Читать книгу Детские души - Пётр Кирбин - Страница 1

БРАТСКАЯ МОГИЛКА

Старая женщина зашла на территорию кладбища, свернула направо и остановилась у могилки с голубым железным памятником трёх угольной формы увенчанным красной звездой и надписью –“ Братская могилка”. На стоящий рядом железный столик она выложила красные пасхальные яйца, куличи и бутылку вина. Зажгла четыре свечи, села на скамейку и заплакала. Проходивший молодой человек остановился, удивлённо всмотрелся в памятник, внизу которого маленькими буквами в столбик было написано: Петя, Вася, Саня, Коля. Он постоял, пока вздрагивающие плечи женщины не успокоились, и подошёл поближе, немного с боку.

– Извините – его голос звучал тихо и деликатно

Женщина обернулась, белым платком вытирая слёзы.

– Здравствуйте – поклонился молодой человек и представился. – Извините, хотел спросить. Я историк. Обычно на городских кладбищах не делали братских захоронений, это меня удивило, и как историк, не мог не поинтересоваться, если можно конечно ?

– Так тут все братья. Все четверо. Мои… Они ж не солдаты милок… Хотя, как сказать

– Так…. -молодой человек хотел ещё спросить , но женщина поняла его

– Маленькие они были ; Кольке три, а старшому Петьке восемь, в песочнице, во дворе их всех одной бомбой и убило.

– Извините – смутился молодой человек – простите ещё раз. Он поклонился и медленным шагом направился к выходу: “ Хотя как знать… Как знать..” – прошептал он слова старой женщины.

СВОБОДА

По набережной приморского городка, укутавшегося финиковыми пальмами, огромными кустами олеандра, тысячами экзотических цветов и смешанным волшебным ароматом моря и растений; каждый день, в любое время года, прогуливался человек известный здесь каждому. Он был не от мира сего; небольшого роста, без признаков растительности на лице, и на первый взгляд напоминал мальчишку лет пятнадцати. Ни с кем в разговоры он не вступал, но всегда говорил “спасибо” за оказанное ему добро, и только с утра до ночи выкрикивал одну фразу: “ свободу детям всего мира!” или просто кричал – “свобода”. Никто не знал, как его зовут, поэтому в городе его прозвали – Свобода – и он отзывался на это имя. Наверно каждой деревне, городу нужен человек не от мира сего, как своеобразное мерило окружающих его людей; что-то похожее на историю с Лотом.

Сотни детских домов надо было спасать от наступавшего врага, от войны. Фронт был рядом. Больше тысячи детей погрузили на большой корабль – предстоял суточным переход. Первый раз на корабле, впервые в море. На палубе шум и гам. Дети не оставляют ни одного угла – всё изучено, проверено, потрогано. Их маленькими группами, по очереди водят на капитанский мостик, старпом охотно, с задором рассказывает, приказывает матросу погудеть, даёт каждому постоять у руля. По краям расставлены матросы – иначе за мальчишками не уследить; девочки больше сидят на месте – кажутся серьёзными. Спать устраивают кого куда, но мальчики непременно хотят спать на палубе; “укрывшись ночным небом” – как рассказывал матрос, смотреть на звёзды и мечтать о чём мечтают все мальчишки, на всех континентах. Утром, когда все позавтракали и снова носились по палубе, с далека стали приближаться две чёрные точки, нарастал гул, дети уже опытные в таких делах, ничего хорошего не ожидали от такого шума. “Немцы” – закричали сразу несколько матросов, и быстро стали спускать детей в трюмы и каюты. Первый самолёт, шедший намного впереди, сбросил две бомбы, они упали в воду. Налетел следующий – и тоже сбросил две – они угодили по центру судна: взрывы раскурочили корабль почти напополам. Подошедший через два часа траулер, среди хаоса обнаружил четверых малышей чудом уцепившихся за какие-то обломки и ничего не соображавших: один из них вцепился в кусок обшивки корабля и не отпускал его даже ступив на землю. Сознания троих удалось вернуть к жизни, а одного, мальчишки лет восьми, осталось где-то в хаосе. Он не был в том состоянии, которым принято определять подобные случаи, во всём он был обычным ребёнком но только глубоко и безнадёжно замкнувшимся в себе. Через неделю, с криком – “свободу всем детям мира” – он впервые попытался сбежать из детского дома; спрятался в кустах олеандра в самом центре парка и просидел там наверно все два дня. Только на третий день, когда он попив воды в фонтане возвращался в своё убежище, его еле передвигающего ноги, заметил прохожий. Побеги повторялись часто, при первой возможности, пока он не стал совершеннолетним – держать в детдоме его уже никто не имел права. Он видимо слышал и всё понимал. Умалишённым он не был, изоляции и другим принуждениям не подлежал. Выделили ему комнату во флигеле детдома и собирались сделать местным сторожем. Но он в комнату даже не зашёл. Сбежал в тот же день.

