Читать книгу Умирающий волшебник внутри меня - Призрак Алекс Робин - Страница 1

С благодарностью посвящаю эту книгу Марку, что был всегда рядом, Стасе, благодаря которой я вновь начала писать, Аглае и остальным моим друзьям. И, конечно же, тебе, мой дорогой читатель.

Пролог.

Эта книга не обо мне, человеке, с которым случилась довольно странная история. Эта книга о всех нас. О тех, кто не мог понять, кто он и для чего он. Для тех, кто скитался по этому серому миру в надежде найти свет, к которому он протянет руку, и который поведёт его в то место, где он наконец сможет снять свою застывшую маску и пойти навстречу своей судьбе. Эта книга о тех, кто не ищет счастья, а, напротив, бежит от него, ведь истинная красота этой Вселенной находится не где-то там, а вокруг нас. Обернитесь, и тогда вы сможете достигнуть тот свет, за которым слепо бежали все эти годы.

Тем не менее, раз уж вы открыли эту книгу, вы хотите знать, кто я и где я родилась, кем были мои родители, что послужило началом этой истории.

Тогда я начну с того, что мои родители начали свой путь совершенно в разных местах: моя мама родилась в деревне, где и начнется эта история, а мой отец – в столице Империи Лиеми, моей страны, где, как и в деревне, я раньше никогда не бывала. Мои родители встретились совершенно случайно, переехали в новый город, в котором после родилась и я. Мой город не был известен живописной природой или историческими сооружениями, но, тем не менее, о нем знали и за рубежом. Мой город, который называется Робин-Вилль, когда-то давно был самым процветающим городом Европы, и самым серым городом мира. Рабочие уходили на заводы, потому что Робин-Вилль был точкой импорта и экспорта зарубежной и нашей продукций, также здесь располагалась промышленная зона и фабрики по производству военной техники и оружия: моё государство сочло это очень выгодным. Но сейчас мой город такой же разрушенный, как и остальные города Империи. И единственное, что осталось с тех времён – небо, что всегда было серым, будто весь город лишился цветов. Но никого это не волновало, кроме как таких же детей, как я, подобно сиротам, брошенным в центре рабской системы, где работа заменила желание и стремление жить. Из нас жаждали сделать роботов, а не людей, рабов, а не мятежников. И она, власть, всё время пыталась делить нас по шаблонам, не давая ни единого шанса никому из нас. И дети с рождения смирились с мыслью о сером будущем, ненавистной работе на гнилых фабриках и безысходности. Наверное, от этого мы и перестали ценить саму жизнь.

И если подумать, то можно легко догадаться, что в таком мире дружбе и любви учились по молчаливым книгам и однотипным фильмам, а единственные крики души были написаны только на стенах метро или в грязных подъездах старых домов, но и эти слова были рождены в той же тишине, в которой мы все окончательно разучились слышать. И именно в этом городе родилась и жила я. Но кто я?

Глава 1.

Иногда я закрываю глаза в надежде, что, когда я их открою, я вновь попаду в своё беззаботное детство, что я буду вновь чувствовать себя хорошо. Но время уносит меня по течению, подобно реке, в неизвестную даль… Поэтому я хочу закрыть глаза и больше никогда их не открывать.

Я помню этот день, я помню, что это было тринадцатого июня, и тогда я сидела в двадцать третьем кабинете больницы моего города. За последний год это стало моим вторым домом. Я запомнила эту дату, потому что совсем недавно был мой очередной день рождения, который я уже как третий год праздную в компании самой себя и желанием пережить этот день как можно скорее.

– Нет, – возмутился врач, – Я просто не знаю, что с вами делать.

Мама сильнее схватила меня за руку, мне стало больно, и я попросила её не трогать меня.

– Одни анализы говорят одно, другие…другое…– врач продолжал разбирать бумаги в моей медицинской книжке, – И если НДКТ и новые анализы снова дадут тот же результат, мне придётся приписать вам рак лёгких первой стадии.

Я лишь заметила, как моя мама начала плакать. А я, уже совсем зелёный из-за болезни человечек, сидевший и убито смотревший на все вокруг подросток, лишь улыбнулась тому, что мне приписали новый диагноз. По правде, мне было уже все равно. Я безразлично смотрела на тихое нытье своей мамы и улыбалась так, как только могла, потому что улыбаться было очень тяжело.

– Но для этого вам придется переехать, – продолжил врач, не обращая на маму ни малейшего внимания, – К сожалению, в Робин-Вилле сейчас нет возможности для вашего лечения из-за большого количества больных, а так, как это далеко не официальный диагноз, вас срочно госпитализировать не будут.

У меня снова начался резкий приступ кашля, мне быстро дали платок и ингалятор. Когда я снова пришла в своё «нормальное состояние», врач подал маме распечатку и продолжил:

– В этой больнице вы будете проходить тот же курс, что и здесь, только в случай чего вас сразу же госпитализируют туда…

– Но…– перебила его моя мама, – Этот город…В нескольких километрах от него находится деревня, где я выросла…У нас там ещё остался домик!

– Это хорошо, очень хорошо.

– Тогда никаких проблем с переездом не будет!

Мама радостно взглянула на меня, а я, из уважения, сквозь зубы улыбнулась в ответ. Она опять сжала мою ладонь, а я в очередной раз попросила её не трогать меня.

Спустя некоторое время мы с мамой решили прогуляться. Меня очень редко выводили на улицу, и эта минутная прогулка после каждого посещения больницы была единственной возможностью для меня вернуться в этот мир, что прятался за моим окном.

– Вижу, тебе очень нравится болеть, – высказала она мне.

Я даже не стала смотреть на свою маму. Я оглядывалась на обёртки из-под дешёвых конфет и пачек сигарет, разбросанных по всей улице, и считала их, чтобы хоть как-то отвлечься от уже приевшихся мне негативных мыслей.

– Я не выбирала судьбу, – наконец ответила я ей.

– Ты хоть понимаешь, как мне тяжело? Тяжело смотреть, как ты кашляешь целыми днями! Днем и ночью, днем и ночью…Эти таблетки! И снова таблетки! Двенадцать штук в день! Такого и пенсионеры не принимают, а ты, в свои четырнадцать!..

– Мама, замолчи пожалуйста, ты меня раздражаешь.

– У тебя же еще детство, впереди столько интересного, а ты сидишь в квартире… Да соседи и знать не знают, что у меня вообще есть дочь!

– Мама, – уже не выдержала я, – Хватит уже! Говоришь так, как будто это ты болеешь, а не я! Будто мне менее тяжело, чем тебе! А знаешь, кто виноват в том, что дошло до такого? Ты! Это ты отказалась вести меня к врачу первые недели, ты мне не покупала таблетки, но зато я ходила в школу! В школу! Вместо того, чтобы хоть раз сходить к врачу! Конечно, с раком легких у меня блестящее будущее, не так ли?!

Я опять же не стала смотреть ей в глаза, а она молча шла рядом. Я злилась на всё вокруг. Я ненавидела весь мир, в особенности самых близких мне людей.

Мы шли под мостом, а над нами гудели машины куда-то торопившихся людей. Вдоль стены лилась вода ещё не до конца подтаявшего снега. Было довольно морозно, и я сжала руки у груди чтобы согреться. Наконец, едва пробравшись через грязь и лужи недавнего дождя, мы снова вышли на грязный асфальт.

Я всегда смотрю вниз, когда куда-то иду, но не потому что смотрю под ноги, чтобы не споткнуться, а потому что не желаю видеть окружающую среду. Вот рядом лежит бездомный, от которого пасёт спиртным. Вот старуха, целуя асфальт, упёрлась коленями на полотенце и молилась то ли божеству, в которого верует, то ли проходящим мимо людям… В любом случае, делала она только из жалости к самой себе, прося окружающих кинуть ей в пластиковый одноразовый стаканчик денег.

В такие моменты мне становилось не страшно попасть в ад, потому что знала, что я уже в аду.

Я посмотрела на пасмурное небо, которое всю жизнь сопровождало меня, окружало весь мой город и все мои воспоминания. И только сейчас я поняла, что в нём больше не осталось никаких других оттенков, кроме этого серого цвета, который выводит меня из себя, который стал единственным цветом, что я вижу. Это небо тоже мертвое, как и все мы, те, которые больше не видят смысла жить дальше, потому что болезнь пожирает нас изнутри, сокрушая всех нас, убивая. Этот серый цвет станет для меня единственным оттенком, который я запомню, потому что я знаю, что больше жить я не хочу.

И тогда, шагая по мокрому асфальту, такому же серому, что и небо, я стала вспоминать тот день, когда начался этот проклятый кашель…

Это было двадцать восьмого сентября прошлого года, когда я и мои ровесники, глупые и высокомерные семиклассники, поехали на выезд с ночевкой в соседний городок Юкиярви. Там были дети и постарше, и они старались держаться подальше от нас, так что мы были неким подобием изгоя этого веселья. И тогда, ночью на улице, мы танцевали, шутили по-взрослому, оскорбляли друг друга, обсуждали и задирали тех, кто не пришёл…В общем, делали все то, что и обычные дети нашего возраста. Среди тех, кто не пришел, оказалась и моя лучшая подруга Дакота. Её оскорбляли меньше всех. Не потому, что она была идеалом каждого из нас, напротив, её все боялись. Девочка, с которой дружить мне оставалось совсем недолго, девочка, чья страсть была только к власти над людьми. Она не любила шумные компании, но у неё было значительное окружение. Она была не из тех девочек, которые просто задирают других, считая себя королевами красоты и моды. Дакота задирала всех, потому что ненавидела себя, хотя, тогда я этого ещё не понимала. Да, соглашусь, она была довольно умным человеком, в чём я ей очень завидовала. Она знала столько, что её можно было слушать часами, но она стеснялась и злилась, если кто-то знал то, чего не знает она, потому что она не терпит, чтобы кто-то был лучше её. Поэтому её окружение я называю «низкими и жалкими». Это те люди, которые привыкли казаться глупыми, неспособными на что-либо, кроме как глупостей, но и они вместе были тем, без чего Дакота не могла удовлетворить своё желание быть первой и главной, быть выше всех. И да, я была одной из «низких и жалких», потому что мне тоже хотелось быть такой же, как она.

После такой вечеринки не удивительно, что я начала кашлять. Хотя я и была очень усталая, в школу мне нужно было прийти. Я быстро одела школьную форму, накинула пальто и шарф, прихватила портфель и побежала туда. Хотя я и не опаздывала, мне очень хотелось сообщить Дакоте новости и сплетни о ребятах, которые я узнала вчера, в особенности то, что я начала кашлять.

Около кабинета я и встретила Дакоту, игравшую в «Тетрис». Я специально прибеднилась, начала громче и чаще кашлять, чтобы на меня обратили внимание.

– Кашляешь? Вы что, на улице танцевали?

– Тебе тоже привет. Да, а как же без этого.

Больше она мне ничего не вякнула. Она всё также не отрывалась от своей игрушки.

– Я надеюсь, что это бронхит, – снова попыталась обратить на себя внимание, – Это было бы здорово. Бронхит длится две-три недели, как раз пропущу контрольные, а после и каникулы начнутся.

Мечта каждого ученика школы, не так ли? Тем не менее, тогда это и вправду было моей мечтой.

Только теперь Дакота оторвалась от игрушки.

– Мэрилин, – обратилась она ко мне, – Дашь списать домашку?

Меня разбудила мама, постучавшись в мою комнату. Я притворилась, что ещё сплю, чтобы та не заставляла меня выполнять домашнюю работу. Но она лишь позвала меня выпить новые таблетки, что мне прописал врач этим утром в больнице. Я встала с кровати, немного пошатнувшись, взяла у мамы из рук стакан с водой и новые таблетки, затем пошла в туалет. Я стояла у раковины, на стене рядом с которой висело зеркало. Я посмотрела в глаза самой себе.

– Ну что, приятного аппетита! – иронично промямлила я, стукнувши стакан о стакан в отражении, запила этот химический ужас и вновь направилась к кровати.

Но тут моя голова ещё сильнее закружилась, я покатилась куда-то вправо и, не сумев устоять на ногах, упала прямо на пол, успев опереться на руки. У меня постоянно кружится голова, но не так, как сейчас. Я села на колени, склонила голову вниз, сжала руки в кулак и начала что-то бормотать про себя. Я услышала, как капли дождя целуют моё окно и серый асфальт. Я взглянула в окно. Да, там идёт дождь. Я смотрела на него, чувствуя себя никчемным, кинутым…Я подумала о людях, которые сейчас сидят дома, потому что на улице идёт этот проклятый дождь, и я начала им завидовать. Даже в клетке внешнего мира они свободнее меня. Даже человек, сидящий днями напролёт в офисе, имеет больше возможностей, чем я, брошенный счастьем и миром сего ненужный подросток.

Одолевши свои силы, я встала и подошла к окну. Посмотрела вниз, а на улице никого.

И в тот же миг мне стало жалко этих людей, которые боятся дождя, потому что он мокрый, боятся дождя, потому что он холодный, боятся, что они простудятся…

Но мне стало всё равно. Всё-таки, это их дело.

Я снова легла в кровать, в надежде, что навсегда усну глубоким сном, подальше из этого гнилого мира.

Когда я не хочу думать о своём прошлом, оно всё равно напоминает мне о себе. Бывает, я иду по улице или пишу в дневнике, как вдруг перед моими глазами всплывают неловкие моменты из моей жалкой жизни. Тогда я начинаю стучать по столу или по стене и рыдать, ненавидя себя. Но сейчас мои воспоминания достигли меня даже во сне, окончательно ставши моими самыми назойливыми гостями.

Это было в начале ноября, я кашляла всего полтора месяца. Тогда я ещё не знала Дакоту в целом, но уже была огорчена своими «друзьями». Мама и сестра тогда забирали меня из школы. Я села в машину. Христина, моя сестра, была старше всего на год, но считала себя умнее аж на целую ступень эволюции. Я, как и всегда, сидела и думала о своём, а моя сестра всё говорила про свои успехи в учёбе. Она была круглой отличницей, я всю жизнь ей завидовала. Я, конечно, не двоечник, но я хорошо и честно отношусь к домашнему заданию: моя сестра всегда его списывает. Она плохо понимает, особенно экономические предметы, но зато отлично запоминает текст. Всегда пересказывает его на пятёрку. Я не любила её за многое: за высокомерие, за отличную учебу и за жажду внимания. Чем – то она мне всегда напоминала Дакоту.

Моя сестра наконец закончила рассказывать про свои достижение в этот день, и я решила тоже поговорить о себе. Я хотела поведать маме, как меня наконец заметила учительница по иностранному языку.

Вообще, иностранный язык я знала чуть ли не лучше всех в классе. В своём возрасте, я уже могла спокойно общаться с носителями языка. Но у учительницы всегда был любимец: Юлия. Почему не Дакота? Дакота и не старалась быть отличницей, напротив, по оценкам она была даже ниже среднего. Но она наоборот, считала домашнее задание пустой тратой времени для идиотов. Она действительно была умным человеком, но, в отличие от моей сестры, хорошие оценки – не показатель для неё. Хотя если у человека плохие оценки и он не любимец Дакоты, то в ссоре Дакота всегда припоминала ему об этом.

