Читать книгу Игроман-С - Руслан Николаевич Карманов - Страница 1

Посвящается Нате Преловской

Эпиграф

Никогда не тянись за деньгами,

Если ж ты, проигравши, поник –

Как у Пушкина в «Пиковой даме»

Ты останешься с дамою пик.

Если ж ты у судьбы не в любимцах –

Сбрось очки и закончи на том…

Владимир Высоцкий

Глава первая

Ставка на миллион

8 августа 2018 года ничто не предвещало краха надежд 40-летнего журналиста «Вечерней Москвы» Антона Ивагина. В первой половине суток жизнь улыбалась ему в съемной комнате квартиры в Отрадном.

Весь день до вечера Антон со своей девушкой Катей занимались тем, что старухи у подъезда называют блудом: нежились на диване и жадно целовались, запивая обжигающие поцелуи горячим кофе.

Ближе к вечеру Катя-котя с бешено горящими как у дикой кошки глазами едва нашла силы, чтобы накинуть на свое бессовестно красивое тело белый сарафанчик, собрать копну рыжих волос в «гагульку» и отправится на метро в Бибирево. Там она жила в одной квартире с родителями.

– Не скучай Антошкин, сыграй-ка на гармошке, – рассмеялась на прощание Катя, перефразируя известную детскую песенку. – А завтра увидимся в редакции.

Дверь захлопнулось, и Антон приступил к игре, но не на гармони.

К 16-й минуте матча 3-го квалификационного раунда Лиги чемпионов ПАОК – «Спартак» москвичи вели со счетом 2:0. Греческие футболисты больше походили на сонных мух, нежели на команду, способную создать красно-белым проблемы на поле.

Антон, лежа на диване у телевизора, невольно начал подсчитывать будущий куш. На победу «Спартака» в Греции он зарядил миллион рублей, сделав онлайн-ставку в букмекерской конторе «Бег».

«Если счет останется прежним до конца матча, да даже если спартаковцы пропустят хотя бы гол в свои ворота, но удержат победный счет, то букмекеры умножат миллион рублей на коэффициент 2.96…», – размышлял Ивагин.

Это означало, что если ставка Антона сыграет, то через каких-то полтора часа он станет обладателем почти трех миллионов рублей.

«Давай, «Спартак»! – как волшебную мантру повторял про себя Ивагин, рисуя радужную картину своего будущего. – Верну Кате миллион, сыграем свадьбу, потом еще пара удачных ставок и весь мир будет у наших ног.

Грёзы длились недолго.

Ход приятных мыслей сломал швейцарский серб Прийович, реализовав пенальти в ворота «Спартака». Еще два точнейших удара под дых надеждам Ивагина с интервалом в семь минут нанесли греки Лимниос и Пелкас, забившие голы в ворота московского клуба. 3:2 –такой счет в пользу греков горел на табло стадиона в Салониках, когда команды ушли на перерыв после первого тайма. Играть оставалось еще 45 минут, а Антона Ивагина словно парализовало.

Бревном он вытянулся на старом диване. Руки и ноги его дрожали, лишь мозги судорожно работали, ища ответ на простой вопрос: «Как же так, я ведь задницей чувствовал, что мой «Спартак» должен сегодня победить?».

Лучик надежды в окошке комнатушки Ивагина забрезжил за 20 минут до конца матча в Салониках, когда на стадионе «Тумба» к одиннадцатиметровой отметке подошел спартаковец Промес. И не забил пенальти.

«Ах ты, тумба-юмба голландская», – выругался в сердцах Антон.

«Спартак» проиграл.

«Господи, что же я скажу теперь Кате? Как верну деньги ее родителям, зачем я зарядил лимон на дохлый «Спартак», – последнее, о чем подумал Антон перед тем, как забыться в тревожном сне.

Глава вторая

Охранник Ивагин, ты убит!

В детстве Антохе Ивагину снился один и тот же кошмар. Конечно, не каждый божий день, а после нервного перенапряжения.

