Читать книгу Маски дьявола - Рафаэль Тигрис - Страница 1

В Е Н Е Ц И А Н С К И Й             К У П Е Ц

Видел ли ты человека, проворного в своём деле? Он будет стоять перед царями, он не будет стоять перед простыми.

Библия(Притча, 22, 29).

Три арабские багалы, зафрахтованные купцом из Венеции Марко Канеллой, полностью загруженные, стояли в портовом городке Калькут, что на юго-западе Индии. Их арабские команды вместе со шкипером, готовились к отплытию и ждали только одного – приказа венецианца.

Марко, грузный мужчина лет сорока, деловито расхаживал вместе со своим приказчиком Микеле между ровными рядами загруженных мешков и дотошно сверял их количество с записями в большой амбарной книге.

– Мне кажется, Микеле, что число мешков с имбирем на второй багале не совпадает с цифрой, указанной в этой книге, – с сомнением произнёс купец.

Микеле, молодой рослый парень с карими глазами в недоумении поморщил лоб и ответил:

– С чего ты это взял, хозяин? Мы же ещё вчера всё уточнили.

– А вот смотри. Здесь написано – двенадцать мешков корицы.

– Правильно, – сосчитал помощник, – столько и есть.

– Далее девять мешков мускатного ореха, пять мешков хинной корки, двадцать перца и восемь имбиря. А сколько у нас имбиря в наличии?

– Почему-то семь, – озадаченно ответил Микеле.

– Теперь ты убедился?

– Стало быть, на другом судне одним мешком имбиря будет больше.

– Может, и так. Но в этом надо удостовериться. Так что, давай всё считать по новой.

– И охота тебе, хозяин, возиться. Ведь можно же было грузить на одно судно только перец, на другое только имбирь. Так же легче вести учёт. А ты грузишь всё вперемешку, и потому такая путаница.

– Ты что, думаешь, я сам про это не мог догадаться? Только ты такой умный, да? Пойми же, дурья башка, если так будем грузить то, не дай Бог, затонет в море одна из этих посудин – сразу же потеряем целую разновидность товара. А так, потеряй мы хоть половину груза – весь ассортимент останется в наличии. Теперь понял?

– Понял, – ответил Микеле, потирая затылок.

– То-то. Товар, как и деньги, любит счёт. Так, что будь добр, давай вернёмся на второе судно и пересчитаем мешки с имбирем.

– Лучше иди туда сам. А я проверю товар здесь, – сказал устало Микеле, которому уже успела надоесть дотошность хозяина. – Скорее бы отплыть отсюда, а то мы будем возиться с этими проклятыми мешками до скончания века.

Закончив учёт, они вместе спустились на причал.

– Эй, Марко!– крикнул с головного судна арабский шкипер Махмуд, – не пора ли отплывать?

– У нас всё готово, – ответил купец, – мы ждём Гвидо.

– Ну, куда запропастилась эта деревенщина? – сказал Микеле, выказывая свою неприязнь ко второму приказчику. – Точно пошёл на слона поглазеть.

– И правильно сделал. Когда он ещё насмотрится на такое диковинное животное. Эх, жаль не влезет слон в эту посудину, а то бы я с удовольствием его увёз в Венецию.

– Слона в Венецию? – удивился приказчик. – для чего?

– Не для чего, а для кого? Сам граф Фортуна обещал дать большие деньги.

Услышав имя могущественного графа, приказчик подобострастно заулыбался и удивлённо спросил:

– А зачем ему слон?

– Как зачем? Ради забавы. Ему только слона и не хватает. Когда человек настолько богат и у него есть всё что нужно, он начинает покупать то, что уже не нужно. Понял?

В это время на пристани появился и сам Гвидо – простоватый парень деревенской наружности – и радостно объявил:

– Хозяин, мне только что удалось раздобыть ещё сорок четыре мешка перца, практически за полцены.

Услышав это известие, Марко вытаращил глаза:

– Ты не путаешь?

– Нет, хозяин, их уже везут сюда.

Не успел он это произнести, как на пристани показались арбы с доверху загруженными мешками.

– Ну ты даёшь, деревня! – удивился неожиданному прибавлению купец. – Где ты раздобыл всё это?

– С только что подплывшего судна, – ответил приказчик.

– Эй, Махмуд! – закричал купец, – а ну грузи на борт этот товар.

Махмуд, услышав распоряжение, возмущённо сказал:

– Это невозможно, хозяин. Суда загружены полностью.

– Меня это не касается, – тоном, не терпящим возражений, произнёс Марко. – Делай что хочешь, но этот товар мы берём с собой. Понял?

– Его некуда ставить.

– Как это некуда? У нашей багалы корма почти пустая.

– Это место для бочек с пресной водой, хозяин.

– А не слишком ли много воды мы берём с собой в плавание? Не для того нанимал твои суда, чтобы ты возил на них воду. Я купец – мне нужен товар, и побольше!

– Воды ровно столько, сколько необходимо для длительного плавания, – пояснил шкипер.

– По-моему, ты перестраховался, – сказал Марко. – Грузи на корму мешки. А воду в походе будем употреблять умеренно.

– Воля твоя, – ответил араб и велел грузить мешки вместо бочек.

– Может не надо, хозяин? – сказал Микеле.

– Что не надо? – удивился тот.

– Зачем нам столько перца? У нас и так этого товара достаточно.

– Балда ты тосканская. Перца не бывает достаточно, он – самый ходовой. Понял?

– Но воду мы тоже должны пить?

– Не бойся, от жажды не помрёшь.

– Эх, хозяин. Тебе дай волю, так ты всю Индию погрузишь на суда.

– Да, погружу, – с жадным блеском в глазах ответил купец. – В этой благословенной стране в изобилии растёт всё то, что у нас ценится на вес золота. Понял?

Марко был прав. Товар, что был погружен на трёх судах, обошёлся им в считанные гроши, тогда как в Европе всё это ценилось во сто крат дороже, ибо если здесь счёт шёл на количество мешков, то дома ценилась буквально каждая крупица.

В то время Индия манила купцов своими пряностями, без которых стол европейца выглядел тускло и не привлекательно. Ну, как могла парижская или амстердамская хозяйка подать к обеду свиное рагу, не заправленное перцем или не сдобренное душистой корицей? В то время в Европе не знали вкуса ни томатов, ни картошки, ни кукурузы, ни даже фасоли. Волею Божьей, все они росли на ещё неизведанной американской земле, и потому сдобрить свою еду европейцы могли, лишь используя пряности, произрастающие на Востоке.

Купцы, которые привозили из Индии товар, никогда не оставались в накладе, ибо даже при многократных потерях в пути и множестве таможенных пошлин, прибыль с лихвой окупала все расходы.

Путь из Индии в Европу был отнюдь не лёгким. Сначала надо было проплыть всё Аравийское море, чтобы попасть в один из арабских портов. Затем пересечь караваном на верблюдах бескрайнюю пустыню и попасть в дельту Нила. Здесь в Александрии товар перегружался на корабли и, после пересечения Средиземного моря, наконец, оказывался на европейском материке. В течение всего этого долгого и опасного пути купцы подвергались нападениям пиратов, как морских, так и сухопутных, и несли материальные и людские потери.

Но, несмотря на всё это, товарооборот с Индией постоянно возрастал, ибо считался, с коммерческой точки зрения, очень выгодным. Мода на пряности в Европе никогда не ослабевала. Цены на них были стабильно высокими. Дело дошло до того, что восточные товары стали едва ли не эквивалентом золота. За мешок корицы, например, можно было приобрести земельное угодье. Горсточку перца обменивали на одну корову. При взвешивании пряностей закрывали все окна и двери, чтобы, не дай Бог, сквозняк не рассеял драгоценные крупицы, без которых не обходился в Европе ни один обеденный стол. Пища не только вельмож во дворцах, но уже и простолюдинов в трактирах была сдобрена специями, без аромата которых еда казалась унылой и безвкусной.

Марко уже хотел отдать приказ об отплытии, когда на палубу неожиданно поднялся молодой худощавый мужчина, обросший бородой. Из-за сильного загара и восточного покроя одежды в нем едва опознавался уроженец Европы: по всему было видно, что странный визитёр давно живет в Индии.

– Добрый день сеньоры! Кто здесь хозяин? – произнёс незнакомец на чистейшем итальянском, однако по его интонации почувствовалось, что он давно не говорил на этом языке.

– Я, – ответил Марко, с удивлением разглядывая незваного земляка.

– Не будете ли так любезны взять меня с собой? – хотя по форме это и была просьба, но прозвучала она скорее как приказ.

– Кто ты такой? – спросил Канелла, продолжая внимательно изучать пришлеца.

– Меня зовут Якопо де Гаэте. Я лекарь. Родом из Венеции.

– Лекарь? – оживился Марко. – Как ты тут очутился?

– Это долгая история, сеньор, – холодно произнёс пришелец. – Скажу только, что изучал медицину у индусов.

– Медицину? – переспросил Канелла. – Как долго?

– Четыре года. А сейчас намерен с вашей помощью вернуться домой. Ну что, берёте меня?

Марко задумчиво принялся поглаживать уголки рта. С одной стороны, лекарь необходим в длительном путешествии, но это – и лишний рот, и потребитель пресной воды.

– Я вас не стесню, сеньор, а воды пью мало, – будто прочитав мысли купца, сказал Якопо.

– Вообще не в моих правилах брать лишних пассажиров, – замялся Марко.

– Я не лишний пассажир. Я лекарь, – повторил незнакомец.

– Ладно, плыви с нами, но если будут проблемы…

– Проблемы со здоровьем? Ты это хотел сказать? – перебил его Якопо.

– Да и со здоровьем тоже, – глубоко вздохнув, докончил свою мысль Марко. – Надеюсь, ты окажешь нам помощь.

– Непременно, – уверенно произнёс целитель.

– Тогда располагайся. Вот только свободных кают не осталось. Все помещения забиты товаром.

– Ничего страшного, – сказал Якопо и исчез в трюме.

– Уж больно мрачноват этот знахарь, – сказал Микеле. – Вроде, из христиан, а выглядит как колдун. Не накликал бы беду на наши головы.

– Пусть только посмеет. Сразу выкинем за борт, – ответил купец, которому новый пассажир тоже был не по душе.

– Зря ты его взял, хозяин, – почти шёпотом сказал простоватый Гвидо.

На лице приказчика отразился явный испуг.

– Ты то чего боишься? – весело произнёс Микеле. – Таких колдунов в ваших деревнях пруд пруди.

– Нет, хозяин, давай высадим обратно, – продолжал вполголоса Гвидо. – Он даже не колдун – просто нелюдь.

– Не неси чепуху, – сказал Марко. – Лекарь он. Такой в пути очень сгодиться. Понял? – подытожил купец и крикнул арабскому шкиперу. – Эй, Махмуд, подымай паруса.

От тропического солнца в открытом море практически негде укрыться. Для неипривычного человека долгое плаванье – настоящая пытка. Повышенная влажность препятствует нормальному дыханию. Тело обливается потом, никогда не высыхает и человек ходит в липкой одежде с вечным желанием напиться. Не мудрено, что в первые две недели плавания была израсходована половина запаса пресной воды.

Отсутствие дождя вполне устраивало Марко. Он велел выставить на палубе все мешки с пряностями, дабы как можно лучше их высушить на солнце.

Багалы, управляемые опытным арабским экипажем, уверенно держали курс на Аравийский полуостров. Путь предстоял долгий и нелёгкий. Изнуряющая жара в любой миг могла смениться затяжным мусонным дождём, который шёл бы без конца на протяжении нескольких недель, что и произошло на двадцатый день плавания.

Тропический ливень начался после внезапного штиля на море. Небо заволокло свинцовыми тучами, и сверху мощным потоком хлынула вода. Где-нибудь посередине пустыни это было бы спасением от убийственной жажды, но здесь, среди бескрайних водных просторов, такое количество влаги стало новой напастью.