Если кто-то лучше Юлии, то он высокомерен, если ниже – он тупой. Именно тупой. А я не только была «тупой», но и одинокой. Я сидела одна за партой, и поэтому, когда я что-либо забывала, моей опорой была моя память, но она у меня плохая. В такие моменты я всегда любила наблюдать, как списывает Юлия. Ну не терять же ей свой «статус», а она и половины не понимает, из-за этого и приходится списывать. Я была слишком слаба, чтобы сказать об этом учителю. Я не конфликтный человек, я всеми силами пытаюсь избежать этого конфликта. К тому же у меня всегда такое ощущение, будто сделай я хоть одну малейшую глупость – на меня ополчится весь мир. Поэтому я всю жизнь терпела издёвки других, лишь изредка нелепо отвечая им.

Но именно в этот день я получила пятёрку. Это было необычно, потому что учительница докапывалась до всего, вплоть до неправильно написанной заглавной буквы. Для меня похвала моей мамы – одна из самых главных вещей в этой жизни, по крайней мере тогда. Мама всегда восхваляла Христину, да и не только она. Многие учителя часто припоминали мне об успехах моей сестры, жалуясь на то, почему я не такая, как она. Мама ругалась на мою сестру, если у той была хоть одна четвёрка, но, если я закончу семестр всего с тремя тройками, мама устроит целый праздник.

Наконец, когда моя сестра прекратила самоутверждаться и сделала недолгий перерыв, я решила тоже похвалить саму себя. Но когда я только начала говорить, мама, будто, не услышав мои слова, продолжила говорить с сестрой. Потом, я пыталась подойти к маме, пока мы были в продуктовом, но она болтала по телефону с подругами. Дома мама смотрела телевизор, но я уже решила не мешать ей. В любом случае, мои оценки ей не особо интересны, потому что мною гордиться она никогда не будет.

Глава 2.

Я проспала более тринадцати часов, под утро у меня сильно болела голова, но мне нужно было собираться, ведь скоро у меня поезд.

У меня было очень много вопросов, например, почему я никогда не была в домике в маминой деревне, если он там пустовал всю мою жизнь? Но в последние месяцы своей жизни я потеряла какой-либо интерес в происходящем вокруг меня, просто принимая всё таким, какое оно есть, поэтому я просто собирала вещи.

Я стала разбирать стол, ища на нём ручки, карандаши и альбомы для рисования… И тут я нашла листок, рисунок детства, если быть точнее. Там была изображена молодая девушка с микрофоном и клавитарой на плече, а в нижнем правом углу было написано «Мэрилин». Мэрилин – не моё настоящее имя. Я ненавидела своё имя не потому, что оно было самым обычным именем, а потому что оно принадлежит моему самому главному врагу. Но почему я выбрала именно Мэрилин? Мэрилин – как имя Мерлина, известного волшебника, и, зачастую, рядом с этим именем я предписывала слово «Смерть». Поэтому меня часто обзывали «Мертвый Мерлин волшебник», или «Смерть волшебника», но при моих обстоятельствах я втайне подшучивала «Умирающий волшебник». Но, как ни странно, это было связано вовсе не с моей болезнью, а с разочарованием в детской мечте. Я всегда мечтала стать волшебником, управлять стихиями и исполнять свои желания. Но это лишь сказки, потому что реальный мир невыносимо скучный. К тому же, Мэрилин была персонажем книг, которые я писала, когда мне было грустно. Мэрилин была воплощением моего идеала – смелая, бесстрашная волшебница, чей жизненный путь был наполнен опасными приключениями. Короче говоря, Мэрилин была моей полной противоположностью, которой я всегда мечтала стать.

Снова посмотрев на этот рисунок, мне хотелось плакать. Одним из самых сокровенных желаний моего детства, как и у многих, было стать певицей, или участником известной музыкальной группы. У меня была своя группа, но меня оттуда выгнали. Из-за моей болезни петь я больше не могла, приходить на «репетиции» тоже. Участников этой группы я считала своими лучшими друзьями, но они меня ни раз не навестили, после того, как сами выгнали из-за болезни. Сейчас я не знаю, написали ли они хоть одну свою песню, или всё также страдают ерундой, как и раньше. В любом случае, мне уже всё равно. Хотя это и было очень важно для меня.

Я собрала вещи и ждала бабушку, которая должна будет поехать вместе со мной в деревню. Мама не может ехать: нам нужны деньги на моё лечение.

Когда бабушка приехала, мы поехали на вокзал. Мама провожала нас, через каждые пять минут говорила мне, что очень любит меня и молилась за моё здоровье.

Вокзал был довольно большим: дорогие магазинчики с некачественным товаром, грязный сортир и целый притон для попрошаек. На вокзале мне снова стало плохо, и я побежала в сортир, чтобы проблеваться. Помимо вечного головокружения, меня также всегда сопровождала тошнота и головная боль. Из-за этих симптомов у меня даже упало зрение, но я никому об этом не говорила: видеть окружающий мир мне совсем не хотелось. Пока меня рвало, перед моими глазами всё время темнело, а я постоянно оборачивалась назад, так как мне казалось, что кто-то постоянно стоит позади меня и смеётся над моим несчастьем.

Я вернулась в зал ожидания. К сожалению, все сидящие места были заняты бедными пенсионерами и их набитыми барахлом сумками. Просить у них места я не стала, потому что они никогда не поверят, что кто-то из молодых может чувствовать себя плохо. Поэтому я просто села на грязный пол и закрыла глаза, чтобы голова меньше кружилась. Благо, поезд долго ждать не пришлось. Я в очередной раз попрощалась с мамой. Крепко её обняв и скромно поцеловав, я пробормотала:

– Я люблю тебя, прости за мои слова, я точно вылечусь.

Хотя я и сама в это не верила, и мама, знаю, тоже. Но от слов «я вылечусь» мне и ей становилось гораздо легче на душе.

Мы нашли свои места в вагоне, и когда поезд тронулся, я села рядом с окном и стала всматриваться в мир. Я не желала смотреть на всех этих жалких людишек, что ехали со мной в одном вагоне. Все люди были мне так противны. От каждого я ждала грубого слова, поэтому я всегда заранее готова высказать этим мерзким чучелам всё, что я о них думаю. Я просто привыкла к такому взаимоотношению в своём городе, хотя ни капли его и не поддерживаю. И я была права. Не успел проводник проверить все билеты пассажиров, как какие-то пьяные мужики успели из-за чего-то поссориться и подраться. Всё, что меня спасло от очередного наплыва ненависти и стыда, так это плеер, наушники и любимая музыка.

Я живу в самой большой стране на нашей планете – Империи Лиеми. Здесь проживает несколько сотен народов и более сотни миллионов человек. И, ясное дело, ты никому не нужен. Ты лишь какая-то капля в этом мутном болоте, где ты всегда кому-то за что-то должен.

После того, как я вспомнила свою музыкальную группу, меня невольно стали мучать воспоминания о том, как я окончательно разочаровалась в дружбе.

Конечно, от таких людей, как Дакота, мало чего можно ожидать, но тогда я этого ещё не понимала. Когда мой кашель длился уже больше двух месяцев и у меня начались сильные боли в груди, ребята из класса и учителя стали обращать внимание на меня. Директор вызывала мою маму:

– Почему это ваша дочь ходит в школу больной?

Вообще, это был часто задаваемый вопрос. Однажды, когда моя мама забирала меня после уроков, сзади в нас врезалась машина. После столкновения, меня отвезли в больницу со смещением позвонков. Я была привязана к кровати около недели! И вот однажды мой врач спросил у моей мамы, почему я кашляла. Но мама лишь пожала плечами. В разговор вступилась я:

– Я кашляю вот уже как полтора месяца, может, даже больше.

– Это ненормально, – испугался врач, – Может, вас записать к лору на завтрашний день?

– Нет, – наконец выдавила из себя мама, – Это просто остаток бронхита, – она сделала такое лицо, будто лучше врача во всём разбирается. Сморщив нос и надув губы, она продолжила, – Не надо нам ко врачам. Она и так школу пропускает, отлёживаясь здесь.

– Но… – хотел переубедить её врач, но мама перебила его.

– Я ходила с ней к врачу, – соврала она, хотя ни разу даже не сопроводила меня за эти месяцы, – И он сказал, что она будет кашлять ещё месяц или два, так как это остатки… – Моя мама раскрыла глаза, потому что наконец осознала, что говорит какую-то чушь, в которую сама с трудом верила. Она просто не хотела лишний раз заботиться обо мне, – Скоро прекратит кашлять, – резко закончила она.

Когда я вновь вернулась в школу, меня никто не поприветствовал. Никто даже не поинтересовался, что со мной стало и где я была эти две недели, пока лежала в больнице. Но спустя некоторое время всё изменилось. Дети стали подшучивать надо мной подобно тому, как смеются над умственно отсталыми или с физическими отклонениями детьми. Не знаю, что в этом всём находят смешное, но мне было жутко неприятно. И больше всего мне было неприятно слышать это от Дакоты. Тем не менее, я привлекла к себе внимание окружающих. Они стали интересоваться не только моим кашлем, но и моей жизнью. На уроках я старалась кашлять меньше обычного, сидеть на самой последней парте, да и не выходить из кабинета на перемене. Но всегда так бывает: чем дальше стараешься держаться ото всех, тем больше на тебя обращают внимание. Дакота многое разбалтывала про меня, даже неправду. Отныне я стала самым настоящим изгоем класса. Поверив своему вранью и окружающей ненавистью, ко мне она начала относиться как к отшельнику. Хотя я и не отрицала того, что у них могла возникнуть причина ненавидеть меня, но эта причина была для меня неизвестна. Как бы то ни было, Дакоте всегда нравилось унижать других, но почему? Неужели это действительно ей помогает?..

От этого мне стало очень грустно. Мне всегда грустно, но, когда я думаю о своём прошлом, мне приходится бороться с паническими атаками. А так как я думаю о своём прошлом постоянно, бороться с ними мне приходится едва не каждую секунду. Я схватила себя за горло и тихо произнесла:

– Это же всего лишь кашель!.. Жалкий, никчемный…кашель…

Завтра я уже должна буду приехать в эту деревню… Но я ни о чём не жалела. Напротив, впервые за долгое время я была взволнованной. Я очень редко выезжала за пределы своего города. Что же ждёт меня впереди?

– Проснись уже.

Я проснулась от того, что бабушка толкала меня в бок. Мы все еще ехали в поезде, но скоро должны были подъехать к станции.

– Уже проснулась, отойди… – бросила я, поднимаясь на ноги.

Голова почти перестала кружиться, но все равно укачивало.

Пока бабушка убирала наши постели, я нашла в сумке таблетки, налила в кружку воду и запила их. Это было моей самой нелюбимой частью – принимать таблетки. Они были не то кислые, не то сильно порошковые… Впрочем, их вкус описать было сложно.

Когда мы выходили из купе и проходили к выходу из вагона, по пути нам попались мамаша и её сынок, у которого появился насморк. Мамаша обняла своего сынишку, будто бы он умирает. К ним подошла пожилая женщина, видно, его бабушка, и она сказала ему:

– Бедный малыш, у тебя насморк? Ой, бедный ребенок…

Даже если бы меня не мутило, после таких слов меня бы все равно начало тошнить. Да уж, бедный ребенок, видите ли, насморк… Я оглянулась на малыша, а он на меня. Я вглядывалась в него, как и в остальных: как на врага, но его это не испугало. Он просто смотрел на меня, открывши рот. Неужели этот взгляд кажется ему нормальным? С каких пор ненависть стала нормальной?

Наконец мы ушли от них и стали ждать, пока остановится поезд и проводник откроет нам дверь из вагона.

Когда мы вышли с поезда с пяти большими сумками, мы стали искать такси. Пока бабушка суетилась, вспоминая знакомый город, я пристально рассматривала его. Он мало чем отличался от Робин-Вилля, вот только небо было ясным. Дома не отличались друг от друга, только количеством этажей. Самым высоким был девятиэтажный дом, но и он был того-же серого оттенка, что и остальные рядом стоявшие дома.

Наконец мы нашли такси. Мужчина лет тридцати помог нам положить в машину сумки. Мы сели сзади, он – за руль, и мы поехали в деревню под названием «Бирюзовый лес». Я спросила, почему эта деревня так называется. Оказалось, что из-за реки Бирюза, у которой расположена эта деревня. Правда в реке мало кто купается. Одни из-за разных страшных историй, другие из-за того, что эта река сильно загрязнена. А сама деревушка расположена у леса, поэтому её и назвали Бирюзовый лес.

Пока бабушка расспрашивала таксиста о новостях этой местности, я вглядывадась в окно. Меня удивила природа, изобилие цветов и оттенков. Яркое солнце, голубое небо…Это всё казалось таким чужим. Здесь лес был не из домов, а из деревьев разных оттенков зеленого и коричневого.

– А почему вас занесло сюда, в это захолустье? – поинтересовался таксист.

Бабушка немного промолчала, а я посмотрела на неё, улыбаясь.

– Вот, – ответила она, – решили отдохнуть от города, а у нас тут и дом и всё такое…

– А, ну это правильно, – похвалил нас таксист, – Тут и воздух свежий, и люди хорошие…

Таксист и бабушка болтали о чём-то своём, но я вновь перестала обращать внимание на их болтовню. Окружающие пейзажи не давили на меня, как это обычно бывало дома. Мне даже показалось, что я стала немного счастливее, будто бы все мои проблемы внезапно покинули меня, оставшись в Робин-Вилле.

За окном начали появляться маленькие магазины, домики, пятиэтажки, за домами был лес. Мы остановились у одной из пятиэтажек. И когда мы вышли из машины, я впервые почувствовали здешний воздух. Он был настолько лёгкий, что я не могла никак надышаться. Здесь не пахло химией, пахло как-то…приятно? И легко… ох уж этот лёгкий воздух…

Бабушка дала мне две довольно тяжелые сумки и три остальные – таксисту, который решил проводить нас до самой двери. Бабушка достала ключи и открыла дверь в подъезд. Подъезд был такой же, как и в любом другом доме Империи, включая даже Робин-Вилль: эти наполовину белые и наполовину голубые стены. В каждом доме они одинаково старые, украшенные чёрными пятнами от зажжённых спичек. Мы стали подниматься по лестнице аж до четвертого этажа, так как лифта здесь не было. На каждом этаже было по четыре квартиры, расположенных напротив друг к другу. Пока бабушка искала ключ от двери, я засмеялась:

– Я, конечно, городской житель и многого не знаю, но это на деревню ни капли не похоже.

– Ну так, – ответил мне таксист, – Бирюзовый лес только называют деревней, а так-то это микрорайон. Но это только вы живете в пятиэтажке, за километр от сюда, у самой реки, на другой стороне и вправду находится деревня.

Но я не стала его слушать. Как только открылась дверь, я увидела двухкомнатную квартиру с облезшими обоями, треснувшим потолком и сломанной мебелью. Здесь жутко воняло чем-то сырым.

– А почему нельзя было сдать эту квартиру в аренду? – поинтересовалась я, но бабушка лишь засмеялась мне в ответ.

– А кто приедет в такое захолустье? – ответил мне таксист.

