрею главной задачей его будущего литературного существования.

@ Избиение владельцев

Ну, а кто не чокнутый? Все нормальные люди чокнутые.

Нормальный человек

Фигурка ангела со сломанным крылом из Барселоны, в которую мы ездили два года назад. Куда теперь её? Выбросить – жалко. Ангел всё-таки. А оставить? Так ведь сломанный он. Сломанный ангел. Как жалко уезжать. Как жалко покидать эту замечательную квартиру. Что это? Конвертик, в котором бабушка дарила деньги на День рождения.

Дорогой Лёшуа!

Поздравляю тебя с Днем рождения! Уже стукнуло тебе 29 лет. Ты уже взрослый человек. Впервые я увидела тебя, когда тебе был 1 месяц. Как летит время. Мне было тогда 52 года. Береги жизнь, себя, свою семью. Такая у тебя доченька Танечка, умничка. Я тебя очень люблю. Помни это. Небольшой подарок. 1 тыс. рублей на День рождения, и 1 тыс. рублей на годовщину вашей свадьбы. Целую Вас. Счастья Вам и долгих лет жизни Вашей семьи. Целую. Бабушка Галя.

Не выдержал. Разревелся. Реву так, как не ревел с детства. Слезы текут ручьем. Бабушка умерла в этом году. Как? Как мне избавиться от мыслей о том… Плачу… О том, как она писала эту записку едва подвижными предсмертными пальцами.

Выкидываю в большой черный пакет для строительного мусора старые потрепанные детские книжки. Мои еще книжки. Никто не взял. Жалко до слёз. Только просохли и снова. И взрослые книжки. Взрослые оставляю на полке для следующих жильцов. Оставляю Набокова, Хемингуэя, сонеты Шекспира на английском и на русском, Евангелие, Фитцджеральда на английском, Чехова, Бунина, Сэлинджера. Жалко, как жалко, но некуда деть. Может упихать во второй чемодан? Сейчас упихаю. Отлично. Ну-ка, закроется? Эээээ… Сука! Порвался! Это всё Хемингуэй – графоман. Зачем такой толстый колокол написал? Хемингуэй оставил без чемодана. Теперь и книжки оставлять и игрушки детские. Куда их теперь девать? А денег на новый чемодан нет. Придется всё как-то в один упихивать. Проклятый Хемингуэй! Нужно было ограничиться «Стариком и морем». Нет, он эти колокола намахал свои. Игрушки, значит, не берем. Жалко, конечно, хорошие они. Дочь будет скучать. Скажу, что отдал детям в детдом. Им нужнее. А и отдам, пожалуй. Дети порадуются. Мышку вот отдам. Так, аккуратно. Чёрт! Нажал! «Я маленькая мышка! Давай с тобой дружить. Теперь с тобою вместе мы будем в норке жить.» Теперь уж точно будем жить в норке. Ну, ничего, прорвемся. Поживу недельку у Димона на даче, да и двину обратно в Уфу. Там квартира. Там родители. Жалко, конечно, уезжать из Москвы. Жалко. Она, как назло, такая красивая, солнечная, чистая сегодня. И квартиру жалко. Я в ней шесть лет прожил. Сюда первый раз Машку привел. Здесь Танька родилась. Радости было. Сюда и Катьку приводил. Стыдно. Но хорошо с ней было – с Катькой.

Сейчас про Катьку удалю, и в фейсбук выложу. Пусть почитают. И Исайя пусть почитает. И Андрей. Пусть им стыдно станет. Пусть увидят, кого потеряли.

Я все помню, Исайя! Помню эти нелепые фотографии, которые ты заставлял нас делать, ведь ты полагал, будто люди, которые поднимают руки вверх и радостно кричат, демонстрируют таким образом свою радость и успешность, а не слабоумие и пошлость. Помню, как ты заставлял нас корчить рожи и высовывать язык, чтобы показать тем самым нашу креативность. Как ты заставлял нас выглядеть обдолбанными наркоманами, чтобы клиенты верили, что у нас сильный креатив. Как ты вынуждал нас надевать эти клоунские шмотки. И ходить в них на встречи вместе с менеджерами, которые олицетворяли стабильность и надежность компании в противовес нашему креативщиков безумию. Потому что так принято. Потому что так нас воспринимает клиент. Не может умный, приличный человек быть креативным! Это нонсенс! И чем сильнее корчили мы рожи, тем менее креативными становились наши «высеры». Прости за цитату, но ведь я цитирую тебя. Но ты же не тиран! Ты пошел нам навстречу. И в следующей фотосессии мы стали задумчивыми интеллектуалами в черных футболках и очках без диоптрий. И мы поняли, что лучше уж поднимать руки, корчить рожи и высовывать язык.

Помню и твои собственные руки, что ты воздевал к потолку, взывая нас к тому, чтобы мы работали правильно и системно. Как ты учил нас тайм-менеджемнту, а сам прибывал в офис лишь к обеду. Я помню всё, Исайя! Я скрупулезно собрал все улики против тебя. И твою нелепую беготню по офису с воодушевляющими криками «Йухууу!» и «Ай лов ю», и твоё негодование, и твою брань, которой ты тушил пожары вместо того, чтобы не допускать возгораний. Твою глупую ненависть к людям с двойным дном. Еще бы! Ведь тебе стоило великих усилий отказаться от собственного второго дна в пользу простых примитивных радостей. Как ты там сказал? Не важно, чем ты занимаешься в жизни, главное – поесть, поспать и присунуть? Что с тобой стало Исайя? Ты был пророком, а стал присовывателем? А я знаю из-за чего! Помнишь твой танец на свадьбе? Когда ты выжимал из себя заученные па, а дети подружки невесты держали шлейф свадебного платья, наряженные в ангелочков? Это и был твой Рубикон. Это и был тот момент, когда ты стал представителем другого биологического вида. Только Господь знает, как я ненавижу ваш вид. Как я ненавижу ваши фотографии в интаграме о том, как вы в очередной раз на альпийских склонах просираете деньги, которые мы заработали для вас изнуряющим трудом. Как я ненавижу ваши дешевые понты и радости. Я воочию вижу каждую складочку на твоем лбу, в то мгновение, когда ты мучительно выдумываешь, какой бы текст прилепить к своей тщеславной фотографии в центре Рима, призванной показать всем, какой ты успешный и богатый. И твоё злорадство. Твои насмешки надо мной, когда я объявил об уходе. Ты пугал меня смертью от голода, и, вероятно, был прав. Теперь мне будет плохо. Теперь я с немыслимой тоской прощаюсь с любимой квартирой, но стоило отказаться от всего ради одной секунды этого блаженства. Я запомнил! Исайя, слышишь? Я запомнил все твои слова. О моей неблагодарности. О моем неумении ценить то, что ты мне даешь. Но как там у Достоевского? «Не могу я назвать курятник дворцом только потому, что он укрыл меня от снега.» Что же это получается? Я могу стать успешным, только если «отказываюсь от второго дна», только если «достаю фигу из кармана», только если принимаю Вашу примитивную модель счастья? Да что там успешным? Похоже, я просто не могу даже выжить без этого. Теперь каждый! Каждый человек, чтобы просто жить, просто не умереть с голоду, должен принять вашу примитивную концепцию. А кто не принимает – обречен на голодную смерть.

Каким же простеньким ты стал, Исайя! Какие простенькие идеи кажутся тебе гениальными. Как мог я остаться с тобой, если я не люблю то, что любят другие? Такие же примитивные, как ты. Но они, между тем, лучше тебя! Ведь они были простенькими всегда, а ты лишь с недавнего времени. С того времени, когда станцевал свой свадебный танец. И потому ты бесконечно более виноват, чем они.

А еще, Исайя, мне кое-что рассказали. Мне донесли, что ты говорил обо мне, когда я ушёл. Ты говорил, будто я бездарен. И вместо того, чтобы работать над собой, предпочел бы лежать под деревом и отдыхать. Но если я и бездарен, то это уже не исправишь. А что касается работы, Исайя, то меня всегда умиляла твоя уверенность в своей пошлой примитивной теории о том, что русские люди (и я в том числе) хотят лежать под деревом и ничего не делать, а вообще люди делятся на право имеющих и лохов исключительно по степени их работоспособности. Исайя! Какой же ты примитивный! Какой понятный! И сейчас, вероятно, ты кайфуешь от того, как меня проучил. Еще бы! Ведь я, поджав хвост, бегу из Москвы, а ты продолжаешь путешествовать по миру и наслаждаться жизнью! И ты доволен своей прямой понятной простой правотой! И знаешь, Исайя, я искренне убежден, что люди, которые получают удовольствие от мести, которые злорадствуют при неудачах других, которые шушукаются и обсуждают, которые порицают и глумятся, посмеиваются и радуются собственной правоте вкупе с наглядной неудачей оппонента… Так вот этих людей, Исайя, я и считаю представителями другого биологического вида. Я даже спариваться с такими не могу. Но я не сержусь на тебя, Исайя, ведь каждый человек по-своему оправдывает собственное бессмысленное существование. Возможно, твой способ не самый плохой.

И да, я не сержусь на тебя. Не сержусь, честно. Ты все правильно делаешь. Ты же бизнесмен. Ты должен создать такую систему, которая бы не зависела от конкретных людей, которая бы работала при любых людях. Весь мир теперь стремится создать что-то, что не зависело бы от конкретных людей. Но если в чем-то нет души конкретного человека, то оно обречено на посредственность. Так мир и перешел от эксклюзивного кустарного производства к бездушным посредственным производственным муравейникам, в которых нет незаменимых профессионалов, творцов, гениев, а есть только твои любимые бизнес-процессы, Исайя. Так в погоне за инвестиционной надежностью мир стал посредственным. И ты ни в чем не виноват, Исайя. Ты просто часть системы. Даже странно, что я сердился на тебя. Ты не самостоятельный. Проблема не в тебе. Меня отторгает система, а ты лишь ее орудие.

И да! Мне даже жаль тебя, Исайя! Мне искренне тебя жалко, ведь ты забил на настоящую жизнь, на настоящее искусство, на свежий воздух истинного творчества… И теперь вынужден коротать срок в этом свинарнике корпоратов, свадеб и дней рождения тех князьков, которые только что из грязьки. Гнусное потакание их чудовищному, пошлому вкусу. Да, Исайя, это называется «коротать», ведь ты в тюрьме Исайя, и сдается мне, ты угодил туда за тот самый свой танец на свадьбе, за эти безмозглые, пошлые, стыдные, заученные движения. Ты в тюрьме, друг мой.

Объясни это, пожалуйста, и своему дружку Андрею. Который мнит, будто делает нечто революционное. Который считает, будто можно улучшить корпоративную культуру, мотивировать людей, делать их лучше, внедрять корпоративные ценности. Единственное, что он может сделать, это ускорить процесс полного перехода к муравейнику. Ты думаешь, он креативнее и талантливее меня? Он просто пока не осознает полной бессмысленности своего труда, а от того продолжает получать озарения и энергию творчества. А я давно не получаю, потому что давно понял то, что он скоро тоже поймет. Так что не говори ему ничего, Исайя, не порти ему жизнь, не убивай его креативных способностей.

Удивительно! Удивительно, как люди вдруг решили, что успешная жизнь в муравейнике – это нормально. И теперь смотрят на по-настоящему нормальных людей, как на идиотов. Как этот бред стал нормой? Как это случилось? Как случилось, что больные посредственные плоские черви судят теперь нас – небожителей, взирают на нас с высока, и имеют наглость оценивать нас. Имеют наглость быть уверенными в собственном превосходстве над нами. Как их примитивный, придурошный муравейник стал нормой? Наверное, ровно также, как стало нормой корчить рожу и поднимать руки вверх, чтобы изобразить, что тебе хорошо. Как стало нормой выкладывать свою голую жопу на всеобщее обозрение. Как стало нормой писать философские эссе под каждой фотографией такой жопы. Как стало нормой делиться своими примитивными мыслишками со всем миром. Бред же. Но мы уже не обращаем на это внимания. Ну, скорчил. Ну, закричал. Ну, выложила ляжку и сиську, ну написала @#§ню. Человеку хорошо! Отстаньте!

Радуйся, Исайя! Злорадствуй! Глумись! Умничай! Находи подтверждение собственной правоте! Убеждайся в своей правоте снова и снова! Я лежу растоптанный в пыли у твоих ног, обутых в ботинки ценой, равной месячному моему окладу. Ботинки, страстью к многообразию которых в твоем гардеробе ты так гордишься. Это хорошо, Исайя. Это аристократично испытывать страсть к хорошей обуви. Это настолько незазорно, что об этом даже не стыдно говорить в слух разным людям. И даже не по одному разу. Эта страсть простительна мужчине. Мужчине положено любить хорошую дорогую обувь.

Некогда нести игрушки в детдом. Выставлю у мусорного бака. Какой-нибудь бомж подберет и отнесет своим детям. Для них это, возможно, станет самым ярким событием в жизни. Они могут даже подумать, что сегодня и есть настоящий Новый год. А не тот Новый год, когда папа явился только первого числа, пьяный, и с разбитыми от падения на лестничной площадке подарками. А может тот подберёт… Как его? Лёха! Да, Лёха. Лёха, который на последние деньги купил сыну пиццу и играл с ним в нашем дворе. А на предпоследние – сиську крепкого, разбавленного спиртом, пива, выжранную им на детской площадке, чтобы сынишке было особенно стыдно за него. До такой степени стыдно, что тот впервые задумался о том, за что он так сильно и беззаветно любит своего отца.

Затемно Лёшуа навсегда покинул, арендуемую до того шесть лет, московскую квартиру. Мышка, медведь, смешарик и робот грустно посмотрели на уходящего в неизвестность отца хозяйки с, заваленной пищевыми отходами, плиты у мусорного контейнера.

# Мерседесова пасха

Мерседес был полностью готов через полтора месяца после аварии, но Андрею казалось, будто прошло сорок лет. Ожидая автомобиль в кафе, он вдруг почувствовал на себе тяжелый взгляд. Андрей с тоской обернулся. Майкл задумчиво наблюдал за процессом перемешивания сахара в чашке, которым сам и управлял. Андрей поднялся, подошел к Майклу, сел напротив. Майкл продолжал перемешивать сахар, не обращая внимания на креативного директора. Андрей с плохо скрываемым чувством вины поздоровался.

– Здравствуйте, Андрей – ответил Майкл, подняв взгляд на человека, который атаковал его полтора месяца назад.

– Майкл, я не могу выполнить Ваш заказ. У меня на работе огромный проект. В нем задействовано множество людей. Если я начну халтурить, то я их очень подведу. Они ни в чем не виноваты.

Майкл продолжал мешать чай с таким видом, будто принимает важное решение.

– Давайте как-то решим вопрос, – продолжал Андрей, – может быть, я просто заплачу деньги… Может быть я как-то…

– Хорошо, – резко оборвал Андрея Майкл, – я освобождаю Вас от нашей договоренности.

Майкл энергично встал и протянул руку Андрею.

– Прощайте, Андрей, – сказал Майкл и легкой уверенной походкой двинулся к выходу.

– Майкл, подождите, мне не удобно, – крикнул Андрей вдогонку.

Майкл, не удосужившись повернуться или хотя бы остановиться, показал, что все хорошо жестом, подобным тому, которым отмахиваются от назойливого насекомого.

Андрей ехал домой на «как новеньком» Мерседесе. Он слушал седьмую симфонию Прокофьева, получая особенное наслаждение от побочной темы, тогда как ранее любил исключительно главную. Вероятно, настоящее понимание искусства приходит, когда начинаешь ценить побочную тему более, чем главную – думал креативный директор.

В лобовое стекло светило холодное весеннее солнце, но небо уже достигло той степени голубизны, которая характерна для летнего его окраса. Термометр показывал +3 за бортом, но свежий, еще зимний воздух не проникал в автомобиль, что в купе с майским цветом неба создавало иллюзию теплой и солнечной весны. В зеркалах заднего вида отражались громоздкие тучи, ставшие стеной от самой земли до покрываемой зеркалом высоты. Тучи словно преследовали Андрея, разогнавшись до недопустимой скорости на Третьем Транспортном Кольце.

Настроение у креативного директора было паскудным. Как-то все плохо и грязно вышло с Майклом. Андрей очень не любил такие ситуации. Несмотря на то, что Майкл формально освободил его от всяческих обязательств, чувство обременяющего долга засело в его душе, как остатки еды между зубами. Нужно просто забыть этот неприятный эпизод и двигаться дальше – придумывал себе избавление от тяжести креативный директор. Ну, что такого? Он больше никогда не увидит этого Майкла. Майкл никак не пересекается с его миром, и ничего никому не расскажет. Но что-то продолжало грызть Андрея изнутри. Его посетило венерическое чувство самопредательства. Когда изменяешь собственными принципам, и об этом знаешь только ты, и это никого, в общем-то, не касается… Но как давно понял Андрей, измена себе – это самая гадкая и неприятная из форм проявлений слабости. Человек вызывает у людей неприязнь в тот момент, когда удивляет их каким-то своим поступком. В эту минуту отношение окружающих к нему меняется. Но может ли человек удивить себя самого? Может ли он совершить поступок, которого сам от себя не ожидал, то есть сделать нечто неподконтрольное себе, чтобы сказать, к примеру:

– Ну, надо же, какая я скотина. Я-то считал себя отличным парнем, а оказалось, что я мелкий предатель. А ведь я в себе этого даже и не подозревал.

– Может ли такое быть, – рассуждал Андрей, наблюдая в зеркало заднего вида за тучами, которые всё более напоминая цунами.

– А если не может, – подумал Андрей, – значит, человек вечно живет с грехом, даже если в действительности его не совершает. Допуская возможность поступить так или иначе, по сути, он уже поступает именно так. Другое дело, если человек говорит: «Я никогда так не поступлю, что бы ни случилось». Он заключает с кем-то договор, и не в праве его нарушить. Может ли некое внешнее воздействие заставить человека вести себя наперекор договору? Вроде бы, нет.

Вернувшись домой, он написал очень странное стихотворение «Баллада». Рифмы послушно становились в ряд, а строка выходила одна за другой, как крысы под дудочку Нильса.

# Один день Андрея Денисовича

Читатель умер.

Умерший по мнению Р. Барта автор

Утро для Андрея началось с молитвы. Правда, молился не он, а огромное количество прихожан в, как выражался Исайя, «блатном» храме, цена свечки в котором превосходила среднюю по России в двадцать раз. Исайя пел в хоре, а Андрей раз в кое-то веки приехал послушать. Излишне демократичное для православного храма лицо Андрея быстро вызвало скрытое недовольство прихожан. Хоть недовольство и было скрытым, Андрей тут же почувствовал его, благодаря особенной атмосфере храма, которая не только создавала подходящую среду для общения с Богом, но и позволяла сразу понять отношение к тебе со стороны окружающих. Поддавшись общей энергетике, Андрей состроил скорбное лицо и решил думать о вечности, Боге, любви, но думалось только о том, как сделать вид, что ты думаешь о вечности, Боге, любви. Однако посетители храма, убедившись в том, что креативный директор исправился, простили его и как бы приняли в свой клуб молящихся, скорбящих и праведных. Все, кроме одной бабушки. Она надолго затаила злобу на Андрея, и как только выдался удачный момент, не преминула огреть креативного директора каким-то тяжелым предметом за то, что тот вовремя не поклонился при общем исполнении ритуала, о котором креативный директор был не слишком-то осведомлен.

