Читать книгу Мемуары «злого татарина», или ЗППП из 90-х - Рустем Мирсаитов - Страница 1
ОглавлениеОТКУДА БЕРУТСЯ ДЕТИ
– А я тебе говорю, что детишки родятся из животиков мам! – разозлился Санька.
– Нет, глупости и враки, – набычился я и толкнул его в плечо. – Их аисты приносят!
– А я тебе говорю – из животиков. Мне старший брат рассказывал! – ощетинился в ответ Санек.
– Ах так! Ну, Санька, сам напросился! – крикнул я и стукнул его кулаком по носу.
У Сашки тут же пошла кровь. Он всхлипнул. Потом смахнул капающую кровь одной рукой. Другой. И кинулся на меня!
Так, сцепившись, мы с минуту боролись на краю проселочной дороги, а потом скатились в овраг и уже там продолжили выяснять, кто был ближе к истине касающейся человеческого деторождения.
В овраге рос высоченный татарник и не менее высоченная крапива. Но мы не обращали внимания на ожоги и колючки и продолжали, махая кулаками, увлеченно искать верный ответ на столь важный для нас вопрос.
***
Нас разнял проходивший мимо дед Андрей – сторож фруктового питомника, который находился на окраине нашего поселка.
Дед нас знал хорошо – и нас и наши попы: мы часто были непрошеными гостями на его территориях. Поймав нас, он заголял наши мягкие места и лечил (как он это называл) хворостиною нашу совесть.
– А ну, хулюганы, с чего сыр-бор и кто первым начал?! – грозно спросил он, отвесив каждому леща, для острастки.
Мы, перебивая друг друга, стали рассказывать.
Дед Андрей закряхтел и, почесав затылок, выдал нам совет: «Так, мелюзга, сейчас идете к своим мамкам и узнаете все у них».
– Пусть оне отдуваются, раз уж вы до таких вопросов доросли, – усмехнувшись, продолжил он. – Скажете, что дед Андрей послал – я потом проверю.
В глазах у сторожа плескались веселые смешинки-светлячки.
***
– Давай, тянем, к чьей мамке сначала идем. Кто короткую вытянет, знать, к евошной мамке и идем по первой, – предложил Санька.
Я вытянул короткую…
– Маам, расскажи, а откуда дети родятся?
Мама полола картошку.
Медленно повернувшись, она долго смотрела на нас, будто бы видела впервые.
Перед ней стояли чумазые от пыли и запекшейся крови семилетние мальчишки. Открытые участки их тел были покрыты ожогами и царапинами. Вся одежда – в зеленых пятнах от травяного сока. У каждого на лице, под глазами, наливались красавцы-синяки.
Ничего не говоря, она стала снимать с себя передник и закручивать его в жгут.
– Беги, Санька! – крикнул я другу и для верности подтолкнул его в спину.
Метров через сто я оглянулся.
Мама, конечно же, бежала за мной.
***
Вечером, когда мама оттаяла, когда все мои царапины были залиты зеленкой, а синяки и ожоги замазаны мазью Вишневского, она спросила:
– Значит, хочешь знать, откуда дети берутся?
Я кивнул.
И мама стала рассказывать:
– Если Бог видит, что мужчина и женщина очень хотят завести ребеночка, то Он, глубокой ночью, когда все спят, подходит к кровати и дует на животик мамы… И в животике начинает зарождаться новая жизнь.
– Спокойной ночи, мама, – удовлетворенный ответом, я повернулся к стене и тут же уснул.
Ночью мне снился Бог в образе деда Андрея дующий на животик моей мамы.
…
– А я тебе говорю, что это папы дуют на животики мам, – зло закричал Сашка. – Мне мама рассказала!
– А я говорю Бог! – набычился я и толкнул Сашку в плечо…
СХОРОНИЛ Я ВЕРУ ПОД ЦВЕТУЩЕЙ ВЕРБОЙ
Устилает кроны белая махорка.
Малышня гоняет на ледянках с горки.
