Читать книгу Иллюзия ошибки - Роман Казимирский - Страница 1

Сейчас модно говорить о том, что монархия была пережитком прошлого. Мол, ее время прошло и все такое. Конечно, а что еще остается? Никому ведь не охота признаваться в том, что мы ее попросту прошляпили. Едва ли не каждый второй австриец в душе монархист, а остальным просто все равно. Как правило, к последним относится всякий сброд, который и при Франце, и, тем более, при Карле влачил жалкое существование – в принципе, с приходом республики в его жизни практически ничего не изменилось, разве что появилось больше возможностей для наиболее шустрых и наглых. Ну, а поскольку ни я, ни вообще кто-либо из моей семьи не относились к подобным, то для нас отстранение императора от власти стало черным событием, хуже которого, как нам казалось, ничего не могло произойти. Однако мы ошибались – не прошло и двадцати лет, как нас опять щелкнули по носу. Я знаю об этом со слов моего отца и верю, что настанет день, когда я расскажу обо всем своему сыну. Надеюсь, ему будет до этого дело.

Меня зовут Джулиан. Я представитель древнего дворянского рода Кински. Моя фамилия не знала периодов падения, кроме, конечно, настоящего времени. То, что происходит сегодня, иначе как намеренным истреблением аристократии я назвать не могу. Особенно это стало заметным после прихода к власти шута горохового с зализанной челкой и мочалкой под носом. Последним настоящим мужчиной в правительстве Австро-Венгрии был Дольфус, после него – только подражатели. Но они старались, здесь ничего не попишешь. Мне в тот момент было всего девять лет, но я прекрасно помню, как мой отец был возмущен. Он бегал по гостиной нашего дома и, размахивая газетами с такой яростью, что от них отлетали клочки бумаги и, кружась, опускались на паркетный пол, грозил кулаками кому-то наверху. Моя матушка только делала круглые глаза и часто вздыхала. Она никогда не была сильна в политике и поэтому всецело полагалась на мнение мужа в таких вопросах.

– Сынок, – кричал отец, останавливаясь напротив меня, – запомни мои слова: сегодня мы проиграли собственную страну даже не в покер, а в банального подкидного дурака! Нет, мы еще, конечно, будем барахтаться пару лет. Может быть, пять лет от силы, но рано или поздно нам придется лечь под этого мерзавца! Все мужчины должны восстать против этого произвола. Ты готов взять в руки оружие, сын?

– Курт, ну что ты опять? – мама робко возразила. – Мы ведь договаривались не называть…

– Молчи! – отец был жестким человеком и считал собственное мнение единственно верным в семье. – Когда мужчины разговаривают о войне, женщины не имеют права голоса.

Мать снова вздохнула и покорно опустила глаза. Не могу представить, что заставило ее в свое время выйти замуж за моего отца. Не любовь – точно. Интересно, как сложилась бы моя жизнь, останься все по-прежнему? Наверное, и мне нашли бы какую-нибудь безголосую невесту, которая рожала бы от меня детей и по вечерам выслушивала бы мои стенания по поводу бесхребетности людей, сидящих в правительстве. Впрочем, все это уже не важно. Наша страна, как и предсказывал отец, продержалась еще четыре года и, по его собственному выражению, легла под нацистскую Германию. Я был слишком мал для того чтобы оценить всю масштабность произошедшей трагедии, и поэтому ранней весной тридцать восьмого с раскрытым от любопытства ртом наблюдал за торжественным въездом Гитлера в мой родной город. Да, Вена тогда еще напоминала саму себя, и большинство местных жителей не допускали и мысли о том, что вскоре она изменится до неузнаваемости. Но это было потом, а в первое время никто из нас не ощутил каких-либо существенных сдвигов в ту или иную сторону. Продукты оставались на прилавках, дети играли в те же игры, что и прежде, рабочий класс все так же выкладывался по полной для того чтобы прокормить своих отпрысков. Так что даже после трагедии, произошедшей в нашей семье, мы пребывали в уверенности, что образу жизни, к которому мы привыкли, ничего не грозит. Отец умер. Аккурат на следующий день после опубликования закона «О воссоединении» и, соответственно, переименования нашей страны в Остмарк. Тогда я не понимал, что именно поразило его так сильно, что он, схватившись за сердце, упал на свои любимые газеты, при этом опрокинув на мать чашку кофе. Вскочив, матушка сначала принялась старательно стирать салфеткой со своего платья образовавшееся пятно, и только потом взглянула на мужа, который лежал на столе и скалился в ее сторону.