Паруса судов настолько взмокли, что представляли из себя тяжело висящие бесполезные полотнища. Вода с палубы просочилась в жилые помещения и в трюм. Дождю сопутствовал беспросветный штиль, и багалы одиноко стояли посреди океана, всё больше впитывая ненавистную влагу. Команда, насквозь промокшая и продрогшая, ничего не могла поделать. Если венецианцы спасались горячительными напитками, то арабы-мусульмане в силу религиозных традиций не могли прибегнуть к этому средству.

Тропический ливень стал причиной лихорадки многих путешественников, в том числе и приказчика Микеле.

– Если этот дождь не прекратиться, мы все просто подохнем от сырости, – заметил с беспокойством Марко Канелла.

Он пришёл навестить Микеле, который бредил в лихорадке.

– Парень совсем плох. Есть ли средство, способное спасти его? – спросил Канелла лекаря.

– Есть, – ответил тот.

– Скажи, какое?

– Камфорное масло.

Марко замялся в нерешительности. Он, действительно, вёз небольшое количество этого лекарственного средства. Аптекари Венеции готовы были платить за него любые деньги.

– А много ли его надо? – нерешительно спросил купец.

– Не знаю. Пока больной полностью не встанет на ноги, – холодно ответил лекарь.

Делать было нечего, и Марко нехотя отправился за камфарой.

Якопо удалось облегчить состояние не только Микеле. Он помог и прочим заболевшим, израсходовав, однако, весь запас дорогого масла.

Но тропический ливень и не думал прекращаться, и суда стояли неподвижно под потоками воды.

– Ты прожил в этой стране много лет. Неужели нам нет спасения от ливня? – спросил Марко у лекаря.

Якопо был единственным, кто безболезненно переносил тяготы путешествия. За многие годы его организм сумел приспособиться к сезону дождей.

– Небо ещё не исчерпало своих слёз, – ответил многозначительно лекарь и обратил взор ввысь.

– Так скажи, когда оно, наконец, исчерпает, чёрт его возьми? – с отчаянием произнёс Марко.

– Спроси об этом своего Бога, – ответил холодно Якопо.

– Мой Бог проклял это место, а заодно и всех нас, – в отчаянии прокричал купец.

– Ну, зачем так грустно, сеньор, – сказал Микеле. – Солнце появится не позднее, чем завтра.

После благополучного выздоровления настроение у молодого приказчика было оптимистичным.

– Мне кажется, я уже никогда не увижу солнца, – в отчаянии произнёс купец. – Присутствие этого безбожника среди нас разгневало Всевышнего, и он послал на наши головы потоп. Гвидо был прав. Этот нехристь нас всех сведёт в могилу.

– Здоров ты слушать всяких деревенских невеж, – продолжал защищать своего исцелителя Микеле. – Он же спас мне жизнь.

– Причём тут он? Ты выздоровел, потому что должен был выздороветь, вот и вся медицина. Понял? – ответил Марко в своём неизменно назидательном тоне и спустился вниз.

Он обессилено лёг и мгновенно заснул. Но поспать не удалось. Дождевая вода, просочившаяся сквозь палубу, начала капать ему на голову. Сперва купец не обращал внимания, но потом эта пытка ему изрядно надоела, и он вскочил на ноги. Проклиная всё на свете, Марко поднялся на палубу. Было темно и сыро.

Вдруг Канелла увидел Якопо, который стоял с закрытыми глазами и странно подрыгивал коленками. Марко подошёл поближе и с недоумением принялся разглядывать лекаря, лицо которого было обращено на Восток.

– Что ты тут вытворяешь? – удивленно спросил он.

Якопо будто ничего не услышал и продолжал в том же духе. Марко подошёл вплотную и с силой толкнул лекаря:

– Что всё это значит?

Якопо нехотя открыл глаза и невозмутимо ответил:

– Ты же хотел солнце? Вот я и общаюсь с ним.

– Какое, к чёрту, солнце в эту дождливую ночь?

– Оно скоро появится.

– Откуда у тебя подобная уверенность?

– Я его чувствую, – спокойным тоном ответил Якопо.

Марко внимательно посмотрел в темень и ничего не увидел.

– Безбожник! Колдун! – в сердцах воскликнул купец и ушёл к себе.

Он проснулся от того, что на его лице играл солнечный лучик. Не поверив глазам, Марко вскочил с постели и выбежал на палубу. Во всю сияло голубое небо. Вся команда, выплеснулась наружу и благословенно радовалась избавлению от водяного плена.

Долгожданное солнце развеяло у всех и дурное настроение, и всяческие хвори. Команды стали высушивать свои тела и одежду. Под вечер появился ветерок, который сразу оживил паруса. Они заполнились ветром, и впервые за многие дни вокруг бортов забурлила морская вода.

Чтобы наверстать упущенное время, арабский шкипер поплыл не вдоль юго-западного побережья Индии, а повернув суда на Запад, направился прямиком через Аравийское море. Попутный ветер благоприятствовал путникам, придавая судам приличный ход. По мере приближения к одноимённому полуострову тропическая влажность уменьшилась, уступая место засушливой жаре. Теперь солнце нещадно палило, отнимая у людей драгоценную влагу. Запасы воды быстро приближались к концу. Бочки, некогда заполненные до краёв, стали стремительно опустошаться. По халатности Марко их едва хватило на половину пути. Началась жажда, которая по прошествии недели стала просто невыносимой.

Теперь моряки дорого бы дали, чтобы заполучить обратно хоть маломальский дождичек. Однако осадков более не предвиделось: корабли вошли в зону сухих пассатов. Все ходили с растрескавшимися губами и едва могли двигаться. Один араб, доведённый до сумасшествия, принялся пить забортную воду. Его всячески одёргивали, но он продолжал жадно припадать к воде. Через некоторое время он потерял сознание, опух и ближе к ночи испустил дух. Все в ужасе разглядывали первую жертву жажды, боясь подумать, что и их тоже ждёт подобная участь.

Вскоре у некоторых появились различного рода галлюцинации. Одни в бреду произносили бессмысленные слова, другие в беспамятстве лежали на палубе и ждали своего конца. Могло спасти их только одно – вода.

– Что будем делать, хозяин? – спросил Микеле. – Мы скоро все погибнем.

– Понятия не имею, – ответил Марко, едва двигая пересохшими губами, и посмотрел на лекаря, который легче всех переносил жажду. – Эй, Махмуд! Нам надо срочно причалить к любому побережью.

– Знаю, хозяин, – ответил шкипер, – но мы находимся посередине моря и расстояние до ближайшей суши такое же, как до Ормуза. Так, что нет никакого смысла сворачиваться с курса.

– Сеньор лекарь, – обратился приказчик к нему, – неужели и вы не знаете пути к спасению?

– Знаю, – спокойно ответил тот.

– Знаешь? – удивился Марко. – Тогда почему, чёрт тебя возьми, ничего не предпринимаешь?

Якопо повернулся к нему и так же невозмутимо сказал:

– Хорошо. Я покажу, как добыть воду, но обещай, что не будешь потом на меня в обиде.

– Идиот! – заорал купец. – Ты дай нам эту воду, и тогда пусть кто-нибудь посмеет тебя упрекнуть в чём-либо. Понял?

– Договорились, – криво улыбаясь, согласился Якопо и – ушёл.

Вскоре он вернулся с топором и принялся рубить находящиеся на судне различные деревянные балки.

– Что ты делаешь, несчастный? – крикнул Марко. – Это же нам пригодиться для починки судов.

– Если мы все погибнем от жажды, то чинить суда будет некому, – проговорил лекарь и развёл костёр.

– Что он собирается делать? – спросил Марко арабский шкипер. – Как бы не спалил нам судно.

– Понятия не имею. Сейчас увидим.

Тем временем Якопо принялся кипятить в котелке забортную воду, а затем, проделав в крышке дырку, просунул туда изогнутую железную трубку. Вскоре оттуда показались первые капли. Он тотчас подставил чарку. Капли падали неимоверно медленно. Прошёл почти час, пока чарка наполовину заполнилась. Марко, не в силах более ждать, залпом осушил её.

– Она пресная! – воскликнул он, облизывая растрескавшиеся губы.

Якопо опять подставил чарку, и начался мучительно медленный отсчёт капель живительной влаги.

Вокруг лекаря образовалась огромная толпа жаждущих. Принялись сжигать всё что придётся. Дело дошло до толстых брусьев, столь необходимых для ремонта судов. Когда же все смогли кое-как утолить жажду, запасы древесины были полностью исчерпаны. Теперь воду добывали все кому не лень и без помощи лекаря. Мизерное количество влаги, получаемое путём перегонки морской воды, не могло покрыть потребности в ней. Жажда хоть и отступила, но не надолго. Путники принялись лихорадочно искать достойную замену древесине и – нашли.

Укрывшись от полуденной жары, Марко лежал в прохладном трюме и вдруг почувствовал острый запах пряностей. Он тут же выбежал на палубу и увидел, как арабы подбрасывают в костёр высушенный перец. Тот моментально сгорал, выдавая едкий дым.

– Воры! – заорал возмущённо купец. – Как вы смеете уничтожать мой товар?

– А что ты предлагаешь? – вмешался шкипер. – Люди умирают от жажды. Тому виною твоя жадность.

– Идиот! – закричал Марко и выхватил свой кинжал. – Если ещё кто-нибудь прикоснётся к товару, я его прикончу на месте.

Арабы нехотя разошлись. Марко же, вооружённый массивным тесаком, до глубокой ночи бродил по палубе и охранял груз от поползновений команды. Наконец, увидев, что никого нет, он решил всё-таки вздремнуть.

Среди ночи его разбудил крик и странное зарево. Он выбежал из каюты и увидел, что одно из судов полностью охвачено пламенем. Его команда спасалась вплавь.

– О, Мадонна! – воскликнул он. – Моё имущество!

Судно горело как щепка, а вместе с ним и мешки с товаром. Скорее всего, оно вспыхнуло от небрежного обращения с огнём при попытке получить пресную воду.

– Я же говорил, что это плохо кончится, – сказал, криво усмехаясь, подошедший Якопо.

– Пошёл вон, нехристь! – завопил купец. – Будь проклят тот день, когда я взял тебя на борт!

– Ты несправедлив ко мне, сеньор. Всё происшедшее – это плод твоей необузданной жадности и безудержного желания обогащения, – ответил Якопо.

– Да кто ты такой, чтобы учить меня? – с презрением сказал купец.

– Ты скоро увидишь, кто я такой, – зловеще вымолвил Якопо.

Утро нового дня представило печальному взору Марко обгоревший остов судна.

– Хозяин, не надо горевать, – произнёс сочувственно Микеле, – потерянного всё равно не вернёшь.

Тот ничего не ответил и подавлено уселся прямо на палубе.

Вдруг один из арабов стал усиленно махать руками и кричать:

– Судно! Я вижу багалу!

Все посмотрели вдаль и увидели приближающийся корабль. Вскоре его контуры стали чётче, и Марко смог разглядеть находящихся там людей.

– Гляди, Микеле, кто плывёт? – оживился Канелла. – Это же рыжий Лис Адриано.

– И правда – он, – обрадовался приказчик, узнав земляков.

Адриано тоже был купцом из Венеции. Он, подобно Канелле, зафрахтовал в Ормузе арабское судно и, выплыв порожняком, взял курс к индийским берегам. Прозвище Рыжий Лис он получил не только за свою огненную шевелюру. Адриано славился непревзойдённой хитростью, за что его недолюбливали как коллеги по цеху, так и собственные приказчики.

– Мы спасены, – радостно сказал Микеле. – Они недавно отплыли, и на корабле, несомненно, имеются большие запасы пресной воды.

– Конечно, – обрадовался Канелла, – этого Лиса сам Бог нам послал.

Вся команда принялась размахивать руками и восторженно кричать. На багале их давно заметили и судна стали стремительно сближаться.

– Здорово Адриано! – воскликнул Марко, когда расстояние сократилось до считанных метров. – Небось, за товаром плывёшь старый Лис?

– Привет тебе, Канелла, – ответил задумчиво земляк. – А ты, я вижу, хорошо подзаправился. Аж корма просела.

Адриано удивила необычная радость Канеллы от их встречи. Обычно более удачливый купец всегда сторонится своих товарищей, тем более – следующих порожняком.

– Слушай, Адриано. Тебя сам Бог нам послал! – начал Канелла.

