Читать книгу Печальник - Рекреона Качелинск - Страница 1

Зиновий вскочил, услыхав надрывный вой бабы. В чём был, выскочил он в осеннее тёмное утро и припустил к хлеву, где надрывалась его жёнка. Ворвавшись в помещение, мужик встал как вкопанный, его глазам предстала жуткая картина:

Первородку Звёздочку убили. Да не просто убили, а выпотрошили, развесив кишки по балкам хлева жуткой белёсой гирляндой. Четыре сте́льных коровы, которые тоже жили в том хлеву, жались к деревянным стенам, а под копытами у них валялись извергнутые плоды. Жёнка верещала и выла от ужаса. Зиновий не нашелся как успокоить её, кроме мощной пощёчины от которой Вера выплюнула пару подгнивших зубов.

*

Ефросиний-дьяк махал кадилом, попивая из чарки первачок, когда его буквально за шкирку схватили и приволокли в хлев. Зиновий бормотал что-то несвязное и показывал на забрызганные кровью стены, а под потолком на балках висели коровьи кишки. Тут же лежала и выпотрошенная тёлка с выпученными от ужаса остекленевшими глазами.

– Окропи-окропи,– бормотал побледневший Зиновий .– Не иначе сам Сатана тут порезвился.

Вообще-то Ефросиний не был слишком уж верующим священослужителем. Так уж совпало, что либо на Кавказ, либо в монастырь. А тут ещё Божьей волей – не иначе, забросило его в Березняки в качестве настоятеля местного храма. Приятным добавлением были красные крутобокие девки, что приходили причащаться. Глупые да красивые, которым легко было внушить, что по Божьему велению непременно нужно разделить ложе с Ефросиньем-дьяком, да родичам о том не говорить.

Березняки был городок тихий, всё шло ладно до того страшного утра. Ефросиний перекрестился.

– Страх какой,– промолвил он тихо. – Не звал ли ты ещё полицмейстера?

– Какой полицмейстер?!– схватился Зиновий за голову. – Тут же явно бесы чудили.

Он заплакал по-мужицки неумеючи и упал на колени, читая молитву. Дьяк подумал и сказал:

– Первое дело – выяснить, не человек ли смущает нас, и вводит в заблуждение,– он поднял вверх палец. – Потому, совершенно необходимо позвать полицмейстера.

На том и порешили. Сказал так Ефросиний, дабы скорее убраться из пропахшего кровью хлева, потому как не здоров был он с вечера, а первач его остался в храме.

Полицмейстер тоже был не здоров, но по-другому. Игнат Миронович страдал срамной болезнью, которая мешала справить мужчине малую нужду, причиняя страшные рези в районе уд. Когда в его избу постучали, полицмейстер как раз собирался в отхожее место. Пошевелив нервно усами, он ответил:

– Войдите!

Дверь открылась и на пороге возник худой паренёк с едва наметившейся щетиной. Полицмейстер его сразу узнал – то был меньшой брат Зиновия. Паренёк стянул с головы шапку и нерешительно сообщил, что Ефросиний-дьякон велел ему позвать к ним в хлев полицмейстера, и про какую-то беду с тёлкой.

Скот в Березняках воровали редко, да метко. Крайний раз увели отару овец у купца Бородищева, но пропажа обнаружилась быстро, и виновные давно уже пребывали на каторге. Игнат Миронович тяжело вздохнул. Зиновия он не любил, так как особо люто поучал тот свою жёнку кулаком и, некогда красивая, дородная, была она часто синей от побоев. Все мужики в Березняках били своих жен, но ни про кого не судачили в местной рюмочной кроме как про Зиновия.

Полицмейстер пообещал прибыть на место через полчаса, как только уладит дела. Юноша ушел, а Игнат побежал в ну́жник, где и пробыл две трети от оговоренного времени.

*

Шлёпая по грязи позднего сентября, шел Игнат Миронович к Зиновию в хлев. Его сопровождал юркий и тощий как шнурок суеверный следчий, которого на кой-то ляд прикомандировали с полгода назад из Петербурга якобы на подмогу полицмейстеру. Да только вреда от Василия Петровича было куда больше, чем помощи. Василий Петрович был болтлив. Там, где нужно было бы помолчать, он стрекотал как сорока, переминаясь с ноги на ногу и заламывая руки-веточки. Следчий был человеком пренеприятнейшим. Мало того, что не вид он напоминал палку, так и вёл себя как заноза в известном месте. Везде сунет свой нос. Хотя такое качество для следчего может и похвально, но в небольшом городке, где все на виду и всё всем известно излишнее внимание “столичного” было у всех в печёнках.

– Как думаете, кто украл? – спросил Василий Петрович у сосредоточенного на дороге Игната. – Я всё грешу на соседа. И мотив имеется и возможность....

– Василий Петрович, – устало ответил полицмейстер. – Мы ещё не знаем кража ли там…

– Дык, а что же ещё,– округлил свои голубые водянистые глаза Следчий.

– Увидим,– коротко ответил Игнат, давая тем самым понять, что не намерен заниматься гаданием на кофейной гуще.

У хлева уже толпились соседи. Они стояли на некоем отдалении, будто боясь приблизиться. Особенно чувствительные бабы охали и воротили взор, чтобы через мгновенье снова заглянуть в хлев и охнуть. Мужики между собой бубнили что-то и то снимали-то надевали шапки.

