Читать книгу Пустышка - Руслан Сергеевич Ляпин - Страница 1

Пустышка была маленькой девочкой, стоящей на склоне холма. Ее белое длинное платьице, развеваясь, почти касалось сучьев сухой травы. Ее руки, тоненькие, как спички, держали какой-то листок. Он помялся ветром, и оттого трудно было разобрать написанное на нем, но, кажется, это было что-то прекрасное.

Пора было возвращаться домой. Бросив листок, поскользивший по склону, девочка направилась к подъезду своего дома.

Ее квартира находилась на пятом, последнем этаже. В квартире жили Мама и Папа. Мама любила смотреть телевизор и убирать в доме. Папа тоже смотрел телевизор, но в доме не убирал. Дни и ночи он проводил на кровати, смотря телевизор, а когда мама убирала, прятался на балконе, куря одну за другой сигареты, и тогда от него неприятно пахло. Папа вернулся недавно с войны и привез с собой свою ногу, которую ему оторвало снарядом на поле боя. Долгое время он засыпал в обнимку со своей ногой, разумеется, от этого Мама и Папа часто ссорились, так что теперь нога лежала исключительно на балконе.

В комнате были зашторены окна, и в темноте цветными картинками мелькал телевизор.

– Война скоро закончится, я обещаю, – шепнула девочка на ухо Папе и, хихикнув, забралась на его единственную ногу.

По телевизору показывали мужчину в голубой каске, который рассказывал в микрофон какую-то пламенную речь.

– Пустышка, иди ужинать! – донесся строгий мамин голос из кухни.

Пустышка бежала вдоль длинного коридора, загибая босыми ногами под собой ковер. Сегодня вода была теплая и даже горячая, она плавно обволакивала ее тонкие ручки, отчего те краснели.

Опять был суп.

– Мам, я не хочу суп.

– Ешь, ничего другого нет, – отвечала мама, уходя из кухни.

К ней запрыгнул кот. У него была черная короткая мягкая шертка, вертясь у Пустышки на коленках, он задевал ее нос кончиком хвоста. Она опустила тарелку с супом на пол, кот начал быстро лакать его своим язычком. Странно, но, кажется, котам не нравится, когда их гладят в этот момент.

В ее комнате было темно. Она укрылась было с головой одеялом, но так ей стало жарко. Свет заката слегка касался бока кресла, отчего в центре его образовывалась черная тень, похожая на силуэт человека. Пустышка побежала к Маме и Папе, запрыгнув на их кровать. У них по-прежнему горел телевизор. На вопрос матери, почему та не спит, Пустышка ответила, что ей не хочется, хотя она скорее боялась того силуэта, – это была очень храбрая девочка.

Она проводила пальчиками по ворсинкам ковра на стене, и в зависимости от направления движений ковер становился светлее или темнее – так можно было создавать свой собственный рисунок.

На телеэкране показывали много разных солдат, которые говорили одну и ту же фразу: «Смерти нет». «Если смерти нет, что же такое жизнь?» – наконец раздраженно сказала Мама и выключила телевизор.

Она уложила Пустышку в постель, поцеловала лоб: «Мама всегда рядом, моя дорогая, ничего не бойся».

Луна была похожа на дыру в стене среди вечного мрака, в ней не было смысла, в ней не было красоты, она прожигала своим кислотным светом комнату и слепила девочке глаза, отчего та перевернулась на бок. В кресле кто-то сидел. Это был старик с тростью в руках и жиденькой бородкой, но Пустышка почему-то его не испугалась, а только спросила:

– Кто вы?

– Вопрос неожиданный, я не так ожидал, неужели ты меня не боишься? – хрипло и тихо засмеялся старик. – Но раз ты такая храбрая девочка, то я не стану скрывать. Я – автомат.

– Вы пришли меня убить?

– О, что ты, что ты, ни в коем случае! Я и сам не знаю, что я здесь делаю. Могу только заверить, что я не убийца.

– Как? Разве вам не приходилось стрелять в людей?

– Ни одного случая, золотце мое, ни одного! Скажу более: я не знаю, с какой целью меня создали, но это был поистине жестокий бог.

– Бог не может быть жестоким.

– Думаешь? Всепрощение… Это всепрощение ничем не лучше самых жестоких поступков Отца, поверь мне. Пустые надежды на прощение рождают еще большие пороки. Когда ты убил десятки, сотни людей, покайся, и тебе все простят. А потом можешь еще убить и снова покаяться. Черта с два! Прощение не стирает поступков и их последствий, прощение – пустое слово. Либо ты делаешь, либо не делаешь, но всегда отвечаешь за свой выбор.

