Читать книгу Храм на развалинах - Рубен Самвелович Аракелян - Страница 1

Про охоту

Затаив дыхание и кое-как стараясь сдержать дикую дрожь в груди, она прижалась спиной к холодному мху во впадине под большим дубом. Вся картина перед полуслепыми глазами сливалась в неразличимую мрачную кашу, а предательски громкий стук собственного сердца, грозившего вот-вот покинуть рамки сдерживающей его грудной клетки, не давал сфокусировать взор на чем-то конкретном. Ей казалось, что все вокруг движется, что движение можно различить в предрассветной темноте со всех сторон, куда бы ни был направлен ее взор. Снова и снова перед глазами возникала ужасная картина. Он продолжала видеть изувеченное страхом лицо одного из своих спутников, его мертвенно бледную кожу на щеках и лбу, на котором выступили крупные капли холодного пота. Его уже давно нет, а он все продолжает протягивать к ней свою окровавленную руку, в надежде на то, что она все-таки схватит его и каким-то невероятным чудом спасет. Ей хотелось отмахнуться от этой руки, сделать хоть что-нибудь, чтобы она пропала из виду, чтобы не мешала ей смотреть прямо перед собой, но та снова и снова протягивалась к ней, и полные страха огромные глаза непрерывно заглядывали прямиком в ее душу.

Слева в темноте что-то хрустнуло, может ветка, сломанная ею самой при безудержном бегстве, наконец, отломилась и приземлилась на влажную траву. Но только немного замедлившее свой ритм сердце вновь будто бы сорвалось с цепи. Она боялась повернуть голову в том направлении, откуда исходил звук, а глазные яблоки давно уже нащупали границу собственной подвижности. Даже они, казалось, издавали обличающий ее скрип при движении. Несколько мучительно долгих секунд не было слышно ничего, кроме шевелящейся на ветру листвы, но потом звук повторился, теперь уже гораздо ближе, чем прежде, и она, вырвавшись из своего укрытия так быстро, как это только возможно, побежала вперед, не разбирая тропы, ломая тонкие ветви на собственном пути и на полном ходу врезаясь в толстые, падая и снова поднимаясь, затрачивая на все это доли секунды. Ступни, ноги, грудь и спина болели невыносимо, но это была не ее боль. Она была слишком далеко, чтобы сейчас ее ощутить. Что угодно, только не стать тем ее спутником, взирающим молящим о спасении взглядом с протянутой вперед рукой. Глаза не видели ничего, кроме сливавшихся в единый витиеватый узор массивных стволов и ветвей. Ушами она вычленяла из создаваемого хаоса каждый звук, производимый ею, будь то учащенное дыхание, хруст ветвей на пути или шелест травы с опавшей листвой под ногами, но вместе с этим она слышала еще кое-что. Звук будто бы дублировался, повторяя все то, что производила она сама. От осознания этого она могла бы еще сильнее ускориться, подталкиваемая растущим страхом, но ноги и без того работали на пределе. Мысль о том, что это может быть обычное эхо, даже не появилась в ее сознании. Кто-то или, вернее, что-то преследовало ее, нагоняя со спины, двигаясь по проделанной ею же тропинке. Казалось, что звук повторяющихся мощных шагов становился все отчетливее с каждым новым мгновением, и когда он прозвучал уже буквально за спиной, земля ушла из-под ног, и она провалилась в темную пустоту. Лишь на долю секунды она подумала, что все кончено, что то, что гнало ее, наконец, настигло, и именно так выглядит смерть, мгновенная и безболезненная. Но боль в боку, спине и шее перечеркнула и эту ее догадку. Она ударилась о резкий склон, усеянный острыми камнями и твердыми сухими ветвями, подлетела, перевернулась в воздухе и снова упала, на этот раз на другой бок, после чего кубарем покатилась куда-то вниз. Сознание то уходило, то возвращалось вновь с каждым новым ударом головой о поверхность склона, а она все продолжала катиться вниз, словно сброшенный с горы мешок, не в силах хоть сколько-нибудь замедлить собственное падение. Наконец, ударившись о ствол дерева, она упала на живот, ощутив щекой влажную липкую землю. Руки и ноги не слушались ее больше, сил продолжать бег не осталось. Она удивилась, что и без того бежала достаточно долго. Теперь же, открыв глаза, она видела только два ботинка, бесшумно двигавшихся в ее направлении. Это произошло, преследователь все же нагнал ее. Вдруг стало смешно. Меньше всего она ожидала, что у убившего ее спутников на ногах будут вот такие ботинки. На подошве даже есть название фирмы. Она видела, как преследователь присел прямо перед ней, и ощутила на шее теплые пальцы. Сквозь гул и звон в ушах пробивался еще какой-то звук. Тот, которые она уже и не надеялась услышать. Это был голос, тихий и далекий шепот.

– Эй, ты жива?

Еще меньше она ожидала, что он будет справляться о ее состоянии, стало даже немного обидно, что все именно так развивалось, но все равно она попыталась кивнуть, так как сил на полноценный ответ попросту не было.

– Ни слова, – повторил шепот.

Как будто бы она как раз собиралась разговаривать.

– Не шевелись. Он еще здесь. Пусть уйдет. Пусть подумает, что ты умерла.

Она не понимала, о ком идет речь, но повиновалась, так как иного выхода все равно не было. Ноги в фирменных ботинках пропали из виду на какое-то время. Вскоре они вновь возникли в поле зрения, абсолютно бесшумно.

– Встать сможешь?

Она попыталась пошевелить руками. Это далось ей с огромным трудом. Все, что она сумела, это немного приподняться над землей, встав на локти. Чьи-то теплые руки с силой дернули ее вверх, и вот она уже повисла на чьем-то плече, безвольно раскачиваясь взад и вперед в такт шагам фирменных ботинок. Ей казалось, что путь длился целую вечность, и она совершенно точно была не в силах определить, в каком направлении они движутся, как и не смогла бы указать направление, по которому она совершала свой отчаянный забег не так давно. Было слышно только мерное и четкое дыхание человека, водрузившего ее тело себе на плечи. Она даже не могла разглядеть, кто это был, но с огромным трудом все же приняла мысль, что, раз он затрачивает столько усилий, то, наверняка, он не был тем самым преследователем, гнавшим ее через лес последние пару часов. В воздухе пахло хвоей. Боль нахлынула мгновенно. Так долго сдерживаемая и неосязаемая, она будто бы пролилась наружу, как только появилось чувство, отдаленно напоминавшее ощущение безопасности. Разумеется, в той степени, в которой это вообще было возможным. Мысли стремительно спутывались в огромный клубок и проваливались куда-то вглубь, на задворки сознания, а и без того мрачная картина перед глазами стремительно тускнела до тех пор, по ка совсем не исчезла. Какое-то время она еще ощущала, как ее тело безвольно колышется на плече незнакомца, но и это ощущение ушло так же незаметно, как и все другие. Теперь перед глазами не было больше ничего, кроме протягивающего к ней окровавленную руку человека, через секунду исчезающего в ночном лесном мраке с таким истошным криком, от одного воспоминания о котором хотелось расплакаться. Как же ее угораздило оказаться в такой ситуации? Как угораздило саму эту ситуацию из киношной в одночасье обернуться самой что ни на есть реальной? Вся эта кровь, весь этот страх, все это было таким ненастоящим, таким далеким, таким невероятным… И вот она уже бежит через ночной лес, в который сама пришла по доброй воле, и от того, как быстро и как долго она сможет перебирать ногами, зависит то, увидит ли она следующий рассвет. Разве это не безумие? Разве в реальной жизни такое случается? Как вообще такое могло произойти? В утерянном сознании было столько сожаления, сколько не бывает в моменты, когда оно, сознание, пребывает на своем привычном месте. Она так и порывалась заречься ходить туда, где может таиться хоть какая-то опасность. Но она сдержалась, не став этого делать. Для начала нужно было хотя бы просто снова пойти, что уже представлялось весьма сложным, учитывая боль, которую она ощущала в ногах сквозь километры пустоты, отделявшие ее сейчас от собственного искалеченного тела. В такие мгновения хочешь просто снова ощутить землю под ногами, просто вдохнуть воздух полной грудью, просто ощутить запах, просто увидеть солнце… Хочешь все то, к чему прежде настолько привыкла, что уже перестала замечать. Ей стало стыдно. За то, как она перестала ценить вещи и явления, сопровождавшие ее на протяжении предыдущей жизни. За то, как она не протянула руку тогда, когда к ней была протянута рука, пусть в этом и не было никакого смысла. За то, как она висит мертвым грузом на плече незнакомца. И снова это желание пообещать всем высшим силам, наблюдавшим за ней, что жизнь ее непременно изменится, если только эти самые силы сохранят эту жизнь для нее. О том, что было там, в лесу, у костра, она старалась не думать. Но непременно пообещала бы высшим силам, что подумает об этом, если они сохранят ей ее жизнь.

Первое, что она ощутила еще до того, как открылись глаза, было тепло. Такое долгожданное. Она очень сильно по нему скучала. Воздух был сухой, совсем не похожий на тот, с запахом хвои. Затем послышался хруст и треск костра, сквозь еще опущенные веки пробивалось яркое пламя. Медленно приоткрыв глаза, отчасти из-за того, что они все еще болели, как и все остальное тело, а отчасти из-за того, что было ужасно страшно увидеть то, что могло сейчас предстать перед ее взором, она обвела взглядом небольшую лужайку в тесной низине, земляные края которой служили чем-то вроде стен. Повторив движение глаз, она увидела, что у, на первый взгляд имевшего естественное происхождение места есть крыша. Сломанные тонкие ветки с еще не успевшей пожелтеть листвой плотно прилегали друг к другу, образуя что-то вроде навеса над низиной. Это была землянка, входа в которую не было видно. Она осмелилась открыть глаза еще шире и теперь уже осмотрелась повнимательнее, обведя взглядом по периметру импровизированного жилища. Увидев напротив себя человека, которого не освещал потрескивавший костер, и которого она отчего-то не заметила прежде, она вскрикнула и хотела вскочить на ноги, но жуткая боль, пронзившая правый бок, будто бы сильным толчком сверху вернула ее в исходное положение. Незнакомец не шелохнулся. Он смотрел на нее своими блестевшими в пламени глазами на вымазанном грязью лице, медленно отрывая листья с небольшой веточки, которую держал в руках, и погружая их себе в рот, после чего так же медленно их пережевывая. Понадобилось несколько долгих секунд для того, чтобы уяснить, что он не представлял для нее угрозы. По крайней мере – сиюминутной. Наверно, в этот момент следовало бы испытать подобие замешательства, но события последних часов словно бы отучили ее удивляться. Он молчал и продолжал жевать листья, даже не моргая, пристально глядя ей прямо в глаза. Способность читать чужие мысли сейчас была бы как нельзя кстати, вероятно, именно для таких случаев ее и придумали. Этот тяжелый и могущий означать абсолютно все, что только можно было себе представить, взгляд доставлял почти что физический дискомфорт. Очевидно, он ожидал от нее какой-то реакции, чтобы уже на основании этих действий или слов сделать какие-то собственные, ясные только ему одному, выводы, но она не могла себя даже заставить посмотреть в его глаза дольше, чем долю секунды, не говоря уже о словах или, тем более, действиях. Во всей этой до крайности странной ситуации очевидно было только одно – он спас ее, и теперь она в относительной безопасности. По крайней мере, в сравнении с тем положением, в котором она была, прорываясь сквозь лесную чащу, преследуемая чем-то необъяснимым. Перед глазами вновь возникла вспышка, в которой мужчина тянется к ней окровавленной рукой, а через мгновение исчезает где-то в темноте. Наверно, в этом относительном покое можно было уже подумать о том, что именно приключилось, расслабить наконец собственное сознание, дав ему хоть немного проанализировать случившееся и увиденное, но невероятный страх, словно сигнальный предохранитель, пропускал через все тело все новые и новые импульсы озноба всякий раз, как только она пыталась вспомнить то, что преследовало ее. Будто бы сознание в паре с подсознанием решили установить своего рода табу на этот образ и на все мысли, так или иначе с ним связанные. Можно было вспомнить ощущения, можно было, при желании, ощутить запахи, даже почувствовать боль от вонзающихся в щеки острых веток, но только не зрительные образы, которые хоть как-то могли бы пролить свет на абсолютный мрак ночного леса, наполненного необъяснимым ужасом. Сейчас, под пристальным взглядом не моргавших глаз, все произошедшее начинало казаться дурным сном. Предельно дурным. Возникло желание наконец проснуться и засмеяться от резкого и оглушительного осознания нереальности произошедшего. Но как она ни старалась, пробуждение все не происходило. Будто бы она была обязана непременно досмотреть сон до логического финала, до которого отсюда, с этой точки обзора, судя по всему, было еще очень далеко. Такое давящее ощущение безысходности, тщетности любых попыток изменить хоть что-нибудь в заранее подготовленном и детально расписанном сценарии. Если это действительно сон, то можно восхититься фантазией собственного подсознания. И ужаснуться его мерзостью и безжалостностью.

Она позволяла себе смотреть на него лишь мельком, как бы минуя его собственным взглядом, осматривая обстановку вокруг. Он был высоким и массивным, это было ясно даже наблюдая за ним таким ограниченным способом. Длинная куртка, очевидно бывшая когда-то темно зеленого цвета, сейчас была практически так же перепачкана грязью, как и его лицо, и ботинки. Более или мене чистыми оставались лишь кисти рук, с которых снял перчатки, чтобы удобнее было обдирать листья с ветки.

– Кто ты такая?

От неожиданности она снова вздрогнула, причинив самой себе сильную боль в боку. Он даже не пытался говорить шепотом, будто бы совершенно не боялся быть услышанным за пределами этого нехитрого укрытия. Неважно, было ли это бесстрашие или безрассудство, оно пугало ее до оцепенения. Она старалась вслушиваться в ночную темноту, но слышала лишь треск сучьев в пламени. И как следовало отвечать на этот вопрос? Он хотел услышать ее имя?

– Эльза, – тихо ответила она, после чего прокашлялась и добавила, – мне следует поблагодарить вас за спасение.

– О да, черт возьми, – ответил он, слегка кивнув, но все еще оставаясь неподвижным, – скажи, Эльза, какого черта ты тут делаешь?

И снова странный вопрос. Где тут? В этой землянке?

– В каком смысле? – уточнила она как можно более тихо.

– Тут до ближайшего городка сорок километров через лес по горам. Да и тот городом именуется только на вывеске при въезде. Там человек сто живет, не больше. До железнодорожной станции в два раз больше. До аэродрома – в три. Ну так что, Эльза? Как ты тут очутилась?

– Мы… Мы из организации по защите природы. Научная экспедиция. Исследуем почву.

– Ну и как?

– Что, как?

– Как исследование? Исследовали уже?

Перед глазами снова возникла окровавленная рука и полные ужаса глаза на бледном лице, молящем всем своим видом о помощи.

– Вас ведь было шестеро? – он не стал дожидаться ответа, поняв, что его не последует, – ты видела, как кто-нибудь спасся?

– Нет, не видела. А… Откуда вы....?

– Я видел вас. Смотрел, как вы пересекли черту. Вы ведь из Белой Скалы вышли? И что, вас никто не предупредил, что сюда идти не нужно?

– Там только хозяин парковки для грузовиков мог говорить на нашем языке. Он не слишком общителен. Постойте, а какую черту мы пересекли?

– Границу.

– Границу чего?

– Его охотничьих угодий.

Она ощутила, как сердце снова застучало по ребрам с внутренней стороны. К горлу подступил огромный ком, отказывавшийся проваливаться внутрь со слюной. Из-за него стало трудно дышать. Этот человек говорил о нем.