Белую махорку наземь сыплет небо -
Нам еще далече до цветущей вербы…
Шерсть висит комками – пес насквозь промокший
Дрожь унять не может. Ах-ты, мой хороший,
Тяжко беспризорным в городе жестоком
Плакать над судьбою – плакать одиноко.
Что ж, пойдем, любезный – отогрею чаем.
Как тебя, в собачьем, в мире величают?
Угощу, по-братски, сахарною костью -
Будешь первым, друг мой, за полгода гостем!
В коридоре коврик постелю я на пол.
Встретились не зря мы! Так бы снова запил…
Мы с тобою, Шарик, словно побратимы -
Этот мир циничный думаешь простим мы?
Эх ты, псина псина… Веришь еще людям.
Я уже не верю ни в какое чудо.
Схоронил я веру под цветущей вербой.
В городе жестоком я такой не первый.
Время, как косою, и надежду косит.
Закурить бы, братец… Да уж год, как бросил.
Хрупкая надежда – шерсть висит комками -
Может станем, Шарик, мы с тобой друзьями?..
…
Засыпает землю белая махорка,
Где-то две собаки в небо воют горько…
НЕ СКЛЕИТЬ РАЗБИТУЮ ЧАШУ…
Не склеить разбитую чашу
И режут осколки.
На косточках памяти спляшем
Мы пьяную польку.
Не склеить разбитую чашу -
Обиды серьезны.
Виновных в лав-стории нашей
Искать уже поздно.
От страсти тела не сомлеют -
Устали от фальши.
То чувство, которым горели,
Все меньше… Все дальше…
Осколки, как лезвие бритвы,
По сердцу, по душам…
Проиграна вечная битва
И замок разрушен
Наш замок любви и надежды
И жертвенной веры…
Потухли горящие вежды
От слез, что без меры
Стекали по грудам развалин
Поверженных башен…
Когда друг от друга устали
Растрескалась чаша.
…
И тысячи мелких кусочков,
Застрявших в слезинках,
Не склеить ни клеем, ни скотчем…
Как жалко, Альбинка.
ДЕВОЧКА-КОЛДУНЬЯ
– Сынок, быстрее, садись за весла! – крикнул отец. – Ох, вот это силища! Она тащит нас с тобой и лодку тяжеленую!.
В тот момент я сидел на корме и отрывал цветы кувшинок из воды – я хотел подарить их девочке из соседнего туристического домика.
***
Девочка была очень красивой…
Ровный золотистый загар покрывал ее руки, ноги, плечи. А на лице, из-за загара, высыпали светлые веснушки. Но самыми впечатляющими были ее глаза. Они были разными по цвету – один был зеленый, а другой синий.
Однако, еще больше меня поразило, то, как она ловко орудовала поплавочной удочкой, таская с причала окуней и красноперок!
Наверное, мы были близки с ней по возрасту…
В день, когда я увидел девочку, я попросил отца, чтобы он научил меня рыболовным навыкам и раскрыл рыбацкие уловки и секреты, коих знал в изобилии. Я надеялся, что привлеку внимание зелено-синеглазки, если покажу знания в этом деле и удивлю, чем-то, чего не знала она.
***
И вот мы с отцом на вечерней рыбалке на щуку – на главного хищника этого водоема.
И, видимо, поймали щучью королеву!
Я прополз на нос лодки, под спиннингом отца, который он напряженно держал в руках и подтянул к себе весла – отец вытащил их из уключин, чтобы они не мешали забросу и вы-важиванию.
– Быстрее сынок, быстрее – почему-то шептал отец. – А не то она заплывет в траву и поминай как звали.
Было это в середине августа 1978 года. На турбазе, которая располагалась на башкирском озере «Шамсутдин». Мне только-только исполнилось 7 лет, и я собирался, через полмесяца, идти в школу – в первый класс…
…
С девочкой я познакомился, но не так, как планировал.
Через пару-тройку дней я увидел ее, вновь, на причале. Схватив удочку и закрыв дверь нашего домика на ключ (родители были на понтонах – загорали и купались) я устремился вниз, к воде.
– Привет.
Девочка посмотрела на меня и ничего не ответив отвернулась к поплавку. Взгляд ее был напряженным и сосредоточенным. Взгляд профессионального рыбака вываживающего свою добычу.
