Месмеризм и конец эпохи Просвещения во Франции

Оглавление

Роберт Дарнтон. Месмеризм и конец эпохи Просвещения во Франции

Предисловие

Глава 1. Месмеризм и популярная наука

Глава 2. Месмеризм как движение

Глава 3. Радикальное течение в месмеризме

Глава 4. Месмеризм как радикальная политическая теория

Глава 5. От Месмера до Гюго

Заключение

Библиографическое примечание

Приложение 1. Постулаты Месмера

Приложение 2. Парижская среда ученых-любителей

Приложение 3. Общество вселенской гармонии

Приложение 4. Лекции Бергасса по месмеризму

Приложение 5. Эмблема Общества гармонии

Приложение 6. Точка зрения антимесмериста

Приложение 7. Французские цитаты, приведенные в тексте книги в переводе

Отрывок из книги

Цель данной книги куда масштабней ее скромных размеров: в ней я предпринимаю попытку исследования умонастроений и систем мировосприятия, господствовавших в образованной среде французского общества непосредственно перед тем, как Великая французская революция вытеснила их на периферию общественного внимания. Столь самонадеянный замысел, без сомнения, обречен на неудачу, ибо никому не дано проникнуть в умы людей, ушедших из жизни вот уже почти двести лет тому назад. И все же попытка приблизиться к пониманию этого способа мышления может в какой-то степени окупиться, если мы обратимся к выпавшим из поля исследовательского внимания ключам и подсказкам, оставленным нам самой эпохой на страницах тогдашних научных журналов и брошюр, в карикатурах на злобу дня, в отрывках популярных уличных песенок, равно как и в «письмах к издателям», платных анонсах готовящихся изданий, которые раскладывали на столах в гостиных и кафе того времени, и, конечно, в сохранившихся в архивных фондах рукописей частных письмах, дневниках, полицейских рапортах и отчетах о заседаниях всевозможных клубов и обществ. Эти документы позволяют хотя бы составить представление об интересах читающей публики 1780‐х годов, а эти интересы, в свою очередь, свидетельствуют о некоторых неожиданных сторонах радикализма указанного периода. На их примере можно проследить, как именно радикальные идеи просачивались из философских трактатов своего времени, вроде «Общественного договора» Руссо, в самые малообразованные слои общества.

Поскольку определить весь спектр тем, которые интересовали людей того времени, не представляется возможным (даже если речь идет исключительно об оставивших по себе письменный след представителях элиты), в своих изысканиях я решил обратиться к предмету, который, кажется, занимал их умы больше других, а именно – к науке в целом и месмеризму в частности. Конечно, читатель может удивиться моему выбору и счесть его недостойным серьезного внимания, однако не стоит забывать о той временной пропасти, что отделяет нас от жителей Франции 1780‐х годов. Французы той эпохи видели в месмеризме авторитетную систему, способную дать объяснение Природе и ее чудесным незримым силам, а иногда – силам, управляющим обществом и политикой. Они столь глубоко впитали основы месмеризма, что передали его идеи своим детям и внукам в качестве одной из важнейших мировоззренческих доминант, определившей контуры феномена, который ныне принято называть романтизмом. Неудивительно, что это наследие никогда и никем не признавалось, ведь последующие поколения, более разборчивые в отношении сомнительных, псевдонаучных истоков своих собственных представлений об окружающем мире, благополучно позабыли о Месмере и о том, как он властвовал умами на закате Старого режима. Наше исследование призвано вернуть Месмеру его законное место рядом с Тюрго, Франклином и Калиостро в пантеоне самых обсуждаемых фигур той эпохи. Может быть, оно позволит лучше понять, как идеи Просвещения перековывались в революционные лозунги, а затем превращались в элементы целого ряда сформировавшихся в XIX веке учений. Таким образом, эта книга поможет разобраться, как именно завершилась эпоха Просвещения – пусть не окончательно и бесповоротно (ведь кто-то и в наши дни воспринимает всерьез Декларацию независимости и Декларацию прав человека и гражданина), – но как сугубо исторический феномен, характерный для Франции XVIII века. Помимо прочего, она может помочь читателю проникнуться духом далекого прошлого. Не исключено, что читатель сочтет данную книгу достойной внимания хотя бы ради достижения этой последней, более узкой цели, ведь в ней – одна из главных радостей при изучении истории.

.....