– Что это было, там, в лесу? – спросила она неуверенно, не зная точно, хочет ли услышать правдивый ответ.

Но собеседник лишь слегка пожал плечами и качнул головой, погружая в рот еще один листок, сорванный с ветки.

– Не знаю, – равнодушно ответил он, – а ты что видела?

Не знает? Как это, не знает? Он ведь только что дал понять, что понимает, что произошло, что в курсе, что на них напали.

– То есть, не знаете? Вы же про угодья говорили…

– Ну я не знаю, что это такое. Поэтому и спрашиваю, что ты видела. Может, тебе удалось его рассмотреть. Знаю только, что он охотится.

– Охотится на что?

– На все. На зверей, на птиц. На людей. Так ты рассмотрела его? Он ведь был совсем близко. Я видел, как он почти тебя нагнал там, – он указал пальцем руки, со сжимаемой в ней веткой куда-то вверх, ей за спину, – на вершине холма.

Выходит, чувства ее не подвели. Он действительно преследовал ее. И он действительно нагнал бы ее, ни упади она с вершины и ни покатись кубарем в самый низ. От осознания этого не сильно полегчало.

– Что же он не спустился за мной? Я ведь уже не могла бежать.

– Он не охотится здесь, в низине. Только на плато. Квадрат в два десятка километров по диагонали. Там есть три вершины, на них он тоже не поднимается. Мы сейчас у самого края квадрата. Ну и, как я понял, он не ловит то, что само идет в руки. То есть, ты перестала ему быть интересной, когда упала без чувств. Поэтому я сказал, чтобы ты не шевелилась.

– Да что же это такое?! – чуть ли ни плача, простонала она, – как такое вообще возможно?

Он пожал широкими плечами, продолжая жевать.

– Не имею понятия. Похож на человека, но только издали. Сблизи становится ясно, что это что-то другое. Высокое, руки длинные, ниже колен опускаются. Еще большая голова.

– Это что, какое-то животное? Медведь?

– Ты много медведей видела, которые на двух ногах бегают?

– Ну, может большая обезьяна?

От глупости этого предположения отчего-то стало стыдно. Должно быть, на его перепачканном лице сейчас ширилась саркастичная улыбка, какой родители награждают своих детей, когда те выдвигают самые невероятные теории.

Это казалось самым настоящим ночным кошмаром. Пора бы уже просыпаться. Давно пора, где-то на вершине холма, с которого она упала.

Он в очередной раз качнул головой.

– А вы…? – она неуверенно взглянула ему в глаза, чуть ли ни впервые за все время, – кто?

– Я – местный обитатель. Охочусь тут.

– Тоже охотитесь?

– Ага, именно так, – он прожевал и проглотил один из последних листьев с опустевшей ветки.

– И как же вы…? Ну, я имею ввиду, как вы смогли выжить? Вы же сказали, что оно и на людей тоже охотится.

Он снова пожал плечами.

– Ну я охочусь тут дольше, чем он.

– А давно он тут вообще?

– Не знаю. Точно больше пяти месяцев.

– С чего вы взяли? – спросила она.

– Ну с того, что я встретил его тут около пяти месяцев назад, – он отвечал спокойно, будто бы все происходящее представляет собой вполне обычную картину, и ничего особенного в неопознанном хищном существе, убивающем в лесу, нет вовсе.

– А живете вы где?

– У Белой Скалы. Но не в самом поселке. Рядом.

– Это же в тридцати километрах отсюда.

– Ну да, – ответил он, качнув головой и бросил опустевшую ветку в огонь.

– И как вы сюда попали, через эти его угодья? Обошли?

– Нет, – он опять покачал головой, – так же, как и вы. Гнал оленя, увидел странный след, пошел по нему, набрел на что-то вроде логова. Потом он напал, но я был готов. Сумел убежать. Он гнал меня до одной из вершин. Оттуда я и следил за ним первое время. Потом, когда попытался прорваться, как и ты, упал со склона. Вот так и очутился.

Она не могла поверить услышанному.

– И что, вы тут уже пять месяцев?!

– Ну да.

– Тут, в землянке?

– Ага, – ответил он безразлично.

– Но как же вы выжили вообще?!

– Не понимаю вопроса. В смысле?

– Я про пять месяцев, – уточнила она, – как вы тут прожили эти пять месяцев? Это ведь очень долго.

– Ты извини, но я никак не разберусь, о чем именно ты тут спрашиваешь. В каком смысле?

– Вам ведь нужно было есть. Нужны были хотя бы элементарные удобства.

– Удобства? – на его перепачканном лице теперь уже совершенно точно появилось подобие улыбки, мелькнувшей белыми зубами в красноватом свете костра, – какая разница, здесь или там? Или ты думаешь, что мы тут в супермаркет за продуктами ходим?

– Почему же вы не пытаетесь уйти? Нужно обойти этот его квадрат, про который вы говорили. Выйти к Белой Скале, или к поселку на юге, я помню, что на карте там было какое-то поселение…

– Зачем?

– Чтобы позвать помощь!

– Для чего тебе нужна помощь?

– Чтобы поймать это существо! Оно убивает людей. Это нельзя просто так оставить.

– А никто и не собирается. Что я, по-твоему, тут делаю?

– Что делаете?

– Делаю то, что делал всю жизнь. Что до меня делал отец, а до него его отец.

– И что же это?

– Охочусь.

– На кого?

– На него, – он снова указал пальцем куда-то вверх, ей за спину.

Снова возникло ощущение нереальности происходящего. В глазах человека напротив горел огонь. И не тот, что отражался в них. Это было настоящее пламя, которое вспыхнуло, как только он упомянул о роде своих занятий. Он был сумасшедшим, это совершенно точно. Косноязычие изначально показалось ей признаком необразованности, ведь тут на сотни километров нет ни одной школы. Немудрено вырасти безграмотным, а он только что сам признался, что вырос здесь, именно в этих местах. Но теперь становилось ясно, что с головой у этого человека не все было в порядке. Он сказал, что охотится на то существо, убившее целую группу людей не дольше чем за одну минуту.

– Полгода?

– Ага. Долгая охота.

Она впервые заметила стоявшую у него за спиной длинную винтовку. Отсюда казалось, что она стволом подпирает ветвистый потолок. Из всего скопления информации, переваривавшейся сейчас в ее затуманенном разуме, очевидным было только одно – нужно было выбираться отсюда. Ясно было, что этот человек задумал тут умереть. Она снова и снова пыталась прогнать из головы мужчину, тянущегося к ней окровавленной рукой.

– Что такое? – спросил он, очевидно заметив скептицизм, с которым она восприняла последнюю информацию, – считаешь меня психом?

Некоторое время она обдумывала, стоит ли отвечать прямо на поставленный вопрос, и не сулит ли ей эта прямота очередную порцию неприятностей. Собеседник оставался столь же безэмоционален, как и в самом начале их нетипичного знакомства. Он вел себя так, будто в принципе не мог испытывать никаких эмоций. О его душевном состоянии лишь отдаленно можно было судить по глазам, большим и широко открытым, а еще практически не моргавшим вовсе, отчего он, когда долго молчал, походил на восковую фигуру, восседавшую у костра и готовившуюся вот-вот начать плавиться от тепла, исходящего от пламени.

– Отчасти, – наконец ответила она.

– Что это еще за отчасти? Можно быть либо психом, либо здоровым. Никаких тебе частей. Я понимаю тебя. Все это выглядит, так скажем, непривычно для глаз… кем ты там сказала ты являешься?

– Я биолог.

– Ну как скажешь. Для биолога из большого города это все выглядит не вполне нормально. Но люди здесь живут таким образом много десятков лет. Они выживают, охотясь в этом лесу. И тут происходит такое. Трое охотников из Белой Скалы пропало с прошлой осени. Ты говоришь, можно обойти этот квадрат. Но тут река по ту сторону, – он снова указал рукой куда-то вдаль, – чтобы до нее добраться, нужно идти напрямик, иначе, если в обход, путь туда-обратно может занять больше двух недель. По горам, через лес, с грузом. Вы-то в эти ваши экспедиции отправились на квадроциклах с прицепами. У нас тут в лес пешком ходят.

– Но почему не вызвать помощь? Почему не сообщить людям о том, что здесь твориться? Ведь это, очевидно, не просто какой-то хищник.

– Ну да, можно было бы. Сбежать, добраться до радио и вызвать людей из большого города. Да, так можно было бы поступить. И даже можно было после этого вернуться домой и рассказать отцу. Пусть и будет стыдно. Но тут есть одно «но».

– И какое же?

– В этом лесу я убиваю. Понимаешь?

– В каком смысле?

Он немного подался вперед так, что пламя осветило грязное лицо и полные недоумения глаза. Он совершенно точно был удивлен, что приходится растолковывать такие, по его мнению, очевидные вещи.

– Эти твои вопросы… Ты слишком часто не улавливаешь смысл? В этих лесах мой отец добывал себе еду, а теперь я. И, когда придет время, мой сын тоже придет сюда за едой для себя и своих детей. Ты советуешь мне бежать домой и сказать отцу, чтобы позвал тех, кто защитит нас? Ты точно не улавливаешь смысл.

Ей вдруг стало смешно. Взрослый мужчина просидел полгода в яме только потому, что ему стыдно вернуться домой. Живым.

– Жертва убегает от охотника, – продолжил он, – я не жертва.

За удивлением от услышанного пришла злость от осознания фактов.

– Вы понимаете, что если бы сразу вернулись и вызвали подмогу, то люди бы остались живы?

– Думаешь? А может умерло бы гораздо больше людей. Или ты предпочитаешь, чтобы умирали только незнакомые тебе? Я видел, как он исчез. Я держал его на прицеле, он забежал за ствол дуба, а с другой его стороны не выбежал. Он разорвал шатуна своими лапами, оторвал его голову, выдернул ее вместе с позвоночником и повесил на периметре своего логова. Это точно не медведь. Я сомневаюсь, что кто-то сможет его убить. Кроме меня.

Его сумасшествие теперь не вызывало никаких вопросов. Хоть он и оставался неподвижным, как и прежде, глаза его полыхали ярче костра, горевшего перед ним.

– Да? И как же вы намерены это сделать?

– Я приду прямо в его логово и пущу пулю в его огромную голову. Точно так же, как я делаю всегда. Ты точно уверена, что никто из твоих друзей не выжил?

Она качнула головой, надеясь, что всплывшие вновь образы выскочат вместе с этим движением.

– Жаль. Так у нас было бы больше шансов.

– Почему вы до сих пор этого не сделали? Раз так уверены.

– Мне нужно было время, чтобы изучить его. Эта его маскировка. Она очень странная. И интересная. Он будто бы сливается с лесом. И чувствует. Он все чувствует. Это не человек, нет. И это точно не животное. Он ощущает меня всякий раз, стоя там, наверху. Но теперь я знаю, когда и как он ее снимает, эту свою маскировку. Как только рассветет, все закончится.

– Что закончится?

– Охота.

– Закончится? Но мои ноги… Я не смогу долго бежать.

– А тебе и не нужно будет. С рассветом я укажу тебе направление, следуя которому ты выберешься отсюда, – он замолчал на некоторое время, непрерывно глядя собеседнице прямо в глаза, будто бы читая ее эмоции, ее реакцию на его слова, – говорю же, я очень хорошо его изучил за пять месяцев.

Теперь выяснилось, что он знает путь, по которому можно выйти из леса, не умерев от голода и жажды по пути, как, вполне вероятно, завершилось бы путешествие в обход зоны охоты неведомого существа. Этот человек был настолько же глуп, насколько уперт и смел. Было вполне очевидно – он искренне верит в то, что ему по силам одолеть в одиночку такого врага. Наверно, с точки зрения его коллег по охотничьему цеху, это не могло не заслуживать уважения, такая целеустремленность и отвага. Но с точки зрения обывателя, нежелание во что бы то ни стало спасти собственную жизнь, как первостепенная задача для каждого обычного человека, вызывали только недоумение и даже отчасти жалость. Он собирался умереть здесь, в этом лесу. Наверно, он бы ответил, что все равно все завершится именно таким образом. И действительно, глядя со стороны, нельзя было не согласиться с таким взглядом. Какая, по большому счету, разница, когда именно это случится? Подобное существование казалось ей настолько же оставленным в далеком прошлом пережитком, как и, например, рыцарство. Он напоминал ей солдата, который на утро пойдет в атаку на превосходящего многократно в численности врага, причем сделает это в первых рядах. Его ограниченность и глупость больше не вызывали сомнений. Была только одна причина, по которой она все еще доверяла ему. Он, вполне вероятно, прожил здесь, в этой землянке дольше пяти последних месяцев, деля территорию с ужасным огромным кровожадным безжалостным существом, при этом он умудрился пережить прямое столкновение с ним. Да, она тоже его пережила, но сумела бы она остаться в живых, если бы не он? В любом случае, единственное, что ее сейчас заботило, это собственная жизнь. Он поможет ей ее спасти, иначе стал бы он вообще тащить ее на плече в эту свою землянку, а то, что он при этом сделает со своей, так это уже вторично. В конце концов, каждый волен сам выбирать свою участь. Судя по его речам и поведению, свою он уже давно выбрал.

– Что же это такое, как думаете? – спросила она, когда пауза в разговоре обернулась неприятно долгой.

Он в очередной раз пожал плечами. Для человека, собиравшегося совершить то, что он планировал, он слишком многого не знал, судя по частоте использования этого жеста.

– Я видел не больше твоего. Похож на человека, только гораздо выше, большая голова, длинные руки, как у гориллы. Он – идеальный охотник. Все его тело как будто создано для того, чтобы делать то, что он делает. Ну и, конечно, он гораздо сильнее любого из людей, которых я когда-либо видел. Как напал на ваш лагерь… Он действовал, как кошка. Осторожно подкрался, долго наблюдал…

– Вы и это видели? – спросила она, уже совершенно не удивляясь.

Протягивающий руку человек снова и снова пытался прорваться через подсознание к глазам. Нужно было оставить его позади. Ситуация требовала именно этого. Само собой, к этому образу она будет возвращаться всю свою оставшуюся жизнь. Он будет сниться ей ночами, будет приходить с каждым новым учащенным ударом сердца в груди. Но сейчас нужно было не дать ему сковать конечности так, как сделал оригинал.

– Конечно, – ответил он безразлично, – я ведь сказал – он охотится за своей добычей, а я охочусь за ним. Скоро это все закончится.

Он ведь мог выстрелить в воздух. Просто подать сигнал. Хотя бы закричать, в конце концов. Ведь мог же? Он же дал понять, что знает, где нужно прятаться. Но вместо этого он смотрел, как это существо разрывает в клочья ни в чем не повинных людей. «Изучал», как он это называет.

– Скоро начнет светать, – сказал он, поднимаясь с земли и наступая на догоравший костер своим фирменным ботинком, – пора выходить.

Она впервые попыталась пошевелить ногами. Те будто бы отвечали на ее приказы с задержкой, но все же повиновались и подняли ее в вертикальное положение. Больше всего болел бок и спина. Чтобы начать идти, нужно было немного размять застывшие опухшие суставы. Он отодвинул ветки, образовывавшие крышу, и исчез в предрассветной темноте. Он сделал это так быстро, его фигура испарилась так бесшумно, что она даже на время потеряла ориентацию в пространстве, не поняв вовремя, что именно произошло. Через мгновение сверху в образовавшуюся дыру опустилась рука.

– Хватайся, – раздался голос сверху.

