Читать книгу Призрачная любовь - Саша Курги - Страница 1

Все совпадения с реальными учреждениями или людьми являются совершенно случайными.

Она шла вперед с большим трудом. Дождь хлестал в лицо, так что было почти невозможно что-то различить перед собой. Она была уверена, что ей удалось избежать чего-то страшного. Но чего? Этот вопрос заставил ее остановиться. Сознание прояснялось, и место страха занимала мучительная пустота. "Чего?" – билось в висках.

Девушка оглянулась. По тротуару нещадно били капли. Вода падала на землю стеной. Сумерки. На улице было серо и пусто. Это было время, когда вечер еще полностью не перетек в ночь или же… наступало новое утро? Она снова сосредоточилась на мучительном чувстве пустоты, похожем на головную боль. Но ничего не отозвалось. Кто она, как сюда попала? Она сочла удивительным то, как тревожно оказалось остаться без памяти.

Девушка только обратила внимание на то, что на ее плече болталась промокшая сумка. Свободной рукой она ухватилась за молнию. Может быть? тут будет ответ?!

Неожиданно громко скрипнули тормоза. Она стояла на проезжей части – слишком поздно сообразила девушка, и она не успела бы убежать, нога была странно вывернута. Прежде чем она обернулась к тормозящему автомобилю, в ее голове неожиданно ярко вспыхнуло: "Ретроградная амнезия".

Глава 1 Амнезия.

Удар был совсем безболезненным, по крайней мере, ей так показалось. Все произошло быстрее вспышки. Перед ней мелькнул красный бампер, затем небо и она осела на асфальт. Судя потому, что она так и осталась около машины, ее почти не зацепило. Не саднили даже ладони, которые она выставила назад, падая. Девушка подтянула их к себе. Грязные, но царапин не видно.

"Амнезия", – все еще крутилось в голове, словно заклинание. Откуда она знает это слово? – эта мысль показалась ей очень важной, словно она была ключом к чему-то большему. Позабытым паролем, открывавшим дверь к потерянной жизни. Она ощутила почти физическую боль от этой мысли, прежде чем четко различила торопливые шаги.

Это водитель – поняла она, приподнимаясь. Прежде чем он опустился рядом с ней на колени, девушка уже успела ощупать свои живот и грудь. Ничего не болело.

– Эй! – раздалось над ухом куда громче, чем ей хотелось бы.

Он встряхнул ее за плечи, и тогда девушка подняла голову. Это был высокий темноволосый и кареглазый человек лет тридцати. На его лице была написала неподдельная тревога.

– Как ты? – добавил он, встретившись с ней взглядом.

– Нормально, – ответила девушка, аккуратно снимая руку водителя со своего плеча.

– Поднимайся, – произнес он, подставив руку. – Я помогу.

И, в самом деле, помог ей встать. Девушка поняла, что не может распрямить левую ступню, поэтому пришлось прыгать на правой ноге, опершись на попутчика, но было по-прежнему не больно.

– Моя нога… – пробормотала она, глядя на неестественно деформировавшийся сустав.

– Садись, – он указал на стоявшую к ним боком машину, водительская дверь которой была распахнута настежь.

Только сейчас девушка заметила жирные черные полосы, оставшиеся на асфальтированной дороге, и содрогнулась. Только это был не страх, а словно бы призрак страха. Из-за потери памяти она чувствовала себя бесплотной, неживой. Есть ли смысл бояться смерти, когда ты уже…

– Я посмотрю, – сказал водитель, после того как помог ей сесть на сиденье.

Девушка несколько минут глядела на то, как капли дождя стекают по его кожаной куртке, затекают под воротник, прилизывают непослушно топорщащуюся челку. Она протянула руку вперед и разместила свою сумку прямо у него над головой. Ей почему-то с первого взгляда понравился этот врач. Врач?

Эта мысль, казалось бы, прорвалась сквозь глухую стену амнезии. Она точно была из той, настоящей жизни. Ошеломленная своей догадкой, девушка жадно вгляделась в фигуру своего обидчика, но нет, весь его образ, в нем не было ничего знакомого. Беглянка выдохнула. Ну да, она просто догадалась о профессии, потому что его взгляд и движения пальцев, когда он ощупывал ногу, в них были уверенность и точность, присущие лишь профессионалу.

– Нужно в приемный покой, – долетело до нее. – Наверное, сломана лодыжка.

Врач поднял голову, и они снова встретились взглядами.

– При таких травмах обычно от боли воют, – выдохнул он.

Повисла неприятная пауза, во время которой девушка почувствовала себя неудобно. Она словно должна была извиняться за то, что с ней что-то не то. Поэтому ей показалось крайне важным выяснить хоть что-то о себе.

– Вы доктор? – озвучила она.

– Ага, – донеслось ответ. – Работаю тут, в больнице.

Он махнул себе за спину. Дождь чуть поредел, и беглянка сумела прочитать название очередной столичной ГКБ, выведенное коваными буквами над большими железными воротами, с грустью отметив, что оно показалось ей таким же незнакомым, как и все этим утром – рассвело, и теперь было ясно, что начинался новый день.

– Откуда ты только взялась тут в такое время? – озвучил врач, помогая беглянке обойти машину и забраться на пассажирское сидение. – У меня вся жизнь перед глазами пробежала…

– Извините, – она почувствовала, что обязана была повиниться.

Это из-за ее неосторожности они оба сегодня попали в неприятности. Врач внимательно посмотрел ей в глаза, и девушка отметила, что глаза у него были красивые и какие-то необычные.

– Как тебя зовут? – отчего-то вдруг поинтересовался он.

Девушка, уже забравшись на пассажирское сидение, уперлась взглядом в свою искалеченную ногу и на миг задумалась: "Почему она все еще не болит?". Вдруг из глубин памяти явился ответ: такое возможно в состоянии сильного аффекта. Так что же с ней этой ночью случилось?! Девушка еще раз взглянула на ворота больницы – она словно убежала от чего-то жуткого. Этот врач ей плохого не сделает. Не понятно как, но она знала это без слов.

Собеседнику пришлось повторить свой вопрос. Вот настырный! Ей совершенно не хотелось признаваться в своей проблеме.

– Это важно? – пробормотала она.

Врач захлопнул дверь.

– Ну хоть документы с собой? – продолжил он, уже заняв водительское сидение. – Иначе в приемном могут быть проблемы.

Девушка полезла в сумку, врач тем временем продолжал:

– Понадобятся полис и паспорт.

Девушка взглянула на собеседника. Вот так просто избавиться от нее? Он, что не испытывает раскаяния за то, что случилось, хоть это и произошло по общей вине? Не боится ответственности? Вдруг в голове пронеслось что-то отдаленно напоминающее воспоминание. В первый раз ей не показалось! Этот человек точно был связан с ее прошлым! Неправильно будет просто дать ему уйти.

Машину тем временем пропустили на территорию после того как водитель продемонстрировал охране пропуск. Следом автомобиль подкатил к одному из корпусов, который девушке сразу же показался отвратительным. Серое, построенное еще в советские времена здание без толкового ремонта состарилось и обветшало, и сейчас служило разве что грустным напоминанием о прошлом относительном благополучии советского народа, которое было знакомо родителям беглянки. Постсоветское здравоохранение переживало совсем не такие хорошие времена. Призвание и престиж заменили деньги, которых вечно не хватало.

"Откуда такие мысли?" – подумала она, когда врач подхватил ее под руку и помог по пандусу для каталок зайти в корпус.

– Здрасьте! – бросил ему на входе охранник.

Доктор лишь кивнул и продолжил свой путь, проигнорировав корзину с бахилами у двери, которые были складированы в ней для посетителей.

– Идем, идем, – подбодрил девушку он.

II

Наконец показался приемный покой – это девушка прочитала на тускло светившейся надписи над входом. Приемник не изменял общему виду здания – он был таким же ветхим и ужасным. По сторонам были расставлены металлические лавки, некоторые из них заняты сонными и грустными больными, похожими на серые тени. У одной из стен стояла каталка, на которой лежал прикрытый белой простыней до шеи пациент, рядом с ним находился штатив для капельницы, по тонкой трубке, заканчивавшейся в вене у пожилого мужчины, из укрепленного на штативе мешка лениво сочилась жидкость. "Он же… не… мертв?" – мелькнуло в голове.

"Почему она только и думает о смерти с утра?" – удивилась девушка, занимая одно из неудобных сидений на эмалированной железной скамейке, к которой подвел ее врач. Она же дышит и чувствует себя хорошо. Очевидно, она жива. Ее взгляд почти против воли обратился к сломанной ноге. "Она-то, без сомнения, живет, но теперь как-то совсем иначе, чем еще вчера", – явилось откуда-то из глубин ее существа.

Тем временем отворилась дверь с выведенной облупившимися синими буквами надписью "Травматолог".

– А… Вить! – донеслось оттуда. – Какими судьбами?

Доктор лишь отмахнулся.

– Да вот, работу тебе нашел.

"Его зовут Виктор", – про себя произнесла беглянка.

Это имя, к ее огорчению, так же ничем не отозвалось в памяти. На взгляд девушки, ее обидчику куда больше подошло бы другое имя. Бывает так, что человек как будто бы не соответствует своему имени. Сейчас у девушки возникло очень отчетливое такое чувство. Причина, быть может, была еще и в том, что он выглядел армянином.

Она думала об этом, пока Виктор не встал перед ней и не вытянул руку.

– Что? – отвлеклась от своих мыслей она.

– Документы, – пояснил врач. – Я схожу, оформлю тебя.

– Ясно, – она уже давно нащупала в сумке что-то по форме напоминавшее паспорт.

Девушка немного помедлила, перед тем как достать документ. Ей было трудно решить, готова ли она вот тут прямо встретиться со своим прошлым. Это было слишком личное, чтобы делать так прямо в приемном покое перед этим малознакомым Виктором, пусть он и казался ей добрым и симпатичным. Взгляд врача был полон нетерпения и девушка, решив, что была виновата перед ним за утреннее происшествие, протянула документы. Кто знает, если б не она, он уже был бы в операционной? Операционной?

Додумывая неожиданную мысль, девушка рассматривала Виктора, уже повернувшегося к ней спиной. Хирург вдруг замешкался. На пол упал вчетверо сложенный лист. Он сел на корточки, поднял и развернул бумагу. Беглянка, не отрываясь, смотрела на хирурга, понимая, что он только что приоткрыл для себя ее прошлое. Девушка сглотнула предательский ком. Что в этом листе? Повестка в суд? Письмо от одинокой брошенной старушки-матери? Положительный анализ на ВИЧ? Беглянка не могла отделаться от становившегося все более тягостным чувства, что в ее прошлом была какая-то чудовищная ошибка, от которой она и бежала сломя голову сегодня утром, невзирая на дождь.

"Свидетельство о смерти", – влетело в голову, когда хирург обернулся к ней. На его лице было написано даже не удивление, он был… ошеломлен. Девушка встала ему навстречу, когда врач двинулся к ней. Шаг, другой, и внутреннее потрясение на его лице сменилось благодушным вниманием. Он ведь, наверное, не раз сообщал больным и их родственникам неприятные новости.

Она совершенно точно знала, что произнесет ее новый знакомый, пока он не начал говорить. "Ты умерла", – этого так и не было озвучено.

– Ты наш новый ординатор! – вот, что она услышала.

Глава 2 Ординатор

I

Девушка молча опустилась на скамейку, ощущая себя так, словно в последний момент упустила из рук правду, которая была невыразимо близко. Ей просто не хватило ловкости на то, чтобы схватить эту лисицу за хвост!

Постепенно в сознание начали пробиваться другие мысли. Она тоже врач. Поэтому и вспомнила первым делом слова "ретроградная амнезия", поэтому Виктор показался ей знакомым. Она наверняка видела его, когда приносила документы в ординатуру. Видела и приемный покой, и он вызвал в ней знакомые неприятные чувства.

Медленно все становилось на свои места. Мир, будто бы после карусели, бешено вращавшийся вокруг нее, начал останавливаться. Очертания прояснились, а с ясностью пришла небольшая доля спокойствия и уверенности в завтрашнем дне.

С ней точно случились неприятности. Упала, ударили по голове… В будущем нужно будет во всем разобраться. Из-за травмы у нее ретроградная амнезия. Отсюда эти странные предчувствия смерти и отсутствие боли. Мозг все еще не может прийти в себя. Возможно, у нее субдуральное кровоизлияние и это всего лишь светлый промежуток, перед тем как развившееся в черепной коробке кровотечение увлечет ее в кому. Она почувствовала, как холодеют руки.

Виктор этим временем опустился рядом и протянул ей листок.

– Все хорошо? – спросил он.

Похоже, она, в самом деле, как-то с ним связана. Тогда настала пора признаться.

– По правде, я ничего о себе не помню с этого утра, – сказала девушка.

Виктор шумно вдохнул.

– Скажите, как меня зовут? – продолжила она, глядя на серую с белой крошкой плитку пола.

Хирург открыл паспорт и зачитал:

– Вознесенская Вера Павловна.

Она кивнула. Значит, она Вера. Опять противным комом в груди встало знакомое чувство, что имя ей не идет. Но имена не выбирают.

– Похоже, кто-то огрел меня по голове, – призналась спутнику Вера, пытаясь заглушить в себе эти появившиеся из ниоткуда откровения. – Я думаю, мне, наверное, стоит пройти КТ. Мало ли там… кровоизлияние. Ну а потом к психиатру, если ничего не изменится.

Виктор молча посмотрел на ее ногу.

– И наложить гипс, – продолжила Вера. – Если там, и правда, как вы думаете перелом.

Хирург встал и на какое-то время задержал руку на ее плече.

– Обследуйся, а я пойду расскажу… про тебя твоему куратору.

Вера посмотрела доктору в глаза.

– Я думаю, мне дадут больничный, – возразила она. – У меня ретроградная амнезия. Зачем кому-либо такой ординатор?

– Судя по тому, что ты говоришь о своих диагнозах, медицину ты помнишь.

Вера пожала плечами.

– Я должна лечиться от потери памяти…

Виктор усмехнулся.

– Хочешь в психушку? – с этими словами он пролистал ее паспорт. – Ты не из Москвы. Отправишься туда и потеряешь общежитие. И что? Потом обратно в твой Тобольск?

Вера почувствовала себя загнанной в ловушку. Может, именно от Тобольска она сегодня утром пыталась сбежать, летела в свой первый день ординатуры в больницу и просто поскользнулась в луже? Это выглядело хорошим объяснением. Успокаивающе-правильным. И все же, оно им не было. Но Вера очень хотела сделать его правдой, не докапываясь до неприятной сути.

– А… что у меня за ординатура? – подала слабый голос она, глядя на хирурга.

Тот развернул бумагу.

– АиР, – долетело до нее.

– А?

– Анестезиология и реаниматология.

Вера на миг замолчала. Она точно знала, что в больнице больше всего не любила реанимацию, откуда как ей всегда казалось, тянуло удушливым запахом смерти. Не жаловала она и анестезиологов, холодной бледной тенью стоявших у изголовья операционного стола. Вера уважала хирургов и любила эстетическую медицину. Знания о профессии появлялись в голове как по волшебству.

Теперь Вера была уверена в том, что, такая как она, не подала бы документы на АиР ни при каких условиях, если конечно, в тот момент она была в себе.

– Нет, – заявила она. – Лучше в психушку.

Перепоступит на следующий год.

Виктор встал перед ней.

– Мне нужен анестезиолог. Ты никуда не пойдешь, – прозвучало до того ультимативно, что Вера даже вздрогнула.

Он не угрожал, но словно был уверен в том, что она не сможет уйти. Вера почувствовала, как по спине тонкой змейкой вновь ползет предчувствие беды. С ними обоими что-то не так, или наоборот, сегодня с утра из-за этой их встречи что-то сломанное в этой больнице снова прочно встало на место.

Виктор попробовал улыбнуться, смягчая свою реплику.

– Могу понять, как ты сбита с толку, – сказал он. – Но знай, ты нас обоих выручишь, если согласишься.

С этими словами он опустился на колени и взял ее ладони в свои, успокаивая словно ребенка этим жестом.

Вера не хотела сдаваться чувству неизбежности. Не хотела верить, что сегодня с утра попала в переделку и крупно.

– Если уйдешь, – продолжил хирург, отводя взгляд. – Пожалеешь. Я знаю точно. Поверь, иногда… жизнь подсовывает нам очень странные вещи. Но это только потому, что они, в самом деле, нужны нам. Соглашайся. Я без анестезиолога с июня. Дольше так продолжаться не может. Тебя не случайно прислали сюда. Ты можешь отказаться, но… лучше останься с нами.

Вера крепко сжала его руки, чувствуя, как часто забилось ее сердце. "Он точно не врач!" – кровью стучало в сознании. "Не врач в привычном понимании". Ни один хирург не скажет такого малознакомому ординатору. Вера сглотнула комок, не решившись озвучить вопрос о смерти, с утра вертевшийся в голове. Вместо этого она посмотрела на кисти хирурга и в этот миг они показались ей очень красивыми, с тонкими изящными пальцами. Вера представила, как он вяжет ими узлы и в этот миг в ее голове ярко вспыхнуло воспоминание. Студенческий класс и она сама. Акушерский узел. Она хотела стать хирургом! Когда-то очень давно. Грезила дежурствами. Она видела такие же точно руки, восхищалась точностью движений и остротой ума.

И неожиданно слова Виктора показались ей, в самом деле, важными. Жизнь подсунула ей это, может быть потому, что она отказалась от своей мечты. Вера помнила, что с хирургией у нее было связано какое-то очень серьезное разочарование. Может быть, если она будет рядом с этим хирургом он, наконец, научит ее тому, к чему она сама не осмелилась приблизиться? "Хирургия не для женщин", – звучал в памяти едва различимый хор голосов.

– Хорошо, – согласилась Вера, еще толком не обдумав ничего. – Я буду вашим анестезиологом.

Виктор опустил голову, пытаясь скрыть по-детски счастливую улыбку. "Все-таки он, и вправду, хороший", – подумала Вера, глядя на хирурга. Следом она посмотрела на двери приемного покоя. Еще по-летнему яркое солнце уже взошло, пока они беседовали и теперь, разогнав тучи, нещадно светило снаружи, так что вход, через который скорая доставляла больных, теперь выглядел словно конец темного тоннеля. Вере показалось, что на нее оттуда дохнуло холодом, и она запахнулась в мокрую кофту. Тот мир, снаружи, был полон ошибок и потому ужасен. Больница вдруг стала островком спокойствия, где она смогла бы, наконец, отдохнуть. Ее накрыло безмятежностью. Вера знала точно: это нужное ей место, которое она долго искала и, наконец, нашла. Она аккуратно забрала свой паспорт у хирурга и спрятала в сумку. Вера не хотела вспоминать.

– Точно не уйдешь? – все еще улыбаясь, встал на ноги Виктор.

Вера отрицательно помотала головой.

– Тогда дай мне пару мгновений. Скоро вернусь, – с этими словами хирург исчез в темном коридоре, в котором уныло мерцала неисправная лампа.

Вера откинулась на железную спинку сидения. Теперь ей некуда было спешить. Все решения были приняты, оставалось ждать последствий. В этот миг дверь кабинета травматолога открылась, и из-за нее показался дородный мужчина. Потертый бейдж, приколотый к застиранной форме, извещал пациентов о том, что по специальности он числился врачом-травматологом ГКБ N.

– Где эта… – обратился врач к залу, озираясь по сторонам.

Вера развела руками, так как не понимала, о ком идет речь.

– Я не вам, доктор, – рассерженно буркнул травматолог. – Была тут какая-то дама со сломанной ногой. Ушла. Странная.

С этими словами травматолог захлопнул дверь.

– У них там в реанимации совсем заняться нечем, похоже, – донеслось из-за двери.

Травматолог, видимо, сообщал это своей медсестре.

– Сидит у меня тут под кабинетом одна. А вот как я зайду в ОРИТ, все им некогда, говорить некогда, ничего некогда! Имитаторы деятельности!

Вера вздохнула. С чего этот мужик взял, что она из реанимации? Ничего не указывало даже на саму ее принадлежность к медицине: ни халата, ни фонендоскопа, ни даже бейджа. Додумать эту мысль она не успела. В коридоре показался Виктор. Хирург катил видавшее виды кресло для перевозки больных. Вскоре он остановил его около Веры, та поднялась и с трудом села.

– Поехали! – заявил Виктор, когда пациентка поставила ноги на подставку.

Хирург вывез ее на улицу, и девушка впервые с утра ощутила себя снова живой. Солнце пригревало. Оно нежно лизало озябшую кожу, и Вера чувствовала себя отлично. Неожиданно стала ныть нога. Вера поморщилась.

– Болит? – угадал ее мысли Виктор.

– Ага, – созналась Вера.

– Это хороший знак, – похвалил хирург, толкая кресло вперед. – Значит, точно остаешься с нами.

Вера подумала, что новый знакомый имел в виду ее психологическое состояние. Видимо, она выходит из аффекта, но глубоко внутри билась мысль о том, что его слова могли иметь и другой смысл.

Когда хирург подкатил кресло к патолого-анатомическому корпусу, у Веры на то, чтобы удивляться не осталось ни возможности, ни сил. Нога болела до зуда в зубах, саднила шея, ныла голова. Лодыжка покраснела и опухла. У нее, черт его подери, точно не одна травма! Едва живая от боли, Вера при помощи врача слезла с кресла, которое хирург установил перед распахнутыми дверями корпуса и пробралась внутрь. Пахнуло формалином, и Вера сощурилась. Знакомый по студенчеству запах теперь вызывал едва ли не рвотные спазмы.

Виктор постучал в одну из дверей и громко крикнул:

– Михаил Петрович, выходите! Срочная работа!

С той стороны послышалась возня.

– Я же говорил, печальна участь того, кто разбудит меня до полудня после дежурства. Ну что ты, Вить? Что такого случилось?

После этого распахнулась дверь. На пороге стоял дородный мужчина, на вид ему можно было дать лет пятьдесят. Накрахмаленный халат обтягивал его округлое брюшко. "Михаил Петрович Пособничий, патологоанатом, д.м.н." – прочитала Вера на его бейдже и удивленно уставилась на врача. Тот ответил внимательным взглядом.

– А-а-а, – наконец протянул он. – Пополнение. Вера, проходи.

Та сглотнула. Откуда он узнал, как ее зовут? С самого начала этот день был похож на сплошную головоломку. Патологоанатом тем временем подхватил Веру под локоток, пользуясь ее замешательством, и вскоре уже усадил в уютное кожаное кресло. Комната, оборудованная за дверью, скорее походила на гостиную, чем на кабинет. "Наверное, какой-нибудь чудаковатый сотрудник кафедры", – попробовала объяснить себе это Вера: "Мы за советом, похоже, к нему. Но патологоанатом? Он же не вскрывать ее будет". Холодок снова пробежал по спине.

– Она пострадала, – объяснил Виктор, закрывая дверь. – Подлечить ее сможешь только ты. А потом, ты знаешь, нам надо в операционную.