Завидев чиновников, толпа расступилась, и полицмейстер увидел стоящего на коленях у входа в хлев Зиновия. Мужик сотрясался от беззвучных рыданий, из хлева доносилось сиплое дыхание помирающей скотины.

Приблизившись, Игнат хлопнул Зиновия по плечу и тот вскочил волчком, утирая скупые слёзы. Ничего не говоря, он повёл за собой Игната и Василия в хлев, последний закрыл за собой ворота, заговорщицки шепнув толпе про тайну следствия.

*

Рыжуха, лежавшая на боку, протяжно замычала и перестала дышать. Она славилась на все Березняки огромными надоями, а теперь околела, испугавшись увиденного ночью и извергнув двойню телят до положенного срока. Остальные тёлки, с Божьей помощью, отделались лишь изгнанием плодов, перепугались конечно, но как только открылись загоны – побежали в стадо что твой рысак. Только Рыжуха не смогла оправиться от пережитого.

Зиновий обнял ещё тёплую скотину и зарыдал пуще прежнего, поминая Сатанинские отродья и причитая, что остались они без кормилицы.

– Даа, делааа,– Игнат Миронович стащил с головы картуз и огляделся. – Видал когда такое, а, Василий Петрович?

Петрович храбрился, да-таки не выдержал и, отбежав в угол, вырвал пшённой кашей.

– Вот и я не видал,– кивнул полицмейстер.

Он вынул из кармана носовой платок и прикрыл им нос, ибо кровавый запах был нестерпим. Следчий привёл себя в порядок и тоже зажал нос платком. Расспрашивать Зиновия или его семью было, очевидно, бессмысленным, так как они попеременно рыдали (особенно жутко выла Вера), да жаловались, что остались без кормилицы, хотя в хлеву жили ещё три коровы.

Зиновия насилу оторвали от трупа Рыжухи и выпроводили из хлева. Василий и Игнат принялись искать уличающие преступника следы.

– Чистая работа,– покачал Следчий головой после нескольких часов поисков. – Как взаправду дьявольшина…– он украдкой перекрестился.

– Экий вы, Василий, – покачал головой полицмейстер. – Везде-то вам черти мерещатся.

Он поддел горку соломы рогатиной и увидел смазанный отпечаток человеческой ступни.

– Вот он, ваш чёрт,– хмыкнул Игнат указывая на находку.

Следчий вынул из внутреннего кармана лупу, нагнулся и принялся разглядывать улику. Через пару минут он отпрянул, плюхнувшись на зад, перекрестился трижды и, не говоря ни слова, протянул лупу Игнату.

Полицмейстер был слегка слаб на зрение, но даже он смог разглядеть в полутьме запертого хлева, что след был не смазан, а вдавлен в деревянный настил, к тому же в районе пальцев виднелись следы будто бы от когтей. Следчий сдавлено пискнул и показал на стену, где цепочкой шли такие же следы по направлению к потолку, при чём оставивший их прошелся по стенам с такой лёгкостью, как пацан пробегает по весеннему полю. На потолке следов было больше. Они петляли между балок там, где были развешаны кишки.

1.

Кривая Зинаида топала по дороге, опираясь на грубо вытесанный костыль. В Березняках слыла она ведьмой, хотя и не зловредной. Ходили к ней в основном молодые девушки (в числе которых нередко были и благородные) за любовной ворожбой, да бабы, чтобы отвадить мужа от горькой.

Кривая очень редко выбиралась из своей поросшей на крыше бурьём землянки, а коли и выбиралась, то быть беде. Зинаида подковыляла к земской избе, где располагался полицмейстеров пост и постучала в дверь своим костылём с невиданной для старухи силой.

Полицмейстер вздрогнул, затем отозвался, дав разрешение войти. Возникнув на пороге, Зинаида, не здороваясь гаркнула:

– Печальник!

– Чего? -не понял Игнат.

– Говорю надобно призвать Печальника,– скривилась Зинаида. – Нечистого рук то дело.

Игнат пожевал губы, затем нахмурился и сказал:

– Никаких Печальников не знаю, ступай откуда пришла!

– Ну ничего,– старуха растянула рот в беззубой улыбке. – Подождём, когда баб да детей на кишки разматывать станут…

Сказав это, Зинаида хлопнула дверью и была такова.

*

Ефросиний к вечеру поправился, разрумянился и решил пройтись по размокшим улочкам Березняков. Женской ласки, как обыкновенно, ему почему-то не хотелось и прогуливался он, согретый выпитым, заложив руки за спину. Было холодно и сыро, с носу текло, и дьяк поминутно втягивал назойливые сопли.

Подул недобрый ветер, пригнал тучки и с неба закапало. Ефросиний, чтобы не промокнуть свернул в рюмочную с неожиданным названием “Рюмочная”.

Кабачник скучал, прислонившись в обшарпанной стене. Клиентура нынче была скупая и нищая. В тёмном углу шушукались как мыши местные завсегдатаи. Обсуждали происшедшее утром. Ефросиний вошел, на ходу перекрестив богоугодное заведение. Компания в углу и Кабачник оживились.

– Доброго Вам вечера, святой отец! – поприветствовал дьяка Кабачник.– Чего изволите?