– А что такое? – ещё более насторожился тот.

– Послушай, у нас вся вода в пути протухла. Пришлось слить. Ты бы не мог нам подкинуть пару бочек. Я тебе за них отдам два мешка с перцем.

Тут только Адриано обратил внимание на растрескавшиеся от жажды губы и изможденные лица у команды Марко – и понял всё.

– Отдать тебе бочки с водой? – повторил Адриано. – А в таком случае, что будем пить мы?

– А тебе будет достаточно, чтобы доплыть до ближайшего берега и вновь заправиться, – резонно рассудил Марко.

– Ты хочешь сказать, что я должен буду свернуть с курса и тратить время на поиски воды на незнакомом мне побережье? Ну уж нет. Я на такое не соглашусь, – обиженно сказал купец. – Эй, шкипер! Подымай паруса и плыви отсюда побыстрее. Мой земляк хочет меня обделить.

– Да постой ты! – крикнул в замешательстве Канелла. – Никто не хочет тебе зла. Просто мы все умираем от жажды и просим, чтобы ты дал нам немного воды.

Последнее он сказал в самом откровенном тоне уже без привычной для купцов хитрецы.

Адриано посмотрел на отчаявшиеся лица людей. Хитрый купец понял, что те согласны отдать последнее, лишь бы получить вожделенную воду.

– Хорошо. Я согласен. Но двух мешков с перцем явно маловато.

– Назначь же свою цену, – сказал настороженно Микеле, нервно поглаживая уголки рта.

– Меняю воду на весь товар одной из твоих багал, – ответил Лис цинично.

– Ты, Рыжий Лис, видать перегрелся на солнце, – ответил негодующе Марко. – Думаешь, если у нас кончилась вода, то можешь крутить нами как угодно? Поменять товар, которым можно выкупить целое поместье с замком в придачу на два бочонка тухлой воды? Пусть лучше я умру от жажды, но не пойду на такую бессовестную сделку. Понял?

– Тебе сейчас представится такая возможность, – ответил Лис и, повернувшись спиной, приказал решительным тоном, по-арабски. – Поднять паруса!

Команда его багалы засуетилась, намереваясь начать отплытие.

– Стойте! Не уходите! – закричал в панике Гвидо. – Давайте договоримся по-человечески.

– Прекрати немедленно, деревенщина, – рассердился Канелла, – здесь я принимаю решения. Понял?

– Послушай хозяин! Ты хоть и купец бывалый, но скоро тебе некем будет командовать. Мы все сдохнем от жажды.

– Да как ты не понимаешь, голова белокачанная! Этот Лис пользуется нашей безысходностью и нагло диктует грабительские условия. Мы не должны идти у него на поводу. А ты своей выходкой ещё более его обнадёжил.

– Хозяин! – вмешался уже Микеле. – Лису терять нечего. Он уплывёт и все дела. Мы же тут останемся подыхать.

– Глупые вы все! Ему после такого подарка вообще никуда плыть не надо. Он просто повернёт обратно в Ормуз. Лис одним прыжком за наш счёт двух зайцев хочет зацапать. Понял? Вы думаете, я такое потерплю?

– Ну, что решил Канелла? В последний раз спрашиваю – согласен или нет? – крикнул Адриано.

– Нет! – решительно отрезал Марко.

– Ну, как знаешь. Бог тебе судья.

Багала Адриано стала уверенно набирать ход и удаляться. С ней уходила последняя надежда на спасение. Арабы, поняв, что купцы не договорились и они остаются без воды, обступили венецианцев и стали бурно выражаться. Шкипер багалы грозно подошёл к Канелле и зло проговорил:

– Нам нужна вода. Достань её как хочешь. А не то я за них не ручаюсь.

Марко косо посмотрел на команду. Некоторые уже стояли с обнажёнными ножами. Он вместе с двумя приказчиками не смог бы им сопротивляться, тем более что Микеле и Гвидо вполне сочувствовали арабам.

– Эй ты, лисий выкормыш! – крикнул обречённо Марко. – Возвращайся! Чёрт с тобой, я согласен….

С тех пор как арабский город Ормуз стал перевалочным пунктом на пути следования в Индию, его портовые трактиры всегда были заполнены самой разномастной и разноязычной публикой. Здесь купцы из Европы нанимали суда, заключали сделки, формировали торговые караваны для перехода через пустыню, и просто отдыхали после трудного путешествия.

Марко Канелла сразу по прибытии восполнил потерянный товар, перекупив пряности у других купцов, и теперь формировал караван для не менее опасного сухопутного перехода через пустыню.

В тот вечер он в месте с приказчиками предавался веселью в местном трактире – кувшины с вином опорожнялись без промедления.

– Ну, что, Гвидо? Теперь ты понял, каково в наше время быть купцом? – произнёс изрядно захмелевший Марко, многозначительно размахивая указательным пальцем.

– Понял, сеньор, – туповато ответил приказчик с красными от вина глазами. – Коли знал бы, то никогда не поехал.

– Остался бы ты на лужайке в своей деревне и жевал бы вместе со скотиной травку, – передразнил его Микеле.

– Ну, ты, кончай, – обиделся Гвидо, – не то схлопочешь у меня.

– Ой, напугал!

– Ладно, перестань, не приставай к парню, – сказал благодушный Марко. – Это же его первый поход. Я двенадцать лет вожу товар из Индии. Меня в Ормузе знает каждая собака. Спроси здесь любого и тебе скажут, что Марко Канелла – купец непотопляемый.

Он с довольным видом откинулся назад и, окинув приказчиков надменным взглядом, спросил:

– В чём, по-вашему, залог успеха в нашем деле?

Те, недоумевая, пожали плечами.

– Хороший навар с товара, – попытался догадаться Микеле.

– Чепуха, – отрезал Марко.

– Надёжные суда, – сказал Гвидо.

– Ерунда.

Марко отпил чарку вина, запустил пригоршню в жирный плов и пропихнул в рот. Потом, приложив правую руку к груди, а левую – ко лбу, произнёс:

– Вот что. Союз ума и сердца. Поняли? Ум нужен, чтобы всё хорошо рассчитать, а сердце, чтобы всё предчувствовать. Без них ваше золото – это груда нержавеющего металла, а корабли – просто плавающие доски.

Сказав так, Марко осушил ещё одну чарку с вином. Со стороны могло показаться, что сильно захмелевший купец несёт околесицу, но в действительности, Канелла говорил от чистого сердца.

В это время к пирующим венецианцам подошёл смуглолицый юноша с живыми карими глазами и спросил:

– Не ты ли будешь купец из Венеции Марко?

– Ну, я, – высокомерно ответил Канелла и многозначительно посмотрел на подошедшего, – а ты кто таков?

– Зовут меня Аспурак. Я приказчик Хуршуда.

– Хуршуда? – переспросил Марко. – А где же он сам?

– В том то и дело, что заболел. Лежит в беспамятстве.

– Скверно, конечно, – посочувствовал венецианец.

– Говорят, у тебя лекарь есть толковый.

– Лекарь есть, – ответил Марко и повернулся в сторону Гаэте, который всё это время сидел в стороне от остальных и не участвовал в пиршестве. – Вон он там сидит как чёрствый сухарь.

Аспурак направился в сторону Якопо.

– Кто это? – спросил Микеле.

– Купцы из Адрианополя, – ответил пренебрежительно Марко, – не то турки, не то армяне. Я их особенно не различаю.

– Как это не различаешь, хозяин, – удивился Микеле. – Турки – поклонники Аллаха, а армяне христиане. Тебе, как образованному венецианцу, стыдно не знать про это.

– Да ладно, – махнул досадно захмелевший Марко, – обойдутся. Проку от них мало. Только торговлю мне сбивают. Этот Хуршуд всего третий год сюда наезжает, так что ему до меня ещё дорасти надо. Ну, что ребятки, заскучали? Пора бы нам поразвлечься. Давай, сходи-ка ты, Гвидо, вон к тем девицам и приведи сюда одну из них. Подберёшь с гладкой кожей и тонкой талией, а то я толстух не очень жалую.

Гвидо пошёл к портовым шлюхам и по дороге столкнулся с выходящими из трактира Якопо с Аспураком. Те направлялись в карван-сарай, где находился больной купец…

Зайдя в тесное помещение, Якопо обнаружил лежащего на тахте бородатого мужчину с заострёнными чертами лица. Тот был без сознания и тяжело дышал. Якопо медленно подошёл к больному.

– Посвети сюда, – обратился он к Аспураку.

Тот приблизил лучину, и лекарь принялся внимательно осматривать лицо лежащего. Почерневшая кожа больного была сплошь покрыта нарывами. Глаза его были широко раскрыты и неестественно блестели. Дышал он часто и глубоко.

Увидев это, Якопо резко повернулся и вышел из комнаты. Аспурак пошёл вслед.

– Если хочешь жить, не заходи больше сюда, – угрожающе произнёс лекарь. – Даже воздух в этой комнате смертельно опасен.

– Что случилось? – перепугался юноша.

– Твоему хозяину уже ничто не поможет, а ты ещё молод и должен жить.

– Неужели так безнадёжно?

– «Чёрная смерть». Слыхал про это?

– Слыхал! – в ужасе ответил Аспурак.

– Скоро она здесь всех будет косить, – уверенно сказал лекарь и поспешил выйти.

В те времена чума была настоящей божьей карой. Очень заразная, с почти неизбежным смертельным исходом, она заносилась с торговыми караванами, следующими с Востока, в основном, из Индии. Распространяясь по средневековым городам Европы, где тогда господствовали антисанитарные условия, это зараза опустошала целые страны. Заболевшего сперва лихорадило, потом его кожа начинала чернеть (отсюда и название – «чёрная смерть») и после поражения лёгких он погибал в считанные дни. Не ведая ни о причинах заболевания, ни о превентивных мерах, тогдашняя медицина была бессильна бороться с чумой. Болезнь косила всех без разбора, не считаясь ни с происхождением, ни с размерами кошелька.

Аспурак направился, было, к выходу, но потом, передумав, вернулся в комнату больного. Дыхание Хуршуда с каждой минутой ослабевало, что предвещало его скорый конец. Юноша в нерешительности топтался на месте. Он вспомнил про пояс, которым обвязывался хозяин, когда отправлялся в долгое путешествие. В нём хранились золотые монеты. Подобные пояса часто использовали купцы, ибо такое хранилище было самым надёжным. Украсть золото могли, только лишив его хозяина жизни.

Аспурак несмело протянул руку к умирающему: боязнь заболеть чумой останавливала его. Наконец, стремление к наживе взяло верх над осторожностью, и он принялся лихорадочно расстёгивать одежду на агонирующем теле. Выхватив пояс хозяина он нацепил его на себя и тщательно прикрыл верхней одеждой. Затем, как ни в чём не бывало, снова вернулся в трактир.

– С кем из присутствующих общался твой хозяин? – спросил Якопо, увидев вновь Аспурака.

– Да с кем угодно, – ответил тот, – даже вон с той шлюхой, что сидит на коленях у Марко. Может, предупредим его?

Якопо посмотрел на бледную проститутку, которую Канелла похотливо поглаживал по спине. На лице лекаря появилась зловещая улыбка.

– Не стоит. Пусть развлекается, – цинично сказал он, – всё равно его уже ничто не спасёт. А ты бросай всё и беги из этого города.

– Куда? Если хозяин погибнет, я останусь совсем один.

Якопо внимательно присмотрелся к юноше. Тот стоял в полной растерянности. Лекарь долго сверлил его своим пронизывающим взглядом и, наконец, спросил:

– Это твой первый поход?

– Да, эким-ага.

– Через пустыню идти приходилось?

– Приходилось однажды.

– Покажи, в какой стороне Мекка.

Аспурак повертел головой и показал на Запад.

Якопо, не отводя с него взгляда, несколько призадумался.

– А ты, видать, смышлёный парень, – сказал он, довольный. – Слушай меня внимательно. Сделаешь, как велю, – может, и повезёт тебе в этой жизни.