– Почему? – вступила в разговор моя бабушка, пока расчёсывала свои редкие чёрные волосы, стоя у зеркала, – Здесь же рядом университет, не так ли? Но студентам снимать жильё дорого, они все живут в общежитии напротив, – Моя бабушка указала на угрюмое пятиэтажное здание, которое виднелось из окна кухни, – Сколько бы я ни старалась, всё равно никто даже не позвонил.

Бабушка распрощалась с таксистом, отдала ему деньги, и мы дальше пошли осматривать квартиру. Пока я рассматривала каждый уголок квартирки, бабушка рассказывала, как месяцами искала жильцов в квартиру, расклеивала объявления повсюду… Но никто ей, как она постоянно повторяла, так и не позвонил. А за квартирой, как оказалось, следили соседи, которым бабушка каждый год присылала за помощь дорогие подарки.

Сама квартира была довольно большой: прихожая, хотя и не просторная; две спальни, в одной из которых есть выход на балкон; туалет и ванная комната; и, напоследок, кухня, которая была ещё меньше, чем прихожая. На деле, всё оказалось не так плохо, как мне причудилось в первый раз: сыростью воняло, потому что прорвало трубу, обои были отклеены только у входа, и трещина на потолке оказалась не такой уж и длинной, какой она мне показалась изначально. А что до мебели, то только у одного кресла была сломана ножка.

Но всё равно от вида сего мне стало плохо. Я пошла в туалет, присела у желтой ванной и меня вырвало. Бабушка подбежала ко мне, подняла мне голову к верху, чтобы рвота быстро прошла, и как только я начала задыхаться, она побежала за ингалятором, дала мне его, я быстро вдохнула лекарственный порошок и стала громко дышать. Бабушка промачивала мне лицо в течение минуты, а когда мне стало «хорошо», она оставила меня и продолжила дальше осматривать квартиру.

Я встала, шатаясь, и пошла дальше исследовать наш дворец красоты. Я лишь уловила то, что обои были ядовито-зеленного цвета, как голова снова начала кружиться, я начала задыхаться и упала на пол без сознания…

Глава 3.

Я не знала, что происходило со мной в тот момент. Я помню лишь то, что все было чёрным. И в этой черноте я не могла ни говорить, ни двигаться. Но такое состояние продлилось не долго. Я очнулась на том же месте, где и упала, а бабушка в растерянности пыталась меня разбудить.

– Мэрилин! Мэрилин, слава богу ты очнулась!!! – она обняла меня, сильно прижав к себе.

– Бога нет, – ответила я ей.

– С тобой все хорошо?! Давай я вызову скорую!

– Не надо! Прошу, только не это! – крикнула я ей, подымаясь, – Со мной все хорошо.

– Такого никогда не было…– продолжила она.

Мне жутко не хотелось ехать в больницу. Я впервые вижу что-то новое, за исключением новых кабинетов и новых врачей, а также и их пациентов.

Но то, что со мной произошло несколько секунд назад, я не могла объяснить. Такое я почувствовала впервые в своей жизни. Я никогда не падала…в обморок. Это показалось мне жутким, вычурным и таким… новым и загадочным.

Не важно, было ли это плохо или хорошо, я радовалась, что я испытала что-то новое. Я знала, что долго я не проживу. Дело даже не во мне, а во врачах, которые меня лечат. Я знаю, последнее время у них нет желания лечить пациентов, а лишь поскорее от них избавиться. Так и со всеми врачами, которые меня лечили. Наверное, если бы в самом начале врачи отнеслись к простому кашлю посерьёзнее, всё могло случиться иначе.

Когда я думаю о лечивших меня когда-то врачах, я всегда вспоминаю одного жирного мужика, который поглядывал на меня как на идиотку. У него в руках всегда была записная книжка и батончик какого-то дорогого шоколада.

– Помимо кашля… – жаловалась я, – Меня постоянно тошнит, у меня постоянно кружится голова… А руки, они часто трясутся…

– Судя по твоим словам, ты живёшь в аду, Мэрилин.

– Да! Я прекрасно это знаю… Но мне так плохо, просто постоянно… Я засыпаю с желанием не просыпаться следующим утром, ибо мой ежедневный кошмар всё повторяется и повторяется… А самое ужасное, так это то, что я вынуждена каждый день ходить в школу! Я не знаю, может… Вы сможете прописать мне больничный, а? – умоляла его я, а он посмотрел на меня так, словно я обвожу его вокруг пальца, – Хотя бы на неделю. Собраться с мыслями, выспаться… Возможно, мне полегчает…

– Сколько, ты говоришь, ты уже болеешь? Пять месяцев, и каждый день у тебя такое состояние?

– Да…

– Ну эти пять месяцев ты же ходила в школу… Значит, ещё походишь.

На платных врачей у меня денег не было, вот и пришлось обращаться в бесплатную больницу, где врачей специально учат быть жабами и отправлять нас, больных, работать и учиться, подобно свиньям на убой. Тем не менее я знаю, что всё это гораздо серьёзнее, нежели бронхит или ларингит. Скорее всего, мне просто хотелось в это верить. Потому что так интереснее. А я до сих пор думаю, что наступит миг, последний миг, когда мне придется вспомнить всю свою жизнь, я вспомню лишь серый цвет и ничего больше. Все мои четырнадцать лет прошли настолько однообразно, что их будто и не было вовсе. Именно от этого мне становилось тоскливо.

Бабушка все еще металась около меня, расспрашивая, хорошо ли мне или плохо, и убеждала, что нужно вызвать скорую, на что я отвечала «не нужно, прошу, не надо».

Наконец я вышла на балкон подышать свежим воздухом. Я посмотрела вниз, на людей, которые отличались от тех, что живут в моем городе. Они все были…счастливы, и даже дружелюбны… Они обнимали друг друга, девочки играли с мальчиками, а взрослые даже общались друг с другом. Это было настолько загадочно и чудно для меня, что мне хотелось прямо сейчас взять и спрыгнуть с четвёртого этажа, чтобы пообщаться с этими необычными людьми. Но я не могла. Не потому что было высоко, а потому что мне нельзя было гулять. Мне стало очень горестно на душе, будто не камень, а гора обрушилась на меня. Я сжала руки в кулак от досады. И вправду, почему эти тупые людишки могут гулять, а я нет? Почему только я одна стою здесь, на балконе, радуясь, что теперь я могу стоять на улице, не выходя из дома? Почему они не болеют так, как я??

Я не могла понять это еще с самого начала болезни. В моем городе вполне реально подхватить подобную болячку, но почему именно я? Я никогда не ходила на заводы, никогда не курила, как мои тупые ровесники. Я просто взяла и ни с того ни с сего заболела.

Все это время я пыталась вспомнить свои грехи, почему да как я провинилась перед «милосердным богом»? И если он хочет наказать меня, то почему не послал пьяного водителя задавить меня на дороге на своей дешевой машине? Или почему он не позволил мне умереть во время пожара? Одно и то же дело можно считать наказанием за грехи или испытанием. Но я не верила, что это испытание, потому что жить мне оставалось совсем не много. Поэтому я больше не верила в бога. По крайней мере в его «милосердие». Если бы бог и существовал, то он оказался бы дьяволом, раз позволяет этому миру рушиться.

И именно в таком настроении я и прожила неделю. Я уже дважды была в больнице, которая мало чем отличалась от миллиона других больниц. Там я проходила ту же терапию, что и у себя дома. Мой новый лечащий врач очень сильно был похож на того, что был у меня в Робин-Вилле. Даже по характеру они очень схожи. Нового врача звали доктор Малис. Он мне нравится, довольно приятный человек. В своём новом замке мы с бабушкой наводили порядок: мы переклеили остатками обоев участок, где они оторвались, купили новый стул, сантехник еще в первый день починил нам трубу…Мы купили новое постельное бельё, вымыли весь пол, всю ванную…Закончили почти со всем, кроме как шкафов, которых у нас было четыре. Один из них был полностью пустой, туда мы и сложили свои вещи; три остальных были набиты разными мамиными вещами, которые я пообещала в скором времени разобрать.

Свою новую комнату я украсила, как только мне позволила моя фантазия: я нарисовала новые рисунки, стараясь сделать их максимально радостными, хотя у меня это так и не получилось, поэтому я просто купила какой-то детский журнал с героями какого-то неизвестного мне мультика и повесила плакаты на стену. Я даже купила цветы, чтобы моя новая комната казалось живой.

По вечерам я сидела в своей комнате и читала книги, что стояли на полке в книжном шкафу. Когда мне надоедало читать, я садилась на стол и рисовала, что только приходило мне на ум. Впервые за долгое время на моей душе появилась доля спокойствия, хотя, как и раньше, я весь день проводила наедине со своими мыслями. От такой смены обстановки, я даже стала реже кашлять. Но чтобы окончательно принять то, что я осела в новом для меня месте, я купила новый дневник, который и должен был начать мою новую, но всё-таки очернённую прошлым историю.

И всё продолжалось в таком темпе, пока не настал тот день.

Я знала, что скоро умру. И мне было грустно при мысли о том, что я умирала, сидя в четырёх стенах, будто бы меня уже и не существовало. Хотя в этом то и правда, что я не жила, а едва существовала в этом мире. Мне грустно, что я уйду и оставлю после себя только медицинскую карточку, которую никто из моих родственников так и не заберёт. Останутся мои рисунки, которые я нарисовала лет пять назад, парочка строчек неудавшихся песенок, лохмотья, которые скорее всего вскоре станут тряпками для пола, и дневники, в которых я описала всю свою жизнь, в лучшем случае будут забыты на книжном шкафу при переезде. Хотя на эти вещи вскоре мне будет уже всё равно, но я понимала, что каждая секунда сейчас для меня как годы для обыкновенных людей. Они дороги мне, ведь их совсем немного. Я стояла на балконе, думая обо всём этом. И в какой-то момент до меня дошло, что в моей ситуации ограничений из-за здоровья быть не должно. Кто мне запретит гулять, если мне остается жить… а сколько мне вообще остается жить?

Я взяла своё пальто, надела наушники, включила любимую песню и впервые за долгое время решилась на этот шаг…

Я спустилась по лестнице.

Я открыла парадную дверь.

Солнце било мне в бледно-зеленое лицо. Было тепло, но дул холодный ветер. Сначала всё было тихо, пока будто из далека послышались радостные крики детей, следом за ними и пение птиц, а после – шелест листьев деревьев. Я шла осторожно. Почему-то мне было очень страшно. Когда я подошла к детской площадке, дети посмотрели на меня и стали расспрашивать друг друга о том, кто я. Но как только они подошли ко мне, чтобы познакомиться, я убежала. Внезапно мне стало страшно разговаривать с людьми. Даже не от того, что мой голос больше походил на хрип курящего, просто было страшно. Вообще, мне всегда было страшно быть среди людей, мне всегда казалось, что все они глядят и смеются надо мной. Я побежала дальше, но вместо тяжести в груди, которая охватывала меня уже довольно давно, я почувствовала легкость на душе. Я заулыбалась, я стала свободной. Я пробежала мимо магазина, неработающего фонтана…Это «захолустье» мне показалось довольно милым городком. Потом я увидела тропинку вниз по холму. Она расстилалась к реке Бирюза, в честь которой и прозвали городишко. Я спустилась к реке и удивилось ей. Я поняла, что никогда до этого не видела реку. Она плыла медленно и спокойно, а солнце играло на её волнах. У берегов реки росли деревья, слева виднелся деревянный мост. Облокотившись на дерево, я отдышалась. Я сняла наушники и начала вслушиваться в природу, окружавшую меня. Только городской житель может понять меня. Дома кроме гула заводов и машин не слышно больше ничего. Хотя, это неправда. Где бы ты ни находился, ты всегда услышишь крики несчастливой семьи, плач ребёнка, над которым издеваются другие дети… По вечерам меня будоражила сирена полицейских и пожарных машин, а в моё окно бил ветер… Городская жизнь… Бесконечная нервотрёпка и спешка. Но куда они все торопятся?.. А не важно, хотя они и толкают меня, словно городская жизнь – это бесконечное соревнование за первенство в чём угодно.

Минут десять я сидела около реки. Я кидала в нее камни, но все равно боялась потрогать её рукой. Тишину нарушали только листья деревьев и пение птиц. Но внезапно я услышала крики, совсем рядом.

На соседнем берегу стал слышен визг сердитых подростков. Совсем скоро я увидела толпу, бежавшую за одной девочкой. Я привстала, чтобы увидеть эту сцену получше. Вот они и бегут. Девочка, за которой бежали, поскользнулась на луже и упала в грязь. Семеро подростков окружили её, потом схватили за руки и ноги, и только собрались бросить в реку, как вдруг один из них увидел меня. Я быстро спряталась за дерево, но было уже поздно. Мальчик, что увидел меня, поведал об этом и остальным. Они отпустили девочку и убежали, ругаясь на меня и друг на друга. Тот, что сообразил и побежал самым последним, не забыл перед уходом пнуть девочку ногой. А я, ругаясь на тупых дикарей-ровесников, всё ещё сидела за деревом. Я знала, они ускользнули! Но почему я не встаю? Мне было страшно идти к этой незнакомой девочке. Я слышала, как она рыдает, и каждый её вопль был ударом в моё сердце. Мне очень хотелось подойти к ней, помочь ей. Я ругала себя за свою скромность, пугливость и нерешительность! Наконец я взяла себя в руки и бросилась через мост на другой берег. Я подошла к девочке, которая всё ещё лежала в грязи и плакала. Я не нашла, что сказать ей, поэтому просто протянула руку и помогла ей встать. Сквозь слёзы худенькой рыжеволосой девочки я расслышала слово «спасибо». Эта девочка обняла меня, я похлопала её по плечу. Потом она всхлипнула несколько раз и посмотрела на меня.

– Как тебя зовут? – хмуро спросила я. Это первое, что пришло в голову.

– С…Стася…– прошептала она.

– Тебе не больно?

Но она лишь отрицательно повертела головой. В тот момент я заметила странную маленькую косичку среди распущенных волос на левой стороне.

Я стала рыться в карманах своей куртки и нашла платок.

– На, вытри лицо.

Я подала ей его, она вновь поблагодарила меня, протерла лицо платком и только размазала грязь на своём лице и испачкала мой платок.

– Мм…Лучше в озере, лицо всё еще грязное.

Она не ответила мне, лишь подошла к озеру и начала промачивать своё лицо мутной водой. Я присела рядом. Когда её лицо стало более-менее чистым, она оглянулась и стала ещё тщательнее разглядывать меня.

– Я Мэрилин, – наконец представилась я.

Она недолго помолчала, оглядываясь вокруг.

– Мэрилин? Я… тебя впервые вижу… Ты живёшь в Домина? В соседней деревне?

– Нет, м… – тут я потерялась. Мне вовсе не хотелось завязывать знакомство с человеком, начиная с рассказа о том, что я переехала в деревушку, где выросла моя мама, чтобы потом меня могли госпитализировать из-за рака лёгких. – Я из Робин-Вилля, но сейчас живу здесь, в Бирюзовом лесу. Вообще, я очень редко сюда приезжаю. Тут моя мама родилась, поэтому у нас квартира.

– Извини, не могла бы ты ещё раз повторить? Откуда ты?

– Из Робин-Вилля. Это такой серый-серый туманный город к северу отсюда.

– Да, я слышала о нём.

– А ты здесь живёшь, я так понимаю? В Бирюзовом лесу?