Например, пьяного дебоша отца, который работал охранником на рынке. С пятницы на субботу кулаком от бати доставалось не только единственному сынку, но и жене, маме Антона.

Мама всю жизнь проработала в Димитровграде в школьной библиотеке и приучила сына к чтению, как она говорила, мудрых книг. Однако мудрость чужой жизни не спасала ни ее, ни сына от кулаков охранника Ивагина.

– Почему отец меня бьет, когда выпьет, будто я ему не родной, а если трезвый, то говорит, что любит? – однажды спросил маму Антон.

Она отвела глаза в сторону, а ответ предложила поискать в повести Максима Горького «Детство», в том месте, где дед Каширин порол своих внуков по субботам для их же пользы.

Была ли польза в побоях – Антошка сомневался, но отца боялся до жути. И кошмар ему снился в детстве одинаковый: вот пьяный отец подходит к его кровати с ремнем в руке, требует школьный дневник с оценками, а потом лупит наотмашь по сыновей спине даже за четверку по литературе.

– Зря что ли книг полон дом, а ты не можешь даже по литературе стать отличником! Да я лучше сожгу их к чертовой матери, хоть Пушкина, хоть Достоевского, хоть Хемингуэя, если сын смотрит в книгу, а видит фигу, – ревел пьяный отец.

Антошка, с детства обладавший незаурядной фантазией, легко представлял, как охранник Иван Федорович Ивагин в одном исподнем бегает за классиками литературы с горящим факелом и пытается поджечь их одежду – сюртук Александра Сергеевича, тюремную робу Федора Михайловича и толстый свитер старины Хэма…

– Стоять, бояться, граждане писатели! – орал Ивагин-старший в кошмарном сне Антона.

– Да как вы смеете, – хором недоумевали классики. – Вы забываетесь, охранник Ивагин.

Сначала классики спасались от воинствующего охранника бегством, потом вдруг резко разворачивались и палили по пьяному охраннику. Хэм из двустволки, Пушкин из дуэльного пистолета калибра 12 мм французской фирмы Le Page, а писатель Достоевский пытался заколоть буяна сломанной шпагой.

В самом финале кошмара окровавленный Ивагин-старший падал ниц на песчаный берег Большого Черемшана. Для местных жителей более привычным было укороченное Черемшан, однако полное название реки увеличивало романтическую ее масштабность и нравилось мальчишке гораздо больше…

Итак, значит, раненый охранник Ивагин театрально валился на песок с криком: «Чтоб вам, суки, исписаться». И испускал дух.

– Охранник Ивагин, ты убит! – извещал мир о непоправимом подполковник Данзас из Санкт-Петербурга, невесть откуда взявшийся во сне мальчишки лицейский товарищ и секундант Пушкина.

На этом месте заканчивался детский кошмар Антошки.

Позже его сменили студенческие видения.

В отрочестве, перебравшись из Димитровграда в Москву, Антон Ивагин учился в двух институтах одновременно. За второе высшее нужно было платить, если бы не одна лазейка. В приемную комиссию МГУ он отдал аттестат о среднем школьном образовании, а в другой столичный ВУЗ – диплом об окончании футбольной академии московского «Спартака».

С раннего детства Антошка здорово играл в футбол, сначала во дворе, а затем в составе юношеской команды «Лада» (Димитровград). В академию московского «Спартака» Антон Ивагин был приглашен, когда ему исполнилось 15 лет. Финты юного полузащитника, которые он закладывал во время матчей Всероссийского турнира в Москве, так восхитили столичного тренера, что он лично приехал в Димитровград за талантливым пареньком.

Мама не противилась отъезду сына, так как сила тумаков охранника Ивагина с каждым годом все нарастала. А отец считал, что футбол куда быстрее обогатит его отпрыска, нежели работа охранником, а хуже того – нафталиновым библиотекарем.

