Читать книгу Лейтентус - Рома Ньюман - Страница 1

У меня сбежал солдат. Эка невидаль, если честно. Солдат бежал во все времена. Бежал он когда «срочку» служить приходилось два года, и полтора, и когда всего год – тоже привычно бежал.

Трудно отыскать офицера, пяток лет проработавшего с личным составом, и ни разу не досчитавшегося парочку охламонов в строю. Подобная участь настигла и меня. Правда, остроты ситуации добавляли несколько нюансов.

Во-первых, на момент описываемых событий в чине командира взвода я отходил меньше года. Был я тогда среднестатистическим молодым лейтенантом, что само по себе звучит как интеллигентное оскорбление. Обиднее только «курсант шестого курса». Мой опыт работы оставлял желать лучшего.

Во-вторых, на горизонте маячила перспектива перевода в штаб дивизии – подальше от полковых забот. Если сбежавший молодчик пострадает в самоволке, это может здорово подкорректировать мои планы на светлое будущее.

В-третьих, произошла радость аккурат накануне проверки нашей славной дивизии лично командующим войск генерал-полковником Морозовым. И, принимая во внимание, крутость его нрава, можно предположить, что мне крупно повезет, если удастся просто продолжить служить в ВС РФ, не говоря уж о манящем тепле штабных стен.

И, в-четвертых, – пункт обидный, как шило в почку – отправившийся в «самоход» воин был моим земляком. Перед тем, как встать на лыжи, в нашем полку он провел всего одну ночь. Меньше суток понадобилось солдату, чтобы всю бессмысленность существования, махнуть через забор и отправится в странствие до родных палестин.

А ведь я искренне пытался приободрить его и взять под свое крыло. Никогда не забуду нашу первую встречу с нерадивым.

Я тогда заступил дежурным по полку – конский наряд, если честно. Ни минуты покоя. В подразделение как раз начало прибывать молодое пополнение – новобранцы, всего месяц назад доставленные из призывных пунктов. Я специально выкроил минутку после ужина и вызвал к себе одного из сержантов.

– Туникин, есть среди прибывших земляки?

Мы с сержантом Туникиным – одной земли дети. Оба из Южного Подмосковья. А вдали от дома дух землячества размягчает душу – особенно у молодых и зеленых лейтенантов, одним из которых я тогда и являлся.

– Один нашелся, – ответил Туникин.

– Откуда?

– Из Протвинска.

– Давай его сюда.

Туникин привел молодняка. Это был стандартный образец среднестатистического солдата-срочника в первый день после «учебки»: немного зашуганный, ошалевший взгляд, осунувшиеся плечи, нелепо подогнанная форма.

– Как фамилия? – спросил я.

– Плашкин, – ответил он.

– Как настроение, Плашкин?

– Боевое, товарищ лейтенант.

– Боевым оно должно быть на поле брани, – поделился я житейской мудростью, – а здесь, в коллективе, – доброжелательным.

– Так точно!

– Мне сказали, ты из Протвинска.

– Так точно!

– Знакомый городок. Сам-то я из Серпейска.

Солдат промолчал, поскольку моя реплика не подразумевала форму ответа «Так точно!».

– По имуществу нормально у тебя все? Тапки не сперли еще?

– Никак нет.

– Не обижал никто?

– Никак нет!

– Вот и замечательно. А если начнут – сразу мне говори, добро?

– Так точно!

– Мы с тобой земляки, Плашкин. И не будем создавать друг другу проблем, верно?

– Так точно!

Еще пару минут я повыпытывал у него о семье, родителях и жизни на гражданке, а потом отпустил. Времени на обстоятельную беседу, находясь в наряде дежурного по части найти не возможно. Ты заступаешь вечером, ночью бдишь покой и порядок, весь следующий день – на ногах, выполняешь самый разнообразный спектр задач. Так что про Плашкина я естественным образом благополучно забыл.

До того момента, пока не пришел черед сдавать наряд следующему дежурному.

– Плашкина нигде нет, – шепчет мне Туникин и смотрит такими глазами, словно в километре от нас разорвался ядерный заряд.

