Читать книгу Лейтентус - Рома Ньюман - Страница 1

У меня сбежал солдат.

Эка невидаль, если честно. Солдат бежал во все времена. Бежал он, когда «срочку» служить приходилось два года, и полтора, и когда всего год – тоже привычно бежал.

Трудно отыскать офицера, пяток лет проработавшего с личным составом, у которого ни разу не было такого, чтобы он недосчитался парочки охламонов в строю. Подобная участь настигла и меня. Правда, остроты ситуации добавляли несколько нюансов.

Во-первых, на момент описываемых событий в чине командира взвода я отходил меньше года. Был я тогда среднестатистическим молодым лейтенантом, что само по себе звучит как интеллигентное оскорбление. Обиднее только «курсант шестого курса». Мой опыт работы оставлял желать лучшего.

Во-вторых, на горизонте маячила перспектива перевода в штаб дивизии – подальше от полковых забот. А если сбежавший молодчик пострадает в самоволке, это может здорово подкорректировать мои планы на светлое будущее.

В-третьих, радость эта произошла аккурат накануне проверки нашей славной дивизии лично командующим войсками генерал-полковником Морозовым. И принимая во внимание крутость его нрава, можно было предположить, что мне крупно повезет, если удастся просто продолжить служить в ВС РФ, а уж о манящем тепле штабных стен и говорить не приходится.

И в-четвертых, – пункт обидный, как шило в почку, – отправившийся в самоход воин был моим земляком. Перед тем, как «встать на лыжи», в нашем полку он провел всего одну ночь. Меньше суток понадобилось солдату, чтобы понять всю бессмысленность существования, махнуть через забор и отправится в странствие до родных палестин.

А ведь я искренне пытался приободрить его и взять под свое крыло. Никогда не забуду свою первую встречу с нерадивым.

Я тогда заступил дежурным по полку – конский наряд, если честно. Ни минуты покоя. В подразделение как раз начало прибывать молодое пополнение – новобранцы, всего месяц назад доставленные из призывных пунктов. Я специально выкроил минутку после ужина и вызвал к себе одного из сержантов.

– Туникин, есть среди прибывших земляки?

Мы с сержантом Туникиным – одной земли дети. Оба из Южного Подмосковья. А вдали от дома дух землячества размягчает душу – особенно у молодых и зеленых лейтенантов, одним из которых я тогда и являлся.

– Один нашелся, – ответил Туникин.

– Откуда?

– Из Протвинска.

– Давай его сюда.

Туникин привел молодняка. Это был стандартный образец среднестатистического солдата-срочника в первый день после учебки: немного зашуганный, ошалевший взгляд, осунувшиеся плечи, нелепо подогнанная форма.

– Как фамилия? – спросил я.

– Плашкин, – ответил он.

– Как настроение, Плашкин?

– Боевое, товарищ лейтенант.

– Боевым оно должно быть на поле брани, – поделился я житейской мудростью, – а здесь, в коллективе, – доброжелательным.

– Так точно!

– Мне сказали, ты из Протвинска.

– Так точно!

– Знакомый городок. Сам-то я из Серпейска.

Солдат промолчал, поскольку моя реплика не подразумевала форму ответа «так точно».

– По имуществу нормально у тебя всё? Тапки не сперли еще?

– Никак нет.

– Не обижал никто?

– Никак нет!

– Вот и замечательно. А если начнут – сразу мне говори, добро?

– Так точно!

– Мы с тобой земляки, Плашкин. И не будем создавать друг другу проблем, верно?

– Так точно!

Еще пару минут я повыпытывал у него о семье, родителях и жизни на гражданке, а потом отпустил. Времени на обстоятельную беседу, находясь в наряде дежурного по части, найти невозможно. Ты заступаешь вечером, ночью бдишь покой и порядок, весь следующий день – на ногах, выполняешь самый разнообразный спектр задач. Так что про Плашкина я естественным образом благополучно забыл.

До того момента, пока не пришел черед сдавать наряд следующему дежурному.

– Плашкина нигде нет, – шепчет мне Туникин и смотрит такими глазами, словно в километре от нас разорвался ядерный заряд.

