Вниз по лестнице

Оглавление

Роман Шмыков. Вниз по лестнице

Его мама

17 октября 1998

1

23 декабря 1999 года

2

28 февраля 2000

3

Ржавчина

За гранью

По правде говоря

I

II

III

IV

V

Наследие

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

Было бы красиво

Первый

Второй

Третий

Шифр

Второй этаж

День

Ночь

День

Ночь

День

Ночь

День

Ночь

Наш день

Отрывок из книги

Сегодня мама опять попросила меня купить много овсяной каши и гречневой крупы. Я так давно не ел мяса, что уже тошнит от одного только вида этой гречки, постоянно застревающей в зубах. Мама в последнее время готовит только её. Сразу огромную порцию, в кастрюле литров на пятнадцать, занимающей сразу четыре конфорки нашей маленькой газовой плиты. Вчера она сильно разозлилась, когда я спросил про котлеты. Она кинула в меня книжкой, которую читала, сидя в её любимом кресле. Я давно стал замечать, что это кресло становится мало маме, в буквальном смысле. Её бока свешиваются с подлокотников кресла как тесто, а руки она кладёт на свой живот как на опору, держа в руках маленькую книжку с мягким переплётом. Она всегда что-то читает, если не готовит, и всегда что-то готовит, если не читает.

Я пошёл в магазин со старой сумкой, в которой мама, когда была молодой, возила с ей мамой, моей уже умершей бабушкой, вещи на курорт. В детстве она там часто бывала, но со мной не ездила ни разу. Она говорила, что это просто море, много воды и не видно горизонта – не на что смотреть. Я мог только представлять, как очутился бы у бескрайних морских просторов. Продавщица сначала смеялась надо мной, когда я набивал доверху гречкой дорожную сумку. Она думала, что это такая шутка. Потом думала, что я запасаюсь перед трудным временем, о котором говорили, возможно, в новостях по телевизору, а она проморгала. Она перестала думать и об одном и о другом, когда узнала, чей я сын. Они были подругами, продавщица тётя Алина и моя мама, пока вторая не вышла замуж за моего папу. Я его не знал. Мама говорила, что он тот ещё у*бок.

.....

Гречу я перестал есть давно и сильно похудел. Я втихаря питался картошкой, которую мне старая мамина подруга продавала по более низкой цене, чем всем остальным. Я, оставив свет выключенным, по ночам варил картошку и тут же уносил её в свою комнату, чтобы мама не узнала, что я ем что-то, кроме её любимой гречи, которую я продолжал готовить в промышленных масштабах. Под пламенем синего огня нашей кухонной плиты я прислушивался, чтобы никаких лишних звуков из маминой комнаты не исходило, и особенно я прислушивался к её храпу. У меня чуть сердце не остановилось, когда храп прекратился. Даже не знаю, чего я испугался больше – мама проснулась и сейчас словит меня с поличным или она умерла во сне. Я тайно желал второго, но потом подумал, что и первый вариант неплох – она закончит мои страдания сразу как увидит, на что я променял гречу.

Я худел всё сильнее и сильнее, и сегодня, в конце февраля, я увидел в зеркале одни кости. У меня ввалились глаза, превратившись в два постоянных синяка, и я пишу сейчас трясущимися сухими руками. Кожа на кистях потрескалась от холодов в квартире, я прятался под одеялом с головой, чтобы хотя бы своим же дыханием согреться. Маме было всё нипочём. Она так растолстела, что вообще перестала ощущать холод, и лишь её кожа слегка побледнела, когда за окном неотапливаемого дома стукнуло почти минус 25 градусов мороза.

.....