– Да…– задумалась она, потом снова поглядела на меня, – Всегда здесь жила, и моя мама тоже, и бабушка и так далее…В этом захолустье.

– А мне нравится это место, – честно ответила я, – Тут для меня родилась свобода. Леса из деревьев, а не из домов…И люди у вас чудаковатые…У вас праздник сегодня? Почему вы такие веселые?

– Причем тут праздник? – посмеялась она, – Всё как и всегда. А зачем нам хмуриться? – удивилась она, – У нас всё хорошо. Конечно, скучновато…Но мы часто играем с ребятами на улице-…

– С этими ребятами? У вас такая игра, лупить друг друга по роже?

Стася замолчала. Она посмотрела в воду.

– Нет…У меня тут мало друзей. Здесь далеко не все дружелюбные, особенно мои ровесники, – она запнулась. – Прости, я не хочу об этом говорить.

Я не стала её упрашивать, хотя мне было очень интересно. Я изо всех сил пыталась не кашлять при новом для себя человеке, но тут не удержалась, и у меня случился приступ. Я схватила ингалятор и стала вздыхать этот безвкусный порошок. Стася вытаращила на меня свои глаза, а когда приступ прекратился, она спросила:

– У тебя астма?

– Да, – соврала я.

– Бедная…У моей сестры тоже была астма…– тут она замолчала.

– Была?

– Моя сестра умерла… – Стася всплакнула. Я решила не продолжать эту тему, и лучше сразу перейти на другую.

– Расскажи мне…О своём городе, пожалуйста…Что-нибудь хорошее… – попросила я Стасю.

Я посмотрела на неё. Она начала рассказывать, что Бирюзовый лес вовсе не такой уж и простой город. Она восторженно обрисовывала заброшенные дома, тёмный лес и вампиров с призраками в нём, русалок в реке Бирюза… И мы заговорили о мистике.

Но мне было очень интересно её слушать. Хоть я и не верила в бога как в такого, но магия и всё необъяснимое всегда завораживали меня.

Мне захотелось побывать во всех мрачных историях, быть призраком или зомби, утопшим или зарытым, вампиром или оборотнем…Познать трагедию, иронию, драму, почувствовать себя особенным. Но сейчас меня делает особенным только мой кашель. А так, мир не переставал казаться мне скучным.

При мысли об этом мир снова приобрел серые краски.

Мы шли и разговаривали. Приступ почти не случался, я даже не замечала, как кашляю. На время я даже забыла о своей болезни. Мы болтали обо всём: о школе и уроках, о родителях и детях, даже о своем потерянном поколении. Когда наступил вечер, я вспомнила, что бабушка и знать не знает о моём подвиге выйти за дверь.

Когда мы возвращались в Бирюзовый лес, я попросила Стасю не особо быть на глазах, чтобы новые для меня люди не стали допрашивать нового для них человека.

Я попрощалась со Стасей, и мы расстались. Я наконец поняла, кого она мне напоминает. В детстве я часто смотрела мультсериал, который назывался «Чувство границ свободы». Это был мультик про беспризорников и двое детей из состоявшейся семьи. Так вот, одного из героев тоже звали Стася! И, мало того, этот персонаж был очень похож внешне на эту Стасю, в реальной жизни! И, как я помню, она тоже любила лазать по «заброшкам» и верила в призраков. Я всегда мечтала о такой подруге. Неужели, я её наконец нашла?..

Когда я поднялась на свой этаж, я остановилась. Я не знала, что сказать бабушке и как ей объяснить, почему я ушла. Я продумывала наш диалог в голове, разговаривала сама с собой, но в итоге пришла к выводу, что лучше поведать правду. Но только я подошла к двери, чтобы постучаться, бабушка её открыла и накричала:

– Ты где была? Я тебя вот уже два часа по городу ищу!

Она схватила меня за пальто и затащила в нашу землянку. Как только она закрыла дверь, она ударила меня по лицу.

– Ты что делаешь?! – крикнула я на неё.

– Ты хоть понимаешь? Где твои мозги!? Ты идёшь на улицу в таком положении!

– Отстань…

– Отстань? Вот, как ты разговариваешь со своей бабушкой!

Она отвернулась от меня и пошла на кухню, я пошла следом.

– Ладно, извини меня пожалуйста…

Она повернулась ко мне. Я увидела, что она плачет.

– Ты что, не понимаешь? Всем и так плохо! А теперь ты ещё и уходишь из дому на улицу! Нет ни записки, ни сообщения…Могла бы хотя-бы позвонить!

– Ты не понимаешь…

– Чего не понимаю?

– Ты не понимаешь! Я…Я целый год не выходила на улицу! Ну и плевать, может у меня вообще рак лёгких! Какая в этом разница? Самое обидное, что я так и не узнала жизнь! Ни-че-го! Я просто ни-че-го не знаю о том, что за окном! Мир за окном для меня чужой…Дом-больница, еда-лекарства…Я только стала быть подростком, а мне уже помирать! Возможно я скоро умру! Так дай же мне немного побывать на улице, погулять с людьми! Я же не заразна!

Бабушка ничего не ответила. Она только обняла меня и заплакала.

– Прости меня пожалуйста, – выплакала она, – И прости, что ударила… И так переживала…

Она ещё крепче прижала меня к себе. От объятий меня начало тошнить, хотя на этот раз меня тошнило от самой себя. И в самом деле, нужно было хоть записку оставить, что я ухожу…Эти люди что-то вроде «заботятся обо мне», во что с трудом верилось.

Глава 4.

Ночью я никак не могла заснуть. Что-то мучало меня вот уже несколько часов. Мысли… То, от чего я никак не могу избавиться. Это мука – всегда о чём-то думать. Мои мысли казнили меня изнутри, пожирая мой мозг…И я никак не могу от них избавиться…

Я лежала с открытыми глазами и вспоминала самые глупые моменты своей жизни.

Я опять вспомнила Дакоту, которая последние полгода не давала мне покоя. Я вспомнила, как мы снова пытались подружиться.

Наверное, тогда мне казалось, что Дакота поняла, как это глупо смеяться над человеком из-за его болезни, что это низко придумывать разные сплетни о своём лучшем друге ради своего же авторитета в классе. Когда я всё реже стала посещать школу, она однажды написала мне, будто хочет встретиться. Некоторое время я переносила встречу, но в феврале у неё был день рождения. Тогда я всё же решила испытать судьбу. Дакота жила не очень близко ко мне, пришлось сесть на трамвай. Там я присела у окна и начала смотреть на пустые улицы. Пустые не потому, что там не было людей; потому что в них не было ничего особенного. Одни лишь дома и дороги, по которым ходят люди в масках, да и те мёртвые…

Когда я доехала к Дакоте, там уже меня поджидала команда «низких и жалких», чему я ни капли не удивилась. Сначала они начали обсуждать недавние события в школе, сидя за «шведским столом» в квартире у Дакоты. Я как всегда была в стороне, хотя местами тоже вливалась в тему. Меня заинтересовала её квартира. Она была далеко не бедная: красивые потолки, белые обои под голубую мебель, и каждая комната отличалась от другой забавным и необычным интерьером. Например, комната Дакоты больше напоминала библиотеку, а кухня – целую лабораторию! А потом начались игры, и, как ни странно, козлом отпущения выбрали меня. Мне завязали глаза, раскрутили и затем они разошлись в круг. По идеи, я должна была дотрагиваться до людей и узнавать, кто есть кто.

Как только голова перестала кружиться, я начала идти вперед. Всё было чёрным, ткань была плотной. Я услышала, как кто-то смеётся слева от меня. Это был смех Катарины. Я пошла на него, чтобы сразу отгадать человека и дальше искать остальных. Как только я пошла в её сторону, кто-то подставил мне подножку, и я больно упала, ударившись головой об угол стола. Мне было очень больно, но ребята начали смеяться надо мной и поколачивать меня. Встать было невозможно. Потом на меня сверху кто-то сел, и я поняла, что это была Дакота. Она схватила меня за волосы и стала бить голову о пол. Я почувствовала во рту привкус крови. У меня всё болело, и я начала рыдать.

– Я знаю, это ты была, тварь! – Дакота стала бить ещё сильнее, – Только тебя не было в тот день! А подставили меня! Теперь меня точно выгонят из школы! И куда я пойду? К тем засранцам в соседний район? Ты мне всю жизнь испортила, паскуда!

Я потерялась. Я не знала, о чем мне говорят. Дакота слезла и сняла с меня повязку. Я оглянулась на стоящих вокруг меня «низких и жалких». Они смотрели на меня, как на учителя, который несправедливо поставил двойки всему классу. Мне стало страшно. Я заметила кровавый пол подо мной.

– Или ты расскажешь всем, что это сделала ты и подставила меня, или тебе не худо достанется.

– Я не понимаю, о чем ты…– серьезно ответила я.

– Так это значит, не понимаешь, да? – она ударила меня и снова присела, склонив голову на моём же уровне, я уставилась прямо ей в глаза. – Не прикидывайся невинной овечкой, падла. – Она плюнула мне прямо в лицо.

– Но я правда не понимаю, о чем ты…

Катарина присела к Дакоте.

– Слушай, не знаю, как ты, но я ей верю. Ты уверена, что в тот день только её не было? А что, если это сделал тот, кто учился в тот же день? Может-…

– Заткнись! – крикнула на неё Дакота.

– Может, – упёрто продолжила та, – стоило подумать перед тем, чтобы обвинять Кашля?

Дакота злобно окинула её взглядом.

– Тупая идиотка, твоё мнение никому не интересно! Я знаю, кто это был. И это была она! – она встала и ударила ногой мне по животу, – Она просто завидует мне, поэтому это она напала на учительницу в тот день, когда она мне поставила двойку в четверти, и подставила меня, потому что она мне за-ви-ду-ет!

– Уж кому-кому, но тебе я точно никогда завидовать не буду! – прошептала я.

– Что? – она обернулась ко мне, – Что ты сказала?

Я посмотрела на неё. Я чувствовала, как моё сердце бьётся, я попробовала присесть.

– Для глухих повторяю! – крикнула я своре тупых подростков, – Я никогда не завидовала этой твари ни в чем! Меня не было в тот день, потому что ваш Кашель, как вы меня называете, болел и ходил к врачу. До этого момента я и понятия не имела о том, что какие-то ублюдки поджидали учительницу в тот день, когда тупорылая свинья получила двойку в четверти! И уж точно мне не придёт в голову подставить такую тварь, как ты.

Я думала, что лес пней снова нападёт на меня, но они не стали меня бить. Они занервничали. Каждый понял, что они пригласили меня напрасно, и теперь я могу заявить и доказать всем, что они меня избили.

Катарина помогла мне встать.

– Это правда? – шёпотом спросила она меня.

– Да, – прошептала я ей на ухо.

Они стали обсуждать между собой что со мной делать. Я поняла, что в случай чего у меня теперь точно не будет сил им врезать.

У меня сильно кружилась голова, я еле стояла на ногах.

Дакота подошла ко мне.

– Ты это…Прости нас, пожалуйста…

В тот момент я меня чесались кулаки. Я уже напрягла руку, чтобы дать ей прямо в её поганое личико. Но… Я не хотела опускаться на их уровень. В таком случае надо быть умнее и коварней, поэтому я лишь улыбнулась.

– Обещаю никому не говорить, – плюнула я на пол, – Но знайте… Вы побили меня ни за что. Сегодня вы убили в себе человека. Пусть ваши боги и остатки совести будут вам судьями.

Я собрала вещи и пошла домой. По дороге на меня испуганно смотрели прохожие, но мне было плевать на это. У меня в голове были одни мысли: отомстить. Хотя тогда я не знала, что будет ждать меня потом…

Как ни странно, но думая обо всём этом, я наконец заснула.

После вчерашнего разговора с бабушкой, мне было разрешено гулять на улице. Но правда только недалеко от дома, ведь мне может стать плохо в любой момент.

Я часто гуляла со Стасей. Она очень интересный человек. Кстати, ей столько же лет, сколько и мне, и она закончила седьмой класс. Вот только она не была похожа на остальных моих ровесников. Она интересовалась мистикой. Также она любила лазать по заброшенным зданиям в поисках приведений и воровать личные вещи бывших жильцов покинутых домов.

Я ей всё ещё не пояснила, что на самом деле я здесь делаю. Но меня и не тянет рассказывать. Она для меня совершенно новый человек, и мне не хочется, чтобы её предрассудки касательно моей болезни что-то испортили в нашей дружбе. Но больше всего мне не хотелось, чтобы она относилась ко мне как к беспомощному, ведь я хочу насладиться полноценной подростковой жизнью, не отказывая себе ни в чём.

В один особо жаркий день бабушка разрешила мне пойти купаться. И тогда я второй раз за всё время, проведённое в Бирюзовом лесу, ушла дальше своей улицы. В реке Бирюза не стоит купаться, потому что эта река очень загрязнена ближайшими заводами. Поэтому мы перешли на другой берег и пошли вдоль реки. Потом в какой-то момент повернули и пошли через кукурузное поле. Ещё через полчаса ходьбы мы наконец дошли до озера. Правда Стася не знала его названия, но была здесь очень много раз.

Я давно не купалась. Когда я надела купальник, Стася удивилась моей худобе. Потом она обратила внимание и на мою бледную с зеленым оттенком кожу. С серьезным лицом спросила не вампир ли я. Но я только посмеялась ей в ответ, хотя в тот момент я хотела бы оказаться вампиром, а не тем, кем я являюсь на самом деле.

Сначала мне было страшно заходить в воду. Я долго стояла на берегу. Стася начала брызгаться в меня, чтобы я наконец полезла в озеро. Я разозлилась на неё из-за этого, хотя была согласна с ней: мне надо расслабиться. Я пересилила себя и пошла в воду. Сделав пару шагов, я остановилась. Я заулыбалась как никогда раньше, потому что ко мне пришла очень заманчивая идя. Я вернулась на берег под удивлённый взгляд Стаси. Сделав пару глубоких выдохов, я сжала кулак и со всей скорости побежала в воду, обрызгивая других людей.

Наверное, это был самый счастливый момент за последние несколько лет. Солнце ещё не было таким ярким, а небо ясным. Мне уже давно не было так тепло на душе. Я споткнулась и упала в воду. Стася засмеялась, а я её обрызгала. И тут она вновь начала брызгаться в ответ. Мне не хотелось думать о плохом. Сейчас всё вокруг ушло на второй план. Я лишь мечтала, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Может, на секунду мне даже показалось, что я хочу жить. Нет, не показалось. Сейчас мне действительно захотелось жить. Радоваться жизнью, как и другие люди. У которых на самом деле нет никаких проблем, а все их демоны выдуманы ими самими. Возможно, мир действительно полон красок и положительных эмоций. Правда они встречались на моём пути очень и очень редко, но в такие моменты мне хочется, чтобы время остановилось навсегда.

Жизнь в Бирюзовом Лесу значительно отличалась от городской. Я это вновь осознала, когда на обратном пути мы украли несколько початков с кукурузного поля. Мы побежали ко мне домой, чтобы сварить кукурузу. По дороге громко смеялись, и по привычке старались не попадаться никому на виду. В этот раз не только из-за моей стеснительности, но и из-за того, что нас могли уличить в воровстве.

