Читать книгу Обороти меня. Часть 3. Назорей - Роман Романович Углев - Страница 1

Вечером на старой мельнице было холодно. Вениамин приезжал сюда время от времени, чтобы «поговорить с Папой», – так он сам называл свое время, проведенное пред Творцом. Когда он приезжал сюда, он не брал с собой гаджеты и какие-либо другие устройства. С одной стороны, чтобы его никто не отвлекал, когда он сосредоточен на разговоре с Богом, а с другой, чтобы это его место никто не мог запеленговать, зная, что каждый мобильный телефон, это прекрасное подслушивающее устройство, даже, когда он не в сети. Даже с дешифратором голоса, его нахождение в лесу на старой мельнице могло вызвать подозрение и желание проверить, кто там находится, поскольку этот объект был слишком близко к Краевке.

Когда ему нужно было поговорить с Петром или Брумелем, он выезжал в ближайший город и использовал дешифратор. Ситуация была несколько подвисшей, и требующей ожидания, и какой-то определенной развязки, и поэтому ему приходилось полагаться только на свою интуицию и духовное видение.

Последнее сообщение от Петра было тревожным, поскольку особисту во сне было показано, что чудовище-оборотень где-то близко с Холмским и скоро будет атаковать. Не совсем понимая, что нужно делать в такой ситуации, Вениамин решил поехать на мельницу и уединиться для молитвы и поста. Здесь находясь в верхней комнате и сосредотачиваясь на своем внутреннем чувствовании, старый охотник получал ясные и понятные картины-инструкции от Всевышнего, которые, как он верил и видел по своей жизни, были на порядок выше всех планов злоумышленников, несмотря на все их высочайшие технологии, прекрасную организацию и тончайшее оборудование.

Вениамина радовало, что Петр, хотя еще и не доверил до конца свою жизнь в руки Божьи, все же получает предупреждения свыше. Радовало и то, что рядом с особистом находится Данилин, и целиком его во всем поддерживает.

Думая о Петре, охотник улыбался. С ним было связано множество светлых воспоминаний из его детства и юности, и Вениамину всегда нравился этот смышленый и открытый паренек. Они часто ходили вместе на охоту или рыбалку и проводили время в общении и, хотя он не совсем одобрял его выбор, когда тот пошел учиться в учебное заведение МВД, сейчас он понимал, что и в этом был потрясающий и удивительный план Творца, и что именно эта его позиция позволяет ему сейчас бороться за обнаружение и, возможно, будущее возвращение своего брата и сестры и, может быть даже, разрушение темных планов, связанных с их похищением, которые касаются и жизни других подобных им подростков.

«Открой мне, Господи, что Ты будешь делать, и как мне помочь Петру в этой непростой ситуации? – тихо молился охотник, преклонив колени рядом с открытым окном. – Какой мне дать ему совет, какой следующий шаг, и что можно сделать, чтобы разрушить злые козни врага? Ты все знаешь. Все в Твоей власти. Да не восторжествует враг. Покажи мне Твои пути. Ты всегда удивительный образом хранил меня и тех, о ком Ты доверял мне позаботиться. Знаю, что сохранишь и на этот раз. Только открой мне, что мне нужно делать…»

В какой-то момент молитвы, когда старый охотник остановился и прислушался, чтобы понять свои ощущения, он вдруг услышал внутри себя тихий голос:

«Поезжай в большой город. Встретишь там Татьяну. Она уже в России».

«Татьяну? – удивился Вениамин. – Уже в России?»

Он подождал еще какое-то время, прислушиваясь к своему сердцу, после чего накинул на плечи свою меховую куртку и спустился вниз к своему мотоциклу. Ему нужно было доехать до ближайшей станции электрички, и там оставить свой трехколесный транспорт у своего друга, который жил в соседней деревне. Затем уже на электричке добраться до железнодорожного вокзала и пересесть на поезд, чтобы доехать до Сыктывкара. Что ж, ему было не в первой, но сначала нужно было незаметно показаться в Краевке и по уже отработанной схеме через Федора сообщить супруге и, наверное, Людмиле, где он и что он, чтобы они не волновались.

* * *

Солнце палило нещадно. Уже несколько дней над поверхностью океана был почти штиль, и их небольшое спасательное суденышко почти не продвигалось. Навес, который был предусмотрен, чтобы хоть как-то защищать их от солнечных лучей, конечно, давал тень, но этого было недостаточно. Жара была просто невыносимый.

После долгих дней путешествия их запасы продовольствия подошли к концу, но еда в виде рыбы у них была, поскольку Джонни и Андрей успешно рыбачили. Сколько они протянут на одной рыбе, было непонятно, но голодными они не были, и благодаря солнечному опреснителю, который на жаре прекрасно работал, у них была пресная вода. Конечно, они пытались ее экономить, но из-за жары есть не хотелось, а пить наоборот хотелось очень сильно, и поэтому, как только опреснитель набирал очередной стаканчик воды, он тут же с жаждой осушался кем-нибудь из них, в зависимости от того, чья в этот момент подходила очередь.

Лера, изнемогающая от зноя, уныло смотрела на безбрежный и спокойный океан, уставшая от многих дней путешествия. Ночью она мерзла и не могла нормально спать, днем наоборот мучилась от жары. Её тело зудело от морской воды, в которую ей время от времени приходилось себя окунать, чтобы хоть как-то освежиться и охладиться от постоянной жары, а от однообразной пищи, и от многих других неприятных факторов их вынужденного плавания у нее было состояние близкое к тошнотворному. Сейчас она не была уверена, чего ей больше хотелось, быть здесь и оставаться свободной в этой неопределенности, или же все-таки вернуться на корабль и быть рабыней, но иметь при этом хоть какую-то стабильность и конкретность во всем остальном, то есть, нормальную постель, понятную пусть и тяжелую работу и разнообразную еду, с любовью приготовленную Долли. Она с тоской вспоминала свои общения с этой добродушной поварихой, и мечтала о том, чтобы вымыться в корабельном душе, который сейчас был таким желанным.

Единственной отрадой их пребывания в лодке были те моменты, когда они могли пообщаться, что как правило происходило по вечерам или по утрам, потому что днем из-за этой ужасной жары разговаривать совершенно не хотелось.

