Читать книгу Разлом. Книга 1 - Роман Владимирович Куликов - Страница 1
ОглавлениеГлава 1
– Злотый! Злотый!
Голос Войцеха тонким писком пробивался сквозь давящую тишину.
– Злотый, сука, очнись!
А! Значит, как ругаться, так это мы на русском, а как моё имя и фамилию произносить, так сразу на польский переходим. Вот “Злотый” пусть тебе и отвечает.
– Злотый, подъем! Не спать, Злотый!
Противный звук мешал нежиться в спокойном полусонном состоянии. Хотелось протянуть руку и выключить мерзкого напарника. Для этого надо что-то повернуть.
– Златов!
Ага. Помнишь значит мою фамилию. И что я никакой не «злотый», не «джин», не «деоро», не «арани», и уж точно не «голди», как любят меня почему-то называть местные в разных Пределах. Я – Златов. Роман Златов.
– Злотый, ты горишь! – надрывался напарник.
Опять?! Ну вот что за мудак, а? Причём братца моего – Петра – он "злотым" не зовет. Да и никто не зовет. А меня зовут. И не думаю, что дело в титуле, который есть у него и нет у меня. Уполномоченный посол Его Императорского Величества – звучит круто, конечно, но кого сейчас волнует крутизна? Так, стоп! Что значит «горишь»?!
Я будто выныривал на поверхность после глубокого погружения. Муть, застившая взгляд, расступалась, возвращались звуки.
– Златов! Златов! – теперь голос прикрывающего просто гремел в наушниках. – Очнись!
Противный писк разносился по кабине и резал слух. В такт ему на панели мигала красная лампочка противопожарной системы, оповещая о том, что правый двигатель моего «Беркута» действительно горит.
Я помотал головой и несколько раз зажмурился, пытаясь окончательно прийти в себя.
– Златов! – вопил напарник.
Желто-черный полосатый хвост его юркого «Шмеля» маячил прямо по курсу, отчетливо различимый на голубом полотнище неба.
Так, так, так! Рома! Давай, включай бестолковку! Делай что-то! Ты же пилот почти с пятнадцатилетним стажем. У тебя за плечами сотни рейсов….
Но мыслить чётко не получалось. Да, горит движок. Да, ситуация смертельно опасная. Да, кроме меня никто не сможет ничего сделать. Делать то что?
Ох, тяжко дался в этот раз переход через Барьер. Организм категорически хотел спать и ему было плевать, что счёт идёт на секунды.
– Златов, очнись!
– Я здесь, Войцех, – это ещё не я сказал, это губы сами прошептали, но хоть что-то.
– Ты горишь, Рома!
– Чего орёшь, – вяло проговорил я наконец. – Ну горю? Ну и что?
И вдруг сознание включилось. Будто по щелчку. И тут же страх, ледяной иглой, пронзил от маковки до пяток.
Самолёт горит! Значит перехватчики на той стороне Барьера таки зацепили! Сволочи!
– Златов, приди в себя!
– Спокойно, пришёл уже. Где нас выбросило?
– Отлично вышли, до платформы рукой подать! – Войцех по инерции продолжал вопить. – Гаси пламя!
– Всё, не ори больше. Решаю.
Очевидно, что первая очередь пожаротушения не сработала. Не удивительно – в Барьере не только людское сознание даёт сбой, но и техника.
Пальцы соскользнули со штурвала, потянулись к панели, перекрывая подачу топлива на поврежденный двигатель, а потом вверх, к ряду кнопок над головой, включая огнетушители второй очереди.
Будем надеяться, что они исправны. Послышались тихие хлопки сработавших пиропатронов, заглушаемые воем ветра за бортом и гулом левого движка. Сигнал тревоги не утихал, а лампа продолжала мигать.
– Войцех, посмотри, что там у меня сейчас?
«Шмель» напарника сразу ушёл вверх и, сбросив тягу, пропустил меня под собой.
– Коптишь, как в колбасном цеху.
– Пламя?
Пауза. Слишком длинная пауза. Я напрягся.
– Нет. Нормально!
Отлично. Я с облегчение выдохнул. Осталось дотянуть до летающей платформы-аэродрома Дядюшки Хо.
– Злотый, тебя кренит влево.
Это я уже и без него видел. И пытался исправить положение, но триммер не работал.
– Кнюпели отказали.
– Издеваешься?
– Нет.
– Злотый, ты свой «Беркут» чинил или просто покрасил?
Вот ни разу не смешно. Если не устранить крен, то….
Нет, не хочу думать, что может случиться. Но не проходящий холодок в груди уже превратился в ледяной сгусток.
– Боюсь, так ты не дотянешь до платформы дядюшки Хо.
Спасибо, что уточнил, куда я не дотяну. Как будто над Зеркальной пустыней есть другие летающие платформы. Но что напарник мог ещё сделать? Только трындеть, не давая мне свалиться в животный страх. И на том спасибо.
– Попробуй перекачать топливо из левого бака в правый.
– Мозг себе перекачай из левого полушария в правое. Может думать начнёшь, а не просто чушь нести, – огрызнулся я, бросая штурвал и высвобождая рукоятку на колесе триммера стабилизатора.
И если любой электронике в Барьере запросто мог прийти каюк, то «мускульный привод» почти никогда не подводил.
– Давай, Злотый, у тебя получится! – подбадривал Войцех.
– Знаю, – пробормотал я под нос, мысленно отсчитывая щелчки прокручиваемого колеса.
Действовать нужно четко, без суеты и лишних движений.
– Красавчик! – напарник увидел, что мой «Беркут» выравнивается.
– А то! – буркнул я. – Старина Хо и так заждался….
Я перевёл дух и осмотрелся. Растрёпанное облачное поле расстилалось где-то далеко внизу. Слева по курсу сияло ослепительное солнце, а впереди и несколько ниже уже виднелась громада летающей платформы Дядюшки Хо. До неё оставались считанные минуты. Ещё чуть-чуть и меня ждал горячий душ и уютный бар, а "Беркут", наконец попадёт в руки к хорошему механику.
Пронзительное верещание предупреждения о ракетной атаке застало меня врасплох.
– Что?! – завопил я, прижимаясь лбом к пластику фонаря и выискивая внизу инверсионный след.
Не сказать, что это была какая-то редкость – недорого купить примитивный ПЗРК особых проблем не было. А желающие сбить почтовика-контрабандиста после Прокола не переводились никогда – ведь иногда это им удавалось, а стоимость даже разбитого самолета с грузом многократно превосходила стоимость одноразовой зенитной системы.
Верещание не унималось – значит ракета была пущена именно по нам и, не исключено, что её головка самонаведения уже вцепилась в магнитно-тепловой след моего самолёта!
– Войцех, где она?!
– На десять часов.
Ага, значит ракету пустили навстречу, а не вдогонку. Очень интересно.
На десять часов внизу темнел горный массив, поднимаясь почти до высоты, на которой я летел, и сверкая снежными шапками на фоне ярко-синего неба. Прямо подо мной блестела Зеркальная пустыня. Несколько сотен лет назад, здесь была страна под названием… кажется Афганистан. После Разлома, Нижний Китай решил захватить всю доступную территорию. Местные отчаянно сопротивлялись и их уничтожили несколькими ядерными ударами. Людей превратили в прах, города в пыль, а песок в стекло. Оно-то сейчас и переливалось внизу мириадами бликов, мешая обзору. Но всё-таки я сумел разглядеть тонкую бело-серую нить, тянущуюся от подножия небольшой гряды в нашем направлении, а следом ещё одну немного левее.
Две ракеты! Ну правильно, два ведь самолёта. И куда только смотрит служба безопасности старого Хо? Что, трудно держать под контролем землю со всеми его приборами и наземными патрулями? Ведь эта летающая платформа считалась одной из самых безопасных… до этого момента.
На «Беркуте» имелся стандартный БКО, но все тепловые ловушки я израсходовал по ту сторону Барьера, уходя от пограничников. Впрочем, несколько фигур высшего пилотажа я на своей птичке мог исполнить даже с одним двигателем. Этого должно было хватить, чтобы сбросить захват головок самонаведения старых и медленных ракет.
Я тронул штурвал, начиная набирать высоту, но оставшийся двигатель вдруг «закашлял», по самолёту пробежала дрожь, а тяга заметно упала. Затаив дыхание, я с тревогой ждал, чем всё это закончится, продолжая, впрочем, поднимать машину всё выше и выше. Как бы не сложились обстоятельства, запас высоты – это запас моей жизни.
Система предупреждения о пуске ракет продолжала истерить, мешая слушать движок. Но я всё равно отчётливо слышал, что звук изменился, стал басовитее и прерывистее, да и привычная перегрузка ощущалась не так отчётливо, как должна бы. Если мне не хватит мощности, ракета меня догонит, даже если сперва пройдёт мимо и довернёт мне в хвост.
– Войцех, мне не оторваться!
– Принял!
«Шмель» нырнул вниз и заложил вираж, выходя на курс для перехвата ракет. Быстрый и маленький самолет напарника мог потягаться с ракетами ПЗРК не только маневренностью, но и кустарной системой РЭБ, за которую четыре Предела назад он отвалил немаленькую сумму. Да и скорострельные пулемёты у Войцеха есть.
Я продолжал набирать высоту, одновременно отворачивая вправо и меняя курс по направлению к платформе Хо.