Я не сразу понял, о чем он. Вернее, отказывался понимать. Я стоял посреди казармы, напротив сотни гомонящих бойцов, которые выстраивались для подсчета личного состава. Позади остались ночь и два дня без сна. Сорок минут назад с развода прибыл мой сменщик. Я передал ему всю полагающуюся документацию и оружейную комнату без каких-либо недостатков. Мы удостоверились в наличии пулеметов, автоматов, пистолетов, патронов, гранат, бронежилетов и стальных шлемов – всё было в порядке. Мысленно я уже находился дома – отмокал в ванне.

И вот теперь, когда мы вышли на финишную прямую – проверку наличия личного состава, – этот сержант говорит мне, что кого-то недостает? Нет, я совершенно отказывался верить в подобную чушь.

– Что? – севшим голосом переспросил я.

– Плашкин сбежал, по ходу, – сказал Туникин.

– Ерунда. Он в составе рабочей группы на покосе травы.

– Рабочая группа вернулась час назад.

Я почувствовал, как подскакивает пульс.

– Ладно, вставай в строй.

– Ну что, всё у тебя? – спросил лейтенант Самцов, заступающий новым дежурным.

Ох как же хотелось ответить утвердительно и понадеяться, что Коля не заметит потери бойца.

– Нет, – скрепя сердце выдавил я. – Кто-то еще по казарме шарахается.

– Попов! – рявкнул Коля.

– Я, товарищ лейтенант, – отозвался один из дневальных.

– Ну-ка выгони там всех из сортира! Построение идет.

– Так нет в туалете никого, товарищ лейтенант… Все здесь давно.

– Ну, значит, все в строю, – тоном потише сказал мне Самцов. – Давай пересчитаем.

– Становись! – заорал я.

Гул прекратился.

– Сколько должно быть? – спросил Коля.

– Девяносто семь.

Я дал команду рассчитаться по порядку номеров. Пока шел подсчет, я молился про себя, чтобы в строю каким-нибудь чудом оказалось девяносто семь бойцов.

Левофланговый сделал шаг вперед и доложил:

– Сорок восьмой – расчет окончен!

Чуда не случилось.

– Девяносто шесть… – тихо проговорил Коля. А потом как заорет: – Ну-ка выровнялись в строю! Вторая шеренга смотрит в затылок первой!

Мой сменщик двинулся вдоль строя, контролируя, чтобы бойцы располагались строго друг за другом, и считая пары. Добравшись до конца, он повернулся и сказал:

– Сорок восемь пар. Их реально девяносто шесть.

У меня задергалась щека. Захотелось швырнуть подальше папку с расходом личного состава и махнуть домой. Но вместо этого я сказал:

– Пойду доложу командиру дивизиона.

Когда первая суета улеглась и скрепя сердце пришлось признать, что Плашкин и впрямь «встал на лыжи», мы с Колей отправились на доклад к командиру полка.

Стоя в его кабинете, под нервирующий стук настенных часов я отбубнил типовой текст доклада, замявшись на фразе «личный состав в наличии», и тихо добавил:

– За исключением Плашкина…

Полковник Байков на это никак не отреагировал, продолжая расписываться в кипе принесенных нами документов и дымя зажатой в зубах сигаретой. Мы с Колей ждали развязки, храня гробовое молчание. Мысленно я упокоил надежду на перспективную карьеру в Вооруженных силах Российской Федерации.

Наконец Михаил Валерьевич поставил финальную роспись, отложил ручку, вынул сигарету изо рта и поднял на нас черные глаза.

Командир части был еще молодым полковником, которому не исполнилось и сорока. Высокий, очень смуглый и худой, он подкупал тихим тембром голоса и выдержкой. На мир БМВ, как звали его в полку, смотрел большими круглыми глазами, которые, казалось, видели насквозь каждую грешную душонку во вверенном ему подразделении. Сейчас взгляд Байкова был направлен исключительно на меня.

– Вы понимаете, что инцидент произошел крайне не вовремя? – вкрадчиво поинтересовался он.

– Понимаю, товарищ полковник.

– Командующий прилетает уже завтра. Если вы не отыщите Плашкина до утра, придется докладывать генерал-полковнику Морозову. Вы попадете на карандаш к командующему – не лучший старт для лейтенанта.

– Понимаю, – поддакнул я предательски дрогнувшим голосом.