Состоялись похороны, мы долго принимали соболезнования – мама, не привыкшая к такому вниманию, выставляла меня, как щит, перед каждым новым гостем, который приходил, чтобы произнести дежурные слова о том, как ему жаль, грустно, больно и пр. Когда положенный срок траура подошел к концу, мы с удивлением обнаружили, что смерть главы семейства на это самое семейство почти никак не повлияла. Если, конечно, не считать того, что теперь каждый из нас делал все, что хотел и когда хотел. Так что мы даже почувствовали какое-то облегчение, хотя, наверное, нехорошо так говорить о родном человеке. В общем, мы жили в достатке и без определенных планов на жизнь, пока не началась она. Война, пришедшая в наши дома, сначала вела себя как вежливый почтальон – постучалась в двери, почтительно приподняла кепку и с улыбкой сообщила о том, что теперь все будет чуточку иначе. Мы поблагодарили за информацию и продолжили заниматься каждый своим делом. Однако почтальон стал наведываться все чаще, и с каждым разом его визиты становились все продолжительнее, а письма и телеграммы – настойчивее. В конце концов, он поселился у нас, заняв самую просторную комнату, которую мы берегли для наиболее почетных гостей. Вокруг нас стали пропадать люди. Жил себе человек – и вот его нет, словно никогда и не было. Среди соседей поползли слухи о том, что все это дело рук гестапо, однако тайная полиция Третьего рейха, которая обычно не считала нужным отчитываться перед кем бы то ни было в своих действиях, на этот раз вдруг решила дать официальный ответ, в котором заявила о своей непричастности ко всем этим происшествиям. Впрочем, это никак не изменило настоящего положения дел – люди продолжали пропадать. Причем ни их возраст, ни социальный статус не позволяли говорить о какой-то политической подоплеке. Всего за полгода бесследно исчезли больше пятидесяти человек, и это только те, о которых я знал. Среди них были мои одноклассники и соседи, а также те, имен которых я не знал: молочник, доставлявший нам свежие продукты на протяжении нескольких последних лет, мальчишка-разносчик газет, продавец из скобяной лавки недалеко от центра города. Правда, с ним было все ясно – он был евреем и, скорее всего, его арестовали по национальному признаку. Признаться, мне было его жаль, он всегда здоровался со мной и с улыбкой интересовался здоровьем матушки. Со временем мы с приятелями настолько привыкли к кошмару, который происходил вокруг нас, что стали тайком делать ставки на то, кто станет следующим – фрау Бюннер, сумасшедшая старуха, жившая на окраине города, обычно была лидером по количеству набранных голосов, однако как раз она будто никого и не интересовала. Каждый божий день мы наблюдали за тем, как эта старая карга, гримасничая и бормоча себе что-то под нос, ковыляла по каменной мостовой к центру города, а оттуда направлялась строго на юг – в сторону Зиммеринга. Много раз мы пытались с ней заговорить, но она не отвечала ни на приветствия, ни на вопросы. В конце концов, мы отстали – мне и моим друзьям претила сама мысль о том, что кто-то мог издеваться над ущербными. Да, я вполне мог причислить себя к золотой молодежи Вены, а положение, как говорится, обязывает.

Вероятно, со временем мне пришлось бы пополнить ряды германской армии, однако судьба распорядилась иначе. Вообще, я до конца так и не понял, что именно произошло. Тот день, когда моя жизнь навсегда изменилась, оставил в моей памяти лишь обрывочные воспоминания. Помню, как в дом ворвались полицейские, которые, грубо оттолкнув мою мать, бросившуюся было к ним, скрутили мне руки и поволокли куда-то. Все это было так неожиданно, что мне даже в голову не пришло сопротивляться. Хотя, если подумать, что мог противопоставить нескольким взрослым мужчинам щуплый семнадцатилетний юноша, которым я являлся в тот момент? Любая попытка с моей стороны в лучшем случае обернулась бы лишь ссадинами и ушибами. Впрочем, мама, похоже, была иного мнения. Как она боролась с ними! Кто бы мог предположить, что в этой забитой женщине было столько силы. Последнее, что я увидел перед тем, как меня запихали в черную машину с решетками на окнах, была сцена, в которой матушку пытались удержать сразу трое рослых мужчин, причем им удавалось это с трудом. Дальше – темнота с периодическими вспышками света, всплывающие мужские и женские лица, которые приглядывались ко мне, словно я был каким-то редким экзотическим зверьком. Одно из них было особенно настойчивым – настолько, что мне вдруг показалось, что я уже где-то его видел.

Я очнулся в тесной и плохо освещенной комнате, которую сначала принял за тюремную камеру – во всяком случае, именно так я представлял ее себе. Однако, оглядевшись вокруг, я понял, что ошибся. Это была больничная палата, о чем свидетельствовало не только постельное белье, но и мое собственное облачение – пока я был в отключке, на меня надели отвратительную хлопчатобумажную пижаму неопределенного цвета. Проведя рукой по голове, я, к своему ужасу, обнаружил, что меня еще и побрили практически налысо – остался только незначительный ежик, который, впрочем, вполне мог отрасти за те несколько дней, когда я, возможно, был без сознания. Не имея ни малейшего представления о том, какой был день, и что я здесь, собственно, делаю, я принялся барабанить изо всех сил в металлическую дверь. Спустя несколько минут производимый мной шум, наконец, привлек внимание моих тюремщиков, и я услышал звук отодвигаемого засова. Не зная, чего ожидать от этого визита, я отступил вглубь комнатушки и приготовился, если понадобится, бороться за собственную жизнь. Однако мне не пришлось этого делать. Когда дверь открылась, передо мной возник стройный темноволосый мужчина, которого сопровождали двое хмурых санитаров устрашающей внешности. Визитер носил очки и был одет в белый халат. Держался он предельно вежливо – прежде, чем заговорить со мной, приветливо улыбнулся и сделал знак своим помощникам не входить. Те переглянулись, но, тем не менее, не посмели ослушаться начальника.

– Добрый день! – гость обладал приятным баритоном, который, судя по всему, служил ему добрую службу, располагая к себе собеседников с первых секунд разговора. – Как вы себя чувствуете?

