Читать книгу Сквозь себя - Рита Фогель - Страница 1

«Человек- как роман:

до самой последней страницы не знаешь, чем кончится»

Замятин Е.А. «Мы»

Солнце сегодня светило как-то по-особенному, как-то по-другому. Я сидела на деревянной лавочке и чувствовала тепло дерева, которое пропиталось солнечными лучами и отдавало его мне. Вокруг, застилая горизонт, растеклось одурманивающе зеленое полотно молодых листьев. Я слышала всплески воды из небольшого искусственного пруда где-то в отдалении и чувствовала, как мою кожу ласкают ладони ветра.

Сегодня особенный день. Я просто сижу в этом прекрасном городском парке. Я ощущаю что-то новое, ощущаю каждой клеточкой своей кожи, каждым нано сантиметром своего тела, каждой молекулой своего сердца, что я свободна. Все страхи и тревоги отброшены, все предрассудки прошлого остались за воротами этого парка и за той бесконечной стеной, которая разделила на «до» и «после». Наверное, только падение в бездну, только раскол хрустального замка, могло привести меня к свободе, к умиротворению, к счастью и к себе. Я здесь, я дышу этим воздухом, я вижу этот реальный мир, и я живу. Я проснулась.

***

Еще каких-то десять лет назад я гуляла по совершенно другому городу и другой стране, ходила по знакомым улочкам, всматривалась в знакомые лица, училась и жила свободной жизнью молодой девушки 17 лет. Жизнь текла как горная река, то меняя свое направление, то огибая большие жизненные валуны, то бурля, то затихая. Вокруг менялись времена года, убранство растений, одежды людей, но река все текла и текла, не останавливаясь, с разной скоростью и в разные направления.

Я и сейчас думаю о своей жизни и представляю себе эту горную реку, окруженную гладкой галькой и зеленым сочным мхом: кое-где по берегам, прорастают желтые дикие цветы, которые тянутся к солнцу, привлекая проснувшихся пчел, как искры-воспоминания моих моментов счастья. Вода прохладная полная жизни и нетерпения, со скоростью света бегущая в будущее и в неизвестность. Это моя молодость, моя жизнь, наверное, такая же, как и у миллионов девушек и парней, устремляющихся в большое плавание.

И только сейчас я понимаю, что то, что ты представлял себе за горизонтом не всегда то, что там в действительности существует. Может оно и к лучшему?

Глава 1. Начало.

Часть 1.

В один прекрасный день я проснулась с ощущением остановки, ощущением бесконечного зеркального лабиринта, в который мы все попали. Розовые закаты, бессонные ночи, стремление вобрать в себя все и сразу затупилось, замерло в пути, остановилось на заброшенной железнодорожной станции. Осталась серость асфальта, серость стен и потолка, серость будничной жизни, в которую я попала. Исчезла вся сочность, вся яркость, вся загадочность существования, померкли даже краски, которыми природа одарила свои великолепные создания.

Это было время, когда происходила смена всех представлений о жизни, которые когда-либо существовали. Не знаю, чем это объяснялось. Просто люди, мы все, и я вместе с ними, начали бояться. Страх накрыл нас толстым непроницаемым саваном. Мы боялись. Боялись за всё. Боялись из-за ничего. Боялись дышать, боялись смотреть, боялись услышать, боялись подумать. Тревога беспричинная, постоянная, сознательная оказалась в числе постоянных гостей. Затем мы начали бояться выходить из дома. Закрылись в своих панцирях и спрятали головы. Следующим шагом стал страх друг друга, страх общения, страх прикосновений, ужас близости и чувств. Чего именно мы тогда боялись, я до сих пор не могу понять. Может это был какой-то запущенный вирус или просто очередная новая разработка спецслужб. То ли это была угроза извне, или угроза внутри, а может всё и сразу. Теперь сложно сказать. Но каждый день мы слышали сообщения о неминуемом горе, беде, урагане, войне, болезни и смертности. Все, что мы стали видеть и слышать, все это грозовое облако ужаса окутало мир и расползлось в каждый дом липкой и вонючей паникой. Страх проникал в щели дверей и окон, вливался в уши, глаза и сознание. Каждая клеточка тела и сознания находилась в жуткой агонии, в постоянном напряжении и ожидании того самого конца. Конца, который на самом деле и так неминуем для каждого из нас. Но осознание наступления его именно сейчас, сегодня или через неделю, усиленное в тысячи раз этой волной хаоса, распространявшейся повсюду, имели свои необратимые плоды.

Было весеннее солнечное утро, я нежилась в теплой кроватке, переключив уже два будильника и наслаждаясь последней минуткой такого сладкого сна. Как же не хотелось вставать на работу, (я тогда еще работала в небольшой, но успешно развивающейся компании). Звук сообщения вырывает в реальность.

«Господи, кому там не спится в 6 утра?», − думаю я.

С закрытыми глазами шарю рукой по тумбочке, наручные часы летят на пол, а я, продрав глаза, нахожу телефон и читаю сообщение:

«Введен режим чрезвычайной ситуации. Всем оставаться дома».

Странно. Может мне показалось? Пытаюсь открыть глаза на максимум и перечитываю еще раз сообщение. Текст и смысл прочитанного понемногу вливаются в сознание и еще сонный мозг.

«Интересно это спам какой-то или что?»

Морщусь и кривлю губами. Давняя привычка делать губы бантиком в самые неподходящие моменты. Позвонить кому-нибудь? Наверное, звонок в 06.00 утра − не лучшее начало дня, но разве есть выбор? Пишу начальнику и еще парочке коллег.

«С добрым утром. Вас случайно сегодня не разбудила прекрасная новость о выходном?»

Ответа нет.

Валяюсь еще десять минут и отрываю себя от кровати. Надо собираться. Что ж я скажу на работе? Что опоздала или не пришла из-за какого-то нелепого сообщения? Ну-ну.

Спустя 45 минут я уже почти собрана, кофе выпит, одежда приготовлена, макияж и прическа на месте. Пытаюсь дозвониться кадровику, потом начальнику, потом еще одному коллеге. Занято. У всех. Странно. Может линии перегружены, или не я одна получила такую спам-рассылку. Ну и что же делать? Выглядываю в окно. На улице тишина, только трели проснувшихся птиц и шелест молодых листьев. Нет ни одного человека. Очень странно.

Выхожу с домашнего ноута на рабочую почту и вижу адресованное всем сотрудникам письмо.

«Всем оставаться дома. Правительством в связи с надвигающейся угрозой жизни и здоровью граждан введен режим полной вынужденной изоляции».

Часть 2.

На первых этапах этого глобального введенного режима изоляции мы заперлись по домам и сидели в своих квартирках тише воды, ниже травы. На улицы вывели солдат. Выход из дома являлся категорически запрещенным и недопустимым. По всем вопросам о перешагивании порога своей квартиры необходимо было обращаться в специально созданные отделения по телефону или интернету. Но линии оказались постоянно перегруженными, а приходившие ответы свидетельствовали о невозможности в ближайшее время рассмотреть обращение или о невозможности одобрить выход. Людей обеспечили продовольствием и товарами первой необходимости и заперли по домам. Наверное, мы были этому рады. По крайней мере, про недовольства я ничего не слышала. Такое не транслировали по телевизору, не освещали в интернете, не озвучивали на радио. На тот момент мы были так напуганы, и так к этому подготовлены, что просто остались дома. Чувство страха, которое разливалось по улицам, втекая во дворы и дома, понемногу, сантиметр за сантиметром, метр за метром поглощало все население. В тот первый период мы только начинали думать, как эгоисты, как отдельные составляющие общества, заботясь только о себе, сохраняя свою безопасность, свою жизнь и свое здоровье. Это чувство самосохранения породило новые страхи и тревоги. Если кто-то рисковал и выходил из дома, то уловив посторонний запах, мчался обратно, запирался на все замки и нервно оглядывался. Мы отгородились, забились в свои раковины и выжидали.

Это было начало нашего нового современного мира. С каждой минутой, каждым часом, каждым днем, рой мыслей-хакеров ломали привычки и волю, атаковали со всех сторон, из всех возможных информационных каналов.

Не скажу, что я стала исключением. Нет, я была среди них, среди массы запуганных человечков, мечтающих просто выжить. Неважно как, где и когда, важно только одно – спрятаться, скрыться и жить.

Дышать: вдох-выдох.

И снова: вдох и выдох.

Я дышу, значит я живу.

Остальное − неважно.

Я тут, я в убежище, я спрятана, у меня еще есть еда и вода, а это значит – я спасена.

Я просыпалась с мыслью о том, что каждый человек − эта целая вселенная угроз, что это разносчик заболеваний, что он венец всех бедствий. Но этот человек не я. Это кто-то другой. Он/она – это угроза. И красная лампочка загоралась и мигала… мигала… мигала… перед глазами.

Чем больше мы оставались дома, в своих панцирях и раковинах, тем больше боялись, тем сильнее закрывались, отстранялись, наращивая стены и перегородки.

Так рождалось современное общество со своими правилами, ограничениями и устоями, которые должны были нас спасти.

Было ли это спасением, я не знаю, поскольку, проснувшись в один прекрасный день, я поняла, что все изменилось. Мои мысли о свободе и путешествиях, о любви и выборе, о семье, о ценностях, формировавшиеся столетиями – все стерлось, испарилось, просто лопнуло в самом центре сознания и кануло в черную дыру. Теперь во главе Вселенной стоял Страх и Самосохранение. Они правили балом, они управляли жизнью, они диктовали правила. Моя прошлая жизнь растаяла, как мороженое под палящим солнцем пустыни. Уже не соберешь в рожок, не заморозишь, не вернешь прежнюю форму, не очистишь от налипшей грязи. Мороженое уже просочилось в трещины сухой земли и теперь не я, а кто-то другой полакомится им.

Часть 3.

256 день с переселения в хранилища.

Прошло уже 256 дней после нашей вынужденной изоляции и распределения в хранилища. Нет, я не сумасшедшая, которая отмечает дни-палочки на стене или в спрятанном под матрасом блокноте, просто существует такой календарь изоляции. И, кстати, переселенные больше пользуются им, чем обычными, уже отжившими свое, простыми временными календарями. Какая нам теперь разница – какое число или какой сейчас месяц?

Я только жду новостей: новостей, что все наладилось и можно вернуться домой. Но все временное, понемногу становится постоянным. Многие уже не верят, что мы вернемся, что все изменится и будет по-прежнему. Называют наш режим вынужденным самосохранением. Описывают его совершенства, огромные плюсы и всего-то маленькие, мозолящие глаза минусы, которые, как по мне, просто жирные огромные недостатки. Если представить весы, то на одной стороне лежит чистое, белое, дезинфицированное перышко, а на другой – огромный кусок сырого свиного мяса, который тянет весы к полу, и скоро они упадут и разобьются в прах, а перышко, подхваченное волной воздуха, воспарит над землей. Вот как я представляю то, что сейчас происходит.

Смотрю в окно.

Пусто, как и всегда.

Пейзаж за стеклом, как обои на стене – сто оттенков серого. Меняется только освещение.

Везде теперь только пустынные улицы. Я не считаю охранные посты, (которые, как говорят, натыканы повсюду) и вооруженных людей в экипировочных скафандрах оживлением улицы. Они тоже – часть пустынного пейзажа. Хотя, даже скафандроносцев, (смешное слово, сама придумала), я в реальности видела всего пару раз в самом начале переселения. Но зато так показывают в новостях.

Хм, возможно кто-то отваживается выходить из убежища, несмотря на всегосударственный запрет? Но это не я. Поэтому я наверняка и не знаю, пустынны там улицы за углом моего корпуса или нет. Но из окна, которое есть в хранилище, (так теперь называется наше жилье), видны только стены соседнего здания. В этой картине я знаю все продольные и перпендикулярные линии, малейшие сколы и трещинки, знаю, как солнце перепрыгивает с кирпичика на кирпичик, знаю время, когда оно прячется за углом, и стена надевает свой теневой плащ. Еще можно понаблюдать за безжизненной почвой, кое-где поросшей сорной травой, и конечно за пустотой. Пустота здесь повсеместна, она всепоглощающа, наполнена только молекулами кислорода и крупицами пыли, которые создают хоть какую-то видимость существования.

Прежняя Я наверняка спросила бы: «И как же ты живешь? Что делаешь? Невозможно же сидеть каждый день в четырех стенах?»

А я бы ей с грустью ответила: «Всё возможно. В нашем мире всё возможно!»

Всю информацию о жизни за окном я узнаю из Пространства. В Пространстве есть доступ ко всему на свете. Я могу побывать в любой точке мира, на вершине горы, на дне океана и даже в космосе. В нем есть всё: нужное и ненужное, необходимое и увеселительное. В нем мы работаем, гуляем, любуемся природой, дышим свежим виртуальным воздухом, ходим за покупками, ходим к врачу, оплачиваем счета, берем кредиты и даже путешествуем. В нем теперь мы живем.

Почему все так? Почему мы живем в Пространстве?