«Шмель» показал ракетам брюхо и резко ушёл ещё ниже. Серые полоски инверсионных следов синхронно изогнулись и тоже устремились к земле. Я перевёл дыхание и посмотрел вперёд. Сколько ещё продержится движок? На всякий случай, надо набрать высоту, если откажет и второй движок, то на посадочную полосу платформы смогу просто спланировать.
– Злотый, – раздался в наушниках голос напарника. – Ракеты я забрал, теперь надо сбросить. Увидимся на платформе.
– Давай!
Желать удачи не стал, чтоб не сглазить.
Сигнал тревоги замолк, кровавая надпись на экране погасла.
Войцех – молодец! Свою долю сегодня отработал сполна. И, само собой, с меня пирушка.
А всё-таки любопытно, кто мог по нам стрелять? Зачем? У нас и груз-то не слишком дорогой.
Вдруг самолёт тряхнуло. Что-то я слишком часто стал в последнее время уходить в мысли, забывая о насущном. Проблема никуда не делась – если высоты уже и достаточно для планирования, то на пределе, надо подняться повыше. Движок должен продержаться ещё хотя бы минуту! Всего одну долбанную минуту – и мне точно хватит с запасом!
И вдруг наступила тишина. Не абсолютная, как в Барьере, не давящая, не сводящая с ума, а вполне себе наполненная свистом воздуха, щелканьем реле в глубине приборной панели и поскрипыванием обшивки, самая обычная тишина, наступающая… когда перестаёт работать твой последний двигатель.
Да чтоб тебя! А веселье-то продолжается!
Я пытался храбриться, но сердце ушло в пятки. Ведь при всём опыте, я не был уверен, что мне хватит запаса высоты и скорости.
А даже, если и хватит, то в обрез.
Я посмотрел на сверкающую вдалеке громадину, подвешенную в воздухе на четырех цеппелинах, увешанных панелями солнечных батарей. Множество ярусов, длинная ВПП, кубические нагромождения деревянных построек, скрывающих склады, комнаты отдыха для пилотов, апартаменты для важных гостей, пару сотен человек обслуги, бар, сауну и даже массажный салон или скорее бордель…
С самого первого посещения платформы лет восемь назад, я восторгался гением инженерной мысли, создавшем и воплотившем в жизнь сие чудо. Но даже не пытался представить, как эта махина работала и почему не падала.
Итак, пока запас скорости имеется, надо пробовать запускать двигатель.
Назойливо зудящий страх мешал мыслить четко. Я уже успел представить, как планирование превращается в отвесное пикирование к подножью местных скал. И напарника, который заставил бы меня отвлечься на пустые разговоры, тоже больше не было рядом. Надо срочно занять чем-то мысли. Например, размышлениями, на что лучше потратить оплату за доставку последнего заказа. Перво-наперво, конечно, нужно вернуть парашют, оставленный в залог за последний ремонт “Беркута”. А ещё лучше, купить новый, с улучшенной системой управления и планирования, а старый… Кто бы мог купить старый?
Для привычных, годами наработанных, действий, голова не нужна. Руки сами перевели переключатели в режим «полет», активировали дополнительный впрыск, нажали кнопку «старт», поджигая смесь.
Двигатель крутанул раз, другой и снова затих.
Сволочь.
Скорее всего перегрев, а значит, пока двигатель не остынет – любые попытки запуска обречены на неудачу. Заслонки открыты на максимум, но за бортом слишком тепло, чтобы движок остыл за оставшиеся секунды. Вот давно надо было поставить систему принудительного жидкостного охлаждения, но это ж сколько деньжищ…
Перекрыл подачу топлива. Не работает – и хрен с ним. Дотяну! Вот точно дотяну, тут осталось-то. Хотя, если честно, оставалось ещё довольно далеко.
Внутри росло волнение. Это верная дорога к страху, а затем и к панике. Несколько раз глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Руки держали штурвал, словно не надеясь на гидравлический усилитель. Хотя, это, наверное, единственная дорогущая деталь в моей птичке, запасающая давление и позволяющая долго управлять машиной и без работающего двигателя.
Сделать я всё равно уже ничего не мог. Оставалось верить в свою удачу и надеяться, что пронесёт.
Секунды превратились в минуты и готовились стать часами. Во рту пересохло.
Я запретил себе смотреть на приборную панель, но все равно краем глаза видел и альтиметр, и спидометр. Жизненно-важные параметры безжалостно снижались.
Но и платформа становилась всё ближе. Я уже мог разглядеть яркие пунктирные линии на посадочной полосе. И, кажется, мне хватало скорости и высоты. Хотя риск долбануться о край платформы всё ещё оставался, но я вдруг поверил, что худшее позади.
От напряжения перед глазами заплясали черные точки. На мгновение возникло ощущение нереальности, будто платформа стала игрушечной, а по ней бегали какие-то насекомые.
Тряхнув головой, чтобы прогнать наваждение, снова посмотрел на приборы – вроде пора – и вызвал диспетчерскую:
– Платформа, это – «Беркут», – голос предательски дрогнул. – Запрашиваю аварийную посадку. Это – «Беркут». Повторяю: запрашиваю аварийную посадку. Иду без движков.
В ответ – тишина.
Что за новости?!
Тревога и без того медленно пожиравшая меня, начала просто откусывать кусками.
– Платформа! Это «Беркут»! Нужна аварийная посадка! Меня кто-нибудь слышит?!
В наушниках зашипело, потом тонкий голос прокричал:
– Нет, «Беркут»! Нет посадка! Запрещено!
Что-о-о?!
Какого хрена?! Что значит нет?! Мне что, убиться теперь? Да хрен вам, я всё равно сяду. А потом разберёмся.
Я привстал, чтобы оценить, как лучше зайти на полосу, и едва поверил глазам.
По взлетно-посадочной полосе… бегали овцы. Буквально!
Целое стадо овец!
И ещё одно стадо баранов – персонал, пытавшийся этих овец поймать. По всей зоне посадки были расставлены тяжёлые грузоподъемники с ящиками на лапах – видимо, туда и загоняли животных.
И куда мне теперь садиться?!
Идиоты! Придурки! Дегенераты!
Мысленно костеря какого-то особо одарённого чудилу, повинного в творящемся бардаке, я принялся лихорадочно действовать.
Температура выхлопных газов уже должна была хотя бы немного снизиться, можно попробовать запустить движок ещё раз, теперь уже используя вспомогательную силовую установку и набегающий поток воздуха. Может получится сделать разворот, а за это время очистят полосу? Фокус рискованный и в обычное время я на него ни за что бы не решился, но что мне было терять?
Открыл подачу топлива и запустил ВСУ.
Движок «закашлял». По корпусу пошла вибрация.
– Давай, давай, – остервенело подбадривал я его.
У меня оставались считанные секунды до столкновения с платформой, где я грохнусь на пузо, потому что шасси не выпускал, разотру в кровавую кашу десяток двуногих баранов вместе с их овцами, а попутно угловатые погрузчики разнесут моего «Беркута» в щепки. Что будет со мной, я не мог даже представить. И не хотел.
– Давай! – воскликнул я.
Еще несколько сильных рывков: дизель пытался вернуться к жизни.
Потом смолк.
И вдруг заревел. Меня вдавило в кресло.
Есть тяга!
Я дёрнул штурвал на себя.
Исчерченное пунктирами полотно резко ушло вниз, громады цеппелинов мелькнули по бокам.
Я решил набирать высоту, пока двигатель не сдохнет. Его жизнь в обмен на высоту, а высоту – в обмен на мою жизнь. Так себе курс у этого обменничка. Тем более, что движка, подстегиваемого ВСУ, хватило ненадолго: и полминуты не прошло, как он снова заглох. Теперь уже окончательно.
Катастрофически мало! Причем буквально! Высоты не хватало на разворот и повторный заход на посадку.
Глава 2
Дрожащими руками я попытался снова запустить двигатель. Само собой – безрезультатно. После пятого раза я оставил пустую затею и просто сидел, глядя перед собой.
– Войцех, – горло пересохло настолько, что раздался лишь сип.
Сглотнул и повторил:
– Войцех?
– Злотый, ты чего там, уже пива холодного прям кабину заказал? Чего хрипишь?
– Я падаю, – голос снова пропал.
– Что?
С трудом сглотнул, прокашлялся и сказал:
– Я падаю, Войцех.
После секундной паузы, напарник завопил:
– Куда падаешь?! С трапа?! Ты чего?! Что за прикол?!
– Движки сдохли оба. Сесть не получилось. Высота…
– Ты где? Я не вижу тебя! – перебил Войцех. – Златов!
Кое-как, я начал справляться со страхом и вернул контроль над мышцами. Огляделся. «Беркут» летел в прогалину между двумя пиками Хейберской гряды. Они как-то назывались, но память не хотела помогать.
– Две горы, они прямо по курсу.
– Джил и Джо?
– Да! – на секунду обрадовался я, удивляясь самому себе, а потом снова помрачнел: – Точно. Джил и Джо.
– Вижу те…бя, – со странной интонацией проговорил напарник, и я почувствовал, что следующие его слова меня уже не обрадуют.
И оказался прав:
– Рома, тебе не хватит высоты, зацепишь гребень, – проговорил Войцех, упавшим голосом.
Я приподнялся, посмотрел.
– Может, и нет.