Дома мы сидели на кухне и болтали обо всём. Мне впервые за долгое время было так приятно в компании другого человека. Стася мне также объяснила, почему мы никогда не сможем пойти к ней домой: её мама очень строгая и не любит гостей. Стася много раз пыталась упросить её позвать к себе домой друзей, даже тех, кого её мама знает лично, но всё безуспешно. По крайней мере, она мне так сказала.

Проводив Стасю до места, где мы обычно расходимся, я не торопясь пошла обратно домой. Вдруг мне захотелось зайти в магазин и купить себе что-нибудь вкусного, благо я взяла с собой немного денег. Купив шоколад и карамельный молочный коктейль, я направилась домой.

С моего балкона открывался прекрасный вид на лес, я только сейчас это заметила. А закат был приятного лилового цвета. Я впервые увидела такой прекрасный закат.

Этот день я запомню навсегда.

Глава 5.

Этим утром мы с бабушкой идём к врачу. Проснулись раньше обычного, от этого я себя чувствовала ещё хуже. Но этот приём очень важен, потому что наконец пришли результаты анализов. Я даже не заметила, что прошло почти три недели, как я уехала из Робин-Вилля.

Скажу честно: мне было не по себе. Дорога в больницу никогда не была такой долгой. Я пыталась успокоить себя своей любимой музыкой, но она ещё больше вводила меня в угнетённое состояние. В итоге я решила ехать в полной тишине. Вот бы сейчас рядом со мной была Стася, с ней мне гораздо спокойнее.

Я вспомнила, как впервые пошла к врачу из-за своего кашля. Это случилось спустя пару недель после того, как я начала кашлять, но всё потому, что моя мама не отпускала меня к врачу. А я человек крайне стеснительный, и для меня одиночный поход в больницу, ожидание в очереди и прочая муть – сплошной кошмар. Мама же не отпускала меня, ибо сначала думала, что я просто хочу пропустить несуществующие контрольные и проверочные, а потом она говорила мне мою любимую фразу: «Поспи, утром всё пройдёт». В итоге мой кашель стал ещё сильнее: у меня сильно болело в груди, болела голова и поднялась температура. И тогда, вместо уроков я пошла к врачу. И этот поход запомнился мне надолго.

Я так переживала, что забыла, после кого я в очереди. Кусала локти все эти несколько часов, что я там просидела. Кроме того, меня без конца тревожили детские вопли и ругань матерей, что вместе со мной стояли в этой адской очереди. Но больше всего меня добила именно врач. Тогда я пошла к терапевту, чтобы та мне назначила лекарства, и я со спокойной душой отдыхала у себя дома и занималась тем, что приносило мне хоть какое-то удовольствие. Так вот. Эта врач обозвала меня всеми возможными нецензурными словами за то, что я забыла в регистратуре взять направление. Но, благо, она не заставила меня вновь сидеть в этой очереди несколько часов, спасибо ей большое. Под конец, не смущаясь, она обозвала меня прогульщицей и девушкой лёгкого поведения, потому что тогда я надела первую попавшиеся футболку с довольно большим вырезом. Ругала ещё и за то, что я, якобы, хожу без шапки и шарфа, как и «всё нынешнее глупое поколение». Не будь я такой стеснительной, я бы высказала ей всё, что о неё думаю. Но это всё-таки я.

Я шла домой, когда было уже темно. Вернувшись, меня, как и всегда, никто не встретил. Я сняла шарф, шапку и пальто и затем пошла жаловаться маме. Она, как и всегда, болтала по телефону со своими подругами, поэтому мне пришлось ждать, пока она закончит свою болтовню. Наконец, я рассказала ей о том, что отныне я на больничном с диагнозом «острый бронхит». На что она мне ответила:

– Ну и лежи дома.

Я пошла к себе в комнату, а она позвонила очередной подруге и начала жаловаться ей на всё возможное. Я жила с сестрой в одной комнате, что меня всю мою жизнь напрягало. Она, подобно маме, болтала со своей подругой. Я легла на свою кровать и достала из-под подушки свою тетрадку, в которой я описывала героев из придуманных мною рассказов.

– Почему ты не делаешь уроки? – злостно спросила она.

– Я на больничном. У меня острый бронхит.

– И что? – продолжила она, – Это не освобождает тебя от выполнения домашнего задания.

– У меня сейчас температура. Да и к тому же, у меня кроме уроков есть и другие дела.

Христина встала, подошла к моей кровати и вырвала из рук мою тетрадку, внимательно осматривая каждую страницу. Потом она закрыла её и бросила мне на кровать.

– Да какие дела могут быть у такой жирной, как ты?..

Она села обратно за свой стол и продолжила болтовню с подругой. Я привыкла к подобным издевательствам со стороны моей сестры, но каждый раз был очередным ножом в сердце. Понятное дело, я тогда расплакалась.

Всю дорогу в больницу я смотрела на прекрасные цветочные поля, расстилающиеся за окном машины. Наверное, на улице сейчас так тепло и свежо…

Я помню, как заходила в кабинет доктора Малиса, обдумывая все варианты того, что он может нам сказать. Я помню, как мы постучались, вошли, сели на стулья…

Даже тот, кто не слышал этот разговор, понял, чем он закончился. Вот тогда я искренне заплакала. Бабушка крепко обняла меня, опять прижала к себе, но на этот раз я не стала сопротивляться. По моему телу пробежала дрожь. Холод. Я опять одна. Вокруг опять тьма.

Когда мы вышли из кабинета, я побежала вдоль коридора на улицу. Бабушка изо всех сил бросилась за мною. Как только мы вышли из этого замкнутого пространства, передо мной мир снова потерял свои краски и какие-либо оттенки. Он был серым, всё было серым: и солнце, и небо, и трава. Я стала взвешивать все минусы и плюсы прожитой жизни, придя к грустному выводу о том, что я так и не успела насладиться ею.

Я окончательно вернулась в реальную жизнь. Будто бы я и не уезжала из родного города, будто бы это мой очередной поход в больницу, коих было сотни за прошедшие несколько месяцев. Лес превращался в серые робинвилльские муравейники, люди на велосипедах в людей с зонтами, а безоблачное небо в пасмурное. Это моя жизнь. Это мой мир. Это мой родной дом.

Госпитализировать собирались завтра. У меня остался ещё один день порадоваться жизнью, поэтому я не стала тратить его на самобичевание и размышления о несправедливости этого мира.

Есть вещи, которые не зависят от нас. Эти вещи ломают жизнь, и ты никак не можешь понять, почему.

Вот и я сейчас не могу понять, почему? Почему именно я? Что я такого сделала, чтобы моя жизнь превратилась в чёрную полосу?

Я пытаюсь отбросить размышления, но не получается.

Почему именно я? Почему не тот пьяный водитель, что некогда сбил прохожего? Почему не те глупые ребята, которые считают, что бить животных – смешно? Я пыталась вспомнить, когда и кому я причинила такую боль, чтобы судьба решила убить меня раком лёгких? Что я сделала? Почему наш мир так несправедлив? Почему кто-то умирает с голоду, а кто-то с жиру бесится? Почему кто-то платит миллионы, чтобы стать красивым, а кому-то за красоту платят миллионы? Кто решил так разделять нас? Почему нам не дают право выбора на судьбу? Мою жизнь никто бы не выбрал. Я ненавижу свою жизнь. Я ненавижу мысль о том, что мы живём один раз. Если оно и правда так, то лучше бы я никогда не рождалась!

Как только я встретилась со Стасей, я дала себе слово отпустить все мысли и просто проводить последний день жизни, будто бы я обычный человек.

Мы решили сходить в один заброшенный дом, который находится в деревне Домина, что располагается на другом берегу реки Бирюза.

По дороги мы почти не разговаривали. Стася, видимо, поняла, что я не в настроении, поэтому не стала докучать меня лишними вопросами. Я смотрела на окружающую меня природу. Вот они, муравьи. Бегут в свой муравейник. А вот и мутная речка Бирюза, спокойно идёт себе. Бабочки собирают пыльцу, взлетая с цветочка на цветочек. Природа живёт не той жизнью, что и мы, хотя мы и есть часть этой природы. В один момент я просто не выдержала и упала на колени. Я рыдала. Стася села рядом и приобняла меня.

– Я знаю, ты сейчас не хочешь говорить мне, – прошептала она, – Но помни. Если ты когда-нибудь захочешь поделиться со мной – я всегда выслушаю тебя.

– Спасибо…

Она ещё крепче обняла меня. Спасибо, Стася…

Спустя полчаса мы продолжили свой путь до Домина.

Вот это уже настоящая деревня. Со стороны она выглядела очень мило: домики были ухоженными и каждый отличался от другого по цвету. Но на самом деле картина была иная. Когда мы прошли глубже, наконец начали попадаться полуразрушенные дома. Многие были в аварийном состоянии, но люди, по каким-то причинам, всё ещё жили в них.

Дом, к которому мы пробирались, выглядел в чём-то лучше многих всё ещё жилых домов. Вход в него был только один – разбитое окно на кухню. Понятное дело, что вещи уже были украдены кем-то, хотя многое ещё осталось нетронутым.

– С семьёй, что здесь жила, произошло кое-что странное, – рассказывала Стася, – Но никто не знает, куда они делись. Может, сбежали от страшной жизни, может, их убили…

Пол хрустел под ногами. Я ходила очень аккуратно, внимательно смотрела себе под ноги. Казалось, будто бы кто-то ещё живёт в этом доме, хотя по словам Стаси, хозяева пропали уже лет десять назад. Что именно случилось с хозяевами никто не знает. От этого их дом становится ещё интереснее.

В какой-то момент мне очень захотелось встретить здесь призрака. Если они и существуют, то скорее всего такие дома – их обитель. Вокруг меня было много непонятных шумов, но в основном их источник – время, которое потихоньку разрушает это место: скрипят доски, на которые я недавно наступила, шумят двери из-за лёгкого сквозняка, Ещё иногда на пол падают куски обоев. Но про себя я представляю, будто это призраки желают поговорить со мной.

Очень интересным мне показался рабочий стол бывшего жильца. На нём было много некогда нужного хозяевам барахло. Я даже нашла тетрадку по окружающему миру какой-то девочки по имени Лесма Туликиви. Интересно, что с ней произошло? Также на столе стояла рамка с фотографией семьи, покинувшей этот домик. Там был изображён стройный мужчина средних лет, полноватая весёлая женщина и маленькая девочка лет семи. Они все улыбались. Наверное, когда-то здесь жила счастливая семья…

Около двадцати минут я провела у этого стола, разбирая чьи-то старые вещи… Это занятие пришло мне по душе.

Стася позвала меня на улицу. Темнеть начнёт не скоро, но находится в таком доме долго довольно опасно: кто знает, может это довольно популярное место для компании, с которой не хочется связываться?..

Потом мы пошли к месту, где мы со Стасей впервые познакомились. Мы сидели у реки и жевали колосья.

Небо было немного пасмурным. Погода умеет предвещать беду.

В воздухе я учуяла гарь.

Я узнаю этот запах повсюду, ибо однажды мой отец поджег нашу первую квартиру в Робин-Вилле.

Это было ночью. Мы всей семьёй спали. Всё казалось обычным, вот только небо было сомнительно чёрным. Я очень четко запомнила это. Это была не просто темная ночь. Как будто неба не было совсем. Чёрная дыра.

Мой отец был самым хорошим человеком на всём свете. Я любила его. Я рассказывала ему все свои секреты, часто делала подарки и различные сюрпризы. Но в тот месяц с ним что-то произошло. Как позже мне объяснила мама, у него начались сильные проблемы на работе. Как точно это всё было связано, я не знаю, но факт остаётся фактом.

До того дня я никогда не видела его таким. Я помню, в ту ночь он пришёл пьяным, он буянил и ругался на мою маму. Мы же с сестрой сидели в комнате не понимая, когда именно самый добрый и самый любимый человек на свете стал таким.

Поздно ночью мама разбудила меня и нервно повторяла, что необходимо быстро взять всё самое нужное. В полусонном состоянии я и сообразить не могла, что происходило в тот момент. Я схватила куклу, лежавшую рядом со мной, ухватилась за мамину руку, потому что очень боялась её потерять. Но как только я пришла в себя, я поняла, что совсем не могу дышать. От испуга, я выронила куклу и закрыла себе рот руками. Моя сестра схватила наши паспорта и деньги, что сумела найти, и мы выбежали из горящей квартиры.

Нам очень повезло, что отцовская комната находилась на достаточном расстоянии от нашей с сестрой и маминой комнат и от входной двери. Мы успели убежать оттуда.

Мама всё время плакала. А я ненавидела своего отца. Как он мог бросить меня? Как он мог бросить маму? Когда вы хотите покончить со своими проблемами, вы должны думать о том, какую проблему вы сделаете для своих близких! Особенно для тех, кого вы приручили и за кого вы в ответственности! Потому что избавление от проблем – это признак слабости. Что самоубийство. Что алкоголизм…Оно всё одинаково.

И сейчас я вновь чую этот запах. Горел чей-то дом.

– Эй, вы! – окликнул нас мужчина, бежавший к реке и держащий в обоих руках по ведру, – Идите, помогите!

Я сразу направила взгляд на небо и увидела чёрную дымку. Я сорвалась с места и побежала прямо к тому месту, где горел дом. Это было совсем недалеко. К тому же вокруг дома стояли люди, кричали друг на друга, таскали воду с реки. Но тут я услышала крик. Я оглянулась, оглянулась на других людей, стоявших подобно статуям. Внутри горящего дома находился человек. Но никто из рядом стоящих не хотел жертвовать собой.

Мне было страшно. Бывало ли у вас такое чувство, когда вы вроде бы стоите в толпе, смотрящей на что-то ужасное, но никто не шевелится, и вам стыдно за себя, потому что вам кажется, что судьба ждёт подвига именно от вас? У меня возникло то же чувство, будто из всех этих людей только я одна должна сделать это. Но мне было страшно! И тут в голове возникла мысль. Я же проклятый человек, мне и так суждено умереть в скором времени. И я пока не совершила того, что должна совершить. Я не сделала ничего, чем могла бы гордиться. Нет, я не позволю в этот раз слабости овладеть мной.

Я оторвала от своей белой блузки рукав, подбежала к человеку с ведром воды, схватила ведро, намочила тряпку и приложила её к лицу и побежала в дом.

Крик доносился из комнаты рядом со входом, но вся дорога к этой комнате была в огне. Я немного плеснула на пол воды, хотя это и ничего не дало, набрала силы и прыгнула прямо в огонь. Не будь на мне сапоги, я бы и не решилась на это. Но как только я приземлилась, я выломала дверь, буквально влетев в комнату. Прямо по середине комнаты стояла девочка, по возрасту чуть старше меня. Как только она меня увидела, она затаила дыхание, и рванулась бы ко мне, если бы не окружающий её огонь. В конце комнаты я увидела окно. Неужели она не могла его открыть? Но на ор у меня не было времени.

Я подошла к окну, схватилась за ручку и стала дёргать её что есть мочи. И тогда до меня дошло, что раму заклинило. Теперь понятно, почему эта девочка не выпрыгнула из окна…

Время на исходе. Надо что-то предпринять.