– Как не стыдно! Праздник же! – прошипела бабушка.

Андрею стало стыдно. Стало ему стыдно, и когда бабушка снова огрела его. И от третьего удара ему сделалось тоже очень стыдно. Когда же он осознал, что старуха просто придумала себе способ разнообразить молебен, добавив в него непривычного веселья от избиения духа, стыд ушел. Духа не в первоначальном смысле этого слова, а в том значении, которое характерно для русской армии, в которой под «духом» понимается новобранец. Вероятно, такого новобранца называют «духом» не от того, что его молодое, не испорченное милитаризмом существо ближе к духовным высотам, а в силу его субтильности. И Андрей теперь был таким духом в храме, и бабушка подобно армейскому старослужащему, именуемого на жаргоне дедушкой, не могла удержаться от того, чтобы не применить силу в отношении этого самого духа.

– Праздники ваши ненавижу. – прошипел Андрей старухе после очередного удара и фразы «Как не стыдно! Праздник же!»

Когда старуха в ответ уставилось на креативного директора пустыми выпученными глазами, Андрей добавил:

– Пророк Исайя.

Старуха отстала, а наш добрый веселый Исайя, будучи не четой тому грозному, ненавидящему праздники и еще много чего, тёзке, затянул «Иже муж не иди на совет нечестивых». Воцарилась атмосфера праздника, торжественности и величия.

Из церкви компаньоны направились в гостиницу, где сегодня проходила конференция. Гостиница после ухудшения российско-украинских отношений из «Украины» была переименована в «Уркаина».

Ехали на авто Андрея. Исайя скептически относился к водительским дарованиям компаньона, а потому по дороге умолял креативного директора сохранить ему жизнь не только в ситуациях сложных перестроений и опасной московской пробочной возни, но и в относительно безопасных ситуациях.

– Если мы и так обречены, на то, чтобы помереть в этом черном немецком гробу, то давай просто сейчас врежемся в стену, чтобы погибнуть быстро и без мучений, – предлагал Исайя Андрею.

После часовой литургии в церкви Исайя всегда был бодр и энергичен.

– Андрюша, ну тебе понравилось, как мы сегодня выли? – задал свой традиционный риторический вопрос Исайя. – Ну правда, тенор был бухой уже, а регент у нас расходится на полтона. Но зато какой бас!

Во времена описываемых событий непременным эстетическим атрибутом высоких технологий стали полузаброшенные, грязные помещения, декорированные облупленным кирпичом и торчащими отовсюду трубами, именуемые лофтами. Считалось, что лофты подчеркивают аскетизм людей, занимавшихся высокими технологиями, которым ничего от жизни не нужно было, кроме собственно прорыва в будущее. Даже самые богатые представители профессий, связанных с информационными технологиями, носили дешевые футболки от сетевых дискаунтеров и электронные часы, заставляя индустрию люкса постепенно сдавать позиции. Стиль дорогой обшарпанности стал настолько популярным, что даже утопавшая в золоте и кавказском ампире «Уркаина» завела себе лофт в одном из подвальных помещений.

Там-то и шла теперь полным ходом подготовка к предстоящему мероприятию. Специалисты, возводившие циклопические конструкции из ферм, насаживающие на них гигантские экраны, звуковые линейные массивы и декорации, были настолько крепкими профессионалами, уверенными в своих способностях, что делали они все очень вдумчиво и медленно. Настолько медленно, что порой напоминали спаривающихся богомолов, которые, как известно нам из случайного тыка в какой-либо научный телеканал, необычайно вдумчиво относятся к половому акту, возможно, еще и потому, что самка впоследствии съедает самца.

Однако неожиданное появление на площадке Исайи прибавило к профессионализму специалистов еще и скорость. Уподобившись черной молнии, Исайя вежливо попросил видеографа поменять разрешение гигантского экрана ради отсутствия сверху и снизу черных полос, казавшихся видеографу даже стильными. Звукорежиссера он также вежливо попросил сделать так, чтобы микрофоны не шипели и дословно «не пердели». Декораторов Исайя в неизменно почтительной форме уведомил о том, что баннер обезображен гигантской складкой. Работников сцены он также вежливо попросил перестелить пол, чтобы тот заблестел лаком, так как работники почему-то постелили его не той стороной и теперь пол мало чем отличался от конского навоза. Несколько профессиональных советов дал Исайе и режиссеру мероприятия, который вопреки графику работ вместо запланированной репетиции предпочел курить. Когда репетиция началась, Исайя уведомил танцоров о том, что хотел бы все же увидеть синхронные движения, тогда как сейчас они, по скромному экспертному мнению генерального директора, скорее напоминали движение фекальных масс в засоренных нечистотами трубах. Далее Исайя потолковал с диджеем о музыке, так как полагал, будто диджей не совсем верно понимает стилистику предстоящего высокотехнологичного ивента, ставя в качестве фанфар не то Генделя, не то кого-то из даже более ранних барочных классиков, о существовании которых кроме диджея знали только профессиональные музыковеды и любители прозы Германа Гессе. Далее Исайе пришлось еще раз напомнить всем о своих рекомендациях, так как только он удалился в рубку диджея, видеограф сделал разрешение экрана еще более неверным, звукорежиссер и декораторы двинулись курить, а танцоры все так же мало чем отличались от результатов испражнения коня после пищевого отравления.

В конце Исайя сфотографировался вместе со всеми специалистами и выложил полученную фотографию в социальные сети с хэштегом #КомандаМегаПрофессионаловЗаРаботой.

После всех предпринятых действий, Исайя смотрел на место предстоящего действа с чувством радостного удовлетворения, подтверждая его квадратной улыбкой, блаженным прищуром и уверенным упором рук в бока, от которого его пусть и не слишком, но все же грациозный, стан выгибался, а бедра подавались вперед.

Так стоял он до тех пор, пока лицо его в результате лишь очень небольших геометрических изменений не трансформировалось в гневное.

– Б@#$ь! – заорал Исайя и ударил смартфон об пол, вложив в силу броска всё свое негодование.

– Декоратора мне сюда срочно! – орал генеральный директор, перекрывая своим голосом звук мощного акустического линейного массива. Пока декоратор слезал с лесов и несся к Исайе, тот вроде остыл и даже подобрал телефон с вдребезги разбитым стеклом. Исайя не удостоил декоратора словами. Он траурно молчал и максимально лишив выразительности свое, посиневшее от гнева, лицо, указал декоратору на огромный баннер, висевший над сценой. На баннере значился слоган «I DI OT!»

Известно, что человек легко считывает слово или фразу, даже если порядок букв был изменен. В особенности, если до этого не раз сталкивался с этой фразой. Именно поэтому никто кроме Исайи не заметил драматические изменения слогана мероприятия «I DO IT!», так как на протяжении пяти месяцев подготовки к проекту все настолько привыкли к ключевому визуальному элементу концепции, что он превратился для них в разноцветное пятно. Даже Андрей не сразу понял, в чем дело. Декоратор же, который еще двадцать секунд назад был сконцентрирован на мелкой моторике своих рук, что-то к чему-то прикручивающих, вовсе отказывался понимать, что вызвало негодование генерального директора.

– Б@#$ь! – Исайя снова с яростью приложил телефон об пол. – Почему нельзя было просто прийти ко мне и сказать: Исайя, ты мне надоел. Я хочу, чтобы тебя убили. Ты понимаешь вообще, для кого мы делаем это мероприятие? Меня не просто убьют, а сначала изнасилуют. Почему нельзя было просто заменить I DO IT на Ж@#А и @#Й? Зачем было маскироваться?

Наконец декоратор всё понял и начал оправдываться. Его нелепые оправдания повлекли за собой третий бросок телефона, которому казалось уже ничего не угрожало вследствие смерти.

– А я что? Это мне такой дизайн выслали… – лепетал декоратор. – Это не ленты. Это цельный баннер…

После извержения проклятий в адрес декоратора, который не проверил, дизайнера, который перепутал, менеджера, который не уследил, и технического директора, который просто был дебилом по жизни, всё разрешилось. Баннер разрезали на полоски, и буквы встали в нужном порядке. В одном месте, правда, была видна небольшая нестыковочка, но ее закрыли, украсив баннер цветочной композицией. Исайя, виртуозно решив проблему, и в очередной раз подтвердив нужность своего существования в качестве генерального директора, стал снова бодрым и веселым, чего нельзя было сказать о телефоне, который так и не пришел в себя после десятка стремительных падений. Всё было готово к началу, а Андрей в очередной раз отметил, что Исайя становится особенно эффективным именно в те моменты, когда всё идет прахом.

На время сбора гостей организаторы подготовили множество высокотехнологичных развлечений, призванных подчеркнуть инновационность самой компании заказчика конференции. Здесь были и очки виртуальной реальности, и фотозоны с эффектом застывшего времени, и телепорты в параллельные миры в виде торчавших из земли одиноких дверей. Но главным символом будущего, как и сто лет назад, оставались космические полеты и роботы. И если космос был представлен на площадке весьма скромно, а именно симулятором межгалактического полета, который способен был довести гостей до тошноты еще до начала докладов спикеров конференции, то робот был отменный. Звали его Алёшей, и он буквально поразил гостей своими умениями. Антропоморфное существо перемещалось с помощью ног, распознавало гостей и заводило с ними беседы. Каждое из этих действий само по себе уже не было чем-то удивительным, но объединенные в Алёше, они казались чудом. При этом Алёша полностью соответствовал стереотипическому представлению о роботах, и передвигался посредством ломанных механистических движений, подобно роботам из советских фантастических мультфильмов, музыкантам группы Крафтверк, престарелым людям, обличенным властью, а также тем, кто несколько часов без перерыва читал прозу Германа Гессе.

Мероприятие началось с эффектного интро. Интро это было связано с ритуалом перехода в будущее. На памяти Андрея эта компания уже с десяток раз ритуально переходила в будущее. Собственно, она делала шаг в будущее в начале каждого мероприятия. Андрею теперь показалось нелепым это болезненное желание руководства все время преодолевать барьер, разграничивающий прошлое и будущее.

Драматургическая схема преодоления барьера и в этот раз не отличалась от принятого в России стандарта. Сначала на гигантских экранах происходил эффектный Большой Взрыв, и, рожденная им, Вселенная стремительно развивалась в ускоренной перемотке. Все этапы ее развития, а именно образование галактик, звезд, Солнца, Земли, сама эволюция жизни на Земле, завершавшаяся появлением человека и парой-тройкой промышленных революций, неизменно влекли за собой появление компании, которая проводила сегодня свою конференцию. Таким образом, у зрителя создавалось впечатление, будто всё мироздание было задумано только ради того, чтобы на свет появилась данное предприятие. На самом же деле предприятие, как правило, было результатам трудового подвига советского народа, последствия которого теперь оказались в руках очень талантливых управленцев, компетенции которых были во многом сформированы сложным криминальным периодом 90-х годов в России. Управленцы эти традиционно исповедовали православие, а значит, придерживались скорее креационистских представлений о появлении Вселенной и человека в ней, однако, в контексте предстоящей конференции теории Большого Взрыва и эволюции тоже очень им нравились, что приводило к невиданному доселе единству науки и религии.

Дабы у зрителя не осталось никаких сомнений в том, что история великой компании, в которой им посчастливилось трудиться, ведет свой отсчет с начала времен, видео комментировалась убедительным закадровым дикторским голосом, взятым из научных программ главных телеканалов страны.

Логичным завершением описанной выше истории становилось появление на сцене пары-тройки высших руководителей компании. Им предстояло совершить некое ритуальное действо, которое бы перевело корпорацию из эпохи прошлого в эпоху будущего. На этот раз таковым действом стало нажатие гигантской кнопки, которая по случаю появления топ-менеджеров на сцене услужливо выползла из-под пола на телескопической конструкции. Кнопка оказалась недостаточно большой, и мизинцы ладоней руководителей оказались в такой близости, что наэлектризованные волоски пальцев стали щекотать плоть соседа, а потому Андрею показалось, что представители высшего руководства компании даже почувствовали друг к другу некоторое внезапное половое влечение.

Нажатие кнопки спровоцировало буйство футуристических красок на исполинском экране и появление на сцене тех самых танцоров в костюмах людей будущего. Танцевали в этот раз они неплохо, но креативный директор уже не мог отделаться от ассоциации со слоновьими испражнениями.

После столь многообещающего интро началась банальная конференция, на которой отдельно взятые сотрудники, как правило, руководители, безуспешно боролись с социальными сетями за внимание аудитории. Переживать за исход мероприятия больше не требовалось, и можно было ехать дальше.

Перед отъездом Исайа с Андреем зашли в гримерку, чтобы перекусить бутербродами. Через некоторое время туда проник и робот Алёша.

– Б#$дь! Как же я за@#$лся, – искренне посетовал робот, снимая неудобный шлем.

Человек в костюме свидетельства цифровой индустриальной революции, весь красный, с потной башкой, налил стакан компота и залпом осушил его.

– Не щадите Вы себя, – с иронией посетовал сердобольный Исайя, который также, как Андрей, бы не мало удивлен тому, что Алёша все-таки не андройд.

Отдышавшись, Алёша ответил:

– Да, ладно! @#$ня! Отец мой вон у этой же компании на комбинате работает. Так там вообще пи@#$ц. Руда, температура в горячем цехе – еб@#$ься. И легкие все в металле. А у меня еще ничего работенка.

Еще раз убедившись в том, что конференция идет нормально, Исайя и Андрей направились в оперу. Там давали «Любовный напиток» и дерьмовые напитки по цене отменных в театральном буфете.

Следует заметить, что в оперу ходили не самые богатые люди, однако в их среде считалось правильным отстоять километровую очередь в буфет, чтобы съесть бутерброд с колбасой по цене среднего обеда и запить его бокалом игристого по цене бутылки. Складывалось впечатление, будто администрации театров сознательно делали всё возможное, чтобы ухудшить жизнь посетителей. Ну, к примеру, в каком ресторане, в каком буфете, в какой самой забытой Богом придорожной забегаловке Вы последний раз видели бутерброд, сделанный на основе самого дешевого нарезного батона с тонким слоем колбасы. И всё! Ни тебе зелени, ничего. Только батон и колбаса, нарезанная каким-то прецизионным прибором до прозрачной тонкости. Или где вы последний раз видели очередь за едой? Очередь! Ну, почему? Почему нельзя сделать несколько ларьков?

Однажды Исайя и Андрей, напившись пива в Берлине, по приглашению одной мировой оперной звезды пошли в местную консерваторию. Так вот там все было иначе! Пунктов выдачи еды было едва ли не больше, чем посетителей, а посетителей, надо сказать, было очень много, так как давали не какого-нибудь «попсаря», вроде Верди или Чайковского, а малоизвестного мастера атональной музыки Кароля Шимановского. Пузатые бездуховные бюргеры, тяготеющие, как известно, только к пиву, колбаскам и фашизму, не могли удержаться, чтоб не сходить на классика, писавшего бесконечные потоки хаотичных звуков, а потому набилось их не мало. Но при этом в очереди в буфет стоять необходимости не было. Более того, посетители могли заказывать себе некий сет из напитков и закусок на стол к антракту. Чтобы вообще не ждать. И уж, конечно, в меню не было бутербродов, хоть слово это и было немецкого происхождения. Складывалось такое впечатление, будто немецкие ценители пришли в храм классической музыки, чтобы пожрать! У нас все не так. Как в античные времена, в России люди приходят на представление, чтобы страдать. И страдание начиналось с буфета. Вы думаете посетители так оголодали, что хотят вот этого всего? Вряд ли. Иначе бы они зашли перед посещением театра в соседний гламурный французский ресторан с абсолютно такими же ценами и значительно более высокой гастрономией… Очередь Андрея подошла, и он съел бутерброд с колбасой, запив его капучино со вкусом обсосанной гопниками покрышки.

В зале рядом с Андреем и Исайей сидели две пожилые ценительницы искусства. Возможно, они были подруги, а может, мать и дочь. Когда Исайя стал шёпотом комментировать Андрею увертюру, одна из них (та, что помладше) обдала болтунов презрительным взглядом, означавшим что-то вроде: «Как вы можете так осквернять великое искусство своим мерзким шёпотом?», а вторая сделала замечание вербально, гневно, срываясь на истерику:

– Потише! – шепотом заорала она. – Вы мешаете нам слушать.

Исайя стал говорить таким уже тихим шепотом, что слышно было только Андрею, а дамам теперь приходилось напрягать слух, дабы расслышать разговор варваров. Опера была веселой, водевильной, с осовремененным сюжетом, местами пошловатой. Но эта пошлость даже нравилась трясущимся над святостью оперной культуры женщинам.

– Это так здорово, что наше классическое искусство позволяет себе немного пошалить. – как бы говорили своим поведением они. – А те, кто не понимают этой милой шалости, просто дураки и ханжи.

Но во втором акте случилось страшное. Дулькамаро вдруг перешел с итальянского на русский и запел о колбасе, недвусмысленно сравнивая ее с фаллосом, а Адина и вовсе устроила шуточный стриптиз, обнажившись до нижнего белья. Андрей боялся даже боковым зрением оценить реакцию соседок, опасаясь, что они лопнут от негодования. Но нет! Весь этот ужас казался им продолжением милого дурачества интеллектуалов. Когда Андрей, увлекшись реакцией дам, стал непозволительно пристально их рассматривать, они, заметив это, окатили его таким надменным взглядом, таким ядовитым высокомерием… Трудно было поверить, что еще секунду назад они едва ли не до слез умилялись пошлым намекам лекаря Дулькамаро на колбасоподобность своего фаллоса.

Чтобы как-то отвлечься, Андрей стал смотреть в оркестровую яму. Как раз заиграла Una Furtiva Lagrima. Поржав над тем, что Неморино вышел в костюме советского зэка, зал стал возвышенно внимать главному хиту оперы. Музыканты же играли так, будто они работают в цехе консервного завода. Ждавшие своей партии ковырялись в смартфонах, некоторые пили напитки и даже, о ужас, еле слышно хрустели снеками, а гобой и вовсе откупорил бутылочку пивка. Те, что дули и двигали руками, тоже делали это с какими-то отстраненными лицами, как будто они выполняют ежедневную рутинную работу. В свете полемики о замене всех человеческих профессий машинами, которую давно вели Андрей и Исайя, этих ребят давно пора было менять на роботов. Любопытно, а кому-нибудь вообще интересно было бы слушать симфонический оркестр, состоящий из роботов, которые бы по загруженной программе выводили звуки из винтажных аналоговых инструментов? Да, видимо, артистов роботы никогда не заменят, и всем этим ленивым обрюзгшим музыкантам не стоит опасаться за свое будущее. Зрителю все равно будет интереснее смотреть на чудеса человеческих возможностей, пусть и таких ремесленников, которые отрабатывали сейчас свой хлеб в оркестровой яме.

– Интересно, – размышлял Андрей, – а тенор сейчас тоже думает о каких-нибудь насущных проблемах, вроде кредитов или предстоящей семейной поездки в отпуск?

Между тем звучала Una Furtiva Lagrima. И надо признать, звучала она божественно!