Я не сразу понял, о чем он говорит. Вернее, отказывался понимать. Я стоял посреди казармы, напротив сотни гомонящих бойцов, выстраивающихся для подсчета личного состава. Позади остались ночь и два дня без сна. Сорок минут назад с развода прибыл мой сменщик. Я передал ему всю полагающуюся документацию и оружейную комнату без каких-либо недостатков. Мы удостоверились в наличии пулеметов, автоматов, пистолетов, патронов, гранат, бронежилетов и стальных шлемов – все было в порядке. Мысленно я уже находился дома, отмокал в ванне.

И вот теперь, когда мы вышли на финишную прямую – проверка наличия личного состава – этот сержант говорит мне, что кого-то недостает? Нет, я совершенно определенно отказывался верить в подобную чушь.

– Что? – севшим голосом переспросил я.

– Плашкин сбежал, походу, – сказал Туникин.

– Ерунда. Он в составе рабочей группы на покосе травы.

– Рабочая группа вернулась час назад.

Я почувствовал, как подскакивает пульс.

– Ладно, вставай в строй.

– Ну что, все у тебя? – спросил лейтенант Самцов, заступающий новым дежурным.

Ох, как же хотелось ответить Коле, что все, и понадеяться, будто он не заметит потери бойца.

– Нет, – скрепя сердце ответил я. – Кто-то еще по казарме шарахается.

– Попов! – рявкнул Коля.

– Я, товарищ лейтенант, – отозвался один из дневальных.

– Ну-ка выгони там всех из сортира! Построение идет.

– Так нет в туалете никого, товарищ лейтенант… Все здесь давно.

– Ну, значит все в строю, – тоном потише сказал мне Самцов. – Давай пересчитаем.

– Становись! – заорал я.

Гул прекратился.

– Сколько должно быть? – спросил Коля.

– Девяносто семь.

Я дал команду рассчитаться по порядку номеров. Пока шел подсчет, я молился про себя, чтобы в строю каким-то чудом оказалось девяносто семь бойцов.

Левофланговый сделал шаг вперед и доложил:

– Сорок восьмой – расчет окончен!

Чуда не случилось.

– Девяносто шесть… – тихо проговорил Коля, а потом как заорал: – Ну-ка выравнились в строю! Вторая шеренга смотрит в затылок первой!

Мой сменщик двинулся вдоль строя, контролируя, чтобы бойцы располагались строго друг за другом, и считал пары. Добравшись до конца, он повернулся и сказал:

– Сорок восемь пар. Их реально девяносто шесть.

У меня задергалась щека. Захотелось швырнуть подальше папку с расходом личного состава и пойти домой. Вместо этого я сказал:

– Пойду доложу командиру дивизиона.

Когда первая суета улеглась, и, скрипя сердце, пришлось признать, что Плашкин и впрямь встал на лыжи, мы с Колей отправились на доклад к командиру полка. Стоя в его кабинете, под нервирующий стук настенных часов я отбубнил типовой текст доклада, замявшись на фразе «личный состав в наличии», и тихо добавил: «За исключением Плашкина».

Полковник Байков на это никак не отреагировал, продолжая расписываться в кипе принесенных нами документов и дымя зажатой в зубах сигаретой. Мы с Колей ждали развязки, храня гробовое молчание. Мысленно я упокоил надежду на перспективную карьеру в Вооруженных силах Российской Федерации.

Наконец, Михаил Валерьевич поставил финальную роспись, отложил ручку, вынул сигарету изо рта и поднял на нас черные глаза.

Командир части был еще молодым полковником, которому не исполнилось и сорока. Высокий, очень смуглый и худой, он подкупал тихим тембром голоса и выдержкой. На мир БМВ, как звали его в полку, смотрел большими, круглыми глазами, которые, казалось, видели насквозь каждую грешную душонку в вверенном ему подразделении. Сейчас взгляд Байкова был направлен исключительно на меня.

– Вы понимаете, что инцидент произошел крайне не вовремя? – вкрадчиво поинтересовался он.

– Понимаю, товарищ полковник.

– Командующий прилетает уже завтра. Если вы не отыщите Плашкина до утра, придется докладывать генерал-полковнику Морозову. Вы попадете на карандаш к командующему – не лучший старт для лейтенанта.

– Понимаю, – поддакнул я предательски дрогнувшим голосом.

Байков затянулся сигаретой, стряхнул пепел в пепельницу на краю стола.