Потому что выходить в настоящий мир без специальных схем, вмонтированных в щиколотку левой ноги небезопасно, а вернее сказать запрещено законом, строго наказывается и жестко преследуется. Схемы предоставляются служащим на благо общества, государственным лицам, армии и еще каким-то высокопоставленным людям, без которых как утверждают глашатаи: «наш мир рухнет». (Мне так и хочется сказать в экран: «Он уже рухнул, оглянитесь!» Но нельзя. И страшно. И духу не хватает.) Списков этих людей не найти, я пыталась. Все засекречено, чтобы этой информацией не смогли воспользоваться враги. Кто же такие эти враги? Тоже вопрос без ответа. Мне, кстати, такая схема не полагается. Их количество ограничено и выпускается индивидуально на каждого. Можно, конечно, подать заявку на получение схемы, но 100 из 100, что придет отказ. Тоже пробовала, и не один раз, и не я одна. Если честно, то пробовала ровно 100 раз. Так что я знаю, о чем говорю.

Вывод: права на выход у меня нет, как и у миллионов таких же, как я, изолированных в хранилищах из бетона и кирпича человечков.

Так что выпью кофе и буду собираться на работу. Настроение сегодня просто паршивое. Да еще этот кофе. Он просто ужасен. Вода, подкрашенная какими-то ошметками какао. А может и вовсе не какао. Кто его теперь знает?

Как же они говорили на первых этапах вынужденной ПИ (так сокращенно в Пространстве обозначается наш современный режим полной изоляции)?

«Это будет новация! Виртуализация! Машинизация всего производства! И все это ради нашего с Вами блага!»

Да что эти машины понимают в зернах кофе? Я помню из прошлого, а может просто из генного фонда, который мне передали мои родители, а им их родители, как красивые девушки в цветных нарядах перемешивают зеленые зерна кофе в мешках. Как подкидывают на больших черных сковородках эти зерна, и, словно волшебные камушки, сказочные бобы взлетают в воздух и возвращаются на раскаленный металл. Казалось, что даже через экран телевизора, через свои воспоминания я чувствовала тот аромат, который разливался по комнате от сваренного в турке черного кофе. Этот аромат обволакивал, заполнял легкие, проникал в тебя, вливаясь горячей кофейной лавой. С крохотной такой горчинкой, которая растекалась по языку. Были же времена… Или это снова только фантазии? Сейчас я плохо высвобождаю свои реальные воспоминания. Они смешались с фантазиями в огромном таком мешке каши в голове. Хотя, если усиленно постараться, то я точно знаю, как отделить воспоминания от фантазий. Воспоминания уже потускнели, поблекли, как снимки, которые со временем становятся всего лишь потертой бумагой, а краска с каждым разом отколупывается маленькими кусочками и остается на подушечках пальцев, пропадая тем самым в бездну забытья. Фантазии, они же наоборот, всегда яркие, всегда свежие, как только что сорванный цветок…

Вернемся к кофе, а то в такой атмосфере изолирования я уже научилась вести беседу со своим внутренним Я. Скучноватый, конечно, собеседник, но какой уж есть.

Кофе, конечно, сейчас такой же черный, горячий и даже густоват. На дне остается осадок чего-то темно-коричневого, словно вулканический песок. Но! При его приготовлении, при заваривании, при прикосновении напитка с губами – ничего не происходит! Я не чувствую абсолютно ничего. Запаха нет. Он исчез, испарился, как и мои воспоминания. Это просто горячая вода темного цвета, горчащая на языке. Где его изюминка, его душа, его бодрящая сила? Ничего не осталось, как и во мне. Это теперь просто жидкость, утоляющая жажду или же отголоски прошлых привычек, осколки стертого мира.

Часть 4.

Четверг, 599 день с переселения в хранилища

Сегодня, наверное, пятница. Я точно не знаю. Когда ты живешь один и не выходишь на улицу уже 599 дней, то понемногу начинаешь сходить с ума. Небольшое сумасшествие началось у меня, кажется, месяца через три после переселения. Я стараюсь казаться трезво мыслящей, стабильной, развивающейся единицей, но это становится все сложнее. Одиночество и бессменные декорации убивают по микрограмму мой здравый смысл, словно он такая пузырчатая упаковочная бумага, а Одиночество просто берет и своими длинными костлявыми выбеленными пальцами лопает пузырек за пузырьком, успокаиваясь и наслаждаясь пустотой, появляющейся под пальцами.

…

Как-то раз в Пространстве на секретном порте, запрятанном где-то в укромном уголке какого-то забытого города, (хотя не верится мне в его секретность, если даже я его нашла), так вот я услышала, что все больше людей уходят в «лучший мир».

«Не могут прижиться в новой реальности», − говорил кто-то.

Интересное словосочетание, оценивающее жизнь человека. «Прижиться». Где или куда мы должны приживаться? Жили себе, жили, и вдруг на тебе и должны прижиться? Наверное, как растения, вырванные из родной земли и пересаженные в горшки. Просто должны прижиться!

Ладно, оставим эти сумасшедшие мысли, которые «прижились» в моей голове и все чаще всплывают на поверхность.

…

Прихожу на работу, разве что вход в виртуальный офис можно так назвать, в сравнении с приходом в офис, который был когда-то: с дорогой, то есть поездкой в метро, на автобусе или на машине по пробкам, и столкновение с уймой людей. Да, сейчас все стало намного проще. В определенное время я должна войти в порт, то есть одеть специальные наушники и очки, ввести свой номер и подключиться к Пространству. При входе в порт набираю название своей компании и № офиса, и меня переносит в виртуальный рабочий кабинет, где я встречаюсь со своими коллегами, выполняю ежедневные скучные задачи и занимаюсь всякой другой дребеденью. Моя работа сейчас заключается в том, что я каждый день формирую какие-то отчеты, отправляю их в другие офисы по всему Пространству, связываюсь с нашими клиентами и так далее, и тому подобное.

Работа есть у всех, поскольку после переселения был принят закон об обязательном распределение всех изолированных. Для этого каждый член нового общества прошел просто нереальное количество тестов, заполнил миллион бланков и всяких бюллетеней. У меня рука устала подписывать виртуальные заявления. Вся ситуация напоминала кадры черной комедии, и в голову приходила мысль, что, где-то в талмуде заявлений могло затеряться и спрятаться заявление, по которому и внутренние наши органы теперь уже не наши. «Смешная» была бы шутка-ситуация. Хотя может в этой шутке была только доля шутки. Хотя какая разница, куда денутся мои органы после смерти. Вот мне− нет разницы. Я не против, если они спасут чью-то жизнь, подарят кому-то безнадежному надежду. Интересное словосочетание.

Чем тут еще развлекаться то? Куда же делись те, кто не пожелал переселяться, или не захотел работать, я не знаю. Они просто были вычеркнуты из книги жизни нашего общества, стерты с лица земли. Может они выбрали свободу и теперь скитаются по диким лесам, а может погибли от угроз, которые нам так красочно описывали.

Ну так вот, про тестирования. В общем, результаты тестирования должны были показать наши способности, сильные и слабые стороны. По их итогу мне назначили это скучное место со скучной трясинной работой. Хотя есть ли сейчас веселая работа, когда мы все сидим по убежищам?

И вообще, зачем мы все этим занимаемся? Зачем работаем? Я понимаю тех, кто работает на Пространство, создает что-то, обеспечивает нашу жизнедеятельность, нашу безопасность. Ну а я? Я то зачем работаю?

Наверное, осталась привычка зарабатывать деньги и ходить на работу. От нее никуда не деться. Деньги, хотя и виртуальные, находятся в виртуальном банке. Но чтобы купить не виртуальные пока еще продукты, (которые доставляются к тебе домой по расписанию раз в неделю), необходимо их все-таки иметь.

Мне иногда кажется, что нам оставили право работать, только чтобы занять наши мысли и время. Что же нам делать бодрствующую часть суток, которую мы раньше тратили на семью, работу, дорогу и реальные развлечения? Думать? Бунтовать? Желать? Чувствовать? Сходить с ума? Нет, думать это плохо! Чувствовать нельзя! Желать вредно! А сходить с ума− так это вообще роскошь, и соответственно запрещено!

Нужно просто жить, существовать, заполнять пространство.

Я не спорю, жизнь − это прекрасная штука, и мы за нее так «боремся». Наверное, кто-то удовлетворен этой новой жизнью. Кому-то она пришлась по вкусу, кому-то, само собой, нет. Зато теперь мы можем в один миг оказаться на виртуальном пляже, посмотреть Эйфелеву башню, погулять по Риму. И все это, не выходя из дома.

Но разве это жизнь?

Кто перемещался по миру когда-то, путешествовал, бродил по вековым улочкам, кто был там «живым», тот, как и я, понимает, что все остальное – просто иллюзии жизни, затянувшийся сон!

Мои мысли в голове, мои обрывочные воспоминания намного сочнее того, что я видела, к примеру, в виртуальном Париже.

Реальный Париж когда-то в прошлом.

Битком забитый аэропорт, мы ждем наши чемоданы.

−Я надеюсь, это будет незабываемый отпуск! − говорю я с нетерпением, в предвкушении прекрасного счастливого времени с тобой.

−Конечно, мы ведь так «тщательно» всё распланировали, − с легкой ухмылкой подтруниваешь ты.

Да, план был гениален:

1)Утром – кофе и круассаны;

2) Днем – прогулка «куда глаза приведут». Ты смеялся и говорил, что если наши глаза наделены навигационной системой, то они должны привести нас к Эйфелевой башне, которая видна из нашего окна в маленьком семейном отеле. А если повезет, то и к Лувру, залы которого, даже при желании, не обойти за весь наш отпуск, и конечно к апогею всех моих романтических чувств книжного червя – к Собору Парижской Богоматери.

3) Вечером – ночной Париж, вино, французская кухня и опьяняющий секс на десерт.

Мы добрались до места только к вечеру, поскольку попали в самый час пик по дороге из аэропорта. Это была маленькая семейная гостиница на крохотной уютной улочке в самом сердце Парижа. Она ютилась между парижскими песочного цвета домами, словно втиснутая среди них сказочником, перенесшим ее сюда из своих произведений про миниатюрных волшебных существ. Даже лифт в ней, как мне показалось, создан исключительно для сказочных персонажей, поскольку мы вдвоем и наш чемодан не смогли в него поместиться. И почему то, он ехал только до 3 этажа, а гостиница, к сведению, была четырехэтажной. А наш романтический номер как раз находился на четвертом. До него после третьего этажа только по лестнице. Видимо это была тайная фантазия французского инженера, который представлял, как ты, уставший после перелета турист, с 15-ти килограммовым чемоданом взбираешься по красной ковровой дорожке в свою уютную мансарду парижской гостиницы. И мысленно проклинаешь все на свете: пробки, маленький лифт, Париж и того самого инженера. Хотя любые воспоминания всегда лучше беспамятства. Но мы не проклинали. Мы смеялись, рассыпаясь от радости по этим маленьким ступеням, покрытым красным ковром, прижимались друг к другу и взбирались на гору романтики.

−Хватит ворчать, − ты опять смеешься надо мной.

− Я не ворчу, я же не старая бабка, мне всего-то 20!

− Вот-вот, − отвечаешь ты с поразительной хулиганской улыбкой.

До сих пор не могу привыкнуть, когда ты так мне улыбаешься. Как будто смешинка попала тебе в уголок губ и потом отскочила блеском в серые глаза.

Это был наш Париж.

Круассаны и кофе по утрам. Никогда не ела ничего лучше и бесподобнее этого мягкого, бархатного воздушного, одурманивающего своим запахом, хлеба. Как только человек смог создать такое чудо, такое совершенство вкуса! Уму не постижимо.

Мы гуляли по длинным, постоянно куда-то убегающим, улочкам.

Мы вдыхали, мы дышали, мы жили.

Ты прижимал меня к себе, впивался в мои губы и любил меня бессмысленно, безнадежно-отчаянно и так безгранично.

На второй день после приезда мы просто обязаны были Ее увидеть. Она -символ Парижа, величественная, вдохновляющая, и, как говорили путеводители, самая фотографируемая достопримечательность города. Рассматривая картинки с Ее изображением, я думала о Ней как об отличной смотровой площадке, с которой можно полюбоваться городом свысока, ну и конечно, как о месте для поцелуев. Но когда оказалась рядом, у подножия, мое сердце забилось от восторга. Мы всего лишь крошки под Ее ногами, маленькие песчинки, разбросанные где-то внизу. Внутри бурлил ураган эмоций, хотелось дотронуться до Нее, прижаться к Ней, обхватить Ее всю и вобрать в себя. Во мне плескался детский или даже щенячий восторг. Улыбка, не сходившая с лица, расцветала все ярче и ярче при любовании Ею. Я запрокинула голову и пыталась окинуть Ее взглядом, ощутить Ее масштабы, Ее инженерное превосходство, понять Ее генетический код. Не знаю, какие ощущения Она вызывает в других, но я влюбилась в Нее с первого взгляда.

У каждой ноги Башни расположились кассы и толпы людей, мечтающих Ее покорить. Мы выбрали сторону, где, почему-то, было меньше всего народу. Ты не любил ждать, не любил попусту тратить время. Отстояв не самую большую очередь и оказавшись на пороге кассы, мы поняли, почему здесь было меньше людей. Эта касса продавала билеты на пешую прогулку до первого уровня символа Парижа. То есть остальные проедутся на лифтах по другим ногам, а мы выбрали лестницу или же она выбрала нас?

Я ни капельки не жалею об этом выборе, об этой случайной неслучайности, показавшей мне Её во всей красе, позволившей мне пропитаться Её духом и силой.