Маленький городок, где слухи разлетаются быстрее чаек, принял его тепло, и каждый стремился угостить – кто приглашал за стол в открытом кафе, он никогда не соглашался, но брал предложенное угощение, кто монетой, кто вещами. Он целыми днями ходил по набережной – единственным местом его обитания, выкрикивая: “ свободу всем детям мира! Свобода – а!” Когда через много лет он скончался, хоронили его всем городом; на могиле поставили деревянный крест с надписью : Свобода. Свободу детям всего мира!

ГОЛУБИ

Утром неожиданный налёт на город. Мама хватает Аню на руки, берёт Костю за шиворот и толкает к двери: “в погреб !”– кричит она. “ бежим к погребу!” Огромный погреб находился во дворе некогда графского дома, теперь ненужный, оставленный без дела, служил детям для игр. Яму давно хотели засыпать, но было неизвестно откуда взять столько земли. “Голуби! голуби!” – кричал Костя, пытаясь вырвать свой шиворот из материнской руки. Они выбежали во двор, и через пару шагов оказались у входа в погреб, куда уже забегали остальные жильцы коммунального дома. Секунда неразберихи – Костя вырвался и побежал к другому концу двора – к построенной над сараями, голубятне. По ту сторону забора, в другом дворе, взорвался снаряд. Мама передала Аню кому-то из соседей и кинулась за сыном. Костя вскарабкался по узкой лестнице, открыл дверцу: “летите! летите” – кричал он размахивая руками. В железной сетке, в дальнем углу зияла дыра от осколка и один голубь с оторванной ногой и побитым крылом лежал в крови. Костя кинулся к нему, бросались и царапались вылетавшие птицы, он взял голубя, прижал левой рукой к груди, выбежал из клетки, два шага и он у лестница. Бо… ом! – раздался глухой взрыв и Костю бросило на крышу сарая, его правая нога свисала у лестницы, левая рука осталась прижатой к груди. Голубь тихо урчал. Птицы покружились и скрылись в небе.