Она безропотно повиновалась. Сильным движением ее вытянуло наружу. На секунду боль в боку усилилась многократно, но потом, когда острота спала так же резко, как и возникла, стало гораздо легче дышать. Очевидно, несколько ребер были треснуты, и в положении стоя не доставляли столько же дискомфорта, как и в полусогнутом состоянии, в котором она пребывала все последние часы.

– Сможешь идти? – спросил он.

Сейчас, стоя рядом в этой низине, где-то в пятидесяти метрах от крутого склона, по которому она не так давно стремительно катилась, она почувствовала, насколько могуч был ее спаситель. Ее макушка не доставала даже до его плеча. При таком ракурсе многое из того, что он говорил, сидя у костра, что казалось совершенной глупостью и авантюрой, обретало хоть какой-то смысл, пусть и все еще совсем незначительный.

Она кивнула в ответ.

– Хорошо. Вот, держи, – он протянул ей какой-то круглый грязный предмет, очень холодный на ощупь, – это компас. Пойдешь отсюда прямиком на северо-восток, никуда не сворачивая. Если будешь идти без привалов, то к вечеру выйдешь на тропу с указателем. Оттуда, от указателя, час пути строго на восток до лесной сторожки. Там ты сможешь переночевать.

– Но разве это не будет в его квадрате…?

– Не волнуйся. Сторожка на возвышенности, он к ней не подойдет. Кроме того, к этому времени все уже будет кончено.

Ей стало жаль его. Он, вероятно, умрет страшной, хоть и довольно быстрой смертью в ближайшие пару часов. Как же он может быть так уверен в собственном успехе?

– А вы?

– За меня не переживай. К завтрашнему вечеру мы вместе вернемся в Белую Скалу, – он протянул ей изрядно помятую алюминиевую флягу с водой.

Воздух этим утром был холодным. Осень постепенно отступала перед неумолимо надвигающейся долгой зимой длинною в полгода. Очень скоро листья на этих вековых дубах опадут, ветви и земля покроются толстым слоем мерзлого снега, и только высокие ели так и останутся зелеными, и ничто не сможет изменить именно такой расклад, никакая внешняя сила. Она вдыхала холодный воздух с каждым новым шагом, стараясь принять как можно больше этой свежести в себя, на тот случай, если вскоре случится так, что ее будет катастрофически не хватать. Слабые опухшие ноги дрожали от холода и страха. Липкая мокрая ткань утепленных штанов, так и не высохших за ночь у костра, только утяжеляла каждый шаг, а тяжелая куртка на плечах, казалось, весила целую тонну, но, не смотря на все это, она продолжала идти вперед и не собиралась останавливаться до самого вечера. Она пройдет этот путь, совершенно точно, и ничто ей не помешает, никакие внешние или же внутренние факторы. Склон в указанном направлении был гораздо более пологий, и ей не пришлось карабкаться наверх, используя руки, удалось просто взойти на него. Наверху стало гораздо страшнее. Весь путь до этого она чувствовала эту мнимую безопасность, внушенную ей ее спасителем. Здесь же, наверху, она была в полном одиночестве, один на один с самым страшным врагом. Да, до сих пор не было повода усомниться в советах и уверениях, полученных у землянки, но что если все пойдет не по их плану? Что, если оно уже здесь, уже почувствовало ее? Нет, эти мысли нужно было гнать точно так же, как и настойчиво стучавшего в сознание человека с протянутой рукой и полными ужаса глазами. Она слишком много вытерпела, слишком много пережила, чтобы так просто отдать свою жизнь ему теперь, вернувшись сюда по собственной воле.

Все чувства будто бы взбунтовались. Слух предательски вылавливал из все еще темного леса разного рода звуки, от которых кровь в венах замедляла свое течение и густела до состояния рыхлого льда. Взгляд норовил то и дело уловить какое-то движение где-то в стороне сбоку, какое-то резкое перемещение, какие-то бесшумные блики, именно такие, какие она видела тогда, перед самым нападением. Да, теперь она вспомнила, что видела его, как он мелькает между стволов, двигаясь невероятно быстро и бесшумно для существа такого размера. Но кто мог даже предположить то, что последует затем? Разумеется, тогда это были просто блики. Нет, это воспаленное под трением страха подсознание внушает ей все эти мысли. Нужно было оградить себя от них любой ценой. Зато сейчас она совершенно точно знала, чего можно ожидать, знала, как именно все может завершиться. И даже этот треск за спиной не способен сбить ее с проложенного курса. Ноги будто бы обрели прежнюю силу. Словно вспомнили, как нужно убегать, как будто мышечная память вернулась, пробившись через боль и усталость. Очевидно, она очень хорошо их натренировала днем ранее. Хруст снова повторился. В точности такой же, какой она слышала тогда, убегая сквозь лес. Совсем рядом, сзади. Теперь уже совершенно точно. И она побежала. Шаг за шагом, перепрыгивая через корни деревьев, торчащие из земли, не сворачивая с пути, двигаясь строго на северо-восток, смахивая при каждом шаге слезы отчаяния, струившиеся по щекам. Как так? Откуда? Почему оно здесь? О чем это говорит? Вероятно, ее спаситель уже мертв, раз оно решило преследовать именно ее. Мысли в голове превратились в кашу, смешав в одно целое то, что, по идее, не может быть смешано в принципе. Она все бежала и бежала, забыв про боль и усталость, пока левая нога просто ни отказалась делать следующий шаг. Зацепившись носком ботинка за очередную корягу, которую нужно было преодолеть как при забеге с препятствиями, она рухнула вперед, упав лицом во влажную землю. Тут же попыталась встать и продолжить бег, но снова споткнулась и упала. Левая нога просто отключилась, не реагирую ни на какие команды уставшего мозга. Свет уже пробивался через листья вверху, так что она нащупала руками ствол где-то впереди и, опираясь на него, медленно поднялась. Открыть глаза было нельзя, все лицо было в липкой и холодной грязи, а так как руки были точно в таком же состоянии, то и вытереть лицо было очень сложно. Она на ощупь двинулась от одного дерева к другому, перебирая стволы перед собой будто бы слепец, лишенный поводыря, пока ее ладонь ни коснулась чего-то теплого и мягкого. Это была шерсть, переходившая во что-то липкое и длинное, спускавшееся вниз до уровня пояса и даже ниже. Кое-как вытерев лицо предплечьем, она проморгалась и взглянула на то, что только что нащупала. От увиденного едва ни отказала вторая нога. Прямо на уровне ее лица, может даже чуть выше, к стволу толстого дуба была прибита толстым деревянным колом голова какого-то животного, из которой вниз свободно свисал кусок позвоночника. В ужасе она отпрянула назад, но зацепилась пяткой за что-то твердое и упала на спину, сильно ударившись затылком. Открыв глаза после того, как посыпавшиеся из них после удара искры рассеялись, она увидела, что споткнулась о груду костей, скрепленных небольшими кусочками мышечной ткани. Это было чье-то обглоданное тело, судя по размеры грудной клетки – человеческое. В голове загудело, затем помутнело, и ее стошнило прямо на собственную грудь. Все изнеможенное тело пробрал дикий озноб. Организм отказывался функционировать в таком режиме, и его можно было понять. Тут и там на земле лежали голые кости. Земля и трава местами была темно красного оттенка. От осознания произошедшего стало только хуже. Голова шатуна, прибитая к дереву, человеческие останки, земля в крови… Она пришла к нему в логово. То самое, о котором говорил ее спаситель. Он тоже здесь был. Но как? Каким образом логово оказалось на ее пути к спасению? Если только… Если только так ни предполагалось с самого начала. Его вопросы про других выживших, сожаление, что есть только она одна… «Было бы проще, если бы выжило больше людей». «Вместе мы выберемся». Так вот значит, что все это было. Вот зачем он спас ее тогда. Ее роль была уготована заранее, он просто ждал, пока на удочку попадется кто-то, кто сможет идти своими собственными ногами. Он отправил ее на северо-восток, прямиком в логово дьявола. А сам, по всей видимости, двинулся в противоположном направлении, выиграв себе таким образом пару лишних часов форы. Вот значит, почему он пробыл тут так долго. Он просто не мог уйти в одиночку, ему нужна была приманка, которая расчистит путь к свободе. И нет тут никакого геройства, никакой морали и отваги, о которых она думала. Она считала его глупцом и недоучкой. Что ж, выходит, что это именно она была глупой из них двоих. Ей суждено стать его билетом на волю. Как же ловко он все это провернул, как сумел убедить ее в том, что она может спастись, как она жалела его, предполагая, что он идет на верную смерть, даря ей самой жизнь. От осознания всего этого стало смешно до такой степени, что боль в боку вернулась с новой силой. Она обернулась и, прильнув спиной к стволу, медленно опустилась на холодную влажную землю. Сквозь хитросплетения ветвей вверху било видно зарево рассвета, растекавшееся на запад по небосводу. Сейчас оно, небо, слепило ее уставшие глаза. Хотелось поскорее покончить со всем этим, так сильно она устала. Не было больше желания выжить, просто потому, что она была уверена, что от этой усталости ей не избавиться больше при жизни. Отдохнуть удастся только испустив дух прямо здесь, под этим самым деревом. Она подняла руку, чтобы заслониться от яркого небесного света, и сквозь собственные пальцы не сфокусированным зрением увидела, как небо словно чем-то заслоняется, делаясь из прозрачного темно зеленым. Что-то большое и твердое будто бы материализовалось в холодном осеннем воздухе в нескольких сантиметрах от ее лица. Она ощутила его зловоние, что-то невероятно неприятное, но даже на то, чтобы отвернуться в сторону уже не было сил. Оставалось только созерцать, опустив руку, как из воздуха материализуется высокая и худая фигура с большой головой и лицом, отдаленно напоминающим человеческое. Он стоял напротив, согнув спину и направив свой взор прямо в ее лицо. Она видела его прозрачные узкие глаза без зрачков внутри, покрытые какой-то серой пленкой, которые сейчас внимательно изучали ее. Кожа его была темно зеленой, практически черной, и напоминала по своему виду рыбью чешую. Он смотрел на нее, а она смотрела на него, не находя внутри себя сил больше ни на что другое, кроме как просто смотреть. Даже предположить, что именно сейчас склонилось над ней, она была не в силах. Лицо приблизилось еще немного, снова к горлу подступил ком рвоты, в тихом холодном воздухе раздался оглушительный взрыв, и существо рухнуло с высоты своего роста к ее ногам, успев издать только часть задуманного природой предсмертного стона. Она не могла даже сообразить, что именно только что произошло, даже не была в состоянии осмотреться по сторонам, просто глядя в теперь уже неподвижное лицо, которым существо все еще смотрело на нее, лежа на земле в неестественной позе. Смиренное и бездыханное. В поле зрения вошли два ботинка с отштампованным на подошве названием фирмы производителя.

– Эй, ты жива? – послышался голос где-то очень далеко, – встать сможешь?

Десмод

– Добрый вечер, профессор.

Он замер и медленно выпрямился, оставив узел шнурков неразвязанным.

– Это вы? – без тени удивления в голосе спросил он, – и как вы вошли?

– С помощью вот этой вот бумажки.

Указательный палец вяло опустился на поверхность стола.

– И что это за бумажка?

– А вы не догадываетесь? Странно. Особенно, учитывая весь ваш интеллект. Думал, что вы уже знали о том, что так будет.

Высокий мужчина средних лет медленно снял очки и протер окуляры рукавом пиджака.

– Вы никак не оставляете эту свою дикую идею, верно? Удивительно, должен признать. Просто невероятная преданность своему делу.

– В этом мы с вами похожи, профессор.

– Сомневаюсь.

– Зря. Просто мы служим разным идеалам.

На худом вытянутом лице появилась улыбка.

– И какому идеалу вы служите?

Мужчина за столом глубоко вздохнул и поднял вверх глаза. Его расслабленная поза всячески свидетельствовала об отсутствии угрозы, но скрытое под курткой оружие откровенно кричало об обратном.

– Возможно, вы удивитесь, но список моих идеалов весьма ограничен.

– Скажите, в него входит преследование и беспочвенное обвинение? Эти понятия ведь тоже могут считаться идеалами. Ну, или, хотя бы целью, если угодно.

Некоторое время он молча смотрел на собеседника, все ещё неподвижно стоявшего в дверях собственного дома.

– Вы раздевайтесь, профессор. Снимайте свои ботинки и прочтите эти документы. А дальше уже обсудим беспочвенность, о которой вы так упорно твердите последние месяцы.

Ещё раз протерев очки, он взял в руки лежавшую на столе бумажку. Пробежав глазами текст, он отрешённо усмехнулся и взглянул на часы.

– Как думаете, профессор, если мы тут перевернем все вверх дном, обвинения так же останутся беспочвенными?

Мужчина в пиджаке все так же медленно отодвинул стул и тяжело опустился на него, вновь сняв с носа очки.

– Вижу, вы, наконец, добились своего. Даже смогли наконец убедить судью выписать этот ордер. Похвальное рвение.

– Я вам так скажу, рвение не появляется на пустом месте. Так что скажете? Стоит мне это делать? Или, может быть, вы сами все расскажете. И тогда мы избежим всех этих лишних телодвижений.

Профессор постучал пальцами по крышке стола после чего вновь взглянул на часы.

– Тем более, что вы, очевидно, спешите, раз так часто сверяетесь с временем.

– Нет, тут вы неправы. Я больше не спешу. Мне теперь остаётся только немного подождать. Вся спешка, слова богу, уже позади.

– Не будем упоминать бога, хорошо? Ему бы не понравилось то, что вы сейчас мне расскажете.

– О, это совершенно точно, мой друг. Вот тут вы абсолютно правы. Это бы ему очень не понравилось.

– Ну отлично, – он извлёк из внутреннего кармана блокнот, – в таком случае, раз уж мы все равно его будем расстраивать, то давайте сделаем это побыстрее.

Профессор тяжело вздохнул и снова постучал пальцами по столу.

– Вы проделали долгий путь к этому мгновению. И, должен сказать, что я восхищаюсь вашей работой. То, с каким усердием и с какой настойчивостью вы преследовали меня все последние месяцы, как не давали житья… Это, правда, вызывает восхищение. И радость. Что ещё остались подобные вам. Другие бы давно убрали это дело в дальнюю полку и занимались бы.., чем там обычно занимаются ваши коллеги. Но только не вы. Вы копали и копали, и, судя по вот этому, – он кивнул в сторону бумажки на столе, – наконец, подобрались достаточно близко. Можно даже сказать, что загнали меня в угол. Правда, случилось это уже после финишной черты…

– И что это значит? После какой черты?

– Ну, если представить, что мы бежали марафон, то к этому моменту я уже ее пересёк. И только после этого вы меня нагнали. Понимаете? Ничего, вы поймёте. Факт в том, что вам это всё-таки удалось сделать. По сути, этот марафон бежал только я, у вас никакого забега не было. Вы просто гнались и все.

– Давайте ближе к сути, профессор. Я не собираюсь соперничать с вами в словесности. Знаю, что тут я обречён.

– Собственно, я к этому и веду. Вы собираетесь услышать от меня всю правду, и я намерен вам ее рассказать. Вот только мой рассказ займет время. Не больше времени, конечно, чем заняло бы уничтожение вами моего имущества согласно этой вот бумажке, но все же.

– Тогда, раз мы с этим разобрались, приступайте, профессор. Только прошу вас, мы уже, вроде как, сошлись на том, что я загнал вас в угол, по вашим же словам. Давайте не будем лить воду. К сути пожалуйста.

При упоминании угла на худом лице профессора промелькнуло непонятное выражение, означавшее ни то отчаяние, ни то какое-то непонятное снисхождение к собеседнику.

– Хорошо. Так и поступим. Без воды. Сразу к сути.

– Для начала скажите, вы убили свою жену?