– Пива, будь добр,– Ефросиний был в прекрасном расположении духа.

Он сел за столик у окна и стал слушать шуршание дождя.

Уставший Игнат покинул земскую избу затемно. Промозглый дождь хлестал его по щекам, а ветер пытался сорвать и унести картуз. День был утомительным, и полицмейстер решил по пути домой заглянуть в рюмочную.

Захмелевший дьяк к моменту прихода полицмейстера уже во всю сулил дьяволовым отродьям вечные мучения и клялся в том, что сам Архангел Гавриил водит с ним дружбу. Да и вообще Ефросиний человек высокой духовности и чуть ли ни божий глас на земле.

Такие же пьяные собутыльники подливали в кружку дьяку и галдели в его поддержку.

Игнат сплюнул, подошел к стойке, где уже подсчитывал прибыль радостный Кабачник, испросил рюмку перцовки для согрева и стал молча наблюдать за разошедшимся не на шутку дьяком.

Продолжалось это довольно долго. Игнат уже стал подумывать не придётся ли сопроводить разбуянившееся духовное лицо в “холодную”, но дверь в рюмочной распахнулась, едва не сорвавшись с петель.

Все замерли. В рюмочную вошел, тяжело ступая рослый широкоплечий бородач Илья, Григорьев сын. Будто свирепый медведь перед атакой ринулся он на дьяка, сгрёб оторопевшего Ефросиния в охапку и унёс в дождливую темень. Полицмейстер побежал следом.

*

Купец с окладистой бородой отсыпал горсть золотых, чтобы узнать кто увёл со двора подводу с китайским шелком. Кривая Зинаида ворожила по заказу. Она раскидала по цветастому платку камушки и косточки и придирчиво изучала данные свыше знаки.

– Ну,– требовательно пробасил купец. – Кто украл?

Зинаида поводила между камушками узловатым перстом, а потом загадочно ответила:

– Думай на чёрного…аль на рябого!

– Тьфу ты, старая ведьма! – рыкнул клиент и быстро выскочил из землянки ворожеи.

Купец, конечно, не мог знать, что подводу увели чёрные рабочие и передали её Белому арапу, с бурыми пятнами на восточном лице. Когда же дознался – вспомнил Кривую добрым словом.

Зинаида усмехнулась, сгребла камушки в холщёвый мешочек и откинулась на стуле.

– Ты, заходи, заходи, Игнат. Что было- что будет – чем сердце успокоится…

*

Илья принёс дьяка к Зиновьеву хлеву. Там уже их ждали с фонарями и вилами Григорий, отец Ильи, Зиновий и его брат.

Дьяка кинули наземь к ногам Григория и осветили фонарём участок мокрой земли. Игнат поспел как раз, когда дьяк как ошпаренный вскочил на ноги и сдавленно пискнул.

На земле лежал детский скальп с длинной косой, перехваченной сизой тесёмкой.

*

Игнат стянул картуз и нерешительно вошел. Старая ведьма словно нюхом унюхала, когда полицмейстер занёс руку, чтобы постучать в покосившуюся дверь. Мужчина не хотел идти к Зинаиде, но истерический Следчий настоял, когда узнал, что Кривая может быть осведомлена о бестии. Честно говоря, Игнат и сам не знал такого человека, который мог бы мигом снять с ребёнка скальп.

Мать Проси заметила отсутствие дочери буквально сразу после того, как та покинула постель, побежала по следом, но только услышала пронзительный визг от хлева соседа. Добежав туда она обнаружила жуткую находку.

Игнат с неравнодушными мужиками всю ночь прочёсывал лес за нехорошим хлевом, но ничего не нашел, а поутру Василий Петрович активно крестясь и попеременно читая отче наш и богородицу уговорил – таки обратиться полицмейстера к ведьме.

Сейчас Зинаида, вперив в Игната глаза, кривёхонько ухмылялась, очевидно зная с чем тот пожаловал.

– За любовной ворожбой поди, – прокаркала ведьма и ехидно засмеялась.

Игнат присел у столика на колченогий стул и, протерев платком шею заговорил:

– Дочка Григория…

– Да знаю уж, слухами земля полнится,– махнула рукой Кривая. – Ко мне чего пришел?

– Следчий говорит, мол нечистый…

– А дьяк?

– А дьяк тут при чём?

– Ну как при чём? – Зинаида поднялась и стала звенеть склянками на полках приколоченным к стене за столом. – Кадило, да святая вода не помогают?

На самом деле Ефросиний, увидев оторванный скальп тут же лишился чувств и привести его в себя смог только Леонид Семёнович – врач из благородных. Теперь же духовное лицо пребывало в больничном покое и заставить его махать кадилом было никак нельзя.

– А…– протянула Кривая. – Занемог священнослужитель. Горазд только на словах с нечистым вести непримиримую войну.

По словам Зинаиды никогда не было ясно прорицает она или пересказывает слухи, тем паче сложно было в том разобраться Игнату, так как общался он с ведьмой всего пятый раз за всё время своей двадцатипятилетней службы в Березняках.

– Так зачем пожаловал? – обернувшись через плечо спросила Зинаида снова.

– Ты что-то говорила о том, что нужно призвать …

– Печальника?

– Угу.

Кривая засмеялась, затем плюхнулась на своё место за столом и утирая слёзы промолвила:

– Так кто ж его призовёт-то?