– Откуда он родом?

– Кто, Плашкин?

– Да.

– Из Протвинска.

– Это где?

– Московская область, рядом с Серпейском.

– Вы же сами родом из Серпейска?

– Так точно.

– Можно сказать, он ваш земляк?

– Получается, да.

Байков снова затянулся, медленно покачал головой.

– Неприятная ирония. Родителям звонили?

– Командир дивизиона связался с отцом Плашкина.

– Что тот сказал?

– Он сообщит, как только сын объявится дома.

– Хм… У вас есть там друзья, которые смогли бы доехать до Протвинска и проверить Плашкина?

– В каком смысле проверить?

– Убедиться, не собираются ли родители укрывать сына. Когда он приедет домой, начнет рассказывать, как над ним издевались злые офицеры и дикие однополчане.

– Да никто над ним не издевался! – в сердцах выпалил я. – Плашкин в полку-то вчера только распределился! Всего одну ночь в казарме провел.

– Я знаю и понимаю, – спокойно кивнул Байков. – А его родители – нет. И поверят во все, что он им понаплетет.

– Думаете, он отправился домой? – вклинился в разговор Коля.

Полковник затянулся сигаретой и сказал мне:

– Сейчас сменишься – поезжай на вокзал. Подежурь там. Если он еще по городу мыкается, то к темноте туда придет.

– Я понял, товарищ полковник. Разрешите идти?

БМВ сделал очередную затяжку.

– Вы, кажется, в штаб дивизии планируете переводиться?

Я неопределенно мотнул головой.

– Понимаете, что теперь ваш перевод может оказаться под вопросом?

– Понимаю, – пискнул я.

– Есть друзья из других силовых ведомств?

– Из каких именно?

– Из любых.

Я припомнил, кто из сокурсников куда распределился прошлым летом.

– Один найдется.

– Откуда?

– Из разведки.

БМВ одобрительно кивнул.

– Рекомендую вам обратиться к нему. Вдруг, чем поможет?

– Да чем он…

– У Плашкина был с собой телефон?

– Ну…им вообще не положено…

– Был?

– Был.

– Обратитесь к другу из разведки. Стесняться не надо. Ситуация-то – не из каждодневных.

– Необычная ситуация, товарищи полковник? – спросил Коля.

Байков сделал затяжку.

– В последний раз Морозов был у нас восемь лет назад – когда сам командовал этой дивизией. А последняя подобная проверка проводилась и того давнее. Упустить бойца в приезд командующего – мне кажется, это не обычный случай.

– Так точно, товарищ полковник, – кивнул Коля. – Не из каждодневных случай.

– Разрешите идти? – спросил я.

Байков кивнул, затушил сигарету в завале окурков.

– Командира дивизиона ко мне пригласите.

– Есть.

Коля забрал со стола комполка документы, мы крутанулись на каблуках и покинули кабинет.

– Все прошло лучше, чем я ожидал, – сказал сменщик, когда мы спускались по лестнице.

– Да уж.

– Что делать будешь?

– Пойду домой, – ответил я, отстегивая значок дежурного. – Помоюсь, переоденусь. Потом на вокзал поеду.

– Собрался там его караулить?

– Других идей нет, а башка уже слабо варит.

Мы спустились на первый этаж здания штаба полка.

– Пристегни мне значок, пожалуйста, – попросил Коля.

Я пристегнул стальную бляху на грудь собрата-лейтенанта.

– Спал сегодня? – спросил он.

– Нет. Не успел.

– Хреново. Тяжко будет за солдатиком гоняться.

– Прорвемся.

Мы прошли через вертушку на проходной, вышли под козырек. На улице было тепло, в семь вечера майское солнышко светило еще ярко. По дорожке к нам шел начальник штаба.

– Мля… – цыкнул я сквозь зубы.

– Да уж, – согласился Коля.

– Так, я не понял! – на ходу заговорил начштаба. – По какому празднику вы, товарищ лейтенант Самцов, надели украшение?