– Хм… Здравствуйте… Как бы…

Я всегда терялся перед людьми, которые, сделав мне какую-нибудь гадость, все равно были издевательски вежливы. Тем не менее, в создавшейся ситуации я посчитал себя вправе говорить требовательным тоном, тем более что действительно не был замешан ни в чем криминальном.

– Потрудитесь объяснить мне, по какой причине по отношению ко мне были применены насильственные действия. Не вынуждайте меня напоминать вам о том, что я из уважаемой семьи.

Я был настолько не в себе, что почему-то сбился на канцелярский язык, который на дух не переносил.

– Я прекрасно осведомлен о вашем происхождении, герр Кински, – доктор снова улыбнулся и, словно извиняясь, развел руки в стороны. – К сожалению, указания, которые я получил в отношении вас, не допускают двойного толкования. Я был вынужден поместить вас в свою лечебницу. Впрочем, я обязательно доложу о вашем протесте, и если выяснится, что была допущена ошибка, вас тут же отпустят со всеми причитающимися извинениями и возмещением ущерба, который был вам причинен.

– Указания? – все происходящее показалось мне каким-то бредом, несуразицей, которая должна вот-вот закончиться. – Какие указания? От кого они исходят? И в чем меня вообще обвиняют?

– Я не уполномочен посвящать вас во все подробности этого дела, – мужчина в халате покачал головой, показывая, что не намерен больше говорить на эту тему.

Несмотря на то, что воспитание не позволяло мне скандалить, мне было очень сложно сдержаться и не начать орать благим матом на этого человека, который даже в такой ситуации умудрялся оставаться милым и обходительным. Если вы никогда не оказывались запетым, вам сложно будет представить себе ощущения, которые я испытывал в тот момент. С одной стороны, я понимал, что, в первую очередь, должен был чувствовать себя оскорбленным – ведь все произошедшее могло негативно сказаться на репутации моей семьи. Но вместо возвышенной ярости я ощущал животный ужас, к которому примешивалась слабая надежда на то, что вот сейчас появится моя мама с каким-нибудь документом, в котором будет указано, что я положительный мальчик и заключен в это жуткое место в результате досадного недоразумения. Не могу сказать, что горжусь этим, но тогда мне стоило огромных усилий удержаться от истерики. Однако каким-то непостижимым образом мне удалось это сделать. Не чувствуя под собой ног, я протянул доктору руку и выразил надежду на то, что скоро все разрешится. Наверное, это выглядело жалко, я не знаю. Мой собеседник понимающе улыбнулся и пообещал держать меня в курсе, после чего вышел, посоветовав мне напоследок хорошенько отдохнуть. Когда я услышал звук задвигаемого засова, то упал на кровать и, кусая подушку, беззвучно кричал на протяжении нескольких минут, пока мысленно не охрип. Потрясение было гораздо более сильным, чем я сам себе в этом признавался – я снова впал в беспамятство.

В первое мгновение мне показалось, что я снова оказался в своем доме – до меня донесся запах яичницы и свежей выпечки, завтрака, которым меня обычно баловала мама. Однако, открыв глаза, я застонал и снова зажмурился. Я все еще находился в своей палате. Ее серые стены давили на меня, а тусклое освещение только подчеркивало мрачную атмосферу. Тем более неожиданными казались запахи, висевшие в воздухе. Медленно поднявшись, я осмотрелся по сторонам и с удивлением заметил небольшой столик, сервированный на одну персону. Меня ждал омлет с сосисками, две небольшие булочки, фруктовый джем и сок. Я отломил небольшой кусочек от булочки, с опаской прожевал его и только тогда понял, насколько голоден. Не думая о моральной стороне вопроса, я моментально уничтожил предложенную еду и, насытившись, откинулся на спинку жесткого деревянного стула. Что это за место? Судя по размерам и обстановке моей кельи, как я назвал про себя палату, максимум, что можно было ожидать от ее владельцев, это черствый хлеб и тухлую воду. Во всяком случае, именно так мне всегда представлялась кормежка заключенных. А в том, что я заключенный, у меня не было ни капли сомнения. Может быть, всплыли те памфлеты, которые я писал на фюрера? Тогда сюда должны были поместить добрую половину моего класса – нацисты у нас, мягко говоря, не пользовались бешеной популярностью. Но это ведь мелочь, половина Австрии тайком баловались подобным, несмотря на запреты на все и вся. За такое в тюрьму не сажают. Значит, здесь что-то другое. Но что? Мысль о том, что я на самом деле нахожусь в лечебнице, казалась мне совершенно дикой и не выдерживающей никакой критики. Какую ошибку нужно было совершить, чтобы меня, совершенно здорового подростка, засунуть в лечебницу вот так, среди белого дня? К тому же за психами обычно приезжает карета с санитарами, а меня забирали полицейские. Нет, тут, как ни крути, что-то иное, и мне очень хотелось как можно скорее разобраться во всем и забыть об этом месте. Я даже не намерен был никуда жаловаться, лишь бы больше не возвращаться сюда. Как только выберусь, обещал я себе, то уеду – куда угодно, хоть к черту на кулички. В те же Соединенные Штаты, наконец. Мама говорила, что у меня там живет дядя. Осталось только доказать тому типу в халате, что я не верблюд.