Студенческий кошмар Антона Ивагина был таким: в течение одного дня он получал неуд на экзаменах сразу в двух институтах, и его тут же отчисляли. В реальной жизни студент Ивагин справился с поставленной целью, став дипломированным журналистом и преподавателем физкультуры.

Еще один кошмар молодости Антона часто напоминал о том, как глупо и жестоко оборвалась его спортивная карьера.

Этот кошмар ему был известен до мелочей.

Вот он на мокром после дождя футбольном поле принимает мяч и первым же касанием левой ноги пробрасывает черно-белый пятнарь вперед меж двух защитников, чтобы вырваться на оперативный простор. В этот момент правая нога полузащитника предательски скользит, Антоха теряет точку опоры, и через мгновение защитник-дуболом со всей дури врезается острыми шипами бутс в правое колено Ивагина. Финал кошмара – дикая боль в правой ноге и слова травматолога: «Похоже, доигрался ты, Антоха».

Детско-юношеские кошмары уже не беспокоили журналиста Антона Ивагина. К сорока годам он сменил много редакций, как тот вороватый цыган разномастных лошадей.

Менял и чудных женщин, но так ни разу и не женился. Женщины ценят внимание, Ивагин же был вечно на чем-то сосредоточен и на что-то постоянно отвлечен. Ну какой прок от такого ухажера, кроме сексуальных игрищ.

А причиной недостаточной внимательности Ивагина к прекрасному полу была его страсть к азартным играм. Эта страсть то утихала в нем на годы, то вспыхивала с новой силой. Дважды он давал себе клятву завязать с игрой на ставках и оба раза ее нарушал.

Заряжать деньги по-взрослому на исход футбольных матчей «Спартака» он начал в конце 20 века. С той поры Антона Ивагина и стал накрывать кошмар по-взрослому. После побед или поражений на ставках в букмекерских конторах ему снился салон князя Темного.

Глава третья

Салон старшины Темного

Кошмарное действие происходила на Тверской улице Москвы в старинном особняке. Вход в особняк – сквозь высокие ворота со львами. Далее по мраморной лестнице на второй этаж в гостиную.

Зеленые шторы, ленивое мерцание светильников и дым курительных трубок придавали гостиной совершенно мистический вид.

В такой затемненной комнате органично смотрелись бы и «колесо удачи» для рулетки, и доска для спиритических сеансов, и ломберный столик.

Наяву в похожую мутную атмосферу Антон Ивагин окунался лишь раз, когда впервые переступил порог букмекерской конторы в родном Димитровграде, где сделал первую удачную ставку на футбольный «Спартак». Но тут, в сумрачной гостиной старинного московского особняка, запах табака не валил с ног, а слегка щекотал ноздри. Да и публика в гостиной была почище. Хотя, быть может, даже более угодная черту, чем опустившиеся лудоманы-алкоголики из букмекерской конторы «Бег».

В навязчивом кошмаре Ивагина элита Великих Игроков собиралась в особняке на Тверской.

И только пьяный лакей с бакенбардами, по пышности своей не уступавшими бакам государя императора Николая I, придавал жуткому сну Антона элементы русского балагана и шутовства.

Как тот базарный зазывала лакей истошно вскрикивал: «Клуб червонных валетов рад приветствовать вас в нашем аду, вход рубль, выход – без штанов в преисподнюю»!

После слова преисподняя лакей непременно икал, набирал в легкие побольше воздуха, готовя себя к тому, чтобы вскоре вновь выпалить дурацкую фразу.

– Да угомонись ты, Кузьмич! Нешто снова тяпнул лишку, – ласково произнес поэт Пушкин, обращаясь лакею, как к старому знакомому.

Солнце русской поэзии и здесь было в зените.

– Ах, Александр Сергеевич, просим-просим! – обратился к поэту Федор Михайлович Достоевский. – Страсть как хотелось бы услышать из ваших уст «Разговор с книгопродавцем». Если вам угодно, конечно.

