Читать книгу Котик, Васька и Люси - Пётр Таращенко - Страница 1

– Можешь не продолжать. Я все знаю: я ужасная; у меня не руки, а крюки; не голова, а бестолковка; я чай заварить не умею. На какой странице была заложена книжка у Манилова – запомнить не способна. Я все это отлично знаю.

«Когда она забудет про Манилова?.. Прошло уже двадцать тысяч лет, построены новые города, выросли дети и нарожали внуков, а те растопили льды Антарктиды и посеяли на их месте гречневую кашу. А она все еще помнит про Манилова…»

Льды, конечно, были еще не растоплены, но дети выросли, это правда. Гришка вырос, с ним стало трудно справляться. Скоро, очень скоро он прочитает бессмертную сатирическую поэму, и тогда мама торжественно вручит ему магическую пентаграмму в голубом конверте, которая сделает его неуязвимым, неподвластным критике, освободит от влияния ложных авторитетов. От его влияния в первую очередь.

«Ну, если ты такой умный да благоразумный, отвечай, старикан, да живо, – на какой странице была заложена книга у Манилова?» – будет кричать он на своего прогрессивного глупеющего отца.

«Книга была заложена на… на… тьфу, черт», – быстро сдастся он и беспомощно разведет руками.

«Прошлое отбрасывает тень», – внутренне усмехнулся Константин Петрович.

Тень отбрасывал ничтожный в сущности эпизод десятилетней давности.

Константин Петрович ухаживал за своей теперешней женой Людмилой Андреевной. Более точно: Котик ухаживал за Люси.

Студент Котик был начитан, безумно ироничен, спор в ученье и, вдобавок ко всему, имел достойные жизненные цели.

Люси была как яблоня в цвету: бела лицом, и пахло от нее очень приятно. Это была серьезная девушка. Она также имела достойные цели в жизни. Конечно, не такие высокие, как цели ее кавалера. Естественно, цели эти были женские цели.

Наличие высоких жизненных целей и собранность в ученье нисколько не мешали Котику проявлять в ту пору мятежность духа, быть истеричным и некрасиво, беспочвенно ревновать Люси. Он был влюблен в нее без памяти.

Безраздельная преданность Люси своему кавалеру удивительно естественным образом сочеталась с явной склонностью к кокетству. Это было вполне невинное кокетство хорошенькой девочки: она уже знает о том, что хорошенькая, но еще не сообразила, что детство кончилось.

Однажды после студенческой вечеринки Котик провожал Люси домой.

– Этот черненький, Додик, – жокей; он приглашал меня завтра на ипподром, кататься, – простодушно похвалилась Люси.

– Повезло тебе, – с плохо скрытым сарказмом позавидовал Котик. – Ты там поосторожней, смотри, чтобы лошадь не понесла.

Тоненький ледок – ледок отчуждения – хрустнул на зубах Котика. Умная и преданная Люси этот хруст услышала и немедленно перевела разговор в нейтральное русло. Она стала рассуждать о литературе.

Котик сохранил холодное достоинство и на эту удочку не поддался. Ему нравилось порой обижаться на свою Люси. Люси не успокаивалась. Она снова заговорила о вечеринке, но на этот раз в весьма критическом ключе и с привлечением литературных аналогий.

Про хозяина квартиры она, в частности, сказала: «Типичный Манилов!.. Ни то, ни се… Ни в городе Богдан, ни в селе Селифан. Представляешь, я случайно открыла книгу на его письменном столе – закладка лежала на четырнадцатой странице! Ну, не Манилов ли?!»

Котик хмыкнул. Уверенная легкость, с которой Люси продемонстрировала поверхностность своих литературных познаний, его покоробила. Котику было тогда неполных двадцать три года, и он, естественно, еще не сознавал всей меры несовершенства девичьей памяти. А поэтому посчитал необходимым избавить свою подругу от смешного заблуждения и сообщил ей, что маниловская книга была заложена не на четырнадцатой, а на двенадцатой странице. Для этой цели были мобилизованы значительные запасы весьма злой иронии.

С необъяснимой уверенностью Люси стояла на своем. И вот таким образом вместо приятной беседы между симпатичными молодыми людьми состоялась совсем некрасивая ссора.

У подъезда Люси распалившийся Константин собрал остатки сарказма и дал ей совет – неостроумный, нетактичный, глупый и даже грубый:

– Если завтра поедешь кататься с этим конюхом, попроси его, пусть подбросит тебя до Ленинки – совместишь приятное с полезным.