Луна погасла, и в темноте старик принял еще более угрожающий вид. Глаза его, как у кота, засверкали синеватым светом.

– Я хочу тебе кое-что сказать, шепнуть на ушко, подойди ближе, – продолжал он, и девочка, вопреки своей воле, села на его холодные колени. – Я сейчас скажу тебе правду. Я… скажу правду, – так шептал он, а потом Пустышка проснулась.

Над ней сидела Мама. Она гладила ее волосы и грустно смотрела. Уже настало утро. По подоконнику стучал дождь.

– У тебя снова был приступ, – сказала мама.

– Я говорила во сне? – спросила Пустышка, приподнимаясь.

Мама ее обняла.

– Нет, ты только плакала и просила мне помочь, вся в слезах, в поту. А я не знала, как тебе помочь, понимаешь? Не знала.

– Все хорошо, мамочка, мне не нужно помогать.

Мама вытерла свои слезы и, не глядя на свою дочь, сказала:

– Мы сильно опаздываем. Кушай поскорее, и мы пойдем в церковь.

На завтрак была овсянка, холодная, застоявшаяся, сваренная на молоке. Она, как клей, липла к ложке и растекалась полосками с нее. А в хлебнице лежал старый порезанный хлеб и еще кое-что – пряник. Вообще-то Пустышка не любила медовые пряники, они были твердые, слишком сладкие, с таким запахом, будто их обдали дымом ладана, но сейчас она быстро его съела, запила чаем (он тоже, кстати, был холодным, с каким-то налетом на поверхности), и, незаметно проскользнув мимо родительской комнаты, где Мама опять что-то кричала на Папу, побежала на улицу.

На ней была желтая пижама в белый крупный горошек. В лицо бил мелкий дождик, от которого волосы клеились к щекам. Скользкая и вязкая, как овсянка, грязь вперемешку с глиной приставала к подошве тапочек, отчего те все тяжелели, так что Пустышка с трудом добралась к обрывку сухой травы на краю склона. Впереди все так же лежал листок бумаги, с растекшимися синими буквами и словами, а вдали, над крышами домов, тонкой полоской тянулся черный дым. На небе поселилась змея. Она ползла и растворялась в нем. Внезапно прогремел взрыв, потом еще и еще – выстрелы и взрывы, выстрелы и взрывы. Пустышка то ли от дрожи в ногах, то ли от дрожи земли едва не упала. Вдалеке с каждым взрывом появлялось все больше полос. Раненое серое небо стало чернеть, и, казалось, по ее щекам и рукам стекала его кровь. Девочка бежала домой, цепляясь за перила, спотыкаясь на ступеньках. Только в квартире она поняла, что по дороге потеряла тапочки. Ноги и штанишки пижамы ее были все в грязи. «Где ты была?» – только и успела спросить Мама, как Пустышка вцепилась руками в ее ноги. «Прости меня, мама, прости! – плакала она. – Я думала, что это прекратится, что это поможет, – это ошибка, я ошибалась!»

Ей помыли ноги и переодели – на этот раз вода была почти холодная. Папа пытался переубедить Маму насчет церкви, говорил, что идти слишком опасно, но Мама его не слушала. Пустышке даже стало жалко Папу. Ей очень сильно захотелось остаться с ним, но Мама потянула ее за руку.

Почти всю дорогу они шли вдоль подъездов по дворам, чтобы в любой момент при обстреле было куда спрятаться. Пустышке стало больно от того, как Мама сжимала ее руку.

В церкви по двум углам горели свечи, а из разноцветных окон лился разноцветный свет, почти как в их квартире при свете телевизора. Людей почти не было, одни женщины в платках да пару стариков. Пустышка представила, как из этого позолоченного дверного проема между рисунками святых выходит волшебник в черной рясе. У него длинная седая борода, а в руках он держит книгу заклинаний. Одно его слово, и война тотчас же прекратится. Отчего же он молчит? Наверно, Пустышке надо его попросить. Она подходит к волшебнику и говорит: «Пожалуйста, дяденька волшебник, пускай война прекратится». Тогда его суровое черное облачение загорается желтым, солнечным теплом…

В помещение церкви вошла какая-то бабушка. Она встала напротив немногочисленной толпы и сказала (лицо ее было пугающе строгое):

– Преподобного сегодня не будет.

Люди замолчали, столпились напротив нее. Девочка оглянулась, но мамы рядом не было – она стояла в углу, с каким-то мужчиной в военной форме, теперь, после слов бабушки, она вновь крепко схватила Пустышку за руку и присоединилась к толпе.