Прогулка по ступеням, возносящим тебя к небу, оказалась удивительной, необычной, пугающе-будоражащей и прекрасной одновременно. Шаг за шагом мы поднимались вверх по металлическим лестницам, поселившимся внутри Нее. Ни ветер, обдувающий меня со всех сторон и растрепавший волосы, ни бесконечное количество ступеней, вившихся вверх, ни высокие каблуки, мешающие и застревающие в металлических прорезях, не могли остановить тот поток любви, который я ощущала к этому творению человека. Я была в Ней, я гладила Ее, я любила Ее. Любила Ее и тебя, придерживающего меня за руку и улыбающегося моему детскому безумию. Мы поднялись на первый уровень, потом прокатились на лифте на второй, и отдались чувству свободы, чувству безграничности, чувству волшебства, всем чувствам, царившим там. Это было бьющееся сердце Парижа, и его биение отдавалось у нас в сердцах.

Со смотровой площадки открывался поистине сказочный вид на город, на его архитектуру и строение. Я увидела Париж как цельный организм со своими клетками, складывающимися в органы, своими сосудами, костями и мышцами. Он дышал, он жил, он функционировал. Мы стояли, обнявшись у самых перил, ты укрывал мое хрупкое тело от ветра, шептал какие-то слова на французском, а я любовалась городом, пытаясь запечатлеть каждую секунду, каждый момент этого дикого счастья, заполнившего меня до краев.

По вечерам мы гуляли по неровным мозаичным улицам, выложенным древними камнями, пили вино в маленьких уютных кафешках, пробовали колоритные закуски и обычные для парижан, но не совсем обычные для нас блюда.

Я с улыбкой вспоминаю «потрясающее» обслуживание в ресторанах и кафе этой столицы. Я, конечно, не спорю, в этом городе не нужно спешить, не нужно бежать и торопиться. Но томиться в ожидании одного хотя бы взгляда официанта по пятнадцать, а то и двадцать минут, казалось кощунством. Я психовала и ругалась, а ты только смеялся и повторял:

− Наслаждайся каждой минутой. Они бесценны. Просто любуйся мной.

Твой смех рассыпался вокруг меня яркими вспышками изумрудов. Он будоражил эмоции, он вдохновлял на свершения, он успокаивал ураганы и тушил пожары негодования. Я наслаждалась им, как женщины наслаждаются подаренным дорогущим блестящим колье, обрамляющим тонкую шею.

Я любовалась. Любовалась Парижем и тобой.

Часть 5.

847 день с переселения в хранилища

Сейчас мне так хочется сказать: «А помнишь?»

Но кому я это скажу? Мы теперь все одиночки. Все разделены по своим капсулкам, по своим сотам. Мы теперь − большой улей или муравейник, где у каждого своя миссия и свое предназначение. Когда в детстве мы смеялись и называли наш город муравейником, потому что все были заняты, бегали туда-сюда, копошились, тогда мы ничего не понимали. Сейчас мы действительно превратились в него.

У каждого теперь своя роль. Нас поделили на части, на отдельные части одного механизма. Семьи делили, детей и родителей делили, всех делили. Все дети теперь живут в детской зоне, где, как говорят, им всем обеспечен надлежащий уход и забота. А любовь, материнская и отцовская реальная любовь? Любовь брата? Любовь к сестре? А детская любовь, искрящаяся в маленьких глазах? Она никому уже не нужна? Куда она делась? Ее не закажешь на обед, не купишь в Пространстве, не отыщешь на полке или в книжке. Как ее почувствовать в нереальном мире?

Как там эти маленькие, еще не окрепшие создания живут без любви?

Но, как показывают все новостные ленты: «Дети счастливы, они развиваются, они окружены государственной заботой и присмотром». Родителям вроде даже позволено с ними встречаться и гулять в Пространстве.

Как заявляли они: «Все это на благо нас с Вами. Ваши дети теперь всегда под присмотром. С ними ничего не случится, они не попадут под машину, их не украдет какой-то сумасшедший, они не упадут с крыши какого-то гаража. Теперь Ваши дети наверняка станут взрослыми!»

Лозунг, бесспорно, ударный. Люди, которые это все придумывают, просто гении, отличные психологи. Знают, чем и как потушить возможные очаги пожаров. И послушав их, ты задумываешься: «А может так-то действительно лучше? Может они знают лучше меня, больше меня? Да и время такое опасное.» И сам приходишь к выводу: «Да, они правы».

И все, цель достигнута, мысли перевёрнуты верх дном и текут теперь в нужное направление безопасности каждого.

Только к сожалению не все мозги поддаются хлорированной промывке. Мои вот никак не очистятся от налета своемыслия и неуверенности в правильности происходящего. Меня все как-то тянет к свободе и к чувствам. Никогда не любила ничего совершенного. Хаос по мне так намного приятнее.

***

Мы с ним были хорошей парой, как бы сказали раньше.

− А помнишь, как мы познакомились? – как-то я спросила, засыпая у тебя на плече.

− Ты меня соблазнила, − нагло заявил ты.

− Нееет, − возмущенно завизжала я. − Я ничего такого не делала.

− Делала, − не унимался ты.

− И что же я сделала?

− Ты влюбила меня в себя. Твои голубые глаза манили меня, манили, и я сдался и потонул, – со звенящим смехом сказал мне ты тогда.

После этого твои руки властно прижали меня к себе, я чувствовала жар тысячи написанных романов у себя под кожей. Пламя зарождалось так быстро и с такой силой, что нам не хватало мужества его остановить.

А сейчас…

Больше нет пар и нет семей. Есть только совместимые составляющие.

«Семья- это не безопасно!» − говорили они, когда разделяли нас всех на единичные части. Сейчас мы просто цифры, такие вот статистические данные.

Мы с тобой оказались неподходящими друг другу частями. Это казалось смешным и нелепым, но мы в это поверили. Поверили, что все во благо. Теперь я даже не знаю где ты, помнишь ли меня, думаешь ли обо мне? Но я о тебе думаю, ничего не могу с собой поделать. Мысли о тебе для меня как запретная шоколадная конфета для диабетика- знаю, что нельзя, но всегда хочется. Просто при мысли о тебе всегда что-то лопается внутри, рассыпается на мелкие мелкие осколки. Ломается тот механизм, запущенный для моего сохранения. Правильно они говорили: «Чувства- это беда нашего времени. Мы должны думать о себе, каждая жизнь дорога. Каждый должен позаботиться о себе, и только так мы сможем выжить, так мы победим.»

«Почему я вспоминаю Париж и тебя?»

Наверное, потому, что иногда запах твоей кожи после душа вспышкой появляется в памяти. Мне кажется, что я помню его, что я его чувствую. Здесь и сейчас, в своем укрытом от других убежище. Но этого не может быть. Все чаще и чаще с волнами мыслей всплывают как в море после шторма ненужные и выкинутые воспоминания. Это меня беспокоит. Тревожит выстраиваемый новый мир, размывает ту стену из песка, которую я пытаюсь укрепить каждый день. Но песок, из которого состоит моя защита, это рыхлая, зыбучая масса, искусственный материал, безжизненные зерна минерала, которые рассыпаются при каждой нахлынувшей волне.

Может стоит обратиться к психологу? Тогда мне придется пойти в клинику в Пространстве. Сигнал об обращении сразу пойдет на работу и в Центр безопасности. Начнутся вопросы.

Да и что я скажу этому безжизненному доктору? Что скучаю? Что вспоминаю прошлое? Что мне одиноко?

«Скучать − это плохо, вспоминать − тоже плохо!» − говорили они, и скажет он.

«Все ведет к саморазрушению, а надо помнить, что каждая жизнь дорога и необходима!»

Зачем и кому необходима? Не знаю. Видимо кому-то, мне неизвестному.

***

− Аля, ты с нами? − говорит моя виртуальная коллега. − Ты сегодня сама не своя.

− Да, прости, просто задумалась.

− И о чем же? − она всегда придает слишком большое значение словам. Любознательная. Или…как это слово? Забыла. О, пронырливая. Что же мне ей сказать, ну не правду же?

−Прости, я…, я задумалась о том, в какое кафе сегодня пойти. Это конечно неподобающее поведение на рабочем месте, − с долей извинения, произношу я тихо.

− Прекрати, я никому не скажу. Кстати в «Блю блюз» сегодня будет концерт, − подмигивая, произносит она. − Я бы сходила, но у меня процедуры.

Хвастается, наверное. Ей льстит, что ее одобрили в программе «продолжение рода», а я вот даже заявку ни разу не подавала. Жуть это все, как по мне.

− Отлично, надеюсь все получится, − стараюсь улыбнуться я.

Она отворачивается, а я морщусь, и меня даже немного перетряхивает. Хочется сбросить с себя эти мысли и знания о «процедурах». Как подумаю, аж тошно становится. Почему кто-то решил, что быть вместе, быть парой, быть семьей, заниматься любовью и создавать таким способом ребенка – это плохо? Почему те процессы, которые создала сама природа, посчитались никчемными и небезопасными? Человечество больше двух тысяч лет размножалось естественным способом, а теперь кто-то решил все исправить. Вот только исправления этот механизм не требовал. И честно сказать, в этом направлении Режим попал впросак. Нет, рождаемость стабильная, численность населения регулируется по графику. Только вот недовольных много. Все-таки естественные процессы должны оставаться естественными. Говорят, что кто-то на этой почве даже пытается создать сопротивление, которое борется за старые идеалы. Но где же это сопротивление? Где эта могучая кучка недовольных людей, и когда же они всех спасут? А если это приведет только к еще худшим проблемам? Что тут скажешь? Странные смешанные чувства. Но нельзя об этом думать, просто нельзя.

− Буду стараться, может хоть какое-то время я … − мельком бросила она и отвернулась.

Я даже не успела расслышать окончание ее фразы. Возможно это был хрип ее души, задушенный обстоятельствами. Делиться эмоциями не разрешается, да и сам не захочешь. Мы же в искусственном пространстве, нас слушают и видят, все разговоры записываются. Раньше нас об этом предупреждали, когда мы звонили, к примеру, в банки. А сейчас нас просто записывают, фиксируют, идентифицируют. Говорят, что еще несколько лет назад была запущена программа, которая вылавливает определенные слова и настроения. Во всем этом вселенском Пространстве она слышит только то, что ее интересует. Не представлю, как это. Да и не хочу представлять. Но я считаю, что ни одна программа не сможет превзойти мозг человека. Наши мысли неконтролируемы и неуловимы. Сотни тысяч в день, со сверхзвуковой скоростью проносятся в головах.

А если кого и поймала эта программа, ну значит они просто глупцы. Попасться в лапы какому-то виртуальному набору букв, цифр и команд. Просто постыдно. Но, как говорил в прошлом мой хороший друг и отличный адвокат: «Правила нельзя нарушать, но стоит научиться их обходить. Не умеешь – не суйся.» Помню его грохочущий смех, отлетающий от мраморных стен каждый раз после выигранного дела и сказанной коронной фразы. Где он сейчас?

Часть 6.

1651 день с переселения в хранилища.

Прошло больше четырех лет, как мы живем в новом безопасном мире. Я все также работаю в офисе в Пространстве, куда меня распределили, живу в том же убежище, которое выделили при переселении и еще сильнее чувствую безысходность и одиночество, прилипшее к моей коже, словно намокшая смирительная рубашка. Работа надоела до пелены в глазах и барабанной дроби в висках, но как заведенный игрушечный пингвин, каждый день от звонка до звонка я жму на кнопки, свожу таблицы и развлекаюсь с цифрами. За это время я обзавелась некоторыми хобби, которые пытаются скрасить мои вечера и выходные, и парочкой знакомых, чья миссия заключается в том же. Иногда хожу в кафе и увеселительные заведения, которые за это время расплодились в Пространстве в геометрической прогрессии. Но из прежних эмоций и переживаний, связанных с прогулками по развлекательным местам, сейчас осталось только одно название «выход в свет». На какой свет мы теперь выходим? На свет виртуальных прожекторов? Сил нет, как надоела одна и та же механическая бесчувственная процедура отдыха:

− подключаюсь к Пространству, надев очки и наушники;

− ввожу свой номер;

− вхожу, расправив плечи в виртуальный зал,

− присаживаюсь за столик и смотрю на таких же неживых людей, пришедших «отдохнуть».

Можно даже внести разнообразие. К примеру, принарядиться. Это же «выход в свет». Надеть красивое платье, (если оно у тебя еще есть), нанести макияж, (чего почти уже не случается). Время и деньги эти дополнительные опции хоть и растрачивают, но удовольствия уже давно не приносят.

− и слушать музыку, попивая коктейль из чего-то не алкогольного, сделанный своими руками у тебя же дома.

Есть, конечно, специальная функция у некоторых элитных вычурных заведений, как «заказ по меню» с доставкой из этого заведения тебе на дом. Но все-таки, стоит учитывать, что доставка всего лишь раз в неделю, стоит это баснословно дорого и никогда не оправдывает ожидания. Такая же еда и еле сладкие химические безалкогольные коктейли, только в другой упаковке.