За это время они рассказали друг другу почти всю свою жизнь, и их с Андреем английский язык стал намного более отточенным и уверенным. Лера стала замечать, что она очень часто даже думает по-английски, а не по-русски и, мысленно разговаривая сама с собой, говорит тоже на английском.

Вот и сейчас, глядя на неясно очерченную линию горизонта, она думала о доме и о маме, и вдруг заметила, что думает на английском языке. Однако, поймав себя на этом, она лишь слегка пожала плечами и пожалела о том, что, вот она теперь знает английский язык, но при этом находится в открытом океане, и неизвестно, будет ли спасена, и тогда, понадобится ли ей когда-нибудь этот язык, и что толку, что она теперь им владеет, если завтра может быть утонет в этой морской пучине? Ее мысли на неродном ей языке текли медленно и лениво, и она думала, что, наверное, могла бы все отдать, только бы оказаться сейчас дома рядом с мамой. Ей бы она с радостью продемонстрировала сейчас все свои знания, но только, вот незадача, мамы рядом не было, и неизвестно, увидит ли она ее когда-нибудь еще в своей жизни или нет?

У Леры выступили на глазах скупые слезы и, скатившись на щеки, моментально высохли из-за жары. Она грустно вздохнула и в этот момент увидела на поверхности океана какое-то движение.

– Что это? – спросила она, ни к кому не обращаясь.

Ее вопрос услышали и Андрей, и Джонни, и посмотрев в том направлении, куда она показывала, Джонни ответил:

– О! Круто! Это дельфины. Ух-ты! Смотри как их много!

Огромная стая дельфинов грациозно передвигалась, вздымая каскады брызг и создавая шум похожий на шум проливного дождя. Афалины выпрыгивали из пучины и, пролетев над поверхностью воды чуть больше метра, снова погружались в нее с характерным всплеском.

– Мне кажется, или они приближаются? – спросил Андрей.

– Похоже, что да, приближаются к нам, – ответил Джонни.

Зрелище было поистине необыкновенным. Ничего подобного ребята никогда не видели в своей жизни. Они завороженно наблюдали за движением стаи афалин, забыв про жару. Чем больше приближались к лодке эти удивительные существа, тем сильнее становился шум, и тем яснее можно было разглядеть отдельных животных.

– Они нас не заденут? – забеспокоилась Лера.

– Не должны, – отрицательно мотнул головой Джонни. – Дельфины обычно не нападают на человека. А вот на акул нападают, поэтому, если ты видишь дельфинов, можешь быть уверена, что акул рядом нет.

– А что они с ними делают? – полюбопытствовала Лера.

– Кто? Дельфины с акулами? Точно не знаю. Я слышал, что они просто пробивают им брюхо своими твердыми носами, и те погибают.

В это время стая приблизилась к лодке и стала проплывать мимо нее настолько близко, что до лодки долетали брызги. Это было очень приятно и освежающе. Лера с удовольствием подставила под брызги лицо и руки, наблюдая за афалинами, и попутно с блаженной улыбкой ловя ощущение столь неожиданной и желанной прохлады. Андрей и Джонни присоединились к ней, и они, радостно смеясь и шутя, комментировали столь удивительное явление природы.

Какое-то время эта фантасмагория продолжалась, затем стая стала постепенно редеть, мимо лодки проскакали последние особи бело-серых водоплавающих млекопитающих, и наконец вся эта резвая братия стала удаляться по направлению к востоку.

– Ух, прелесть какая! – выразила свое восхищение Лера, и в этот момент лодка пошатнулась, дернулась и поплыла в том же направлении, в котором удалялась стая.

– Что это? Что случилось? – почти одновременно воскликнули Андрей и Джонни и поспешили перебраться к носу лодки, чтобы понять, что происходит.

– Не может быть! – удивленно воскликнула Лера, которая вместе с ними решила посмотреть.

Как оказалось, к носу спасательной шлюпки была привязана крепкая веревка длиной около десяти метров. Все это время она находилась в воде, и никому из них даже в голову не пришло, чтобы втянуть ее внутрь суденышка. Сейчас же за эту веревку ухватился один из дельфинов и теперь тянул лодку за собой, периодически выныривая из воды, чтобы набрать воздуха. При этом три других дельфина плыли рядом с ним, создавая весьма потешный эскорт своему собрату труженику.

– Гляди-ка! Они что, решили с нами поиграться? – удивленно спросил Андрей.

– Вполне возможно, – предположил Джонни. – Я слышал, что подобные вещи время от времени происходят.

– И как долго они нас будут тянуть? – задорно спросила Лера, воспринимая происходящее как весьма забавное приключение.

– Пока не надоест, – предположил мулат, смеясь. – Немного не то направление, в котором я хотел продолжать плыть, но это хоть какое-то основательное движение вперед за последнюю неделю.

Тем временем первый дельфин, видимо, устал и отплыл в сторону, а веревку тут же подхватил другой дельфин из эскорта, и лодка, не останавливаясь, продолжила движение.

– А мы быстро плывем, – радостно отметила Лера.

– Да, очень даже, – подхвати Андрей. – Они сильные. Интересно, зачем им это?

– Может быть, это для них просто игра? – предположил Джонни.

Все трое заметно повеселели.

В течение какого-то времени они наслаждались движением вперед и незатейливой беседой о том о сем, когда вдруг почувствовали, что лодка перестала плыть, и взглянув, увидели, что четверка дельфинов, дружно выныривая из воды, умчалась далеко вперед, догонять свою стаю, которая к этому моменту были уже едва различимы на горизонте.

– Эх! А мы так хорошо плыли! – с сожалением сказал Джонни, достал бинокль и посмотрел им вслед.

Он довольно долго стоял так, в застывшем состоянии, внимательно вглядываясь вдаль, а затем вдруг тихо сказал:

– А ведь они были правы.

– Кто были правы? – спросил его Андрей.

– Дельфины.

– В каком смысле?

– В смысле направления.

– Что ты хочешь сказать? – спросила Лера, почувствовав в голосе мулата что-то особенное. – Давай, не темни уже.

Он молча протянул ей бинокль.

Лера встала, поднесла бинокль к глазам и какое-то время смотрела туда же куда и Джонни. Затем она таким же тоном, как и мулат, тихо нараспев сказала:

– Андре-ей…!

– Что такое? – подскочил он.