– Если вам нужна суть, то нет, я ее не убивал. Как раз наоборот.

– В каком смысле, наоборот? Это какая-то метафора опять? Иносказание?

– Нет конечно. Вы ведь просили суть.

– Профессор, она пропала четыре месяца назад. Четыре! Давайте на чистоту. Что вы с ней сделали?

Он снова тяжело вздохнул.

– Не с ней, а для нее. Так вопрос выглядит более логичным. Я сделал для нее то, что не мог сделать ни один другой человек на этой планете. Я подарил ей жизнь.

– Да? В таком случае, где она?

– Если вы хотите узнать всю правду, то позвольте мне вести собственное повествование. Из него вы получите все интересующие вас ответы.

– Хорошо. И, хотелось бы из вашего, бесспорно очень интересного, рассказа узнать судьбу всех остальных жертв, о которых мы с вами много раз говорили.

– Вы все узнаете. Запаситесь терпением, – он снова тяжело вздохнул, – вы думаете, что все началось около шести месяцев назад. Как раз тогда, когда вы обнаружили тот труп, самый первый. Это правда, но только отчасти. На самом же деле, эта история берет свое начало двадцать пять лет назад.

– Вы сейчас серьезно?

– Абсолютно. Мы же условились – только правда. Так получите свою правду. Признаться, мне самому уже невыносимо держать все это в себе, и я рад возможности хоть кому-то наконец все рассказать. Благо сейчас это уже нет необходимости скрывать. Я ведь в углу, верно? Мы к этому пришли. Просто я хочу, чтобы вы поняли мои мотивы, а для этого мне нужно вернуться в школу, во времена, когда я был подростком, даже ребенком. Тогда я встретил Ингу. Мы учились в одной школе.

– Первая любовь. Понимаю.

– Единственная любовь. В этом плане я являюсь самым везучим человеком на всем свете. Ни до этого, ни после, мне никогда больше не везло, если вы понимаете, о чем я сейчас говорю. Я глубоко убежден, что всякому человеку отведен определенный запас везения, и запас этот исчерпаем. Именно поэтому у нас так много случаев, когда, например, крупный выигрыш в лотерею влечет за собой разрушенные жизни. Весь запас моего везения был потрачен на встречу с ней. И за четверть века я ни разу не пожалел, что карта именно так легла. Будь мне предоставлен выбор до случившегося, я бы все равно отдал все везение за эту встречу.

– Очень романтично, профессор. Только не пойму, как это поможет нам в нашей с вами ситуации.

– Ничего, вы поймёте. За этот вековой квартал были разные события в нашей жизни. То есть, чтобы вы понимали, я отнюдь не идеализирую наше существование. Проще говоря, любая жизнь – она как растянутый сериал. Ее интересно наблюдать, но только в синопсисе. Если же ее смотреть в реальном времени, то рутина заставляет переключать канал. К сожалению, а может и к счастью, пульт дистанционного управления есть в руках только лишь у наблюдателя, а для актеров все течет медленно, и приходится проживать каждую секунду каждой новой серии. Нет возможности перемотать рекламу, например. И в этой всей рутине, в этом медленном потоке капающей из крана воды, нужно постоянно прилагать усилия, чтобы осознавать, что в твоём существовании здесь, на этой съёмочной площадке, есть смысл. Без этого осознания все это лишь новая капля из подтекающего крана.

– Как же красиво вы излагаете, профессор. Все эти речевые обороты… Прямо залюбуешься.

– Вы сейчас иронизируете, и это вполне нормально. Поступаете вы так именно потому, что сейчас являетесь наблюдателем. Пульт сейчас в ваших руках. И вам скучно. Хочется нажать кнопку перемотки. Я ведь прав? Конечно прав. И сам прежде часто замечал, что нахожусь в такой же ситуации. До тех пор, пока не научился находить смысл. Вот скажите, вы думаете о смысле собственного существования? Хоть иногда.

– Как любой человек. Но я слишком занят, чтобы тратить на это много времени.

– И к чему вы приходите, когда появляется время на подобные мелочи?

– Ну, я не умею так красиво формулировать свои мысли. Я, знаете ли, обычный мужик. Так сказать, из народа. Таким как я чужды высокие матери и тому подобная ерунда.

– Ну что ж, в таком случае, я отвечу за вас, если позволите. Благо, очевидно, что у меня времени на обдумывание этих, как вы их называете, высоких материй, было гораздо больше, чем у вас. Поэтому я, как мне кажется, могу говорить достаточно объективно. Эта жизнь, это непозволительно, просто непростительно медленное существование обретает хоть какой-то смысл, только когда есть цель. Без цели все это становится цепью вегетативных процессов. Клетка рождается, делился, умирает, и так снова и снова, пока, наконец цикл смерти не возьмёт вверх над циклом рождения. Без цели все это лишь нанесенное на график коническое сечение, где зародившаяся в нуле кривая идёт вверх, после чего, достигая верхней точки, устремляемся вниз до тех пор, пока не вернётся обратно к нулю. Проще говоря, если нет цели, то масштаб увеличивается, и можно наблюдать лишь глобальные процессы. Ты становишься лишь множеством точек на плоскости, которые, если повезёт, то образуют причудливый узор,а если нет, как в моем случае, то станут простым отрезком, устремляющимся от нуля обратно к нулю. Но как только появляется цель, масштаб графика уменьшается настолько, что, наблюдая со стороны, ты никогда и не подумаешь, что перед тобой обычная система координат с поднимающейся, либо опускающейся кривой. Только тогда твое появление в этой системе координат обретает смысл. Только когда ты не видишь график. Проще говоря, гораздо легче ждать чего-то, чем просто ждать. Вот взять вас. Почему вы так настойчиво преследовали меня все последние месяцы? Потому что я дал вам цель. Дал смысл вашего существования. Отнял у вас время на экзистенциальные страдания. Уменьшил масштаб вашего графика настолько, что вы перестали видеть вашу собственную систему координат.

– Ясно. Выходит, мне следует вас благодарить, я правильно понимаю.

– Нет, неправильно. Вы все ещё не понимаете. Я здесь – всего лишь цель. Временная, а не перманентная. Цель, которую вы сами создали. Я не говорю сейчас о том, хорошо это или же плохо. Я лишь говорю о факте. Благодаря тому, что вы создали из меня цель, ваша жизнь обрела смысл. У каждого это работает по-своему. Для кого-то цель – вернуться домой с работы и обнять детей. Для кого-то – проснуться утром, не умерев во сне. Для других – поехать в отпуск летом на побережье. Заработать миллион, найти пару, вырастить дерево в саду, починить наконец протекающий унитаз… Все это настолько субъективно, что выделить что-то схожее или среднее просто невозможно. Все зависит от многих факторов: кругозор, образованность, дальновидность, широта взглядов. Общее только одно – жизнь является настоящей жизнью, только при наличии цели. Только ради нее можно продолжать существовать в этом мире.

– И какая у вас цель, профессор? Усыпить меня своей лекцией? Или может, упаси господь, унизить упоминанием широты внутреннего мира?

Он снова взглянул на часы.

– Это зависит от положения стрелок на часах. На ближайшие без малого десять минут цель одна, самая главная, которой я жил пару последних лет. Спасти жизнь. Самую важную из всех. Десять оборотов секундной стрелки, и ей на смену придет другая. Которая, возможно, ещё продлит мое существование. Но было время, когда я терял свою цель. Когда прежний стимул исчерпался, а нового так и не появилось. Такое случалось несколько раз. И в каждый из них бренность этого протекающего крана в виде бесконечно сменяющих друг друга серых будней наваливалась на меня огромной бетонной плитой. Все было бы гораздо проще, будь мой тот самый пресловутый внутренний мир пошире. Это к слову об унижении, в котором вы меня пытаетесь обвинить. Тогда, возможно, я бы сумел следовать чему-то глобальному. Ну, например, мир во всем мире. Понимаете, о чем я? Или, допустим, увидеть своих внуков. Или даже правнуков. Сплясать на их свадьбе. Это если немного более приземленно. Но, к сожалению, мой скудный мозг устроен иначе. Эта самая цель должна быть осязаема. Она должна быть где-то впереди, но не слишком далеко. И вот, когда это навалилось в очередной раз, подумалось, что на этом все закончится, что конец уже близок. Но, в один из дней, Инга потеряла сознание. Прямо вот здесь, на кухне, за вашей спиной. Оказалось, что это лейкоз в третьей стадии. Рак крови, проще говоря. Возможно, это покажется вам кощунством, но этот диагноз тогда подарил мне жизнь. И если бы я был чуть более сентиментальными человеком, то, вероятно, мне было бы сейчас стыдно это признавать. Помню тот вечер очень хорошо. Она была разбита, опустошена, эта новость свалилась словно снег на голову. А в голове все складывалось в какой-то дьявольский пазл. Тем вечером пришло понимание. Осознание того, что у меня появилась цель, что она дана мне не просто так…

– Дана? Что это, по-вашему? Божий замысел?

– Называйте это как хотите. Суть от этого не изменится. Мне, генетику, гематологу, ставится задача, от решения которой зависит жизнь самого дорогого мне человека. Этот конструктор сложился буквально за один вечер. Уже через неделю у меня на руках были все данные, необходимые для решения. Не буду вдаваться в разного рода научные подробности, чтобы не усыпить вас ненароком, скажу лишь, что это был необычный лейкоз. Диагноз, который я получил, был уникальным, никогда прежде я ни с чем подобным не сталкивался. Вот скажите мне, мой друг. На что бы вы были готовы пойти, чтобы спасти самую дорогую для вас жизнь?

– Не могу ответить. Наверно, нужно оказаться в такой ситуации, чтобы понять. Говорить-то можно все, что угодно.

– Вот именно так я и подумал в тот момент.

– Но, как там говорится в одной молитве? Боже, дай мне сил изменить то, что я в силах изменить, дай мне волю принять то, что я изменить не в силах, и дай разум отличить одно от другого.

– Слишком много просьб в одном небольшом предложении, вам не кажется? Я не привык никого ни о чем просить.

– Единственное, что мне сейчас кажется, так это то, что есть ситуации, в которых мы бессильны. И в таких ситуациях нужна смелость, чтобы просто отпустить.

– То, что вы называете смелостью, я называю трусостью. Вот видите, как сильно отличаются наши с вами взгляды на эту жизнь. Вы допускаете ситуацию, в которой можете безропотно подчиниться проделкам судьбы. Я никогда не окажусь в подобной ситуации. У Инги была аномальная нехватка красных телец в крови. Сколько бы я не делал переливаний, эффект держался считанные часы. Ее собственная кровь, в виду такого странного заболевания, будто бы отторгала их. Чтобы она жила, нужен был постоянный приток свежей крови в ее систему. Она чахла на глазах, как только отключался аппарат.

– Так что это за болезнь такая, о которой никто ничего не знает? Такое возможно вообще?

– Как оказалось – возможно. Раковые клетки творят удивительные вещи. Они убивают все другие, но сами при этом невероятно живучи. Слышали когда-нибудь о часах Аомникова? Это термин, который определяет конечное число деления людей клетки. То есть, каждая клетка делится только определенное количество раз, после чего наступает смерть. Единственная клетка, число делений которой бесконечно – раковая клетка. Вот такая вот ирония судьбы. Выходит, что человека убивает бессмертие, которое он не в силах принять. Или всё-таки в силах? Все последние годы меня не покидала мысль, что это не просто аксиома, а теорема, которую можно, а в моей ситуации так и вовсе необходимо во что бы то ни стало решить. Но мне нужно было время, которого у меня не было. Удивительно, правда? Время – такая невероятная штука. Оно было здесь всегда, и будет после каждого из нас. Ничего не происходит без его ведома, даже на самом крошечном квантовом уровне оно все равно диктует свои условия. Мне нужно было растянуть его, так сильно, как я только смогу, чтобы осуществить задуманное. Та самая составная часть уравнения, его условие, только при наличии которого можно было получить заведомое неизвестное. И я сумел это сделать. Представляете? Я сумел победить время. Главное – чтобы была цель. Такая, которая заставит вас двигаться вперёд.

– О чем вы вообще толкуете, профессор?

– Вам сложно понять. И едва ли вы сумеете увидеть всю суть. Нет, не потому, что я сомневаюсь в ваших умственных способностях. Отнюдь. Просто мы с вами живём в разных изменениях. У меня есть возможность думать о высоких материях. А у вас, как выяснилось, ее нет.

– Пожалуйста, давайте ближе к интересующей нас теме. Очень занятный рассказ, но все же.

– Хорошо, мы уже как раз проходим к интересующему вас отрезку. Для того, чтобы Инга жила, ей нужно было одно из двух: либо постоянный приток свежей крови, который бы позволил красным тельцам отмерать без последствий, либо какие-то изменения на генетическом уровне, которые бы позволили тельцам задерживаться в крови дольше. Первый вариант, разумеется, был самым простым, но где взять столько крови, ещё и необходимой группы? Нужно было около литра в день. Я посчитал, что без переливания она проживет не больше двух недель, при этом вторая неделя пройдет в бессознательном состоянии.

– Что вы сделали, профессор? – на его лице вдруг проступило напряжение.

– Я сделал то, что должен был. У нас совместимые группы крови. Я забрал Ингу домой и на протяжении месяца или полутора выкачивал из себя столько крови, сколько было можно. А когда приходил в себя, то работал. Знаете, кто такие гематофаги?

– Нет, не знаю.

– Это организмы, питающиеся кровью. Комары, клещи, некоторые кольчатые черви. Всем им кровь нужна для нормальной жизнедеятельности. Но есть и позвоночные. Вы точно о них слышали. Самое знаменитое из них – летучая мышь породы десмод. Desmodus rotundus, если быть точным. Маленький зверёк, который пьет кровь других млекопитающих, чтобы выжить. Иронично, верно? Знакомая ситуация с выживанием. За несколько дней, в промежутках между очередными помутнениями от кровопотери, я сумел выделить необходимые связи из ДНК десмода и встроить их в код человека. Я победил время, мой друг. Дрожащими руками, впалыми глазами, уставшим и обескровленным мозгом. Больше не нужно было переливаний, поисков нужной группы. Достаточно было просто укусить и выпить. Красные тельца все ещё умирали, но теперь гораздо медленнее, и все это очень походило на обыкновенную жажду. А самое главное – раковые клетки, по какому-то чудесному стечению обстоятельств, больше не атаковали здоровые. Все будто бы замерло внутри ее тела. Вместе с этим обострились чувства. Это просто невероятно, мне хотелось показать это людям, поделиться, я мог бы спасти миллионы жизней, если бы занялся исследованием последовательностей.

– Вы сейчас издеваетесь надо мной, профессор? Это очередная высокоинтеллектуальная шутка?

– Никаких шуток, мой друг. Немного терпения, и вы все поймёте. Да, сейчас сложно в это поверить, но я и не жду слепой веры. Больше не жду. Я убил в себе тщеславие тем утром, когда она проснулась. Это был лишь шаг на пути к моей цели. Очень большой и уверенный, но все же только один. И,как у абсолютно всего в этом мире, у этого чуда тоже была своя цена. Свежая кровь все же должна была поступать, пусть и совсем не в тех объемах и не с прежней периодичностью. Пришлось даже прерваться в собственных исследованиях раковых клеток, чтобы придумать то, как быть дальше. Тогда я не нашел ничего лучшего, кроме как продолжать кормить ее собственной кровью. Видите эти шрамы? – он подтянул рукав свитера, под которым была закрытая пластырем рана, – это было временное решение. Проблема была в том, что со временем жажда усиливалась, и все хуже влияла на эмоциональный фон. Чувство вины, осознание собственной, так сказать, особенности… все это угнетало ее. Ее мозг стал работать иначе, если выразиться проще. Первое время помогали антидепрессанты, но лишь первое время. Организм очень быстро привыкал к ним, и эффект пропадал. И тогда я понял, что и к крови она точно так же привыкает. Нужна была другая, свежая кровь, моя больше не подходила. Чтобы вы понимали, она перестала быть обычным человеком, таким, каких вы себе представляете. После каждого нового приема крови она становилась быстрее, сильнее, гораздо выносливее, но к концу двухнедельного цикла без крови, когда жажда начинала ее медленно убивать, она была слабее, чем любой другой человек, превращаясь в живой скелет. И снова дилемма: продолжать давать ей собственную кровь, изредка подворовывая чужую из банка, чем испортить чистоту эксперимента, или же действовать иным путем.