Я не понял, о чем он говорил Коле. Подозреваю, Коля тоже не понял. Подполковник Третьяк вообще был странной личностью. В некотором роде, непонятым художником. Он без устали козырял общей эрудированностью, но в военном деле ориентировался слабо. Как-то раз Третьяк заловил меня и спросил в лоб, какова глубина Марианской впадины. Я не угадал с метражом, начштаба сурово меня поправил (я потом проверил – подполковник назвал абсолютно точную глубину). Однако, если верить слухам, однажды этот же офицер был удостоен титула «самого бесполезного начальника штаба во всей армии» из уст высшего командования.

Поговаривали, когда-то он занимался боксом. Ни грушевидное тело, ни тонкий, идеально прямой нос не могли быть тому подтверждением. А за крайне специфическую форму черепа кто-то из ребят прозвал подполковника Чужим. Прозвище прилипло быстро.

Мы спустились с крыльца, выполнили воинское приветствие.

– Какое украшение, товарищ полковник? – спросил Коля.

– Вот этот замечательный Орден Сутулого на вашей безволосой груди, товарищ лейтенант, – пояснил Чужой, кивнув на значок дежурного по части.

– ДЧ сменился, – сказал я.

Третьяк перевел на меня маленькие, узкопосаженные глаза, едва различимые под козырьком натянутой на брови фуражки.

– А по какому торжественному случаю вы сменились, товарищ лейтенант? Насколько я помню, в вашем строю не хватает бойца.

– Полковник Байков разрешил.

На пару секунд начштаба подзавис.

– Идите в казарму, товарищ Самцов, – сказал он Коле. – И надеюсь, от вас ни один солдат не уйдет, как разумная жена.

Коля козырнул, и пошел прочь по дорожке. Я остался один на один с Чужим.

– Товарищ лейтенант, вы когда-нибудь слышали о писателе Булгакове?

– Слышал.

– А его замечательное произведение «Собачье сердце» читали?

– Было дело.

– Так вот там профессор Преображенский говорил: «Разруха – в головах» (?)

– Золотые слова, товарищ полковник.

– Я давно наблюдал разруху в вашей голове, товарищ лейтенант. Вопросом времени было, когда из-под вашей опеки кто-нибудь улизнет.

– Это еще неточно.

– Что неточно?

– То, что Плашкин сбежал по моей вине. Еще даже не известно, в какое время он смотался.

– Вы заканчивали военный вуз?

– Разумеется.

– Не юридический?

– Военный.

– Тогда перестаньте вести себя так, словно учились в юридическом. Вы не адвокат в зале суда! Объяснительную мне – до отбоя! Я хочу знать в мельчайших деталях, как вы упустили солдата!

– Всем бы хотелось, товарищ полковник.

– Идите! И вызовите ко мне командира дивизиона!

Я отсалютовал и побрел к казарме. В курилке меня дожидались командир дивизиона и командир группы. С этими ребятами мне повезло. Благодаря подполковнику Черепахину и капитану Родионову, я узнал, что толковые начальники – это скорее правило, нежели исключение.

Они курили, устало стряхивая пепел в небольшой ров по центру места для курения.

Я вошел в курилку, сел рядом с Родионовым на деревянную скамейку.

– Как все прошло? – спросил командир дивизиона.

– Нормально. Спокойней, чем я ожидал.

– Что сказал БМВ?

– Мой перевод в штаб дивизии – под угрозой срыва.

– Логично.

– Геннадий Сергеевич, он вас зайти попросил.

Черепахин кивнул, затягиваясь сигаретой.

– И начальник штаба – тоже, – добавил я.

– Твою мать… Ты и у него побывать успел?

– Не. Нарвался по дороге сюда.

– Ему-то чего надо?

– Внимания и заботы, – сказал Родионов.

– Пускай собаку заведет.

– Была ж вроде… Вместе с женой сбежала.

– Приказал мне объяснительную писать, – говорю.

– Нахрена? – ощетинился Черепахин.

– Он считает меня виноватым в побеге Плашкина.

– Бабушку свою пускай считает! Байков тебе про объяснительную что-нибудь говорил?

– Нет.

– Ну и все. А если Чужой докапываться начнет, ты скрути бумажку трубочкой, вставь ему в задницу – и дунь. Авось, башка просветлеет.

– Радикально, Сергеич, – сказал Родионов.

– А некогда нам рассусоливать. Тем более, Рома, не твоя вина, что Плашкин в «самоход» пошел..

– Не моя?