Отвернуть в сторону я мог, возможно, радиуса хватит, чтобы избежать столкновения со скалами, но потом единственным вариантом посадки будет сверкающая расплавленным песком радиоактивная Зеркальная пустыня.
Нет уж, лучше о скалы, чем загибаться от лучевой болезни.
А хотя… во мне вдруг вспыхнул азарт обречённого.
– Войцех! – бодро позвал я.
– Что?! Заработал?!
– Нет, – я рассмеялся, чувствуя, как бодрость приятно разливается по телу, возвращая его к жизни. – Я попробую посадить «Беркут» на снежный склон, за прогалиной. Мне кажется высоты достаточно.
Напарник какое-то время молчал, а потом сказал:
– Топливо сбрось.
– В процессе, – горючку я начал сливать уже несколько секунд назад.
– Я буду рядом, поищу место, где смогу сесть…
– Отставить! Лети к Хо, придумай, как вытащить меня, раньше, чем я замерзну. И, прежде чем садиться, сделай заход, убедись, что полоса чистая.
– Понял тебя.
Джил и Джо приближались, вызывая невольный благоговейный трепет пугающей массивностью и жутковатой красотой. А мне становилось понятно, что напарник был прав: высоты не хватало.
«Беркут» летел прямо в заснеженный гребень между двумя пиками. Мне не доставало буквально пары метров, чтобы её перелететь.
Но сделать я уже точно ничего не мог.
По мере приближения к скале, появилось ощущение скорости. И оно было пугающим. Расстояние сокращалось устрашающе быстро, время будто ускорилось, я едва успел подумать, что, может, зря не рискнул с пустыней…
Хотелось зажмуриться, но ужас парализовал, и я во все глаза смотрел на приближающуюся смерть.
– А-а-а-а-а!
Я завопил, и «Беркут» врезался в белую стену.
Меня бросило вперед, ремни впились в тело. Я вскрикнул от боли, и мгновенно наступила темнота.
А следом резкий свет резанул по глазам, ослепив.
Раздался треск и хруст, меня бросало из стороны в сторону, будто я пытался объездить дикого жеребца из отцовских конюшен. Я ничего не видел и слышал только бесконечные грохот и шум. А ещё тряска. Наверное, демоны смерти, решили таким способом добыть мою душу.
В какой-то момент, не знаю когда именно – спустя минуту после столкновения, две, а может час или бесконечность – всё закончилось.
Я погрузился в темноту и тишину….
Стук.
Раздражающий, повторяющийся, назойливый.
Он беспардонно ворвался в сознание и перемешивал его, как суп половником. Обрывки воспоминаний переплетались, перескакивали, толкались и пихались, сменяя друг друга. Барьер, пожар, скалы, овцы, ракеты, белая стена о которую я разбился…
Всё это вызывало жуткую боль.
Я невольно застонал.
Но стук не прекращался. Вместе с ним откуда-то издалека доносился голос Войцеха, зовущего меня по имени.
– Злотый! Злотый! Очнись!
Что ему надо? Почему нельзя оставить меня в покое? Я наконец сплю, какого рожна ещё от меня нужно? Почему он мне всё время мешает спать?!
Я не стану открывать глаза. Как же холодно. Может я умер и уж теперь-то высплюсь в волю?
– Пошёл ты.
– Он жив, жив! – завопил Войцех. – Рома! Ахаха! Удачливый ты, сукин сын! Копай, копай! Цепляй лучше!
Голос напарника удалялся.
Сознание скользнуло в темноту.
Следующее, что я почувствовал – меня сильно качнуло. Ощущение времени полностью исчезло. Сказать, сколько пробыл в забытье я не смог бы при всём желании. Да и какая разница, раз теперь передо мной бесконечность?
Открыв глаза, я увидел кабину «Беркута». Самолет был мёртв, как и его хозяин. Приборы не работали, кроме одного. Альтиметр показывал, что я нахожусь на приличной высоте. Но что-то маловато для рая. И не знал, что туда можно на самолётах.
Вскинув голову, я посмотрел сквозь покрытый каплями воды и кусками замерзшего снега, пластик фонаря. Да, я действительно летел… Под брюхом двух грузовых цеппелинов с иероглифами на бортах. Китайцы, что заключили контракт с небесной канцелярией на доставку душ? Они могут.
Ох.
Я поморщился. Каждый вдох отдавался болью в рёбрах.
Стоп. Какой вдох? Я же…
И тут, наконец, до меня дошло: я жив.
Жив… Жив! Чтоб меня!
Малейшие движения вызывали болезненные ощущения, но даже им я был искренне рад.
У меня получилось! Получилось! Не знаю как, но я уцелел! А Войцех придумал, как доставить меня на платформу Дядюшки Хо, да ещё и вместе с «Беркутом»!
И на меня снизошло спокойствие. Именно так – снизошло. Я расслабился в кресле и смотрел перед собой ни о чём не думая. Просто наслаждаясь тем, что жив.
Выбраться из «Беркута», после того как его опустили на платформу, я не мог ещё достаточно долго: дверь перекосило, и пришлось выламывать замок.
Я замёрз так, что едва мог шевелиться. И следующие два часа меня отогревали, растирали какой-то жидкостью сильно похожей на самогон и отпаивали горячим чаем на травах три пожилые китаянки. Я предпочёл бы видеть на их месте особ помоложе лет так на тридцать-сорок, но выбирать не приходилось.
После меня осмотрел доктор Тан. Тощий, с потемневшей от загара кожей, бесцеремонный и с извечной сигаретой в зубах.
– Жить будешь, – вынес он вердикт, закончив осмотр как раз к тому времени, когда в моём номере появился Войцех.
– Старина Тан, – поляк деланно поклонился с самым серьезным видом. – Как поживаете? Как драгоценная супруга, всё так же прекрасна и доброжелательна?
– Сам пошёл! – огрызнулся доктор и добавил на китайском явно что-то неприличное.
Войцех ответил тем же и расхохотался ему вслед.
– Слушай, – сказал я, когда за Таном закрылась дверь, – разве это не глупо – издеваться над единственным врачом на платформе?
– Глупо, конечно, но ведь весело! Ты же знаешь его жену?
– Все знают эту грымзу. Врагу не пожелаешь такого «подарка».
– Вот-вот! А ему-то ещё и спать с ней приходится!
– Может, он мазохист.
– Однозначно! Это… как там по-русски… к бабушке не ходи?
– Почти!
Мы расхохотались.
– Ладно, – протянул напарник. – Ты как?
– Уже лучше. Зубы перестали стучать, – улыбнулся я. – Спасибо тебе.
– Ну, будешь должен! – Войцех хлопнул меня по плечу. – Я отнёс Хо шкатулку. Как он обрадовался, ты бы видел.
– Здорово. Оплату забрал?
Войцех молча достал кошель и рассыпал на прикроватном столике солидную горсть золотых.
– А не многовато?
– Ну, я пообщался с Хо, и он согласился со мной, что животные на ВПП – инцидент достойный дополнительной оплаты, как и ремонт твоего «Беркута».
– Ого! Слушай, где ты раньше был? Почему мы с тобой так мало летали вместе?
– Я же на контракте у Обрулина подвис. Забыл?
– А, точно. У этого борова, – я фыркнул. – Не представляю, как ты с ним работал.
– Да нормально! – Войцех отмахнулся. – Уж не знаю, что вы там не поделили.
С корнетом Обрулиным у меня взаимная неприязнь родилась ещё в Академии. Вспоминать про это козла, именно сейчас хотелось меньше всего.
– Забирай свою долю, и полетели в бар! Я угощаю.
– Уже забрал, – напарник похлопал себя по карману, отозвавшемуся тихим звоном, и довольно улыбнулся, увидев, как округлились у меня глаза. – А это всё твоё. Да-да, Дядюшка Хо был исключительно щедр, хотя и не особо доволен.
Вместо слов, я сгрёб деньги в кошель, напарника в охапку, и мы отправились в бар.
Едва мы вошли в полутёмное, пропахшее благовониями помещение на второй палубе платформы, как трое поднялись из-за столика возле стены и радостно завопили:
– Голди! Рома! Ура!
Меня подхватили и начали трясти. Костедробильные объятия Фрэнка Стюарта ни с чем не спутать.
– Фрэнк, а ну поставь его, что ты как горилла! – осадила мужа Элис, невысокая, хрупкая, особенно по сравнению со своей гигантской второй половиной, но на удивление сильная. Белозубая улыбка сверкнула на её темном лице.
– Рома, иди сюда, дорогой! – она отпихнула супруга, обняла меня за шею и уверенно притянула к себе, лишний раз доказывая, что внешность может быть обманчива. – Мы уже думали, что потеряли тебя.
– Пока твой муж не вернет мне пять золотых юаней, даже не надейся, – засмеялся я.
– Тогда ты будешь жить вечно! – загоготал Фрэнк.
Хавьер – третий участник встретившей меня компании – лишь протянул руку и сказал чуть громче, чем обычно:
– Отлично летаешь.
– Спасибо, Хави, – поблагодарил я, а потом нашел взглядом официанта и подозвал: – Неси еды, чего-то мясного на всех и вино самое лучшее, что есть. Мы празднуем!
Рассевшись за столом, продолжили беседу.
– Вот скажи, Голди, – Фрэнк обнял меня, и я слегка крякнул под весом его здоровенной ручищи, – ты знал, что летишь в снег, а не в скалу?