Байков затянулся сигаретой, стряхнул пепел в пепельницу на краю стола.

– Откуда он родом?

– Кто, Плашкин?

– Да.

– Из Протвинска.

– Это где?

– Московская область, рядом с Серпейском.

– Вы же сами родом из Серпейска?

– Так точно.

– Можно сказать, он ваш земляк?

– Получается, да.

Байков снова затянулся, медленно покачал головой.

– Неприятная ирония. Родителям звонили?

– Командир дивизиона связался с отцом Плашкина.

– Что тот сказал?

– Он сообщит, как только сын объявится дома.

– Хм… У вас есть там друзья, которые смогли бы доехать до Протвинска и проверить Плашкина?

– В каком смысле – проверить?

– Убедиться, не собираются ли родители укрывать сына. Когда он приедет домой, начнет рассказывать, как над ним издевались злые офицеры и дикие однополчане.

– Да никто над ним не издевался! – в сердцах выпалил я. – Плашкин в полку-то вчера только распределился! Всего одну ночь в казарме провел.

– Я знаю и понимаю, – спокойно кивнул Байков. – А его родители – нет. И поверят во всё, что он им понаплетет.

– Думаете, он отправился домой? – вклинился в разговор Коля.

Полковник затянулся сигаретой и сказал мне:

– Сейчас сменишься – поезжай на вокзал. Подежурь там. Если он еще по городу мыкается, то к темноте туда придет.

– Я понял, товарищ полковник. Разрешите идти?

БМВ сделал очередную затяжку.

– Вы, кажется, в штаб дивизии планируете переводиться?

Я неопределенно мотнул головой.

– Понимаете, что теперь ваш перевод может оказаться под вопросом?

– Понимаю, – пискнул я.

– Есть друзья из других силовых ведомств?

– Из каких именно?

– Из любых.

Я припомнил, кто из сокурсников куда распределился прошлым летом.

– Один найдется.

– Откуда?

– Из разведки.

БМВ одобрительно кивнул.

– Рекомендую обратиться к нему. Вдруг чем поможет?

– Да чем он…

– У Плашкина был с собой телефон?

– Ну… им вообще-то не положено…

– Был?

– Был.

– Обратитесь к другу из разведки. Стесняться не надо. Ситуация-то не из каждодневных.

– Необычная ситуация, товарищ полковник? – вновь подал голос Коля.

Байков сделал затяжку.

– В последний раз Морозов был у нас восемь лет назад – когда сам командовал этой дивизией. А последняя подобная проверка проводилась и того давнее. Упустить бойца в приезд командующего – мне кажется, это не обычный случай.

– Так точно, товарищ полковник, – кивнул Коля. – Не из каждодневных случай.

– Разрешите идти? – спросил я.

Байков кивнул, затушил сигарету в завале окурков.

– Командира дивизиона ко мне пригласите.

– Есть.

Коля забрал со стола комполка документы, мы крутанулись на каблуках и покинули кабинет.

– Всё прошло лучше, чем я ожидал, – сказал сменщик, когда мы спускались по лестнице.

– Да уж…

– Что делать будешь?

– Пойду домой, – ответил я, отстегивая значок дежурного. – Помоюсь, переоденусь. Потом на вокзал поеду.

– Собрался там его караулить?

– Других идей нет, а башка уже слабо варит.

Мы спустились на первый этаж здания штаба полка.

– Пристегни мне значок, пожалуйста, – попросил Коля.

Я пристегнул стальную бляху на грудь собрата-лейтенанта.

– Спал сегодня? – спросил он.

– Нет. Не успел.

– Хреново. Тяжко будет за солдатиком гоняться.

– Прорвемся.

Мы прошли через вертушку на проходной, вышли под козырек. На улице было тепло, в семь вечера майское солнышко светило еще ярко. По дорожке к нам шел начальник штаба.

– Мля… – цыкнул я сквозь зубы.

– Да уж, – согласился Коля.

– Так, я не понял! – на ходу заговорил начштаба. – По какому празднику вы, товарищ лейтенант Самцов, надели украшение?

