Читать книгу Интересно и легко - Саша Мар - Страница 1

В ночь на десятое января ударил мороз минус сорок. Накануне весь день заливало дождём, и горожане сетовали на суровую для южного приморского города зиму с температурой плюс десять. Наутро лужи превратились в стекло, стоки канализации украсились прозрачными волнами льда, дороги покрылись скользкими буграми, и город замер.

Такой жуткий мороз выдался впервые три года назад и стал настоящим бедствием. Бездомные бродяги замёрзли насмерть, и несколько жителей в своих квартирах тоже. Той тёплой зимой народ спал с открытыми окнами, а стужа разом рухнула на город и принесла ледяной ужас. Теперь горожане заранее законопатили окна, включили обогреватели, и легли спать под многослойные одеяла, чтобы встретить утро живыми.

Ближе к двенадцати часам дня улицы наполнились туристами, которые примчались поглазеть на аномалию. Они шли прямо по пустой проезжей части, скользя, падая и хохоча, фотографировали ледяные шубы на домах и шапки снега на деревьях.

– С каждым годом туристов больше, поэтому всё для них, – сказал мэр, – устроим Неделю Льда, найдите художников, чтобы соорудили ледяные скульптуры.

Однако днём на площади кроме палаток с едой и водкой из-под полы достопримечательностей не было. Мэр по телефону отодрал начальника отдела культуры, сказав, что если завтра утром фигур не будет, пусть пеняет на себя.

Начальник по культуре спешно собрал подчиненных и начал жалобно вопрошать, есть ли в городе такие художники. Подчиненные прятали носы в высокие воротники свитеров и мотали головами, а потом вспомнили, что есть какой-то парень на окраине, который каждый раз в мороз, у себя во дворе лепит фигуры.

– Чего молчали-то? Валенки в зубы и бегом к нему, берите уазик, – завопил начальник и помчался вместе с ними.

***

Вдали от центра многоэтажный бетонный кубизм редеет и превращается в низенький деревянный частный сектор, с резными окнами, двориками, лающими псами и дымящимися трубами. В ледяную неделю печи кочегярят дни и ночи напролет.

Утром во дворе такого покосившегося дома, в клубах морозного тумана и печного дыма, стоит взъерошенный парень без шапки и в расстегнутой куртке. Он подставляет бородатое лицо падающим с неба снежинкам. Опять этот день, опять мороз.

По двору расставлены открытые деревянные короба. Вчера они наполнились дождевой водой, и теперь вода стала льдом. Взъерошенный рубит деревянные короба топором, освобождая прозрачные глыбы. Затем он неторопливо без рукавиц громоздит их друг на друга, пока они не выстраиваются в башню высотой с него самого. Он заводит бензопилу, держит её железное вибрирующее тело голыми руками на трескучем морозе и начинает вытачивать ледяную фигуру женщины.

Вчера он снова почувствовал приближение стужи. В предбаннике он закрыл глаза, прислонился спиной к стене, и погрузился в воспоминания, которые спали до наступления зимы. Каждый раз в этот день, уже четвёртый год.

Бензопила скользит по краям глыбы, лаская формы будущего ледяного тела, от бедра к талии, от шеи к плечам. Он отмечает черты лица, острый нос, губы приоткрыты в улыбке, как в тот день, когда они виделись последний раз в замёрзшем городке за Полярным кругом.

«Я уезжаю?» – «Куда?» – «Далеко, в Тунис, там тепло. Ты же знаешь, я ненавижу холод. Здесь десять месяцев зима, а там – круглый год лето».

Он нежно касается ледяной головы, как тогда касался рукой тёплых волос. Я не смогу без тебя. Сказал ли он это вслух или подумал?

«Не глупи», – она улыбнулась легко, насмешливо

Мороз крепчает. Туман становится плотнее. Он всматривается в прозрачное лицо. Так нельзя, ты убиваешь меня. Он зажмуривается, холод забирается внутрь, и он надеется, что сейчас наконец-то замёрзнет и боль пройдёт. Рука скользит по ледяной щеке, лёд тает под горячей кожей. Гул бензопилы превращается в шум машины, которая в ту ночь унесла его из города, где самая хорошая и красивая причинила ему боль. Она сказала, что уезжает в тёплые края. Почему она не любит зиму, как можно её не любить?

Нетронутая белизна плавно укрыла землю простынями свадебной постели, и невеста, опустив глаза, с безжалостной невинностью сбросила белое кружевное платье, и оно, подрагивая на ветру, упорхнуло ввысь и распласталось клубами облаков по густо синему небосводу. Каждый день он выходил во двор метеостанции, щурясь на иглы солнечных лучей, рассыпанные по сугробам, и был счастлив, что его северная красавица рядом с ним в стройном ледяном безмолвии полярной пустыни.