Неуклюже насадив наживку я сделал заброс и мой поплавок закачался рядом с поплавком маленькой охотницы.
И…
И в ту же секунду я столкнул, нечаянно, ее баночку с червями в воду…
Дернувшись за баночкой я не удержался и тоже свалился в озеро.
Вынырнув я увидел, что девочка, согнувшись пополам, заливается смехом.
Пока я выбирался глупая мысль промелькнула в моей голове:
– Почему она так согнулась? Может быть так легче смеяться? А может быть смех собрался в ее животе и сильно щекочет изнутри?.
***
Ее звали Лика…
У нашей семьи и у семьи Лики была еще одна неделя отдыха впереди.
Это была самая счастливая неделя моего дошкольного детства.
Мы с Ликой подружились и много времени проводили вместе – бегали в лес за ежевикой; каждый день ловили рыбу; ходили, по вечерам, с родителями, на дискотеки; загорали и купались.
Счастливое детство в счастливые и спокойные годы моей огромной и сильной страны!
…
– Лика, а почему у тебя цвет глаз разный? – спросил я в последний день нашего пребывания на турбазе.
Лика лукаво посмотрела на меня… улыбнулась… и ответила:
– Потому что я колдунья!
Увидев мой удивленный и может быть чуть испуганный взгляд, она засмеялась и побежала вдоль тропинки.
Я побежал вслед…
Мы добежали до берега и забрались на мостки.
Отдышавшись Лика спросила меня:
– А ты знаешь, что у озера есть легенда? Мне мама рассказывала. Говорят, что был молодой парень, который влюбился в девушку и утопился в этом озере из-за несчастной любви. И звали его Шамсутдин.
После некоторой паузы она добавила:
– Это моя мама говорит, что я колдунья… Она говорит, что многие ребята будут, как тот Шамсутдин, страдать, глядя в мои глаза, от неразделенного чувства…
…
Я молчал.
Что я мог ответить… Мне было всего семь лет…
Но я уже понимал, глядя в глаза этой необыкновенной девчонки, что ее мама была права.
…
А ту щуку мы с отцом все же выудили!
ДУШУ Я НА КОЛДОВСТВО ПРОМЕНЯЛА…
Душу я на колдовство променяла
И колдую-ворожу среди ночи,
Чтоб любовь ко мне твой дух растерзала,
Чтобы тело твое мучилось в корчах.
Я зашью тебе в подклад, мил-дружочек,
Локон собственных волос – символ страсти,
Чтобы бесы под ребро… Разум в клочья!
Чтобы сердце разорвалось на части.
С черной силой сватовство мне поможет
Напустить в глаза твои зыбкий мОрок,
Чтобы виделось тебе наше ложе
Райским облаком в воланах оборок.
Заклинанию предам зла частицу -
Темный локон, что под тонким подкладом.
Пусть во снах твоих он мной отразится
И искусов сладких дьявольским садом.
БОКОМ ПОВЕРНУЛОСЬ КОЛЕСО ФОРТУНЫ…
Боком повернулось колесо фортуны
Был уверен в милой – вышло, что колдунья.
Колесо фортуны обернулось боком
Думал что святая. Вышло – лежебока.
Колесо фортуны боком обернулось
Гнал ее на время – навсегда вернулась.
Другу в душу плюнул, лихоимцем назван
Я влюблялся в нимфу, оказалась язва.
Что ж мне с вами делать, колесницы Божьи?
Буду нынче, с родом, с женским, осторожней…
КРЕСТ
– Ух-ты… Это что, золото? – спросил Руслан.
– Может быть, – ответил я ему.
Крест, который мы с Русланом вытащили из-под подоконника заброшенного дома, был огромным и очень тяжелым. Желто-матового цвета. На кресте был изображен раскинувший руки бородатый мужчина, опустивший голову на грудь.
Случилось это в середине лета 1980 года. Нам было тогда по девять лет.
Мы долго любовались крестом, а потом решили, что его нужно перепрятать пока что…
Ну и перепрятали.