Я не врубился, о чем он говорит Коле. Подозреваю, до Коли тоже не дошло. Подполковник Третьяк вообще был странной личностью. В некотором роде непонятым художником. Он без устали козырял общей эрудированностью, но в военном деле ориентировался слабо. Как-то раз Третьяк заловил меня и спросил в лоб, какова глубина Марианской впадины. Я не угадал с метражом, начштаба сурово меня поправил (я потом проверил: подполковник назвал абсолютно точную глубину). Тем не менее, если верить слухам, однажды этот же офицер был удостоен титула «Самый бесполезный начальник штаба во всей армии» из уст высшего командования.

Поговаривали, когда-то он занимался боксом. Хотя ни грушевидное тело, ни тонкий, идеально прямой нос не служили тому подтверждением. А за крайне специфическую форму черепа кто-то из ребят прозвал подполковника Чужим. Прозвище прилипло быстро.

Мы спустились с крыльца, выполнили воинское приветствие.

– Какое украшение, товарищ полковник? – спросил Коля.

– Вот этот замечательный Орден Сутулого на вашей безволосой груди, товарищ лейтенант, – пояснил Чужой, кивнув на значок дежурного по части.

– ДЧ сменился, – сказал я.

Третьяк перевел на меня маленькие, узко посаженные глаза, едва различимые под козырьком натянутой на брови фуражки.

– А по какому торжественному случаю вы сменились, товарищ лейтенант? Насколько я помню, в вашем строю не хватает бойца.

– Полковник Байков разрешил.

На пару секунд начштаба подзавис.

– Идите в казарму, товарищ Самцов, – сказал он Коле. – И надеюсь, от вас ни один солдат не уйдет, как разумная жена.

Коля козырнул и пошел прочь по дорожке. Я остался один на один с Чужим.

– Товарищ лейтенант, вы когда-нибудь слышали о писателе Булгакове?

– Слышал.

– А его замечательное произведение «Собачье сердце» читали?

– Было дело.

– Так вот там профессор Преображенский говорил: «Разруха – в головах».

– Золотые слова, товарищ полковник.

– Я давно уже наблюдаю разруху в вашей голове, товарищ лейтенант. Вопросом времени было, когда из-под вашей опеки кто-нибудь улизнет.

– Это еще неточно.

– Что неточно?

– То, что Плашкин сбежал по моей вине. Еще даже неизвестно, в какое время он смотался.

– Вы заканчивали военный вуз?

– Разумеется.

– Не юридический?

– Военный.

– Тогда перестаньте вести себя так, словно учились в юридическом. Вы не адвокат в зале суда! Объяснительную мне – до отбоя! Я хочу знать в мельчайших деталях, как вы упустили солдата!

– Всем бы хотелось, товарищ полковник.

– Идите! И вызовите ко мне командира дивизиона!

Я отсалютовал и побрел к казарме.

В курилке меня дожидались командир дивизиона и командир группы. С этими ребятами мне повезло. Благодаря подполковнику Черепахину и капитану Родионову я узнал, что толковые начальники – это скорее правило, нежели исключение.

Они курили, устало стряхивая пепел в небольшой ров по центру места для курения.

Я вошел в курилку, сел рядом с Родионовым на деревянную скамейку.

– Как всё прошло? – спросил командир дивизиона.

– Нормально. Спокойней, чем я ожидал.

– Что сказал БМВ?

– Мой перевод в штаб дивизии – под угрозой срыва.

– Логично.

– Геннадий Сергеевич, он вас зайти попросил.

Черепахин кивнул, затягиваясь сигаретой.

– И начальник штаба – тоже, – добавил я.

– Твою мать… Ты и у него побывать успел?

– Не. Нарвался по дороге сюда.

– Ему-то чего надо?

– Внимания и заботы, – сказал Родионов.

– Пускай собаку заведет.

– Была ж вроде… Вместе с женой сбежала.

– Приказал мне объяснительную писать, – говорю.

– На хрена? – ощетинился Черепахин.

– Он считает меня виноватым в побеге Плашкина.

– Бабушку свою пускай считает! Байков тебе про объяснительную что-нибудь говорил?

– Нет.

– Ну и всё. А если Чужой докапываться начнет, ты скрути бумажку трубочкой, вставь ему в задницу – и дунь. Авось башка просветлеет.

– Радикально, Сергеич, – усмехнулся Родионов.

– А некогда нам рассусоливать. Тем более, Рома, не твоя вина, что Плашкин в самоход пошел.