Я схватила ведро и что есть мочи расплескала всю комнату водой, побежала к девочке, схватила её за руку, кинула ведро в окно. Оно лишь покарябало его, на большее я и не рассчитывала. Сразу же стала искать что-либо тяжелое в комнате, но всё горело. Тут я посмотрела на девочку и подумала, что у нас нет выхода. В любой момент может обрушиться потолок, весь дом уже горел. Дышать было очень больно, будто огонь был уже и в моих легких. Девочка уже задыхалась и ей было очень плохо. Я дала ей свою мокрую тряпку, полностью сняла с себя блузку, замотала ею свою правую ладонь и со всей силы ударила в окно. К счастью, оно разбилось. Но дырка оказалась очень маленькой. Набрав побольше воздуха с улицы, я била окно так, чтобы через него можно было выпрыгнуть. Вся моя рука была в крови от осколков, но я старалась не чувствовать боли. Девочка уже теряла сознание, я подтолкнула её к окну, чтобы она прыгнула. В итоге мне пришлось помогать ей.

И тут упал потолок. Я подумала, что это конец, и уже успела возгордиться тем, что хоть в последнюю минуту своей жизни я побыла героем. Несколько досок придавило мне ногу, и я упала. К счастью девочка выбралась: люди, стоявшие на улице, услышали, как я бью стекло и подбежали к нам. Я услышала голос Стаси. На мгновение это дало мне силы выкарабкаться, но и её не хватило. Теперь и я начала терять сознание. Неужели это конец? Тогда, это прекрасный конец…

Глава 6.

Я лежала на кровати. Я была укутана в тёплое одеяло, которое не согревало меня, а лишь напротив, мешало моему спокойствию. Я открыла глаза, голова невыносимо болела. Мне было трудно что-либо разглядеть вокруг, пока я не осознала, что вокруг меня одна лишь тьма. От этой мысли мне стало ещё холоднее. Я осматривала то, что меня окружает, пытаясь найти хоть что-то среди бесконечной темноты.

И тут мне на глаза попалась она.

Эта девушка… У неё длинные волосы, платье, подол которого пропадает во тьме… Но я никак не могла разглядеть её лицо. Она пристально смотрит на меня, я это чувствую. Я не вижу её лица, но чувствую, как её взгляд пронизывает меня.

Я встала, и кровать, на которой ещё мгновение назад я лежала, пропала. Теперь во тьме остались только мы с ней: с девушкой в загадочном длинном платье. Она достаёт керосиновую лампу, и та в мгновение зажигается. Только тогда я заметила, что эта девушка в маске, напоминающей лисью морду. Девушка повернула в сторону и начала уходить. Туман вдруг рассеялся, и я внезапно оказалась в своей собственной комнате. Но я чувствовала себя чужой в ней. Картины, которые висят на стенах моей комнаты, здесь выглядят жутко, а мебель, которую мы недавно починили или заменили, сломанной. Будто бы в моей комнате несколько лет никого не было.

Но я не стала задаваться лишними вопросами, ведь единственное, что меня тогда волновало – что это за девушка?

Я шла по её следу, вышла из своей квартиры и пошла вниз по лестнице. Я спустилась и увидела её, стоящей спиной ко мне. На улице не было ничего, кроме того же темного тумана, который вновь окружал нас. Дверь позади меня закрылась, и здание начало рассеиваться.

Теперь мы точно одни в этом непонятном мире. Но я перестала чувствовать себя некомфортно. Мне стало казаться, будто я всегда находилась здесь.

Девушка повернулась ко мне, но потом сразу посмотрела наверх. Я так же стала смотреть на небо, пытаясь понять, что именно она там рассматривает. Я увидела миллионы звёзд, чей свет ещё не погас. Я наслаждалась этой красотой, стараясь не думать о том, что многие из этих прекрасных небесных светил уже давно мертвы, но для нас всё ещё существуют.

Я снова уловила на себе тяжелый взгляд таинственной незнакомки.

– Я знаю кто ты… – прошептала она мне своим тихим и холодным голосом.

Я опустила голову, чтобы посмотреть на неё.

– И я знаю, чего ты хочешь, – продолжила она. – Мне жаль тебя…

– Кто ты? – перебила её я.

Но она лишь засмеялась в ответ.

– Кто я ты и так знаешь. Просто не хочешь принять это.

– Я не понимаю…

– Всё ты понимаешь, Мэрилин. Это же не твоё настоящее имя, верно? Тебя зову-…

– Не говори моё имя! – я чувствую горечь во рту, почему мне хочется плакать? – Прошу… не называй меня по имени…

– Чего ты боишься? Или это ещё одна вещь, которую ты не хочешь принять?

Но я не стала слушать её. Не знаю почему, но эти слова мне как нож в спину. Я их ненавижу, но почему?

– Мэрилин… – она подходит ко мне. Я чувствую, как по моей щеке течёт слеза. – Я понимаю тебя. И я очень хочу помочь тебе. Только если ты поможешь мне.

– Ка… Как помочь? – сквозь слёзы говорю я.

– Я скажу тебе об этом потом, когда ты согласишься.

– Как я могу согласиться, не зная условий?

Девушка недолго помолчала и продолжила.

– Ты умираешь, Мэрилин, и жить тебе осталось лишь пару минут. И ты это знаешь.

Но её слова не опечалили меня.

– Я хочу умереть.

– Правда?

– Да… Последние годы моей жизни – это лишь череда разочарований. Я не хочу возвращаться в этот мир, потому что там меня ждут мои ошибки и слёзы горечи. Это и есть моя планида. Да, я молода. Но я устала от жизни. Я не вижу ни единой причины просыпаться, если я могу умереть героем, который спас человека, который пожертвовал своей никчёмной жизнью ради другой такой же никчёмной жизни…

Мне стало тяжело стоять, поэтому я упала на колени. Я опрокинула голову вниз, полностью погрузившись во злобу, которая наполняла меня. Девушка уже стояла рядом со мной.

– Мэрилин… Я прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Но ты сильнее всего этого, и ты это знаешь.

Я ещё сильнее сжалась, стараясь справиться с очередной панической атакой. Прошло немного времени, и я решила вновь окинуть взглядом эту девушку. На моё удивление, она стояла довольно далеко от меня, и вновь спиной ко мне. Она будто что-то разглядывала в этой тьме. Я вытерла слёзы и пошла к ней. Как только я достигла её, она сделала вид, будто не заметила меня.

– Неужели ты готова уйти просто так… – продолжила она, – оставить своих врагов неотомщёнными? Разрешить твоим врагам сломить тебя?

Во тьме появился силуэт Дакоты. Она молчала, но я слышала её слова, которые повторялись снова и снова: «Ты тупая! Дура! Изгой!». Я закрыла уши, чтобы их не слышать, но её слова будто были в моей голове, и я никак не могла избавиться от них. Я почувствовала такую злость.

– Заткнись… – тихо говорю я ей. – Заткнись…

– Или ты готова причинить боль своим близким? – продолжила девушка.

Силуэт Дакоты сменился силуэтом моей мамы.

– Ты помнишь, как она страдала, когда умер твой отец?

Я увидела, как моя мама рыдает. Вместе с ней появляется и моя сестра, которая пытается утешить её. Я слышу мамин плач, и ещё сильнее прижимаю свои руки к ушам, но я никак не могу избавиться от этого воя! Мне так больно…

И тут я вижу себя. Только я младше, мне всего одиннадцать лет. Я вижу, как наблюдаю за ними, и я чувствую, как мне страшно. В этот момент мне захотелось бросить в маленькую себя что-либо, что угодно, лишь бы этот силуэт пропал. Мне было больно смотреть на себя, даже больнее, чем на свою громко рыдающую семью. Я ненавижу себя…

Девушка повернулась ко мне, и силуэты вместе с голосами пропали. Я опустила свои руки и принялась внимательно наблюдать за призраком в маске. Но внезапно я стала чувствовать сильное удушье. Я вновь упала на колени, но на этот раз уже от невыносимой боли. Я начала кашлять, от чего мне стало ещё хуже. Я почувствовала привкус крови у себя во рту. Перед глазами стало мутнеть, и я поняла: теперь уже это точно конец.

– Мэрилин, я могу вылечить тебя. Я могу вернуть тебя к жизни. А главное, я могу дать тебе то, чего ты так сильно хочешь. Но только если ты поможешь мне.

Я хотела спросить у неё, что именно она от меня хочет. Но я не могла.

– Ты это узнаешь, но не сейчас… – ответила она, будто прочитав мои мысли. Она протянула мне руку. – Ты согласна?

Я начала вспоминать самые хорошие моменты в своей жизни, но в этих воспоминаниях начала пропадать сама я, будто бы меня там не было. Неужели после моей смерти всё это пропадёт? А что будет после моей смерти? Ничего? Ни горечи, ни блаженства? Я очень боюсь остаться здесь и скитаться в поисках избавления от навязчивых мыслей, что сжирают мою голову на протяжение последних лет.

Мне стало жаль себя. Я вновь захотела жить, но лишь для того, чтобы наслаждаться жизнью. Этих счастливых воспоминаний чертовски мало, они прячутся за миллионами слёз, что я пролила, они прячутся на дне моей проклятой души. Но эти воспоминания – единственное, чем я так дорожу. Я не хочу, чтобы они пропали. Я не хочу навечно остаться в этой тьме наедине с чудовищами из моих ночных кошмаров.

– Я….я…согл-…асна… – еле выдавила я из себя.

Я сквозь силу протянула этой загадочной девушке руку. Она схватила её, и тут перед моими глазами всполохнул яркий свет.

Глава 7.

Я проснулась. Я резко открыла глаза и почувствовала дикую боль в левом глазу и правой руке. Я не могла пошевелиться. Потом я почувствовала не менее сильную боль в ногах. Я попыталась заговорить, но смогла лишь прошипеть. Тут я поняла, что не могу открыть левый глаз. Мне стало страшно от мысли, что теперь я не могу им видеть. Но как так случилось?

Я помню девушку… На ней была маска! У неё было длинное платье…Длинные волосы… Вокруг нас была бесконечная темнота. Я услышала плач мамы, сестры, грубые слова Дакоты, но на этот раз они не пожирали меня изнутри. До этого… Что было до этого?

Я вспомнила огонь. Много огня. И тут я увидела себя, спасающую незнакомую девочку в горящем доме… Я разбила стекло своей правой рукой… поэтому она у меня и болит. Помню, мне было тяжело дышать, я потеряла сознание…

И вот я здесь.

Тут же я услышала посторонний голос. Это был мой врач, к которому я приходила последние несколько недель. Потом я услышала голос своей бабушки. Я попыталась повернуться к ним, но мне всё ещё было тяжело.

Но тут они сами подошли ко мне. Я увидела свою бабушку. Она плакала и в то же время улыбалась. Она схватила меня за левую руку и начала хвалить высшие силы за то, что я очнулась.

Мне было тяжело. Я понимала, что снова теряю сознание.

Опять помутнение…

Сколько я проспала?

Я открыла глаза. Боль была слабее, но левый глаз я так и не смогла открыть. Тут я поняла, что половина моего лица перевязана. Затем я почувствовала боль в левой части шеи и в плече… Неужели и там ожоги?

Я могла двигать голову. Посмотрела вниз и увидела перевязанную правую руку. Ноги были в ожогах. Наверное, это произошло уже после того, как я потеряла сознание…

В палате никого больше не было. Рядом пустовали постели. Я услышала, как в коридоре за дверью в мою палату ходят люди. Оттуда же доносился детский смех вперемешку с криками и слезами.

Я взглянула в окно и увидела прекрасный персиковый закат. На столе рядом с моей кроватью стояла ваза со странными буро-оранжевыми цветами космидиумами. Я попыталась дотронуться до них своей левой рукой, но двигаться было всё также тяжело.

Тут в мою палату входит медсестра, и видя, что я очнулась, вышла обратно в коридор и окликнула моего врача.

Она подошла ко мне.

– Как ты себя чувствуешь?

Я попыталась ответить ей, но говорить было тяжело.

– Это нормально, после пожара то… Дым обжог тебе горло…

Она пододвинула стоящий рядом стул поближе к моей койке и села на него.

– Это скоро пройдёт. Сначала ты будешь шептать, а потом голос и вовсе вернётся.

В мою палату входит доктор Малис.

– Мэри!

За ним входит и моя бабушка.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил меня он.

– Она не может пока говорить, – напомнила ему медсестра.

– Ничего, скоро пройдёт, – радостно ответил тот.

Бабушка молча стояла в углу палатки и наблюдала за происходящим.

– Не знал, что ты у нас такая смелая, – продолжил он, – далеко не каждый осмелится залезть в горящий дом, да и своими силами выбить оконное стекло… Я до сих пор не представляю, как это у тебя получилось.

И тут мне стало интересно, что случилось с той девочкой?

– Та девочка лежит в соседней палате, – и почему все знают, о чём я сейчас думаю?.., – И она очень хочет увидеть тебя.

Медсестра прошептала ему что-то на ухо, потом вышла из палаты. Врач достал свой фонендоскоп и стал слушать моё дыхание и сердцебиение. На мгновение он замер, будто думая о чём-то.

Он убрал фонендоскоп, немного замешкался, пару раз кашлянул.

– Попробуй… подвигать руками, Мэри.

Я попыталась хоть как-то пошевелить левой рукой, но мне было больно. Наконец, я смогла её едва приподнять, и то далось мне с большим трудом.

– Ну… Это не странно, ты же проспала несколько дней. Это скоро пройдёт.

Врач резко вышел из палаты, позвав за собой мою бабушку. Когда они ушли, я ещё раз попыталась пошевелить руками и ногами.

Но тут ко мне заходит девочка. Она смущённо подошла ко мне, я всё никак не могла разглядеть её лицо, потому что оно пряталось за распущенными русыми волосами.

– Привет… – прошептала она мне.

Я даже не стала стараться что-либо ответить ей. Она села на стул, что стоял рядом с моей кроватью.

– Я… Я хотела бы поблагодарить тебя, – она убрала волосы с лица, я заметила несколько порезов на щеке, и только сейчас я поняла, кто это был, – Спасибо, что спасла меня.

Я смотрела на неё, рассматривая каждый уголок её лица. Её карие глаза были полны тоски, но её умный и суровый взгляд несколько смутил меня. Девушка взяла меня за левую руку и прижала к себе.

– Правда… – продолжила она, в её голосе звучали ноты горечи и признательности, которым я, почему-то, не поверила, – Мне, мне очень стыдно, и жаль тебя. Спасибо… Меня зовут Пяйве, – она сказала это уже более спокойным голосом, – А как тебя?

Своим шипением я дала ей понять, что мне тяжело говорить.

– Мне жаль, что ты так пострадала из-за меня…

Я впервые в жизни почувствовала себя героем. Мне было приятно слушать её, ибо её слова – как бальзам для моей чёрной наполненной ненавистью души. И хотя я не очень доверяла словам спасённой в пожаре девочки, слышать комплименты в мою сторону было для меня непривычно и поэтому умильно.

Она вновь окинула меня взглядом, внимательно осматривая мою правую руку.