Игнат посмотрел на ведьму с недоумением.

*

Баба Марья – пожилая, но бодрая ещё женщина клевала носом в церковной лавке. К заутрене прибёг всклокоченный дьяк, и велел собрать все имеющиеся свечи и ладан и отправить с извозчиком к дому Зиновия. Дьяк был бледен и в поту, а под левым глазом лиловел здоровенный синяк. Пахло от святого отца водкой и рвотой, но Ефросиний был трезв как стекло.

Баба Марья послушалась священнослужителя и, припася только с десяток свечечек для собственных нужд, собрала весь имеющийся товар и отправила его к Зиновию. теперь торговать было уж нечем никто не тревожил церковную лавку, только особливо много нынче прихожан было по святую воду.

Ефросиний истово крестился и бил земные, стоя на коленях. В келье дымились аж несколько кадил кряду, горели свечи.

Увиденное ночью рождало в дьяке лишь два желания – молиться и пить горькую, начать Ефросиний решил с молитвы.

*

Дьяка кинули наземь к ногам Григория и осветили фонарём участок мокрой земли. Упал тот неловко, приложившись о лежащий на земле валун. Из глаз брызнули искры, осветив всё вокруг росчерком молнии. Прямо перед носом святого отца лежал оторванный детский скальп. Ефросиний вскочил как подбросил кто, ему стало дурно. Теряя чувства дьяк увидел на крыше хлева длинную тонкую тень, которая раскатом грома посоветовала:

“МОЛИСЬ и КАЙСЯ”

2.

– Нужен Вещеватель,– Зинаида приняла из рук своей ученицы фарфоровую чашечку на фарфоровом же блюдце. По комнате распространился запах чая.

– Хорошо, а где он?

Кривая рассмеялась, аж зашлась, затем утёрла выступившие слёзы кулаком и ответствовала:

– Померли все давно…

Игнат уже набрал воздуху, чтобы начать ругань, но ведьма добавила:

– Один остался. Отшельствует здесь недалече в лесах, поближе к своим питомцам, если вчерась не помер, то ещё поспеем. – прихлебнула из чашки. – Только упрям как чёрт, ни к вечеру будет сказано, капризен как девица.

*

Всю ночь следчего во сне гоняли и высмеивали черти:

“Сюда Василий Петрович” – кричали, маня его в кипящий котёл.

“Гляди какой следчий выискался” – отвешивали ему оплеухи и гоготали.

Затем гнали его нагого по Березняку и стегали розгами.

Посему Василий Петрович пребывал в прескверном расположении духа, а дознавшись с утра о ночном происшествии у Зиновьего хлева совсем уж перепугался в силу своей суеверности и, выпив святой воды, уговорил полицмейстера наведаться к ворожее.

Игнат вошел в земскую избу сер как туча, сел на лавку и угрюмо посмотрел на следчего.

В эту ночь полицместер спал не больше часа, прикорнув на жесткой лавке. Снилась ему Прося, которая просила его вернуть косоньку, ибо холодно. Шла девочка, держась за руку какого-то долговязого тощего незнакомца, лицо которого как ни старался Игнат не мог разглядеть.

– Ну? – в надежде спросил Следчий.

Игнат промолчал.

– Ну?! – более требовательно спросил Василий.

Игнат Миронович медленно встал, затем отряхнул сюртук и подошел к столу за которым стоял Следчий.

– Ты к Императору на поклон ходил когда-нибудь?

*

Кривая сидела на повозке, укутавшись в шерстяной платок. В повозку складывали заморские угощения, шелка и пушнину, хрусталь и фарфор. Зинаида наблюдала за работой равнодушно позёвывая. Следчий и Полицмейстер стояли подле и тоже следили за погрузкой, когда всё было готово Игнат Миронович взгромоздился на козлы, Василий Петрович сел на маленький свободный уголок в хвосте телеги. Двинулись. Уже на окраине им наперерез выскочил Ефросиний, преградив путь.

– Стойте! – замахал дьяк руками. – Не пущу никуда!

– Чего там бормочешь отче? – проскрипела Кривая с телеги.

–Замочи, безбожница! – ткнул в неё пальцем Ефросиний и схватился за нательный крест. – Она вас с пути истинного сбивает! Смущает, в лапы к Сатане ведёт! Только церковь и Господня защита…

–Где ж был твой Господь, когда Проську бестия жрала? – ехидно заметила Зинаида. – С дороги!

–Ну правда, святой отец,– грустно сказал Игнат. – Ведь святили же хлев, а той же ночью девочка пропала…

–Богохульники! Еретики! – завизжал дьяк и отпрыгнул в сторону, чтобы не быть раздавленным телегой, когда Полицмейстер подстегнул клячу.

Дорога петляла, была ухабистой и размытой от многочисленных дождей. Кривая указывала направление пока не привела их в непроходимую чащу. Несколько раз Игнат слезал с козел и толкал увязшую в мягком лесном грунте повозку. Зинаида держала в узловатых пальцах маятник и сверялась с ним. Наконец повозка увязла так, что и вдвоём со следчим не смогли сдвинуть ее с места.

–Дальше не поедем, уважаемая ворожея, – сердито произнёс Следчий.

–А дальше и не надо, – ответила Кривая и с невиданной для старухи прытью соскочила с повозки (куда только хромота делась).