– Мы спасены! – восторженно произнесла она, отдавая ему бинокль.

* * *

Начинало смеркаться. В детском парке было тихо и нехарактерно тепло для этого времени года. Погода была превосходной для гуляния, и днем здесь было полно народа, но в вечернее время мамочки с малышами уже, как правило, расходились по домам, а молодежь начинала рассредоточиваться по ночным клубам и кафе. Лишь в дальнем краю парка все еще были слышны голоса какой-то засидевшейся подростковой компании.

К скамейке подошел старенький дедушка, с довольно длинными седыми волосами незаметно переходящими в еще более длинную седую бороду. Одет он был типично для своего возраста, в какое-то серое клетчатое пальто, опускающееся ниже колен, потертые джинсы, и черные теплые ботинки. Он с кряхтением оперся на свою старческую палочку и опустился на скамейку.

Мимо проходил другой похожий представитель этого поколения. Он был чуть моложе, что было видно по его стилю одежды, более пестрой, чем у сидящего на скамейке старика. И волосы, и борода у него были не такими длинными и седыми, и он пока не опирался на палочку. Вместо нее у него была трость с приделанным гвоздем на конце, которым он протыкал бумажки, разбросанные вдоль дорожек, поднимал их с земли и складывал в большой плотный целлофановый пакет.

– Не проходи мимо Петрович. Присядь, погуторим, – обратился старик к своему сверстнику.

– Отчего же не погуторить то, – с охотой отозвался Петрович, и присел рядом на скамейку.

– В уборщики заделался, или как? – спросил старик.

– Что? А это, – Петрович смущенно покрутил в руке пакет с мусором. – Это я на добровольческих началах. Молодежь-то нынче пошла никудышная. Где мороженое едят, там бумажку-то и кидают, а убрать за собой, ни-ни. А мне, это, как его, пенсионеру, не трудно, глядишь. Я на прогулку вышел, свежим воздухом подышал, а заодно на своем пути и бумажки пособирал. И чище, и приятнее, и дышать легче. Да и, может, кто и пример с меня возьмет. Как ты считаешь, Геннадьевич?

– И то правильно, – одобрительно кивнул Геннадьевич, и погладил ладонью свою длинную бороду.

Они еще какое-то время поговорили на разные общие темы, о том, какая сейчас у стариков пенсия, и что старость не в радость, и что молодежь нынче пошла, и что вот раньше были времена, и все такое. Особое время в их разговоре заняло обсуждение о том, нужно ли Петровичу поехать к престарелой, но еще, слава Богу, здоровой и крепкой, глядишь, до ста лет проживет, родной сестре, и какие нужны на это деньги, и какие могут быть по пути проблемы, и на чем ехать, ведь путь-то, того, не близкий, и т.д. После чего Петрович встал и продолжил идти вдоль аллеи, подбирая по пути бумажки, а Геннадьевич с кряхтеньем поднялся со скамейки и прихрамывая отправился в противоположную сторону, опираясь на свою палочку.

Когда Петрович дошел до конца аллеи, он свернул в узкий переулок частный сектор сразу за парком и пройдя между домами, вышел к старенькому жигуленку светло-зеленого цвета, припаркованному у одного из домов. Он сел в жигули, отъехал от дома и, выехав на проезжую часть, смешался с потоком машин, в то время, как Геннадьевич вышел из парка, прошел два квартала и, зайдя за один из домов, сел на мотоцикл с коляской и поехал в другом направлении.

Примерно через час жигуленок припарковался в соседнем городе у частного дома, и Петрович выйдя из машины, нырнул в перелесок между двумя соседними кварталами, и вышел с другой его стороны. С ним незаметно поравнялся еще один такой же Петрович, или Васильевич, или Емельяныч, что, в общем-то, не важно, но пусть будет Емельяныч, и какое-то время шел за ним. Заметив его, Петрович уронил бумажку и свернул на другую сторону, а Емельяныч остановился, присел на корточки, чтобы завязать шнурок на своем ботинке, незаметно поднял бумажку, свернул в противоположную сторону, и через пару минут вышел из парка, уже как Валерий Брумель, без всякого старческого маскарада.

Придя домой, он поужинал с семьей, поговорил о повседневных делах, сидя перед телевизором, предупредил жену, что у него будет недельная командировка по работе, попросил ему все приготовить на утро, и отправился к себе в кабинет. Там он достал свой ежедневник и написал в нем:

«Вениамин мою поездку к Петру не одобрил, и серьезно меня предупредил, что исход может быть очень неблагополучным. Пока непонятно, что он имел в виду. Однако я все равно еду. Интересно, что он тоже едет в том же направлении, но не в сам Холмский и встречается с некоей особой, которая может, как он сказал, пролить свет на всю эту ситуацию. Есть ощущение, что скоро должна быть какая-то развязка. Нужно оставить деньги на велосипед для ребенка и жене на какую-то косметику, которую она просила. Ох-уж эти женщины!»

После этого он снова вернулся к своей супруге и ребенку, решив, что перед такой опасной поездкой лучше больше времени провести с семьей. В этот вечер дочь была такой умницей, а жена такой кроткой и нежной, что ему, как никогда, не хотелось уезжать из дома. Но…, решение было уже принято, он так долго это вынашивал, так долго к этому готовился, все предусмотрел. Его отсутствие никто не заметит. Он отлично замаскируется, и никто даже не заподозрит, что это может быть он. Вениамин не одобрил! Ну, и что? Да, у него необыкновенная интуиция. Да, он еще пока ни разу не ошибся. Но, не у него же одного интуиция! А у Валерия есть два справедливо заработанных отгула. Почему он не может провести их по своему усмотрению?

Рассуждая таким образом, Валерий сам себя уговаривал быть твердым своему решению, поэтому наутро, чуть свет, он встал, поцеловал спящих жену и дочь перед выходом, взял собранные супругой вещи и отправился в путь.

Что касается Вениамина, то он, придя на условленное место, обнаружил оставленное Федором письмо от Людмилы с подробным описанием всего того, что с ней произошло. Прочитав письмо, старый охотник тяжело вздохнул и по своему обыкновению опустился на колени и склонил голову в молитве. На этот раз он не произнес не слова вслух, а разговаривал с Богом внутренне, в своих мыслях, видимо, не желая, чтобы кто-то кроме Господа мог услышать о тех глубоких чувствах и переживаниях, которые хранило его сердце.