В конце публика около десяти минут стоя аплодировала артистам. Громко, неистово, так, словно убеждала себя в том, что последние пару-тройку часов созерцала шедевр. Им с наслаждением подыгрывал и известный дирижер, который воспарил из ямы на сцену и кокетливо принимал поклоны артистов. Затем он жестами показал, будто он-то совсем не причем, а успех – это исключительно заслуга гениальных певцов и не менее гениальных музыкантов в яме. После второй волны ответных благодарных жестов в адрес дирижера со стороны гениальных певцов и гениальных музыкантов из ямы, кудесник палочки сдался, отбросил ненужную скромность, и еще минут десять кланялся под восторженные взрывы аплодисментов, накатывающих волнами, которые со временем не только не стихали от усталости, а лишь усиливались.

В общем, «Любовный напиток» тоже оказался дерьмовым. Но к музыке Доницетти и голосам претензий не было. По крайней мере у неискушенного Андрея. Исайя же утверждал, будто баритон «воет одну ноту», а сопрано и вовсе обозвал скотиной. Единственное, что полностью удовлетворило взыскательный слух директора – это голос его друга, красавца тенора, который исполнял главную роль.

За день креативный директор настолько устал, что решил прогуляться и отужинать дома, отказавшись от совместной трапезы с Исайей и его другом тенором. На пути к припаркованному автомобилю ему встретилось четыре памятника. Первый притаился за решетками главного здания российской полиции. Это был памятник доблестным сотрудникам МУРа Володе Шарапову и Глебу Жеглову в исполнении Владимира Высоцкого. Ярый антагонист власти своего времени смотрелся в образе верного слуги государства убедительно как в кино, так и в монолите скульптора, расположившего героев на лестнице подъезда за несколько секунд до рукопожатия. Второй памятник располагался буквально в тридцати метрах от первого за той же самой решеткой. Это был бюст, признанного всеми палачом и людоедом, главы ВЧК Феликса Дзержинского, известного также по подпольным кличкам Яцек, Переплетчик и даже Астроном. Еще в нескольких десятках метров от Феликса также за решеткой, но теперь уже Храма иконы божьей матери «Знамение», стоял памятник Архангелу Михаилу со щитом МУРа. «Московским сыщикам, посвятившим жизни свои благому делу» – значилось на пьедестале. Помимо МУРовского щита архангел имел военные доспехи, меч, гордое римское лицо с уверенным, честным взглядом преданного солдата, готового без колебаний вступить в смертный бой «за благое дело», и даже отдать за него жизнь, хоть для ангела это было бы проблематично. Вероятно, такой взгляд Михаил демонстрировал лишь в присутствии нынешних продолжателей дела отважных МУРовцев, или представителей высшего духовенства, или просто случайного свидетеля, такого как Андрей. Возможно, когда никто не смотрел на архангела, взгляд его наполнялся грустью за погибших мальчиков, которые свергали его вместе со всей святой свитой и Господом. Они свергали его, а он всё равно с грустью помогал им. Наконец последний памятник, встретившийся на пути Андрея, был уже не за решеткой.

Это был памятник самому актеру, поэту, барду Владимиру Высоцкому, уже не в образе капитана милиции, а с гитарой и распростертыми к небу руками, словно герой монумента совершал важнейшую в его жизни молитву.

Андрей с трудом отыскал авто на парковке, так как улицу заполнили толпы, выстроившиеся в очередь за новой моделью Apple iPhone, которая по обещаниям производителя имела более качественную камеру, а также возможность отправлять свои послания от имени мультяшного персонажа, облик которого принимал отправляющий. Автомобиль притаился за бородатым мужчиной, который продавал десятое место в очереди за 150 000 рублей, о чем свидетельствовала надпись фломастером на потрепанной картонной табличке. Садясь в автомобиль, Андрей подумал о том, основатель Apple Стив Джобс был хуже Адольфа Гитлера.

Последнее время Андрей не мог принимать пищу, не включив параллельно какую-нибудь лекцию, аудиокнигу или интервью. Иначе было как-то не вкусно. На этот раз Андрей запустил запись программы, в которой самый известный телевизионный интервьюер страны задавал каверзные вопросы знаменитому кинорежиссеру старшему. Ведущий программы был неприятен Андрею из-за своей интервьюерской тактики, которая заключалась в том, чтобы отыскать с каких-нибудь старых изданиях высказывание собеседника, в котором этот собеседник явно подставляется, и предъявить это высказывание интервьюируемому. Ведущий здесь как бы уподоблялся следователю, стремящемуся поймать подозреваемого на уликах, при этом следователь мог преспокойно вырвать фразу из контекста, невзирая даже на такое чисто юридическое оправдание, как срок давности.

Но данное интервью доставляло Андрею удовольствие, потому что казалось, что тактика ведущего бесила также и самого интервьюируемого режиссера.

Однако ведущий гнул свою линию:

– В 2007-м году в интервью газете «Условная свобода» Вы сказали, что только в либеральной среде люди могут быть людьми.

– Да, вероятно, я так и сказал. Я действительно так считаю. – спокойно подтвердил режиссер.

– Но ровно через десять лет все в той же газете Вы, отвечая на вопрос корреспондента, признались в следующем… Позвольте я процитирую…

Далее интервьюер применил свой фирменный прием. Он серьезно, как кажется, без эмоционально, и четко процитировал интервьюируемого:

– Я считаю борьбу Камазова против того, что мешает внедрению либеральных ценностей, а именно коррупции, нарушений основных свобод и прочего, совершенно бессмысленной и, в некоторой степени, даже вредной.

Подобные цитаты интервьюера всегда были настолько объективны и безэмоциональны, что сквозь них легко читалось личное отношение знаменитого ведущего.

– Получается, – продолжал ведущий, забыв сменить интонацию с режима цитаты на режим вопроса, – получается, что либеральная среда – это единственное место, где люди могут оставаться людьми? – въедливо вопрошал он, – но борьба за неё в России бессмысленна и даже вредна? Я не очень понимаю…

Интервьюер замер в ожидании ответа.

– Ну, во-первых, я не сказал в России. Я сказал – борьба Камазова. Это немного разные вещи, – режиссер продолжал, а кивки ведущего как бы превращали его речь в диалог. – Просто я считаю, что борьба за либеральные ценности, за эту самую либеральную среду обречена в любой стране, которая их не заслужила. Или правильнее сказать, не заработала. Европа, скажем, заработала. Буржуазия Европы в результате вполне определенных шагов и стараний получила право формировать то общество, в котором им и всем комфортно. И теперь у них этого не отнять, потому что они это заработали своим трудом и своей кровью, и они это ценят. Теперь кто-то берет их опыт, их систему, их модель, и говорит – а давайте дадим её кому-то просто так. К примеру, русским. Вот русские сидели веками в крепостничестве, а давайте мы их осчастливим! Давайте им вот так просто, без пролитых в революциях гекалитров крови, без осознания необходимости борьбы за свободы, и без самой борьбы… просто так хоп… и дадим демократию, либеральные ценности. И естественно, они их не возьмут, потому что просто не заслужили.

– Не заслужили? Или они им просто не нужны? Или они их просто не считают ценностью, не чтут? – задал свой вопрос интервьюер, сообразно той либеральной программе, которая была зашита в его мозг, вероятно, с самого детства.

– Камазов считает, что проблемы России в том, что люди, или там чиновники, не чтут либеральные ценности. А на самом деле, проблема России в том, что здесь не чтут Бога. Не думаю, что Камазов сильно религиозный человек, да и Вы, на сколько я знаю, в этом не чемпион.

– Это мягко говоря, – иронично ответил ведущий, улыбнувшись совершенно очаровательной улыбкой самопровозглашенного атеиста, – но честно, я не очень понимаю, как вера в Бога или, как Вы выразились, почитание Бога… – ведущий сделал особый акцент на словах «вера» и «почитание», – …связаны с тем, чтобы жить свободно, чтобы уважать свое достоинство, чтобы пользоваться правами… Словом, пользоваться всем тем, что принято считать либеральными ценностями.

– Напрямую. – уверенно констатировал режиссер. – Я не очень понимаю, как атеист может быть свободен.

– Он перед вами, – ответил ведущий с какой-то странной смесью иронии, гордости и совсем неуместной радости.

Столь же неуместной, как если бы он радовался тому, что у него нет пениса.

– Вам сказочно повезло, – ответил иронией на иронию режиссер, – но вообще, если у человека нет «высшего судии», то его судят низшие, и он становится рабом обстоятельств. Скажем так, он детерминирован отношением с такими же как он, а это очень опасно.

– Что же тут опасного? – логично возразил телеведущий.

– Знаете, я просто приведу пример. У меня на даче у соседа шикарный коттедж весь из красного кирпича. Даже труба из красного кирпича. Знаете, кто мой сосед?

– Ну, не знаю. Наверное, депутат, или предприниматель…

– Водитель грузовика на кирпичном заводе, – прервал режиссер тщетные попытки телеведущего, а телеведущий снова улыбнулся своей очаровательной улыбкой мудреца и продолжил:

– Так, и что....

– Как Вы полагаете, он там один отдыхает, или приглашает друзей? – продолжал режиссер.

– Ну, не знаю, может, приглашает, – казалось, ведущий с радостью сменил роль интервьюера на интервьюируемого.

– Приглашает, приглашает. И друзья, конечно, понимают, что он вывез коттедж с завода. Но ему не стыдно. Напротив, он очень гордится своей предприимчивостью. И друзья его в этом, наверняка, поддерживают!

Далее режиссер, пользуясь базовым актерским приемом, вдруг неожиданно сменил легкий ироничный тон и медленно начал вбивать гвозди в телеведущего, а через него во всю аудиторию:

– Пока люди гордятся тем, что наворовали на коттедж. Пока Камазов уличает крупного государственного чиновника во владении баснословным состоянием, а люди этого чиновника только больше уважают, думая о том, что на месте чиновника поступили бы также, деятельность Камазова абсолютно бессмысленна. Вы согласны?

– Пожалуй, да, – со смесью иронии и грусти признался интервьюер.

– И не только бессмысленна, но и вредна, – продолжал режиссер, не желая вновь возвращаться в поле иронии.

– Как минимум для брата Камазова, который сидит сейчас в тюрьме. Ну, и, конечно, для всех, кто страдает от карающей руки государства, – интервьюер не оставлял попытки снизить градус дискуссии.

– Как минимум для нас всех, ведь нет ничего более ужасного, чем то, когда Христос умирает на кресте, а всем просто наплевать. И этим людям Вы хотите дать либеральные свободы? – режиссер принялся отчитывать ведущего. – Вы сначала научите их тому, что такое хорошо, а что такое плохо. Пока в человеке нет внутреннего нравственного компаса, либеральные свободы ему не нужны. И, повторюсь, они даже вредны для него.

– Понятно. Скажите, а Бог, по-Вашему, это обязательное условие наличия компаса?

– Думаю, настолько же обязательное, насколько Вы – обязательное условие Ваших слов, – режиссер подвесил паузу, чтобы ведущий успел осмыслить сказанное, и финализировал мысль, – Нет. Совсем не обязательное.

Ведущий, по всей видимости, хотел еще поспорить о связи нравственности и Бога, но вдруг замер, поборол что-то в себе, и задал уже другой вопрос:

– Вы только что сказали, что ради обретения или зарабатывания права пользоваться либеральными ценностями, европейцы пролили кровь. Вы, вероятно, имели в виду Великую Французскую революцию?

– И ее в том числе…

– Получается, что кровь и отрицание Бога стали основой современной либеральной Европы?

– Думаю, это был такой способ достучаться до Бога.

Ведущий скривил самую удивленную гримасу из тех, что были в его арсенале удивленных гримас.

– Что французы в конце восемнадцатого века, что русские в начале двадцатого, не имели другого шанса сделать так, чтобы Бог их услышал. Вспомните Ваньку Жукова. Вспомнили?

– Ну конечно… – интервьюер, вероятно, и вправду, вспомнил знаменитый рассказ Чехова, хоть и привык отвечать утвердительно, даже если и не знал того, о чем говорит гость.

– Какова вероятность того, что дедушка получит письмо? Нулевая. У народа была нулевая вероятность слиться с Богом, вернуться к дедушке в деревню. И народ сделал то, что сделал. И Блок «Двенадцать» про это же.

– Погодите. Давайте вернемся. Вот есть общественный договор, люди нанимают других людей, чтобы те им правили, – упрямо переводил на излюбленную тему интервьюер.

– Вы совершенно правы! По сути, русские так и сделали! Они наняли людей, но только не ответственных перед народом демократов, а тиранов. Русским нужен именно тиран, и они его с радостью нанимают!

Пока Андрей тщательно мыл руки, видео закончилось и автоматически переключилось. На этот раз в гостях у главного интервьюера был известный скрипач и культуролог. На ведущего смотрели честные, добрые глаза кудрявого сказочника семитской наружности, который вырос в Витебске в окружении тех, кто знал и помнил Шагала, Римского-Корсакова и Малевича. Гость вспоминал, как возвращаясь с занятий со скрипочкой, останавливался под окнами и часами слушал рассказы старожилов о гениальных земляках. В своем интервью скрипач только и делал, что подставлялся. Его утверждения о врожденной гениальности человека, о зашитых в его тело и сознание с момента появления на свет золотых сечениях, и связь через них с космосом и Богом были цинично отбракованы интервьюером, как излишне пафосные, спорные и неинтересные.

Зато ведущий не изменил себе и «накопал» разных цитат неосторожного собеседника. Он долго спорил с гостем о правомерности трактовки артефактов культуры после смерти их авторов на примере Пушкина и Гоголя, вообще о необходимости какой-либо трактовки, ссылаясь на то, что получать удовольствие от произведения искусства можно без всяких посредников. Тем самым ведущий разом перечеркивал ту миссию, которую определил для своей жизни гость.

– Вот Вы говорите о том, что служите посредником между гением (Бахом, Пушкиным – не важно) и человеком – допустим, мной. Надо отметить, это, мягко говоря, не очень скромное высказывание. Но допустим. Скажите, а зачем мне этот посредник? Вы полагаете, что он мне нужен? Что я сам не в состоянии понять гения? Что мне непременно нужна трактовка, причем не чья-нибудь, а именно Ваша?

– Ну, допустим, Вам, может быть, и не нужно, но миллионам людей, которым не рассказали родители, которых неправильно научили в школе, которые не имели доступ к гениальным произведениям в силу разных печальных причин – это нужно. И вот почему, – тараторил маэстро, – гениальное произведение, что музыку, что литературу, невозможно воспринимать в отрыве от контекста, а моя задача – как раз погрузить аудиторию в контекст, вызвать у них желание, наслаждение и понимание.

– Скажите, а если человек – вот так всю жизнь прожил без этого произведения, без понимания музыки, это вообще плохо?

– Безусловно.

– А почему? Зачем ему это?

– А затем, что давайте вспомним про курочку Рябу, – в сотый раз сорвался на отступление скрипач и поведал всем об истинном смысле этой, по его словам, «притчи, а никакой не сказки.»

Суть его толкования сводилась к тому, что дед и баба получили шанс переместиться из мира потребления в мир смыслов и сущностей, но вместо этого принялись плакать, и Ряба согласилась и далее нести простые яйца, а не золотые. Шанс должен быть у каждого, и именно он, скрипач и культуролог, дает такой шанс тем, у кого его до того не было по объективным причинам.

– Вы меня не убедили, но да ладно. Продолжим, – грустно констатировал интервьюер, который никак не мог найти общий язык с этим болтливым сказочником.

Скрипач, конечно, не забыл подставиться и с любимой полемикой ведущего на счет особой роли России и русских. Скрипач полагал, что для русских искусство не просто часть благоустроенного интерьера жизни, как, скажем, в Швеции, а единственный путь к спасению. О! Что тут случилось с ведущим, который формально оставаясь заинтересованным интервьюером, начал уничтожать собеседника фактами. О факты, факты! Как часто они мешают поиску истины! В ответ на мысль об особенных глазах русских детей… а надо сказать, что музыкант уже много лет жил в благоустроенной Скандинавии, а в России его деятельность ограничивалась такими пустяками как бесплатные концерты, благотворительные лекции и строительство школ нового образования…. Так вот в ответ на мысль об особенных глазах русских детей и вообще русских, которые исподволь тянутся не только к музыке Баха и Моцарта, но и, например, к фильмам Ингмара Бергмана, который на родине вообще забыт, интервьюер не мог отказать себе в удовольствии выдавить из себя деланный смех, чем, надо сказать, очень удивил Андрея. Этим фальшивым смехом он уподоблялся тому самому ангажированному эксперту с орущих о политике телеканалов, или гопнику, который стремится подавить оппонента быдлятиной и поддержкой толпы. Уподоблялся всему тому, чем он на самом деле не являлся. Конечно, ведущий и камня на камне не оставил и от теории скрипача о начале конца человеческой цивилизации, которую музыкант обосновывал разницей между теми, кто помнил Шагала и учился у Римского-Корсакова, и современными людьми, живущими в мире потребления, тщеславия и попсы.

– А Вы разве не чувствуете этот закат человеческой цивилизации? Не чувствуете, как все становится хуже и хуже? – вопрошал скрипач у интервьюера.

Интервьюер опять же не смог отказать себе в удовольствии произнести следующее:

– Я Вам вот что отвечу, – готовил он собеседника к какому-то предметному ответу, обратившись к нему по имени отчеству, – вот когда у Вас будет своя программа на телевидении, тогда Вы и будете задавать вопросы, а здесь вопросы задаю я.

Собеседник, к удивлению, положительно отреагировал на этот, давайте говорить честно, довольно хамский ответ, в котором читались те самые следовательские замашки ведущего.

Дальше больше. Зачем, зачем этот прекрасный мечтатель стал говорить о том, что процент читающих и интересующихся культурой людей на протяжении последней пары столетий неуклонно падает? Ну, зачем он дал возможность интервьюеру забить в него очередной гвоздь, сославшись на то, что раньше просто грамотных было значительно меньше? Как бы ни тараторил музыкант иудейского происхождения, как бы эмоционально не прокачивал свои светлые идеи, его старания упирались в бетон скепсиса и скалы фактов главного интервьюера страны.

Музыкант, который обычно был триумфатором в своих лекциях и в интервью СМИ, перед лицом главного интервьюера России теперь выглядел жалким, потерянным юношей-максималистом, столкнувшимся с суровой правдой жизни. А интервьюер был явно доволен тем, что так лихо разрушил максимы романтичного скрипача своими фирменными риторическими приемами, основанными на скепсисе, логике и привычке выдирать из контекста и ставить под сомнение всё на свете. А музыкант ко всему еще с какой-то покорностью мягко соглашался с интервьюером, словно он общался не с идеологическим оппонентом, а любимым, но сбившемся с верного пути сыном, что делало его позицию еще более комичной, нелепой, слабой, и вызывающей в лучшем случае лишь умиление. И если интервьюер, очевидно, испытывал злость по отношению к собеседнику, то пожилой иудейский скрипач совершенно не злился на ведущего. Зато он искренне сокрушался по поводу того, что ведущий никак не хочет понять таких простых и понятных истин только на основании таких мелочей, как противоречие теорий скрипача жизненным фактам и скучной формальной логике.