– Я везучий, эким-ага, – воодушевился юноша. – Сделаю всё, как прикажешь…

Марко Канелла, обняв свою подружку, нетерпеливо повлёк её в покои. Он увидел стоящего одиноко Якопо и насмешливо произнёс:

– Ну что таращишься лекарь? Развлекайся, пока можешь. Жизнь ведь так коротка. Ну, чего стоишь? Видать индусы- монахи напрочь прирезали твоего петушка?

Марко разразился пошлым смехом, а Якопо продолжал равнодушно взирать на него.

– Ты прав, Марко, – ответил он леденящим душу тоном, – жизнь действительно очень коротка.

– Хозяин, – окликнул обиженно Микеле, – а как же мы?

– Позабавитесь после меня. Как говорят в народе, еда младшему, а удовольствия старшему, – справедливо рассудил купец.

Переход пустыни похож на странствие по морским волнам. Песчинки – что капли в океане, морские суда – верблюды. Всё тот же бескрайний простор: либо водной глади, либо выжженной пустыни. Но если в первом случае путник стремится достичь суши, то во втором, наоборот, пытается добраться до вожделенной воды. И только солнце неизменно властвует над путешественником, будь то морским или сухопутным.

Караван купца Марко Канеллы медленно шёл по Аравийской пустыне, держа путь в сторону Мекки. Весь товар качался на горбах верблюдов, погоняемых арабами-проводниками. Впереди на большом белом верблюде шёл старший погонщик. За ним остальные вместе с приказчиками. Замыкал шествие сам хозяин каравана, который постоянно держал свой товар в поле зрения. Опасаться ему было нечего. Никому и в голову бы не пришло стащить что-либо и скрыться, ибо тем самым он обрекал себя на медленную смерть.

Беспощадно солнце пустыни! От него здесь просто негде укрыться. Обычно днём караван не останавливался, ибо слезть с верблюда и ступить на раскалённый песок нет никакой возможности. Только ночью, когда солнце, наконец, скрывалось за песчаными холмами, путники делали привал.

В пустыне самым драгоценным считалась вода. Здесь её не могли заменить никакие богатства и сокровища. Она перевозилась в глубоких глиняных кувшинах, подвешенных на самых спокойных верблюдах. В кувшины добавляли листья особых растений, препятствующих протуханию воды. Распределялась влага очень строго и в минимальных количествах. Пить её больше чем надо не позволялось никому. Чтобы как-то уменьшить потребность в воде, приём пищи тоже был ограничен.

Вторым незаменимым условием для путешествия по пустыне является наличие верблюда. Неприхотливый в пище, безразличный к изнуряющей жаре и способный по нескольку дней обходиться без воды, это божье творение – самый надёжный караванный транспорт. Обычно перед походом верблюдов несколько дней интенсивно кормили и поили впрок и не подвергали физическим нагрузкам. От этого горбы затвердевали, и можно было отправляться в путь. В дороге за животными тщательно ухаживали погонщики, хорошо разбирающиеся в верблюжьих проблемах. Потеря хотя бы одного животного сильно сказывалось на темпах продвижения всего каравана. Если же среди верблюдов, не дай Бог, начинался мор, то и люди были обречены на мучительную смерть.

– Ну что, Гвидо? Тяжело, небось, с непривычки? – спросил Марко у приказчика.

Деревенскому парню, действительно, было трудно впервые преодолевать Аравийскую пустыню. Постоянная изнуряющая жара сильно угнетала его – уроженца прохладных альпийских предгорий. Вдобавок ко всему, у него началась лихорадка, и когда они к вечеру остановились на привал, то он вовсе занемог.

Марко стал его внимательно осматривать, однако, не выявив ничего странного, обратился к Якопо:

– Неужто, лихорадка? В пустыне ею не болеют.

– Всякое может быть, – многозначительно произнёс лекарь.

Ночь прошла тревожно. За юртой завывал песчаный ветер, грозя свалить временное убежище путников. Гвидо начал бредить и неустанно требовал пить. Воду ему подносили очень малыми порциями, которые едва увлажняли губы.

К утру буря унялась и первые солнечные лучи проникли в юрту. Марко подошёл к больному Гвидо и в ужасе разглядел его покрытое гнойниками почерневшее лицо.

– О, Мадонна, – воскликнул он в ужасе, – спаси и сохрани нас!

Венецианец как ошпаренный выскочил из юрты.

– Что случилось, хозяин? – спросил его встревожено Микеле.

– Мы все погибли! – воскликнул тот, – Гвидо болен чумой!

– Не может быть! – ужаснулся приказчик.

– Может, – отдёрнул холодно Якопо, который тоже видел больного. – Всех ждёт подобная участь.

– Как ты может так спокойно говорить об этом? – набросился на него Марко.

– От судьбы не уйдёшь, – ответил тот пророчески.

– Не уйдёшь? – сказал сердито купец. – Ты так считаешь, нехристь окаянный? А вот я тебе назло уйду. Вот увидишь, уйду. Ты сдохнешь, а мы все спасёмся.

Он достал медальон с изображением Святой Мадонны, поцеловал его и, встав на колени, начал самозабвенно молиться.

– Молись, молись своим святошам, – цинично произнёс лекарь. – Может, и спасут они твою грешную душу.

В течение последующих дней по очереди занемогли прочие члены каравана. В походе все они находились в тесном общении: пили воду из одного источника, питались из общего котла и спали под одной крышей. Не заразить друг друга они никак не могли, и потому шансов на спасение не было ни у кого. Чума, занесённая из далёкой Индии в арабский город Ормуз, поселившись в телах несчастных караванщиков, намерилась проделать свой смертоносный хадж в Мекку. Однако пустыня стала естественной преградой для проникновения туда этой страшной заразы. Путникам не суждено было достичь мусульманской святыни. Они были обречены на гибель.

Подобно шкиперу тонущего судна, последним уходил из жизни Марко. Он лежал на раскалённом песке и постоянно твердил в полузабытьи:

– Я не умру, нет. Марко ещё никому не удавалось свалить. Вот увидите, Марко ещё поплавает. Марко ещё поторгуется.

Якопо – единственный, кого не тронула чума – подошёл к нему и присел на корточки.

– Теперь ты убедился, как ничтожен человек? – с циничной ухмылкой сказал лекарь. – Он как червь земляной рождается на свет и как червь уходит в землю.

Марко узрел ненавистного Якопо, и его сознание ненадолго прояснилось.

– Прав был Гвидо, – с трудом прошептали губы умирающего. – Ты – нехристь, источник всех наших бед. Тебя даже чума не берёт. Нелюдем родился, нелюдем и помрёшь. Понял?

Это были последние слова венецианского купца. Губы его замерли и веки сомкнулись навеки.

Якопо презрительно сплюнул и огляделся. Люди, сражённые смертельной болезнью, бездыханно лежали под палящими лучами солнца. Вокруг них как ни в чём не бывало топтались целёхонькие верблюды. Людской мор был для них абсолютно безвреден.

Молодые приказчики Микеле и Гвидо, арабы-погонщики, – все они совсем недавно были живыми людьми с надеждами, чаяниями и переживаниями, а сейчас были обречены гнить в пустыне, в полной безвестности, вдали от своих родных и близких. Это было действительно похоже на какое-то проклятие.

Якопо с полным равнодушием смотрел на них. Его закостенелой душе были чужды любые переживания. В детстве он перенёс страшное потрясение и с тех пор, озлоблённый, стал равнодушен к чужому горю. Странствуя по свету, он, обладая недюжинным умом, обогатил свои познания в медицине, но оправиться от душевной травмы так и не смог. Желание отомстить за пережитый в детстве ужас переросло в жестокосердие и чёрствость, оставшиеся в нём навсегда. Таким сделала его жизнь.

Якопо подошёл к ещё тёплому телу Марко и расстегнул на нём одежду. Пояс купца обнажился, и лекарь нащупал зашитые в нём золотые монеты. Он достал их и принялся с ухмылкой разглядывать. Затем свернул пояс в клубок и принялся осторожно подкрадываться к молодой верблюдице. Та, почуяв неладное, предусмотрительно отбежала. Якопо ухватился за верёвку и вновь притянул животное к себе. Держась правой рукой за привязь, он попытался левой просунуть пояс с монетами между задними ногами, в половое отверстие верблюдицы. Ему это никак не удавалось: молодое животное успешно отбрыкивалось от подобного насилия. Наконец, убедившись в безнадежности своих попыток Якопо оставил её в покое. Он напряжённо стал вглядываться на Восток и, не увидев ничего, принялся устанавливать юрту. Это удалось с большим трудом, и когда наконец временное жилище было кое-как налажено, над пустыней сгустились сумерки. Якопо зажёг костёр и опять уставился на Восток, будто ожидая кого-то. Ночь почти минула, но лекарь и не думал ложиться. Он постоянно поддерживал пламя, сжигая содержимое мешков Марко.

За песчаными холмами показались первые проблески света, которые едва высветили силуэт одинокого путника. Он восседал на резвом верблюде, за которым бежали ещё трое. Привлечённые огнём костра, они быстро приближались. Это был Аспурак.

– Наконец ты прибыл, – тревожно сказал Якопо. – Боялся, что заплутаешь и не найдёшь меня.

Аспурак спешился с верблюда, в ужасе осмотрел мёртвые тела и сказал:

– Я, действительно, несколько раз терялся, но свежий помёт верблюдов вновь выводил меня на ваш след.

– А ты молодец, юноша. Довольно сообразительным оказался, – похвалил его лекарь.

– Одного не пойму, – сказал Аспурак, продолжая боязливо разглядывать усопших, – отчего Бог пощадил нас и «чёрная смерть» обошла стороной.

– В Индии мне довелось переболеть этой страшной болезнью, – ответил Якопо, – но то ли мне действительно повезло, то ли монахи-буддисты смогли меня выходить, но, как видишь, жив остался. Индусы считают, что вторично эта зараза человека не берёт. Думаю, они правы. Возможно, и ты когда-то переболел в лёгкой форме, и потому тебя тоже минула эта напасть. Но бережёного Бог бережёт, так что будь осторожен: не подходи близко к мертвецам и не пей воду из тех кувшинов. Кстати, ты привёз воду в достаточном количестве, как я тебе велел?

– Да, эким-ага, – ответил Аспурак и указал на большие кувшины с водой, висящие на его верблюдах, – они совсем полные.

– Отлично. Теперь давай помоги мне связать вон ту верблюдицу.

– Для чего?

– Просунем ей в матку этот свёрнутый пояс. Дорога предстоит долгая, и я не хочу, чтобы это резвое животное понесло от самцов.

Аспурак хотел, было, спросить, почему именно пояс: ведь обычно арабы-погонщики используют для этой цели круглый камень – но решил промолчать. Смышлёный юноша успел уразуметь, что этот странный лекарь не любит лишних вопросов.

Вдвоём им удалось повалить верблюдицу на землю и перевязать конечности. Затем Якопо, наконец, смог осуществить своё намерение.

– Откуда ты родом, юноша? – спросил лекарь, когда они закончили манипуляцию и развязали животное.

– Из Адрианополя. Оттуда до Стамбула рукой подать, – ответил тот.

– Кто твои родители?

– Я сын простого каменотёса. Мой отец, желая сделать меня купцом, отдал в услужение к Хуршуду.

– А арабскому где выучился?

– У матери. Она арабка.

– Где сейчас твои родители?

– Там же, в Адрианополе. Ждут – не дождутся меня.

– Что это за город?

– Старинный, основан ещё римлянами. Места вокруг живописные. Река красивая течёт, – с тоской в голосе произнёс юноша.

– Какой веры там люди?

– Самой разной. В основном поклонники Аллаха.

– И ты тоже?

– Нет, – возразил Аспурак, доставая нательный крестик, – у нас христианская семья.

– А где находится Мекка, тебя Хуршуд научил?

– Правильно, Хуршуд, – ответил Аспурак и взгрустнул, вспомнив своего прежнего хозяина.

– Ну вот, что юноша, – строго сказал Якопо, – если хочешь поступить ко мне в услужение, то у меня одно непременное условие.

– Хочу, эким-ага, очень. Что за условие? – воодушевлённо проговорил Аспурак.

– С сегодняшнего дня ты не веришь ни в Христа, ни в Аллаха, ни даже в чёрта.