* * *

Самолет плавно оторвался от земли, и пилот почти сразу, лишь слегка подняв аэробус в воздух, стал разворачивать его в противоположную посадочной полосе сторону, круто положив на крыло так, что казалось, его конец вот-вот заденет крыши домов.

Сюзи вспомнила, какое на нее это произвело впечатление, когда она села в самолет впервые в жизни.

Этот эпизод снова увлек ее в долину воспоминаний своей юности и всего, что хоть как-то было связано с тем, кем она была сейчас.

Семья Аркадия ей очень понравилась. Двое старших детей уже выросли, женились и теперь жили самостоятельной жизнью, лишь изредка навещая родителей. А младшая дочь Катя, которой, когда Таиру приняли в их семью, было всего десять лет, восприняла ее появление с большой радостью. Играть с Катей было интересно и комфортно. Она тут же окрестила Таиру своей лучшей старшей сестрой, и стала делиться с ней всеми своими девичьими секретами, воспринимая ее значительно старше себя и считая, что сестра гораздо больше и опытнее ее, и наверняка все знает. Таира же, наоборот, чувствовала себя на таком же уровне, как и этот ребенок, и с удовольствием играла с ней в ее детские забавные игры, учась через это всему, что касалось семейной жизни и, что было для нее недоступно в лечебнице.

Вспоминая Катю, Сюзи не могла не улыбаться. У нее сохранились только самые лучшие воспоминания об этом периоде ее жизни, если не считать одного очень неприятного инцидента.

Они остались дома одни, и поставили чайник на газовую плиту, чтобы подогреть его и попить чай. Когда чайник вскипел, они вместе зашли на кухню, и Катя случайно уронила чашку на пол. Чашка упала и разбилась в дребезги, а Катя, нагнувшись неловким движением локтя задела носик чайника.

Дальше все произошло очень быстро. Таира, видя как в замедленной съемке, что раскаленный чайник сейчас упадет на младшую сестру и ошпарит ее кипятком, мгновенно подскочила к ней и оттолкнула ее в сторону. Катя с криком отлетела, ударившись головой о стол, а Таня, поскользнувшись, упала рядом с газовой плитой, и чайник, открывшись, вылил свое содержимое ей на лицо.

Сюзи плохо помнила, что было дальше. Возможно, она потеряла сознание от болевого шока, потому что дальнейшее ее более-менее ясное воспоминание было уже на больничной койке. У нее перебинтована голова и руки, она на постели в кабинете, к ней подключена капельница, а перед ней стоит Аркадий, его супруга Анжела и маленькая Катя.

– Я ведь знаю, это ты меня спасала, – обиженно поджав губы, говорила младшая сестренка. – Это я такая неуклюжая свинья, чайник уронила.

– Катенька, дочка, что ты такое говоришь? – удивилась таким ее словам Анжела. – Разве можно себя так называть?

– Конечно, можно. Если бы Таня меня не оттолкнула, этот чайник бы вылился весь на меня, – упрямо заявила Катя.

– Все равно, так говорить нельзя, – не унималась Анжела.

Катя подошла к Таире поближе и, осторожно погладив ее забинтованную руку, сказала:

– Спасибо тебе, сестра. Ввек не забуду.

Таира попробовала ей улыбнуться, но поняла, что ее лицо ей непослушно, и поэтому смогла ответить Кате только, моргнув глазами и чуть заметным кивком головы.

Затем они все вышли за дверь, и Таня услышала, как отец разговаривает с врачом. Говорили они очень тихо, но ее невероятно острый слух позволял ей слышать каждое слово.

– Что я могу вам сказать, Аркадий Евгеньевич, – сокрушенно говорил врач, – без пластической операции не обойтись.

– Но, можно ли восстановить ее лицо? – обеспокоенным тоном спросил отец.

– Будем стараться, конечно, но ожог все равно будет виден. Полностью устранить последствия такого обширного поражения мы, увы, не в силах.

– Я очень прошу вас, сделайте лучшее, что в ваших силах.

– Конечно-конечно, Аркадий Евгеньевич. Все лучшее, что только сможем. Можете не сомневаться. Но, мы не боги, к сожалению, и чудес совершать не умеем.

– Бог умеет, – горячо сказал Аркадий. – Я буду молиться, чтобы произошло чудо.

– Вот и хорошо. Вы молитесь, а мы будем стараться.

Сюзанна не помнила операции, но она помнила свое первое впечатление, когда с нее сняли бинты и она впервые подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Она была такой безобразной с этими шрамами от ожогов, что закрыла лицо ладонями и разрыдавшись, побежала в свою палату.

Молоденькая медсестра пришла к ней, утешать ее, говоря, что швы пока еще свежие, что все еще заживет, но Таира знала, что это все просто слова, потому что она слышала разговор отца с врачом. Она сидела на кровати и тихо плакала, поджав колени к груди, обхватив их руками и уткнувшись в них красным исковерканным лицом. Когда медсестра наконец ушла, она осторожно потрогала свои шрамы. Лицо горело и чесалось, но врач ее строго настрого предупредил, чтобы она его не расчесывала. Проплакав пару часов, Таира наконец устала от своих собственных слез и, поднявшись с кровати, подошла к окну. Прильнув горячим лицом к холодному стеклу так, чтобы вся ее истерзанная кожа ощутила стеклянную прохладу, она грустно стала смотреть на улицу, туда, где за забором больницы стояли большие деревья с раскидистыми кронами, покрытыми снегом.

Снаружи было очень красиво. Там царствовала зима, и бесшумно падал снег, искрясь в свете яркого уличного фонаря гранями прекрасных больших снежинок. Неожиданно ее так сильно потянуло туда, в этот лес, за пределы высокого бетонного забора. Она так сильно захотела побыть там одна, что эта мысль захватила ее. Она так ясно представила себе, как она окажется на той стороне забора посреди этого леса или парка, не важно, но в этой снежной сказке посреди огромных деревьев и волшебно белого грациозно и плавно падающего с небес снега.

