Читать книгу Живой. Весна - Poison Ivy - Страница 1

Петрович сразу понял – здесь творилось что-то очень странное.

Сначала он, конечно, был удивлен, когда узнал, что давешний турист, которого он отвозил в город, вдруг вернулся в дом к Тимофею. «Ну в гости, так в гости», – пожал плечами председатель, когда услышал по рации эту новость. Тимка-то неплохой парень, не в первый раз помогает грибникам и охотникам, вот только разбегаются они от него, как от чумного, даже спасибо сказать не могут, не то, чтобы вернуться с подарками и отблагодарить как следует. Он же им жизни спасает, как-никак, глядишь, и померли бы в лесу…

А этот – Максим – ну, таких еще поискать! Руки точно у хирурга, внешность – как у парней из глянцевых журналов его дочери, какой из него турист? Тем более в одиночку! Он там и суток не протянет. Дело было нечисто, но в подробности Петрович не вдавался. У него своих проблем по горло – и думать об этом странном парне забыл.

Вспомнил только теперь, в апреле.

Любителей подледной ловли снова унесло на отколовшейся льдине. Базу МЧС расформировали еще в прошлом году, остался лишь фельдшерский пункт на все село и небольшая «пожарка». Петрович гордо заявил, что сам с этим разберется, как и прошлой весной, как и позапрошлой, и еще много-много раз до этого. Рано или поздно льдина окажется в узком «горлышке» реки у дома Тима, оставалось лишь надеяться, что бурные весенние воды не расколют ее до того, и все останутся живы.

Так и случилось. Тим сообщил, что помог выбраться двоим рыбакам, обсыхают у него дома и нужно их вывести. Петрович сразу же сорвался, благо снег с дорог уже почти сошел. В лесу, конечно, было еще холодно и сыро, но тропинка проступала вполне отчетливо. Солнце припекало, птицы радовались весне во все горло, кое-где пробивались подснежники, и председатель с удовольствием прошелся по лесу, утопая в своих резиновых сапогах в мягкой разбухшей земле.

Еще на подходе он услышал голоса и смех, совершенно непривычные для этого места, уловил запах бани и печеного картофеля. Эх, жаль водочки не взял! Хотя, о чем это он? У Тимофея он никогда не задерживался надолго, то ли дело с его отцом! Он тогда частенько приходил помогать дом строить, было весело и как-то спокойно здесь, можно было поговорить обо всем, посоветоваться. Не хватало ему и друга, и того беззаботного времени…

Под широким крыльцом дома что-то происходило. Двое мужчин в тулупах и шапках ушанках наперебой спорили, отпихивали друг друга руками, пытались пролезть в зазор между разобранных досок лестницы. Тим стоял сразу за ними, заглядывая через их головы в темноту. А рыбаки, кажется, его совсем не боялись, все были поглощены каким-то очень важным делом.

– Да там, правее! Вон же, скребется! – кричал сгорбленный старичок с отмороженным фиолетовым носом.

– Надо с другой стороны постучать, она и выскочит! – басил тот, что чуть моложе.

– И руками не трогай! – наставлял Тимофей из-за их спин.

– Вы чего это? – удивленно почесал затылок Петрович, когда подошел ближе.

Тим протянул ему руку для приветствия.

– Да крысу ловим, – нехотя пробурчал в ответ.

В этот момент из-под крыльца показалась голова того самого парня, которого он полгода назад увозил отсюда.

Весь в грязи и с паутиной в волосах, но с довольной улыбкой на лице, он продемонстрировал рыбакам маленькую серую тушку.

– Господи, да говорю же, не трогай руками! – голос великана заклокотал от негодования.

Мелкая крыска в руке Максима истерично дергалась и пищала. Он прижал ее к груди.

– У них сейчас самый сезон, – со знанием дела прокомментировал старик. – Миграция, брачные игры, все дела!

– Ну все, выпусти ее где-нибудь за сараем! – Тим нетерпеливо топтался на месте.

– Кто бы подумал, что ты так боишься мышей, – Макс состроил кислую гримасу.