Аспурак удивлённо посмотрел на лекаря.

– С сегодняшнего дня я твой Бог! Понял?

– Да мой господин, – ответил, уже смирившись, Аспурак.

– Ну, вот и отлично. Впрочем, крестик можешь оставить при себе. Я не возражаю.

Они принялись готовиться к путешествию.

– Не жалко оставлять всё это добро? – спросил Аспурак, с сожалением разглядывая товар Марко.

– В тебе заговорила купеческая жилка. Забудь про неё. Ведь ты уже не приказчик, а слуга и помощник лекаря. Этот товар принёс его прежнему владельцу погибель, и потом Марко имел привычку метить свои мешки. Арабы подумают, что мы его обокрали или, того хуже, убили. Зачем нам лишние проблемы на таможне? Поедем налегке. Надеюсь, на тебе нет ничего, что могло бы привлечь внимание людей, жадных до чужого добра? Я имею в виду золото и всякие драгоценности.

– На мне – нет, – с ухмылкой произнёс хитрый юноша.

Якопо пристально посмотрел на него. Тут только он обратил внимание, что Аспурак тоже сидит на молодой верблюдице.

– А ты не так прост, как кажешься, – медленно произнёс лекарь, догадавшись обо всём, – но хочу тебя предупредить. День, когда ты захочешь перехитрить меня, будет твоим последним.

Сказанное им прозвучало так зловеще, что у Аспурака мороз прошёлся по коже.

– Я умею быть преданным, хозяин, – произнёс новоиспечённый слуга уверенным тоном.

– Жизнь покажет, – ответил холодно Якопо. – А сейчас собери весь товар Марко в одну кучу и подожги его.

Аспурак, не задавая лишних вопросов, бросился выполнять поручение, и вскоре посередине пустыни поднялся огромный столб огня. Высушенные пряности хорошо горели, распространяя вокруг тёрпкий аромат. Огонь уничтожал всё то, что было бережно и с любовью собрано, обсушено и обработано в восточных странах и с такой надеждой, с предвкушением прибыли перевозилось купцами на Запад. Всё это Якопо в одночасье превратил в дым, который уносил с собой в небытие души погибших купцов. Скрестив руки на груди, Якопо стоял у костра и упивался своей властью. Властью живого над мёртвыми. Затаённая в глубине его озлобленной души жестокость навсегда сделала мстительным и бессердечным. Якопо смотрел на языки пламени, и в сознании снова и снова возникала страшная картина казни его матери. Глаза лекаря налились кровью, сознание поплыло…

Аспурак вовремя заметил помутившийся взгляд хозяина, его перекошенное от ужасных воспоминаний лицо. Он положил руку на плечо лекаря и произнёс:

– Пора ехать, хозяин.

Мягкое прикосновение и голос слуги вывели Якопо из состояния невменяемости. Оторвав, наконец, взгляд от завораживающей магии огня, он вскочил на горб верблюдицы и пустился в путь. Аспурак последовал за ним.

Ч У Ж И Е                         Г О Р О Д А

                                                                                                                                                       Гнев человека не творит правды Божей.

                                                                                                                                                       Библия(Иак, 1, 20)

Приближающийся топот копыт резко нарушил тишину ночи под стенами осаждённого Белграда. Быстро подскакав к главным воротам города, всадник спрыгнул с коня и с силой застучал. Стражники, давно наблюдавшие за ним с крепостной башни, сердито окликнули:

– Кого это занесло среди ночи? Отвечай, кто таков?

– У меня срочное послание для его величества. Открывайте скорее, – ответил всадник.

– От кого послание? Живо говори. Не то получишь стрелу в сердце.

– От князя Вацлава, – сказал путник, поглядывая на нацеленные в его сторону арбалеты.

Со скрипом отворилась калитка в воротах.

– Что за послание, показывай, – приказал начальник стражи, при скудном свете лампады всматриваясь в лицо гонца.

Гонец, худощавый юноша лет двадцати, въехал во внутреннее помещение крепостной охраны и стал отстёгивать от седла ношу, завёрнутую в грубую материю.

– Вот оно, – проговорил он, вручая охране поклажу.

– Что это? – спросил начальник стражи и приказал солдату с лампадой, – а ну, приблизь огонь.

Тот посветил. Увидев содержимое, вся стража от неожиданности резко отпрянула назад.

– Что, испугались, вояки? – засмеялся гонец неприятным голосом.

– Ну-ну. Ты не очень тут хорохорься, – сказал начальник стражи, выходя из неловкого положения. – Чья она?

– А вот это уже тебя не касается, – дерзко ответил посланник. – Вели открыть ворота.

– Пропускайте, – последовал приказ.

С грохотом опустился подъёмный мост и гонец, пройдя над внутренним рвом крепости, подошёл ко вторым воротам. Здесь его встретил ещё один караул, но не осмелился более задерживать и впустил прибывшего в город. Гонец, пройдя дозоры и два ряда толстых крепостных стен, в сопровождении охранника направился к резиденции его величества.

Осаждённый Белград мирно спал. В этот предрассветный час на улицах города было темно и пустынно.

У дверей резиденции дорогу гонцу преградила личная стража его величества.

– С чем пожаловал? – резко остановил его высокий широкоплечий мадьяр, схватившись за рукоятку короткого меча.

– Срочное послание от князя Вацлава, – в который раз за эту ночь произнёс гонец.

– Его величество велел не беспокоить до утра, – безразличным тоном отчеканил мадьяр-детина, давая ясно понять, что ничто на свете не сможет нарушить покой его господина.

– Донесение срочное. Я обязан его немедленно передать из рук в руки, – запротестовал гонец.

– Ничего, обождёшь. Сейчас его величество так крепко спит, что никакая сила не способна разбудить, – пояснил невозмутимо охранник, указывая на дверь комнаты, откуда доносился мощный храп.

Гонец запустил руку в поклажу и достал оттуда отрубленную человеческую голову.

– Если ты сейчас же не разбудишь его величество, то, клянусь Богом, твоя голова окажется рядом с этой, – процедил гонец, тыча в охранника своей страшной ношей.

– Ладно, ты, не очень. Видали мы таких, – засуетился тот и, схватив голову за волосы, направился в спальню его величества.

Гроза османов, король венгров Янош Хуньяди крепко спал в окружении двух прелестниц. Минул ещё один напряжённый день осады Белграда войсками турецкого султана Мехмеда Второго.

После взятия столицы Византии Мехмед вместе с пятидесятитысячным войском, ядром которого были отборные янычарские полки, осадил тогда ещё венгерский город Белград. Установив свой шатёр на правом берегу Дуная, султан турок приказал усиленно бомбить западные стены. Он велел турецкому флоту перекрыть снабжение города, которое поступало по реке. Опьянённый успехом после взятия Константинополя, молодой султан турок считал себя непобедимым, полагая, что уже никакая на свете твердыня не сможет устоять перед ним. Однако он глубоко заблуждался.

Хуньяди подплыл снизу по течению реки на маневренных судах и за несколько часов смог разогнать турецкий флот. Спасающихся бегством на берегу поджидала венгерская кавалерия, которая добивала врага. Белград был деблокирован со стороны реки. Поддержка венгерского полководца подбодрила обороняющихся и подняла их боевой дух. Хуньяди грамотно организовал оборону города, защитниками которого была не только его армия, но и народное ополчение. Кроме того, в город по реке постоянно прибывали рыцари из христианских стран.

После разгрома на реке Мехмеду ничего не оставалось, как идти на изнуряющие штурмы высоких крепостных стен города. После каждого такого приступа его армия несла многочисленные потери. Дух завоевателей Константинополя с каждым днём падал, и среди янычар уже начинало зарождаться недовольство. Месячная осада города никак не ослабила его обороноспособность. Ни мощная артиллерия турок, состоявшая из трёхсот пушек, ни яростные атаки янычар не смогли сломить осаждённых.

Мехмед всё это хорошо чувствовал. Он приказал отрубить головы двум командирам, отказавшимся вести свои полки на смертоносные стены. Это ещё больше усилило недовольство в войске. В таких условиях предпринимать генеральный штурм было бессмысленно, и Мехмед уже подумывал снять осаду и возвратиться в Стамбул, но тщеславие непобедимого султана не позволяло ему сделать этого…

Охранник резко открыл дверь и, держа высоко ужасный трофей, громко произнёс:

– Ваше величество, князь Вацлав прислал вам вот это.

Даже зычный голос охранника не смог разбудить уставшего полководца: он продолжал невозмутимо храпеть. Однако его обе прелестницы проснулись и, увидев отрезанную голову, принялись орать в истерике. Истошные женские крики, наконец, смогли разбудить венгерского лидера. Он открыл глаза и, увидев страшное послание, произнёс сонным голосом:

– Только ты, Милан, способен разбудить человека таким варварским способом. Кто доставил сюда это?

– Один молодой гонец.

– Немедленно впусти.

Тем временем его подружки, прихватив одежду, быстро исчезли, оставив своего кумира одного. Тот встал с постели и принялся медленно одеваться. Затем, выпрямившись во весь рост, вышел из спальни. Для своего зрелого возраста Хуньяди обладал статной фигурой. Длинные прямые волосы с проседью на висках свисали до самых плеч. Крутой нос с горбинкой и пышные венгерские усы придавали ему бравый вид. В его взгляде светилась уверенность и бесстрашие человека, который не привык проигрывать.

– Как зовут тебя? – спросил Хуньяди вошедшего гонца, устраиваясь в роскошном кресле.

– Шандор, ваше величество, – ответил тот.

– Я так понимаю, это голова Явуз-паши? Иначе князь Вацлав не посылал бы тебя сюда так поспешно среди ночи.

– Вы совершенно правы, ваше величество. Вчера утром князь Вацлав внезапно напал на отряд Явуз-паши, который спешил на подмогу Мехмеду. Уже после полудня нам удалось полностью разгромить турок и захватить их командира в плен.

При этой доброй вести у короля венгров заблестели глаза. Он перевёл взгляд на голову турецкого военачальника и сказал назидательно:

– Шёл за нашими головами, а потерял свою. Этот недоносок Мехмед возомнил, что если греки сдали Константинополь, то значит и с нами ему будет легко разделаться. Вот уж не думал, что споткнётся о шершавый мадьярский камень. Где сейчас князь Вацлав?

– Он находится на подступах к Белграду, и велел мне передать, что на рассвете с ходу атакует войско турок, – ответил гонец.

– Отличная идея! – вскочил со своего кресла Янош. – Мы выступим одновременно и возьмём Мехмеда в клещи. Эй, Милан! Где ты там?

– Я здесь, ваше величество, – отозвался охранник из-за двери.

– Срочно буди командиров. Скоро рассвет. Нам надо подготовиться к атаке. Позови монаха Юлиана, надо приготовить огневые валы.

Пока Хуньяди отдавал распоряжения, гонец стоял в сторонке и спокойно наблюдал за деятельностью короля. Наконец, очередь дошла и до него.

– Сколько тебе лет Шандор?

– Восемнадцать, ваше величество.

– Не боязно ли тебе с такой ношей скакать среди ночи?

– Нет, ваше величество, не боязно. Это я перерезал ему горло, – ответил гонец хладнокровно.

– Откуда такая ожесточённость в твоём возрасте? – удивился король.

– Турки отняли у меня всё: родителей, дом, любимую девушку. Мстить им стало целью моей жизни.

Король венгров подошёл к юноше и сочувственно положил руку ему на плечо.

– Ты храбрый парень, Шандор, но чувство мести чересчур ожесточило тебя. А ведь в нашем Писании сказано – прощайте и прощены будете, ибо какою мерою мерите, такою же отмерится и вам.

– Простить мучителям моих родителей? Никогда! Я задался целью собственноручно прикончить султана османов, – промолвил невозмутимо юноша.

Услышав об этом, король воскликнул:

– Боюсь, тебе это не удастся. Мехмеда бдительно охраняют.

– И, тем не менее, я попытаюсь. Если не на поле боя, то при любом удобном случае, – ответил решительно Шандор.

Королю стало жаль этого храброго, но безрассудного юношу.