Не желая создавать паники по поводу своего исчезновения, Таира все-таки заставила себя дождаться отбоя, легла на постель и закрылась с головой одеялом. У нее уже созрел ясный план, как ей сделать все так, чтобы никто и ничего не заметил. Она тихо лежала под одеялом и ровно дышала, ожидая, пока дежурная медсестра зайдет в палату. Когда та зашла и подошла к ней, Таира так отчетливо слышала каждый ее шаг и шелест голубого халата, что могла ясно представить себе каждое ее движение, хотя молодая девушка старалась вести себя как можно тише. Медсестра подошла к ее постели, какое-то время постояла, молча наблюдая за пациенткой, затем наклонилась к ее голове и послушала ее дыхание и, убедившись, что та спит, так же тихо вышла из палаты. После этого, судя по звукам, она пошла проверить остальных детей. Так случилось, что Таира находилась в своей палате одна, поскольку двух девчонок, которые были с ней, уже выписали; одну за день до этого, а другую сегодня утром. Вскочив с кровати, она схватила три одеяла, заранее вынутые из-под покрывал с трех соседних кроватей и приготовленные ею для этой цели. Сформировав из одеял подобие себя, она укрыла получившуюся фигуру так же, как до этого была укрыта сама, тихо и быстро выскочила в коридор и прошмыгнула к двери, ведущей на лестницу, соединяющую этажи. Ей даже не нужно было оглядываться по сторонам, чтобы убедиться, что в коридоре никого нет. Она итак это знала благодаря своему острейшему слуху.

Теперь ей нужно было спуститься на второй этаж, поскольку там с лестничного проема был выход на балкон, который никогда не закрывался, так как некоторые из медсестер и медбратьев периодически выходили туда, чтобы покурить.

Оказавшись на балконе, Таира мгновенно обратилась рысью. Это было больно, но в тоже время, почему-то, приятно. Ее тело как будто соскучилось по превращениям, и с удовольствием восприняло боль трансформации. Она спрыгнула вниз и, преодолев расстояние до забора в три мощных прыжка, запрыгнула на забор, а с него соскочила вниз, оказавшись среди заснеженных деревьев.

Вдохнув всей своей рысьей грудью свежий морозный воздух, она издала сдержанный, но торжествующий рык и помчалась в глубь лесопарка.

В этом своем обличье она гуляла почти всю ночь, наслаждаясь скоростью, силой, гибкостью и свободой. Примерно за три часа до подъема, она вернулась в больницу под прикрытием темноты и проделала все то же самое, что и до этого, но уже в обратном порядке и, оказавшись у выхода в коридор остановилась и прислушалась.

За дверями было тихо. Она слышала дыхание всех детей в своих палатах и особенно, что было важно, мирное сонное посапывание медсестры. Осторожно открыв дверь, она выглянула и посмотрела на дежурную, которая сидела за своим рабочим столом и, положив голову на сложенные перед собой руки, крепко спала. До двери в палату было гораздо ближе, чем до медсестры. Двигаясь мягко и бесшумно, Таира быстро прошла на цыпочках к себе, остановилась, прислушалась и, убедившись, что сонное посапывание дежурной продолжается, стала аккуратно разбирать сделанную ею фигуру из одеял и заново заправлять все постели. Когда все было сделано, она залезла под одеяло и укрывшись с головой, закрыла глаза. Теперь ей хотелось спать.

«Что ж, если я не смогу с таким ужасным лицом жить среди людей, я, по крайней мере, смогу жить среди зверей», – полушутя полувсерьез подумала она и крепко заснула.

Ей приснилось, что она превратилась в белую кошку, и в таком виде бегала по снежной поляне и, радостно смеясь, гонялась за белыми, как снег, бабочками, которые летали между растущими прямо на снегу белоснежными маками.

Наутро ее разбудил вошедший в палату главврач. Видимо ее по какой-то причине не стали будить на завтрак, может быть, потому, что она вчера была сильно расстроенной. Но в таких и в похожих на этот случаях, завтрак все равно ожидал ее и других подобных ей пациентов в течение как минимум двух часов.

– Та-ак! Как дела у нашей принцессы? – радостным голосом спросил врач, не переживая по поводу того, нравится такое обращение его пациентке или нет.

Чувствуя себя вполне выспавшейся, Таира нехотя вылезла из-под одеяла и, поджав ноги, села на кровати.

Не поднимая на нее глаз, врач сел на стул напротив и открыл свой журнал, чтобы сделать там свои пометки.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, записывая что-то на нужной странице.

– Нормально, – сонным несколько недовольным голосом ответила Таира.

– Лицо не тянет?

Таира потрогала лицо ладонью. Наощупь оно было как будто бы слегка мятым, но болезненных ощущений не было, поэтому она ответила таким же тоном:

– Нет, не тянет.

– Ага, – сделав свои пометки, врач снял очки, которые он использовал для чтения, поднял на нее глаза и вдруг, отпрянув назад, как ошпаренный, громко воскликнул: – О, Боже, что это?!

Таира даже вздрогнула от такого его поведения и, нахмурив брови, подозрительно спросила:

– Что, что это?

– Господи, этого не может быть! – ошарашенно глядя на нее, сказал врач. – Я вижу такое впервые в жизни!

– Что вы видите впервые в жизни? – недоумевала Таира.

– Танечка, Господи! Это же самое настоящее чудо! Что с тобой произошло?

«Надеюсь, у меня нет шерсти на морде? – подумала она, снова ощупав свое лицо ладонью».

– А что произошло? – спросила она.

Он вскочил со стула и выбежал из комнаты, не удостоив ее ответом.

Пожав плечами, Таира встала с постели, подошла к зеркалу и застыла от удивления. С отраженья на нее смотрела очень красивая молодая девушка со свежим, без единой морщинки, шрама, прыщей или еще какого-либо изъяна лицом, но это было не совсем ее лицо. Это была немного другая, очень красивая девушка, с правильными утонченными непривычными чертами, в которой угадывалась она, Таира, но при этом преображенная и доведенная до совершенства. Несомненно, это была она, но как же сильно она изменилась! Как будто над ней несколько часов подряд трудился косметолог, и нанес ей профессиональный и очень качественный макияж. Таира со страхом подняла руку и поднесла пальцы к своим губам. В отражении незнакомка тоже подняла руку поднесла пальцы к полураскрытым губам, которые стали чуть более припухлыми, ровными и красивыми. Овал лица стал менее округлым, подбородок стал более утонченным, и на нем появилась маленькая аккуратная ямочка, щеки стали чуть впалыми, но совсем не сильно, придавая лицу более нежное выражение, нос тоже стал тоньше. Раньше он был несколько толстым и похожим на картошку, а теперь был ровной идеальной формы. Только глаза, пожалуй, остались такими же, как и были, но даже они теперь выглядели по-другому из-за того, что поменялось все остальное.