– Ах, вот в чем дело, – поняла что-то Люси. – Ну, пока.

И исчезла в темном подъезде.

По дороге в общежитие Котик заметно поостыл.

Ну и что из того, пусть не знает, на какой странице! (Хотя, конечно, следовало бы знать такие элементарные вещи…) Зато она как яблоня в цвету!

(Хорошо, пусть не знает, но зачем в ней столько упрямства! Яблоне в цвету это совсем не идет.)

– Люси,– сказал он в заиндевевшую телефонную трубку, – я был не прав.

И собрался было объяснить, что не стоило из-за такой мелочи… Но объяснение не удалось.

– Да,– немедленно согласилась Люси, – ты был не прав: закладка в книге Манилова лежала на четырнадцатой странице. Так что я уж, пожалуй, покатаюсь с конюхом, а ты посиди в библиотеке. Могу, кстати, одолжить тебе свой читательский, – мне он завтра вряд ли пригодится.

И тотчас раздались короткие гудки.

Прыгая через три ступеньки, Котик помчался на девятый этаж, где в тупиковой комнате с табличкой «Бельевая» на двери уже много лет проживал Миша Лисица, студент-ветеран и владелец довольно приличной библиотеки.

«Неужели? Неужели я ошибся? – терзался Котик, срезая углы.– Ложное воспоминание… иллюзия полной уверенности… есть такой психологический феномен. Ах, как стыдно!»

Дверь тупиковой комнаты была закрыта на ключ. Доносившаяся из-за нее музыка не заглушала довольный смех ветерана. Тот имел свои традиции и каждый уик-энд проводил весьма достойным образом: пил недорогие вина, ухаживал за девушками и смеялся над теми, кто этого не делал.

Котик преодолел неловкость и деликатно постучал в дверь согнутым пальцем. Внутри сигнала не услышали: ветеран ржал как сумасшедший, противно кудахтала ветеранова подруга, победно гремели литавры.

– Миша! – вполголоса воззвал Котик в замочную скважину и наддал дверь ногой.

– Ха-ха-ха! – издевался ветеран.

– Уху-ху-трюх-трюх! – изнемогала ветеранова подруга.

Котик повернулся к двери спиной и троекратно и очень злобно стукнул каблуком в нижнюю планку.

Музыка стихла. Смех умолк. Планка с необъяснимым запозданием звучно треснула вдоль.

– Кто таков? – хрипло поинтересовался Миша. – Без управдома не пущу!

– Эх-хе-хе-ых-хы-хы! – оценила шутку ветеранова подруга.

– Миша, извини, ради бога, такое дело… – и Котик сбивчиво объяснил свою просьбу.

Миша сказал что-то своей развеселой приятельнице, за дверью хрюкнули, последовала короткая пауза и неожиданно звонкий женский голос отчетливо произнес:

– Вот, нашла. Скажи этому нетактичному балбесу, что книга была заложена на четырнадцатой странице, и пусть отправляется спать.

Они шли по растрескавшемуся и выщербленному тротуару. Вроде бы пара, но возможно, и нет; будто бы вместе, но нельзя было исключить и того, что это были вовсе незнакомые друг другу люди, и каждый спешил по своим делам.

За десятилетие совместной жизни они сумели дополнить традиционные формы общения – маловразумительный винегрет из слов, невнятных мимических символов и двусмысленной жестикуляции – неким новым кодом, бесстрастным и точным языком геометрического расстояния, и метр тридцать на этом языке означали состояние обоюдного отчуждения средней степени.

Быстрым периферическим зрением Константин Петрович окинул фигуру жены и подумал, что теперь она уже не «яблоня в цвету». И тут же устыдился своей очевидной необъективности, разволновался и про себя задиристо сказал неизвестно кому: «Ну уж и не сухая груша!»

Разволновался Константин Петрович без повода: Людмила Андреевна в защите совершенно не нуждалась, и «сухой грушей» никакой здравомыслящий человек ни при каких обстоятельствах ее бы не назвал. Напротив, она безусловно принадлежала к счастливой категории молодых женщин, глядя вслед которым и бледный юноша с выразительными глазами, и седеющий полковник в отставке, и… ну, самые разные люди непременно подумают одно и то же: «Вот уж действительно ничего не скажешь – все при ней!» И будут, конечно же, правы.