– Сегодня летим.

Сторож станции, молодой парень, вышел на крыльцо и закурил.

– Летим волков стрелять.

– Разрешили?

Как одному человеку снести столько радости? Любовь, снег и охота.

– Ага. Сегодня пришла электронка из горсовета. Сто пятьдесят оленей загрызли за месяц. Егеря не справляются. А тут мы такие на вертушке, та-дам, та-та-ра-тааа-дам, – и он запел полет Валькирий, перевирая – только каску под задницу подложи, чтоб с земли не прострелили.

– Кто, волки?

Парни смеются, предвкушая ночную забаву, а через час он выскочит на обед в столовку, встретит её, и она скажет, что уезжает в Тунис. Она ненавидела зиму и снег, а он думал, что это пройдёт.

Ветер бьёт в лобовое стекло костяшками снега и града. Белые пальцы вцепляются в руль, а в голове – пальмы, море и загорелые тела. Когти ревности рвут душу.

Впереди по трассе на чёрном небе прыгают два огонька, красный и синий. Вертолёт опускается ниже и скользит прямо над дорогой. За воем урагана он слышит щелчки выстрелов и мелкие вспышки, как будто в небе чиркают спичкой. Он опускает стекло и вглядывается в черноту. Волки, так и есть. Огромная стая волков бежит по краям дороги вровень с машиной и краткие выстрелы с вертолёта выхватывают из серого потока то одного, то другого зверя. Подстреленный волк, скуля, выпрыгивает вертикально вверх, как будто ударившись о невидимую стену, и падает в месиво рычащих ощетинившихся спин.

Вдруг страшный удар ветра обрушивается на машину, снег врывается внутрь, и буря мечется по салону. Он быстро поднимает стекло, вытирает рукавом глаза и с удивлением видит, что снаружи снег сменился дождём, а накатанный зимник – размытым асфальтом. Ливень стеной скрывает дорогу, и струи воды, замерзая на лету, сыплются на асфальт копьями сосулек. Дорога покрывается коркой льда и мчащийся по трассе жигуль скользит, крутится, летит в кювет, и зарывшись в носом в сугроб, глохнет.

***

Утром он очнулся, выбил ногами лобовое стекло, выкарабкался из машины и побрел по заснеженному полю в сторону деревянных домиков на окраине замёрзшего южного города, впервые за сотни лет парализованного жуткой стужей. Он не пытался разобраться, как ледяная буря вмиг перенесла его на красном жигуле за три тысячи километров на юг. Она бросила меня, уехала в лето. Это всё, о чём он мог думать, и боль ползала по телу, выжигая внутренности от пяток до макушки.

Холода он не чувствовал и не отморозил ни рук, ни ног. Он заметил косой дом, дыма из трубы не было. Внутри он нашел троих замерзших насмерть бродяг, которые лежали на лавках и смотрели распахнутыми остекленевшими глазами в потолок. Он перетащил задубевшие тела в баню, а сам запер дверь дома, лег на пол, укрывшись пыльными мешками, и отключился.

Теперь она стояла перед ним, такая, какой он её запомнил, только изо льда. Вдруг сзади кто-то кашлянул. Из расползающихся клубов дыма за оградой медленно выплыли лица чиновников, ошарашенные глаза пялились в просветы между шарфами и ушанками. Вид полуголого парня на сорокаградусном морозе заставил их разинуть рты.

– Что же вы не сказали, что он псих, – прошептал начальник.

– Так про него ж и писали в газете, что псих.

– И как с ним разговаривать?

– Гляньте, а он и не собирается разговаривать.

Пока они шептались, полуголый поднял куртку, и волоча её по осколкам льда, скрылся в тумане. Хлопнула дверь. На призывы чиновников он не вышел, как они ни кричали, и ни сулили достойное вознаграждение, и как ни упрашивал начальник пожалеть его семью. Кособокий дом кутался в клубах морозного пара, а ледовый ваятель был внутри, нем и глух к мольбам.

Тем временем на окраину опустились сумерки. Чиновники до смерти замерзли.

– Не уйду без него. Уволят. Или он вылепит эти чёртовы фигуры, или – петлю на шею, – твердил начальник.

– Да, ладно, тебе Ильич, – деловито сказал один из подчинённых, ушлый парень, «палочка-выручалочка», – сейчас мы его выкурим, у меня тут зятёк рядом живёт, охотник. Сейчас.