Звук отодвигаемого засова прервал мои размышления, и в следующий момент в дверном проеме возникла незнакомая мне женщина в светло-голубом больничном халате. Меня всегда удивляло то, как любая униформа может внешне искалечить любого. Вот только что перед тобой был вроде бы нормальный человек, а через несколько секунд он уже превращается в какое-то бесполое чудовище, говорящее заученными фразами и глядящее на тебя поверх очков с таким видом, будто ты неодушевленный предмет. Впрочем, в моем случае больничная одежда не играла какой-нибудь важной роли – вошедшая женщина, скорее всего, и в повседневной одежде выглядела не лучшим образом. На вид ей было лет сорок, однако видно было, что она не ждет от жизни чуда в виде принца на белом коне – ее лицо не выражало никаких эмоций, кроме безмерной усталости и раздражения. Жидкие волосы были собраны в крысиный хвост, визуально делая ее голову меньше и подчеркивая тучность фигуры. Помня о своем сомнительном положении, я постарался не вызывать в ней негативных эмоций и вежливо поздоровался. К моему изумлению, когда она ответила, в ее голосе я услышал искреннее участие, граничащее с нежностью:

– Доброе утро! Надеюсь, молодой человек, вам понравился завтрак. Если что-то было не так, можете сказать мне об этом лично – и в следующий раз я принесу что-нибудь другое.

– Мм… Нет, благодарю, все было очень вкусно, – я был сбит с толку подобным несоответствием внешности и голоса моей гостьи.

– Вот и хорошо, – женщина улыбнулась и принялась убирать посуду со стола.

Наблюдая за ней, я обратил внимание на то, что она и не подумала закрыть за собой дверь, несмотря на то, что за ней, похоже, никого не было. Удивившись такой неосмотрительности, я, тем не менее, решил не искушать судьбу и не предпринимать попыток сбежать. Тем более что здание, скорее всего, охранялось, и рисковать собственным здоровьем мне не хотелось. Кроме того, я все еще надеялся на то, что ситуация разрешится в ближайшее время.

– Скажите, фрау… – начал я и замялся, не зная, как обращаться к женщине.

– Марта. Можете меня звать просто Мартой, без фрау.

– Хорошо, Марта, – я не привык обращаться к людям, которые были старше меня, по имени, и поэтому сначала немного смутился, однако переборол это чувство и продолжил. – Скажите, где я нахожусь?

– Это не тайна. Вы находитесь в клинике закрытого типа доктора Гросмана. Сюда сложно попасть, и я, честно говоря, не могу представить, по какой именно причине вас держат здесь.

Эта информация мне не понравилась. Что за клиника закрытого типа? И кто такой этот доктор Гросман?

– Простите, но вы, если я правильно понял, считаете, что мне предстоит здесь пробыть некоторое время?

– Что заставило вас думать так? – Марта приподняла брови, отчего все ее лицо приобрело трогательное выражение детского удивления.

– Вы только что сказали мне, что я могу заказать другой завтрак – и в следующий раз вы учтете мои пожелания. Значит, он предполагается, этот следующий раз?

– Вы очень умный и внимательный молодой человек, но вам не стоит обращать внимания на то, что я говорю. Я не имею никакого отношения к местным порядкам и многого не знаю. Возможно, вас и выпустят отсюда через месяц-другой.

– Месяц? – мне показалось, что я ослышался. – Но это совершенно невозможно! Я ведь ни в чем не виноват и совершенно здоров. Зачем держать меня в больнице так долго? К тому же меня дома ждет мама, наконец, мне нужно готовиться к поступлению в университет!

Марта остановилась и с минуту внимательно разглядывала меня, после чего снова улыбнулась и махнула рукой:

– Значит, вас отвезут домой со дня на день. Если, конечно, вы действительно оказались здесь по ошибке. Но за то время, что я здесь работаю, не помню ни одного случая, чтобы люди оказывались здесь просто так.

– Хорошо, хорошо, – я постарался взять себя в руки и успокоиться, насколько это было возможно. – А как я могу встретиться с этим доктором Гросманом?

– Разве вы с ним не виделись вчера? Обычно он лично посещает всех своих новых пациентов.

– Так это был он? – я мысленно выругался. – Я не знал. То есть я могу в любой момент обратиться к нему?

– В принципе, это так, но в настоящий момент доктор в отъезде. Он, знаете, очень занятый человек. Но, думаю, он скоро вернется.

– Как скоро? – наивная позиция Марты, которая, похоже, не совсем понимала, что происходит, начинала меня раздражать.

– Обычно он не уезжает дольше, чем на неделю. Ну, может быть, на десять дней.

– Понятно, – мое настроение испортилось окончательно, и я готов был снова зарыться головой в подушку и постараться забыть обо всем, что произошло со мной.

– Почему бы вам не прогуляться? – неожиданно предложила Марта. – Все лучше, чем вот так весь день валяться в постели. Молодому организму необходимо как можно больше двигаться.

– А разве это разрешено? – я был настолько уверен в том, что больничная палата стала моей камерой, что у меня не возникало даже мысли о том, что это не так.

– Конечно. Пациентам запрещается выходить из своей комнаты только первые сутки, чтобы у них была возможность адаптироваться. С сегодняшнего утра вам предоставлена абсолютная свобода в передвижении. Конечно, только в стенах этой клиники.