– Да, дорогой наш, прочтите же! – также обратились к Пушкину домашний учитель Алексей Иванович – герой романа «Игрок» Достоевского, и заморский гость – писатель Эрнест Хемингуэй.

Глубокомысленно молчал в гостиной только пушкинист Юрий Михайлович Лотман, развалившись в глубоком кресле. Вероятно, готовясь выдать самое точное резюме или блистательную трактовку всякого возможного события в этой гостиной, да и просто поучить жизни великих игроков. Естественно, более всего Лотмана волновали поведение и ход мыслей господина Пушкина.

Члены клуба зааплодировали, Пушкин, казалось бы, неохотно поддался на уговоры, но кивнул, затем порывисто вскочил из кресла и начал:

– Наш век – торгаш; в сей век железный

Без денег и свободы нет.

Что слава? – Яркая заплата

На ветхом рубище певца.

Нам нужно злата, злата, злата:

Копите злато до конца!

Предвижу ваше возраженье;

Но вас я знаю, господа:

Вам ваше дорого творенье,

Оно застынет, и тогда

Постыло вам и сочиненье.

Позвольте просто вам сказать:

Не продается вдохновенье,

Но можно рукопись продать.

Пушкин закончил декламировать и все члены клуба, кроме Лотмана, вынырнули из своих кресел: «Браво, Александр Сергеевич, браво-браво!».

Когда восторги утихли, старшина клуба князь Василий Никифорович Темный протер свое пенсне и предложил начать Игру.

– Так во что сегодня будем играть? – оживился Достоевский.

Член Клуба червонных валетов инженер Германн скорчил недовольную гримасу: «С вами играть – все равно, что черту душу продать. Вы немилосердны и жестоки, господа. Особенно вы, да, вы, Александр Сергеевич. Вот скажите мне как на духу: что стоило вам не дать мне передернуться с чертовой пиковой дамой в вашей сумасбродной повести».

– Ну что ж вы, батенька, так осерчали, – холодно заметил поэт. – Ответ очевиден даже ребенку. Вы же не хотели рисковать, вам нужен был верный выигрыш, за то и расплата. Ведь страсть к азартным играм есть самая сильная из страстей, а вы вступаете в нее с немецкими счётами. Так, батенька, у нас в России не пойдет. Ну и бедная Лиза, ведь вы и не думали жениться на сиротке? Не так ли?

– Сначала мне нужно было сколотить состояние, – в глазах Германна вспыхнул огонь одержимости. – А много ли денег оставили вы своим близким, Александр Сергеевич, когда сводили счеты с жизнью через дуэль с Дантесом? А может, вы с вашей-то великой фантазией и повод для собственной дуэли придумали, чтоб избежать долговой ямы, заботясь исключительно о благосостоянии своих потомков? Царь ведь оплатил все ваши долги. Вероятно, потому что настолько государь ценил ваше творчество, или прелести вашей…

– Сударь, вы забываетесь, – Пушкин резко оборвал своего героя Германна. – Еще одно слово, и я убью вас прямо здесь, не дожидаясь секундантов.

За Солнце нашей поэзии резко вступился Федор Михайлович Достоевский – не меньше, чем Луна русской прозы:

– Довольно, господин Германн. Переходить на личности – дурной тон. А что касается беспроигрышной стратегии вашей игры, то поделом вам. Настоящий джентльмен, хоть бы проиграл и все свое состояние, не должен волноваться. Деньги до того должны быть ниже джентльменства, что почти не стоит об них заботиться. А вот методичное накопление капитала, присущее европейцам, особенно протестантам, вещь совершенно аморальная.

– Да не вы ли, Федор Михайлович, писали в своем романе «Игрок»: неизвестно еще, что гаже: русское ли безобразие, или немецкий способ накопления честным трудом? Еще скажите, что не деньги, а красота спасет мир, – ехидно процедил сквозь зубы несчастный герой «Пиковой дамы».