Михаил Петрович кивнул и, достав из-под стола низенькую табуретку, поставил ее прямо напротив Веры. Та, услышав последнюю фразу хирурга, выпрямилась так, словно проглотила кол. Тем временем патологоанатом занял табурет. Хирург подпер спиной дверь, и Вера всерьез подумала, что они будут ее прямо тут резать.

– Ну чего ты, – неожиданно улыбнулся Михаил Петрович. – Сбита с толку, да?

Вера кивнула. Было бы глупо это отрицать.

– Я тоже в твои годы такой был. Просто расслабься и наслаждайся новейшими методами лечения, – с этими словами Михаил Петрович схватил своими огромными лапами ее ногу, и Вера не успела заметить, как он уже рассматривал ее ступню, освободив от обуви. – Перелом латеральной лодыжки и вывих ступни, ЗЧМТ и еще кое-что по мелочи. Ну, Вить, ничего себе, где ты ее нашел?

Вера с удивлением чувствовала, как боль в теле утихает. Эти руки. Прикосновения этого врача просто… вымыли ее. Отек лодыжки уменьшался на глазах.

– По правде, она меня порядком напугала, – послышался напряженный голос хирурга. – Подумал, что…

На этом врачи встретились взглядами и, дружно посмотрев на Веру, промолчали.

– Нет, – наконец заявил Михаил Петрович. – Твои опасения, похоже, напрасны. Видишь, вот я ее и исцелил.

Виктор улыбнулся Вере.

– Не важно, – сказал ей он. – Теперь у нас есть анестезиолог. Такое облегчение!

– Кто вы такие? – наконец, решилась озвучить она.

Михаил Петрович пожал плечами, обувая уже совершенно здоровую ногу Веры в ботинок.

– Узнаешь, когда придет время для этого. А пока… просто делай свою работу. Ты же врач?

Вера вздрогнула под пронзительным взглядом голубых глаз и кивнула.

– И, готов поклясться, в медицину ты пришла, чтобы жизни спасать, помогать другим, так?

Вера снова кивнула, хотя и не была уверена.

– Мы все такие, – сказал ей Михаил Петрович. – Сейчас тебе жизнь дала именно то, чего ты хотела, когда становилась на путь служения человеку и человечеству. Это благословение, хоть так сразу и не покажется. Некоторые вот до сих пор не поняли. А теперь иди! Больные не ждут, а наш хирург уже намучился с наркозным аппаратом. Вечером приходите. Познакомлю тебя с другими.

Вера молча встала и пошла, ничего больше не болело. Виктор услужливо открыл перед ней дверь. И только оказавшись на ступенях патологоанатомического корпуса, снова почувствовав прикосновения солнца к коже и ощутив себя живой, Вера осмелилась задать вопрос, крутившийся в голове:

– Что это было?

Виктор, уже схвативший кресло, энергично толкал его обратно к приемному отделению.

– Что именно? – хирург обернулся к ней через плечо.

– Моя нога, – абсурдность ситуации душила Веру.

– Это единственная странность, по-твоему? – донеслось из-за спины Виктора.

– Нет, – призналась Вера.

– Ты хочешь узнать объяснение прямо сейчас? – Виктор заглянул ей в глаза.

Вера посмотрела на корпус, где вскрывали трупы, и пришла к однозначному мнению:

– Нет.

Они снова зашли в приемное и поднялись на третий этаж на лифте. Там была расположена дежурка, как Виктор объяснил Вере.

Дежурка оказалась небольшим помещением, полным старой разваливающейся мебели. Вера без энтузиазма взглянула на разложенный диван. Она знала, для чего была нужна дежурка – для хирургической бригады, остававшейся на ночь. Тут можно было на часок-другой прикорнуть. Сколько немытых, потных тел падали на эту грязную обивку, чтобы ненадолго сомкнуть глаза до следующего экстренного случая. Вера побрезговала бы здесь спать даже после суточной смены.

Виктор рылся в шкафу.

– Должно быть тут, – донесся из-за деревянной створки голос.

Следом на диван шлепнулся комок серой ткани.

– Что это? – подняла брови Вера.

– Форма, – пояснил ей хирург. – Твоя.

– Я это не надену!

Взгляд Виктора давал понять, что он не потерпит возражений.

Вера двумя пальцами ухватила ткань и брезгливо приподняла. Однако костюм оказался чистым, только что выстиранным, от него приятно тянуло кондиционером для белья.

– Переодевайся, – сказал ей Виктор. – Жду наверху. Ее должны были уже поднять.

– Кого? – не поняла Вера.

– Твоего первого пациента, – объяснил ей хирург, роясь в тумбочке. – Точнее пациентку. Вот!

В Веру полетел фонендоскоп. Она чудом успела поймать в воздухе эластичную резиновую трубку, иначе раструб грозил бы ударить ей прямо в лоб.

– Пригодится, чтобы понять, правильно ли интубировала, – пояснил хирург. – И найди где-нибудь ручку.

Вера вздрогнула при слове "интубировала", однако Виктор уже успел выскочить в коридор, громко хлопнув дверью дежурки. Пререкаться было не с кем. Вздохнув, Вера посмотрела на свое орудие. "Литман" – прочитала она на головке. Ну, хоть на приличную вещь они не поскупились. Трудно было ожидать щедрости от подобной больницы. Вдруг ее взгляд упал на бирку. "Вера" – было выведено аккуратным почерком.

Не задумываясь над этим, она развернула форму и, с радостью стянув мокрую одежду, облачилась в хирургический костюм. Форма была хоть и не новая, но чистая и глаженая, хранившая тонкий запах чьего-то тела. Вера обычно не любила носить чужие вещи, но в этот раз почему-то не расстроилась. На груди был приколот железный бейдж.

"Вознесенская Вера Павловна. Врач анестезиолог-реаниматолог" – она почти не удивилась, прочитав это.

Вера выпрямилась перед висевшим у двери зеркалом и, завязав резинкой, что нашла в кармане формы свои уже успевшие просохнуть волосы, осталась довольна результатом. Русая, синеглазая, с крупными блестящими локонами и правильными чертами лица, Вера была красива. Она всегда умела этим пользоваться. И сейчас смутно вспоминала, что кокетство не довело ее до добра. В этот раз все будет не так, – пообещала себе Вера, засовывая ноги в белые медицинские сабо, которые стояли у входа. Они идеально сели на ее маленькую ногу. Безусловно, эту обувь тут оставили именно для нее.

Вера дождалась лифта и поехала на нем вверх. Еще во время своего путешествия в дежурку на панели управления она прочитала, что оперблок на последнем, пятом этаже корпуса.

Распахнулись двери лифта, и Вера почувствовала неприятный холодок. До этого момента ее согревало чувство, твердившее, что все правильно, но оно все равно ничего не могло поделать с проблемами, которые возвращались в сознание даже сквозь пелену амнезии.

Вера долго стояла на пороге предоперационной, потому что трусила. В голове билась мысль "Я не справлюсь". И если бы ее в этом состоянии не застал Виктор, она, быть может, и вовсе бы ушла. Хирург появился вовремя и, оценив ее взглядом, кивнул. Он улыбнулся. Вера это почувствовала, хоть и не смогла увидеть – лицо напарника было скрыто маской. Виктор уже надел стерильный халат.

– Завяжи, – попросил он, повернувшись к Вере спиной, и та протянула к нему руки, чтобы затянуть несколько завязок на спине.

Когда дело было сделано, хирург отправился к умывальнику, а Вера заглянула в операционную. Там лежала накрытая простыней пациентка и… больше никого. Вера знала, что если хирурги оперируют в одиночку то это малые вмешательства, вроде вскрытия подкожного гнойника и в таких случаях в анестезиологе нет надобности, потому, что они способны сами обойтись вколом обезболивающего.

Операционная бригада обычно состоит из хирурга и пары его ассистентов, операционного медбрата или сестры. Место у головы больного занимают анестезиолог и анестезистка.

– Ну чего стоишь? Пошли! – отвлек ее голос Виктора.

Вера неуверенно прошагала в операционную за хирургом.

– Больше не будет никого? – спросила она, оглядываясь.

– Нас двоих достаточно, – кивнул ей хирург.

– Правда?

– Маска, – подсказал ей Виктор, покосившись на лоток с медицинскими принадлежностями. – И бахилы.

Вера последовала его указаниям, не закончив, впрочем, удивляться:

– А кто будет подавать инструменты, раздвигать края раны?

– Ты, если понадобится, – сказал Виктор. – Ну, или я сам. В любом случае, здесь стерильность не так уж и важна.

– Серьезно?

Какой-то бред, а не медицина!

– Скоро ты сама все поймешь, – вздохнул хирург. – Давай я расскажу, как дают наркоз. Готов поспорить, ты мало что в этом понимаешь.

Вера взглянула на пациентку. Не хотела бы она услышать что-то подобное от своей бригады перед операцией. Но та лежала смирно, накрытая простыней.

Виктор прошагал к наркозному аппарату и щелкнул тумблером, расположенным на подножке.

– Вот так, запоминай.

Машина ожила. Вера с ужасом покосилась на эту тумбочку, зашумевшую своими внутренними моторами. Только в страшном сне она могла представить себе, что станет анестезиологом. Виктор внимательно взглянул на нее, и Вера поняла, что уже довольно долго бессмысленно пялится в голубой монитор, на котором развернулось диалоговое окно.

– Знаешь, это довольно важная профессия, хоть никто ее, по сути, и не ценит, – вдруг произнес хирург. – Ты… забираешь боль. Даешь силы пережить то, что иначе вытерпеть невозможно. Я ничего не смог бы сделать без анестезиолога, какими бы искусными ни были бы мои руки.

Вера против воли улыбнулась и аккуратно тронула аппарат, словно заключая с ним своеобразный договор не вредить друг другу.

– Если захочешь, то сделаешься тут доброй феей, как прошлая Вера Павловна.

Вера рывком подняла голову и тут пациентка распахнула глаза. Виктор заметил это и погладил больную по плечу.

– Все будет хорошо, – сказал он и взглянул на Веру. – Делай все так, как я говорю и справимся быстро.

Следом хирург указал на стерильную простынку, расстеленную на железном столике для инструментов, стоявшем около пациентки. Вера разглядела несколько шприцов, ларингоскоп, интубационную трубку и тяжело вздохнула.

– Сначала индукция, – продолжил инструктировать Виктор, а девушка поймала себя на мысли, что это было чертовски странно, что хирург учит ее давать наркоз.

– Но раз я ординатор, – перебила она. – Разве тут не должно быть другого анестезиолога? Более опытного…

Виктор тяжело вздохнул, и устало прикрыл глаза, затем он заговорил, спокойно, медленно, так, словно объяснял ребенку.

– Другого нет.

– Но там же внизу целая реанимация! – не выдержала Вера. – Кто угодно из них куда чаще меня давал наркоз!

Страх ответственности накалил ее нервы до предела. Сейчас бы она с огромным удовольствием спряталась бы за чью-нибудь широкую спину.

Виктор смотрел с сочувствием, и Вера остановилась.

– Такого как нужно мне. Там. Нет, – еще медленнее произнес он. – Принимайся за дело, а то, в самом деле, допросишься, и мне придется искать кого-то другого.

В словах Виктора была угроза, которая напугала Веру. Девушка безотчетно схватилась за шприцы. Тот, что побольше, содержал белое вещество.

– Пропофол, – взглянув на него, сказал хирург.

– Снотворное, – озвучила Вера мелькнувшую в голове мысль.

Виктор кивнул.

– После фентанила, – взглядом он указал на другой шприц. – Дозы рассчитаны. Сегодня это сделал я. Завтра сама, ладно?

– Да, – ответила Вера, чувствуя себя неумехой.

Затем она посмотрела на периферический внутривенный катетер, торчавший у пациентки из руки, и тяжело вздохнула. То, что ей предстояло сделать, было куда хуже этого чувства. Она бы никогда раньше за такое не взялась! Вера чувствовала, что отступила где-то там, в оставленной за дверями больницы жизни. И вот теперь судьба притащила ее в операционную для того, чтобы она сумела преодолеть разъедавший ее страх неудачи.

– Давай, – едва слышно произнес Виктор.

Тогда Вера ввела фентанил, отстраненно задумавшись о том, что эта наркота сгубила, должно быть, не одну жизнь. Но сейчас она творила добро, отключая в мозгу ноцицептивные пути – пути боли. Вера взяла в руки пропофол. "Ведь если я ошибусь, никто не простит меня", – мелькнуло в голове. Белая тягучая жидкость скользнула в катетер. Вера знала, что именно в это время пациенты обычно начинают считать. Она просто смотрела в глаза девушке. В самом деле, она не сумела бы добраться до пяти, как пациентку унесло в сон.

Виктор подошел сзади и протянул Вере маску. Хирург уже успел запустить наркозный аппарат. Теперь он подавал в дыхательный контур смесь, богатую кислородом. В прозрачной колбе раздувался мех, из маски едва слышно доносился звук вытекающего газа.

– Плотно прижми к лицу, – с этими словами хирург продемонстрировал необходимое движение.

Вера послушалась. Промелькнуло воспоминание о занятиях по реанимации. Нужно большим пальцем прижать маску у носа, указательным надавить у подбородка, а тремя оставшимися крепко обхватить нижнюю челюсть. Словно английская буква "C". Виктор тем временем уже оказался у простертой руки пациентки и добавил еще одну дозу в катетер.

– Рокуроний, – Вера и без этих слов знала, что последним пойдет миорелаксант.

"Яд кураре", – всплыла в памяти непрошенная ассоциация. Вера плотнее прижала маску. Нужно как следует насытить кровь кислородом перед тем как мышцы девушки полностью выключатся и она перестанет дышать самостоятельно. Вера неохотно повернула голову к монитору наркозного аппарата, где на экран были выведены параметры сердечно-легочной деятельности пациентки. Белыми цифрами мелькала сатурация. 98 – пока еще норма. Сбоку аппарат демонстрировал глубину вдоха, рисуя ее в виде тонкой синусоиды. Как только сатурация начнет снижаться, а размах кривой станет меньше, Вере не останется ничего другого как действовать. Она неуверенно посмотрела на ларингоскоп и поняла, что страх ее парализовал не хуже рокурония, который только что влил в кровь пациентки Виктор.

– Интубируй! – вернул ее в реальность голос хирурга.

– Я не смогу, – отпрянула от стола Вера.

Дыхательная маска, больше не удерживаемая руками анестезиолога, скользнула на пол.

– Вера! – в этом возгласе звенели разом и напряжение, и горечь разочарования. – Не ошибается только тот, кто ничего не делает! Если я примусь за твою работу, придется тебе идти обратно! Поверь мне, мы оба этого не хотим!

Пересилив себя, Вера схватилась за железную ручку и зажгла лампочку над основанием клинка. Вот теперь эта штука готова к работе. Вера неуверенно приоткрыла пациентке рот и вывела нижнюю челюсть, как ее когда-то учили на первой помощи. Виктор оказался рядом и прижал щитовидный хрящ. Взглядом он указал на ларингоскоп, и Вера засунула его пациентке в рот наудачу.

– Кистью не вращай, – вовремя предупредил хирург. – Просто тяни вверх.

Вера поняла, что подцепила клинком нижнюю челюсть. Приподнять язык и прилежащие ткани на деле было труднее, чем могло показаться, но вот свет лампы, укрепленной на клике, осветил голосовые связки. "Как в учебнике анатомии", – поразилась Вера, на миг позабыв о своих переживаниях. В этот миг хирург уже всунул в ее свободную руку интубационную трубку, и Вера пихнула ее девушке в горло, продолжая крепко держаться за ручку ларингоскопа.

Следом он поднял с пола маску и отсоединил ее от дыхательного контура. Вскоре гофрированные полупрозрачные трубки оказались у Веры в руке. Осталось только присоединить их к ингаляционной трубке, установленной в горле у пациентки, что Вера и сделала.

– Севофлюран, – хирург указал ей, где регулировать поток ингаляционного анестетика. – Параметры ИВЛ я установил.

Вера неуверенно тронула кольцо и установила его на нужное значение.

– Поздравляю, – похвалил хирург. – Твоя первая интубация.

Вера почувствовала, как пот струится по спине.

– Тебе еще многому предстоит научиться, но самое главное ты должна уже сегодня понять, – добавил Виктор. – А сейчас фиксируй трубку и следи за состоянием пациентки.

Вера послушалась. Она была слишком вымотана недавним испытанием, что не хотела ни расспрашивать, ни спорить. Вера разыскала операционное белье и накинула его на горизонтально расположенный стержень, нависавший над пациенткой, отгородив, таким образом, ее голову от операционного поля. Затем Вера шлепнулась на стул и стала смотреть на аппарат. Мех качал, пульс ровно бился на мониторе, механические легкие вдували в обездвиженное тело воздух. Что угодно могло пойти не так, потому что Вера ничего в анестезиологии не понимала. Помнила только выдержки из студенческого курса. Но в институте не учат на анестезиолога. Для этого поступают в ординатуру, где долго в течение двух лет готовят будущие кадры для операционных.

Виктор что-то размеренно делал за ширмой. Не было слышно почти ничего и, в конце концов, Вера уже полностью пережив свое первое потрясение, заинтересовалась тем, что было за этой тряпичной стеной. В конечном счете, она ведь согласилась на это безумное предприятие потому, что любила хирургию. Она уже готова была оставить свой пост, как вдруг аппарат издал сигнал тревоги, и Вера поняла, что пациентка стремительно заваливает давление. С нормальных ста двадцати систолических миллиметров ртутного столба оно докатилось уже до восьмидесяти. Кровотечение? Пульс частил – сердце в последней попытке обеспечить организм кровотоком загоняет себя до смерти. Вера вскочила и в ужасе огляделась по сторонам. Лить растворы? А если нужна кровь? Как это сделать? Где ее достать?

Смерть уже стояла у Веры за плечом, она дышала ей в ухо. Неожиданно девушка почувствовала ярость. Только не в ее смену! Неожиданно тяжелая рука хирурга легла Вере на плечо.

– Оставь, – над ухом произнес Виктор, и Вера резко обернулась.

Ей казалось, что еще мгновение назад за ее плечом стояло нечто жуткое, потустороннее.

– Что?! – воскликнула она, обернувшись. – Что ты такое говоришь…

Окровавленная рука хирурга слетела с ее плеча, когда Вера развернулась к Виктору.

– Так всегда бывает, когда мы с тобой заканчиваем, – заговорил хирург мирным тоном.

Но Веру уже было не остановить. Воображение нарисовало ей мясника, убивающего пациентов ради собственной потехи. Весь этот день был полон безумия и абсурда, почему бы этому еще не случиться? Вера не заметила, как в ее руке оказался ларингоскоп. Ну, по крайней мере, этим тяжелым клинком можно было у кого угодно сделать в голове дырку.

– Ты, в самом деле, собираешься на меня напасть?! – это прозвучало скорее удивленно, чем рассержено. – Ты что, так и не почувствовала в чем твое предназначение?!

– Хоп! – раздалось позади, и Вера осознала, что кто-то ухватил ее сзади за руки.

Она попыталась вырваться, но держали уж слишком крепко. Вера зашипела:

– Пусти!

Однако невидимый обидчик ее проигнорировал. Вместо этого он обратился к Виктору:

– Я понял, что с ней будут проблемы, когда встретил Михаила Петровича сегодня, – прозвучало достаточно спокойно и уверенно для того, чтобы Вера еще больше испугалась.

Хирург сорвал маску с лица.

– Иннокентий! – произнес Виктор, выставив вперед окровавленную руку и будто бы стараясь этим жестом остановить противника Веры. – Давай без твоих методов! Я все объясню.

Тон хирурга не предвещал ничего хорошего. Поэтому Вера собрала силы и со всей возможной прытью толкнула локтем назад и вверх. Удар оказался точным. Противник ее выпустил, и Вера смогла обернуться. Позади согнулся невысокий мужчина, как палка худой и очень молодой с виду. Кровь алыми каплями капала на пол. Вера разбила в очках одно из стекол, его осколки сейчас тоже лежали на кафеле. Человек был в белом халате, из-под которого выглядывали черные штанины брюк. Он не хирург, в операционную этот врач явился в уличных туфлях, явно демонстрируя презрение к стерильности.

– Это ты зря, – прозвучал одновременно растерянный и расстроенный голос Виктора.

Незнакомец распрямился, и Вера не поняла, как лишилась сознания. Это было похоже на удар током, когда они с этим врачом встретились взглядами. Свет вдруг погасили, и Вера даже не успела подумать, что это все. Страх она ощутила уже когда начала потихоньку приходить в себя. Появились звуки и цвета, а потом она почувствовала запах нашатыря и отпрянула. Над ней склонился Виктор, а сама она лежала на кафельном полу операционной. Хирург помог ей подняться и прислонил спиной к стене.

Когда Вера села и выпрямилась, то вновь разглядела странного доктора, из-за которого упала в обморок. Он занял ее стул, расположенный около наркозного аппарата. Теперь его рассеченная бровь была заклеена пластырем, который уже успел пропитаться кровью, а то место, где в очках стояло разбитое стекло, было замотано бинтом. Выглядел он сердито и строго. Черные как смоль волосы растрепаны. Он напомнил Вере большого грозного ворона, возможно, из-за черных строгих брюк и туфлей, выглядывавших из-под медицинской формы.

– Это наш психиатр, – пояснил со вздохом Виктор, проследив взгляд Веры. – Лучше бы вы познакомились вечером, а не так.

– Я никогда не одобрял вашу с Михаилом Петровичем толерантность, – вступил тот, о ком шла речь. – Попытки обходить острые углы приводят к еще большим проблемам, разве не так?

Виктор вздохнул и поморщился.

– Иннокентий… – начал хирург, но психиатр был не настроен слушать.

Он резко встал и зашагал к выходу.

– Все ждали этого анестезиолога, как чуда господня, – произнес обидчик Веры на ходу. – Слухи про то, что больницу закроют, убивают в вас здравый смысл. Пусть сегодня ты и оказался прав, но в перспективе увидишь свою ошибку.

– Мы еще с ней вдоволь намучаемся! – донеслось уже из-за двери.

Психиатр скрылся в коридоре. Виктор встал на ноги и долго смотрел коллеге вслед, пока Вера, наконец, не нашла в себе силы подняться. Схватившись за косяк, она тоже посмотрела в коридор, но там было пусто.

– Как он это сделал со мной? – слабым голосом произнесла Вера и, кажется, только тогда ее заметил хирург.

Виктор обернулся к ней и посмотрел с сожалением.

– Это… – после первого слова он шумно набрал воздуха в грудь. – Дар, который есть у каждого из нас. Никогда больше не смотри Иннокентию в глаза, если он без очков. Я не лез в эти его психиаторские штучки, просто запомни, это может быть небезопасно.

– Что? – скривилась Вера.

Виктор посмотрел на нее.

– У тебя есть причины сомневаться в моих словах после того, что случилось?

Вера вздрогнула и зябко обняла себя за плечи. Ей было ясно, что она избежала неприятной участи.

– Почему? – с трудом выдавила она.

Виктор еще раз глубоко вдохнул.