– Это не мышь! Это крыса! Опасный вредитель! А знаешь, как больно они кусаются? – великан отступил за спину Петровича, пропуская Максима с крысой к сараю.

– Знаю, у меня была такая в детстве…

– Чего?

– Белая крыса, говорю, жила у меня.

Петрович усмехнулся, они с Тимофеем переглянулись, рыбаки пожали плечами.

– Крыса? Как домашний зверек? – с сомнением переспросил великан. Мужчины закивали, мол, бывает и такое.

Максим вытер руки о свою толстовку, улыбнулся Петровичу.

– Чаю хотите? – не дожидаясь ответа, направился обратно к дому, с легкостью перепрыгнул через разобранные ступеньки.

– Постой! – окликнул его Тимофей. – Ты же пошутил насчет крысы, да?

Что-то явно было не так. Петрович даже нахмурился, пытаясь уловить какую-то совершенно новую для него волну.

Рыбаки не жались друг к другу в страхе, а спокойно разговаривали с великаном, как будто и вовсе не замечая его габаритов и постоянно опущенного на лицо капюшона. А он разговаривал с ними без смущения и неловких молчаливых пауз, как это с ним обычно бывало. Кажется, ему вообще было наплевать, какое впечатление он на них производит.

Все вместе они вернулись в дом, где на огромном столе стояли чашки с чаем, банка со смородиновым вареньем и горсть оладушек на тарелке.

– Да нет же! Я серьезно, – настаивал Максим, наливая кипяток в кружку для Петровича. – Двоюродная сестра училась в медицинском… И когда я узнал от нее, что они там крыс препарируют… В общем, я пошел туда с намерением освободить несчастных зверушек! Искал долго, весь корпус обошел, чуть не заблудился в коридорах, но в одном из кабинетов все-таки нашел клетку с белой крысой. Решил, что одна спасенная душа лучше, чем ничего, и забрал ее с собой.

– А вдруг бы она больной оказалась? – хмыкнул Тим, привалившись к дверному косяку.

– Мне всего двенадцать было, не до того! Я был слишком занят спасением мира, – пожал плечами Максим.

Рыбаки принялись травить городские байки о гигантских крысах в канализации. Петрович их почти не слушал: он все еще пытался понять, что здесь, собственно, происходит. Почему этот странный парень остался на всю зиму, и как они вообще ужились? Вот же недаром люди говорят, что противоположности сходятся. Ничего общего у них и быть не могло, а выглядели они и вовсе как пародии друг на друга, хоть мультик рисуй. Зато как двигались…

Почему-то сейчас он вспомнил, как после свадьбы они с Леночкой не могли привыкнуть к их крохотной кухне, постоянно что-то разбивали, роняли, наталкивались друг на друга. А уже через несколько месяцев привыкли настолько, что и не замечали неудобств, знали кто как двигается. Так вот и Тим с Максимом двигались синхронно, даже не задумываясь.

Такие мелочи обычно не замечаешь, и никто не придает им особого значения, но сам факт, что нечто подобное происходит в этом доме, куда и нога человека-то почти не ступала, приводил в замешательство.

Вот Максим схватился пальцами за обжигающе горячий заварник, чуть не выронил, но Тим тут же подцепил его за ручку. Потом великан потянулся еще за одной банкой варенья к полке, прибитой над умывальником, а Максим уже ловко поднырнул под его ручищей и уселся на стул. Тим обернулся, еще бы немножко и смахнул со стола свою кружку, но парень вовремя отодвинул ее в сторону, даже не глядя, интуитивно.

Петрович усмехнулся. Ну, дела! Кому сказать – не поверят!

– Пора нам, пожалуй, – вздохнул председатель, вставая.

Рыбаки тоже поднялись, пожали руку Тиму, даже спросили можно ли им приехать летом. Старичок ласково потрепал по щеке Макса, как будто тот был его любимым внуком.

Дело было именно в нем, в Максиме! Этот странный парень своим миловидным лицом сглаживал впечатление о великане, приводил к определенному балансу все вокруг.