– Преподобный остался в святилище, – продолжала старушка. – и молится за наше с вами спасение, за наше будущее, за наше настоящее. В нем почти не осталось сил, но он не сдается, не ропщет, как наш бог, он предает себя в жертву, потому что любит нас, так и мы: смирение и жертва ради ближнего – это все, что может нас спасти. Батюшка оставил нам письмо, и я хочу, чтобы мы все отнеслись к нему со смирением и любовью, – она развернула письмо и начала читать вслух дрогнувшим голосом:

«Наступают темные времена, братья и сестры мои. Враг стучится в ворота и почти проник в дом, этот враг – война.

Но мы должны оставаться вместе – так и только так мы сможем быть сильными и сопротивляться врагу.

Этот враг – змий-искуситель, приползший из сада Эдемово. Он родился из нашего греха и питается нашей вечной греховностью. Змий ползет по земле и по небу, выжигая города и села, очерняя пеплом небеса.

И последний вопрос, который нам стоит себе задать, – готовы ли мы ко спасению, остались ли мы верными Слову?

Близится момент, когда разверзнется небо и сотрется земля: на одной чаше весов будет наша любовь, а на второй – наш грех. Скажите же, братья и сестры, готовы мы к этому? Что мы скажем Спасителю? Как оправдаем убийства тысяч, предательство, украденное детство у маленьких детей, прячущихся по повалам? Как оправдаем идеалы, за которые теперь идем убивать, как оправдаем трусость, с которой мы скрываемся от несправедливости?

Мы все виновники войны, все до единого. И я призываю вас возлюбить своего ближнего, возлюбить так сильно, как никогда не любили себя.

Ваше дело – мир, а я обращусь со словом любви к Богу и буду молиться о нашем спасении – так и только так мы будем иметь хоть малейшую возможность обрести Царствие Божие».

«Совсем этот старик из ума выжил», – злобно прошептала Мама на фоне всеобщих недовольных переговоров, когда Пустышка, дернув ее за куртку, спросила: «Что такое «разверзнется небо»?»

Мама села, пригнув коленки:

– Это значит, что упадет небо.

– А разве небо может упасть?

– Конечно же нет, родная. Небо никогда не упадет.

Внезапно все замолчали, а некоторые женщины даже вскрикнули: помещение церкви стало заливаться водой, за засчитанные секунды уровень воды достиг щиколотки. Люди выбежали на улицу: земля, дорога и жилые дома – все было покрыто холодной гладью воды, отражающей серое небо с черными прожилками, точно венами на руке старика.

Однако на некоторых возвышениях по-прежнему не было воды, таких, например, где стоял Пустышкин дом. У нее очень сильно замерзли ноги, так что Мама несла ее на руках. Дома мама отвела ее в ванную, включила горячую воду и приказала раздеваться, а сама о чем-то говорила с Папой. Пустышка выглянула, прислушавшись:

– Скажи, что мне делать. Скажи, что мне делать! – нервно говорила Мама и ходила из стороны в сторону.

– Успокойся, это всего лишь вода, – говорил отец, опираясь о свой костыль и опустив голову, будто был в чем-то виноват. – Я видел в новостях: паводок сейчас везде. Ученые объясняют это тем, что Луна слишком приблизилась к Земле. Такое бывает раз в несколько тысяч лет.

– Приблизилась луна, говоришь? – с насмешкой остановилась возле него Мама.

– Я знал, что не смогу тебя утешить.

– Ты ничего не можешь, какой с тебя вообще прок?

Пустышка лежала в наполовину набранной ванне, кончики ее рыжеватых волос плавали в воде. Мама протирала ей руку мочалкой, и пена с руки замирала на прозрачной поверхности; стоило ей опустить руку в воду, как она казалась сломанной и пригнутой. Девочка как-то спросила маму, отчего так происходит, на что ей ответили, что любой свет преломляется в воде, однако это ведь был вовсе не свет, а ее рука.

После ванны Пустышку уложили спать. От тепла ее тело расслабилось, и она скоро перестала думать о том, почему в церковь не явился священник и почему Мама кричала на Папу. Перед ней в кресле, освещенный лунным светом, явился все тот же старик с тростью в руках.

– Из-за тебя у меня приступы, я не хочу с тобой говорить, – сказала девочка, надув свои щечки и протирая глаза.

– Хорошо, ты будешь молчать, а я расскажу кое-что, тогда нас никто не услышит, договорились?

– Ты расскажешь мне правду?