Скрипач был сокрушен интервьюером. Не помогли ни милые улыбки, ни дисциплинированные ответы на вопросы из опросника известного французского писателя, к которым интервьюер почему-то присовокупил свой про то, что бы гость спросил у Бога, представ он перед ним. Надо отметить, что скрипач ответил весьма странно. «Зачем мы тебе такие, Господи?» – тяжело вздыхая, сказал проповедник добра, и программа завершилась.

@ Попу-лизация искусства

Секретарша, окинув Лёшуа презрительным взглядом, пообещала, что Иннокент Маркович примет его через пять минут. Эти пять минут показались Лёшуа пятью часами. И не только потому, что молодой человек чувствовал себя виноватым и очень волновался перед аудиенцией. А скорее от того, что это и были пять часов. Пять часов чистого времени Лёшуа ожидал того, что его вот-вот пригласят, если в данной ситуации уместно это вежливое слово. В определенный момент Лёшуа почувствовал себя Достоевским, которому уже надели на голову мешок, но выстрела почему-то не происходит. Не происходит десять секунд, не происходит минуту, не происходит десять минуть, час, три часа.

Если бы Лёшуа знал, что подобная процедура является для олигарха стандартной, что она наряду с прижатыми к полу креслами вокруг фаллического дубового стола, является действенным инструментом превращения человека в подгнившую свеклу, в истощенное безвольное существо накануне важных переговоров, то Лёшуа, скорее всего, пережил это время проще.

Теперь же по истечение пяти часов он подобно бегуну, открывающему в себе второе дыхание, вдруг обнаружил в голове мысль. И мысль эта была по истине гениальной.

– А что, если написать роман о том, как человека осудили на смертную казнь, но не сказали, когда приговор будет приведен в силу? – думал иссушенный огрызок некогда сочного головного мозга Лёшуа. – И вот он живет в тюрьме… и какие-то люди с ним общаются… и он просит, чтобы ему назвали дату, а ему не говорят.

Следующая ослепительная мысль вполне могла бы убить, совершенно не готовый теперь к каким-либо мыслям, мозг Лёшуа, ведь величие замысла начинающего писателя было бесспорно. Оно подтверждалось хотя бы тем, что такой роман уже был написан одним из самых одаренных литераторов двадцатого века, а может, и всей человеческой истории.

Но, к счастью, новая разрушающе прекрасная мысль не успела посетить Лёшуа, так как секретарша наконец пригласила его войти в кабинет. Встав с кресла, Лёшуа вдруг ощутил себя узником концлагеря. На подкашивающихся трухлявых ветках, бывших некогда ногами Лёшуа, с гудящей головой, учащенным сердцебиением и тошнотворной пустотой в желудке он направился к двери.

Подобным образом он чувствовал себя лишь однажды. Когда признавался в любви однокласснице, зная заранее, что шансов нет. Эта подсознательная параллель позволила Лёшуа расслышать в своей голове едва пробивающуюся хилую нотку счастья в грохочущей симфонии страха и отчаянья. Уловив в себе эту нотку, он постарался сконцентрироваться на ней, и вот она вдруг захватила все его существо. Открывая дверь в кабинет, он слышал лишь эту мелодию подлинного мажорного счастья. Лёшуа объяснил парадоксальность его нынешнего состояния счастья тем, что самое страшное уже позади. Что уничтожающее ожидание закончилось, и теперь всё наконец решится. И как бы оно ни решилось для него, это всё лучше, чем ожидание.

Но за дверью его ждал новый удар. В кабинете никого не было. На «пенисе» стояло несколько бутылок самой дорогой в мире минеральной воды, шкаф за креслом содержал в себе большую библиотеку, в которой были перетасованы книги об удобрениях, великие шедевры мировой литературы, цитатники главных философов древности и фолианты о российской истории. Полки были уставлены различными статуэтками, чуть выше лежала игра «Монополия удобрений», стилизованная под классическую Монополию – верно подарок олигарху от каких-то креативных ребят. Далее по полке следовали фотографии жены и детей Иннокента Марковича, следом лежала эксклюзивная коробка с шахматами. Сразу за шкафом висел вымпел со старыми советскими значками. Почти половина значков была посвящена гребле – любимому спорту олигарха, которым они занимался с детства, а теперь совершенно бескорыстно поддерживал национальную федерацию. Были и значки со спортивными разрядами, и с родным городом олигарха. В самом кресле, располагавшемся у основания «яичек», сидела гигантская плющевая горилла.

Горло Лёшуа пересохло настолько, что он, кажется, чувствовал рельеф каждой микротрещенки своей глотки. Некоторое время он стоял около двери, не решаясь ступить дальше. Горилла, кажется, была неподвижной, что внушало определенную надежду. Но сознание Лёшуа было теперь не вполне здоровым, от чего ему вдруг почудилось некое микрошевеление животного. Он не мог это точно подтвердить, но и опровергнуть тоже, а потому предпочел сесть за стол, ощутив всю свою ничтожность именно в ту секунду, когда его задница коснулась кресла с бесстыдно низкой посадкой.

Некоторое время он сидел, пытаясь верить, что внутри гориллы никого нет. В таком случае, даже если бы внутри кто-то и был, то у него появлялось оправдание. Мол, и подумать не мог, что там кто-то сидит. Он пытался сыграть это. Однако актерское мастерство и на этот раз подвело Лёшуа, и он не мог удержаться и не метнуть виноватый взгляд прямо в глаза горилле. Несколько раз он так его и метал. Затем каждый раз резко брал себя в руки и изображал, будто задумчиво смотрит на панораму города в окнах.

Наконец немигающий пристальный взгляд обезьяны пробил последние защиты, сильно истощенного Лёшуа, и он смирился. Он стал смотреть на гориллу виноватым потупленным взглядом, изредка отводя его в пол или на окно. Ему хотелось заговорить с гориллой, искренне извиниться, признаться во всем и намекнуть на свою полную невиновность, но говорить с, возможно, неодушевленным предметом было странно, и вместо слов из уст Лёшуа вырвалось не то кряхтение, не то урчание.

– Ну что? П@§#ец? – спокойно спросил олигарх, выходя из ванной комнаты.

Лёшуа вздрогнул и уставился на Иннокента взглядом тушканчика перед хищником. Не получив никакого удовольствия от привычного ему взгляда жертвы, олигарх прошел к «яичкам», нажал кнопку, и двое человек вынесли обезьяну, освободив место Иннокенту Марковичу. Усевшись на свой трон, олигарх сразу перешел к делу.

– Как тебе там сиделось? – очень тихо спросил он через опущенные на нос очки, перебирая какие-то бумаги на столе.

Лёшуа не нашел ничего лучше, как бодро и с энтузиазмом ответить:

– Хорошо!

Это был, скорее, не ответ на вопрос, а демонстрация желания и готовности сделать всё, лишь бы загладить свою вину.

– Ты че? Дебил? – снова как бы в проброс спросил олигарх, не отрываясь от бумаг, которые он начал просматривать уже по второму кругу.

Наконец он отложил бумаги и сконцентрировал строгий взгляд на Лёшуа, что должно было казаться собеседнику особенной милостью сот стороны олигарха.

– Думаешь, я не понимаю? Сам так сижу уже 25 лет. Чуть шелохнулся не так, и всему конец, – олигарх засмеялся, и Лёшуа тоже засмеялся, но, конечно, не от самой шутки, которую он не совсем понял, а от того, что вдруг почувствовал себя в относительной безопасности.

Олигарх тоже почувствовал, что Лёшуа почувствовал, и резко оборвал смех, вдруг сменив его на жуткое выражение лица. Настолько жуткое, что Лёшуа чуть не обмочился.

– Можешь сделать для меня кое-что? – от этого вопроса олигарха Лёшуа стало еще хуже, так как теперь он знал о сексуальных пристрастиях Иннокента Марковича.

Мысль о необходимости отдаться олигарху начала пульсировать в голове Лёшуа, с каждой новой пульсацией становясь менее страшной. Он не знал, что ответить.

– Дай мне… – шипел олигарх, укрепляя Лёшуа в мысли о неизбежности секса, – дай мне… понять, что ты не придурок, и я могу тебе кое-что поручить.

У Лёшуа немного отлегло, так как новый вопрос не очень-то походил на просьбу сексуального характера, если только не рассматривать секс, как исполнение некого важного поручения. Если бы сейчас Лёшуа прикинулся придурком, то жизнь его пошла бы совсем по иному пути, но он, решил вернуть уважение к себе и доказать, что он все же не придурок.

– Я готов выполнить любое Ваше поручение, – твердо заявил он, стараясь состроить максимально серьезную мину.

– Спасибо тебе большое, – олигарх отчеканил каждое слово со странной смесью презрения и доброты, которую могут создавать только очень влиятельные люди.

Суть просьбы, или правильнее сказать – приказа, заключалась в том, что Лёшуа должен был написать несколько коротких рассказов. Для более четкой постановки задачи олигарх пригласил в кабинет свою помощницу – женщину настолько же приятную, насколько приятен обычно триппер. Надо сказать, что такие женщины преобладали в деловом окружении олигарха, но данная представительница вида отличалась особенным контрастом между высокомерным отношением ко всем окружающим и неподдельной любовью к хозяину. После знакомства Лёшуа с помощницей олигарх попросил обоих буквально на пять минут покинуть его кабинет, сославшись на необходимость совершить важный звонок.

– Без меня не обсуждайте… Я хочу присутствовать, – попросил олигарх уже совсем каким-то непривычно добрым тоном.

Как узнает в последствии Лёшуа, Иннокент Маркович иногда может быть очень милым и даже сердечным, но исключительно, когда того требует ситуация. Нормальным же его состоянием было все же хамство, агрессия и презрение.

За пределами кабинета помощница всем своим видом дала понять, что общаться с Лёшуа просто так она не желает, и они сидели молча в кожаных креслах, ковыряясь в гаджетах. Как отмечалось выше, помощница была типичным представителем своего отвратительного вида. От постоянного контакта с различного рода мерзостью, а также необходимости все время принимать участие в интригах и подковерной борьбе за свою значимость в глазах хозяина, лицо ее подверглось тем необратимым деформациям, которые превращали в общем-то красивую женщину в лучшего претендента на роль злой колдуньи в голливудской сказке. Даже улыбка, которой подергивалось ее лицо во время просмотра приятных комментариев в соцсети, не способна была скрыть отпечаток зла на ее физиономии.

– Вот тварь, – думал Лёшуа, – из тех, которые считают, что олигарх и его компания – это их личный ресурс, их достижение. Да ты просто тварь! И хозяин твой тоже. Вы просто с@#§дили то, что построили деды, и теперь тупо прожираете амортизацию. Но ладно он. Он все-таки как-то этого всего добился, рулит огромными деньгами. А ты-то кто, гадина? Что дает тебе право так вы@#§ваться? Скотина. И все вы такие скоты в окружении олигарха – мерзкие сволочи, способные на любую подлость. А по-другому тут ничего не добиться! Не выжить! Это олигарх виноват. Он создает такую систему, в которой успешны только твари! Конечно, он считает, что эффективно управлять можно только так, что людей нужно все время п@#§ить, все время унижать их, все время стравливать друг с другом… иначе успеха не будет…»

Вдруг помощница поймала взгляд Лёшуа, и очевидно, прочитала по нему все желчные мысли писателя. Все до единой. Точно прочитала, ведь это было ключевой компетенцией подобных сотрудников – уметь считывать эмоции, читать между строк и понимать не артикулированные сигналы. А Лёшуа скрывать эмоции вообще не умел, поэтому он зарыл взгляд в свой гаджет и больше его оттуда не показывал.

После часа ожидания олигарх вновь пригласил помощницу и Лёшуа в кабинет. В результате разговора выяснилось, что Лёшуа необходимо написать несколько рассказов, которые бы дискредитировали деятельность политика по фамилии Камазов. Камазов был самым известным в то время политическим деятелем, представлявшим реальную оппозицию власти. Он использовал социальные сети для разоблачений чиновников самого высокого уровня, включая высшее руководство страны. Камазов проводил антикоррупционные расследования, из которых было отчетливо видно, в каких масштабах чиновники и власть обворовывают страну. Надо сказать, Лёшуа симпатизировал Камазову. Ему нравился этот молодой, современный, активный и сильный человек. Лёшуа считал его героем, так как он делал правильное дело, раскрывая и придавая огласке коррупционные преступления. Камазов соответствовал образу молодого успешного руководителя бизнеса, только занимался он не бизнесом. Во всяком случае, так думал Лёшуа.

– Но почему я? – со смесью растерянности и гордости спросил Лёшуа.

Помощница взглядом дала хозяину понять, что отвечать на этот вопрос не стоит, но Иннокент Маркович посчитал иначе и простодушно сказал:

– Я почитал твои рассказы в сети. Они мне понравились.

Гордость от признания столь влиятельной персоной медом растеклась по скованной страхом душе Лёшуа. С этими словами олигарх достал из тумбочки упаковку нерусских денег и бросил ее на стол натренированным движением, которое вербально можно было бы описать так: «На. Мне для тебя ничего не жалко, бери и цени мою дружбу, но при этом знай, кто твой хозяин.»

Иннокент приложил к жесту фразу:

– Здесь двадцать тысяч долларов за первый рассказ. За все остальные столько же.

Лёшуа не мог поверить своему счастью, но также понимал, что брать деньги нельзя ни в коем случае. Обе эти эмоции сразу проступили на его неподготовленном лице, причем первая явна доминировала. Однако, Лёшуа нашел в себе силы отказаться от денег.

– За литературу нельзя брать деньги, извините, я бесплатно напишу, – пролепетал начинающий новеллист.

Олигарх изменился в лице, причем в худшую сторону.

– Чё вы писатели §#@евы о себе возомнили? Вы чё, реально думаете, что вы какие-то особенные? Что писульки всякие калякать это круче, чем быть инженером, директором, производственником? Вы о@#§ли что ли? Вы пойдите вон в цех к рабочим, к труженикам, и скажите им это!

При приближении с словам «рабочие и труженики» гнев олигарха становился все более праведным. Он как бы искренне сочувствовал труженикам, чей труд так сильно недооценивается со стороны вонючих литераторов.

– Нельзя деньги брать! – продолжал олигарх уже голосом депутата из числа почвенников. – Писанина – такая же профессия, как все остальные. Понял? И за нее нужно платить. Я не знаю, что там про меня п@#§ят, но у меня никогда люди бесплатно не работали! Ясно, б@#§ь?

В последствие Лёшуа несколько раз проигрывал в голове эту судьбоносную встречу, и представлял, как он мог ответить олигарху – как красиво он мог бы это сделать. Но сейчас он единственное, что не обмочился, и не принять деньги уже просто физически не мог.

– Если будут какие-то вопросы – к Глафире, – снова сменив гнев на милость, указал на помощницу олигарх. Глафира презрительно кивнула.

– Б@#§ь! – вдруг заорал Иннокент Маркович, и нажал на одну из многочисленных кнопок настольной телефонной системы. Пока шло соединение, он жестом попросил Лёшуа идти. Лёшуа нерешительно взял пачку денег, закинул ее в свой рюкзак и двинулся к выходу из кабинета.

– Паша, что там у нас, б@#§ь, по факторингу? – орал олигарх в трубку.

До того, как переступить порог, Лёшуа успел услышать, как некий Паша отвечает великому и ужасному олигарху дословно следующее:

– Иннокент Маркович, я не могу сейчас говорить, у меня совещание. Я наберу, как освобожусь.

Лёшуа поразило то, что в системе олигарха существуют люди, которые могут отвечать Иннокенту подобным образом.

– Ну че? Думаешь, прокатит? – тоскливо спросил помощницу олигарх, когда Лёшуа вышел.

– Глядя на него, я ни в чем не уверена, – повинуясь стратегии автоматического принижения всех, имеющих доступ к хозяину, ответила Глафира.

– Он, конечно, придурок, но все писатели такие. Не от мира сего, – философски заметил Иннокент Маркович.

Глафира давно привыкла к тому, что молчание Иннокента Марковича – есть признак крайнего одобрения чего-либо. А если олигарх что-то скептически полу одобряет, то это означает, что он в полном восторге, поэтому фразу о понравившихся рассказах она сочла излишними похвалами, не способствовавшими успеху начинания, о чем и сообщила хозяину.

– Да ты не понимаешь, – ответил олигарх. – Эти творческие @#йлованы – они так устроены. Не так как мы все. Для них главное – это признание. Если их п@#§ить, то они просто ничего не высрут. Это бессмысленно. Их нужно хвалить. И я еще мало его похвалил. Надо было еще что-нибудь ввернуть. Еще как-то жопу ему лизнуть.

Далее олигарх признался Глафире, что очень устал за день и попросил ее немного расслабить его, что Глафира с радостью и сделала. Факт их рабочего соития говорил о том, что Иннокент Маркович не совсем уж конченный педераст, а хотя бы бисексуал. Если честно, то мальчиками он увлекся просто от пресыщения.

– Когда у тебя очень много денег, и ты не можешь их потратить, – признался он как-то Глафире, – то мир для тебя – это такая роскошная баба. Ты ее уже и так и эдак, и во все дырки ей засунул, и в разных позах ее и так и сяк, а тебе хочется её еще сильнее поиметь, а сильнее уже некуда, и ты начинаешь искать еще что-то новое…

Лёшуа ехал на дачу к Димону на заднем сиденье роскошного Мерседеса С-класса.

– Двадцать тысяч долларов! – думал он. – Да, у Исайи я за год столько получал! А тут за какой-то рассказ. А потом и за другие столько же! Вот мои красотки обрадуются. Квартиру в Москве снимем новую! Даже лучше, чем та была! Съездим куда-нибудь отдохнуть! Шоппинг устрою им, наконец-то. Не надо будет унижаться аниматором и всякую чушь креативить. Подумаешь, рассказ какой-то про Камазова. Зато я дальше смогу безбедно жить и писать шедевры!

# Второй день Андрея Денисовича

Тщеславие и труд всех порвут.

Исайя из Реутова

Первая половина дня Андрея была посвящена рутине. Заказчиком очередной концепции мероприятия выступила газосервисная компания, название которой было не на слуху и, как водится, представляло собой аббревиатуру из трех букв. Первая буква в подобных аббревиатурах обычно обозначала какую-то характеристику компании, вроде профиля деятельности, географии, формата отношения с государством или какой-либо другой исключительности, свойственной большинству сырьевых компаний России. И в данном случае буква Н обозначала независимость компании от государства. Вторая буква Г обозначала принадлежность компании к газовой сфере, и наконец, третья буква аббревиатуры Х констатировала, что организация является холдингом. Получался Независимый Газовый Холдинг. Сайт независимого газового холдинга был столь же типичным, как и его название, за исключением страницы с темпами роста. Судя по приведенному графику, газовый холдинг вот уже пять лет ежегодно удваивал свой оборот, что явно свидетельствовало о его полной независимости не только от государства, но и от реалий российской экономики, и даже не только российской. Двигаясь такими темпами, компания к концу десятилетия имела все шансы обогнать по капитализации Фейсбук, Амазон и Майкрософт.

Андрей придумал для газовиков концепцию летнего мероприятия, посвященного Дню работника нефтегазовой отрасли. Мероприятие должно было проводиться на площадке, приближенной к описаниям библейского рая настолько, насколько это позволяли реалии Подмосковья. Площадка на самом деле была самой дорогой в своем сегменте, и чтобы сэкономить, газовики решили провести мероприятие не в пятницу или субботу, а во вторник. Совокупность всех вводных привела Андрея к концепции «Грехопадение».