– Напугать до смерти старую графиню, выведать у нее секрет трех карт и подсчитывать затем барыши – это по-вашему немецкий способ накопления честным трудом? Ведь это Игра, черт возьми, а не цех по производству золотых монет, – вскипел Достоевский.

– Да, о чем вы вообще говорите, Федор Михайлович, когда сами же похвалялись придуманной беспроигрышной системой игры в рулетку, а потом продули все, даже деньги любимой женщины, – инженер Германн пер буром, как фашистский танк «Тигр» времен Второй мировой войны на окопы русских.

– Вы что-то путаете, Германн, свою жену на кон я никогда не ставил, – густо покраснел Достоевский и попытался перевести разговор на историю князя Александра Голицына, в 1802 году проигравшего в «Фараон» собственную супругу.

Но тут своего создателя перебил домашний учитель из романа «Игрок» Алексей Иванович.

– Не смейте оскорблять Федора Михайловича, господин Германн, – подал голос учитель. – Вам не понять загадочность русской души.

– Ага, еще скажите, что он играл на рулетке за ради Христа, да и вы, Алексей Иванович, позвольте предугадать ход ваших мыслей, испытывали судьбу в казино исключительно из благих побуждений, – зло усмехнулся Германн.

Дело в гостиной совсем запахло серой и керосином. И тут ситуацию под контроль взял старшина клуба Василий Никифорович Темный.

– Полноте-полноте, господа, – сказал он властно. – Мы собрались здесь не стреляться, а играть. Я снова призываю всех к Игре.

Лица членов клуба были напряжены, казалось, что после резких слов Германна в адрес великих писателей, дуэли сегодня не миновать, но взрывоопасную ситуацию окончательно разрядил пьяный вопль лакея:

– Клуб червонных валетов рад приветствовать вас в нашем аду, вход рубль, выход – без штанов в преисподнюю!

После вопля Кузьмича члены клуба заулыбались, напряжение спало, и Достоевский повторил свой вопрос: «Ну-с, так во что играем сегодня?».

Добавил веселья и внезапный комментарий пушкиниста Лотмана, про присутствие которого в гостиной члены клуба уже подзабыли, словно он – немое изваяние старого сатира из бронзы.

Лотман размеренно, словно читая по бумажке, произнес: «Коммерческие игры моделируют такие конфликты, при которых интеллектуальное превосходство и большая информированность одного из партнеров обеспечивают успех… Таким образом, понтирующий игрок играет не с другим человеком, а со Случаем».

Пушкин расхохотался: «Милый Юрий Михайлович, да вы сами-то сделали хотя бы одну ставку в своей жизни?».

– И вам бы не советовал, Александр Сергеевич, – бесстрастно ответил Лотман. – Будь хоть на унцию меньше в вашей жизни Игры, господин великий поэт, сколько б вы еще подарили потомкам прекрасных произведений?

– А вы не задумывались, дорогой друг, что, если бы не мои карточные долги, то стали бы вы известным пушкинистом? – возразил Александр Сергеевич.

– Поясните ход ваших мыслей? – напрягся Лотман.

– Извольте, Юрий Михайлович. Когда поэт стеснен в средствах, он вынужден чаще обращаться к Музе за гонораром. А ежели пиит стеснен катастрофически, то лишь представьте на секунду, с какою бешеною мотивацией он начинает творить.

– То есть, вы хотите сказать, что, намеренно садились за карточный стол, чтобы, проигравшись в дым, с особенным усердием трудиться за письменным столом? – поразился внезапной догадке Лотман.

– Тут вам, наверное, виднее, душа моя Юрий Михайлович. Ведь вы же пушкинист, а я, как стало модно выражаться после моей дуэли с негодяем Дантесом, теперь солнце русской поэзии. А взошло бы это ваше солнце без моей тяги к Игре за ломберным столом? Алкоголик не может без стопки, игрок без Игры, поэт без пера и листа бумаги. А что если эти опасные увлечения взять и совместить? Чтоб, как изволил выразиться один мой последователь, «ну-ка, солнце, ярче брызни».