А на следующий день я не смог найти Руслана. Нигде его не было. Ни дома, ни на футбольном поле, ни на озере, ни в нашем потайном месте – в нашей крепости – в небольшом пространстве между сложенных как попало железнодорожных шпал.
А мне так хотелось снова посмотреть на крест… Но сделать это хотелось вместе – чтоб по-честному!
Тем вечером, когда мы нашли его, я лежал и фантазировал, как мы с Русланом сдадим нашу находку в музей, и что это окажется очень ценной вещью, и нас поощрят, а может быть, даже наградят медалью!..
Ночью крест снился мне во сне. Он сверкал и переливался какими-то огненными всполохами… И сон был цветным!
Мне часто снились сны, как я летаю. И всегда они были цветными! Но все прочие были черно-белыми. Так вот сон про крест тоже оказался разноцветным.
***
Не нашел я нигде своего товарища и соседа (наши придомовые участки соприкасались сарайками для хранения сена и содержания некрупных домашних животных – овец, кур, гусей).
Ну и пошел сам к нашему схрону.
Креста в нем не было. Будто ветром сдуло.
Но ведь точно вчера никто не видел, как мы прятали! Точно!
Помню я очень расстроился… И разозлился… И… И поплелся домой понурив голову.
…
На следующее утро мы уехали на поезде отдыхать на юг, в Адлер.
А потом, после отдыха, еще в Москву – отец в тот год занял третье место в конкурсе лучших рационализаторов СССР, и мы, дождавшись на юге окончания Олимпиады-80 (в Москву тогда никого не пускали и даже вывозили неблагонадежных из города), приехали в столицу нашей родины за призом – призом был «Москвич-412». В эпоху жуткого дефицита приз просто фантастический по своей ценности.
***
– Вы только не волнуйтесь. У нас все хорошо. Дом и баню мы отстояли. Сгорела только сарайка с курами в конце участка – такими словами встретил нас старший брат моей мамы, Риф, который остался с нанай, маминой мамой, «на хозяйстве», пока мы путешествовали.
Затем дядя Риф продолжил:
– А вот у соседей горе. Сын у них в том пожаре сгорел. Залез на чердак сарайки и спичками баловался. Наверное… Так пожарные предположили.
Мама заплакала.
Отец начал расспрашивать, уточняя подробности…
А я… Я убежал… Убежал в нашу крепость… И там тоже плакал… Плакал…
Ночью у меня была горячка. Температура поднялась почти до сорок одного градуса. Я бредил. Было такое ощущение, будто бы меня накрыли дюжиной матрасов, и я, задыхаясь, не могу из-под них выбраться…
А потом пришла Она!
Я не знал, кто это – мне явился лик женщины в каком-то чудном головном уборе и с большими кроткими и грустными глазами.
Ее образ будто бы висел над моей кроватью какое-то время, а потом растаял в воздухе.
И мне сразу стало легче. Температура спала.
Я уснул.
***
Прошло время. Наступил новый учебный год.
Я был в гостях у одноклассника – Игорешки Алексеева. Мы с ним мопед собирали.
И его отец позвал нас обедать.
Отец у Игорешки был верующий. И перед приемом пищи помолился и перекрестился, глядя куда-то в угол и вверх.
Я посмотрел туда же. И увидел! Увидел Ее! Ту женщину, которая приходила ко мне в бреду.
Ее печальный лик смотрел на меня со старой иконы…
НЕ УСПОКОИТ СЕРДЦЕ АЛКОГОЛЬ…
Не успокоит сердце алкоголь…
Мои печальные стихи на дно бокала
Прошу тебя, гарсон, налить изволь -
Хмельного зелья мне, дружище, будет мало.
К чему тебе стихи, моя любовь?
Я лучше, вусмерть, сам упьюсь своей балладой,
Пусть будет стансов "двадцать капель" мне наградой!
…
Сегодня, бармен, ты не прекословь!
В кармане ни копейки на запой,
Но все ж понятно, что важнее нынче будет,
Коль сердце до доски до гробовой,
Бокал поэм или сонетов мне остудит.
…
Не успокоит душу алкоголь…
Зачем, любимая, скажи?