Он исчез и скоро вернулся с другим мужиком в тулупе и с ружьём.

– Этого шизика давно пора вытащить на свет божий, – пробурчал тулуп, перелез через ограду и два раза отчетливо долбанул прикладом дверь, затем выстрелил в воздух и заорал:

– Выходи, гад, люди из-за тебя на морозе уже околели!

Дверь скрипнула, и на пороге показался парень, куртка на голое тело. Он взглянул на тулуп с ружьем:

– Мужик, отстань, – голос звучал глухо и измучено.

– Давай, давай, иди к машине.

– Осторожнее, – волновался за оградой начальник, – ещё жмурика не хватало.

– Не волнуйтеся, будет живёхонек, х-художник, – прокричал тулуп, и в ту же минуту парень рванул в темноту за угол дома.

– Ах ты, ваятель, – тулуп дёрнулся за ним, но завяз в сугробе, а из-за угла резанул луч света, и рыча вылетел красный жигуль, разбил вдребезги прозрачную девушку, снес ограду и помчался через сугробы и ледовые бугры в сторону города. Чиновники впихнулись в уазик и ринулись в погоню.

***

Сначала они решили, что парень удрал, но когда уазик ворвался в город, увидели, что дымящийся жигуль с поднятым капотом стоит боком на тротуаре, а его водитель в расстегнутой куртке убегает к центральной площади.

– Ильич, может он бежит скульптуры делать? Сам? Чёрт их поймёт, этих художников.

– Не болтай, жми, – прохрипел начальник.

Была уже глубокая ночь, и площадь давно опустела. Палатки покрыли навесами, и пьяные туристы расползлись по съёмным квартирам. На площади оставались только сугробы снега да глыбы льда.

Пролетев мимо палаток, уазик подрезал бегущего парня и со скрежетом застыл. Бегущий остановился, тяжело дыша. От него валил пар.

– Отстаньте от меня, – еле слышно прошептал он, переводя дух.

– Ну, будь ты человеком, – начальник вылез из машины и просительно простер руки, – ну вот уже и на месте, вот и бензопила твоя, и льда сколько влезет. Сделай ты пару фигур, а?

– Отстаньте от меня, – тяжелое дыхание вдруг прошло, и в голосе зазвучало железо. Морозный воздух резко похолодел, и с неба повалил крупный снег.

Глаза начальника налились кровью.

– Ну, тогда я из тебя из самого скульптуру сделаю.

На площадь со свистом налетел ветер, закручивая вихрь снежных хлопьев и ледяной крошки, оцарапавшей лица. Начальник дёрнул шнур бензопилы и бросился с ревущей машиной в руках к парню, но тут же упал, сбитый ног порывом вьюги. Кряхтя и матерясь, он с трудом поднялся на ноги и вдруг застыл в неестественной позе на одной ноге.

– Я же сказал, нельзя, – сквозь сжатые синеющие губы, парень цедил слова, злобно пронизывая взглядом стоящих вокруг людей. От него перестал идти пар, по открытой груди и животу ползли кривые чёрные капилляры, кожа стала фиолетового цвета. Как она могла бросить меня, как? Воздух вокруг синел и замерзал, стекло уазика медленно покрылось инеем и треснуло. Взгляд парня перемещался от одного человека к другому, и каждый замирал на месте в трудной позе, скованный клещами морозной хватки.

Через пару минут ветер стих, уазик исчез, а в центре площади остались шесть запорошенных снегом ледяных фигур, одна из которых изображала, скорее всего, маньяка с бензопилой, а остальные были убегающими от него перепуганными жертвами.

Туристы с детьми прибежали утром на площадь, обрадовались и стали скакать вокруг скульптур, но потом раздался истошный визг, и одна из бросившихся на помощь мамаш хлопнулась в обморок, увидев, как скульптура с бензопилой моргает глазами в предсмертной судороге.

В это время уазик, покинувший ночью центральную площадь, рассекал воздух на обледенелой трассе, а за ним летела снежная буря. Вихри снега и льда набрасывались на проносящиеся мимо дома и деревья, заковывая их в толстый слой инея, а на дорогу за машиной падали замёрзшие в полёте птицы.

Как она могла уйти от меня, думал сидящий за рулём фиолетово-чёрный водитель, представляя себе жаркий берег Африки и девушку в белом купальнике с распущенными волосами.

Она сидит на влажном песке, плавно плещет ступнями в бирюзовой воде, и отчаяние с болью жгут его изнутри, и чем сильнее жар, тем холоднее становится облако снежной бури, окутавшее машину, которая летит по трассе, неся за собой ледяную смерть.