– Тимофей! – подозвал Петрович, уже спустившись с крыльца. – На пару слов!

Тим спустился к нему, подошел ближе, чем заставил председателя непроизвольно отступить на шаг. Привычку эту побороть ему никак не удавалось, хоть он и прекрасно осознавал, что бояться ему нечего.

– Там с матерью совсем плохо, – понизив голос до шепота, сообщил Петрович, глядя куда-то в его правое плечо. – Братьям позвонил, они обещали приехать как-нибудь, но про них она и не вспоминает, а вот про тебя – постоянно! Сходи к ней, Тима…

Великан глубоко вздохнул, опустил голову еще ниже.

– Хорошо, я постараюсь, может через день…

С братьями встречаться не хочет – понял Петрович.

Отца Тимофея не стало почти пять лет назад. Тяжело пришлось первое время, с таким невозможно смириться, наверное, он до сих пор так и не осознал полностью эту утрату. Иногда ему казалось, что дверь вот-вот откроется и на пороге покажется папа, устало скинет с плеч свой походный рюкзак, будет ворчать, что дороги совсем размыло и что надо было все-таки чуть ближе к поселку обосноваться.

На похороны его не пустили. Братья сказали, что мать против… Даже как-то смущенно пожали его руку. Ну что тут сделаешь?

Поначалу он был этому рад: даже представить собственного отца в гробу было сложно, не то чтобы увидеть. Но голос совести не умолкал ни на минуту. Не отдал дань уважения, не увидел в последний раз, не попрощался… Все как-то быстро, глупо и бессмысленно. В смерти вообще мало смысла, или, по крайне мере, живым его не понять.

Следующие полгода после оказались самыми трудными. Бессонные ночи его выматывали, он мог не спать сутками, все вспоминал их долгие разговоры и пытался найти новый смысл в его словах, хоть какую-то ниточку, чтобы ухватиться и начать жить заново в мире, где отца уже нет. Попросил Петровича достать в библиотеке книги по этой теме: воспоминания людей, переживших клиническую смерть, религиозные догмы о рае и аде, фантастические романы о призраках. Искал ответы, очень хотел узнать, где же теперь отец и что с ним, но так и не пришел ни к какому выводу. Многие в поселке рассказывали, дескать, видели его отца во сне, поминали, ходили на могилу. А вот Тим не видел его ни разу. Для себя он решил, что папа, со свойственной ему трепетностью по отношению к младшему сыну, которому и так в жизни пришлось нелегко, просто не хотел его беспокоить и тревожить лишний раз. Где бы он теперь ни был.

После слов председателя в душе поселилось беспокойство.

Мама часто болела в последнее время. Давление, сердце, мигрени, слабый иммунитет. Братья его работали на износ, месяцами не появлялись: копили деньги на собственные дома или квартиры и образование для детей. Старший жил в городе, у него уже подрастали близнецы, жена ждала третьего ребенка. А средний женился полгода назад, когда наконец перестал слишком много пить, жил у родителей супруги в соседней деревне, работал механиком в автомастерской.

О матери они вспоминали редко. Иногда помогали двор от снега очистить, привозили продукты, да навещали по праздникам. Тимофей появлялся у нее еще реже. Каждый раз, глядя на него, она начинала плакать и хвататься за сердце. К чему такие волнения? Легче было сделать вид, что его вообще не существует.

Ночью он так и не смог заснуть, все думал, как же поступить. Не бросать же Максима здесь одного. Хотя, может он всего на день, сразу же вернется. В шесть утра он принял решение навестить мать как можно скорее, чувствовал, что что-то там неладно.

Притянул к себе сопящего Макса, зарылся носом в его мягкие волосы на затылке, поцеловал в шею, прикусил за ухо, разворачивая к себе лицом.

– Отстань, я сплю, – жалобно простонал тот.