– Я помню, как ты выбила стекло своей рукой… Как только я выбралась, я увидела, что ты падаешь в обморок. Буквально через пару секунд обрушился потолок. Благо в тот же самый момент приехала скорая и пожарные, и тебя смогли спасти. Поэтому ты в таких ожогах…

Она о чём-то задумалась, потом внезапно открыла рот, будто желая что-то раскрыть мне, но не смогла проронить ни единого слова. Она вглядывалась мне в глаза. Мы молча вглядывались друг в друга в течение нескольких секунд, как вдруг в палату вошла медсестра, но на этот раз другая. Строгим голосом она подозвала к себе Пяйве.

– Ладно, я ещё приду к тебе, – она встала, – Спасибо тебе ещё раз.

Пяйве вышла из моей палаты в сопровождении медсестры. Я вновь осталась одна.

Я взглянула в окно. Солнце уже село, но небо всё также оставалось лиловым. Прямо за моим окном росло красивое дерево. В течение нескольких минут я смотрела на шевелящиеся от ветра листья. На душе мне было как никогда спокойно. Я чувствовала, будто моя жизнь уже никогда не будет прежней. Но что именно в ней так изменилось?

Я опять вспомнила того призрака, что пришёл ко мне во тьме. Но почему-то я с трудом могла представить его образ. Кто она? Зачем она мне помогла?

Правильно ли я сделала, что согласилась? Я ещё не знаю. Рада ли я, что не умерла? Смотря на мир за моим окном, да. Я рада, что жива. Я поняла, что теперь не хочу тратить время на самокритику и на само-копание. Я обещаю, что постараюсь меньше сокрушаться и думать о плохом. Судьба преподнесла мне второй шанс, она дала мне возможность полностью изменить свою жизнь. И я ей воспользуюсь.

Но мне интересно только одно: принадлежит ли мне всё ещё моя жизнь?

Глава 8.

Рано утром меня разбудили, чтобы сделать укол. После этого мне спать не хотелось. Не из-за того, что мне было больно. Просто я слишком много спала последние дни. Да и из-за утренних уколов проснулись маленькие дети, чей крик в любом случае не дал бы мне заснуть.

Я уже спокойно могла двигать левую руку, да и правую руку тоже. Порезы почти не болели, но пальцами шевелить было всё ещё трудновато. Я попыталась встать на ноги, но как только я коснулась ими пола, они жутко заболели.

Я расстроилась, потому что девушка из тьмы не пришла ко мне во сне. Сна вообще не было! Ничего! Обычно мне хоть что-то снится…

Я помню, как мама однажды сказала мне, что во снах к нам являются люди, которые были знакомы нам в прошлой жизни, люди, которых помнит лишь наша душа, потому что некогда они были нам родными. Но эти люди давно мертвы и их нет сейчас в нашем мире. Вот они и приходят к нам во снах до того самого момента, пока не родятся здесь, и, однажды, встретив их мы вспомним друг друга, но не будем помнить почему мы друг друга знаем. Конечно, это всё может показаться вам бредом больного, но я верю в это. Потому что, иногда, проходя мимо незнакомца, ощущаю, будто я с ним уже давно знакомы…Правда, с этими людьми после и навязываются отношения, будто наше подсознание знает, что именно этот человек сыграет в нашей жизни особую роль. И я могу поклясться, что каждый это ощущал хотя бы раз.

И каждый раз мне снились сны с будучи знакомыми мне людьми. Каждый раз, каждую ночь, но только не эту. Мои сны будто украли, будто я… и не спала вовсе?

Когда пришла медсестра чтобы помазать мои ожоги, я попросила её дать мне зеркало. Мне было неприятно смотреть на себя: левая половина моего лица была полностью в ожогах! Вроде глаз не пострадал, но его было очень больно открывать.

Мой новый вид мне даже нравился. Я всегда хотела быть особенной, пусть даже и не в самом приятном смысле этого слова. К тому же, смотря на свои раны и ожоги, я думала о том, что я герой. Я спасла человека, на свой страх и риск забежала в горящий дом. Я впервые в жизни хвалю себя, а это для меня очень многое значит.

Пяйве ко мне приходила, но уже чтобы поведать о том, что завтра её выписывают. Она также добавила, что теперь будет жить в общежитии вместе со своей мамой. Она уже пригласила меня к себе на чай, хотя сделала это с таким видом, будто бы её заставили. Могло показаться, что Пяйве просто очень замкнутый человек, и местами по ней было видно, что общение со мной, как и с любым другим человеком, давалось ей с трудом. Но… Мне не верилось в это. Я чувствовала сильную неприязнь с её стороны ко мне. Но почему она меня недолюбливает – загадка. Но не смотря на всё это, я хотела бы о многом спросить её, например, знает ли она Стасю, или что послужило причиной пожара, сколько ей лет, о чём она мечтает и прочее. Но я не могла. Я знаю, что разговаривать как раньше я смогу, наверное, уже через пару недель, но это молчание давалось мне с трудом, особенно когда нужны ответы на столько вопросов.

Дни в больнице были невыносимо скучными. Я конечно была рада тому, что в моей палате кроме меня никого не было, но я страдала от безделья. Моя бабушка, к сожалению, не могла сидеть со мной больше часа.

Чтобы хоть как-то с кем-то общаться, сегодня она принесла мне специальную доску с маркером. Держать её было не очень удобно, но это уже хоть что-то. Также она принесла мне мой дневник. Я с самого детства веду дневники. Последние несколько месяцев записи не отличаются друг от друга: нытьё за нытьём. Я даже не хочу всё это перечитывать. Мне хотелось сжечь эти дневники, якобы я сжигаю воспоминания о периоде, описанном в нём. Но воспоминания никогда не покинут меня.

Сделав пару довольно оптимистичных записей в новом дневнике, я вновь стала смотреть в окно. Я не знаю почему, но смотреть в окно из своей палаты мне очень нравилось. Да, мне начало казаться, будто бы я опять взаперти, но на этот раз более свободная, чем раньше.

Мне очень не хватает Стаси. Я не знаю, где она. И я очень надеюсь, что она не стала бежать за мной в горящий дом. Иногда, смотря на улицу, я надеюсь увидеть там Стасю. Наверное, это и есть основная причина, почему я так часто смотрю в окно.

Это был очередной раз, когда я наблюдала за людьми. Но тут в окне в отражении рядом с собой я увидела знакомое лицо, то есть маску. Я резко обернулась назад, но никого сзади себя не обнаружила. Я подумала, будто у меня разыгралось воображение, и начала дальше высматривать людей в окне.

Но тут же я услышала сзади себя чей-то шёпот, и сразу же кто-то дотронулся до моего плеча. От испуга я встала с кровати. Я удивилась, что мои ноги перестали болеть.

Кто-то громко закрыл дверь в мою палату.

Я направилась к коридору, в который выходила дверь моей палаты. В проходе кроме нескольких лавок и окон больше ничего не было. Даже детей, которые обычно носятся по всему коридору и мешают мне думать. Может, у них сейчас обед? Из-за моих больных ног всю еду привозят мне прямо к кровати.

Я опять осмотрела свои ноги, которые были полностью перевязаны. Почему мне не больно? Может я сплю?

Потом я заметила неестественное движение в конце коридора. Я подошла ближе и увидела ту самую девушку из тьмы. Своим тихим и холодным голосом она позвала меня за собой. Я пошла за ней, по пути всматриваясь в палаты других детей. Но и там никого не было. Почему никого нет?..

Я только сейчас начала замечать грязь на стенах больницы, облезшую штукатурку и чудом не обвалившийся потолок. Может призрак ведёт меня в неотремонтированный или заброшенный корпус больницы? Я оглянулась назад, но сзади меня не было ничего. Опять та же тьма. Я хотела спросить у неё куда мы идём, но я не могла. С каждым моим шагом окружающие меня стены сужались и становились всё более страшными и угнетающими. В какой-то момент я потеряла своего спутника. Странно, ведь она всё время шла передо мной. Где она? Я шла дальше по бесконечному коридору. В какой-то момент стены настолько сузились, что мне пришлось идти боком. Но потом я попала в большой зал. В этом зале по кругу были двери, которые вели непонятно куда. Я вновь оглянулась назад, но бесконечного коридора уже не было, а вместо него была ещё одна дверь.

Я решила встать посреди зала и вслушиваться. Но кроме своего дыхания и сердцебиения не было слышно больше ничего. Я стала мысленно просить призрака указать мне путь. «Покажи мне путь, покажи мне путь, покажи мне путь…». Мои мысли раздавались эхом по всему коридору. Я продолжала до тех пор, пока одна из дверей, находившихся слева от меня не открылась.

Я решила отправиться туда. Я понимала, что это всего лишь сон, мне нечего бояться. Мне всегда снятся кошмары.

Как только я вошла в комнату, дверь сзади меня закрылась и исчезла. Вокруг тьма. Опять. Но куда мне идти? Темно, я просто шла вперёд. Но я чувствовала, будто кто-то наблюдает за мной. «Выходи!» подумала я, хотя очень боялась кого-либо увидеть. Кто-то смеялся. Этот смех показался мне очень знакомым, но я не могла вспомнить, чей именно это смех. Смех приближался ко мне, я сжала руки в кулак. Мне было сложно держать себя. Мне хотелось кричать от страха. И куда делась моя смелость? Не бойся! Это всего лишь сон!

Внезапно появился ещё один смех, и ещё один. Голоса… Чьи это голоса? Настолько знакомые…

Потом я увидела свет. Я побежала на него, но он только отдалялся от меня. Я пыталась бежать быстрее, но он по-прежнему становился всё дальше и дальше. Я остановилась, развернулась и начала бежать в противоположную сторону. Пробежав несколько шагов, я обернулась назад, свет начал приближаться. Я ещё больше ускорилась. Вместе со смехом появился ещё чей-то плач. Это был плач моей мамы. Я обернулась назад, свет стал ещё ближе. Почему мама плачет? Я бежала и оборачивалась, и свет всё приближался и приближался ко мне. Потом внезапно я услышала её. Я остановилась и медленно оглянулась назад. Там стояла я, мне опять одиннадцать лет, и я снова плачу из-за смерти отца. У меня в руках была та самая керосиновая лампа, которую держала у себя в руках девушка из тьмы. Эта картина не разочаровала меня, а наоборот, взбесила. Я направилась к себе, уже приготовилась ударить себя, как вдруг из тьмы показались чьи-то руки. Они схватили маленькую меня, она выронила из рук лампу, и та разбилась о невидимый пол. Маленькая я исчезла.

Ну! Куда ты?!? И опять мои мысли раздались эхом по этому месту.

Недолго постояв на месте, я решила пойти дальше. Под своими ногами я услышала лёгкий хруст. На ощупь я стала искать то, на что я наступила. Это была какая-то картонная книжка, в которой лежали другие бумаги. Но я не видела её, не видела, кому она принадлежит.

Что делать дальше?

Опять появился смех. Он окружил меня. Я чувствовала, будто вокруг меня бежали десяток людей. И их голоса чертовски знакомы, но кто они, я никак не могла вспомнить. Я закрыла глаза, начала плакать от страха. Помоги мне!

Люди уже стали что-то нашёптывать мне, но их было так много, что я не могла разобрать их слова. Пожалуйста, пусть я проснусь… Пожалуйста…

Внезапно что-то схватило меня сзади. Я начала отбиваться от него руками и ногами.

– Мэрилин! Что ты делаешь?

– От…от…

– Мэрилин!

Я открыла глаза и увидела медсестру, которая сегодня утром мазала мне ожоги.

– Мэрилин… – удивилась она, – Что… Что ты здесь делаешь? Что у тебя в руках?

Тут же я почувствовала дикую боль у себя в ногах. Я упала и больно ударилась правой рукой об пол.

– Господи, Мэрилин… Сюда! – крикнула она кому-то, – Помогите!

Она взяла у меня из рук карточку.

– Что ты делала в архивах? Кто такая… Лесма Туликиви? Зачем тебе её карточка?

Лесма? Что-то очень знакомое…

Пришли другие врачи, в том числе и доктор Малис. Он помог мне сесть на кресло-коляску. Он глянул на медсестру:

– Что… Что она здесь делает?

– Я, я не знаю. Она просто шла сю-…

– Шла? – удивился мой врач.

– Да. Она пришла в архив и взяла эту карточку.

– Н…но….я….– попыталась произнести я.

Врач взял в руку карточку и стал рассматривать её. Потом повернулся ко мне.

– Зачем тебе эта карточка, Мэри?

Я пожала плечами. Он дал мне свой блокнот и ручку.

– Напиши нам пожалуйста, зачем ты это сделала?

Я написала, что я не была в архивах и не брала эту карточку. Я нашла её. Когда врач это прочитал, он повернулся к медсестре и стал что-то шёпотом ей говорить. Она что-то ответила ему, но я никак не могла услышать, что именно.

Около минуты они шептались, потом мой врач взял мою коляску и стал вести меня в палату. Ноги очень сильно болели, они были все в крови. Я заплакала от боли.

Вокруг было много детей, и все они непонятно на меня смотрели.

Значит, это был не сон? Хотя, может я просто лунатик? Но странно, со мной в первый раз такое.

Наконец, мы доехали до моей палаты. Врач помог мне лечь на мою койку.

– Теперь скажи мне честно, кто именно провёл тебя до архивов?

Я взяла свою доску.

«Я не была в архивах. Я случайно наступила на эту карточку. Это была случайность».

Он быстро прочитал моё сообщение.

– Ладно. Но тебе было больно ходить? Почему ты шла? И куда?

«Я не знаю куда я шла, но мне не было больно».

– Ты была одна? Или кто-то тебя вёл?

Я не хотела рассказывать ему про призрака, ибо я боялась, что он сочтёт меня за сумасшедшую. Но моя история и так выглядит чудаковато.

«Я просто шла на голос. Я была одна».

– И что было вокруг?

Его вопросы начали раздражать меня. Я очень разозлилась.

«Ничего. Я не хочу говорить об этом».

– Ладно, Мэри. Но ты если что всегда можешь поделиться со мной, помни об этом.

Он вышел из моей палаты.

Я никак не могла понять, что именно только что произошло. Пришла одна из медсестер, сняла с меня повязки на ногах и начала протирать мне ноги мокрой тряпкой. От каждого её прикосновения мне было ещё больнее.

– Потерпи, Мэрилин. Как ты вообще смогла ходить с такими ногами?

Даже если бы я смогла ей ответить, я бы не сказала ничего. Я не знаю! Я не знаю, как и почему, но я не чувствовала боли. Это удивительно, но это правда.

А может, это не случайность, что я нашла именно эту карточку? Лесма… Вроде её так звали. Кто такая Лесма? И почему её имя мне кажется таким знакомым?

Глава 9.

Мне снился сон. Я опять в том же тумане, но на этот раз кроме меня не было никого. Я слышала чьи-то отдалённые голоса, но никак не могла понять, откуда именно они исходят.

В какой-то момент вокруг всё превратилось в огонь. В огне я видела ту девушку из тьмы. Она протянула свою руку к маске, но как только начала её снимать – я проснулась.

Я лежала лицом к стене и опять думала о своём месте в этом мире. Когда меня вновь начали посещать грустные мысли, я полностью, вместе с лицом, закрылась под одеялом. Я начала плакать.

Потом я включила свой плеер и, слушая музыку, пролежала так до самого утра. Я не заметила, как под утро снова погрузилась в сон. Но на сей раз разбудил меня вовсе не страшный сон, а голос доктора Малиса. Вместе с ним разговаривала моя мама. Я была рада услышать мамин голос и еле удержалась оттого чтобы встать и обнять её. Мне было интересно, о чём они говорят.