Сказав это, женщина помахала мне рукой на прощание и вышла, гремя посудой, которую она успела погрузить в тележку. Прежде чем она скрылась из вида, я успел заметить, что та была заполнена почти до самого верху. Значит, я здесь, как минимум, не один. Не зная, радоваться этому открытию или огорчаться, я с опаской выглянул за дверь, за которой обнаружился длинный коридор, стены которого были выкрашены той же краской, что и моя комната. Не имея ни малейшего представления о том, в каком направлении мне стоит двигаться, я подумал и решил, что раз Марта повернула вправо, то там что-то есть, и пошел вслед за ней. Вдоль всего коридора я насчитал в общем с десяток запертых дверей, каждая из которых была похожа на остальные, из чего я сделал вывод, что все они вели в такие же палаты, как и моя. Наконец, я оказался перед очередной дверью, которая отличалась от предыдущих размером – она была значительно больше. Открыв ее, я оказался в просторном помещении, которое, несмотря на достаточно скудную обстановку, чем-то напоминало гостиную в моем собственном доме. Возможно, этому способствовало присутствие камина, который, однако, не был разожжен. Несмотря на это, в комнате было достаточно тепло, что было удивительно, ведь за окнами стоял промозглый ноябрь и вот-вот должен был выпасть снег. Хотя, возможно, он уже и выпал – пока я не заметил в клинике ни единого окна, весь свет здесь обеспечивался электрическими лампочками. Меня поразило то, что ни в коридоре, ни здесь я не встретил никого из медперсонала, который, судя по моему первому впечатлению, должен был присутствовать в значительном количестве. Следуя за собственными мыслями, я принялся более детально разглядывать помещение, в котором оказался. Здесь было несколько столов и множество стульев, расставленных в строгом порядке вдоль стен. Скорее всего, пациенты могли брать любой из них и садиться, где угодно. Что ж, уже не так плохо. Пройдя вглубь комнаты, я обратил внимание на книжные полки, которые, вопреки моим ожиданиям, были заполнены вполне удобоваримой литературой. Здесь были и современные авторы, и классики, и энциклопедические издания. Ни намека на медицинские справочники. Хотя, действительно, на что они пациентам? Все книги были в мягких обложках. Наверное, для того, чтобы психи не смогли друг друга поранить, догадался я. Разумно.

– Нравится?

Голос, раздавшийся над самым моим ухом, заставил меня подскочить на месте и резко обернуться. Рядом со мной стоял молодой человек примерно моих лет, но такого хрупкого телосложения, что казался совсем ребенком. Казалось, что он был очень доволен тем, что ему удалось напугать меня. Моим первым порывом было двинуть ему в лоб, но я сдержался. Вообще, любое насилие всегда претило мне, и я с трудом представлял себе, что стал бы делать, если бы пришлось защищаться от толпы сумасшедших. Скорее всего, я просто закрыл бы глаза и позволил себя убить.

– Ты кто? – я постарался, чтобы мой голос прозвучал как можно более приветливо, отчего он показался мне неестественно слащавым, и я сам на себя за это рассердился.

– Тобиас. Тоби. А ты?

– Джулиан. Давно ты здесь?

– Джулиан? – почему-то удивился малыш, но затем неожиданно рассмеялся. – Бывает же.

– О чем это ты?

– Да так, не обращай внимания. Давно ли я здесь? Дай-ка подумать. Какой нынче год?

– Сорок второй, – этот вопрос, честно говоря, привел меня в ужас. Если этот мальчуган потерял счет времени, то что ждет меня?

– Ух, ты, – восхитился Тоби. – Выходит, мое бренное тело обитает здесь уже четыре года, с момента основания клиники. Сознание, понятное дело, свободно в своих перемещениях. Я, можно сказать, местный старожил. Так что можешь обращаться ко мне, если вдруг возникнут какие-то вопросы. У тебя ведь они есть?

Были ли у меня вопросы? Конечно! Тысячи. Но для начала нужно было выяснить, что это за место. Внимательно выслушав меня, мой новый знакомый беззаботно махнул рукой и заявил:

– Это просто. Клиника доктора Гросмана – это уникальное заведение, где собирают исключительно уродцев, вроде нас с тобой. Так что можешь гордиться собой – ты уникален. Видишь ли, наш папаша – великий экспериментатор.

– Кто? – не понял я.

– Ну, Гросман – мы его папашей называем за глаза. Так вот, ему пришло в голову, что будет забавно собрать в одном месте людей с психическими и физическими отклонениями и посмотреть, что из этого выйдет. Нужно признать, что фантазии ему не занимать – периодически здесь такое происходит, что любо-дорого посмотреть. Но я не стану тебе всего рассказывать – думаю, тебе самому будет интересно за этим наблюдать.

– Да уж, – полученная информация оказалась настолько неожиданной для меня, что я не сразу нашелся, что сказать.

– Вот и я о том же, – Тоби хохотнул и обвел руками комнату, словно она была его личными владениями. – Здесь на самом деле не так плохо, как тебе могло показаться. Кормят до отвала, режима никакого нет, правил – тоже. Да ты сам все увидишь. Главное – не пытаться сбежать. Иначе, если поймают, можно надолго угодить в карцер или как там он называется здесь. Ничего страшного в этом, конечно, нет, но лично мне не нравится сидеть в одиночке.

– То есть ты не пытался сбежать?