Я жду ответа!
Зачем любовь твоя, как семя пустоцвета?
Как единичка поделенная на ноль?
…
Эй, человек, верлибра полный штоф
На стол подай… И звонарю на колокольне
Скажи, что наш поэт уже готов.
Готов к поэмам пасторально-алкогольным.
А ТЫ СЛЫШАЛА СЛУХ, ЧТО ЛЮБОВЬ ОСТЫВАЕТ КАК СОЛНЦЕ?
А ты слышала слух, что любовь остывает как солнце?
Умирает, прибитая градом и сильным дождем.
Продается, в бесчувственной страсти, за тридцать червонцев,
В граде, что неприятелем-похотью был осажден.
А ты слышала слух – не бывает вселенского счастья?
Счастье, словно ночной мотылек прилетевший на свет.
И сгоревший, в секунду, в безжалостной времени пасти,
Вспыхнув яркой звездой в череде изнурительных лет.
А ты слышала слух, что надежда бывает жестокой?
И уже слишком поздно искать, среди горьких потерь,
Нашей веры звезду, что всходила всегда на востоке,
Ведь вселенная заперла к вере с надеждою дверь.
Вместе с солнцем остывшим и вместе с потерянной правдой,
Обнимаясь с обугленным счастьем, безумцам под стать,
Мы с тобою решили – простить нам друг друга пора бы..
…
А ты слышала слух?..
Мы не станем его распускать!
КАК Я СТАЛ "ТАТАРИНОМ"
…Сегодня я проспал и уже опаздывал в школу!
Все пришлось делать на ходу – чистить зубы и завязывать еще не подсохший после мокрой глажки пионерский галстук. Пить чай, обжигаясь, по глоточку, забегая на кухню и обратно и, между забегами, собирать портфель, вспоминая, что не доложил учебник по русскому, (ведь математичка заболела!) и кубик-рубика, потому что обещал дать Славке поиграть.
До школы было пять минут обычным шагом.. Я добежал за две.
– Эй, пацан, стой! – в школьном тамбуре стояли три подростка..
Один из них был Серега Маркичев (Маркиз) – гроза нашей школы. Он был второгодник. Его побаивались даже ребята из десятого класса – мало того, что Серега и сам был физически, не по годам здоровенным пацаном, так еще и все знали, что он водил дружбу с отсидевшими – по разу-другому – взрослыми местными жуликами.
Учился Серега в седьмом «Г» – в классе, в который, со слов моей мамы, слили всех бездарей и хулиганов (я же учился в 7-м «Б»).
Двух других пацанов, что стояли рядом, все называли «санчо пансами» Серого: это одно-классник Маркиза – крепыш Анвар, полутораметровые плечи которого делали похожим его на квадрат – злобный и вечно сквернословящий квадрат, и худой шкет по прозвищу «Селедка» – никто не знал его настоящего имени, так как он был не из нашей школы, а дружки его называли только по прозвищу. Селедка, видимо, был в этой компании за шныря – выполняя поручения Сереги и Анвара.
– Ты же у нас новенький? Откуда переехал? – взгляд у Маркиза был тяжелый и жесткий. От такого взгляда хотелось сжаться в комочек и отсвечивать как можно меньше. Наверное, Серый знал, о том, каков эффект у его взгляда и профессионально пользовался своим козырем.
Я ответил, сглатывая появившийся откуда-то комок в горле:
– Привет. Да, я из Тимашево. Из 36-й школы.
– Где сейчас живешь? – вклинился в разговор Анвар и положил мне на плечо свою пудовую руку.
– На Жданова (сейчас это улица Черниковская).
– Ну, добро пожаловать в Черниковку, в нашу 118-ю школу, – с усмешкой произнес Маркиз, – значит, дальше по жизни вместе поедем. Гони рубль за проезд!
***
Моя родная Черниковка!..
Сколько раз ты проверяла меня «на слабо»?!.. Скольких друзей и врагов ты мне подарила? Сколько литров моей крови оросило твою благодатную землю? (эти истории ждут своего часа) Сколько скопилось к тебе этих риторических вопросов?..