– Одумайтесь, профессор! О каком эксперименте идёт речь? Вы же только что рассказывали о своей невероятной любви к жене. А теперь она для вас – всего лишь эксперимент?

– Я понимаю, о чем говорю, мой друг. Я блуждал в потёмках на неизведанной территории. Там, куда ни разу не ступала нога человека. Чтобы пройти реку вброд, сперва нужно было нащупать дно палкой. Это все было одним большим экспериментом. И я выбрал его чистоту. Это было около шести месяцев назад.

– Ясно. Вот и признание подоспело. Вы убили этих людей?

– Да. Вот ваша правда. Я отправил их на смерть. Это и было мое взвешенное обдуманное решение. И, прошу вас, не нужно пытаться взывать к моим чувствам. Я никогда в жизни ни о чем не жалел, и делать этого впредь не намерен.

– Ну да. Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть, так?

– В сущности, к тому моменту я уже так увяз во всей этой пучине необъяснимого, что осталось только постараться минимизировать ущерб. Без самого ущерба уже было не обойтись. Я ведь могу сделать иначе. Мог просто выпускать ее из дома раз в две недели. Но так я поступить не мог. Мы бы не смогли с этим жить потом. Тот путь, который мы вместе выбрали, был единственным правильным.

– О, и теперь нам нужно благодарить вас за великодушие?

– Нет, этого я не прошу.

– Погибли люди, профессор. По вашей вине. В угоду вашей сумасшедшей идее.

– Вы называете их людьми. При этом каждому из них грозило пожизненное заключение или смертная казнь…

– После суда, профессор. После того, как суд решит, виновны ли они.

– Ну, выходит, что я стал их судьей. В этой области я конечно не эксперт, но в справедливости я разбираюсь.

– Это точно.

– Точно. Без сомнений. Первым был педофил, вторым насильник, третьим – человек, который ежедневно избивал свою жену и детей. Не стройте из себя моралиста, мой друг. Мы оба понимаем, что я выступил санитаром в этом глухом лесу. Просто из нас двоих только мне хватает смелости это признать.

– Не вижу тут смелости, профессор. У вас нет выхода, вы в тупике. Вот и приходится оправдывать свои ужасные действия такими способами, которые вам проще всего даются.

– И снова мы с вами расходимся во мнениях. Я вижу смелость, когда не закрывают глаза, а вы видите смелость, когда их специально держат закрытыми до решения какого-то утопического суда.

– Где тела, профессор? Десять тел. Где вы их спрятали?

– Тела, вернее, то, что от них осталось, закопаны на заднем дворе. Неглубоко, так что, вам не придется долго копать, чтобы их достать.

– Как вы их убили?

На лице появилась снова эта снисходительная улыбка.

– Вы так и не поняли, верно? Я лишь был их судьей. Палач у них был другой.

– Ваша жена-сверхчеловек? Вы думаете, я поверю в это?

Он пожал плечами.

– Откровенно говоря – нет, не думаю.

– Мы договорились, что вы все расскажете.

– Именно так.

– Где ваша жена, профессор? Она мертва? Вы убили ее?

Он устало потёр переносицу и снова взглянул на часы.

– Она жива, мой друг. Живее, чем вы можете себе представить.

– Где она?

– Тут. Внизу. В подвале.

Он поднялся со стула и достал из-под куртки пистолет.

– Вы ее там заперли? Держите ее в плену? Она в порядке?

– О, уверяю вас, мой друг, в этом нет никакой необходимости, – он кивнул на оголённое оружие, – я вам не опасен, а когда мы спустемся вниз, оружие все равно будет бесполезно.

– Вставайте, профессор. Мы идём в подвал. И, богом клянусь, если вы мучили ее…

– Какой кошмар. Вы меня совсем не слушали, – медленно поговорил он, поднимаясь, – а в какой-то момент мне даже показалось, что вы поймёте. Да, я снова ошибся. Ну ничего. Наши десять минут в любом случае уже истекли. Я отведу вас вниз, и вы сможете увидеть, так сказать, всю картину целиком. Своими собственными глазами. Только сперва, пока мы идём, я, если позволите, закончу историю. В детстве мне поставили диагноз – обсессивно-компульсивное расстройство. Если не закончу что-то начатое, то буду очень плохо себя чувствовать.

– Да мне плевать. Эти ваши сказки мне не особо интересны.

– Ну хорошо. Когда я снова победил время, то смог заняться главным. Цель все ещё не была достигнута. В нашем организме есть клетки, которые, при определенных условиях, могут становиться абсолютно любыми. В зависимости от этих самых условий. Знаете, как они называются? Стволовые клетки. Из чаще всего берут из пуповины ребенка при рождении. В моем распоряжении была бессмертная раковая клетка и идеальный транспорт для нее. Я очень быстро нашел способ их соединить, – он повернул ключ в замке и открыл дверь в темный подвал, – жаль, все, что мне оставалось – снять блок. Позволить раковым клеткам делать то, что они умеют лучше всего – делиться. И снова время, мой друг. Оно должно было все закончить за меня. Чувствую себя настоящим повелителем времени. Я победил его. Дважды. И теперь оно в моем полном подчинении. Прошу вас, спускайтесь. Только не ударьтесь головой, тут низкий пролет.

– Включите свет!

– Не могу, рубильник внизу. Вы ведь заметили, что дом обесточен. Когда влезли сюда без спроса.

– Черт вас дери! – он достал из кармана фонарик и осветил лестницу, – спускайтесь и включите свет.

– Хорошо, как пожелаете. Так и поступим.

Они медленно прошествовали по крутой деревянной лестнице в темноту подвала.

– Включайте!

Щёлкнул рубильник, и на низком потолке вспыхнули длинные лампы дневного света.

– Это что такое?

– Это барокамера. Там внутри поддерживается определенная температура и давление. Самая благоприятная среда для жизнедеятельности клеток человеческого тела. Я называю ее инкубатором.

– Где ваша жена, профессор? – он направил пистолет на спутника.

– Она тут, мой друг. Я ведь предупреждал, что оружие теперь бесполезно.

Что-то тяжёлое отвалилось от потолка и, задев одну из ламп, упало прямо на руку, сжимавшую пистолет.

– Черт возьми! – он отпрянул, схватившись за раненую конечность, – что это?! Что это такое? Это… Это вы?

– Как себя чувствуешь, любимая?

– Чувствую себя… живой.

Про завал

– Ты слышала это? Этот звук. Он исходит оттуда.

Питер вскочил на ноги и, шагнув к ближайшему завалу, прильнул ухом к огромному куску расколотого бетонного перекрытия.

– Пит, там никого нет, – сказала женщина, обреченно глядя на усердно вслушивавшегося в тишину мужа.

– Нет, Мэгги, я точно слышал. Звук шел оттуда.

– Стена рухнула как раз в том направлении, – тихо сказал сидевший неподалеку мужчина, – там нет никого.

– Может это спасатели? – спросила молодая девушка, тоже поднимаясь на ноги.

Мужчина усмехнулся и, покачав головой, бросил на изувеченный трещинами пол камень, которым безуспешно пытался выбить искру для костра.

– Юношеский оптимизм, – сказал он, принявшись шарить в потемках в поисках нового, более подходящего камня, – один бетон, черт возьми. Он крошится в руках. Неудивительно, что здание сложилось как карточный домик.

– Ты путаешь оптимизм с максимализмом.

– Вы думаете, что спасатели нас не ищут? – спросила девушка, подходя к усердно вслушивавшемуся в тишину Питеру.

– Я думаю, что мы не первые в очереди на спасение. Тут на побережье сотни десятки, а мы, считай, в самом центре береговой линии. Едва ли они с центра начнут разбирать.

– Ты совсем не знаешь, как это все происходит, ведь так? – сказал другой мужчина, поднимая с пола круглый камень, по форме и поверхности напоминавший морскую гальку, – на, Диас, держи.

Он бросил находку рыскавшему впотемках Диасу. Тот поднял камень и снова принялся настойчиво стучать в поисках заветной искры.

– Я точно слышал чей-то голос, и он исходил оттуда, – сказал Питер, продолжая слушать холодный бетон.

– Ну да, может кого-то расплющило, и он там стонет в предсмертных муках, – сказал Диас.

– Вы не могли бы оставить при себе эти ваши мысли? – возмутилась Мэгги, – и без них тошно.

– А что, дамочка, боитесь правды?

– Эй! – Питер оторвался от стены и бросил на невысокого тучного Диаса грозный взгляд, который едва ли можно было идентифицировать именно как грозный в царящем мраке.

Диас снова покачал головой, но ничего не ответил, продолжая стучать.

– А ничего, что мы вот так тут говорим? – спросила девушка, – я имею ввиду, разве нам не нужно воздух экономить?

– Сюда поступает воздух, – сказал высокий пожилой мужчина, сидевший возле того, что осталось от большого мраморного стола, теперь перевернутого на бок и прижатого бетонной плитой, – иначе, мы бы уже все тут задохнулись.

– Ну, по крайней мере, смерть от удушья нам не грозит, – сказал Диас, – хотя, откровенно говоря, я бы, пожалуй, предпочел именно ее. Сидеть тут и ждать, пока я умру от жажды, нет никакого желания.

– Уверена, мы не просто так выжили, – сказала Мэгги присущим ей уверенным голосом, – не для того, чтобы умереть. Если бы нам было суждено погибнуть, то у нас была прекрасная возможность сделать это некоторое время назад.

– Судьба-злодейка, – сказал Диас, – так ведь, святой отец? Что по этому поводу написано в вашей книге? Там есть что-нибудь про судьбу и остальное?

Высокий пожилой мужчина улыбнулся, но это не была улыбка радости. В очередной раз встретившись с пренебрежением в адрес священного писания, он простил того, кто это самое пренебрежение выказывал.

– Там, в этой книге, каждый найдет ответы на интересующие его вопросы. Ты бы знал это, если бы прочел ее.

– Ну да. Пожалуй, это именно то, что я так и не успею сделать в этой жизни. По крайней мере, хотя бы не докучал вам своими глупыми вопросами.

– Тише, – сказал Питер, – вы слышали?

– Я слышала, – ответила девушка, – да, я слышала. Это голос.

Питер принялся рыскать руками в темноте в поисках места, с которого можно было бы начать разбирать огромный завал. Звук повторился. Теперь уже гораздо более отчетливый, и его расслышал каждый из застрявших в тесноте.

– Мы здесь! – закричала девушка, судорожно оттаскивая в сторону большие камни, – мы живы! Спасите нас!

– Эй, поаккуратнее там, – сказал Диас, – вытянешь не тот камень, и нас тут раздавит. Может все это держится на соплях.

Но Питер не слышал его. Он продолжал отбрасывать назад куски разломанного бетона, углубляясь внутрь груды тяжелого мусора, ведомый смесью желания жить и стремления во что бы то ни стало спасти жизнь попавшей вместе с ним в западню жене.

– Помогите мне, черт вас дери! – воскликнул Питер, обращаясь через плечо к двум остальным мужчинам, которые безучастно наблюдали за происходящим, – может это спасатели обходят развалины. Так и пройдут мимо.

Священник поднялся и принялся отбрасывать тяжелые камни вместе с Питером и девушкой. Пыль, взлетевшая в воздух, сделал и без того темную пещеру непроглядной. Все действовали на ощупь, стараясь не потерять ориентацию в пространстве.

– Над нами было десять этажей бетонных плит, – сказал Диас, труд которого начинал давать результаты, – едва ли до поверхности так близко, чтобы можно было услышать голоса.

Он снова чиркнул камнями, и образовавшаяся искра подожгла клочок бумаги.

– Получилось! – воскликнула Мэгги и принялась собирать под ногами все то, что по форме и тактильным ощущениям напоминало дерево.

Снова прозвучал голос, теперь уже совсем не такой далекий как прежде. В пыльном облаке небольшой огонек казался абсолютно статичным. Диас и Мэгги усердно обкладывали его щепками и бумагами, пока трое других людей продолжали пробиваться сквозь толщею завала.

– Еще немного, – бормотал Питер, передавая назад очередной обломок бетонного перекрытия и отбрасывая носком своего ботинка мелкие осколки и мусор, дождем ссыпавшиеся на него откуда-то сверху, – это уже совсем рядом.

Один из камней упал прямо ему на спину, а затем, скатившись, на ногу. Но он был так увлечен, что даже не обратил внимания на сильный удар. Очередная глыба, переданная назад, открыла небольшой проем приблизительно в метр диаметром, через который на него смотрел человек. Весь засыпанный пылью и бетонной крошкой, он напоминал статую, установленную тут уже после произошедшего. В его больших глазах не читалось абсолютно ничего, ни единого признака жизни, хоть они и были открыты и смотрели сейчас прямо на него, Питера, через открывшуюся дыру.

– Эй! – крикнул Питер, – эй вы! Вы там живы?

Лицо мужчины не изменилось ни на йоту, когда он медленно кивнул. Выглядел он так, будто бы его эмоции просто-напросто отключили специальным тумблером.

– Это ваш голос мы слышали?

Он снова кивнул.

– Вы там один?

Очередной кивок вместо ответа, и полное отсутствие эмоций на побеленном лице.

– Давайте руку, – сказал Питер, просовывая в отверстие свою конечность, – я помогу вам пролезть. Отверстие довольно большое, вы поместитесь. Только осторожно, берегите голову.

Мужчина проворно протиснулся сквозь дыру в завале и вслед за Питером вышел в освещенную небольшим костром импровизированную пещеру, пыль в которой все еще висела в неподвижном воздухе. В этом причудливом свете его необычно высокая худая фигура, вся покрытая белым, выглядела комично и устрашающе одновременно.

– Это и есть ваши спасатели? – спросил Диас, даже не взглянув на вновь прибывшего.

Тот, в свою очередь, обвел стеклянным взглядом присутствующих, задерживая взор на каждом примерно на пару секунд, прежде чем переходить к следующему. Последним был пожилой священник, устало дышавший и вытиравший пот, скопившийся в глубоких бороздках морщин на массивном лбу. На лице белого человека медленно расползлась улыбка. Старик заметил это и улыбнулся в ответ.

– Эй, ты что это, головой ударился? – спросил Диас, – видать сильно тебя стукнуло.

Вновь прибывший мужчина перевел свой взгляд на него. Улыбка немного уменьшилась, но все еще оставалась различимой.

– Нет, – наконец промолвил он, высоким и звучным голосом, – я цел. Даже удивительно, – он осмотрел свои руки и тело, – вокруг все рушилось, а на мне ни царапины.

– Благодари Всевышнего за его провидение, – сказал Диас, бросая издевательский взгляд на Мэгги.

Питер положил руку на плечо спасенного им человека и подтолкнул его к небольшому костру.

– Садись поближе, – сказал он, – тут холодно. Даже удивительно. Днем жара, а ночью будто время года меняется. Я – Питер, это моя жена Мэгги, вон то – Диас, девушку зовут Джулия, а это…

– Падре, – закончил за него незнакомец, снова устремляя пристальный взгляд на старика.