В утреннем сексе Максим никогда ничего хорошего не видел. Вставать в семь утра он так и не научился, и вообще не понимал, как Тим может быть таким бодрым и свежим. Он вставал с легкостью, как умеют только дети, которым родители пообещали поездку в парк аттракционов. Максим же был мрачным и сонным, долго приходил в себя. Жить в доме посреди леса – далеко не то же самое, что жить в квартире в центре города. Он все еще не мог привыкнуть к жутким сквознякам по утрам, к тусклому электрическому освещению, к отсутствию душа и других благ цивилизации. Ему до ужаса не хватало привычной еды, всего, что можно было с легкостью купить в супермаркете, особенно шоколада. Работа по дому давалась с трудом, хоть он никогда не жаловался. Чего стоила только ежедневная уборка снега со двора и крыльца, а простая стирка превращалась в целую эпопею в отсутствие стиральной машинки. Засыпал он плохо. Дом скрипел и трещал под натиском ураганных ветров, где-то вдалеке он слышал, как воют волки, и от этого звука кровь в венах стыла.

Приступы нежности как по расписанию, ровно в шесть, каждое утро, приводили его буквально в бешенство. В первые мгновения он почти ненавидел Тима. Ну как так можно? Это же все равно, что пытаться трахнуть человека в глубокой коме, а то и вовсе – мертвого. Извращение какое-то!

– Иди ко мне, – шептал ему Тим, прижимая к себе, забираясь большими руками под футболку, обнимая до хруста в позвонках.

– Да хватит, перестань! – рычал Максим, не в состоянии даже веки разлепить, отворачивался, упирался руками в его грудь. Все было бесполезно. Каждый раз Макс надеялся, что верзила послушается, но он лишь усмехался. Слабое сопротивление, сонное бормотание, обиженно надутые губы, трогательная беспомощность – все это только больше возбуждало.

Уже через несколько минут Максиму приходилось умолять, чтобы он не останавливался. Дорожкой горячих влажных поцелуев он спускался к его животу, вылизывал бедра и колени. И Макса заводили не столько сами ласки, сколько вид великана у своих ног. Было в этом что-то сакральное. Вся нежность и обожание, на какую Тим способен, заставляющие верить, что его чувства истинные. Послушное, робкое преклонение перед простым человеком, который по сути его даже не любил, как перед божеством.

Его горячее шумное дыхание в области паха, сильные руки, сжимающие бедра и талию – это было слишком ярко и приятно, чтобы прикидываться спящим дальше. Максим тянул его за футболку вверх, заставляя раздеться, целовал шею и плечи, пробегаясь пальцами по широкой спине. Прижимался к нему всем телом, чувствуя, как напрягаются его упругие мышцы на груди и бедрах. Потом нетерпеливо стягивал с его бедер шорты, обхватывал пальцами большой твердый член и долго ласкал. Сначала медленно, наслаждаясь процессом, вслушиваясь в хриплые стоны, затем все быстрее, задыхаясь от глубоких требовательных поцелуев. И не было ничего приятнее, чем просто чувствовать его тяжелое тело сверху, то, как он дрожит и шепчет что-то, вжимается в его живот своей пульсирующей плотью, то, как он, уже не сдерживаясь, кончает со сдавленным стоном, впиваясь в его ключицу зубами до кровавых синяков.

Через минуту передышки Тим пытался снять с Макса остатки одежды, продолжая целовать и ласкать, но тот отворачивался.

– Все, не надо, – шептал он, почти засыпая.

– Я хочу, чтобы тебе тоже было хорошо, ты же не…

– Нет, Тимки-Винки, просто дай мне поспать.

Тимофей злился на себя каждый раз, зарекался, что не будет больше тискать Макса по утрам, но ничего поделать не мог.

Это утро не стало исключением. Максим сопротивлялся, как мог, но его руки быстро завели за голову и крепко прижали к кровати.

– Малыш, проснись, – потребовал низкий голос над ухом.

– Что-то случилось? – пробормотал парень.

– Мне нужно к матери уехать…

– Нет, постой, – Максим резко открыл глаза и уставился на великана.

Тот по привычке отвел взгляд и опустил голову. Предрассветные сумерки еще не рассеялись, но было достаточно светло, чтобы отчетливо разглядеть уродливые шрамы и грубые черты лица, которых он так стыдился.