ДОБЫЧА

На окраину леса выбежал беляк; линявший, со свисающими клочками зимней шерсти, расширенными глазами и ёрзающим носом; прыгнул вправо, из лесу волк длинным прыжком настиг жертву, только схватил за шею, послушались крики, полетели камни в зверя. Расцепил волк челюсти, заяц истекает кровью, дрожит, полумёртвый дёргает задними лапами, смотрит волк – двое мальчишек на той стороне поляны кричат, машут руками и метко кидают камни, попадая то по спине то по голове хищнику. Секунда и решение принято – волк боком делает прыжок и убегает. “победа” – кричит Антон, тот что постарше и прыгает размахивая кулаками. “победа” –голосит в ответ брату Никита и тоже радостно прыгает, обнимает Антона. “Бежим” – кричит Антон. Довольные своей ловкостью, они уже чувствуют запах жареного мяса, желанный и почти забытый. С тех пор как началась война и как братья остались сиротами они не помнили когда ели досыта. Теперь оба бежали счастливые с трудом перебирая ногами: большие отцовские ботинки, хранимые как память но от безысходности обутые, хлюпая шлёпали Никиту по пяткам ; лапти Антона, неумело сплетённые другом Вовкой, покалывали лыком, и прилипшая грязь делал их пудовыми. Он постоянно вскидывал руки – большое, тяжёлое пальто норовило выкинуть из себя хозяина, Антон ненадолго возвращал его на исхудавшие неокрепшие плечи. “Вдруг убежит?” – беспокоился Никита, поправляя спадавшую на лоб ушанку. “Ты видел кровища. Конец ему. ” “Может сменяем его на пшёнку или хлеба. Каши надолго хватит?” “Ты что! Пшёнку и так как – нибудь добудем. А зайчатина…” – и снова запах жареной зайчатины ударил Антону в ноздри.

Ба….ах – раздалось над полем с безжизненно пожухшей травой и даже вздрогнул раненный заяц. Запах жареной зайчатины исчез, и теперь лежавшему на земле Никите, в ноздри ударил отвратительно терпкий запах гари, жжёной резины, и ещё чего-то противного от чего тошнило. Он пытался вспомнить время между тем, когда бежал и теперь когда почему-то лежал. Мысли жужжали как муха пойманная в ладони, бились о какие-то стены но не находили выход. Перед глазами стояла окраина леса, кусок примятой травы и бессильно дёргающий ногами заяц. Вдруг он почувствовал сильный холод в ногах и через секунду их пронзила боль. Никита посмотрел на ноги – на конце они почему-то покраснели , и на обоих не было отцовских ботинок. Он глазами пошарил по полю и только сейчас заметил Антона : брат лежал навзничь и мучавшее его пальто ещё и порвалось – подумал Никита – увидев дыру в правом боку и только потом осознал, что дыра эта багровая. Потом снова резкая боль кольнула в ноги и поднявшись по телу выстрелила в голову.

“Зайца… Антон… зайца забери…” – кричал в палате бредивший Никита. “Антон….. Антон…” Он нервно шарил вокруг руками: “ботинки…. отцовы…” – и снова звал брата. Прибежала медсестра, попыталась успокоить Никиту, потом пришла вторая, схватила его руку, зажала под мышкой и ввела укол. Несколько дней после операции Никиту не отпускал жар, он постоянно бредил – зовя брата, ища отцовские ботинки, напоминая Антону забрать зайца. “Когда придёт в себя, не говорите с ним и не отвечайте, зовите сразу меня или дежурного доктора” – предупредил в палате седобородый врач.

Через неделю, посреди дня, Никита открыл глаза, прошёлся взглядом по каждому в палате, потом зажмурился словно осознавая увиденное и попросил воды. Позвали седобородого доктора. Никита лежал смотря на потолок, лицо его было бледным но спокойным. Доктор молча поднёс стакан воды, Никита без слов принял происходящее как само собой разумеющееся, взял стакан, медленно выпил до дна, отдал доктору и спокойно опустил голову на подушку. Доктор посмотрел внимательно, про себя оценил состояние пациента, пододвинул стул и сел. Он взял Никиту за руку, тот перевёл на него взгляд и снова посмотрел в потолок.

– Сынок, ты ведь понимаешь где находишься? – тихо, ласково спросил доктор.

Никита посмотрел на него удивлённо: “ где Антон?” Доктор опустил голову и Никита заплакал молча, глазами, только его исхудавшие плечи легко задрожали.

Доктор крепче сжал руку Никиты, подождал пока плечи перестали дрожать: “ ты мужественный парень. Ты скоро поправишься. А ноги… мы тебе сделаем протез. Так что сможешь плясать на своей свадьбе. ” Никита молчал. Доктор отпустил руку, помедлил. И снова попытался разговорить Никиту: “ как тебя зовут?” Снова пауза: “Никита”. Доктор стало приятно, что пациент идёт на контакт: “ сколько тебе лет?” “12.”