Рабочий день закончился, и я отключилась от офиса. Сегодня очередной вечер нахлынувшего опустошения. Оно настигает меня все чаще и чаще, не позволяя убежать или спрятаться ни в реальности, ни в Пространстве. Пытаюсь заснуть, но мысли все накатывают и накатывают новыми волнами. Пробую утонуть в воспоминаниях, которые уже почти затерлись до дыр. Роюсь в пыльных ящиках памяти и выуживаю забытые минуты, словно яркие вспышки старого фотоаппарата, с появляющимися снимками счастья и безумия. Но вместо умиротворения и облегчения вверх поднимаются горькие эмоции, словно река под проливными неунимающимися дождями, выходящая из берегов. Они засасывают в бурлящее жерло, тянут ко мне свои длинные костлявые руки, хватают за плечи и тащат вниз, не позволяя дышать. Закрываю глаза, а там все это превращается и смешивается в отвратительный коктейль, замешивается, собираясь в воронку, а потом превращается в адскую пустынно-огненную бурю. И вот уже лютый смерч гуляет по всему организму.

Один, два, три, четыре, пять… десять.

Один, два, три, четыре, пять… десять.

Один, два, три, четыре…

Не помогает, ничего не помогает!

Нечем дышать.

Открываю глаза, стены начинают надвигаться, комната уменьшается, потолок опускается, все ниже и ниже.

Ниже…

Ниже…

− Хватит! – кричу я про себя.

− Хватит! – задыхаясь, начинаю умолять саму себя.

Но ничего не помогает. Поток невидимой, но разрушающей, угнетающей, терзающей энергии все нарастает и нарастает. Он кружит вокруг меня, надо мной и внутри меня, словно облако мелких черных мошек, лезущих во все отверстия организма.

− Да сколько же можно?! − не выдерживаю я.

− Хватит! Хватит! Хватит! − кричат мои мысли.

Как же хочется выйти, просто выйти из этих стен, пройти сквозь них, как приведение. Вылететь в окно и чувствовать воздушную подушку, несущую тебя вперед.

Вскакиваю, подхожу к окну, смотрю в него невидящими глазами. Видимо отключили вентиляцию, потому, что мне нечем дышать. Совершенно нечем. Количество воздуха в комнате уменьшается с каждым вздохом. Стараюсь не дышать, горло саднит, руки трясутся.

Мне нужен воздух, воздух, воздух!

Но выходить нельзя, там может быть радиация или вирус, и вообще это запрещено. Запрещено, запрещено, запрещено!

Мигает красная лампа, красный, красный, красный свет.

Там за стенами может и не быть воздуха вовсе. Да скорее всего его там давно уже нет.

− Хватит! Стоп!

Меня бросает то в жар, то в холод. Холодные капли пота скапливаются на кромке лба, в ушах звенит вакуум, язык пересох, губы подрагивают.

− Нет, больше так не могу!

− Не могу!

Отхожу от окна, сознание в тумане от нехватки воздуха, тело судорожно перебирает ногами. Открываю металлическую дверь из хранилища. Босые ноги ощущают холодный пол, металлическую лестницу, снова пол. Глаза непривычно болят от напряжения, пытаясь привыкнуть к меняющимся декорациям. Я пытаюсь выбраться наружу. Дергаю ручку второй двери из корпуса. Она не заперта. «Странно, если выходить запрещено, то почему же никто не позаботился запереть двери. Возможно мы слишком напуганы, чтобы сделать этот шаг».

Отталкиваю дверь в неизвестность и делаю шаг. Ноги чувствуют непривычную холодную пыльную поверхность. Глаза озираются по сторонам. Грудь вздымается от переизбытка кислорода.

Я на улице, я на улице, я на улице.

Всё тело трясет. Не уверена, то ли от свежего забытого воздуха, то ли от бешеного страха. Веки панически склеились, носовые пазухи раздуваются, губы зажались в тонкую дикую линию.

«Я сейчас умру. Наверняка умру, вот прямо сейчас, еще секунда, еще секунда, еще секунда».

Легкие пропускают воздух, сердце качает кровь, а я все также стою на улице и дышу, дышу, дышу. Не знаю, сколько я уже так стою. Я давно не улавливаю течение времени. Оно просто идет и все. Просто цифры, просто единицы. Стук в висках – тик так, тик так. Понимаю, что все еще стою с закрытыми глазами. «Надо открыть. Я смогу. Я справлюсь. А если вся зараза проникает именно через глаза? Нельзя их открывать, нельзя, нельзя!» Зажмуриваюсь сильнее, пытаясь склеить веки. Сердце снова бежит галопом, оно сейчас разорвет мне грудь, и я умру.

«Умру!»

Жду конца, чувствуя тонкие иголочки свежести по всему телу, слушая нескончаемую тишину и вдыхая незнакомый воздух.

Жду еще… и еще.

И я все никак не умираю. Я все стою монументом посреди улицы, ноги уже заледенели, кожа покрылась мелкими пупырками, нос перестал раздуваться, щеки и губы обмякли. Нужно решать, что же делать дальше. Не могу себя пересилить разжать веки. Приходится поворачиваться и с закрытыми глазами ощупью искать дверь. Нахожу гладкую ручку, приоткрываю дверь щелкой и втискиваюсь в нее. Открываю глаза и несусь наверх по лестнице в свое убежище. Влетаю внутрь, ноги сами несут меня обратно. Я внутри. Я в безопасности. Снова можно дышать.

«Что же я наделала? Что теперь со мной будет?»

Иду в ванную, встаю напротив зеркала и рассматриваю себя.

«Моя кожа…Она слишком бледного цвета».

Паника начинает новую атаку, так импульсивно и с такой агрессией, что я почти сдаюсь и готова бежать в Пространство за помощью. Готова кричать и долбить в стены, выть сиреной, извещающей о наступлении угрозы. Смотрю в свое бешеное отражение, оно меня пугает. Закрываю глаза, обнимаю себя руками.

Вдох – выдох

Один, два, три, четыре, пять… десять.

Вдох − выдох

Вдох − выдох

Один, два, три, четыре, пять… десять.

«Мне нужно успокоиться. Просто успокоиться.»

«Я еще жива!»

«Пока жива» − говорит подсознание.

«Хорошо, я пока жива» − уточняю я.

Кожа бледная, но я 1651 день не была на солнце, с чего бы ей быть другого цвета?

«Но она бледнее, чем обычно!» − говорит Страх.

«Включи логику, включи логику. Пока ты жива. Надо просто собраться.»

«Так. Где болит? Нигде!» − выдыхаю.

«Мне плохо? Не сказала бы,» − еще выдох.

Скорее, это просто бешеный адреналин в крови и необъяснимый приступ паники.

«А то, что бледная кожа? Так там было прохладно,» − убеждаю себя я.

«Точно! Аля, думай! Я довольно стройной комплекции, 1651 день не бывала на солнце и там холодно».

Третий выдох, приходит облегчение.

Делаю глубокий вдох, задерживаю дыхание, выдыхаю.

«Я еще жива, я дышу, и я справилась. Умничка девочка» − сама себя не похвалишь, никто не похвалит. Очень актуальная фраза при нашей-то жизни.

Вяло плетусь в кровать.

«Ни за что больше туда не пойду!» − думаю я и ложусь спать.

Часть 7.

Утро выдалось тяжелым. Наверное, это отпечатки пережитого ужаса прошлой ночи. Я трусиха. Все мы сейчас такие. Сидим в клетках, как звери в зоопарке. А кто-то смотрит на нас со стороны и усмехается. Нас посадили на виртуальные цепи и приковали кандалами страхов. Мощные кандалы, скажу я вам.

Голова гудит как с похмелья. Хотя слово «похмелье» давно уже никто не употреблял в его истинном смысле. У нас не продается алкоголь, нет табачных изделий и, само собой, нет наркотических препаратов. Идеальный здоровый мир и здоровое сумасшедшее человечество. По Пространству ходят слухи, что запрещонку можно как-то достать, но как, никто из моего окружения не знает. Может есть какие-то подпольные самогонные и табачные? Где они производят всё свое добро и как доставляют в зоны? Было бы интересно и очень познавательно их найти. Да и закупиться я бы тоже не отказалась. Но к моему несчастью, я обречена мучиться в трезвом зажатом уме, попивая оздоровительные напитки, которые ни коем образом не способствуют расслаблению. И какое от них может быть похмелье? Просто смешно.

***

Мне семнадцать лет. Веселое у меня состоялось созревание. Тогда мы еще были реальны, жили в обычном устоявшемся злободневном мире и были собой. Не боялись за себя, ценили дружбу, объединялись, обнимались, веселились, как умели. Шумная компания взбалмошных девчонок. Мы собирались тогда в парках, гуляли за ручки, курили за углом одну сигарету на троих. В тот летний августовский вечер мне позвонила моя подруга − сейчас уже и не вспомнить, как ее зовут, и серьезным тоном повелела прибыть на наше место встреч.

Друзья, кстати, теперь тоже в запретных темах. Только знакомые незнакомцы в огромном Пространстве. Чужие люди, столкнувшиеся с тобой случайно где-то на перепутье виртуальных дорог.

Я оделась в короткое ярко-желтое, словно цветок одуванчика, платье, прихватила немного карманных денег, накопленных для таких случаев, и помчалась в городской парк, место встреч всех поколений подростков. В парке пахло летом, зеленью и цветущими клумбами роз. Это мои запахи молодости и одновременно вечности, запечатленной в обрывках памяти.

− Привет, − говорю я, подходя к компании знакомых.

Там было две моих школьных подруги, (одна, словно сошедшая с обложки журнала, курносая, светловолосая, голубоглазая, выточенная по параметрам подиума, кукла, и озорная веснушчатая, зеленоглазая, рыжая задира), и несколько парней из нашей школы. Выпускной класс, совершенно взрослые, как думали мы.

− А мальчики достали выпивку, − сказала куколка.

− Ого? Нам вроде как еще нельзя, − с наигранной серьезностью произнесла я.

− Да ладно тебе. Налейте моей скромной подруге немного, − адресовала рыжая нашим соучастникам «криминальных» событий.

Я взяла пластиковый стаканчик с чем-то оранжевым. Я еще ни разу не пробовала алкоголь, тем более подпольно приобретенный. Но все когда-то бывает в первый раз.

− Ну, за нас, − уже повеселевшим голосом выдвинула куколка супербанальный, и такой популярный тост.

− За нас, − крикнули мы.

Вкус этого оранжевого химического соединения был предельно гадкий. Запах и того хлеще. Что-то апельсиново-спиртовое, горько-сладко противное. (До сих пор не пью никакие напитки с привкусом апельсина). Но надо было пить. Нельзя отходить от правил единства. Если один пьет за всех, то и все пьют за него. Эта фраза стала девизом нашей дружбы, нашим коронным тостом, которым мы увенчивали победы и поражения, поступления в ВУЗы, сданные сессии, помолвки, университетские выпускные, выходы на работу, свадьбы и даже один развод. В то время мы чувствовали себя взрослыми, королями мира, который расстилался у нас в ногах, и молил нас его покорить.

− Ну как? − спросила рыжая.

− Ужасно, − засмеялась я.

− Второй лучше пойдет, − с ухмылкой ответила куколка.

Она оказалась совершенно права. Второй втекал с препятствиями, но уже намного легче, а третий и четвертый стаканы проскользнули в желудок беспрепятственно, просто и быстро. Вкус казался не таким ужасным. А ощущения, которые давал этот омерзительный запретный напиток, были столь новыми и прекрасными, что хотелось петь, танцевать и веселиться. Мы смеялись, радовались жизни, танцевали в центре парковой аллеи, окруженной пышными деревьями и лавочками с влюбленными парочками, флиртовали напропалую и искренне наслаждались нашим взрослением. Весь мир, казалось, расцвел, заплясал яркими фонариками, кружился детской каруселью и звал нас с собой. Море слов, улыбок, смеха выплескивалось из нас, словно пузырьки из переполненного бокала с шампанским. Но молодость− это безграничность, это отсутствие тормозов, отсутствие инстинктов, это всепоглощающая вера в себя. И мы, конечно, не остановились накачивать детские неокрепшие и непривыкшие тела взрослыми напитками. Сейчас все кажется далеким, нереальным и смешным. Тогда же это оказалось настоящим фиаско. Только что веселый и отзывчивый мир превратился во взбесившуюся центрифугу, во взрывающиеся петарды у нас под ногами, в искривленную гримасу. Пропала четкость окружающей вселенной, все вокруг размылось и растеклось. Казалось, что пелена застелила глаза. Язык перестал слушаться, также как руки и ноги. А в добавок ко всему икота запрыгнула внутрь и устроила у меня в организме соревнование по прыжкам в высоту. Прыг-скок, прыг-скок, прыг-скок. Никакие народные методы не смогли остановить эти бешеные скачки внутри меня. Хотелось только одного – вернуться домой, упасть в кроватку и перестать икать. И я твердой походкой, (как мне тогда казалось), и с уверенным лицом потопала домой. Что было дома даже стыдно вспоминать. Это было точно взросление, акклиматизация к новым ощущениям, которых мы так хотели и жаждали, но представляли несколько иначе, к примеру, как показывают в фильмах. В юности почему-то казалось, что фильмы и книги -это прекрасная реальность, которая там, где-то за окном. Жаль, что сейчас в это уже не верится.

Голова болела, всё гудело, рвотные позывы сотрясали тело. Я обмякшей тушкой тюленя валялась около туалета, положив на него голову и обняв как родного брата. Скажу честно, после этого я еще много лет не притрагивалась к спиртному. А вот сейчас с удовольствием бы влила в себя бутылочку вина или еще чего покрепче. Просто чтобы забыться. Чтобы почувствовать, как кружится голова, как легко становится на душе, как ты веришь в себя и в супергероев, как правда вытекает из губ, и как смотришь на мир наизнанку, при этом видишь всё насквозь.