– Однажды ты узнаешь, что среди нас есть те, кто допускает разрушение собственных душ и то, что получается из таких людей… страшно. У Иннокентия на это нюх. Обычные сумасшедшие меняются после встречи с ним. А такие как мы, – Виктор посмотрел вперед. – Могут исчезнуть без следа.

Вера снова почувствовала, как хирург положил свою тяжелую руку ей на плечо.

– Но раз он оставил тебя в покое, это значит, что он пришел к тому же выводу, что и мы с Михаилом Петровичем.

– Какому? – Вера обернулась к хирургу.

– Ты наш новый анестезиолог, – улыбнулся он. – И ты первая за много лет, кто утер Иннокентию нос! Из-за своего опыта он считает себя непогрешимым.

С этими словами Виктор повернулся и шагнул обратно в операционную, но Вера понимала, что мир вокруг нее набрал уже достаточный градус безумия. Пора было распутать в этом клубке противоречий хотя бы пару узлов.

– Кто это "мы"? – заговорила она.

Хирург остановился. Его плечи на миг поднялись и плавно опустились. Похоже, он снова вздыхал. Наконец, Виктор обернулся. Его лицо выглядело таким же безмятежным, как и в тот миг, когда он объявил Вере, что она новый ординатор.

– Хранители, – произнес он.

– Чего? – Вера почувствовала, как недоуменно изогнула бровь.

– Все мы когда-то стали врачами, – пояснил хирург. – И… продолжаем ими оставаться, но в несколько ином качестве. Вера… при любой старой больнице неизбежно поселяются такие доктора, когда в ней накапливается достаточно страданий и человеческих страстей. Это происходит естественно. Сама вселенная приводит нас сюда, когда мы и сами, и место одинаково нуждаемся в этом.

– Что же мы делаем? – немеющими губами спросила Вера.

Тогда Виктор подвел ее к девушке, накрытой простыней, и указал на нее.

– Мы с тобой помогаем уйти тем, кому это слишком больно сделать самостоятельно. Это… криминальный аборт. Ей было семнадцать. Побоялась сказать родителям. Она доехала домой с кровотечением и легла спать. Ее обнаружили родители, когда она едва дышала. Бригаду вызвали слишком поздно, тридцать минут реанимации в машине. Истекла кровью и ее признали мертвой на пороге больницы. Я вернул ей то, без чего она не хотела уходить, а ты помогла заглушить боль от потери…

Вера вздрогнула и отпрянула.

– Если такие как мы перестанут работать, в этом месте накопится слишком много дурной энергии. Больные начнут хиреть, у докторов все станет валиться из рук, сотрудников и посетителей будут преследовать несчастья. Те места, где страдают люди без хранителей становятся проклятыми. Михаил Петрович все верно тебе сказал, мы оба сейчас здесь делаем именно то зачем когда-то пришли в медицину – мы помогаем и смягчаем боль!

Вера сделала еще один шаг назад.

– Я не собираюсь отправлять людей на тот свет!

– Да, это выглядит странно, но, Вера, смерть это часть жизни! Ты как врач должна лучше других это понимать!

Хирург протянул к ней руку.

– Я был как ты, когда меня взяли на работу. Поэтому я не решился сразу же сказать тебе правду. Я помню свои переживания. Со временем я осознал важность нашей работы, и ты ее вскоре поймешь.

Вера почувствовала, что ее губы дрожат. Она развернулась и вышла.

Хирург не стал ее преследовать.

– Хорошо! Отдохни и как следует выспись! Завтра поговорим! – донеслось в спину.

Часть 2

Вера спустилась на первый этаж и, выйдя из дверей лифта, остановилась. Ее трясло. И было совершенно неясно, что делать дальше. Она могла просто уйти, но странное чувство говорило ей, что это будет ошибка. По крайней мере, хранители предостерегали ее от этого решения. Вера мучительно посмотрела в сторону приемного отделения. Там были двери наружу.

Навстречу двигалась фигура. Девушка шла довольно странной походкой, создавалось впечатление, будто она кривляется. Доктор была в тошнотворной розовой хирургичке, на шею был закинут ярко-алый фонендоскоп. Шестым чувством Вера поняла, что это она, еще одна хранительница.

"Любовь Ивановна Мирская, врач-кардиолог". Вера уставилась на бейдж, гадая, что ей сулит встреча с еще одной необычной обитательницей больницы.

– Привет! – поздоровалась та.

Любовь была рыжая, полноватая, вся в веснушках, и Вере она не нравилась. Была в глазах кардиолога какая-то степень безумия, которая заставляла быть с ней настороже. То ли это впечатление создавала расслабленная полуулыбка, то ли блуждающий взгляд.

– В мертвяцкой команде наконец-то прибыло, – шире улыбнулась она. – Теперь Витя передохнет. Ему трудновато давалась работа на две ставки. Что ни говори, анестезиолог из него никудышный. А вот хирург замечательный. Мы тебя заждались, Вера!

– Я еще не уверена, что остаюсь, – буркнула Вера.

Любовь нахмурилась.

– Отчего?

– Ваша больница выглядит ужасно и работа в ней неприятная, – выдохнула она.

Кардиолог нахмурилась.

– Наша больница одна из старейших в Москве, именно поэтому здесь так много хранителей. Для тебя этого недостаточно?

Вера выдохнула.

– По-моему я не подхожу вам.

Любовь пожала плечами.

– Об этом не нам с тобой судить. Если захочешь отказаться, устроишь неприятности и нам, и себе.

Вера сосредоточилась на ключах, которые Любовь за кольцо вращала у себя на пальце.

– До завтра подожду. Утро вечера мудренее, – решила Вера.

Кардиолог кивнула ей.

– Хорошо. Я здесь именно поэтому. Витя предупредил, что ты захочешь отдохнуть.

С этими словами Любовь повернулась к Вере спиной и указала вперед.

– Я провожу, – следующим делом кардиолог вынула из кармана смартфон и двумя быстрыми движениями активировала экран.

Вскоре она уже болтала с хирургом.

– Да. Встретила твою, – долетело до Веры. – Идем к флигелю… Пусть поживет там же… Иннокентию трудно помешать… А это ей уже не страшно!

Вера расслабилась, услышав эти слова. Если бы еще выяснилось, что хранители владеют телепатией, это было бы слишком. Этот день уже и так вышел невероятно далеко за рамки привычного и разумного.

Любовь подвела ее к небольшому выкрашенному желтой краской зданию, выглядевшему так, словно его построили в прошлом веке, которое кардиолог называла флигелем. После этого она отперла ключами железную, покрытую серой, кое-где облупившейся краской дверь. Вера без энтузиазма посмотрела на ступени крыльца, вросшие в асфальт.

– Оно старое, – заметив этот взгляд, пояснила кардиолог. – Первоначально служило жилищем для врачей, потом какое-то время тут был терапевтический корпус, теперь первый этаж отдан под хозяйственные нужды. Второй наш. Он считается кафедральным. Мы все сотрудники института кроме прочих должностей.

С этими словами Любовь вошла, пропустила Веру, и захлопнула за ними тяжелую дверь.

В коридоре было темно. Над широкой лестницей, уходившей наверх, тускло светила лампа.

– Разувайся, – Любовь указала на стоявшую у входа банкетку, из-под которой выглядывали несколько пар мужской обуви, аккуратно выставленные в ряд.

Вера скинула свои сабо, мельком подумав о том, что ее настоящая одежда осталась в дежурке хирургического корпуса, скомканная и грязная. Кардиолог указала в темный проход, уходивший направо.

– Там какой-то богом забытый архив. Так что на счет непрошенных гостей можешь не беспокоится. Это отличное место. Психиатр не просто так здесь устроился, он понимает в таких вещах.

Любовь, избавившись от собственной обуви, надела женские тапочки, сиротливо стоявшие у стены, и зашагала к лестнице. Вере пришлось шлепать босыми ногами. Прихожая выглядела прибранной, так что она не стала брезговать.

Наверху оказался такой же коридор, и несколько расположенных по разные стороны от прохода комнат, но уже куда более светлый. Большого занавешенного тюлем окна вполне хватало, чтобы придать помещению вид обжитого. По сторонам висели картины, довольно странные на Верин вкус, но все-таки такой декор казался ей лучше обшарпанных стен.

Любовь довела ее до конца коридора и толкнула большие выкрашенные в белый цвет деревянные двери, расположенные слева перед окном.

– Замка тут нет, – пояснила кардиолог. – Иннокентий собирался устроить здесь кабинет для консультаций и жить в одиночестве. Но Петрович продолжает настаивать на том, что ему нужно общество, которое он, кстати, на редкость не любит, – на этих словах Любовь фыркнула. – Я же просто считаю, что прибрать себе целый этаж слишком жирно. Мы же не в дореволюционной России живем! Так что комната будет твоей, если надумаешь остаться. Внутри есть щеколда.

Вера зашла. Внутри помещение было полным старой мебели. Обстановка что-то смутно напоминала. Так, наверное, выглядели жилые комнаты до Великой Отечественной войны. Даже на круглый, стоявший посередине стол, для полного сходства была накинута вязаная крючком скатерть.

Любовь вроде бы собралась идти, но Веру смущало ощущение невидимого присутствия.

– Это все чье-то? – заговорила она, жестом указав на обстановку.

Кардиолог кивнула.

– И ничего если я буду жить тут?

Любовь вздохнула так, словно давать пояснения для нее было настоящей мукой.

– Не бойся, ей это уже не пригодится.

– А кто была эта она? – настаивала Вера.

Ее начинала раздражать манера хранителей говорить только то, что они считали нужным. Любовь закатила глаза, ухватившись за дверь.

– Прошлая Вара Павловна, – произнесла она скороговоркой. – Витя сказал не очень усердствовать с объяснениями. Но тебе, в самом деле, стоит знать. Мы получаем свои должности… по наследству вместе с именем и фамилией.

– То есть, ты на самом деле не Любовь?

– Да, – кивнула кардиолог. – И тебя, и меня звали по-другому. Но все устроено так, что ты узнаешь свое настоящее имя, только когда придет время уволиться.

Вера глубоко вдохнула, чувствуя, что ей по-прежнему на редкость не по себе. Кардиолог кивнула и продолжила.

– Эту больницу с древних времен хранили Вера, Надежда и Любовь. Первой из нас была Вера, она забирала боль.

– Она тоже была анестезиологом?

– Нет, – рассмеявшись, махнула рукой Любовь. – Делала это как-то иначе. Анестезиология довольно молодая наука, в сравнении с этой больницей, разумеется. Но меняется время, меняемся и мы. Любовь открывает двери в этот мир, я… можно сказать, по сути своей акушер. Есть еще Надя, она, как ты сама, наверное, догадалась для тех, у кого нет шансов. Они с Михаилом Петровичем вроде вас с Витей, только наоборот. Команда жизни.

– А мы… – вырвалось у Веры. – Команда смерти?

Любовь кивнула.

– Но Верой быть почетно. Она была старшая и первая из нас, по крайней мере, прошлая. Вокруг нее вращалась жизнь нашего маленького коллектива, пока в один миг в июне мы не обнаружили, что ее нигде нет. Все порядком переполошились, потому что не знали, что это значит. Ведь обычно перед тем, как уйдет старый хранитель, ему на смену всегда приходит другой, чтобы принять дела. Но новой Веры два месяца не было.

Любовь тяжело вздохнула.

– Мы думали, больнице пришел конец. Это бы для нас всех означало крупные неприятности. Таким как мы непросто поменять место работы. И вот, – раскосые глаза Любови остановились на Верином лице. – Появляешься ты. Мы все состоявшиеся врачи, то есть, умеем без подсказок делать то, зачем попали сюда. У нас еще никогда раньше не было ординатора. Иннокентий и Виктор сегодня поспорили, когда хирург ему о тебе сообщил. Психиатр сказал, что ты выродок, но, похоже, это не так, раз он тебя в покое оставил. А мог бы сжечь тебе мозги. Он иногда нас защищает от всякой гадости.

Любовь еще раз схватилась за ручку двери.

– Так что оставайся, если не хочешь проблем, – как-то очень искренне сказала она. – Ты нам всем нужна не меньше, чем мы тебе. То, что ты вернулась означает, что слухи врут и долбанная оптимизация нас не коснется… В общем, не закроют нас. А то, ты знаешь, земля в центре города дорогая, она много кому нужна и плевать… Плевать на всех нас!

С этими словами Любовь вышла, а Вера осталась стоять посреди прибранной комнаты, босая, в пропахшей потом хирургичке. "Сплошное безумие", – сказала себе она и, не придумав ничего лучше, уселась на диван. В комнате ничего не было, что могло бы помочь Вере отвлечься от душивших ее мыслей: ни телевизора, ни компьютера. Только книги. Огромный, старинный с виду стеллаж был доверху забит учебниками по анестезиологии, реаниматологии и прочим медицинским дисциплинам. Там как темнели совсем старые корешки, так и пестрели только что изданные обложки. Предшественница тут времени даром не теряла. Значит, теперь это все ее.

Взгляд Веры упал на плед, накинутый на спинку стула. Она поднялась, схватила приятно пахнувший уже знакомым запахом кусок шерстяной материи и, плотно укутавшись в него, легла на диван. Интересно, как выглядела прошлая хозяйка? Прикрыв глаза, Вера почему-то представила себе крепкую женщину в накрахмаленном белом халате и колпаке, не старую еще и уже не молодую, сильную, с уверенным открытым взглядом, эдакий образ хирурга из советских времен. Сама Вера, конечно же, была не такая. Что она даст этой больнице? И когда девушке уже начало казаться, что в свои теплые лапы ее заключил сон, в дверь постучали.

Вера подпрыгнула, соображая, где она. Все вспомнилось вмиг: утреннее происшествие, операция, больница.

– Это я, – раздался с той стороны голос Виктора.

– Да-да, входи, – с этими словами Вера села, откинув в сторону плед.

Сейчас она чувствовала себя виноватой перед хирургом. Она чуть было не сорвала ему операцию, а потом собралась оглушить. Виктор нес белую картонную коробку. Ногой он захлопнул дверь и прошагал к столу. Хирург все еще был в форме, лишь накинул белый халат поверх хирургички.

– Вот, – с этими словами он поставил коробку на стол.

– Что это?

– Торт, – улыбнулся Виктор. – Захватил из ординаторской для тебя. Сегодня был твой первый день и как бы дурно он ни прошел, надо это отпраздновать…

– А нормальные врачи знают о том, что вы подворовываете их продукты? – спросила Вера, облокачиваясь руками о стол.

– Нормальные врачи? – хирург изогнул бровь. – А! Вот ты, наверное, о чем! Я тоже врач отделения и, надо сказать, хороший. Торт я получил за успешную холецистэктомию.

Виктор рассмеялся и сел за стол.

– Я оперирую как обычный врач, пока мне не нужно выполнять основную работу. Иначе бы я забыл все, чему меня учили, не находишь?

– Так вот почему они с тобой здоровались? – сообразила Вера.

– Да, – улыбнулся Виктор. – Мы, конечно, для них нечто особенное. Когда меняются хранители, никто этого не замечает в больнице. Ты будешь все та же старая Вера Павловна, когда вернешься в реанимацию. Будь к этому готова. Они, наверное, решат, что ты была в отпуске или что-то такое. Но, как бы то ни было, они чувствуют, кто мы такие. Нас всех считают талисманами. Ты еще увидишь.

– И они разве не понимают, что вы проводник смерти?

Вера вгляделась в его бейдж, блестевший на груди. "Виктор Юрьевич Успенский, врач-хирург, к.м.н.". Фамилия очень подходила к его роду деятельности.

– Нет, – покачал головой Виктор. – Только некоторые больные. Ладно! Будешь чай?

Вера неуверенно кивнула.

Тогда хирург поднялся и прошагал к подоконнику. Вера только заметила там чайник. В тумбочке внизу обнаружились чашки и прочая посуда. Следом Виктор прошагал к стене, чтобы налить из-под крана воду. "Он не раз бывал тут", – мелькнуло у Веры в голове.

Вскоре чай уже был заварен и разлит по чашкам. Виктор отрезал Вере пышный кусок, девушка покосилась на него и поняла, что не голодна.

– А хранители? – она запнулась.

Что-то в глубине души подсказывало Вере, что хранители неживые, или живые не в привычном смысле. Свидетельством тому было ее отсутствие аппетита. Виктор поднял голову, отломав от торта ложкой внушительный кусок.

– Хранители едят? – озвучила Вера.

– Почему нет? – ответил хирург, отправляя в себе рот нежный бисквит, обильно сдобренный кремом.

– Я имею в виду, у нас все те же чувства, что и у обычных людей?

Виктор потупился.

– Если ты об этом, то мы не так сильно нуждаемся в отдыхе и еде, как другие. Наша природа делает нас… немного выносливей. Это, наверное, для того, чтобы мы могли лучше делать свою работу. Ты можешь не очень хотеть есть, потому что теперь это не так уж и важно для выживания. Но сладости от этого не становятся менее вкусными, – с этими словами хирург положил в рот вторую ложку.

Вера тоже попробовала. Торт, в самом деле, был отличный. Голода она, и впрямь, больше не испытывала, но и не чувствовала дискомфорта от приема пищи.

– Я, кстати, здесь не только за этим, – произнес Виктор.

С этими словами он запустил руку в карман и вскоре выставил на стол белую пластиковую банку. В таких иногда хранят лекарства. Этикетка содрана.

– Я собирался оставить тебя до завтра в покое, как обещал, но ко мне зашел Иннокентий. Он настаивает, чтобы я дал тебе это.

Врачи одновременно посмотрели на банку.

– Что там? – спросила Вера, чувствуя, что неприятным сюрпризам сегодня так и не будет положен конец.

Виктор открутил крышку и продемонстрировал ей округлые таблетки коричневого цвета.

– Лекарства. Трижды в день по одной.

Вера фыркнула.

– Не буду!

Вот еще! Пить психотропные. В том, какого рода таблетки может дать психиатр, Вера не сомневалась. Виктор нахмурился, и ей вспомнилось, как Иннокентий говорил хирургу, что от новой хранительницы будут неприятности. Она попробовала защититься:

– Он думает, я не в себе?

Виктор отвел взгляд.

– Он кое-что увидел в твоих глазах, что позволило ему предположить, что первое время у тебя будут трудности с адаптацией. Юные хранители часто по ночам видят тревожные образы из прошлого. Иннокентий называет это переходным периодом. За свою долгую службу он много кого наблюдал и разработал схемы лечения. Не смотря на его юный вид, он старший из нынешних психиатров Москвы. Так что поверь, он разбирается в своем деле, и раз он дал тебе это, то лучше будет его послушаться.

Виктор еще раз заглянул в баночку.

– Ведь это не такое-то колдовское зелье, – добавил он, посмотрев на Веру. – Насколько я понимаю, всего лишь обычный хлорпротиксен.

Вера неуверенно приняла лекарство из рук хирурга. В это время у гостя зазвонил сотовый. Врач принял звонок и, выслушав собеседника, сообщил Вере:

– Это из приемного. Нужно идти осмотреть больного.

– Мертвого? – буркнула Вера.

– Нет, – уголками губ улыбнулся Виктор. – Обычного. Подозрение на перфорацию язвы желудка. Если подтвердится, будем оперировать. Так что мои слова в силе. Отдыхай. Завтра все решим, как договаривались.

Хирург поднялся и прошагал к двери, оставив торт на столе.

– И не забудь принять лекарство. Трижды в день по одной, – сказал он выходя.

Глава 3 Анестезия

Вера осталась одна. Какое-то время она смотрела на банку с хлорпротиксеном. Психиатр выписал ей нейролептик – средство от галлюцинаций и бреда, очень мило. Потом она встряхнула емкость, прислушиваясь к тому, как о пластмассовые стенки банки застучали таблетки, и тут же ясно поняла, что не станет это пить. Она не сумасшедшая. И вообще, какого черта? Этот Иннокентий ее едва не уничтожил, отзывался о ней как о проблеме. Едва ли он желает ей добра.

Следом Вера убрала торт в невысокий холодильник – внутри было пусто и подарок Виктора сделался единственными запасами еды. Прошлая хозяйка комнаты или точно знала, что съедет или кто-то здесь все после нее убрал. Захлопнув дверцу, Вера выпрямилась и задумалась, как быть дальше. Еще никогда раньше она не попадала в ситуацию такой неопределенности. Вина за это частично лежала на потере памяти. Если бы Вера хотя бы немного лучше представляла, кто она и что с ней произошло, ей легче было бы решить, как быть дальше. Наконец, ей стало очевидно, что необходимо отвлечься. Мысли о прошлом и будущем сводили с ума.

Вера схватила с полки одну из книжек по анестезиологии, перевод труда коллектива американских авторов и, устроившись на диване, углубилась в чтение. Ей удалось закончить главу по истории профессии, когда Веру сморил сон.

Он был похож на бесформенное забытье, пока в ночную дрему не начали пробираться странные ассоциации. Вере казалось, будто кто-то ее душил. Боль, обида и безысходность заполнили сознание. Она словно переживала одну бесконечно длящуюся агонию, в глазах было темно. Вера сучила руками, пытаясь избавиться мучителя и вернуться к жизни. Теперь она точно понимала, что хочет, очень хочет жить. Мечтала вернуться в больницу, откуда ее уволокло в это подобие ада. Похоже, это и была альтернатива работе анестезиолога. Вера натворила в своей жизни нечто такое, за что обречена была теперь расплачиваться. Или это с ней сделали? Она уже понимала, что совершила фатальную ошибку, не послушавшись Виктора, чувствуя, как проваливается сквозь диван. Ее засасывало в себя ничто. Если бы только она могла выбраться!

В лицо плеснули холодной водой, и Вера вскочила, ощупывая голову и грудь. Внутри все пылало. Она сидела на диване в той же комнате, где и уснула. Перед ней на коленях стоял Иннокентий. В бледном свете луны его черты казались еще более резкими и оттого страшными. Блестели стекла очков. Вспомнились слова Виктора о том, что этому хранителю ни в коем случае нельзя было смотреть в глаза, чтобы не исчезнуть. Вера сосредоточилась на пуговицах его белой рубашки.

– Очнулась? – бросил психиатр, осознав, что Вера его видит. – Почему не приняла лекарство?

Следом Иннокентий встал и развернулся к девушке спиной. Вера поняла, что он возится с какими-то приборами на столе.

– Ты уже исчезла бы, если б я не услышал твоих криков из соседней комнаты, – с этими словами психиатр снова обернулся к пациентке. – Испугалась уходить?

Вера кивнула. Не было смысла врать.

– Давай руку.

Психиатр держал жгут, которым обычно перетягивают предплечье, чтобы набрать из вены кровь. Вера послушалась и даже поработала кулаком, как просят медсестры. Иннокентий взглянул на нее без энтузиазма и протер кожу холодной ватой, прежде чем поднести шприц.

– Что в нем? – спросила Вера, морщась от укола.

– Какая разница? – строго ответил психиатр, вводя лекарство. – Благодаря этому до утра дотянешь без приключений.