– Нет. Просто думал, что хватит высоты перелететь гряду. Но не хватило. Когда врезался, сразу подумал, что ты стал на пять монет богаче.
Фрэнк с улыбкой, делавшей его похожим на эдакого добродушного светловолосого ящера, указал пальцем на жену и Хавьера:
– Гоните монеты!
И без зазрений совести сграбастал деньги.
– Повезло тебе, Голди! – продолжил Фрэнк. – Три дня назад сильный снегопад был. Мы как раз из-за него задержались.
Он хитро посмотрел на жену и подмигнул:
– И не только из-за него, да дорогая? Миссис совсем вымотала своего мистера.
Элис стукнула мужа по бедру эбеновым кулачком.
Тот деланно охнул и продолжил:
– Снега навалило столько, что ты как на перину упал. Пробил снежный гребень сначала – это было феерично, кстати, такой белый взрыв – а потом рухнул на склон.
Мне подумалось, что изнутри это всё ощущалось вовсе не так «феерично».
– Кстати, – вклинился Войцех. – Ребята помогли мне откопать тебя.
Я посмотрел на них и проговорил, растроганный до глубины души:
– Спасибо! Парни, Элис… спасибо.
Хавьер кивнул с таким видом, будто оказывает мне честь, принимая благодарность, Элис кажется смутилась, что на неё было совсем не похоже, а Фрэнк почему-то покраснел.
– Да ладно, – Здоровяк убрал с меня руку и даже чуть отстранился. – Ты сделал бы то же самое. Эй, официант, где моё пиво?
Я недоумённо смотрел на него, не понимая реакции.
– Что? Я что-то не то сказал?
– Нет, нет, всё нормально, – Фрэнк по-прежнему избегал смотреть мне в глаза.
Войцех тихо посмеивался.
– Что? Что такое? – я неуверенно улыбнулся, обводя их взглядом.
После непродолжительной паузы, здоровяк не выдержал:
– Вот дерьмо… в общем, те овцы на ВПП… были мои. Кто-то из служащих не запер загон, – он перехватил суровый взгляд жены и сконфужено скривился: – Ну или я забыл, по рассеянности. В общем, ты извини.
Мне было одновременно смешно и досадно.
– Чтобы загладить свою вину, предлагаю тебе провести ночь с моей женой, – здоровяк бросил на Элис задиристый взгляд.
Она не осталась в долгу:
– Конечно, Рома, я буду рада расплатиться за нерадивость этого увальня.
Элис посмотрела на меня томным взглядом.
– Эй! – тут же воскликнул Фрэнк, не рассчитывавший, что жена ответит на его провокацию.
– Не втягивайте меня в свои сексуальные игрища, – я, смеясь, выставил руку в останавливающем жесте.
– Ты не знаешь, от чего отказываешься, – Элис подалась ко мне и с придыханием зашептала на ухо: – Убила бы эту здоровую скотину, да он скоро станет отцом.
– Эй! – снова воскликнул Фрэнк и развёл нас в стороны, словно невесомых кукол.
Мы расхохотались.
Здоровяк пристальным взглядом посмотрел на жену, потом опять расплылся в улыбке и повернулся ко мне:
– Она тебе сказала? Да? Сказала? – И не дождавшись моего ответа завопил: – Я стану отцом, чувак! Стану отцом!
В очередной раз стиснул меня в своих каменных объятиях.
Я не сумел сдержать стона от пронзившей боли.
– О, прости, прости! – он сразу отпустил, но успел получить от Элис.
В этот момент принесли еду и напитки.
Мы звякнули бокалами с вином, пивом и водой и принялись вкушать яства старины Хо.
В хорошей компании время летело незаметно. В какой-то момент возле нашего стола вдруг появился сам управляющий платформой.
– Дядушка Хо! – воскликнул Фрэнк, успевший изрядно набраться. – Присаживайся!
Китаец в строгом черном шёлковом халате до пят, вежливо поклонился и проговорил:
– Благодарю. Но, к сожалению, вынужден отказаться от вашего щедрого предложения. Я лишь хотел поинтересоваться самочувствием господина Златова, и всем ли он доволен?
– Спасибо. Всё хорошо.
– Тебя удовлетворила компенсация за испытанные неудобства?
Подмывало раскрутить старого скупердяя ещё и на этот ужин, но показалось слишком мелочным.
– Вполне, – я церемонно склонил голову.
– Замечательно. В таком случае, могу ли я оторвать тебя от трапезы и попросить пройти со мной?
Я перехватил удивлённый взгляд Войцеха.
Меня тоже это слегка смутило. Кроме того, что Дядюшка Хо вообще редко появлялся в баре, предпочитая вести дела в личном кабинете на обзорной палубе, так ещё хотел поговорить о чём-то на ночь глядя.
– Да, конечно.
Когда мы немного отошли от стола, Хо негромко сказал:
– Я прошу прощения, но на самом деле с тобой хотел поговорить не я, а вон тот господин.
Он ладонью указал на дальний угол заведения, где за отдельным столиком, с бутылкой вина и нетронутой тарелкой лапши удон, сидел какой-то странный субъект.
– Он попросил меня передать тебе приглашение, и я был бы крайне признателен, если бы ты его принял.
Мне показалось, или Хо действительно нервничал?
Слегка сутулился, постоянно потирал указательным и средним пальцами подушечку большого, периодически облизывал губы.
Будь я чуть трезвее, то подумал бы, что управляющий платформы попросту боится.
Хм, как интересно. Ну что же пойдём посмотрим, кто заставил Дядюшку Хо так напрячься.
– Веди, – велел я.
Когда мы подошли, незнакомец, не вставая, окинул меня пристальным, изучающим взглядом.
– Это господин Джереми, – представил Хо.
– Джеремая, – поправил мужчина.
Хо продолжил.
– Он под большим впечатлением от твоего сегодняшнего полёта, и у него для тебя есть предложение.
Хо указал мне на стул, подождал пока я присяду, после чего поклонился и отошел на несколько шагов назад.
Такая манерность управляющего невольно настраивала на серьёзный лад.
Джеремая по-прежнему молчал, всё так же разглядывая меня.
Я рассматривал его в ответ и ждал.
Тип был странным. Среднего роста, насколько я мог определить – он так и не встал со стула – темные волосы зачесаны назад и блестели, широкое лицо, волевой подбородок, густые брови, карие, почти чёрные глаза и тонкие, плотно сжатые губы. Одет был во всё черное: рубашка, брюки, боты, тонкий плащ. Таких нарядов мне не встречалось за время моих путешествий. В скупых движениях ощущалась сила, хотя особо крупным я бы его не назвал. Мне почему-то показалось, что под плащом у него скрыто оружие. Хотя складывалось впечатление, что, если дойдёт до драки, оно ему не понадобится. При взгляде на него в голове крутилось одно слово: «опасный».
А может во мне просто говорила усталость и бутылка сливового вина.
– Я видел, как хладнокровно вы действовали утром, – вдруг «ожил» Джеремая.
Он быстро развернул салфетку, заправил её за воротник рубашки, потом взялся за приборы и перемешал лапшу. Переход от сосредоточенного разглядывания и молчания к беседе произошёл так резко, что захотелось обойти сзади и поискать, где у этого типа выключатель.
А между тем разговор продолжался, будто мы вели его уже продолжительное время:
– Мои познания в авиационном искусстве слишком малы, чтобы воспринимать всю полноту картины, но тем не менее, я оценил ваше мастерство. Я правильно заметил: первый раз вы пытались сесть на платформу с уже неработающими двигателями?
В его голосе слышалось неподдельное любопытство. Это если не располагало, то как минимум не отталкивало.
– Ага.
– Впечатляет, – Джеремая многозначительно покивал. – Трудный выдался полёт?
– Бывали и легче, – я пожал плечами. – Но, на самом деле – ничего особенного. В такие моменты главное – сохранять спокойствие.
– Вина?
– Нет, благодарю.
– Тогда «за спокойствие», – собеседник отсалютовал мне бокалом.
Отпив глоток, он вдруг спросил:
– Вы русский? – и добавил: – Не доверяю русским.
– Я не торгую доверием, у меня работа попроще, – я сделал движение, намекающее, что готов встать и уйти.
Мне кажется, я уделил ему достаточно внимания и был совершенно не в настроении тратить время на светскую болтовню.
– Знаете, – он будто и не заметил моего движения. – Хо выдал вам самые лучшие рекомендации, что я вообще слышал о пилотах, а потом и сам смог убедиться в его правоте. Поэтому хочу предложить вам контракт.
– Если честно я немного устал, да и не планировал брать заказ в ближайшее время, – не знаю почему, но от этого типа так и веяло неприятностями.
– Если возьмётесь за контракт, – сказал Джеремая, – то сможете очень хорошо заработать, и получить постоянные бонусы.
Я вопросительно посмотрел на него.
– Заказ крайне важный, очень срочный и весьма… деликатный.
– О какой сумме и каких бонусах речь? – поинтересовался я небрежно, всё ещё демонстрируя готовность встать и уйти.
– Если справитесь, вознаграждение составит две тысячи золотых юаней или монет любой другой чеканки в эквиваленте. Техническую поддержку в трёх Пределах без лишних вопросов. И регулярные заказы.