Интересно, куда поселили всех любителей запрещенных веществ, нарушителей порядка и других причисленных к ненадлежащим единицам? В Пространстве я не видела ни одного и ничего не слышала об их существовании в зонах, (это территория, куда нас всех переселили, где расположены наши корпуса и убежища). Наверное, никто кроме меня не задается вопросом, куда они подевались. Люди, отделившиеся от системы изначально, ошибки программы, неправильные составляющие. Кому они нужны? Явно не нашему безопасному совершенному миру, в котором каждый думает и заботится только о себе. Я надеюсь, что они просто сбежали, когда Режим занимался всеобщим переселением. Они бы не смогли выдержать этой моральной и физической голодовки. А может просто посчитали эту безопасную трезвую жизнь скучной и безнадежной, бесцельной по своей сути. Возможно, они сейчас куда более счастливы, живя где-то в лесу, создав свою собственную коммуну полного самоуправства, где гонят себе самогон и не только, курят засушенные листья и молятся за нас. Иногда я тешу себя такими радужными мыслями и фантазиями, хотя сама в них совершенно не верю.

Часть 8.

1653 день с переселения в хранилища.

Со временем Режим сделал свое. Создал совершенное безопасное общество отдельных составляющих. Научил нас думать о себе и только себе. Эта мысль настолько разрослась и в моем сознание, словно сорная трава, которую сколько не вырывай, все равно растет и растет, без воды, солнца, ухода, просто растет и всё. Эти мысли самосохранения отодвинули все остальные, которые когда-то яркими молниями пронзали небо. Теперь все остальные заботы спрятаны куда-то в потайной ящик, пылящийся в темном углу. И почему сейчас он мне попался на глаза?

Сегодня сходила в кафе в Пространстве, послушала музыку, посмотрела на людей, поболтала с теми, кто «сидел» рядом. Обсудили наряды (домашние костюмы с разными орнаментами), последние новости (неизведанная угроза не отступает, но жизнь продолжается), еду, (которой нас пичкают за наши же деньги), и работу, (которая мне точно осточертела). Моего постоянного собеседника, с которым мы и выбираемся то в кафе, то в театр, то в кино зовут Алекс. Он чуть старше меня, невысокий кареглазый брюнет, по уши влюбленный в Пространство. Он целыми сутками может бродить по нему, отыскивая интересные магазины и услуги или «путешествуя» по всему миру. А потом выкладывает все свои находки мне с таким воодушевлением, что и я мимолетно ощущаю это пристрастье к находкам.

− Аль, а ты знала, что можно зарегистрировать пространственный брак? − выдал он мне в этот вечер.

− Это как? − удивилась я.

Давно я не слышала о браках, парах и тому-подобному.

− Ну есть специальный порт, − немного замялся он. − Если уж совсем тебе одиноко, если ты нашел себе походящую единицу в Пространстве, Режим позволит вам как бы официализировать вашу дружбу.

− И что это даст? − хмыкаю я.

− Ну по данным порта вы сможете чаще видеться и все такое.

− Видеться в реальности? − мои брови взмыли вверх от ожидания чуда, которое может стать явью.

− Нееет, конечно нет, − чуть не закричал он. − Ты чего? Это запрещено!

− А как тогда?

− Как мне объяснили, то это позволит создать специальную закрытую комнату, ну подобие мини порта, который будет только для этой созданной пары, и там можно встречаться наедине.

− Ну-ну, − недоверчиво процедила я, и попрощалась с чудом, в которое почти поверила.

− А мне кажется, это прикольно. Прям как раньше, − игриво сказал Алекс.

− Нет, это не прям как раньше, − начиная злиться, разгоряченно выплюнула я.

− Ну конечно не совсем…

− Это вообще не как раньше, − прервала его я, резко повышенным голосом.

Люди за соседними пространственными столиками в кафе оборачиваются на меня с удивлением в глазах, словно я инопланетянин, забравшийся в их дом во время торжества и поедающий праздничный пирог зелеными инопланетными руками. А я всего-то повысила голос. Какие все стали привередливые, себялюбивые, изнеженные. Аж тошно.

− Простите, − извиняюсь я с наигранной полуулыбкой и пытаюсь умерить свой пыл.

− Давай закроем тему, − говорю я ему.

«Да я знаю, что чувства показывать запрещено, злиться тоже, ругаться и все в этом духе. Для этого в Пространстве существуют отведенные для таких целей порты под названием «Комнаты крика», куда ты заходить и можешь изливать свои негативные эмоции. Кто же придумал всю эту чушь? Кричать то хочется на кого-то, а не в пустое пространство. Мне эта комната еще никогда не помогала. Но похоже стоит попробовать еще раз или несколько. А лучше вообще из нее не выходить» − думаю я про себя и улыбаюсь.

− Алекс, прости, просто я в это всё не верю. Если тебе нужно справить свою нужду, ты можешь и так воспользоваться секс-портами, и ты это прекрасно знаешь.

− Секс-порты – это не то, − грустно говорит он.

− А что в них не так-то? Что не устраивает? − удивляюсь я.

− Там все за деньги, а тут из-за взаимного желания.

− Ты же знаешь, что чувства запрещены? − тихо говорю я.

− Это не чувства, – резко отвечает он. – Это просто не за деньги. Это тогда, когда вы хотите этого вдвоем. Я вот не уверен, что даже за деньги она этого хочет, − обиженно выдает он.

− А тебе это важно?

− Конечно.

− Почему?

− Да ладно, забудь, − Алекс отворачивается от меня и делает вид, будто слушает музыку, льющуюся со сцены.

«Да, так себе альтернатива занятиям любовью с другим человеком»: думаю я. «Но и так уже хорошо. Может это послабление даст нам хоть какую-то надежду не быть такими одинокими».

− И где найти этот сервис? − спрашиваю я невзначай.

− Если честно, он сложновато ищется, − говорит он немного смущенным голосом.

− Это почему?

− Ну, я не совсем уверен, что он легален, − совсем шепотом выдает он.

− Ооо, – только и могу сказать я. − И его еще не закрыли и не обнаружили?

Обычно в Пространстве всё нелегальное и не одобренное Режимом очень быстро обнаруживается и утилизируется, как какой-то мусор. Может это подставной сервис. Такое тоже бывает. Вычисляют противников Пространства или тех, кто в него не вписывается. Так уже появлялись пространственные магазины всяких секс игрушек (которые якобы могли доставить тебе в убежище), недействительных схем для выхода на улицу и еще какие-то порты сближения, открытия, правдивости и т.д. Как они появлялись, так и исчезали из нашего мира, оставляя длинный шлейф последствий для тех, кто в них поверил. Сейчас большинство стали предельно педантичны и осторожны, просто так спокойнее жить.

− Пока нет. Я там был вчера. Вот и решил поделиться. Подумал, может…, − и он замолкает.

− Что может, Алекс, не тяни?

− Может мы могли бы попробовать? − говорит таким тоном, словно пытаясь просунуть руку в клетку со львом.

А я в отместку за его наглость и этот подхалимистый тон не удержалась и разразилась неестественным смехом.

− Нет уж, увольте. Я как-нибудь обойдусь, − отвечаю я.

А внутри все сжимается. Как бы мне хотелось в реальности побывать в такой комнате. Конечно не с Алексом. Он просто друг. С ним интересно и не скучно, и я получаю много информации от него, но вот ласкать себя при виде его. Ну уж нет, не бывать этому.

Часть 9.

Ночь, 417 день с переселения в хранилища

Я снова не могу уснуть. Лежу в своей одинокой прохладной кровати и думаю о тебе, разговариваю с тобой, представляю твое лицо, покрытое щетиной, у себя на подушке, а обнаженное горячее тело под своим одеялом. Улыбаюсь тебе.

«А помнишь нашу первую ночь?»

Ты был не первым моим мужчиной. Так уж сложилось. И я об этом не жалею. Надеюсь не жалел и ты. Мы познакомились в офисе, когда я, будучи студенткой предпоследнего курса, подрабатывала в корыстных целях, чтобы скопить деньги на отпуск. Наши тела тогда еще путешествовали в пространстве. Я задержалась на работе, заканчивая сканировать и разделять по папкам какие-то важные документы, которые мне доверили. Ты тоже как всегда засиделся в своем кабинете допоздна. Такой высокий и статный. Никогда я еще не чувствовала такую силу, силу характера, силу взгляда, силу тела, какие были в тебе. Когда ты просто смотрел на меня, мне казалась, что я заперта в аппарате МРТ, и ты меня сканируешь изнутри. Ты с первого взгляда поселился во мне, хозяйничал внутри меня.

− Тебе не страшно? − слышу я твой низкий голос у себя за спиной, от которого я подпрыгнула, чуть не свалив тебя с ног.

− Простите, я просто испугалась, не слышала, как Вы подошли.

Сердце бешено колотится, руки болтаются, как щупальца медузы. Ерзаю на стуле, не знаю, что сделала не так, или же чего не сделала. Ты улыбаешься мне краешками глаз.

− Вот я и спрашиваю, тебе не страшно?

− А чего мне бояться? − непонимающе и уже спокойнее отвечаю я.

− Ну, поздно уже, тебе еще домой по темноте добираться. И как ты такая красивая одна ночью пойдешь по улице?

Ты играешь со мной. Эта игра слов вовлекает меня в круговорот эмоций и желаний, который вихрем кружит голову, опьяняет и дурманит сознание.

− Так ведь, Вы же со мной, − еле слышно отвечаю я.

Ты улыбаешься украдкой, пытаясь не показать, как ты доволен моим ответом.

− Я подвезу тебя до дома, − говоришь ты театрально серьезным тоном.

− Хорошо, спасибо, − отвечаю я твоей уходящей спине.

Ты исполнил обещание, ты всегда их исполнял.

Только отвез меня не ко мне домой, а к себе.

Я стою у тебя на пороге, и ко мне врывается оранжевый мохнатый вихрь собачей любви.

− Это Пирожок, − с усмешкой говоришь ты, − И ты ей нравишься.

Никогда не думала, что я люблю собак. Но этот Пирожок запал мне в сердце, уютно разместившись там и закрепив за собой принадлежащее теперь только ему место. Я опустилась на колени и обняла мохнатое слюнявое, пахнущее шерстью скопление любви. Как будто мы давно знакомы и не виделись уже много лет. Ее язык омывает мое лицо, покрывает его склизкой маской от морщин, глаза завороженно смотрят на меня, новый объект обожания, а хвост ходит ходуном от переполнявших чувств наступившего счастья. Наверное, это было так трогательно, потому что ты замер, прислонившись к стене, и обнимал нас своим пронзительным взглядом.

Как мы оказались в кровати, я уже не помню, но я хотела тебя с первого взгляда, с первой секунды как вошла в твой кабинет, занося какие-то бумаги на подпись.

Твои мягкие губы ласкали клеточки моей кожи, кончики моих пальцев, мои выпирающие косточки, угловатые коленки. Поцелуи плавно разлетались по поверхности воздушными лепестками, долетая в самые спрятанные места, сокрытые от чужих глаз. Твой язык ласкал меня там, где никто никогда не гладил. А губы забирались во впадинки подмышек, как будто это самые сокровенные хранилища, куда тебя допустили. Я таяла и таяла в твоих объятьях, то покоряясь той мощи, с которой ты вбирал меня в себя, то захватывая власть над тобой. Сказать, что в тот вечер мне было хорошо, ничего не сказать. Я жила, я парила, я была счастлива.

Часть 10.

1653 день с переселения в хранилища. Продолжение.

− Ладно, Алекс, спасибо за обзор событий нашего Пространства, но мне уже пора.

− Куда это? Выступление еще не закончилось.

− Да что-то надоело, − с грустью отвечаю я и выхожу из кафе.

Не могу больше быть среди этих нереальных людей. Волны грусти, словно в штормовом море накатывают и накатывают на мой одинокий и безликий берег, разбиваясь о волнорезы сознания. Среди миллионов людей, существующих в Пространстве, каждый из нас в реальности безумно одинок.

«Ради нашего блага!», − повторяли и повторяли они.

«Ради каждого из нас!», − ликовали с трибун.

А получилось, что мы бездумно, бессмысленно существуем, процеживаем воздух сквозь себя, сотрясаем пространство вокруг. Нет смысла больше в близости, не существует искренней радости за что-то или вопреки всему, печаль утратила свои свойства, а истинный смех, продлевающий жизнь понемногу исчез с горизонта. Даже слезы высохли в глазах, им больше нет применения, они обделены в своем предназначении. Нет больше ничего. Только океаны одиночества и мы, выжившие шлюпки, бултыхающиеся на волнах. Даже Робинзону нужен был Пятница. А мне? Разве мне не нужен Пятница? Человек, который был бы рядом? Свой человек…

Что за мысли?

Как бы их выкинуть из своей головы?

Как бы отрезать всю эту романтическую чувственность и просто жить?

Вдох… выдох…

Вдох… выдох…

Зачем?

Часть 11.