– Я очень рада, что она выжила, – произнесла моя мама шёпотом.

– Скорая приехала вовремя: ровно в тот момент, когда на Мэри обрушился потолок.

И почему он всегда называет меня Мэри? Я помню, что так делал мой прошлый врач. Как же они похожи во всём.

Они недолго помолчали.

– Но я вас позвал сюда чтобы кое-о-чем разъяснить.

– Я вас слушаю.

– В тот день, когда скорая привезла Мэри в больницу, мы сообщили ей, что диагноз рак лёгких подтверждён. Но когда после пожара мы стали смотреть её лёгкие… Там, в горящем доме, она потеряла сознание из-за дыма, сейчас она не может говорить, потому что надышалась этим дымом и обожгла горло. Так вот…

Он опять запнулся.

– Когда мы осматривали её лёгкие, рака больше не было. Мэрилин полностью здорова.

У меня по телу пробежала дрожь. Значит, это всё правда? И та девушка из тьмы существует? И я действительно заключила с ней сделку?

– Но… как такое возможно? – удивилась моя мама.

Врач ей ничего не ответил.

– Как только Мэри оправиться от ожогов, мы выпишем её. Но настоятельно вам рекомендую не возвращаться в Робин-Вилль. У вас же есть здесь жильё?

– Да.

– Предлагаю вам остаться здесь жить. Найти работу. Записать Мэрилин в новую школу, в Бирюзовом Лесу очень хорошая школа. Мэрилин здесь поправилась, мы должны узнать, что именно произошло.

Неужели теперь я вновь буду ездить в больницу, но не чтобы сдавать анализы и меня исследовали из-за болезни, а чтобы я сдавала анализы и меня исследовали из-за отсутствия этой самой болезни! Я так ненавижу врачей. Я так хочу снова быть свободной! Я вылечилась! Я с трудом могу поверить в это, но это правда! И неужели теперь вместо того, чтобы дать мне пожить, радуясь каждому дню, меня опять запирают в больничные стены?!?

Я была так зла. Почему это опять со мной происходит? Почему я не могу быть как все? Да, теперь я чувствую себя особенной, но мне хочется нормальной жизни. Я хочу гулять с друзьями, сидеть в школе на интересных уроках, а на перемене с подругами шутить и смеяться. После школы я бы ходила в музыкальную или художественную школу. Или цирковую, было бы классно, если бы я была акробатом! Я бы летала! Или я бы смогла поступить в университет на интересную специальность: кинолог, зоолог, психолог, а может и лингвист, или что-то связанное с творчеством… Так много возможных вариантов! Я бы снова была заперта в стенах, но по своей воле. Сейчас, смотря в своё будущее, я не вижу ничего. Я удивляюсь, что вообще просыпаюсь по утрам. И я не рада тому, что вообще просыпаюсь. Почему я такая? Кто так решил за меня?

Я так хочу быть счастливой. Но я всё ещё во тьме. Я блуждаю по ней, не видя и слыша никого. Каждый мой шаг одновременно и непредсказуем, и бессмыслен. И мне так больно смотреть на себя. Мне так больно думать о том, что было раньше. Никакие слова и выражения мира не могут передать мою боль.

Они молча смотрели на меня. Я не видела их, но я чувствовала, как они смотрят, думая о чём-то своём. Я выжидала подходящий момент чтобы открыть глаза.

Я стала ворочаться в кровати, делая вид, что просыпаюсь.

– Мэри! – всхлипнула моя мама.

– Ма…– прошептала я.

– Да, дорогая, это я.

Я повернулась к ней, а она плакала.

– Ма…

Я протянула к ней руки, чтобы обнять её.

– Мэрилин, я так рада, что ты жива… – она крепко обнимала меня. Я чувствовала, как её сердце бьётся. Это моя мама. И я так люблю её. Я вслед за ней начала плакать. Когда она вытерла слёзы, то продолжила, – Я так скучала по тебе…

Я стала ждать, пока они обрадуют меня новостью о моём выздоровлении. Но они мне так ничего и не сказали. Но если я сейчас начну с вопроса о моём раке, они поймут, что я подслушала разговор.

После завтрака доктор Малис разрешил мне погулять. Мама помогла мне сесть на кресло-каталку и повезла меня на улицу. На территории больницы был дворик, куда мы и направлялись. Окна моей палаты не выходили на него, поэтому я увижу его впервые.

Как только мы вышли из корпуса, лучи солнца упали на меня. Свежий воздух, ветерок… Мне было так хорошо. Я закрыла глаз, чтобы ещё больше насладиться теплыми лучами солнца. Я раскинула руки настолько, насколько это было возможно и попросила маму повернуть меня лицом против ветра. Легкий летний ветерок… Как я скучала по тебе…

Раньше в детстве я думала о том, что я могу управлять стихией воздуха. Тогда у меня была подруга… Я не помню, как её звали, но мы с ней вместе считали себя волшебниками. Я попросила свою маму сделать мне волшебную палочку. Она мне её сделала, я всё детство играла с ней. Я считала, что ветер – это мой лучший друг. Я думала, что, когда умру – моя душа останется с ветром. Тогда я и стану могучей и свободной.

Я пыталась уловить ветер своей левой рукой. Я чувствовала его легкое прикосновение. Неужели он всё ещё мой друг?

– Мэрилин, куда ты хочешь?

Я осмотрела двор вокруг и увидела качели. Я указала маме на них.

– Мэрилин, я не знаю… Вдруг ты упадёшь.

Я попросила маму дать мне свою доску. Она достала её из своей сумки и дала мне.

«Не бойся, я не упаду. Я могу крепко держаться руками. Всё будет хорошо».

Мама долго не хотела пускать меня на качели, но потом всё-таки решилась. Она не смогла поднять меня, чтобы помочь мне сесть. К сожалению, во дворе кроме нас больше никого не было.

«Я попробую встать. Ты только держи меня. Я очень сильно хочу покачаться».

Мама подняла меня на ноги. Стоять мне было больно, но все же так невыносимо, как несколько дней до этого.

Я села на качели. Мама начала меня раскачивать.

– Спа…си…па….– едва прошептала я.

Я окинула взглядом маму своим правым глазам. Я увидела, как она улыбается.

Мне было так хорошо сейчас.

К сожалению, маме тоже нельзя оставаться здесь долго. Когда она уходила, я опять заплакала. Я следила за тем, как она уходит из окна. Я взяла свой дневник и начала записывать туда то, что со мной произошло сегодня. Я ещё описала разговор доктора Малиса и моей мамы, который я подслушала сегодня утром.

Я уже смирилась с тем, что со мной произошло. Это всё казалось мне злым фарсом или чьей-то выдумкой, но только не правдой.

Глава 10.

Возможно, они были правы. Они, те, кто говорили, что всё в этом мире не случайно. Это можно принять легко, пока вы не начинаете задумываться о том, что даже самая малозначимая мелочь в вашей жизни крупно на неё повлияла. А если повлияла и на вашу жизнь, то и на жизнь других. На любого человека, на любого из миллиардов людей. На каждого.

Возможно, неслучайно, что я оказалась в таком положении. Это кажется какой-то нелепостью. Всё это. Какой-то идиотской шуткой. Потому что такого в нормальном мире произойти не может.

Самое тяжелое из всей этой истории – это то, что я сама могу себе наврать. Это самая нелепая часть меня. Моя страсть к преувеличению, к бесконечному стремлению приукрасить, идеализировать, солгать.

И я знаю это. И это меня не то, чтобы огорчает. Это меня пугает. Пугает, что всё, что со мной происходит – это то, что я воображаю самой себе. Неосознанно. Непредсказуемо.

Но мне это нравится. Мне нравится чувствовать себя особенным, человеком, с которым всегда что-то происходит. Потому что каждый из нас знает, что мы ничем не отличаемся друг от друга. Мы любим всё то, что любят и остальные, даже когда нам кажется, что у нас нет единомышленников. Нам всем нравится один и тот же образ жизни, одна и та же одежда… У нас только имена разные, да и то, всё равно всегда найдется человек, которого зовут так же. И это не странно, что каждый из нас всячески пытается выделить себя, показать себя.

Я ненавижу своё имя, потому что оно ничем не отличается от миллиона других имён. Оно самое обычное для жителей моей страны. Моя внешность тоже невыносима. Каштановые волосы, зеленые глаза и слегка смуглая кожа. Я такого же роста, как и мои сверстники. У меня нет гетерохромии, необычного цвета глаз, витилиго, я не лилипут… Во мне нет ничего особенного.

Но что больше всего меня бесит, так это окружающие меня люди. Слабые твари, которые удосужились родиться вместе со мной в Империи Лиеми. История моей страны – это сплошная пропаганда. Мы живём за железным занавесом, не зная, что на самом деле происходит за этими стенами. Нас пугают бедностью и страшными байками, если мы, народ, встанем против государства, так очевидно крадущего все блага нашей небольшой страны. Тот монарх, кто сидит на золотом кресле в мехах и светит своим лицом на всех государственных каналах, занял своё место гнусным путём, путём убийств и лжи. И об этом знает каждый, даже тот, что убеждает нас в обратном стоя у школьной доски или рассказывая на главном канале Империи. Никому нельзя доверять. Мы боимся войны. С каждым годом становится всё хуже и хуже. Я так боюсь будущего, я боюсь, что доживу до того времени, когда воздух станет платным, а думать будет запрещено. Ты – раб, и знай своё место!

Хотя, о чём это я. Я уже дожила до этого времени. Я не могу рассчитывать на прекрасное будущее, если мне не угораздило родиться в семье, что близка к монарху. Он и его шайка захватили нашу страну, украли будущее у по-настоящему талантливых людей. Ведь все эти ежегодные концерты, где поют под фанеру все, кому не лень. Твой успех – это не твой талант, это твоё лицо и твоя кровь. Талант никому не нужен. Ты никому не нужен. И ты можешь врать себе сколько угодно, но все прекрасно знают, какова цена жизни. Она бесценна, но лишь в том смысле, что она не стоит ни гроша…

От мыслей меня отвлёк человек, которого я так не ожидала увидеть здесь. Ко мне в палату вошла Стася.

– Мэрилин! – она прибежала ко мне и начала обнимать меня.

«Что ты здесь делаешь?» написала я ей на своей доске.

– А почему ты не говоришь?

«Дым повредил мне горло, но это скоро пройдёт».

– А, понятно, – она засмущалась, – Я еле проникла сюда! Тебя нет уже восемь дней, я думала о тебе всё это время. Я просто должна была узнать, что с тобой всё хорошо!

«Мне больно ходить. У меня сильные ожоги на ногах. Также ожоги в левой части лица, но вроде глаз не повреждён. Есть несколько ожогов на левой руке и левом бедре. А правой рукой я выбивала стекло, поэтому она вся в ранах». Мне пришлось писать и стирать по предложению, потому что всё не помещалось на мою доску.

Стася с ужасом читала о моих болячках, без конца поглядывая на меня.

«Я тоже очень рада тебя увидеть». Она вновь обняла меня. «Но я боюсь, что тебя здесь поймают, тебе надо уходить. Я надеюсь, меня скоро выпишут».

– Ладно… Мне и правда пора, не думаю, что меня отправят под арест, но не хотелось бы попадаться никому. Я буду ждать тебя. Я так рада, что ты жива и здорова…

Она последний ещё раз обняла меня на прощанье и ушла. Но спустя пару минут, как она вышла, в мою палату вошла Пяйве.

– Добрый день! Как ты?

«Добрый! Я хорошо, а ты? Ты не видела девушку, она только что вышла?»

– Я тоже хорошо. Нет, я никого не видела.

«Это была моя подруга Стася. Ты знаешь такую?»

– Хмм… Где-то я слышала это имя, но лично с ней я не знакома.

Я пожала плечами.

– Сегодня меня выписывают. Наверное, мы не сможем увидеться до того, как тебя выпишут. Но я слышала, что тебя собираются выписывать уже через пару дней.

«Кто это сказал?»

– Я видела, как твой врач разговаривал с медсестрой о тебе. Они хотят выписать тебя по инициативе твоей мамы сразу после выходных.

«Но я ещё и ходить не могу».

– Я не знаю, я просто услышала их разговор.

«Я даже рада, что меня выпишут. Эта койка очень неудобная.»

Пяйве засмеялась.

– Моя мама очень хочет познакомиться с тобой. Когда тебя выпишут, если ты будешь хорошо себя чувствовать, спроси у своих родителей можем ли мы к вам на чай зайти. Мы будем очень рады.

Она дала мне свой номер телефона, записанный на листочке. Я вложила его в свой дневник.

«Я буду рада, если вы придёте к нам на чай.»

– Спасибо, Мэрилин.

Она направилась к двери.

– И да. Ты герой. Помни об этом.

Она вышла из палаты. А я продолжала сидеть в недоумении. Положив дневник обратно на место, я достала из раздвижного ящика маленькое зеркальце, и, взглянув в него, я увидела в нём себя.

– Я такая слабая. Я такая уродливая. Я невыносимая. Я – герой?..

Пяйве оказалась права: вечером того же дня ко мне зашёл доктор Малис. Он твердил, что поговорил с моей мамой, и она хочет, чтобы меня выписали уже в понедельник. Он также принес с собой кресло-каталку. Эту каталку купила моя мама, чтобы я передвигалась на ней, пока мои ноги не восстановятся.

Я впервые в жизни попробовала управлять этой штуковиной. Скажу честно, у меня не сразу получилось. К тому же у меня всё ещё побаливали руки. Но выбора у меня нет.

До отбоя я решила поездить по больнице. Как только я выехала из своей палаты, мне опять стало страшно. А вдруг я опять попаду в тот мир?

Я вспомнила о карточке, которую случайно нашла. Как звали? Лер…Лез…Лезна? Лесма! Но кто это?

Если призрак и правда существует, если он смог справиться с моей болезнью, то скорее всего мне не просто так попалась больничная карточка Лесмы. Надо выяснить кто это.

Я не знала, есть ли этот человек всё ещё в больнице, а может этот человек умер ещё в прошлом тысячелетии?

В пятницу вечером персонала почти нет, кроме дежурной медсестры. Я решила испытать удачу и спросить у медсестры, знает ли она какую-то Лесму.

Рядом с дежурной медсестрой выстроился десяток детей.

– Но просим вас! Завтра финал чемпионата мира по футболу! Почему мы не можем его посмотреть?

– Дети, сколько раз вам говорить, – тявкнула медсестра раздражённым голосом, – У вас отбой в девять часов, а футбол начинается в десять. Я не могу позволить вам находиться не в своих палатах в это время.

– Но прошу вас! – уже едва не плача вякнул маленький мальчик, – Это очень важно для нас! Там же будет наша сборная! Мы никому не скажем, ведь в нашем корпусе кроме вас больше никого не будет!

– Ну пожалуйста! – умоляла её маленькая девочка.

– Ладно, я спрошу у главного врача…

– Нет! – крикнули они хором, – он нам точно запретит!

– Он сам фанат футбола, – засмеялась она, – Может он и разрешит вам. Поймите, если я вам разрешу, но не поставлю его в известность, меня сразу же уволят!