«Что с тобой случилось, Таира?» – мысленно спросила она у своего отраженья и улыбнулась сама себе. В ответ ее отражение озарила самая светлая улыбка, которую только можно было себе представить.

Раздался топот четырех пар ног, сначала вниз по лестнице, затем по коридору, а затем в комнату вбежал главврач и с ним три ассистента, два из которых, как оказалось позже, присутствовали на ее операции.

Подбежав к Тиаре и бесцеремонно повернув ее к себе, врач еще раз заглянул ей в лицо, чтобы убедиться, что увиденное им утром ему не померещилось и, обратившись к вошедшим с ним вместе людям, сказал:

– Смотрите, господа. Выдели ли вы что-нибудь подобное? Потрясающе, не правда ли? Что скажете?

– Превосходный результат, доктор, – ответил один из них.

– Превосходный результат?! – воскликнул главврач. – Да это не просто результат! Это, знаете, уму непостижимо!

– Да, учитывая степень поражения, регенерация у нее превосходная, – согласился другой.

– Господа, я думаю, вы не понимаете, о чем вы говорите. Такое восстановление невозможно. Во всяком случае, за всю свою врачебную практику, я такого никогда не видел.

Он снова посмотрел на Тиару и спросил ее:

– Ты точно ничего не делала с собой в эту ночь? – спросил врач, продолжая смотреть на нее широко раскрытыми удивленными глазами. – Ты просто спала?

– Да, просто спала.

«Так я и сказала тебе, что я делала и где была», – подумала она, и добавила вслух:

– А что, я что-то действительно могла с собой сделать?

– Хм, в самом деле! Глупый вопрос. Что может сделать с собой хрупкая девушка, которой обварили лицо? – Он немного помедлил и задумчиво проговорил: – Что ж, похоже, твой отец получил то самое чудо, о котором он просил. Думаю, что я пойду и сообщу ему эту радостную новость. Ты как себя чувствуешь? Слабости, недомогания нет?

– Нет, – отрицательно мотнула головой Таира.

– Ну, что ж. Тогда, мы тебя сегодня же выписываем. Тем более, что Новый год на носу. – Он поднял с пола уроненный им впопыхах журнал, сунул его под мышку и радостно вышел из палаты в сопровождение остальных, а Таира снова подошла к зеркалу, чтобы получше себя разглядеть и привыкнуть к своему новому обличию.

«Что ж, – улыбнулась она кокетливо своему отражению, – вот теперь можно и к людям».

* * *

С внутренним содроганием колдун наблюдал за тем, как Тенниус читает его рапорт. Брови мага то хмурились, то взлетали вверх, но было уже понятно, что ничего хорошего после того, как рапорт будет прочтен, Алексу ожидать не придется.

– Ну-с, и что вы думаете, вас после этого ожидает, милейший? – спросил маг после прочтения.

Внутренность колдуна сжалась. Он знал, что в тех редких случаях, когда Тенниус говорил подобным образом, это могло означать самое суровое наказание, которое только предусмотрено в подобных случаях.

– Вы понимаете, какой ваша оплошность означает убыток для нашего общего дела? – тем же тоном спросил маг.

Не поднимая глаз, Алекс кивнул.

– Вы же отдаете себе отчет, какие затраты несет наша организация, чтобы подготовить хотя бы одного агента такого уровня как 213-й? – постепенно ужесточая интонацию, снова спросил Тенниус, в то время как колдун, продолжая кивать, все больше вжимал голову в плечи.

Выдержав многозначительную паузу, маг дождался, когда колдун все-таки осмелится поднять на него глаза, и вдруг резко взмахнул руками, и в тот же миг превратился в птеродактиля раза в полтора большего размера, чем стоящий перед ним человек.

Вскрикнув в ужасе, Алекс упал перед чудовищем на колени и взмолился надрывным скулящим голосом:

– Смилуйтесь, господин! Я сделаю все, что вы прикажете, только смилуйтесь надо мной. Не убивайте меня! Умоляю, не убивайте!

Птеродактиль издал злобное шипение, вытянув длинную шею в сторону дрожащего перед ним человеческого существа, и сквозь это шипение зловеще проговорил:

– Жалкий заморыш… Что ты теперь можешь сделать? Ты упустил свой шанс. –

Он безжалостно пнул Алекса в живот четырехпалой когтистой лапой, сжатой в кулак. Взвизгнув, колдун беспомощно отлетел в угол, и распростерся на полу, закрыв голову руками.

Да, он тоже мог превратиться в большого и страшного змея, и может быть даже, близкого по размерам к тому летучему ящеру, которым сейчас стал хозяин, но нет, он никогда бы не посмел сделать это и бросить вызов мастеру. К тому же он понимал, что если он сделает это, то его ждет неминуемая смерть, как бунтаря. А так, может быть, он все же сумеет снискать милость и, хотя бы останется в живых.

Снова издав шипение, злобная рептилия вытянула шею и выпустила из открытой пасти струю синего пламени, похожую на ту, которая исходит из сопла газовой горелки. Огонь достиг ладоней колдуна, закрывающих его голову и обжег их. Если бы не эти ладони, Алекс, скорее всего, лишился бы большей части волос на голове, а так он только заскулил, как щенок, получивший болезненный пинок, но остался неподвижно лежать, распростершись ниц.

Щелкнув зубами, ящер сложил крылья и снова превратился в человека.

С презрением посмотрев в сторону рыдающего и дрожащего колдуна, Тенниус плюнул и сказал своим обычным голосом:

– Встань и отправляйся на плаху. Пройдешь пять кругов, и тогда я посмотрю, что с тобой делать.