Веки Веры, в самом деле, вскоре потяжелели, и ей стало легко. Время пролетело незаметно. Когда она распахнула глаза, за окном стоял по-осеннему серый день. Вера пошевелилась и приподнялась. Тело ломило так, будто ее вчера ночью кто-то, в самом деле, избивал. Сразу вспомнился кошмар и визит психиатра. Вера растерла веки ладонями. Это все было… странно и плохо, но у нее оставалось отчетливое чувство, что та жизнь, из которой она убежала во много раз по безумию и кошмару превосходила эту.

Вера сбросила ноги на пол. Под диваном валялся скомканный плед, которым она вчера вечером укрылась. Психиатр даже не потрудился ее прикрыть. Или же Вера, ворочаясь, сама сбросила одеяло и проспала до утра, не чувствуя холода? Виктор ведь сказал ей, что хранители выносливей обычных людей. Посмотрев перед собой, Вера с удивлением поняла, что, похоже, смирилась с тем, чем она стала.

Наконец ее взгляд упал на стол. Там Иннокентий оставил шприц и ампулу. Вера поднялась и прочитала выведенное на стекле "аминазин". Еще один нейролептик. Рядом лежала записка: "Больше не стану тебя спасать, если не сделаешься умней". На клочке бумаги стояла открытая вчерашняя банка с таблетками. Вера взяла ее в руку и скомкала листок бумаги в кулаке. Недолго думая, она вынула из тумбочки чашку, наполнила ее водой из-под крана и запила круглую коричневую таблетку. Сегодня утром Вера точно решила, что остается на этой должности и в этой жизни.

Вера хотела вымыться и привести себя в порядок, прежде чем отправляться на встречу с коллегами. Поэтому она стала обыскивать свое новое жилище в поисках банных принадлежностей и сменной формы. Ее хирургичка после вчерашней операции и ночного приключения сильно измялась и пропиталась потом.

Шкаф ей найти удалось почти сразу же, но там было пусто, словно прошлая Вера Павловна отправилась в путешествие с гардеробом. Тогда новая обитательница комнаты решила поискать в другом месте. Наконец, девушка неожиданно обнаружила сотовый, неизвестно сколько уже простоявший на зарядке на окне. У стены была небольшая дамская сумочка. В ней Вера нашла кошелек и банковскую карту. Все личные вещи прошлой хозяйки, теперь, похоже, перешли по наследству новой обитательнице комнаты.

С удивлением Вера разблокировала экран. Сорок пропущенных за второе, третье и четверное июня. Два за десятое. Вера посмотрела историю звонков. Это хранители разыскивали своего анестезиолога. Похоже, прошлая Вера ничего не сказала им о своих планах, прежде чем исчезнуть. Затем девушка залезла в смс-уведомления. Это были сообщения от банка. На счету Веры Павловны было около двухсот тысяч рублей. Часть этих денег нерастраченная зарплата, часть вчера начисленные отпускные и… стипендия? – с удивлением поняла преемница. Теперь это все, очевидно, принадлежало новой Вере.

Было десять утра. Рабочий день в больнице уже в полном разгаре. Вера поняла, что опоздала, но Иннокентий, наверное, уже рассказал о том, что случилось ночью и хранители, скорее всего, дожидаются, пока она выспится. Это было ей на руку. Вера привыкла выглядеть хорошо и не собиралась появляться в стационаре в своем нынешнем виде. Убедившись в том, что данные карты сохранены в телефоне и можно будет расплатиться не используя пин, она открыла WhatsApp и набрала сообщение Виктору:

"Со мной все в порядке, я решила, что остаюсь. Мне только нужно немного собраться с мыслями. Если будет что-то срочное, звони, приду".

Через пару минут прилетел ответ:

"Ок".

Вера выдохнула. Ну, вот и все. Теперь у нее было время сходить за формой.

Первым делом новая хранительница отправилась в дежурку за своей одеждой, но к ее удивлению вещи исчезли бесследно, включая обувь и сумку. "Стоило зайти сюда вчера, прежде чем лечь спать", – с досадой подумала Вера. Оставался небольшой шанс, что кто-то занес ее имущество в реанимацию, раз уж новая врач числилась там. Вера спустилась вниз и постояла перед дверями отделения, разглядывая кодовый замок. Верной комбинации цифр она не знала. Вера попробовала угадать, но провалилась. Можно было дождаться, пока кто-нибудь не выйдет или позвонить в сделанный для посетителей звонок. Но тут Вера с неожиданной ясностью поняла, что не хочет видеть свое отделение. Только не сейчас! Она мечтала оттянуть встречу с новым местом работы как можно дольше.

Вера развернулась и скорым шагом пошла прочь к выходу из корпуса, так, словно из реанимации мог выскочить какой-нибудь ее сотрудник и утянуть девушку туда, где ей совершенно не хотелось быть.

Так Вера и выбралась из больницы, в чем была – в рабочей форме врача с черной сумкой прошлого анестезиолога в руках. Стараясь не обращать внимания на удивленные взгляды прохожих, она загуглила ближайший торговый центр, благо старая Вера Павловна подключила автооплату тарифа, и мобильный интернет работал даже спустя три месяца после исчезновения хозяйки.

Ходьбы до магазина одежды было не больше пяти минут, и Вера радостно отправилась навстречу покупкам, расценив, что раз она остается, понадобится хоть какой-то комфорт. Девушка не мыслила себя без хорошей одежды, косметики и вещей первой необходимости вроде шампуня, дезодоранта, зубной пасты.

Торговый центр, выстроенный у одной из станций метро, надолго поглотил Веру. За время прогулки она уполовинила сбережения предшественницы и закупилась так, что едва могла унести пакеты в руках. Зато теперь у нее было все необходимое, начиная от нижнего белья, заканчивая домашней обувью. Оказавшись в ресторанном дворике на последнем этаже, Вера с сожалением разглядывала смс-сообщение от банка, на котором отражался баланс по карте. Рядом стоял недопитый кофе. Вера выдохнула, понимая, что в прошлом была неравнодушна к роскоши. Это отдавалось неприятным вкусом во рту.

Вера сделала новый глоток, и вдруг в ее голове промелькнуло что-то похожее на воспоминание. Как давно она не была… так свободна в своих желаниях. Вера неожиданно поняла, что вся ее прошлая жизнь напоминала золотую клетку. Она долго не могла вот так вот сесть и позволить себе простую чашку кофе. Вера сжала пластиковый стакан в руках и с наслаждением вдохнула запах, понимая, что сейчас, именно в этот короткий миг счастлива.

Следом она взглянула на экран телефона. Из больницы по-прежнему не было новостей. Вера поднялась и решила прогуляться за формой. Она уже проверила, ближайший магазин медицинской одежды был в двадцати минутах ходьбы. Вера сначала думала занести сумки в свою комнату, но побоялась, что в больнице ее кто-нибудь отвлечет, а с покупками дело еще было не закончено.

Вера без проблем добралась до нужного места. За день распогодилось, девушка переоделась в новую и красивую одежду, а после нахлынувшего из памяти откровения настроение у нее было замечательным. Вера бодро шагала вперед, улыбаясь симпатичным прохожим.

Вскоре она уже расплатилась за несколько комплектов новой медицинской одежды. Ручки сумок едва влезли в ладонь. И тут зазвонил телефон. Это был патологоанатом. Стоя у кассы и, пытаясь не выронить пакеты, Вера с удивлением приняла звонок.

– Верочка, вы где? – долетел до нее взволнованный голос Михаила Петровича. – Я зашел вас проведать, и не могу нигде обнаружить. Вы ведь не выходили из больницы?

– Я… – Вера по тону коллеги поняла, что происходило что-то очень нехорошее. – Я тут недалеко.

– За оградой? – прозвучало еще более обеспокоенно.

– Тут минут двадцать ходьбы, – попробовала оправдаться Вера.

– Немедленно идите обратно! Вера, слышите, немедленно! В каком направлении вы ушли?

– Э… – Вера замялась. – К центру.

Следом Вера назвала собеседнику дом, в котором находился магазин.

– Хорошо, я вас встречу, только выходите прямо сейчас же!

Вера проглотила предательский ком, и, взглянув на заинтересованную продавщицу, подхватила сумки и вышла вон.

На обратном пути Вера спешила изо всех сил. Всплыли в памяти все нехорошие предчувствия из прошлого дня. Если она задержится снаружи ограды больницы, то что? Значило ли это, что теперь вся ее жизнь будет проходить в стенах стационара? Как бы то ни было, после пережитого ночью Вера не собиралась исчезать.

Наконец, на одном из перекрестков впереди показалась плотная фигура Михаила Петровича. Патологоанатом накинул поверх своего халата легкое черное пальто и, видимо, так и отправился на ее поиски. Не дождавшись зеленого света, он перешел улицу и ухватил Веру за руку, едва оказавшись подле юного доктора.

– Бейдж при вас? – напряженно произнес он, глядя девушке в глаза.

Вера проверила один из пакетов, куда, переодевшись в туалете, сунула свою форму и вынула скомканную блузу, к которой все еще был приколот железный значок. Патологоанатом выдохнул.

– Хорошо, – сказал он. – Никогда, Вера, не оставляйте его, пока работаете у нас, поняли? Иначе вас сочтут…

Михаил Петрович прервался. Светофор для пешеходов как раз загорелся зеленым. После этого он подтолкнул девушку на проезжую часть.

– Идемте! Нам нужно вернуться как можно скорее!

Вера послушалась и зашагала так быстро как могла.

– Почему это так важно? – отважилась спросить она, когда впереди уже показалась облупившаяся ограда больницы.

Михаил Петрович грозно взглянул на нее и прибавил шаг. Теперь в руках у него была большая часть Вериных пакетов.

– Вам очень повезло, что бейдж остался при вас и вами никто не заинтересовался, – выдохнул коллега, когда они оба оказались за оградой. – Это, – он похлопал по створке ворот, – Нас защищает.

– От кого? – уточнила Вера, после долгой напряженной ходьбы сбиваясь с дыхания.

Михаил Петрович с сомнением взглянул на нее.

– Не тревожьтесь, вы сможете выходить наружу, – добавил он другим тоном. – Но позже, когда обживетесь здесь. Пока вам нельзя покидать территорию больницы без веской причины, запомните, Вера. Бейдж всегда должен оставаться с вами. Это вроде документов в нашем мире, он привязывает вас к месту работы.

С этими словами патологоанатом зашагал вперед. Вера последовала.

– Как вы, наверное, уже поняли, таким как мы не положено ходить по земле просто так, – обернулся через плечо Михаил Петрович на ходу. – Оправданием может быть только миссия, которую мы несем. Ваш бейдж свидетельство того, что высшие силы наняли вас на службу. Но станете гулять по улице просто так, пропуская работу, вам этого не спустят.

Вера опустила голову, задумавшись о неприятной участи, которую снова чудом миновала.

– Ну, теперь уж все в порядке, – патологоанатом попробовал подбодрить ее улыбкой. – Пойдемте ко мне, я угощу вас кофе. А то я чувствую, что порядком вас напугал. Поверьте, все не так плохо как вам сейчас, должно быть, кажется.

Вскоре Вера и Михаил Петрович добрались до морга. Девушка с неприятным чувством переступила порог корпуса, и патологоанатом увлек ее в свой кабинет. Там он усадил Веру в удобное кресло за заваленным бумагами столом, а сам удалился в соседнюю комнату. Вскоре девушка услышала звук миксера, но не стала задумываться, зачем Михаилу Петровичу потребовалось что-либо взбивать. Вместо этого она рассматривала стены, украшенные живописью. В прошлый раз она на это внимания не обратила. Над рабочим столом висела табличка, где было выведено "Спешите творить добро", чуть ниже значилось имя автора цитаты.

– Федор Петрович Гааз, – произнесла слух Вера, она слышала эти слова и знала это имя раньше.

Очередное воспоминание приятно согрело.

– Главный врач московских тюрем, – донеслось сзади. – Я счел, что его словам будет самое место в моем кабинете.

Вера обернулась, и в этот миг Михаил Петрович поставил на круглый стол, стоявший посередине комнаты две чашки, сдвинув при этом в сторону журналы. Приятно потянуло кофе и чем-то еще. Сверху посуда была заполнена молочной пенкой, но цвет кофе был слишком темным, это не капучино и не латте.

– Ирландский кофе, – пояснил коллега.

– С настоящим виски? – приподняла бровь Вера.

– С ирландским, – улыбнулся ей патологоанатом.

– А нам можно на работе?

Михаил Петрович откинулся на спинку стула и хитро прищурился.

– Наше положение дает нам некоторые преимущества, но в то же время забирает кое-что человеческое. Вы не потеряете голову, по, крайней мере, от такого количества. Если захотите проверить, то вскоре поймете, что мы довольно устойчивы к тому, что принято относить к порокам людей, – с этими словами патологоанатом прихлебнул из чашки. – Для того, чтобы добиться опьянения понадобятся большие дозы и настойчивость. Но… кое-кому это удается. Впрочем, я не считаю это достойным занятием. Надеюсь, вы не станете такого делать с собой.

Вера кивнула. У нее не было желания напиваться, по крайней мере, сегодня.

– Спрашивайте, – снова заговорил коллега. – Я рассказал много такого, после чего у вас неизбежно должны были возникнуть вопросы.

Вера посмотрела в свою чашку.

– Что случится, если я выйду наружу без бейджа? – ей необходимо было знать.

– Вас схватят и отправят туда, куда вы неизбежно должны были бы пойти, если бы не нанялись сюда.

Вера взглянула на патологоанатома. Михаил Петрович вздохнул.

– Думаете, в мире мало душ, которым жалко расставаться со своим прошлым? Земля была бы заполнена горем и стенаниями этих несчастных, если бы никто не следил за тем, чтобы все шло своим чередом.

– Так мы все умерли?! – вырвалось у Веры.

– Я сказал бы, перешли в иную форму существования. Мы работаем тут на благо себя и человечества, быть может, куда лучше, чем при жизни. Вскоре вы поймете, что вы особенная и то, что вы делаете очень важно для других. Вы – оплот того света, на который вы, быть может, молились, когда сдавали, не подготовившись толком экзамен, когда опаздывали на важную встречу. Признайтесь, вы наверняка просили судьбу о том, чтобы у вашего преподавателя было хорошее настроение, чтобы вам попался удачный билет, а ваш визави тоже немного задержался? Мы те, кто помогает чужим жизням складываться правильно, если люди заслуживают этого. Безусловно, существует и другая, темная сторона. Именно те, с кем я так боялся, что вы столкнетесь сегодня, оберегают нас от нее. Но это… совершенно другие люди. Вы уже знаете про дар Иннокентия. Он сродни их способностям, хоть и призван в большей степени созидать.

Вера вздрогнула, в красках вспомнив тот момент, когда по неосторожности разбила психиатру очки. Если бы они сразу вот так ей все объяснили!

– Вы злитесь оттого, что при первой встрече я не сказал вам правду? – угадал ее мысли патологоанатом.

Вера кивнула.

– Ну что ж. Вчера вы готовы были бы ее принять? – прямой взгляд голубых глаз был устремлен на нее, и Вера поняла, что медленно водит головой из стороны в сторону.

– Поверьте, – вздохнул Михаил Петрович. – Всем новым хранителям приходится трудно. Но я не видел еще никого, кто бы по собственной воле оставил эту должность. Вас выбрали не просто так, вы заслужили свое место необычной жизнью.

Вера вздохнула.

– Едва ли моя жизнь была полна праведных трудов.

– Она была полна страданий, – долетело до нее, – Или ваша смерть.

Вера вздернула голову, посмотрев в глаза патологоанатому, но тот не смутился.

– Вы хотели правды, вот она. То, что даровано вам – искупление. Если бы вы ушли сразу же, то утонули бы в водовороте собственных страстей, порожденных горьким опытом. Но кто-то или что-то решило изменить вашу судьбу так же, как мы вступаемся за наших подопечных. Вы обретете здесь то, что сделает вас лучше и откроет дорогу к спасению. Вера, это такой редкий дар видеть, как идет время и не стареть, заботиться и защищать. Вы его оцените.

С этими словами патологоанатом приподнялся, и положил Вере на плечо руку, и только тогда девушка решилась прихлебнуть кофе. Ее взгляд упал на оставленные у порога сумки и ее сегодняшние дела показались девушке в этот миг такими мелочными. Михаил Петрович проследил ее взгляд.

– Вы имеете право на человеческие слабости, – произнес он. – Не пытайтесь сделаться совершенством. Подобное приходит по наитию, те, кто хотят добиться этого сознательно, как правило, сильно заблуждаются и делают несчастными других. Вы практически живы. Это то, о чем человечество мечтало столетиями – бессмертие. И вы не одни.

В этот миг распахнулась входная дверь. На пороге замерла девушка в белом халате, до того по-девичьи миниатюрная и стройная, что напомнила Вере пионервожатую из старых советских фильмов. Светлые волосы были забраны в две аккуратные косички, перетянутые серой лентой. Так уже, кажется, никто лет пятнадцать не причесывался. На ногах у нее были старомодные туфли. Серая юбка воланом, какого-то бабушкиного кроя выбивалась из-под медицинской формы. Шестым чувством Вера поняла, что перед ней еще одна хранительница. Это, должно быть, и была Надежда.

Казалось, вместе с гостьей в комнату влетел луч солнца или свежий ветерок. На лице девушки было написано нетерпение, только отчего она ничего не говорила?

– Наденька, здравствуй! – обратился к ней Михаил Петрович. – А это Вера.

– Я говорил ей о тебе, – обратился к анестезиологу он.

Вера удивленно взглянула на патологоанатома. Надежда тем временем прошагала в комнату и, притворив за собой, дверь кивнула новой хранительнице.

– Не расспрашивайте ее, – продолжил Михаил Петрович, увидев, что Вера открыла было рот. – Наденька не говорит.

И Вера осеклась. Надежда после этого подбежала к патологоанатому и вложила свои руки в его ладони, совершенно игнорируя сбитую с толку коллегу.

– Что там случилось? – улыбнулся Михаил Петрович. – А! Теперь вижу. Хорошо, что ты меня позвала.

После этого он обернулся к Вере.

– Пойдем! Посмотришь на нашу работу.

Надежда выскочила за дверь, Вера успела только разглядеть на сверкнувшем на ее груди бейдже должность. Лаборант. Разве не все хранители врачи? Впрочем, расспрашивать она не решилась. Вся компания поднялась на второй этаж, где как поняла Вера, была расположена лаборатория.

Надежда, как выяснилось, была устроена лаборанткой при морге. Она готовила биопсийный материал – изъятые у пациентов кусочки ткани к тому, чтобы их посмотрели врачи. Без слов хранительница указала на микроскоп, стоявший у окна. За ним сидел молодой мужчина и с выражением муки на лице рассматривал препарат.

– Проблемы, Юрий? – обратился к нему Михаил Петрович.

– А! Профессор! – тот вскочил, вытирая о халат вспотевшие руки. – Я, конечно, не уверен, но, по-моему, рак молочной железы. Смотрю, не могу разобраться. Я сказал, пусть кто-нибудь еще из докторов глянет, но Надя решила, что надо знать наверняка. Все-таки неприятный диагноз.

Вера заметила, что на бейдже Юрия было написано "ординатор" и усмехнулась. Понятно было, отчего он прямо-таки трепетал перед Михаилом Петровичем. Профессор по сравнению с врачом-стажером несоизмеримая величина. Ординатор отпрыгнул, уступая хранителю свое место.

Грузный патологоанатом сел за стул и легким движением навел резкость.

– Нет, голубчик, вы все-таки неправы, – через какое-то время дал заключение профессор. – Я настроил вам препарат. Сами еще раз гляньте. Это обычная фиброма.

Ординатор побледнел и сел за микроскоп.

– Да, теперь вижу, – опустившимся тоном произнес он.

– Ну, вот и хорошо. Испугали бы бедную женщину, – с этими словами Михаил Петрович вышел.

Вера последовала за ним, ожидая объяснений. Надя же вернулась к работе.

Патологоанатом спустился на первый этаж и заговорил только там.

– Она моя помощница. Видит и слышит все, что творится в больнице. Она чувствует хороших людей и приносит мне в руках их добрые поступки. Это то, что я могу превратить для них в чудо.

– Вы ее исцелили, эту женщину? Она болела раком груди?

Михаил Петрович кивнул.

– Но не подозревала об этом. Эта была третья стадия, которую случайно обнаружили на профилактическом осмотре. Даже с современным протоколом химиотерапии у нее было бы не так много шансов. У нее трое детей и она хорошая мать-одиночка. Все они сейчас порядком напуганы. Сегодня им скажут, что страшный диагноз всего лишь заблуждение рентгенолога и терапевта. Врачи неверно истолковали данные, а обследование в больнице это подтвердит. Она будет жить дальше.

Вера почувствовала волнение. Она была очарована торжеством жизни, так же, как и когда впервые ступила под своды мединститута. Это воспоминание на мгновение вырвало Веру из реальности, но когда она пришла в себя, то уже знала, что после своей смерти оказалась в больнице не случайно. Она любила медицину и выбрала ее сердцем, сама. Что как не любимая профессия могло теперь ее спасти от пропасти саморазрушения, в самом деле?

Вера не могла отвести взгляда от рук патологоанатома, все еще мысленно переживая недавнее чудо. Михаил Петрович улыбнулся и спрятал большие ладони в карманы.

– Твой дар не менее важен, Вера, – заговорил он. – Он дан тебе именно потому, что ты лучше всех нас можешь забирать боль. Ты вскоре осознаешь, как это чудесно.

В этот миг в кармане у Веры завибрировал телефон, и она вспомнила про Виктора. Но против ее ожиданий это был не звонок, а сообщение от Любови.

"Твой хирург вовсю оперирует, а ты сутра шляешься где-то и никто не может тебя найти".

Вере стало не по себе. Бросив короткий взгляд на Михаила Петровича, она призналась:

– Виктор в операционной, я должна…

– Конечно, беги, Вера, – сказал тот. – Переоденешься у меня в кабинете, вещи я тебе занесу.

– Спасибо!

II

Кляня себя за нерасторопность, Вера скинула уличные вещи и натянула новую форму. Она едва не выскочила за дверь, прежде чем вспомнила про бейдж. Наконец, он был приколот, и Вера бросилась на выручку хирургу.

Теперь ей стало по-настоящему стыдно. Весь вчерашний и сегодняшний день она вела себя как эгоистичная истеричка. Вера помнила, что что-то под конец прошлой жизни сделало ее такой. Но она не хотела такой оставаться, ведь когда-то и у нее была светлая сторона, которая теперь оживала от воспоминаний о любимой профессии. Давным-давно Вера хотела посвятить себя служению жизни и человечеству, потому что чувствовала, что в ней достаточно сил, чтобы сделать это. Но потом она почему-то в себе разуверилась. Сейчас хранительница снова хотела в это верить, поэтому бежала изо всех сил. Еще она собиралась извиниться перед Виктором.

На пятом этаже Вера набросилась на сестер оперблока, коротавших время между операциями в подсобке с вопросом, где оперирует Успенский. Молоденькие девочки тут же сдали от такого напора и махнули в сторону двери под номером 3.