Это мне начинало нравиться. Усталость и желание бездельничать пару дней подождут ради эдакого куша! С другой стороны, богатые заказы не бывают богатыми сами по себе. К ним обычно прилагается и мешок с проблемами. Но две тысяч монет! Дело стоило любых рисков.
– Продолжайте, – сказал я максимально равнодушным голосом.
– Если по какой-либо причине вы не справитесь с заданием, или отступите от условий контракта, эти деньги будут объявлены в награду за вашу голову во всех обитаемых Пределах. Поверьте, вас найдут очень быстро.
Так мне ещё никогда не угрожали. Но угрозы всегда оставались частью моей работы. Главное тут: взвесить все риски. Сумма была весьма существенной. Нет, я знавал людей, у которых имелось и побольше. Да чего уж там, мой отец обладал намного более солидным капиталом, даже сравнивать нечего. Но для пилота-контрабандиста, типа меня, это было целое состояние.
– Что нужно доставить и куда?
– Письмо. В Кейптаун. Через два дня, ровно в полдень на площади "Гранд парад" вы должны передать конверт получателю.
У меня отлегло от сердца, но ощущал я не только облегчение, но и разочарование. Две тысячи монет уплывали из моего кармана, едва успев там обозначиться.
– Я думал, вы сказали, что следили за моим утренним полётом?
– Именно так.
– Тогда вам должно быть известно, что мой самолёт пострадал, и на починку сколько уйдёт… неделя, две?
Я поискал глазами управляющего платформой.
Тот будто материализовался возле стола, хотя ещё секунду назад находился в нескольких метрах.
– Твой самолёт начали ремонтировать несколько часов назад, инженеры доложили, что он будет готов завтра ещё до обеда.
Ух ты, как интересно. Они, похоже уже всё решили. Причём и за меня тоже. Красавцы!
Я скорее всего соглашусь, надо быть дураком, чтобы отказаться от такого контракта, но это будет мой выбор, а не их. Поэтому я сделал задумчивый вид, покачал головой и сказал:
– Мне надо подумать. О своём решении я скажу завтра. Аревуар.
И вернулся к своему столу.
– Голди! Где ты был? – пророкотал Фрэнк. – Мы тебя искали! Я… хочу сказать в своё оправдание, что овцы – новозеландские! А на этом острове все безумные, что люди, что животные. С австралийскими овцами такого не случилось бы!
Будущий папашка уже здорово нарезался.
С меня же хмель слетел, словно не вино, а воду пил. Мысли о предложении Джеремаи не давали покоя. Я не мог перестать думать о нём. Оно было заманчивым, но вызывало неприятное волнение. Захотелось выйти на воздух.
Я поднялся.
– Куда ты опять уходишь?! – проворчал Фрэнк, схватив меня за руку.
– Пусти его, – Элис сурово посмотрела на мужа и громила стал кротким и послушным, как дрессированный пёс.
Я вышел из бара, поднялся на смотровую палубу и полной грудью втянул свежий горный воздух. Над головой чернело небо с искрами звёзд, вдали розовела стена Барьера, вокруг стояла тишина, и только ритмично ухали лопасти гигантских импеллеров на цепеллинах.
Я постарался очистить сознание и понять, стоит мне браться за заказ или нет.
– Не соглашайся.
Вздрогнув от неожиданности, я повернулся на тихий девичий голос.
– Ты кто?
Она находилась в паре метров от меня. Среднего роста, с ладной фигуркой. Лица я разглядеть не мог. Девушка стояла так, что на него падала тень от флагштока на каюте управляющего – самого верхнего помещения платформы. Видел только, что у неё темные волосы, собранные в пучок, и одежда, кажется, шёлковая. Одна из девочек Хо? Пройдоха так и хочет, чтобы я согласился? Или наоборот – не соглашался? Я запутался.
– Если хочешь жить – не соглашайся на контракт Джеремаи. Ты не знаешь, что это за человек.
– А ты знаешь?
Ответа не последовало.
– Да кто ты вообще такая? Тебя Хо прислал?
Она опять не ответила. Я вздохнул, состроил недовольною мину, планируя высказать всё, что думаю об интригах управляющего, но стоило мне отвести взгляд, как девушка исчезла. Будто её и не было.
Я огляделся по сторонам. Никого. Может я не настолько протрезвел, как думал.
Вдруг подступила злость. Надоело, что решают за меня. Ну и две тысячи – большие деньги, не говоря уже о бонусах. Выбор созрел сам собой: надо соглашаться. Завтра подпишусь на заказ. А сейчас я хотел повеселиться с друзьями.
И мы повеселились. Вечер быстро превратился в мельтешение лиц, звон стаканов и тяжёлый гул в голове. Потом была ночь, и я летел на своём “Беркуте” куда-то вниз, ожидая столкновения с землей, но земли всё не было, и я даже устал бояться.
Утро началось с того, что мне в лицо плеснули ледяной водой.
– Ы-а-а-а-а!! – заорал я. – Тебе что, урод, жить надоело?!
Возле кровати спокойно стоял вчерашний тип в тёмной одежде. Как его там звали?
– Джеремая, – он словно мысли читал. – Господин Златов, по моим подсчётам, чтобы успеть выполнить условия контракта, вам нужно собираться. Если вы не берёте контракт, я отправляюсь искать другого пилота.
Голова у меня раскалывалась, во рту жутко пересохло, я туго соображал, а этот тип требовал принятия каких-то решений и немедленно. Две тысячи. Речь шла о двух тысячах монет!
– Я согласен, – голова ещё плохо соображала, но считала уже хорошо.
– Отлично, – кивнул он. – Вот задаток.
Джеремая выложил на стол кожаный мешок, звякнув содержимым.
– Остальное по прибытии обратно. Инструктаж и письмо получите позже. Жду вас через два час в баре за тем же столиком, что и вчера.
Когда он ушёл, я откинулся на мокрые подушки и, с трудом пытался сообразить во что же я только что вляпался?
Глава 3
– Злотый! Что за дела?!
Войцех ворвался в мой номер, едва я уединился в клозете. Это поляка не остановило, он начал дубасить в дверь.
– Злотый! Ну-ка поясни мне: что это за козёл сегодня разбудил меня?
– Войцех, дорогой, ты не мог бы обождать пару минут?
Поляк сделал вид, что ничего не услышал и продолжал разоряться:
– Этот пирдолоний козёл в приказном тоне велел мне собираться и готовиться к вылету, будто я его слуга!
– От меня-то чего хочешь?
– Он сказал, что аванс за мои услуги уже у тебя и назвал какую-то сумасшедшую цифру.
– Так и есть. Если согласен быть прикрывающим в этом заказе, то на столе кошель, забирай свои тридцать процентов.
Войцех затих.
Когда я вышел в комнату, поляк с изумлением пересчитывал рассыпанные на столе монеты.
– И что от нас потребуется за такую сумму?
– Один рейс: в Кейптаун и обратно. Послезавтра ровно в полдень надо быть на площади Гранд Парад и передать конверт.
– Конверт? – переспросил Войцех.
– Ага. Но это ещё не всё. Если облажаемся, за наши головы, ну за мою точно, объявят награды.
Поляк присвистнул.
– Так что, подумай, надо оно тебе? – я начал собираться.
Перебирая в руке горсть золотых, Войцех размышлял. Я его понимал. Работа прикрывающего и так может быть не из лёгких: опекать транспортник от любых возможных опасностей, перехватывать истребители пограничников в тех Пределах, где таковые имелись, уводить ракеты, как было вчера, без раздумий ввязываться в бой, перетягивая на себя желающих подбить самолёт с грузом, а если потребуется, то и уничтожать нападающих, ради защиты ведущего. Но сейчас, ставки значительно выросли. Если я вдруг не справлюсь, проблемы могут возникнуть и у моего прикрывающего – просто, за компанию.
С другой стороны, далеко не всегда прикрывающему приходится что-либо делать. Большинство полётов всё-таки проходят без эксцессов. Но даже в этом случае, мы – пилоты транспортников или почтмейстеры, как нас нередко называют, отдаем напарникам тридцать процентов гонорара.
Некоторые, кстати, прекрасно обходились без прикрывающих. Я же был из числа тех, кто предпочитал перестраховываться.
– Кейптаун неблизко. Мне потребуется несколько дозаправок, – решился Войцех, доставая свой кошель и ссыпая в него золото.
Самолёты прикрывающих более скоростные, манёвренные, лучше вооружены и защищены титановыми вставками, оберегающими пилота от пулемётного огня и осколков, но при этом здорово уступают транспортникам в дальности полёта. Это приходилось учитывать при построении маршрута.
– Думаю, оптимально было бы через Карачи и Джибути. Будем надеяться, что выбросит где-то поблизости от этих городов.
Поляк скривился.
– Что?
– В том Пределе сейчас война идёт. Сорок Великих шудров напали на Сомалийского короля пиратов.
– Слышал, – я кивнул. – Но вариантов других особо и нет. Потом Додома, Хараре и Кейптаун. Два Прокола. Можно иным маршрутом, но это не меньше трех Барьеров.
– Чем меньше Барьеров – тем лучше, сделал выбор Войцех. – Ещё какие-то трудности ожидаются?
Я пожал плечами: кто знает?
– Увидимся у ангаров.