– Надолго?

– На день или два… Может ты, ну-у-у, хочешь со мной поехать? Если боишься…

– Ничего я не боюсь, – надулся Максим.

– Не хочу тебя здесь оставлять, такого маленького и беззащитного, – он смеялся над ним, специально подначивал.

Рядом с Тимом Макс, конечно, казался маленьким и беззащитным, и его это сильно задевало.

– Ничего я не беззащитный… Просто мне тоже надо к своим съездить.

Тим нахмурился.

– Не надо тебе туда ехать!

– Но я, может, тоже хочу навестить маму…

– Ты же не вернешься ко мне, – вздохнул верзила, еще сильнее сжимая тонкие запястья.

– Отпусти! – потребовал Макс своим самым грозным тоном, пытаясь приподняться и выползти из-под нависающего над ним тела.

– Ты можешь по телефону ей позвонить от Петровича, слышишь? – Тим как будто и не замечал его тщетных попыток высвободиться и обиженного, теперь уже не в шутку, выражения лица. Коленом прижал его бедро, лишая возможности соскользнуть с кровати, стиснул руки еще сильнее.

– Черт, мне больно! – вскрикнул Максим.

– Каждый раз, как представлю, что ты уезжаешь, хочется приковать тебя наручниками к кровати…

– Ну же, пусти! – коленом левой ноги Макс уперся в его живот, поморщился от боли. – Это не смешно, ты меня раздавишь!

– Каждый раз, когда ты сопротивляешься, как будто не хочешь меня – просто с ума схожу! Я же люблю тебя, а тебе плевать, думаешь, я не замечаю?

– Нет, все не так, Тим, ты мне руки сломаешь, – он зашипел от боли, выгнул спину, упираясь затылком, чтобы немного ослабить давление на плечи, того и гляди суставы выскочат. Чем больше он сопротивлялся, тем сильнее наваливался на него верзила, все больше распаляясь от гнева. Лицо покраснело, верхняя губа дрожит от бешенства. Нужно было срочно сменить тактику, расслабиться, но в такой ситуации это было сложно.

– С чего ты взял, что я тебя не хочу? – бедром Макс вжался в его пах и сразу же почувствовал ответную реакцию. Его хватка моментально ослабла, выражение лица смягчилось.

– Давай я поеду с тобой и просто позвоню, как ты и сказал, хорошо?

– Ох, Макс, прости, я сам не знаю, что на меня нашло, – он смутился, глубоко вздохнул, успокаиваясь. Потом приподнялся, встал с кровати, помогая Максиму сесть.

– Больно? – спросил, целуя раскрасневшиеся запястья, испуганное лицо и тонкую шею, путаясь пальцами в его растрепанных волосах.

– Все нормально, – Максим остановил его, заставил выпрямиться и прижался губами к рельефному прессу, провел острым горячим языком снизу вверх, пробуя на вкус теплую упругую кожу.

– Так с чего ты взял, что я тебя не хочу? – прошептал, медленно стягивая с него пижамные штаны и глядя прямо в глаза.

Тим уже ничего не мог ответить. Красивое лицо, блестящие от желания глаза из-под густых темных ресниц и отросшей за зиму челки, полураскрытые губы, фарфоровая кожа хрупких плеч – все это буквально завораживало, лишая малейшей возможности думать или говорить. Но самое невыносимое – то, что голова Макса находится в непосредственной близости от его затвердевшего члена. Пухлые губы идеальной, ярко очерченной формы, касаются его бедра, а пальцы мягко сдавливают его мошонку. Дыхание сбивается, а сердце замирает. Как же хочется просто взять его за волосы и… Но это уже совсем дикость, нельзя уподобляться мудаку, которому он череп разбил с одного удара в этой же самой спальне.