– Оставь эту затею, парень. Ты только погубишь себя. Смерть Мехмеда не остановит турок, а вот потеряв тебя, мы лишимся храброго мадьярского воина. Мне как королю отнюдь не безразлична твоя судьба.

– Разрешите удалиться, ваше величество, – только и смог сказать Шандор.

– Ступай с Богом, – повелел Хуньяди.

В это июльское утро солнечный диск медленно вставал над Дунаем. Мехмед-Фатих провёл ещё одну беспокойную ночь. Он проснулся и, выйдя из шатра, посмотрел на мрачные чёрные башни Белграда. Город, куда он рассчитывал войти в течение двух недель, костью встал поперёк горла. Его войско, грабившее несколько лет тому назад богатейший город планеты – Константинополь, теперь в нерешительности топталось перед этой твердыней. Мехмеду припомнились слова его покойного отца, султана Мурада, сказанные ещё при осаде Круи. Он говорил, что крепость, где все сильны телом и едины духом, не сможет покорить никакая армия мира. Именно таковой оказался осаждённый Белград.

Мехмед с нетерпением ждал подхода Явуза-паши, который шёл к ним на подмогу. Он стал всматриваться в проясняющуюся линию горизонта. Вдруг ему показалось, что видит движение людских масс. Боясь ошибиться, он вновь и вновь всматривался вдаль. Вскоре стали ясно различаться фигуры приближающихся всадников. Мехмед радостно воспрянул и восторженно прокричал:

– Явуз-паша! К нам идёт войско Явуза-паши!

Командиры янычарских рот тоже стали напряжённо смотреть. К этому времени солнечного света прибавилось, и приближающееся войско стало чётче различаться. Однако вместо лёгких турецких всадников с тюрбанами на головах, вырисовывались рыцари, облачённые в стальные латы.

– Ваше величество, это не войско Явуза-паши, – забеспокоился один из турецких командиров.

– Как это не Явуз? Ты что ослеп?– гневно прокричал на него Мехмед, который, к своей великой досаде, тоже увидел блеск доспехов христианских рыцарей.

Вражеское войско стремительно приближалось, и туркам ничего не оставалось, как быстро подготовиться к предстоящей схватке с внезапно подошедшим противником.

Тем временем с грохотом открылись главные ворота Белграда. Огромная фигура Яноша Хуньяди во главе армии венгров грозно двинулась в сторону турецкого лагеря. Мадьяры с леденящими душу возгласами и улюлюканием размахивая своими тяжёлыми мечами, на рослых конях мчались изо всех сил.

Один из всадников авангарда швырнул в сторону османов копьё на которое была нанизана человеческая голова. Она подкатилось настолько близко, что все, в том числе и султан, с ужасом узнали её. Это была голова Явуза-паши. Мехмед повернулся к янычарам и гневно прокричал:

– Король венгров жестоко пожалеет об этом. Я лично посажу его на кол.

И хотя сказал он это с абсолютной уверенностью, однако боевой дух османов уже подорвался. Было маловероятно, что они, зажатые между двумя надвигающимися христианскими армиями, выйдут победителями. В отборных янычарских полках началось явное замешательство. Турки стали пятиться, не решаясь принимать бой с обеих флангов, несмотря на то, что численно превосходили противника.

Первым делом крестоносцы подвергли нападению позиции осадной артиллерии, захватив орудия противника. После чего, атакуя с возвышенности, мадьяры подожгли валы из пропитанного серой хвороста и пустили под откос на противника. Огромные огненные валы помчались на османов, превращая в живой факел любого, кто оказывался на пути. Турки в панике бежали, многие заживо сгорели, образовав кучи обуглившихся тел. Командир янычар Хасан-ага, желая воодушевить своих воинов, лично бросился в бой, однако тотчас был окружён и зарублен мадьярами прямо на глазах своего султана. Не выдержав напора крестоносцев, турки повернулись и побежали.

Мехмед, увидев убегающих янычар, достал свою саблю и начал кричать на войско, чтобы остановилось. Его крики никто не слышал, и даже когда он начал рубить своих же воинов, в ярости нанося смертельные удары, паника была настолько сильна, что его будто никто не замечал.

Войско Хуньяди вместе с армией князя Вацлава догнали убегавших турок, и началась беспощадная рубка, плохо защищающегося противника.

Стрела мадьярского лучника едва не попала в турецкого султана. Его чауши, поняв, что повелитель подвергается смертельной опасности, подхватили Мехмеда с обеих сторон и спешно увезли прочь.

Властелин Османской империи, покоривший недавно Константинополь, с позором бежал из-под стен Белграда. Король венгров Янош Хуньяди в который раз остался непобеждённым.

Мехмед возвращался в свою новую столицу, предварительно выслав вперёд гонцов, чтобы предупредить о своём скором возвращении. В сопровождении личных чаушей на великолепном арабском скакуне он скакал впереди. Вслед за ним двигалось его окружение: командиры полков и придворная свита.

Настроение у султана было скверным. Оставшийся не завоёванным Белград омрачал его душу. Мехмед потерял половину армии, погиб самый преданный его командир Явуз-паша – и всё безрезультатно, он возвращался ни с чем. Дальше византийских земель его империя не смогла продвинуть свои границы. Выходит, не прав был его отец – султан Мурад, когда предрекал ему скорое завоевание Европы после взятия Константинополя.

Пребывая в таком мрачном состоянии, Мехмед не заметил, целившегося в него арбалетчика, который засел в густой листве дерева на обочине дороги. Стрела, выпущенная из мощного арбалета, со свистом вонзилась в горло красивого коня султана. Конь сразу же захрапел, его передние ноги подкосились, и он упал вперёд, сбросив с себя своего царственного седока. В следующее мгновение стрелы турецких лучников устремились в сторону дерева, на котором скрывался арбалетчик. Тот упал на землю, поражённый сразу в нескольких местах. Чауши султана живо подбежали к нему и приволокли к Мехмеду, который после падения с лошади успел придти в себя и, невредимый, уже стоял на ногах. Старший чауш султана, великан Сулейман, обнажив свой тяжёлый меч, медленно подошёл к злоумышленнику, ожидая приказа повелителя, чтобы нанести смертельный удар.

– Кто ты таков, несчастный? – спросил Мехмед арбалетчика, ещё морщась от боли после падения на землю.

– Меня зовут Шандор, – ответил тот.

Он обливался кровью от полученных ран и едва держался на ногах

– Как посмел ты покуситься на мою жизнь, зная, какое страшное наказание ждёт тебя за это? – уже твёрдым голосом проговорил султан.

– Даже если ты казнишь меня тысячу раз, я всё равно не откажусь от мысли убить тебя вновь, ибо ты – самое гнусное создание на этой земле. Ты, который отнял у меня семью, кров, веру, оставив только одно – жажду отмщения.

Молодой мадьяр говорил голосом человека, близкого к помешательству. Глаза его безумно сверкали, а сам он, в свои, без малого, двадцать лет, выглядел очень взрослым.

– И если сегодня моя кара не настигла тебя, то знай, что скоро свершится проклятие всех тех, кому ты причинял нескончаемое горе, – продолжал свою исступленную речь мадьяр. – Будь же ты проклят.

Это были последние слова несчастного, ибо после знака Мехмеда Сулейман страшным ударом тяжёлого меча буквально расчленил раненое тело Шандора.

Мехмед, потрясённый происшедшим, с трудом взял себя в руки и, пересев на другого коня, продолжил путь, уже двигаясь за спинами своих охранников.

На следующий день султан вдруг принял неожиданное для всех решение: покинул войско и с небольшим отрядом направился в Адрианополь, который до взятия Константинополя был столицей османов. Он въехал в город без предупреждения и, никем не встречаемый, сразу же направился в бывшую резиденцию своего отца.

С тех пор как столица переместилась в Стамбул, Мехмед ни разу здесь не был, и потому дворец султанов выглядел довольно угрюмо. Молодой правитель османов медленно шагал по длинным тёмным коридорам, заглядывая в пустующие покои. Во время царствования его отца Мурада Второго здесь вовсю кипела дворцовая жизнь, тут Мехмед был коронован на престол после внезапного апоплексического удара постигшего его отца.

Султан зашёл в личные покои Мурада и остановился перед его портретом на стене. После сокрушительного поражения под Белградом Мехмед как никогда нуждался в отцовской поддержке. Он усиленно всматривался в великолепно исполненный портрет, будто стараясь хоть на миг воскресить своего родителя. В эту трудную минуту он многое бы отдал, чтобы услышать уверенный спокойный голос отца, в советах которого он так сейчас нуждался.

С портрета смотрел зрелый мужчина с тонкими губами и горбатым носом. Его тёмные глаза одновременно излучали и мудрость, и лукавство. Отец будто вопрошал: «Что сынок трудно нести бремя власти? А ведь я тебя предупреждал. Будут не только громкие победы. Слава победителя завораживает, охмеляет, и после этого горечь поражений кажется намного сильнее».

Молодой султан ещё долго вглядывался в изображение отца и, осознав, наконец, что неодушевлённый портрет никогда не заговорит, направился в опочивальню.            Устроившись на тахте, он вдруг стал ощущать некую тяжесть, которая постепенно наваливалась на его тело, отчего ноги налились свинцом, а голова стала пульсировать. Тяжесть в теле усиливалась и уже сдавливала горло. Мехмед беспокойно вскочил с тахты. События последних дней: ужасный разгром под Белградом, проклятия обречённого молодого мадьяра, который едва не лишил его жизни, – всё это не могло не отразиться на психике. Он, который мог без колебаний лишить жизни любого, теперь стал ощущать всю тяжесть причинённого им зла. Это неприятное чувство, проявившееся впервые, стало причиной необъяснимой тревоги, переходящей в отвратительный животный страх. Не в силах более бороться с этим, Мехмед поднялся на ноги и громко вскрикнул.

На крик сразу же вбежали дворцовые слуги и удивлённо уставились на султана. Тот долго ничего не произносил, но затем, наконец, опомнившись, приказал:

– Где мой эким? Срочно привести его сюда.

– Ваш эким отстал в дороге и не успел подъехать, – доложил слуга.

– Тогда найдите самого лучшего лекаря в этом городе.

Слуги бросились выполнять высочайшее поручение и скоро привели худощавого смуглого лекаря. Он посмотрел на султана пронизывающим холодным взглядом. Мехмед сразу почувствовал в нём сильную личность, и это его завораживало.

– Как тебя зовут?

– Моё имя Якопо де Гаэте.

– Откуда ты родом?

– Из Венеции.

– Судя по твоей речи, ты давно живёшь в Адрианополе.

– Да, ваше величество.

Уверенный голос лекаря внушал султану доверие, и он охотно поделился своими страданиями:

– Я болен, Якопо. Меня гнетёт непонятная тяжесть, от которой я начинаю задыхаться, – пожаловался Мехмед, направив свой беспокойный взгляд мимо лекаря.

Обычно равнодушный и циничный, сейчас султан выглядел настороженным и даже чем-то напуганным.

– Как давно это началось?

– Всё началось после этого злополучного похода на Белград.

– Любые военные мероприятия – это недостаток сна и отдыха. Надо забыть обо всём и расслабиться.

– Не могу. Не получается. Как только я ложусь, чтоб отдохнуть, это отвратительное чувство наваливается на меня. Ты должен помочь мне, – последние слова султан произнёс уже в приказном тоне.

– Хорошо, – ответил лекарь, – я постараюсь вылечить ваше величество.

– Делай это поскорее, – уже с угрозой в голосе произнёс Мехмед.

Эким удалился, но вскоре вернулся с какой-то жидкостью.

– Надо выпить это лекарство, ваше величество. Оно горькое на вкус и потому его следует запить с шербетом.

Сказав это, Якопо приподнёс к устам повелителя сосуд с жидкостью. В иной раз Мехмед никогда бы не посмел принять случайное питьё, тем более из рук незнакомого ему человека. Но сейчас он находился в безысходной ситуации и покорно подчинился лекарю.

Султан проглотил жидкость целиком, затем, поморщившись, запил сладким шербетом и вновь улёгся на тахту.

– Дышите спокойно, ваше величество. Сейчас непременно подействует, – произнёс медленно властным голосом лекарь.