Никита сделал попытку сглотнуть, доктор заметил сухость, взял стакан, повернувшись посмотрел на пациентов и протянул руку. Мужчина с перевязанной шеей вскочил, взял графин и наполнил стакан. Никита с жадностью осушил его отказавшись от второго.

– Где похоронили Антона?

– На городском кладбище – обрадовавшись оживлению пациента, тут же ответил доктор – немного поправишься, и мы с тобой сходим туда.

– Как я сюда попал?

– Мальчишки видели, как вы отогнали волка, они и побежали за помощью в трамвайное депо. Ты не волнуйся, теперь всё будет хорошо. Понимаешь? Всё будет хорошо. Сейчас тебе принесут поесть. Ты ведь проголодался? Тебе надо отдохнуть. А я навещу тебя попозже.

Доктор улыбаясь похлопал Никиту по руке и ушёл. Прошло несколько недель, Никита поправлялся. Доктор сказал, что его отправят в хороший детдом в соседнем городе, там он пойдёт в школу.

Однажды, после ужина, когда в палате как обычно разбившись на группы травили байки, говорили о войне, о жизни, Никита послушав закрыл глаза. Пришла медсестра, велев всем отдыхать и выключила свет. Спать не собирались. Разговоры продолжились но тише. Никите тоже не спалось. Из разного гомона он услышал своё имя, прислушался: “не бывает такого! Ты что!” “я слышал что бывает. ” ” нет! хоть у доктора спроси. Протезы только если по колено отрезано или выше. А чтоб на ступню такого не бывает.” ” ну не знаю.” “что тут знать. Говорю тебе. Сам спрошу завтра у доктора. Услышишь.” ”Хорошо, хорошо. Давай спать.”

Никита заснул под утро. Следующие несколько дней он с неохотой отвечал доктору, в основном кивком головы, или вообще отмалчивался. Доктор решил, что Никите необходим полный покой и подумывал перевести его в отдельную палату.

Никита, с тех пор как он оказался в больнице, не видел снов. Однажды ему приснилось первое сентября, нарядные мальчики и девочки, идущие утром в школу ; счастливые, весёлые, с портфелями они заходили в здание. Никита смотрел на них из окна дома сидя на табурете, потом посмотрел на свои ноги и вскрикнул: – Ааа….аааааааа – непрерывный, хриплый, дерущий крик посреди ночи пронёсся по всем двум этажам больницы.

К Никите подбежал кто-то стал успокаивать , и кому-то шепча – “ Старика. Старика зови. Он дежурит сегодня.” Никита вырывался и продолжал кричать с закрытыми глазами.

Прибежал седобородый доктор, схватил Никиту за плечи, потряс сильно: “ Что ты? Просыпайся! Я здесь. Ты слышишь меня?!”. Потом взял стакан и насильно заставил Никиту глотнуть воды, он открыл глаза, весь дрожа –“ вы врёт!” – крикнул от доктору в лицо. “Всё врёте! Нет протезов для таких… Нет! Режьте мне ноги до колена! Я требую! Слышите! Требую!” Доктор пытался успокоить Никиту, говоря, что такие протезы есть, что он скоро будет на них ходить…

Но Никита уже не слушал его, он снова видел окраину леса, волка грызущего зайца и как облезлый, окровавленный заяц в агонии дёргал длинными задними лапами.