Картинки в интернете явно свидетельствовали о божественном статусе руководителя компании, причем в самом что ни на есть христианском понимании. Во-первых, его фотографии не оставляли ни малейшего сомнения в том, что руководитель был настоящим, крепким богом-отцом. Близость же к верховному правителю и его школьному другу, возглавлявшему в то время самую большую компанию страны, также придавали лидеру НГХ черты бога-сына. С богом-сыном его также роднило то, что будь Вы порядочным фарисеем, встретившим его на улице, Вы никогда не опознали бы в нем небесное существо. Во-первых, верховному правителю он приходился где-то по плечо, а надо заметить, что и сам верховный правитель был роста невеликого. Простые геометрические расчеты свидетельствовали о том, что директор компании приходился Андрею где-то по пояс. Во-вторых, глядя на лицо этого человека, никак невозможно было представить, что он имел хоть какую-то изначальную потенцию для управления большой корпорацией. В его глазах не было ни мысли, ни энергии, ни харизмы. Отсутствие какой-либо предрасположенности руководителя к управлению крупной компанией было также очевидно, как для иудеев невозможность Христа стать машиахом. Видеофайлы, найденные Андреем в сети, также свидетельствовали о том, что генеральный директор подобно Cыну плотника изъяснялся исключительно на простонародном наречии, а языка учености не знал вовсе.

Все эти вводные, а также тот факт, что мероприятие проводилось во вторник, и привели Андрея к концепции «Грехопадение». Трансляция началась. В рамках концепции сотрудники попадали в газовый рай. Великолепная гастрономия, самые удивительные развлечения и самые популярные артисты… Но в начале некий демиург (Андрей не стал использовать юдо-христианскую терминологию, выбрав гностическую) ставит им очень странное условие – нельзя пить. Если хоть кто-то из сотрудников подойдет к бару и употребит алкоголь, то весь офис управляющей компании выйдет завтра на работу. Если же сотрудники сумеют удержаться, то их ждет внеплановый выходной. Особое внимание стоит уделить бару. Несмотря на заповедь демиурга, бар вполне себе функционировал, и даже выглядел едва ли не самой эффектной активностью и без того очень эффектного мероприятия. Дорогие напитки всех видов были выстроены в роскошные галереи. Харизматичный сомелье в образе черта рассказывал о том, как правильно дегустировать вина, коньяки, виски, арманьяки и бурбоны. Первое свое путешествие сатана посвятил вину. Он так вкусно рассказывал, что слюна выделялась даже у тех, кто природно и культурно был предрасположен к водке, а вино считал «кислятиной для баб». Кстати, эти самые «бабы» столпились вокруг дьявола в огромном количестве, и было даже не очень понятно, что им нравится больше: теория про «первый нос» или сам импозантный загорелый князь мира.

«Внимательно посмотрите на цвет. Бордовый, фиолетовый – это значит, что вино молодое. Кирпичный цвет есть свидетельство того, что вино долго выдерживалось. Оценив цвет, переходим к так называемому «первому носу». Понюхайте сначала переднюю стенку бокала, а затем и заднюю… Чувствуете животную ноту? Как будто коровой пахнет?»

Толпу дам разбавляли мужчины, которые стремились вырваться из посконного водочного мира и как-то повысить свой культурный уровень, в том числе через приобщение к более благородному напитку. Сейчас они черпали знания, которых уже на текущий момент хватило бы на то, чтобы стать главным экспертом по вину среди своих друзей.

«Пробуем! Вы чувствуете ягоды и травы?»

Каждый из тех, кто слушал дьявола, уже готов был не то, что выйти на работу, а даже продать душу за великолепную возможность ощутить этот самый «первый рот». Но каждого из них ограничивала круговая порука, то есть тот факт, что его личный грех приведет к страданиям всей корпорации.

Закончив про вино, дьявол анонсировал дегустацию виски после короткой танцевальной паузы. Данный анонс привлек к барной зоне даже тех, кто любил водку. «Вино – это баловство, а вот виски – серьезный напиток».

Каждый из присутствующих в тайне мечтал о том, чтобы кто-то из его коллег первым вкусил запретный плод. Это стало бы лучшим оправданием. Тогда каждый мог бы сказать: «Я держался, как мог, мы все держались, как могли, но Петров! Петров всех нас подставил. Теперь из-за него мы все должны завтра испытать на себе главное проклятие рода человеческого – работу после корпоративного мероприятия!»

Многие с наслаждением представляли грядущий страшный суд над Петровым. Как они все со смесью наслаждения и искренней горечи распнут его, а затем напьются! Во время изощренной казни они обязательно подошьют к делу и все прочие чисто профессиональные прегрешения Петрова, такие как, срыв сроков по проектам, ошибки в важнейших для компании документах, невыполнение KPI и другие мелкие грешки, которые впрочем не шли ни в какое сравнение с главным адамовым грехом Петрова.

Танцевальная пауза между тем была очередным орудием дьявола в борьбе за души гостей. Это были танцовщицы – очень страстные и даже похотливые. Но ужасно некрасивые. До того некрасивые, что как только они сошли с подиума к зрителям, этот самый подиум незаметно уполз за кулисы. Некрасивые, страстные, похотливые танцовщицы могли бы стать, пожалуй, самым желанным объектом мужчин компании. Но каких мужчин? Пьяных! А наши гости были трезвыми. И теперь трезвость уже переходила в разряд какой-то половой ущербности, лишавшей гераклоподобных газовиков внутренней уверенности и самоуважения. Во второй части танца вдруг выяснилось, что у некрасивых танцовщиц, жаждавших соитий, есть друзья – танцоры, которые также были не лишены очевидного желания обладания прекрасными представительницами компании. В противоположность танцовщицам они были жгучими красавцами, и теперь общий танец напоминал улицу обычного европейского города, где все мужчины – холеные татуированные мачо, а все женщины – коренастые коротконогие ослики, сексуальные ровно настолько, насколько ржавое ведро. Танцоры в свою очередь очень возбудили женскую часть аудитории. И опять же подойти к подобному мачо, например, на дискотеке среднестатистическая девушка могла лишь после пары коктейлей, употребление которых обычно сильно поднимает самооценку девушек.

Андрей подумал о том, как в подобной ситуации разняться мужская и женская стратегии. Мужчина продолжает трезво оценивать себя, но алкоголь снимает в нем барьер брезгливости и снижает планку, в то время как женщина, напротив, открывает в себе силы стремиться к более высокому идеалу.

Тем временем наступил кульминационный момент мероприятия. Кульминационный момент начался с десятиминутного фильма, посвященного высокой и вместе с тем тяжелой миссии газовиков, которых в фильме именовали мастерами. Мастера по словам закадрового диктора сумели «постичь щедрость камня, душу металла, свежесть форм и нрав земли», и как следствие, им удалась «понять до глубин механизмы станка и сердца, ход смычка, и гул турбин». А в результате деятельности мастеров «время руки вещие простирало к перекресткам звездных миров». Данный поэтический шедевр навряд ли был результатом труда какого-то одного творца, а скорее впитал в себя представления о хорошей поэзии самых талантливых представителей заказчика из рабочей группы по подготовке мероприятия.

Кульминационный момент продолжился двенадцатиминутной хореографической постановкой из жизни мастеров, в которой мастера в футуристических костюмах людей будущего несинхронно исполняли свои движения. Настолько несинхронно, что у зрителя могло сложиться впечатление, будто так оно и задумано.

Наконец на стильную сцену модного загородного клуба вынесли деревянную советскообразную трибуну с гербом, и на сцене показался господь. Андрей поставил заметку, что в концепции его следовало бы именовать словом «газподь». Газподь был с бокалом коньяка в руках. Демиург начал свою речь с того, что произнес тост за компанию и всех присутствующих. Что тут говорить? Вопрос «Почему ему можно, а нам нельзя?» заполнил мозги гостей и лишил их возможности воспринимать эту крайне захватывающую и содержательную речь создателя, кои произносятся обычно руководителями на корпоративных мероприятиях. Ответ на этот вопрос, возможно, мог бы стать главным религиозными прозрением аудитории в жизни, но ответ на него гости сегодня так и не получат.

Мероприятие продолжилось видеотрансляцией поздравления компании Президентом России, зачитанного по бумажке полномочным представителем Президента в сибирском федеральном округе, в котором компания вела свою основную деятельность. У аудитории должно было сложится представление, будто Президент России и впрямь сел, написал текст поздравления и отправил его полпреду, чтобы тот зачитал его по бумажке.

После речи начались танцы под любимую группу господа – популярный во времена молодости руководителя коллектив певцов, который на момент проведения мероприятия поймал вторую волну успеха. Сотрудники компании послушно вошли в танцевальное пространство перед сценой и стали двигаться. По их серьезным напряженным лицам было видно, каких усилий им стоят расслабленные танцевальные движения. Вдруг господь начал шарить руками по карманам брюк, что мгновенно привлекло внимание всей тысячной аудитории танцпола и тех, кто в силу своего высокого статуса мог позволить себе остаться за столиками во время выступления любимой группы руководителя. Когда создатель, наконец, отыскал телефон в кармане, он поднял руку вверх и медленно опустил ее, приказывая тем самым снизить громкость звука. Громкость колонок снижалось в точном соответствии с динамикой движения руки главы холдинга так, что казалось, будто он управляет звуком, благодаря кинект-системе, встроенной в его тело с рождения. Особенно странно выглядела при этом группа певцов. Молодые 45-летние парни продолжали как ни в чем не бывало кривляться на сцене при том, что слышно их уже практически не было. С другой стороны, а что им оставалось делать? Звук их голосов был вмонтирован в фонограмму, а раз голоса продолжали звучать с той же экспрессией, то и двигаться уже в общем-то немолодые мужчины могли только с прежней силой. Они продолжали прыгать, и с помощью специальных движений призывать гостей поддержать их собственным прыжками, в то время как гости сбавили интенсивность движений пропорционально уменьшению громкости, но тем не менее продолжали танцевать.

Создатель принял звонок. Громкость звука колонок упала настолько, что все могли услышать даже некоторые обрывки фраз хозяина, который неспешно вел какой-то, по всей видимости, очень важный разговор, в то время как мальчики на сцене продолжали отжигать. Когда разговор, длившийся около двадцати минут, был завершен, господь вновь сделал жест рукой, который привел к восстановлению прежнего уровня звука и прежней амплитуды колебания рук и ног сотрудников в танце. Да, да, они и вправду, в течение этих двадцати минут продолжали танцевать, пусть и не так энергично. Не успела песня закончиться, как господь вовсе оборвал музыку характерным жестом руки, словно бы он резко схватился за невидимый тонкий стержень. Когда музыка резко смолкла, господь обратился к ведущему мероприятия в образе архангела.

– Миша? – тихо сказал господь, но его отлично слышали все гости, – попроси у них диск с новым альбомом специально для меня.

Несмотря на то, что директор находился в двадцати метрах от сцены, а архангел в трех метрах от музыкантов, руководитель компании принял решение общаться с кумирами молодости через посредника в виде Миши. И пока ведущий передавал просьбу музыкантам, у тех было время сообразить, что ответить, ведь эту самую просьбу они прекрасно слышали и без ведущего. Сложность заключалась в том, что никаких новых альбомов сорокапятилетние поп-идолы не выпускали уже по меньшей мере в течение трети своей славной жизни. Всё, что они исполняли было наследием тех времен, когда людям нравились самодеятельные потуги дворовых исполнителей, а нынешняя волна популярности группы объяснялась желанием подросшего поколения прикоснуться к частичке своей молодости. Но рассчитывать на то, что кумиры чей-то молодости пусть и в тайне от человечества создали современный хит, а уж тем более целый альбом, не приходилось.

Исполнители вопросительно покосились за кулисы и встретились взглядом с личным помощником господа. Помощник формально был женщиной, поэтому правильнее было бы называть его помощницей. Так вот эта женщина, имевшая множество внешних признаков того, что служение господу – это тяжелое бремя, не всегда полезное для здоровья, отправила музыкантам ответный взгляд, который как бы говорил: «Делайте, что хотите, но если Вы не подарите диск с новым альбомом, то, когда она будет низвергаться в преисподнюю, она непременно прихватит ребят с собой.»

Понимая это, ребята весело ответили, что уже послали своего менеджера за диском, и диск вот-вот будет. Прерванная руководителем нефтяной компании песня была возобновлена, музыканты из вопросительно озадаченных старцев мгновенно превратились в веселых зайчиков, но ненадолго, ведь в момент прерывания от трека осталось буквально двадцать секунд. Следующая песня также была прервана. На этот раз господь остановил ее с целью заказать свою любимую песню выступавшей группы.

– Миша! – руководитель вновь обратился к ведущему с доброй комсомольской интонацией. – Пусть ребята сыграют мою любимую песню «Сентябрь».

Сорокапятилетние ребята не выдержали, и один из них сказал в шипящий и явно неотстроенный для живого голоса микрофон:

– Марк Иванович, возможно, Вы имели в виду нашу песню «Апрель»?

Заиграли первые аккорды главного хита группы, но они тут же были прерваны уже известным волевым жестом демиурга, хватающего рукой невидимый стержень.

– Миша! – директор снова включил свой голос парторга. – Разве я сказал «Апрель»? Ты слышал, чтобы я говорил «Апрель»?

– Нет, Марк Иванович, – послушно отозвался ведущий, – Вы сказали «Сентябрь».

– А зачем они тогда стали играть «Апрель»? Они что, не понимают разницу между апрелем и сентябрем? – продолжал директор своим добрым отеческим тоном.

Главный солист группы вновь со страхом поглядел за кулисы. Женщина-помощник ответила взглядом, который телепатически транслировал артистам, что ее совершенно не волнует отсутствие в репертуаре группы песни «Сентябрь». Песня должна быть исполнена и баста. Ситуацию неожиданно спасла секция экрана, которая вдруг отделилась от светодиодного полотна и родила молодого, но уже седого человека. Человек этот был явно испуган, но он держал в руках тот самый диск с новым альбомом. Подобно стрельцу, идущему в направлении лобного места, седой молодой человек пронес диск повелителю. Повелитель жестом приказал охраннику взять диск. Затем, сославшись на важные дела, руководитель покинул зал, а гости еще долго ему аплодировали, и закончили аплодировать, лишь когда кортеж демиурга пересек МКАД.

Вечером все напились. И даже устроили небольшую свальную оргию. Петрова не распяли, но через два месяца он таки покинул компанию, не имея никаких формальных нарушений на счету, кроме вышеперечисленных ошибок, которые между тем были свойственны всем работником не только компании, но и отрасли, страны и даже, как в последствии убедился Андрей, всего мира.

Затем Андрею пришел ответ от заказчика, в котором тот просил внести правки в концепцию уже другого мероприятия. Мероприятие было незамысловатым. Около сорока топ-менеджеров химической компании проводили стратегическую сессию. Сессия начиналась со сплачивающего тимбилдинга в формате соревнований по дегустации водки. После должна была следовать спортивная часть в бассейне, и здесь заказчик просил прописать возможность использования сауны с пивом как опции. Наконец после описанной выше деловой части должна была последовать развлекательная. Так как все топ-менеджеры были мужчинами, вечерний развлекательный банкет было предложено провести в формате конкурса красоты, предварительно подобрав девушек модельной внешности, которые были бы претендентками на титул Мисс Компания, а топ-менеджеры в этом случае превращались в жюри конкурса. Заказчик просил указать, что девушки должны быть не просто красавицами и жрицами любви. По легенде все они должны быть как бы сотрудницами этой самой химической компании. Заказчик просил подробно расписать один из таких образов. Андрей послушно дописал информацию про возможность использования бани и пива в спортивной части, и расписал пример презентации девушки, которая по легенде была грузчицей на складе компании-заказчика. Представляясь, она должна была признаться, что отказалась от карьеры в модельном бизнесе в пользу склада, так как хотела бы найти себе там надежного и верного мужа. Но пока что девушка сталкивалась с затруднениями, так как грузчики замыкались в ее присутствии, и казалось, даже боялись обладательницы роста сто восемьдесят сантиметров и четвертого размера груди.

– Наверное, они просто геи, – резюмировала модель в финале собственной презентации и в преддверии конкурса в купальниках.

Отправив письмо с правками, и отобедав, креативный директор отправился в клуб маркетологов, мероприятие для которых организовывало лучшее во Вселенной агентство, а потому Андрею предстояло быть модератором полу-конференции, полу-тусовки. Тусовка эта состояла по выражению заказчика в основном из типичных «десижн-мейкеров», рядовых «хай левел людей» и тех, кто изо дня в день генерирует «вэлью».

Первый доклад представила девушка, которая возглавляла главные мировые социальные сети в России. Не то с переполнявшей сердце радостью, не то с восторженным ликованием, она рассказала о том, как изменилось потребление человечеством информации в последние годы.

– Время восприятия информации сократилось с минуты до тридцати миллисекунд в 2001-м году и до трех миллисекунд в 2014-м! – с энтузиазмом, роднящим ее с теми ребятами, которые выполняли пятилетки за три года, кричала она. – А на обработку изображения мозгу и вовсе необходимо всего 1,3 миллисекунды! И не только обработать, но еще и выработать эмоциональную оценку данного изображения!

Далее уважаемый спикер рассказала о том, что это только в книге мы читаем 150-200 слов в минуту, и это потому, что движение взгляда по тексту отнимает достаточно приличное время. Если же выводить текст по два-три слова на экран, то скорость чтения возрастает до пятисот слов в минуту. Таким образом, если выводить на экран Войну и Мир Толстого, то 460787 слов романа человек способен осилить за какие-нибудь пятнадцать часов. Препятствием для такого чтения теперь являлось лишь то, что человек этот не сможет удерживать внимание на столь неинтересном и нединамичном тексте, ведь по словам эксперта из соцсети, человек способен тратить на один пост в соцсети от 1,7 до 2,5 секунд в зависимости от того, смотрит ли он пост на мобильном устройстве или на десктопе. Такая скорость просмотра приводит к тому, что среднестатистический большой палец человека пробегает за сутки сто метров контента, что к великой гордости руководителя инстаграмма эквивалентно высоте монумента покорителям Космоса в Москве. Такая скорость потребления информации неизбежно приводит и к девальвации новостей. В качестве примера спикер, продолжавшая вещать восторженным голосом юной пионерки, привела новость о том, как в прошлом году Оскар по ошибке вручили не тому фильму, и уже через день об этом никто не вспоминал.

Далее руководительница фейсбука показала сорок шесть секунд очаровательного и интригующего видео о том, как девочка в телескопе видит домик человека на луне – милого старичка, который выходит из своего домика, идет по кратеру и садится на скамеечку. Он грустно смотрит сквозь телескоп в глаза девочки, а брат, который даже не догадывается о столь интересном наблюдении сестры, продолжает ковыряться в своем гаджете. Видео оборвалось на самом интересном, так как восторженная спикерша утверждала, что именно столько времени зритель готов смотреть фрагмент без сообщений, брендов и позитивных новостей. Зато мы готовы три часа в день тратить на просмотр быстро меняющихся и насыщенных информацией сообщений в социальных сетях, проверяя свой телефон не менее восьмидесяти раз в сутки.