Мехмед и так уже ровно дышал. Глаза его потихоньку слипались и отвратительная тяжесть отошла от тела. Страх и тревога постепенно сменились ощущением спокойствия и благополучия.

Якопо с удовлетворением наблюдал за своим пациентом. Снотворная доза опиума сделала своё дело. В то время это было единственным средством для психотропного воздействия на человека. Получать опий из растений одним из первых научились индусы, опытом которых и воспользовался Якопо де Гаэте. Только так он смог предотвратить приступы страха и тревоги, внезапно навалившиеся на султан. Наркотическая зависимость тогда не была достаточно изучена, и потому опий применялся без ограничений.

Мехмед заснул и увидел радужный сон, будто идёт он по прекрасному благоухающему саду. Всюду пели птицы, где-то рядом приятно журчала вода.

«Может, я попал в рай» – подумал молодой султан и увидел идущего по саду своего отца. Он весело и беззаботно шагал в окружении наложниц, одетых в прозрачные одежды, едва скрывающие их прелести.

«Отец!» – воскликнул Мехмед, – «мне плохо. Я так нуждаюсь в твоей защите».

«Что случилось, сын мой?» – спросил Мурад, и его беззаботность сразу же улетучилась.

«Отец, я выполнил твой наказ. Я покорил Константинополь и превратил его в столицу нашего государства».

«Я знаю, сын мой. Ты совершил великое дело для своих потомков».

«Мне казалось, что после этой большой победы я сумею быстро завоевать остальные страны. Однако этого не произошло, и потому у меня на душе сейчас очень неспокойно. А ведь ты говорил, что с захватом столицы Византии мне сразу же покорятся народы Запада».

«Правильно, сын мой. Волею Аллаха, ты смог завоевать Константинополь. Но ты покорил лишь город, а людей изгнал оттуда. Город без них – это голые стены. Ты должен вернуть их обратно, чтобы жизнь била ключом в твоей столице, чтобы художники рисовали, а поэты воспевали красоту, чтобы учёные рождали мысль, а мастера воплощали её в жизнь. Тебя должны окружать талантливые и знаменитые люди, которые будут питать твой ум великими идеями, и тогда ты будешь вершить большие дела, а народ потянется к тебе.

«Но пока это произойдёт, мои враги одолеют меня».

«Не волнуйся, сын мой. Тех, кого ты не смог победить, покарает Всевышний. А пока займись Стамбулом, который ещё чужд тебе. Смотри, куда ты пришёл в трудную минуту. Не в свою новую столицу, а в город, где вырос и вступил на престол, где хотел обрести душевное спокойствие. Борьба за власть и богатства сильно ожесточила тебя. А ведь людей делает счастливым не блеск золота, отнюдь. Золото – это кажущееся благополучие. Человек тогда по-настоящему счастлив, когда приобретает внутренний покой. Его же он ищет всю свою жизнь. Многие так и не найдя, удаляются в мир иной, где их души уже ничто не тревожит».

«Уж не хочешь ли ты забрать меня к себе, отец?»

«Пока не время. Судьбой тебе предначертано прожить столько, сколько прожил я».

Мехмед хотел что-то возразить, но было уже поздно. Видение отца исчезло.

Утренний солнечный луч заиграл на лице спящего молодого монарха. Он открыл глаза и вспомнил свой недавний сон. Сбылось его желание. Под влиянием опиума султан смог подсознательно общаться со своим отцом. Одно его тревожило. Неужели ему суждено умереть также рано – в неполные пятьдесят лет?

Мехмед вскочил с постели и подошёл к окну опочивальни. Приятное солнечное утро придало ему свежие силы. После долгого сна голова прояснилась, и он мог уже здраво мыслить.

– Позови ко мне вчерашнего лекаря, – приказал султан слуге, и вскоре венецианец вновь предстал перед ним.

– Я доволен тобой, эким. Твоё вчерашнее снадобье оказало благотворное воздействие на меня.

Якопо покорно склонил голову.

– Где ты обучался врачеванию?

– У своей матери. Она была известной знахаркой.

– Она жива?

– Нет, ваше величество. Инквизиция признала её ведьмой и сожгла на костре у меня на глазах, когда я был ещё мальчишкой.

– Вот почему ты принял нашу веру?

– Сказать по правде, я не являюсь приверженцем ни Иисуса Христа ни Аллаха.

– Стало быть, ты просто безбожник? – воскликнул Мехмед.

Якопо посмотрел на него холодным взглядом и криво усмехнулся.

– Не совсем так, ваше величество. Просто мне не хочется поклоняться тем, которых придумали некие хитрые люди, дабы подчинить своей воле остальных.

Вульгарная трактовка двух мировых религий сильно смутила султана. Будучи человеком просвещённым, Мехмед сам иногда подвергал ревизионизму мусульманские догмы, но до такого откровенного богохульства дело не доходило. Тем не менее, он получал удовольствие, от общения с таким оригинальным собеседником и потому решил поменять эту щепетильную тему.

– Надеюсь, твои познания в медицине не ограничиваются знахарским искусством матери? – спросил Мехмед.

– Нет, конечно. Я много путешествовал, изучал бесценные труды Авиценны среди арабов и несколько лет прожил в Индии, переняв интересный опыт врачевания у индусов.

Последнее заинтересовало Мехмеда: он был наслышан об этой стране.

– Какие же познания ты приобрел?

– Лечебный процесс индийских знахарей в корне отличается от нашего. Там используется совсем иная идеология.

– Какая же? – заинтересовался султан. – Расскажи поподробней.

– Ну, во-первых, индусы считают, что любое заболевание – это проявление не столько физической, сколько духовной слабости, и потому в основу лечения положено восстановление душевного равновесия больного. Для избавления от недугов человек должен напрячь и сконцентрировать всю свою волю, используя при этом силы природы. Снадобья же рекомендуются применить лишь в крайнем случае, какой был, например, вчера.

– Это мудрый подход, – заметил Мехмед, опять вспомнив свой сон. – Как же они советуют задействовать эти силы?

– Индусские врачи, считают, что человек должен находиться в постоянном контакте с солнцем, луной, водной и воздушной стихиями. Когда же он утрачивает эту связь, его сразу одолевают болезни. Кроме того, они советуют ограничить потерю любой жидкости из тела, как красной, так и бесцветной, не исключая мочу и сперму, ибо считается, что с ними из человека уходит его жизнь.

– Ну, красная жидкость – понятно, а вот остальные… не вижу смысла. Ведь моча – это избыток человеческой влаги, ну а про сперму и говорить нечего.

– Индусы утверждают, что человек должен выпить воды столько, сколько необходимо для его нужд. Избыток жидкости – излишняя нагрузка на внутренности. Сперму же надо использовать только для зачатия потомства и не растрачивать бессмысленно в любовных утехах, ибо в ней хранится мужская мощь.

Мехмед увлечённо слушал новые для него медицинские толкования.

В это время в комнату со слащавой улыбкой на губах вошёл слуга.

– Что тебе надо? – с раздражением сказал Мехмед, нехотя прерывая интеллектуальную беседу.

– Прошу прощения, ваше величество, но только что я получил отличную новость и решил поскорее преподнести.

– Какую же радость соблаговолил послать нам Аллах? – сразу же оживился султан.

– Всевышний послал небесную кару на твоего заклятого врага – короля венгров Яноша Хуньяди.

– Какую? – воодушевился османский повелитель.

– Он умер от «чёрной смерти».

– Маш-Аллах! – воскликнул на радостях Мехмед, но потом внезапно сник.

Сон, который он увидел накануне, оказался вещим и уже стал сбываться. Аллах помог ему, и это не могло не радовать. Но, с другой стороны, мысли султана омрачало второе пророчество его отца, которому рано или поздно тоже было суждено сбыться. Находясь под счастливым впечатлением от услышанной вести, молодой султан стал прогонять от себя дурные мысли, связанные со смертью.

«Я ещё так молод и до того возраста так далеко, – подумал он беспечно, – теперь же надо всерьёз заняться новой столицей».

Мехмед опять перевёл своё внимание на Якопо.

– Я назначаю тебя своим придворным экимом, – сказал султан тоном, не терпящим возражений. – Следуй с нами в Стамбул.

Лекарь спокойно воспринял это неожиданное решение, и даже создалось впечатление, что будто он предвидел подобный исход.

– Слушаюсь, ваше величество, – ответил бывший венецианец.

Так началась карьера при османском дворе Якопо де Гаэте, которого скоро стали величать Якуб-паша.

Во время отсутствия султана все государственные дела, как обычно, возлагались на великого везиря Халала. Так было, когда царствовал отец Мехмеда Мурад, так и осталось теперь. В новой столице Халал стал насаждать османский порядок. Прибывающей в Стамбул турецкой знати он за хорошую мзду раздавал лучшие места в городе в результате чего Стамбул, чем далее, тем больше стал походить на обычную турецкую провинцию. Иностранные посольства пока не решались обосноваться в новой столице. Всем казалось, что османы пришли сюда ненадолго и город в скором будущем будет отвоёван обратно. Только предприимчивые венецианцы и генуэзцы, как ни в чём не бывало, продолжали своё торговое дело.

Как только Мехмед прибыл во дворец, он тут же собрал диван, на котором присутствовали великий везирь Халал, муфтий и лидер про-турецки настроенных византийцев Лука Нотара. Тот самый Лука, который на последнем совете императора Константина Драгаша пораженчески воскликнул, что предпочёл бы увидеть в городе турецкий тюрбан, нежели латинскую тиару. Судьбе было угодно, чтобы желание этого туркофила сбылось, и теперь он стал одним из приближённых Мехмеда.

– Меня волнует нынешнее состояние столицы, – начал султан. – После грабежей и погромов она очень медленно восстанавливается. Всюду видны следы былой разрухи и запустения. Прибывающие сюда для проживания турки не застраиваются, а коренное население не думает возвращаться обратно. Восстановление города я поручил великому везирю, однако он занят тем, что раздаёт направо налево хлебные должности своим доверенным лицам, что отнюдь не способствует созиданию столицы.

– Ваше величество, – стал оправдываться великий везирь, – я назначаю на ключевые посты людей из самых знатных османских родов. Это должно привлечь сюда для постоянного проживания многих турок из различных провинций нашего государства.

– Без обратного притока коренного населения мы не восстановим город. Османская знать привыкла повелевать и потреблять. С ними мы Стамбул не построим, ибо для них этот город чужд. Мне нужны люди, которые способствовали бы процветанию города. Мне нужны опытные архитекторы и строители, мастера и ювелиры, учёные и художники. Разве есть такие среди османской знати? Нет и никогда не было.

– Ваше величество, – начал Лука Нотара, – есть один верный способ вернуть население обратно.

– Говори какой?

– Первым делом, надо восстановить религиозные центры. Иными словами, учредить прежние константинопольские патриархаты. Чтобы православные имели свои соборы, армяне – свои церкви, а евреи – синагоги. Вот тогда прежние жители вернутся, а без них этот город никогда не будет процветать.

– Ты прав, Лука, – ответил Мехмед после некоторых раздумий. – Пожалуй, мы так и поступим.

– Ваше величество, – вмешался сильно обеспокоенный муфтий, – я считаю, что новая столица османов должна стать центром мусульманского мира, где не должно быть места для религии неверных.

– Ты считаешь ошибочным принятое мною решение? – сердито сказал Мехмед, грозно посмотрев на муфтия.

Молодой султан, который получил многостороннее космополитическое образование, никогда не был закостенелым поборником ислама. Наоборот, ещё подростком, воспитываемый персидским духовным наставником, он имел некоторые ревизионистские взгляды на мусульманское учение. Вольное теологическое толкование в своё время чуть было не лишило его трона, ибо очень болезненно воспринималось османской знатью, воспитанной в строгих религиозных традициях. До коронации у него имелись серьёзные разногласия по этому поводу с великим везирем Халалом.

Однако сейчас, после завоевания Константинополя, авторитет молодого султана в глазах его подданных и, особенно, янычар, сильно укрепился. Теперь Мехмед в своём государстве пользовался абсолютной властью, и любой человек, осмелившийся оспаривать его решение, рисковал лишиться головы.