– …отец Лука, – закончил свою мысль Питер, – откуда ты знаешь, что он священник?

– Мы знакомы? – спросил старик.

Мужчина кивнул, сбросив с волос целую лавину пыли и белой крошки.

– Я бывал на вашей службе, – сказал он.

– Ты – местный? Живешь здесь? – спросил Питер.

– Здесь, там, – он пожал плечами, – зависит от настроения.

– Выходит, – сказал Диас, усмехнувшись, – в этот раз настроение тебя подвело. Лучше бы сейчас быть там, а не здесь.

– Почему? – спросил мужчина, резко повернув голову к Диасу, чем снова поднял в воздух облако пыли.

– Почему? – удивленно переспросил Диас, – да потому что нас завалило к чертям.

На лице мужчины снова появилась широкая улыбка.

– Как уже говорилось прежде, – сказал он, мы все еще живы и, судя по тому, что я вижу, вы, так же как и я, тоже не пострадали сколько-нибудь серьезно.

– Сколько-нибудь серьезно…, – передразнил его Диас, скорчив гримасу, – говоришь, как английский аристократ. Видать, тебя сильно приложило по голове одной из этих бетонных плит.

– Он все верно говорит, – сказала Мэгги, – мы не должны отчаиваться. Мало того, что мы выжили, так к тому же еще и травм никаких не получили. Это самое настоящее чудо. Мы спасемся, это совершенно точно. Говорю вам, это провидение.

– Ну хватит, умоляю, – отмахнулся от нее Диас.

– А как вас зовут? – спросила Джулия.

Мужчина перевел взгляд своих стеклянных глаз на нее. Он был настолько пристальным, этот взгляд, что хотелось тут же отвернуться. Но девушка смотрела и не отворачивалась.

– Меня зовут Фрэнк, – сказал он.

– Очень приятно, – сказал Питер, протягивая ему свою руку.

Мужчина пожал ее.

– И мне, – сказал он, улыбаясь.

– Скажи, там были еще люди с тобой?

Он качнул головой.

– Были, но только мертвые.

Джулия вздрогнула и приложила ладонь ко рту.

– В смысле, их убило? – взволнованно спросила Мэгги.

– Да, всех до единого. Это настоящий ад.

– Эй, Фрэнк, – сказал Диас, – а что ты делал в этом отеле? Я имею ввиду, ты ведь местный. Вот падре пришел провести свадебную церемонию, например. А ты? Каким ветром тебя к нам занесло?

Мужчина взглянул на него тем же самым взглядом. Он вел себя так, будто бы все еще пребывал в состоянии шока после случившегося. Действия и движения его были плавными и медленными, а реакция на все происходящее казалась слегка заторможенной.

– У меня была назначена встреча, – сказал он медленно, – здесь, в этом самом холле.

– Ну и как? Она состоялась.

На белом лице снова расплылась улыбка.

– Да, ее даже можно назвать успешной.

Диас тоже широко улыбался. На некоторое время воцарилось молчание. Было слышно, как где-то совсем рядом течет вода.

– И как нам себя вести? – спросила Джулия, – что нужно делать в такой ситуации?

– А какие у нас варианты? – спросил Диас.

– Ну мы могли был пытаться разбирать завал. Стараться выбраться.

– Это не закончится ничем хорошим, – ответил Диас, – говорю же, мы не знаем, как это все держится, – он ткнул указательным пальцем в разломленную плиту, служившую им потолком, – сдвинем не тот камень, и эта глыба придавит нас. Нельзя разбирать.

– А что тогда? – спросила девушка.

– Нужно ждать. Может повезет, и нас успеют спасти до того, как мы тут сдохнем.

– Просто сидеть и ждать?

– Нет, мне кажется, это неправильно, – сказала Мэгги, – вода не течет под лежачий камень.

– Как же прекрасно ты умеешь подобрать слова, – сказал Диас.

– Мы не можем просто сидеть и ждать, надеясь, что за нами придут. Сколько мы тут уже? Часов пятнадцать наверно. Может чуть больше. Мои часы остановились недавно. Думаю, что сюда еще даже тяжелая техника не добралась. Они еще даже не приступали. Сколько мы протянем без воды? Воздух тут очень сухой. Сколько у нас времени?

– Пара суток, пожалуй, – сказал старик, пожав плечами, – может трое, если не будем много двигаться. Дальше мы уже не сможем ничего разбирать. Просто сил не будет.

– А если начнем разбирать сейчас, то не больше суток, – сказал Диас, – плюс, посмотрите на пыль. Воздух сюда поступает очень медленно. Начнем много двигаться, будем задыхаться.

– Меня тоже не устраивает просто ждать, – сказал Питер, – думаю, нужно обязательно что-нибудь предпринять.

– Эй, это не только ваш воздух, между прочим, – сказал Диас, – как мне прикажете быть, если я с вами не согласен?

– Не знаю, – пожал плечами Питер, – попробуй дышать поменьше.

– Очень смешно.

– Фрэнк, а вы что думаете? – спросила девушка, обращаясь к внимательно следившему за диалогом мужчине, – стоит нам пытаться выбраться.

– Я думаю, что вы все равно все умрете, – сказал он, пожав плечами.

– Это что еще за ерунда? – спросил Питер, – о чем это ты?

– Я о людях. Люди ведь смертны.

– Откопали философа, черт его дери, – проговорил Диас.

– Я думаю, – продолжил Фрэнк, – что, раз уж итог все равно один и тот же, но есть возможность его отсрочить, то этим и нужно озаботиться.

– Будешь помогать разгребать завалы? – спросил Питер.

Фрэнк не успел ответить. Девушке пришла в голову очередная мысль. Она снова встала и подошла к ближайшей преграде.

– Что там, еще голос? – с издевкой спросил Диас.

– Это ведь вода, так? – спросила Джулия, – может нам следует разгребать в этом направлении? По звуку она совсем близко. Как думаете? Если тут течет вода, это облегчает нам работу, или наоборот?

Присутствующие переглянулись. Питер пожал плечами.

– По крайней мере, если мы действительно глубоко под завалами, то мы хотя бы сможем пить, – сказал он, после чего встал и попытался сдвинуть огромную бетонную глыбу, которая даже не шелохнулась под его натиском.

– Попробуй камень поменьше, – сказал Диас, чьи слова снова остались незамеченными.

Питер принялся отбрасывать мелкие обломки. К нему тут же присоединилась Джулия. Через несколько минут работы они продвинулись на метр вглубь завала.

– Тут камни мокрые, – сказал Питер, – еще немного. Давайте попробуем теперь сдвинуть глыбу.

Фрэнк медленно поднялся и прильнул вместе с ним к большому камню. На этот раз тот, теперь уже не зажатый мелкими осколками с одной из сторон, поддался и сдвинулся. Сверху посыпался мелкий мусор. Все присутствующие замерли, устремив взгляды на дрогнувший потолок.

– Я ведь говорил, – сказал Диас, когда камнепад прекратился, – не нужно этого делать.

Большая глыба, теперь уже полностью свободная от давления, завалилась на бок.

– Это вода! – воскликнул Питер, просовывая руку в образовавшееся отверстие.

Он достал ладонь, наполненную влагой и прильнул к ней губами.

– Пресная? – спросила Мэгги.

Муж кивнул в ответ на ее вопрос.

– Найдите что-нибудь, во что можно набрать немного, – сказал он.

Ничего подходящего не обнаружилось. Тогда Питер стянул с себя порванную рубашку и, просунув ее в отверстие, намочил. Воду можно было выжимать из ткани.

– Отлично, – сказал Диас, когда каждый из присутствующих увлажнил пересохший рот, – теперь от жажды мы не умрем. Значит, мы сможем протянуть достаточно, чтобы умереть от голода.

– Заткнись, ладно, – сказал Питер, протирая перепачканное лицо мокрой ладонью.

– Чего это ты меня затыкаешь?

– Ты вечно чем-то недоволен, – сказала Мэгги, – при этом не делаешь ничего.

– Дамочка, может ты забыла, но это я разжег костер.

– И что теперь? Нам тебе нужно поклониться?

– Я просто говорю вещи, которые вы все боитесь признать, – ответил Диас, – вы тут все считаете благодатью то, что мы остались живы. А я считаю, что это никакая не благодать, и никакой не дар Божий. Это наказание – умереть вот так.

– Ну вот и считай про себя, – сказал Питер, – а мы будем верить.

Диас усмехнулся и покачал головой.

– Тебя смешит то, что люди верят? – спросил старик, сидевший у перевернутого мраморного стола под большущей плитой.

– Вот только не надо проповедей, падре, – отмахнулся от него Диас, – уверен, тут поблизости много тех, кто слушал вас и вам подобных. Расскажите им про веру.

– Ничего не происходит просто так…

– Я же попросил. Не надо. Оглянитесь наконец. Если Бог есть, то он явно забыл про нас. И про всех этих людей, которых раздавило к чертям огромными камнями. Как выяснилось, его доброта не распространяется на защиту от природных явлений. Или вы хотите мне сказать, что каждый из этих людей заслуживал смерти? Как по мне, то слишком избирательная доброта.

Старик хотел возразить, но Фрэнк помешал ему. Его прозрачные глаза были устремлены на невысокого тучного мужчину, а на лице снова появилась неуместная улыбка.

– Ты не веришь в Бога? – спросил он своим высоким голосом.

– Что? Верю в Бога? Ты что, тоже священник? Неужели нельзя было откопать кого-нибудь адекватного? Или ты тоже слеп? Если случившееся и заставляет поверить, то уж точно не в Бога. Скорее можно поверить в дьявола.

Улыбка на лице Фрэнка стала еще шире и, казалось, вот-вот выйдет за пределы его худого белого лица.

– Тебя это забавляет? – спросил Диас теперь уже серьезно и раздраженно.

– Да, – ответил Фрэнк, – ты меня забавляешь. Ты мне нравишься.

– Ух ты, спасибо. Выходи за меня. А теперь сделай одолжение, отвали со своими разговорами. Мне предстоит голодать, так что я не буду тратить силы на глупые споры с глупцами.

Фрэнк кивнул. Пыль с его волос больше не сыпалась как прежде.

– Хорошо. Только еще один вопрос. Что заставит поверить тебя в благополучный исход?

– Я неясно выразился? Или ты издеваешься?

– Просто ответь, – сказал Фрэнк.

– Десять килограмм жаренного мяса, – ответил Диас, – чтобы можно было спокойно пару недель ждать помощи.

– Прожаренного, или с кровью? – спросил Фрэнк, ни на йоту не изменив прежнее выражение лица.

Диас раздраженно усмехнулся.

– Да хоть сырого. Костер у нас есть. Благодаря мне.

Раздался громкий треск, затем последовал жуткий грохот, и пещера наполнилась пылью. Все отпрянули к дальней стене. Через несколько долгих секунд, когда пыль немного улеглась, взору предстала ужасная картина. Плита, нависавшая над перевернутым мраморным столом, треснула и упала прямо на сидевшего под ней священника, раздавив тому голову. Его ноги все еще еле заметно подергивались, как будто пытаясь поднять мертвое тело в вертикальное положение. Увидев это, Джулия истошно закричала. Питер подбежал к священнику и попытался сдвинуть плиту, но та, казалось, весила целую тонну.

– Черт возьми! – воскликнул он, – помогите мне!

Никто не сдвинулся со своего места.

– Ну давайте! Помогите сдвинуть ее.

– Ты спятил? – проговорил Диас, – посмотри на голову. Ему уже не помочь.

Питер еще несколько раз безуспешно попытался отодвинуть глыбу, после чего отошел и выругался, схватившись руками за свои волосы. Джулия продолжала кричать, но теперь уже глухо и еле слышно. Будто бы она все это время забывала вдыхать. Мэгги обняла ее и прижала к своей груди.

– Наверно трещина была сверху, – сказал Диас, – вот мы ее и не разглядели.

– Нужно убрать его, – сказал Питер через несколько минут молчания.

Никто так и не сдвинулся со своего места. Все все так же стояли у дальней от обвалившейся плиты стены.

– Зачем и куда? – спросил Диас.

– Неизвестно, сколько нам тут сидеть. Такое соседство ни к чему хорошему не приведет. Можно попытаться оттащить его в тоннель, который мы прорыли. И завалить камнями.

И вновь никто не шелохнулся.

– Диас, Фрэнк, помогите мне, – сказал Питер, беря тело за успокоившиеся ноги.

– Черта с два я буду это делать, – ответил Диас, – меня сейчас стошнит. Взгляни на его голову. От нее не осталось ничего. Сплошное месиво.

– Ну и пошел ты, – сказал Питер, после чего повернулся к высокому мужчине, – Фрэнк, давай. Ты же понимаешь, что это нужно сделать.

Несколько секунд Фрэнк холодно смотрел на него, не отвечая, после чего пожал худыми плечами.

– У меня есть другая мысль, – сказал он протяжно.

– Да? – спросил Питер, – какая?

– Наш пухлый друг был прав, без еды мы не дождемся помощи. А уже завтра у нас не будет сил, чтобы даже попытаться пробиться наверх, – сказав это, он повернулся к Диасу так, что его лицо было видно только тому одному, и снова широко улыбнулся, – это мясо, которое ты заказывал.

– Что ты несешь? – прошипел Диас, отпрянув.

– Ты ведь это несерьезно? – спросила Мэгги, еще сильнее прижимая к своей груди уже успокоившуюся девушку, которая, казалось, не услышала эти последние слова.

– Более чем серьезно. Я знаю, вы тут хотите верить. Но верой сыт не будешь, верно?

– Ты чертов псих, – сказал Диас.

– Нет, я просто следую твоему совету. Говорю то, о чем другие боятся думать. Так ведь ты говорил недавно? Так вот, костер, который ты разжег, скоро потухнет. А это значит, что пока вы будете питаться верой и моралью, пройдет слишком много времени. Когда запасы этих питательных субстанций исчерпаются, будет уже поздно, и тогда вам придется есть его сырым.

– Я не пойму, ты это сейчас серьезно говоришь? – спросил Питер, все еще держа в руках ноги покойного.

– Абсолютно, – невозмутимо ответил Фрэнк, – времени у вас осталось совсем немного, прежде чем костер окончательно погаснет.

– Если ты такой рассудительный, то почему бы тебе самому это не сделать? – спросил Диас.

Фрэнк снова пожал плечами.

– Я вегетарианец.

Снова воцарилось гробовое молчание, нарушаемое только звуками капающей воды.

– Мы не станем делать это, – твердо сказал Питер, опуская ноги покойного священника на пол.

– Ты говоришь за всех? – спросил Фрэнк, оглядывая окружающих.

– Мы не какие-нибудь людоеды, – сказала Мэгги.

– Конечно нет. Но, подумайте трезво, не лучше ли быть живым людоедом, чем мертвым праведником?

– Ты точно псих! – воскликнул Диас, с трудом сдерживая рвотные порывы.

– Нет, это не так. Ты, – он обратился к Мэгги, – не ты ли утверждала недавно, что мы все живы не просто так? Уверен, отошедший в мир иной святой отец поддержал твое высказывание. Если так, что и то, что только что произошло, тоже не случилось просто так. Всему есть причина. Ты права, в этом мире ничего не происходит просто так.

– Это проверка нашей веры, – будто в бреду проговорила Мэгги, – очередная. Нужно верить, и нас спасут.

Фрэнк снова пожал плечами, будто бы его совсем не заботило окончательное решение окружающих. Затем он снова обернулся к присевшему на камни Диасу.

– А ты, мой пухлый друг? – сказал он, улыбаясь, – ты тоже уверовал?