Тут же она скинула с себя намотанные платки, явив на свет божий рыхлый зад из которого торчал длинных хвост, схожий видом с крысиным. Лишь на конце его венчала бурая с проседью кисточка. Выше по спине ведьмы поднималась полоска чёрных жестких волос до самой шеи. Было холодно, от тела Кривой парило.

–Свят-свят,– начал креститься следчий. – И вправду ведьма! Самая настоящая!

Зинаида распустила пучок седых волос, скинула обувь и стала бегать нагишом между деревьями. Спустя несколько минут лес ожил:

Сосны зашевелили тяжелыми лапищами, пытаясь ухватить кривую за бело-розовую плоть. Мокрая лесная почва вздыбилась, будто разрываемая огромным кротом, гонящимся за хромой старухой. Зинаида вернулась к повозке, а из-под земли тут же выскочил лихого вида мелкий старик с перекошенным злобой лицом, держащим, словно ружьё четырехструнную балалайку.

–А ну улепётывай отседова, старая ведьма! – заорал визгливо старик и поднёс корпус балалайки ближе к белёсым глазам.

–Бог в помочь, Илия Евлапиевич! – осклабилась Зинаида.

Илия Евлампиевич злобно зыркнул на замерших Полицмейстера и Следчего, затем перехватил балалайку за гриф и замахнулся, собираясь нанести Кривой сокрушительный удар деревянным корпусом, но остановился прокричав:

–По что притащилась, карга?

– Илия Евлампиевич,– робко вмешался Игнат.

Он стащил с головы картуз, обнажив вспотевшую, лысеющую макушку.

–Илия Евлампиевич, простите великодушно за наше вторжение в ваши леса,– Игнат медленно слез с козел. – Не явились бы, кабы не крайняя нужда, неразрешимое обстоятельство… Уважаемая, Ворожея посоветовала…

Дедок сплюнул и опустил своё оружие. Он заглянул с любопытством за спину спешно накручивающей на себя платки и шали Зинаиде. Бесцветный взгляд его задержался на стеклянной шкатулке с Рахат-лукумом. Илия облизнул губы чёрным, схожим видом с гадючьим, языком и уставился на Следчего, который сидел в опасной близости к приглянувшемуся старику лакомству.

Следчий сидел ни жив ни мёртв – в лице ни кровинки. Илия почесал свою седую бороду, вытряхивая из неё комья грязи и буркнул:

–Вон ту вкуснятину,– указал пальцем.

После этого он развернулся на пятках, закинул балалайку на плечо и потопал в чащобу.

–Чего застыли? – шепнула Зинаида. – Берите ваши заморские лакомства и бегом за ним. Если отстанем- век не сыщете!

–А обоз? – так же шепотом спросил Игнат.

– Брось!– отмахнулась ведьма. – Не пограбят…

Игнат схватил шкатулку, сунул подмышку и поспешил за Илиёй. Зинаида отряхнула одежду и было хотела уже пойти за Игнатом, но заметила, что бледный Следчий так и остался сидеть на телеге.

– Ты чего, ваше благородие? – удивилась она. – Решил здеся обождать?

Василий Петрович встрепенулся, будто скинул оковы сна и сипло спросил:

– Ась?

–Говорю – добро стеречь собрался? – рассмеялась Кривая. –Ты гляди, тут места гиблые, могут и не лишь на кобылёнку позариться…

Следчий соскочил со своего места и припустил следом за полицмейстером. Илия шел быстро и легко, огибая лапы елей, которые то и дело хлестали Игната по лицу. Полицмейстер не сразу заметил, что ели и пихты услужливо убирали колючие ветки с пути старика. Позади пыхтел Василий Петрович, а за ним ступала неспешно Кривая. Через некоторое время Илия Евлампиевич довёл их до поляны, правильно-круглой, будто городская площадь. Только трухлявый ствол сломавшегося пополам дерева выбивался из идиллической картины.

–А ты, погляжу, всё там же ютишься,– проговорила Зинаида.

–Цыц,– хрипло ответил Илия и презрительно поморщился. – Мне с места на место скакать не́ча, меня и тут все уважают!

–А, ну добро,– кивнула Кривая.

Илия прошел под сломанным стволом и исчез, будто в воздухе растворился. Полицмейстер поглядел на Зинаиду.

–Чего застыли, соколики? – кивнула та. – Идите!

Игнат глубоко вдохнул, нагнулся и, зажмурившись потопал под дерево. Мужчину окутало влажным теплом. Воздух тут был густой, пахло сушеными травами.

–Что, боязно? – услыхал Игнат насмешливый голос старика.

Он открыл глаза. Илия Евлампиевич приложился к глиняному ковшу в виде уточки и пил большими глотками. Они находились в землянке без окон. Земляные стены держали переплетённые причудливо коренья. Кое-где зияли отверстия норок полевых мышей. Под низким (Игнат почти упирался макушкой) потолком висела свечная лампа, были развешены перевязанные бечёвкой пучки разнообразных трав, нанизанные на нитки сушенные грибки и резанная дичка.

У одной из стен стояла аккуратно прибранная постель, покрытая толстым лоскутным одеялом, а посреди комнатки маленький стол с единственным трехногим стулом.