Муфтий, сильно напуганный гневом султана, произнёс нерешительным тоном:

– Я хотел сказать, что православные никогда не вернутся в этот город, ибо вы превратили их главную святыню, собор Святой Софии, в мечеть, а лики святых на стенах велели закрасить в зелёный цвет.

– Ничего страшного. В городе много других уцелевших православных храмов, способных заменить Софийский собор.

На этот раз никто из собравшихся не смел возражать султану.

– Пиши мой указ, – велел Мехмед своему ншанджи и принялся диктовать. – Я, волею Аллаха, великий султан всех османов Мехмед Второй, повелеваю открыть в столице османского государства Стамбуле патриархаты греко-православной и армяно-григорианской церквей. Объявить столицу городом, открытым для вероисповедания католицизма и иудаизма. Отныне они не будут подвергаться преследованиям со стороны османского государства.

– Боюсь, ваше величество, как бы христиане своим рвением не поглотили бы нас самих, – с сомнением произнёс Халал.

– Поглотить османов, у которых в руках всегда будет карающий ятаган, невозможно, – отчеканил Мехмед.

Ншанджи записал указ и вопросительно посмотрел на султана.

– Заверь моей печатью, – приказал тот, и ншанджи поставил на бумаге оттиск с подписью султана.

(Вышеописанный указ Мехмеда Второго существует до сих пор в патриархии армяно-григорианской церкви современного Стамбула).

– Ваше величество, сегодня вы приняли воистину историческое решение, которое сделает Стамбул великим городом, – произнёс восхищённо Лука Нотара. – С завтрашнего дня православные христиане, чья вера отныне не подвергается гонениям, станут возвращаться на прежние места.

– Ты сильно преувеличиваешь, Лука, – возразил великий везирь. – Стамбул смог бы возродиться и без былого населения.

Халалу решение султана было не по душе. Оно означало, что Стамбул, объявленный свободным от религиозных преследований городом, начнёт заселяться без его ведома и согласия, а это противоречило интересам везиря, продававшего столицу своим землякам за хороший куш.

– Город, куда люди селятся за особую мзду, быстро превратится в большую деревню, – произнёс Нотара, призрачно намекая на взяточничество Халала.

Услышав это, Мехмед устремил свой гневный взор на великого везиря.

– Как посмел ты в моё отсутствие превратить новую столицу в свою вотчину, продавая его лизоблюдам?

– Ваше величество, Лука нагло лжёт, – в замешательстве выдавил Халал, почувствовав неладное.

– А это мы сейчас быстро проверим, – заявил султан решительным тоном. – Позвать сюда старшего давтарчи Стамбула.

Слуги бросились исполнять приказание и вскоре зашёл чиновник с большой книгой на руках.

– Огласи, кому великий везирь выделял участки городской земли?

Старший давтарчи открыл книгу и принялся зачитывать:

– Паше Хасану Селим-оглы из Амасии, аге Хаджи-Мураду из Амасии…

Чиновник продолжал читать список, состоящий из двадцати трёх фамилий: и все без исключения были земляками великого везиря, уроженцами османской провинции Амасии.

Мехмед слушал это, и в душе его закипал гнев против давнего соперника.

– Довольно. С сегодняшнего дня я отстраняю великого везиря от управления городом. Эпархом назначаю Луку Нотара. Теперь он будет заниматься вопросами заселения Стамбула, – решительно приказал султан.

– Ваше величество очень щедры к Луке, – сказал осторожно Халал, старательно скрывая свою досаду, – однако не стоит забывать, что он предал императора Константина в трудную для него минуту. А ведь, как сказано в Священной книге, единожды предавший способен совершить это вновь.

– Мне он служит достойно, – отрезал султан.

– Пускай докажет, что будет предан всю жизнь.

– Что ты имеешь в виду?

– У Луки есть сын, юноша лет пятнадцати. Говорят, очень красив собой. Пусть он отдаст его в услужение в качестве пажа.

При этих словах глаза Мехмеда заблестели. Молодой султан был одинаково неравнодушен, как женскому так и к мужскому полу, хотя в последнее время больше склонялся к нежным юношам. Гарем Мехмеда хоть и пополнялся прелестницами из различных стран, однако наряду с этим султан содержал во дворце большое количество пажей для гомосексуальных наслаждений.

– Красивый юноша? – переспросил восторженно султан, всё больше попадая под влияние коварного Халала. – Это правда Лука?

– Да, ваше величество, – ответил новоиспечённый губернатор с тревогой в голосе.

– Ты мне никогда не рассказывал про него, – с укором сказал султан.

– Вероятно, не было повода, – со слащавой улыбкой ответил за Луку Халал, почувствовав как Мехмед проглотил его наживку.

Расчёт хитрого везиря был прост. Он отлично знал, что Лука никогда не согласится отдать своего единственного сына в пажи к Мехмеду, зная, чем он будет с ним заниматься. Лука скорее лишиться жизни, чем подчиниться воле похотливого владыки. Это был коварный удар, который старый придворный интриган Халал нанёс Луке в отместку за то, что тот скомпрометировал его в глазах султана.

– Я хочу увидеть этого юношу, – сказал султан и отдал приказ евнухам. – Срочно доставьте его сюда.

Евнухи направились исполнять его волю. Через некоторое время сын Луки Нотары стоял перед восхищённым взглядом султана.

Это был юноша с нежным греческим профилем и вьющимися светлыми волосами, лицо которого ещё не тронула мужская щетина.

Мехмед зачарованно разглядывал чудесного парня.

– Как зовут тебя?– нежно спросил он его.

– Меня зовут Андроник, – ответил тот смущённо ещё не огрубевшим голосом, пугливо озираясь по сторонам.

– Андроник, с сегодняшнего дня ты будешь моим пажем, – довольным тоном произнёс Мехмед.

– Ваше величество, я хочу, чтобы мой сын стал военным, – проговорил Лука серьёзным тоном.

На его бледном от волнения лице была написана решимость, смешанная с отчаянием.

Мехмед недовольно посмотрел на Луку и произнёс резко:

– Ты забываешься. Слово «хочу» в этом дворце могу произносить только я.

– Он мой сын, ваше величество, – проговорил в отчаянии Лука. – Позвольте мне самому решить, какую службу ему нести.

– Я назначил тебя сегодня на высокую должность, а ты осмеливаешься мне перечить?             Султан произнёс эти слова, будто уговаривая строптивого грека, давая ему последнюю возможность опомниться. Однако Лука продолжил в том же непокорном духе:

– Ваше величество. Все мужчины в нашем роду посвящали себя военному делу. Позволь Андронику не нарушать эту славную традицию его предков, – с беспокойством в голосе произнёс он.

Ярость, клокотавшая в груди Мехмеда, начала прорываться наружу. Лицо его побагровело, глаза налились кровью.

– Как ты смеешь, жалкий грек, спорить со мной?! С посланником самого Аллаха, с покорителем и завоевателем Константинополя!

Все присутствовавшие, в том числе, и Халал, замерли от страха. В порыве гнева могли полететь и невинные головы.

– Повелеваю обезглавить всех мужчин дома Нотара. Дабы никто бы не смог более посвящать себя военному делу. Луку казнить последним, чтобы он увидел муки своего сына.

Лука, бледный как смерть, стоял с неживым лицом и не проронил ни слова, хотя всем казалось, что он будет молить султана о пощаде. Его сын, не понимавший по-турецки, в растерянности, беспомощно озирался по сторонам.

Чауши Мехмеда выволокли их во двор. Чуть погодя сюда спешно привели ещё двоих мужчин – зятя Луки и его дядю. Огромный Сулейман обнажил свой страшный меч и замахнулся первым на Андроника. Голова прекрасного юноши слетела на землю и подкатилась к ногам отца казнённого, оставляя за собой жуткий след крови. Та же участь постигла зятя и дядю.

Сулейман остановился, чтобы перевести дух. Затем он медленно подошёл к последней жертве. Лука стоял отрешённо и смотрел в пустоту. Мехмед жестом остановил Сулеймана и вплотную подошёл к греку. Он пристально стал всматриваться в его глаза, желая уловить хоть малейшее сожаление. Однако лицо Луки уже ничего не выражали. Он с нетерпением ждал, когда взмах меча палача положит конец этому ужасу.

Будто угадав его желание, Мехмед поднял руку и сказал с улыбкой изувера:

– Нет, Лука. Ты не умрёшь. Ты будешь жить, и жизнь превратится для тебя в сплошной кошмар. Каждую ночь тебе будет сниться окровавленная голова сына, который погиб из-за твоей непокорности.

Жестокость Мехмеда не знала предела. Ему хорошо были знакомы ночные страхи, и теперь он упивался тем, что Лука тоже будет страдать, однако во сто крат тяжелей, ибо такая жизнь была хуже смерти.

Султан повернулся и исчез в темноте дворца. За ним последовали и его приближённые.

Лука Нотара, обречённый на вечный кошмар, остался один. Он посмотрел на окровавленные трупы, упал на землю и с леденящим душу криком забился в судорогах. Однако, к счастью, его мучения продолжались недолго. Сердце, не выдержав боли, буквально разорвалось на части. Так погиб византиец, который был страстным сторонником всего турецкого.

После кровавой экзекуции, уже у себя в опочивальне, Мехмед почувствовал, как приступ ярости стал постепенно переходить в чувство панического страха. Опять огромная тяжесть начала наваливаться на его грудь, затрудняя дыхание.

– Якопо! – прокричал султан, задыхаясь.

Новый придворный эскулап тотчас явился с уже готовым зельем из опиума. Мехмед жадно выпил его и в изнеможении лёг на тахту. Тут только он вспомнил, что во время казни семейства Нотары отсутствовал Халал. Султан понял, что этот умудрённый опытом придворный попросту сбежал от его праведного гнева, ибо действительно был виноват.

– Арестовать Халала и бросить его в темницу, – приказал он.

Через минуту опиум полностью выключил его болезненное сознание, и Мехмед опять попал в лучезарный и радужный мир наркотического сна. Это было, увы, его единственным спасением. Жестокость, насилие и властолюбие, навсегда укоренившись в душе Мехмеда, превратили его в нелюдя. Борьба за власть стала делом его жизни, подавив всё человеческое.

Халала, который действительно сбежал из дворца, долго искали повсюду. Хитрый везирь умудрился укрыться не где-нибудь, а среди бродячих артистов. Здесь он случайно увидел дрессированную лисицу, привязанную к арбе. Халал подошёл к ней и грустно сказал:

– Всю свою жизнь я, подобно этому несчастному животному, провёл на привязи и только теперь я понял, что если Аллах даровал ум, то вовсе не стоит изворачиваться. Лучше просто быть свободным.

Сказав это, Халал перерезал верёвку и отпустил лису.

Вскоре стража нашла его, и, заковав в кандалы, отправила в тюрьму. Спустя некоторое время по приказу султана бывшего великого везиря обезглавили. Так Мехмед расправился со своим старым врагом, которого сперва использовал для упрочения власти, а затем, найдя удобный повод, ликвидировал.

Гибель Халала расчистила путь на османский небосклон звезде Якопо де Гаэте.

             В Е Л И К О Л Е П Н А Я       В Е Н Е Ц И Я

Не учащай входить в дом друга твоего,

чтобы он не наскучил тобою и не возненавидел тебя.

Библия (Притча, 25, 17).

Утренняя мгла постепенно рассеивалась, уступая место солнечному свету. Водная гладь всё чётче вырисовывалась, открывая неизгладимые морские просторы вплоть до самого горизонта.

Маяк у входа в венецианскую гавань, хоть и был невысоким, однако отлично справлялся с ролью ориентира и был великолепной смотровой площадкой. Служитель маяка старик Гаэтано, кряхтя, выбрался из нижнего помещения и стал внимательно всматриваться вдаль.

– Эй, Лука, – позвал старик своего внука.

– Лука! Куда ты запропастился, негодный мальчишка? – начал, было, сердиться Гаэтано и в это время заметил у двери какой-то предмет, завёрнутый в белую материю.

– Это ещё что тут валяется?

Он подошёл поближе, приподнял ткань и увидел лицо ребёнка. От неожиданности старик отпрянул назад, и тут ребёнок пронзительно завизжал.