Диас вцепился руками в редкие волосы на своем затылке и несколько раз истерично качнулся вперед-назад, после чего снова вскочил на ноги.

– Черт возьми! – воскликнул он, – этот псих прав!

– О чем это ты? – спросил Питер, не веря собственным ушам.

– Да, о чем это ты? – наигранно артистично переспросил высокий мужчина с белым лицом.

– Огонь, – сказал Диас, – он скоро погаснет. Мы собрали все, что может гореть. Еще час, может немного больше. Мы не можем ждать. Появился реальный шанс выжить. Я не могу его упустить.

Сказав эти слова, его наконец стошнило на собственные ноги.

– Диас, ты ведь не животное, – сказал Питер.

– Черт возьми, именно животное. Мы все сейчас именно животные.

– Это неправильно.

Диас судорожно шагал из стороны в сторону, время от времени запуская ладонь в волосы, будто бы отчаянно пытаясь свыкнуться с назойливой мыслью, которой недавно заразился.

– А что, собственно, такого ужасного мы сделаем? – наконец спросил он, скорее у самого себя, чем у других присутствующих, – он ведь уже мертв, ведь так? Он же был священником. Подумайте, что бы он на это сказал? Я уверен, что он был бы не против.

– Послушай себя, – сказала Мэгги, все еще не выпуская из рук девушку.

– Нет-нет, я полностью отдаю себе отчет. Все будто прояснилось. Раньше я не видел выхода, был уверен, что это конец. Даже жалел, что меня не расплющило вместе с остальными. Но теперь все изменилось. Это ли не повод поверить? Я точно вижу путь к спасению, и он, этот путь, лежит прямо перед нами, – он указал дрожащей рукой на неподвижное тело под массивным обломком бетонной плиты, – нужно лишь взять его. Воздух есть, вода тоже. С едой мы сможем ждать сколько угодно.

– Я не стану в этом участвовать, – махнул руками Питер, отходя к жене.

– Да и не надо, – сказал Диас, – я все сделаю сам. Огонь я добыл, теперь добуду и еду.

Он достал из-за пояса перочинный нож и неуверенными шагами двинулся к телу.

– Не смотрите на это, – прошептал Питер, – обнимая обеих женщин и закрывая им обзор.

Диас стянул с неподвижных ног штаны, оголив белые ноги.

– Нам не нужно будет много, – продолжая убеждать себя, говорил он, – только чуть-чуть мяса для каждого. Ног будет достаточно. Черт возьми, да он даже если бы все еще был жив, не умер бы от того, что я собираюсь сделать.

Он замахнулся небольшим ножом и вонзил его в правую ногу мертвого священника, чуть выше середины бедра.

– Это легко, – бормотал он, срезая кожу с редкими седыми волосками, – не сложнее, чем освежевать кабана. Я проделывал это тысячу раз.

– Это еще один знак, – протяжно промолвил долго молча наблюдавший за происходящим Фрэнк, – еще одна причина поверить. Среди нас оказался человек, наделенный необходимыми умениями. Все так прекрасно совпало. Только лишь для того, чтобы мы выжили.

Никто не обратил на эти слова никакого внимания. Только Диас принялся нарезать ноги мертвеца немного более усердно. Несколько раз в процессе его тошнило, но желудок был уже абсолютно пуст, так что кроме звуков и зловония из него ничего не выходило. Через десять минут от правой ноги священника остались только кости с редкими кусками мяса и сухожилий, и Диас резво принялся за левую ногу. По локоть он был измазан в темной крови, капли которой с каждым новым надрезом орошали его округлое лицо.

– Эй вы, – обратился он к остальным присутствующим, не отрываясь от своей кровавой работы, – не теряйте времени. Начинайте жарить мясо, пока огонь еще горит.

Никто не шелохнулся. Никто даже не посмотрел в его сторону.

– Эй! – воскликнул он еще раз, – я ведь уже сделал все самое отвратительное. Все уже сделано. Просто помогите. Не мне, а себе. Пожарьте мясо, пока еще можете.

Питер снова выругался и, отпустив плечи жены и Джулии, которые все так же оставались отвернутыми от царившего кровопролития, резким движением схватил тонко нарезанные ноги священника и протянул их в руке над небольшим костром. В воздухе появился приятный запах, перебиваемый лишь осознанием того, откуда он возник и что стало его источником.

– Мы должны будем убрать его, когда ты закончишь, – тихо проговорил Питер.

– Да, мы уберем, осталось еще немного вот здесь, на голени.

Спустя минуту он поднялся и, сложив нож, спрятал его обратно за пояс. Двое мужчин взяли обглоданные ноги и попытались вытянуть то, что осталось от тела из-под плиты, но из-за отсутствия связующего материала в виде мышц и связок, при первом же рывке обе ноги оторвались от туловища и остались и остались у них в руках. Теперь уже Питер не выдержал и вылил незначительное содержимое желудка на землю.

– Что произошло? – спросила Мэгги, не оборачиваясь.

– Ничего, ничего, – проговорил Питер, – все нормально. Еще немного постойте.

– Давай просто накроем его штанами, – предложил Диас, отбрасывая оторванную ногу в тоннель.

Они разорвали штаны священника так, чтобы материя могла прикрыть большую площадь и накрыли ею обезноженный торс. После этого Питер принялся засыпать камнями и пылью лужу крови. Еще через минуту о произошедшем свидетельствовал только лишь окровавленный Диас, который попытался отмыться, просовывая руку в отверстие с водой, но безуспешно.

Вслед за всем, приключившимся в последние часы, пришла усталость. Так как небольшой запас всех жизненно необходимых материалов в виде воздуха, еды и питья был собран, то было решено поспать, чтобы по пробуждении начать предпринимать хоть какие-то меры для собственного спасения. Но даже в таких изнуряющих физически и морально условиях, организм очень долго отказывался погружаться в сон. Прикрытые материей останки священника еще долгие молчаливые минуты всплывали в сознании у каждого из выживших. Но человеческое тело обладает весьма ограниченными способностями, так что, в конце концов, они уснули глубоким и тревожным сном. Несколько раз Джулия, все так же заключенная в спасительные объятия старшей подруги по несчастью, вскрикивала, оставаясь при этом спящей, чем будила окружающих. Диас всякий раз изрекал очередное проклятие, переворачиваясь на другой пухлый бок. Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем всех разбудил очередной вскрик.

– Да закройте уже ей рот чем-нибудь, – пробормотал Диас.

Но на этот раз возглас не принадлежал молодой девушке. Мэгги вскочила на ноги и подбежала к мужу, прислонившемуся к завалу в той его части, где находился спасительный источник питьевой воды. Огонь давно погас, так что передвигаться приходилось наощупь.

– Пит, это ты? – спросила она, касаясь его спины.

– Да, – ответил тот сквозь зубы.

Он отчаянно дергался без видимой на то причины.

– Что произошло? – взволновано спросила женщина.

– Моя рука, – прошептал он.

– Что с ней?

Она на ощупь продвинулась вперед, скользя рукой по его спине и передвигаясь к руке.

– О Боже, – промолвила она.

– Ее зажало чем-то, – сказал Питер, снова попытавшись выдернуть застрявшую в промежутке между камнями конечность, – я хотел пить, просунул руку и, видимо, ее придавило сорвавшимся осколком. Не могу достать.

– Ну что такое? – недовольно проворчал Диас, чей сон бессовестно нарушали разговоры, – между прочим, не все еще выспались.

– Это твой друг Питер, – послышался знакомый высокий голос где-то рядом, – он застрял. Точнее, его рука.

– Застрял? – повторил Диас громко, поднимаясь, – и где же он умудрился застрять?

– В том отверстии, в котором течет вода, – ответил Фрэнк, чью фигуру было сложно разглядеть в темноте.

Он был где-то рядом, но слишком уж он был худ и угловат, по очертаниям напоминая лишь продолжение бетонного обломка, к которому припал спиной, сидя в пыли.

– Черт возьми! – воскликнул Диас, подходя к двум, пытавшимся извлечь зажатую конечность людям, – да что с вами такое, люди? Почему вы все делаете неправильно?

– Диас, заткнись, – грозно прошипела Мэгги, – просто заткнись. На его месте мог оказаться любой из нас. Камень отломился и придавил запястье.

– Да, мог. Но оказался именно он. Черт, неужели мне нельзя было застрять под завалами с кем-нибудь более везучим.

Питер оставил попытки высвободить руку, так как они стали невыносимо болезненными. Очевидно, камень впился острой гранью в сустав, и теперь при каждом новом движении норовил сломать сочленение костей к запястье.

– Ну да, вот так невезение, – громко протянул Фрэнк, а затем добавил тише где-то поблизости от уха Диаса, – а между прочим, он теперь перекрыл вам всем доступ к воде.

Диас ничего не ответил, а просто яростно сжал челюсти.

– Может попробовать расширить отверстие? – предложила Джулия, тоже поднявшаяся на ноги.

– Я пытаюсь, – напряженно ответила Мэгги, – камни тут либо очень тяжелые, либо хорошо распертые между друг другом. Не выходит.

– Отойди в сторону, – грубо оттолкнул ее Диас, принявшись изо всех сил дергать бетонную глыбу слева от застрявшей руки.

Спустя несколько минут пыхтения, камень сдвинулся с места, но вместе с ним сдвинулись и все соседние. Вся стена угрожающе содрогнулась. Все затаили дыхание и отступили на шаг назад. Некоторое время никто не сдвигался с места, молча наблюдая за возможными последствиями.

– Вроде стоит, – нарушил молчание Питер.

– Да, именно, вроде, – сказал Диас.

– Попробуй вытянуть руку, – сказала Мэгги, обращаясь к мужу.

– Нет, не выходит, – ответил тот поморщившись, – там внутри давление не ослабло.

– Ну так пролезь туда и попробуй приподнять камень, – сказал Диас, – теперь-то места достаточно.

– Я не могу. Угол не позволяет. Может попробовать убрать и вот этот, что внизу? Тогда я подлезу к тому месту снизу.

Диас дотронулся до камня, на который указывал заточенный в стене Питер, но стоило ему прикоснуться, как вся стена снова задрожала.

– Черт тебя дери! – закричал Диас, – там ведь вода! Застрял бы где-нибудь в другой дырке!

– Эй! Я не специально это сделал. Говоришь так, будто я этого хотел.

– Да вы все тут не знаете, чем хотите, – свирепо прорычал Диас, – такое ощущение, что вы не хотите выжить.

– Ты бы лучше предложил что-нибудь, чем разводил тут сопли, – сказала Мэгги.

– Ну, одна рука – не самая высокая цена за спасение, – прозвучал высокий голос снова где-то очень близко от Диаса, – рука за жизнь. По-моему, вполне приемлемый размен.

– Чего?! – возмущенно воскликнула Мэгги.

– Это что еще за ерунда? – испуганным голосом спросил Питер.

– Он прав, черт возьми, – сказал Диас, – мы без воды долго не протянем. Может завал уже начали разбирать, вот он и крошится постоянно. Нам нужна вода, чтобы дождаться.

– Это не обсуждается, – твердо сказала Мэгги, – если хочешь пить, выпей кровь священника. Уверенна, ты это сможешь.

Снова воцарилось молчание.

– Питер, ты же понимаешь, что это – единственный выход? – нарушил молчание Диас, – или ты хочешь, чтобы твоя жена умерла от жажды?

Питер не ответил. Мэгги затрясла головой и заслонила заточенного в стене мужа.

– Этого не будет, – сказала она угрожающе.

– Ну тогда пусть вытянет оттуда свою чертову руку! – прокричал Диас, – соберись и выдерни ее!

Питер снова содрогнулся и вскрикнул от нового приступа боли.

– Нет, не идет, – прошипел он.

– Подумай трезво, – протяжно сказал Фрэнк из темноты, – своей рукой ты спасешь четыре жизни. Ты станешь героем. Ты уже герой, и еще больше утвердишься в этом статусе.

– Замолчи! – закричала Мэгги.

– Может об этом твоем поступке напишут книгу, – продолжил медленно говорить высокий голос из темноты, – может даже снимут фильм. Люди любят такие истории. Выберешься отсюда и станешь настоящей знаменитостью.

– Сейчас же заткнись! – кричала Мэгги в пустоту, откуда исходил голос.

– Это ведь левая рука, – не обращая на ее возгласы никакого внимания, продолжал Фрэнк, – правая ведь останется. Отрежешь ниже локтя, сохранишь почти весь функционал. Сейчас такие протезы, что ты даже не заметишь потери.

– Кто-нибудь, заткните ему рот, – взмолилась Мэгги, – Пит, милый, не слушай его. Мы вытянем твою руку. Я тебе обещаю.

– Нет, Мэгги, не вытянем, – тихо ответил Питер.

– Что ты такое говоришь?! Конечно вытянем. Я пролезу туда в отверстие и сдвину камень.

– Нет, не сдвинешь, – промолвил Питер, – он слишком тяжелый. Они правы, это единственный выход.

– Горжусь тобой, Питер, – сказал Диас.

– Ты чертов мясник. Я не смогу это сделать сам. Сможешь это провернуть?

– Думаю, что смогу, – ответил Диас, звякнув в темноте перочинным ножом.

Послышался всхлип. Джулия снова плакала.

– Прошу тебя, Пит, – не унималась женщина, чей голос тоже срывался из-за слез, – прошу тебя. Даже если вы это сделаете, то ты потеряешь много крови. В рану попадет инфекция…

– Мы ее перетянем. Я лягу и не буду двигаться. Ничего не случится, – уверял ее Питер, – сколько мы уже тут? Довольно долго. Уверен, что спасатели уже во всю разбирают завалы. Они должны начать с мест, где было больше всего людей. Таких, как наш отель. Очень скоро они будут здесь. Нам нужна вода, чтобы продержаться.

– Давайте просто подождем, – предложила Джулия.

– Чего ждать, детка? – спросил Диас.

– Пока не появится острая потребность в воде.

– Она уже появилась, – сказал Диас, – я уже хочу пить. Уверен, что и ты тоже.

– Руку передавило. Кто знает, сколько пройдет времени, прежде чем кисть атрофируется? Ее уже не спасти.

– Парень очень здраво размышляет, – проговорил Диас, хлопнув Питера по плечу, – я полез внутрь. Постарайся не шевелиться.

– Только режь у самого камня, – сказал ему Питер, когда тот пытался пролезть в расширившееся после сброса большого камня отверстие, – как можно ближе к обломку, который давит.

– Не волнуйся, – кряхтя, ответил Диас, – я обо всем позабочусь. А вы, – он, очевидно, обратился к остальным присутствующим, – держите его. Будет больно, так что, он будет дергаться. А мне нужно сделать ровный разрез. Между прочим, для тебя, Мэгги. Чтобы тебе было удобно держать его за ручку, когда мы отсюда выберемся.

Мэгги с Джулией молча подошли к отчаянно вздыхавшему Питеру. Жена обняла его.

– Не переживай, – прошептал он.

– Да, не переживай, – повторил за ней высокий голос.

– Я начинаю, держите, – прокричал из тесного отверстия Диас, едва в нем умещавшийся.

Мэгги почувствовала, как муж с силой сжал зубы и задержал дыхание. Но этих усилий было недостаточно. Через секунду он закричал так громко, что Мэгги почувствовала, что глохнет на одно ухо. Она со всей имевшейся у нее силой обхватила дрожавший и бросавшийся из стороны в сторону торс мужа, но ни ее, ни усилий хрупкой девушки было явно недостаточно, чтобы удержать истерические метания взрослого мужчины.

– Эй, держите его там, – прокричал из отверстия Диас, – я уже скоро.