Хотя сам Макс не выглядит испуганным или смущенным, словно и вовсе забыл о том случае. Он медленно проводит языком по всей длине – от основания до головки, осторожно оттягивает губами крайнюю плоть, проводит остреньким кончиком по уздечке снизу. Потом покрывает весь ствол жадными горячими поцелуями, придерживая его рукой и жмурясь от удовольствия. И наконец обхватывает губами его головку, это не так уж просто, как бы челюсть не свернуть, зато как приятно почувствовать его на вкус. Раньше Тим ему не позволял подобного: боялся, что это может быть неприятно, особенно после всего, что Максу пришлось пережить, но сегодня после эмоционального всплеска, он просто потерял бдительность. Сейчас он мог думать только о том, каким же идиотом был все это время!

Тим вцепился в его волосы, подаваясь бедрами навстречу и проталкиваясь внутрь горячего рта до самого горла. Макс уже прекрасно знал, что нужно делать руками, он чувствовал его тело не хуже собственного, знал его ритм и силу, с которой должен сжимать член. Даже не задумывался над своими действиями, нужно было лишь спокойно дышать через нос, но это было тяжело. Он сам был возбужден до предела, а стоны Тима, дрожь его тела, большие руки на затылке – лишали возможности оставаться трезвомыслящим.

Надолго бы его все равно не хватило, это было слишком сильно, слишком близко, слишком интимно. Раскрасневшиеся щеки, челка, прилипшая к воспаленному лбу, дрожащие ресницы, ничем не прикрытое желание, жаркое, жадное, нетерпеливое.

Разрядка наступила быстрее, чем он ожидал. Успел только перехватить свой пульсирующий член, оттянуть за волосы голову Макса назад и сразу же кончил ему на лицо и плечи. Дыхание перехватило и даже в глазах потемнело на долю секунды. Макс был для него существом из другого измерения: нечто священное, бесконечно чистое и прекрасное. К нему страшно было прикоснуться, он как будто боялся испачкать его своим уродством, сломать, как тонкую фарфоровую куклу своими узловатыми грубыми руками. Он не пытался больше взять его, они об этом даже не говорили, но Тим чувствовал, что напирать не стоит, хотя иногда был просто на грани, еле сдерживался. Он, почти не отрываясь, следил за Максом ежедневно, как тот двигается, как смотрит, как улыбается, но все это не шло ни в какое сравнение с тем, каким он сейчас сидел перед ним на кровати. Дрожащий, задыхающийся, с лихорадочно горящими глазами, с треснувшей и кровоточащей нижней губой, с каплями его спермы на щеках. Все такой же прекрасный, но порочный, грязный, растленный, словно вся его внешность вопила только об этом. Теперь он понимал, что видят в нем другие.

При всей разности характеров, интересов и темпераментов, было в них нечто, что объединяло гораздо сильнее и делало их родственными душами. Они оба были заложниками собственной внешности, по которой их судили окружающие, две крайности одного понятия.

Тим аккуратно вытер пальцами его щеки и губы, чмокнул в макушку, вдыхая полной грудью его запах.

– Нам пора, – Макс покосился на окно, солнце уже почти встало из-за горизонта.

Петрович встретил их на дороге, за несколько километров до поселка, на своем старом УАЗе, снова немного удивился, увидев Максима.

Они проехали по центральной улице – теперь уже заасфальтированной и не такой грязной, как это бывало прежде по весне, остановились у большого дома, выкрашенного светло-голубой краской. Забор слегка погнулся, калитка на одной петле болтается, приусадебный участок зарос, даже тропинки не видно. Тимофей грустно вздохнул.

– Сергей только на Новый год наведывался, – пояснил Петрович. – А Иван… Даже не помню когда был…

Соседи из дома напротив столпились на крыльце, чтобы поглазеть, кого это председатель к Нине Анатольевне привез. Худой старичок с папиросой, мужчина в телогрейке и с ведром, и маленькая девочка со светлыми косичками.

– Даша часто приходит, – спохватился Петрович, как будто забыл о чем-то важном. – Уколы делает от давления, по дому помогает, а на двор ее, ясное дело, не хватает, за детьми надо смотреть, муж-то в прошлом году погиб.

– Николай?

– Да, жалко, конечно, но что тут сделаешь, несчастный случай, – развел руками председатель.

– Ладно, пойду, буду ждать тебя вечером.