– Это гибельная дорожка для любого поэта, – возразил Лотман.

– А может, служение страстям – самый верный путь поэта к бессмертию? – мрачно произнес Пушкин. – Я предпочёл бы лучше трижды умереть, чем не играть.

Пушкинист Лотман совершенно оторопел от нового знания не нашелся что ответить поэту.

– Да уж, Александр Сергеевич. Я, например, задолжав изрядно кредиторам, написал роман «Игрок» за 26 дней, – грустно покачал головой Достоевский.

Члены клуба заметно повеселели, выпив шампанского, или предвкушение большой Игры ударило им в головы. Только хмурый Германн, стоя у зеленой шторы и повернувшись к остальным членам клуба спиной, кажется, утирал украдкой слезы.

Заморский гость Хемингуэй, внимательно слушавший разговор загадочных русских игроков, лаконично поинтересовался на английском: «А можно ли сегодня мне сделать ставку на бегах?».

– Дай вам волю, господин иностранный писатель, вы бы и на лошади въехали в нашу гостиную, – смерил американца бесстрастным взглядом старшина клуба князь Темный. – Это вы у себя в Парижах на бега захаживаете как в банк за новыми банкнотами. Но ведь до смерти скучен праздник в виде верного выигрыша, который, к тому же, всегда с тобой.

Хэм в ответ осушил залпом стопку водки, словно пытаясь разгадать секрет русской души через дегустацию самого известного напитка чужой ему страны.

Федор Михайлович и домашний учитель Алексей Иванович стали громко ратовать за игру на рулетке, Александр Сергеевич предложил перекинутся в «Фараон», Германн не отходил от шторы, Лотман молчал.

И в этот самый момент Темный резко повернулся к Антону Ивагину, стоявшему у дальнего от всех окна и, глядя ему в глаза, металлическим голосом произнес: «А какую Игру предпочитаете вы, милостивый государь, и по какой такой особой причине играете?

В этот самый миг все члены клуба вдруг обнаружили в гостиной старинного особняка гостя из будущего и каждый из них на свой лад повторил вопрос Темного, протягивая желтые костлявые руки к горлу Антона Ивагина. Только филолог-структуралист, историк русской культуры Юрий Михайлович Лотман продолжал тихо сидеть в сторонке.

– Што-с, азарта и денег тебе не хватает, дитя 21 века? Ах ты, сукин сын! – больнее всего обжигало Ивагина прямым вопросом Солнце русской поэзии.

Ивагин силился ответить, что, мол, вы то чем лучше моего, Александр Сергеевич, да вы такой же азартный игрок, как и я. Ведь это вы написали, «двуногих тварей миллионы, мы все глядим в Наполеоны», и в то же время, всякий раз садились за карточный стол, чтобы убедиться в своей исключительности.

Но язык Антона предательски немел.

Именно на этом месте кошмара Ивагин всегда просыпался, но, тем не менее, отчетливо помнил выражение лиц каждого члена клуба Игроков и каждую их фразу, сказанную в Английском клубе.

Глава четвертая

Утро лимитчика

Наутро – 9 августа 2018 года – из кошмара Аглицкого клуба вернуться в реальность журналисту помог хозяин московской квартиры, где Антон снимал комнатку.

Стук был просящий. В день арендной платы хозяин трёшки – старый алкаш Петрович стучал в двери комнаты квартиросъемщика радостно и настойчиво, как заяц в барабан. Мол, давай-давай, открывай, настало время законного расчета: ты мне 15 тысяч рублей и живи себе дальше.

Расчет происходил первого числа каждого месяца. А вот просящий стук, напоминавший царапание кота по дверному косяку, в неурочное время означал, что Петрович пропил всю «аренду», как тот герой-стахановец и желает нового праздника раньше календарного срока.