Илия сел на стул, вытирая намоченные в ковше усы рукавом. Следом за Игнатом в землянку вошел закрывший руками лицо Василий Петрович и держащая его под локоть Зинаида.

–Какой вы пугливый народ, полицейские,– смеялась ведьма. – Побоялся один заходить, даже оберег у меня прикупил!

Тут только Игнат заметил, что на шее Следчего висит сушенная воронья лапка на верёвочке.

– Тьфу! – раздраженно сплюнул Полицмейстер. – Доложу, пожалуй, о ваших выкрутасах отцу Ефросинию…

Василий Петрович отнял руки от лица и посмотрел на Игната масляными от слёз, испуганными глазами.

– И чего вам надобно, ваше благородие,– отозвался из-за широкой спины Полицмейстера старик.

Игнат обернулся, виновато потупил взор и молвил:

– Намедни случилось в городе несчастье…

Он рассказал всю историю от начала до конца как сам знал, старик слушал не перебивая, накручивая на палец ус.

– Лихо…– протянул он, когда Игнат закончил.

–Нет,– Зинаила подошла к столу. – Сам же знаешь, что не Лихо.

–Цыц,– брезгливо цыкнул на неё Илия. – Хитёр шельмец…Чего от меня-то хотите?

– Ты дурачком-то не прикидывайся, Илия Евлампиевич,– Зинаида смотрела на него сердито.

– А что же ты? Сама не можешь разобраться? – съехидничал старик. – Урождённая ведьма же, или тебе бестия на хвост плюнула?

Под накрученными платками зашевелился нервно ведьмин хвост, кончик замелькал под подолом.

–Ладно, не нервничай,– поднял Илия руку. – Вы хотите Печальника?

–Уважаемый старец,– подал голос осипший от испуга Следчий. – Поведайте, коль вас не затруднит, кто такой этот Печальник.

Илия Евлампиевич округлил глаза, поглядел на Василия. Затем на Кривую.

–Ты чего же это, – он стал медленно подниматься из-за стола, надвинулся на ведьму и даже, показалось, вдвое увеличился в размерах. – Даже не рассказала? Ты что же старая дрянь, мне тут крещённый люд с Божьего шля́ха сбиваешь? Обманом под грех подводишь?!

– Помилуй,– замахала руками Зинаида.– Свой, свой грех откупаю!

– Свой? – старик успокоился. – Ну тогда добро…

*

Совершенно обескураженные руганью двух старичков Следчий и Полицмейстер стояли на полянке у сломанного дерева. Игнат попыхивал трубкой, а Следчий разглядывал воронью лапку, проданную ему Зинаидой за целковый около получаса назад.

Вещеватель Илия Евлампиевич изволили чай кушать и выгнали вон всех, окоромя́ Кривой.

– Что, Василий Петрович,– спросил Игнат у Следчего. -Ум за разум заходит?

–А?– растерянно переспросил Василий.

– Вот и у меня заходит,– Полицместер кивнул и вытряхнул табак на землю.

Он сунул трубку во внутренний карман сюртука. Илия говорил несвязно и путанно, а когда Игнат попытался что-то переспросить – запустил в того дырявым валенком.

–Ты хоть что-то понял?

–Понял только, что это всё от лукавого, – Следчий сунул лапку за пазуху и прижал её ладошкой.

– От дурак,– послышалось со спины. – Я ж тебе русским языком сказал – ничейные они!

Илия с ведьмой вышли из-под дерева. Старичок тащил на спине дерюжный мешок.

– На-ка, соколик,– Вещеватель сунул мешок Следчему. – Помоги дедушке…

Василий скривился, взваливая на спину ношу. Мешок был по-видимому тяжел. Кривая и Старик пошли впереди, ведя беседу, обрывки которой долетали до чиновников:

– Ужо скоро…знаешь? – Зинаида жевала травинку, сорванную на полянке.

–Угу.

–И что думаешь делать?

Илия обернулся через плечо, поглядел на Следчего и Игната.

–Вон тот нравится,– кивнул на последнего.

– Неее,– проскрипела Кривая. – Французский насморк, – прибавила шепотом.

– Тьфу! Срамота!

Игнат покраснел, покосился на Василия. Тот видимо не обращал внимания, тяжело ступая под гнётом своей ноши.

–Ну это ничего,– продолжил Вещеватель. – Может мои и сами когось украдут мне на замену…

–Удобно,– кивнула Кривая. – К НИМ-то грехи не липнут!

Она рассмеялась.

–Слыхала, недавно у Липнёвки Нероду видели?

– Да ты что?! К тебе не наведывалась?

–Так а чего ей у меня делать? У меня же все парни…

Следчий скрипел зубами и пыхтел. От натуги его ввалившиеся щёки покрылись красными пятнами.

– Сколько еще? – цедил Василий сквозь зубы.

– Недалече, сынок,– Илия глянул на того через плечо.

Старик завёл их в непроходимую чащу. На сколько хватало глаз – вокруг одни ели, одна неотличима от другой.

–Ставь мешок, помощничек,– разрешил старик. – Соколики, погладите-ка, – он обвёл рукой деревья вокруг.

Следчий и Полицмейстер обернулись вокруг своей оси.

–Сможете отыскать дорогу обратно? – Илия Евлампиевич сложил руки на груди.