– Почему не пытался? Здесь каждый хоть раз, но пробовал отказаться от гросмановского гостеприимства, но до сих пор никому не удалось это провернуть. Ты, скорее всего, тоже попытаешься, но предупреждаю заранее: лишь зря потратишь время. Учись не на своих, а на чужих ошибках, так обычно поступают умные люди. Уловил?

– Да, вроде, – болтовня Тоби действовала на меня успокаивающе, хотя мне совершенно не нравилось то, что я слышал.

– Вот ты, – он приблизил ко мне лицо и заговорщически зашептал. – Ты здесь за что?

– Понятия не имею, – честно признался я. – Вообще, это огромная ошибка. Я ничего такого не сделал. В дом ворвались полицейские, скрутили меня, избили мать – и вот я здесь.

– Все так говорят, – разочарованно протянул Тоби.

– Но это правда! – не зная, как доказать свою невиновность, я не заметил, как начал кричать.

– Ну, пусть так, раз тебе этого хочется, – мой собеседник вытянул перед собой руки ладонями наружу. – В любом случае тебе придется доказать папаше свою, так сказать, непричастность.

– А это хоть кому-то удавалось сделать? – я задал это вопрос автоматически, даже не рассчитывая на утвердительный ответ, однако Тоби неожиданно кивнул:

– Да, была парочка случаев. Сначала одна девчонка смогла доказать докторам, что у нее все в порядке с головой. Она просто припадочная была, в беспамятстве всякое вытворяла. Ну, Гроссман быстро выяснил, что все это лечится, и отпустил ее. Потом был еще один мужчина, его тоже отпустили. Потом, правда, выяснилось, что с ним промашка вышла – он, как только на воле оказался, задушил несколько людей, а после и сам повесился. Так что тебе в определенном смысле не повезло – после того случая папаша наш двадцать раз подумает, прежде чем кого-то отпустить на свободу. Но попытка не пытка, может быть, у тебя и получится его убедить.

– Надеюсь на это. А ты почему здесь оказался?

– О, мой случай уникальный, – с гордостью ударил себя в грудь Тоби. – Я, знаешь ли, люблю наблюдать за тем, как умирают люди. Да ты не пугайся так, я только смотрю, никого не трогаю.

Наверное, на моем лице было написано что-то такое, что рассмешило моего собеседника – хохотнув, он взял первый попавшийся стул и сел на него, знаком предложив мне последовать его примеру. Подумав, я решил, что такой тщедушный человечек вряд ли мог представлять опасность, но, тем не менее, сел немного поодаль. Заметив это, Тоби театрально закатил глаза к потолку и, всем своим видом показывая, как ему надоело повторять одну и ту же историю бесчисленное количество раз, тем не менее, приступил к рассказу.

– У меня это с раннего детства. Гросман говорит, это генетическая аномалия. Еще когда я был совсем ребенком, меня привлекала сама смерть как явление. Казалась мне интересной, понимаешь? Помню, как-то телега переехала котенка, и он умер не сразу. Так вот, когда мои родители увидели, как я наблюдаю за его агонией, то сразу обратились к врачам. Но те сказали, что это нормально для моего возраста, и родители успокоились. На время, конечно. Потому что вскоре они опять застали меня за тем же занятием. Наверное, они подумали тогда, что я сам подстроил все, но это не так, честное слово. Я вообще никому не способен причинить боль. Только не я. В общем, время шло, я рос – и мои родители, в конце концов, были вынуждены признать, что их горячо любимый сынок родился с изъяном. Естественно, потом была вереница всяких врачей, каждый из которых предлагал свое лечение. В итоге мы добрались и до доктора Гросмана, но это произошло уже много позже и без участия моего дражайшего семейства.

Произнеся последние слова, Тоби вдруг замолчал, и его лицо омрачилось.

– Знаешь, я на самом деле любил своих стариков, – наконец, продолжил он. – Но это сильнее меня. Однажды в нашем доме случился пожар. Потом полицейские утверждали, что это я его устроил, но все это чушь. Я был совершенно не при чем. Но я не виню их. В том, что произошло, есть и моя вина. Видишь ли, я мог их спасти. Пламя как-то слишком быстро распространилось, и они оказались в ловушке, а дверь наружу была запертой. Я в тот момент находился во дворе и все видел. Прекрасно помню, как отец просил меня открыть дверь. Я знал, где находится ключ, и даже взял его, но в последний момент что-то меня удержало. Мне было любопытно, понимаешь? Прежде я никогда не видел, как гибнут люди – и мне хотелось почувствовать, каково это. Так что я спокойно стоял и наблюдал за тем, как они горели, сначала отец, потом мать.

– И что ты почувствовал? – я с ужасом смотрел на этого миловидного мальчика, пытаясь понять, что творится в его голове.

– А знаешь, мне понравилось, – вдруг улыбнулся Тоби, моментально превратившись в ребенка, который вспомнил о чем-то приятном, как, например, шоколадный торт или подарки под елкой. – Нет, я не жду, что ты поймешь меня. И да – я знаю, что являюсь уродом. Но мне ничего не остается, кроме как принять себя таким, какой я есть. Чего я и тебе советую, кстати.

– Спасибо, конечно, за совет, – я кивнул, дав себе обещание никогда больше не общаться с этим извращенцем. – Но я все же постараюсь выбраться отсюда как можно скорее.