В очередном отчаянном неконтролируемом рывке в сторону Питер с силой врезался коленом в большой неустойчивый камень, на котором и покоилась его рука. Камень пошатнулся, стена снова вздрогнула, раздался треск, и прежде, чем Диас успел попытаться вылезти наружу, камни обрушили вниз. Сквозь поднявшийся шум даже не было слышно его последнее ругательство, когда он понял, что к чему. Из многочисленных отверстий между обломками с напором брызнула кровь. Мэгги еще сильнее вцепилась в торс мужа, но сильный удар камня по ее голове заставил ослабить хват. Она расцепила ладони, и Джулия резко оттолкнула ее в сторону, прежде чем новая партия камней просыпалась с потолка, погребая под собой и второго мужчину тоже.

Когда гул от падающих камней затих, две чудом спасшиеся женщины еще некоторое время слышали приглушенный стон, исходивший из груды вновь наваленных камней. Джулия не видела лицо упавшей рядом Мэгги в темноте, но она отчетливо представляла сейчас его выражение. Полное ужаса и отчаяние, непонимания того, как все это могло приключиться за какие-то минуты. Ведь еще некоторое время назад в конце тоннеля появился вполне отчетливый свет. Все было распланировано, и будущее было куда ярче, чем настоящее.

– Пит, – прохрипела она, не сдвигаясь, когда стон наконец затих.

– Мне очень жаль, – не зная точно, нужно ли было вообще что-то говорить, промолвила девушка.

В ответ послышался приглушенный звук горького плача. По этому звуку было ясно, что сил у той, кто его издавала, больше не оставалось. Джулия не знала, сколько именно они сидели молча и неподвижно, вслушиваясь в тишину. Она совсем потеряла чувство времени. Это могли быть минуты, а могли и часы. Тишину нарушил звук. Где-то вверху. Очень далеко и слабо, но это определенно не было галлюцинацией. Звук был. Некоторое время обе женщины будто бы не реагировали на него, боясь спугнуть, ведь, испугавшись, звук может пропасть, или вдруг выяснится, что он принадлежал совсем не тому носителю, о котором они обе синхронно сейчас подумали. Прошло еще немного времени, и звук стал отчетливее. Теперь уже можно было предположить, что это работала какая-то машина.

– Ты тоже это слышишь? – спросила Джулия.

Мэгги кивнула в ответ, не сразу сообразив, что ее кивок останется незамеченным в теперешней обстановке.

– Да, я слышу. Это где-то наверху.

– И что это по-твоему?

– Боюсь предположить, – ответила Мэгги, вытирая обильно текущий перепачканный нос, – может нас спасут?

Это был риторический вопрос, не требовавший никакого ответа. Но все-таки последовавший через несколько секунд ответ оказался весьма неожиданным.

– Боюсь вас огорчить, – медленно сказал высокий протяжный голос где-то впереди, там, где недавно образовался новый завал, оставивший под собой двух мужчин, – но нет.

– Что нет? – спросила Мэгги.

– Вас не спасут? – сухо ответил Фрэнк.

Казалось, что он двигался, так как теперь голос исходил будто бы совсем из другой точки пещеры.

– Это еще почему? – слабым голосом спросила Мэгги.

В ее голосе звучало напряжение.

– Вернее, извините, я неправильно выразился. Не спасут вас обеих. Отсюда спасется только одна из вас.

– Я не пойму, это какая-то шутка? Совсем не смешно, – сказала Джулия.

– Нет, какие уж тут шутки? – ответил Фрэнк блуждающим голосом, – они все уже закончились И, надо признать, было очень смешно. Но теперь на шутки времени почти не осталось. Они вот-вот придут, поэтому вам нужно решать.

– Что ты хочешь, чтобы мы решали? – удивленно спросила Джулия, – и что ты вообще такое говоришь?

– Я знаю, что он такое, – тихо проговорила Мэгги, – я помню все то, что ты говорил за последнее время. И я не дура, чтобы не понять очевидного.

– Нет, ты не дура, – подтвердил Фрэнк, – я это сразу понял. То, что ты слышала все то, что я говорил, подтверждает это. И, как выяснилось, веры в тебе достаточно, чтобы признать то, о чем ты думала.

– О чем вы сейчас говорите? – взволнованно спросила Джулия.

– Он знает, о чем, – ответила Мэгги.

– Да, знаю, – сказал Фрэнк, непозволительно растянув последнее слово, – у вас очень мало времени, а я очень устал решать все сам, так что, давайте, выбирайте.

– Мэгги, что мы должны выбрать?

Джулия ощутила холодную ладонь на своей руке.

– Не волнуйся, милая, – сказала она тихо, – я сама с этим разберусь.

– С чем? – продолжала удивляться девушка, – с чем ты разберешься?

Джулия почувствовала, как подруга встала на ноги и сделала пару шагов вперед.

– Мэгги? – испуганно прошептала девушка, – ты чего?

Пройдя вперед, Мэгги остановилась, и несколько секунд стояла молча. В тишине был слышен все нараставший гул, который, казалось, раздавался уже совсем близко.

– Это буду я, – сказала Мэгги в пустоту перед собой, – мне все равно больше незачем жи…

Она не успела закончить фразу. Громкий треск заглушил ее последние слова. Еще один огромный кусок бетонной плиты, служивший в пещере импровизированным потолком, отвалился, упав прямо на голову стоявшей под ним женщины. Джулия почувствовала, как на лицо брызнули теплые капли крови. Они попали на губы, она ощутила их вкус. Глаза ослепил столб света, пробившийся в образовавшееся в потолке отверстие. Все происходило для нее будто бы где-то очень далеко. Она не сразу смогла различить слова, врывавшиеся внутрь через дыру в потолке.

– Черт, плита раскололась, – кричал кто-то наверху, – там есть кто-нибудь внизу? Я никого не поранил?

Глаза постепенно привыкали к свету, который сейчас казался чем-то необычным и неудобным, мешающим воспринимать все как есть. Когда зрение вернулось, Джулия осмотрелась. Их пещера, призванная служить им всем укрытием и обреченная стать гробницей для большинства, оказалась совсем небольшой. От одной стены до другой было не больше пяти шагов. Ее удивило, сколько всего смогло произойти в таком тесном пространстве. Тесное и абсолютно пустое.

– Эй! – снова прозвучал голос сверху, – там есть кто живой?

– Да, есть, – ответила Джулия срывающимся ни то от счастья, ни то от испуга, ни то от тяжести осознания пережитого голосом.

– Слава Богу! – прозвучал ответ сверху, – сколько вас там?

– Я тут одна.

Про двигатель на органической тяге

– Знаешь, ты мне вот тут вопросы задаешь, а я ведь даже не помню, когда точно это произошло. По-моему, это было сотню лет назад. Может даже тысячу. Если посмотреть в иллюминатор, то можно было даже увидеть динозавров. Они бегали там туда-сюда, нюхали все, голодные, но ужасно глупые.

– О чем ты, астрогатор?

– О мозге конечно! Ты знаешь, что у огромного тираннозавра головной мозг размером с грецкий орех? Представляешь? Эти пять тонн злости и голода, управляемые всего лишь таким крошечным орешком.

– Ты явно издеваешься. При чем тут динозавры с их мозгом.

– По существу, пожалуйста, – послышался нетерпеливый голос из динамика.

Он отдал честь в пространство, после чего вновь обмяк на своем не самом удобном стуле.

– Итак, спрашиваю еще раз. На этот раз для протокола, так что, давай-ка, возьми себя в руки и отвечай на поставленные вопросы…

Астрогатор поднял перед собой обе худые руки, а потом обнял ими самого себя крест-накрест.

– Ты – астрогатор пятого ранга, единственный участник девятнадцатой экспедиции на седьмой спутник планеты Прайм, под номером З-8?

Допрашиваемый задумчиво посмотрел перед собой на отражающийся в блестящей поверхности стола потолочный светильник.

– Это вопрос? – спросил он через несколько секунд, – ну, то есть, я понимаю, что вопрос. Это серьезный вопрос?

– Для протокола, – терпеливо уточнил дознаватель, – ответ должен быть либо «да», либо «нет».

– А, ну тогда, разумеется, да.

– Ты покинул Землю двадцать девятого числа месяца холодных ветров третьего года второй эпохи?

– Да.

– Ты провел в пути до З-8 стандартные два месяца?

– Да.

– Судно пятого ранга было исправно по прибытии на З-8?

– Да, черт возьми! Сколько еще это нужно повторять?!

– Какова была цель девятнадцатой экспедиции?

Астрогатор устало склонил голову к плечу.

– Наблюдение и коррекция.

– Предмет?

– ЕВФЖ.

– Расшифруй. Для протокола.

– Единственная внеземная форма жизни в пределах доступной вселенной. Этот маленький надоедливый хорек…

– Как проходила миссия? В каком состоянии ты принял исследовательскую станцию?

Астрогатор сложил руки на груди.

– Должен заметить, для протокола, разумеется, участники восемнадцатой экспедиции не отличались особой чистоплотностью.

– Поясни.., – дознаватель растерянно посмотрел в пустоту, разведя руками.

Пустота ответила кивком незримой головы, а в динамиках послышалось сумбурное шуршание.

– Восемнадцатая была еще до того, как урезали бюджет. У них было судно шестого ранга, больше запасов на все случаи. А самое главное – у них было больше рук. Но это ничего. Потому что вместе с удвоением рук у них удвоилось и еще кое-что.

– О чем речь? Поясни для протокола.

– Я долго летел, видите ли. Целых два месяца. Комиссия в курсе, что у меня не самый крепкий желудок, так что за эти два месяца емкости порядком поднаполнились. Короче, первое, что я сделал по прибытии – посетил туалет. И что вы думаете? Эти двое даже не потрудились смыть за собой перед отъездом! Вы представляете себе, какой запах стоял на станции спустя полгода консервации?!

– По существу, пожалуйста, – снова прозвучал грозный голос из динамика.

Немного смутившись, дознаватель судорожно перебрал разложенные на столе бумаги, после чего прокашлялся.

– Как развивалась миссия?

– Продвигалась своим чередом. Правда ваш попечительский совет со своей экономией, видимо, на статистических исследованиях и визуализировании тоже сэкономил.

– Поясни для протокола.

– Поясняю. Год работы в полном одиночестве. Кто-нибудь из них пробовал это на себе перед тем, как принять решение об урезании бюджета? Я там не самолетики из бумаги складывал, знаете ли. Миссия продвигалась согласно плану. Ну, по крайней мере первые семь месяцев.

– Quod mobile. Расскажи о наблюдениях.

– Вонючий хорек, очевидно, чертовски не любит слежки. Мне приходилось гоняться за ним по всему периметру, чтобы установить метку. Это в первые пару месяцев, пока он не разделился на двое. Каждый божий день начинался одинаково. Есть день сурка, так у меня был день хорька. Я вставал, натягивал штаны, погружал свой организм в скафандр, брал ружье с заряженной с вечера меткой, и в среднем два-три часа гонялся за исчадием ада по всей резервации. Это не на задний двор за газетой сходить, знаете ли. Да и вообще, эта гадина, очевидно, не так глупа, как мы тут все думаем. Зачатки разума… Ага, как бы не так!

– Поясните. Для протокола, – промолвил дознаватель, все еще перебирая бумаги.

– Ну, за целый год наблюдений я все-таки сумел поставить диагноз. Определить болезнь.

– В документах нет ни слова о болезни. Что за болезнь.

– Звездная. Звездная болезнь. Хорек зазвездился. Он, черт его дери, совершенно точно прознал о своей уникальности. Единственная внеземная… Он буквально купался в лучах собственной уникальности. Доходило до того, что он отказывался употреблять приготовленные калории, пока я не приносил емкость прямо к норе. Причем не к какой-то любой, а к совершенно конкретной, той, которую он занимает сегодня. Знаете, я думаю, что он там все это время сидел и ждал, пока мы его откроем. До нас ведь ему кофе в постель никто не приносил, – он постучал перевязанной рукой себе по голове.

Дознаватель несколько секунд смотрел на допрашиваемого, пытаясь установить смысл только что увиденного жеста, но тщетно.

– Что было дальше, после того, как ЕВФЖ дало потомство?

– Я так вам скажу: до этого были цветочки. А вот после начались ягодки. Оказалось, что два хорька не могут сосуществовать в одном смежном ареале. Собственно, прочитайте на девятьсот второй странице отчета. Я полагаю, что ЕВФЖ никогда и не находился на грани вымирания. Я видел все своими глазами. Началась долбанная война хорьков. Они носились по резервации аки ужаленные овцы, всякий раз встречаясь друг с другом, сцеплялись в драке, расходовали втрое больше калорий и, блин, производили вчетверо больше отходов. Если ты понимаешь, о чем я.

Дознаватель еле заметно кивнул, тем самым как бы говоря, что протоколу вовсе нет нужды разъяснять эту часть отчета.

– Вот так вот, – продолжил астрогатор, откинувшись на спинку, – скажи кому-нибудь в прошлой эпохе, что межзвездные путешествия в конечном итоге сведутся к круглосуточной уборке дерьма, наверно никто и не захотел бы исследовать вселенную. Зачем? Дерьма-то и здесь предостаточно.

– Пожалуйста, по существу! – голос из динамика казался чуть ли не злым.

Астрогатор вновь отдал честь, но на этот раз как-то показательно вяло.

– Так вот, – продолжил он, не дожидаясь следующего вопроса дознавателя, – на странице под номером девятьсот три вы прочтете мою теорию о том, что если бы мы не вмешивались в естественный отбор инопланетных хорьков, то одна гадина непременно пришила бы другую. Времени у меня было не слишком много, тем более в масштабах жизненного цикла хорька, но я успел подтвердить теорию, выведенную еще пятнадцатой экспедицией. Там, видите ли, было целых четыре человека. Так вот, они предположили, что после отделения второй особи первая, являвшаяся как бы родителем, выражаясь простым языком для протокола, начинала стремительно стареть. Куда быстрее, чем это происходило до момента отделения. Я видел эти их хорьковые войны. Зуб даю, что молодой грохнул бы старого через какое-то время. Ну или загонял бы его до смерти по резервации. Они как заведенные носились кругами. Чтобы подтвердить теорию, я начал просматривать архивы. Разумеется, делал я это в перерывах между тем как кормил бесят и выносил за ними горшок. Но ни на одной записи не был запечатлен процесс отделения и процесс смерти.

– Твое мнение? Почему камеры не зафиксировали?

– Да потому что эти маленькие гады разумны! Говорю вам, они умнее, гораздо умнее, чем кажется. Да, их переклинивает на некоторых моментах, они становятся слишком дикими. Но когда все спокойно, они сыты и довольны, эти гады, думаю, умнее многих из нас.

– Есть основания так считать? Что-то, помимо личной неприязни.

– Черт возьми, конечно есть! Вы не видели, как один из гаденышей установил мне ловушку с растяжкой под одним из деревьев. Я чудом не лишился ноги. А самое интересное, что я сразу побежал в ближайшую рубку просмотреть запись, но каким-то долбанным чудом именно в момент, когда растяжка появилась, камера была повернута в другую сторону. Прочитайте страницу под номером девятьсот девяносто семь, там я подробно описывал этот случай.

– Перейдем к неполадкам с оборудованием. Когда возникли первые сбои?

– Через семь месяцев после начала. Сперва перестало работать охлаждающее оборудование. Я тогда посчитал, что это солнечные панели вышли из строя. Но выяснить так и не сумел. Через неделю, когда солнце начало заходить, при плановой проверке выяснилось, что системы судна не в порядке. Как?! Оно ведь все это время стояло в ангаре и только один раз в месяц запускалось для проверки.

– Какие именно неисправности возникли?