–Нет, – покачал Игнат головой. – Чащоба…

Вещеватель довольно кивнул. Он легко поднял мешок, развязал горловину и вытряхнул из него всего одну, свёрнутую трубочкой скатерть. Следчий выпучил глаза, тем временем Илия деловито расстилал на опавшей хвое тряпицу.

–Так, сынки, прикройте уши,– велел старик, распрямившись.

Игнат зажал уши ладонями, а стоящий в недоумении Следчий не шевельнулся. Илия Евлампиевич тем временем стянул с ног лапти и портянки, встал босой на землю у расстеленной скатерти.

– Закрой уши! – гаркнула Кривая на Следчего.

Илия Евлампиевич сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, будто бы расширяя потенциал лёгких. Присел на корточки, и стал втягивать в себя сырой лесной воздух. Долго, со свистом, которого Следчий и Игнат не слышали. Через несколько минут всё тело Вещевателя стало раздуваться как воздушный шар, он медленно выпрямлялся под воздействием набираемого внутрь воздуха. Наконец старик стал похожим на раздутый бурдюк с задранными кверху негнущимися руками.

Илия сжал губы, чтобы не потерять ни сколько воздуху, а затем резко раскрыл рот, с басовитым «Ваааа».

Под ногами от крика старика завибрировал настил, ели под натиском выпускаемого воздуха стали гнуться, волноваться. Когда же Илия Евлампиевич кончил он сделал знак провожатым, чтобы отняли от ушей ладони. На скатерти под его ногами стали проступать чернильные узоры:

Вначале разбежались ручейками, а затем слились в причудливый рисунок мыши с оленьими рогами.

– Хых, – довольно хмыкнул Илия. – Да, давненько не видал тебя, сынок…

– Кто? – Зинаида в нетерпении пританцовывала подле скатерти.

– Гир.

3.

Далее стояли молча. Стояли долго. Изо рта у Игната Мироновича и Следчего парило, оба кутались в сюртуки и растирали озябшие плечи. Зинаида и Илия глядели в чащу, холод их по-видимому вовсе и не волновал, как и опускающиеся на макушки вековых сосен чернила.

Под закатный багрец зашевелились притихшие до того момента деревья. Застонали, заскрипели корой, вспугивая лесную птицу. Побежало из чащи зверьё, потревоженное шевелением сосен. Те вдали расступались, отползали, шевеля корнями, будто спруты, поднимали лесной настил так, что многоногая нечисть и гады, выгнанные из нор единым потоком текла, поблёскивая в потёмках хитином.

Довольны были лишь вышедшие аккурат в это время на охоту лесные ежи, которые вот-вот должны были залечь в зимнюю спячку. Вообще Берёзовские чащи славились своими бесстрашными ежами, которые бывало забредали и в дома селян, утаскивая из гнёзд гусят, курят и даже котят. К тому же ежи тут водились невиданные. Уж больно были крупны тут ежи. Потому любили останавливаться на побывку в осеннюю пору таборы французских цыган. Они ловили отожравшихся на зиму ежей и пекли их в глине на костре, добавив в тушку репейник и щавель.

Гады, мыши и многоножки бежали от внезапно оживших деревьев, а крупные, колючие хищники бежали за ними, на ходу выбирая себе лакомство пожирнее.

Наконец всё стихло и в образовавшейся прогалине показался дрянного вида мужичонка. Пришелец был одет в одно лишь исподнее: порты и выпущенную грязную рубаху. Был он бледен и худ, будто болел чахоткой, с такими же полнокровными красными губами. Волосы тёмно-русые, в прорези рубахи виднеется бурый пушок, ноги босые. Мужичонка шел пошатываясь, будто бы не держала его земля, несколько раз тянуло его в сторону, он пытался уцепиться за дерево, чтобы не упасть, но деревья отползали от него, скрипя ветвями.

Илия Евлампиевич дрожал от нетерпения. Лесной гость подошел к расстеленной тряпице, встал против Вещевателя и все присутствующие почуяли исходящий от мужчины застарелый перегар, чем по-видимому и было вызвано его нездоровье.

– Аз Есьм – Гир, сын Лих степных, да Шишимор лесных, внук сынов сыновьих, чьи головы сечены, да души мечены… – начал было мужчина вяло, заплетающимся языком.

– Ай, да брось ты, сынок! – перебил его не выдержав Илия.

Он перескочил тряпицу и бросился на пришельца, обнимая и целуя того. Гир тоже обнял Вещевателя, Зинаида промокнула уголки глаз.

*

В земской избе сидели трое: Следчий, Полицмейстер и Печальник, который то бледнел, то зеленел. Мужчине дали сапоги, картуз и драный тулупчик, какие нашлись в шкафу Полицмейстеровой коморки, налили чаю, от которого гость наотрез отказался. Трое молчали.

– В голове не умещается, – презрительно хмыкнул Следчий. – Ожидали кого-то… кого-то эдакого, а тут пьяница и босяк!

– У тебя, Ваше благородие, и не уместится, ни в голове, ни в жопе, – проговорил Печальник, держась за больную голову (тот самогон, что пили они с Берендеем он в душе зарёкся более не потреблять, хотя при первом же случае позабудет свой зарок). – Принеси-ка лучше пивка студёного, да оставь нас на часок, нам с Полицмейстером потолковать надобно.