Затем девушка ничуть не менее восторженно принялась рассказывать о том, как использовать все это в маркетинговых целях – какие делать рекламные сообщения, как выстраивать воронку продаж и так далее, как будто бы социальные сети только и существовали для того, чтобы кому-либо что-либо или кого-либо продать.

Пока очкастая директриса втирала, Андрей переваривал, совершенно потрясшие его, цифры. «Это же насколько нам все стало неинтересно?» – думал он, – «Настолько, что мы не можем ни на чем толком сконцентрироваться и просматриваем гигабайты мусора ежечасно. Зачем нам это? Может, соцсети пора запретить? Пока Андрей впадал в уныние, Исайя откровенно кайфовал. Он делал картинно изумленное лицо. Он показывал большие пальцы сразу на обеих руках, а затем даже подошел к стоящему у сцены Андрею и выразил свой восторг вербально.

– О@#енная тетя! – восторгался Исайя. – Я же говорил, Андрюша! Все! Человечество поменялось! П@#§ец!»

Артистизм и ораторские способности Исайи были вместе с тем совершенно не оценены, стоявшими в пределах звуковой доступности, двумя следующими спикерами. Создавалось впечатление, будто им вообще ничего не интересно кроме них самих. Они были высокими, модно одетыми снобами. Руководительница русского фейсбука анонсировала их как рок-звезд, которые вскоре после нее поднимутся на сцену. Но сначала на сцену понялся Андрей, чтобы поблагодарить докладчика и представить следующих. Он уже понял, что никому не интересен на этой «внутряковой» тусовке людей, которые считали, будто именно они, маркетологи, и управляют своими компаниями, а следовательно, и всем миром. После доклада восторженной пионерки соцсетей, казалось, что это не так уж и далеко от правды.

Однако, креативный директор все же решил пошутить. Сначала он зачем-то сказал, что, к примеру, Евангелие весит едва ли больше 10 килобайт, однако его влияние на нас настолько колоссально, что вряд ли сравниться по эффективности с теми пятью миллиардами гигобайт информации, которое родило человечества за время предыдущего доклада. Реплика Андрея была встречена гулом неодобрения и даже презрения. Этот поток звука говорил что-то вроде: «Кто пустил сюда этого дилетанта, и почему этот простолюдин вообще модерирует нашу венценосную сессию?»

Андрей обратил внимание на лица трех основательниц клуба – невысоких и некрасивых, но очень энергичных, девушек. Та, что была наименее влиятельна и наиболее позитивна, состроила гримасу, обозначавшую: «Ну что же ты, маленький! Ну нельзя же так обкакиваться на людях, но я все равно умиляюсь тебе.» Остальные две девушки, еще недавно мило ворковавшие с креативным директором, теперь метнули в него взгляды полные злобы. «Эй ты, лох! Ты нам так все мероприятие завалишь!» – ласково говорили эти взгляды. Однако Андрей уже включил вторую мысль, касавшуюся как раз ценности информации, которая рождается в таким количестве в результате деятельности миллионов пользователей сетей. Однако взгляды основательниц, и тяжелое эмоционально поле неодобрения толпы как-то сбили креативного директора с мысли, и из его уст изверглось что-то не совсем понятное. Даже самому Андрею. Креативный директор продолжал говорить со сцены ироничным тоном хозяина вечеринки и видного эксперта, что явно было неправильными, ведь как только что убедился зал, ни тем ни другим креативный директор лучшего во Вселенной агентства не являлся.

– Я не знаю кто эти ребята, но на разогреве у них General Manager Facebook Россия! – тем самым неуместным тоном своего парня сказал Андрей и представил спикеров.

Гиганты стали взбираться на сцену под мощные гитарные рифы, сдобренные скоростным ритмом дабстепа. Одного из них Андрей окрестил высокомерным, а второго – душевным. Высокомерный унизил модератора полнейшим безразличием к его фигуре, а душевный подбодрил Андрея снисходительным кивком, как бы одобряя последнюю шуточную реплику креативного директора. А может, этим кивком он просто подтверждал, что модератор правильно произнес его сложную кавказскую фамилию. В преамбуле душевный все-таки вспомнил об Андрее, сказав, что сейчас спикеры как раз-таки и поведают залу о том, как загрузить культуру в сознание аудитории с обозначенными предыдущим спикером параметрами потребления информации. Из этой фразы Андрей сделал вывод о том, что какую-то мысль ему все же удалось донести до аудитории своей второй не слишком удачной фразой.

В качестве решения проблемы проталкивания культуры в игольное ушко клипового сознания высокомерный предложил два уже реализованных проекта. Один был посвящен году октябрьской революции в России, а второй – 1968-му году, также во много революционному, как для мира, так и для нашей страны.

Проекты представляли историю в формате лент социальных сетей и сообщений в месседжерах так, будто и в 1918-м и 1968-м уже существовали гаджеты и мобильный интеренет, а исторические личности уверенно ими пользовались. Особенно Андрея возмутила переписка Высоцкого с Мариной Влади и друзьями в одном из популярных мессенджеров. По стилю переписки зритель мог без труда оценить степень опьянения народного кумира, и даже посмеяться над ней, что зал дружно и сделал.

Что тут говорить? И сама креативная идея, и ее реализация, и личности докладчиков, прежде всего, конечно, высокомерного, вызывали в зале благоговение, восхищение, и даже что-то похожее на восторг, который испытывают девушки при виде смазливого, но гордого музыкального кумира, а ведь аудитория мероприятия состояла прежде всего из девушек.

В финальном демонстрационном ролике высокомерный часто пересекался в кадре с самым известным телевизионным журналистом страны, который наряду с высокомерным был одним из лиц проекта о революции. В свое время журналист сделал большой шаг для российского телевидения, упихав историю и культуру в очень интересный телевизионный формат, также сочетавший в себе игровые эпизоды, забавную графику, ну, в общем все то, что делает телепроект более удобоваримым для зрителя. Журналист всячески подчеркивал свою непринадлежность к культурологам, критикам и искусствоведам. Он признавался, что лишь фиксирует факты, и доносит их в интересной зрителю форме. Например, у него был фильм про Пушкина, благодаря которому зритель с головой погружался в биографию и жизнь поэта. Фильм был живой, драйвовый, интересный. Но в нем совсем не было произведений главного русского классика. А разве можно разделить жизнь и творчество писателя, показав лишь жизнь? В этом смысле высокомерный был безусловно продолжателем самого известного журналиста, ведь он придумал еще более компактную форму для трансляции культуры.

Когда докладчики под шквал аплодисментов спускались в зал, Андрей вышел на сцену, и не меняя тона, констатировал:

– Александр Блок выкладывает в сторис ночь, улицу, фонарь и аптеку, и обретает творческое бессмертие. Аптека, разумеется, определенного бренда.

Зал понял шутку, но смеяться над ней не хотел. Единственные, кто положительно отреагировал на остроту креативного директора, были Исайя и сотрудники лучшего во Вселенной агентства. Да и то не все. К примеру, девушка, бывшая непосредственным менеджером проекта, поддержала своих заказчиков, и также посмотрела на Андрея с брезгливым недоумением, а еще одна будущая героиня нашего повествования, девушка по имени Таисия Пестрикова, просто проигнорировала реплику Андрея и смотрела на высокомерного увлажненными от желания глазами.

Понимая, что как модератор Андрей потерпел крах, основательницы клуба выскочили на сцену и представили специального гостя – известную певицу и блогера, которую знали абсолютно все представители маркетологического сообщества, но вот, к примеру, ни Исайя, ни Андрей не знали. Андрей, конечно, посмотрел ее видео перед тем, как модерировать конференцию. Клипы певицы были таким причудливым сочетанием арта и дурдома, которое последнее время было невероятно модным. Создавалось впечатление, будто героиня только что попала на нашу планету и теперь учится двигаться, что-либо понимать и разговаривать. Фразы в стихах были какими-то ломанными, часто подчеркнуто корявыми с точки зрения синтаксиса. Но такая речь отлично гармонировала с образом, случайно оказавшейся на Земле, инопланетянки. Тексты певицы в сочетании с музыкой звучали довольно круто, но попытки Андрея их как-то проанализировать не увенчались успехом. Вероятно, их целью было непосредственно подсознание слушателя.

Исходя из доклада, главным достижением певицы было то, что она создает свое творчество исключительно своими силами. Она сама пишет песни, снимает клипы, монтирует и продвигает их. Концепция Do It Yourself делает певицу абсолютно свободной от кого бы то ни было, что по мнению докладчика, являлось главным условием существования художника, а также позволяло предлагать своим клиентам полный цикл работ, состоящий из идеи, предпродакшна, продакшна, постпродакшна, размещения, продвижения и, как подчеркнула певица с особой гордостью, доверия и любви! Гости, профессионально занимавшиеся стимулированием роста потребления, были буквально помешаны на «любви и доверии», и тут певица, как говориться, вмастила, вызвав бурную радостную реакцию слушателей. Доклад исполнительницы модных альтернативных песен получился очень драматургичным. Здесь была и история про лейблы и продюсерские центры, которые навязывали певице свои стандарты как в России, так и за границей, например, в Лондоне, куда певица сбежала от серых российских будней. И рассказ про две депрессии, и даже история про разбитый айфон, который и привел музыкантшу к пониманию собственной идентичности и к вере в то, что она может противостоять индустрии шоу-бизнеса, подобно Давиду одолев Голиафа массовой культуры, ведь свою деятельность она явно не причисляла к попсе. История невероятной победы, рассказанная самим победителем, завершилась различными кейсами, в частности про то, как певица придумала отличную рекламу про холодильник.

Готовясь к сессии, Андрей рассчитывал на полемику, и что он будет эту полемику модерировать, но споры велись в кулуарах. Маркетологи обсуждали кейсы, связанные с эффективной конвертацией интереса в покупку, новых блогеров, последние новости в SMM и другие волновавшие маркетологов вопросы. Понимая свою невостребованность на данном мероприятии, Андрей двинулся к фуршетным столикам, и набрав еды, встал за один из них. Вдруг креативный директор заметил за соседним столиком Её. Она ворковала с высокомерным. Глаза Ее затянулись пеленой восторга – той самой, которая покрывала Ее взор, когда она поражалась очередному креативному достижению Андрея. Высокомерный проповедовал, кидая короткие фразы сквозь изредка проступающую на губах не то улыбку, не то усмешку. Когда он отошел, Андрей двинулся к Ней, предварительно уронив и разбив вдребезги тарелку с остатками снеков. Черт! Зачем он вообще стал брать эти объедки за Ее столик? Общество покосилось на Андрея. На взглядах присутствующих проступила радость от подтверждения гипотезы, которая до того сформировалась в сознании большинства гостей относительно креативного директора лучшего во Вселенной агентства. Андрей тут же подтвердил гипотезу нелепыми извиняющимися поклонами. После серии поклонов, он наконец добрался до Нее. Она поведала Андрею о том, как невероятно крут высокомерный, какую гениальную идею он придумал, и как все в мире маркетинга и не только восхищаются им. Она не могла не обратить внимание на скепсис Андрея, граничащий с ядовитой злобой, который был тщательно замаскирован под доброжелательность и искреннее стремление уважать точку зрения каждого. Она ответила своим фирменным скептическим всматриванием в собеседника, мол хватит тут меня разводить, и предложила Андрею ехать уже домой. Перед отъездом Андрей с Исайей покурили на крыльце клуба. Формально Исайя был всем невероятно доволен, но внутри он чувствовал себя как побитая собака – генеральный директор категорически не мог ничего таить внутри, притворятся, и его истинное отношение к происходящему всегда проступало на лице. Чтобы скрыть свое разочарование перед покидающими ресторан гостями он улыбался им такой натянутой улыбкой и так нелепо качал головой, что напоминал собачку на приборной панели автомобиля. Основатели лучшего во Вселенной агентства не могли не понимать, что каким-то непостижимым образом были сброшены с парохода современности на мероприятии, которое организовали сами, за свой счет и ради собственного продвижения.

По дороге домой Андрей размышлял о произошедшем.

«Какого хрена? Я оплатил это мероприятие – экран, сцену, ресторан, видео, сценарий, жрачку, бухло. Какого хрена я должен под это все подстраиваться? Почему я не вел себя как хозяин, не делал на сцене то, что хочу. Какого хрена я подстраиваюсь под этих ублюдков? Почему я смотрел этим заискивающим взглядом? Почему бил эти нелепые извиняющиеся поклоны, когда разбил тарелку? Это мое мероприятие! Хочу и бью! Очень неприятные люди! Но чем они мне неприятны? Что такого плохого они делают? Низводят человека до галимого потребителя? Радуются тому, что система восприятия человека атрофируется, и нужно изобретать новые способы захвата его внимания? Радуются тому, что теперь есть такой классный формат упаковать культуру в месседжи, картинки и видосики? Но ведь это их работа! И они обязаны делать ее хорошо. Любой человек должен делать свою работу хорошо. Это круто. И вот они хорошо делают свою работу. А их хозяева радуются тому, что эффективность растет, благодаря таким классным маркетологам, ведь они за меньшие деньги приводят больше клиентов. Расходы меньше, доходы больше! Они – молодцы, и они не виноваты в том, что мир так устроился, и главной целью мира стала экономическая эффективность, которая превращает всех в винтики. А какая альтернатива? Христианство? Да @#й там. На самом деле, Христианство ко всему этому и привело. А точнее протестанство. Мартин Лютер сказал: «Ребята, нужно работать! Бог оценит Вас по делам Вашим, а не по тому, как вы ему челом в храме били. Но когда же мы будем молиться и библию читать? Все время! Теперь Бог будет жить у Вас дома! Будете там ему молиться. Перед едой, после еды, все время. А книга? Вот вам библия на немецком. Читайте сколько влезет. И что мы сейчас видим? Южная Европа. Италия, Испания. Какая культура! Какой климат! Какое плодородие! Но они в жопе. А весь протестантский север в полном поряде. Заводы, технологии, процветание. Но есть одна проблемка. Иисус считал труд проклятием, а эти – благом. Это что? Христианство? Нееет. Это уже не Христианство. Потому что Христианство оно про работу над собственной душой, про душу. А эти про труд и про экономическую эффективность. Вот где разрыв произошел. И пошла гонка вооружений, и появились сверхдержавы, и общество потребления, и сексуальная революция, и всё. Одну штучку поменяли, и всё Христианство загнулось. И Католицизм не выдержал конкуренции. Ну ,он, конечно, сам виноват. Сам создал инквизицию, сам проводил оргии пап, чем и привел к протесту. А теперь он такой стал демократичный, папы римские теперь все такие зайчики, открытые, толерантные. Но поздно. Всё. Экономика, направленная на удовлетворение животных потребностей, съела Бога. Да, православные еще держатся! Ну, они ближе всего к учению. Потому что самые высокодуховные, и больше всех страдают. Вы посмотрите на каких-нибудь заводчаников, которые вышли из горячего цеха, взяли водки и пьют. Это же чистые апостолы. В них вера! И что они за рюмкой обсуждают? Не то как Машка блядует. Нет. Они самые что ни на есть экзистенциальные вопросы муссируют. Так что же это за религия такая, которая в итоге привела к такому человеку? К муравью, который всю жизнь только пропитанием занимается. И еще тщеславием. О! Как это важно! Ведь бренды все зиждутся на тщеславии. Если человек ездит на Мерседесе, он как бы говорит – я дебил. Я готов платить за бренд вопреки здравому смыслу. Посмотрите все на меня! На дебила! А я часть этой системы тщеславия. Доминантность. Доминантность оказалась самым сильным инстинктом. Сильнее даже питания и размножения. И я часть этой системы. Поэтому я сегодня и вел себя, как говно. Потому что если система – говно, а ты часть системы, то ты – говно автоматически. Поэтому я так тщательно вычищал ботинки, поэтому я десять раз ходил к зеркалу и проверял нет ли у меня волос и козявок в носу. Поэтому я не вел себя так, как мне хотелось, потому что мы все это замутили, чтобы задружиться с этими е@#§ыми маркетологами. Потому что я часть этой @#§чей системы.»

Андрею вдруг захотелось сбежать из этого мира. Повернуть руль и поехать не домой, а куда-нибудь прочь. И так ехать, ехать, а потом приехать на какой-нибудь край света и там остаться жить – ловить рыбу, писать роман. Креативный директор точно знал, что сегодня он побывал не где-нибудь, а в аду. И он очень долго стоял в душе перед тем, как лечь спать.

Смотреть интервью с известным режиссером младшим (братом известного режиссера старшего из прошлого интервью) было не интересно. Это было бы интересно лет тридцать назад, когда режиссер младший был гением. Но видеохостингов тогда еще не было. Теперь же, когда он превратился в политика, пропагандиста и функционера – не интересно. Теперь он снимал очень плохие фильмы, ведь политики и функционеры существуют для того, чтобы заниматься политикой и выполнять какие-то важные функции, но никак не ради съемок фильмов. Было совершенно не понятно, что интересного в ответе на вопрос «Как Вы любите, чтобы половой член Вашего хозяина заходил к Вам в анус? Когда хозяин наваливается сверху, или когда он снизу, а вы удобно расположились на нем?»

– Для чего это смотреть? – мысленно полемизировал Андрей с Исайей, который горячо рекомендовал интервью. – Чтобы порадоваться тому, как человек низко пал? Чтобы осознать, что ты не единственное чмо на планете?

Андрей вновь подумал о высокомерном. Тот проводил совещание в просторной переговорной на одном из высоких этажей одного из небоскребов, которые вот уже десять лет как торчали из Москвы. В момент подключения креативного директора к трансляции, высокомерный распекал молодого усатого мужчину.

– Кто? Кто будет читать четыре тома Вашего романа? – орал высокомерный.

Не трудно было догадаться, что мужчина с усами – это граф Лев Толстой.

– Я же просил сделать его в комиксах! – возмущался высокомерный.

– Но помилуйте, любезный, что же это за литература такая без текста? – робко спрашивал автор Войны и Мира.

– Литература может быть блестящей! Но Ваш текст будут читать ровно сорок шесть секунд. Мы проверяли. Проводили фокус группы. Сорок шесть секунд максимум читают, и переключаются! То есть, весь остальной текст Вы писали просто для себя. Ясно?

Далее высокомерный переключился на Пушкина. То, что перед ним сидел лучший поэт России в истории, было понятно сразу в силу исключительного портретного сходства персонажа трансляции и того актера, который играл Пушкина в фильме самого известного в России журналиста.

– Послушайте, – продолжал впавший в раж, высокомерный, – Мы тут провели эксперимент. Мы удалили все отступления из Евгения Онегина. И знаете, что получилось? Тридцать строф. Тридцать строф реального действа! Остальное – просто болтовня!

– Но в этой, как Вы изволили выразиться, болтовне, и есть вся суть. – гордо, но как-то неуверенно отвечал Пушкин.

– А тогда чем Вы отличаетесь от… ну вот хотя бы модели Тани? – высокомерный продемонстрировал солнцу русской поэзии посты красавицы Тани из инстаграма. – Таня, как и ты, фиксирует действительность в своих размышлениях.

Престижное образование высокомерного, по всей видимости, давало ему право перейти с Пушкиным на ты.

– Но только она размышляет на актуальные темы, а ты рассказываешь о событиях двухсотлетней давности. Энциклопедия, @#§дь. На @#й мне энциклопедия по кибернетике 1924 года? А?» – высокомерный явно превышал допустимый тон в общении с классиком, но классик не мог держать удар и как-то поник.