– Не моя?

– Установили мы всё, – повернулся ко мне командир группы. – Он, когда с работ вернулся, пошел на почту за посылкой. Его и еще пятерых бойцов Сидоров повел.

– Прапор забрал шестерых, а вернул пятерых? – спросил я.

– Нет. Сидор всех привел. И в казарму завел. Только, когда они на наш этаж поднимались, Плашкин на лестнице подзадержался, переждал, пока все пройдут, и обратно на почту вернулся. В том районе в заборе есть проплешина – одна плита ниже остальных. Плашкин перебрался через нее – так и ушел.

– А что в посылке прислали?

– Ничего. Он наврал Сидорову, чтобы на почту сходить, присмотреться к забору.

– Рекогносцировку проводил, – хмыкнул Черепахин. – Он же военный до хрена! Вот ты, Рома, умеешь рекогносцировку проводить?

– Умею, – говорю.

– И Плашкин умеет. Тебе это где-то пригодилось?

– Ну, так…

– А Плашкину – пригодилось.

– Отработанное умение – это уже навык, – сказал Родионов.

– Хренавык, – отозвался Геннадий Сергеевич. – Короче, Рома, ты не виноват ни в чем – не вздумай никаких объяснительных писать. Третьяк потом тебя на этом крючке до конца службы держать будет.

Командир дивизиона сделал последнюю затяжку, стрельнул бычок в ров, поднялся и взял черную сумку-портфель – штатную поклажу всех старших офицеров нашей дивизии.

– Пойду я до Байка дойду. Послушаю, что он скажет.

– Аккуратней в штабе, – сказал Родионов. – Смотри, чтоб Чужой не схватил.

– Бабушку свою пускай хватает, – отозвался подполковник и направился к штабу полка.

– Что делать будешь? – спросил у меня капитан.

Я пожал плечами.

– Сперва домой. Помоюсь, переоденусь. Потом на вокзал – Плашкина караулить.

– Не надо, там Женек уже дежурит. Он порасспрашивает кассиров и поторчит до крайнего рейса.

Женек был заместителем командира охранной группы, старлеем и просто хорошим парнем.

– Здорово, – говорю. – Спасибо.

– Схема-то отлажена. Солдат всегда бежал. Не у тебя первого, не у тебя последнего.

– Да уж…

– Пойдем кофе попьем. Дождемся темноты и побродим по городку.

– Думаешь, Плашкин еще где-то здесь?

– Ну, он, конечно, мог схитрить и побежать сразу на вокзал. Но, скорее всего, шарится по подворотням. Если так, то мы его быстро выщемим. Нычки-то все давно известны.

Родионов говорил столь уверенно и рассудительно, будто излагал давно утвержденную рабочую схему. На душе у меня стало немного спокойнее.

Командир щелкнул окурок, мы встали со скамейки. Родионов был на полторы головы выше и в два раза шире меня. Большой, толковый, надежный – у него всегда был ответ на любой вопрос. А если не было, то он знал, где его посмотреть.

В казарме царила суета. Бойцы блуждали туда-сюда, готовясь выдвигаться на ужин. Я зашел в канцелярию дивизиона, прикрыл дверь, частично отсекая шум. Включил электрический чайник, сел за стол в углу и уставился в окно.

В помещение вошел Родионов.

– Парни со второго дивизиона сказали: у них сейчас Вова Грунтов в отпуске. А он же твой земляк, верно?

– Да, мы оба из Серпейска.

– Они ему звякнули – Вовка должен заскочить к Плашкиным, посмотреть, что там к чему. Если солдат вернется и родители попытаются его спрятать, Вова это определит.

– А они могут попытаться?

Родионов сел за стол напротив, раскурил сигарету.

– Трудно сказать. Смотря что он насочиняет и как на это отреагирует мать. Женщины такое воспринимают слишком эмоционально. Дальше всё будет зависеть от того, как поведет себя отец: либо пойдет на поводу у жены, либо стукнет кулаком, отчихвостит сыночка и привезет его обратно.

– И как чаще всего поступают отцы?

– Обычно сами привозят.

В дверь постучали, на пороге возник сержант Туникин.

– Товарищ капитан, вызывали?

– Да, – кивнул комгруппы, – заходи.

Туникин закрыл дверь, приблизился к нам.