Как и обещал Хо, ремонт моего «Беркута» стал для местных технарей настоящим авралом. Первое, что меня поразило, когда я вошёл в ангар – количество людей, снующих вокруг самолёта. Спящие вдоль стен в спальных мешках рабочие, вероятно трудились в предыдущую смену. Серьёзный подход. С учётом, что до кубриков тут идти было минут десять от силы. Видимо, я действительно был нужен Джеремайе, а у Хо имелся во всём этом свой интерес. И я смело предположил, что в накладе старый пройдоха не окажется.
Вторым сюрпризом оказалось то, что старший бригадир вполне сносно владел русским. Присовокупив к этому мои познания в китайском, мы достаточно быстро наладили контакт и провели совместную инспекцию. Обшивка выглядела как новая, не осталось даже следов повреждений от удара о плотный снег. Потом бригадир показал, что починили внутри.
Едва мы забрались в самолёт, как навстречу из кабины выпорхнул воробей.
Да вы издеваетесь?! Птица в салоне перед самым полётом?! Нехорошо это, ох нехорошо! В душе зародилась неясная тревога.
Закончив с кабиной, мы перешли к двигателям. Оба оказались повреждены осколками от ракет, потому и отказали. Да, уходили мы с Войцехом из родного Руссийского Предела красиво: с фейерверками и салютом. Пограничники знатно нас погоняли.
Ближе к полудню бригадир объявил, что ремонт закончен.
Я поставил ногу на трап, собираясь подняться на борт, и вдруг рядом что-то звонко стукнуло, звякнуло и раздался вскрик. Один из ремонтников, завершающих мелкие работы, то ли попал по пальцам молотком, то ли ещё что, но, громко вереща, он заскакал на месте, прижимая руку к животу, а потом повернулся к “Беркуту” и начал орать. Я не настолько хорошо знал китайский, чтобы понять все ругательства, но и того, что сумел перевести, хватило: рабочий костерил мой самолёт на чём свет стоит.
– А ну заткнись! Завали варежку! – рявкнул я на него.
И добавил несколько фраз из собственного лексикона.
Но китаец не унимался, пока бригадир не прикрикнул и не велел ему убираться прочь. Ремонтники ушли, а моя тревога разгорелась с новой силой. Нельзя! Нельзя ругаться на самолёт, тем более перед вылетом!
Я прошёл в кабину, устроился на своём месте, провел предстартовую подготовку и, неслабо так волнуясь, запустил двигатель.
Самолёт едва заметно вздрогнул, словно стряхивал с себя оковы сна. С тонким свистом и глухим рокотом, дизеля начали набирать обороты и вскоре уже радовали слух и сердце ровным гулом. Тревога немного отступила.
Я вывел «Беркут» из тени ангара под яркое солнце и остановился.
Пора пойти пообщаться с заказчиком.
Бар пустовал, лишь несколько рабочих разгружали ящики с провизией.
Джеремайя ждал, где и договаривались.
Едва я подсел к столу, как рядом снова материализовался Хо.
Ремонт твоего самолёта закончили, как я и обещал.
Мне показалось, что этот доклад предназначался больше не мне, а моему заказчику. Тот тоже правильно всё понял, кивнул и небрежным жестом велел управляющему уйти.
– Вот, держите, – конверт появился из-под чёрного плаща.
Я взял послание и убрал за пазуху, в специально пошитый карман в подкладке куртки. Застегнул клапан на пуговицу. Важную почту по-другому не возят.
– Напоминаю, – Джеремайя внимательно посмотрел мне в глаза. – послезавтра в полдень, площадь Гранд парад, Кейптаун. Опоздание даже на минуту будет считаться нарушением контракта. Что повлечёт за собой объявление награды за вашу голову. Вашу и вашего прикрывающего. На время исполнения контракта, вам запрещено брать другие заказы, доставлять грузы, равно как и пассажиров. Кроме этого рекомендую Вам совершать остановки только для дозаправки или ремонта и, по-возможности не покидать территорию аэродрома.
Он сделал небольшую паузу, потом продолжил:
– В случае нарушения хотя бы одного из пунктов, вам не помогут ни ваш отец – полковник Златов, ни брат – уполномоченный посол Императора, и скрыться в имении в Вологодской губернии, подаренном вам покойной матерью, Софией, тоже не получится.
Если он хотел впечатлить меня своей осведомлённостью о моей персоне, то ему это удалось. Я постарался не показывать вида, но его слова меня сильно озадачили. Вряд ли он узнал всё это за ночь, значит готовился заранее. Предположим, о брате и отце мог рассказать Хо, который знаком с обоими, но вот об имении управляющий платформой точно не знал.
– Оставшуюся сумму получите по возвращению, здесь. Управляющий платформой об этом позаботится. Если есть вопросы – самое время их задать.
Темные зрачки буравили меня, словно собирались сделать пару новых дыр. Захотелось передернуть плечами, но я сдержался.
– Как я узнаю, кому отдать конверт?
– Они вас узнают. Говорить с ними также не рекомендую.
– Как вы узнаете, что я выполнил заказ и не нарушил условий?
– Это вас не касается. Что-то ещё?
Хотелось сказать этому напыщенному индюку, что если он заговорит о моей семье ещё раз, то я пристрелю его как бешеную собаку, но потом передумал. К чему это позёрство? Заговорит – пристрелю.
– Вопросов не имею, – ответил я, поднялся и направился к выходу.
Настроение испортилось окончательно. Внутри отчего-то кипела злость. Непонятно на кого. То ли на Джеремайю, то ли на Хо, очевидно уже давно сосваташего меня на этот заказ, то ли на самого себя, что повёлся на деньги. От всего этого прямо-таки разило неприятностями. Да ещё приметы эти.... Многие пилоты в них верили. Вот Фрэнк с Элис ни за что не полетели бы, даже при одной из них. А тут сразу две.
Задумавшись, я случайно задел у выхода одного из рабочих. Тот оступился и выронил коробку. С глухим звоном, она грохнулась на пол, раскрылась и из неё вылетела бутылка. Вино покатилось к углу барной стойки, сверкая этикеткой с надписью “Golden Harvest”.
Нет, нет, нет! – запричитал рабочий на китайском, вытянув руку в сторону бутылки в беспомощном жесте.
Стекло звякнуло, столкнувшись со стойкой, и разлетелось на осколки. Красная лужа растеклась по доскам пола, а я как зачарованный смотрел на остатки разбившейся вдребезги бутылки и этикетку, на которой по слову “Golden” стекали темно-красные капли.
Мурашки пробежали по позвоночнику и на затылке зашевелились волосы.
Причитая, рабочий кинулся убирать осколки, а на меня напала оторопь. Я смотрел то на бутылку, то на Джеремайю, черной кляксой видневшегося в глубине бара. Надо было идти, либо к самолёту и отправляться в путь, либо к заказчику, отказываться от контракта и выяснять, насколько реальны угрозы. Мне почему-то представилось, что Джеремайя воспримет всё совершенно спокойно, молча заберёт конверт и продолжит трапезничать. А потом… Не знаю, что будет потом, но в одном был уверен на сто процентов: в себе я буду крайне разочарован. Войцех, может быть и поймёт, а вот на платформу Хо доступ мне будет закрыт, наверняка.
– Что-то случилось? – прервал мои размышления голос Джеремайи.
– Нет. Всё в порядке, – ответил я и вышел наружу.
Вернувшись к «Беркуту», забрался внутрь, закрыл дверь, снова устроился в кресле и надел наушники.
– Войцех? – произнес в микрофон.
– На связи.
– Ты готов? Не вижу тебя.
– Ещё в ангаре. Последние приготовления. Ты взлетай, я нагоню.
– Хорошо.
Связался с диспетчерской и сразу получил добро на взлёт.
Одна рука привычно легла на штурвал, другая на рычаг тяги. В такие моменты я словно сливался с самолётом. Малейшие вибрации передавались мне от «Беркута» через кончики пальцев. Прохладные рукояти быстро нагрелись до температуры моего тела и казалось, что руки срослись с самолётом, тело потяжелело на несколько тонн, а крылья стали его неотъемлемой частью. И вот я уже не сидел в кресле, а вытянулся над взлётной полосой, шасси отлично отрабатывали на неровностях, поглощая вибрацию. Белые пунктиры под брюхом мелькали так быстро, что превратились в сплошную полосу. Я чувствовал сопротивление воздуха и его податливость под моим неудержимым напором.
Ускорился.
Гул в кабине оглушал, но это была приятная глухота, вызванная стремительной мощью. Моей мощью!
Мне даже не требовалось смотреть на указатель скорости, чтобы определить рубеж – я его чувствовал. Потянул штурвал и тысячи невидимых рук подхватили меня и увлекли ввысь.
Гул сразу стих и превратился в ровный негромкий рокот.
По бокам сверкнули серебром цеппелины платформы. На их фоне «Беркут» казался мелкой птахой, а устрашающих размеров импеллеры, не просто стабилизирующие всю эту гигантскую постройку, но и снабжающие её электричеством, вызывали невольное чувство благоговения.
Белые груды облаков, ослепительные на фоне ярко-голубого неба, устремились навстречу.
Иногда я думал, с чем можно сравнить эти ощущения? Единственное слово, приходящее в голову и хотя бы немного отражающее суть – свобода. Каждый раз взлетая, я окунался в неё с головой. И чем бы полёт ни обернулся дальше, момент отрыва от поверхности оставался неизменно прекрасным.