Как только он вышел из машины и выпрямился в полный рост, с крыльца дома напротив послышался шепот и недовольное цоканье языками. Девочка ойкнула. Максим заметно напрягся, втянул голову в плечи. Это было неприятно, грязно, как-то низко, но Тимофей словно и не замечал косых взглядов. Подошел к калитке, с легкостью вытащил ее из единственной уцелевшей петли и положил рядом с забором. Мужчины заохали, девочка прикрыла рот ладошкой. Цирк им, что ли? Максим нахмурился.

Петрович снова завел мотор, развернул машину, и они поехали к нему домой.

В доме, где Тим провел первые десять лет своей жизни, пахло все также: отсыревшим деревом, печеными яблоками, мамиными духами с ароматом сирени и свежей сдобой. Мама обожала печь сладкие лепешки – бесхитростные, из постного теста, посыпая сверху сахаром. Они всегда казались ему самым вкусным лакомством.

– Дашенька, ты? – позвал слабый женский голос из кухни.

– Это я, мам, – ответил Тим, снимая свои ботинки у дверей, где стояли лопаты, ведра и грабли, должно быть, еще с осени.

Женщина ахнула, что-то упало, послышался шорох и какая-то возня.

– Ой, Тимоша, – пролепетала она, поспешно натягивая на ноги валенки, в которых проходила всю зиму. Слишком суставы ломило от сквозняков.

Тим вошел в просторную кухню с широким окном.

Мать сидела в кресле у печки, с книгой в руках, на деревянном столе с выцветшей клеенкой стояла тарелка с супом и кружка чая, уже остывшие.

– Ты что это ничего не ешь? – нахмурился Тим, не решаясь подойти к ней ближе.

– Совсем аппетита нет, – пожала она худыми плечами. Некогда каштановые волосы ее поседели, сама как-то высохла, сильно постарела за последний год.

– Ой, что это я сижу! – всплеснула руками. – Тима, хочешь чай? Я твоих любимых лепешек напекла, как знала, что ты сегодня приедешь…

Старушка медленно поднялась с кресла, провела ладонью по волосам, как будто проверяя, не выбились ли локоны из прически – привычка с молодости. У нее всегда были густые и непослушные волосы, слегка вьющиеся и блестящие, настоящая гордость для самой Нины и зависть для ее соседок и подруг.

– Мам, не суетись, – Тим сам подошел к плите и поставил чайник на конфорку. – Ты бы поела лучше!

Но она лишь всхлипнула и прикрыла рот руками, из уголков ее голубых глаз в мелкой сеточке морщин покатились слезы.

– Ой, Тимочка, я так рада, что ты приехал, бедный мой! И досталось же тебе, как несправедлива жизнь, как несправедлива!

Ну вот, приплыли. Этого он и опасался, сейчас попробуй, успокой!

– С калиткой-то что случилось? – он постарался как-то отвлечь ее.

– Да петля проржавела еще осенью, Сережка там возился с ней, да так и не смог починить, – старушка утерла лицо узловатыми пальцами.

Тимофей коротко кивнул – работы невпроворот. Нужно было достать из сарая папины инструменты, починить калитку и забор, выкорчевать репейники, пока еще земля сырая, перекопать огород.

Мама смущенно куталась в шаль, не зная, о чем поговорить с сыном, но, кажется, нервничала больше обычного. Села за стол, обвила пальцами чашку с горячим чаем, которую ей налил Тим, вздохнула, нахмурилась, глядя куда-то в сторону.

– Тима, я так виновата перед тобой, – вдруг сказала она.

– Не надо, мам, ты ни в чем не виновата, я же понимаю, что же сделаешь, раз так сложилось…

Но старушка мотнула головой, как будто не об этом речь.

– Тимочка, ты не понимаешь, – шепотом сказала она. – Я-то и сама не знала, поначалу, отцу не верила, а он пытался меня переубедить, нужно было слушать его. А я! Ну что, дуры мы, бабы! Теперь мне уже недолго осталось, а ты, пожалуйста, будь осторожен. Лучше тебе вообще уехать!

