Читать книгу (Не) показалось - Сана Миллер - Страница 1

Don't leave this world to me…

1997

Никакой праздник не шёл в сравнение с теми днями, когда после месяца отсутствия отец возвращался с северной вахты, доставал с антресолей санки и говорил: «Ну что сидишь, не собралась ещё?»

Меня закутывали в сотню свитеров, сажали в санки и везли в самое загадочное и непостижимое для детского ума место – на пустырь у реки. Чтобы добраться до него, нужно было спуститься в низину по узкой тропе и пересечь пару канав. Там и начинались наши владения. Сводились они, правда, лишь к пустой широкой полосе между «большой землёй», что осталась наверху, и рекой, да вышкам электропередачи. Но прибавьте к этому санки, холмы и столь редкое общество отца, и станет ясно, что этого было более, чем достаточно.

Однажды я съехала со снежной насыпи, выпала из санок, перекувыркнулась пару раз, да так и осталась лежать на земле, широко распахнув глаза. Небо почти ничем не отличалось от земли. Мне показалось, что мир перевернулся с ног на голову, и на самом деле я смотрю вниз. Где же кончается небо и начинается земля?

«Чего не встаешь? Ушиблась?» – спросил отец.

«Не пойму, с какой я стороны. Вдруг я сейчас встану и упаду вниз?»

«Будь сразу с двух сторон и никогда не упадёшь. Как ток во-о-он в тех проводах».

«Провода – это чтобы видеть, где начинается небо?»

«Провода – это просто провода. Знаешь, что по ним течет? Электричество. Э-лект-ри-че-ство. Подружишься с ним – и станет без разницы, где какая сторона. Тебе будут открыты обе».

Я протянула руки к чёрным линиям, похожим на нотный стан, вслушиваясь в их натужное гудение. Чем дольше я слушала, тем громче оно становилось, и я даже почти ощущала вибрацию звука на кончиках пальцев. Ещё немного – и дрожь уже колеблется на ладонях, проникает внутрь, бежит по венам вниз.

«Будь моим другом!»

2007

Удивительно, что здесь всегда безлюдно, хотя совсем рядом жилые дома. Это место всегда казалось мне чужеродным вкраплением, которое прохожие старательно избегают. Спуск вниз, канавы. Теперь я могу преодолеть всё это сама, и помощь отца уже не понадобится, даже если бы он мог помочь. Сунув руки в карманы, я перечёркиваю белоснежный лист цепочкой следов. Всё слилось в единую бесцветную пустоту, только линии электропередачи стоят, словно указатели.

Раскинув руки, я падаю на нетронутое снежное полотно. Верх и низ окончательно поменялись местами, да ещё и ветер сбивал падающий снег в сторону, будто специально для того, чтобы меня запутать.

Перед каждым отъездом я просила отца взять меня с собой в белый загадочный край, но стабильно натыкалась на необъяснимое «нельзя». В качестве утешения мне показали Маленький Север. Когда я доросла до самостоятельных прогулок, выяснилось, что он находился в пятнадцати минутах ходьбы от дома, а в детстве казалось, что мы отправлялись едва ли не на край света.

Отец так навсегда и остался на Большом Севере, и теперь мне приходится в одиночку присматривать за Маленьким. Поэтому я и прихожу. Если я не приду, этого места не станет. Хотя, может, было бы и к лучшему.

Если я буду лежать достаточно долго, то меня заметёт снегом. Я не против. Но снег тает, не долетая до меня, а под кожей струится ток, просвечивающий голубизной сквозь кожу. Он приветственно резонирует в такт чёрным нитям, разделившим две плоскости. Не реальность, не зазеркалье, но поверхность стекла, обращённая в обе стороны.

«Вот и я. Как дела?»

Слёзы щекочут виски, но не замерзают. Мне не выбраться отсюда.

2017

Новенький фирменный поезд мерно покачивается, скользя по рельсам сквозь снежную завесу. Цвета за окном такие бледные, что непонятно, который сейчас час. По ощущениям – раннее утро, но отцовские часы на левой руке уверенно показывают три.