На протяжении XVIII века пропасть между наукой и теологией продолжала неуклонно расширяться, однако это не привело к отделению науки от фантастики, ведь ученым того времени приходилось прибегать к услугам воображения, чтобы хоть как-то объяснить, а подчас даже попросту увидеть огромный массив новых данных об окружающем мире, который стал доступен им благодаря вскрытиям, изучению ископаемых останков, а также появлению в их распоряжении микроскопов, лейденских банок и телескопов. Научные наблюдения русалок и доносившихся изнутри скал голосов маленьких человечков, казалось, говорили о принципиальной невозможности постижения тайн природы одним лишь невооруженным глазом. Вместе с тем сообщения об исследованной под микроскопом ослиной сперме, в которой были обнаружены микроскопические копии ослов, свидетельствовали об отсутствии необходимости в уснащении органов восприятия сложной научно-исследовательской машинерией. Знаменитый рисунок Франсуа де Плантада, на котором тот изобразил миниатюрного человечка, которого якобы сумел разглядеть под микроскопом в человеческой сперме, стал предметом серьезных ученых споров в первой половине XVIII века. Конечно, это была всего лишь мистификация, но она вполне вписывалась в рамки преформационных теорий. Что же до ее нелепости, то в этом плане ей ничуть не уступала выдвинутая Шарлем Бонне концепция «вложения» (emboîtement), в соответствии с которой древний прародитель того или иного вида живых существ содержал в себе зародыши всех будущих поколений этого вида. Убедительные доказательства эпигенеза появились лишь в 1828 году, а до той поры репродуктивные процессы млекопитающих скрывались от пытливого взгляда исследователей в тумане причудливых теорий.

Среди множества систем описания мирового устройства ближайшими родственниками месмеризму приходятся виталистические теории, неуклонно множившиеся еще со времен Парацельса. И действительно, противники Месмера почти сразу же определили традицию, на которую тот опирался в своих воззрениях. Они отмечали, что его система отнюдь не нова и напрямую восходит к идеям Парацельса, Я. Б. ван Гельмонта, Роберта Фладда и Уильяма Максвелла, полагавших, что здоровье человека есть гармония его индивидуального микрокосма с небесным макрокосмом, и занимавшихся изучением флюидов и человеческого магнетизма в контексте всевозможных оккультных доктрин. Очевидно, теория Месмера также имела немало общего с космологическими взглядами целого ряда других вполне уважаемых авторов, чье воображение порождало те или иные флюиды, нарекало их «гравитацией», «светом», «огнем» или все тем же «электричеством», после чего выпускало разгуливать по просторам вселенной. Так, фон Гумбольдт полагал Луну источником магнетической силы, Гальвани экспериментировал с «животным электричеством» в Италии, тогда как во Франции Месмер сотнями лечил людей при помощи «животного магнетизма». Между тем аббат Нолле, аббат Бертолон и другие постигали чудодейственную силу вселенского электрического флюида. Кое-кто из ученых утверждал, что электрические разряды ускоряют рост растений, а электрические угри являются действенным средством от подагры. (Мальчика, страдавшего этим недугом, ежедневно погружали в ванну с крупным электрическим угрем. В результате пациент вновь обрел свободу движения, однако в записях об эксперименте ничего не говорится о воздействии данной процедуры на психику пациента.) Издания, в которых описания лечебных методов Месмера иллюстрировались подробнейшими свидетельствами об их применении, способны поведать о разработанной им системе куда больше, чем краткие и весьма туманные трактаты, выходившие из-под его пера. Если уж на то пошло, он был не теоретиком (с построением «системы» успешно справились его французские последователи), а исследователем – тем, кто отважился пуститься в плавание по неизведанным просторам флюида и привез из этого путешествия эликсир жизни. Кто-то подозревал Месмера в шарлатанстве, однако его лечебные агрегаты во многом походили на пресловутые лейденские банки и прочие устройства, чьими описаниями и чертежами пестрели страницы популярных работ по электричеству наподобие «Искусства экспериментов, или Любительских опытов в области физики» («L’ Art des expériences ou avis amateurs de la physique», 1770) Нолле. Так же как и Месмер, эти «любители» любили составлять из людей электроцепи и нередко полагали электричество магическим средством против хворей, а подчас – как в случае с доктором Джеймсом Грэмом и его «кроватью плодовитости» – даже приписывали ему способность дарить новую жизнь. Кроме того, союз шарлатанства с устоявшимися медицинскими канонами столь часто обличался на французской сцене, что лечебные техники Месмера любому поклоннику творчества Мольера должны были казаться куда менее опасными по сравнению с методами, к которым прибегали доктора и цирюльники-хирурги традиционной закалки, твердо верившие в непогрешимость теорий четырех гуморов и животных духов, а также изрядно поднаторевшие в использовании целого арсенала проверенных временем целебных средств (как то: слабительных, мочегонных, прижигающих, растворяющих, увлажняющих, волдыреобразующих) и процедур (в первую очередь, конечно же, деривативного, ревульсивного и сполиативного кровопускания)8.

.....