Снова здорово! Что это с ней? Память что ли отказала?

– Так я уеду, мам, не волнуйся, мы с отцом дом построили, помнишь? Я там и живу, в лесу.

– Не туда, – мама с тревогой уставилась на его капюшон, как будто в самые глаза смотрела, сквозь плотную ткань. – Там опасно, нужно совсем тебе переехать, понимаешь?

Да что с ней такое сегодня? Тим даже выпрямился от неожиданности.

– Ох, это я во всем виновата, – усмехнулась с горечью. – Какая же глупая я была! А под конец жизни глаза-то открываются, теперь все как наяву вижу! Люди трусливые и глупые не того сына предлагали мне…

Договорить она не успела. Дверь скрипнула, и мама тут же прижала дрожащие пальцы ко рту.

– Тетя Нина? – позвал женский голос.

Тим быстро встал и отошел в угол, чтобы ненароком не испугать девушку. Но когда Дарья вошла в комнату, то все равно вскрикнула и прижала руки к груди. В детстве она часто играла с его братьями, он прекрасно ее помнил: рыжая коса, веснушки, острый подбородок и пухлые губки бантиком. Не девочка, а кукла. Она и сейчас была красивой, только какой-то измотанной, уставшей, глаза больше не светились беззаботностью, кисти рук в узловатых жилах, как от тяжелой работы.

– Ох, прости, Тима, не ожидала, – она смущенно отвела взгляд и поставила на стол сумку с продуктами. Даже пальто снять не успела.

– Что это вы не едите? – строго спросила она. – Нельзя так, Нина Анатольевна, вы же не маленькая, должны понимать!

– Да я… это…

Мама замялась, не зная, как оправдаться.

– Не вкусно? Пересолила, что ли?

Даша принялась доставать из сумки продукты: апельсины, яблоки, пакет риса, пачку масла, какие-то консервы.

– Спасибо, что заботишься о ней, – пробурчал Тим, как обычно краснея и заикаясь при девушках. – Петрович рассказал про Николая… Что случилось?

– Говорят за оголенный провод случайно схватился… До сих пор не понимаю, он же электриком пятнадцать лет отработал, ерунда какая-то!

– Мне жаль.

Девушка кивнула, подняла на Тимофея лицо и грустно улыбнулась.

– Трудно было первое время без него, сейчас уже привыкаем, дочка первый класс закончила, представляешь?

– Да, быстро время летит, – вздохнул Тим.

В старших классах Даша встречалась с его братом Сергеем, как раз в то время, когда Тим ушел с отцом в лес. Почему-то он не сомневался, что они поженятся, а потом вдруг услышал про какого-то Николая, приехавшего на работу из соседнего села. Дескать, быстро у них все закрутилось, любовь с первого взгляда. Сергей так переживал, что пить начал, потом вроде взялся за ум, но так и не мог жениться до тридцати двух.

Тимофей извинился и вышел из дома: работы было много, а пока Даша с мамой посидит, можно было и что-то полезное сделать.

– Хороший он, – вздохнула Нина Анатольевна, протягивая руку Даше, чтобы та измерила давление тонометром.

Дарья выглянула в окно. Тимофей чинил забор.

Да, и правда молодец, сразу приехал, как Петрович его позвал, а Сергей с Иваном даже звонить забывали. Люди в поселке болтают всякое, любые неурядицы вешают на этого великана, а он ведь всегда таким безобидным казался, робким мальчишкой. Ну, подумаешь, чуть крупнее других детей этого возраста.

Став матерью сама, Даша очень сочувствовала Нине Анатольевне. Ее младший сын был тоже немного нелюдимым, садик не любил, других детей стеснялся, а психолог из областной больницы вообще поставила ему диагноз – заторможенное умственное развитие. Но она-то прекрасно знала, что сын ее просто тяжело переживает гибель отца, и никакой он не отсталый. Теперь она смотрела на Тимофея и его проблемы с другой точки зрения. А ведь детьми они часто над ним смеялись, обижали, кидались камнями и грязью. Теперь было ужасно стыдно за все это.