– Ну ладно, допустим мы удалили все отступления, что осталось? Ты вообще понимаешь, какой там примитивный сюжет? Количество событий всего Онегина равно количеству событий, которые происходят в первые 10 минут одной серии современного ситкома! Как ты думаешь, Александр Сергеевич, читателю будет это интересно? Будет ли он читать твою примитивную историю, когда можно посмотреть какой-нибудь динамичный, наполненный событиями сериал? А?

Высокомерный переключился на джентльмена исключительно достойного – очевидно, потомка знатного рода.

– Я прочел Ваш роман «Дар», – высокомерный почему-то не мог перейти на ты с этим полным достоинства господином, видимо, в силу того, что в господине того самого высокомерия было даже больше, чем собственно в высокомерном. – Я прочитал «Дар», и у меня очень простой к Вам вопрос. Скажите, что там вообще происходит? Какой там сюжет? Ну, просто интересно.

Господин гордо отвел взор и обиженно уставился в окно.

– Не надо отворачиваться, Набоков! – заорал высокомерный. – Там нет сюжета. Просто нет и всё!

Далее высокомерный принялся распекать Гоголя:

– Ну, если есть классная работающая схема, которую я придумал… Ну почему нельзя сделать избранные места из переписки с друзьями в формате сообщений в мессенджере? Сократить, добавить ответы от друзей. Ведь это тоже самое! Только в более динамичной и интересной для пользователя форме!

За Гоголя неожиданно вступился Пастернак.

– Нельзя, нельзя так относиться к тексту… Понимаете… – прогнусавил нобелевский лауреат, и хотел, видимо, продолжить мысль, но высокомерный жестко обрубил его:

– Так! Тебя я вообще не хочу понимать! – крикнул он. – У тебя доктор едет из Москвы в Пермь четыре месяца. Здесь можно книжку закрывать. Нет, у тебя безусловно, действия полно! Но это же какой-то латиноамериканский сериал. Как могут люди постоянно неожиданно пересекаться в самых разных местах? Когда Доктор появился, его никто не понял. Тогда, когда он должен был быть суперактуальным, его никто не понял! Кто его может понять сейчас? И не надо мне тут рассказывать про Тарантино. Это все показное эстетство. Я так тоже постоянно делаю. Если хочешь, чтобы тебя уважали, ты должен любить то, что не понимает больше никто. В этом смысле Вы, Борис Леонидович, отличный писатель!

– И Бродский. – прыснул какой-то персонаж второго плана.

– Бродский? Бродского любит каждый ПТУшник. Любить Бродского – это вторично и беспонтово!

– Но Вы тоже написали толстый кирпич о революции в шестьсот восемьдесят страниц. – проговорил поставленным дворянским голосом Набоков, поставив мягкий знак в середине слова «шестьсот» и в конце слова «восемьдесят.

Высокомерный не растерялся и тут же выдал максимально аргументированный ответ:

– А знаете, почему я написал кирпич? Потому что кирпич – это круто, это заслуживает внимания, кирпич хочется купить, ведь ты будешь его долго читать за свои деньги! Но внутри этого кирпича я сделал все максимально клиентоориентированно, ну то есть читаелеориентированно. У меня все события 17-го запараллелены с сегодняшним днем! Вот Гапон – вот Камазов. И читателю это постоянно интересно! Постоянно!

– А если нет параллели? – прогнусавил дотошный Патернак.

– А если нет, то я просто не пишу об этом! Я в отличие от вас забочусь о читателе.

Высокомерный продолжил гнобить классиков, а Андрей вдруг заметил, что по соседству с ним сидит сэр Пол Маккартни. Креативный директор заговорил с одним из основателей Биттлз на английском:

– Вы хоть понимаете, что все это из-за Вас? – задал неожиданный вопрос Андрей.

– Знаешь, революция – это всегда прекрасно. Любая революция – это чистый свежий воздух, отказ от всякого дерьма, полный резет и опьянение от свободы и величия момента! Но почему-то любая, абсолютно любая революция, всегда приводит к затхлости, несвободе и камере. Результатом любой революции становится то, с чем она в начале боролась. Мы тогда боролись с диктатом чопорной серости, мы боролись с формальностью и шаблонами. И в итоге мы стали родоначальниками культуры, которая привела к такой же серости и несвободе.

– Точно, точно, – подтвердил не пойми откуда взявшийся Блок. – Кстати, шутка про аптеку мне понравилась. – попытался поддержать поэт креативного директора.

Тем временем сэр Пол продолжал на английском, словно Блока не существовало:

– У каждого из нас только одна жизнь… И если ты спросишь меня, в какой роли я хотел бы прожить ее – революционера или жертвы плодов революции, то я думаю, ты знаешь, что я отвечу.

– Точно, точно. – второй раз повторил Блок, а Андрей, наконец, уснул.

# Тайная вечеря в чайхане «Имам»

Я Вас любил. Любовь еще? Быть может.

Кажется, плагиат

Весна выдавила из креативного директора последние соки терпения, и он решил во всем признаться Ей. Свидание в чайхане легче всего описать стихотворением, которое он выслал Ей на следующий день, чтобы как-то придушить тоску, высасывающую воздух из легких. Мы приводим стихотворение еще и потому, что его автору было сложно вспомнить какие-то детали, так как голову наполнял гул досады от поражения. Единственное, что он помнил, это то, как после всего случившегося они обсуждали запах весны, который несомненно уже чувствовался в воздухе.

Бородино

Под солнцем пахнущей весны

Стоят слова на построении.

Им все инструкции ясны

Перед началом наступленья.

Здесь каждый выучку прошел,

Готов к стрельбе на пораженье,

И знает каждый здесь глагол,

Какое у него спряженье.

Когда блицкрига час настал,

Вдруг генерал ретировался.

Он как бы был, но убежал,

А штурм громоздко начинался…

Пожалуй, лучшие бойцы

Не выдержали бой набата -

Гусары, войны, наглецы

Вдруг стали мясом из штрафбата.

В бою им стало трудно лезть

В запретные любви овраги,

Смущенье пристрелило лесть.

Вот прямо в спину. Были драки.

Колосс на глиняных ногах

Ногами же спускался к краху,

А марш не к месту все играл,

Предательски блестели бляхи.

С трудом противясь естеству,

Слова в итоге отступили.

Они решили сдать Москву,

Чтобы потом спасти Россию.

С трудом уснул. Средь этих хроник

Я был всего лишь маркитант.

Но видел сон, как в тихий дворик

Заехал танк…

Он перенес отказ. Она отказала ему. Их выход из чайханы и прощание были столь же неприлично затянуты, как старые французские фильмы. Им нужно было быстро распрощаться и разъехаться, но они отчего-то тянули, как будто пытаясь забыть ту неловкость, которую так нелепо спровоцировал Андрей. На дворе стояла совершенно французская весна. Солнечная, многообещающая. Он обнял Ее. Она прижалось к нему так крепко, как никогда раньше, и он с горечью для себя отметил, что ко всем Ее достоинствам у Нее еще и прекрасная грудь. Несмотря на отказ, теперь их объединял совместный интимный опыт, и они оба это чувствовали. Он проводил Ее взглядом и сел в автомобиль. Она выезжала с парковки первой, и он зачем-то глупо улыбнулся и помахал Ей, что явно свидетельствовало о его разбитом состоянии, связанном с потерей всяческих ориентиров. Он некоторое время следовал за Ней, пока Она не свернула направо, а ему следовало ехать прямо.

Он вдруг почувствовал, как ему разом отказали все. Деревья с зарождавшейся листвой, блестящие на солнце дома, вдруг ставшее особенно синим весеннее небо, уютное провансальское закатное солнце. Чтобы как-то удержать равновесие, он поехал в самое равновесное для него место в мире – к площади у Никитских ворот. Он сел на лавочке около Пушкина с Наташей. На закате весна становилась похожей на свою мать – откуда-то брался холод, до того прикидывавшийся обманчивым теплом.

Весна покрыла улицы пушком молоденькой полупрозрачной листвы и девушками в чёрных коротких кожаных куртках, обтягивающих штанах и белых кроссовках. Очень красивыми девушками. Но холод покрывал невидимой пеленой свежие их лица, делая выражения этих лиц безразличными и холодными.

Пушкин спросил у жены:

– Наташа, ну как же ты могла влюбиться в этого подлеца?

– Ну, почему сразу подлеца? – как ни в чем не бывало отвечала Гончарова. – Он, между прочим, стал примерным семьянином, умер в почтенной старости, окруженный любовью детей и внуков.

– Он убил меня.

– Это я убила тебя, Александр Сергеевич. Я намеренно флиртовала с ним. Я видела, как ты ехал в карете на Черную речку. И даже когда Данзас специально выронил ящик с пистолетами, я только сделала вид, что ничего не заметила.

– Но за что, Наташа?

– За то, что ты писал не про меня. Ты посвятил самые гениальные любовные строки не мне. Такое невозможно вынести. Невозможно терпеть, когда муж так сильно любит другую.

– С чего ты взяла?

– Мужчины! Как вы не возьмете в толк? Мы всё понимаем. Мы всё понимаем сердцем. Я не могла понять и половины из твоих гениальных творений. Но я сразу поняла, когда ты написал ей. И как ты написал! Считай, ты у меня на глазах признался в любви другой.

– Но ты же плакала у моей постели. Я видел, ты по-настоящему страдала.

– Конечно, ведь боль от твоей утраты не стала меньше. К тому же невозможно не рыдать, когда на твоих глазах умирает гений. Я вообще удивлена, что ты – пророк, духовидец, не понимаешь таких простых вещей.

– Наташа, ну как же ты могла влюбиться в этого подлеца? – по второму кругу начал Пушкин.

Наташа на некоторое время задумалась.

– Не влюбилась я в него. Это ты все сам придумал. Он вообще был мужеложцем. Жил с голландским послом.

– Наташа, ну как ты могла влюбиться в этого подлеца? – повторил равно прозаик и поэт свой запрограммированный вопрос.

– Ты был слишком велик для меня. Ты был гений. Скала. Ты поражал меня, но я чувствовала себя такой маленькой рядом с тобой. Конечно, он и в подметки тебе не годился, но он был обычный, земной. А тебя я даже боялась.

Андрей на время провалился в свои мысли. Креативный директор думал о том, как поступил бы сегодня в кафе, будь он Пушкиным. Обязан ли гений быть сильным? Обязан ли он брать под контроль не только миры и пространства, но и самые заурядные ситуации? И если нет, то есть ли у креативного директора еще шанс стать гением после сегодняшнего провала?

– Если бы я был гением, – думал Андрей, – я говорил бы уверенно, и в нужный момент переломил бы ситуацию в свою пользу. Андрея охватило столь сильное отчаянье, что еще немного, и он двинул бы на Черную речку в кого-нибудь стрелять.

– Наташа, ну как же ты могла влюбиться в этого подлеца? – снова завел свою шарманку солнце русской поэзии.

– А что, я не могла влюбиться? Ты мог, а я не могла? – услышал Андрей, удаляясь от места вечной расплаты Натальи Гончаровой.

– Ай да Пушкин… – подумал Андрей, садясь в машину.

Ему неожиданно пришла мысль о том, что Пушкин любил месть. Да, любил! Я Вас любил, безмолвно, безнадежно. То робостью, то ревностью томим. Я Вас любил так искренне, так нежно, как дай Вам Бог любимой быть другим. Это что? Признание в любви? Да это же месть! После такого стихотворения нынешний избранник бывшей возлюбленной Пушкина тут же превратится в тыкву. Если, конечно, девушка этого заслуживает. Да, в тыкву. Что теперь с ним делать? Ходить на балы, разговаривать о новостях, заниматься любовью? Как можно теперь использовать этого успешного, красивого, видного дворянина, который из-за восьми строчек маленького уродливого эфиопа превратился в полное барахло?

Андрей завел автомобиль. Развернулся на Малой Никитской. Повернул с нее на Спирирдоновку. Доехал до Большого Патриаршего переулка, и свернув направо, припарковался у Патриарших. Дошел до скамейки. Сел. Открыл ноутбук. Через час синопсис был готов. Андрей позвонил Майклу. Майкл взял трубку и согласился приехать через полчаса.

@ Камазанник божий

Первое, что интересовало Лёшуа – это, конечно, причина, по которой Иннокент Маркович попросил его написать дискредитирующие Камазова рассказы. Разгадав эту загадку, он, пожалуй, смог бы написать именно то, что нужно олигарху. А это действительно было загадкой, потому что ответа не знал даже интернет. На нескольких страницах органичной выкладки гугла Лёшуа не удалось отыскать ни единого совместного упоминания Камазова и олигарха. Камазов не только не написал о заказчике ни единой разоблачительной статьи, но даже ни разу не упомянул Иннокента или его партнеров в ряду прочих грабителей родины. У Камазова случился публичный конфликт с одним из самых богатых олигархов, но не с Иннокентом Марковичем. Лёшуа стал гадать о причине обращения к нему со стороны Иннокента. Может, Камазов только готовит разоблачительное расследование в отношении его заказчика, а заказчик об этом узнал и хочет упредить удар. А возможно, народный герой копает под кого-то, кого олигарх хотел бы защитить. У них же там все переплетено. Народный герой. Лёшуа зацепился мыслью за это словосочетание. «Какой ты на @#й герой? – этот вопрос совсем неожиданно влетел в широко открытое для поиска разгадки сознание начинающего писателя. Лёшуа стало стыдно. Еще недавно он, и вправду, считал Камазова личностью героической, но теперь почему-то совсем утратил к нему уважение. Очевидно, эта «утрата доверия», говоря языком того мира, в который он так неожиданно для себя попал… Да именно доверия… Лёшуа разом утратил к Камазову доверие. Так вот, эта утрата, очевидно, была вызвана тем, что в жизнь Лёшуа вошел Иннокент. Его необъяснимая харизма, его энергетика величия, его всепроникающая сексуальность власти, словно смели все прежние убеждения Лёшуа.

Это можно было сравнить вот с какой ситуацией. Представьте, к примеру, что вы ненавидите власть. Вы презираете ее низкие бесчеловечные методы, вы абсолютно не поддерживаете ее политику. Вы вините эту власть и в своих неудачах тоже. Ведь это они создают среду, в которой талантливый человек с хорошим образованием вынужден все время думать о пропитании и трудиться на унизительной работе. (Здесь Лёшуа скорее переживал за каких-то других людей, так как сам окончил региональный ВУЗ с тройками и в своей сугубо технической специальности мало что понимал). Ведь это они заставляют бизнес, тех кто крутят экономику, отдавать всё на взятки чиновничьей армии дармоедов и бездельников, обирающих честных активных людей. (Здесь Лёшуа снова сострадал неким абстрактным активным бизнесменам, которые крутили экономику, так как сам себя причислить к этой категории пока, к сожалению, не мог). Это они сознательно разваливают образование и науку, чтобы культивировать глупое население, манипулировать которым намного проще. Это они выводят нефтяные доходы страны в личные офшоры и покупают на эти деньги яхты и недвижимость. Это они сознательно создают внешних врагов и тратят миллиарды на войну, чтобы оправдывать внутренние неудачи в управлении страной. И так продолжать можно бесконечно, но вдруг в ту комнату, в которой Вы обо всем этом размышляете, входит глава этой самой власти. Что Вы сделаете? Не вставая с кровати, бросите праведные обвинения в лживое лицо тирана? Да, нет. Вы подскочите, и сделаете все, чтобы засвидетельствовать свое исключительное почтение главе государства.

И вот теперь с Лёшуа произошло нечто подобное. Ранее он презирал олигархов, наряду с казнокрадами, золотой молодежью и прочими бездельниками, жирующими за счет бедного населения. Но теперь он увидел олигарха вживую. Он столкнулся с настоящим лидером, источающим колоссальную, неизмеримую энергию жизни. Нет, его человеческие претензии к олигарху никуда не делись. Но вдруг в него вошло нечто, что сделало эти старые левые убеждения какими-то ничтожными в сравнении с той животной мощью, что источал олигарх. Лёшуа чувствовал, как все его тело проткнуло нечто похожее на гигантский половой орган, который шевелится теперь в нем, касаясь ребер изнутри, и вызывая в них приятную щекотливую дрожь. Это было как любовь. Когда необъяснимая сила заходит в тебя, разрушает твой старый мир, и лишает твой разум возможности контролировать мысли, поступки, поведение. Теперь Лёшуа хотелось только одного – написать такой рассказ, который бы по-настоящему порадовал олигарха. Словом, олигарх сделал ему так приятно, что Лёшуа мечтал теперь ответить взаимностью. Аааааааах! Он даже застонал от подступившего желания порадовать великого человека.

– Но почему я? – вдруг с ужасом подумал Лёшуа. – Почему его выбор пал именно на меня? Как любой подлинный ужас, ужас Лёшуа был вызван необъяснимым. Себе-то он легко это мог объяснить. Он, и правда, был недурным начинающим писателем. Он чувствовал в себе силы стать даже большим писателем. Он твердо понимал, что отлично владеет словом, и что с помощью этого слова может вызывать подлинные эмоции. И публикация отрывков в фейсбуке сначала именно это и показала. Друзья были в полном восторге от первой главы. Да и вторая собрала немало лайков и хороших комментариев. Неуспех третьей, скорее всего, вызван просто неподходящим местом публикации. Социальная сеть просто не приспособлена для обмена духовным опытом. Она нужна для тщеславия. Так что все в порядке. Нет, он реально крутой, реально хороший писатель. Но откуда это знать олигарху?

– Аааа! – кажется, Лёшуа понял. – Когда ему слили информацию о том, что я три часа просидел в его кабинете, а ему ее, конечно, кто-то слил… Эти змеи не могут упустить момента подставить коллегу, воспользовавшись его неудачей… Так вот, когда меня слили, его служба безопасности начала меня пробивать и, конечно, легко нашла мой блог с рассказами. Наверняка, они подготовили ему отчет. Он начал читать отчет и между делом почитал рассказики. Сам-то веришь? Чтобы Иннокент между делом читал чьи-то рассказики. Бред. Так, ему принесли отчет, и говорят: «Мы выяснили, что он писатель, мы можем его использовать, так как он перед нами виноват и теперь как бы в долгу. Но тогда зачем давать мне двадцать тысяч долларов? Неужели в России нет более мастеровитых писателей, которые согласились бы за двадцать тысяч долларов написать заказной рассказ. Да каждый второй! Если не первый!»

Готовясь к писательской карьере, Лёшуа смотрел различные блоги экспертов о современной русской литературе. В одном из таких блогов известный книжный критик поведал Лёшуа, что в России есть всего десять писателей, гонорары которых от литературной деятельности превышают 500 долларов в месяц. А тут двадцать тысяч! Лёшуа вдруг стало тепло от ощущения, что он, не успев толком начать карьеру, сразу попал в десятку самых дорогих писателей России. Кажется, у Пелевина было вот это про искусство. Что настоящую ценность того или иного произведения определяет чек. Значит, мое искусство по-настоящему ценно, раз сразу такой чек.

Лёшуа гордился собой, но ответ на вопрос о том, почему олигарх выбрал именно его, так и не находился. Не находился.