Переселения в хранилища

Примерно через три месяца после начала изоляции в собственных квартирах, государством были построены карантинные зоны, созданные для полной и безопасной изоляции людей в убежищах, где каждый мог бы спокойно и главное в полной сохранности пережить угрозы, маячащие на горизонте. По всем новостным лентам объявили о введении режима вынужденной обязательной изоляции в зоны, и началось переселение. Каждому просто пришло уведомление со временем и датой, когда за ним прибудет транспорт по доставке до зоны. Право на отказ не предоставлялось. Это был общий безоговорочный и безапелляционный выбор, сделанный за нас. Но с учетом безвыходных обстоятельств, сигналов надвигающихся угроз, и панических настроений, которые витали в воздухе, переселение проходило относительно гладко и в кратчайшие, возможные при таких масштабах сроки, и полностью реализовалось. Я уверена, имелись недовольные, несогласные и протестующие, но их голоса были просто не услышаны, задушены под навалившейся тяжелой массой чрезвычайного положения, введенного повсюду. Перевезли ли их насильно, или отправили в места, мне неизвестные, осталось загадкой, а потом просто кануло в невозвратное прошлое.

При переселении всех разделили на единицы, каждой единице полагалось по индивидуальному хранилищу в 20 квадратов серых, обеззараженных, защищенных и предохранительных стен в длинных темно-серых корпусах. У каждого имелся свой вход в хранилище, чтобы никто ни с кем не пересекался и не контактировал. Эти корпуса тянулись длинными бесконечными вереницами длиннющих змей по чистому полю.

Все хранилища являли собой идентичный инженерный замысел со всем необходимым для начала новой охраняемой жизни. В каждом имелось: комната, маленькая кухня и ванная. Минимализм прослеживался во всем. Только то, что необходимо, а это для комнаты: кровать, шкаф, небольшой рабочий уголок со столом и монитором, прикроватный столик с лампой; для кухни: мини-холодильник, угловой гарнитур, совмещенный со столешницей-столом, на котором красовалась почти игрушечная микроволновка, один стул; для ванной: душевая кабина с навесной полкой, один крючок для полотенца и туалет. Казалось бы, нужно радоваться, что нас накрыл купол заботы, вовлеченности, сохранности. Построить такое в считанные дни, выделить для каждого свое хранилище, позаботиться об удобствах внутри. Я должна была почувствовать свою ценность, свою важность, нужность. Но, когда я вошла в новое жилище, только чувство безысходности накрыло меня с головой. Хранилище оказалось таким холодным, неуютным, безжизненным и одиноким, словно камера смертника в самой охраняемой тюрьме. Хотелось взять в ладони алой краски и каплями оросить эти пустые давящие стены, переставить в хаотичном порядке мебель, выкинуть все из ящиков на пол. Хранилище нуждалось в кусочке цвета, в частичке жизни, хотя бы в маленьком клочке прошлой реальности. Вот бы вытащить из кармана что-то цветное, живительное и пустить в эту пустыню безопасности. Но карманы оказались совершенно пусты.

Прошлась по хранилищу, пожала плечами, оглянулась. На белом прикроватной столике лежала небольшая «Инструкция» для использования Пространства. В принципе ничего нового, интернет у нас давно уже был. Но Пространство оказалось настолько масштабное, глобальное и безграничное, что изначально я просто терялась в нем, боялась его, старалась минимизировать наши контакты. Пространство– это была целая планета, новая дикая планета и новая нереальная жизнь.

К слову, при переселении никто не бунтовал, повсюду стояла гробовая стерильная тишина. Я и сама находилась в состоянии шока, прострации, нереальности всего происходящего.

Нас убедили, что это временно, только до поры, когда все беды мира пройдут над нами как какой-нибудь атлантический циклон. Но циклон не проходил, а все временное стало постоянным. Так бывает. Ко всему привыкаешь.

Прошлое же с каждым днем стирается из памяти. Остается то, что называется настоящим, а мысли все сильнее рвутся в будущее, покрывая песком и пылью то, что осталось позади.

Со временем мы все переселились в виртуальный мир. То, что мы не могли теперь осуществлять в реальности, мы делали в Пространстве. В нем мы учились, занимались делами, зарабатывали деньги и там же их тратили, общались, гуляли, лечились, искали. Все, все, все механизмы, которые раньше требовали нашего личного присутствия, теперь работали без нас, то есть без наличия нашей физической оболочки. Полностью и бесповоротно отпала нужда выходить на улицу, да и законы запрещали нам это. Все необходимые для жизни вещи, в том числе еда, медикаменты, одежда и прочее, и прочее привозили спецмашины, доставляя герметично упакованную коробку до самой двери. Оставалось открыть дверь, втащить коробку, и дело сделано. Поначалу это казалось чем-то совершенным, идеальным, о чем мы могли только мечтать. Нет больше необходимости толпиться в душном метро, толкаться в очередях, спешить на работу, ходить в банки и в магазины. Можно сидеть дома в спортивном костюме, попивая горячий шоколад, и при этом выполнять все необходимые функции. Разве это не удивительно? Больше не подхватишь заразу от кого-то, кто, заболев, не захотел оставаться дома, тебя не собьет машина и не испугает какой-нибудь хулиган. Ты в безопасности, ты будешь жить.

Но разве это жизнь? Разве в упрощении заключается счастье? Разве в бездействии заключается свобода?

Спустя какое-то время, навязчивая мысль все резче и резче врезалась в действительность. В действительность, которая уже не представлялась такой прекрасной. В действительность, которая покрывалась нарастающей плесенью дурного сна. Сна, из которого никак не проснуться, никак не вырваться.

Спустя всего-то пару месяцев после переселения, наступил первый критический период существования, когда мне не хотелось вдыхать освежитель воздуха «розы», а хотелось гулять по летнему парку, наклониться над клумбой, смотря на совершенные изгибы лепестков расцветающей розы и именно в этот момент ощутить ее аромат. Легкий, неуловимый, рассыпчатый и прозрачный. При этом будоражащий каждый рецептор обоняния.

Я не хочу гулять по виртуальному песку и смотреть на виртуальный океан. Я хочу ощущать горячий песок под ногами, хочу, чтобы он прилипал к ногам и забивался в карманы, когда я просто и свободно упаду в его объятия.

Мне хочется, чтобы мои волосы раздувал ветер, чтобы они лезли в глаза, и мне приходилось их заправлять за ухо. А сейчас я чувствую дуновение только воздухоочистительной системы, встроенной в потолок убежища.

Что с нами случилось? Когда чувство самосохранения и страха взяло правление в свои руки? Когда же мы разучились чувствовать, когда отказались от своих желаний?

− Блин, да хватит уже! Это становится невыносимым!

Надо заказать себе успокоительного. Воспоминания и чувства – это угроза. Теперь у нас такая жизнь. Все есть, и ничего при этом нет.

Мир иллюзий.

Раньше мне казалось, что сумасшедшие люди – это самые несчастные люди на земле, потому что их реальность не совпадает с общепризнанной. Сейчас мне кажется, что все совсем наоборот. Сейчас мы все сумасшедшие. У нас больше вообще нет реальности. А они продолжают жить в своей, созданной только ими. У них ее никто никогда не заберет, просто не смогут.

Часть 12.

1658 день с переселения в хранилища.

Прошла уже неделя после моей незаконной ночной вылазки. Я каждый день прокручиваю то, что случилось, вспоминаю мельчайшие детали, шлифую их в своем сознании. Эти мысли о свежем ночном воздухе все никак не покидают мой двор, они манят, очаровывают, завлекают меня, словно розовая соблазнительная сахарная вата на палочке в ярком мигающем парке аттракционов.

Панически-нервные атаки в эту неделю не стучались в закрытую дверь, но я знаю, они вернутся, обязательно вернутся, как возвращаются всегда. Я много раз пыталась отобрать у них ключи, поменять замок, но они всегда находят новые потайные двери и ломятся в них. И, в конце концов, я смирилась, сжилась с ними в этом двадцатиметровом убежище. Кроме того, обращаться к психологам и пить прописанные ими таблетки, совершенно бессмысленно. Пробовала, знаю. Мне вообще показалось, что это пустышки или какие-то снотворные, потому что эффект от них выражался в желании приложить свою голову к подушке и накрыться одеялом. Паника никуда не делась, она просто засыпала вместе со мной, но как только я просыпалась, она обнимала меня крепко-крепко, словно родную.

Встала, заварила паршивый кофе, умылась, посмотрела в зеркало. Я все еще жива, болезней не наблюдается. За мной никто не пришел. Я нарушила закон, но нет последствий. Может, стоит попробовать еще разок? Дурацкая, вероятно, мысль, но…

Как мне бороться, как жить, если даже стены, которые со мной 24 часа в сутки, все дни недели давят на меня все сильнее и сильнее? Пространство наскучило до одури, до тошноты, до рвотных позывов при одной мысли о нем. Но без него я никто, рак-отшельник, забившийся в свою раковину, когда вокруг океан возможностей.

Океан…

Какой он был прекрасный, могучий, вселенски – умопомрачительный!

Помню то лето в студенческие годы, когда нас, желающих студентов, готовых к приключениям и не боящихся трудностей, отправили по программе «Работай и учись» за Кордон. Мне досталось волшебное место с его золотыми пляжами, волнующим океаном, солнцем, не желающим заходить за горизонт, и природой, напоминающей райские сады.

Я поселилась на втором этаже уютного деревянного домика в городке, тянущемся вдоль побережья, где дома рассыпались средь высоких многолетних сосен, где пляжи, окаймленные зелеными пальмами и цветущими магнолиями, простирались толстой полоской золотого песка вдоль кромки пенящихся вод океана. В летний сезон этот маленький уютный городок превращался в эпицентр туристического безумия и раздувался от жизнерадостных приезжих, мельтешащих повсюду.

Днем я отправлялась на курсы языка, культуры, истории того места, куда попала, а вечером подрабатывала в баре на берегу. Я могла бы и не работать, но эта была прекрасная возможность общаться с людьми, изучая живой язык, манеры, привычки, саму жизнь изнутри. И конечно это была прекрасная возможность любоваться закатами, слушать пение океана и познавать тот мир, который с каждым днем переставал быть чужим.

В этом далеком от дома уголке я приобрела двух хороший знакомых, с которыми поддерживала отношения до самого переселения, но потом, как и со всеми, нас развела судьба или вернее Режим. Именно там я ощутила первую влюбленность, трепет, отчаянное желание принадлежать, желание отдавать, желание дышать одним воздухом, жить прикосновениями, томиться в ожидании следующей встречи. Молодой сёрфер, загорелый, с выгоревшими от постоянного нахождения на пляже светлыми волосами, озорной улыбкой и светлыми глазами, обучающий детей этому нелегкому занятию. Его тело было апогеем всех мечтаний молодых девушек – ни грамма лишнего, только мышцы, твердые, упругие, соблазнительно-шоколадные.

Вечерами, после работы мы бродили по пляжу, держась за руки, целовались до изнеможения, срывали одежду и отдавались в бархатные руки нашего общего океанического друга. Волны разбивались об обнаженные тела, пена окутывала ноги, а морские поцелую солью обволакивали кожу тонкой снежной сорочкой. Мой сёрфер, покоряющий непокоренный океан, и гигант, не замечающий нас в своих водах, слились в то лето в одну первую любовь и первую страсть, в мой единственный курортный роман, записанный запахом магнолий и олеандров в стостраничном романе памяти.

Я чувствую, как тело горит от воспоминаний жарких танцев в прибрежных барах, громкого смеха счастливых студентов всего мира, оказавшихся в этом сказочном созвездии песчаных берегов. Мурашки пробегаются по коже, словно от ласкающих соленых рук прохладного океана, то нежного любовника, то безудержного монстра.

Солоноватый запах тины всплывает в сознании, я его чувствую внутри себя, в себе. Ощущение, что при воспоминаниях моя кожа начинает источать эти запахи, запахи прошлого.

Будильник, извещающий о необходимости идти на работу, со скрежетом вырывает меня из сладостного забытья и переносит лифтом времени в двадцатиметровый куб реальности.

− Пора на работу, − констатирую я сама себе.

На работе тело механически выполняет заученные движения, мозг полностью дестабилизирован, сознание отстранено. Чувствую, как всё тело пытается насытиться кислородом, словно ищет трубку от баллона с воздухом.

«Надо вновь выйти!» − твердо решаю я.

Рабочей день закончен, душ принят, мысли сосредоточены на цели.

Пришлось отказаться от похода в ресторан с Алексом. Не хочу сегодня его видеть, слушать бестолковую болтовню о Пространстве, не хочу открывать рот и шевелить языком, а он в силу своей любознательности начнет задавать слишком много вопросов, на которые я тоже не хочу отвечать. Ничего сегодня не хочу. Надо бы позаниматься делами, но руки повисли вдоль тела и тоже ничего не хотят. Даже извилины в голове взяли себе отпуск и остались на морском берегу нежиться на теплом песке.

Я сегодня даже пропустила пятничный тимбилдинг с рабочей командой. Раз в две недели мы должны встречаться в каком-нибудь развивающем порту Пространства для развития нашего командного духа. Как говорит руководство: «Должны пропитываться общей идеей! Чувствовать единство». Хотя, как можно чувствовать единство, сидя в своих серых комнатках и играя в какие-то стратегические игры? Многие спрашивают: «Зачем только они это придумали, если основная стратегия Режима− отдельные единицы?» А я вот знаю ответ, давно его вычислила. Рабочие команды- это трудовые шеренги муравьев. В таком случае каждая единица- это часть одного разума, шестерёнка в общем механизме. И именно в таком ракурсе можно быстрее обнаружить поломку, заподозрить неладное. Увидеть, кто же у нас вышел из строя, кто не дает механизму функционировать в полную силу.