ЕДИНСТВЕННЫЙ

Лето стояло жаркое. Сухой лесной полог под ногами, отзывался громким хрустом даже на самый осторожный шаг. Трое, с немецкими автоматами и гранатами за поясом, осторожно приближались к окраине леса. Вдруг показался немецкий патруль – машина с офицером и двумя солдатами проехала тихо, теперь можно идти смело, следующий патруль появится через час. Трое пробежали к ближайшему зданию, потом к следующему и медленно открыли скрипучую дверь огромных резных ворот; поскребли условным знаком в окно и зашли в дом. Хозяйка – бабушка Шура, давно ждала гостей и приготовленная корзина со снедью стояла на лавке. Вошедшие поздоровались, приняли приглашение сесть за стол ; расположились на лавках не снимая оружия, бабушка Шура налила им молока и нарезала по куску чёрного хлеба. Через минуту вошёл мальчонка лет тринадцати, шумом в сенях изрядно взволновав гостей.

– Баб Шур, дело у нас к твоему внучку – ставя опустошённую кружку на стол сказал старший по возрасту.

– Какое такое дело?! – насторожилась баба Шура.

– Не боись баб Шура – улыбнулся второй, что помладше.

– Мне бояться нечего милок! – повысила она голос, тем самым смутив того кто помладше

– Баб Шур – продолжил старший – нам тут надо разведать кое-что в городе. В нашем отряде никого подходящего, а вот твой внучок Валька, как раз сможет. Он парень бойкий…

Валька оживился и заискрил глазами, но тут же погрустнел от бабушкиного окрика.

– Вы что удумали! – прервала говорящего баба Шура, от взгляда которой старшему стало не ловко и он повернулся к окну. – Детей на войну…! И не совестно вам!

– Баб Шур… – попытался возразить старший

– Не бабкай! Ты, Никифор, до седых волос дожил, а ума видать не набрался.

– Да всего то глянуть…– начал было младший.

– Ты мне туточки не заговаривай! – осадила его баба Шура. – Я за прошлую войну мужика свово и старшого схоронила, да ещё ладно схоронить, неизвестно где их могилка и присыпал ли кто их землёй или воронам достались. Вот и в эту младшого проводила. Неизвестно вернётся ли. А вы у меня единственную кровиночку забрать хотите! Берите вон, что приготовила и ступайте вон!

Тот, что помладше хотел что-то сказать, но Никифор перебил его взглядом. Все трое встали.

– Не гневайся на нас баб Шура – сконфуженно произнёс Никифор. – Спасибо за всё. Прощайте.

Баба Шура сделала полукивок, младший взял корзину, взглянул на Вальку и тот ему моргнул. Всё трое вышли, перешли через дорогу и зайдя в лес остановились. Прошло около часа, из ворот показался Валька.

КУКЛА

Спасительное слово – эвакуация. Пятилетнюю Зоечку с мамой распределили в глухую деревню, поселив у одинокой старушки – бабы Серафимы.

Зоя видела и понимала радость мамы, когда сообщили, что их увезут из прифронтового города. „ А мы в ива… куця.. куц… едем“ – в конец уставала произносить незнакомое слово Зоя, хвастаясь попутчикам о своём путешествии.

Стояла ранняя весна, воздух ещё не прогрелся. Маму Зои, до этого не бывавшую в деревне, определили дояркой, через несколько дней она легко управлялась с десятком коров, успевая помогать бабушке Серафиме в огороде ; трудолюбие и быстро схваченные навыки сельской жизни пишлись бабушке Серафиме по душе. Она, чьи дети умерли от голода, давно отвыкла от семейного уюта, но сейчас расположилась к своим постояльцам и вскоре считала их родными. Зоя с первых дней привыкла к бабушке с разу завела подружек и как старая знакомая свободно ходила в гости по соседям. Всегда весёлая и озорная, в один день пришла она грустная; на все расспросы бабушки Серафимы отмалчивалась и только когда мама пришла с фермы кинулась к ней: ” а моя кукла не приедет в ива..куц…ю?” – с влажными глазами спросила Зоя. Мама прижала её и заплакала.

– Твоя кукла… милая… – пытаясь скрыть дрожащий голос тихо произнесла мама – твоя кукла ждёт тебя на твоей кроватке. Мы вот чуть-чуть побудем у бабушки Серафимы и скоро вернёмся домой.