– Фак! – Лёшуа вдруг осенило. – Он выбрал меня потому, что после того, что я видел и слышал, я вполне заслуживаю расправы. Он как бы подарил мне жизнь. И я теперь его вечный должник, если не сказать раб, – со странной смесью ужаса и восторга подумал Лёшуа. – Конечно, я напишу лучше всех, ведь я в данном случае не за бабки. А за жизнь…

Воодушевившись идеей собственного рабства, Лёшуа принялся изучать Камазова. Начал он, разумеется, с официального сайта его организации. Сайт содержал вполне себе привычные сюжеты о бытовании высокопоставленных чиновников, которые несмотря на всю свою бесчеловечность шока давно не вызывали. Престарелая теща одного известного судьи держала в своем гараже «Бентли», «Феррари», «Ламборгини» и несколько люксовых автомобилей попроще. Официальный правозащитник имел некоторое количество вилл за рубежом. Сотрудники МВД по заданию своего высокопоставленного руководителя изнасиловали журналистку, расследующую дело об изнасиловании инвалида сыном высокопоставленного руководителя. Молодая сотрудница ФСБ более двух месяцев просидела в подвале дачи генерала ФСБ, так как случайно узнала о коррупционных схемах, занимаясь сексом с генералом. Дети губернатора завладели пятью крупными предприятиями за время нахождения их отца у власти, а потом тоже кого-то изнасиловали. Крупный сибирский чиновник отправил деньги, выделенные на тушение летних таежных пожаров в оффшор, в результате чего сгорела треть сибирских лесов, а города региона погрузились в смог. Другой крупный чиновник уже на Дальнем Востоке признал победителями тендера на строительство дамбы своего сына, а спустя пять лет дамбу прорвало, и несколько населенных пунктов оказались полностью затопленными. Не обошлось без пары сотен погибших.

Далее следовала статья о том, как уволили и почти уже посадили врачей, которые публично осудили русского патриарха. Но здесь переживать не стоило, ведь осудили они его не по теологическим причинам, а исключительно из-за того, что во время визита патриарха в старинный русский центр православия были перекрыты дороги, и врачи не смогли приехать на спасение человека с сердечным приступом, от чего тот и скончался. Короче, ничего особенного. Но вместе с тем было неясно, чем же собственно плох Камазов, и как его можно дискредитировать.

Так ничего и не написав, Лёшуа пошел открывать дверь жене. Они с пятилетней дочерью вернулись с прогулки по лесам, окружавшим димонову дачу. Лёшуа категорически не мог работать в присутствии семьи, а от того сразу принялся играть с дочкой в раскраски.

Писать он не мог, но думать – пожалуйста, и он продолжил размышления:

– Чего хочет от меня Иннокент? Да не плевать ли? Я писатель или кто? Могу я написать так, как хочу? Иначе зачем он меня выбрал? Сам что ли не мог придумать?

Шесть риторических вопросов вселили в Лёшуа уверенность, и он сразу придумал, как именно дискредитировать Камазова. Сначала ему пришло в голову классное название «Камазанник божий». Затем он вспомнил, что видел в интернете статьи о том, что Камазов на самом деле является агентом власти. На такой позиции у него по мнению авторов статей было несколько задач. Во-первых, он должен был бороться с чиновничьим беспределом, коррупцией и бюрократией, что, на самом деле, было выгодно высшей государственной власти. Во-вторых, разоблачения его как таковыми разоблачениями и не были. Народ не питал иллюзий относительно честности власти, так как сталкивался с ней ежедневно. Более того, большинство населения поступали бы точно так же, окажись они в системе, так что властный произвол их, скажем так, не шокировал. А вот то, что Камазов отвлекал внимание народа от действительно шокирующих преступлений власти, о которых никто и помыслить не мог, вот это было ценно. Мудрая или, правильнее сказать, опытная власть всегда контролирует и оппозиционные мнения. И даже не только контролирует, но и незаметно формирует их. Для этого ей и нужны такие, как Камазов. Наконец, третье. Камазов вносил свою долю в общее поле информационного хаоса. Власть целенаправленно формировала это поле посредством безумных телевизионных ток-шоу, идиотских интернет-ресурсов, и желтизны, которая стала нормой во всем. В таком информационном хаосе рядовой избиратель не просто терял какие-либо нравственные ориентиры, но и резко утрачивал остатки интеллекта. Теперь каждая правдивая шокирующая новость воспринималась как очередной квант безумия, что было также выгодно власти, ведь этот «черный шум» скрывал ее истинные преступления. Лёшуа испытал особенное наслаждение от придуманного «черного шума». Да! Все ясно! Камазов – агент власти. К такой идее, только что придуманное, название подходил идеально. Теперь нужно было просто написать рассказ. Лёшуа погладил доченьку по голове.

– Эх! Как бы я хотел, чтобы ты жила в другом мире, – думал Лёшуа о дочери. – Мире хорошего образования и медицины, мире больших перспектив, мире без войны и злобы, мире уюта, обустроенности и счастья. Где каждый имеет цель и стремится к ней. А миллионы позитивных целей формируют единый позитивный вектор страны. Верь, дочь, я сделаю все, чтобы ты жила в таком мире. Я заработаю столько денег, что ты будешь защищена от любого произвола! У тебя будет лучшее образование, лучший отдых, лучший быт! Какое счастье, что я ушел от этого неудачника Исайи! Как мне повезло, что я оказался в этой обезьяне на розыгрыше олигарха! Господь словно ведет меня по верному пути. А почему, собственно, Господь? Я сам по нему иду. Я сам принимаю решения! Я сам иду по верному пути, и так как этот путь верный, Господь помогает мне! Сколько времени я потратил, работая на дядю, наступая на свои интересы, предавая себя, делая то, что мне не нравится. Зачем я насиловал и угнетал себя? Каких чудес я ждал? Нужно было давно оборвать эту цепь, эту зависимость, которая делала меня несчастным. Правильно говорят, что пока ты несчастлив сам, ты не можешь сделать счастливыми других. Исайя, через год я приду навестить тебя. И ты увидишь, каким богатым и счастливым я стал. И я скажу всем тем бедным людям, которых ты держишь в неволе своих заблуждений и заставляешь умирать под тяжестью миллиона бессмысленных задач, чтобы они следовали моему примеру. Чтобы бросали ненавистную каторгу, чтобы перестали верить в твои сказки о мировом господстве и эппле двадцать первого века, которым непременно станет в будущем твоя компания. Чтобы они стали делать то, для чего на самом деле рождены! И тогда Господь поможет им также, как он помог мне. Конечно, я не очень-то верю в Бога, и тут скорее всего, я имею в виду судьбу, проведение, но я думаю, они меня поймут. Мир открывается лишь свободным людям! Я разрушу твое агентство, Исайя, чтобы вывести людей из твоего рабства!

– Папа, почему ты ходишь туда-сюда? – спросила дочь у перевозбудившегося отца, который не мог держать тело в покое.

– Я веду нас напрямик к счастью, доченька, – ласково произнес Лёшуа, и снова погладил ребенка по голове.

# Апокалипсис от Дарвина

Андрей вновь позвонил Майклу, чтобы удостовериться, что тот прибыл:

– Идите по Бронной от Садового до Спиридоньевского переулка. Там будет кафе «Мариванна» слева.

– Андрей, здесь нет такой улицы. Здесь есть кафе «Проклятое место». Мне нравится название. Думаю, следует тут и встретиться, – проговорил своим металлическим, но удивительно интеллигентным голосом Майкл.

– Майкл, Вы что, приехали на Чистые пруды? Мы же договаривались встретиться на Патриарших.

– Я вечно их путаю, – без какой-либо ноты сожаления, словно бы он репетировал эту фразу и довел ее до автоматизма, ответил Майкл.

– Давайте встретимся в «Проклятом месте». Буду минут через двадцать, – сказал Андрей и положил трубку.

Он чувствовал себя участником какой-то большой игры. Ему это нравилось, и он лихо положил трубку, как кладут ее большие игроки, вроде крупных политиков, мафиозных донов или помешанных на конспирологии сумасшедших. Он уверенно направился к кафе «Проклятое место», так как не только бывал там раньше, но бывал многажды и даже придумал само название заведения. Он подсказал его новому, уже четвертому на памяти Андрея, хозяину, так как до того момента кафе меняло собственника и название с периодичностью раз в год. С новым же названием кафе успешно существовало вот уже три года, и хозяин хоть и не верил в мистику, на всякий случай всегда благодарил Андрея за удачное название, и приказал делать так всему персоналу, который весело выстроился по стойке смирно по прибытии креативного директора.

– Еще раз прошу меня простить за то, что перепутал пруды, – сказал Майкл снова без малейшей ноты вины в голосе, и кажется, не обратив никакого внимания на неожиданно радушную и веселую встречу Андрея персоналом заведения.

И если раньше этот лишенный эмоций тон был, как будто, издевательским, то теперь извинения Майкла уже звучали как упрек. Но Андрей не стал обращать на это внимания.

Он прочитал Майклу свой синопсис.

Синопсис Андрея

«Он – гений. Он пишет лирику и прозу. У него есть муза. Сквозь эту музу он видит Бога. Она отказывает ему, но он продолжает любить ее без всякой надежды. В определенный момент он начинает понимать, что ее недоступность – это часть игры. Отдайся она ему, она станет просто его женщиной. Он, конечно, будет счастлив, но вдохновение уйдет. И он играет в эту игру, а именно с восхищением наблюдает за ней, не предпринимая никаких действий. Точнее он предпринял одно действие – во всем ей признался, но после отказа ушел в тень и продолжает радовать читающий мир своими текстами. В первом его опусе она была главной героиней, во втором – уже эпизодической, а дальше и вовсе исчезла, но осталась музой и тем маяком, смотря на который в ночи, он продолжал сочинять. И она это знала. Она все поняла, прочитав первую книгу. Она узнала себя. Она даже несколько поразилась, с какой наглостью он берет их реальные ситуации и бросает их читателю, не удосужившись их даже хоть немного переделать. Просто пишет, как было, и все тут. Он даже как-то случайно назвал ее настоящим именем, но внимательный редактор нашел мину и обезвредил её. В конце концов, у них было много общих знакомых, а у нее – муж. Теперь о редакторе. А точнее редакторше. Это его жена. Она все видит, все понимает, страдает. Она редактирует его тексты, которые посвящены не ей. Раз редактирует, значит, внимательно читает. Она с ужасом и трепетом погружается в мир его любви, но не к ней. А они при этом живут вместе, делят быт, дружат в постели. И он, конечно, тоже понимает, что жена понимает.»

Майкл поморщился.

– Не до этого сейчас, – отрубил Андрей и продолжил, – и вот жена решается на страшное…

Майкл прервал Андрея.

– Это не то, что нам нужно… – сказал он, будто был тем, кто действительно знает, что именно нужно. – Бросайте Вы эту тему. Она уже потухла. Это мясо, которое до Вас уже жевали.

Андрей постарался отстоять свою идею:

– Вы, видимо, не поняли… Жена – это и есть метафора…

– Да, всё я понял… Вы бы еще какую-нибудь сопливую ромео-джульетту про Крым придумали… Люди настолько отупели и пресытились, что они уже не способны наслаждаться замкнутым камерным романом. Или скорее не так. Способны, но им, правда, трудно будет найти причины, чтобы открыть первую страницу. К сожалению, мы не можем теперь написать простую, но емкую историю. Нам нужно что-то небывалое и захватывающее, ведь это должно заинтересовать всех – подростков, бизнесменов, кого там еще…. Наш читатель не услышит шёпот. Ему нужны Звездные Войны. Его нужно взрывать, и Вы этим займетесь.

И почему-то у Андрея не возникло никакого желания с ним спорить.

– А вы уверены, что это нужно всем? – только и спросил Андрей – Вы уверены, что Вашему клиенту необходимо, чтобы его услышал каждый? Может, достаточно только некоторых?

– Он не мыслит в таких категориях. Давайте сочинять, – раздраженно сказал Майкл.

И Андрей начал сочинять.

Второй синопсис Андрея

В результате неясных обстоятельств люди вдруг стали превращаться в обезьян. Во-первых, этот факт стал ударом в спину дарвинской теории эволюции. Причина – очевидна. Если это происходит сейчас на наших глазах, то почему это не могло происходить раньше? Эволюционисты всегда доказывали свои воззрения биологическим сходством высших приматов и других стадий перехода от животного к человеку. Но никому и в голову не могло прийти, что процесс мог быть обратным. А сейчас человечество в буквальном смысле его наблюдало. Причем не в масштабе тысячелетий, а, что называется, в режиме реального времени. Еще вчера это был успешный член общества, сегодня он явно обретал черты денисовского человека, а завтра просто-напросто превращался в комическое существо – улыбающееся, весело крест-накрест передвигающее передними конечностями и такое, знаете, милое, доброе, непосредственное.

Но весело никому не было.

Трагедия небывалого для человечества масштаба обрушилась не только на последователей эволюционной теории, как возможная расплата за грех неверия, но и на примерных креационистов. И ладно бы это были, будем говорить корректно, верующие сугубо в силу культурологических особенностей территории проживания. Ну, если говорить о России – высокопоставленные чиновники, представители силовых структур, видные бизнесмены, священнослужители. Так ведь нет. Среди пополнивших ряды высших приматов обнаруживались действительно благодетельные верующие, и даже святые. Признаться, это не было бы трагедией, если бы все так вот взяли и синхронно вернулись в природу, начисто лишившись родовых признаков homo sapiens. Но все происходило куда хуже. В обезьян действительно превращались не все. Некоторые не превращались. Над этим феноменом бились лучшие умы. Медики, чувствуя, как подбородок покрывается щетиной неестественно быстро, стремились найти вакцину. Аналитики, забросив фундаментальный и даже технический анализ, пытались грубеющими пальцами отыскать в своих мощных компьютерах социально-демографические, половозрастные или социокультурные критерии обобезьянивания, но факторный анализ, по обыкновению, никаких результатов не давал. Особенно всех поразило последнее обращение русского патриарха. Он был в глухой маске, из-под которой сияли еще человеческие жидковатые глаза. Он продолжал говорить своим поставленным голосом бизнес-тренера о любви, бессмертии, Боге… Но люди теперь верили только в последнего. Надо признать, что вера усилилась. Кому-то Господь представлялся холодным карателем, кому-то в свете жестокой пародии на дарвинизм – великим шутником. Но было как-то не до смеха. И не должно было быть, ведь Господь всегда изобретает новые жанры.

В СМИ процесс игриво окрестили Anti D. Название изначально возникло, когда в Британии были зафиксированы первые случаи феномена. Никто тогда и представить не мог, что процесс будет массовым, а потому название вполне соответствовало канонам описания выдающихся научных феноменов. Когда же катастрофа обрела мировой масштаб, поменять название уже никому не пришло в голову. Anti D был хуже всех прогнозируемых наукой, предрекаемых религиями, и описанных фантастами, апокалипсисов. Страшный как чума, возвышенный как откровение и стыдный как сифилис, он был хуже ядерной войны, экологической катастрофы, инопланетной интервенции, а также явлений, описанных Иоанном Богословом на острове Патмос. Потому что он был медленным, животным, и самое страшное – он делил людей на две категории. Делил жестоко, бескомпромиссно, следуя своей, по видимости, честной, но никому неведомой, логике. Он разделял мужей и жен, друзей, соавторов, политических единомышленников, единоверцев, членов клубов. «Пораженные» боялись конца их человеческого существования, но тяжелее всего приходилось «чистым». Фактически, их близкие, друзья, приятели, кумиры просто-напросто умирали. Но делали они это в какой-то извращенной, грязной и стыдной форме. Кроме всего, «чистые» боялись, что они тоже «поражены», но в их организме по какой-то причине развитие болезни замедлено.

Герой – маркетолог по имени… По имени Ян. Будучи специалистом по маркетингу, Ян всю свою профессиональную жизнь отвечает на вопрос: «Что нужно людям?» Очевидно, теперь его профессия утратила какой-либо смысл. Ведь отныне всякому представителю всякой целевой группы вне зависимости от каких-либо характеристик нужно только одно – остаться человеком.

Ян не верит в Бога, но если допустить, что Бог действительно существует, то остается только поражаться величию его замысла. 10 000 лет назад Он был великим архитектором, 2 000 лет назад – гениальным писателем, 500 лет назад – непогрешимым математиком. Теперь Он с присущей ему основательностью овладел и профессией маркетолога. Все самые лучшие креативщики мира, соберись они вместе, не изобрели бы столь искусной коммуникативной стратегии. Облака, вальяжно плывущие над океанической лазурью, великие тексты гениев человечества, духовное перерождение вследствие любви, слезы катарсиса от великого спектакля не могли бы сравниться по эффективности с Anti D. Месседж Господа был идеальным со всех точек зрения, хоть и не вписывался ни в одну из известных моделей потребительского поведения.

Выходя из спонтанного творческого транса, Андрей перевел взгляд на Майкла.

– Это то, что нужно. – коротко резюмировал Майкл.

– Ну, конечно, у Вас же был подобный текст, – ответил, пораженный неожиданному творческому выплеску, Андрей. – Почему бы Вам самому такое не написать? Думаю, получилось бы.

– Почему я не могу написать это сам? Об этом у меня тоже есть текст.

– Ну да, ну да, – подтвердил Андрей.

Понимающий читатель, наверняка, упрекнет автора в неправдоподобности описанной выше сцены. Его заденет, конечно, не сама история про Anti D. И не выдуманный статус Майкла. Нет, читатель ополчится на автора не поэтому. Он скажет, что не может писатель вот так сесть и сходу, без запинки, без ветвлений, без продумывания и анализа альтернатив взять и выдумать столь цельную историю, какую буквально за несколько минут придумал во второй версии синопсиса Андрей. И вот именно поэтому читатель навсегда останется читателем. Будучи даже специалистом в технологиях создания литературы, он никогда не поймет, что главная технология навсегда останется тайной. И даже как-то не хочется называть ее банальным и опошленным словом «вдохновение». Просто в определенный момент автор теряет бразды и текст начинает писать сам себя. Несколько минут назад Андрей пережил то состояние, когда все неожиданно встает на свои места.

Однажды один приятель Андрея захотел стать писателем. Он отлично подготовился – посетил мастер-классы известных в то время мастеров пера, придумал идею, прописал «библию героев», расчертил сценарий по всем правилам драматургии, и вдохновение иссякло, оставив от возможного будущего здания романа лишь скелет из несущих конструкций. Начинающего писателя трудно было обвинить в недостаточно хорошем слоге, в неусидчивости, в отсутствии фантазии. Причина досрочного финала писательской карьеры была иной. Просто писатель вдруг превратился в читателя собственного, еще ненаписанного, текста. Поверьте, настоящий автор – такой же герой, как и созданные им персонажи. В процессе написания текста он может не только прийти к неожиданному прозрению, но и в корне поменять позицию – полюбить Обломова, придумать Ставрогина, неожиданно достать из рукава вдохновения главных героев – Мастера и Маргариту. Идея, сюжет, герои создаются исключительно как среда, генерирующая прозрения автора. Такие прозрения происходят молниеносно, словно по мановению высших сил, поэтому, дорогой скептический читатель, не стоит удивляться этому неправдоподобно быстрому прозрению Андрея, а так же тому, что автор текста уже два абзаца разжевывает тебе то, что ты и так давно понял.