В том мире я любила собираться с моими друзьями, коллегами, сокурсниками. Мне нравится даже само слово «собираться». Его смысл − сводить воедино, накапливать, сосредоточивать в одном месте. То есть быть вместе. В такие моменты, когда мы все были вместе, нашу маленькую или не очень компанию, наш круг (фигура равных точек) окутывала общая идея, общее настроение, общее веселье. Чувства каждого помещались в центр круга и умножались на чувства других, также помещенных на пьедестал. И тогда ощущения, которые мы испытывали от нашего единства, множились стократно. Чувства размножались, нарастали, окутывали. Смехом можно было заразить всех, от одного к другому, третьему и смеется уже вся компания. Мы заряжались друг другом, делились эмоциями, или же наоборот, разделяли поражения и обиды. Так мы когда-то боролись с одиночеством.

Если сказать откровенно, до переселения я вообще считала, что одиночество − это болезнь слабых. Тех, кому некомфортно с самим собой, неполноценных, так сказать «половинок».

Сейчас…

Сейчас я даже не половинка. Не знаю, возможно ли наскрести в уголках оставшейся души хотя бы одну сотую от меня? С виду − полноценная, образованная, не скучная, начитанная. И для чего? Да, с собой не поделишься знаниями, не обсудишь книгу, фильм, музыку, или банальную политику. Не почувствуешь отдачу, не сможешь взять никаких новых знаний или эмоций. Даже поспорить не с кем. Никакого обмена энергиями. Общение в Пространстве в расчет не беру. В нем нет искренности, слишком много правил, ограничений, приличий. Да и каждый слушает только себя, восхваляется, любуется собой. Это прорехи Режима. Заразное себялюбие. Ощущение, что ты при дворе какой-то королевы, где все вроде бы улыбаются, при этом думая, как бы от тебя избавиться. Ходишь и оглядываешься. А еще Пространство все равно остается ледяным миром. Там, конечно, можно найти собеседника (желательно не программу), пообщаться и подискутировать с ним, но это не даст ничего. Ровным счетом ноль. Пустой холодный свет экрана, пустые глаза напротив, всего лишь звук, вылетающий из наушников. Ты ничего не чувствуешь, или нет, ты чувствуешь ничто, словно камень. Хотя, наверное, даже камни умеют что-то ощущать. Как по ним стучит дождь, обволакивая нежными водяными струями, как цветок накрывает их тенью в жаркий летний день, как на них садится майский жук и щекочет холодный камень своими мохнатыми лапками.

А я за 1658 дней превратилась даже не в камень…

Я стерлась в пустоту.

А пустота ничего не впитывает, ничего не отдает, ничего не чувствует. Все стало бессмысленно, безвкусно, бестактно, как-то даже безнравственно, что ли.

Часть 13.

Вечер 1658 дня с переселения в хранилища.

Сегодня я выйду еще раз. Надо приготовиться, собрать всю свою волю в кулак, посадить все чувства на поводок и не давать им пускаться вскачь. Главное не паниковать, не закрывать глаза и дышать свободно. Просто поверну ручку, открою дверь, выйду на улицу, сделаю пару шагов и вернусь обратно. Всего пару шажочков. Маленьких шажочков по земле. Жаль, у меня нет фонарика. Или хотя бы сотового телефона. В них были встроены фонарики, я помню. Очень удобно. Сейчас нет ни спичек, ни свечек, ни фонариков, ни телефонов, никаких источников неконтролируемого света. Зачем мне спички, свечки или фонарик, когда в своих двадцати квадратах я знаю все наизусть. Разбуди меня ночью, и я нарисую подробный план своего хранилища, да еще и с описанием, на какой полке сейчас пыль лежит. А огонь и все его помощники, так это вообще уничтожающее зло, которое состоит в списке категорически запрещенных субстанций. Ну а телефон? Зачем нам теперь телефоны? Звонить некому, сотовые вышки давно отрубили, еще при переселении. Въезжать в зону со своей техникой, было категорически запрещено. Всё должно было быть стерильно. Ну, так это объяснялось. Если нужно пообщаться, увидеться, услышать, написать – заходи в Пространство. Контроль и еще раз контроль. «Это для нашей же безопасности.» Как же мы были глупы, когда во все это поверили, а теперь слишком поздно, теперь мы действительно в этом убеждены. Ладно, нельзя так думать, а то вдруг они просматривают и мои мысли. Кошмар, не буду, не буду думать об этом.

Лежу, обливаюсь холодным потом самобичевания и страха. Готовлюсь. Жду подходящего момента. Если конечно такой настанет.

− Я не боюсь, я не боюсь, я не боюсь, − повторяю снова и снова.

Вдох… выдох…

Вдох… задержка…выдох

Вдох… Один, два, три…выдох

− Страх уходит, уходит.

Встаю, делаю шаг, второй шаг. Медленно переставляю ноги буквально по сантиметру. Такими темпами я и до двери сегодня не доберусь. Я же не трусиха. И я не нарушитель. Мне нужно всего лишь выйти подышать. Я не собираюсь гулять, или ходить по улице. Я же никого не побеспокою. Просто поймаю ветер на своей коже, вдохну баллончик кислорода и вернусь в свое хранилище. Это же не нарушение. Даже если что-то со мной и случится, и я заболею, мне даже заражать некого. Никакой угрозы.

− Хватит убеждать и оправдывать себя! – злюсь на саму себя.

− Больше не буду!

Я готова, кофта накинута на плечи, тапочки на ногах. Мягкие комфортные тапочки (или макосины) − современная обувь, что еще нужно, когда ты сидишь в изоляции. Хорошо хоть они есть, а то оставили бы одни носки. Ну да ладно, сейчас же конец весны, тепло наступает на пятки, так что скоро можно и босиком выходить.

Решаюсь, смотрю на дверную ручку, гипнотизирую ее. Дотрагиваюсь, поворачиваю, не заперто. Выхожу из убежища медленно, аккуратно, в этот раз не спеша. Ступенька, еще ступенька, стараюсь ступать как можно тише. Жаль, что лестницы сделаны в виде темного сплошного туннеля, покрытого металлическими пластинами. Летом наверняка в нем настоящая жаровня. Может, если бы его не было, и лестница была открыта, мне хватило бы просто выйти в дверь и подышать на верхней ступени, не спускаясь со второго этажа. Но реальность всегда отличается от наших воображаемых картин. Я спускаюсь по металлическим островкам, двигаюсь на ощупь. Ступенек не должно быть так много. А я уже насчитала пятнадцать. Еще немного и вот эта вторая стальная дверь. Шарю рукой перед собой, как будто обыскиваю преступную дверь, подвергшуюся задержанию. Нахожу выступ, исследую его очертания, надавливаю вниз, и защелка вжимается в дверь, открывая мне проход. Не заперто, как и прошлый раз. Делаю шаг, переступая порожек, еще шаг и я стою, подсвеченная только бледной луной между темных полос растянутых стен. Фонарей на улице нет, они и не нужны, свет в комнатах выключается в одиннадцать, и наступает полнейшая темнота, время сладких не потревоженных снов. Насколько я знаю, можно как-то пользоваться Пространством после отключения, но это нежелательно и по запросу. Всему свое время. Уже больше одиннадцати и я вижу только покрытые ночью силуэты корпусов. Вокруг меня приятная расслабляющая тишина. Дышу. Сначала осторожно, боясь нарушить окружающую безмятежность. Потом все глубже и глубже, вбирая как можно больше воздуха. Словно я грабитель банка, который закидывает в сумку деньги, а я запихиваю в себя кислород. Надышавшись, с легким головокружением оглядываюсь по сторонам. Ощущаю себя Алисой из произведения Льюиса Кэрролла. Только в этот раз оно называется «Алиса в стране ужасов». Каменный лабиринт, а над ним тускнеет неживая луна. Пытаюсь разглядеть ее. Она так далеко, невероятно далеко отсюда. Но я ее все равно вижу, ее чувствую. Не смотря на ее бледность и отстраненность, я наслаждаюсь этой красотой, ее будоражащим размером, ее многоликостью, и ее безнадежной печалью. А ж сердце замирает. Ветер немного треплет неубранные волосы, играет с ними. Я их еще ни разу не стригла после переселения, и они растекаются кокетливыми струями по плечам и спине. Смотрю на отделившийся лоскуток волос, поддерживаемый легким потоком воздуха, и представляю, что это веточка молодой березы качается на ветру. Ни одного дерева на улице нет. Откуда же у нас кислород, если мы все тут закупорены, как крысы в банке.

Стою, прислушиваясь к давно забытым ощущениям. Я не чувствую страха, я забыла о нем, наслаждаясь этими противозаконными переживаниями. Закрываю глаза и делаю большой вдох. Я питаюсь воздухом, питаюсь пространством, стараясь заполнить всю пустоту до отказа, всю полость внутри меня. Я бы простояла так до самого рассвета, если бы не услышала шорох где-то неподалеку.

Часть 14.

Сердце в пятках, голова кружится, я не знаю, куда мне деться, куда спрятаться. Я забыла, откуда я вышла, и где моя дверь. Ноги не слушаются, глаза как два маяка светятся в темноте от неописуемого страха.

«Меня сейчас поймают! Все раскрылось! Видимо за мной следили. Они всё знают. Что же делать? Что делать?»

Шорох приближается, а я просто пригвождена к земле. Я столб, который воткнули в проделанное отверстие и залит бетоном, и с каждой секундой бетон застывает, не давая моим ногам пошевелиться.

Шорох совсем близко. Зажмуриваю глаза, да так сильно, что искры и цветные огоньки пляшут под веками.

«Не побегу! Я не умею бегать. И самое страшное- я не знаю, куда мне бежать. Буду стоять. Наверное, это охрана, сейчас услышу щелчок, как открывается затвор, и пуля рассекает воздух в стремлении впиться в мою плоть. Да, меня наверняка просто пристрелят. Я нарушитель. Или они вначале поговорят со мной? Спросят, что я тут делаю. И что я им на это отвечу? Вышла подышать воздухом, спасаясь от панических атак? Или еще вариант, я просто хотела посмотреть на луну, мне ее из окна не видно. Смешно. Бред полный. Какое там наказание за несанкционированный выход из дома? Не помню, совершенно не помню. Ну же вспоминай, какое? Какое? Смерть? Нет, вряд ли! Штраф? Или изгнание? Не помню, не помню. Давно я не перечитывала свод правил.»

Напряжение стучит в висках. Глаза болят, как и мышцы лица, пытаясь спрятать бордовый стыд. Мне кажется, уже прошел целый час, а я все еще жива и стою в ожидании своей участи. Пытаюсь приоткрыть один глаз и вижу перед собой удивленное лицо молодого улыбающегося парня.

− А…, − чуть не завопила я, но голос куда-то пропал, и в темноту вылетел хриплый вдох.

− Тише, ты чего? – шёпотом говорит он.

− Я? − мои глаза, как две мякоти виноградин, все сильнее вылезают из своей кожуры.

Я пытаюсь его разглядеть. Это не солдат − нет формы, нет автомата.

Выдох облегчения.

Но кто же он? Может у него есть пропуск, и он тут расхаживает по улицам? Новый вид дозорного? Ищейка?

− Ты что тут делаешь? − вырывает он меня из мыслей.

Я так отвыкла общаться с реальными людьми, что мне сложно понять, что я должна отвечать и желательно сразу.

− Стою, − тихо отвечаю я.

Его тело немного потряхивается от легкого смеха.

− Это я вижу, − говорит он, все еще улыбаясь. − Зачем ты стоишь тут ночью?

Его улыбка становится все шире. По крайней мере, мне так кажется в темноте.

− Вышла подышать, − не подумав, отвечаю я.

− Ого, − не скрывая удивления, говорит он. − И часто ты так выходишь?

− Второй раз с начала переселения, – говорю правду, не успела придумать никакой правдоподобной лжи.

− Понятно, − он задумался. − Но ты же знаешь, что выходить запрещено?

− Знаю.

− И все равно вышла?

− Да.

− Не многословные у тебя ответы, − в очередной раз хихикает он.

Видимо наш разговор и вся эта ситуация его веселит.

Только сейчас осознаю, что напротив меня живой реальный человек. Вот тут в метре от меня. Не могу в это поверить. Может у меня уже началась какая-нибудь стадия галлюцинаций? Да, вероятно. Может это воздух. Все-таки он отравлен, и я скоро умру. Опускаю голову и грустно вздыхаю.

− Эй, ты чего? – вновь вырывает меня из задумчивости его голос.

− Ты реален? − не обдумав, спрашиваю я.

Он смеется, мне нравится его смех, живой, игривый, открытый, его можно впитать в свою кожу.

− Конечно, разве ты меня не видишь?

Точно, живой, значит это не галлюцинация.

− А можно я дотронусь до тебя? − как-то глупо и неуместно спрашиваю я.

Он снова смеется. Да, я точно слышу этот смех. Делаю вдох и чувствую его запах. Реальный запах живого человека, запах мужчины. Немного мускусный, с нотками мыла. Закрываю глаза и не могу поверить своему обонянию.

− Прости, я просто не помню, когда видела живого человека последний раз, − пожимаю плечами.