С этими словами маг исчез с треском электрического разряда, как бы растворившись в воздухе, а Алекс, еще какое-то время, поскуливая, лежал на полу, и лишь, окончательно убедившись, что мастер ушел, поднялся, отряхнулся и, глубоко вздохнув, отправился в помещение для обрядов. Там, встав на середину пентаграммы, он послушно прочитал нужное заклинание и точно так же, как и его хозяин, исчез, появившись в то же мгновение в другом обрядовом помещении в одном из подземных корпусов НИИЯТ, где его уже ожидал огромный чернокожий палач высотой почти под три метра. Посмотрев на этого исполина, колдун внутренне содрогнулся и смиренно опустив голову, своей раскрытой ладонью показал ему цифру пять, продолжая исподлобья наблюдать за палачом. Они поняли друг друга без слов, и великан молча указал ему на одну из многих дверей вдоль коридора. Направившись к ней, Алекс стал сомневаться, что, может быть, ему стоило лучше предпочесть смерть. Он много слышал о том, что его ждет на пяти кругах мучений, но это все же означало, что после окончания наказания ему сохранят жизнь, потому что все колдуны, с которыми ему довелось общаться из тех, кто был здесь до него, все-таки остались живы и считали, что это лучшая участь чем преисподняя.

Палач отворил дверь, откуда на колдуна пахнуло запахом затхлости и смрада, и со злорадным смехом толкнул его внутрь.

* * *

Стоя у окна, Петр увидел, как в конце улицы, ведущей к его дому, появился свет фар приближающейся машины. Он накинул меховую куртку, надел шапку и тихо, чтобы не разбудить никого в доме, вышел во двор. Через мгновение Уазик Данилина, скрипя шинами по снегу, остановился перед ним.

Петр запрыгнул внутрь фургона и обратил внимание, что вместе с полковником внутри находятся еще два вооруженных снайперскими винтовками офицера.

Петр пожал руку друга и вопросительно скосил глаза в сторону снайперов.

– Я почему-то решил, что нам не помешает прикрытие. Какое-то нехорошее предчувствие, знаешь.

Особист пожал плечами.

– Я только за, но, как им объяснить, в кого стрелять?

– Стрелять будем в зверей, особенно в необычно крупных волков, если таковые появятся, – ответил Данилин, чуть повысив голос, чтобы его услышали стрелки, и таким тоном, будто стрелять в волков было самым обычным делом.

У Петра возникло ощущение де-жа-вю, настолько явно увиденное им во сне совпадало с реальностью.

– Вот, сюда, – показал он на тот самый поворот, который видел во сне.

Данилин молча свернул.

Через какое-то время они доехали до того места, где заканчивались жилые дома, и остановились на некоем пустыре, за которым начиналась вереница сараев, за которыми в конце проема между строениями было отчетливо видно городскую стену.

Дальше проехать было нельзя. Все трое вышли из машины, и Данилин заглушил двигатель.

Снег, покрывающий ровным слоем все, что можно было покрыть, искрился мириадами искр в свете уличных фонарей. Вокруг царила такая тишина, что можно было слышать биение собственного сердца и пульсирующий шум крови, бегущей по венам. Темное беззвездное небо, казалось, поглощало собой все звуки, и обычный хруст снега под ногами казался настолько громким, что двигаться не хотелось.

– Вон там рядом с тем местом есть дерево, одна ветвь которого доходит почти до стены, – сказал особист тихим шепотом и указал рукой в нужном направлении.

– Понятно…, – Данилин сдержанно кашлянул и распорядился, говоря так же тихо, как и его друг: – Тогда нужно спилить эту ветвь. Я смотаюсь за бензопилой и стремянкой, возьму пару-тройку солдат, и мы доедем почти до самого этого места снаружи через южные ворота, а вы останьтесь здесь и караульте, чтобы за это время никакая тварь не перелезла здесь через стену.

Два снайпера молча кивнули и как ни в чем не бывало отправились к стене с винтовками наготове, а Данилин спросил, обращаясь к Петру:

– Тебе есть, что им показать?

Петр кивнул:

– Да, есть. Я пойду с ними.

– Оружие взял? – спросил подполковник.

Особист молча хлопнул себя по кобуре.

Данилин окинул его и двух офицеров критическим взглядом, и спросил:

– Справитесь, если что?

Пожав плечами, Петр ответил:

– А что, есть выбор?

– Ладно, понял. Я пошлю вам поддержку, – сказал полковник и залез в машину.

Уазик взревел, а Петр, догнав офицеров, дошел с ними до конца сараев и, показав на какую-то заснеженную насыпь, сказал:

– Вот здесь он может перепрыгнуть, и скрыться за этой горкой.

Один из офицеров учтиво, спокойно, без какого-либо сарказма, но с явным интересом спросил:

– Петр Иванович, а можно спросить, кто именно?

Чуть замявшись, особист ответил:

– Это довольно-таки трудно объяснить, э-э…, в общем, не сочтите за бред, но ожидаемая цель, это очень крупный волк, который может перепрыгнуть через стену в этом месте.

* * *

Канни бежал легкой трусцой, не чувствуя ни усталости, ни боли. В желудке было приятно от ощущения сытости после недавно съеденной косули. На шее в том месте, где находился датчик, было все спокойно, как будто про него все забыли и больше не хотят с ним иметь дело. Однако оборотень понимал, что не в их правилах просто так оставлять своих агентов, поэтому он был начеку и ожидал, что ситуация может измениться в любой момент. Он, как ни странно, не чувствовал ни малейшего страха от возможных последствий его непослушания Алексу, но при этом ему было далеко не все равно, как отнесутся к его поступку остальные из вышестоящих начальников. Канни прекрасно понимал, что имеет дело с очень могущественной системой, которая при желании может его уничтожить в любой момент. Пока датчик на нем, любой из магов знает, где он находится, и может, если потребуется, телепортировать и оказаться рядом с ним. Оборотень слишком хорошо их знал, чтобы надеяться на добрый исход после всего произошедшего, поэтому, хотя и сумел справиться с ужасной болью, исходящей из датчика, он все равно был уверен, что начальство знает какой-то способ, чтобы его обуздать. Поэтому, не зная, чего ожидать, поскольку это был первый в его жизни инцидент такого рода, Канни решил пока следовать данному ему приказу, и все-таки разыскать злополучного водителя ауди и прикончить его. Так, по крайней мере, он сможет показать свое послушание системе, и попробовать преподнести свой поступок, как острое несогласие с вышестоящим начальником, и не более того.