Просящий стук в дверь также означал, что супруга Петровича, такая же перманентная ударница по стакану Варвара Сергеевна, не должна узнать о жгучем желании мужа опохмелиться в счет будущей арендной платы журналиста.

Это только кажется, что москвичи, даже потомственные, все сплошь благородные люди без известных слабостей. Хозяин московской квартиры всегда безработный Петрович вместе с супругой и двумя сыновьями-подростками жили в одной комнате, а две других сдавали гостям столицы.

В комнате Петровича сосуществовали с настоящими москвичами две дворняжки, конечно, Белка и Стрелка. Когда Петрович был навеселе, а пьян он был каждый день, до обеда дворняжки скулили радостно, а к вечеру выли протяжно, изрядно угостившись от пьяного в муку хозяина пинками под зад. Находясь в особом подпитии, Петрович пытался как-то запустить дворняжек в космос прямо с балкона лоджии, но вернувшийся с работы Ивагин спас собак от полета.

Но особое душевное паскудство Петровича было в его пьяном хвастовстве. Приняв на грудь и встретив Ивагина, он непременно кичился своим привилегированным положением.

– Ну что, лимитчик, опять к полуночи приперся с работы, – скалился Петрович. – Ну работай-работай, это нам, москвичам, работать не надобно, наши предки за нас отработали.

Антон давно хотел съехать от Петровича, но смирился. Арендная плата за комнату была невысокой, до станции метро Отрадное – рукой подать, ну и большую часть суток Ивагин проводил на работе. К тому же частые командировки минимизировали его общение с хозяином квартиры.

…Вытерпев две минуты просящего стука, Ивагин поднялся с дивана и открыл дверь.

– Слушай, журналист, займи две тыщи рублей до «аренды», – попросил Петрович и умоляюще, как его вечно голодные дворняжки, взглянул в глаза квартиросъемщика.

Антон молча порылся в карманах синих джинсов, и две смятые бумажки перекочевали в трясущуюся ладонь Петровича, смутно напоминавшему Ивагину пьяного лакея из кошмарного сна. По мнению Ивагина, для полного сходства с лакеем Петровичу не хватало только баков Кузьмича.

Антон закрыл дверь, присел на диван, вспомнил о вчерашнем поражении «Спартака» в Греции и начал подсчитывать убытки после неудачной ставки. До этого чертового дня московская жизнь Ивагина была вполне сносной.

Зарплаты, которую Антон получал в редакции Вечерней Москвы, вполне хватало и на хлеб с маслом, и даже на посещение столичных театров – имени Пушкина, имени Вахтангова и МХТ имени Чехова. На дорогие подарки Кате денег не хватало. Хотя девушка, казалось, была бесконечно рада и дешевой китайской заколке от любимого Антона.

Глава пятая

Первая ставка

Свою самую первую ставку Ивагин сделал в вонючей от пота и табачного дыма букмекерской конторе в Димитровграде в конце 20 века, когда на каникулах приехал домой из Москвы.

Злачное место располагалось в ДК «Строитель». Вход с торца.

Зачем пожаловал туда Антон? Просто захотел проверить: сложнее ли футбольные ставки, чем популярная в 90-е годы игра в наперстки.

К радости Ивагина ставка на любимый родной «Спартак» (коэффициент 1,50) сыграла. Красно-белые под руководством тренера Олега Романцева тогда громили в России всех. Поставив половину своей месячной «спартаковской» стипендии, Антон хорошо наварился. В ближайшей аптеке он купил маме новые очки, чтобы руки не были коротки во время чтения мудрых книг, а потом обзвонил друзей. Для них Ивагин закатил пир горой на берегу Большого Черемшана.

– Ну и везучий ты, Антоха, – в один голос удивлялись удачливости его товарищи по футбольному детству Димка Анисим (Анисимов), Саня Хром (Хромов), Серега Попяра (Попов). – Да ты всегда был везунчиком, что в чуньку-трясучку в школе, что в карты.