– Ну рассказывай, Сережа, – заговорил Родионов. – Как довели новобранца до жизни такой?

Сержант развел руками.

– Товарищ капитан, я сам в непонятках, честно. Он же сутки всего в полку! Мы даже толком не разобрались еще, что за человек.

– После отбоя жутили его?

– Да никто Плашкина не трогал! Пацаны в курсе, что он мой земляк. – Туникин мельком глянул на меня. – Земляк товарища лейтенанта. Поэтому всё было спокойно.

– Может, дагестанцы?

– Не-е, этим он вообще по барабану.

Родионов затянулся сигаретой, спросил:

– Как Плашкин себя поставил?

Щелкнул чайник. Я встал из-за стола, принялся готовить кофе.

– Да по-обычному… С парнями общался, в себе не замыкался. Играл компанейского. За жизнь в полку интересовался.

– О чем именно расспрашивал?

– Да пока просто про распорядок дня и всё такое.

Я поставил одну чашку перед Родионовым, со второй в руке вернулся на прежнее место. Капитан стряхнул пепел в жестяную банку и продолжил:

– Мутных вопросов не задавал?

– В смысле – «мутных»?

– Которые намекали бы на то, что Плашкин собирается свалить.

– А… Не, таких не задавал. Да и не выглядел он так, будто хотел в самоход уйти.

– С кем-нибудь сдружился уже?

– Нет, не успел. Времени мало было. Пока со всеми по чуть-чуть общался.

Родионов кивнул, делая затяжку.

Туникин спросил:

– Товарищ капитан, думаете, домой он сорвался?

– Скорее всего.

– Хотите, я корешей на гражданке подтяну? Они его выщемят, если Плашкин в Протвинске нарисуется.

– Там уже работает офицер.

Сержант несколько раз мотнул головой и сказал:

– Представляете, товарищ капитан, мы с этим обмороком, оказывается, через улицу друг от друга жили.

– И до этого ни разу не виделись?

– Не-е… С их районом дружить – западло.

– Что так?

– Да контуженные они там какие-то.

– Контуженные… – задумчиво повторил капитан. – Ладно, Туникин, ступай. Готовь личный состав к ужину.

– Да готовы уже. – Сержант пошел на выход, в дверях обернулся. – Товарищ капитан, ну вы маякните, если чего. Я пацанов своих враз напрягу.

– Ну, если чего…

Дверь за бойцом закрылась. Родионов затушил сигарету в жестяной банке.

– Похоже, не на почве конфликта с сослуживцами Плашкин решил сбежать.

– Считаешь, никто его не шугал? – спросил я.

– Вряд ли. Мало времени в полку провел.

Мы попили кофе. За окном начало темнеть. Командир группы успел рассказать пару ободряющих историй, когда из штаба вернулся Черепахин. Выглядел Геннадий Сергеевич довольно-таки мрачновато.

– Короче, не особо всё радужно, – сказал он, опуская в кресло свою знаменитую сумку-портфель. – Командующий приезжает не завтра к обеду, как планировалось, а сегодня ночью. Прилетит.

– Морозов прилетит? – уточнил я.

– Да, на вертолете. Специально под это дело сейчас площадку реанимируют. Так что о побеге Плашкина ему доложат уже утром. Если только мы не отыщем засранца за ночь.

Командир дивизиона включил теплый еще чайник.

– Хреново, – проговорил Родионов.

– Хреново, как дела у бабушки моей покойной, – кивнул Черепахин. Он достал пачку сигарет, закурил. – Что по ситуации?

– Женя еще торчит на вокзале. Леха с Андрюхой рыскают по городу.

– А вы чего тут медитируете? Ждете, когда мимо проплывет труп врага?

– Кофеек пьем.

– Тоже важное дело, согласен. Новостей ни от кого?

– У ребят всё глухо. Зато Вовчик Грунтов отправился к Плашкину домой. Должен отзвониться, когда проверит.

– А Вовка тут при чем?

– Он, оказывается, серпейский – отдыхает неподалеку.

– И Грунтов из Серпейска? – комдивизиона фыркнул, брызнув струйками дыма из ноздрей. – Развелось вас, как собак. Рома, Плашкин, Туникин – теперь, оказывается, и Грунтов еще…