Раскрасневшаяся Вера влетела туда, забыв, конечно же, о бахилах и маске, и обомлела. В комнате было полно народа. Бригада хирургов из трех человек стояла вокруг обложенного стерильным бельем операционного поля. До того, как Вера явилась, хирурги сосредоточенно смотрели на висевший над пациентом монитор, изредка меняя положение тонких черных стержней, погруженных в раздутый обработанный йодом живот пациента. Их лица были скрыты масками. Шла лапароскопическая операция. У головы пациента расположилась анестезиологическая бригада. Врач что-то сосредоточенно строчил на листке, анестезистка набирала лекарство в шприц. У кафельной стены шумной стайкой сгрудились студенты.

И вся эта компания обернулась к Вере, когда та оказалась на пороге.

– Вер Павловна, что-то случилось? – обратился к ней анестезиолог. – Игорь Михалыч зовет?

– Нет, – едва слышно выдохнула Вера, и тут Виктор взглянул на нее, оторвавшись от экрана.

– Это она ко мне, Дим, не волнуйся, – заговорил он. – Что-то на счет занятий?

Вера растерянно посмотрела на студентов.

– Передай зав. кафедрой, что ведомости я положил ему на стол и можешь возвращаться в реанимацию. Правда совестно, что дергают из-за этого тебя.

Вера развернулась, чувствуя, что ее неудобное появление удалось замять. Никто ничего и не заметил.

– Я рад, что на этот год ты с нами! – долетело в спину, и Вера оглянулась.

Она еще долго стояла в дверях не в силах оторвать взгляда от Виктора, который объяснял студентам как делается гастрофундопликация по Ниссену. Наконец Вера сделала шаг вперед и неожиданно ярко вспомнила, что тоже бывала здесь, когда училась на врача. В памяти звучал голос Виктора. Вот почему при первой встрече хирург показался ей знакомым! Виктор ей преподавал! Он уже тогда был хранителем, но выглядел совершенно иначе – Вера не могла вспомнить как. Раз сотрудники больницы не удивляются смене хранителей, значит, с внешностью у них примерно то же, что и с именем – она одинаковая и переходит от одного к другому вместе с должностью. Вера усмехнулась, подумав, что, должно быть, в отличие от живых людей видела настоящее лицо Виктора.

Наконец она спустилась в реанимацию, и, глубоко вдохнув, позвонила в звонок.

Вскоре дверь распахнулась.

– О, Вер Павловна! – сообщила ей открывшая медсестра. – Как отдохнули?

Вера пожала плечами, проходя внутрь и разглядывая незнакомое отделение. Пахло дезинфицирующими растворами. Вера поморщилась. Запах показался ей удушливым и слишком знакомым.

– Я так и знала, что вы попроситесь остаться у нас подольше! – в спину сказала медсестра. – Ведь с этого года вас должны были перевести в другую больницу, так? Но вы такая умница, так в прошлом году старались! Точно работать сюда придете, похоже.

Вера пожала плечами и зашагала вперед, пытаясь не выдавать того, насколько была сбита с толку. Наконец, перед ней мелькнула дверь с табличкой "ординаторская", на это хранительница и рассчитывала. Вера решительно дернула за ручку и распахнула дверь.

– О, Вера! Верочка! – повскакивали со своих мест врачи.

– Осталась у нас все-таки, а? – с этими словами к ней подскочил высокий мужчина.

– Уже неделя прошла от начала сентября, Михалыч начал волноваться, – заговорила женщина, сидевшая у окна. – Славно вы с ним реанимировали, он влюбился. Ты к нам надолго?

Вера в душе пожелала себе провалиться под землю.

– Ты у нас теперь большая девочка, – продолжил широкоплечий немолодой мужчина, по всей видимости, Михалыч. – Ординатор второго года, да? Без пяти минут врач!

Вера согласилась. Ничего другого ей теперь и не оставалось делать, как со всем соглашаться.

– Но ты же не в гости зашла, не расстраивай меня, Верка! – гундосил Михалыч, пытаясь прижать к себе ординатора.

– Нет, – обреченно выдохнула Вера, падая на диван и тем самым избегая объятий реаниматолога. – Я теперь с вами надолго, если не навсегда.

– Эх, дело говоришь, женщина! – хлопнул в ладоши Михалыч.

День в реанимации представлял собой Верин кошмар. Она наизусть не знала ни одного протокола, не помнила дозы лекарств и очень боялась ошибиться. За каждым малым назначением ей приходилось лезть в интернет и пролистывать кучу изобиловавших неактуальной информацией сайтов. Вера чувствовала себя идиоткой. Реаниматологи делали вид, что ничего не замечают, но девушке казалось, что они смотрят на нее с сочувствием. Пациентов она побаивалась и если выходила в коридор, то старалась как можно быстрей пробежать мимо палат, опасаясь того, что кому-нибудь понадобится помощь такого неумелого врача как она.

За день Вера совсем позабыла, что у нее на самом деле была за работа в больнице. Об этом напомнил ей Виктор, в девять вечера спустившись в реанимацию.

– О! А ты тут чего еще торчишь? – обратился к Вере он. – Насколько я помню, ты говорила, что дежуришь послезавтра, а так рабочий день заканчивается в пять.

Вера с готовностью вскочила со стула, с благодарностью подумав, что Виктор снова ее спас. Впрочем, выяснилось, что хирург спустился на перевязку. Вместе с Верой они поменяли повязки сухому пожелтевшему старику, оперированному по поводу рака желудка, и хранительница впервые почувствовала себя спокойно рядом с этим опытным и добрым врачом.

– Закончен день в реанимации, – сказал Вере хирург на выходе из отделения. – Но не твой рабочий. Пьешь лекарство?

Вера вспомнила, что баночка с хлорпротиксеном осталась в ее комнате. Виктор достал из кармана нечто завернутое в клочок бумаги и протянул ей. Вера развернула. Внутри была знакомая коричневая таблетка.

– Иногда мне начинает казаться, что Иннокентий провидец, – улыбнулся он. – Натренировался читать в человеческих душах, пока сотню лет вправлял мозги разного рода безумцам. Он знал, что ты забудешь и сказал, что так даже лучше. Нейролептик вводят постепенно.

Вера зажала таблетку в кулаке и вернулась на пост, чтобы запить ее водой.

Когда девушка пришла обратно, хирург по-прежнему стоял у двери.

– А теперь пошли учиться давать наркоз.

– У нас пациент? – обреченно выдохнула Вера.

– Пока нет, – улыбнулся Виктор. – Но это не значит, что он не может в любой момент появиться. Просто закрепим пройденное, ладно?

Вера кивнула и с легким сердцем пошла за хирургом.

Часть 3

Оказавшись на пятом этаже, девушка отметила, что сейчас там было пусто. Горел свет в четвертой операционной, но там мыли. Хирург шел прямо к стене. Вера вспомнила, что днем около нее были свалены коробки, но теперь в стене четко белела дверь.

– Люди ее не видят, – произнес хирург, хватаясь за ручку.

После этого он распахнул дверь в светлую комнату, выложенную синим кафелем.

– Это место оборудовала твоя предшественница.

Вера прошла внутрь, заметив мимоходом, что у входа вместо номера значилось N.

Виктор и Вера до двенадцати повторяли на манекене необходимые манипуляции. Хирург признался, что принес куклу, имитировавшую пациента из студенческой аудитории. Вера узнала о времени лишь когда ее напарник тяжело вздохнул, взглянув на часы, висевшие над входом. Он, и правда, часто вздыхал. Вере вдруг вспомнились слова патологоанатома о том, что жизнь хранителей была полна страданий. Что плохого могло приключиться с таким милым парнем как этот хирург?

Вера замешкалась, обдумывая эту мысль, так что Виктор перехватил ее встревоженный взгляд. Чтобы не выдавать себя, она спросила первое, что пришло в голову:

– А как у хранителя появляется дар? Кто выбирает его?

Виктор пожал плечами.

– Я думаю, он связан с прожитой жизнью. Я был хирургом до того как это случилось.

Вера отложила в сторону ларингоскоп. Ей очень хотелось послушать историю Виктора, ведь после дня, проведенного среди живых, ей снова совершенно не верилось в то, что все хранители когда-то умерли. Но она не смела просить о таком.

– Я работал в Бурденко, – продолжил Виктор.

– Нейрохирург? – с придыханием произнесла Вера, понимая, какого труда ему, должно быть стоило выучиться на эту профессию.

– Да. Я был и остаюсь отличником даже здесь, – он улыбнулся. – Может, слышала, что ко мне стоит очередь?

Вера покачала головой.

– Но ты ведь не это хотела спросить.

– Да ладно…

– Я попал в аварию, – признался Виктор. – По моей вине погибли жена и дочь.

Его лицо побледнело, а голос дрогнул.

– Я до сих пор не могу… – он отвернулся. – Их забыть.

Вера чувствовала, что обязана была что-то сделать, унять боль, но не знала как. Она так и осталась стоять, не решаясь тронуть своего товарища.

– Я разбился тут, на соседней улице, – продолжил Виктор уже спокойным тоном. – Поэтому каждый раз как я засыпаю в больнице, если, конечно, не дежурю, прихожу в себя там, на месте аварии в машине. Только их рядом нет. Они сразу же ушли – это я потом только понял, я же когда очнулся, завел машину и поехал в ближайшую больницу. Думал, они еще со мной, торопился очень. Я бросился в приемное, на помощь звать и понять не мог, почему меня никто не замечает, пока навстречу не вышла Вера.

Виктор перевел дыхание.

– Она привела меня в чувства. Но… просыпаться каждый день на месте трагедии невыносимо. Знаешь, почему ты меня так напугала? Я разбился потому, что мне под колеса бросилась девушка. Я позвонил Иннокентию и спросил у него совета как быть, пока ты ждала меня в приемном. С одной стороны тебя звали как прошлую Веру, а с другой… темные души пользуются тем, что нас больше всего задевает в нашем прошлом, чтобы уничтожить. Психиатр приказал его дождаться, сказал, это не к добру – Иннокентий часто консультирует в других больницах. Но я вдруг так сильно испугался, что ты уйдешь… и вся больница упустит свой шанс. Мнению психиатра принято верить безоговорочно. Он все бросил и примчался, чтобы защитить нас. Но, – Виктор улыбнулся. – Убедился, что допустил ошибку впервые за долгие годы. Именно мне ты обязана нерадушным приемом, а так психиатр… ты удивишься, многие считают его милым. Он умеет производить впечатление, читает в душах… кхм. Впрочем, он хороший парень. Не злись на него, хорошо? У нас и так тут в последнее время слишком много скандалов.

Вера выдохнула.

– А он… что с ним не так?

– Он не обрадуется, если ты услышишь это от меня.

– Но ведь все об этом знают, – произнесла Вера, продолжать ее подмывало понимание того, что на человека, испытывавшего вину, легко можно было надавить.

Кажется, оно было из ее прошлой жизни. Вера толком не понимала, зачем ей история психиатра. Быть может, потому что это был самый опасный из хранителей и, зная его слабости, она могла бы его не бояться. Вере было противно признаваться себе в низменных мотивах, поэтому она выбросила эту мысль из головы.

Виктор отвел взгляд и странно поморщился, и тут девушке в голову пришла догадка:

– Он сумасшедший, – произнесла Вера и вскоре поняла, что ее фраза прозвучала слишком уверенно.

Хирург в упор посмотрел на нее.

– Люба сказала?

Вера хотела было отрицательно покачать головой, но тут хирург и сам догадался, что сболтнул лишнего.

– Не совсем так, – выдохнул он, отводя взгляд. – Иннокентий, в самом деле, пришел сюда из сумасшедшего дома. Но он не то, что ты думаешь.

Вера сглотнула, понимая, что в действительности не хотела этого слышать, но Виктор продолжил:

– Говорят, он был хорошим доктором, добрым и честным человеком, но женился на легкомысленной красавице, по большой, как он сам думал, любви. Она была то ли певица, то ли актриса, Иннокентий в ней души не чаял. Но эта особа завела роман с опасным человеком. Она подставила мужа, скрывая интригу, лишила его честного имени и практики. Друзья твердили ему, кто во всем виноват, но Иннокентий с ними ссорился, не желая верить. Супруга стала опасаться, что правда выплывет и подсадила доктора на морфий, выставив сумасшедшим. Он закончил в лечебнице. Вскрыл вены, когда решился посмотреть правде в глаза. Таких, как он, называют простаками, но я думаю, у него была добрая душа, которую эта девица похитила.

– Черт, – вырвалось у Веры.

Хирург в упор посмотрел на нее.

– Ходит тут одна легенда, – продолжил Виктор. – Старше психиатра была только прошлая Вера. Она-то его и встретила у ворот больницы в тысяча девятьсот девятом. Иннокентий был опасен для себя и других. Я не знаю, как хранители приходят на новые должности, но до него психиатров в больнице не существовало. Вера решила, что будут. Она его стражам не отдала, продемонстрировав исцеление от безумия. На самом деле, она что-то в нем заморозила, с тех пор он такой как сейчас. Его очки тоже ее изобретение. В них Иннокентий видит, как обычные люди, без них погружается в мир иллюзий того человека, на которого смотрит. Если их у него отнять, то психиатр снова станет сумасшедшим. Так что разбить стекло в очках… лучше показать его беспомощность перед тобой было невозможно. Но…

Виктор отвел взгляд.

– Единственной, кого он слушался, была твоя предшественница. Так я понял, что ты на свое место пришла. Нет лучшего способа доказать ему, что ты ровня, чем продемонстрировать, что он тоже уязвим.

Виктор перевел дыхание.

– Вера перед уходом часто с ним говорила. Все хранители приходят в больницу за своим чудом и уходят, как только будут готовы принять его. Вера пообещала, что сделает его тем же человеком, которым он был до своих несчастий. Она так и не смогла. Дело в психиатре: Иннокентий не то, что бы хочет возвращаться к себе. Он тут прижился. Он блестящий врач и едва ли не самый известный из московских хранителей. Сто лет опыта! Он в людях и диагнозах не ошибается, поэтому и ходит такой важный. Если больницу закроют, все московские стационары передерутся за то, чтобы принять его у себя. Он уникален: не только хранитель, но еще и страж.

Виктор вздохнул.

– И в этом случае он отхватит себе кабинет побольше, завесит своими картинами и продолжит существовать дальше. Сомневаюсь, что он хотя бы подумает о нас…

– Ему, в самом деле, все равно? – подала голос Вера.

Виктор задумался.

– Я не знаю. Вот что ты должна понимать: он терпеть не может, когда к нему лезут, но он постарается вести себя мило. – Виктор вздохнул. – За годы практики он научился видеть людей насквозь. Идеальный психотерапевт. Рубаха-парень и не подумаешь даже, что он на самом деле такой одинокий. Не подпускает к себе никого. Думаю, то, что у него произошло с женой, он… вроде как зарекся иметь с людьми дело, любить или дружить.

– Я бы так не сказала, – хмыкнула Вера.

– Вы встретились не в тех условиях, – прищурился хирург. – Иногда мне кажется, он мнит себя эдаким кукловодом. Я обрадовался, когда ты щелкнула его по носу. Впервые увидел растерянным, аж умилился. Но я могу и его понять. Когда кто-то вот так же сожрет твое сердце, вряд ли ты захочешь снова верить людям. Мы его выбор уважали, и жили хорошо, пока Люба не начала проявлять интерес. Она Иннокентия выводит из себя. Раньше я и не подозревал, что психиатр умеет быть злым и желчным. Но Люба не подарок. Я поэтому решил, это она гадостей тебе про него наговорила. Она ведь назло ему сунулась в его жилище. Я просил тебя там не селить. У Иннокентия специфичный образ жизни, он… сторонится женщин, но на сей раз вроде бы не огорчен. Говорит, тебе нужно наблюдение.

Вера вспомнила картины на стенах во флигеле. Так это, видимо, было творчество ее соседа. Интересно, что еще входило в понятие «специфичный образ жизни» кроме того, что он, очевидно, изображал свои психоделические путешествия в головы пациентов?

– Почему она себя так ведет?

Виктор вздохнул.

– Вера. Она думала, что должна любой ценой психиатра от одиночества исцелить. Он был ей как больной приемный ребенок. Вера решила, раз Люба в него втрескалась, то точно вернет Иннокентию веру в любовь. Но психиатр твердый орешек. Чем больше Люба его достает, тем хуже. Они оба уже временами стали переходить грань. Он хочет сказать: «Отвали», и с каждым разом становится все менее любезным, а Люба вместо того чтобы послушаться, мстит. Надеюсь, когда-нибудь она отстанет, и мы снова увидим нормального Иннокентия.

Вера вздохнула.

– А остальные?

– С остальными проще, – ответил Виктор. – Михаил Петрович, он репрессированный профессор, многое сделал для медицины, был ученым, главой кафедры, прекрасным врачом. Единственное, чего он больше не может это стоять у постели больного, но у него по-прежнему золотые руки. Он по-настоящему оживляется только тогда, когда читает лекции студентам. В шкуре патологоанатома ему тесно, так что лучше никогда не обсуждай с ним практическую медицину, не расстраивай старика. Напоминание об оставленной практике нагоняет тоску.

Виктор перевел дух.

– Надя – сестричка из мед.сан.бата времен второй мировой, контуженная. Из-за этого о ней мало что известно. Михаил Петрович говорит не успела она толком пожить, ушла на войну в сорок первом, прямо со второго курса мед.института, отказавшись ехать в эвакуацию. Говорят, через год оказалась в немецком плену, попала в лагерь и там лечила, как умела. Что-то очень страшное она там увидела, но об этом мы только догадываемся. Надя пришла сюда в сорок третьем прямо в военной форме, с перевязанной головой. Прошлый патанатом не сумел ей помочь, так она и осталась немой. Михаил Петрович говорит, это не следствие органического дефекта. Иннокентий с ним согласен, он практикует тут психологическое консультирование. Увлекся этим в тридцатые, чтобы доказать Вере, что с чувствами у него все в порядке. Ты удивишься, узнав, сколько он зарабатывает консультациями, я имею в виду обычными, не по хранительским делам. Ему твоя комната была нужна, чтобы превратить ее в консультационный кабинет. Но Люба предпочла доставить ему неприятности, Иннокентий до сих пор встречает клиентов в подсобке за ординаторской. Мы все можем работать за деньги только на территории больницы. С Надей они до ужаса похожи в нежелании избавляться от собственных проблем. Она его клиентка с сороковых годов и пока никакого прогресса, хотя Иннокентий уверяет, что это не так.

– А Любовь? – заговорила Вера.

– Ничего особенного тебе про Любу сказать не могу, кроме того, что она увлеклась Иннокентием к общему прискорбию. Она сама нам не рассказывает. Вера ей зачем-то в голову вбила, что у нее особая миссия, а мы теперь плоды пожинаем, – пожал плечами Виктор. – Люба здесь не многим дольше тебя. Лет десять.

Вера передернула плечами, удивившись тому, что десять лет для хирурга был срок недолгий.

Виктор еще раз взглянул на часы.

– Заболтались мы с тобой. Вот теперь точно пора, пойдем!

– Куда? – удивилась Вера.

– Михаил Петрович обещал собрать хранителей сегодня, чтобы познакомиться, – приподнял брови Виктор.

– Но я вроде всех видела, – вздохнула Вера.

– Нет, – взглянул на нее хирург. – Ты еще не знаешь Иваныча.

Вера непроизвольно поежилась. Кто мог предположить, кем окажется очередной хранитель? В том, что у каждого из них были неприятные тайны, новый анестезиолог уже не сомневалась.

– Нам можно вот так всем вместе собираться, – по дороге объяснял хирург. – Только в чрезвычайных ситуациях или после полуночи, когда больница уже почти отошла ко сну и наша помощь не так уж и нужна ее обитателям.

Вера шумно вдохнула и зябко обхватила себя за плечи, когда они вышли на улицу. Холодная осенняя ночь дышала в лицо, и девушка вновь с полной силой опустошающего разочарования ощутила, что стала призраком, навечно связанным с этими старыми и обшарпанными корпусами, где болели и умирали люди.

– Мы ведь все духи, – неожиданно подтвердил ее мысли Виктор. – Добрые, правда. А Иваныч… он жил на этой земле еще до того, как тут построили больницу.

– Что? Но разве не Вера была самая старшая?

Виктор покачал головой и обернулся к спутнице.

– Он, как бы тебе сказать, все знают, что он человек не до конца. А точнее, никогда им не был. Он это то, что высшие инстанции присылают на землю, когда решают, что у конкретного места будет особая миссия. Это привратник.

Вера удивленно взглянула на спутника.

– Ты верно поняла, – кивнул ей Виктор. – Он отвечает за двери в загробный мир. Это в морге, а он вроде таможенника, который проверяет документы. То, как происходит переход для многих из нас тайна, но я думаю, что если в твоих проездных документах много хороших отметок, ты получаешь добрую участь, если нет – злую. Хранители в больнице помогают людям подправить то, что еще можно. Каждого из нас он когда-то задержал на пороге и выдал нынешние удостоверения. Но мы этого не помним. Его дело дверь, люди отправляются на тот свет довольно часто, и ему нельзя надолго оставлять ее без присмотра, иначе скопится очередь и кто-нибудь из духов попробует сбежать, а от этого жди беды. По той же причине он никак не влияет на жизнь хранителей, пока в больнице все идет своим чередом. Я знаю, что Иваныч сказал свое слово лишь пару раз, но оно было окончательным. Сегодня он тоже придет.

– Он вообще разговаривает? – спросила Вера, ощущая себя еще более некомфортно, чем с утра во время разговора с патологоанатомом.

Виктор задумался.

– И нет, и да. В основном он отвечает на вопросы. Односложно. Хранители постарше меня о нем разного мнения, Михаил Петрович считает его чуть ли не аватаром высшей мудрости, ну а Иннокентий чем-то вроде бездушной куклы, от Нади на этот счет ничего не добьешься. Сам я толком не разобрался. Иваныч очень странное существо.

Наконец, Виктор к удивлению Веры остановился перед тем корпусом, где поселилась юная хранительница, и пропустил девушку в железную дверь. Поднимаясь наверх, она подумала, что собрание, должно быть, у Иннокентия, но шагнув в коридор, поняла, что хранители в ее комнате. Оттуда исходил приглушенный свет и долетали голоса. Вера ступала осторожно, готовая встретить в комнате полупрозрачные тени. После всего, что она сегодня услышала и узнала, было бы справедливо увидеть коллег в их истинном обличии.

Виктор распахнул дверь, и Вера вошла. В комнате было светло, тепло и… накурено? Вера не любила запах табака. К счастью, психиатр догадался открыть окно. Именно он сейчас с наслаждением затягивался сигаретой, сидя на широком подоконнике. До ее появления хранители вели неспешный разговор, но как только Вера вошла, все молча обернулись к новой коллеге, гомон утих.

– Что-то вы задержались, – произнес Михаил Петрович. – Я уже начал волноваться, что у тебя, Вера, снова возникли сомнения…

Девушка поняла, что должна была что-то ответить на это, но не могла открыть рта. Она разглядывала лица хранителей, и в этот миг ей казалось, будто она видит их настоящими людьми с тяжелой судьбой, которую они молча оставили за плечами, чтобы помогать другим, тем кому, возможно, никогда не бывало так же плохо как им самим когда-то. Вера ощутила что-то похожее на священный трепет. Не может быть, чтобы она могла оказаться такой же самоотверженной. Кто-то наверху, должно быть, переоценил душевные качества Веры.