– Установили мы все, – повернулся ко мне командир группы. – Он, когда с работ вернулся, пошел на почту за посылкой. Его и еще пятерых бойцов Сидоров повел.

– Прапор забрал шестерых, а вернул пятерых? – спросил я.

– Нет. Сидор всех привел. И в казарму завел. Только, когда они на наш этаж поднимались, Плашкин на лестнице подзадержался, переждал, пока все пройдут – и обратно на почту вернулся. В том районе в заборе есть проплешина – одна плита ниже остальных. Плашкин перебрался через нее – так и ушел.

– А что в посылке прислали?

– Ничего. Он наврал Сидорову, чтобы на почту сходить, присмотреться к забору.

– Рекогносцировку проводил, – хмыкнул Черепахин. – Он же военный до хрена! Вот ты, Рома, умеешь рекогносцировку проводить?

– Умею, – говорю.

– И Плашкин умеет. Тебе это где-то пригодилось?

– Ну так…

– А Плашкину – пригодилось.

– Отработанное умение – это уже навык, – сказал Родионов.

– Хренавык, – отозвался Геннадий Сергеевич. – Короче, Рома, ты не виноват ни в чем. не вздумай никаких объяснительных писать. Третьяк потом тебя на этом крючке до конца службы держать будет.

Командир дивизиона сделал последнюю затяжку, стрельнул бычок в ров, поднялся, взял черную сумку-портфель – штатную поклажу всех старших офицеров нашей дивизии.

– Пойду я до Байка дойду. Послушаю, что он скажет.

– Аккуратней в штабе, – сказал Родионов. – Смотри, чтоб Чужой не схватил.

– Бабушку свою пускай хватает, – отозвался подполковник и направился к штабу полка.

– Что делать будешь? – спросил у меня капитан.

Я пожал плечами.

– Сперва домой. Помоюсь, переоденусь. Потом на вокзал – Плашкина караулить.

– Не надо, там Женек уже дежурит. Он порасспрашивает кассиров и поторчит до крайнего рейса.

Женек был заместителем командира охранной группы, старлеем и просто хорошим парнем.

– Здорово, – говорю. – Спасибо.

– Схема-то отлажена. Солдат всегда бежал. Не у тебя первого, не у тебя последнего.

– Да уж…

– Пойдем, кофе попьем. Дождемся темноты и побродим по городку.

– Думаешь, Плашкин еще где-то здесь?

– Ну, он, конечно, мог схитрить и побежать сразу на вокзал. Но, скорее всего, шарится по подворотням. Если так, то мы его быстро выщемим. Нычки-то все давно известны.

Родионов говорил столь уверенно и рассудительно, будто излагал давно утвержденную рабочую схему. Мне стало немного спокойнее на душе.

Командир щелкнул окурок, мы встали со скамейки. Родионов был на полторы головы выше, в два раза шире меня. Большой, толковый, надежный – у него всегда был ответ на любой вопрос. А если не было, то он знал, где его посмотреть.

В казарме царила суета. Бойцы блуждали туда-сюда, готовясь выдвигаться на ужин. Я зашел в канцелярию дивизиона, прикрыл дверь, частично отсекая шум. Включил электрический чайник, сел за стол в углу и уставился в окно. В помещение вошел Родионов.

– Парни со второго дивизиона сказали, у них сейчас Вова Грунтов в отпуске. А он же твой земляк, верно?

– Да, мы оба из Серпейска.

– Они ему звякнули – Вовка должен заскочить к Плашкиным, посмотреть, что там к чему. Если солдат вернется, и родители попытаются его спрятать, Вова это определит.

– А они могут попытаться?

Родионов сел за стол напротив, раскурил сигарету.

– Трудно сказать. Смотря, что он насочиняет, и как на это отреагирует мать. Женщины такое воспринимают слишком эмоционально. Дальше все будет зависеть от того, как поведет себя отец: либо пойдет на поводу у жены, либо стукнет кулаком, отчихвостит сыночка и привезет его обратно.

– И как чаще всего поступают отцы?

– Обычно сами привозят.

В дверь постучали, на пороге возник сержант Туникин.

– Товарищ капитан, вызывали?

– Да, – кивнул комгруппы, – заходи.

Туникин закрыл дверь, приблизился к нам.