Заложив вираж и одновременно набирая высоту, я занял эшелон четыре-девятьсот и поставил «Беркут» на курс.
Внизу искрились снегом горные пики. Только наблюдая с высоты можно было оценить величие, раскинувшихся на многие километры, хребтов. Некоторые прятали вершины в облачных шапках, другие подставляли крутые бока солнцу. Бесконечные ущелья, блестящие реки, каменистые плато…
Но любуясь всей этой красотой, я не забывал поглядывать на экраны – вдруг местным на земле снова захочется пострелять?
Тем более, что я пока без прикрывающего. Из-за поспешного отлёта я не успел расспросить Хо, что за ерунда теперь происходила вокруг платформы. Такого раньше не было. По самолётам не палили из ЗРК. Впрочем, эти мысли следовало как можно быстрее отбросить. Во-первых, можно пропустить что-то важное, например, какие-то показания на приборах. Во-вторых, это отвлекало от ощущений и мешало наслаждаться полётом. Поэтому я быстренько очистил мысли, включил автопилот и принялся разглядывать пейзаж.
Солнце светило сзади, и можно было видеть тень от «Беркута», скачущую по заснеженным склонам. В голове всплыл любимый мотивчик, и я принялся негромко напевать. Эйфория, вызванная взлётом, прошла и осталось лишь беззаботное настроение. Понятное дело – это ненадолго, но, считаю, нужно уметь наслаждаться моментами.
Рядом с тенью от моего самолёта вдруг появилась ещё одна. Меньше размером и заметно быстрее. Войцех нагнал, хотя я ожидал его позже.
– Что-то ты быстро, напарник, – проговорил я в микрофон.
Поляк не ответил. Странно.
– Войцех? – попробовал я ещё раз.
В ответ – молчание.
Может показалось? Да нет же, вон четкая тень на склонах. Она была уже впереди моей и удалялась. По идее, «Шмель» прикрывающего должен быть где-то надо мной. Я прижался к стеклу фонаря, пытаясь рассмотреть самолёт напарника. Но ничего не увидел. Только синь неба и рваный слой перистых облаков.
Бросил взгляд вниз. Вторая тень никуда не делась. Что за бред?! Если есть тень, должно быть то, что её отбрасывает. Может какой-то оптический эффект… ну там солнечный свет отразился от снега, потом от облаков, исказился, переместился и бла-бла-бла… Бред! Слишком чёткая и совершенно не похожая на моего «Беркута» тень. А если присмотреться, то и на «Шмеля» тоже не вполне смахивает. Другой рисунок крыла, странно вытянутый фюзеляж, какой-то чуждый, незнакомый. Невольно передернул плечами и снова попытался рассмотреть, что или кто её отбрасывает.
В какой-то момент мне показалось, что на фоне редких облачных лоскутов что-то промелькнуло. Какое-то марево, воздушная рябь. Взгляд не сумел за неё ухватиться, и видение исчезло, будто призрак.
Мне показалось, что я слышу гул моторов, но очень слабо, едва различимо, и это вполне могло быть гулом ветра.
Взглянул вниз: тень «Беркута» снова плыла в гордом одиночестве.
Я даже привстал, чтобы поискать глазами, но скоро опустился обратно, слегка разочарованный.
Интересно, что это было? Может галлюцинации? Остаточные эффекты после вчерашнего Прокола? Кажется, я где-то читал, что подобные вещи возможны, но сам раньше никогда не испытывал, и от других не слышал.
Если же, я действительно видел тень от другого самолёта, то, где тогда он сам? Не невидимка же. Это из разряда сказок для деток. Самолёт – невидимка. Надо же! Нет. Всё-таки не зря после Прокола положено отдыхать пару-тройку дней. Вот чтобы как раз таких моментов и избегать.
И вдруг меня как током ударило: я вспомнил давнюю байку, гуляющую среди Почтальонов. Об одном из первых пилотов, ушедших в Прокол и застрявшем в Барьере. И вырвалась оттуда только его тень, и теперь сопровождает пилотов, которых ждёт подобная же участь.
Сердце заколотилось, стало трудно дышать. Я понимал, что всё это иррационально. Глупости, страшилки, россказни…. Но теперь всё сложилось: птица в салоне, ругань ремонтника, разбившаяся бутылка вина, “Золотой” в кровавой луже, а теперь и тень от невидимого самолёта… или от несуществующего?!
Вселенная не просто намекала, а прямым текстом кричала мне: откажись от заказа! Откажись! Вернись на платформу, отдай конверт и аванс, даже неустойку заплати, но откажись!
Только что я мог ей ответить?
Контракт заключен. Отказаться от него – означало объявить на самого себя охоту. Не знаю, действительно ли Джеремая обладал такими возможностями, но если допустить такое, то как потом жить? Трястись, ловить косые взгляды, шарахаться от каждой тени? Спасибо, я лучше уже от одной, чем от всех подряд.
Я помотал головой и несколько раз вздохнул, успокаивая сердце и подавляя вспыхнувший страх.
Выбор сделан, пути назад нет. Что будет – то и будет, отступать поздно, да и не привык я.
Ещё раз осмотрев небо, убедился, что другого самолёта поблизости нет. Потом проверил на всякий случай показания приборов и стал ждать Войцеха. От беззаботности не осталось и следа, её место заняла тревога.
Напарник нагнал меня спустя час. Рассказывать о призраке я ему не стал. Незачем.
– Злотый, зацени! – в голосе поляка звучали восторженные нотки.
Войцех пролетел надо мной, потом сбросил тягу и показал мне брюхо своего «Шмеля». Под крыльями машины висел полный комплект ракет, и не абы каких, а отечественного производства. Даже гадать не стану, откуда и какими способами Хо их заполучил, но сам факт того, что их поставили на самолёт моего сопровождающего – говорил о многом.
Что же такого ценного было в конверте?! Такие затраты, чтобы доставить какую-то бумажку!
– Мы точно только конверт везём? У меня столько вооружения ни разу на «Шмеле» не было. Едва от полосы оторвался.
– Ну так сбрось, если не нужно.
– Даже, если падать буду, лучше выброшу парашют и кресло, чем пожертвую хоть одной ракетой. Кстати, а ты знаешь, что за тип нас нанял?
– Понятия не имею.
– Я успел пообщаться с Хо перед вылетом. Он рассказал мне, что господин Джеремайя представитель одного крайне влиятельного клана из Дублина.
– Клана? – переспросил я. – У них разве клановая система?
Напрягая память, пытался вспомнить, что знал о Альбионском Пределе. Кажется, какая-то там монархия, правит король и двенадцать рыцарей, общество разделено на сословия, технически недоразвито. Регулярной армии нет, но вооружение водится очень даже продвинутое. Король и рыцари – агрессивные и жадные паразиты, и будь у них приличная армия или хотя бы хорошая авиация – разделённый мир всплакнул бы и не раз, несмотря на Барьеры. Но, как говорят, бодливой корове Бог рогов не дал.
– Слушай, не помню я чтобы у альбов какие-то кланы были, – поделился я с Войцехом.
– Хо сказал, что это неофициалы. Что клан – могущественнее их короля, гораздо агрессивнее и злее. Назвал их как-то странно: «мобы». Как я понял, это типа наших ордынцев. А скорее – просто бандиты.
Я пожал плечами, хотя Войцех и не мог это видеть.
Думаю, что такие имелись почти в каждом пределе. Называться могли по-разному, но суть одинаковая. У альбионцев мобы, в Руссийском Пределе – ордынцы, в Нижнем Китае – ксяндао, у австралийцев – асаги.
Я, правда не слышал о настолько могущественных организациях, чтобы могли открыть на нас охоту по всем обитаемым Пределам, но это вовсе не означало, что таких нет. К тому же, сам Хо явно побаивался Джеремайю, а это что-то – да значило.
За разговорами время летело незаметно, и мы прервали их, только когда впереди, сквозь сизую дымку, показалось тусклое розоватое свечение.
Барьер.
Глава 4
Пейзаж внизу изменился, добавились краски. Горы обрели совершенно мрачный вид. Настроение стало соответствующим. Мы замолчали, тем более что ближе к Разлому связь всё равно прервётся.
Нечто, исходящее от него, так до конца и неизученное, и названное учеными «Барьер», гасило любые радиоволны. Да и не только их: до недавнего времени эта тускло-розовая с медным отливом стена оставалась непроницаемой вообще для всего, кроме ветра, воды и, может, бактерий. Точно никто сказать не мог, потому что организмы людей, животных, птиц, рыб и даже насекомых переставали функционировать, приближаясь к Барьеру. Да что там – техника вырубалась!
Отлично помню, с каким воодушевлением об этом рассказывал нам – курсантам Императорской академии Почтовой службы – ведущий преподаватель истории Степан Евграфыч Качубей. Почему-то именно этот раздел абсолютно все курсанты слушали затаив дыхание. И даже спустя двенадцать лет, в голове звучал драматичный голос старого ученого.
«Когда случился Великий Разлом и появились Барьеры, чего только с ними ни пытались делать. Сначала изучали: собирали данные, измеряли различными приборами, создавали и отправляли к пропасти десятки, а то и сотни зондов. Лучшие умы прилагали все усилия, чтобы постичь тайну, изменившую жизнь целой планеты. Когда у ученых ничего не вышло, за штурвал взялись военные, – при упоминании последних, Степан Евграфыч всегда делал паузу, на краткий миг будто погружался в себя, затем возвращался к реальности и продолжал: – и попробовали уничтожить: стреляли по Барьеру, чем только могли. Израсходовали сотни тысяч снарядов, ракет, тонны взрывчатки, даже ядерные заряды использовали – бесполезно! Только напрасно истерзали и без того покалеченную землю…».