– Я куклу хочу – уже не сдержавшись зарыдала Зоя.

– Дитё ж без петрушки – по старинному называя игрушки всплеснула руками бабушка Серафима. – Внученька – она погладила Зою по голове, другой рукой утирая себе слёзы – мы завтра сходим с тобой к дяде Кузьме, у него собачка ощенилась и он подарит нам маленького щеночка. Вот тебе и дружок. Вместе играть станете.

Зоя не совсем поняла что значит щеночек но знакомое слово собачка её ободрила –“мы собачку заберём?” – с надеждой посмотрела она на бабушку огромными синими глазами.

– Маааленькую собачку, щенка стало быть – показала бабушка руками размер новорождённого.

Мама Зои делала знаки бабушке, и она переведя разговор стала говорить Зое ласковые слова, а потом вышла в сени. Мама успокоила дочку, усадила её на пол вышла.

– Баб Серафима Вы простите меня. Я как то грубо поступила

– Ну что ты доченька, я ж понимаю.

– Да нет, вы не поняли. Если привести ей щенка, его ж кормить надо, пищать будет. А Зойка ему всё скормит. Сама не поест, а ему даст. До этого ли нам.

– Ну что ты доченька, дитю радость так и стерпеть можно.

– Нет баб Серафима. И так Вы добры к нам…. – еле договорила мама, заглушая подступающий к горлу ком.

Обе посмотрели друг на друга и зарыдав обнялись.

– Вот тебе кукла – бабушка Серафима протянула проснувшейся Зое большую и мягкую зверушку, не то слона без хобота не то похожего на него, с четырьмя ногами и глазами из белой и серой пуговиц – это мама зверушку привела .

Зоя заулыбалась, закричала, схватила зверушку, подкидывала, обнимала, целовала. Наспех одевшись, она выскочила из дома, оббежала всех соседей, своих подружек делясь радостью. Зоя не расставалась с куклой и не засыпала не обняв новую игрушку.

Наступила холодная осень. До последнего мама терпела, всё туже кутаясь в фуфайку, накинутую на тонкий жилет. “Нельзя же так. Заболеешь и ещё что хуже, как же дитё тогда” – уговаривала её бабушка Серафима. Проснувшись в одно утро, щупая вокруг рукой Зоя не нашла любимую игрушку: “Зверушка ушла в лес, у неё там подруги. Она придёт скоро”– успокаивала её бабушка Серафима. А мама Зои шла на ферму в шерстяных колготках и тёплом свитере с белой и серой пуговицами.

Ранней весной, как только начало греть солнце, из лесу вернулась зверушка и Зоя была счастлива. Потом, в разные времена года, зверушка снова уходила в лес и снова появлялась, пока Зоя не обняла свою старую куклу.

ОКУНЬ

Проснувшись, Матвей улыбнулся заглядывавшему в окно солнцу. Он поздно заснул, долго ворочался в кровати – утром с ребятами он пойдёт на первую в жизни рыбалку. Отец его, вечно занятый, не рыбачил, а с ребятами Матвея не отпускали, хотя речка была близко. “Вот закончишь в этом году музыкальную школу, тогда летом ходи на рыбалку ” – пообещала зимой мама. Матвей с нетерпением ждал лета и последних экзаменов в нелюбимой музыкальной школе. Но потом мама повезла его с собой на неделю – навестить тётю Дарью, и вот сегодня он наконец впервые поймает окунька, а окуньки в их речке водились большие и очень красивые. Матвею казалось, что про окунька он знает всё : как питается, в каких водоёмах живёт, когда нерестится; он прочитал все книги об этой рыбе, какие смог найти в городской библиотеке. Особенно ему нравился окрас – пёстрый, яркий. Матвей тысячи раз представлял первую рыбалку: он нанизывает на крючок красного червяка, закидывает удочку и ждёт; поплавок окрашенный зелёной краской, которую ребятам подарил сосед дед Тихон, стоит спокойно в воде, потом резко дёргается, снова всплывает и наконец быстро пропадает в воде, Матвей хватает удочку и дёргая вверх подсекает, потом медленно тянет леску к берегу и вот уже показалась рыба – окунь с красно-оранжевыми полосками, лоснящийся на солнце, Матвей каждый раз представляя этот момент, начинал ощущать в руках тяжесть удочки с уловом на конце.