– Ну, что ж, удачи тебе, – Тоби закинул ногу на ногу с видом профессора, разговаривающего со студентом. – Может быть, у тебя и получится. Чудеса случаются.

– И много здесь таких, как ты? – я все же решил узнать как можно больше об этом месте прежде, чем заканчивать эту неприятную беседу.

– Как мы, ты хотел сказать? – подмигнул Тоби. – Ну, ладно, не кипятись, я понял: я – плохой, ты – хороший. Да, с пару десятков наберется. И это если не считать покалеченных.

– То есть?

– Я же, кажется, уже говорил, что папашу интересуют не только психические отклонения, но и физические недуги. Здесь у нас целая коллекция разного рода увечий, настоящая кунсткамера, в которой есть как врожденные аномалии, так и жертвы несчастных случаев и войн. Понимаешь, Гросман – увлекающаяся личность, его привлекает буквально все.

– Например?

– Даже не знаю, как тебе объяснить, – Тоби на секунду задумался. – Ну, представь себе на мгновение, что у тебя нет ни рук, ни ног, но ты родился таким и другой жизни не знаешь. Представил? А теперь другая ситуация. Ты был полноценным человеком, и лишился конечностей уже в сознательном возрасте в результате, допустим, автомобильной аварии. Ощущаешь разницу?

– Наверное, да… – меня передернуло от одной мысли о том, какие чувства должен испытывать человек, попавший в такую ситуацию. Я не был уверен в том, что смог бы жить после этого. Хотя что бы мне оставалось? У меня бы не было ни рук, вены на которых я мог бы перерезать, ни ног, чтобы сброситься с крыши какой-нибудь высотки. Да, это страшно.

– Вот, доктор наблюдает за тем, как люди, оказавшиеся в равных условиях, но с разным прошлым, пытаются существовать в этом мире. Но это только один пример. Скажем так, бородатая женщина для этой клиники – банальное явление, о котором даже говорить не стоит. Я даже немного завидую тебе.

– Почему?

– Тебе только предстоит все это увидеть, а я насмотрелся – уже не интересно.

– Боже мой, – я не сдержался и вскочил на ноги. – Да что вообще в этом может быть интересного?!

– А, – отмахнулся Тоби, – все так говорят, когда сюда попадают. Но ты посиди здесь с годик, иначе запоешь. Развлечений-то здесь, сам понимаешь, не так уж и много. Кино не показывают, модных пластинок не крутят, и артисты с представлениями к нам не заезжают. Есть, конечно, книги, но они займут тебя лишь на время, а что потом? Можешь мне не верить, но ты рано или поздно научишься получать удовольствие от того, что раньше вызывало в тебе лишь раздражение, и наоборот.

– Я не намерен оставаться здесь так долго, – возразил я в очередной раз.

– Да, я помню, можешь не повторять. Ты у нас ни в чем не виноват, самый обычный человек. Поживем – увидим. Так или иначе, но тебе придется терпеть наше милое общество еще, как минимум, месяц, пока Гросман не вернется из своего отпуска.

– Как – месяц? – я пришел в ужас от названного срока. – Но мне сказали, что он вернется максимум через неделю!

– Неделю? – усмехнулся Тоби. – Это кто тебя так обнадежил?

– Марта, женщина, которая…

– Ах, Марта, добрая душа, – мой собеседник наклонил голову, старательно пряча улыбку. – Знаю, как же. Она всегда выдает желаемое за действительное. Но ты не обижайся на нее, она не со зла. Милейший человек наша Марта. Ты заметил, что у нее не все в порядке с головой? Нет? Ну, что же ты.

– Значит, через неделю он не вернется? – я окончательно упал духом.

– Не-а. Он никогда так быстро не возвращается.

– И что же мне делать?

– Вот! Наимудрейший вопрос! – Тоби вскочил на ноги и торжественно поднял кверху палец. – Если ты его задал, значит, ты более адекватен, чем большинство здешних обитателей. Ничего не делать. Наслаждаться жизнью. К тому же здесь на самом деле во многом даже лучше, чем снаружи. Скажи, там действительно началась война? Я кое-что слышал от наших.

– Да, уже три года как идет.

– Ты смотри, все же решились, – с сожалением покачал головой Тоби, и я не был уверен, что именно его огорчило – бессмысленные убийства или тот факт, что он не может лично наблюдать за происходящим. – Ты сам подумай, если там воюют, то существует большая вероятность того, что и тебе рано или поздно пришлось бы принять участие во всей этой чуши. Ты хочешь получить пулю между глаз или раскидать свои кишки где-нибудь в русской тайге? По глазам вижу, что не хочешь. Так и не жалуйся. Считай, что тебе в каком-то смысле повезло. Посидишь здесь, пока все не закончится.

– А если это никогда не закончится?

– Такого не бывает. Все имеет начало и конец.

– Это уже философия, – у меня не было ни малейшего желания пускаться в пространные рассуждения о том, что и каким образом устроено в этом мире. – Скажи лучше, почему сейчас здесь никого нет, кроме нас. И вообще, с кем мне еще предстоит познакомиться? Есть опасные типы?

– Куда ж без них, – Тоби поджал губы, изобразив на лице сожаление. – Есть, конечно. Но ты их не бойся. Здесь каждый сам за себя, понимаешь? Если человек не совсем идиот, он понимает, что, находясь в обществе психов, стоит вести себя аккуратно. Это снаружи он может быть маньяком-убийцей, именем которого мамаши пугают своих деток, а здесь он лишь один из многих. На каждого маньяка, как у нас говорят, найдется свой маньяк.