– Ну рассказывай, Сережа, – заговорил Родионов, – как довели новобранца до жизни такой.

Сержант развел руками.

– Товарищ капитан, я сам в непонятках, честно. Он же сутки всего в полку! Мы даже толком не разобрались еще, что за человек.

– После отбоя жутили его?

– Да никто Плашкина не трогал! Пацаны в курсе, что он мой земляк. – Туникин мельком глянул на меня. – Земляк товарища лейтенанта. Поэтому, все было спокойно.

– Может, дагестанцы?

– Не-е, этим он вообще по барабану.

Родионов затянулся сигаретой, спросил:

– Как Плашкин себя поставил?

Щелкнул чайник. Я встал из-за стола, принялся готовить кофе.

– Да по-обычному… С парнями общался, в себе не замыкался. Играл компанейского. За жизнь в полку интересовался.

– О чем именно расспрашивал?

– Да пока просто про распорядок дня и все такое.

Я поставил одну чашку перед Родионовым, со второй в руке вернулся на прежнее место. Капитан стряхнул пепел в жестяную банку и продолжил:

– Мутных вопросов не задавал?

– В смысле «мутных»?

– Которые намекали бы на то, что Плашкин собирается свалить.

– А… Не, таких не задавал. Да и не выглядел он так, что хотел в «самоход» уйти.

– С кем-нибудь сдружился уже?

– Нет, не успел. Времени мало было. Пока со всеми по чуть-чуть общался.

Родионов кивнул, делая затяжку. Туникин спросил:

– Товарищ капитан, думаете, домой он сорвался?

– Скорее всего.

– Хотите, я корешей на граждане подтяну? Они его выщемят, если Плашкин в Протвинске нарисуется.

– Там уже работает офицер.

Сержант несколько раз мотнул головой и сказал:

– Представляете, товарищ капитан, мы с этим обмороком, оказывается, через улицу друг от друга жили.

– И до этого ни разу не виделись?

– Не-е… С их районом дружить западло.

– Что так?

– Да контуженные они там какие-то.

– Контуженные… – задумчиво повторил капитан. – Ладно, Туникин, ступай. Готовь личный состав к ужину.

– Да готовы уже. – Сержант пошел на выход, в дверях обернулся. – Товарищ капитан, ну вы маякните, если чего. Я пацанов своих в раз напрягу.

– Ну, если чего…

Дверь за бойцом закрылась. Родионов затушил сигарету в жестяной банке.

– Похоже, не на почве конфликта с сослуживцами Плашкин решил сбежать.

– Считаешь, никто его не шугал? – спросил я.

– Вряд ли. Мало времени в полку провел.

Мы попили кофе. За окном начало темнеть. Командир группы успел рассказать пару ободряющих историй, когда из штаба вернулся Черепахин. Выглядел Геннадий Сергеевич довольно таки мрачновато.

– Короче, не особо все радужно, – сказал он, опуская в кресло свою знаменитую сумку-портфель. – Командующий приезжает не завтра к обеду, как планировалось, а сегодня ночью. Прилетит.

– Морозов прилетит? – уточнил я.

– Да, на вертолете. Специально под это дело сейчас площадку реанимируют. Так что, о побеге Плашкина ему доложат уже утром. Если только мы не отыщем засранца за ночь.

Командир дивизиона включил теплый еще чайник.

– Хреново, – заключил Родионов.

– Хреново, как дела у бабушки моей покойной, – кивнул Черепахин. Он достал пачку сигарет, закурил. – Что по ситуации?

– Женя еще торчит на вокзале. Леха с Андрюхой рыскают по городу?

– А вы чего тут медитируете? Ждете, когда мимо проплывет труп врага?

– Кофеек пьем.

– Тоже важное дело, согласен. Новостей ни от кого?

– У ребят все глухо. Зато Вовчик Грунтов отправился к Плашкину домой. Должен отзвониться, когда проверит.

– А Вовка тут при чем?

– Он, оказывается, серпейский – отдыхает неподалеку.

– И Грунтов из Серпейска? – комдивизиона фыркнул, брызнув струйками дыма из ноздрей. – Развелось вас, как собак. Рома, Плашкин, Туркин, теперь, оказывается, и Грунтов еще…