А вот и мой Маленький Север. Теперь я смотрю на него из окна поезда. Только так – я твёрдо знаю, что если мне взбредёт в голову вернуться в родной город и прогуляться до него пешком, то я ничего не найду, наше место давно перестроили. Маленький Север теперь бережно упакован в моей памяти и объедет со мной ещё десятки городов, иногда показываясь за окнами поездов, словно они проекторы.

Я откидываюсь в кресле и чувствую покалывание в руке. Крохотная светло-голубая искра пробегает под кожей тыльной стороны ладони и исчезает секундой позже, чем я обращаю на неё взгляд. Я улыбаюсь и жму на Play – из шестисот с лишним композиций телефон послушно выбирает именно ту, которую я мысленно прошу. Надо же, купила его всего пару недель назад, а он уже слушается. Умница.

Пустыря у реки нет уже лет семь – сейчас там обжитая набережная. А девочка, застрявшая между небом и землёй, дремлет на мягком сиденье электропоезда с наушниками в ушах, обнимая рюкзак. Только провода гудят всё то же, что и многие годы назад:

«Ты всегда будешь моим другом».

2027

Кажется, в этом году весна так и не наступит. Меня заметает снег. В первый раз за вечность привычную бледную палитру разбавил яркий цвет – красный.

Теперь уже точно нет никакой разницы. Я дошла до Большого Севера за отцом и наконец-то смогла увидеть его мир. Белая земля – чёрные деревья – белое небо – чёрные ЛЭПы… Я шла на запах озона и жужжание подстанций, тонула в размытых дорогах и тряслась в убитых «пазиках» и «ЗИЛах». Снег мог замести его следы, время могло стереть его частоту из эфира. Но ещё есть сердце. И память. Пока мы помним о ком-то, он существует, и совершенно неважно, что по этому поводу думает смерть.

Особенно если этот кто-то научил тебя дружить с электричеством и любить зиму.

Отец заразил меня идеей, сам того не ведая. А когда ушёл, то сам стал моей навязчивой идеей. Понятия «отец» и «север» так прочно сплелись в моём сознании, что когда я ступила на землю и обвела взглядом запорошенную тундру, то будто снова заглянула в его серые глаза.

Я шла вперед несколько часов. В 16:18 начало темнеть. В 16:42 прогремел выстрел.

«Как же их тянет сюда, а!»

«А то. Их же тут штампуют недалеко, километрах в пяти. Те, что исправные, заняты в корпусах, что к востоку ближе. Они вахтовики – мотаются между цивилизацией и базой. Хрен знает, зачем мотаются, но трогать их нельзя, а то самого начальство так потрогает, что мало места будет».

«А есть ещё и неисправные что ли?»

«Ага. Срок службы заканчивается, в мозгах что-то коротит, так и приходят сюда по старой памяти. Вот прям по этому квадрату и шастают, чтоб их. Откуда бы не занесло, возвращаются, представляешь? Эта-то чего припёрлась, молодая совсем, рано».

«Бракованная, должно быть».

«Да-а, скорей всего, мозги им знатно перекраивают. Зато знаешь, что они благодаря этому могут? Мне Серёга рассказывал…»

«Так, дед, давай не надо, а. Насвистишь сейчас тут лишнего, а мне чужих секретов не надо».

«Осторожный какой, ей-богу! Но молодец, молодец, это ты правильно… Слу-ушай… Где-то я её видел…»

«Ты их чего, запоминаешь?»

«Ну да, а как же. Погоди-ка… Двадцать лет назад пацана с точно такими же глазами уложил!»

«Двадцать лет… Ну даёшь, дед, всех их помнить».

«Захочешь не забудешь. Работа такая».

«Это ты сам себе работу такую придумал?».

«Хотел бы придумать, дак до чего-нибудь поспокойней додумался. Они же с катушек слетают, опасно их так оставлять, нелюди всё-таки, да ещё и… одарённые. Вот молодчики с базы нас и Михалыча подрядили следить, чтоб не шатались тут…»

Ток бежит по рукам и через пальцы утекает в промёрзшую на метры вглубь землю. Интересно, я успею увидеть северное сияние?

When the winter calls to war,

When the spring sets in once more,

When the summer starts to sing,

When the fall comes marching in,

You'll leave this world to me.