Она посмотрела в глаза патологоанатому. Что-то вроде эха воспоминания билось в висках. Она знала историю этого человека, слышала ее от одного из преподавателей когда-то. Возможно, она смогла бы вспомнить его настоящее имя, но не посмела бы произнести вслух. Вера словно против воли перевела взгляд на Иваныча и поняла, что он не простил бы ей непослушания. Это было одно из нерушимых правил жизни при больнице. Каждый из хранителей узнает подробности своего прошлого только когда для этого приходит срок.

Она, в самом деле, без труда узнала привратника, хоть и выглядел он так, как Вера совсем не ожидала. Она рассчитывала встретить тут эдакую тень смерти, бездушного и почти бесплотного Харона в черном саване. Иваныч был одет санитаром морга и выглядел ему под стать – полноватый и с виду пропитый небритый мужчина неопределимого возраста. Такие в свободное время играют где-нибудь в подсобке с дворниками в шашки, а вечером по дороге домой заливают в себя дежурную бутылку водки. Создавалось впечатление, что Иваныч уже так долго обитал при больнице и в этой стране, что научился блестяще копировать нравы ее обитателей. Тяжелый взгляд был единственным, что выдавало в нем принадлежность к потустороннему миру.

– Здравствуй, Вера, – поприветствовал ее Иваныч.

И девушка сделала неуверенный шаг в комнату.

– Что-то случилось? – участливо спросил патологоанатом.

Он не мог пропустить ее потрясенного взгляда.

– Не тревожьтесь попусту, профессор, – заговорил психиатр и посмотрел девушке за спину.

Вера снова вздрогнула, понимая, что едва опять не встретилась с Иннокентием взглядом. Воспоминания о прошлом разе слишком ясно ожили в памяти. Сейчас она видела лишь, как ярко блестели стекла его очков, и Вера вдруг подумала – а можно ли вообще через них было разглядеть его глаза? Психиатр затушил сигарету о блюдечко, которое предусмотрительно держал в руках для того, чтобы собирать пепел, и выдохнул струйку дыма.

– Витя трепло, – с этими словами психиатр оттолкнулся от подоконника и прошагал к незанятому стулу рядом с Любовью. – Напрасно вы переживали, Михаил Петрович, о том, как вам с Верой разговаривать. Она уже все знает и о вас, и обо мне.

После этого Иннокентий сложил на столе руки замком и поднял голову. В его позе, жестах и голосе было столько уверенности в собственной непогрешимости, что Вера ощутила неприятное, смешанное с завистью чувство, отголоски которого она слышала в тоне хирурга, когда тот характеризовал коллегу. "Не можешь ты постоянно быть прав", – с досадой подумала она: – "Ведь ты всего лишь человек, какой же, как и мы все. Пускай и довольно талантливый".

– Гусь, – едва слышно раздалось позади.

После этого Виктор вышел из-за ее спины и прошагал к столу. Прежде чем сесть самому, хирург отодвинул стул для Веры. Выглядело это недвусмысленно, так, что Вере так же пришлось приблизиться к прочим хранителям. Коллеги молчали, обдумывая, видимо то, что их тайны без разрешения попали к чужачке. Вера почувствовала себя виноватой. Ей стоило быть менее настойчивой! И ведь ей теперь совершенно нечем было им отплатить – она ничего не знала про себя, как, видимо, и другие. Хотя… психиатр ведь сказал, что видел что-то о ней. Вера подняла голову и вздрогнула от того, что в этот самый миг Иннокентий смотрел на нее. Девушке тут же сделалось здорово не по себе.

Вера аккуратно перевела дыхание. Это было похоже на то, когда смотришь в глаза голодному хищнику, ни в коем случае нельзя отводить взгляда, иначе он нападет. И Вера, кажется, выдержала. Не смотря на свой страх неудач в медицине, в жизни она всегда была неробкого десятка. Психиатр скрестил на груди руки и немного откинулся на спинку стула. В последний раз ослепительно блеснули стекла очков, и Вера неожиданно разглядела его глаза. Голубые. Это сочетание вдруг показалось ей завораживающе красивым. Иннокентий был белокожий брюнет. Разве у темноволосых людей бывают такие глаза?

Лицо психиатра было по-прежнему равнодушно-спокойным, словно они тут не в гляделки играли с ним. Вера открыла для себя истинные мотивы соперника. Конечно же! Он злится потому, что его история больше не была для нее тайной. Не такой уж он и безразличный, как демонстрирует! Вера ощутила торжество. Вдруг ей отчаянно захотелось снять с него очки, чтобы еще раз взглянуть на то, чего все так боятся. Ей неожиданно стало ясно, что оно неопасное, по крайней мере, не для нее. Ведь прошлая Вера сумела как-то совладать с этим, справилась бы и она… Додумать эту мысль она не успела.

– Так и будете глазеть друг на друга? – вмешалась Любовь. – Ты же не собираешься мстить ей за сломанные очки?

Психиатр фыркнул и иронично взглянул на Любовь так, что без слов становилось ясно, что он предпочел бы, чтобы дама, сидевшая от него по правую руку, вообще никогда не открывала рта. Кардиолог смутилась. Вера, посмотрев на них, почувствовала себя неудобно. Эти двое были словно пара, женатая по расчету. Не чувствовавшие друг к другу ни уважения, ни любви, но обреченные жить вместе и из последних сил терпеть друг друга. Остальные хранители, судя по их скучающим взглядам, видимо, не рассчитывали это как-то исправлять. И тут Вера заговорила:

– Это некрасиво, – адресовала она психиатру. – Если не любишь кого-то, то лучше прямо сказать об этом, чем изводить презрением и холодностью. Мучить кого-то так же, как кто-то однажды тебя – нет ничего, что бы лучше доказывало то, как сильно изуродовала твою душу старая драма. Странно, что психиатр такого не понимает.

Закончив, Вера тут же получила доказательство тому, что Иннокентий умеет удивляться. Лицо его вытянулось.

– Ого! – выдохнул, сидевший слева от Веры хирург. – С чего ты вдруг так взъелась на психиатра?

Иннокентий в этот миг вскочил. Вера почувствовала, как в животе порхают бабочки, когда увидела, как побелели кончики пальцев, которыми психиатр впился в крышку стола.

– Я ведь спас тебя от самой неприятной участи! Ты чуть не угодила туда из-за своих ошибок! – голос Иннокентия дрожал от с трудом сдерживаемого напряжения. – И я не позволяю себе распространяться о них! А ты еще смеешь меня отчитывать?!

С этими словами психиатр поднялся и скорым шагом покинул комнату. Надя вскочила со своего места и бросилась следом. Какое-то время она еще стояла у двери, переминаясь с ноги на ногу и глядя вслед психиатру. Наконец, она вернулась к столу и села, шумно вздохнув.

Вера с трудом заставила себя обернуться и посмотреть в глаза оставшимся. Михаил Петрович молча качал головой, разглядывая свои сложенные на столе руки. Любовь была бледна так, словно отчитали разом и ее. Один Иваныч с видом недоступного смертным блаженства смотрел перед собой. Похоже, ему одному пришлось по вкусу то, что Вера щелкнула зазнавшегося психиатра по носу.

– Клянусь, я впервые вижу его таким, – негромко заговорил Виктор, накрыв руку анестезиолога своей. – Вер, ты, и правда, особенная. Здесь тема его смерти запретная.

Патологоанатом повел в воздухе рукой.

– Не надо об этом, – выдохнул Михаил Петрович.

Хирург послушался.

– Вот что, – произнес, сделав небольшую паузу, патологоанатом. – Нам надо закончить то, зачем я собрал вас, даже не смотря на… отсутствие Иннокентия. Вера!

С этими словами Михаил Петрович посмотрел на нее.

– Ты должна знать, что среди нас ты главная, эта привилегия перешла тебе по наследству. Пока тебя не было, я собирал хранителей у себя, но теперь, когда ты вернулась, мы будем встречаться здесь по важным вопросам. И еще кое-что: ты имеешь право приказывать каждому из нас, но… – холодно блеснули голубые глаза. – Я взываю к твоему разуму. Будь, пожалуйста, осторожной! То, что ты сегодня сказала, может привести к тому, что мы потеряем нашего психиатра. Ты ведь знаешь о его талантах?

Вера кивнула.

– Он выдающийся хранитель и частенько защищает нас, – продолжил Михаил Петрович. – Не говоря уже о том, что тебе, Вера, без его лечения было бы очень трудно оставаться тут.

С этими словами профессор встал из-за стола.

– Я разыщу его, – сказал он, на ходу накидывая пальто, которое снял с вешалки при входе. – И поговорю с ним.

Вскоре патологоанатом вышел. За ним бесшумно оделась и покинула комнату Надя. Любовь собиралась куда дольше и более шумно, чем того хотелось бы Вере. У кардиолога постоянно что-то валилось из рук, но, наконец, и ее тяжелые шаги стихли в коридоре. Безмятежный Иваныч откланялся, успев сказать на прощание "Добро пожаловать, Вера" прежде чем словно дым растаять в дверях. Казалось бы, состоявшаяся ссора его ничуть не расстроила. В конце концов, его работа никак не зависела от того как и в каком составе хранители будут трудиться в больнице.

Моргнула лампа и Вера поняла, что Виктор все еще сидит с ней рядом.

– А ты? – негромко спросила она.

Хирург пожал плечами.

– Мне некуда идти.

– То есть… – заговорила Вера и осеклась, вспомнив то, что он ей о себе рассказывал.

Как только он заснет, то тут же очнется на месте аварии – поняла девушка и шестым чувством осознала, что Виктор тянет время до ночлега. Он остался потому, что они оба чувствовали себя на редкость паршиво.

– Иннокентий ведь снова оказался прав, чтоб его! – с этими словами хирург со всей силы стукнул кулаком о стол. – Я трепло!

Вера посмотрела на коллегу и спросила:

– Михаил Петрович сказал, что хранители не могут напиться, но что вы делаете, когда плохо идут дела?

Виктор взглянул на нее исподлобья.

– Почему же не могут? Я пробовал пару раз, – и вышел.

Вскоре Виктор вернулся с несколькими бутылками коньяка и, выставив их рядком на стол, разлил содержимое первой по стаканам. Вера подумала, что хирург принес алкоголь из ординаторской. По крайней мере, коньяк часто дарили благодарные пациенты лечащим врачам.

Содержания беседы Вера не запомнила. Только свой последний вопрос.

– Думаешь, он вернется?

– А не хрен бы с ним? – отозвался хирург. – Все тут носятся с этим психиатром как с писаной торбой. Поэтому он слишком много о себе думает. Больница разваливается не потому, что он может перестать тут консультировать и с ним уйдет столетняя история. Ее разрушает время, в котором мы живем и оно сильнее всяких там Вер и психиатров. Когда-нибудь я приоткрою для себя его законы…

Кажется, после этих слов хирург уснул. Вера тоже вырубилась, в одиночестве прикончив еще одну бутылку.

К ее облегчению, кошмаров ночью не было. Вера проснулась от будильника, который предусмотрительно завела вчера, когда проспала до десяти. Девушка с трудом разлепила глаза. На часах было семь. Было уже светло. Тело затекло от пребывания в одной позе – Вера уснула за столом. Она поднялась и огляделась. Хирурга нигде не было, только стоял недопитый им стакан.

Вера погляделась в зеркальную дверцу шкафа – выглядела она еще хуже, чем прошлым утром, да и сегодня от нее, наверное, еще и пахло. Выпив таблетку, девушка разыскала вчерашние покупки и, достав из сумок полотенце, шампунь и гель для душа отправилась в ванную. Дверь плохо подавалась и лишь когда с той стороны отодвинули задвижку, Вера поняла, что она была заперта.

Из клубов пара навстречу ей вышел психиатр. Он был в строгом, но явно дорогом черном костюме – похоже, он всегда носил черное. Стекла очков немного запотели, и мимоходом Вера подумала, как это, наверное, было неудобно всю жить быть обреченным носить очки. Интересно, хотя бы в душе он их снимал?

К груди был приколот бейдж, на котором было выгравировано: "Иннокентий Вольфович Курцер, врач-психиатр высшей категории, к.м.н.". Так вот как официально называлась его должность! Вера поняла, что сосед, должно быть, отправлялся консультировать в какой-то из соседних стационаров, и позавидовала ему. Хотела бы она так же свободно перемещаться! Но вдруг девушка испугалась. А если он идет договариваться о новом месте работы?

Психиатр молча прошагал мимо, не удостоив Веру взглядом, девушка зашла в ванную комнату и не глядя, бросила полотенце на стул у двери. Затем она осмотрелась. В ванной было просторно и красиво. После картин психиатра и его манеры вести себя, Вере казалось, что в его жилище должен был твориться кавардак.

– Похмелье? – долетело в спину, и Вера выдохнула.

Ей почему-то казалось, что сосед с ней больше не заговорит. Хотя, что она ему такого сказала? – думая об этом, Вера обернулась. Почему она должна была чувствовать себя виноватой за единственное довольно справедливое замечание? Ах да, встретившись взглядом с психиатром, поняла она – Вера не имела никакого права совать нос в прошлое Иннокентия без его разрешения. Так что она снова смутилась и тут же поняла, что психиатру, должно быть, большое удовольствие доставляет видеть ее раскаяние, как, впрочем, и то, что вчера вечером она из-за него напилась. Вот же, а!

– Виктор снова опустошил мой погреб, – сообщил Иннокентий, уже двигаясь к лестнице. – Когда увидишься с ним сегодня, передай, что третья такая выходка за месяц, это уже слишком для квартиранта, с которого я даже ничего не прошу за постой!

После этого сосед сбежал вниз по ступеням. Вера осталась в недоумении стоять на пороге ванной комнаты. Следом она вернулась к себе и набрала сообщение Михаилу Петровичу: "Иннокентий остается?". Вскоре пришел ответ: "Не переживайте, Вера, я все с ним уладил".

Девушка довольно долго приводила себя в порядок. Теплая вода произвела на нее ошеломительное впечатление. Вера ощущала себя живой, переживая то, как струи обнимали ее тело. Это было такое долгожданное столкновение с чистотой, так что девушка провозилась в ванной куда дальше положенного. Когда она вышла наружу, то поняла, что опаздывает на пятиминутку. Швырнув вчерашнюю форму в грязное белье, Вера примерила новый костюм, причесалась, накрасилась и осталась довольна своим внешним видом – этих необходимых частей своего утра она никак не могла пропустить, даже рискуя работой.

Потом Вера выскочила наружу, захватив с собой все необходимые медицинские принадлежности. Пели птицы и светило солнце. Вера на мгновение задумалась о том, как же хорошо все-таки было оставаться живой, хоть она сама и не была жива в привычном смысле, двигаться, дышать, творить добро – это была хорошая участь.

По пути ей встретился Виктор. Выглядел хирург помятым. Он только что припарковал машину у хирургического корпуса, и Вера еще раз с удивлением рассмотрела ее. Это была сравнительно новая иномарка, пронзительно-красного цвета. На заднем стекле была наклеена туфелька. Машина его жены? Но почему такая новая? Виктор без сожаления швырнул ключи в мусорный бак, Вера проводила это движение недоуменным взглядом. И тут хирург ее заметил.

– О! – проговорил он. – Опаздываешь. Я-то не торопился потому, что у меня сегодня отгул. Но Иваныч уведомил меня, что у нас с тобой работа. Теперь уж придется отстоять день. Через пятнадцать минут наверху. Ладно?

Вера кивнула и с замиранием сердца пошла готовиться к операции.

Часть 4

Когда Вера поднялась наверх, хирург уже успел надеть стерильный халат, бахилы, шапку и маску. Это зрелище грело ее душу, и девушка улыбнулась.

– Помочь с перчатками? – спросила она, посмотрев в сторону сложенных стопкой белых пачек, в которые паковали хирургические латексные печатки.

Самому это не так просто натянуть.

Виктор неожиданно ответил тяжелым взглядом исподлобья. Вере вспомнился вчерашний вечер. Хирург, должно быть, переживал по поводу того, что без спроса выболтал чужие тайны. Или же настроение ему подпортило похмелье.

Виктор вздохнул и покосился на стопку листов, что оставил на тумбочке при вдохе.

– Вер, пока не забыл, – пояснил он. – Там твой график дежурств и документы от кафедры. Закончим, заберешь.

– Что за дежурства? – спросила Вера.

– Каждую ночь по стационару остается ответственным кто-то из нас. Это на случай неприятностей. Но, в сущности, обычно мы просто делаем свою врачебную работу. Ничего страшного. Пока не вышла ты, у каждого было по пять ночей в месяц. Теперь должно стать по четыре.

Виктор посмотрел на лист.

– А нет, – усмехнулся он. – У меня по-прежнему пять. Иваныч решил, что в первый месяц тебе понадобится помощь, будешь выходить не одна. Справедливо.

– Он составляет график? – обомлела Вера.

– Ага, – отозвался хирург. – Он проявление организующей силы в больнице. Вроде Минздрава. С ним не спорят.

– А Вера?

– Вера вроде главного врача. Она занимается тем, чтобы все шло правильно и не вызывало вопросов у высших инстанций. Но работа и распределение поступает от Иваныча. В конце концов, обычно именно он решает, кому становиться хранителем. Когда так сделала Вера, у нас появился психиатр и больше не пробовали.

С этими словами Виктор ухватил бумагу, лежавшую под графиком.

– Это путевка, – пояснил хирург. – Иваныч печатает их, если считает, что пора задействовать мертвяцкую бригаду. Это когда находится душа, которая ну вот прямо совсем не хочет во Врата. Мы должны ее убедить.

Вера приняла лист из его руки и вгляделась в строчки.

– Анамнез вите? – удивленно переспросила она.

– Что тебя удивляет? – спросил хирург.

Вера покачала головой. Ей было странно, что санитар морга знал такие слова.

– Сделано так, чтобы нам с тобой было понятней, – хирург со вздохом забрал бумагу из рук помощницы. – Так, так, – причитал он, пробегась взглядом по строчкам. – Ясно. Ну… на сей раз не сложнее аппендектомии. Одинокая старушка. Всю жизнь прожила со своими кошками и так и не решилась сблизиться с кем-нибудь. Ее горе могло бы сделать с ней что-нибудь жуткое. Но, к счастью, есть мы. Наша задача дать ей уверенность в том, что в этой жизни она была любима, поэтому сможет быть смелее в следующей. Пойдем!

– Следующей? – одними губами прошептала Вера.

– Ага.

После этого Виктор всунул ей в руки листок, в котором девушка прочитала: "Вова, сосед, подарил в детстве котенка"… Через пару строк "Евгений в институте звал в кино… Был беспартийным, боялась осуждения одногруппников и родителей".

Вера проглотила комок. Ей было трудно читать дальше. Виктор уже зашел в операционную, и анестезиолог поспешила за ним. На операционном столе лежала сухонькая старушка и явно очень нервничала.

– Не волнуйтесь, Маруся, – кивнул ей Виктор. – Тут делов на полчаса, мы попотеем, а вы пока славно поспите.

Слова хирурга женщину ничуть не успокоили. Тогда к ней приблизилась Вера и, погладив сухую руку, сказала как можно мягче:

– Все будет хорошо.

И тут по ее пальцам пробежало нечто вроде электрической искры. Старушка вдруг заерзала на столе, так, словно устраивалась в кресле перед телевизором, чтобы вздремнуть.

– Ну что ж, тогда начинайте, – прикрыв веки, разрешила она.

Вера в этот миг поймала напряженный взгляд Виктора и невольно отпрянула. Это было оно. Сработал ее дар. До этого Вера и представить себе не могла, что в ней действительно дремал талант хранителя.

– Приступай, – едва слышно произнес Виктор, так словно боялся пациентку разбудить.

И Вера стала действовать по схеме, которую они с хирургом вчера тренировали допоздна. Индукция и интубация прошли как по маслу. Анестезиолог присоединила дыхательный контур и дала газ. После этого обессиленная Вера опустилась на стул и посмотрела на свои руки. Во второй раз уже не так и страшно.

Мерно бились показатели жизнедеятельности на мониторе. Хирург что-то сосредоточенно делал за простыней.

– Давно у меня в операционной не было так тихо и спокойно, – донеслось до анестезиолога. – Спасибо тебе за работу, Вера.

Вера приподнялась и обогнула капельницу, загораживавшую ей обзор. В первый миг девушка обомлела. Хирург оперировал на открытом сердце.

– О боже, – вырвалось у Веры, и Виктор взглянул на нее.

– А где, по-твоему, расположена храбрость? – прищурился хирург, не отрываясь от дела. – Подсажу ее, и в следующей жизни дела у старушки пойдут бодрей.

– Ты сам этому научился? – выдохнула Вера.

– Чему-то сам, что-то подсказали коллеги и твоя предшественница.

Угрожающе пискнул монитор, и Вера поспешила проверить состояние пациентки.

– Знаешь, – заговорила девушка. – Таланты Иннокентия явно переоценены. То, что делаешь ты удивительно.

Хирург поднял голову и на миг оторвался от операции.

– Возможно, ты поменяешь свое мнение, когда увидишь его в деле, – хмыкнул Виктор и снова сосредоточился на ране.

Вера оперлась о наркозный аппарат. Первый шок прошел, она убедилась в том, что все шло нормально и теперь ей хотелось поговорить.

– А ты, правда, живешь у психиатра?

– А что?

– Да так… слышала просто.

– Я у него не живу, – донеслось в ответ. – Мне просто нужно где-то засыпать. И он любезно предоставляет для этого свой диван в гостиной. Это со мной еще с тех пор как я попал сюда. Бессонница. И я тоже, как ты, сначала отказывался от помощи. А потом проходил как зомби один раз четыре дня к ряду и чуть не обратился духом. После этого я ничего против лечения не имею. Иннокентий время от времени пичкает меня таблетками, но настаивает, чтобы я только при нем их принимал. А вчера, когда он изображал истеричную барышню, мне пришлось обезболиться другим способом.

Вера перевела дыхание, когда хирург произнес "обезболиться" и совершенно ясно поняла, что с ним произошло что-то похуже аварии. Будь в его жизни одна она, его бы просто прооперировал местный хирург и отправил бы в портал Иваныча.

В это время пульс на мониторе снова зачастил, о чем Веру предупредил датчик, и она поспешила к пациентке. Шестое чувство подсказало юной хранительнице, что женщине больно. И вместо того, чтобы добавить фентанила, она, повинуясь внутреннему порыву, положила свои руки пациентке на виски. Вдруг совершенно ясно перед ней вспыхнула картина: чистый светлый холл, полный студентов и симпатичный кудрявый юноша в вязаном свитере.

– Марусь, пойдем со мной в кино, – сказал он. – Я билеты достал. Ничего что не позурибришь часок, все же знают, что ты отличница.

Это был тот самый Евгений из записки.

– Скажи, что ты сожалеешь, что отказалась, – прошептала Вера.

– Я… – услышала она.