Не оставляя мечту о том, что когда-нибудь ему все-таки удастся избавиться от имплантата, оборотень решил, что на данный момент он пока все равно не знает, как это сделать, и поэтому лучше сосредоточиться на выполнении задания, тем более, что приказ гласил, что он, в общем-то, может оставить искомый объект в живых.

Холмский был уже совсем рядом, и Канни чувствовал, что там его снова ждет встреча со старшим братом. Какой она будет было непонятно, но интуиция подсказывала, что ему и на этот раз не удастся убить этого человека. Приближение чьей-либо смерти он обычно всегда чувствовал безошибочно. Однако что-то особенное все-таки при этой встрече должно было произойти. Что именно и как именно, оборотень сказать не мог, как не мог он и сказать, как он это предчувствовал. Однако все его существо так и рвалось вперед от предвкушения чего-то очень важного и нужного в его жизни.

Ветер, хоть и не сильный, уверенно дул в сторону города, и это был один из тех редких случаев, когда Канни не мог понять по запаху, что происходит за стеной. Поэтому ему пришлось подойти поближе и полагаться на свое не очень острое волчье зрение. Вскоре он увидел, что город был охраняем, и к тому же, как и следовало ожидать, окружен высокой стеной с колючей проволокой. Высота ограждения вместе с натянутой поверху колючей проволокой оказалась выше той, через которую он мог бы просто перепрыгнуть, поэтому ему нужно было найти какую-то возвышенность, с которой он мог бы преодолеть данное препятствие, возникшее у него на пути.

Время было самое что ни на есть подходящее. Обычно в такой ранний утренний час тьма была самой глубокой, и все спали крепким сном.

Откуда-то издалека до него донесся шум мотора и приглушенные людские голоса. Неожиданный порыв ветра сбоку принес ему запах городских ворот и какого-то оружия.

«Это явно какой-то военный городок», – подумал он и решил повернуть влево, в противоположную от ворот сторону.

Не очень широкая лесополоса, окружающая город с той стороны, где находился Канни, отступала от бетонной стены на несколько метров, что не позволяло ему подойти к ней незамеченным, особенно, если на стене были установлены какие-нибудь камеры наблюдения, которых он, по крайней мере пока, не заметил ни одной. Однако это не означало, что их нет вообще, и поэтому было неразумно, передвигаться по открытой местности. Оценив обстановку, оборотень быстро побежал вдоль стены, ища удобного места.

К своему сожалению, из-за погодных условий он никак не мог просканировать, что творится за пределами городского ограждения, которое было очень похоже на тюремное, но он был уверен, что в это время суток на улицах нет не души, за исключением, может быть, какой-нибудь дежурной военной машины, шум двигателя которой он периодически слышал вдалеке, слишком незначительный, чтобы беспокоиться по этому поводу.

Пробежав вдоль стены несколько километров, Канни наконец увидел огромное дерево, одна из могучих ветвей которого простиралась в сторону города. Мгновенно рассчитав в своей голове траекторию, оборотень ускорил шаг, сделал мощный скачок, приземлился на ветвь и, оттолкнувшись от нее, прыгнул в сторону городской стены…

Колючая проволока приближалась к нему как в замедленной съемке, но расчет был верный, и он, не касаясь ее, сумел пролететь над бетонным ограждением. Однако, как только он увидел, куда приземлится, ему в нос ударил характерный запах испуганных, но решительно настроенных вооруженных людей, явно ожидающих его, за некоей заснеженной насыпью с противоположной стороны…

* * *

Услышав ответ Петра, снайперы переглянулись, и снова перевели глаза на особиста. Второй кашлянул и спросил:

– Не сочтите за неуважение, Петр Иванович, но это очень странное заявление. Откуда вы знаете, что в этом месте через стену может перепрыгнуть огромный волк? И…, почему, вдруг, это может быть настолько опасно?

Петра начало ужасно раздражать присутствие этих парней, и тем более, что он не собирался посвящать их в подробности своего дела. Не находя возможным объяснить им все происходящее, он уже начал сомневаться, что было правильно со стороны Данилина, брать с собой этих двух. Он понимал, что случившееся с ним, если на это посмотреть со стороны, имеет слишком много всяких «но», из-за которых все это можно сочти за полнейший бред, поэтому он просто кашлянул и, приложив палец к губам, сказал с полной серьезностью:

– Как-нибудь потом, ребята. Если я правильно понимаю, – он посмотрел на часы, – то мы в нужном месте и в нужное время, поэтому, давайте просто выполним приказ.

Оба снайпера совершенно одинаково пожали плечами и, отвернувшись от Петра, взяли винтовки на изготовку.

Особист решил, что ему тоже не помешает достать из кобуры пистолет, но, как только он это подумал, раздался какой-то шум, и над стеной взвился огромный черный лохматый страшный рычащий волк.

Опешившие и испуганные снайперы стали стрелять, но ни один из них не мог попасть в гигантского зверя, слишком неожиданными для них были его размеры, слишком неправдоподобным казалось происходящее, слишком страшно он рычал, слишком сильно они были удивлены.

Но Петр, который был предупрежден свыше и готовился к этой встрече заранее, хорошо знал, что ему ожидать. Не растерявшись, он молниеносно выхватил пистолет и уверенно направил его на фигуру громадного зверя. Выстрел! Другой… Третий… Четвертый…

В полной тишине он видел, как пули медленно летят и вонзаются в темное тело, выбивая из него брызги крови, в то время как зверь, широко раскрыв клыкастую пасть, и растопырив лапы, еще медленнее приближался к занесенной снегом земле.

…Страшный рев неожиданно ворвался в его сознание, когда оборотень, вдруг ускорившись, приземлился на все четыре конечности, но споткнулся и, упав навзничь, прокатился кубарем по снегу, после вскочил и, сделав пару неверных шагов, довольно резво бросился по направлению к гаражам.

Петр попытался выстрелить ему вслед, как, впрочем, и снайперы, но больше ни одна пуля не попала в цель. Несколько секунд, и страшный зверь скрылся из виду.

«Он бежит ко мне в дом!» – мелькнула мысль у Петра, и он с криком: «За ни-и-им!» бросился вдогонку гиганту.

В сопровождении двух снайперов он вбежал в узкое пространство между гаражами, видя в нескольких десятках метров впереди темный силуэт оборотня.