– А что, и такие здесь есть?

– Есть, я тебя с ними обязательно познакомлю.

– Спасибо, обойдусь, – я произнес это слишком поспешно, и Тоби ободряюще хлопнул меня по плечу.

– Не дрейфь, здесь каждый в той или иной степени боится. Скорее всего, большинство из них обделается от одного только твоего вида.

– А что со мной не так? – я постарался представить себя со стороны и не увидел ничего, что могло бы внушить окружающим страх.

– Ты – новенький. Этого вполне достаточно. Никто не знает, чего от тебя ожидать. Честно говоря, я и сам тебя побаиваюсь.

– Почему?

– Покажи мне убийцу-извращенца, который признается тебе в своих наклонностях, и я пожму ему руку. Ты убеждаешь меня в том, что оказался здесь по ошибке, но откуда мне знать, что это правда? Может быть, на твоей совести пара сотен жизней. Я твоего дела не видел, в кружок по вышиванию мы вместе не ходили. Так что ты можешь быть как безобидным человечком, так и чудовищем, которое только и думает о том, как бы свернуть мне шею.

– Тогда почему ты разговариваешь со мной? – я никогда не воспринимал себя как потенциального преступника, и подобная точка зрения даже заинтересовала меня в каком-то смысле.

– Потому, что я здесь единственный, кто ничего не боится. Гросман говорит, что это у меня тоже что-то вроде отклонения. Я не чувствую страха.

– И тебе это помогает жить? – я с любопытством взглянул на этого бесстрашного юнца.

– В определенном смысле – да. Видишь ли, у нас здесь что-то типа маленького закрытого общества, в котором каждый пытается занять свою нишу, причем старается, как правило, выбрать место покомфортнее. Ну, и меня, конечно, пытались согнуть, если ты понимаешь, о чем я.

– Не совсем, – честно признался я.

– Здесь есть местные корольки, которым нужны слуги. Они, конечно, не обладают ни властью, ни какими бы то ни было привилегиями. Точнее, не обладали бы, если бы остальные не захотели им дать их. Но в этом отношении местное население мало чем отличается от того, что обитает снаружи. То есть им нужно кому-то подчиняться. Даже самый бешеный бык в ответственный момент стремится найти того, к кому можно было бы обратиться за советом. В результате у нас сформировалось два центра, которые периодически конфликтуют друг с другом, но только в разумных пределах. Как на шахматной доске.

– А почему в разумных пределах?

– Ты не понимаешь. Если кто-то победит, то придется начинать все сначала. А так вроде все, как у нормальных людей. Есть плохие и хорошие, которые периодически меняются местами. Это своего рода борьба со скукой.

– То есть столкновений не бывает?

– Нет, все наши локальные конфликты проходят тихо и спокойно. Главным образом по той же причине, о которой я уже говорил тебе. Все боятся друг друга до мокрых штанов. Никто не решается сорвать пломбу с ящика Пандоры. Так что у нас, можно сказать, даже безопаснее, чем во внешнем мире.

– Допустим. Но ты так и не объяснил мне, почему здесь никого нет, кроме нас.

– Ничего удивительного в этом нет. Дело в том, что этот зал самый скучный из всех. Это библиотека, где обычно только я и бываю. Может быть, еще парочка ненормальных ботанов. Что поделаешь, среди нас мало увлекающихся чтением. А мне здесь нравится. Спокойно и можно подумать, не опасаясь, что перед тобой неожиданно выскочит какой-нибудь псих. Ну, как я перед тобой выскочил, помнишь?

– Постой… Ты хочешь сказать, что есть и другие залы, как этот?

Признаться, меня ошарашила эта новость. В моем представлении клиника представляла собой замкнутый мирок с множеством мелких комнатушек, используемых по назначению, и минимальным количеством помещений, предназначенных, собственно, для отдыха самих пациентов. Выходило, что это заведение действительно сильно отличалось от остальных.

– Конечно. Ты разве не знал?

– Даже не догадывался.

Тоби отступил на шаг и смерил меня оценивающим взглядом, словно пытаясь определить степень моей неинформированности. Вероятно, то, что он увидел, полностью его устроило, потому что он кивнул и заявил:

– Что ж, значит, будем тебя просвещать. Иди за мной.

Сделав мне знак следовать за ним, молодой человек с уверенным видом вышел из комнаты и распахнул первую попавшуюся дверь, которая, как оказалось, вела не в палату, а в еще один коридор. Следуя за ним, я удивлялся, как он умудрился запомнить все эти ходы, и сомневался в том, что смогу найти дорогу назад без посторонней помощи. Нет, действительно, архитектор этого здания то ли был поклонником древнегреческих мифов и решил построить некое подобие лабиринта, в котором жил Минотавр, то ли просто был мертвецки пьян в тот момент, когда рисовал весь этот кошмар, напоминавший щупальца осьминога, который запутался сам в себе. Не вытерпев, я дотронулся до плеча идущего впереди меня Тоби и поинтересовался:

– Ты уверен, что нам можно здесь находиться? Я не люблю нарываться на неприятности, которых можно было бы избежать.

– Успокойся, тебе ничего не грозит. К тому же поворачивать поздно, потому что мы почти пришли.