Конечно, какие-то слова из его живописания уже улетучились из памяти, но общий смысл рассказанного засел накрепко. И каждый раз, подлетая к Барьеру, я вспоминал старого историка и его лекции, куда более эмоциональные, чем сухие тексты учебников. Что тогда, что сейчас, все, описанное старым профессором, вызывало в душе благоговейный трепет перед неизведанным и непокоренным явлением.
Единственное, о чём никогда не рассказывал Степан Евграфыч, так это почему и как Барьер вдруг стал проницаемым.
Не знал этого старый историк. И никто не знал. Догадок высказывали множество, теорий строили не меньше, но верного ответа не было ни у кого. Точно известно, что пятьдесят с небольшим лет назад первыми всполошились орнитологи, когда стали обнаруживать дохлых птиц незнакомых, а как позже выяснилось – хорошо забытых старых, видов, потом рыбаки наткнулись на всплывших кверху брюхами рыб, доселе ими не виданных, но, как оказалось, описанных в старинных энциклопедиях и обитающих за границами нашего Предела. С этого и началась новая эра. Исследования показали, что Барьер можно пересечь, хотя дано это далеко не всем – на такое был способен лишь один из десяти тысяч. К таким уникумам принадлежали и мы с Войцехом.
Над головой у меня появился силуэт “Шмеля”.
– Доброго Барьера, Рома, – голос поляка, хрипел и прерывался.
– Добра по обе стороны, Войцех, – привычно ответил я напарнику.
Напарник занял позицию для совместного Прокола. Чтобы Барьер счёл нас одним целым и выпустил из своего чрева так же вместе, от пилотов требовалось выполнить несколько непростых условий: синхронизировать скорость, вектор направления и плоскость полёта, к тому же расстояние между самолётами не должно превышать примерно двадцати метров. Тогда шансы выйти из Барьера на минимальном расстоянии друг от друга существенно возрастали. А малейшее отклонение грозило большим разбросом. Точку же выхода, не то, что просчитать, а угадать не удавалось даже при полной согласованности. Единственное, в чём можно не сомневаться: что окажемся именно в том Пределе, в который направлялись. Как далеко нас “снесёт” внутри Барьера – одному Богу известно.
Каждый раз – лотерея. Вот и сейчас, точка прокола находилась на векторе Дели, а точка выхода могла оказаться где угодно: в Сомалии, Пакистане или над Бенгальским заливом.
Благо конструкторы изобрели синхрометры учитывающие все необходимые параметры и позволяющие нам с Войцехом их согласовать.
Кто и что ни говорил бы, но привыкнуть к прохождению Барьера невозможно.
Найдутся, конечно, бравые Почтальоны, которые, не моргнув глазом, поведают, как они раз за разом пересекают эти стены неведомого излучения, попивая чай и поглаживая при этом филейную часть сидящей на колене куртизанки. Даже уверен, что отыщется немало тех, кто им поверит, поскольку людей, способных преодолеть Барьер и не впасть при этом в кому, очень немного.
Да, мы – забарьерщики – народ уникальный. Ибо далеко не каждому дано стать пилотом, а уж способность оставаться на ногах при перелете через Барьер проявляется вообще у одного на десять тысяч, если не реже.
Тем временем, серо-розовая стена неумолимо приближалась. Инстинкты вопили, орали благим матом, умоляли отвернуть в сторону. Вспомнились все приметы, страх снова сжал внутренности ледяными тисками. Но пальцы лишь крепче сжимали штурвал. И только глаза невольно отыскивали синхрометр и считывали показания.
Когда-то, по прихоти своего воображения, я представил «Беркута» со стороны: темно-серая щепка, бездумно стремящаяся уколоть бок гиганта, вонзиться в бескрайнюю, утопающую в небесах, неосязаемую, будто бы нереальную поверхность. Помню, как ощущение собственной ничтожности перед мощью необъяснимых исполинских сил повергло меня в ужас и шок. С тех пор, старался держать фантазию в узде, но не всегда удавалось. Барьер не имел четких границ. Его обманчивое свечение окутывало самолет задолго до проникновения, и лишь обрушившаяся на меня тугая, упругая, плотно забившая уши тишина возвестила о том, что я внутри.
Глухота всегда наступала неожиданно, как ни готовься к ней. Следом должны прийти тошнота и головокружение.
Ждать себя они не заставили.
Побороть их и не разукрасить приборную панель остатками завтрака стоило мне огромных усилий. Но тут уже на помощь пришли многолетний опыт и собственные небольшие хитрости, постепенно появившиеся после прохождения десятков, а может и сотен – я не считал – Барьеров. Смотреть в одну точку и повторять вслух таблицу умножения.
Как ни странно, но это срабатывало.
Дважды один, дважды два....
Где-то на "дважды семь" сознание скакнуло в уютную гавань обрывочных воспоминаний.... Второй курс академии, самоволка, побег от патруля, ночное купание с незнакомкой….
Когда закончил умножать на три, неощутимое давление Барьера вытолкнуло меня в реальность грубо и бесцеремонно. Словно какой-то гигант схватил меня за шкирку и хорошенько встряхнул. Да так, что зашвырнул прямиком в глубокий космос. Я выругался. Но даже этого не получилось: губы двигались, но звук отсутствовал. Отчего злость нахлынула волной….
Четырежды три…. Мать его, долбанный ублюдок Обрулин, с его задиристым нравом… драка в таверне… разбирательство и трибунал… вместо очередного звания – каталажка и пинок под зад….
Такое случалось. При пересечении Барьера в памяти словно миксер работал. Перемешивал все подряд: хорошее, плохое, доброе, злое… очень злое, невероятно злое! Пальцы стиснули штурвал с такой силой, что тот затрещал… наверное затрещал…. Поганая тишина! Ненавижу!
Пятью восемь…. Мария…. Моя первая любовь… и, вероятно, последняя… привязанности были, но такого как с Марией… нет… Нет-нет-нет! Об этом не хочу вспоминать! Только не об этом! Треклятый Барьер! От безумных всплесков эмоций меня бросало то в жар, то в холод. Теперь, помимо всего прочего, приходилось бороться с собственным рассудком. И способ справиться с этим имелся лишь один – отрешиться от всего. Полностью. От мира, от чувств, от всего, что дорого или ненавистно, от друзей и врагов… от себя самого….
Семью три….
Пустота навалилась на грудь и вдавила в кресло. Я стал никем и ничем. Ни плотью, ни духом…. Но при этом меня разрывало изнутри. Время остановилось. Все, что оставалось – считать….
Семью шесть…. Цифры… только цифры… Семью семь….
А что если я завязну в этом розово-сером ничто? Что если не выберусь, и безмолвная агония продлится вечно?!…
Семью восемь….
Ужас. Дикий, безудержный… Невыносимо….
Семью девять….
Не слышно даже биения собственного сердца и дыхания. Будто умер, но при этом жив. Жуткое чувство. И если кто-то скажет, что привык к такому – нагло соврет.
Восемью один….
Розовое свечение Барьера, придавало кабине мрачный, потусторонний вид. Казалось, что тени шевелятся, трепещут, пытаются оторваться от породивших их предметов.
Восемью четыре….
Тишина… тишина… тишина!
Я перестал быть человеком и превратился в стремление. Стремление поскорее вырваться из страшного состояния. Мысленно пытался заставить время ускориться, сдвинуться с мертвой точки. Скорее! Ну же! Шевелись! Будь ты неладно…. Восемью семь!
Но мерзкие ощущения стали отступать лишь после «девятью пять»…
Причем так быстро, будто волна схлынула с берега, откатившись обратно в море бесконечности.
К завершению счета я снова стал таким, каким ощущал себя на входе в Барьер. Даже чуть более спокойным, расслабленным. Взирал на все с интересом и легким восторгом.
Отсутствие звуков придавало полету нечто мистическое. «Беркут» продолжал движение в абсолютной тишине.
Потом самолет тряхнуло. Первый признак скорого выхода из Барьера.
Выкуси призрачный пилот!
Начали возвращаться звуки. Раздававшиеся снаружи, они рвались, искажались до неузнаваемости и резко гасли. Зато внутри самолета скрежет корпуса и треск обшивки доносились пугающее ясно и четко. Казалось, «Беркут» вот-вот развалится на части. Снаружи бесновался ветер, угрожающими завываниями внося свою лепту во всю эту устрашающую какофонию. Но вот чего я не слышал, так это гула моторов. Каждый раз преодолевая Барьер, я втайне надеялся, что этого не случится, что двигатели не заглохнут. Чихнут, кашлянут, на какой-то миг подавятся излишками топлива, но все же справятся, исторгнут из себя всполох пламени, зайдутся клубами дыма и продолжат работать.
Чуда не произошло. Дизеля молчали, а лопасти все медленнее рубили воздух.
Что ж, ладно! Нет – так нет! Буду действовать как обычно! На стандартную процедуру запуска двигатели не отозвались.
Щелкнул тумблером вспомогательной силовой установки. Никакой реакции.