– Да, но это потом, а сейчас я расскажу тебе сказку. Закрой глазки и все воображай.

Как-то раз жил маленький мальчик в одной деревне на Востоке, окруженной скалами и пустыней. У него была только мама и белая собачка. Он любил бегать со своей собачкой по песчаным дорогам, учил ее приносить палку, и порой она действительно ее приносила. Небо было всегда ясное, солнце выжигало урожай и воду, так что местные жители начали даже проклинать небо за его жестокость. Но это была самая меньшая из бед.

Однажды в деревню явились террористы в черных масках и с черным флагом. Немногие храбрецы, пытавшиеся им сопротивляться, были расстреляны в центре деревни и оставлены на всеобщее обозрение. Террористы объявили о вхождении деревни в состав их государства. Затем начались погромы в домах тех жителей, чьи религиозные убеждения противоречили новой государственной доктрине.

Мама приказала мальчику спрятаться в диван, куда иногда кладут постель или обувь, в это время в их дом вошли террористы (кажется, их было двое). Вначале они перерыли все в доме, затем изнасиловали и убили маму. Мальчик все слышал, каждый ее крик о помощи, тело его застыло от страха, но даже вопреки этому он всеми силами пытался вылезти из дивана – что-то ему все время мешало, как будто мама намеренно держала диван, зная о том, что могло случиться.

Когда мальчик очнулся, не было у него уже ни мамы, ни собачки, ни дома…

– Разве это сказка? – вступилась Пустышка.

– Что?

– Разве может быть такой жестокой сказка?

– Но ты ведь еще не дослушала. Слушай дальше, а то разбудишь маму.

Мальчик отправился один к скалам и пустыне. Солнце прожигало его одежду и голову, и на вершине одной из скал он повалился наземь. На небе пробегали серые облачка, некоторые из них были похожи на его собачку, другие – на волосы его матери. Он считал облака, уже смирившись со своей участью, когда вдруг почувствовал холод в груди, будто сердце его превратилось в лед. И тогда возроптал мальчик в небо и просил Бога уничтожить обидчиков, иначе это мертвый Бог. Потому что самое главное в мире – это справедливость: как только она пропадает, всему приходит конец. И когда он открыл глаза, небо было покрыто черными тучами, из которых пошел проливной дождь.

Мальчик стоял на обрывке скалы, ловя губами капли дождя и смачивая ими просохшее горло: под ним, в низине, располагалась его деревня, вся затопляемая водой до тех пор, пока в ней не осталось ни одного выжившего человека. А мальчик смотрел и смеялся, мальчик светился от счастья, стреляя молниями в небеса. Внезапно его руки превратились в древесные ветви, а ноги корнями приросли к камням – он стал сухим деревом, навеки застывшим среди безмолвных скал, всегда мертвый, всегда неизвестный.

А теперь ответь, но не говори вслух: может ли быть жестокость справедливой?

На этом вопросе Пустышка проснулась.

На улице уже светало, в комнате было свежо и прохладно из-за открытой форточки. Родители еще спали. Пустышке нравилось иногда смотреть, как они спят, разбросанные по разным сторонам кровати: Мама вздрагивала, как зайчик, видя какой-то тревожный сон, а Папа, уткнувшись головой в подушку и, кажется, пуская слюни в нее, высунул из-под одеяла свою мохнатую львиную лапу и перекинул ее через подножье кровати.

Под ногами у девочки размурчался голодный котик. Она схватила его на руки и незаметно прошмыгнула на балкон. Здесь, среди всякого хлама: кухонного, строительного, гнилых табуретов и рамы от велосипеда, – лежала вторая нога Папы, иссушенная, посиневшая и дурно пахнущая. Зачем он ее не выбросит: чтобы помнить о жизни или чтобы помнить о смерти? Пустышка вспомнила слова солдат из телевизора о том, что смерти нет, перебросила кота через балкон (он почему-то задрожал) и выпустила из рук. Кот приземлился на лапы и как ни в чем ни бывало куда-то побежал – так, значит, смерти все-таки нет?

Этот факт окончательно вывел ее из равновесия. Весь день Пустышка проходила по комнате, задумчиво потирая подбородок, так что мама даже разволновалась и померила ей температуру. Помимо прочего Мама также интересовалась по поводу пропавшего кота, она разыскивала его в подвале и по всему двору, но ничего не нашла. В конце концов девочка погладила ее волосы, слипшиеся от пота, и сказала: «Ничего, это ничего страшного. Мы купим нового кота… Я уверена, что с ним все хорошо.»