Следчий побагровел, вскочил, затоптался как застоялый конь, метнул в Игната Мироновича злой взгляд, но тот лишь кивнул, иди, мол, уважить надо гостя. Когда Василий испарился, хлопнув на прощание зло дверью, Печальник пристально поглядел на Полицмейстера.

Глаза у гостя были чёрными, с золотистым окаймлением, белки – красны, видимо с перепою.

– Итак, – начал Гир, скрестив руки на груди.

– Да вот, чертовщина, – замямлил Игнат, который всё-таки не верил, что перед ним не простой пьянчушка.

– Это-то как раз понятно, – зевнул Печальник. – Печальниками нас кличут не потому, что на радость идём.

– Простите, уважаемый Гир, не знаю, как вас по батюшке, – Игнат Миронович упёрся локтями в столешницу и сложил руки в замок.

– Дык, а кто ж призывал, – удивился Гир, и даже выпучил глаза. – Крайний Вещеватель – Илия Евлампиевич, он стало быть и батюшка на сей раз, а?

– Гир Илиич, значится, – кивнул Игнат. – Так вот, Гир Илиич, я не особливо-то разузнал о вашем ремесле, не могли бы вы немного просветить… я, признаться и о существовании Печальников не ведал, пока Ворожея не сказала…

Гир глядел на Полицмейстера со скучающим выражением лица.

Кобылёнку не тронули, не тронули и обоз. Лошадь дремала поставив переднее копыто на «носок», прикрыв глаза, когда четверо вышли из лесу. Печальник молчал, сидя против Кривой Зинаиды, которая жадно взирала на мужичонку. Следчий оглядывал Гира с придирчивой брезгливостью, силясь хоть в чём-то уловить нечистое его происхождение. Ничего не выдавало. Илия Евлампиевич, роняя крупные, размером с клюкву слёзы, остался на своей опушке.

Приехав в город, повстречали они хмельного священослужителя, который, в прочем проигнорировал четвёрку. Зинаида нехотя отлепила взгляд от Печальника и скрылась в своей землянке, остальные проследовали в земскую избу.

– Чудно́, – промолвил Гир после недолгого молчания. – Чудно, что такой вопрос задаёте… Ведьма вас надоумила, сударь, наведаться в чащобу?

– Она, – кивнул Полицмейстер.

Печальник откинулся на спинку стула.

– Веруешь ли, Игнат, в каких-нибудь богов? – спросил, прикрыв глаза.

Игнат Миронович даже поперхнулся.

– Это ж простой вопрос, – Гир приоткрыл один глаз, воззрился на собеседника. – Да или нет.

– Так э…– замялся Игнат.

– Понятно, – Гир открыл второй глаз, сел ровно и вытянул в сторону двери руку.

Та распахнулась, ошарашив Следчего, который стоял на пороге с крынкой в руках.

– Чтоб сподручнее было, – пояснил Гир. – Не расплескал по дороге-то?

Следчий побелел, белёсые губы вытянулись в ниточку, даже показалось, что послышался скрип его зубов. Он прошел в комнату, брякнул крынку об стол, чуть не разлив её содержимое, затем сел на лавку рядом с Игнатом и скрестил руки на груди.

– Вот по этому-то сразу видать – православен, по-русски православен, – ухмыльнулся Гир и отпил из крынки. – Ох, хорошо…

Он улыбнулся. Игнат и Следчий подались вперёд, уставились Печальнику в рот, ожидая увидеть там клыки и частокол игл, но Гир их разочаровал.

– Вы, я вижу силитесь уловить во мне дьяволово, – скривился он. – А между тем сего во мне ровно столько же сколько и Господнего.

– А?

– Аз есьм – не́тварь, – спокойно произнёс Печальник. – Не создан Богом, но есть с его попущения. Нас много таких, кому не нашлось места на ковчеге.

Чиновники сидели в недоумении.

– Тьфу ты, – сплюнул Гир и от слюны его зашипело половое дерево. – Что ж не слыхали моей отповеди на призыв? «Аз Есьм – Гир, сын Лих степных, да Шишимор лесных, внук сынов сыновьих, чьи головы сечены, да души мечены…» Все мои родственики – создания нетварные.

Чиновники молчали.

– Не сотворили нас, понятно? Ни Диавол, ни к вечеру помянут будет, ни Бог, всего ему хорошего, – Гир помахал рукой в потолок, поприветствовал кого-то невидимого.

– А, ну понятно, – кивнул Игнат. – Стало быть вы как бы за братьями своими ведёте охоту?

– Ой дурак, – Гир хлопнул себя по лбу, скривился и вновь припал к крынке. – Чтобы охотиться, – продолжил он напившись. – Потребно, наверное, хоть какую-то в том иметь нужду…И средства.

– Говорите загадками, сударь, -фыркнул Следчий. – Дурака валяете, иными словами! А меж тем время уходит.

– Вы меня изволили призвать, – спокойно ответил Гир и тихонько икнул. – Сами-то знаете в чём печаль?

Игнат изложил дело как знал. Печальник выслушал не перебивая, лишь прихлёбывая из крынки. С каждым глотком самочувствие его улучшалось.

– Вот и всё, что имеем на сегодняшний момент, – подытожил Игнат.

– Косоньку-то девчушкину схоронили, аль как? – поинтересовался Гир.