− Да уж, − с грустью отвечает он.

Тут я соображаю о недвусмысленности ситуации, встаю в позу, руки упираются по бокам, и я глазами просверливаю в нем невидимую дыру.

− А что это ты делаешь ночью на улице? − спрашиваю грозно я.

− Я шел, − с улыбкой отвечает он, − Но увидел силуэт, стоящий посреди улицы и решил проверить.

− А куда ты шел?

− Да так не важно, гулял, − мнется он.

− И ты не из солдат? − с недоверием спрашиваю я.

− Замечен не был, − отшучивается он с улыбкой.

Я выдыхаю. На сегодня эмоций хватит, а то меня совсем накроет. Я и так потерялась во всём этом.

− Мне пора возвращаться, − переминаясь с ноги на ногу, говорю я неестественно хриплым голосом.

− Как скажешь.

Я уже поворачиваюсь вроде как в направлении своей двери и слышу его негромкий голос

− Еще увидимся, Немезида, − бросает он и исчезает так же, как и появился.

Переставляю отекшие многотонные ноги (так они ощущаются) и поднимаюсь в убежище. Закрываю за собой дверь и сползаю по стене на еще когда-то чистый пол. Такая вязкая смола, ползущая по стволу вниз. Что сегодня было? Он точно реален? Да, я слышала, я чувствовала. Не мог же мой мозг воссоздать и запах, и звук, и изображение. Даже для него это явный перебор. Улыбка расцветает на высохших губах. Жаль не дотронулась до него для полной уверенности. Да и света маловато, не разглядишь. Пытаюсь вспомнить его черты, зафиксировать, но их сложно разобрать. Хотя если я его еще раз увижу, я точно его узнаю. Поднятые вверх краешки губ и блеск глаз. Живой человек, кто бы мог в это поверить. Детская радость летним дождем накрывает меня.

Человек. Живой человек. Ночью. Такой же, как и я. Странник в этой пустой галактике. Как же хочется кому-нибудь рассказать, с кем-нибудь поделиться. Но, увы, нельзя. Буду хранить в себе. Интересно, мы еще когда-нибудь увидимся?

Часть 15.

Утро выдалось прекрасным. Солнце наполняло всю комнату чистым золотистым светом, укрывало меня своим божественным ликом и ласкало, ласкало, наполняя теплом и согревая бледную кожу. Лежу на нагретых простынях и вспоминаю ночное приключение. Почему Немезида? Почему он так решил? Надо покопаться в Пространстве. И что он имел в виду, когда сказал, еще увидимся? Он имел в виду Пространство? Он же даже не знает мой номер в Пространстве. Как тогда он найдет меня? Кинутая вдогонку фраза, скорее всего, была отголоском, пережитком прошлого, хорошим тоном. Сказать приятное незнакомой потерянной девушке, стоящей в полной темноте и замешательстве. Да так оно и было. Не стоит забивать себе этим голову. Всё это ерунда. И мне пора завязывать с этими ночными вылазками. Никто не знает, чем это все может обернуться. И хорошо, что я до сих пор здорова, ну я на это надеюсь, потому что никаких потусторонних симптомов не наблюдается. Но возьму свое состояние под контроль.

Умываюсь, мерю температуру, делаю тест крови (обычные процедуры в настоящее время) − все без изменений. Отлично, значит обошлось. Самочувствие прекрасное, воодушевленное, я готова к подвигам, к реальным подвигам. Взяла бы сейчас рюкзак и рванула в горы, покорять неизведанные вершины.

Жаль, что сегодня выходной. От меня сегодня была бы польза. Активность зашкаливает, только деть ее некуда. Ну, значит посвящу этот день себе любимой. Только вот чем бы себя порадовать, куда вложить тот драйвовый заряд энергии? Может сходить на какие-нибудь курсы? Неее. Морщусь, выпячивая нижнюю губу. Пустая трата времени. Почитать книжку? Занятие хорошее, так и поступлю. Остается только выбрать, чтобы почитать. О, и можно заглянуть в парк, надо написать Алексу:

№ 0177998 (Я):

«Привет. Я сегодня хочу погулять где-нибудь в парке. Ты как?»

От № 0009231 (Алекс):

«Привет. Согласен. Куда отправимся?»

№ 0177998 (Я):

«Как смотришь ,чтобы пройтись по Центральному парку в Нью-Йорке? Давненько там не были. Или может по парку Гуэль в Барселоне?

От № 0009231 (Алекс):

«Давай в Нью-Йорк, там сейчас должно быть красиво».

№ 0177998 (Я):

«Надеюсь. Тогда встречаемся на порте парка в три. Пойдет?»

От № 0009231 (Алекс):

«До связи».

Отлично, а сейчас в библиотеку.

Библиотека в Пространстве − это целая галактика виртуальной литературы и знаний. Это единственное место во всем Пространстве, да повсюду, где можно найти нужную информацию. Бумажные издания, к сожалению, не продаются и не выпускаются, исчезли все независимые издательства, и бьющиеся за правду, репортеры и их статьи. Новых книг стало совершенно ничтожное количество. Всё публикуется только в Пространстве и соответственно только после получения допуска на публикацию в определенном порте. Даже испарились странички, сайты, личные блоги, и всякая такая беллетристическая, художественная мелочь, которая наполняла раньше нашу жизнь. В прошлом было слишком много информации, целые необъятные тонны знаний, тонны одной и той же информации, насыщенной комментариями и мнениями людей. Всего этого больше нет. Лишь голая информация и ничего кроме. Только одна единственная библиотека знаний. Странно, что знания можно добыть в одном единственном месте. Говорят, что бумажных книг вообще не осталось, что все они были преобразованы в виртуальные версии, загружены в Пространство и хранятся теперь только здесь. Дико это, и как-то даже страшно от происшедшего и уже констатированного факта. Но в тот момент, когда все книги собирались в одном единственном месте, управлять которым могут только верха, мы были заняты собой.

Собой и только собой.

А я любила бумажные версии. Держать их в руке, чувствовать их вес, их запах. Чернила, при покупке дешевых изданий, оставляющие следы на руках. Бывало, попадались очень старые экземпляры книг, найденные как сокровища в библиотеке или же у бабушки в закромах. Я могла представить, сколько же людей ее держало до меня, представить, что они думали, когда ее читали, понравилась она им или нет. Помню затертые, пожелтевшие, я бы даже сказала, загоревшие странички плотной бумаги. Иногда в них прятались записки или засушенные цветы, хрупкие отпечатки прошлого. Аккуратно дотрагиваешься до цветка подушечкой пальца, потом берешь, как живое ранимое существо, разглядываешь в догадках, кто он и откуда, нюхаешь в надежде, что он смог сохранить свой запах, сберечь его для следующих и следующих вдохов.

Сейчас взять в руки что-то, что до тебя трогали десятки, а может и сотни рук, страшно даже подумать. Ведь это так небезопасно трогать разным людям одну и ту же вещь. А если еще кто-то слюнявил свои пальцы чтобы перевернуть листок, так это вообще считается национальной угрозой всему населению этой планеты. Смешно ведь? До чего мы дошли в своих изначально правильных намерениях.

Но это все прошлое, забытое, невозвратное. Всего-то воспоминания. Сейчас в этом настоящем, меня все больше терзают постыдные и угнетающие мысли, к которым я добираюсь по отвесной скале. А на вершине вывод об электронной единственной библиотеке, который апогеем безнадежности, флагом захваченной территории развивается на ветру. Жаль, я не могу обсудить его с кем-нибудь. Приходится прятать в себе, в своей шкатулке запрещенных мыслей. И этот вывод такой – все знания, скопленные тысячелетиями, знания тысяч гениальных умов, свободных мыслей, огромный пласт человеческого наследия стал подконтрольным, стал изменяемым, перестал быть незыблемой опорой бытия. Иногда я задумываюсь, а все ли книги попали в Пространство? И попали ли они туда девственными? Скажем так, в своем первоначальном истинном варианте или нет?

А вдруг когда-нибудь библиотека исчезнет? Что тогда мы будем делать?

Когда начинаешь раскладывать по кирпичикам Пространство и ту систему, которая зародилась, окрепла и встала на ноги, начинаешь видеть огромные дыры, километровые трещины, которые мы сами же и проковыряли, раздробили, отскоблили до блеска.

Спускаюсь с вершины острой, коричнево-грязной опасной скалы и ищу информацию по слову «Немезида».

Ого! Богиня возмездия? Какого …?

Я совсем не похожа на Богиню возмездия. Почему Немезида? Я хрупкое бледное создание с длинными светлыми волосами. Явно не смахиваю на воина. И уж тем более на эту, как ее, Богиню возмездия. Даже выругаться пришлось. Странный парень, видимо потому, что живой. Наверное, от прогулок на неочищенном воздухе начинаются какие-то помутнения рассудка. Придется быть аккуратной. Схожу ка на дыхательную гимнастику.

15:00 портал Центрального парка Нью-Йорка.

Подключаюсь, вижу Алекса, он уже ждет меня.

− Привет, привет, − весело верещу я.

− Ого, у кого это сегодня хорошее настроение? Что, тяжелые дни месяца прошли?

− Эй, парень, это не твое дело. И вообще, как тебе не стыдно? − наигранно возмущаюсь я.

− Да ладно, прости.

Мы идем по виртуальному парку, можем повернуть голову и посмотреть направо и налево, можно увеличить обзор и разглядеть какой-нибудь потаенный уголок. Все происходит в реальном времени, но, к сожалению, это всего лишь картинка.

− Как дела? − спрашиваю я.

− Хорошо, как видишь. Мне прислали перевод на новую должность, − хвастает Алекс.

− Ого, чем это ты заслужил?

− Ну, я хорош в Пространстве, тебе ли не знать, − широким оскалом, озаряет он свое надменное гордое лицо.

Да, это уж точно. Алекс настоящий искренний и преданный поклонник Пространства. Он здесь живет, а не существует, как я.

− Класс, поздравляю!

− А у тебя?

− Да все по-прежнему. Даже и рассказать то нечего, − нагло вру я. Где я так научилась врать в глаза? Хотя это же нереальные глаза, так что ложью не считается.

− Как там этот сервис для любви?

− Пропал, – с грустью отвечает Алекс. − Никаких чувств, они все портят. Это точно.

− Жаль, − вздыхаю я. А на языке крутится и крутится эта чокнутая Немезида. Как бы мне его спросить? Может я нашла не то значение или еще что.

− Послушай Алекс, я тут наткнулась на слово «Немезида». Просто в голову пришло, ты что-нибудь слышал про это?

Он поворачивает ко мне голову, и я вижу огромное удивление на его лице.

− Я что-то не то сказала? – спрашиваю я.

− Тсссс! Ты что, с ума сошла, говорить о таком в Пространстве?

− Блин, а что я сказала?

− Ты вообще не слушаешь слухов, не читаешь новости?

− Каких слухов? И где бы я могла их услышать? Если ты не заметил, мы живем одиночками, нет телефонов, а в Пространстве мне некого подслушать. Ну, а новости я вроде читаю ежедневно, ну или почти.

− Так вот, − говорит он шёпотом, еле-еле слышно.

Хотя если честно, если и есть суперпрограммы и машины, которые вылавливают слова или сигналы, то хоть шёпотом говори, хоть кричи в рупор – все равно. Скорее, это привычки мозга, посылающего сигналы.

− На всяких не очень легальных пространственных встречах говорят, что есть подпольный червь, (так он называет очень крутые скрытые в Пространстве запретные уголки), который постоянно передвигается и меняет пароли, но если в него попасть, то там кооперируются люди, которые выступают против изоляции, которые хотят жить, как прежде. Представляешь! − с ужасом произносит он. – Говорят, они ничего не бояться. Они убеждены, что нам не нужна изоляция, что мы можем жить как прежде, даже встречаться. Вроде, место их встреч (виртуальных или нет, этого никто не знает) называют «Немезида». Но мне кажется это все слухи, фантазии скучающих людей. Лучше бы делом занялись на пользу общества. Да?

− Ага, а ты пытался их найти?

Я слышала про этих «червей», но не буду подавать виду.

− Конечно, спрашиваешь еще?! Я упорно пытался их отыскать, но так и не смог. А я старательный, сама знаешь.

О да, я знаю, многие пытались их отыскать, но все безуспешно. Я вот только не знала, что их называют Немезида. Теперь буду знать, век живи, век учись. Алекс полезный человек и действительно старательный. Если он задается целью, то обычно всегда ее достигает, особенно в Пространстве. Тут он Царь и Бог. Если и он не нашел, может их действительно не существует. Но почему тогда незнакомец на улице назвал меня так? Проверял?

− А ты откуда взяла название в своей голове? – вырвал он меня из бесконечных мыслей. Что-то услышала, может кто-то сказал? Признавайся.

− В чем признаваться?

− Ну не тяни, выкладывай, не просто же ты так спросила?

− Я просто спросила. Может, где-то мелькнуло и осело в голове, и вот всплыло. Нечего и говорить.

− Ага, − с грусть и недоверием ответил Алекс.

− Ну, честно, я ничего не знаю. Услышала от тебя первый раз. Ты же знаешь, я с Пространством не очень-то лажу. Не мое это.

− Эээ, перестань, − ужасается он.

− Да, да, да. Больше не буду. Просто настроение скачет. Бывает. Эта дыхательная гимнастика − просто чушь последняя. Она совершенно не помогает.