И в этот миг Веру выкинуло из сна. Вовсю орали датчики. Монитор рисовал прямую там, где должна была быть кривая дыхания и сердцебиения.

– Я что-то… видела, – пробормотала Вера, прижимая руку ко лбу.

Голова разрывалась от боли и горела.

– Ты начинаешь понимать, как работает дар, – произнес оказавшийся рядом хирург. – Это хорошо. Старушка ушла, а мы свое дело сделали. Вер, тебе надо отдохнуть. Я схожу за лекарством.

Вера опустилась на банкетку в перодперационной и согнулась пополам. Ей было плохо.

За дверями как назойливые мухи жужжали медсестры и их девичьи голоса, которые не вызвали бы у Веры раздражения, будь она в другом состоянии казались анестезиологу теперь ужасно громкими.

– Рассказывают тут реаниматологи, – долетало до Веры. – Как будто в больнице по ночам ходят мертвые хирург и анестезиолог.

– Правда? – заговорила другая.

– Ага, стучатся в отделение, когда кому-нибудь время скончаться. Не звонят, а именно стучатся. Вот ты идешь открывать, а на пороге никого. Только скользнет в щелку ветер. А потом смотришь, больной, который еще недавно совсем без сил лежал с кем-то разговаривает. Диву даешься. Но если свет горит так, что можно разглядеть отражение в стекле окна, то обязательно увидишь рядом с постелью будущего мертвеца две серые тени. Она с чемоданчиком для лекарств, а он в стерильном костюме. Такие больные всегда умирают тихо, когда меньше всего ждешь. Хирург и анестезиолог их наверх отправляют, тех, кто заслужил это своей доброй жизнью.

– Ого, – выдохнула другая медсестра.

Вера согнулась и, спрятав лицо в руках, не смогла совладать со смехом.

– Чего вы тут байки травите, девочки? Давайте лучше за работу. В операционной заждались! – это был голос Виктора.

Следом хирург показался в комнате.

– Ты чего, Вера? – произнес он, присаживаясь на колени подле нее.

Анестезиолог убрала от лица руки и поняла, что они были мокрые. Вера одновременно смеялась и плакала.

– Мы все когда-нибудь сможем выбраться отсюда? – спросила она.

Вместо ответа Виктор ее обнял.

– Все хорошо, – говорил хирург, гладя девушку по спине. – Вера, мы здесь затем, чтобы помочь не только другим, но и себе. Как только ты избавишься от того, что тебя мучает, то сможешь отправиться дальше с чистой душой, а на твое место придет новый доктор.

Вера отпрянула.

– Спасибо, – дрогнувшим голосом произнесла она.

– Это еще не все, – улыбнулся Виктор, показав ей шприц. – Тут кетонал, кофеин и но-шпа. У прошлой Веры после операций тоже всегда болела голова. Ей становилось легче от этого. Я думаю, тебе пока не стоит спускаться в отделение. Тем более, у тебя в два студенты.

Хирург взглянул на наручные часы.

– Сейчас без десяти двенадцать.

Вера мучительно вспомнила, что, по словам Любови, тоже должна была числиться сотрудником кафедры.

– Но я ведь ничего не знаю!

– Если поторопишься, еще успеешь посмотреть, как читает профессор. Лекция по сердечно-сосудистой системе, конечно, очень далека от асептики и антисептики, – хирург вздохнул. – Но на Михаила Петровича стоит взглянуть хотя бы раз.

После этого хирург сделал Вере укол в плечо и напутствовал:

– Он в соседнем корпусе в конференц-зале. И забери журнал.

– Хорошо, – согласилась Вера, принимая в руки очередную документацию.

Вера без труда обнаружила место сбора студентов. У конференц-зала было шумно, стайки молодых людей в накинутых поверх уличной одежды белых халатах что-то живо обсуждали, сгрудившись у дверей. Часть учеников уже разместилась в зале. От шума у Веры с новой силой загудела голова и она подумала, что ненавидит студентов всей душой.

Это был терапевтический корпус, проходивший мимо медперсонал удивленно поглядывал на шлявшегося без работы реаниматолога, о чем извещал их Верин бейдж. Девушка не стала снимать с лица маску, опасаясь как бы не дохнуть ни на кого перегаром. Из кармана торчал ларингоскоп, который Вера безотчетно туда сунула, закончив с интубацией. Словом, выглядела она так, будто только что убежала с операции и ночь не спала.

Лекция началась, и постепенно Веру увлекло то, о чем говорил профессор. Он не использовал сложных фраз и не старался выглядеть умней. Каждый пример он подкреплял случаем из практики, объяснял, почему так важен тот или иной пик на ЭКГ.

– Ну что ж, птенцы, – обратился в аудитории профессор. – Встретимся с вами через неделю. Всю кардиологию буду читать вам я.

Аудитория отреагировала довольным гулом.

– Спасибо! – донеслось из зала.

– А те, кого моя тема заинтересовала, могут подойти и записаться ко мне в кружок.

Несколько студентов тут же вскочили со своих мест. Вскоре профессора окружила небольшая стайка молодых людей. Вера поднялась со стула. Ее переполняло странное чувство. «Я абсолютно точно знаю, кто вы такой!» – стучало в висках. Тут кто-то положил ей на плечо руку. Вера от неожиданности вздрогнула и обернулась. Позади был Виктор.

– Ну как? – улыбаясь, спросил хирург.

– Мне кажется, я знаю его имя, – выдохнула Вера. – И это преследует меня.

Виктор улыбнулся.

– Не бойся, скоро перестанет, – с этими словами он похлопал по стене, на которой была укреплена мемориальная табличка. – Мы все давно догадались. Оно тут повсюду, потому что это заметный деятель кафедры. Странно, что он сам этого не замечает. Он с самого начала отличался непреодолимой тягой к дисциплине, которую сейчас преподает. Не представляешь, как грустно было наблюдать за тем, как он обивал пороги, пытаясь попасть обратно. Он ведь патологоанатом. Но, посмотри… – Виктор указал внутрь.

Девушка заглянула в зал. Михаил Петрович увлеченно беседовал со студентами, и от этой сцены веяло таким ощущением правильности, что Вере на мгновение стало тепло.

– Это его отдушина, – пояснил Виктор. – Он собирает кружок каждую пятницу или в день, когда дежурит и отправляется с ними в обход по самым интересным пациентам. Врачи специально оставляют самые сложные истории в ординаторских на условленных местах и ждут, как чуда когда сутра в них появится рецензия профессора, сделанная от руки. За пятнадцать лет он вырастил для больницы уже не одного хорошего врача.

– Думаешь, я хотел, чтобы ты подтянула ЭКГ, Вера? – произнес после небольшой паузы хирург. – Нет, я хотел, чтобы ты увидела, что, если не придаваться унынию, все вещи вокруг тебя, даже в этой больнице, выстраиваются правильно, и ты начинаешь творить добро. Так что смотри, Вера, и запоминай! – с этими словами хирург пошел в обратном направлении. – Своих студентов найдешь на третьем этаже в комнате номер три.

В это время мимо Веры пробежали две девицы в халатах. Анестезиолог тяжко вздохнула и поспешила в аудиторию, которую назвал ей Виктор. Там она сосредоточилась над методичкой по асептике и антисептике, оставленной предусмотрительно хирургом. Вера ненавидела в себе разочаровываться и снова разочаровалась. Она отодвинула в сторону учебное пособие, когда в комнату завалились первые студенты.

– А мы пойдем смотреть операцию? – первым делом спросил тощий парень.

Вера ухватилась за эту мысль. Стоять на операциях было частью обучения, когда она сама была студенткой. Схватив со стола сотовый, Вера вышла и набрала Виктору. Теперь ей было чем их занять. Так что пара оказалась не такой уж и катастрофой, как Вере представилось вначале. Девушка пробежалась по присутствующим и оглавлению новой темы.

– А сейчас операция, – объявила она и глаза студентов загорелись. – Переодевайтесь в форму, надевайте шапки и маски, и за мной на пятый этаж.

Виктор уже был в нужном месте с бригадой хирургов и анестезиологов. Вера разместила у дальней стены студентов, а сама встала посмотреть, как дают нормальный наркоз, после которого никто не уходит в мир иной. Ей было совестно за то, что она такая неумеха. Вера считала минуты до донца семинара и очень обрадовалась, когда поняла, что от нее больше не требуется преподавать сегодня. Вера распрощалась в подопечными и планирована уже спуститься в реанимацию, как ее поймал хирург.

– Ты дежуришь в среду, то есть уже завтра, – прищурился он.

– Мне нужно сделать что-то особенное? – подняла брови Вера.

– Да нет, – пожал плечами хирург, – просто подготовься к бессонной ночи.

Вера явилась в свое отделение. К счастью, отработать там оставалось всего полтора часа, которые прошли совершенно обычно, и ровно в пять девушка выскочила за двери.

После этого Вера поднялась в хирургию для того, чтобы забрать у Виктора методички, которые он ей обещал. В свободное время она планировала как следует подготовиться к следующему семинару. На столе Виктора стояли несколько подарочных пакетов. В таких дарят бутылки. Видимо, благодарность за удачные операции. Вера приблизилась, и ей показалось, что хорошей идеей будет перенести спиртное Иннокентию.

Вера схватила пакеты и взяла с собой.

Добравшись до своей комнаты, она замерла перед дверью психиатра. Оставить в коридоре? Вера тронула ручку двери, собираясь оставить подарки за ней. Но открывшаяся картина ее заворожила. В комнатах было полно старинной мебели. Так, словно хранительница попала в начало двадцатого столетия. За прихожей начиналась гостиная. Гостья в комнате бегло насчитала трое дверей. Да он тут живет как настоящий дореволюционный врач, не отказывая себе в роскоши! Вера вспомнила о платных психологических консультациях, про которые упоминал Виктор.

Вера покосилась на шикарную кушетку, обтянутую явно дорогим расшитым бархатом. Сколько нужно зарабатывать, чтобы такое себе позволить? Вещи не выглядели так, словно были куплены в современных магазинах. От них шел специфический запах старья, и становилось очевидно, что Иннокентий собирал свой интерьер по антикварам.

В целом жилище психиатра производило очень приятное впечатление. Здесь было уютно, чисто, опрятно и роскошно. Вера поняла, что ей пора было заканчивать со своей миссией. Она поставила пакеты на кушетку и с удивлением заметила, что из-под мебели выглядывала электрогитара. Вот что совсем в ее представлении не вязалось с обликом психиатра. Вера отступила. И тут ей неожиданно пришло в голову, что это вещи Виктора. Рядом с кушеткой на стуле аккуратной стопкой были сложены выстиранные хирургические костюмы. Ах, это тот самый диван, о котором говорил хирург! Сложно, было, наверное, разместиться с комфортом на этой штуке.

Вера обернулась в поисках клочка бумаги. У одной из стен стоял комод, и девушка наудачу полезла туда. Однако в первом же ящике обнаружились шприцы, жгут, вата и немного хлоргексединового спирта. Вера удивленно поглядела туда. Дернув второй ящик, девушка поняла, что он заперт. Внутри гулко стукнулось стекло. Ампулы? Чтобы не обдумывать эту мысль, Вера дернула за ручку третьего, последнего ящика, и ей повезло. Там были принадлежности для рисования – набор наточенных грифельных карандашей и блокнот.

Вера вытащила его и открыла на середине. Несколько мгновений она была поглощена рисунками психиатра. Оказывается, он изображал не только то, что ему удалось увидеть в голове сумасшедших. Те картины, которые Иннокентий вывесил в коридоре, скорее выглядели предупреждением о том, что нечего соваться в логово психиатра, если жизнь дорога. Сам же он в действительности не был таким, каким желал показаться. В его личном блокноте были наброски. Он рисовал человеческие лица, должно быть, по памяти изображал клиентов, детали их позы, одежды. В этом всем чувствовалось внимание к человеческой природе и восхищение ее хрупкостью. Вера засмотрелась. На последних листах была изображена девушка в балетной пачке и пуантах. Жена? Лица ее было не видно, но грация, с которой она танцевала, завораживала. Вере на миг захотелось стать ей, этой легкой немного грустной нимфой, поглощенной танцем. Чуть выше были крупным эскизом выведены ее руки.

Вера положила блокнот обратно. Если она возьмет листок отсюда, психиатр тут же догадается о том, что она видела его тщательно скрываемую от других сторону. Вера еще раз взглянула на изображение танцовщицы. Как же красиво было сделано! Что заставило этого человека так глубоко запрятать настоящего себя? Вера выдохнула. Если, конечно, это была единственная его скрытая сторона. Кто знает, во что обратилось его безумие?

Наконец, Вера приняла решение и захлопнула ящик. Следом хранительница нарисовала ручкой прямо на подарочной упаковке смайлик и отпрянула. Похоже, Иннокентий упорно игнорировал то, что из начала двадцатого века он уже давно переселился в двадцать первый. Интересно, что он на это скажет?

Психиатр разозлится – уже точно знала Вера, захлопывая за собой дверь его жилища. Такой как он просто не мог подпустить постороннего человека к исповеди о своей сущности с радостью. Но Вера не могла не сказать ему о том, что узнала. Это было почти такое же назойливое чувство, как и в тот раз, когда ей захотелось снять с него очки во время вчерашнего собрания. Вера помнила, что умела добиваться тех, кто ей нравился. Она научилась кружить головы ради собственной выгоды. Но в этот раз чувство было болезненно-иным. Вера совсем не хотела получить психиатра, более того, она даже боялась того, что может выйти из этого. Но ей как воздух была нужна скрытая в его глазах правда. Он словно сосредоточил в себе все ответы на вопрос, что с ней было не так.

Допоздна Вера штудировала методичку и часов в десять решила, что пора бы отойти ко сну. Назавтра нужно было дежурить в ночь. Так что Вера рассчитывала выспаться впрок. Однако из нахлынувшего как волна сна ее вырвали звуки электрогитары. Кто-то безбожно громко играл музыку из семидесятых. Вера поворочалась, но вскоре поняла, что ее попытки уснуть, не смотря на шум, обречены.

Девушка подскочила и выглянула на улицу. Отчего-то она забыла, что жила теперь при больнице. Снаружи, конечно же, было холодно и темно, и не видно было обезумевшей рок-группы. "Ах, так это от психиатра!" – сообразила Вера. Месть?

Накинув поверх пижамы осеннее пальто, Вера постучала в дверь соседа. Открыли почти сразу же. Иннокентий был в белой рубашке и черных штанах от сегодняшнего костюма. Под горлом у него была повязана бабочка. Как со светского раута. В гостиной за его спиной ярко горел свет. Поскольку, звуки гитары так и не утихли, становилось очевидно, что производил их вовсе не психиатр.

– Что случилось, Вера? – заговорил Иннокентий.

Ярко сверкнули стекла очков. Да чем он их обрабатывает?

– Это… откуда это? – пробормотала еще толком не проснувшаяся девушка, щурясь от света.

– А! – Иннокентий обернулся через плечо. – Это мой гость. Иногда приходится потакать его вкусам. Хорошо, что нашелся еще один противник этой музыки. Проходи, сама скажешь Виктору об этом. Мои слова для него пустой звук.

Иннокентий развернулся, на ходу распутывая бабочку свободной рукой. В другой у него был стакан, судя по запаху, с виски. В янтарной жидкости плескались кубики льда. Вера вошла, не понимая еще, что означает это перемирие с психиатром. Он ведь не мог быть так прост!

В комнате у дивана, в самом деле, расположился Виктор. Он с чувством ударил по струнам, когда девушка вошла.

– О! Вера! – с этими словами хирург прервался на мгновение.

Иннокентий поставил свой стакан на комод и улыбнулся краешками губ. "Так он умеет улыбаться", – неожиданно для себя отметила Вера.

– Она пришла потому, что ей тоже не нравится громкая музыка, – пояснил своему гостю психиатр.

Виктор опустился на кушетку и удивленно взглянул на анестезиолога.

– Что значит тоже? – обратился он к Иннокентию.

– По мне так, она напоминает вопли гибнущих котов, – на сей раз психиатр уже улыбался во всю ширину рта.

Вера с удивлением смотрела на него, пока ее не отвлек хирург.

– Иннокентий совершенно непрошибаем, я уже десять лет пытаюсь приучить его к современности, но хоть ты будь на моей стороне, Вера!

– С тех пор как купил гитару, – закатил глаза психиатр. – Спаси меня от него!

Вера хихикнула, эта сцена вызвала в ней такую теплоту, какой она давно не испытывала. Ей вдруг стало ясно, что Виктор и Иннокентий добрые приятели. Накануне они повздорили из-за нее. Но вот теперь, когда все разрешилось и были подведены счета, психиатр пригласил Веру к себе домой, признав тем самым правоту своего жильца. Он не мог не знать, что музыка разбудит соседку, но и не подумал урезонить разошедшегося коллегу. Вера нашла подтверждение этому в том, что психиатр быстро наполнил еще один бокал спиртным и протянул его гостье. Это разом был и ответ на ее вчерашние нападки. Демонстрация Вериной неправоты.

Восхитившись, девушка села. Наверное, когда живешь после смерти еще сто лет, в отношениях становишься искусней простых смертных. Он мог бы объявить ей холодную войну, но предпочел убедить Веру в собственном дружелюбии, как, видимо, поступал со всеми в этой больнице, для того чтобы она раз и навсегда отстала от него. Наверное, так же он морочил голову и ее предшественнице.

Только зачем же он тогда изводил Любу? – кольнуло под ребром. И Вера отчетливо поняла, что у этого человека была в душе такая большая рана, что любое прикосновение к ней заставляло его отчаянно защищаться. Иннокентию не нужна была женщина, после того как любовь всей его жизни свела его в могилу.

Несмотря на открытия, Вера отлично провела время. Они с Виктором с радостью дуэтом проорали хиты восьмидесятых, эти песни часто крутили по радио, и потому девушка хорошо знала их. Психиатр сидел в кресле и щурился как сытой кот. Быть может, ему, в самом деле, такая музыка не нравилась, но он не демонстрировал этого. Временами Иннокентий критиковал лирику, но это было остроумно и смешно, а Виктор в шутку защищался, так что Вера заливисто хохотала, слушая их.

Вскоре девушке стала очевидна причина того обиженного тона, с которым хирург разговаривал о своем приятеле. Он был очарован психиатром не меньше Веры и других обитателей больницы, однако понимал, что его искренние дружеские чувства принимались со снисхождением и только.

Иннокентий демонстрировал доброту и принятие, он словно все время был с собеседником на одной волне. От этого как-то само собой хотелось стать к нему ближе. С ним можно было расслабиться – вот, должно быть, за что любил Иннокентия хирург, но в то же время понять, что было на душе у самого психиатра становилось так же трудно, как и разглядеть цвет его глаз за стеклами очков. Вера чувствовала, что его с другими разделяла прочная, должно быть, немало лет тому назад выстроенная стена. И он не собирался ее рушить, только демонстрировать прекрасный фасад и дальше продолжать свое приятное во всех отношениях существование.

Вера ясно поняла это уже в ночи. В четвертом часу хирург задремал в кресле. Тогда Иннокентий скрылся за одной из дверей и вынес оттуда плед. Им он укрыл гостя и обернулся к Вере:

– Его лучше не будить. Тебе пора, – это прозвучало мягко, но в то же время достаточно настойчиво.

Вера кивнула и пошла.

– Спасибо за вечеринку, – сказала она в прихожей. – Я представить себе не могла, что мертвяки вроде нас еще могут получать радость как нормальные люди.

Если б Вера ограничилась только первой фразой, они продолжили бы общаться как те, кто притворяется добрыми друзьями. Но вторая часть была слишком личной. Холодно сверкнули стекла в очках.

– Не за что, – ответил психиатр, так, что на его лице не дрогнул ни один мускул.

Вера поняла, что не было смысла мелочиться. Если говорить об этом человеке, то притворство ей было без нужды.

– У тебя очень красивые глаза, – призналась Вера, положив пальцы поверх его ладони, которой он придерживал ручку двери.

Иннокентий убрал руку с таким видом, словно его оскорбило прикосновение. Это выдавало глубину травмы и степень неискренности. Вере разом стало и весело, и грустно. Как же быстро она разгадала суть самого опасного хранителя больницы, так что могла бы его больше не бояться! В то же время в Вере зарождался куда более сильный порыв: сочувствие.

Иннокентий захлопнул дверь прямо перед ее носом, и Вере стало ясно, что у них никогда не будет сладу. Она сделала нечто похожее на то, что день за днем в этой больнице предпринимала Люба – попробовала расшевелить его чтобы увидеть настоящим. Он не простит такой наглости. Какое-то время девушка молча смотрела перед собой, понимая, что всегда была слишком упертой, под стать психиатру. Судьба словно бы столкнула их двоих тут лбами, чтобы проверить кто крепче в своих принципах. Риск против осторожности, чувства против холодности, искренность против притворства, чтобы что?

– Только не влюбись в него, дура, – прошептала себе под нос Вера и побрела к себе.

Часть 5

Новый день начался как два предыдущих. Вера позавтракала остатками торта, потому что наконец-то ощутила аппетит. Значит, какая-то часть от живого человека еще существовала в ней – удовлетворенно подумала Вера. Психиатр на глаза не попадался. По этому поводу Вера не грустила. С утра на трезвую голову она решила, что ей совершенно ни к чему крутить роман со спятившим самоубийцей. Вера собиралась нормально справляться с собственными обязанностями, если подумать, именно этого, должно быть, хотели от нее высшие силы. О какой норме можно говорить, если она влюбится? Вера этого не знала, просто чувствовала.

Однако по дороге она все-таки не сумела выкинуть мысль о романтике из головы. Поэтому Вера пыталась сложить головоломку из того, что она помнила о своем прошлом. Иннокентий ей нравился, но именно таких как он Вера избегала. Потому, что от них исходили проблемы. Вера никогда не любила, потому что боялась любить – с этим откровением она вошла в корпус. Черт! Они ведь были похожи куда больше, чем Вере казалось.

Весь день в реанимации ей удавалось отлынивать от собственных обязанностей. Вера опять ничему не научилась, но никого и не убила. Стрелки часов медленно ползли к пяти вечера, и девушка отрешенно думала, что если так дальше пойдет, ей лучше переселиться куда-нибудь из ординаторской, например, в подсобку, чтобы никому не мешать. Но будет ли ее радовать такая служба? Это же сплошное просиживание штанов – не очень почетно для главы хранителей.

Наконец пробило пять. Вера покинула отделение и пошла принимать дежурство. Хранители сдавались друг другу в терапевтическом корпусе в одном из помещений кафедры. Вера уже вчера проходила там, поэтому когда Виктор описал ей это место, заскочив в середине дня в реанимацию, она все поняла.

В комнате было холодно. Вера бросилась к окну и закрыла форточку. Отпрянув от стекла, она какое-то время постояла, собираясь с мыслями. Почему же ее выбрали хранительницей? Ничего особенного, годного для медицинской службы Вера в себе не видела. Сплошные недостатки. Недостаточно усердна, смела и талантлива. Оставалось только догадываться, как пройдет ее первое дежурство.