Матвей собирался вставать, когда услышал громкие разговоры из кухни. Прислушался; бабушка о чём-то спорила с отцом и невесткой – мамой Матвея. Слов было не разобрать – говорили тихо. Матвей оделся и вышел. “Теперь надо! Теперь вы у меня не отговоритесь. Теперь я вам его не отдам” – настаивала бабушка. “Кто знает, как обернётся!” “Мама! Ни то время ! И Матвей скоро будет комсомольцем!” – аргументировала мама. “Времена доченька всегда одни – земля и небо всегда есть. Не дай Бог Колю вон заберут, сынок об отце молиться будет. Глядишь и пронесёт!” – бабушка была тверда. “Мама ну что Вы такое говорите! Война скоро закончится, очень скоро. Совсем сразу. ” “Доченька, видала я войну и не одну. Молитва и то время требует, а война и подавно. ” ” Пусть крестит” – махнул рукой отец, собравшись выходить с кухни и только сейчас заметил Матвея.

– Сынок, проснулся уже – отец погладил его по голове.

– О чём вы тут говорили, о какой войне? – спросил взволнованный Матвей.

– Война началась – вскрикнула мама, села на стул, закрыла голову руками и заплакала.

– Ты не бойся сынок – отец прижал к себе сына. – Ничего не бойся.

– Я и не боюсь – тихо ответил Матвей пытаясь показать твёрдый тон.

– Ты моя кровинушка – кинулась к Матвею бабушка. – Собирайся, пойдём в церковь крестить тебя.

Матвей не понял о чём речь, что значит “крестить” и слово ”церковь” – вызвала у него волнение. В школе говорили, что в церковь ходить не надо и даже нельзя и всё в таком духе. Дома о церкви никогда не говорили, хотя он раз видел у бабушки на шее маленький оловянный крестик. Бабушку Матвей любил и доверял ей все свои мальчишеские тайны, и сейчас вернулся в комнату одеваться забыв о рыбалке и о желанном окуне. Он даже забыл спросить с кем война и когда началась, ведь вчера перед сном никакой войны не было. Бабушка схватила Матвея за руку и выбежала из дому. По дороге, он уже осознав произошедшее на кухне расспросил обо всём бабушку. Она ответила парой слов, но на вопрос зачем они идут в церковь говорила долго и подробно; “ты только не волнуйся родной делай всё как скажет батюшка.”

Матвей знал, что церковь в городе осталась всего одна, недалеко от их дома, и когда он проходил мимо неё обращал внимание на пустой двор и запертую калитку. Прежде, чем войти в церковь, бабушка перекрестилась, показала Матвею как это делать, он путал очерёдность, и только когда трижды правильно перекрестился, бабушка тихо открыла дверь. “Людей – то, людей”– удивилась она увидев, почти полный храм. В храме стояла тишина, которой Матвей прежде никогда не чувствовал – понимание этого удивило его, только шёпот женщин нарушал тишину, он вспомнил, что часто слышал такой же шёпот из комнаты бабушки и когда она готовила; – “ молятся ” -объяснила бабушка.

Бабушка оставила Матвея у широкой колонны, подошла к батюшке, пошепталась с ним и вернулась к внуку: “Сейчас батюшка тебя покрестит. И после будет защищать тебя матерь Божья, Богородица ” – она погладила Матвея по голове и поцеловала в темечко. Перед крещением, бабушка достала завёрнутый в бархатную ткань маленький серебряный крестик на капроновой нитке: – Дедушки твоего. Носи с Богом.