– Особенно с девками на раздевание, – многозначительно хихикнул Хром.

Серега Попяра, конечно, вспомнил, как однажды на автовокзале в Димитровграде Антоха Фарт (так звали Ивагина друзья) отыграл у наперсточников пару ручных электронных часов, проигранных пацанами: «Помнишь, Фарт, игру с шулерами: кручу-верчу, обмануть хочу, играть не заставляю, пистолет не наставляю? Колись уже, как тебе удалось часы наши отыграть?».

– Как с вами забудешь, – усмехнулся Антон, но колоться снова не стал. – Не играйте с шулерами, господа, останетесь при своих.

Ивагин хорошо помнил тот случай на вокзале, когда ему и его товарищам по команде было по 14 лет. Фокус подзабытой ныне в России шулерской игры в наперстки был в том, чтобы отгадать, под каким из трех наперстков окажется маленький шарик из черного поролона. Угадал – выиграл, нет – не взыщи. Наперсточник оценил часы ребят по 25 рублей за штуку, и через пару минут они перекочевали в карман его спортивных штанов.

Мошенник, естественно, нагло мухлевал, во время переката шарика между наперстками, незаметно для многих зрителей и участников игры прижимая маленький кругляш пальцем к своей ладони.

Попяра и Хром попались на обман и лишились своих котлов. Вернуть же часы ребятам помогли интуиция Антошки и тренеры юных футболистов.

Ивагин под прикрытием взрослых наставников дважды поднял именно те наперстки, под которыми прятался шарик. Конечно, шулер наверняка бы передернул шарик под другой наперсток, но тренеры пресекли эту попытку: «А ну, жлобяра, осади, пацан пусть сам отгадает фокус».

Антоха угадал дважды подряд. Часы вернулись незадачливым владельцам, а Ивагин после такого успеха лишился в детской команде прозвища Марадона, приобретя взамен громкое погоняло Фарт…

Надувшись до отвала «Жигулевским» и слупив по два шашлыка на брата в честь первой победы Антохи на ставках, друзья детства бесшабашно прыгали через костер, купались в Черемшане, утопили старую гитару, а по домам разошлись за полночь. Да хоть бы и под утро, уже ведь не пацаны, а вполне себе совершеннолетние парни.

В тот день Антоха не раскрыл секрета с наперстками своим друзьям, но поклялся маме никогда больше не связываться с азартными играми.

Как она узнала, что ее сын незаконно обогатился?

Догадаться несложно, если из кармана грязных джинсов Антона, вернувшегося домой за полночь, падают на пол футляр с новыми очками и смятые купюры. Их сумма превышала месячную зарплату библиотекаря в Димитровграде.

– Откуда у тебя такие деньги, сынок?

– Да это ж в футбольной академии игрокам премиальные выдали за победы нашей команды на первенстве России, – попытался увильнуть Антон.

Мама мгновенно уловила фальшь в его голосе.

– Ох, не ври мне, Антон, никогда мне не ври, иначе ты льешь воду на мельницу Сатаны.

Несмотря на атеистическое школьное воспитание Антон Ивагин благодаря маме верил в Бога, а стало быть и в существование его антипода.

– Мама, я больше не буду, – потупил глаза юный футболист и ушел спать в свою комнату.

Спать в родительской квартире можно было спокойно. Антон уже перерос отца, и угощать здоровенного сына ремнем, утяжеленным увесистой железной пряжкой, охранник Ивагин не рискнул бы, даже выпив цистерну коньяку.

Великие классики мировой литературы могли не страшиться Ивагина-старшего. Детские кошмары не беспокоили Антона, и даже пожелтевшие книги великих литераторов могли спокойно отдыхать на полках его комнаты. 20 век подходил к концу. Кому нужны были бумажные книги в эпоху наступающего по всем фронтам Интернета.