Хлопнула дверь и Вера обернулась. Там стоял Иннокентий в своем неизменном черном костюме, поверх которого был небрежно наброшен белый халат и блестящих очках.

– Сдавать дежурство? – спросила она.

– Нет.

Вера помолчала. В самом деле, больше сказать было нечего. Иннокентий прошагал вперед и встал у противоположной стены. Вера неуверенно подняла на него взгляд. После сегодняшнего дня она почти отвлеклась от мыслей о психиатре, но сейчас черт его подери, становилось ясно, что он ей был небезразличен. Вера почему-то думала, что с ней поставят Виктора. Это было бы логично, они же напарники. Никак Иваныч оказался не таким уж отрешенным наблюдателем, как думала Вера, и подумал продолжить то, что началось на собрании.

Девушке стало неудобно за сказанные психиатру слова. Она ведь оба раза пыталась вывести его из равновесия, чтобы хоть на мгновение увидеть каким он был на самом деле. "Бездушная стерва", – вдруг вспомнила Вера чью-то характеристику себя и задохнулась. Психиатр в этот миг посмотрел ей в глаза. Он словно бы знал. Вера почувствовала, как часто колотится ее сердце. Он совершенно точно был в курсе, кто она такая, но не позволил себе об этом распространяться. Вере захотелось выругаться на него за это благородство, хуже ситуацию делало то, что оно было вовсе не напускным. Иннокентий защищал ее от самой себя.

– Прости меня, – пробормотала Вера.

Психиатр вскинул голову.

– Не в моих правилах отвечать жестокостью на жестокость, – прозвучало в ответ.

Вера посмотрела ему в глаза, вспомнив про Любовь, и с ее языка чуть не сорвалось: "Правда?".

– В большинстве случаев, – добавил Иннокентий, и девушка вздрогнула, он, словно, действительно читал мысли.

В этот миг в дверь вошел Михаил Петрович.

– Простите, со студентами задержался, – сказал он и со вздохом перевел взгляд с Веры на Иннокентия.

"Только не загрызите за ночь друг друга", – ясно читалось на его лице. После этого Михаил Петрович положил на стол папку. В ней на поверку оказались отчетные документы по больнице. Количество поступивших и выписавшихся пациентов, статистика по отделениям, особые случаи.

– По-нашему за сутки всякая мелочь. Из происшествий ничего, – закончил патологоанатом. – Ну все, я отсыпаться.

– Спасибо, профессор, – сказал Иннокентий, принимая у Михаила Петровича папку.

– Ну, ничего не желаю, – махнул перед выходом патологоанатом.

Вера улыбнулась. Странно, что они, духи, верили в те же приметы, что и работавшие в стационаре люди. Перед дежурством нельзя никому ничего желать, иначе сглазишь. Вера вздохнула. А может, именно они, мертвые хранители больницы, должны были больше других верить в подобные вещи? Ведь они сами были именно тем, существование чего Вера никогда бы при жизни не смогла предположить.

Иннокентий выскочил за дверь, и девушка отправилась за ним следом. Но психиатр словно бы назло ей ускорился. Вера поняла, что остановит его во что бы то ни стало.

– Что дальше?! – девушка остановилась в середине коридора.

Иннокентий встал в конце и пояснил оттуда:

– Я иду в свой корпус, ты – в свой!

– Но мы же должны вместе дежурить!

– Как ты себе это представляешь?! Я дежурный невролог, а ты – реаниматолог!

Этот диалог начинал выглядеть все более странно. Вера развела руками и позволила Иннокентию удалиться. Вот же!

Следом она вернулась в реанимацию. И тут все пошло наперекосяк. В ночь обычно оставались два реаниматолога. Но один из них заболел, а Михалычу, который был Вериным куратором, позвонила жена и сказала, что квартиру затопило. Сама она была с детьми на даче, и приехать не могла. Второй реаниматолог сорвался с места, произнеся:

– Ну, Верочка, не подведешь, я в тебе уверен! Через три часа буду на месте, а сейчас надо имущество спасать!

После этого он исчез за дверью отделения. Вера осталась одна в ординаторской. В отделении возились медсестры. "Только бы ничего не случилось за эти три часа!" – произнесла Вера как заклинание.

И естественно оно не подействовало.

Сестры сообщили ей, что скорая везет политравму. Откуда они это узнали, Вера не спрашивала, она кинулась к компьютеру и принялась читать все, что ей удалось найти по теме. Но в этот миг в двери отделения стали ломиться родственники. Сестры настояли на том, чтобы Вера вышла, как она ни отмахивалась и когда юная хранительница оказалась за дверями отделения, если тут же стало ясно, отчего средний медицинский персонал был столь настойчив. Это была дочь Петровой, старушки, поступившей с запущенным раком и прооперированной недавно. Говорили, она еще в хирургии задала докторам жару, обещая всех засудить.

А тут… Петрова умирала и вовсе не от того, что где-то ошиблись врачи. Ее организм слишком долго боролся с онкологией, пока все предпочитали не замечать этого и вот, выработав свой последний резерв на экстренной операции, стал расходиться по швам. Женщина уже поступала с флегмоной таза. Антибиотики резерва уходили в ее кровоток запредельными дозами без эффекта. То состояние, в котором находилась Петрова, называлось предагональным. Михалыч все суетился вокруг нее, настраивал инфузию кардиотоников и параметры ИВЛ, но как-то по его глазам становилось ясно, что он знал итог лечения наперед: врачи не боги, нельзя взять и перечеркнуть результат длительного наплевательского отношения к своему здоровью даже всеми сложными машинами и мощной химией.

Родственница Петровой действительно оказалась ого-го! Вере была задана масса неоднозначных вопросов. Первое время ординатор отвечала, но как только увидела подъезжающую скорую с обещанной политравмой, все у нее вылетело из головы.

– Вы меня вообще слушаете? – визжала неприятная женщина с виду сорока лет, по словам, приходившаяся дочерью Петровой. – Вы маму мою чем лечите?

– Отойдите, – скривилась Вера. – Больного везут.

– Я сейчас буду звонить в Минздрав, – не унималась тетка.

– Пошла ты к черту! – рассвирепела Вера, вспомнив про свою функцию при больнице. – У меня человек в критическом состоянии поступил! Какой Минздрав?! Мне сейчас не до него!

И захлопнула дверь. Так Вера осталась один на один с реанимацией, что было еще хуже озверевшей дочери Петровой. Но ведь преступно было трусить, когда на кону стояла чья-то жизнь. Звонки в дверь не прекратились, вскоре они сменились стуком.

Врачи скорой вкатили больную, и ординатор машинально расписалась в сопроводке, который подсунула ей фельдшер.

– Жить будет? – поинтересовалась женщина в синей форме.

– Не знаю, – Вера совершенно не лукавила на счет прогноза.

Хуже было то, что ординатор совершенно не понимала, что ей делать. Благо все на себя взяли опытные сестры. Вера только проверила, что есть дыхание и сердцебиение, как девушки покатили пострадавшую в палату и начали оперативно крепить датчики. Врач скорой тем временем отчитывался – нашли на улице без сознания, бригаду вызвали прохожие.

– Вер Пална! – раздался из палаты напряженный голос сестры, и хранительница сорвалась с места.

Скоропомощная бригада ретировалась, хлопнув тяжелой железной дверью отделения и оставив Веру один на один со смертью. Хранительница мучительно посмотрела им вслед, но так и не решилась просить помощи. Ей было бы невыносимо стыдно увидеть удивление на лицах этих людей, смешанное с брезгливостью. Вскоре девушка об этом пожалела. Реаниматологи не стеснялись звать друг друга, когда происходило что-то нехорошее. Человеческая жизнь слишком большая цена за собственные амбиции. В отделении врачи эту истину чувствовали кожей, в отличие от новой хранительницы.

Что это именно оно, предагональное состояние, Вера поняла, взглянув на пациентку. Дыхание редкое, поверхностное. По монитору давление держится едва-едва. Дрожащей рукой черкнув в листе назначений кардиотоники и обезболивающее, Вера уставилась на кушетку.

– КЩС! – распорядилась она и тут же поняла, что слишком плохие придут газы, если прямо сейчас же не умножить реанимационные усилия.

– Вера Павловна, ставить трубу? – подсказала медсестра уверенным тоном, вопросительная интонация была тут только для вежливости.

И хранительница вышла из оцепенения.

– Да. Клинок! – решилась она.

Интубация прошла на адреналине, который теперь в избытке плескался у Веры в крови. Но давление пациентки не поднималось, пульс едва бился на сонной артерии, женщина становилась мраморной – уходила. Вера в ужасе глядела на дело своих рук. Что-то не так. Она что-то упустила.

Сестра указала на странно раздувшуюся грудную клетку пациентки.

– Вер Пална…

Хранительница сорвала с шеи фонендоскоп и прижала раструб к груди больной, вставив оливы в уши. Справа слышно как дышит легкое, раздуваемое машиной, выкрученной на жесткие параметры. Слева глухо… Медленно в голову втекло: пневмоторакс! Если тут же не проткнуть грудную клетку и не поставить дренаж, женщина обречена.

– Набирай дежурного хирурга! – крикнула Вера сестре.

– Делайте рентген, – распорядились на том конце провода безразличным тоном.

– Какой на хрен рентген! – разозлилась Вера. – Я своими глазами вижу, что это пневмоторакс!

– Я не могу! У нас на столе дал остановку перитонит! Качаем!

На заднем фоне было слышно, как кто-то командовал реанимационными мероприятиями.

– Черт, – опустившимся голосом выдохнула Вера.

– Зови из приемного! – на этом звонок оборвался.

В следующий миг Вера подумала о Викторе. Бесконечно долго тянулись гудки в трубке. И тут она поняла: хирург после дежурства. Вероятно, телефон на беззвучном или вообще в зоне недосягаемости.

Вера выбежала в приемное и пронеслась мимо родственницы Петровой так быстро, что та не успела открыть рта, как хранительница была уже за поворотом. В кабинете хирурга было пусто.

– Отошел перекурить, – сообщила сестра.

– Звони ему! Сейчас же! – рявкнула Вера.

Женщина смерила хранительницу недоверчивым взглядом и медленно, неохотно стала нажимать кнопки на телефоне. Вера чувствовала, как кровь у нее стучит в висках, пока медсестра смотрела перед собой в пространство.

– Не отвечает что-то, – наконец резюмировала женщина.

Тут только медики обратили внимание на звук вибрации, доносившийся из кармана белого халата, оставленного у входа на крючке.

– А! Ясно. Он его забыл, – вздохнула медсестра.

Вера вылетела за дверь. Оставалось последнее средство. Она набрала Иннокентию.

– Мне нужна помощь! – заорала в трубку хранительница, когда услышала в ответ спокойное "Да?".

Ей с трудом верилось в то, что кто-то из врачей, наконец, отозвался на ее просьбу. Вере уже было все равно кого задействовать, лишь бы не оставаться один на один со своей беспомощностью. Хранительница сочла, что врач, проработавший в больнице более ста лет, в любом случае принесет больше пользы умирающей, чем она сама.

– Я же не реаниматолог, Вера… – ответил психиатр.

Тут девушку понесло:

– У нее пневмоторакс и я не знаю, что делать! Я одна, хирурги заняты!

Звонок оборвался. Вера побрела из приемного обратно к себе, чувствуя себя истощенной. Придется делать торакоцентез. Что если пациентка ухудшилась? А если она умерла, пока Вера носилась и паниковала?

У дверей реанимации на Веру снова напала родственница Петровой. На сей раз она подготовилась и, видимо, поджидала выскочившую за дверь реаниматолога, сообразив, что доктор рано или поздно должна было возвратиться в отделение.

Вера поначалу опешила от неожиданной атаки, не зная, что предпринять. Грузная тетка перегородила вход, выглядела она так, что убрать ее с дороги помогла бы только бригада санитаров, одной хрупкой хранительнице такое дело было не под силу.

– Вы сейчас же пропустите меня к маме и отчитаетесь за лечение! – заявила она.

Вера вспылила.

– Я провожу реанимационные действия!

– Видела я вашу реанимацию, – хмыкнула Петрова-младшая. – Как вы только что бегали курить.

Вера готова была зарычать, но тут из приемного появился психиатр. Поравнявшись с коллегой, он внимательно посмотрел на грузную тетку, и когда та с неприязнью покосилась на новое действующее лицо, легонько сдвинул очки на нос и заглянул поверх стекол скандалистке в глаза. Та промолчала. А потом села на лавочку у двери, сложив на коленях руки. Вид у нее был потрясенный и трогательно-растерянный.

– Мама будет любить вас даже там, хоть она никогда такого и не говорила. Зная это вы, наконец, сможете заняться своей семьей, – проговорил психиатр, набирая код на замке отделения.

Следом он распахнул перед коллегой дверь.

– Как ты это сделал? – выдохнула Вера.

– По-моему, тебе требовалась помощь, – скороговоркой произнес психиатр. – Объясню потом. Так что там? Пневмоторакс? И в чем проблема?

Вера указала в зал и пошла следом, надеясь, что пациентка еще жива и выдержала эту постыдную неразбериху.

– Действительно, – обернулся к Вере психиатр. – Дела плохи, судя по монитору.

Хранительница сглотнула. Она это знала и без Иннокентия. Вдруг ей стало стыдно. Она приплела дежурного невролога только для того, чтобы не так строго отвечать перед собственной совестью. Словно она сделала все, что могла. На самом деле, это была неправда. Если бы Вера действительно хотела оказаться полезной сейчас, она не просиживала бы предыдущие дни в ординаторской, прячась от прямых обязанностей. Она не могла не понимать, что однажды, называясь реаниматологом, окажется один на один с умирающей и что на нее будут рассчитывать. Трусиха и неумеха!

– Я не смогу спунктировать, – проглотив гордость, призналась Вера. – А хирурги… У них остановка на операции.

Иннокентий кивнул, спокойно, уверенно и стал командовать медсестрами. Потеряв дар речи, Вера следила за ним. Маленькое реанимационное отделение объединилось вокруг единственного врача, который знал, что надо делать, не сомневался в надежности своего ума и рук. В этом было так много притяжения, что Вера и сама не заметила, как включилась в заданный психиатром темп. Им всем сейчас нужен был кто-то, кто взял бы экстренную ситуацию под контроль. Вскоре Иннокентий без проблем поставил дренаж в ремзале.

– Ты, правда, не знала, как это делается? – спросил коллега, когда все было готово.

Вера потрясенно покачала головой.

– Читала в учебниках, – сказала она. – Но вспоминаю сейчас так смазано. Я бы сделала больной хуже…

– Когда я начинал, врач должен был уметь делать все, – выдохнул Иннокентий. – Пойдем!

Пациентку уже перевезли в палату и снова подсоединили к датчикам. Шумел насос, откачивая воздух. Медленно ей становилось лучше. Вера, чувствуя себя обессиленной, опустилась на соседнюю свободную кушетку.

– Я чуть было не убила ее своей беспомощностью, – это была исповедь.

Психиатр встал в двух шагах и молча смотрел на больную или в монитор. Вере не хотелось сейчас видеть его глаза, и она не вглядывалась в лицо. Ей было достаточно самоосуждения. Хранительница думала, что Иннокентий поспешит уйти, но он отчего-то оставался. Сочувствует? Вдруг Вера не ощутила привычного раздражения – она не любила, когда ее жалели, но видеть, что в психиатре было что-то человеческое ей было на редкость приятно. И тогда она снова наступила на горло гордости:

– Пожалуйста, останься тут пока не вернется Михалыч, – взмолилась Вера.

Иннокентий сел рядом. Психиатр покосился на мужчину, лежавшего на ближайшей кушетке.

– Не нравится мне, как он двигает руками, – вдруг сказал коллега, и Вера подумала, что это просто был способ прервать тягостное молчание. – Что за диагноз?

Вера присмотрелась: больной словно бы перебивал пальцами монеты. Хранительница посмотрела на листок, приклеенный к торцу кровати, и прочитала:

– Алкогольная интоксикация.

– Надеюсь, вы фиксировали его прочно.

Снова стало неприятно тихо, и тогда попытку улучшить ситуацию предприняла Вера:

– Как у тебя получилось урезонить дочь Петровой? – заговорила она, и чтобы психиатр точно ответил, добавила. – Ты обещал сказать.

Иннокентий довольно долго изучал Веру взглядом, словно раздумывая, стоит ли ей слышать ответ.

– Это мой дар, – наконец выдал он.

– Я думала, ты используешь его только для сумасшедших.

– У психически больных я забираю то, что их мучает. Чудовищ из бреда и… те, кто хочет, вылечиваются.

– Забираешь? То есть?

– Виктор успел сказать, что я сумасшедший? – в его голосе прозвенели ледяные нотки, и Вера посмотрела в проход, пытаясь удостовериться в том, что их не слышит никто из сестер.

Больные в палате были без сознания или в глубокой седации.

– Да, – призналась Вера.

– Я погружаю себя и весь окружающий мир в шизофренический бред, если снимаю очки полностью. Беда, если рядом нет стражей, и никто не сдерживает это. Поэтому они всегда должны быть на мне или хотя бы при мне. Чудовища становятся реальными…

Это прозвучало довольно жутко, и Вера не захотела слушать дальше. Она перебила:

– Но родственница Петровой не похожа на шизофреничку.

Психиатр вздохнул.

– Да. То, что я делаю для простых людей, хранители называют гипнозом. Я вижу их мысли, когда смотрю им в глаза и могу взаимодействовать с сознанием, так же, как и с сумасшедшими, но эффект другой. Дело в том, что нормальные люди страдают не от бреда, а от себя, их терзают вина, страхи, разрушительные желания, и они портят свои жизни… иногда даже сильней, чем шизофреники. Я способен внушать им некоторые мысли, а точнее обращать их внимание на то, что они обычно игнорируют, как это было с Петровой. Когда я только открыл в себе этот дар, то использовал его без удержу, думая, что исцеляю страдальцев. Очень скоро я понял, что просто даю им нечто вроде морфия – способность ненадолго забыться. Потом нужна новая доза подтверждений того, что они любимы, прекрасны, больше не боятся того, что приводило их в ужас. И я осознал простую истину – стать другим человеком невозможно по щелчку пальцев, это чудо оплачено долгим и подчас мучительным трудом души. Так я стал практиковать психотерапию. Уверен, что об этом Виктор так же упоминал.

Психиатр улыбнулся краешками губ, и Вера поняла, что неуместная откровенность хирурга его по-прежнему злила, не смотря на продемонстрированное вчера примирение.

– Еще он сказал, что нельзя смотреть тебе в глаза. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.

Иннокентий улыбнулся во всю ширину рта. Холодно. Зло.

– Я могу убить бессмертного. Он это имел в виду. Мне запрещено снимать очки без приказа и когда-нибудь ты узнаешь почему.

После этого психиатр оттолкнулся от кушетки.

– Буду в ординаторской. Если что, зови.

И тут больной с алкогольным отравлением неожиданно рванулся, порвав вязки и еще до того Вера успела что-либо предпринять, со всей силы ударил психиатра.

– Сатана! – во всю глотку заорал мужик. – Это Сатана!

Тонкий Иннокентий от удара такой силы отступил на два шага назад, но все-таки удержался на ногах. Вера, увидев это, бросилась к коллеге, позабыв обо всем. Психиатр прижимал руку к лицу, обезумевший мужик продолжал бесноваться, а анестезиолог с неприятным чувством заметила, что очков у Иннокентия больше не было. Она уже заметила в ремзале, где они с психиатром вместе ставили дренаж, что дужки сзади были стянуты леской. Пластмассовая нить едва заметно прижимала непослушные волосы к голове. Психиатр, безусловно, заботился о том, чтобы так необходимая ему вещь оставалась всегда на нем, но и не хотел слишком сильно выдавать своей зависимости. Больной ударил Иннокентия снизу в подбородок, заставив психиатра откинуть голову, так что дужки соскочили с ушей, а там и с доктора. Теперь очки, судя по звуку, закатились под одну из кроватей. В полутемной палате понадобится время на то, чтобы отыскать их.

Психиатр со злостью взглянул на разбушевавшегося пациента и приказал:

– Лежать! Нет никого в палате! Спи! – в голосе Иннокентия слышались истерические нотки паники, и Веру вдруг пробрал ледяной страх.

Если этот, еще недавно такой уверенный в себе врач испугался не на шутку, значит, произошло что-то по-настоящему плохое, и речь, видимо, уже даже не о реанимации, а о них двоих, о хранителях.

Мужик послушно опустился на свое ложе и захрапел. Вера обернулась к коллеге. Психиатр жмурился изо всех сил. Веки его дрожали. Правой рукой он ощупывал лицо, левой искал что-то в кармане халата.

– Где они? – прозвенело еще более напряженно. – Мои очки?

– Где-то в палате! – выдохнула Вера, становясь на колени и вынимая из кармана фонарик, который реаниматологи носили с собой, чтобы в первую очередь определять зрачковый рефлекс.

– Поздно! – как-то очень обреченно выдохнул психиатр. – Звони Михаилу Петровичу пока не началось!

– Что?

– Нет времени, Вера! Скажи ему о том, что случилось!

Вера выхватила из кармана сотовый и дрожащими руками набрала номер Михаила Петровича, понимая, что сегодня ее поджидало что-то похуже реанимации. Ей казалось, что пока в трубке невыносимо долго тянулись гудки, к ней из темных углов палаты ползли тени. Шепот, доносившийся из тьмы, неотчетливый вначале, становился все громче и жутче. Вера обернулась, чтобы увидеть, что это было, и тут в ее ухо ворвался живой и потому приятный голос:

– Вера?

– Иннокентий потерял в палате очки, – на одном дыхании произнесла анестезиолог.

– О нет! Только не позволяй ему… Только не дай этому вырваться наружу! – звонок оборвался.

В следующий миг Вера вложила руку в ладонь Иннокентия и почувствовала, как психиатр холодными пальцами крепко стиснул ее запястье.

– Единственный способ удержать мой бред под контролем, это постоянно напоминать мне о том, что я человек, – решительно произнес коллега. – Я сделаю так, что дар заработает в обратном направлении, а ты уж постарайся удерживать нас в гипнозе как можно дольше, поняла?

– Но как… – выдохнула Вера.

– Заставляй меня вспоминать. Что-нибудь о клиентах, работе, больнице – все, что придет в голову. Ладно?

Вера кивнула и тут же поняла, что Иннокентий этого не видел.

– Да.

– Если тебе не удастся удержать меня… в рамках, по стационару разбегутся все те чудовища, которых я годами забирал у других душ. Это место поглотит шизофренический бред и тебе очень повезет, если ты сможешь быстро выбраться наружу.

Вера сглотнула.

– Ты же хотела знать какого они на самом деле цвета, – прошипел психиатр. – Сейчас не отрываясь смотри мне в глаза, Вера!

Хранительнице показалось, что ее сердце пропустило удар, когда психиатр взглянул на нее. Глаза без очков у него были карие. Следом Вере показалось, что ее подхватило невероятной силой течением и повлекло в неизвестную ей реальность. Так уже было когда-то, когда психиатр залез ей в голову, увидев, таким образом, прошлое. Теперь Вера знала, что он способен заставить свой талант работать в обратном направлении.